трехмерный. В дверях стоял не Брэд Долан, а Перси Уэтмор. В следующую
секунду он вбежит в сарай и раздавит Мистера Джинглза (у которого уже не
оставалось надежды убежать) своим башмаком. И на этот раз не будет Джона
Коффи, чтобы вернуть его почти из небытия. Так же отчаянно хотел я,
чтобы появился Джон Коффи, он мне был так нужен в тот дождливый день в
Алабаме.
Я поднялся на ноги, уже не чувствуя боли в суставах и мышцах, и
рванулся к Долану.
- Оставь его! - крикнул я. - Оставь его в покое, Перси, или, клянусь
Богом, я...
- Кого это ты называешь Перси? - Он оттолкнул меня так сильно, что я
чуть не упал. Элен подхватила меня, хотя ей, наверное, тоже было больно,
и поддержала. - И уже не первый раз. Хватит писать в штаны. Я его не
трону. Уже не нужно. Этот грызун и так сдох.
Я обернулся, думая, что Мистер Джинглз просто отдыхает, лежа на боку,
как обычно. Да, он лежал на боку, но волнообразное движение его шерстки
прекратилось. Я попытался убедить себя, что все еще вижу, как он дышит,
но тут Элен разрыдалась. Она с трудом наклонилась и подняла мышь,
которую я впервые увидел на Зеленой Миле, когда та подошла к столу
дежурных бесстрашно, как человек, идущий на суд присяжных... Или к
друзьям. Она комочком лежала на ладони. Глаза были неподвижные и
тусклые. Мистер Джинглз был мертв. Долан неприятно улыбнулся, показав
зубы, почти не знавшие дантиста.
- Ах ты, Боже мой! - сказал он. - Неужели мы потеряли любимца семьи?
Устроим похороны с бумажными цветами и...
- ЗАТКНИСЬ! - выкрикнула Элен так громко и звучно, что он отступил на
шаг, и улыбка сползла с его лица. - Убирайся вон! Убирайся или ты и дня
здесь не останешься! Ни единого часа! Клянусь!
- Ты даже куска хлеба не получишь в очереди, - добавил я, но так
тихо, что никто из них не услышал. Я не мог отвести глаз от Мистера
Джинглза, лежащего на ладони Элен, как самый крошечный в мире коврик из
медвежьей шкуры.
Брэд подумал было опять повысить голос на нее, называя по-всякому -
он был прав, сарай находился уже за территорией Джорджии Пайнз, даже я
это знал, - но потом не стал. В душе он, как и Перси, был трус. И еще он
наверняка проверил ее заявление насчет внука, что тот - Некто Важный, и
убедился, что это правда. А скорее всего, просто он удовлетворил свое
любопытство, и его жажда к познанию иссякла. В конце концов, тайна
оказалась не такой уж важной. По-видимому, в сарае жил мышонок старика.
Теперь он сдох, наверное, от сердечного приступа, когда катил
разноцветную катушку.
- Не знаю, чего вы так раскипятились, - сказал он. - Вы оба. Словно
это собака или что.
- Пошел вон, - процедила она. - Вон отсюда, невежда. Твои куриные
мозги мерзкие и неправильно сориентированы.
Он вспыхнул так, что проступили темно-красные пятна там, где у него
были подростковые прыщи. Их было очень много.
- Я уйду, - проговорил он, - но когда ты придешь сюда завтра...
Поли... То обнаружишь замок на двери. Сюда нельзя ходить обитателям,
независимо от того, что там миссис Дерьмо Не Пахнет наговорит про меня.
Посмотрите на пол! Доски прогнили и растрескались! Если вы провалитесь,
ваши хрупкие старые кости переломятся, как ветки. Так что забирайте,
если хотите, свою дохлую мышь и уходите. Все, Притон Любви на этом
закрыт.
Он повернулся и ушел с видом человека, сыгравшего по меньшей мере
вничью. Я подождал, пока он уберется, а потом осторожно взял Мистера
Джинглза у Элен. Мой взгляд упал на пакет с мятными леденцами, и тут я
не выдержал: слезы потекли из глаз. Не знаю, но почему-то я стал легче
плакать в эти дни, - Ты поможешь мне похоронить старого друга? - спросил
я Элен, когда затихли шаги Брэда Долана.
- Да, Пол. - Она обняла меня за талию и положила голову на плечо.
Одним сморщенным и скрюченным пальцем она погладила неподвижный бок
Мистера Джинглза. - Я буду счастлива тебе помочь.
И тогда мы позаимствовали совок из сарая садовника и похоронили
мышонка Дэла, пока вечерние тени не сделались длинными, а потом побрели
ужинать и собирать вместе остатки своих жизней. Я долго думал о Дэле, о
том, как он стоял на коленях в моем кабинете и его лысина блестела в
свете лампы, о Дэле, который просил нас позаботиться о Мистере Джинглзе,
чтобы "этот негодяй" больше не трогал его. Но этот негодяй все-таки
достал его в конце концов и сделал больно нам всем, разве не так?
- Пол? - позвала Элен. Ее голос был ласковым и усталым. Даже рытье
могилы совком и укладывание в нее мыши на покой может, по-моему, стать
волнующим для таких пожилых влюбленных, как мы. - С тобой все в порядке?
Моя рука лежала у нее на талии. Я слегка ее сжал.
- Мне хорошо.
- Смотри, - сказала она. - Похоже, будет прекрасный закат. Может,
останемся и посмотрим?
- Хорошо, - ответил я, и мы стояли какое-то время на лужайке, обняв
друг друга за талию, и смотрели, как краски сначала разгорались на небе,
а потом тускнели и стали пепельно-серыми.
"Святая Мария, Матерь Божья, помолись за нас, бедных грешников, в час
нашей смерти.
Аминь."
Глава 13
1956 год.
В Алабаме дождь.
Наша третья внучка, прелестная девушка по имени Тесса, заканчивала
университет во Флориде. Мы отправились в Грейхаунд. Мне было тогда
шестьдесят четыре - совсем подросток, а Джен - пятьдесят девять, и она
была прекрасна, как раньше. Во всяком случае для меня. Мы сидели на
местах в конце салона, и она ворчала на меня за то, что я не купил ей
новую камеру, чтобы запечатлеть торжество. Я открыл рот, чтобы сказать,
что у нас впереди целый день, мы походим по магазинам, и она сможет
купить новую камеру, если хочет, это никак не отразится на нашем
бюджете, и, более того, я думаю, что она просто ворчим потому что ей
скучно, и не нравится книга, которую она взяла с собой. Про Перри
Мейсона. И вот тут в моей памяти возникает белое пятно, как на
засвеченной пленке. Вы помните ту катастрофу? Думаю, кое-кто из вас о
ней читал, но большинство не помнит. Хотя, когда она произошла, это было
на первых страницах всех газет от побережья до побережья. Мы уже
выезжали из Бирмингема под проливным дождем, Дженис все жаловалась на
свой старый аппарат, когда лопнула камера. Автобус занесло и закрутило
на мокром бетоне, и ему в бок ударился грузовик с удобрениями. Грузовик
толкнул автобус на опору моста на скорости более ста километров в час,
автобус ударился о бетон, и его разорвало пополам. Два сверкающих,
мокрых от дождя куска полетели в противоположных направлениях, тот, где
находился бак с топливом, взорвался, как красно-черная комета в
серо-дождливом небе. Вот только что Джен жаловалась на свой старый
"кодак", а в следующий момент я уже лежал в дальней стороне подземного
перехода, под дождем, глядя на пару голубых нейлоновых трусиков,
выброшенных из чьего-то чемодана. "Среда" было вышито на них черными
нитками. Повсюду валялись чьи-то раскрытые чемоданы. И тела. А еще части
тел. В автобусе находились семьдесят три пассажира, и лишь четверо
уцелели. Я был один из них, единственный, кто серьезно не пострадал.
Я поднялся и побрел среди раскрытых чемоданов и разорванных людей,
громко выкрикивая жену по имени. Помню, как отшвырнул ногой будильник,
еще, как увидел лежащего в куче стекла мертвого мальчика лет тринадцати,
в кедах "Филаделфия флайерз", у него была лишь половина лица. Я
чувствовал, как дождь хлещет меня по лицу, потом зашел в переход и дождь
на некоторое время поутих. Когда я вышел с другой стороны, он начался
снова, капли били меня по щекам и по лбу. Недалеко от разбитой кабины
грузовика с удобрениями я нашел Джен. Я узнал ее по красному платью -
одному из лучших. Самое лучшее она, конечно, берегла для церемоний.
Она еще была жива. Я потом часто думал, что лучше - для меня, если не
для нее, - если бы она погибла сразу. Мне было бы чуть легче расстаться
с ней, чуть более естественно. А может, я просто себя обманываю на этот
счет. Точно знаю одно: я бы никогда не отпустил ее, в самом деле.
Она вся дрожала. Одна туфля слетела, и я видел, как дергается ее
нога. Ее глаза оставались открыты, но не видели, левый наполнился кровью
и, упав рядом с ней на колени в пахнущем дымом дожде, я думал только о
том, что это дрожание означает: ее казнят электричеством; ее казнили на
электрическом стуле и я должен удержать регулятор, пока не поздно.
- Помогите! - закричал я. - Кто-нибудь, помогите! Никто не пришел,
никто не помог. Дождь все шел и шел - сильный, крупными каплями он
пригладил мои все еще черные волосы - я держал Джен на руках, и никто не
пришел. Ее пустые глаза смотрели на меня изумленно, и кровь потоком
лилась из разбитой головы. Рядом с ее судорожно сжимающейся рукой
валялся кусок хромированной стали с буквами "ГРЕЙ". Тут же лежала едва
ли четвертая часть того, кто еще недавно был бизнесменом в коричневом
шерстяном костюме.
- Помогите! - опять закричал я, повернулся к переходу и там увидел
Джона Коффи, стоявшего в тени, словно тень, - крупный мужчина с
длинными, свисающими руками и лысой головой. - Джон! - крикнул я. - О
Джон, пожалуйста, помоги! Помоги Дженис!
Капля дождя попала мне в глаза. Я сморгнул - и Джон Коффи исчез. Я
увидел тени, которые принял за него... Но это были не только тени, я
уверен. Он был там. Может, только его призрак, но он там был, и дождь на
его лице смешивался с нескончаемым потоком слез.
Дженис умерла у меня на руках, прямо там, под дождем, рядом с
грузовиком с удобрениями, пахнущем горящим дизельным топливом. Она не
приходила в сознание: глаза не прояснялись, и губы не прошептали
последних слов о любви. Просто ее тело судорожно дернулось у меня под
руками - и все. Впервые за долгие годы я вспомнил сидящую в постели
Мелинду Мурс, которой все доктора в Индианоле предрекали скорую смерть,
Мелинду Мурс - свежую и отдохнувшую, разглядывающую Джона Коффи ясными,
удивленными глазами. Мелинду, которая сказала: "Мне снилось, что ты
блуждаешь в темноте, как и я. Мы нашли друг друга".
Я опустил бедную, разбитую голову жены на мокрый бетон шоссе, встал
на ноги (это было легко, я отделался одним небольшим порезом на левой
руке) и закричал его имя в тень перехода:
- Джон! ДЖОН КОФФИ! ГДЕ ТЫ, ПАРЕНЬ?
Я пошел к этим теням, отбрасывая с пути плюшевого мишку с
окровавленным мехом, пару очков в металлической оправе с разбитым
стеклышком, оторванную руку с обручальным кольцом на пальце.
- Ты спас жизнь жене Хэла, почему не моей? Почему не Дженис? ПОЧЕМУ
НЕ МОЕЙ ДЖЕНИС?
Ответа не последовало, - только запах горящего мазута и горелой
плоти, только дождь, бесконечно льющий с серого неба, барабанящий по
бетону. Моя жена лежала мертвая на дороге за моей спиной. Ответа не было
тогда, нет его и сейчас. Но, конечно же, Джон Коффи спас не только Мелли
Мурс в 1932-м или мышонка Дэла, того, кто умел делать фокус с катушкой и
искал Дэла задолго до его прихода... И задолго до прихода Джона Коффи.
Джон спас и меня, и спустя годы, стоя под неустанным алабамским
дождем в поисках человека, которого не было среди теней, блуждающих в
переходе, стоя среди разбросанного багажа и тел погибших, я узнал
ужасную вещь: иногда нет совершенно никакой разницы между спасением и
проклятием.
Я чувствовал, как что-то проходило сквозь меня, когда мы вдвоем
сидели на его койке 18 ноября 1932 года. Проистекало из него в меня. Та
странная сила, которой он обладал, пробегала по нашим сомкнутым рукам,
как никогда не смогут наши любовь, надежда и добрые намерения. Я
чувствовал сначала покалывание, потом оно превратилось во что-то
