РОБИНЗОНЫ КОСМОСА
Франсис КОРСАК
Персонажи этой истории вымышлены, и всякое совпадение имен или
портретных черт с реальными людьми может быть только случайным.
Ф. Карсак
ПРОЛОГ
? не собираюсь писать историю катастрофы или завоевания Теллуса:
все происшедшее давно изучено и подробно изложено в трудах моего
брата. Я хочу просто рассказать о своей жизни. Может быть, вам, моим
потомкам и потомкам моих товарищей, будет интересно узнать, что
испытал и повидал человек, рожденный на другой планете и перенесенный
сюда в результате небывалого и не до конца объясненного явления. Вам,
живущим па этой планете, которую вы считаете своей по праву рождения,
трудно понять, сколько мы выстрадали, пока не преодолели отчаяния и не
поняли, какое великолепное будущее открывается перед нами.
Для чего я пишу? Наверное, сейчас лишь немногие захотят прочесть эту
книгу, потому что суть ее всем известна. Но я пишу для будущего. Я
помню, как на неведомой вам Земле, затерянной где-то в космосе,
историки ценили высоко свидетельства очевидцев. Пройдет пять-шесть
столетий, и моя книга тоже станет ценным документом, ибо это рассказ
свидетеля, который собственными глазами видел Великое Начало.
В то время, с которого начинается мой рассказ, я вовсе не был
согбенным и порой болтливым стариком. Мне было всего двадцать три
года - целых шестьдесят лет пронеслось с тех пор, как стремительный
поток! Я знаю, что стал ниже ростом, движения мои утратили былую
точность, я быстро устаю и меня мало что интересует в жизни - разве
только дети, внуки, да еще, пожалуй, геология. Мне бы посидеть да
погреться на солнышке - если так можно сказать, - ведь здесь их два! Руки
мои слишком дрожат, я не могу писать, а потому диктую повесть своему
внуку Пьеру. Мне помогает дневник, который я вел все эти годы.
Его я уничтожу, когда книга будет завершена. Все, что важно, останется
в книге. А что касается моих скромных радостей и огорчений, мне совсем
не хочется, чтобы историки копались в них с неутомимым и часто
жестоким любопытством.
Я тороплюсь. Лишь временами я останавливаюсь и гляжу в окно, за
которым колышется на ветру пшеница. И порой мне кажется, будто я
снова у себя на родной Земле. Но потом я приглядываюсь и вижу, что
деревья отбрасывают две тени.
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Немного о себе. Для вас, моих ближайших потомков, это неинтересно. Но
скоро ваши дети и дети ваших детей забудут даже о том, что я вообще
существовал. Много ли я сам знаю о собственном прадеде?
В июле 1975 года закончился мой первый год работы ассистентом на
геологическом факультете в Бордо, городе на Земле. Мне было двадцать
три, и, хотя красавцем меня не называли, скроен я был ладно. Сейчас
высохший старик кажется смешным в этом мире юных гигантов, но на
Земле мои сто восемьдесят три сантиметра и массивная фигура были не
так уж плохи. Это для вас сто восемьдесят три - всего лишь средний рост!
Если хотите знать, как я выглядел, посмотрите на моего первого внука
Жана. Я был таким же темноволосым, носатым, рукастым, и у меня были
такие же серо-зеленые глаза.
Я любил свою работу и был искренне рад, когда пополнив багаж
знаний, я покинул университет и вернулся в лабораторию, где за
несколько лет до того впервые зарисовал окаменелости. Теперь меня
забавляли ошибки студентов, которые путали близкие виды, хотя для
искушенного человека разница сразу бросалась в глаза.
Итак, подошел июль. Экзамены закончились, и мы с моим братом
Полем решили провести отпуск у нашего дяди Пьера Бурна, директора
новой, только что построенной в Альпах обсерватории. Гигантское
зеркало ее телескопа диаметром пять с половиной метров отныне
позволяло французским астрономам соперничать с их американскими
коллегами. Вместе с дядей должны были работать его помощник Робер
Менар, необычайно скромный, несмотря на свои огромные знания,
сорокалетний холостяк, и целая армия астрономов, вычислителей и
техников, которые к моменту катастрофы либо еще не прибыли на место,
либо находились в отпуске. Так что к нашему приезду в обсерватории
кроме Менара были только два дядиных ученика - брат и сестра, Мишель
и Мартина Соваж. В то время я их еще не знал.
После смерти Мишеля прошло уже шесть лет, а ваша бабушка
Мартина, как вы все знаете, покинула меня три месяца назад. Но в то
время я и не предполагал, какие чувства свяжут нас в будущем. По совести
говоря, при моем довольно замкнутом характере, я бы вполне
удовлетворился компанией дяди и брата - Менар в счет не шел - и заранее
смотрел на этих двоих как на неприятное приложение. Неприятное -
несмотря на их молодость; или, может быть, наоборот: именно из-за их
молодости! Мишелю было тридцать, а Мартине - двадцать два.
О первых признаках приближающейся катастрофы я узнал 12 июля в
шестнадцать часов. Я уже почти совсем собрался в дорогу, когда в дверь
позвонили. Я открыл и увидел перед собой моего двоюродного брата
Бернара Верилака - он был, как и я, геолог. Три года назад он участвовал
в первой экспедиции Земля - Марс, а в прошлом году отправился в новый
межпланетный полет.
- Откуда ты взялся?! - воскликнул я.
- Ниоткуда, - ответил он. - Мы прошли по эллиптической орбите за
Нептуном без посадки. Вроде кометы.
- За такой короткий срок?
- Поль хорошо поработал над нашим старым "Рони"
- теперь он делает две тысячи километров в секунду, и хоть бы что!
- Слетали удачно?
- Еще бы. Сделали кучу поразительных снимков. Зато на обратном пути
нам пришлось туго.
- Что-нибудь случилось? Непорядки?
- Да нет. Нас куда-то снесло. Поль и наш штурман-астроном Клод
Ромье уверяли, что впечатление такое, будто в нашу солнечную систему
вторглась масса материи, огромная, но совершенно невидимая. Правда,
Сигурд думает по-другому, а наш журналист Рэй Мак-Ли вообще уверяет,
что мы просто выпили лишнего в честь ухода с орбиты Нептуна, а потому
все наши расчеты никуда не годятся.
Он взглянул на свои часы.
- Шестнадцать двадцать. Мне пора идти. Счастливого тебе отпуска! А
ты когда собираешься с нами? Следующий объект - Юпитер. Там, знаешь
ли, хватит работы не только на двух геологов! Выберешь себе такую тему
для диссертации, какой еще не бывало. Ну ладно, поговорим в другой раз.
Я хочу этим летом навестить твоего дядюшку.
Дверь закрылась за ним. Если бы я знал, что нам уже никогда не
удастся свидеться! Старина Бернар... Наверное, он уже умер. Ему сейчас
было бы девяносто шесть лет. Правда, Бернар уверял, что марсиане умеют
увеличивать срок жизни почти вдвое, и, возможно, он еще жив и
странствует где-то в космосе. Но если бы Бернар знал, что предстояло мне,
он со мной наверняка не расстался! В тот же вечер мы с братом сели на
поезд и уже на следующий день часа в четыре пополудни прибыли на
место в... названия я не помню, да это и не важно.
Это была маленькая, незначительная станция. Нас ожидали.
Долговязый блондин, еще более высокий, чем я, стоял, оперевшись о
крыло автомашины. Завидев нас, он помахал рукой, подошел и
представился:
- Мишель Соваж. Ваш дядя извиняется, что не смог вас встретить, но у
него важная и срочная работа. Машина резко набирала скорость.
- Что-нибудь новое среди звездных туманностей? - спросил мой брат.
- Скорее уж, во всей Вселенной. Вчера вечером я хотел
сфотографировать туманность Андромеды - там есть недавно открытая
звезда. Расчет был сделан, я включил автоматику большого телескопа, но,
к счастью заглянул в искатель - маленькую подзорную трубу,
укрепленную параллельно с большим объективом. И что бы вы думали!
Туманность Андромеды оказалась на восемнадцать градусов в стороне от
своего нормального положения! Я ее еле отыскал...
- Как странно! - живо откликнулся я. - Вчера перед отъездом Бернар
Верилак говорил мне...
- Значит, он вернулся? - перебил Мишель.
- Да, с орбиты Нептуна. Так вот, он говорил, что либо они ошиблись в
расчетах, либо что-то отклонило корабль на обратном пути.
- Вот как? Для мсье Бурна это будет весьма интересно.
- Бернар Верилак обещал приехать этим летом, а пока я могу написать
ему, чтобы он сообщил подробности...
Мы болтали, а машина быстро мчалась по долине. Рядом с шоссе
бежала железная дорога.
- Что, поезд идет теперь до самой деревни?
- Нет, эту линию проложили недавно к заводу легких металлов,
который нам достался по наследству. Хорошо, что завод полностью
электрифицирован, иначе пришлось бы переносить обсерваторию - из-за
дыма.
- Завод большой?
- Сейчас здесь всего триста пятьдесят рабочих. Должно же быть по
крайней мере вдвое больше.
Начался серпантин: дорога поднималась к обсерватории, которая была
сооружена на вершине невысокой горы. У ее подножия раскинулась
высокогорная долина с маленькой прелестной деревушкой. Чуть выше
деревни виднелся поселок из стандартных домиков, сгрудившихся вокруг
завода. Вдаль за гребни гор уходила линия высокого напряжения.
- Ток подают заводу, - объяснил Мишель. - Для него и плотину
построили. Мы получаем электричество от этой же линии.
Возле самой обсерватории расположились дома, где жили мой дядя и
его помощники.
- Подумать только, как все изменилось всего за два года! - заметил мой
брат.
- Сегодня вечером за столом соберется большая компания: ваш дядя,
Менар, вы двое, мы с сестрой, биолог Вандаль...
- Вандаль? Я же его знаю с самого детства! Он старый друг нашей
семьи.
- Ас ним его коллега из Медицинской академии, знаменитый хирург
Массакр.
- Ничего себе имечко для хирурга! - сострил мой брат Поль. - Массакр,
"убийство"! Не хотел бы я у него оперироваться... Б-р-р!
- И напрасно. Он лучший хирург Франции, а может быть, и всей
Европы. Кстати, кроме Массакра будет один его друг и одновременно
ученик, антрополог Андре Бреффор.
- Тот самый, что занимается патагонцами?
- Да. Так что, хотя дом велик, все комнаты заняты. Едва машина
остановилась, я побежал в обсерваторию и постучался в кабинет дяди.
- Кто там?! - рявкнул он, но, увидев меня, смягчился. - А, это ты! Ну
подойди, подойди...
Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост и стиснул меня в
медвежьих объятиях. Таким я вижу его и сейчас: седая шевелюра, седые
брови, из-под которых сверкают горящие как угли глаза, матово-черная
борода.
- Добрый день! - скромно послышалось из угла. Я обернулся: худенький
Менар стоял за своим столом, заваленным листками с алгебраическими
формулами. Это был щуплый человечек в очках, с козлиной бороденкой и
огромным морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью
скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков и способный
извлекать немыслимые корни; самые дерзкие теории физики и математики
были ему так же ясны, как мне - геологические разрезы в окрестностях
Бордо. Как теоретик мой дядя, превосходный исследователь и
экспериментатор, не годился Менару в подметки. Зато вдвоем они
составляли могучую пару в области астрономии и атомной физики.
Стрекот машинки заставил меня обернуться к другому углу.
- И впрямь, надо тебя представить, - проговорил дядя. -Мадемуазель,
познакомьтесь: мой племянник Жан, шалопай, не способный проверить
цифры в ресторанном счете, позор нашей семьи!
- Почему один я позор семьи? - взмолился я. - Поль в математике
смыслит не больше меня!
- Увы, да! - согласился дядя. - И кто бы поверил, что его отец щелкал
интегралы как орехи! Род оскудевает! Но не будем судить их слишком
строго. Жан обещает стать прекрасным геологом, а Поль, я надеюсь, кое-
что понимает в своих ассирийцах.
- В индейцах, дядюшка, в индейцах!
- А какая разница? Жан, это наша ассистентка Мартина Соваж, сестра
Мишеля.
- Как доехали? - спросила девушка, протягивая мне руку.
Я пожал ее, не успев как следует прийти в себя. В моем представлении
