- Отлично, - сказал я, думая о слишком любопытном Брэде Долане. Он
уже уедет к этому часу.
Она слегка сжала мою руку и вышла. Я постоял у стола, осознав вдруг,
что на нем нет ничего, кроме подноса с завтраком, который утром принесла
Элен, мои разбросанные бумажки, наконец исчезли. А я никак не мог
поверить в то, что поставил последнюю точку... И, как видите, поскольку
все это написано уже после описания казни Джона Коффи и после того, как
я отдал последнюю стопку листков Элен, я действительно не закончил. И
уже тогда знал, почему.
Алабама.
Я взял последний гренок с подноса, спустился вниз и пошел к полю для
крокета. Я сидел там на солнце, наблюдая за несколькими парами и одной
бодрой компанией из четырех человек, машущих деревянными молотками,
думал о своем, стариковском, и солнце грело мои старые кости.
Примерно в два сорок пять от стоянки автомобилей начали сползаться
сотрудники следующей смены, с трех до одиннадцати, а в три уехала
дневная смена. Большинство расходились группами, но Брэд Долан, как я
заметил, уходил один. Это был своего рода счастливый знак: может быть,
весь мир еще не скатился в конце концов, к черту. Из заднего кармана у
него торчала книжка анекдотов. Дорожка к стоянке проходила мимо поля для
крокета, и он увидел меня, но ни помахал, ни нахмурился в мою сторону.
Мне это было на руку. Он сел в свой старый "шевроле" с наклейкой на
бампере: "Я видел Бога, и его имя Тритон". Потом уехал восвояси, оставив
за собой тонкий след протекшего моторного масла.
К четырем часам пришла Элен, как и обещала. По ее глазам было видно,
что она опять плакала. Она обняла меня и крепко прижала к себе.
- Бедный Джон Коффи, - сказала она. - И бедный Пол Эджкум.
А я услышал голос Джен:
- Бедный Пол. Бедный мой парень.
Элен снова заплакала. Я поддержал ее, и мы стояли на поле для крокета
под вечерним солнцем. Наши тени словно танцевали под воображаемую музыку
воображаемого радио.
Наконец она взяла себя в руки и отстранилась от меня. Поискав
платочек в кармане блузки, она вытерла им слезящиеся глаза.
- А что случилось с женой начальника, Пол? Что случилось с Мелли?
- Ее сочли здоровой, во всяком случае врачи в больнице Индианолы,
сказал я. Я взял ее под руку, и мы пошли к тропинке, ведущей от стоянки
в рощу. К сараю у стены, отделяющей Джорджию Пайнз от мира молодых
людей. -Она скончалась от сердечного приступа, а не от опухоли мозга
спустя десять или одиннадцать лет. Ей было, по-моему, сорок три. Хэл
умер от инсульта, кажется, в период бомбежки Перл Харбора, а может, и в
тот самый день, не помню точно, - так что она пережила его на два года.
Вот такая ирония.
- А Дженис?
- Я не очень готов сегодня, - сказал я. - Расскажу как-нибудь в
другой раз.
- Обещаешь?
- Обещаю. - Но это обещание я не сдержал. Через три месяца после того
дня, когда мы пошли в рощу вместе (я бы держал ее за руку, если бы не
боялся причинить боль ее скрюченным и опухшим пальцам), Элен Коннелли
тихо скончалась в своей постели. Как и Мелинда Мурс, она умерла от
сердечного приступа. Санитар, обнаруживший ее, сказал, что ее лицо было
спокойно, словно смерть наступила вдруг и без боли. Я надеялся, что он
прав. Я любил Элен. И мне ее очень не хватает. Ее и Дженис, и Брута и
всех моих ребят.
Мы дошли до второго сарая на тропинке, который стоял у стены. Под
сенью колючих сосен его просевшая крыша и покосившиеся окна были в
кружевных тенях. Я направился к нему, Элен чуть задержалась, глядя с
испугом.
- Все нормально, не бойся, - сказал я. - Правда. Пошли.
На двери не было замка, вернее, когда-то был, но потом его оторвали,
поэтому я закрывал дверь с помощью свернутой картонки. Я вытащил ее и
шагнул в сарай, оставив дверь открытой настежь из-за темени внутри.
- Пол, что это?... Ой. Ой! - Второе "ой" было похоже на вскрик.
Там стоял сдвинутый в одну сторону стол. На нем стояли фонарик и
коричневая картонная коробка. На грязном полу лежала коробка из-под
сигар "Хав-А-Там-па", которую я взял у агента, пополнявшего автоматы с
напитками и конфетами. Поскольку его компания торговала еще и табачными
изделиями, ему было нетрудно достать такую коробку. Я предложил ему за
нее плату когда я работал в Холодной Горе, они очень ценились, я вам
говорил, наверное, - но он только рассмеялся.
Из-за края коробки на нас смотрела пара блестящих черных
глаз-бусинок. - Мистер Джинглз, - тихо позвал я. - Иди сюда. Иди сюда,
старичок, и познакомься с этой леди.
Я присел на корточки - было больно, но я стерпел, - и вытянул руку.
Сначала я подумал, что он не сможет перелезть через край коробки, но он
вылез одним сильным толчком. Мистер Джинглз упал сначала на бок, потом
встал на ноги и подошел ко мне. Он бежал, явно хромая на одну заднюю
ногу, - увечье, нанесенное еще Перси, давало себя знать в пожилом
возрасте Мистера Джинглза. В его очень пожилом, просто невероятно
пожилом возрасте. Его шкурка стала совсем седой, кроме макушки и кончика
хвоста.
Он запрыгнул мне на ладонь. Я поднял его, а он вытянул голову и
принюхивался к моему дыханию, прижав уши и закатив глазки. Я протянул
ладонь Элен, которая глядела на мышь удивленными глазами, полуоткрыв
рот.
- Не может быть, - сказала она и посмотрела на меня. - О Пол, этого
не может... Не может быть!
- Смотри, а потом скажешь.
Из пакета на столе я достал катушку, которую раскрасил сам, но не
восковыми карандашами, а маркерами, о которых в 1932-м даже и не
слыхивали. Но результат оказался тем же. Катушка была такой же яркой,
как и у Дэла, может быть даже ярче. "Медам и месье! - подумал я. - Добро
пожаловать в мышиный цирк!"
Я снова присел на корточки, и Мистер Джинглз сбежал с моей ладони. Он
был стар, но азартен, как и раньше. Как только я достал катушку из
пакета, он не сводил с нее глаз. Я покатил ее по неровному выщербленному
полу сарая, и он тут же погнался за ней. Конечно, скорость уже не та, и
на хромоту было больно смотреть, но почему он должен бегать быстро и не
хромать? Как я сказал, он был очень стар, просто Мафусаил среди мышей.
Как минимум лет шестидесяти четырех.
Мистер Джинглз догнал катушку, которая ударилась в дальнюю стенку и
покатилась обратно. Он обежал ее вокруг и лег на бок. Элен рванулась
вперед, но я удержал ее. Через секунду Мистер Джинглз снова оказался на
ногах. Очень медленно он покатил носом катушку обратно ко мне. Когда я
впервые нашел его, он лежал на ступеньках, ведущих в кухню, так, словно
преодолел большое расстояние и очень устал, - тогда он еще мог катить
катушку лапками, как много-много лет назад на Зеленой Миле. Теперь это
уже выше его сил, задняя часть туловища плохо подчиняется ему. Но нос
попрежнему в силе. Когда он дошел до меня, я взял его, как перышко, в
одну руку, а катушку - в другую. Его глаза-бусинки не отрывались от
катушки.
- Не надо больше, Пол, - сказала Элен срывающимся голосом. - Я не
могу на это смотреть.
Я понял, что она чувствует, хотя она была не права. Мистеру Джинглзу
нравилось гоняться и приносить катушку, и через столько лет, ему это
нравилось не меньше. Всем бы нам иметь такое постоянство пристрастий.
- Там в пакете еще мятные конфеты. "Канада Минтс". По-моему, он все
еще любит их, он все время их обнюхивает, когда я даю ему, но его
пищеварение уже не позволяет есть их. Вместо них я принес ему гренок.
Я опять сел на корточки, отломил маленький кусочек от гренка, который
принес с собой из солярия, и положил на пол. Мистер Джинглз понюхал его,
потом взял в лапки и стал есть, аккуратно обкрутив вокруг себя хвостик.
Закончив, он выжидающе посмотрел вверх.
- Иногда мы, старики, просто удивляем своим аппетитом, - заметил я
Элен и протянул ей гренок. - Попробуй ты.
Она отломила еще кусочек и бросила на пол. Мистер Джинглз подошел,
понюхал, посмотрел на Элен... Потом поднял и стал есть.
- Видишь? - сказал я. - Он знает, что ты - не временная.
- Откуда он взялся. Пол?
- Понятия не имею. Однажды, когда я рано утром вышел на прогулку, он
просто лежал на ступенях возле кухни. Я понял, кто это, сразу, но, чтобы
убедиться, взял из корзинки в прачечной катушку. А потом достал коробку
изпод сигар. Устелил ее самым мягким, что нашлось. Он - как мы, Элли, в
конце жизни попал в это печальное место. И тем не менее не потерял вкуса
к жизни. Он все так же любит свою катушку и по-прежнему любит, когда его
навещает старый товарищ по блоку. Шестьдесят лет я хранил в себе историю
о Джоне Коффи, шестьдесят с лишним, а теперь рассказал, Думаю, что
именно поэтому он и вернулся. Чтобы сказать мне, что надо спешить, пока
еще есть время. Потому что я - как он, я уже почти там.
- Там - это где?
- Ну, ты знаешь, - ответил я, и мы молча понаблюдали за Мистером
Джинглзом. Потом просто так я снова бросил катушку, хотя Элен просила
меня не делать этого. По-своему погоня за катушкой для него была чем-то
вроде медленного и осторожного секса у пожилых людей: может, вам не
хочется на него смотреть - вам, молодым и убежденным в том, что, когда
наступит время старости, для вас будет сделано исключение, - но им ведь
все равно хочется этим заниматься.
Мистер Джинглз опять погнался за катушкой, явно превозмогая боль, и
так же явно (по крайней мере для меня) со всем прежним азартом.
- Слюдяные окошечки, - прошептала она, глядя на него.
- Слюдяные окошечки, - согласился я, улыбаясь.
- Джон Коффи прикоснулся к нему так же, как и к тебе. Он не улучшил
твоего здоровья тогда, но сделал тебя... Устойчивее, что ли?
- Да, пожалуй, это верное слово.
- Устойчивее к тем вещам, которые валят с ног всех остальных, как
деревья, изъеденные изнутри термитами. Тебя и Мистера Джинглза. Когда он
взял Мистера Джинглза в свои ладони.
- Правильно. Какой бы силой ни наделил нас Джон - а я думаю так, -
все равно она тоже кончается. Термиты все-таки прогрызли свои ходы через
нашу кору. Это заняло немного больше времени, чем обычно, но они уже
тут. Возможно, я протяну еще пару лет, люди все-таки живут дольше мышей,
а вот дни Мистера Джинглза, по-моему, уже почти на исходе.
Он догнал катушку, захромал вокруг нее, упал на бок, тяжело дыша (мы
видели, как дыхание волнами вздымает его шерстку, словно круги по воде),
потом поднялся и стал носом живо толкать катушку назад. Его мех поседел,
походка была нетвердой, но глазки-бусинки блестели ярко, как всегда.
- Ты думаешь, он хотел, чтобы ты закончил то, что начал писать? Да,
Пол?
- Не Мистер Джинглз. Не он, а та сила...
- Как, Поли! И Элен Коннелли! - прозвучал голос из открытой двери. В
нем звучал какой-то саркастический ужас. - Живые и здоровые! Какого
дьявола вы тут вдвоем делаете?
Я повернулся, совсем не удивившись появлению Брэда Долана. Он
улыбался так, словно знал, что обманул нас и сделал это виртуозно. Как
далеко он отъехал после окончания смены? Наверное, не дальше бара
"Рэнглер", где выпил пару пива, а может, еще и потанцевал, прежде чем
вернуться.
- Убирайтесь, - холодно сказала Элен. - Сейчас же уходите отсюда.
- Это ты мне велишь убираться, ты, старая сморщенная сука, - произнес
он, все еще улыбаясь. - Возможно, ты еще можешь говорить мне это там,
наверху, но сейчас ты не наверху. Сюда вам вообще ходить нельзя. Это за
территорией. Что, Поли, устроил себе маленькое любовное гнездышко? Прямо
здесь? Что-то вроде комнаты плейбоя для престарелых. - Его глаза
округлились, когда он наконец рассмотрел, что находится внутри сарая. -
Что за черт?
Я не обернулся. Во-первых, я знал, что там, а во-вторых, прошлое
вдруг наложилось на настоящее, создав ужасающий образ, реальный и
