и я чувствую себя лучше когда знаю что тебе хорошо.
и еще
Напиши мне Хоть что-нибудь
Пожалуйста пусть у тебя все будет хорошо
Твой друк
И моя любовь
И Ох
И с любовью к тебе
МАРДУ
Пожалуйста
Но глубочайшим предчувствием и пророчеством всего всегда было, что
когда я входил в Небесный Переулок, резко свернув в него с тротуара, то
поднимал взгляд вверх, и если свет у Марду был то свет у Марду был - "Но
однажды, дорогой Лео, этот свет не будет сиять для тебя" - это проро-
чество безотносительно ко всем вашим Юриям и расслаблениям в кольцах
змеи времени. - "Однажды ее там не будет когда ты захочешь чтобы она там
была, свет будет погашен, и ты будешь смотреть вверх и будет темно в Не-
бесном Переулке и Марду не будет, и так будет когда меньше всего ожида-
ешь и хочешь этого." - Всегда я это знал - оно промелькнуло у меня в уме
в ту ночь когда я подскочил в бар, встретился с Сэмом, он был с двумя
газетчиками,мы купили выпить, я ронял деньги на пол, я спешил нажраться
(с моей крошкой покончено!), я дернул к Адаму и Фрэнку, снова разбудил
их, боролся на полу, шумел, Сэм содрал с меня майку, грохнул лампу, вы-
лакал квинту бурбона совсем как раньше в наши прежние неимоверные денеч-
ки вместе, это просто был еще один большой загул в ночи и ради чего...
проснувшись, я, наутро с окончательным бодуном подсказавшим мне: "Слиш-
ком поздно" - и встал и шатаясь дополз до двери через весь этот бардак
на полу, и открыл ее, и пошел домой, Адам сказавший мне заслышав как я
вожусь со стонущим краном: "Лео иди домой и хорошенько восстановись,"
чуя как мне плохо хоть и не зная ничего про Марду и меня - а дома я сло-
нялся по комнатам, не мог оставаться в четырех стенах вообще, не мог ос-
тановиться, надо было пройтись, как будто кто-то собирался скоро уме-
реть, как будто я ощущал запах смертных цветов в воздухе, и я пошел в
депо Южного Сан-Франциско и плакал там.
Плакал в депо сидя на старой железяке под новой луной и на обочине
старых рельсов Южно-Тихоокеанской, плакал не только потому что отверг
Марду которую теперь я уже не был так сильно уверен мне хотелось отвер-
гать но жребий был брошен, ощущая к тому же ее вчувствованные слезы че-
рез всю ночь и окончательный ужас мы оба расширив глаза осознавая что
расстаемся - но видя внезапно не в лике луны а где-то в небе когда я
возвел глаза к нему надеясь расставить все по своим местам, лицо моей
матери - вспоминая его фактически по тревожной призрачной дреме сразу
после ужина в тот же самый беспокойный день когда-невозможно-уси-
деть-на-стуле или на-поверхности-земли-вообще - только я проснулся под
какую-то программу Артура Годфри по телику, как увидел склонившийся ко
мне образ матери, с непроницаемыми глазами и бездвижными губами и округ-
лыми скулами и в очках что посверкивали и скрывали основную часть выра-
жения ее лица который я вначале принял за видение ужаса от которого мог
бы содрогнуться, но он не привел меня в трепет - размышляя о нем на про-
гулке и вдруг теперь в депо плача по своей утраченной Марду и так глупо
поскольку я решил отбросить ее сам, это было видение материнской любви
ко мне - это ничего не выражающее и невыразительное-поскольку-такое-глу-
бокое лицо наклонившееся надо мной в видении моего сна, и с губами не
столько плотно сжатыми сколько терпеливыми, словно говорящими: "Pauvre
Ti Leo, pauvre Ti Leo, tu souffri, les hommes souffri tant, y'ainque toi
dans le monde j'va't prendre soin, j'aim'ra beaucoup t'prendre soin tous
tes jours mon ange." - "Бедный Ти Лео, бедный Малыш Лео, ты страдаешь,
мужчины так страдают, ты совсем один на целом свете я позабочусь о тебе,
мне бы очень хотелось заботиться о тебе все твои дни мой ангел." - Моя
мама тоже ангел - слезы набухли у меня в глазах, что-то сломалось, я не
выдержал - сидел там целый час, передо мной лежала Батлер-Роуд и гигант-
ские розовые неоновые буквы длиной в десять кварталов ВИФЛЕЕМСКАЯ СТАЛЬ
ЗАПАДНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ со звездами сверху и прогремевшим мимо Зиппером и
ароматом паровозной гари пока я сижу вот там и пускай они себе проходят
мимо и вдалеке по линии в ночи вокруг вон того аэродрома в Южном
Сан-Франциско видно как этот сукин сын этот красный фонарь мигает Марсу
сигнальным светом плывущим в темноте большие красные метки взрывающиеся
и гаснущие и посылающие огонь в пронзительночистые утраченной чистоты
милонебеса старой Калифорнии посреди поздней печальной ночи осени весны
предосенья зимнего лета высокого, как деревья - единственный человек во
всем Южном Городе когда-либо уходивший от чистеньких пригородных домиков
и шедший и прятавшийся за товарными вагонами подумать - сломался. -
Что-то расслабилось во мне - О кровь души моей думал я и Добрый Боженька
или что там еще запихало меня сюда чтобы страдать и стонать и в доверше-
ние всего быть виновным и что дает мне плоть и кровь что так болезненны
- женщины все добра желают -- что-что а это я знал - женщины любят,
склоняются над тобой - тебе же предать любовь женщины все равно что плю-
нуть себе на ноги, глина -
Это внезапное краткое плаканье в депо и по причине которой я в дейс-
твительности не постигал, да и не мог постичь - говоря себе на самом до-
нышке: "Ты видишь видение лица женщины которая твоя мать которая любит
тебя так сильно что поддерживала тебя и оберегала тебя много лет, тебя
шаромыжника, пьянь - никогда ни на полстолечка не пожаловалась - потому
что знает что в своем нынешнем состоянии ты не можешь выйти в мир и про-
жить там и позаботиться о самом себе и даже найти и удержать любовь дру-
гой охранительницы - а все потому что ты бедный глупый Малыш Лео - глу-
боко в темном провале ночи под звездами мира ты потерян, бедняжка, нико-
му нет дела, а теперь ты выкинул прочь любовь маленькой женщины потому
что тебе хотелось еще выпить с неотесаным гадом по другую сторону твоего
безумия."
И как всегда.
Закончившись великой печалью Прайс-Стрит когда Марду и я, объединив-
шись в воскресенье вечером в соответствии с моим планом (Я составил план
на той неделе думая себе во дворе в чайных грезах: "Это умнейший расклад
который я когда-либо придумывал да-а с такой штукой я могу жить полной
любовной жизнью," сознавая райхианскую ценность Марду, и в то же самое
время напишу те три романа и стану великим - и т. д.) (весь план распи-
сан, и доставлен Марду на прочтение, в нем говорилось: "Пойти к Марду в
9 вечера, спать, вернуться на следующий день и весь день писать и вече-
ром ужин и отдых после ужина и затем вернуться в 9 часов снова," с дыр-
ками оставленными в плане незаполненными по выходным для "возможных вы-
ходов куда-л.") (нализаться) - с этим планом все еще сидящим в голове и
проведя выходные дома погруженным в это ужасное - как бы то ни было я
рванул к Марду воскресным вечером в 9 часов, по плану, в ее окошке не
было света ("Я так и знал что это однажды случится") - но на дверях за-
писка, мне к тому же, которую я прочел скоренько поссав в общественном
сортире в коридоре - "Дорогой Лео, вернусь в 10.30," и дверь (как всег-
да) незаперта и я вхожу чтобы там подождать и почитать Райха - снова
таская с собой свою здоровую впередсмотрящую райховскую книгу здоровья и
готовый по крайней мере "метнуть хороший такой в нее" в том случае если
всему суждено завершиться в эту же самую ночь и сидя там глазами скользя
по всему и замышляя - 11.30 а ее все нет - боится меня - скучает -
("Лео," позже, сказала она мне, "я на самом деле думала что мы вс°, что
ты уже вообще не вернешься") - тем не менее оставила мне эту записку
Райской Птички, всегда и по-прежнему надеясь и не стремясь сделать мне
больно и заставить меня ждать в темноте - но поскольку она не возвраща-
ется в 11.30 я наваливаю оттуда, к Адаму, оставив ей записку чтоб позво-
нила, с последствиями которые я через некоторое время стираю - все это
уйма мелочей ведущих к великой печали Прайс-Стрит произошедшей после то-
го как мы прожили ночь "успешного" секса (когда я говорю ей: "Марду ты
стала гораздо более драгоценна мне с тех пор как все это случилось," и
из-за этого, как мы соглашаемся я становлюсь способным заставить ее ис-
полнить все лучше, что она и делает - дважды, фактически, и притом впер-
вые - проведя целый сладкий день как бы воссоединившись но в паузах бед-
ная Марду поднимает на меня взгляд и говорит: "Но нам на самом деле сле-
дует разойтись, мы никогда ничего не делали вместе, мы собирались в Мек-
сику, а потом ты собрался найти работу и мы бы зажили вместе, потом пом-
нишь эту возвышенную идею, весь этот большой фантазм из которого типа
ничего не вышло потому что ты не выпихнул их у себя из ума в открытый
мир, не выполнил их, и типа, меня, я не - я не ходила к своему доктору
уже много недель." (Она написала прекрасное письмо в тот же самый день
своему терапевту прося прощения и позволения вернуться через несколько
недель и совета что ей делать со своей потерянностью и я его одобрил.) -
Все это нереально с того момента как я вошел в Небесный Переулок после
своего в-депо-плаксивого одинокого темного временного пребывания дома
чтоб только увидеть что свет у нее не горит наконец (как глубоко обеща-
но), но записка спасшая нас ненадолго, то как я нашел ее немного погодя
в ту ночь поскольку она действительно в конце концов позвонила мне к
Адаму и сказала чтоб я шел к Рите, куда я принес пива, затем пришел Майк
М°рфи и тоже принес пива - закончившись еще одним дурацким ором а не
разговором пьяной ночью. - Марду сказавшая наутро: "Ты помнишь хоть
что-то что говорил вчера ночью Майку и Рите?" и я: "Конечно нет." - Це-
лый день, заимствованный у небесного дня, сладкий - мы занимаемся лю-
бовью и пытаемся давать обещания маленьких добряков - фиг там, поскольку
вечером она говорит "Пойдем в кино" (с ее жалкими деньжонками по чеку).
- "Боже, да мы ведь истратим все твои деньги." - "Так черт возьми мне
плевать, я все равно их истрачу и все тут," со страстностью - поэтому
она надевает свои черные вельветовые брючки немного душится и я встаю и
нюхаю ее шейку и Господи, до чего же сладко ты можешь пахнуть - и я хочу
ее еще сильнее чем обычно, в моих объятьях она ушла - в моей руке она
ускользает как прах - что-то не так. - "Я поранил тебя когда выпрыгивал
из такси?" - "Лео, это было ребячество, это была самая маниакальная шту-
ка которую я видела." - "Мне очень жаль." - "Я знаю что тебе жаль но то
была самая маниакальная штука которую я когда-либо видела и она происхо-
дит постоянно и становится все хуже и типа, вот сейчас, о черт - пошли в
кино." - И вот мы выходим, и на ней этот никогда-мной-не-виданный прежде
красный плащик от которого разбивается сердце под ним черные вельветовые
брючки и рассекает, с черными короткими волосами от которых выглядит так
странно, словно - словно кто-нибудь в Париже - на мне же лишь мои старые
железнодорожные "непобедимые" бывшего тормозного кондуктора и рабочая
рубашка без майки а внезапно снаружи холодный октябрь, и с порывами дож-
дя, поэтому я дрожу у нее под боком пока мы спешим вверх по Прайс-Стрит
- к Маркету, к кинотеатрам - я вспоминаю тот день вернувшись с выходных
у Бромберга - что-то зацепилось у нас обоих в горле, не знаю что, она
знает.
"Бэби я собираюсь тебе кое-что сказать и если я тебе это скажу то я
хочу чтоб ты пообещал мне что все равно пойдешь со мною в кино." - "Лад-
но." - И естественно добавляю, после паузы: "Что такое?" - Я думаю это
имеет какое-то отношение к "Давай расстанемся на самом деле и по-настоя-
щему, я не хочу больше делать этого, не потому что ты мне не нравишься
но теперь уже это очевидно или должно быть очевидно для нас обоих вот к
этому времени..." такого рода аргументы которые я могу, как издавна так
