Освежающая.
Уортон издал яростный, нечленораздельный вопль и бросился на Брута,
хотя был запакован в смирительную рубашку и рукава завязаны за спиной.
Перси схватился уже за свою дубинку - рецепт Уэтмора на все случаи
жизни, но Дин перехватил его руку. Перси взглянул на него недоумевающе и
возмущенно, словно хотел сказать: "После всего того, что Уортон сделал,
с тобой, ты еще хочешь меня удержать?"
Брут оттолкнул Уортона назад. Я поймал его и толкнул Харри. А Харри
толкнул его по Зеленой Миле мимо ликующего Делакруа и безучастного
Коффи. Уортон побежал, чтобы не упасть лицом на пол, и всю дорогу
изрыгал ругательства. Проклятия сыпались, словно искры с электрода
сварщика. Мы втолкнули его в последнюю камеру с правой стороны, пока
Дин, Харри и Перси (который впервые жаловался на то, что все время
перерабатывает) выносили всякий хлам из смирительной комнаты. Пока они
это делали, я коротко поговорил с Уортоном.
- Ты думаешь, что крутой, - сказал я, - может, сынок, так и есть, но
здесь это не имеет значения. Твои дни все равно сочтены. Если нам с
тобой будет легко, то и тебе будет легко с нами. Если ты нам добавишь
проблем, ты все равно умрешь, только мы тебя сначала заточим, как
карандаш.
- Вы будете счастливы, когда мне придет конец, - хрипло проговорил
Уортон. Он дергался в смирительной рубашке, даже зная, что ничего из
этого не выйдет, его лицо стало красным, как помидор. - А пока я не
уйду, я попорчу вам крови. - И он обнажил свои зубы, как злобный бабуин.
- Если ты только хочешь попортить нам крови, то тебе это уже удалось,
можешь перестать, - вмешался Брут. - Но пока идет твое время на Миле,
Уортон, нам плевать, можешь весь срок просидеть в комнате с мягкими
стенами. И носить эту рубашку до тех пор, пока от недостатка
кровообращения твои руки не сгниют от гангрены и не отпадут. - Он
перевел дух. - Сюда ведь никто не приходит. И если ты думаешь, будто
кого-то волнует, что творится с тобой, то ошибаешься. Для всего мира ты
уже мертвый.
Уортон внимательно вглядывался в Брута, и краска медленно сползла с
его лица.
- Выпустите меня, - сказал он миролюбиво - слишком серьезно, чтобы
поверить. - Я хорошо буду себя вести. Честное слово.
В дверях камеры появился Харри. Конец коридора стал похож на блошиный
рынок, но мы привыкли все быстро приводить в порядок, раз уж начали. Мы
и раньше это делали, мы знали, как надо.
- Все готово, - объявил Харри. Брут схватил за выступ холщовой
рубашки, где находился правый локоть Уортона и поднял его на ноги.
- Пошли, Буйный Билл. И постарайся посмотреть на все с хорошей
стороны. В твоем распоряжении по меньшей мере сутки, чтобы запомнить,
что нельзя сидеть спиной к двери и никогда не стоит откалывать такие
номера.
- Выпустите меня, - заныл Уортон. Он переводил взгляд с Брута на
Харри, потом на меня, и лицо его снова наливалось краской. - Я стану
хорошо себя вести, говорю вам, я усвоил урок. Я... Я... У-ум-ммм... Он
вдруг упал на пол, оказавшись наполовину в камере, наполовину на
веселеньком линолеуме, дрыгая ногами и корчась всем телом.
- Боже, да у него судороги, - прошептал Перси, - Конечно, а моя
сестра - вавилонская блудница, - невозмутимо произнес Брут. - Она
танцует хучи-кучи для Моисея по субботам в длинной белой накидке. - Он
наклонился и зацепил Уортона одной рукой под мышкой. Я взялся с другой
стороны. Уортон трепетал между нами, как пойманная рыба. Было ужасно
неприятно тащить его дергающееся тело и слышать хрипение и пуканье. Я
поднял глаза и на секунду встретился взглядом с Джоном Коффи. Глаза его
покраснели, щеки были влажными. Он опять плакал. Я вспомнил Хэммерсмита
и его кусающий жест и поежился. Потом снова обратился к Уортону.
Мы швырнули его в смирительную комнату, будто мешок, и смотрели, как
он дергается на полу рядом с водостоком, где мы однажды вели поиски
мышонка, появившегося в блоке "Г" под именем Вилли-Пароход.
- Мне все равно, если он проглотит свой язык или еще чего и умрет,
сказал Дин хриплым и резким голосом, - но подумайте, ребята, сколько
потом понадобится бумаг! Мы не будем успевать их писать.
- Да черт с ними, с бумагами, подумай о том, какие слухи пойдут,
мрачно сказал Харри. - Мы потеряем эту проклятую работу и кончим тем,
что отправимся собирать горох на Миссисиппи. Знаете, что такое
Мисси-сиппи? Это индейское название задницы.
- Да не умрет он и не проглотит свой грязный язык, - успокоил их
Брут. - Завтра, когда откроем эту дверь, он будет как огурчик. Слово
даю.
Так оно и случилось. Когда на следующий вечер в девять часов мы
привели его обратно в камеру, он был тих, бледен и вроде бы покорен. Он
шел, опустив голову, и уже не пытался никого задеть, когда сняли
смирительную рубашку, Уортон безразлично смотрел на меня, когда я
говорил, что в следующий раз будет то же самое, и ему надо подумать,
сколько времени он хочет провести, писая в штаны и кушая детское питание
из ложечки.
- Я буду хорошо себя вести, босс, я понял урок, - прошептал он слабым
голосом, когда мы запирали его снова в его камеру. Брут посмотрел на
меня и подмигнул.
На следующий вечер Вильям Уортон, называющий себя Крошка Билли и
никогда - Джон Лоу Буйный, Билл Хайкок, купил шоколадный рожок у старика
Тут-Тута. Такое Уортону было строжайше запрещено, но охрана после обеда
состояла из временных, я уже говорил об этом, поэтому сделка состоялась.
Сам Тут тоже прекрасно знал о запрете, но для него тележка с продуктами
всегда была источником дохода, а деньги, как известно, не пахнут.
Ночью, когда Брут обходил камеры, Уортон стоял у двери. Он подождал,
пока Брут взглянет на него, а потом хлопнул ладонями по надутым щекам и
выстрелил густой и удивительно длинной струёй шоколадной жижи прямо ему
в лицо. Уортон запихал себе в рот шоколадный рожок целиком, держал его,
пока тот не растворился, а потом мусолил, как жевательный табак.
Уортон с вымазанным шоколадом подбородком повалился на свою койку,
задирая ноги и хохоча, показывая пальцем на Брута, на лице которого
шоколада было куда больше.
- Ха-ха, Черный Самбо, сэр, босс, как поживаете? - хохотал Уортон,
держась за живот. - Господи, если бы это было дерьмо! Как жаль, что это
не дерьмо! Если бы у меня было хоть немного.
- Сам ты дерьмо, - проревел Брут, - А теперь, собирай чемоданы,
сейчас опять отправишься в свой любимый туалет.
Уортона снова запаковали в смирительную рубашку, и опять мы затащили
его в комнату с мягкими стенками. На этот раз на два дня. Иногда мы
слышали доносившиеся оттуда ругательства, обещания, что он станет
хорошим, что он образумится и будет хорошим, что ему нужен врач, что он
умирает. Но чаще всего, Уортон все-таки молчал. Молчал, когда мы его
выводили, и опять понуро шел, опустив голову, глядя перед собой и не
отвечая, когда Харри говорил ему:
- Запомни, все зависит от тебя.
Какое-то время он вел себя нормально, а потом придумывал что-то еще.
Почти все, что он пытался выкинуть, делали и до него (разве что этот
трюк с шоколадным рожком, даже Брут признал его оригинальным), но его
настойчивость пугала. Я боялся, что рано или поздно кто-нибудь допустит
оплошность, и тогда придется дорого заплатить. А такое положение могло
сохраняться еще долго, потому что где-то у Уортона был адвокат,
обивающий пороги и доказывающий всем, как это неправильно убивать парня,
у которого молоко на губах еще не обсохло... И который, между прочим,
белый, как старый Джефф Дэвис. Жаловаться на это было бесполезно, ведь
уберечь Уортона от электрического стула входило в обязанности адвоката.
А беречь его в надежном месте входило в наши обязанности. И в конце
концов, адвокат там или не адвокат, а Олд Спарки Уортону не миновать.
Глава 6
Именно на этой неделе Мелинда Мурс, жена начальника тюрьмы, вернулась
домой из Индианолы. Докторам она уже была не нужна: они получили свои
новомодные рентгеновские снимки опухоли, отметили в истории болезни
слабость ее руки и невыносимые боли, мучившие ее тогда уже почти
постоянно, - и на этом закончили. Они дали ее мужу кучу таблеток с
морфием и отправили Мелинду домой умирать. Хэл Мурс взял больничный,
ненадолго, в те дни длинных отпусков не давали, на сколько мог, чтобы
хоть как-то помочь ей. Дня через три после возвращения Мелинды домой мы
с женой поехали ее навестить. Я позвонил заранее, и Хэл сказал: хорошо,
приезжайте, у Мелинды сегодня неплохой день, и она будет рада вас
видеть.
- Терпеть не могу таких визитов, - заметил я Дженис, когда мы
подъезжали к домику, где Мурсы прожили почти всю свою совместную жизнь.
- Никто не любит, дорогой, - ответила она и погладила меня по руке.
-Мы поддержим ее, и ей станет легче.
- Я надеюсь.
Мелинду мы увидели в гостиной, она сидела в лучах не по сезону
теплого октябрьского солнца, и первое, что меня поразило: она похудела
килограммов на сорок. Конечно же, это было не так, если бы она настолько
похудела, то вряд ли сидела бы здесь, но мой мозг так отреагировал на
то, что увидели глаза. Обтянутый кожей череп, а кожа - цвета пергамента.
Под глазами были темные круги. И впервые за столько лет я увидел, что
она сидит в креслекачалке без работы на коленях: ни лоскутов для одеяла,
ни полосок ткани для плетения ковриков. Она просто сидела. Как в
ожидании поезда.
- Мелинда, - мягко произнесла моя жена. Я думаю, она была потрясена
не меньше, а скорее больше, чем я, но перенесла это стойко, как могут
некоторые женщины. Она подошла к Мелинде, присела около ее
кресла-качалки и взяла за руку. В этот момент мой взгляд упал на синий
ковер перед камином. Мне пришло в голову, что он должен быть
зеленоватым, потому что теперь эта комната превратилась в подобие
Зеленой Мили.
- Я привезла тебе чай, - сказала Джен. - Я сама его составляла.
Замечательный снотворный чай. Я оставила его в кухне.
- Спасибо тебе, дорогая, - проговорила Мелинда. Ее голос был усталым
и бесцветным.
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросила жена.
- Уже лучше, - отозвалась Мелинда безразличным скрипучим голосом, -
Не так, чтобы прямо пуститься в пляс, но по крайней мере сегодня нет
боли. Врачи дали мне таблетки от головной боли. Иногда они помогают.
- Это неплохо, ведь правда?
- Да, но я ничего не могу держать. Что-то случилось с моей рукой.
-Она подняла ее, посмотрела на нее так, словно никогда не видела раньше,
потом снова опустила себе на колени. - Что-то случилось... Со мной
вообще. - Она беззвучно заплакала, и я вспомнил поэтому Джона Коффи. И в
моей голове снова зазвенели его слова: "Я ведь помог, правда? Я ведь
помог, правда?". Как стишок, от которого никак не отвяжешься.
Вошел Хэл. Он обнял меня за плечи, и я обрадовался этому, можете мне
верить, мы пошли в кухню, и он налил мне полрюмки самогона, крепкого,
свежего, только что привезенного откуда-то из села. Мы сдвинули рюмки и
выпили. Напиток обжигал горло, как нефть, но ощущение в желудке было
божественным. Хотя, когда Мурс протянул мне кружку, словно спрашивая, не
повторить ли, я отрицательно покачал головой. Буйный Билл Уортон был
избавлен от смирительных средств, по крайней мере в данный момент, - и
было бы небезопасно находиться рядом с ним со слегка затуманенной
алкоголем головой. Даже если нас разделяла решетка.
- Я не знаю, Пол, сколько смогу выдержать, - тихо сказал он. - По
утрам к нам приходит девушка помочь мне с ней, но врачи говорят, что у
нее может отказать кишечник, и тогда... Тогда... - Он замолчал,
