что я мог смотреть прямо на него, которое отбрасывало спокойный
однообразный беловатый свет. Прежде чем я успел поразмыслить над всеми
этими неземными картинами, я был жестоко потрясен. Моя голова дернулась и
закачалась взад-вперед. Я почувствовал, что меня поднимают. Я услышал
резкий голос и смех и увидел перед собой потрясающее зрелище - гигантская
босоногая женщина. Ее лицо было круглым и огромным. Ее волосы были
расчесаны, как у мальчика. Ее руки и ноги были гигантскими. Она подняла
меня и положила к себе на плечи, как если бы я был куклой. Мое тело вяло
свесилось. Я смотрел вниз на ее сильную спину. На ее плечах и вниз по ее
спине была сеть мелких волокон. Глядя вниз с ее плеча я опять увидел
великолепный пол. Я мог слышать, как он эластично поддается под ее
огромным весом и мог видеть следы, которые давление ее ног оставляло на
нем.
Она положила меня на живот перед каким-то сооружением, своего рода
зданием. Тут я заметил, что у меня что-то было не так с моим ощущением
глубины. Я не мог определить размеров здания, глядя на него. То оно
казалось до смешного маленьким, то, после того, как я настраивал свое
восприятие, я поражался его монументальным пропорциям.
Гигантская девица уселась рядом со мной, и пол скрипнул. Я прикасался
к ее огромному колену. Она пахла не то конфетами, не то земляникой. Она
заговорила со мной, и я понял все, что она сказала. Указывая на
сооружение, она сказала, что я тут буду жить.
Моя способность наблюдать, казалось, увеличилась, когда я преодолел
первоначальное потрясение, оказавшись здесь. Я заметил тогда, что здание
имеет четыре огромных никчемных колонны. Они ничто не поддерживали, они
находились на крыше здания. Их форма была сама простота. Они были длинными
и грациозными выступами, которые, казалось, достигали до этого пугающего,
невероятно желтого неба. Эти перевернутые колонны казались мне самой
красотой. Эстетическое чувство перехватило мне дыхание.
Колонны, казалось, были сделаны целиком, а не собраны. Я не мог
понять, каким образом. Две колонны впереди соединялись тонкой перекладиной
- монументально длинной полосой, которая, как я подумал, может служить
каким-нибудь проходом или верандой, выходящей с фасада.
Гигантская девица заставила меня скользнуть на спине в это
сооружение. Крыша было черной и плоской и покрыта симметричными дырками,
которые пропускали сквозь себя желтоватый свет неба, образуя очень сложный
рисунок. Я был действительно поражен совершенной красотой, которая была
достигнута этими точками желтого неба, видными сквозь эти точные дырки в
крыше, а также тем рисунком тени, который они создавали на великом сборном
полу. Структура была квадратной, и помимо ее выдающейся красоты, все тут
было непонятно мне.
Мое состояние экзальтации было таким интенсивным, что на мгновение
мне захотелось заплакать или остаться здесь навсегда. Но какая-то сила или
тяга, или что-то неодолимое начало тащить меня. Внезапно я оказался вне
структуры, все еще лежа на спине. Гигантская девица была тут, но тут же с
ней находилось и другое существо - женщина такая большая, что достигала
неба, и головой была на одном уровне с солнцем. По сравнению с ней,
гигантская девица была маленькой девочкой. Большая женщина была сердита.
Она ухватила сооружение за одну из колонн, подняла его, перевернула и
поставила на пол. Это был стул!
Это соображение явилось как бы катализатором. Оно выпустило какие-то
захлестывающие другие восприятия. Я прошел через серию картин, которые
были разъединены, но могли быть установлены в порядке. Последовательными
вспышками я увидел или понял, что великолепный необъяснимый пол был
соломенной циновкой, желтое небо - - потолком комнаты, солнце -
электрической лампочкой, а сооружение, которое так захватило меня было
стулом, который ребенок перевернул вверх ногами, чтобы поиграть в домик.
Передо мной мелькнуло еще одно осмысленное и последовательное видение
другого загадочного архитектурного сооружения монументальных пропорций.
Оно стояло само по себе. Оно было похоже на раковину улитки, которая стоит
вверх хвостом. Стены ее были сделаны из вогнутых плиток какого-то
странного алого материала. Каждая плитка имела бороздки, которые казались
более функциональными, чем просто для украшения.
Я рассмотрел сооружение пристально и детально и обнаружил, что оно
было как и в случае с предыдущим совершенно необъяснимым. Я ждал, что
внезапно настрою свое восприятие, чтобы раскрыть "истинную" природу
сооружения. Но ничего подобного не произошло. Затем у меня последовал ряд
перепутанных и необъяснимых "осознаний" или "находок" о здании и его
функции, которые не имели смысла, поскольку я не имел рамок, с которыми их
соотнести.
Внезапно я обрел свое обычное сознание. Дон Хуан и дон Хенаро были
рядом со мной. Я был утомлен. Я взглянул на свои часы - их не было. Дон
Хуан и дон Хенаро хихикнули хором. Дон Хуан сказал, что мне не следует
беспокоиться о времени, и что я должен концентрировать свое внимание на
том, чтобы следовать определенным рекомендациям, которые дон Хенаро мне
дал. Я повернулся к дону Хенаро, и он пошутил. Он сказал, что самая важная
рекомендация состояла в том, что мне следует научиться писать пальцем,
чтобы сэкономить на карандашах и показать себя. Они еще некоторое время
дразнили меня моими заметками, а затем я пошел спать.
Дон Хуан и дон Хенаро выслушали детали моего отчета о моем опыте,
которые я изложил по просьбе дона Хуана после того как я проснулся на
следующий день.
- Хенаро чувствует, что с тебя достаточно на этот раз, - сказал дон
Хуан, когда я закончил свой рассказ.
Дон Хенаро отозвался кивком.
- Какое значение имело то, что я испытал прошлой ночью? - спросил я.
- Ты бросил взгляд на важнейший момент магии, - сказал дон Хуан. -
прошлой ночью ты заглянул в целостность самого себя. Но это конечно
бессмысленное заявление для тебя в настоящий момент. Прибытие в
целостность самого себя очевидно не является делом собственного решения
или согласия, или собственного желания учиться.
Хенаро считает, что твоему телу нужно время, чтобы шепот нагваля
погрузился в него.
Дон Хенаро опять кивнул.
- Массу времени, - сказал он, качая головой вверх вниз. - двадцать
или тридцать лет, может быть.
Я не знал, как реагировать. Я взглянул на дона Хуана, ища объяснения.
Они оба смотрели серьезно.
- У меня действительно есть 20 или 30 лет? - спросил я.
- Конечно, нет! - закричал дон Хенаро, и они оба расхохотались.
Дон Хуан сказал, что мне следует вернуться как только мне это скажет
мой внутренний голос, и что пока что я должен собрать все те внушения,
которые они мне сделали, пока я был расщеплен.
- Как я могу это сделать? - спросил я. - Выключай свой внутренний
диалог и позволяй чему-то в тебе вытекать и расширяться, - сказал дон
Хуан. - это что-то - твое восприятие, но не пытайся разобраться, что я
имею в виду. Просто позволь шепоту нагваля вести тебя.
Затем он сказал, что прошлой ночью у меня было два набора совершенно
различных взглядов. Один был необъясним, другой был совершенно
естественным, и последовательность, в которой они произошли, указывала на
условие, свойственное всем нам.
- Один взгляд был нагваль, другой - тональ, - добавил дон Хенаро.
Я захотел, чтобы он объяснил свое заявление. Он посмотрел на меня и
похлопал меня по спине.
Дон Хуан вмешался и сказал, что первые два взгляда были нагваль, и
что дон Хенаро выбрал дерево и землю как точки ударения. Другие два были
видами тоналя, которые он сам выбрал. Одно из них было моим восприятием
мира как ребенка.
- Он казался тебе чужим миром, потому что твое восприятие еще не было
отстругано настолько, чтобы входить в желаемые формы, - сказал он.
- Именно таким образом я видел действительно мир? - спросил я.
- Конечно, - сказал он, - это была твоя память.
Я спросил дона Хуана, было ли чувство эстетического восхищения,
которое захватило меня, тоже частью моей памяти.
- Мы входим в эти точки зрения такими, как мы есть сегодня, - сказал
он. - ты видел эти сцены так, как ты их видел бы сегодня, и однако же,
упражнение было упражнением восприятия. Это было сценой времени, когда мир
стал для тебя тем, что он есть сейчас. Временем, когда стул стал стулом.
Он не захотел обсуждать другую сцену.
- Это не было воспоминанием моего детства, - сказал я.
- Правильно, - сказал он. - это было что-то еще.
- Было ли это чем-то таким, что я увижу в будущем? - спросил я.
- Будущего нет, - воскликнул он отрывисто. - будущее - это только
способ разговаривать. Для мага есть только здесь и сейчас.
Он сказал, что об этом, в сущности, нечего сказать, потому что целью
упражнения было открыть крылья моего восприятия, и что, хотя я и не
полетал на этих крыльях, я тем не менее, коснулся четырех точек, которых
было бы немыслимо достичь с точки зрения обычного восприятия.
Я начал собирать вещи к отъезду. Дон Хенаро помогал мне упаковывать
блокнот. Он положил его на дно моего саквояжа.
- Ему будет там тепло и удобно, - сказал он и подмигнул. - во всяком
случае, ты можешь быть уверен, что он не простудится.
Затем дон Хуан, казалось, переменил свое намерение относительно моего
отъезда и начал говорить о моем опыте. Я автоматически попытался схватить
свой саквояж из рук дона Хенаро, но он уронил его на пол прежде, чем я к
нему прикоснулся. Дон Хуан говорил, повернувшись ко мне спиной. Я
расстегнул саквояж и стал поспешно рыться в поисках своего блокнота. Дон
Хенаро действительно запаковал его так туго, что мне было страшно трудно
добраться до него. Наконец, я вынул его и начал писать. Дон Хуан и дон
Хенаро смотрели на меня.
- Ты в ужасной форме, - сказал дон Хуан, смеясь. - ты тянешься к
своему блокноту, как пьяница тянется к бутылке.
- Как любящая мать тянется к своему дитяти, - бросил дон Хенаро.
- Как священник хватается за свое распятие, - добавил дон Хуан.
- Как женщина хватается за свои трусы, - закричал дон Хенаро.
Они продолжали и продолжали, приводя сравнения и завывая от смеха,
пока провожали меня к машине.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОБЪЯСНЕНИЕ МАГОВ
11. ТРИ СВИДЕТЕЛЯ НАГВАЛЯ
По возвращении домой я опять столкнулся с задачей приведения в
порядок своих полевых записок. То, что дон Хенаро и дон Хуан заставили
меня испытать, стало еще более явным, когда я просмотрел прошедшие
события. Я заметил, однако, что моя обычная реакция, состоявшая в том,
чтобы месяцами находиться в ошеломлении или испуге от того, сквозь что я
прошел, не была столь интенсивной, какой она была в прошлом. Несколько раз
я намеренно старался подключить сюда свои чувства, как я делал это раньше,
спекулируя и даже жалея самого себя, но чего-то недоставало. У меня также
было намерение записать ряд вопросов, чтобы задать их дону Хуану, дону
Хенаро или даже Паблито. Проект отпал, прежде чем я за него принялся. Было
во мне что-то, что препятствовало моему вхождению в настроение вопросов и
сложностей.
Я не намеревался возвращаться назад самому к дону Хуану и дону
Хенаро, но в то же время я и не укрывался от такой возможности. Однажды,
однако, без всяких предвидений с моей стороны я просто почувствовал, что
время их повидать.
В прошлом каждый раз, когда я собирался поехать в мексику, у меня
всегда было ощущение, что я хочу задать дону Хуану тысячу важных и
