двигаться правильно.
Я хотел посмеяться над ним, но он, казалось, так упорно отстаивал
свою точку зрения, что я не посмел. Он взглянул на меня на секунду, и я
отвел глаза.
- Верить в то, что мир вокруг нас только такой, как ты думаешь,
глупо, - сказал он. - мир - это загадочное место, особенно в сумерках.
Он кивнул в сторону ветра движением подбородка.
- Этот может следовать за нами, - сказал он. - он может утомить нас,
или он может даже убить нас.
- Это ветер?
- В это время дня, в сумерках, нет ветра. В это время есть только
сила.
Мы сидели на вершине холма в течение часа. Все это время ветер дул
сильно и непрерывно.
Пятница, 30 июня 1961 года.
Во второй половине дня, после еды мы с доном Хуаном вышли во двор
перед его дверью. Я сел на свое "пятно" и начал работать над моими
записками. Он лег на спину, сложив руки на животе. Мы оставались дома в
течение всего дня из-за "ветра". Дон Хуан объяснил, что мы побеспокоили
ветер намеренно и что лучше не валять с этим дурака. Мне даже пришлось
спать, покрытым ветками.
Внезапный порыв ветра заставил дона Хуана подняться одним невероятно
бодрым прыжком.
- Проклятие, - сказал он. - ветер ищет тебя.
- На это я не покупаюсь, дон Хуан, - сказал я, смеясь, -
действительно, нет.
Я не был упрям. Я просто считал невозможным принять идею того, что
ветер имеет свою собственную волю и ищет меня, или что он действительно
замечал нас и бросался к нам на вершину холма. Я сказал, что идея "ветра,
имеющего свою волю", была идеей из мира, который был довольно упрощенным.
- Что же тогда такое ветер? - спросил он вызывающим тоном.
Я терпеливо объяснил ему, что массы горячего и холодного воздуха
продуцируют различные давления и что давление заставляет массы воздуха
двигаться вертикально и горизонтально. У меня заняло довольно много
времени объяснение всех деталей основ метеорологии.
- Ты считаешь, что все, что можно сказать о ветре, так это только
горячий и холодный воздух? - спросил он тоном замешательства.
- Боюсь, что это так, - сказал я, молчаливо наслаждаясь своим
триумфом.
Дон Хуан казался оглушенным. Но затем он взглянул на меня и стал
громко хохотать.
- Твои мнения всегда окончательные мнения, - сказал он с оттенком
сарказма. - они всегда твое последнее слово, разве не так? Для охотника,
однако, твое мнение сплошная чушь. Нет никакой разницы, будет ли давление
один, два или десять. Если бы ты жил среди дикой природы, то ты бы знал,
что в сумеречное время ветер становится силой. Охотник, который стоит
своей воли, знает это и действует соответственно.
- Как он действует?
- Он использует сумерки и силу, скрытую в ветре.
- Как?
- Если ему это удобно, охотник прячется от силы, накрыв себя и
оставаясь неподвижным, пока сумерки не минуют. И сила окутывает его своей
защитой.
Дон Хуан сделал знак, как бы обертывая что-то своими руками.
- Ее защита похожа на...
Он сделал паузу, подыскивая слово, и я предложил "кокон".
- Правильно, - сказал он. - защита силы окутывает тебя как бы в
кокон. Охотник может оставаться на открытом месте и никакая пума и никакой
койот, и никакой звук не сможет потревожить его. Горный лев может подойти
к самому носу охотника и обнюхать его, и если охотник останется
неподвижен, горный лев уйдет. Могу тебе это гарантировать.
Если охотник, с другой стороны, хочет быть замеченным, то все, что он
должен делать, заключается в том, чтобы встать на вершине холма в
сумерках, и сила будет следовать за ним и искать его всю ночь. Поэтому,
если охотник хочет всю ночь путешествовать или если он хочет оставаться
бодрствующим, он должен сделать себя доступным ветру.
В этом заключается секрет великих охотников. Быть доступным или
недоступным на нужном повороте дороги.
Я ощутил легкое замешательство и попросил его повторить. Дон Хуан
очень терпеливо объяснил, что он использовал сумерки и ветер для того,
чтобы указать на исключительную важность переходов от того, чтобы
спрятаться, к тому, чтобы показывать себя.
Ты должен научиться сознательно становиться доступным и недоступным,
- сказал он. - так, как твоя жизнь течет сейчас, ты безрассудно доступен
во всякое время.
Я запротестовал. У меня было такое чувство, что моя жизнь становится
все более и более секретной. Он сказал, что я не понял того, о чем он
говорит, и что быть недоступным не означает прятаться или быть секретным,
а значит быть недостижимым.
- Давай я это скажу по-другому, - продолжал он терпеливо. - нет
никакой разницы, прячешься ты или нет, если каждый знает, что ты
прячешься.
Твои проблемы как раз сейчас исходят из этого. Когда ты прячешься,
всякий знает, что ты прячешься, а когда ты не прячешься, то ты доступен, и
любой может ткнуть в тебя.
Я начал чувствовать какую-то угрозу и поспешил защитить себя.
- Не беспокойся, - сухо сказал дон Хуан, - в этом нет нужды. Мы -
дураки, все мы, и ты не можешь быть другим. Однажды в моей жизни я так же,
как и ты, сделал себя доступным и делал это вновь и вновь, пока во мне
ничего не осталось, кроме плача. И все это я делал точно так же, как и ты.
Дон Хуан на секунду обхватил меня, а затем громко вздохнул.
- Я был моложе тебя, однако, - продолжал он. - но однажды с меня было
довольно, и я переменился. Скажем, что однажды, когда я становился
охотником, я узнал секрет того, как быть доступным или недоступным.
Я сказал ему, что все, что он говорит, проходит мимо меня. Я
действительно не могу понять, что он хочет сказать, говоря "быть
доступным". Он использовал испанские идиоматические выражения "понерсе аль
альканс" и "понерсе эн эль медио дель самино", "поместить себя в пределах
досягаемости" и "поместить себя на середине шоссе". Уйти с середины шоссе,
по которому идут машины. Ты весь там, поэтому нет пользы от того, чтобы
прятаться. Ты весь там, поэтому ты будешь только воображать, что ты
спрятался. Находиться на середине дороги означает, что каждый прохожий и
проезжающий наблюдает за тем, как ты приходишь и уходишь.
Его метафора была интересна, но в то же время она была расплывчатой.
- Ты говоришь загадками, - сказал я.
Он секунду пристально смотрел на меня, а затем стал мурлыкать
мелодию. Я выпрямил спину и насторожился. Я уже знал, что когда дон Хуан
мурлычет мексиканскую мелодию, он собирается чем-нибудь оглушить меня.
- Эй, - сказал он, улыбаясь и уставясь на меня, - что стало с твоей
подружкой блондинкой? С той девушкой, которая когда-то тебе действительно
нравилась?
Должно быть, я взглянул на него, как поставленный в тупик идиот. Он
рассмеялся с большим облегчением. Я не знал, что сказать.
- Ты рассказал мне о ней, - сказал он ободряюще.
Но я не помнил, чтобы я когда-нибудь рассказывал ему о ком-либо, а уж
тем более о блондинке.
- Никогда ничего подобного я тебе не говорил, - сказал я.
- Ну, конечно, говорил, - сказал он, как бы отказываясь от спора.
Я хотел возразить, но он остановил меня, сказав, что не имеет
значения, откуда он о ней узнал, и что важным является тот момент, что она
мне понравилась.
Я ощутил волну враждебности по отношению к нему из-за того, что он
лезет внутрь меня.
- Не упрямься, - сказал дон Хуан сухо. - пришло время, чтобы ты
порвал свое чувство важности.
- У тебя когда-то была женщина, очень дорогая женщина, и однажды ты
ее потерял.
Я стал раздумывать, когда же это я рассказал о ней дону Хуану, и
пришел к выводу, что никогда такой возможности не было. И однако же я мог.
Каждый раз, когда он ехал со мной в машине, мы всегда непрестанно
разговаривали с ним. Я не помню всего, о чем мы с ним говорили, потому что
не мог записывать, ведя машину. Каким-то образом я почувствовал себя
спокойнее, прийдя к таким заключениям. Я сказал ему, что он прав. Была
очень важная блондинка в моей жизни.
- Почему она не с тобой? - спросил он.
- Она ушла.
- Почему?
- Было много причин.
- Не так много было причин. Была только одна. Ты сделал себя слишком
доступным.
Я очень хотел узнать, что он имеет в виду. Он опять зацепил меня. Он,
казалось, понимал эффект своих слов и сложив губы бантиком, скрыл
предательскую улыбку.
- Всякий знал о вас двоих, - сказал он с непоколебимым убеждением.
- Разве это было неправильно?
- Это было смертельно неправильно. Она была прекрасным человеком.
Я испытал искреннее чувство, что его угадывание впотьмах было
неприятным мне, особенно тот факт, что он всегда делает свои заявления с
такой уверенностью, как если бы он сам был там и все это видел.
- Но это правда, - сказал он с обезоруживающей невинностью. - я
"видел" все это. Она была прекрасной личностью. Я знал, что спорить
бессмысленно, но сердился на него за то, что он коснулся больного места в
моей жизни, и сказал, что девушка, о которой мы говорим, совсем не была
таким прекрасным человеком, в конце-концов, и, что, по моему мнению, она
была скорее слабой.
- Как и ты, - сказал он спокойно. - но это не важно. Что здесь важно,
так это то, что ты ее всюду искал. Это делает ее особой личностью в твоем
мире. А для особых личностей мы должны иметь только прекрасные слова.
Я был раздражен. Огромная печаль начала охватывать меня.
- Что ты делаешь со мной, дон Хуан? - спросил я. - ты всегда
добиваешься успеха, стараясь сделать меня грустным, зачем?
- Теперь ты индульгируешь, ударяясь в сентиментальность, - сказал он
с обвинением.
- В чем тут все-таки дело, дон Хуан?
- Быть недостижимым, вот в чем дело, - заявил он. - я вызвал в тебе
воспоминания об этой личности только как средство прямо показать тебе то,
что я не мог показать тебе с помощью ветра.
- Ты потерял ее потому, что ты был достижим. Ты всегда был достижимым
для нее и твоя жизнь была сплошным размеренным распорядком.
- Нет, - сказал я. - ты неправ. Моя жизнь никогда не была
распорядком.
- Она была распорядком и есть сейчас, - сказал он догматично. - это
не обычный распорядок, поэтому возникает впечатление, что его нет и что
это не распорядок, но уверяю тебя, что он есть.
Я хотел уйти в хандру и погрузиться в печальные мысли. Но каким-то
образом его глаза беспокоили меня. Они, казалось, все время толкали меня.
- Искусство охотника состоит в том, чтобы быть недостижимым, - сказал
он. - в случае с блондинкой это значило бы, что ты должен был стать
охотником и встречать ее осторожно, не так, как ты это делал. Ты оставался
с ней день за днем, пока единственное чувство, которое осталось, была
скука, правда?
Я не отвечал. Я чувствовал, что ответа не требуется. Он был прав.
- Быть недостижимым означает, что ты касаешься мира вокруг себя с
осторожностью. Ты не съедаешь пять куропаток, ты ешь одну. Ты не калечишь
растения только для того, чтобы сделать жаровню. Ты не подставляешь себя
силе ветра, если это не является оправданным. Ты не используешь людей и не
давишь на них, пока они не сморщиваются в ничто, особенно те люди, которых
ты любишь.
- Я никогда никого не использовал, - сказал я искренне.
Но дон Хуан утверждал, что я это делал и поэтому я могу теперь тупо
утверждать, что я устал от людей, и они мне надоели.
- Быть недоступным означает, что ты намеренно избегаешь того, чтобы
утомлять себя и других, - продолжал он. - это означает, что ты не голоден
и не в отчаянии, как тот несчастный выродок, который чувствует, что он уже
