или отравленный плевок. - Нет!
Неподалеку от лопаты он увидел свежую рыхлую землю, небрежно
набросанную в выкопанную яму. Забыв о своих собственных инструментах и о
лопате, оставленной на месте преступления вором, Туз рухнул на колени и
принялся выгребать землю руками. Не прошло и нескольких секунд, как он
обнаружил консервную банку. Туз достал банку из ямы и сорвал крышку.
Внутри лежал лишь конверт.
Туз вскрыл его. Оттуда выпали две вещи: листок сложенной вчетверо
бумаги и еще один конверт, поменьше. Отложив конверт, Туз развернул
листок. Записка была напечатана на машинке. У Туза челюсть отвалилась,
когда он прочел в обращении свое имя.
"Дорогой Туз!
Не уверен, что ты обнаружишь это письмо, но нет такого закона,
который запрещал бы надеяться. Отправить тебя в Шошенк было очень
приятно, но несравнимо с этим удовольствием. Хотел бы я видеть твое
лицо, когда ты прочтешь мое послание!
Вскоре после того, как тебя засадили за решетку, я отправился с
визитом к Папаше. Виделся я с ним довольно часто - не менее раза в
неделю. У нас был договор: он платил мне сотню в месяц, а я смотрел
сквозь пальцы на его противозаконные делишки. Все было очень гладко. В
ходе последней встречи он, извинившись, удалился в туалет.
"Что-то скушал несвежее", - объяснил Папаша. Xa-xa! Я воспользовался
случаем, и заглянул в ящик стола, который он оставил незапертым. Такая
неосмотрительность была не в его характере, но, думаю, он боялся
наложить в штаны, не добежав до толчка. Ха!
Интересного я в ящике обнаружил немного, но то, что обнаружил, стоило
всего остального. Нечто вроде карты. На ней было нанесено множество
крестиков, но один из них, обозначавший то место, на котором ты сейчас
стоишь, красным карандашом. Я положил карту на место до того, как Папаша
вернулся.
Он так и не узнал, что я видел карту. Как только он умер, я пришел
сюда и откопал консервную банку. Там было более двухсот тысяч долларов.
Туз! Можешь не беспокоиться, я решил поделиться и поделиться поровну,
так что оставляю тебе то, что тебе по праву принадлежит. Добро
пожаловать в город, Тузило Драное!
Искренне Ваш
Алан Пэнгборн, шериф округа Касл
P.S. Прими дружеский совет. Туз: теперь, когда ты в курсе, бери свою
долю и уматывай. Не забывай старую поговорку: дают - бери, бьют... Если
ты хоть раз попробуешь меня донять дядюшкиными денежками, я проделаю
новую дырку в твоей заднице и заткну ее твоей собственной головой. Верь
моему слову.
А.П.".
Листок выпал из обессилевших пальцев Туза, и он едва смог раскрыть
второй конверт.
Там лежала банкнота достоинством в один доллар. "Я собираюсь
поделиться и поделиться поровну, так что оставляю то, что тебе по праву
принадлежит".
- Ах ты рвань поганая, - прошептал Туз и дрожащими пальцами достал
доллар из конверта. "Добро пожаловать в город, Тузило Драное!". - СУЧИЙ
УБЛЮДОК! - закричал Туз так громко, что почувствовал, как в горле что-то
надорвалось. Над головой прокатилось эхо: ублюдок... людок... док... Он
хотел было разорвать доллар в клочья, но заставил себя успокоиться. Нет,
приятель, все еще впереди.
Это дело поправимое. Сукин сын решил прикарманить папашины денежки,
так? Он присвоил то, что, по его же собственному выражению, "по праву
принадлежит" последнему оставшемуся в живых родственнику покойного,
так? Так. Правильно! Прекрасно! И поэтому, забрав свои деньги, Туз
отрежет поганому шерифишке яйца перочинным ножом и вот этот самый доллар
засунет в ту дырку, откуда они росли. Так что рвать его пока не стоит.
Пригодится как память.
- Ты любишь денежки, защитничек наш драгоценный, - пропел Туз елейным
голосом. - Ладно. Никаких проблем. Никаких... твою мать... проблем.
Он направился к машине на негнущихся отяжелевших ногах, заплетающейся
походкой, ничего общего не имеющей с его обыкновенно легкой рысцой.
Но к тому времени, когда до машины оставалось несколько футов, Туз
уже почти бежал.
Часть третья
Пропади все пропадом
Глава девятнадцатая
1
С без четверти шесть Касл Рок стал погружаться в сумерки -
удивительные, необычайные, роковые. С юга горизонт освещался вспышками
молний, глухие отдаленные раскаты грома доносились с полей и лесов. Тучи
ползли по направлению к городу и по мере приближения сгущались. Уличные
фонари, управляемые фотоэлементами, зажглись на полчаса раньше, чем
полагалось в это время года.
В конце Мейн Стрит царили непривычные суета и хаос. Толпы народа,
автомобили полиции штата, автобусы с телестудии. Радиопереговорные
устройства щелкали, рявкали, гудели, хрюкали и пищали в знойном
неподвижном воздухе. Телевизионщики тянули кабель и кричали на зевак -
по большей части подростков, сбивавших свободный конец кабеля до того,
как его успевали временно укрепить на асфальте клейкой лентой. У входа в
муниципалитет за баррикадами толпились репортеры четырех еженедельников
и беспрестанно щелкали камерами, чтобы успеть к завтрашнему дню
расцветить первые полосы своих изданий фотографиями. Несколько местных
жителей - всего несколько, что вызвало бы удивление у любого,
обратившего на этот факт внимание, но таких не нашлось - вытягивали шеи,
стараясь не упустить интересного зрелища. Корреспондент телевидения вед
запись своего репортажа, стоя спиной к зданию муниципалитеты в ярком
свете прожекторов.
- Бессмысленная волна насилия захлестнула Касл Рок после полудня, -
начал он и замолчал, не договорив. - Захлестнула? - переспросил он сам
себя, недовольно сморщившись, и крикнул, обращаясь к съемочной группе. -
Черт, давайте сначала.
Слева от него режиссер другой телепрограммы наблюдал за подготовкой к
прямой трансляции, которая должна была начаться через двадцать минут.
Толпа любопытных постепенно сгущалась, привлеченная знакомыми лицами
телекомментаторов. За баррикадами, с тех пор как из здания
муниципалитета вынесли пластиковый мешок с телом несчастного Лестера
Пратта и уложили в карету "Скорой помощи", ничего интересного не
происходило.
Верхняя часть Мейн Стрит пустовала - ни голубых мигалок полицейских
машин, ни ярких лучей телепрожекторов. Вернее, она почти пустовала.
Время от времени легковая машина или пикап останавливались перед
магазином Нужные Вещи. Время от времени под зеленый навес заглядывали
случайные прохожие, но за стеклом витрины было темно и шторы на дверях
опущены. Время от времени от небольшой толпы зевак в конце Мейн Стрит
ктонибудь выходил и брел по улице мимо пустыря, где когда-то красовался
Центр Изобилия, мимо ателье "Шейте сами", тоже наглухо запертого и
темного, в сторону магазина.
Никто не замечал этот тоненький ручеек посетителей: ни полиция, ни
телевизионщики, ни корреспонденты, ни большинство наблюдателей. Их
внимание было привлечено местом преступления, а к эпицентру
преступления, всего лишь в трехстах ярдах, они стояли спиной.
Если бы сторонний наблюдатель ненадолго заинтересовался происходящим,
он тут же обратил бы внимание на некоторые детали. Посетители подходили
к магазину. Посетители читали объявление, вывешенное в витрине:
ЗАКРЫТО ВПЛОТЬ ДО ОСОБОГО УВЕДОМЛЕНИЯ
Посетители отступали на шаг с выражением отчаяния и растерянности на
лицах, с видом наркоманов, обнаруживших, что поставщик обманул и не
явился на свидание. "Что же мне теперь делать?" - было написано на их
лицах. Большинство возвращались и перечитывали объявление, как будто в
надежде, что более пристальное изучение изменит содержание.
Некоторые сразу садились в машины или брели пешком к зданию
муниципалитета, чтобы воспользоваться бесплатным развлечением, и вид у
них был весьма равнодушный, вернее не слишком расстроенный. Но на лицах
большинства вспыхивало внезапное понимание. Они походили на людей,
отгадавших наконец последнее слово кроссворда или подобравших последнюю
картинку головоломки.
Эти люди заворачивали за угол, в переулок, тянувшийся по тыльным
сторонам домов, выстроившихся вдоль Мейн Стрит, туда, где прошлой ночью
припарковал "такер" Туз Мерилл.
В сорока футах от поворота из открытой двери на тротуар проливался
ярко-желтый луч света. Луч этот становился еще ярче, по мере того как
день склонялся к вечеру. Его пересекал темный силуэт, похожий на те, что
вырезают умельцы из черной бумаги. Силуэт принадлежал, вне всяких
сомнений, Лилэнду Гонту.
На пороге он поставил стол. На него водрузил коробку от сигар
"РойТэн". В нее он клал деньги, уплаченные покупателями, и выдавал
сдачу. Покупатели подходили нерешительно, даже боязливо, но всех
объединяло одно: они были явно разгневаны и собирались вылить свой гнев
на виновного. Некоторые бросались наутек, не успев дойти несколько шагов
до стола, за которым сидел мистер Гонт. Мужчины и женщины мчались прочь
с лицами, искаженными ужасом, - как будто они увидели дьявола,
поджаривающего котлеты из человечины. Но многие, надо отдать им должное,
оставались, чтобы довести дело до конца. Мистер Гонт болтал с ними о том
о сем, добродушно подшучивая над своей странной коммерцией с черного
хода, завершающей долгий трудовой день, и они постепенно успокаивались.
Мистеру Гонту нравился его магазин, но никогда ему не было среди
стеклянных витрин так привольно, как здесь, на свежем воздухе, когда он
стоял лицом к надвигающейся грозе, чувствуя, как ветерок играет
волосами. Магазин с разумно расположенными светильниками на потолке был
несомненно хорош... и все же здесь куда лучше. Здесь всегда гораздо
лучше.
Он начал свое дело в незапамятные времена как бродячий торговец на
слепом лике далекой земли, торговец, носивший товар за спиной, торговец,
появлявшийся с приближением ночи и уходивший на заре, оставляя за собой
кровь, ужас и несчастья. Годы спустя, когда по земле гуляла Чума, таская
за собой повозки с мертвецами, он переезжал из города в город, из страны
в страну в фургоне, запряженном костлявой белой лошадью с горящими
страшными глазами и языком черным, как сердце убийцы. Товар свой он
продавал прямо с фургона и исчезал до того, как покупатели,
расплачивавшиеся мелкой монетой, а то и в обмен, успевали обнаружить,
что они на самом деле приобрели.
Времена менялись; вместе с ним менялись и лица. Но стоило на лицах
появиться желанию, они становились все теми же: лицами овец, лишившихся
пастыря, и тогда он снова чувствовал себя на своем месте, прежним старым
бродячим торговцем. Не тем, что стоит за прилавком с кассовым аппаратом
Шведа, а тем, что когда-то стоял за простым деревянным столом, доставая
сдачу из сигарной коробки и продавая желающим один и тот же предмет все
снова, и снова, и снова,
Товары, которые так привлекали жителей Касл Рок, - черные жемчужины,
святые реликвии, подзорные трубы, старые журналы комиксов, бейсбольные
карточки, изделия цветного стекла, трубки, старинные калейдоскопы - все
исчезло. Мистер Гонт приступил к своему главному делу, а дело это, в
конце концов, всегда сводилось к одному и тому же. Менялась внешняя
оболочка, как и все остальное с течением времени, но сущность оставалась
та же: разная начинка в одинаково темном и горьком пироге.
В конце концов мистер Гонт всегда продавал оружие... и его всегда
покупали.
- Благодарю вас, мистер Уорбертон, - говорил мистер Гонт, принимая
