положения, уже толком не узнавали Карла. Да и как ему было именно сейчас -
Карл без слов понял умолкшего кочегара, - как ему было именно сейчас вдруг
изменить свою манеру выражаться, ведь он полагал, что все уже сказал, не
возбудив ни малейшего сочувствия, с другой стороны, будто вовсе ничего еще
не сказал, но уже не может ожидать, что господа выслушают его до конца! И в
такой-то вот момент вмешивается Карл, его единственный союзник, хочет дать
ему добрый совет, а вместо этого показывает, что все, все пропало!
"Мне бы вмешаться раньше, вместо того чтобы глазеть в окно", - сказал
себе Карл, опустив голову под взглядом кочегара и в отчаянии хлопнув
ладонями по бедрам. Но кочегар истолковал это превратно, по-видимому, он
заподозрил в поведении Карла некий тайный упрек себе и, намереваясь
разубедить его, в довершение всего заспорил с Карлом. И это когда господа за
круглым столом давно уже сердились на нелепый шум, мешающий их важной
работе, когда старший кассир, вконец озадаченный терпеливостью капитана,
готов был вот-вот взорваться, когда стюард, снова полностью на стороне
хозяев, буквально испепелял кочегара взглядом и, наконец, когда господин с
бамбуковой тросточкой, на которого время от времени дружески поглядывал даже
капитан, совершенно охладел к кочегару, более того - проникся к нему
отвращением и, вытащив записную книжечку, явно размышлял о своих делах,
переводя взгляд с записной книжечки на Карла и обратно.
- Я же знаю, - сказал Карл, стараясь отразить обратившееся теперь
против него словоизвержение кочегара, но при всем том дружески ему улыбаясь,
- вы правы, правы, я в этом нисколько не сомневаюсь. - Из страха перед
дракою он бы охотно схватил размахивающие руки кочегара, а еще лучше отвел
бы его в угол и шепнул несколько успокоительных слов, чтоб никто больше их
не слыхал. Но кочегар закусил удила. Теперь уже Карл пытался найти
какое-никакое утешение в мысли, что, на худой конец, кочегар покорит всех
семерых присутствующих здесь мужчин силою своего отчаяния. Кстати, на
письменном столе, если взглянуть повнимательнее, имелся пульт со множеством
электрических кнопок; хлопни по нему рукой - и весь корабль с его
коридорами, полными враждебных людей, будет поднят на ноги.
Тут к Карлу подошел тот самый индифферентный господин с бамбуковой
тросточкой и не слишком громко, но отчетливо, перекрыв выкрики кочегара,
спросил:
- Как же вас, собственно, зовут?
В этот миг в дверь постучали, будто только и ждали там этого вопроса.
Стюард взглянул на капитана, тот кивнул. Стюард подошел к двери и открыл ее.
На пороге стоял мужчина средней комплекции, в старом сюртуке, по виду не
очень-то подходящий для работы с машинами, и все-таки это был - Шубал. Если
бы Карл не понял этого по лицам присутствующих, на которых отразилось
известное удовлетворение - в том числе и на лице капитана, - он непременно
догадался бы об этом по ужасу кочегара, так стиснувшего кулаки обвисших рук,
будто это действие для него - самое важное и он готов пожертвовать ради него
всей своей жизнью. В сжатые кулаки устремились все его силы, даже те, что
помогали ему держаться на ногах.
"Итак, вот он, враг, свободный и свежий в парадном ноем костюме, с
конторской книгой под мышкой - вероятно, это были платежные ведомости и
характеристики кочегара, - смотрит в глаза всем по очереди, не срывая, что
пытается установить настроение каждого. Семеро были уже на его стороне, ведь
если раньше у капитана и были кое-какие претензии к нему, объективные или
хотя бы притворные, то после мучений, которые он принял от кочегара, Шубал,
по всей вероятности, казался ему безупречным работником. С такими, как
кочегар, мягко обращаться нельзя, и упрекнуть Шубала можно лишь в том, что
даже за столь долгий срок он не сумел сломить строптивость кочегара, который
посмел явиться нынче к капитану.
Вот теперь, вероятно, можно предположить, что очная ставка кочегара и
Шубала произведет на этих людей именно то воздействие, какое она должна
оказывать на высокое собрание, ибо, хотя Шубал и умел хорошо притворяться,
он вряд ли сможет удержаться в своей роли до конца. Коротенькой вспышки его
злобы хватит, чтобы присутствующие ее заметили, уж об этом Карл позаботится.
Он уже кое-что знал о проницательности, слабостях, капризах каждого, и с
этой точки зрения проведенное здесь время не пропало зря. Только бы кочегар
остался на высоте, но он казался совершенно небоеспособным. Если бы Шубала к
нему подвели, он бы, верно, смог разбить кулаками его ненавистный череп.
Однако же сделать самому несколько шагов к этому человеку кочегар был не в
силах. Отчего столь предусмотрительный Карл не предусмотрел, что Шубал
должен в конце концов прийти, если не по собственной инициативе, то по зову
капитана? Отчего по дороге сюда он не обсудил с кочегаром точный план
действий, - на деле-то они просто вошли в эту дверь до ужаса
неподготовленные. Способен ли кочегар вообще говорить, отвечать "да" и
<нет", как положено на перекрестном допросе, каковой, кстати, предстоял лишь
в самом благоприятном случае? Вон стоит - ноги расставил, колени дрожат,
голова чуть приподнята, и воздух клокочет в открытой глотке, будто в груди
больше нет легких, чтобы справиться с дыханием.
Сам Карл, однако, чувствовал себя столь сильным и рассудительным, каким
дома, пожалуй, никогда не бывал. Видели бы его родители, как он на чужбине,
перед важными особами, отстаивает добро и, хотя пока не добился победы,
приготовился сражаться до конца! Изменили бы они свое мнение о нем? Посадили
бы рядом с собой за стол? Похвалили бы? В кои-то веки заглянули бы в его
любящие глаза? Праздные вопросы и совсем не время их задавать!
- Я пришел, полагая, что кочегар обвиняет меня в каких-то неблаговидных
поступках; Девушка с камбуза сказала мне, что видела, как он направился
сюда. Господин капитан и вы все, господа, я готов документально опровергнуть
любое обвинение, а в случае необходимости и показаниями объективных и
незаинтересованных свидетелей, которые ждут за дверью. - Так говорил Шубал.
Во всяком случае, это была внятная человеческая речь, и по изменившемуся
выражению на лицах слушателей можно было подумать, будто впервые за долгое
время они вновь слышат членораздельные звуки. Правда, они не заметили, что и
эта прекрасная речь страдала шероховатостями. Почему первыми словами, что
пришли ему на ум, были - "неблаговидные поступки"? Может быть, обвинения и
нужно было начинать с этого, а не с национальных предрассудков Шубала?
Девушка с камбуза видела кочегара на пути в канцелярию, и Шубал тут же все
понял? Не подтолкнуло ли его к пониманию чувство вины? И он тотчас привел с
собой свидетелей, назвав их, в довершение всего, "объективными" и
"незаинтересованными"? Плутовство, и только! А присутствующие это терпят да
еще считают такое поведение достойным? Зачем ему понадобилось, чтобы между
разговором с девушкой и его прибытием сюда прошло так много времени? Не
иначе как затем, чтобы кочегар вконец утомил господ и рассудок их омрачился,
а рассудка-то Шубал и опасался в первую очередь. Он ведь явно долго стоял за
дверью и постучал лишь в тот миг, когда, услыхав праздный вопрос того
господина, укрепился в мысли, что с кочегаром все кончено.
Все было ясно, ведь и Шубал представил дело именно так, хоть и против
воли, но господам надо было показать это иначе, более наглядно. Они
нуждались во встряске. Поэтому быстрее, Карл, лови момент, пока не явились
свидетели и не заполнили канцелярию!
А капитан как раз в это время сделал знак Шубалу, и тот - поскольку его
дело вроде бы ненадолго отложили ~ сразу же отошел в сторону и тихонько
заговорил с присоединившимся к нему стюардом; при этом они многозначительно
жестикулировали и поминутно искоса поглядывали на Карла и на кочегара.
Казалось, что Шубал репетировал новую речь.
- Вы, господин Якоб, кажется, хотели о чем-то спросить молодого
человека? - в наступившей тишине обратился капитан к господину с бамбуковой
тросточкой.
- Верно, - ответил тот, легким поклоном поблагодарив за внимание. И еще
раз спросил у Карла: - Как вас, собственно говоря, зовут?
Карл, полагавший, что в интересах главного дела поскорее покончить с
вмешательством настойчивого вопрошателя, ответил коротко, не предъявив, как
обычно, паспорт, который пришлось бы доставать из потайного кармана:
- Карл Россман.
- Однако, - сказал тот, кого назвали господином Якобом, и сперва было
отпрянул, улыбнувшись несколько недоверчиво.
Капитан, старший кассир, судовой офицер и даже стюард, услышав имя
Карла, тоже явственно выказали чрезвычайное удивление. Только портовые
чиновники и Шубал отнеслись к этому равнодушно.
- Однако, - повторил господин Якоб и не совсем уверенно шагнул к Карлу,
- в таком случае я - твой дядя Якоб, а ты - мой дорогой племянник. Я же все
время это предчувствовал! - сказал он капитану, прежде чем обнять и
расцеловать Карла, который принял случившееся без единого слова.
- Как ваше имя? - спросил Карл, когда ощутил, что его выпустили из
объятий, спросил хоть и весьма учтиво, но совершенно равнодушно, пытаясь
мысленно предугадать, какими последствиями это новое событие чревато для
кочегара. На первый взгляд Шубалу от всего этого никакой пользы не
предвиделось.
- Поймите же, молодой человек, какой вы счастливец! - воскликнул
капитан, уловив в вопросе Карла оскорбление достоинства господина Якоба,
каковой отошел к окну, очевидно стараясь не показать обществу своего
взволнованного лица, которое он к тому же утирал носовым платком. - Это -
сенатор господин Эдвард Якоб, и он - ваш дядя. Отныне вас ждет блестящее
будущее, вы такого, наверное, никак не ожидали. Попытайтесь уяснить себе
это, насколько возможно, и возьмите себя в руки!
- В Америке у меня, конечно, есть дядюшка Якоб, - сказал Карл,
обращаясь к капитану, - но, если я правильно понимаю, Якоб - всего лишь
фамилия господина сенатора.
- Верно, - сказал капитан, ожидая продолжения.
- Так вот, мой дядя Якоб, брат моей матери, зовется Якобом по имени,
тогда как фамилия, естественно, звучит одинаково с фамилией моей матери,
урожденной Бендельмайер.
- Господа! - вскричал сенатор, бодро вернувшись из своего укрытия у
окна и имея в виду слова Карла.
Все, за исключением портовых чиновников, громко рассмеялись - одни как
бы растроганно, другие с непроницаемым видом.
"То, что я сказал, вообще-то не слишком забавно", - подумал Карл.
- Господа, - повторил сенатор, - вопреки моему и своему желанию, вы
стали участниками маленькой семейной сцены, и потому я не могу не дать вам
объяснений, ибо, как я полагаю, только господин капитан, - тут они оба
отвесили друг другу легкий поклон, - осведомлен полностью.
"Сейчас мне нужно действительно следить за каждым словом", - подумал
Карл и, бросив взгляд в сторону, с радостью заметил, что кочегар мало-помалу
начал возвращаться к жизни.
- Все долгие годы моего пребывания в Америке - слово "пребывание",
конечно, не очень-то годится для американского гражданина, которым я являюсь
до мозга костей, - так вот, все эти долгие годы я живу в полном отрыве от
моих европейских родственников; причины этого, во-первых, сюда не относятся,
а во-вторых, рассказ о них чересчур для меня мучителен. Я даже побаиваюсь
того мгновения, когда мне, возможно, придется раскрыть их моему любимому
племяннику, причем, увы, не избежать откровенных слов о его родителях и их
