пытался схватить кролика за уши. Он двигался быстро, и я промахнулся. Я
снова попытался и еще раз промахнулся. Меня охватило отчаяние. Я
почувствовал приступ тошноты и быстро пнул клетку для того, чтобы сломать
ее и выпустить кролика на свободу. Клетка неожиданно оказалась крепкой и
не сломалась так, как я ожидал. Мое отчаяние выросло до невыносимого
чувства нетерпения. Используя всю свою силу, я пнул в край клетки правой
ногой. Палки громко сломались. Я вытащил кролика наружу. Я испытал момент
облегчения, который в следующий момент разбился на мелкие кусочки. Кролик
вяло висел у меня в руке. Он был мертв.
Я не знал, что делать. Я был занят попытками додуматься, почему же он
умер. Я повернулся к дону Хуану. Он смотрел на меня. Чувство ужаса ознобом
прошло по моему телу. Я уселся рядом с какими-то камнями. У меня страшно
болела голова. Дон Хуан положил мне на голову руку и прошептал мне на ухо,
что я должен ободрать кролика и поджарить его, прежде чем не кончатся
сумерки.
Меня поташнивало. Он очень терпеливо разговаривал со мной, как будто
разговаривал с ребенком. Он сказал мне, что те силы, которые ведут людей
или животных, привели именно этого кролика ко мне, точно так же, как они
приведут меня к моей собственной смерти. Он сказал, что смерть кролика
была подарком мне совершенно так же, как моя смерть будет подарком
чему-нибудь или кому-нибудь еще.
У меня кружилась голова. Простейшие события этого дня сокрушили меня.
Я старался думать, что это всего лишь кролик. И, однако же, я никак не мог
стряхнуть с себя то отождествление, которое я имел с ним.
Дон Хуан сказал, что мне нужно съесть немного его мяса, хотя бы
только кусочек для того, чтобы придать ценность моей находке.
- Я не могу этого сделать, - запротестовал я пассивно.
- Мы мусор в руках этих сил, - бросил он мне, - поэтому останови свою
собственную важность и используй подарок должным образом.
Я поднял кролика. Он был теплым.
Дон Хуан наклонился и прошептал мне на ухо:
- Твоя ловушка была его последней битвой на земле. Я говорил тебе,
что у него уже больше не было времени, чтобы прыгать по прекрасной
пустыне.
10. СТАТЬ ДОСТУПНЫМ СИЛЕ
Четверг, 17 августа 1961 года.
Как только я вылез из машины, я пожаловался дону Хуану, что плохо
себя чувствую.
- Садись, садись, - сказал он мне мягко и почти за руку подвел меня к
своему порогу. Он улыбнулся и похлопал меня по спине.
За две недели до того, 4 августа, дон Хуан, как он говорил, переменил
свою тактику со мной и позволил мне съесть несколько батончиков пейота. Во
время моего последнего галлюцинаторного опыта я играл с собакой, которая
жила в том доме, где проходила пейотная сессия. Дон Хуан истолковал мои
взаимодействия с собакой, как совершенно особенное событие. Он утверждал,
что в момент силы, вроде того, в котором я тогда жил, мир обычных
поступков не существует, и ничего не может быть принято наверняка. Что
собака была не собакой, а воплощением мескалито, силы или духа
содержащегося в пейоте.
Последующие эффекты опыта были в общем смысле усталостью и
меланхолией, а также исключительно живыми снами и кошмарами.
- Где твои письменные принадлежности? - спросил дон Хуан, когда я
уселся на порог.
Я оставил свои записные книжки в машине. Дон Хуан вернулся к машине
и, осторожно вытащив мой портфель, принес и положил его рядом со мной. Он
спросил, ношу ли я обычно свой портфель, когда я хожу. Я сказал, что да.
- Это безумие, - сказал он. - я сказал тебе, чтобы ты ничего не носил
в руках, когда идешь. Заведи рюкзак.
Я засмеялся. Мысль о том, чтобы носить свои заметки в рюкзаке, была
смешной. Я сказал ему, что обычно я ношу костюм, и рюкзак поверх костюма с
жилетом будет слишком необычным зрелищем.
- Одевай свой пиджак поверх рюкзака, - сказал он. - пусть лучше люди
думают, что ты горбат, чем калечить свое тело, таская все это.
Он сказал, чтобы я вытащил свою записную книжку и записывал.
Казалось, он делал сознательное усилие к тому, чтобы успокоить меня.
Я опять пожаловался, что чувствую физическое неудобство и странные
ощущения несчастности.
Дон Хуан засмеялся и сказал:
- Ты начинаешь учиться.
Затем у нас был очень долгий разговор. Он сказал, что мескалито,
позволив мне играть с ним, указал на меня, как на "избранного" человека. И
что, хотя он был ошеломлен этим знаком, поскольку я не был индейцем, он
собирается, тем не менее, передать мне некое секретное знание. Он сказал,
что он сам имел "бенефактора", который научил его тому, как стать
"человеком знания".
Я почувствовал, что должно случиться что-то ужасное. Откровение, что
я был его избранным человеком плюс совершенно прямая чуждость его жизни и
тот разрушительный эффект, который пейот имел на меня, создали состояние
невыносимого сопротивления и нерешительности. Однако, дон Хуан не обратил
внимания на мои чувства и порекомендовал, чтобы я думал только о том чуде,
что мескалито играл со мной.
- Ни о чем больше не думай, - сказал он. - все остальное придет само.
Он поднялся и мягко погладил меня по голове, а затем сказал очень
тихим голосом:
- Я собираюсь учить тебя тому, как быть воином. Точно так же, как я
учил тебя охотиться. Однако, я должен предупредить тебя, что изучение
того, как охотиться, не сделало тебя охотником, точно так же, как
изучение, как стать воином, не сделает тебя им.
Я испытал чувство замешательства, физического неудобства, которое
граничило с нетерпением. Я пожаловался на слишком живые сновидения и
ночные кошмары. Он, казалось, минуту раздумывал, а затем снова сел.
- Это заколдованные сновидения, - сказал я.
- У тебя всегда были заколдованные сновидения, - бросил он в ответ.
- Говорю тебе, что на этот раз они действительно более колдовские,
чем я когда-либо видел.
- Не заботься о том, это просто сны. Точно так же, как сны любого
обычного спящего, они не имеют силы. Поэтому, что пользы заботиться о них
или говорить о них.
- Они заботят меня, дон Хуан. Разве нет чего-нибудь такого, что бы я
мо г сделать, что остановить их?
Ничего. Дай им пройти, - сказал он. - теперь пришло время стать
доступным силе, и ты начнешь с того, что ухватишься за
с_н_о_в_и_д_е_н_и_я_.
Тон его голоса, когда он сказал "сновидения", заставил меня думать,
что он использует это слово каким-то особым манером. Я раздумывал над тем,
какой вопрос ему следует задать, когда он вдруг начал говорить.
- Я никогда не рассказывал тебе о видении снов. Потому что до сих пор
я был озабочен лишь тем, чтобы научить тебя, как стать охотником, - сказал
он. - охотнику нет дела до манипуляции с силой, поэтому его сны, это
просто сны. Они могут глубоко затрагивать, но остаются только снами, а не
сновидением.
Воин, с другой стороны, ищет силу, и одна из широких дорог к силе
есть сновидение. Можно сказать, что это различие между охотником и воином
состоит в том, что воин находится на своем пути к силе в то время, как
охотник ничего о ней не знает или почти ничего.
Решение относительно того, кто может быть воином, а кто может быть
только охотником - не наше. Это решение находится в царстве сил, которые
руководят людьми. Вот почему твоя игра с мескалито была таким важным
знаком. Эти силы привели тебя ко мне. Они привели тебя на ту автобусную
станцию, помнишь? Какой-то клоун подвел тебя ко мне. Отличный знак -
клоун, указывающий на тебя. Поэтому я учил тебя, как быть охотником. А
затем еще один отличный знак - сам мескалито, играющий с тобой. Понимаешь,
о чем я говорю.
Его колдовская логика подавляла. Его слова создавали зрелище меня,
поддающегося чему-то страшному и неизвестному. Чему-то такому, чего я не
добивался и о существовании чего не подозревал даже в самых диких
фантазиях.
- Что ты полагаешь, мне следует делать.
Стать доступным силе. Уцепиться за свои сны, - ответил он. - ты
называешь их сны, потому что у тебя нет силы. Воин, будучи человеком,
который ищет силу, не называет их сны. Он зовет их реальным.
- Ты хочешь сказать, что он воспринимает свои сны, как реальность?
- Он не воспринимает ничего, как что-либо другое. То, что ты
называешь снами, является реальностью для воина. Ты должен понять, что
воин не дурак. Воин - это не запятнанный охотник, который охотится за
силой. Он не пьян, не безумен, у него нет ни времени, ни расположения,
чтобы передергивать или лгать себе, или делать неправильный ход. Ставки
слишком высоки для этого. Ставки, это его разграниченная упорядоченная
жизнь, на которую у него ушло так много времени, чтобы подтянуть ее и
сделать совершенной. Он не собирается отбрасывать все это, делая
какой-нибудь глупый неправильный расчет, принимая что-либо за что-либо
еще.
Сновидения - реальность для воина, потому что в них он может
действовать сознательно. Он может выбирать или отказываться. Он может
выбирать среди различных моментов, которые ведут к силе, и затем он может
манипулировать с ними и использовать их, тогда как в обычном сне он не
может действовать сознательно.
- В таком случае ты хочешь сказать, дон Хуан, что сновидения реальны?
- Конечно, реальны.
- Так же реальны, как то, что мы делаем сейчас?
- Если ты хочешь сравнивать одно с другим, что ж, они, пожалуй, более
реальны. В сновидениях ты имеешь силу. Ты можешь изменять вещи, ты можешь
находить бесчисленные скрытые факты. Ты можешь контролировать все то, что
ты хочешь.
Утверждение дона Хуана отзывалось во мне на определенном уровне. Я
легко мог понять его любовь к той идее, что можно делать все во сне. Но я
не мог принять его серьезно. Прыжок был слишком велик.
Секунду мы смотрели друг на друга. Его заявления были безумны, и, тем
не менее, он был, согласно всему моему знанию о нем, один из самых
здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал.
Я сказал ему, что не могу поверить в то, что он принимает свои сны за
реальность. Он усмехнулся, как если бы знал размеры моей непоколебимой
позиции. Затем он поднялся и, ни слова не говоря, вошел в дом. Я долгое
время сидел в состоянии отупения, пока он не позвал меня к задней части
дома. Он приготовил какую-то кашу и дал мне чашку.
Я спросил его о том времени, когда человек бодрствует. Я хотел
узнать, называет ли он как-нибудь его особенно, но он не понял или не
захотел ответить.
- Как ты называешь это, вот то, что мы делаем сейчас? - спросил я,
имея в виду, что то, что мы делаем, было реальностью в противоположность
снам.
- Я называю это едой, - сказал он, удерживая смех.
- Я называю это реальностью, потому что еда наша действительно имеет
место.
- Сновидение тоже имеет место, - ответил он, посмеиваясь. - точно так
же охота, хождение, смех.
Я не настаивал на споре, однако я не мог, даже если бы я вышел из
себя, принять его идею. Он, казалось, был доволен моим отчаянием.
Как только мы кончили есть, он заметил, что мы отправляемся на
прогулку. Но мы не будем бродить по пустыне, так, как мы это делали
раньше.
- На этот раз по-другому, - сказал он. - с этого времени мы будем
ходить на места силы. Ты должен научиться делать себя доступным силе.
Я опять выразил свое замешательство. Я сказал, что я недостаточно
квалифицирован для такого дела.
- Продолжай, ты оправдываешь глупый страх, - сказал он низким
голосом, поглаживая меня по спине и доброжелательно улыбаясь. - я
