в результате того, что я возьму тебя на прогулку, значит я должен умереть.
Ты, с другой стороны, чувствуешь, что ты бессмертен. А решения
бессмертного человека могут быть изменены, или о них можно сожалеть или
подвергать их сомнению. Время имеется только для того, чтобы делать
решения.
Я искренне возражал, что по-моему мнению, это не реальный мир,
поскольку он спорным образом создан на идеальной форме поведения, и на
том, что есть еще какой-то путь для того, чтобы куда-то идти.
Я рассказал ему историю о своем отце, который обычно читал мне
бесконечные лекции о чудесах здорового ума в здоровом теле и о том, как
молодые люди должны закалять свои тела трудностями и атлетическими
соревнованиями. Он был молодым человеком. Когда мне было 8 лет, ему всего
только 27. В летнее время, как правило, он возвращался из города, где
преподавал в школе, на ферму моего деда, где я жил, чтобы провести со мной
по крайней мере месяц. Для меня это был адский месяц. Я рассказал дону
Хуану, например, о поведении моего отца, которое, как я думал, очень
подходит к настоящей ситуации.
Почти сразу по прибытии на ферму мой отец настаивал на том, чтобы я
совершил с ним длинную прогулку так, чтобы мы могли с ним обо всем
поговорить. И во время нашего разговора он составлял планы о том, как мы
будем ходить купаться каждый день в 6 часов утра. Ночью он ставил
будильник на пол шестого, чтобы иметь достаточно времени, потому что ровно
в шесть мы должны быть уже в воде. А когда звонок начинал звенеть утром,
он выскакивал из постели, надевал очки и подходил к окну, чтобы посмотреть
наружу.
Я даже запомнил следующий монолог:
- М-м-м... Немножко облачно сегодня. Послушай, я сейчас прилягу всего
минуток на пять, оъкей? Не больше, чем на пять! Я просто собираюсь
распрямить свои мышцы и полностью проснуться.
И он всегда без исключения спал после этого до десяти, а иногда и до
полудня.
Я рассказал дону Хуану, что меня раздражало его нежелание отказаться
от явно надуманных решений. Он повторял этот ритуал каждое утро, пока я,
наконец, не оскорбил его чувства, отказавшись заводить будильник.
- Это не были надуманные решения, - сказал дон Хуан, явно принимая
сторону моего отца. - он просто не знал, как встать из постели, вот и все.
- Во всяком случае, - сказал я. - я всегда с сожалением отношусь к
нереальным решениям.
- Какое же решение будет тогда реальным? - спросил дон Хуан с
улыбкой.
- Если бы мой отец сказал себе, что он не может идти плавать в шесть
утра, а может, возможно, и в три пополудни.
- Твое решение ранит его душу, - сказал дон Хуан с оттенком большой
серьезности.
Я подумал, что уловил нотку печали в его голосе. Некоторое время мы
молчали. Моя задиристость испарилась, я думал о своем отце.
- Разве ты не видишь, - сказал дон Хуан, - он не хотел плавать в три
часа пополудни.
Его слова заставили меня подпрыгнуть.
Я сказал ему, что мой отец был слаб, и таким же был его мир идеальных
поступков, которые он никогда не совершал. Я почти кричал.
Дон Хуан не сказал ни слова. Он медленно в каком-то ритме качал
головой. Я чувствовал ужасную печаль. Когда я думал о своем отце, меня
всегда охватывало такое всепоглощающее чувство.
- Ты думаешь, что ты был сильнее, не так ли? - спросил он меня как бы
невзначай. Я сказал, что да, и начал рассказывать ему обо всей
эмоциональной путанице, которую мой отец вносил в меня, но он меня
прервал.
- Он был злой с тобой? - спросил он.
- Нет.
- Он был мелочен с тобой?
- Нет.
- Делал ли он для тебя все, что мог?
- Да.
- Тогда что же в нем неправильно?
Опять я начал кричать, что он был слабый, но спохватился и понизил
голос. Я чувствовал себя несколько в странном положении, что дон Хуан меня
допрашивает.
- Для чего ты все это делаешь? - спросил я. - ведь предполагалось,
что мы будем говорить о растениях? - я чувствовал себя раздраженным и
подавленным более, чем когда-либо. Я сказал ему, что ему нет дела, что у
него нет даже малейшего права судить о моем поведении. И он разразился
животным смехом.
- Когда ты сердишься, ты всегда чувствуешь себя правым? - сказал он и
мигнул, как птица.
Он был прав. У меня была тенденция к тому, чтобы чувствовать себя
оправданным в том, что я сержусь.
- Давай не будем говорить о моем отце, - сказал я, борясь за хорошее
настроение. - давай будем говорить о растениях.
- Нет, давай поговорим о твоем отце, - настаивал он. - это то самое
место, с которого следует начать сегодня. Если ты думаешь, что ты был
настолько сильнее, чем он, почему ты не ходил плавать в шесть часов утра
вместо него?
Я сказал ему, что я не мог поверить в то, что он серьезно просит меня
об этом. Я всегда считал, что плавание в шесть часов утра - это дело моего
отца, а не мое.
- Это было также и твоим делом с того момента, как ты принял его
идею, - бросил в меня дон Хуан.
Я сказал, что я никогда не принимал ее, что я всегда знал, что мой
отец неискренен сам с собой. Дон Хуан поинтересовался, как само собой
разумеющимся, почему я не высказал своего мнения в тот раз.
- Ты же не говорил своему отцу подобных вещей, - сказал я, как слабое
объяснение.
- Почему же нет?
- В моем доме так не делалось, вот и все.
- Ты делал в своем доме еще худшие вещи, - заявил он, как судья со
своего кресла. - единственная вещь, которую ты никогда не делал - это
почтить свой дух.
В его словах была такая разрушительная сила, что слова его вызывали у
меня в уме отклик. Он разрушил все мои защиты, я не мог с ним спорить. Я
нашел спасение в записывании своих заметок.
Я попытался выставить последние слабые объяснения и сказал, что всю
мою жизнь мне встречались люди такого же сорта, как мой отец, которые так
же, как мой отец, вовлекали меня в свои схемы, и, как правило, я всегда
оставался болтаться ни при чем.
- Ты жалуешься, - сказал он мягко. - ты жаловался всю свою жизнь,
потому что ты не принимаешь ответственности за свои решения. Если бы ты
принял ответственность в отношении идеи твоего отца в том, чтобы плавать в
шесть часов утра, то ты бы плавал сам, если нужно. Или же бы ты послал его
к черту в первый же раз после того, как ты узнал его уловки. Но ты не
сказал ничего, поэтому ты был такой же слабый, как твой отец.
- Принимать ответственность за свои решения означает, что человек
готов умереть за них.
- Подожди, подожди, - сказал я, - тут ты все переворачиваешь.
Он не дал мне закончить. Я собирался сказать ему, что своего отца я
взял просто как пример нереального способа действовать, и что никто в
здравом уме не захочет умирать за такую идиотскую вещь.
- Не имеет никакого значения, что это за решение, - сказал он. -
ничто не может быть более или менее серьезным, чем что-либо другое. Разве
ты не видишь? В том мире, где смерть-охотник, нет маленьких или больших
решений. Есть только те решения, которые мы делаем перед лицом нашей
неминуемой смерти.
Я ничего не мог сказать. Прошел, может быть, час. Дон Хуан был
совершенно неподвижен на своей циновке, хотя он не спал.
- Почему ты рассказал мне все это, дон Хуан? - спросил я. - почему ты
все это делаешь со мной?
- Ты пришел ко мне, - сказал он. - нет, это было не так, ты был
приведен ко мне, и я сделал с тобой свой уговор.
- Что ты говоришь?
- Ты мог иметь свой уговор с твоим отцом, плавая вместе с ним, но ты
это не сделал, может быть потому, что ты был слишком молод. Я жил дольше
тебя. На мне ничего не висит. В моей жизни нет спешки, и поэтому я могу
должным образом делать с тобой уговор.
После обеда мы отправились на прогулку. Я легко выдерживал его шаг и
опять восхищался его поразительной физической выносливостью. Он шагал так
легко и такими уверенными шагами, что рядом с ним я был похож на ребенка.
Мы пошли в восточном направлении. Я заметил тогда, что он не любит
разговаривать, пока идет. Если я заговаривал с ним, то он должен был
остановиться для того, чтобы мне ответить. Через пару часов мы пришли к
холму. Он сел и сделал мне знак, чтобы я сел рядом с ним. Он заявил
насмешливодраматическим тоном, что собирается рассказать мне сказку.
Он сказал, что давным-давно жил-был молодой человек, по происхождению
индеец, который жил среди белых людей в городе. У него не было ни дома, ни
родственников, ни друзей. Он пришел в город искать свое счастье, а нашел
только нищету и боль. Время от времени он получал несколько центов,
работая, как мул, которых едва хватало на кусок хлеба. Все остальное время
он вынужден был выпрашивать или воровать пищу.
Дон Хуан сказал, что однажды молодой человек пошел на базар. Он ходил
взад и вперед по улице очарованный. Его были тут собраны. Он был так
захвачен этим, что не смотрел, куда идет, и кончил тем, что, споткнувшись,
через корзины упал на какого-то старика.
Старик нес четыре огромных кувшина, сделанных из тыквы и только что
присел, чтобы отдохнуть и поесть. Дон Хуан улыбнулся знающе и сказал, что
старик нашел крайне странным тот факт, что молодой человек налетел на
него. Он не рассердился, что его потревожили, но поразился тому, почему
именно этот молодой человек упал ему на голову. Молодой человек, напротив,
был рассержен и сказал ему, чтобы он убирался с дороги. Ему совершенно не
было дела до глубоких причин их встречи. Он не заметил, что их пути
фактически пересеклись.
Дон Хуан мимикой изобразил движения кого-то, кто старается поймать
что-то укатывающееся прочь. Он сказал, что кувшины старика упали и теперь
катились вниз по улице. Когда молодой человек увидел кувшины, он подумал,
что нашел себе пищу на этот день.
Он помог старику, настоял на том, чтобы помочь ему нести тяжелые
кувшины. Старик сказал ему, что он собирается домой в горы, но молодой
человек настаивал на том, чтобы идти вместе с ним, по крайней мере, часть
пути.
Старик пошел по дороге к горам, и, пока они шли, он дал молодому
человеку немного пищи из той, которую он купил на базаре. Молодой человек
досыта наелся и, когда он был удовлетворен полностью, то стал замечать,
какие тяжелые кувшины и покрепче обхватил их.
Дон Хуан открыл свои глаза и улыбнулся с дьявольской гримасой, сказав
затем, что молодой человек спросил: "что ты несешь в этих кувшинах?"
Старик не ответил, но сказал ему, что он собирается показать ему
компаньона или друга, который сможет развеять его печали и дать ему совет
и мудрость относительно жизни в мире.
Дон Хуан сделал величественное движение обеими руками и сказал, что
старик подозвал прекраснейшего оленя, какого когда-либо видел молодой
человек. Олень был такой ручной, что он подошел к нему и ходил вокруг
него. Он переливался и сиял. Молодой человек был очарован и сразу же
понял, что это был "олень-дух". Старик сказал ему тогда, что если он хочет
иметь этого друга и его мудрость, то все, что он для этого должен сделать,
так это отдать кувшины.
Гримаса дона Хуана изобразила амбицию. Он сказал, что мелочные
желания молодого человека были возбуждены при такой просьбе. Глаза дона
Хуана стали маленькими и дьявольскими, когда он произносил вопрос молодого
человека: "что у тебя там в этих четырех огромных кувшинах?"
Дон Хуан сказал, что старик очень искренне ответил, что он несет пищу
и воду. Он перестал рассказывать сказку и прошелся пару раз по кругу. Я не
знал, что он делает, очевидно, это была часть сказки. Кружение на месте,
видимо, изображало размышления молодого человека.
