ассистентка дяди могла быть только скромной лабораторной крысой в
очках, а передо мной стояла юная красавица с фигурой греческой статуи и
таким правильным лицом, что можно было прийти в отчаяние. Черты ее
казались совершенными, впрочем, лоб, пожалуй, был чуть низковат, но
под ним сияли великолепные серые глаза, а обрамляли его длинные пряди
на удивление черных волос - ведь брат ее был блондином! Про нее нельзя
было сказать, что она просто красавица. Нет, она была прекрасна,
прекраснее всех женщин, каких мне только довелось видеть.
Рукопожатие ее было дружеским и коротким. Мартина сразу же
вернулась к своим расчетам.
- Я вижу, ты тоже убит, - насмешливо прошептал дядя, увлекая меня в
сторону. - Мартина разит без промаха; по-видимому, контраст с
обстановкой усиливает эффект. А сейчас, извини, мне надо закончить до
вечера работу, чтобы подготовиться к ночным наблюдениям. Ты ведь
знаешь, моих помощников нет. Встретимся за обедом, в семь тридцать.
- А она очень важна, твоя работа? - спросил я. - Мишель мне говорил о
каких-то странных явлениях...
- Странных! Эти явления опрокидывают всю нашу науку! Подумай
только: туманность Андромеды отклонилась на восемнадцать градусов от
своего нормального положения! Одно из двух: либо туманность
действительно сдвинулась, но тогда она должна развить скорость
физически немыслимую, потому что еще позавчера она была на своем
месте, либо, как думаем я и мои коллеги из обсерватории Маунт-Паломар,
свет туманности отклонился из-за какого-то феномена, которого
позавчера не существовало. И не только ее свет - лучи всех звезд,
расположенных в том же направлении, свет Нептуна и может быть, даже...
Из всех гипотез наименее глупой кажется следующая: ты, должно быть,
знаешь - впрочем, наоборот, ты, конечно, не знаешь, - что мощное поле
тяготения способно отклонить луч света. Сейчас все происходит так, как
если бы между Землей и Андромедой в солнечной системе появилась
огромная масса материи. Но она невидима, эта масса! Немыслимо, глупо,
но тем не менее это так.
- Бернар мне говорил, что на обратном пути...
- Ты его видел? Когда?
- Вчера.
- А когда он вернулся?
- Позавчера ночью, и как раз с орбиты Нептуна. Он мне тоже говорил,
что, видимо, их что-то отклонило...
- Насколько? И куда?
- Я его не спросил. Он прибежал буквально на секунду и исчез. Но этим
летом он обещал приехать.
- Этим летом! Вы слышите? Этим летом! Пошли ему телеграмму, чтобы
приезжал немедленно со всем своим экипажем и бортовым журналом. Сын
садовника съездит на почту. Может быть, в этом разгадка тайны? Этим
летом! Да что ты стоишь? Скорее!
Я выскочил из обсерватории, набросал телеграмму, и малыш Бенуа
убежал с ней в деревню. Но я так и не знаю, дошла эта телеграмма до
Бернара или нет.
Когда я добрался до дома дяди, все приглашенные к обеду были уже в
сборе. Прежде всего я поздоровался с Вандалем, который был моим
учителем, когда я еще готовился к экзаменам на аттестат зрелости.
Высокий и сутуловатый, он был совершенно сед, хотя ему шел всего сорок
пятый год. Он представил меня своему другу Массакру, низенькому
чернявому человеку с округлыми плавными жестами, и Бреффору,
костистому верзиле, мрачноватому и молчаливому.
В семь двадцать появился хозяин дома со своей свитой. В семь тридцать
мы сели за стол.
Если не считать озабоченных лиц моего дяди и Менара, обед прошел
весело. Даже Бреффор не без юмора рассказал, как ему едва-едва удалось
избежать весьма почетной, но не слишком приятной женитьбы на дочери
вождя одного племени на Огненной Земле. Что касается меня, то я был
целиком поглощен Мартиной. Когда она была серьезна, ее лицо походило
на ледяной мрамор статуи, но когда смеялась, откидывая назад голову и
отбрасывая тяжелую копну волос, бог мой, как сверкали ее глаза и как она
была хороша!
Но в тот вечер мне недолго пришлось наслаждаться ее обществом. В
восемь пятнадцать дядя встал из-за стола и кивнул Мартине. Они вышли
вместе с Менаром, и я видел через окно, как три фигурки поднимаются к
обсерватории.
КАТАСТРОФА
Кофе мы вышли пить на террасу. Вечер был тихий. Заходящее солнце
окрашивало в розовый цвет вершины гор далеко на западе. Мишель
жаловался на всеобщее пренебрежение к астрономическому изучению
планет с тех пор, как планетологи Поля Бернадака начали изучать их, как
говорится, "на местах". Вандаль рассказывал о последних открытиях в
биологии. Спускалась ночь. Над горами висела половинка луны, мерцали
звезды. С темнотой пришла прохлада, и мы вернулись в гостиную. Свет
зажигать не стали. Я сел рядом с Мишелем лицом к окну.
Малейшие подробности этого вечера сохранились в моей памяти с
удивительной ясностью, хотя с тех пор прошло столько лет! Я видел купол
обсерватории; маленькие башенки с вспомогательными телескопами четко
вырисовывались на фоне вечернего неба. Общий разговор вскоре угас, все
неторопливо беседовали парами. Я говорил с Мишелем. Не знаю почему,
но я чувствовал себя легко и счастливо. Казалось, я ничего не вешу, и не
сижу, а парю над своим креслом, как пловец в воде.
В обсерватории осветилось одно окошко, погасло и снова осветилось.
- Патрон зовет, - проговорил Мишель. - Придется идти.
Он взглянул на светящийся циферблат своих часов.
- Который час? - спросил я.
- Одиннадцать тридцать шесть. Он встал, и совершенно неожиданно это
простое движение отбросило его к стене, расположенной в добрых трех
метрах. Все были поражены.
- Черт!.. Я совсем потерял вес! Я тоже поднялся и, несмотря на все
предосторожности, врезался головой прямо в стену.
- Хорошенькое дело!
Удивленные возгласы раздавались со всех сторон. Несколько минут мы
носились по гостиной, как пылинки, подхваченные ветром. Все оказались
во власти странного и тоскливого чувства какой-то внутренней пустоты.
У меня кружилась голова. Трудно было понять, где теперь верх, где низ.
Цепляясь за мебель, я кое-как добрался до окна. Мне показалось, что я
сошел с ума: звезды отплясывали бешеную сарабанду, как пляшут их
отражения в черной воде. Они мерцали, разгорались, угасали и снова
вспыхивали, резко перемещаясь с места на место.
- Смотрите! - крикнул я.
- Конец света, - простонал Массакр.
- Похоже на то, - прошептал Мишель, судорожно цепляясь за мое
плечо.
От звездной пляски рябило в глазах; я перевел взгляд ниже и снова
вскрикнул:
- Смотрите!
Вершины гор слева от нас исчезали одна за другой, срезанные ровнее,
чем головки сыра ножом. И это надвигалось на нас!
- Сестра! - хрипло вскрикнул Мишель и бросился к двери.
Я видел, как он мчался по дорожке к обсерватории нелепыми
длинными скачками метров по десять каждый. Ни о чем не думая, не
испытывая ничего, даже страха, я машинально отмечал все происходящее.
Казалось, сверху наискосок падало огромное незримое лезвие, выше
которого все исчезало. Наверное, это продолжалось секунд двадцать. Я
слышал вокруг приглушенные возгласы гостей. Я видел, как Мишель
ворвался в обсерваторию. И вдруг она тоже исчезла! Я еще успел
заметить, как в нескольких сотнях метров ниже гора разверзлась, обнажая
все свои геологические пласты, озаренные мертвенным светом иного мира.
И в следующее мгновение катастрофа обрушилась на нас...
Дом задрожал. Я вцепился в стол, и тут окно вылетело, словно
вышибленное изнутри гигантским коленом. Чудовищный вихрь
вышвырнул меня вместе с остальными наружу, и мы покатились вниз по
склону, цепляясь за кусты и камни, ослепленные, оглушенные,
задыхающиеся.
Все кончилось через несколько секунд. Я опомнился метрах в пятистах
от дома, среди обломков дерева и осколков стекла и черепицы.
Обсерватория снова появилась, и, по-видимому, в полной сохранности.
Было сумрачно; странный красноватый свет лился сверху. Я поднял глаза
и увидел солнце, маленькое, медно-красное, далекое. В ушах у меня гудело,
левое колено вспухло, глаза застилало пеленой. Воздух казался
пропитанным неприятным чужим запахом.
Первая моя мысль была о брате. Он лежал на спине в нескольких
метрах от меня. Я бросился к нему, с удивлением ощущая, что снова обрел
вес. Глаза Поля были закрыты, из правой икры, глубоко разрезанной
осколком стекла, лилась кровь. Пока я перетягивал ему ногу жгутом,
свернутым из носового платка, брат пришел в себя.
- Мы еще живы?
- Да, ты ранен, но не опасно. Я сейчас посмотрю, что с остальными.
Вандаль уже поднимался, Массакр вообще отделался подбитым глазом.
Он подошел к Полю, осмотрел его.
- Пустяки! Жгут, пожалуй, не нужен. Крупные сосуды не задеты.
С Бреффором дело оказалось серьезнее: он лежал без сознания с
пробитым черепом.
- Его надо срочно оперировать, - заторопился хирург.
- В доме вашего дяди у меня есть все, что нужно.
Я взглянул на дом: он довольно успешно выдержал испытание. Часть
крыши была снесена, окна выбиты, ставни сорваны, но остальное как
будто уцелело. Мы перенесли Бреффора и Поля в дом. Внутри все было
перевернуто вверх дном, и содержимое шкафов валялось на полу. Кое-как
мы поставили па место большой стол и уложили на него Бреффора.
Вандаль взялся помогать Массакру.
Только тогда я вспомнил наконец о своем дяде. Дверь обсерватории
была открыта, но никто оттуда не показывался.
- Схожу посмотрю, - проговорил я и, прихрамывая, вышел.
За углом дома мне повстречался садовник Ансельм, о котором я
совершенно забыл. У него было окровавлено все лицо. Отправив его на
перевязку, я добрел до обсерватории и поднялся по лестнице. Под куполом
возле большого телескопа не было ни души. Тогда я бросился в кабинет.
Здесь взъерошенный Менар возился со своими очками.
- Где дядя? - крикнул я.
- Не знаю, - ответил он, протирая очки платком.
- Когда это произошло, они хотели выйти... Я выбежал наружу и
принялся кричать:
- Дядя! Мишель! Мартина!
Кто-то откликнулся. Обогнув завал камней, я увидел дядю, который
сидел, привалившись спиной к обломку скалы. Мартина стояла рядом,
платье ее было разорвано. Даже в тот миг я не мог не залюбоваться
красотой ее рук.
- У него вывихнута лодыжка, - пояснила она.
- А где Мишель?
- Пошел за водой к ручью.
- Что же это было, дядя? - спросил я.
- А что я могу сказать, если сам ничего не знаю! Как там остальные? Я
рассказал, что с ним произошло.
- Нужно спуститься в деревню, посмотреть, что с жителями.
- Но ведь солнце уже садится...
- Садится? Наоборот, оно встает!
- Солнце заходит, дядя. Только что оно стояло гораздо выше.
- А, так ты говоришь об этом маленьком, жалком медном фонарике?
Оглянись-ка лучше назад!
Я обернулся: там над изуродованными вершинами вставало сияющее
голубое светило. Глаза не обманывали меня: в этом мире было два солнца.
Часы на моей руке показывали десять минут первого.
СРЕДИ РАЗВАЛИН
Как ни странно было происходящее, я все время инстинктивно старался
привести его к привычным земным нормам - ураган, землетрясение,
извержение вулкана. И вдруг я оказался перед лицом немыслимого,
безумного и в то же время совершенно реального факта: я находился в
мире, где светило два солнца! Нет, я не в силах передать охватившее меня
смятение. Тщетно пытался я спорить против очевидной истины:
- Но ведь мы же на Земле! Смотри, вот гора, обсерватория, а там, внизу,
деревня...
- Я, конечно, сижу на земле! - ответил дядя. - Однако, насколько я
смыслю в астрономии, в нашей системе только одно Солнце, а здесь их
два. А я не такой уж осел, чтобы не понимать значение этого факта.
- Но где же мы в таком случае?
- Я уже тебе сказал: не знаю! Мы были в обсерватории. Вдруг она
задрожала. Я думал, землетрясение, и мы с Мартиной выбежали. С
