стрессовая ситуация, вызвавшая ужасные события, к которым мы теперь и
перейдем. Начнем с...
(я совсем не волнуюсь даже ни капельки)
Томми завез чуть раньше ее букетик на корсаж, и теперь она одна
прикалывала его на плечо. Помочь и удостовериться, что все сделано, как
нужно, было некому - мама заперлась в молитвенной комнате, откуда уже
два часа доносились истерические воззвания к Господу. Голос ее то
взлетал, то снова стихал с какой-то пугающей неровной периодичностью.
(извини мама хотя может быть так и к лучшему)
Прикрепив наконец цветы, как ей показалось, удачно, Кэрри опустила
руки и на секунду, закрыв глаза, замерла. В доме не было ни одного
зеркала в полный рост
(суета сует все суета),
Но ей казалось, что все в порядке. Просто должно быть. Она...
Кэрри снова открыла глаза. Часы с кукушкой показывали десять минут
восьмого.
(он будет здесь через двадцать минут)
Будет ли?
Может быть, все это - просто затянувшаяся шутка, еще одна
убийственная хохма, последний сокрушительный удар?
Оставить ее сидеть и ждать до полуночи, одну, в новом бальном платье
из бархата с тонкой талией, рукавами-"фонариками", простой прямой юбкой
и чайными розами, приколотыми к левому плечу...
Из молитвенной комнаты донесся поднимающийся голос:
- ... в священной земле. Мы знаем, что Господь неусыпно следит за
нами, что грядет звук черных труб, и раскаиваемся в сердце своем...
Кэрри казалось, что вряд ли кто-нибудь сумеет понять, сколько ей
потребовалось смелости, чтобы пойти на это, чтобы повернуться лицом к
неизвестным напастям, которые, возможно, уготовил ей сегодняшний вечер.
Остаться обманутой это еще не самое страшное. И может быть, закралась
вдруг тайная мысль, будет даже лучше, если она...
(нет прекрати это сейчас же)
Конечно же, проще всего остаться с мамой. Спокойней. Безопасней. Ей
известно, что они все думают о маме. Да, может быть, она - фанатичка,
ненормальная, но, по крайней мере, и мама, и дом вполне предсказуемы.
Дома никогда не случалось, чтобы визжащие, хохочущие девчонки бросали в
нее чем под руку попадется.
А если она сдастся и не пойдет? Через месяц закончится школа. Что
дальше? Тихое, беспросветное существование в этом доме на мамины деньги,
глупые викторины и реклама по телевизору, когда она в гостях у миссис
Гаррисон, которой восемьдесят шесть лет, мороженое в "Келли Фрут" после
ужина, когда там никого уже нет, полнеющая талия, ускользающие надежды,
застывающие мысли?
Нет. Боже, пожалуйста, только не это.
(пожалуйста пусть все кончится хорошо)
- ... и защити нас от дьявола с раздвоенным копытом, что подстерегает
в темных аллеях, на автостоянках и в мотелях, о спаситель...
Семь двадцать пять.
Кэрри беспокойно, не отдавая себе отчета в том, что делает, принялась
усилием мысли поднимать и опускать предметы, попадающиеся на глаза -
как, бывает, с волнением ожидающая кого-то женщина в ресторане
складывает и снова разворачивает салфетку на столе. Ей удавалось держать
в воздухе сразу шесть-семь предметов - и ни капли усталости, ни намека
на головную боль. Кэрри ждала, что сила уйдет со временем, растает, но
этого не происходило. Предыдущим вечером она по дороге из школы без
всякого напряжения передвинула припаркованную у обочины машину
(господи сделай так чтобы это не было шуткой)
На двадцать футов. Праздные прохожие уставились на машину выпученными
глазами, и, конечно, она тоже сделала вид, что удивлена, хотя на самом
деле едва сдерживала улыбку.
Из часов на стене выпорхнула кукушка и прокуковала один раз. Семь
тридцать.
Со временем она стала с опаской относиться к тем огромным нагрузкам,
которым использование новой способности, похоже, подвергало сердце,
легкие и ее внутренний "термостат". Может быть, думалось ей, сердце
просто не выдержит как-нибудь и действительно разорвется. Кэрри порой
чувствовала себя так, словно она в каком-то чужом теле и заставляет его
бежать, бежать, бежать - самой вроде бы расплачиваться не придется,
плохо будет тому, другому человеку. Она начинала понимать, что этот ее
талант, возможно, не так уж сильно отличается от способностей индийских
факиров, которые ходят босиком по тлеющим углям, загоняют в глаза иголки
или преспокойно позволяют хоронить себя недель на шесть. А превосходство
разума над материей, как бы оно ни проявлялось, требует от организма
очень многого.
Семь тридцать две.
(он не появится)
(не думай об этом под пристальным взглядом и котелок не закипит он
обязательно приедет)
(нет не приедет он где-то там смеется надо мной с друзьями и спустя
какое-то время они все проедут здесь в своих быстрых шумных машинах с
криками, воплями и хохотом).
Совсем уже отчаявшись, она принялась поднимать и опускать швейную
машинку, раскачивая ее в воздухе, словно маятник, все сильнее и сильнее.
- ...и защити нас от непокорных дочерей, зараженных дьявольским
своенравием... - Заткнись ! - неожиданно выкрикнула Кэрри. Несколько
секунд в молитвенной комнате царила тишина, затем снова послышалось
напевное бормотание. Семь тридцать три. Не приедет.
(тогда я сломаю весь дом)
Идея родилась у нее легко, сразу. Да, сначала швейную машинку через
стену гостиной. Затем диван через окно. Столы, стулья, книги, мамина
брошюры - в одном бешеном вихре. Трубы, вырванные из стен, но все еще
льющие воду, словно выдранные из плоти артерии. Крыша - если это будет
под силу. Кровельные дощечки, срывающиеся вверх, в ночь, будто
испуганные голуби... В окно плеснуло ярким светом.
Мимо то и дело проносились машины, каждый раз заставляя ее сердце на
мгновение замирать, но эта двигалась гораздо медленнее.
(неужели)
Не в силах сдержаться, Кэрри подбежала к окну, и да, действительно,
это он, Томми, только-только выбрался из машины - даже при свете уличных
ламп он казался прекрасным, полным энергии, почти... искрящимся. От
этого последнего сравнения она чуть не захихикала. Мама перестала
молиться.
Кэрри схватила легкий шелковый платок, висевший на спинке стула, и
накинула его на голые плечи. Прикусила губу, поправила волосы - в этот
момент она бы душу продала за зеркало. В коридоре пронзительно зазвенел
звонок.
Пытаясь унять дрожь в руках, она заставила себя выждать, когда звонок
прозвенит второй раз. Затем медленно, с шелестом ткани, направилась к
двери.
Щелкнул замок, и в дверях возник он - в ослепительно белом смокинге и
черных брюках.
Они посмотрели друг на друга, оба не в силах вымолвить ни слова.
Кэрри казалось, что, скажи он хоть одно неверное слово, ее сердце тут
же разорвется, а если Томми засмеется, она умрет на месте. Она
чувствовала - действительно чувствовала, всей душой - что ее
беспросветная жизнь сошлась в одну фокусную точку, и она либо здесь
закончится, либо пойдет дальше расширяющимся лучом. Наконец, не
выдержав, она спросила:
- Я тебе нравлюсь?
- Ты удивительно красива, - сказал Томми. И сказал чистую правду.
Из книги "Взорванная тень" (стр. 131):
В то время как все участники выпускного бала собирались у школы или
только-только покидали буфетные стойки, Кристина Харгенсен и Уильям
Нолан встретились в комнате на втором этаже таверны под названием
"Кавальер", что находится почти у черты города. Известно, что они
встречались там довольно долгое время, о чем свидетельствуют документы,
собранные Комиссией по делу Кэриетты Уайт. Однако мы не можем с
уверенностью утверждать, был ли их план уже необратим или они довели
дело до конца под влиянием момента...
- Уже пора? - спросила она в темноте.
Билли посмотрел на часы.
- Нет еще.
Сквозь дощатый пол пробивалось слабое буханье музыкального автомата:
"Она, наверно, святая" в исполнении Рэя Прайса. Крис вдруг подумала, что
пластинки в "Кавальере" не меняли еще с тех пор, как она пришла сюда
впервые два года назад с подчищенными документами. Разумеется, тогда она
была в зале, а не в одной из этих, комнатенок для "особых" гостей Сэма
Девео.
В темноте, словно глаз встревоженного демона, то и дело вспыхивал
кончик сигареты Билли. Крис, погрузившись в воспоминания, лениво
следовала за ним взглядом. В первый раз она переспала с Билли только в
прошлый понедельник, когда он пообещал, что уговорит приятелей и поможет
ae устроить Кэрри Уайт "сюрприз", если та действительно решится пойти на
бал с Томми Россом. Но они бывали здесь и раньше, целовались, тискались,
одним словом, развлекались - она называла это "шотландской любовью", а
Билли с его неизменной склонностью подбирать меткие вульгарные выражения
- "сухой ездой".
Крис собиралась продержать его в ожидании, пока он действительно не
сделает что-то серьезное (впрочем он ведь добыл кровь), но ситуация
начала выходить у нее из-под контроля, и это ее беспокоило. Если бы она
не уступила ему в тот понедельник сама, он взял бы ее силой.
Билли, конечно, был у нее не первым парнем, но оказался первым, кого
ей не удавалось заставить плясать под свою дудку, когда она того
пожелает. До него все они были просто неглупыми марионетками с ясными,
без прыщей лицами, с родителями, у которых хорошие связи в обществе, и с
обязательным членством в загородном клубе. Все водили "Фольксвагены",
или "Джавелины", или "Доджи". Все учились либо в Массачусетсом
университете, либо в Бостонском колледже. Осенью все носили студенческие
ветровки с названиями колледжей, а летом яркие полосатые майки,
подчеркивающие мускулатуру. Они покуривали марихуану и любили
рассказывать о всяких забавных ситуациях, в которые попадали под кайфом.
Начинали все дружелюбно-покровительственно (школьницы, даже очень
хорошенькие, просто по определению, стояли ступенькой ниже), а
заканчивали, бегая за ней с высунутым языком, как распаленные кобели.
Если они бегали достаточно долго и по ходу дела тратили достаточно
денег, Крис обычно позволяла им переспать с ней. Но часто она просто
лежала, не мешая и не помогая, и ждала, когда все кончится, а позже
достигала оргазма, просматривая происшедшее в памяти словно
закольцованную пленку.
С Билли Ноланом она начала встречаться вскоре после обыска,
устроенного полицейскими в одной из кембриджских квартир. Четверых
студентов, включая и того, с которым пришла Крис, взяли за хранение
наркотиков. Крис и других девушек обвинили в посещении "притона". Ее
отец все уладил, но после спросил, понимает ли она, что стало бы с его
имиджем и его практикой, если бы ей предъявили обвинение в употреблении
наркотиков. Крис своенравно ответила, что, по ее мнению, и то и другое
уже трудно испортить, после чего отец отобрал у нее машину.
Спустя педелю Билли предложил подбросить ее после школы домой, и она
согласилась.
В школе таких называли "напильниками", потому что лучше всего они
проявляли себя в механических мастерских. Тем не менее что-то в нем
привлекло ее, и теперь, лежа рядом с Билли в дремотном оцепенении (но
чувствуя, как просыпается в ней возбуждение и щекочущий нервы страх),
она думала, что дело здесь, по-видимому, в его машине - во всяком случае
так было вначале.
Машина у Билли не шла ни в какое сравнение с гладенькими, безликими
автомобилями ее университетских дружков со всеми их автоматическими
стеклами на окнах, телескопическими рулевыми колоннами и слегка
неприятным запахом пластиковых чехлов или растворителя для мойки стекол.
Билли гонял на старой, черной, немного зловещего вида машине с
побелевшим по краям ветровым стеклом, словно на ее единственном глазу
