- Да, мы все понимаем, все, кто там находился.
- Отчасти я жалею, что не была там, - сказала она, - но в глубине
души все-таки рада этому. Если бы я увидела, как с глаз Савла отпадают
корки по дороге в Дамаск, то, наверное, умерла бы от разрыва сердца.
- Не-е. - Я наклонил тарелку, чтобы зачерпнуть последнюю ложку, может
быть, сварила ему супчик. Вот такой, очень вкусный.
- Хорошо. - Но она думала совсем не о супе и не о превращениях Савла
по дороге в Дамаск. Она смотрела на горы за окном, опершись подбородком
на руки, а глаза ее подернулись дымкой, как горы летним утром перед
знойным днем. Таким летним утром, как тогда, когда нашли девочек
Деттерик, подумал я безо всякой причины. Интересно, почему они не
кричали? Убийца ударил их, кровь была и на веранде, и на ступеньках. Так
почему же они не кричали?
- Ты считаешь, это Джон Коффи на самом деле убил Уортона? - спросила
Дженис, отвернувшись наконец от окна. - Это не несчастный случай, не
совпадение, ты думаешь, он использовал Перси Уэтмора как оружие против
Уортона.
- Да.
- Почему?
- Я не знаю.
- Расскажи мне, пожалуйста, еще раз, что произошло, когда ты вел
Коффи по Миле. Только это.
И я рассказал. Я повторил, что худая рука, просунувшаяся между
прутьев решетки и схватившая Джона за бицепс, была похожа на змею -
водяную мокасиновую змею, мы их так боялись в детстве, когда плавали в
реке, - и как Коффи сказал, что Уортон плохой человек. Почти прошептал.
- А Уортон ответил?.. - Опять моя жена глядела в окно, но все равно
слушала.
- Уортон сказал: "Правда, ниггер, хуже не бывает".
- И это все?
- Да. У меня тогда появилось чувство: что-то должно случиться, но
ничего не произошло. Брут отодрал руку Уортона от Джона и посоветовал
ложиться, что Уортон и сделал. Но сначала болтал что-то о том, что для
негров должен быть свой электрический стул, и это все. Мы пошли по своим
делам.
- Джон Коффи назвал его плохим человеком.
- Да. Однажды он сказал то же самое и про Перси. А может, и не
однажды. Я точно не помню, но знаю, что такое было.
- Но ведь Уортон лично Джону Коффи ничего не сделал, верно? Как он
сделал, скажем, Перси.
- Да. Их камеры расположены так: Уортона - около стола дежурного с
одной стороны, а Джона - гораздо дальше и по другой стороне. Они и
видетьто толком друг друга не могли.
- Расскажи мне еще раз, как выглядел Коффи, когда Уортон схватил его.
- Дженис, это не приведет нас ни к чему.
- Может, и нет, а может, и приведет. Расскажи еще раз, как он
выглядел.
Я вздохнул.
- Думаю, можно сказать, что он был потрясен. Он ахнул. Как ты ахаешь,
когда сидишь на пляже, а я подкрадусь и брызну тебе на спину холодной
водой. Или как будто ему дали пощечину.
- Конечно, - согласилась она. - Схватить так неожиданно, это способно
напугать.
- Да, - сказал я. А потом: - Нет.
- Так что, да или нет?
- Нет. Не то чтобы потрясение... Так было, когда он хотел, чтобы я
вошел в его камеру и он смог бы вылечить мою инфекцию. Или когда желал,
чтобы я передал ему мышь. Он удивился, но не потому, что до него
дотронулись... Не совсем так... О Боже, Джен, я не знаю.
- Ладно, оставим это, - согласилась она. - Я просто не могу
представить, почему он это сделал. Он ведь по натуре совсем не
агрессивен. Отсюда следует другой вопрос, Пол: как ты сможешь его
казнить, если прав насчет девочек? Как ты сможешь посадить его на
электрический стул, если кто-то другой... Я дернулся на стуле. Ударил
локтем по тарелке и сбросил ее на пол, она разбилась. Мне вдруг пришла в
голову мысль. В тот момент во мне заговорила скорее интуиция, чем
логика.
- Пол? - встревоженно спросила Дженис. - Что с тобой?
- Я не знаю, - ответил я. - Я ничего точно не знаю, но я хочу
попытаться узнать.
Глава 4
За стрельбой последовало цирковое представление на трех аренах: на
первой - губернатор, тюрьма - на второй и бедный, больной на голову
Перси на третьей. А ведущий представления? Этим занимались по очереди
различные джентльмены от прессы. Тогда они были еще не такие зануды, как
сейчас, но даже тогда, во времена до Джералда и Майка Уолласа и всех
остальных, они могли скакать очень резво, если в зубах был зажат кусок.
Так и на этот раз, и пока шло шоу, все оставалось нормально.
Но даже самый лучший цирк, с самыми устрашающими уродами, самыми
смешными клоунами и самыми дикими зверями однажды покидает город. Наш
цирк уехал после заседания Совета по расследованию - звучит очень
значительно и пугающе, а на самом деле все выглядело прозаически. При
иных обстоятельствах губернатор обязательно потребовал бы на блюде
чью-нибудь голову, но на сей раз было не так. Его племянник со стороны
жены - кровный родственник его жены - сошел с ума и убил человека. Убил
преступника, да, и слава Богу - но все равно Перси убил человека, мирно
спящего в своей камере. А если добавить еще тот факт, что означенный
молодой человек остается безумным, как мартовский заяц, то можно понять,
почему губернатору так хотелось замять дело, и как можно скорее.
Наше путешествие к дому начальника Мурса на грузовике Харри
Тервиллиджера так и не выплыло наружу. О том, что на Перси надели
смирительную рубашку и заперли в смирительной комнате, тоже никто не
узнал. Как и о том, что Вильям Уортон был напичкан наркотиками, когда
Перси его застрелил. Да и не могли узнать. Зачем? У властей не было
оснований подозревать в организме Уортона что-то, кроме полудюжины пуль.
Следователь их удалил, гробовщик положил тело в сосновый ящик; вот таков
был конец человека с татуировкой "Крошка Билли" на левом предплечье. Как
говорится, туда ему и дорога.
И все равно слухи гудели еще почти две недели. За это время я молчал
как рыба, и, конечно, не мог взять выходной, чтобы проверить мысль,
осенившую меня за кухонным столом наутро после происшествия. Я точно
знал, что цирк уже уехал, когда пришел на работу в середине ноября,
по-моему, двенадцатого, но я не очень уверен. В этот день я нашел на
своем столе листок бумаги, которого так боялся: приказ о дне казни Джона
Коффи. Вместо Хэла Мурса его подписал Кэртис Андерсон, но в любом случае
приказ имел юридическую силу и, конечно же, побывал у Хэла, прежде чем
попал ко мне. Я представил себе Хэла, сидящего за столом в
административном корпусе, с этим листком бумаги в руке. Наверное, он
думал о своей жене, которая для врачей больницы в Индианоле стала
воплощением чуда, сотворенного за девять дней. У нее был свой приказ о
казни, врученный врачами, но Джон Коффи его порвал. А теперь вот пришла
очередь самого Джона Коффи пройти Зеленую Милю, и кто из нас мог бы
помешать? Кто из нас остановил бы это?
День казни в приказе был назначен на двадцатое ноября. Через три дня
после получения - кажется пятнадцатого, - я попросил Дженис позвонить и
сказать, что я болен. После чашки кофе я поехал на север в своем
трясущемся, но вполне надежном "форде". Дженис поцеловала меня на
дорожку и пожелала удачи. Я поблагодарил, но не представлял, что можно
считать удачей: если найду то, что ищу, или, наоборот, не найду. Но я
точно знал, что петь в дороге мне не захочется. Не тот день.
К трем часам дня я уже поднялся высоко в горы. До здания суда
графства Пурдом я добрался перед самым концом рабочего дня, просмотрел
записи, а потом мне нанес визит шериф, которому клерк сообщил, что
какой-то незнакомец копается в местных бумажных могильниках. Шериф
Кэтлит хотел знать, чем я занимаюсь. Я ему рассказал. Кэтлит обдумал мои
слова, а потом сообщил кое-что интересное. Он предупредил, что будет все
отрицать, если я обмолвлюсь кому-нибудь хоть словом. Выводы делать было
рано, но это уже кое-что. Я не сомневался. Я думал об этом всю дорогу
домой и потом ночью, не в силах уснуть.
На следующий день я встал еще до восхода солнца и поехал в графство
Траппингус. Я обошел Хомера Крибуса и вместо него встретился с Робом
Макджи. Тот не желал меня слушать. Сознательно не хотел слушать. В один
прекрасный момент я был почти уверен, что он даст мне в морду, только бы
не слушать, но в конце согласился поехать и задать Клаусу Деттерику пару
воп росов. В основном, думаю, чтобы я не поехал туда сам.
- Ему всего тридцать девять, но он выглядит сейчас, как старик,
сказал Макджи, - и совсем не нужно, чтобы хитрому дрый тюремный
охранник, вообразивший себя детективом, тревожил его, когда горе
понемногу стало забываться. Вы останетесь в городе. Я не хочу, чтобы вы
приближались к ферме Деттериков даже на выстрел, но мне нужно найти вас
после разговора с Клаусом. Если вам станет не по себе, возьмите внизу
кусок пирога на обед. Это вас успокоит. - Я потом съел два куска, и это
вправду было тяжело. Когда Макджи вернулся в закусочную и сел у прилавка
рядом со мной, я попытался что-то прочесть на его лице и не смог. - Ну
что? - спросил я.
- Пойдемте ко мне домой, поговорим там, - сказал он. - Здесь, на мой
вкус, слишком много народу.
Мы поговорили на веранде дома Макджи. Обоим было зябко и неуютно, но
миссис Макджи не разрешила курить в доме. Она была передовая женщина.
Макджи говорил немного. Он делал это с таким видом, словно ему совсем не
нравится то, что слетает с его губ.
- Это ничего не доказывает, правда? - спросил он, заканчивая рассказ.
Тон его был воинственный, и он то и дело агрессивно указывал сигаретой в
мою сторону, но лицо его выглядело нездоровым. Мы оба знали, что видим и
слышим в суде не всю правду. Я подумал, что это единственный раз, когда
помощнику шерифа Макджи было жаль, что он не такой тупой, как его босс.
- Я знаю, - сказал я.
- А если вы считаете, что можно созвать повторное слушание лишь на
основании одного этого, то подумайте еще раз, сеньор. Джон Коффи - негр,
а в графстве Трапингус очень щепетильны насчет повторных судов над
неграми.
- Это мне тоже известно.
- И что вы собираетесь делать?
Я погасил свою сигарету о перила веранды и выбросил на улицу. Потом
встал. Мне предстояла долгая холодная дорога домой, и чем скорее я
выеду, тем быстрее доберусь.
- Хотел бы я это знать, помощник Макджи, - вздохнул я, - но я не
знаю. Единственное, в чем я уверен, это то, что второй кусок пирога съел
зря.
- Я скажу тебе кое-что, раз ты такой умный, - сказал он все еще
пустым агрессивным тоном. - Мне кажется, что не стоит открывать ящик
Пандоры.
- Не я его открыл, - ответил я и поехал домой. Я приехал поздно, уже
за полночь, но жена ждала меня. Я так и думал, что она будет ждать, но
мне все равно было очень приятно ее видеть и чувствовать ее руки вокруг
моей шеи и ее упругое тело рядом.
- Привет, странник, - сказала она, а потом прикоснулась ко мне
пониже. - С этим парнем все в порядке? Он, как всегда, здоров и весел.
- Да, мэм, - Я поднял ее на руки, а потом отнес в спальню, и мы
занимались любовью, сладкой, как мед, и, когда я дошел до высшей точки,
до этого чувства величайшего наслаждения, когда отдаешь и получаешь, я
подумал о нескончаемых слезах Джона Коффи. И о Мелинде Мурс, говорившей:
"Мне снилось, что ты блуждаешь в темноте, как и я".
Все еще лежа в объятиях жены, в сплетении рук и бедер, я вдруг
заплакал.
- Пол, - воскликнула она потрясенно и испуганно. По-моему, она видела
меня в слезах не больше шести раз за всю нашу долгую семейную жизнь. Я
никогда не был в обычных обстоятельствах слезливым. - Пол, что с тобой?
- Я знаю все, - ответил я сквозь слезы. - Я знаю, черт возьми,
слишком много, если сказать по правде. Я собираюсь казнить Джона Коффи
