ная унылость и перспектива "выходных" у Бромберга как кошмар позорища, я
больше этого вынести не могу и смотрю на Марду как только Сэнд вылезает
из машины купить гамбургов в забегаловке: "Ты перепрыгнула на заднее си-
денье к Юрию зачем ты это сделала? и почему ты сказала что хочешь с ним
остаться?" - "Это была глупость с моей стороны, я просто балдая бэби."
Но я теперь смурно и больше не желаю верить ей - искусство кратко, жизнь
длинна - теперь во мне полным драконцветом расцвело чудовище ревности
такое же зеленое как и в любом расхожем мультике поднимаясь в моем су-
ществе: "Вы с Юрием играете вместе все время, это совсем как в сновиде-
нии о котором я тебе рассказывал, вот что ужасно - О я никогда больше не
стану верить в то что сны сбываются." - "Но бэби это все совсем не так"
но я ей не верю - По одному ее виду могу сказать что она положила глаз
на вьюношу - вам не обмануть старого матроса который в возрасте шестнад-
цати лет не успел еще даже сок стереться с его сердца Великим имперским
Всемирным Стирателем с Печальной Тряпкой влюбился в невозможную ветрени-
цу и обманщицу, это я хвастаюсь - Мне так плохо что я не вытерплю, сво-
рачиваюсь калачиком на заднем сиденье, один - они едут дальше, и Сэнд
уже предвкусив веселый уикэнд с болтологией теперь вдруг оказывается с
парочкой угрюмых возлюбленных тревожников, на самом деле слышит обрывок
"Но я не рассчитывала на то что ты так подумаешь бэби" столь очевидно
внимая своим разумом инциденту с Юрием - оказывается с этой парочкой
кисляев и вынужден ехать аж до самого Лос-Альтоса и поэтому так же креп-
ко стиснув зубы как и когда писал свой роман в полмиллиона слов присту-
пает к выполнению этой задачи и толкает машину сквозь всю ночь Полуост-
рова и дальше в рассвет.
Прибыв домой к Бромбергу на серой заре, поставив машину и позвонив в
звонок все втроем застенчиво а я-то уж и подавно - и Бромберг такой сра-
зу спускается, тут же, с одобрительным ревом "Лео я и не знал что вы
знакомы друг с другом" (имея в виду Сэнда, которым Бромберг сильно вос-
хищался) и вот мы уже входим в безумную знаменитую кухню Бромберга пить
кофе с ромом. - Вы бы сказали что Бромберг самый поразительный парень на
свете с короткими темными кучерявыми волосами типа хипушка Роксанна зап-
летала ему надо лбом маленьких змеек с ленточками и с его огромными
действительно ангельскими глазами сияющими вращающимися, большое болбо-
чущее чадо, великий гений трепа, на самом деле писал диссер и разные эс-
се и у него (чем и знаменит) величайшая из всех возможных личная библио-
тека в мире, прямо вот в этом самом доме, библиотека вследствие его эру-
диции а это к тому же никак не отражалось на его огромном доходе - дом
унаследован от отца - к тому же неожиданно стал закадычным дружком Кар-
моди и уже собирался с ним вместе ехать в Перу, они там врубались бы в
индейских мальчишек и разговаривали на эту тему и беседовали бы об ис-
кусстве и навещали литературных знаменитостей и всякое такое, все эти
темы настолько звенели у Марду в ухе (чудные культурные темы) в ее лю-
бовной истории со мной что к этому времени она уже приподустала-таки от
культурных интонаций и причудливой выразительности, от эмфатической ще-
голеватости выражения, коей вращающий глазами экстатичный почти что су-
дорожный большой Бромберг чуть ли не сам непревзойденный мастер: "О до-
рогой мой это такая очаровательная штука и я думаю гораздо ГОРАЗДО лучше
гасконского перевода хоть я и глубоко убежден что..." а Сэнд изображал
его ну в точности, после какой-то недавней великой встречи и взаимного
восхищения - и вот значит оба они там в некогда для меня авантюрной се-
рой заре Метрополии Велико-Римского Фриско болтают о литературе и о му-
зыкальных и художественных делах, кухня замусорена, Бромберг носится на-
верх (в пижаме) принести трехдюймовой толщины французское издание Жене
или старинные издания Чосера или к чему там они с Сэндом еще приходят,
Марду темноресничная и по-прежнему думает о Юрии (как я себе смекаю) си-
дя на углу кухонного стола, со своим остывающим ромом и кофе - О и я та-
кой на табуретке, уязвленный, сломленный, раненый, а скоро станет еще
хуже, хлебающий чашку за чашкой и нагружающийся четким тяжелым варевом -
наконец около восьми начинают петь птицы и великолепный голос Бромберга,
один из мощнейших что только можно услышать, заставляет стены кухни отб-
расывать назад великие содроганья глубокого экстазного звука - включая
фонограф, дорогой хорошо оснащенный совершенно определенный дом, с фран-
цузским вином, холодильниками, трехскоростными машинами с колонками,
погребом, и т. д. - Я хочу смотреть на Марду прямо не знаю с каким выра-
жением - я боюсь фактически того что посмотрев найду там лишь мольбу в
ее глазах "Не беспокойся бэби, я же тебе сказала, я тебе призналась я
была глупой, прости прости прости..." этот взгляд "прости" делает мне
больнее всего когда я краем глаза замечаю его...
Не годится когда даже сами синие птички блеклы, о чем я упоминаю
Бромбергу, а тот спрашивает "Ч° это с тобой такое сегодня с утра Лео?"
(болбочуще метнув взглядик из-под бровей чтоб получше рассмотреть меня и
развеселить). - "Ничего, Остин, просто когда я смотрю в окно сегодня ут-
ром все птички блеклы," - (А чуть раньше когда Марду пошла наверх в туа-
лет я в самом деле заметил, бородатый, прогонистый, глупый, пьянь, этим
эрудированным джентльменам, по поводу чего-то вроде "непостоянства", что
должно было однако удивить их - О непостоянство!
И вот они все равно пытаются сделать здесь вс° по уму невзирая на мои
осязаемые несчастливые думы и брожение по всему дому, слушая пластинки с
операми Верди и Пуччини в огромной библиотеке наверху (четыре стены от
ковра до потолка с такими вещами как Толкование Апокалипсиса в трех то-
мах, полное собрание работ и стихов Криса Смарта, полное то и полное с°,
апология такого-то-и-такого-то написанная т°мно сами-знаете-кому в
1839-м, в 1638-м...). Я бросаюсь сказать когда выпадает случай: "Я иду
спать," уже одиннадцать, я имею право устать, сам сидел на полу а Марду
с подлинно дамским величием все это время восседала в креслах в углу
библиотеки (где однажды я видел как сидел знаменитый однорукий Ник Спейн
когда Бромберг в более счастливый раз чуть раньше в том году проигрывал
нам оригинальную запись Странствия Повесы) и выглядела так, сама, тра-
гично, потерянно - так израненно моей израненностью - моей жалкостью за-
имствованной у ее жалкости - я думаю чувствительно - что в одном месте
во вспышке прощения, нужды, я подбегаю и сажусь к ее ногам и опускаю го-
лову ей на колени прямо перед остальными которым теперь уже совершенно
наплевать, то есть Сэнду наплевать на такие вещи теперь глубоко погло-
щенному музыкой, книгами, блистательной беседой (подобные которым не мо-
гут быть превзойдены нигде на свете, между прочим, и это тоже, хоть те-
перь уже и устало, приходит мне на ум жаждущий нетленки и я вижу расклад
всей своей жизни, все знакомые, все любимые, все заморочки, все скитанья
вновь поднимаются гигантской симфонической массой но теперь я начинаю
сам плевать помаленьку из-за этих 150 фунтов женщины и смуглой притом
чьи ноготки на ногах, красные в шлепанцах, заставляют меня сглотнуть
горлом) - "О дорогой Лео, тебе ДЕЙСТВИТЕЛЬНО кажется скучно." - "Да не
скучно! Как может мне здесь быть скучно!" - Хотел бы как-нибудь сочувс-
твенно сказать Бромбергу: "Всякий раз как приезжаю сюда со мной что-то
не так, это должно быть кажется довольно ужасным замечанием по поводу
твоего дома и твоего гостеприимства а это совсем не так, неужели ты не
можешь понять что сегодня утром мое сердце разбито а за окном блекло" (и
как объяснить ему другой раз когда я был у него в гостях, вновь незваным
но ворвавшись перед серым рассветом с Чарли Краснером и пацаны там были,
и Мэри, и другие потом подвалили, джин со швепсом, я так надрался, буя-
нил, потерялся, тогда я тоже мрачнел и заснул фактически на полу посреди
комнаты на глазах у всех в самый разгар дня - и по причинам настолько
далеким от сегодняшних, хотя по-прежнему это и есть стремное замечание
насчет качества выходных у Бромберга) - "Нет Остин мне просто плохо..."
Вне всякого сомнения, к тому же, Сэнд должно быть настучал ему где-ни-
будь тихонько шепотом что происходит с влюбленными, а Марду тоже молча-
лива -одна из самых странный гостей когда-либо залетавших к Бромбергу,
бедная подземная битовая негритяночка вся одежда на ней и двух пенни не
стоит (я щедро проследил за этим), и все же такая странноликая, торжест-
венная, серьезная, как смешной торжественный нежеланный вероятно ангел в
доме - чувствуя себя, как она рассказала мне, уже потом, действительно
нежеланной из-за обстоятельств. - Поэтому я схилял, от всех, от жизни,
от всего, пошел спать в спальню (где мы с Чарли в тот первый раз танце-
вали мамбо голыми с Мэри) и провалился изможденный в новые кошмары прос-
нувшись примерно три часа спустя, посреди сердцещемительного чистого,
ясного, здравого, счастливого дня, птицы вс° еще поют, теперь и детишки
запели, как будто я паук проснувшийся в пыльной урне и мир не для меня а
для других более воздушных существ и более постоянных самих по себе и к
тому же менее подверженных кляксам непостоянства -
Пока я спал они втроем забрались в машину Сэнда и (должным образом)
поехали на пляж, за двадцать миль, мальчишки прыгают в воду, плавают,
Марду бродит по берегам вечности ее пальчики и пятки которые я люблю
вжимаются в бледный песок поближе к маленьким ракушкам и анемонам и к
обнищавшим сухим водорослям давно вымытым на берег и ветер сбивает назад
ее короткую стрижку, так словно Вечность встретилась с Небесным Переул-
ком (как я думал об этом в своей постели) (видя как она к тому же бродит
вокруг надувшись, не зная что делать дальше, заброшенная Страдальцем Лео
и в самом деле одинокая и не способная перемывать косточки каждому тому
дику или гарри в искусстве вместе с Бромбергом и Сэндом, что делать?) -
Поэтому когда они возвращаются она подходит к постели (после того как
Бромберг предварительно дико запрыгнул на верх лестницы и ворвался в
дверь и "ПРОСЫПАЙСЯ Лео ты же не хочешь дрыхать весь день мы были на
пляже, правда так не честно!") - "Лео," говорит Марду, "Я не хотела с
тобой спать потому что мне не хотелось просыпаться в постели у Бромберга
в семь вечера, это было бы слишком, я бы не справилась, я не могу..."
имея в виду свое лечение (на которое больше не ходила из чистого парали-
ча со мною и всей моей бандой и с киром), свою неадекватность, огромный
теперь уже сокрушительный вес и страх перед безумием возрастающий в этой
безалаберной ужасной жизни и безлюбой любви со мной, проснуться в страхе
с бодуна в незнакомой (доброго но тем не менее не вполне искреннепривет-
ливого незнакомца) постели, с бедным неполноценным Лео. - Я вдруг взгля-
нул на нее, слушая не столько эти реальные жалкие мольбы сколько вруба-
ясь в ее глазах в тот свет что сиял на Юрия и это ведь не ее вина что он
мог сиять всему миру все время, мой свет о любовь -
"Ты искренне?" - ("Господи ты пугаешь меня," сказала она потом, "ты
заставил меня вдруг подумать что я это два человека и предала тебя с од-
ной стороны, с одним человеком, и этот другой человек - это на самом де-
ле зашугало меня...") но пока я спрашиваю вот это: "Ты искренне?" боль
что я испытываю так велика, она только что возникла заново из этого бес-
порядочного ревущего сна ("Господу угодно так чтобы сделать наши жизни
менее жестокими чем наши сны," это цитата которую я как-то видел Бог
знает где) - чувствуя все это и внимая иным ужасным похмельным пробужде-
ниям у Бромберга и всем похмельным пробуждениям в своей жизни вообще,
чувствуя теперь: "Парень, вот настоящее реальное начало конца, далеко
