"малом" журнале "Эверлиф". Стихотворение приводится в Приложении V.
Одноклассники из числа оставшихся в живых также отзываются о нем
очень хорошо, и это важно помнить. Событие, которое пресса окрестила
"ночью выпускного бала", пережили только двенадцать одноклассников Томми
Росса. Не присутствовали на балу в основном непопулярные в своих классах
ученики. И если уж даже эти "отверженные" говорят о нем, как о
дружелюбном, добродушном парне (многие называли его "славным сукиным
сыном"), то гипотезе профессора Джерома наносится существенный удар...
Школьные данные об успеваемости Росса (закон штата не позволяет
воспроизвести здесь фотокопии в качестве доказательств) вкупе с
воспоминаниями одноклассников и комментариями родственников, соседей,
учителей - все это создает образ весьма достойного молодого человека,
что плохо согласуется с нарисованной профессором Джеромом картиной.
Очевидно, Росс мало обращал внимания на различные высказывания в свой
адрес и чувствовал себя достаточно независимым, чтобы пригласить Кэрри
на выпускной бал. На фоне всего сказанного Томас Росс - явление довольно
редкое в наши дни: молодой человек с развитым общественным сознанием.
Я не буду пытаться сделать из него святого. Этого нет. Но
скрупулезное изучение обстоятельств дела убедило меня, что и образ
петуха в школьном курятнике, бездумно присоединившегося к добиванию
слабой птицы, здесь совсем не годится.
Кэрри лежала
(я ее не боюсь не боюсь не боюсь)
На кровати, закрыв лицо рукой. Суббота на исходе, и если она хочет
сшить такое платье, как задумала, нужно начинать завтра - иначе
(я не боюсь ее)
Не успеть. Она уже купила материал в магазине "Джонс" в Вестоувере -
пугающе-роскошный, тяжелый, бархатистый материал. Цена тоже была
пугающая, да и сам магазин с его огромными залами и шикарными дамами,
расхаживающими между прилавками с тканями в своих легких весенних
нарядах, приводил ее в оцепенение. Совсем другая атмосфера, совсем
другой мир, так не похожий на чемберленский "Вулвортс", где она обычно
покупала материал.
Ее это напугало, но не остановило. Ведь при желании она могла
заставить всех их с криками броситься прочь: падающие манекены,
срывающиеся на пол люстры, рулоны тканей, разматывающиеся в воздухе,
словно серпантин... Как Самсон в храме, она могла обрушить на их головы
смерть и разрушение.
(я не боюсь)
Сверток с материалом лежал теперь спрятанный на верхней полке в
подвале, и пора уже было принести его в дом. Сегодня.
Кэрри открыла глаза.
Раз!
Комод поднялся над полом, задрожал и всплыл под самый потолок. Кэрри
опустила его на место, затем снова подняла и опустила. Теперь - кровать,
вместе с ней самой. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Как на лифте.
И она почти не устала. Так, совсем чуть-чуть. Ее новая способность,
едва заметная две недели назад, буйно расцвела. И продолжала развиваться
такими темпами, что...
Да, пожалуй, это даже пугало.
А вместе с этой способностью, казалось бы, незваные - как знания о
менструальном цикле - скопом налетали воспоминания. Словно рухнула в
мозгу какая-то дамба, и хлынули воды этих незнакомых воспоминаний.
Туманных, искаженных детским восприятием, но тем не менее совершенно
реальных. Картины, дергающиеся на стене; кран, открытый из другого конца
комнаты; или тот случай, когда мама попросила ее что-то сделать...
(кэрри закрой окна а то собирается дождь)
...да, и окна с грохотом захлопнулись сразу по всему дому; или когда
она издалека открутила на "Фольксвагене" мисс Макаферти колпачки, и все
четыре колеса тут же спустили; или камни...
(!!!!!!! !нет нет нет нет нет !!!!!!!!)
...но теперь от воспоминания не уйти - как от месячных -и уж оно-то
как раз совсем не туманное, нет, только не оно; это событие отпечаталось
в памяти предельно ярко и четко, словно изломы молнии на темном небе:
маленькая девочка...
(мама не надо мама я не могу не могу дышать мое горло мама я больше
не буду подглядывать мама мой язык кровь во рту)
Несчастная маленькая девочка...
(крик: ах ты маленькая паскудина я все про тебя знаю и я знаю что
надо делать)
Несчастная маленькая девочка лежит на пороге в чулан, перед глазами
плывут черные звезды, в голове отупляющий приглушенный шум, изо рта
высовывается распухший язык, а на горле, в том месте, где ее душила
мама, красное ожерелье от сдавливающих шею пальцев, и вот она
возвращается, она все ближе, и в правой руке у нее
(я вырежу беспощадно вырежу это зло отвратительную плотскую
греховность о я все знаю я выколю тебе глаза)
Здоровенный нож, которым папочка Ральф разделывал мясо, лицо искажено
злобой, по подбородку стекает слюна, а в другой руке она держит Библию
(ты никогда больше не увидишь неприкрытый срам)
И вдруг что-то произошло - не "раз", а "РАЗ!!!" - что-то огромное и
бесформенное, почти титаническое, словно пробился из земли колоссальный
родник энергии, которая не принадлежала ей и никогда больше не будет
принадлежать; что-то обрушилось на крышу, и мама закричала, уронив на
пол Библию (хорошо!), а затем удар и еще, и вот уже весь дом заходил
ходуном, швыряя из угла в угол мебель; мама бросила нож, упала на колени
и начала молиться, протягивая руки к потолку и раскачиваясь, а в
коридоре в это время со свистом летали стулья, кровати на втором этаже
подпрыгивали и опрокидывались, тяжеленный обеденный стол вывалился
наполовину в окно, и вдруг мамины глаза, выпученные, безумные, сделались
еще больше, и она указала пальцем на Кэрри
(это все ты дьявольское отродье колдунья исчадье ада это все ты
творишь)
И тут упали камни, а мама рухнула на пол без чувств, когда крыша
задрожала от ударов, словно от поступи самого Господа.
А затем Кэрри и сама потеряла сознание. И после этого в памяти ничего
не осталось. Мама ни разу не заговаривала о том, что произошло. Нож
снова лежал в кухонном столе. Чудовищные синяки на шее Кэрри она
замотала бинтом, и Кэрри вроде бы даже спрашивала, откуда взялись эти
синяки, но мама тогда сжала губы и промолчала. Мало-помалу все забылось.
Воспоминания прорывались порой лишь во сне. Картины на стенах больше не
плясали. Окна сами не закрывались. Кэрри даже не помнила, что когда-то
все это умела. И вспомнила только сейчас.
Обливаясь холодным потом, она лежала на кровати и глядела в потолок.
- Кэрри! Ужинать!
- Спасибо,
(я не боюсь ее)
Мама.
Она встала, стянула волосы синей лентой и спустилась вниз.
Из книги "Взорванная тень" (стр. 59).
Насколько заметно проявлялся "дикий талант" Кэрри в детстве и что по
этому поводу думала Маргарет Уайт с ее радикальными религиозными
убеждениями? Очевидно, мы никогда уже не узнаем точно. Тем не менее,
легко предположить, что реакция миссис Уайт была весьма бурной...
- Ты даже не притронулась к пирогу, Кэрри. - Мама оторвала взгляд от
религиозной брошюры, что она штудировала, прихлебывая чай. - Я его сама
испекла.
- У меня от них прыщи, мама.
- Прыщами Господь наказывает тебя, чтобы ты хранила целомудрие. Ешь.
- Мама?
- Да?
Кэрри наконец решилась.
- Томми Росс пригласил меня в следующую пятницу на выпускной бал...
Мама мгновенно забыла о брошюре и уставилась на нее с таким видом,
словно не поверила своим ушам. Ноздри у нее затрепетали как у лошади,
заслышавшей трещотку гремучей змеи.
Кэрри пыталась проглотить застывший в горле ком страха
(я не боюсь ее нет боюсь)
Но это удалось ей лишь отчасти.
- ...он - хороший парень. Томми обещал заехать перед этим, чтобы
представиться, и...
- Нет.
- ...вернуть меня домой к одиннадцати. Я...
- Нет, нет и нет!
- ...согласилась. И пожалуйста, пойми, мама, что мне пора уже...
начинать ладить с людьми, пытаться, во всяком случае. Я - не такая как
ты. Да, я смешная - вернее, это в школе так думают. Но мне это не
нравится. Я хочу попытаться стать нормальным человеком, пока не поздно,
и...
Мама выплеснула ей в лицо свою чашку чая.
Нет, не кипяток, чай был чуть теплый, но Кэрри умолкла мгновенно. Она
сидела за столом, словно парализованная, и капли янтарной жидкости
стекали у нее по щекам и по подбородку на белую кофточку, где
расползалось большое желтое пятно. Липкое пятно с легким запахом корицы.
Миссис Уайт вздрагивала от злости, лицо ее застыло холодной маской, и
только ноздри еще трепетали. Неожиданно она запрокинула голову и
закричала куда-то в потолок:
- Боже! Боже! Боже! - Челюсти смыкались за каждым словом, будто
капкан.
Кэрри сидела, не двигаясь.
Мама встала и обошла вокруг стола. Ее трясущиеся руки с полусогнутыми
пальцами походили в этот момент на хищные когтистые лапы. На лице -
безумная смесь сопереживания и ненависти.
- В чулан! - приказала она. - Немедленно в чулан и молись.
- Нет, мама...
- Парни... Да, теперь и до этого дошло. После первой крови начинаются
парни. Как поганые псы, как принюхивающиеся ищейки они идут на запах.
Этот запах!
Она развернулась и наотмашь влепила Кэрри пощечину - словно щелкнул
(о боже я так ее теперь боюсь)
В комнате кожаный ремень. Кэрри покачнулась, но все же удержалась на
стуле. Отпечаток ладони на щеке, поначалу белый, налился густым красным
цветом.
- Вот тебе моя отметина... - Глаза миссис Уайт расширились до
предела, и словно остекленели. Она часто, прерывисто дышала и говорила
будто сама с собой, в то время как скрюченные пальцы вцепились Кэрри в
плечо и подняли ее из-за стола.
- Я все видела. Все знаю. Да уж. Но. Я. Никогда. Этого. Не делала.
Только с ним. Потому что. Он. Взял. Меня. Силой... - Она умолкла, и ее
взгляд скользнул к потолку.
Кэрри оцепенела от ужаса. Мама вела себя как припадочная - казалось,
на нее снизошло какое-то великое откровение, которое вот-вот ее
уничтожит.
- Мама...
- В машинах... Да уж, я знаю, где они прибирают тебя к рукам. За
городом. В придорожных мотелях... Виски. Этот запах... Они дышат на тебя
этим запахом! - Голос ее поднялся до крика. На шее вздулись вены, а
запрокинутая голова заходила по кругу, словно ее взгляд искал что-то на
потолке.
- Прекрати, мама.
Слова вернули ее в некое туманное подобие действительности. Губы
миссис Уайт раскрылись от удивления, и она замерла посреди кухни, будто
пытаясь отыскать в этом новом мире что-то старое, знакомое, за что можно
уцепиться.
- В чулан, - пробормотала она наконец. - Иди в чулан и молись.
- Нет.
Мама занесла руку для удара.
- Нет!
Рука застыла в воздухе. Мама уставилась на нее, словно не могла
поверить, что она все еще там или все еще цела.
Ни с того ни с сего с подставки па столе поднялся противень с пирогом
и, метнувшись через всю кухню, врезался в стену рядом с дверью в
гостиную. По стене поползли фиолетовые потеки черничного варенья.
- Я иду на бал, мама!
Мамина перевернутая чашка подскочила и, просвистев у нее над ухом,
вдребезги разбилась над плитой. Миссис Уайт взвизгнула и рухнула на
колени, закрыв лицо руками.
- Дьявольское отродье, - простонала она. - Дьявольское отродье.
Сатана...
- Встань, мама.
- Похоть и распущенность, искушение плоти и... - Встань !
Мама умолкла и встала, все еще держа руки над головой, словно
собиралась сдаваться. Губы ее беззвучно шевелились, и Кэрри показалось,
что она молится.
- Я не хочу с тобой ссориться, мама, - сказала Кэрри срывающимся
голосом и с трудом заставила себя продолжить. - Но я хочу, чтобы ты не
мешала мне жить своей жизнью. Твоя... твоя мне не нравится.
