действительно пригласил нескольких человек, как своих доверенных.
Дон Хуан, казалось, прочел мои мысли и громко расхохотался.
- Не обременяй себя объяснениями, - сказал он. - то, что я сказал, не
имеет для тебя смысла просто потому, что у тебя еще недостаточно личной
силы. Однако у тебя ее сейчас больше, чем тогда, когда ты начинал. Поэтому
с тобой начали случаться разные вещи. У тебя уже была мощная встреча с
туманом и молниями. Неважно, что ты не понял того, что случилось с тобой
той ночью. Важно то, что ты приобрел память об этом. Мост и все остальное,
что ты видел той ночью, повторится когда-нибудь, когда у тебя будет
достаточно личной силы.
- С какой целью все это будет повторено, дон Хуан?
- Я не знаю. Я не ты. Только ты можешь ответить на это. Мы все
различны. Вот почему я должен был оставить тебя одного прошлой ночью, хотя
я знал, что это смертельно опасно. Ты должен был сам испытать себя против
этих существ. Причина, по которой я выбрал крик совы, состояла в том, что
совы являются посланницами этих существ, имитируя крик совы, выводишь их
наружу. Они стали опасными для тебя не потому, что они по природе своей
зловредны, но потому, что ты не был неуязвимым. Есть в тебе что-то от
дешевки. И я знаю, что это такое. Ты просто смеешься надо мной. Ты смеялся
над всеми всегда, что, конечно, автоматически помещало тебя выше всех и
выше всего. Но ты сам знаешь, что это не может быть так. Ты всего лишь
человек, и твоя жизнь слишком коротка, чтобы ухватить все чудеса и все
ужасы этого чудесного мира. Поэтому твоя насмешка - дешевка. Она уменьшает
тебя до пустяковых размеров.
Я хотел возражать. Дон Хуан поймал меня, как он это делал десятки раз
раньше. На какой-то момент я рассердился. Но так же, как это случалось
раньше, писание отвлекло меня настолько, что я смог остаться бесстрастным.
- Я думаю, что у меня есть от этого лекарство, - продолжал дон Хуан
после длинного перерыва. - даже ты можешь согласиться со мной, если
вспомнишь, что ты делал прошлой ночью. Ты побежал так же быстро, как и
любой маг, лишь после того, как твой противник стал невыносимым. Мы оба
это знаем, и я полагаю, что уже нашел для тебя стоящего противника.
- Что ты собираешься делать, дон Хуан?
Он не ответил. Он поднялся и потянулся всем телом. Казалось, он
потягивается каждой мышцей. Мне он велел делать то же самое.
- В течение дня ты должен много раз растягивать свое тело, - сказал
он. - чем больше, тем лучше. Но только после длинных периодов работы или
длинных периодов отдыха.
- Что это за противника ты собираешься найти для меня? - спросил я.
- К несчастью, только окружающие нас люди являются стоящими
противниками. Все другие существа не имеют собственных желаний и нужно
идти встречать их и выманивать. Окружающие нас люди, напротив, злопамятны.
- Мы достаточно долго поговорили, - сказал дон Хуан резким тоном и
повернулся ко мне. - прежде, чем мы уйдем, ты должен сделать еще одну
вещь, самую важную из всех. Я собираюсь кое-что сказать тебе прямо сейчас
для того, чтобы успокоить твой ум относительно того, для чего ты здесь.
Причина, по которой ты продолжаешь приезжать и встречаться со мной, очень
проста. Каждый раз, когда ты видишь меня, твое тело научается определенным
вещам, даже против твоего желания. И теперь, наконец, твое тело уже
нуждается в том, чтобы возвращаться ко мне и учиться дальше. Скажем так,
что твое тело знает, что оно умрет, даже несмотря на то, что ты никогда не
думаешь об этом. Поэтому я рассказывал твоему телу, что я тоже умру. Но
прежде, чем я умру, мне хотелось бы показать твоему телу некоторые вещи,
такие вещи, которых сам ты не можешь твоему телу дать. Например, твоему
телу нужен испуг, оно любит его. Твоему телу нужны темнота и ветер. Твое
тело теперь знает бег силы и не может дождаться возможности попробовать
его. Твое тело нуждается в личной силе и не может дождаться того времени,
когда она у него будет. Поэтому скажем так, что твое тело возвращается
навещать меня, поскольку я его друг.
Дон Хуан долгое время молчал. Казалось, он боролся со своими мыслями.
- Я уже говорил тебе, что секрет сильного тела не в том, что ты
делаешь для него, а в том, чего ты не делаешь, - сказал он, наконец. -
теперь для тебя пришло время не делать того, что ты делаешь всегда. Садись
здесь, пока мы не уйдем, и _н_е _д_е_л_а_й_.
- Я не понял тебя, дон Хуан.
Он положил руки на мои записки и забрал их от меня. Он осторожно
сложил страницы блокнота, прихватил их резиновой ленточкой, а затем
забросил блокнот, как метательный диск, далеко в чапараль.
Я был шокирован и начал протестовать. Но он приложил руку к моему
рту. Он указал на большой куст и сказал, чтобы я сконцентрировал свое
внимание не на листьях, а на тени от листьев. Он сказал, что бег в темноте
не обязательно должен вызваться страхом, но он может также быть и
естественной реакцией здорового тела, которое знает, как "не делать". Он
повторял вновь и вновь шепотом мне на правое ухо, что "не делать" то, что
я знал, как делать, является ключом к силе. В случае наблюдения за деревом
то, что я знал, как делать, было немедленным фокусированием взгляда на
листве. Тени от листьев или же промежутки между листьями никогда меня не
заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал фокусировать
взгляд на тени листьев одной-единственной ветви, а затем постепенно
расширил охват до всего дерева. Чтобы я не возвращал глаза обратно к
листьям, потому что первым осмысленным шагом к накоплению личной силы было
позволить телу "не делать".
Возможно, из-за соей усталости или моего нервного возбуждения я так
погрузился в тени от листьев, что к тому времени, когда дон Хуан поднялся,
я уже почти мог воспринимать группу темных масс тени так же эффективно,
как в нормальных условиях я группировал листву. Общий эффект был
поразительным. Я сказал дону Хуану, что я хотел бы остаться еще. Он
засмеялся и похлопал меня по шляпе.
- Я же сказал тебе, - сказал он, - телу нравятся подобные вещи.
Затем он сказал, что я должен позволить своей накопленной энергии
провести меня через кусты к моему блокноту. Он мягко толкнул меня в
чапараль. Какое-то время я шел бесцельно и затем наткнулся на него. Я
подумал, что, должно быть, бессознательно запомнил направление, в котором
дон Хуан бросил его. Он объяснил события, сказав, что я шел прямо к
блокноту, потому что мое тело долгое время пропитывалось "неделанием".
15. НЕДЕЛАНИЕ
Среда, 11 апреля 1962 года.
Возвратившись к своему дому, дон Хуан посоветовал, чтоб я занялся
своими записками, как будто бы со мной ничего не произошло, и чтобы я не
думал и не упоминал ни об одном из тех событий, которые я испытал.
После дневного отдыха он заявил, что нам следует покинуть это место
на несколько дней, потому что желательно иметь какое-то расстояние между
нами и "теми существами". Он сказал, что они глубоко на меня повлияли,
хотя я еще и не заметил их эффекта, потому что мое тело недостаточно
чувствительно. Однако, через короткое время я серьезно заболею, если не
поеду к "месту своего предрасположения", чтобы укрепиться и восстановить
силы.
Мы уехали перед восходом, держа путь на север, и после утомительной
езды и быстрой ходьбы мы прибыли на вершину того холма во второй половине
дня.
Дон Хуан, как он делал это раньше, покрыл то место, где я уже однажды
спал, веточками и листьями. Затем он дал мне горсть листьев, чтобы я их
положил на кожу живота, и велел лечь и отдохнуть. Он подготовил другое
место для себя немножко слева от меня, примерно в полутора метрах от моей
головы и тоже лег.
Через какие-то минуты я начал ощущать растекающуюся теплоту и чувство
превосходного самочувствия. Это было ощущение физического удобства. Такое
ощущение, будто я был подвешен в воздухе. Я полностью мог согласиться с
доном Хуаном, что "постель из струн" будет поддерживать меня парящим. Я
сказал о невероятном качестве своих чувственных восприятий. Уверенным
тоном дон Хуан заявил, что для этой самой цели и сделана была "постель".
- Я не мог поверить, что это возможно! - воскликнул я.
Дон Хуан принял мое заявление буквально и укорил меня. Он сказал, что
устал от того, что я действую, как крайне важное существо, которому вновь
и вновь следует давать доказательства того, что мир неизвестен и чудесен.
Я попытался объяснить, что мое риторическое восклицание не имело
значения. Он заявил, что если бы это было так, то я бы выбрал другое
замечание. Казалось, он был серьезно раздражен из-за меня. Я наполовину
сел и стал извиняться. Но он засмеялся и, подражая своей манере говорить,
предложил целый ряд высокопарных риторических восклицаний, которые я мог
бы использовать. В конце концов я засмеялся над рассчитанной абсурдностью
некоторых из предлагаемых им альтернатив.
Он усмехнулся и мягким тоном напомнил мне, что я должен отрешиться от
себя и отдаться ощущению парения.
Убаюкивающее чувство мира и полноты, которое я испытывал на этом
заколдованном месте пробудило какие-то глубоко погребенные эмоции во мне.
Я начал говорить о своей жизни. Я признался, что я никогда не уважал и не
любил никого, даже самого себя, и что я всегда чувствовал себя врожденно
злым, поэтому мое отношение к другим всегда прикрывалось определенной
бравадой и наглостью.
- Верно, - сказал дон Хуан. - ты не любишь себя совершенно.
Он хохотнул и сказал, что он видел в то время, как я говорил. Его
рекомендацией было, что я не должен сожалеть ни о чем из того, что я
сделал, потому что выделять чьи-то поступки, как плохие, некрасивые или
злые, значило принимать на себя ничем не обоснованную важность.
Я нервно шевельнулся, и постель из листьев издала шуршащий звук. Дон
Хуан сказал, что если я хочу отдохнуть, я не должен раздражать свои листья
и что я должен подражать ему, то есть лежать и не делать никаких движений.
Он сказал, что в своем видении наткнулся на одно из моих настроений.
Какое-то время он колебался, видимо подыскивая подходящее слово и затем
сказал, что то настроение, о котором он говорит, являлось рамкой ума, в
которую я постоянно впрыгиваю. Он объяснил это, как своего рода ловчую
дверь, которая неожиданно открывается и проглатывает меня.
Я попросил его быть более точным. Он сказал, что невозможно быть
конкретным, говоря о "видении".
Прежде, чем я смог сказать еще что-либо, он велел мне расслабиться,
но не засыпать, и находиться в состоянии внимательности так долго, как
только смогу. Он сказал, что постель из струн сделана исключительно для
того, чтобы позволить воину прийти к определенному состоянию покоя и
хорошего самочувствия.
Драматическим тоном дон Хуан заявил, что хорошее самочувствие
являлось состоянием, за которым следует ухаживать, которое следует холить.
Состояние, с которым следует познакомиться для того, чтобы искать его.
- Ты не знаешь, что такое хорошее самочувствие, потому что ты никогда
не испытывал его, - сказал он.
Я не согласился с ним, но он продолжал настаивать, что хорошее
самочувствие является достижением, которое ищут сознательно. Он сказал,
что единственная вещь, которую я умел искать, - чувство дезориентации,
плохого самочувствия и замешательства.
Он издевательски засмеялся и заверил меня, что для того, чтобы
выполнить задачу, состоящую в том, чтобы сделать себя жалким, я вынужден
был работать самым интенсивным образом, и что большим абсурдом является
то, что я не понял возможности работать точно так же для того, чтобы
