Сюда входило то, чтобы сделать свои присутствие очевидным розыгрышем
громкого разговора или другого рода шумной активности, а затем оправданным
было соблюдать продолжительную и полную тишину. Контролируемая разрядка и
контролируемая тишина были знаками воина. Он сказал, что нужно было бы,
чтобы я сохранял вид живого монстра несколько дольше контролируемым
образом, не теряя головы и не сходя с ума от возбуждения и страха, я
должен был стремиться "остановить мир". Он указал, что после моего побега
на холм ради спасения своей дорогой жизни, я был в отличном состоянии для
того, чтобы "остановить мир". В этом состоянии были слиты вместе страх,
испуг, сила и смерть. Он сказал, что такое состояние будет довольно трудно
повторить.
Я прошептал ему на ухо:
- Что ты имеешь в виду под остановкой мира?
Он дал мне яростный взгляд, прежде чем ответил, что это техника,
практикуемая теми, кто охотится за силой. Техника, при помощи которой
можно заставить мир, как мы его знаем, рухнуть.
11. НАСТРОЕНИЕ ВОИНА
Я подъехал к дому дона Хуана в четверг 31 августа 1961 года, и еще
прежде, чем я успел приветствовать его, он просунул голову через окошко
моей машины и сказал, улыбнувшись:
- Мы должны проехать довольно большое расстояние к месту силы, а уже
почти полдень.
Он открыл дверцу машины, сел рядом со мной на переднем сиденье и
показал, чтобы я ехал на юг примерно 70 миль. Затем мы повернули на восток
по грунтовой дороге и ехали по ней, пока не достигли подножия гор. Я
остановил машину у дороги в углублении, которое выбрал дон Хуан потому,
что оно было достаточно глубоко для того, чтобы скрыть машину из вида.
Отсюда мы направились прямо вниз к вершине низких холмов, пересекающих
широкую, плоскую пустынную местность.
Когда стемнело, дон Хуан выбрал место для сна. Он требовал полной
тишины.
На следующий день мы перекусили и продолжили наше путешествие в
восточном направлении. Растительность уже не была пустынным кустарником.
Это была сочная зелень горных кустов и деревьев.
Около полудня мы забрались на вершину гигантского утеса неоднородной
скалы, которая была похожа на стену. Дон Хуан сел и сделал мне знак, чтобы
я сел также.
- Это место силы, - сказал он после секундной паузы. - это место, где
давным-давно были захоронены воины.
В этот момент ворона пролетела прямо над нами, каркая. Дон Хуан
пристально следил за ее полетом. Я рассматривал скалу и размышлял над тем,
где тут могут быть зарыты воины, когда он похлопал меня по плечу.
- Не здесь, дурень, - сказал он, улыбаясь. - там, внизу.
Он указал на поле прямо под нами на дне лощины к востоку и объяснил,
что поле, о котором он говорит, окружено естественной каменной изгородью
из валунов. С того места, где я сидел, я увидел участок, который может
быть был метров двести в диаметре и выглядел правильным кругом. Густые
кусты покрывали его поверхность, маскируя валуны. Я бы не заметил ее
совершенной округлости, если бы дон Хуан не указал мне на это.
Он сказал, что существует множество таких мест, разбросанных в старом
мире индейцев, они не обязательно являлись местами силы, как некоторые
холмы или горные образования, которые были жилищем духов, но скорее
местами просветления, где человек может научиться, где можно найти решения
проблем.
- Мы собираемся провести здесь всю ночь?
- Я так думал, но маленькая ворона только что сказала мне не делать
этого.
Я хотел разузнать побольше о воронах, но он сделал мне нетерпеливый
знак замолчать.
- Посмотри на тот круг валунов, - сказал он. - зафиксируй его в своей
памяти и потом, когда-нибудь, ворона приведет тебя к другому такому месту.
Чем совершеннее его округлость, тем больше его сила.
- И что же, кости воинов все еще зарыты здесь?
Дон Хуан сделал смешной жест замешательства, а затем широко
улыбнулся.
- Это не кладбище, - сказал он. - никто не закопан здесь. Я сказал,
что воины когда-то были похоронены здесь. Я имел в виду, что они приходили
сюда, чтобы схорониться здесь на ночь, на два дня или на тот период
времени, какой им было нужно. Я не подразумевал, что кости мертвых людей
захоронены здесь. Мне нет дела до кладбищ. В них нет силы. В костях воина
есть сила, однако. Но они никогда не бывают похоронены на кладбищах. Еще
больше силы в костях человека знания, однако было бы практически
невозможно найти их.
- Кто такой человек знания, дон Хуан?
- Любой может стать человеком знания. Как я уже говорил тебе, воин
является неуязвимым охотником, который охотится за силой. Если он добьется
успеха в своей охоте, то он может стать человеком знания.
- Что ты...
Он оборвал мой вопрос движением головы. Он встал и, сделав мне знак
следовать за ним, начал спускаться с крутой восточной стороны утесов.
Почти незаметная тропинка вела в направлении круглого участка. Мы медленно
пробирались по опасной тропе, и когда мы достигли дна, то дон Хуан,
совершенно не останавливаясь, повел меня через густой чапараль на середину
круга. Там он при помощи толстых сухих веток подмел и очистил место для
нас. Это место, на которое мы сели, также было совершенно круглым.
- Я собирался похоронить тебя здесь на всю ночь, но сейчас я знаю,
что еще не время. У тебя нет силы. Я собираюсь похоронить тебя только на
короткое время.
Я стал очень нервозен при мысли о том, что меня похоронят, и спросил,
как он планирует это сделать. Он хихикнул, как ребенок, и начал собирать
сухие ветки. Он не позволил мне помочь ему, сказав, чтобы я сидел и ждал.
Собранные ветки он бросил на середину очищенного круга. Затем он
заставил меня лечь головой к востоку, подложил мне под голову мой пиджак и
построил вокруг моего тела клетку. Он соорудил ее, втыкая кусочки веток
длиной около 90 сантиметров в мягкую землю. Те ветки, которые кончались
развилкой, служили поддержкой для длинных палок, которые образовали основу
клетки и придали ей вид открытого гроба. Он закрыл коробкообразную клетку,
поместив небольшие ветки и листья поверх длинных палок, закрыв меня от
плечей и вниз. Он оставил мою голову высовываться наружу с пиджаком вместо
подушки.
Затем он взял толстый кусок сухого дерева и, пользуясь им, как
копательным приспособлением, наковырял вокруг меня земли и покрыл ею
клетку.
Решетка была настолько прочной и листья были так хорошо положены, что
ни крупинки земли не свалилось внутрь. Я свободно мог двигать ногами и
фактически мог бы влезать и вылезать.
Дон Хуан сказал, что обычно воин строит клетку, а затем
проскальзывает в нее и заделывает ее изнутри.
- А как насчет животных? - спросил я. - не могут ли они раскопать
поверхностную землю, пробраться в клетку и поранить человека?
- Нет, это не забота для воина. Это забота для тебя, потому что у
тебя нет силы. Воин, с другой стороны, руководимый своей несгибаемой
целеустремленностью, может отразить все, что угодно. Ни крыса, ни змея, ни
горный лев не смогут побеспокоить его.
- Для чего они закапывают себя, дон Хуан?
- Для просветления и для силы.
Я испытывал исключительно приятное чувство мира и удовлетворенности.
Мир в этот момент казался спокойным. Спокойствие было исключительным и в
то же время облегчающим. Я не привык к такого рода тишине. Я попытался
заговорить, но он оборвал меня. Через некоторое время спокойствие места
подействовало на мое настроение. Я начал думать о своей жизни и о своей
личной истории и испытал знакомое чувство печали и угрызения совести. Я
сказал ему, что не заслуживаю того, чтобы быть здесь. Что его мир силен и
честен, а я слаб, и что мой дух был искажен обстоятельствами моей жизни.
Он засмеялся и пригрозил укрыть мою голову землей, если я буду
продолжать говорить в таком же духе. Он сказал, что я человек, и как
всякий человек заслуживаю всего, что есть в судьбе человека. Радость,
боль, печаль и борьба, и что природа поступков не важна, если он
действует, как воин.
Понизив свой голос почти до шепота, он сказал, что если я в самом
деле чувствую, что мой дух искажен, то я должен просто фиксировать его,
собрать его, сделать его совершенным, потому что во всей нашей жизни нет
никакой другой задачи, которая была бы более стоящей. Не фиксировать дух,
означает искать смерть, а это то же самое, что ничего не искать, поскольку
смерть собирается схватить нас вне зависимости от чего-либо.
Он сделал паузу на долгое время, а затем сказал тоном глубокого
убеждения.
- Искать совершенства духа воина - это единственная задача, стоящая
нас, как людей.
Его слова действовали, как катализатор. Я чувствовал груз моих
прошлых поступков, как независимую и тянущую назад ношу. Я признал, что
для меня нет никакой надежды. Я начал плакать, говоря о своей жизни. Я
сказал, что я болтаюсь уже так долго, что я стал нечувствительным к боли и
печали за исключением тех редких случаев, когда я осознаю свое одиночество
и свою бесполезность.
Он не сказал ничего. Он ухватил меня за подмышки и вытащил из клетки.
Я сел, когда он меня отпустил. Он тоже уселся. Неловкая тишина
установилась между нами. Я думал, что он дает мне время прийти в себя. Я
вытащил записную книжку и от нервозности начал строчить в нее. Я
чувствовал...
- Ты чувствуешь себя, как лист, отданный на волю ветра, не так ли? -
сказал он, глядя на меня.
Именно так я себя и чувствовал. Он, казалось, был слит со мной. Он
сказал, что мое настроение напомнило ему песню и начал петь ее тихим
голосом. Его поющий голос был очень приятен, и слова песни захватили меня:
Я так далеко от неба, где я был рожден. Бесконечная ностальгия
затопляет мои мысли. Сейчас, когда я так одинок и печален, как листик на
ветру, я хочу иногда плакать, иногда я хочу смеяться от тоски /ке лехос
эстой дель сьелло донде э насидо. Именса ностальхиа инваде ми пенсамьенто.
Аора кээстой там соло и тристэ куаль оха аль вьенто, сисьера льорар,
кисьера рэир дэ сентимьенто/.
Мы не говорили в течение долгого времени. Наконец, он прервал тишину.
- С того времени, как ты был рожден, так или иначе, но кто-нибудь
что-нибудь делал для тебя, - сказал он.
- Это верно, - сказал я.
- И они делали что-то для тебя против твоей воли.
- Верно.
- А теперь ты беспомощен, как лист на ветру.
- Это верно. Все так и есть.
Я сказал, что обстоятельства моей жизни временами бывали
опустошительными. Он слушал внимательно, но я не мог понять, то ли он
просто соглашается, или искренне заинтересован до тех пор, пока не
заметил, что он старается скрыть улыбку.
- Как бы сильно тебе ни нравилось чувство жалости к самому себе, ты
должен изменить это, - сказал он мягким голосом. - это не подходит к жизни
воина.
Он засмеялся и еще раз спел песню, но изменил интонацию некоторых
слов. В результате получился плачущий куплет. Он указал, что причиной
того, что мне понравилась песня, было то, что в своей собственной жизни я
не делал ничего другого, как только находил во всем недостатки и плакал. Я
не мог с ним спорить. Он был прав. Я, однако же, я считал, что у меня
достаточно причин, оправдывающих мое чувство того, что я как лист на
ветру.
- Самая трудная вещь в мире - принять настроение воина, - сказал он.
- нет пользы в том, чтобы печалиться, жаловаться или чувствовать себя
оправданным в том, что ты так делаешь, и верить в то, что кто-то всегда
что-то делает для нас. Никто и ничего никому не делает, а менее всего
