Но, знаешь, я так рада...
- Чего там.
Они поговорили о том о сем, Чарли пристроилась у него на руке. Она
задремывала - было уже очень поздно, - и когда минут через сорок дали
свет, она крепко спала. Поерзав оттого, что свет бил ей прямо в глаза,
она ткнулась ему под мышку. Он в задумчивости смотрел на тонкий стебе-
лек шеи, на изящную головку. В столь хрупкой оболочке такая сила? Воз-
можно ли? Разум отказывается верить, но сердце подсказывало, что это
так. Странное и какое-то головокружительное чувство раздвоенности. Ес-
ли верить сердцу, в этой девочке таилось такое, что никому и не сни-
лось, ну разве только этому безумцу Уэнлессу.
Он перенес ее на кровать и уложил под одеяло. Когда он укрывал ее,
она забормотала сквозь сон. Он не удержался и поцеловал ее.
- Спокойной ночи, подружка.
- Спокойной ночи, папочка, - сказала она сонным голосом. После чего
перевернулась на другой бок и затихла.
Он постоял над ней еще немного, а затем вышел в гостиную. Десятью
минутами позже сюда ворвался сам Хокстеттер.
- Генераторы отказали, - выпалил он. - Гроза. Чертовы замки, все
заклинило. Как она тут...
- Не орать, - прошипел Рэйнберд. Он схватил Хокстеттера своими ру-
чищами за отвороты рабочего халата и рывком притянул к себе, нос к но-
су. - И если вы еще хоть раз при ней узнаете меня, если вы еще хоть
раз забудете, что я простой уборщик, я вас убью и сделаю из вас рагу
для кошек.
Хокстеттер издавал нечленораздельные звуки. Он давился слюной.
- Вы меня поняли? Убью. - Рэйнберд дважды встряхнул его.
- По-по-понял.
- Тогда вперед, - сказал Рэйнберд и вытолкал Хокстеттера на котором
лица не было, в коридор.
Он в последний раз обернулся, а затем выкатил свою тележку и закрыл
дверь; замок сработал автоматически. А Чарли спала себе безмятежно,
как не спала уже много месяцев. А может быть, и лет.
МАЛЕНЬКИЕ КОСТРЫ, БОЛЬШОЙ БРАТ
Небывалая гроза прошла. И время прошло - три недели. Затяжное влаж-
ное лето продолжало властвовать над восточной Виргинией, но уже рас-
пахнули свои двери школы, и грузноватонеуклюжие желтые школьные авто-
бусы засновали взад-вперед по ухоженным дорогам вокруг Лонгмонта. В не
таком уж далеком Вашингтоне, округ Колумбия, брал разгон очередной гон
законоверчения, сплетен и инсинуаций в привычной атмосфере показухи,
порожденной национальным телевидением, системой продуманной утечки ин-
формации и густым туманом, который умеют напускать твердолобые.
Все эти перемены не отразились на жизни двух особняков, построенных
до гражданской войны, с их кондиционированными комнатами и различными
службами в нижних этажах. Кое-что общее, впрочем, было: Чарли Макги
тоже начала учиться. Идея принадлежала Хокстетеру, но если б не Джон
Рэйнберд, Чарли ни за что бы не согласилась.
- Хуже не будет, - сказал он. - Разве это дело, чтобы такая умница
отстала от своих однолеток. Да если б мне, черт возьми... извини, Чар-
ли... если б мне дали настоящее образование, а не восемь классов...
Драил бы я сейчас полы, как же. И потом, как-никак отвлечешься.
И она сделала это - ради Джона. Явились учителя: молоденький препо-
даватель английского языка, пожилая математичка, средних лет францу-
женка в очках, мужчина в инвалидной коляске, преподававший естествен-
ные науки. Она их добросовестно слушала и, кажется, неплохо успева-
ла... но все это ради Джона.
Джон трижды рисковал своим местом, передавая записки ее отцу, и,
чувствуя собственную вину, Чарли старалась доставить Джону удовольст-
вие. Он и ей передавал известия об отце: с ним все в порядке, он рад,
что и с Чарли тоже, и еще - он участвует в серии тестов. Это ее огор-
чило, но она уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, по крайней
мере отчасти, - то, что нехорошо для нее, может быть хорошо для отца.
А что хорошо для нее, начинала думать она, лучше всего знает Джон. Его
бесхитростная, несколько забавная манера говорить (не успевает изви-
ниться, как уже опять выругался - вот умора) действовала на нее безот-
казно.
После того разговора он больше не советовал ей что-либо поджигать,
ни разу за десять дней. На подобные темы они теперь говорили шепотом,
на кухне, где, сказал он, нет "жучков". Но вот однажды он спросил:
- Ну что, Чарли, ты больше не думала насчет их предложения? - По ее
просьбе он отставил "подружку" и стал звать ее по имени.
Ее охватил озноб. После событий на ферме Мэндерсов от одной мысли о
поджоге ее начинало колотить. Она вся напрягалась, руки леденели; в
докладных Хокстеттера это называлось "умеренной фобией".
- Я уже говорила, - ответила она. - Я не могу. И не буду.
- Не могу и не буду - разные вещи, - возразил Джон. Он мыл пол -
очень медленно, чтобы не прекращать разговора. Пошваркивала швабра. Он
говорил, почти не шевеля тубами, будто каторжник под носом у охранни-
ка. Чарли молчала.
- Есть кое-какие соображения, - сказал он. - Но если не хочешь слу-
шать, если ты уже все решила, тогда молчу.
- Да нет, говори, - вежливо сказала Чарли, хотя предпочла бы, чтобы
он помолчал, а еще лучше вообще не думал об этом, - только зря ее му-
чает. Но ведь Джон столько для нее сделал... и ей так не хотелось оби-
деть его. Она нуждалась в друге.
- Понимаешь, тогда, на ферме, они не приняли мер предосторожности,
- начал Рэйнберд, - и узнали, чем это пахнет. Зато теперь семь раз от-
мерят. В самом деле, не устроят же они тесты в комнате, где полно бу-
маги и тряпок, пропитанных бензином?
- Но ведь... Он остановил ее жестом.
- Подожди, выслушай сначала.
- Слушаю.
- Они знают, что такой - э-э - такой пожарище ты устроила один раз.
А тут им нужен маленький костер, Чарли. В этом вся штука. Костерок. А
если что и случится - да нет, исключено, ты просто сама не знаешь, что
способна теперь лучше владеть собой... ну даже, допустим, что-нибудь
случилось... кто будет виноват, а? Ты, что ли? После того как тебе
полгода выкручивали руки эти подонки. Тьфу ты. Извини, пожалуйста.
Как ни жутковато все это звучало, она прыснула в ладошку при виде
его вытянувшейся физиономии. Джон тоже улыбнулся и беспомощно пожал
плечами.
- И еще я подумал вот о чем: чтобы научиться себя контролировать,
нужно тренироваться и еще раз тренироваться.
- Не надо мне ничего контролировать, я лучше совсем не буду это де-
лать.
- Как знать, как знать, - не сдавался Джон. Он поставил швабру в
угол, отжал тряпку и вылил мыльную воду в раковину.
В ведро полилась чистая вода. - А вдруг тебя поймают врасплох?
- Ничего меня не поймают.
- Или у тебя подскочит температура. От гриппа или крупозного воспа-
ления легких или, не знаю, какой-нибудь инфекции. - Это была одна из
немногих толковых мыслей Хокстеттера. - Тебе аппендикс вырезали?
- Не-е-ет...
Джон принялся начисто вытирать пол.
- Моему брату вырезали, только сначала у него там все нагноилось,
так что он чуть концы не отдал. Мы ведь жили в резервации, и белым бы-
ло наплевать, живые мы или подохли. У брата была температура чуть не
105 по Фаренгейту, он уже ничего не соображал, ругался по-черному и
разговаривал не поймешь с кем. Принял нашего отца за ангела смерти,
который пришел, чтобы его унести, - представляешь, схватил нож со сто-
ла - и на родного отца... Разве я тебе не рассказывал?
- Не-ет, - прошептала Чарли, но уже не из страха быть услышанной, а
от ужаса. - Хотел зарезать?
- Зарезать, - подтвердил Джон, еще раз выжимая тряпку. - Но, конеч-
но, он не отвечал за свои действия. Это все высокая температура. Когда
человек в бреду, он может что угодно сказать или сделать. Что угодно.
У Чарли все внутри похолодело. Ни о чем таком она не знала раньше.
- Если же ты научишься контролировать этот свой пиро... как его
там...
- Как я смогу его контролировать, если я буду в бреду?
- Тут ты, Чарли, ошибаешься. - Рэйнберд обратился к метафоре Уэн-
лесса, той самой, которая год назад покоробила Кэпа. - Это как нау-
чишься ходить в уборную. Когда научишься, как бы ни хотелось, - все
равно дотерпишь. У больных в бреду вся постель бывает мокрая от пота,
но чтобы обмочиться - такое случается редко.
Правда, на этот счет Хокстеттер был несколько иного мнения, ну да
чего уж там...
- Я что хотел сказать, стоит тебе поставить это дело под контроль,
и тебе не о чем волноваться. Черт заперт в коробочку. Но сначала нужно
тренироваться и еще раз тренироваться. Как ты училась завязывать шнур-
ки или выводить буквы в детском саду.
- Но я... я не хочу ничего поджигать! И не буду! Не буду!
- Ну вот, все из-за меня, - расстроился Джон. - Разве я думал...
Прости, Чарли. В следующий раз прикушу свой длинный язык.
Но в следующий раз она сама завела разговор. Это произошло спустя
три или четыре дня, она успела хорошенько обдумать его построения...
и, похоже, нашла в них один изъян.
- Они от меня не отстанут, - сказала она. - Будут требовать, чтобы
я еще зажигала, и еще, и еще. Если бы ты знал, как они за нами гоня-
лись! Они не отвяжутся) Сначала, скажут, маленький костер, потом боль-
ше, потом еще больше, потом... Я боюсь... боюсь!
Воистину, он не переставал ею восхищаться. Интуиция и природный ум
были у нее отточены до совершенства. Интересно, что сказал бы Хокстет-
тер, узнай он, что Чарли Макги в двух словах сформулировала их тща-
тельно разработанный сверхсекретный план. Все их отчеты, посвященные
Чарли, поднимали вопрос о том, что пирокинез был лишь одним, пускай
главным ее псионическим даром, - к числу прочих Рэйнберд относил инту-
ицию. Ее отец несколько раз повторил, что Чарли знала о приближении
агентов - Эла Стейновица и прочих - к ферме Мэндерсов, знала задолго
до того, как их увидела. Есть от чего хвост прижать. Если в один прек-
расный день ее интуиция обратится на его, Джона, личность... говорят,
никакой ад не сравнится с оскорбленной женщиной, а Чарли, обладай она
хоть половиной тех способностей, которые он в ней подозревал, вполне
способна устроить ад, во всяком случае его точную копию. И тогда ему
станет очень жарко. Что ж, это добавляло остроты в его будни - что-то
в последнее время они пресноваты.
- Чарли, - ободряюще сказал он, - ты ведь не будешь это делать за-
даром.
Она озадаченно смотрела на него. Джон вздохнул.
- Не знаю даже, как объяснить, - сказал он. - Привязался я к тебе,
вот что. Ты мне вроде дочки. Как подумаю, что они тебя держат в этой
клетке, к отцу не пускают, не разрешают гулять, играть, как другим де-
вочкам... меня аж зло берет.
Она слегка поежилась, увидев, как сверкнул его здоровый глаз.
- Ты можешь многого добиться, если согласишься иметь с ними дело.
Тебе останется только время от времени дергать за ниточки.
- Ниточки... - повторила Чарли, заинтригованная.
- Именно! Они еще разрешат тебе на солнышке погреться, вот увидишь.
Может, и в Лонгмонт свозят купить чего-нибудь.
Переберешься из этой поганой клетки в нормальный дом. Поиграешь с
другими ребятами. Увидишь...
- Папу?
- Ну конечно.
Конечно - нет, ибо стоит им увидеться и сопоставить информацию, как
добрый дядя уборщик окажется слишком добрым, чтобы поверить в непод-
дельность его доброты. Рэйнберд не передал Энди Макти ни единой запис-
ки. Хокстеттер посчитал, что игра не стоит свеч, и хотя его соображе-
ния Рэйнберд обычно в грош не ставил, на этот раз пришлось согласить-
ся.
Одно дело заморочить восьмилетней девочке голову сказками про то,
что на кухне нет "жучков" и можно шепотом говорить на любые темы, и
другое - потчевать этими сказками ее отца, путь даже смурного от нар-
котиков. Может статься, не настолько уж он смурной, чтобы не сообра-
зить, какую игру они затеяли с Чарли, поскольку испокон веку полиция
прибегает к этой игре в доброго и злого следователя, когда ей надо
