завтрак - на столике между ними; наверное, этот совместный завтрак отныне
войдет в привычку; наверное, после такого вот завтрака они неизбежно станут
встречаться чаще, чем прежде (не только по разу в день), и, естественно,
смогут откровеннее беседовать друг с другом. В конце-то концов лишь из-за
недостатка откровенности он был сегодня непослушен или, вернее, строптив. И
если даже он сегодня останется здесь на ночь - увы, похоже, так и будет,
хотя его оставили здесь, у окна, развлекаться на собственный манер, - быть
может, этот злосчастный визит ознаменует поворот к лучшему в отношениях с
дядей; быть может, и дядя думает о том же сегодня вечером в своей спальне.
Несколько успокоившись, он обернулся. Клара стояла перед ним и
говорила:
- Неужели вам вовсе у нас не нравится? Ну же, будьте как дома!
Пойдемте, я попробую сделать последнюю попытку и приручить вас.
Она провела его через весь зал к двери. Сбоку за столиком сидели
старшие, перед ними пенились в высоких бокалах напитки, которые были Карлу
незнакомы, и он бы с удовольствием их отведал. Господин Грин облокотился на
стол, придвинув лицо как можно ближе к господину Поллундеру; не зная
господина Поллундера, вполне можно было бы предположить, будто здесь
обсуждают не бизнес, а замышляют преступление. Господин Поллундер проводил
Карла к двери дружелюбным взглядом, тогда как Грин, хотя обычно люди
волей-неволей повторяют взгляд собеседника, - Грин даже не взглянул на
Карла, который усмотрел в этом Гринову убежденность, что каждый из них -
Карл сам по себе, Грин же - должен полагаться только на свои способности,
соответствующие светские отношения между ними возникнут со временем, в
зависимости от победы или поражения одного из противников. "Если он так
думает, - сказал себе Карл, - то он просто дурак. Мне на самом деле от него
ничегошеньки не нужно, и пусть он оставит меня в покое".
Едва он вышел в коридор, ему подумалось, что, вероятно, он вел себя
невежливо, так как не сводил глаз с Грина, и Клара буквально вытащила его из
комнаты. Тем охотнее он сейчас шел рядом с ней. Шагая по коридорам, он
сначала не поверил своим глазам, что через каждые двадцать шагов стоят лакеи
в богатых ливреях, которые обеими руками сжимают толстую подставку
канделябра.
- Новое электрическое освещение провели пока только в столовую, -
объяснила Клара. - Мы купили этот дом совсем недавно и полностью его
перестроили, насколько вообще возможна перестройка старого дома с его
своеобразной архитектурой.
- Стало быть, здесь, в Америке, тоже есть старые дома, - заметил Карл.
- Конечно, - засмеялась Клара и повела его дальше. - У вас странные
представления об Америке.
- Вы не должны надо мной смеяться, - раздраженно сказал Карл. В конце
концов он знаком уже и с Европий, и с Америкой, а она - только с Америкой.
На ходу Клара, протянув руку, толкнула одну из дверей и сказала, не
останавливаясь:
- Здесь будете спать вы.
Карл, естественно, хотел незамедлительно посмотреть комнату, но Клара
нетерпеливо и почти резко сказала, что это не к спеху и сначала ему надо
пойти с ней. Некоторое время они препирались в коридоре, но в конце концов
Карл подумал, что не обязан во всем повиноваться Кларе, оставил ее и вошел в
комнату. Поразительная темнота за окном объяснялась совершенно его
заслонившей верхушкой дерева. Слышался щебет птиц. В самой комнате, куда еще
не добрался лунный свет, почти ничего нельзя было различить. Карл пожалел,
что не взял с собой электрический карманный фонарик - подарок дяди. В этом
доме карманный фонарик был просто необходим; при наличии нескольких таких
фонариков можно было бы отправить лакеев спать. Карл, усевшись на
подоконнике, смотрел в окно и слушал. Потревоженная птица, похоже, металась
в кроне старого дерева. Где-то далеко прогудел нью-йоркский пригородный
поезд. В остальном царила тишина.
Но недолго, так как в комнату торопливо вошла Клара. Явно рассерженная,
она вскричала:
- Что все это значит? - и хлопнула рукой по юбке. Карл решил ответить,
когда она станет повежливей. Но Клара подошла к нему широким шагом и,
вскликнув:
- Так вы идете со мной или нет? - не то намеренно, не то просто от
возбуждения толкнула его в грудь так, что он чуть было не свалился с окна,
но, соскальзывая с подоконника, в последнюю минуту коснулся ногами пола.
- Я едва не выпал из окна, - сказал он укоризненно.
- Жаль, что этого не случилось. Отчего вы такой непослушный? Вот возьму
и толкну вас еще разок.
И она в самом деле обхватила его и, поскольку тело у нее было закалено
спортом, донесла чуть не до окна; от неожиданности он сначала забыл о
сопротивлении. Но потом опомнился, вывернулся из ее рук и обхватил ее за
талию.
- Ой, мне больно, - тотчас сказала она. Но Карл решил больше ее не
выпускать. Он, правда, позволял ей шагать в любую сторону, однако не
отставал от нее и не выпускал. К тому же было совсем несложно удерживать ее,
в таком-то узком платье.
- Отпустите меня, - шепнула она; ее разгоряченное лицо было так близко,
что он с трудом различал его черты. - Отпустите меня, и я покажу вам кое-что
интересное.
"Почему она так взволнованно дышит, - думал Карл, - ей же не больно, я
ведь не сжимаю ее", - и не стал размыкать руки. Как вдруг, после минутной
безмолвной расслабленности, он опять всем телом ощутил ее растущее
сопротивление, и она вырвалась, ловко перехватила его руки и обездвижила
ноги с помощью каких-то неизвестных борцовских приемов, оттеснила его к
стене, дыша на удивление глубоко и размеренно. А у стены стояло канапе, на
которое она уложила Карла, и сказала, не наклоняясь к нему слишком близко:
- Теперь пошевелись, если сможешь.
- Кошка, бешеная кошка! - только и смог крикнуть Карл, обуреваемый
стыдом и яростью. - Сумасшедшая, бешеная кошка!
- Не распускай язык, - сказала она, и одна ее рука скользнула к его шее
и сдавила ее так сильно, что Карлу оставалось только хватать ртом воздух,
другую руку Клара поднесла к его щеке, как бы на пробу коснулась ее и снова
отдернула - того и гляди, влепит пощечину.
- А что, - спросила она при этом, - если я в наказание за твое
обращение с дамой выпровожу тебя домой с хорошей оплеухой? Наверное, на
будущее это тебе бы не повредило, хотя само воспоминание не из приятных. Мне
тебя жаль, ты вполне симпатичный парень и, если бы обучался джиу-джитсу,
наверное, поколотил бы меня. И все же, все же у меня просто руки чешутся
дать тебе пощечину, пока ты тут лежишь. Вероятно, я пожалею об этом; но если
я это сделаю, знай, это произойдет почти против моей воли. К тому же одной
пощечиной я, разумеется, не удовлетворюсь, а буду бить справа и слева, пока
у тебя не вспухнут щеки. А ты, скорее всего, человек чести - я готова в это
поверить, - не захочешь жить с пощечинами и покончишь с собой. Но почему же
ты так ко мне отнесся? Я что, тебе не нравлюсь? И в мою комнату заходить не
стоит? Смотри! Я чуть ненароком не влепила тебе оплеуху. Если ты намерен
убраться отсюда целым-невредимым, то изволь впредь вести себя поучтивей. Я -
не твой дядюшка, с которым ты можешь капризничать. Кстати, обрати внимание:
если я отпущу тебя без пощечин, ты не должен думать, что с точки зрения
чести твое теперешнее положение и фактическое получение пощечины - одно и то
же. Если ты так думаешь, то лучше уж я по-настоящему дам тебе оплеуху.
Интересно, что скажет Мак, когда я расскажу ему все это?
Упомянув о Маке, она отпустила Карла, в спутанных мыслях которого Мак
предстал избавителем. Еще с минуту он чувствовал руку Клары на своем горле,
поэтому еще немного подергался и наконец затих.
Она предложила ему встать, он не ответил и не пошевелился. Клара зажгла
где-то свечу, комната осветилась, голубой волнистый рисунок обозначился на
потолке, а Карл лежал, откинув голову на валик канапе, как уложила его
Клара, и ни на йоту не сдвинулся. Клара ходила по комнате, юбка шуршала у
нее по ногам; потом она остановилась, вероятно, возле окна.
- Кончил упрямиться? - послышался ее голос.
Карл испытывал тяжкое чувство оттого, что не мог найти покоя в этой
комнате, предназначенной ему господином Поллундером. Здесь расхаживала эта
девушка, останавливалась, говорила, а она ведь так ему надоела. Единственным
его желанием было - поскорее уснуть, а утром уйти отсюда. Ему даже не
хотелось больше в постель - остаться здесь, на канапе, и ладно. Он только и
ждал ее ухода, чтобы вскочить, запереть дверь на -задвижку и снова броситься
на канапе. До смерти хотелось потянуться и зевнуть, но при Кларе он не хотел
этого делать. И потому лежал, уставившись в потолок и чувствуя, как каменеет
лицо, а перед глазами мельтешила муха, только он не отдавал себе отчета, что
это такое.
Снова подошла Клара, склонилась так, чтобы оказаться в поле его зрения,
и не спохватись он вовремя, ему бы пришлось посмотреть на нее.
- Я ухожу, - сказала она. - Может быть, позднее у тебя появится желание
зайти ко мне. Моя комната четвертая, считая от твоей, по этой стороне
коридора. Стало быть, три двери ты минуешь, а следующая будет как раз та,
что надо. В зал я больше спускаться не стану, посижу у себя. Ты меня
порядком утомил. Ждать я тебя не буду, но если захочешь, приходи. Напоминаю,
ты обещал поиграть мне на фортепьяно. Впрочем, я, наверно, совсем тебя
измучила, и ты не в силах пошевелиться, тогда оставайся здесь и отоспись.
Отцу о нашей стычке я пока не скажу ни слова; так что не волнуйся.
Затем, несмотря на свою мнимую усталость, девушка в два прыжка выбежала
из комнаты.
Карл тотчас же сел, лежать он уже просто не мог. Чтобы немного
размяться, он подошел к двери и выглянул в коридор. Ну и темнота! Он рад был
закрыть дверь, запереться и очутиться у стола в мерцании свечи. Оставаться в
этом доме Карл не собирался, он решил сойти вниз, к господину Поллундеру,
откровенно рассказать, как обошлась с ним Клара - он ничуть не стыдился
признать свое поражение, - и по этой вполне уважительной причине просить
разрешения уехать или уйти домой. Если господин Поллундер станет возражать
против его немедленного возвращения домой, тогда Карл собирался хотя бы
просить, чтобы кто-нибудь из слуг проводил его в ближайшую гостиницу. Таким
способом, какой выбрал Карл, с гостеприимными хозяевами, как правило, не
обходятся, но ведь и с гостями не обращаются так, как это сделала Клара. Она
ведь считала любезностью свое обещание ничего пока не говорить господину
Поллундеру о. стычке, а это уж и вовсе наглость. Не для того ли Карла и
втянули в эту борьбу, чтобы он опозорился, потерпев поражение от девушки,
которая, по-видимому, большую часть жизни провела за изучением борцовских
приемов? Чего доброго, уроки ей давал Мак. Пусть, пусть она ему все
расскажет; он человек благоразумный и все поймет, это Карл знал, хотя ни
разу не имел случая непосредственно в этом убедиться. Знал он и другое: если
Мак станет давать уроки ему, он добьется еще больших успехов, чем Клара;
тогда в один прекрасный день он опять явится сюда, по всей вероятности без
приглашения, для начала, само собой, изучит обстановку, точное знание
которой было большим преимуществом Клары, а затем сцапает эту самую Клару и
выбьет ею эту самую кушетку, на которую она сегодня бросила его.
Теперь дело только за тем, чтобы найти дорогу в столовую, где он,
по-видимому, в минуту первоначальной растерянности оставил свою шляпу в
каком-то неподходящем месте. Свечу он, конечно, возьмет с собой, но даже при
