Элихио встал и начал ходить. Он сделал пару шагов и остановился. Я
мог видеть, что он улыбается со счастливым выражением. Он попытался
свистеть. Чистого звука не получилось, но гармония была. Это была какая-то
мелодия. Она имела лишь пару переходов, которые он повторял вновь и вновь.
Через некоторое время отчетливо стало слышно насвистывание, и затем оно
стало ясной мелодией. Элихио бормотал невнятные слова. Эти слова были
словами песни. Он повторял их часами. Очень простая песня с повторами,
монотонная, и все же странно красивая.
Элихио, казалось, смотрел на что-то пока пел. Один раз он подошел
очень близко ко мне. Я видел в полутьме его глаза. Они были стеклянными
остановившимися. Он улыбался и посмеивался. Он походил и сел, и походил
еще, и пел, и стонал.
Внезапно что-то, казалось, толкнуло его сзади. Его тело выгнулось
посредине, как если бы его двигала прямая сила. Какое-то время Элихио
удерживал равновесие на носках ног, образовав из своего тела почти полный
круг. Его руки касались земли. Затем он вновь упал на пол, мягко, на
спину, вытянулся во всю длину и застыл в странном оцепенении.
Некоторое время он бормотал и стонал, затем начал храпеть. Дон Хуан
покрыл его пустыми мешками. Было 5 часов 35 минут утра.
Люсио и Бениньо спали плечо к плечу, прислонившись к стене. Мы с
доном Хуаном очень долго сидели молча. Он, казалось, устал.
Я нарушил тишину и спросил его об Элихио. Он сказал мне, что встреча
Элихио с мескалито была исключительно успешной. Мескалито научил его песне
уже при первой встрече, а это действительно необычно.
Я спросил его, почему он не разрешил Люсио принять пейот за мотоцикл.
Он сказал, что мескалито убил бы Люсио, если б тот приблизился к нему на
таких условиях. Дон Хуан признал, что он приготовил все очень тщательно
для того, чтобы привлечь своего внука. Он сказал мне, что рассчитывал на
мою дружбу с Люсио, как на центральный момент стратегии. Он сказал, что
Люсио всегда был его большой заботой и что когда-то они жили вместе и были
очень близки, но Люсио в возрасте семи лет очень серьезно заболел, и сын
дона Хуана, набожный католик, дал обет гваделупской богоматери, что Люсио
поступит в школу священных танцев, если его жизнь будет спасена. Люсио
поправился и вынужден был исполнить обещание. Он одну неделю пробыл
учеником и затем решил нарушить клятву. Он думал, что в результате этого
ему придется умереть и целый день ждал прихода смерти. Все смеялись над
мальчиком, и случай этот не забылся.
Дон Хуан долгое время не говорил. Он, казалось, был погружен в свои
мысли.
- Моя ставка была на Люсио, - сказал он, - и вместо него я нашел
Элихио. Я знал, что это бесполезно, но когда нам кто-то нравится, мы
должны должным образом настаивать, как если б было возможным переделывать
людей. У Люсио было мужество, когда он был маленьким мальчиком, а затем он
порастерял его по дороге.
- Можешь ли ты околдовать его, дон Хуан?
- Околдовать его? Зачем?
- Чтобы он вновь изменился и обрел свое мужество.
- Нельзя околдовать человека, чтоб он нашел мужество. Околдовывают
для того, чтобы сделать людей безвредными или больными, или немыми. Нельзя
околдовать так, чтобы получить воина. Для того, чтобы быть воином, надо
быть хрустально чистым, как Элихио. Вот тебе человек мужества.
Элихио мирно храпел под пустыми мешками. Было уже светло. Небо было
незапятнанной синевы. Не было видно ни одного облачка.
- Я отдал бы что угодно в этом мире, чтобы узнать о том путешествии,
которое проделал Элихио. Ты не возражаешь, если я попрошу его рассказать
мне об этом?
- Ни при каких обстоятельствах ты не должен просить его об этом.
- Но почему же? Я ведь рассказываю тебе все о своем опыте.
- Это совсем другое. Нет в тебе наклонности держать все при себе.
Элихио - индеец. Его путешествие - это все, что он имеет. Хотел бы я,
чтобы это был Люсио.
- Разве нет ничего, что ты можешь сделать для Люсио, дон Хуан?
- Нет. К несчастью нет такого способа, чтобы сделать кости для
медузы. Это была только моя глупость.
- Ты много раз говорил мне, дон Хуан, что маг не может иметь
глупость. Я никогда не думал, что ты можешь ее иметь.
- ...Возможно настаивать должным образом; настаивать, даже несмотря
на то, что мы знаем, что то, что мы делаем - бесполезно. Но прежде мы
должны знать, что наши бействия бесполезны, и все же мы должны их
продолжать, как если бы этого не знали. Это _к_о_н_т_р_о_л_и_р_у_е_м_а_я
г_л_у_п_о_с_т_ь_ м_а_г_а_.
5
Я вернулся в дом дона Хуана 3 октября 1968 г. С единственной целью
расспросить его о различных моментах, сопутствовавших посвящению Элихио.
Почти бесконечный поток вопросов возник у меня, когда я перечитывал
описание того, что тогда произошло. Я хотел получить очень точные
объяснения, поэтому я заранее составил список вопросов, тщательно подбирая
наиболее подходящие слова.
Я начал с того, что спросил его:
- Дон Хуан, я _в_и_д_е_л_ той ночью?
- Ты почти _в_и_д_е_л_.
- А ты _в_и_д_е_л_, что я _в_и_ж_у_ движения Элихио?
- Да, я _в_и_д_е_л_, что мескалито позволил тебе _в_и_д_е_т_ь_ часть
урока Элихио, иначе ты смотрел бы на человека, который сидит или лежит. Во
время последнего митота ты не заметил, чтобы люди там что-либо делали, не
так ли?
На последнем митоте я не заметил, чтоб кто-нибудь из мужчин выполнял
что-либо необычное. Я сказал ему, что могу прямо признаться: все, что я
записал в своих заметках, так это то, что некоторые из них ходили в кусты
чаще других.
- Но ты почти _у_в_и_д_е_л_ весь урок Элихио, - продолжал дон Хуан. -
подумай об этом. Понимаешь теперь, как искренен мескалито с тобой?
Мескалито никогда не был так мягок ни с кем, насколько я знаю. Ни с одним.
И все же ты не благодарен ему за его искренность. Как можешь ты так тупо
поворачиваться к нему спиной? Или, может, мне следует сказать, в отместку
за что ты поворачиваешься спиной к мескалито?
Я почувствовал, что дон Хуан опять загоняет меня в угол. Я не мог
ответить на его вопрос. Я всегда считал, что я покончил с ученичеством для
того, чтобы спасти себя, однако я не имею представления, от чего я спасаю
себя или зачем. Я захотел побыстрее изменить направление нашего разговора,
и поэтому я оставилсвое намеренье по порядку задавать составленные мною
заранее вопросы и выдвинул самый важный вопрос.
- Не можешь ли ты рассказать мне о своей контролируемой глупости? -
сказал я.
- Что ты хочешь знать о ней?
- Пожалуйста, скажи мне, дон Хуан, что же в точности представляет из
себя контролируемая глупость.
Дон Хуан громко расхохотался и громко хлопнул себя по ляжке ладонью.
- Это контролируемая глупость, - и засмеялся, и хлопнул себя по ляжке
опять.
Что ты имеешь в виду?..
- Я рад, что ты, наконец, спросил меня о моей контролируемой глупости
после стольких лет, и все же мне не было бы ровным счетом никакого дела до
этого, если б ты не спросил никогда. Все же, я избрал быть счастливым от
этого, как если б мне до этого было дело, чтобы ты спросил, как если б
имело значение то, что мне было до этого дело. Это и есть контролируемая
глупость.
Мы оба громко засмеялись. Я обнял его. Я нашел его объяснение
превосходным, хотя я и не понял его полностью.
Мы сидели, как обычно, перед дверьми его дома. Было позднее утро.
Перед доном Хуаном была куча семян, и он выбирал из них мусор. Я предложил
ему свою помощь, но он отстранил меня; он сказал, что семена - это подарок
одному из его друзей в центральной Мексике, и у меня нет достаточной силы,
чтобы прикасаться к ним.
- С кем ты применяешь контролируемую глупость, дон Хуан? - спросил я
после долгого молчания.
- Со всеми, - воскликнул он, улыбаясь.
Я чувствовал, что должен остановиться на этом моменте, и спросил его,
означает ли его контролируемая глупость, что его поступки никогда не
бывают искренними, а лишь действия актера?
- Мои поступки искренни, но они лишь действия актера.
- Но тогда все, что ты делаешь, должно быть контролируемой глупостью,
- сказал я, поистине удивленный.
- Да, все.
- Но это не может быть правдой, что каждый отдельный из твоих
поступков, есть только контролируемая глупость.
- Но почему нет?
- Это означало бы, что для тебя, в действительности, никто и ничто
ничего не значат. Возьми, например, меня. Ты имеешь в виду, что для тебя
не имеет значения, буду я человеком знания или нет, живу я или умру, или
делаю что-либо?
- Верно, мне нет до этого дела. Ты, как Люсио или кто-либо еще в моей
жизни - моя контролируемая глупость.
Я испытал редкое чувство пустоты. Очевидно, не было такой причины в
мире, почему бы дон Хуан должен был заботиться обо мне, но, с другой
стороны, я был почти уверен, что ему есть дело до меня лично; я дуал, что
иначе и быть не может, поскольку он всегда уделял мне свое неразделенное
внимание в любой момент, который я проводил с ним. Мне подумалось, что,
может быть, дон Хуан так говорит просто потому, что я ему надоел. В конце
концов, ведь я отказался от его учения.
- Я чувствую, что мы говорим о разных вещах, - сказал я. - Мне не
следовало приводить в пример самого себя. Я имел в виду, что должно быть в
мире что-нибудь, до чего тебе есть дело, в том смысле, что это не
контролируемая глупость. Я не думаю, чтоб можно было продолжать жить, если
нам, действительно, ни до чего не будет дела.
- Это относится к _т_е_б_е_. Вещи имеют значения _д_л_я_ т_е_б_я_. Ты
спросил меня о моей контролируемой глупости, и я сказал тебе, что все, что
я делаю по отношению к себе и к другим людям, - есть глупость, потому что
ничего не имеет значения.
- Я хочу сказать, дон Хуан, что если для тебя ничего не имеет
значения, то как ты можешь продолжать жить... Я, действительно, хочу
знать; та должен объяснить мне, что ты имеешь в виду.
- Может быть, это и невозможно объяснить. Некоторые вещи в твоей
жизни имеют для тебя значение, потому что они важны. Твои поступки,
определенно, важны для тебя; но для меня ни единая вещь не является более
важной и ни один из моих поступков, и ни один из поступков людей. Тем не
менее, я продолжаю жить, так как я имею свою волю, потому что я настроил
свою волю, проходя через жизнь, до таких пор, что она стала отточенной и
цельной, и теперь для меня ничего не значит то, что ничего не имеет
значения. Моя воля контролирует глупость моей жизни.
Я сказал ему, что, по-моему, некоторые поступки людей были очень
важны; я сказал, что ядерная война, определенно, была самым драматическим
примером таких поступков. Я сказал, что для меня уничтожение жизни на
замле было бы поступком чрезвычайно ненормальным.
- Ты веришь этому, потому что думаешь. Ты думаешь о жизни. _Т_ы _н_е
в_и_д_и_ш_ь_.
- Разве я чувствовал бы иначе, если бы я мог _в_и_д_е_т_ь_?
- Как только человек научится _в_и_д_е_т_ь_, он окажется один в мире,
где есть только глупость. Твои поступки, точно также, как поступки других
людей, в общем кажется важными для тебя, потому что ты научился думать,
что они важны. Мы выучиваемся думать обо всем, и затем приучаем наши глаза
видеть так, как мы думаем о вещах, на которые смотрим. Мы смотрим на себя,
уже думая, что мы важны. И так оказывается, что мы чувствуем себя важными.
Но тогда, когда человек научится _в_и_д_е_т_ь_, он поймет, что он не может
больше думать о вещах, на которые смотрит; а если он не может думать о
вещах, на которые смотрит, то все становится неважным.
