взял Джона за другую руку и потянул, но Джон не шевелился. А потом
произнес что-то тихим полусонным голосом. Он говорил это не мне, да и ни
кому из нас, но все равно никогда не забуду его слов:
- Они все еще здесь. Кусочки их все еще здесь. Я слышу их крики.
Нервный смешок Харри умолк, осталась лишь улыбка на губах, словно
покосившаяся ставня в опустевшем доме. Брут взглянул на меня почти с
ужасом и отошел от Джона Коффи. Во второй раз за какие-то пять минут мне
показалось, что все предприятие на грани провала. На этот раз я вышел
вперед, чуть позже, когда катастрофа будет угрожать в третий раз, это
сделает Харри. В эту ночь мы все получили шанс, поверьте.
Я встал между Джоном и электрическим стулом, привстав на цыпочки,
чтобы полностью закрыть стул собой. Потом дважды резко щелкнул пальцами
перед глазами Джона.
- Пошли. Иди! Ты сказал, что тебя не нужно заковывать в цепи, докажи
это! Иди, парень! Шагай, Джон Коффи! Вот сюда! В эту дверь!
Его глаза прояснились.
- Да, босс. - И, слава Богу, он пошел.
- Смотри на дверь, Джон Коффи, только на дверь и больше никуда.
- Да, босс. - Джон послушно уставился на дверь.
- Брут. - Я показал пальцем.
Он поспешил вперед, на ходу вытаскивая ключи и выбирая нужный. Джон
неотрывно смотрел на дверь в тоннель, а я не упускал из виду Джона, но
уголком глаза заметил, что Харри бросает нервные взгляды на Олд Спарки,
словно никогда в жизни его не видел.
"Кусочки их все еще здесь... Я слышу их крики".
Если это правда, то Эдуар Делакруа должен кричать дольше и громче
всех, и я был рад, что не слышу того, что слышит Джон Коффи.
Брут открыл дверь. Мы спустились вниз по лестнице, Коффи шел первым.
Внизу он мрачно посмотрел на низкие кирпичные своды. Когда мы доберемся
до другого конца, его спину, должно быть, станет ломить, если только...
Я подкатил тележку. Простыню, на которой лежал Дэл, уже убрали (и скорее
всего сожгли), так что виднелись черные кожаные подушки.
- Залезай, - приказал я Джону. Он недоверчиво взглянул на меня, и я
ободряюще кивнул. - Так будет лучше.
- Ладно, босс Эджкум. - Он сел, потом улегся, глядя на нас
встревоженными карими глазами. Его ступни в дешевых тюремных шлепанцах
доставали почти до земли. Брут стал между ними и покатил Джона Коффи
вдоль темного коридора, как вез уже многих. Различие состояло в том, что
нынешний седок еще дышал. Когда мы уже прошли полпути и находились под
шоссе (стали слышны приглушенные звуки проезжающих автомобилей), Джон
заулыбался:
- Ты смотри, - сказал он. - Это забавно. - "В следующий раз, когда
поедет на тележке, он уже не будет так думать", - такая мысль посетила
меня. Действительно, в следующий раз он не будет ни думать, ни
чувствовать вообще. Или будет? Кусочки их все еще здесь, он так сказал,
он слышал их крики.
"Пойдет вслед за другими, невидимый для них". Я поежился.
- Я надеюсь, ты не забыл про "Аладдина", босс Эджкум? - спросил Брут,
когда мы дошли до конца тоннеля.
- Не беспокойся, - ответил я. "Аладдин" ничем не отличался от других
ключей, которые находились тогда при мне, у меня была связка весом около
килограмма, - но это самый главный из всех главных ключей: он открывал
все. Такой ключ "Аладдин" был тогда один на пять блоков тюрьмы и
принадлежал главному на блоке. Другие надзиратели могли его брать, но
только главный надзиратель имел право его выдавать.
В дальнем конце тоннеля стояли ворота с решетками из нержавеющей
стали. Они всегда напоминали мне картинки с видами старых замков - тех
старинных, когда рыцари брили головы, а рыцарство почиталось. Только
Холодная Гора была далеко от Камелота. За воротами лестница вела к
скромной, подъемной двери с надписью: "Посторонним вход воспрещен.
Собственность Штата", а снаружи: "Под напряжением".
Я открыл ворота, а Харри захлопнул их за нами. Мы поднялись, Джон
Коффи опять впереди, опустив плечи и наклонив голову. Наверху Харри
обошел его (естественно, не без трудностей, хотя и был меньше нас всех)
и открыл подъемную дверь. Она была тяжелой. Он мог сдвинуть ее, но
поднять ему было не под силу.
- Сейчас, босс, - сказал Джон. Он опять вышел вперед, почти вдавив
Харри бедром в стену, когда проходил, и поднял дверь одной рукой. Можно
было подумать, что это крашеный картон, а не стальной лист.
В лицо нам подул холодный ночной воздух, подгоняемый пронизывающим
ветром, этот ветер будет с нами почти все время до марта или апреля.
Ветер гнал осенние листья, и Джон Коффи свободной рукой поймал один из
них. Я никогда не забуду, как он смотрел на него и как поднес ближе к
своему широкому красивому носу, чтобы ощутить запах.
- Пошли, - поторопил Брут. - Вперед, марш. Мы выбрались наружу. Джон
опустил калитку, и Брут закрыл ее, для нее не нужен был "Аладдин", он
пригодится для того, чтобы открыть калитку в проволочной сетке, которая
окружала поднимающуюся дверь.
- Руки держи по швам, парень, когда будешь проходить, - пробормотал
Харри. - И не трогай проволоку, если не хочешь сильно обжечься.
Потом мы вышли совсем и стояли на обочине дороги небольшой кучкой
(три холмика вокруг горы - наверное, мы выглядели так), глядя на стены,
огни и сторожевые вышки исправительного учреждения "Холодная Гора". На
секунду я смог разглядеть даже неясную фигуру часового на вышке,
греющего дыханием ладони, но ненадолго, окна в вышках маленькие. Тем не
менее нужно было вести себя очень тихо. Если сейчас вдруг появится
автомобиль, мы влипнем в большие неприятности.
- Пошли, - прошептал я. - Веди нас, Харри. Мы взяли чуть севернее и
зашагали вдоль шоссе цепочкой друг за другом: сначала Харри, за ним Джон
Коффи, потом Брут и я. Мы преодолели первый подъем и стали опускаться с
другой стороны, откуда тюрьма давала о себе знать лишь заревом огней над
верхушками деревьев. Харри по-прежнему шел впереди.
- Где ты ее поставил? - тихо спросил Брут, выпустив изо рта белое
облачко пара. - В Балтиморе?
- Чуть дальше впереди, - отозвался Харри немного нервно и
раздраженно. - Придержи пар, Брут.
Но Коффи, насколько я мог видеть, был бы только рад идти хоть до
рассвета, а потом еще и до заката. Он смотрел по сторонам, вздрагивая не
от страха, а от восторга, я почти уверен, когда вдруг ухнул филин. И я
тогда понял, что если ему было страшно в темноте внутри здания, то здесь
он темноты не боялся совсем. Он ласкал эту ночь, прижимался в ней своими
чувствами, как мужчина припадает лицом к выпуклостям и изгибам женской
груди.
- Здесь мы повернем, - произнес Харри. Небольшая дорога - узкая,
немощеная, заросшая по центру травой, уходила под углом вправо. Мы
свернули на нее и прошли еще метров триста. Брут опять уже начал
беспокоиться, когда Харри остановился, перешел на левую сторону и стал
убирать отломленные сосновые ветки. Джон и Брут стали ему помогать, и не
успел я присоединиться к ним, как они открыли потрепанный нос старого
грузовика "фармолл" и его зарешеченные фары глянули на нас, словно глаза
жука.
- Я хотел сделать как можно осторожнее, - объяснил Харри Бруту
тонким, обиженным голосом. - Может, для тебя, Брутус Ховелл, это и
смешно, но я из очень религиозной семьи, мои сестры такие праведницы,
что могут превратить христиан во львов, и если меня поймают за такими
играми...
- Все нормально, - успокоил Брут. - Я просто нервничаю, вот и все.
- Я тоже, - напряженно сказал Харри. - Сейчас, если эта старая
рухлядь заведется... Он обошел вокруг кузова грузовика, все еще что-то
бормоча, и Брут подмигнул мне. Для Коффи мы перестали существовать. Он
закинул голову и пил звезды, рассыпанные по небу.
- Я поеду сзади вместе с ним, если хочешь, - предложил Брут. Позади
нас быстро прорычал стартер, словно старый пес, просыпающийся холодным
зимним утром. Потом двигатель ожил. Харри газанул раз и оставил его
прогреваться. - Нам обоим там нечего делать.
- Садись вперед, - сказал я. - Ты сможешь поехать с ним на обратном
пути. Если, конечно, мы не кончим тем, что нас всех повезут в кузове
нашего тюремного грузовика.
- Что ты такое говоришь? - воскликнул он с искренне расстроенным
видом, словно впервые осознал, насколько серьезными могут оказаться
последствия, если нас поймают. - Ради Бога, Пол!
- Пошли. Садись в кабину.
Он повиновался. Я подергал Джона Коффи за руку, чтобы он хоть на
время вернулся на землю, потом провел вокруг грузовика к задней части
кузова. Харри натянул холст на стойки - это могло помочь, если бы мы
встретили по пути машину.
- Прыг-скок, парень, - сказал я.
- Сейчас поедем?
- Верно.
- Хорошо. - Он улыбнулся. Улыбка была славной и приятной, может,
оттого, что ее не отягощал большой груз мыслей. Он залез в кузов. Я
последовал за ним, подошел к кабине и постучал ладонью по крыше. Харри
включил первую передачу, и грузовик двинулся из своего укрытия, трясясь
и переваливаясь.
Джон Коффи стоял, расставив ноги в середине кузова, снова подняв
голову к звездам, широко улыбаясь и не замечая хлеставших веток, когда
Харри свернул к шоссе.
- Смотри, босс, - крикнул он низким, восторженным голосом, показывая
в черное небо. - Это Касси, леди в кресле-качалке!
Он был прав, я тоже ее видел среди множества звезд в разрыве между
вершинами деревьев. Но я подумал не о Кассиопее, когда он сказал про
леди в кресле-качалке, а о Мелинде Мурс.
- Я тоже ее вижу, Джон. - Я потянул его за руку. - Но ты должен
сейчас сесть, хорошо?
Он сел, откинувшись к стене кабины и не отрывая взгляда от ночного
неба. На его безмятежном лице было выражение бесконечного счастья. С
каждым поворотом полысевших покрышек "фармолла" Зеленая Миля оставалась
все дальше и дальше за спиной, и хоть на время кажущийся нескончаемым
поток слез из глаз Джона Коффи прекратился.
Глава 7
До дома Хэма Мурса в Чимни Ридже было сорок километров, и в медленном
и тряском фермерском грузовике Харри Тервиллиджера дорога заняла более
часа. Жутковатая была поездка, и хотя мне кажется сейчас, что все ее
мельчайшие подробности еще живы в памяти - каждый поворот, холмик,
каждая выбоина, моменты страха (их было два), когда навстречу проехали
грузовики, - я не уверен, что смогу сейчас описать свои ощущения, когда
мы сидели в кузове вместе с Джоном Коффи, завернувшись, как индейцы, в
старые одеяла, которые Харри предусмотрительно взял с собой.
Скорее всего, я ощущал себя потерявшимся: такая глубокая и острая
боль, которую ощущает ребенок, когда осознает, что зашел куда-то не
туда, все дорожные знаки незнакомы, и он не знает, как найти дорогу
домой. Я вышел ночью из тюрьмы с заключенным, и не просто с заключенным,
а с осужденным и приговоренным к смертной казни за убийство двух
маленьких девочек. Моя вера в то, что он невиновен, не будет иметь
никакого значения, если нас поймают. Мы все сядем в тюрьму, да и Дин
Стэнтон наверняка тоже. Я поставил на карту свою жизнь из-за ужасной
казни Делакруа и еще из-за веры в то, что этот сидящий рядом верзила,
возможно, сумеет вылечить женщину со злокачественной опухолью мозга. Но,
глядя, как Джон Коффи рассматривает звезды, я вдруг с испугом понял, что
больше в это не верю, если вообще верил. Моя "мочевая" инфекция казалась
сейчас далекой и незначительной, как часто бывает с ощущениями резкой
боли (если женщина действительно помнила бы, как было больно при родах
первого ребенка, сказала однажды моя мать, она никогда не родила бы
второго). А что до Мистера Джинглза, разве не могли мы ошибиться, думая,
что Перси раздавил его? Или этот Джон, у которого, несомненно, есть
