порядок тоналя. Я бы дал честное слово, что ты спасаешь его от
уничтожения. Этот страх плохо обоснован.
Больше нет ничего, что я мог бы тебе сказать, за исключением того,
что ты должен следить за каждым движением, которое делает дон Хенаро, не
опустошая себя. Сейчас ты испытываешь загружен ли твой тональ
несущественными деталями. Если на твоем острове слишком много ненужных
вещей, ты не сможешь выстоять встречу с нагвалем.
- Что со мной случится тогда?
- ты можешь умереть. Никто не способен выжить в намеренной встрече с
нагвалем без долгой тренировки. Требуются годы, чтобы подготовить тональ к
этой встрече. Обычно, если средний человек сталкивается лицом к лицу с
нагвалем, то шок бывает столь большим, что он умирает. Цель тренировки
воина состоит в таком случае не в том, чтобы обучать его колдовать или
очаровывать, а чтобы подготовить его тональ к тому, чтобы он не отключался
на ерунду. Труднейшее достижение. Воин должен быть обучен быть неуязвимым
и полностью пустым, прежде чем он сможет воспринять встречу с нагвалем.
В твоем случае, например, тебе следует перестать рассчитывать. То,
что ты делал этим утром, было абсурдным. Ты называешь это объяснением. Я
называю это бесплодной и назойливой настойчивостью тоналя иметь все под
своим контролем.
- Что делает человека готовым для того, чтобы сила предоставила ему
учителя?
- Никто не знает этого. Мы только люди. Некоторые из нас - люди,
которые научились видеть и использовать нагваль, но ничто из того, что мы
смогли достичь в нашей жизни, не может раскрыть нам планов силы. Поэтому
не у каждого ученика есть бенефактор. Сила решает это.
Я спросил его, был ли у него самого и учитель и бенефактор, и в
первый раз за тринадцать лет он свободно разговаривал о них. Он сказал,
что как его учитель, так и его бенефактор были из центральной Мексики. Я
всегда считал, что информация о доне Хуане будет ценна для моих антрополо-
гических исследований. Но в момент его откровения это как-то не имело
значения.
Дон Хуан взглянул на меня. Я подумал, что это взгляд участия. Затем
он резко изменил тему и попросил пересказать ему каждую деталь того, что я
испытал этим утром.
- Внезапный испуг всегда сжимает тональ, - сказал он, как комментарий
к моему описанию того, что я ощутил, когда завопил дон Хенаро. - проблема
здесь в том, чтобы не позволить тоналю сжаться совсем в ничто. Серьезным
вопросом для воина бывает знать в точности, когда позволить своему тоналю
сжаться, а когда остановить его. Это великое искусство. Воин должен
бороться, как демон, чтобы сжать свой тональ. И однако же, в тот самый
момент, когда его тональ сжимается, воин должен перевернуть всю эту битву,
чтобы немедленно остановить это сжатие.
- Но, делая это, разве он не возвращается назад к тому, чем он уже
был? - спросил я.
- Нет, после того, как тональ сжимается, воин закрывает ворота с
другой стороны. До тех пор, пока его тональ находится не под угрозой и его
глаза настроены только на мир тоналя, воин с безопасной стороны ограды. Он
на знакомой земле и знает все законы. Но когда его тональ сжимается - он
на ветреной стороне, и это отверстие должно быть закрыто накрепко
немедленно, иначе он будет унесен прочь. И это не просто способ
разговаривать. За воротами глаз тоналя бушует ветер, я имею в виду
реальный ветер. Это не метафора. Ветер, который может унести твою жизнь.
Фактически, это тот самый ветер, который несет все живые существа на этой
земле. Несколько лет назад я познакомил тебя с этим ветром, однако ты
воспринял это как шутку.
Он обращался к тому времени, когда он взял меня в горы и объяснил мне
некоторые особенности ветра. Однако я никогда не думал, что это была
шутка.
- Не имеет значения, воспринял ты это всерьез или нет, - сказал он,
выслушав мои протесты. - как закон, тональ должен защищать себя любой
ценой каждый раз, когда ему угрожают. Поэтому в действительности не имеет
никакого значения, как тональ реагирует для того, чтобы выполнить свою
защиту. Единственно важным моментом является то, что тональ воина должен
быть знаком с другими возможными выборами. В этом случае учитель
направляет свои усилия на полный вес этих возможностей. Именно вес этих
новых возможностей помогает сжать тональ. Точно таким же образом этот же
самый вес помогает остановить тональ, чтобы он не сжался совсем в ничто.
Он сделал мне знак продолжить свой пересказ событий утра. И прервал
меня, когда я подошел к той части, где дон Хенаро скользил взад-вперед
между стволом дерева и веткой.
- Нагваль может выполнять необычайные вещи, - сказал он - вещи,
которые могут казаться невозможными. Вещи, которые немыслимы для тоналя.
Но необычной вещью является то, что сам выполняющий не может знать, как
эти вещи происходят. Иными словами, Хенаро не знает, как он делает все
это. И он только знает, что он делает их. Секрет мага в том, что он знает,
как добраться до нагваля, но когда он туда попадает, то его догадки
относительно того, что там происходит, так же хороши, как твои
собственные.
- Но чувствуешь, когда делаешь все это?
- Чувствуешь, как будто что-то делаешь.
- Чувствует ли дон Хенаро так, как будто он ходит по стволу дерева?
Дон Хуан секунду смотрел на меня, а затем отвернул голову.
- Нет, - сказал он усиленным шепотом, - не в том смысле, как ты это
понимаешь.
Он не сказал ничего больше. Я практически удерживал дыхание, ожидая
его объяснение. Наконец, я вынужден был спросить: "но что он чувствует?"
- Я не могу сказать не потому, что это личное дело, а потому, что нет
способа описать это.
- Ну давай, - уговаривал я его. - нет ничего такого, что нельзя было
бы объяснить или осветить словами. Я считаю, что если даже и невозможно
описать что-либо прямо, то всегда возможно говорить об этом косвенно,
ходить вокруг.
Дон Хуан засмеялся. Его смех был дружеским и добрым. И однако, в нем
был оттенок насмешки и какое-то явное предательство.
- Я должен сменить тему, - сказал он. - удовлетворись тем, что
нагваль был нацелен на тебя утром. Что бы Хенаро ни делал, это была смесь
его и тебя. Его нагваль был оттенен твоим тоналем.
Я продолжал попытки и спросил его: "когда ты показываешь нагваль для
Паблито, что ты чувствуешь?"
- Я не могу объяснить этого, - сказал он мягким голосом. - и не
потому, что не хочу, а потому, что не могу. Мой тональ останавливается
здесь.
Я не хотел на него давить дальше. Некоторое время мы молчали, а затем
он начал говорить опять.
- Можно сказать, что воин выучивается настраивать свою волю. И хочет
направлять ее с точностью иголки. Фокусировать ее, где он захочет, как
если бы его воля, которая выходит из средней части его тела, была одной
единственной светящейся нитью. Нитью, которую он может направить в любое
вообразимое место. Эта нить - дорога к нагвалю. Или же я могу сказать
также, что воин тонет в нагваль через эту нить.
Как только он утонул, выражение нагваля - дело его личного
темперамента. Если воин забавен, его нагваль забавен. Если воин мрачен,
его нагваль мрачен, если воин зол, его нагваль зол.
Хенаро всегда смешит меня до упаду, потому что он - один из самых
приятных существ. Я никогда не знаю, с чем он приходит. Для меня это -
абсолютная сущность магии. Хенаро такой подвижный воин, что малейшее
фокусирование его воли заставляет его нагваль действовать невероятными
способами.
- А ты сам наблюдал, что дон Хенаро делал на деревьях? - спросил я.
- Нет. Я просто знал, потому что я видел, что нагваль был на
деревьях. Все остальное представление было для тебя одного.
- Ты хочешь сказать, дон Хуан, что подобно тому времени, когда ты
толкнул меня, и я оказался на базаре, тебя со мной не было?
- Было что-то вроде этого. Когда встречаешься с нагвалем лицом к
лицу, ты всегда вынужден быть один. Я был поблизости только чтобы защищать
твой тональ. Это моя обязанность.
Дон Хуан сказал, что мой тональ чуть не разлетелся на куски, когда
дон Хенаро спустился с дерева. И не потому, что в нагвале было какое-то
внутреннее качество опасности, а потому, что мой тональ индульгировал в
своем замешательстве. Он сказал, что одна из задач тренировки воина
состоит в том, чтобы удалить замешательство тоналя до тех пор, пока воин
не станет настолько текучим, что он сможет принять все, не принимая
ничего.
Когда я описал прыжок дона Хенаро на дерево и его прыжок с него, дон
Хуан сказал, что вопль воина является одним из наиболее важных моментов
магии, и что дон Хенаро был способен фокусировать свой вопль, используя
его как двигатель.
- Ты прав, - сказал он. - Хенаро взлетел, будучи притянут частично
своим воплем и частично деревом. Это было настоящим видением с твоей
стороны. Это было настоящей картиной нагваля. Воля Хенаро была
сфокусирована на этом вопле, и его личное прикосновение заставило дерево
притянуть нагваль. Линии были протянуты туда и сюда - от Хенаро к дереву и
от дерева к Хенаро.
Что ты должен увидеть, когда Хенаро прыгнул с дерева, так это то, что
он был сфокусирован на месте перед тобой, а потом дерево толкнуло его. Но
это только казалось толчком. В сущности, это было более похоже на
освобождение от дерева. Дерево отпустило нагваль, и нагваль вернулся
обратно в мир тоналя на то место, на котором он сфокусировался.
Во второй раз, когда дон Хенаро опустился с дерева, твой тональ не
был так ошеломлен. Ты не индульгировал столь усердно, и поэтому из тебя не
были выжаты соки, как это было в первый раз.
Около четырех часов дня дон Хуан прекратил наш разговор.
- Мы идем назад к эвкалиптам, - сказал он. - нагваль ждет нас там.
- Не рискуем ли мы, что нас увидят люди? - спросил я.
- Нет, нагваль будет держать все взвешенным, - сказал он.
9. ШЕПОТ НАГВАЛЯ
Когда мы приблизились к эвкалиптам, я увидел дона Хенаро, сидящего на
пне. Он помахал рукой, улыбаясь. Мы присоединились к нему. На деревьях
была стая ворон. Они каркали, как если бы их что-то пугало. Дон Хенаро
сказал, что мы должны оставаться неподвижными и спокойными до тех пор,
пока не успокоятся вороны.
Дон Хуан прислонился спиной к дереву и сделал мне знак, чтобы я тоже
прислонился к дереву рядом с ним, в нескольких футах слева от него. Мы оба
были лицом к дону Хенаро, который находился от нас в шести-восьми метрах.
Едва заметным движением глаз дон Хуан дал мне знак поменять ноги. Он
стоял твердо, слегка расставив ступни и касаясь ствола дерева только
верхней частью лопаток и затылком головы. Его руки висели по бокам.
Мы стояли так, наверное, около часа. Я удерживал пристальный взгляд
на них обоих, особенно на доне Хуане. Какой-то момент он мягко соскользнул
по стволу дерева и сел, все еще удерживая контакт с деревом теми же
точками своего тела. Его колени были подняты, и руки он положил на них. Я
воспроизвел его движение. Мои ноги крайне устали, и перемена позы дала им
более приятное чувство.
Вороны постепенно перестали каркать, и, наконец, в поле не
раздавалось ни одного звука. Тишина для меня была более нервирующей, чем
шум ворон.
Дон Хуан заговорил со мной спокойным тоном. Он сказал, что сумерки -
мой лучший час. Он взглянул на небо. Должно быть, уже было больше шести. Я
слышал далекие крики гусей и, может быть, индюков. Но на поле, где росли
эвкалипты, не было никакого шума. Очень долгое время не слышно было
посвиста птиц или звука крупных насекомых. День был сумрачный, и я не мог
