одном пиджаке, темное сукно которого не выдавало зловещих пятен,
перемахнул через какой-то забор. Выбежав на другую улицу, он все не умеряя
шага, скользил около заборов, прячась в темноте.
В местности, где обитал Егорин, глухой и малонаселенной, в этот
поздний час все спало мертвым сном.
Не слышно было ни лая собак, ни стука колотушек ночных сторожей...
Вступив в свой переулок, Егорин облегченно вздохнул, чувствуя себя теперь
в безопасности.
Как-то Ванька выкрутился? Беда, если не успел убежать! И себя и меня
"засыплет" - только сейчас вспомнил Егорин о своем сообщнике. Не подходя к
дому, он издали заметил, что два окна верхнего этажа, где была столовая,
освещены.
Должно, вернулся парень! - успокоил себя Егорин, ловко перепрыгивая
через забор. Поднявшись на крыльцо с черного хода своей квартиры, он
позвонил. К его вящему успокоению дверь была открыта никем иным, как самим
Кочеровым. В темноте сеней нельзя было разглядеть его лицо, но было
слышно, что дышит он тяжело и испуганно.
- Ну как, благополучно убрался?
- Ничего... а ты как?
Эти первые фразы, которыми обменялись сообщники, были произнесены ими
шепотом.
- Анфиса спит... На кухне тоже спят. Мне отворила сестра, но я
отправил ее опять в спальню. Сказав, что ты вряд ли сегодня вернешься...
Сказал, что в карты в клубе заигрался.
- А пальто-то ты куда дел.
- Пальто я потихоньку пронес... Там оно в столовой. ну, проходи, я
запру дверь...
Войдя в столовую, Кондратий Петрович первым делом поспешил убедиться
в целости бумажника, вынутого из-под подушки жертвы. Бумажник был налицо.
- Так, - самодовольно крякнул Егорин, опуская бумажник в карман брюк,
- все-таки, что-нибудь да есть!
Затем он всмотрелся в зеркало и, обнаружив на лице запекшиеся капли
крови, обратился к Ивану Семеновичу:
- Принеси-ка, Ваня, из сеней воды в умывальник. Надо умыть харю.
Кочеров машинально выполнил эту просьбу, и пока Кондратий Петрович
умывался, осторожно, чтобы не разбудить домашних, побрякивая умывальником,
он уселся около стола, тупо, как сильно пьяный, уставившись на свечку.
- Ну, вот я и готов... Теперь брюки надо переменить да и пиджак
заодно брошу: пятно есть!
- Слушай, - глухо, точно просыпаясь от кошмарного сна, заговорил
Кочеров, - он-то как теперь!
- Кто, как теперь? - не понял вопроса Кондратий Петрович.
- Он, которого...
- Вот дурак-то! - рассердился Егорин. - Чего еще спрашиваешь. Што,
обалдел с перепугу?
- Значит готов. Насмерть!.. - и лицо Ивана Семеновича передернулось
какой-то болезненной судорогой...
- Тьфу! - даже плюнул Егорин. - Совсем ты размяк, Ванька! Крови-то
еще не нюхал, а уж трясешься. Святой, подумаешь!
- Нет, я что же... так как-то спросилось.
Егорин обратил внимание на жалкий и растрепанный вид своего
собеседника. Лицо Кочерова было бледно, как лист писчей чистой бумаги.
Глаза смотрели растеряно и дико... Костюм был в самом жалком состоянии:
запачкан грязью, разорван.
- Эге, брат, тебе надо водки хватить. Залить червяка, а то ты...
краше в гроб кладут! - с этими словами Кондратий Петрович достал из
буфетного шкафа графин и чайные стаканы. Наполнив один из них, он подал
его Кочерову.
- Пей! Все до дна: все как рукой снимет!
Иван Семенович поспешил убедиться в справедливости этого врачебного
совета. Он жадно выпил водку.
- Ну-ка, посмотрим теперь с тобой, сколько мы имеем. Бумажник-то
толстый, жаль, что в шкаф не забрался. Там, наверное не одна тысяча будет.
Говоря это, Кондратий Петрович вынул роковой трофей кровавого дела и
развернул на столе. К великому его удивлению, денег в бумажнике оказалось
более трех тысяч рублей. Это обстоятельство окончательно развеселило
Егорина. Он пересчитал ассигнации и сунул в карман пиджака.
- Твою часть завтра выделю. Все равно ты у меня будешь спать.
Пей водки и ложись спи! Сестра-то у тебя не спрашивала, где это ты
так вывозился. Кочеров
Кочеров отрицательно качнул головой.
- Ну, ладно, завтра скажешь, что был пьян, только и делов!
- Скверно, вот, шляпу я там свою забыл... Положим, фамилия не
обозначена, а все же скверно!
Кочеров выпил еще два стакана, и, пошатываясь, пробормотал:
- Ну... я того... лягу...
- Ложись, вот сюда, на диван. Наклюкался то здорово.
Иван Семенович, как повалился, так и захрапел.
- Ну, теперь концы спрячем! - пробормотал Егорин.
Он снял с себя грязное окровавленное платье, завернул в узел,
присоединил сюда же и опустошенный бумажник. Надел пальто и, осмотрев
револьвер, вышел из дома. Позади его двора тянулся пустырь, спускавшийся к
томи. Этим-то пустырем и прошел он к реке... Ныряя в рытвинах, хватаясь в
темноте за кустарники, Егорин спустился к берегу и "утопил котенка", как
говорят на языке острожников, т.е. бросил в реку вещественные
доказательства преступления. Исполнив это, он повернул назад... Едва он
сделал несколько шагов, как чей-то хриплый торжествующий голос раздался
над его ухом:
- Что ты тут делаешь, купец! Рыбку ловишь?
23. НОЧНЫЕ ШАКАЛЫ
Егорин вздрогнул от неожиданности и сунул руку в карман за
револьвером. Но его попытка защищаться была не удачной: чьи-то руки
обхватили его за шею и сдавили так, что захватило дыхание и в глазах
замелькали красные искры. В то же время другой из нападающих ударил
Егорина по голове чем-то тяжелым. Свет померк в глазах недавнего убийцы и
грабителя. Сколько прошло времени с этого момента, Егорин затруднился бы
определить, но когда он пришел в себя, открыл глаза, был уже ранний
рассвет... Тучи, так и не пролив дождя, разошлись по небу, только в одной
части горизонта еще темнело... С реки тянул холодноватый ветерок...
В воздухе было свежо и сыро...
Егорин лежал в одном белье, сброшенный в одну из прибрежных рытвин.
Пальто, сапоги, револьвер и даже фуражка сделались, очевидно, добычей
ночных рыцарей. Егорин дрожа от утреннего холода и морщась от боли,
кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, взялся за голову. Голова была тяжела,
как налитая свинцом. В висках стучало... Когда Егорин коснулся рукой до
волос, то сейчас же убедился, что удар по голове не прошел ему даром:
волосы были слеплены засохшей кровью.
- Ну, угостили! - промелькнула в его сознании смутная мысль. -
Выходит: вор у вора дубинку украл! Ну, "шпанка!"
Собравшись с силами, Егорин поплелся домой.
- Счастье, что еще деньги те не со мной были... хапнули бы, - думал
он, пробираясь по пустырю домой.
Ранее утро и отсутствие жилых построек с этой стороны переулка,
позволили ему вернуться домой незамеченным. Работник Егорина в это время
уехал на реку, за водой. Кухарка, возившаяся около печки, не обратила на
проходившего через кухню Егорина никакого внимания.
В столовой на диване по-прежнему храпел Кочеров. Захватив с собой,
спрятанные в шкафу, деньги, Егорин прошел в спальню и, разбудив жену,
велел ей дать горячей воды.
- Вернулся-таки! Где это тебя до утра носило! - сердитым заспанным
голосом спросила жена.
- Где был - там нету! - в свою очередь огрызнулся Егорин. - Тащи
скорее горячей воды. Карболки надо развести - голову промыть... Ночью с
пьяных глаз расшиб висок!
Анфиса Семеновна приподнялась на кровати и, увидав кровь на щеке
мужа, испуганно ахнула.
- Ну, ну, нечего дуру валять! - прикрикнул на нее муж. - Делай, что
говорят, да, смотри, не болтай зря языком.
Покорная жена, слишком хорошо знавшая крутой нрав и тяжелую руку
Кондратия Петровича, молча и торопливо стала одеваться.
Но оставим, читатель, душную атмосферу этого дома, в котором злоба и
предательство, алчное корыстолюбие и кровожадные инстинкты свили себе
гнездо...
Где-то ярко-красная, мещански-безвкусная, обивка мебели напоминает
кровь безжалостно зарезанных людей, а тяжелое дыхание пьяного Кочерова -
предсмертные агонии жертв.
Перенесемся отсюда на вольный воздух заречных полей. Солнце поднялось
уже высоко... воздух, не освеженный дождем, уже дышит зноем... В эти часы
полдня, когда над городом стоит знойная дымка пыли, хорошо лежать на
зеленом берегу реки, время от времени освежая себя купанием.
Два оборванца, типичные представители "черемошнинской шпаны", таким
образом и коротали свои досуги, приютившись под тенью тальников, над самой
Томью. Еще сегодняшней ночью они были голодны и злы, как волки в
бескормицу, случай натолкнул их на Егорина и обстоятельства сразу
переменились... Все, что они взяли от этого грабежа, было тогда же утром
снесено к знакомому скупщику, который за все отвалил им четыре рубля с
полтиной. Сделавшись обладателями такой большой суммы, наши герои, не
теряя попусту времени, завернули в "казенку". К взятым двум бутылкам водки
были присоединены: большая коврига черного хлеба, фунта три печенки и две
пачки махорки. Сделав все эти хозяйственные запасы, они переправились на
пароме на ту сторону реки, и найдя вдоль берега укромное местечко,
расположились бивуаком...
Наши читатели уже в достаточной степени ознакомлены из предыдущих
глав с разнообразными типами обитателей томских трущоб. Избегая
повторений, скажем лишь, что два любителя легкой наживы, расположившиеся
около томи, были что называется - "шпанкой", которая в тюрьме "спит под
нарами", а на воле носит презрительный эпитет "халамидников". Людям этого
сорта безразлично, что и как украсть: крынку ли молока с воза у
зазевавшейся бабы, белье ли, развешанное на просушку. Но, когда является
возможность действовать наверняка, то они решаются и на грабеж, как это
было сделано с Егориным. В общем-то - это парии среди темного мира
преступников. Если Егорина, например, или ему подобных, по смелости, ни
перед чем не останавливающейся жестокости, по широте замыслов, можно
сравнить с кровожадным тигром, то представителей "шпанки" можно назвать
лишь мелкими шакалами...
- Да, фортануло нам нынче! - подумал вслух один из оборванцев,
беспечно выпуская клуб густого сизоватого махорочного дыма...
Товарищ его, маленький, плюгавый человечек, одетый в какое-то
невообразимое подобие пиджака и старую студенческую фуражку с оторванным
Козырьком, выразительно свистнул и приложился к бутылке.
- Искупаемся, нечто, - лениво протянул первый после небольшой паузы.
- Больно уж солнышко припекает... Айда, Федюха, в воду!
- Купайся, - равнодушно отозвался счастливый обладатель пиджака. - Я
не стану... Солнышко я люблю. Для нашего брата - полевого дворянина -
солнце первое дело! Выпил грешным делом водочки, перекусил малость и лежи
себе пузом кверху... Хорошо, тепло! Солнце-то, оно, брат, для человека
пользительно, у которого ежели нутро отбито!
Высказав эту сентенцию, человек в пиджаке повернулся на спину и замер
в философском молчании. В голове его теснились обрывочные воспоминания
минувшей ночи.
Темень - глаз выколи... Гроза собирается, надо идти искать местечко,
где от дождя спрятаться.
Идут они берегом... Как волки крадутся... Вдруг впереди плеск
какой-то: не-то рыба взыграла, не то веслом кто ударил... Видят человек...
"Пиджак" глубоко вздохнул и приподнялся на локте, свертывая "козью
ножку". Товарищ его, искупавшись, лениво натягивал портки и что-то
мурлыкал себе под нос.
- Федюх, - окликнул он. - Как мы нынче - по-старому, под кустом спать
будем, аль в город махнем? Пол-плиты (полтинник) на пиво выложим! Хорошо
