по-видимому вполне согласная с отцом, но Пытавшаяся успокоить его.
- Зачем же он явился именно сегодня вечером? - спросил Поллундер, и
ярость уже закипела на его толстой нижней губе, которая, как слабая мясистая
плоть, возбуждалась весьма легко.
- Действительно! - воскликнула Клара.
- Может быть, он скоро уедет обратно, - заметил Карл и сам поразился,
как легко нашел общий язык с этими еще вчера совершенно незнакомыми людьми.
- О нет, - сказала Клара, - у него какое-то важное дело к папе, и
обсуждение, наверное, продлится долго, так как он мне уже в шутку пригрозил,
что если я собираюсь стать настоящей хозяйкой дома, то придется мне сидеть с
ними до самого утра.
- Еще и это. В таком случае он останется на ночь! - воскликнул
Поллундер, будто хуже этого ничего и быть не могло. - Честное слово, -
продолжил он, и новая мысль заставила его помягчеть, - честное слово,
господин Россман, впору опять сесть в автомобиль и отвезти вас к вашему
дяде. Сегодняшний вечер испорчен с самого начала, а кто знает, когда еще ваш
дядюшка снова доверит вас нам. Если же сегодня я отвезу вас обратно, в
ближайшем будущем он не сможет отказать нам в вашем визите.
И он уже взял Карла под руку, чтобы привести свой план в исполнение.
Карл, однако, не пошевелился, а Клара попросила оставить его здесь, ведь уж
ей-то и Карлу господин Грин нисколько не может помешать, и в конце концов
Поллундер и сам признал, что его предложение не слишком удачно. Кроме того -
и, возможно, что имело решающее значение, - господин Грин внезапно окликнул
с самого верха лестницы:
- Где это вы запропали?
- Пойдемте, - сказал Поллундер и свернул к лестнице. За ним шли Карл и
Клара, теперь на свету изучавшие друг друга.
"Какие у нее алые губы", - отметил про себя Карл и подумал о губах
господина Поллундера, которые так прелестно преобразились в его дочери.
- После ужина, - так сказала она, - если вы не возражаете, сразу пойдем
в мои комнаты, по крайней мере избавимся от этого господина Грина, если уж
папа вынужден им заниматься. И тогда, очень вас прошу, не откажите в
любезности поиграть мне на фортепьяно, потому что папа уже рассказал мне,
как хорошо вы это умеете; я-то, к сожалению, совершенно не способна к музыке
и не прикасаюсь к инструменту, несмотря на то что очень люблю музыку.
Карл полностью согласился с предложением Клары, хотя охотно включил бы
в их общество и Поллундера. Однако при виде громадной фигуры Грина - к
размерам Поллундера Карл уже привык, - которая постепенно, по мере того как
они поднимались по ступенькам, вырастала перед ними, надежды Карла каким-то
образом отобрать нынче вечером господина Поллундера у этого человека вконец
улетучились.
Господин Грин встретил их явно нетерпеливо, словно и без того было
упущено много времени, взял мистера Поллундера под руку и подтолкнул Карла и
Клару впереди себя в столовую, выглядевшую весьма торжественно, в
особенности из-за цветов, возвышавшихся на столе среди свежей листвы, что
заставило вдвойне сожалеть о назойливом присутствии мистера Грина. Только
Карл порадовался, ожидая у стола, пока другие усаживались, что большая
стеклянная дверь в сад останется открытой - сильный аромат зелени так и веял
по комнате, словно в беседке, - как подоспевший господин Грин, громко сопя,
закрыл эту дверь, наклонившись до самой низкой защелки и вытянувшись до
верхней, и все это так по-юношески быстро, что подбежавшему слуге делать
было совершенно нечего. За столом господин Грин первым долгом выразил
удивление, что Карл получил у дяди разрешение на этот визит. Он раз за разом
подносил ко рту полную ложку супа и объяснял (направо - Кларе, налево -
господину Поллундеру), отчего он так удивляется и как дядя заботится о
Карле, и что любовь дяди Карлу слишком велика, чтобы можно было ее назвать
любовью дядюшки.
"Мало того, что он бесцеремонно вторгся сюда, он к тому же вмешивается
в наши с дядюшкой отношения", - подумал Карл, не в силах проглотить ни
глотка чудесного золотистого супа. Но, с другой стороны, он не хотел
выказывать, как скованно себя чувствует, и начал безмолвно поглощать суп.
Ужин тянулся медленно, как пытка. Только господин Грин да разве что еще
Клара были оживлены и порой находили повод для короткого смешка. Господин
Поллундер вступал в беседу лишь несколько раз, когда господин Грин заводил
речь о делах. Однако он быстро устранялся и от этих разговоров, и господину
Грину приходилось через некоторое время вновь захватывать его врасплох.
Кстати, господин Грин то и дело подчеркивал - тут прислушивающийся Карл
испуганно настораживался, и Клара напоминала ему, что перед ним жаркое и что
он на ужине, - подчеркивал, что вначале не имел намерения наносить этот
неожиданный визит. Ведь хотя дело, о котором еще пойдет речь, весьма
спешное, важнейшие его аспекты можно было бы обсудить сегодня в городе, а
второстепенные - завтра или еще попозже. Поэтому задолго до окончания
рабочего дня он побывал у господина Поллундера, но, не застав его, вынужден
был сообщить по телефону домой, что не приедет ночевать, и отправился сюда.
- В таком случае я должен просить извинения, - громко сказал Карл,
прежде чем кто-либо успел ответить, - ведь это я виноват, что господин
Поллундер сегодня рано оставил свои дела; мне очень жаль, что так вышло.
Господин Поллундер прикрыл большую часть лица салфеткой, в то время как
Клара улыбнулась Карлу, однако улыбка была не сочувствующая, она словно
предупреждала его о чем-то.
- В таких случаях не извиняются, - сказал господин Грин, ловко
разделывая голубя, - совсем напротив, я даже рад провести вечер в столь
приятной компании, вместо того чтобы в одиночестве ужинать дома, где мне
прислуживает старенькая экономка, до того дряхлая, что пройти от двери до
моего стола для нее уже большой Труд, и я могу подолгу сидеть, откинувшись
на спинку кресла и дожидаясь, пока она одолеет этот путь. Только недавно я
настоял, чтобы слуга приносил блюда к двери столовой, но путь от двери до
моего стола - ее привилегия, насколько я ее понимаю.
- Бог мой! - воскликнула Клара. - Вот это преданность!
- Да, есть еще на свете преданность, - подтвердил господин Грин и
отправил в рот кусок голубя, язык его, как случайно заметил Карл, жадно
устремился навстречу пище. Карлу чуть не сделалось дурно, и он встал. Почти
одновременно господин Поллундер и Клара схватили его за руки.
- Вы должны посидеть еще, - сказала Клара. А когда он снова уселся, она
шепнула: - Скоро мы вместе исчезнем. Потерпите.
Между тем господин Грин хладнокровно занимался своим ужином, будто
господину Поллундеру и Кларе сам Бог велел успокаивать Карла, когда того
тошнит.
Трапеза весьма затянулась из-за тщательности, с которой господин Грин
подходил к каждому блюду; хотя он неизменно, без признаков усталости, готов
был приняться за всякое новое блюдо, впечатление и впрямь было такое, словно
он собрался основательно отдохнуть от своей старушки экономки. Время от
времени он хвалил фройляйн Клару за умение вести домашнее хозяйство, что ей
явно льстило, а вот Карла так и подмывало дать ему отпор, как обидчику. Но
господин Грин этим не ограничился, он, не поднимая глаз от тарелки,
несколько раз посетовал на бросающееся в глаза отсутствие аппетита у Карла.
Господин Поллундер взял аппетит Карла под защиту, хотя, как хозяину дома,
ему бы следовало тоже потчевать Карла. И в самом деле, чувствуя принуждение,
Карл страдал в продолжение всего ужина так ощутимо, что вопреки лучшим
побуждениям истолковал высказывание мистера Поллундера как недружелюбное. И
по причине этого своего состояния он то неприлично быстро поглощал огромные
куски, то, утомленный, снова опускал вилку и нож и замирал точно истукан,
так что слуга, подававший на стол, частенько не знал, как к нему
подступиться.
- Я завтра же расскажу господину сенатору, как вы обидели фройляйн
Клару, не прикасаясь к ужину, - сказал господин Грин и подчеркнул шутливость
своих слов, взмахнув столовым прибором. - Вы только взгляните, как девочка
огорчилась, - добавил он и ухватил Клару за подбородок.
Она не возмутилась, только закрыла глаза.
- Ах ты малышка! - воскликнул господин Грин, откинулся на спинку стула
и сыто засмеялся; лицо у него побагровело. Тщетно Карл пытался объяснить
себе поведение господина Поллундера. Тот сидел, глядя в свою тарелку, словно
самое важное происходит именно там. Он придвинул стул Карла ближе к себе и,
когда говорил, обращался ко всем, а Карлу ничего особенного не сообщал.
Напротив, он допускал, чтобы Грин, этот старый прожженный нью-йоркский
холостяк, недвусмысленно прикасался к Кларе, чтобы он обижал Карла, гостя
Поллундера, или по меньшей мере обращался с ним как с ребенком и вообще
позволял себе невесть что.
После ужина - когда господин Грин заметил общее настроение, он первым
поднялся из-за стола и до некоторой степени поднял всех - Карл в одиночестве
отошел к большому, разделенному тонким белым переплетом окну, обращенному на
террасу, а на самом деле - как он заметил, подойдя ближе, - являющемуся
дверью. Куда девалась антипатия, которую господин Поллундер и его дочь
вначале питали к Грину и которая тогда казалась Карлу необъяснимой? Теперь
они стояли рядом с Грином и поддакивали ему.
Поллундер угостил Грина сигарой из тех, о толщине которых дома отец
иногда рассказывал как о факте, какового, по всей вероятности, никогда
собственными глазами не видел; дым от нее расплылся по залу, донося
авторитет Грина даже в уголки и ниши, куда он лично никогда бы не втиснулся.
И хотя Карл стоял поодаль, в носу у него свербило от дыма, и поведение
господина Грина, на которого он со своего места резко оглянулся, показалось
ему гнусным. Теперь он уже не исключал, что дядя так долго отказывал ему в
разрешении на этот визит именно по той причине, что знал слабохарактерность
господина Поллундера и оттого, если и не предвидел точно, но все-таки
предусматривал возможность, что Карла чем-то оскорбят. И эта американская
девушка ему не понравилась, хотя в воображении она вовсе и не представлялась
ему этакой раскрасавицей. С тех пор как ею занялся господин Грин, Карл даже
поразился, какой красивой она умела быть, и в особенности тому, как сияли ее
непомерно кокетливые глаза. Он никогда еще не видел юбки, которая бы так
плотно, как у нее, обтягивала тело; маленькие складки на светлой, тонкой и
прочной ткани подчеркивали, до чего туго она натянута. И все же Карла к ней
ни капли не тянуло, и он предпочел бы не ходить в ее комнаты, а открыть
вместо этого дверь террасы, на ручку которой он предусмотрительно положил
ладонь, сесть в автомобиль или, если шофер уже спит, в одиночку прогуляться
до Нью-Йорка. Ясная ночь с благосклонной полной луною была открыта каждому,
а праздновать под чистым небом труса казалось Карлу нелепым. Он представил
себе - и впервые ему стало уютно в этом зале, - как утром (раньше он едва ли
доберется до дому) удивит дядю. Карл, правда, никогда еще не бывал в его
спальне и даже не знал, где она расположена, но об этом можно и спросить.
Потом он постучит в дверь и, услышав "Войдите!", вбежит в комнату, огорошив
милого дядю, которого до сих пор всегда видел тщательно одетым, застегнутым
на все пуговицы, застав его в кровати в ночной рубашке, - дядя с изумлением
уставится на дверь. Вероятно, само по себе это не представляет ничего
особенного, но только подумать, что может воспоследовать. Наверное, он
впервые позавтракает вместе с дядей: дядя - в постели, он - в кресле, а
