Полли больше не могла этого выносить. Она перевернулась на бок,
потянулась к телефону... и звонок неожиданно прервался. "Так, - подумала
Полли, - а звонил ли он вообще?". Она лежала в постели, прислушиваясь к
отдаленным раскатам грома. В спальне было душно. Очень душно, как в
середине июля, но открыть окна она не могла, так как всего неделю назад
попросила Дейва Филипса, местного плотника-умельца, вставить зимние
рамы. Поэтому она сняла старые джинсы и сорочку, в которых ездила за
город, и, аккуратно свернув их, положила на стул у двери. Теперь она
лежала в одном белье, надеясь поспать немного, прежде чем принять душ,
но сон не шел.
Мешал, конечно, бесконечный вой сирен за окном, но основная причина
бессонницы была в Алане, в том, что он сделал. Она не могла понять и
примириться с его предательством, самым гнусным из всех, о которых юна
когда-либо слышала, но и отделаться от мыслей о нем тоже была не в
силах. Она пыталась думать о другом (о сиренах, например, гудевших так,
как будто конец света наступил), но мысли упорно возвращались к
первопричине ее теперешнего состояния. К тому, как он действовал за ее
спиной, как вынюхивал. Как будто проводишь рукой по зеркально гладкой
отполированной поверхности не ожидая подвоха, а тут, на тебе, заноза.
"О, Алан, ну как ты мог?" - спрашивала Полли его и себя заодно.
Голос, ответивший на вопрос, удивил ее. Принадлежал он тете Эвви, в
нем не было жалости и сочувствия, что, впрочем, всегда отличало
тетушкину манеру беседы, но помимо этого в нем отчетливо слышался гнев.
"Если бы ты сама рассказала ему правду, он не поступил бы так".
Полли резко села в постели. Голос был гневный, неприятный, это верно,
но самое неприятное в нем то, что он принадлежал ей самой. Это был ее
голос. Тетя Эвви умерла много лет назад. Она подсознательно приписывала
этот внутренний протест, раздражение, гнев тете, переваливала, как
говорится, с больной головы на здоровую. Так застенчивый женолюб
подбивает приятеля переговорить от его имени с девушкой, которая ему
нравится.
"Послушай, девочка, разве я не говорила тебе, что этот город
перенаселен привидениями? Может быть, это все же я, твоя тетя?".
Полли испугано всхлипнула и зажала рукой рот. "А может быть, и не я.
В конце концов, какая разница, кто именно? Вопрос вот в чем, Триша: кто
нагрешил первым? Кто солгал первым? Кто первым скрыл правду? Кто бросил
первый камень?".
- Это несправедливо! - крикнула Полли в пустой душной комнате и со
страхом посмотрела на свое отражение в зеркале. Она ждала, когда тетя
Эвви заговорит вновь, но, так и не дождавшись, легла.
Предположим, она согрешила первой, если только сокрытие части правды
и несколько слов безобидной лжи - грех. Но предположим. Разве это давало
Алану право проводить расследование без ее ведома, как это делается с
подсудимыми? Разве давало это ему право трепать ее имя в переписке и
переговорах с полицейскими управлениями других штатов? Или устраивать за
ней слежку... или... как там это называется... шпионить?.. .
- Не думайте об этом, Полли, - прошептал знакомый голос. -
Перестаньте себя терзать, вы вели себя абсолютно правильно. Я имею в
виду ваш последний поступок. Вы слышали виноватую нотку в его голосе?
- Да, - отчаянно прошептала Полли в подушку. - Да! Да, я слышала! Что
ты насчет этого скажешь, тетя Эвви? - Ответа не последовало... лишь
странное легкое покалывание
(вопрос вот в чем, Триша)
в подсознании. Как будто она о чем-то забыла, что-то выпустила из
виду
(хочешь конфетку, Триша?).
Полли перевернулась на бок, и азка качнулась, стукнувшись о
налившуюся грудь. Она услышала, как что-то царапнуло в маленькой
серебряной темнице.
"Нет, - подумала Полли, - ничего там живого нет, шуршит какая-нибудь
сухая травка, вот и все. Мысль о том, что там нечто живое, это твои
фантазии".
- Хр-хр-хр.
Серебряный шарик тоненько звякнул, устроившись между хлопчатобумажной
чашкой бюстгалтера и простыней.
- Хр-хр-хр.
"Эта штуковина живая, - сказал голос тети Эвви. - Она живая, Триша, и
тебе это известно".
"Не болтай ерунды, - рассердилась Полли и перевернулась на спину. -
Каким образом там может помещаться живое существо? Предположим, оно
может дышать сквозь эти крошечные отверстия, но чем она, во имя всего
святого, питается?". "А может быть оно питается ТОБОЙ, Триша?".
- Полли, - пробормотала она, - меня зовут Полли.
Покалывание в подсознании стало гораздо ощутимее - и тревожнее -
Полли даже труднее дышалось. Затем телефон зазвонил снова. Она глубоко
вздохнула и села. Лицо ее носило следы бесконечной усталости. Гордость и
тоска объявили войну друг другу.
"Поговори с ним, Триша, ну что тебе стоит. А лучше послушай его. Ты
ведь не слишком часто это делала раньше, правда?".
"Не желаю я с ним разговаривать. После всего, что он натворил".
"Но ведь ты по-прежнему любишь его". "Да, это правда. Но теперь к
любви примешалась еще и ненависть".
И снова голос тети Эвви яростно огрызнулся в сознании Полли.
"Хочешь всю оставшуюся жизнь быть привидением, Триша? Что с тобой,
девочка?".
Жестом нерешительности Полли протянула руку к телефону. Ее рука -
конечность, полностью избавленная от боли, - застыла на полпути. А вдруг
это не Алан? А вдруг это мистер Гонт? Может быть, он хочет сказать, что
их сделка еще не совершена, что она еще не расплатилась.
Она снова протянула руку, на этот раз почти коснувшись трубки, но тут
же отдернула. Правая рука схватила свою близняшку-левую, и обе, сцепив
пальцы замком, улеглись на живот. Она боялась голоса мертвой тети Эвви,
боялась того, что сделала сегодня днем, боялась, что Алан или мистер
Гонт расскажут всему городу правду о ее крошечном умершем мальчике,
боялась предположить, что мог означать этот бесконечный вой сирен за
окном.
Но более всего остального она боялась самого Лилэнда Гонта. Ей
казалось, что кто-то привязал ее к языку огромного медного колокола,
который мгновенно оглушит ее, сведет с ума и раздавит в лепешку, если
начнет звонить.
Телефон умолк.
Снова взвыла сирена и постепенно замерла где-то неподалеку от Тин
Бридж, и в эту же самую минуту грянул гром. Гораздо ближе, чем раньше.
"Сними ее, - прошептал голос тети Эвви. - Сними, милая. Он властвует
над желаниями, а не над волей. Сними ее. Разорви цепи, которыми он тебя
опутал".
Но Полли смотрела на телефон и вспоминала ночь - неужели это было
всего неделю назад? - когда она случайно зацепила азку пальцем и
сорвала. Она вспоминала боль, которая тут же вцепилась в ее руки острыми
голодными крысиными зубами. Она не в силах к этому вернуться. Просто не
в силах. Или в силах?
"Что-то страшное творится этой ночью в Касл Рок, - говорила тетя
Эвви. - Неужели ты хочешь проснуться завтра и узнать, насколько велика
твоя доля вины в том, что происходит? Неужели ты готова заплатить такую
цену, Триша?".
- Ты не понимаешь, - простонала Полли. - Я ведь разыграла не Алана, а
Туза. Туза Мерилла. Он заслуживает и гораздо большего.
И тогда голос тети Эвви решительно произнес:
- В таком случае ты тоже этого заслуживаешь, дорогуша.
4
В тот вторник, в двадцать минут седьмого, когда молнии уже сверкали
почти над самым городом, а ночная тьма упрямо вытесняла предвечерние
сумерки, офицер полиции штата, сменивший в диспетчерской Шейлу Брайам,
вышел в предбанник Конторы шерифа. Он отогнул по краю довольно обширную
площадь, ограниченную клейкой лентой, похожую по очертаниям на
обработанный алмаз и обозначенную как место преступления, и бросился к
тому месту, где стоял Генри Пейтон.
Пейтон был явно в растрепанных чувствах. Предыдущие пять минут он
провел в компании двух дам и джентльмена, представителей прессы, и
теперь чувствовал себя так, как обычно после таких встреч: то есть как
будто его облили медом, а потом заставили вываляться в испражнениях
гиены, отравленных муравьиным ядом. Заявление его оказалось не столь
подготовленным, вразумительным и авторитетным и в то же время
недостаточно расплывчатым, как ему того хотелось: телевизионщики тянули
его за язык. Они вожделели свежих подробностей для программы новостей,
которая выходила в эфир в половине седьмого и, если бы он не подкинул им
кость, набросились бы на него ко времени выхода следующей программы, то
есть в одиннадцать часов ночи. Он почти признался, чего с ним не бывало
за все годы работы в полиции, что никаких ниточек не вытянул, а, иными
словами, с чего начал, на том и засел. В конце концов он не ушел с этой
импровизированной прессконференции, а сбежал с нее.
Пейтон теперь жалел, что недостаточно внимательно выслушал Алана
Пэнгборна. Приехав, он решил, что работа будет пустячная для его опытных
ребят. У здешней полиции с контрольной службой плоховато, а уж они-то
справятся. Но с тех пор произошло еще одно убийство, заставшее Пейтона
врасплох. Убили женщину по имени Миртл Китон. Ее муж исчез, может быть
сбежал в горы, подальше от содеянного, а вполне вероятно, носится вокруг
этого ненормального городка в индейском танце победителя. Он ведь
наверняка тронутый: убил свою жену молотком.
Вся беда в том, что Пейтон не знал этих людей. А Алан и Риджвик
знали, но того и другого след простыл. Лапонт в больнице, вероятно
молится, чтобы доктора вернули его нос в первоначальное положение. Он
поискал Клаттербака и был не слишком удивлен, обнаружив, что того тоже в
помине нет.
"Ты хочешь этого, Генри, - слышал он голос Алана. - Хочешь? Хорошо,
бери. А поскольку подозреваемые исчезают один за другим, почему бы пока
не воспользоваться телефонной книгой?".
- Лейтенант Пейтон! Лейтенант Пейтон! - Его звал офицер, дежуривший в
диспетчерской.
- В чем дело? - рявкнул Генри.
- Доктор Ван Аллен на радиосвязи. Хочет поговорить с вами.
- О чем?
- Не сказал. Требует вас.
Генри Пейтон вошел в диспетчерскую с чувством ребенка, несущегося по
склону холма на велосипеде без тормозов: с одной стороны обрыв, с другой
- каменная скала, а за спиной волчья стая с лицами репортеров. Он взял
микрофон.
- Говорит Пейтон. Прием.
- Лейтенант Пейтон, говорит доктор Ван Аллен. Медэксперт округа. -
Голос доносился издалека и часто прерывался, по всей видимости по
причине приближающейся грозы. "Вот только грозы мне сейчас не хватает",
- подумал Генри.
- Да, - сказал он вслух. - Я вас знаю. Вы отвозили в Оксфорд мистера
Бофорта. Как его самочувствие? Прием.
- Он... - Хр-фр-бр.
- Я вас не слышу, доктор Ван Аллен, - сказал Генри, стараясь
сохранить терпение. - У нас здесь гроза собирается, каких давненько не
было. Прошу вас, повторите. Прием.
- Умер, - успел выкрикнуть в перерывах между разрядами Ван Аллен. -
Он умер в машине, по дороге в больницу, но я считаю, что причина смерти
- не пулевые ранения. Вы понимаете? Мы не считаем, что этот пациент умер
от пулевых ран. У него произошел отек мозга, а затем инсульт. Очень
вероятно, что пуля была отравлена сильнейшим токсическим веществом,
сразу попавшим в кровь. Это же вещество практически разнесло его сердце
в клочья. Прием.
"О Господи", - подумал Генри. Он ослабил узел галстука, расстегнул
воротник сорочки и только тогда нажал кнопку переговорника.
- Я принял ваше сообщение, доктор, но разрази меня гром, если я хоть
что-то понял. Прием.
- Токсином была отравлена пуля, попавшая в тело Бофорта. Инфекция
берет старт медленно, а потом начинает распространяться с ускорением. У
нас есть две четких веерообразных раны - на щеке и на груди. Очень
