И это было не так уж удивительно, подумал Райнасон. Хирлайцы не имели
своей письменности - их телепатические способности делали это излишним. А
классификация материала в строго определенных рамках была свойственна
земным языкам как части менталитета землян. Такое организованное мышление
явно не было присуще хирлайцам, по крайней мере сейчас, на закате их
цивилизации. Громадные аборигены на протяжении веков влачили серое
существование, по-своему вспоминая о ярком прошлом. И их расовые интересы
в значительной степени отличались от устремлений землян.
Таким образом, если они охотно сотрудничали с исследовательской
бригадой землян по вопросам декодировки, то кто же тогда на самом деле
кому помогал?
Ладно, при прямом контакте мыслей работа должна пойти быстрее.
Райнасон посмотрел на Мару и кивнул; она включила тумблер телепатера.
Неожиданно, как если бы его окатила сокрушающая океанская волна,
Райнасон ощутил, как разум Хорнга поглощает сущность его, Райнасона. Вихрь
мыслей, воспоминаний, картин и концепций стали выливаться на него в
полнейшем беспорядке. Он вдруг отчетливо осознал нахлынувшее на него
явственное ощущение присутствия чужака, странных обрывков памяти, идей,
которые были для него непостижимы; все это одним ошеломляющим валом
накрыло его собственное сознание. Сцепив зубы, он изо всех сил боролся с
нахлынувшим на него страхом, ожидая, когда спадет эта волна.
Но она не спадала; хуже того, она консолидировалась. Когда два
сознания - хирлайца и землянина - встретились в прямой связи, они слились
в почти единое сознание. Наконец Райнасон стал замечать какую-то
последовательность во впечатлениях аборигена. Первой картинкой, которая
проявилась явственно, было видение его самого: он был маленьким и
угловатым, сидящим на несколько футов ниже Хорнга - или, вернее, своих
собственных глаз; но более того - он оказался не только светлым, но
бледным, не только маленьким, но хрупким. Видение аборигеном реальности,
даже через его собственные ощущения, было не просто визуальным или
осязательным; оно автоматически переводилось в собственные понятийные
категории Райнасона.
Запахи зала, в котором они сидели, оказались иными; температура
воздуха - более высокой. Райнасон видел самого себя, скорчившегося на
каменном сидении, и Мару, изображение которой было странным образом
искажено, протягивающую руку, чтобы успокоить его-себя. И в то же время он
мог видеть все своими собственными глазами, ощущать ее руку на своем
плече. Но ощущения аборигена были гораздо сильнее; уже сама их необычность
управляла вниманием его собственного разума.
Он распрямился - не только физически, но и ментально, и начал
осторожно пробовать разобраться со своей новой частью менталитета. Он
ощутил, что Хорнг в свою очередь также пытается медленно продвигаться по
сознанию Райнасона; его присутствие успокаивало, было мягким, несколько
непривычным, но не тревожащим. По мере того, как его мысли переплетались с
мыслями Хорнга, настоящее исчезло; это изменение составляло какой-то миг в
целых столетиях, но вскоре оно тоже прошло. Райнасон ощутил, как спадает
его внутреннее напряжение.
Теперь он уже мог продвигаться по сознанию аборигена и касаться его
непривычных уголков: концепций и суждений чуждого ему мозга, расовой
культуры и опыта. Все стало неопределенным и похожим на грезы: этот
странный землянин, возможно, не существует вовсе; пыльные обломки Хирлая
всегда были здесь, или возможно они когда-то были зелеными, но на
протяжении четырех поколений Большой Зал был таким, как и животные,
которые днем настолько быстро меняли свою внешность, что их трудно было
узнать даже с Кором, если бы его и возможно было постичь... почему? -
Этому не было объяснения. Не было никакой цели, никакой задачи, никакой
необходимости, никаких желаний, устремлений, надежд... никакого интереса.
Все должно пройти. Все проходило; возможно, уже прошло.
Райнасон изменил позу на своем сидении, пытаясь добраться до
собственного ощущения каменного сидения под собой - это было необходимо,
чтобы собственными ощущениями уравновесить видения Хорнга; ему удалось
выбраться из его мыслей, но затем он почти сразу же ринулся в них снова.
Царящий в мозгу инопланетянина хаос окружил его, но сейчас он уже
начинал узнавать себя самого в обширном спектре чужих воспоминаний. Он
попытался постепенно включиться в память - вначале в собственную память
Хорнга, насчитывавшую три столетия личного опыта, заключавшегося в
основном в ощущении ветра и сухих ног в толстом слое пыли; затем,
постепенно, к пласту расовой памяти. И вот, наконец, он отыскал ее.
Даже знания о истории планеты, которыми уже обладал Райнасон, не
помогли ему четко разместить или соотнести хоть с чем-то привычным те
впечатления, которые навалились на него безо всякой системы, покрывая одно
другое, сливаясь друг с другом, забивая друг друга. Он видел возвышающиеся
над собой дома, толпы людей, спокойно проходящих мимо него; ощущал, как их
мысли вливаются в его мозг. Он был Норгибом, ремесленником, медленно
работавшим день за днем... был Рашанахом, приближавшимся к воротам Стены и
смотрящим... Он был Логрином, обсуждавшим участок, где... он копал землю,
толкал тяжелую повозку, лежал на шкуре какого-то животного, сносил здание,
которое вскоре должно было рухнуть, учил ребенка ходить...
Вот ночная улица, из-за толстого слоя пыли напоминала сгоревший
пирог; по ее камням, индивидуально подогнанным друг к другу и истертым
тысячами ног, ступать мягко и удобно... "Завтра отправляемся в Меловой
Район, пока еще есть время..." Мысленный голос хирлайца столетней, а,
возможно, и тысячелетней давности, мертвый, но живущий в расовой памяти.
Там, в памяти, Райнасон ощущал всю личность Хорнга целиком; но этого ему
было недостаточно, и он настойчиво продвигался дальше, вглубь.
"Мурба сказал, что жрецы заберут его". "Нет никакого смысла сажать в
этом году... почва суха. Напрасный труд".
"Ребенок уже настроился воевать".
Он ощущал, как Хорнг наблюдает за ним, находясь все время рядом,
позади него... во всяком случае, где-то близко. Инопланетянин слышал и
видел вместе с ним, и был с ним рядом в качестве защитника. Райнасон
ощущал его присутствие как нечто теплое; спокойствие аборигена продолжало
действовать на него успокаивающе. Старая кожаная мать-квочка, думал он, и
Хорнга, которого он ощущал рядом с собой, это, казалось, забавляло.
Вдруг он стал Теброном.
Теброн Марл, принц Района Шахт, юный и сильный, амбициозный. Райнасон
поймал и удерживал эти впечатления; он чувствовал, как мускулы странным
образом дрожат, когда Теброн потягивался, ощущал холодный ветер,
пробиравшийся к телу сквозь вырез в накинутой на плечи хламиде. Была ночь,
и он стоял на парапете тяжеловесного каменного строения, глядя вниз на
бескрайние просторы расстилавшейся под ним равнины, усеянной то там, то
здесь огнями. Он правил всей этой землей, будет править и другими...
...Вот он снова Теброн, марширующий по равнине во главе армии.
Металлическое оружие висело на боку его воинов - неотесанные дубины и
зазубренные мечи, все срочно изготовленные в мастерских Района Шахт. Его
окружала разноголосица мысленных голосов, в них содержались ощущения
страха, гнева и скуки, тупого негодования, а также других эмоций, которые
Райнасону не удавалось четко идентифицировать. Они маршировали по
направлению к Городу, в котором находился Храм.
Он соскользнул на одну из сторон разума Теброна и оказался в самой
гуще битвы. Повсюду плотной стеной стояла пыль, взбиваемая ногами тяжелых
воинов; вдруг его дыхание стало прерывистым. Мысленные голоса орали и
визжали вокруг него, но он не обращал на них внимания. Он вскинул свою
дубину над головой с такой энергией, что она издала перекрывающий вой
ветра низкий свистящий звук. Один из защитников прорвался сквозь
окружавшую его линию, и он с сокрушительной силой опустил свою дубину на
его голову прежде, чем тот успел поднять меч. Воин в последний момент упал
на один бок и принял удар на руку. Он ощутил боль в своем собственном
сознании, но не обратил на нее внимания. Прежде, чем воин смог снова
поднять свой меч, Теброн раздробил ему голову дубиной, при этом всплеск
боли в его собственной голове прекратился. Он слышал хрюкающие звуки своих
воинов, жадно заглатывавших ртами воздух, звуки ударов оружия об оружие и
о тела воинов...
Хирлайцы не могли передвигаться так быстро, подумал Райнасон; должно
быть, так казалось Теброну. Ведь они были спокойными, медлительными
созданиями. Или они дегенерировали физически за последующие столетия? Все
еще ощущая запах пота, который распространяла битва, он снова разыскал
разум Теброна.
В городе все еще продолжался бой, но теперь он был уже далеко. Он
ощущал его своим подсознанием, направляясь к Храму. Шли уже последние бои
по очистке улиц от остатков войск священника-короля, и его личное участие
в этом уже не требовалось. Он взял город под свой контроль еще прошлой
ночью и даже спал уже в самом дворце. А теперь наступило время для взятия
Храма.
Он медленно поднимался по тяжелым, крутым ступеням; впереди него
шествовали три гвардейца, сзади - еще три. Жрецы покинули Храм, но там
могли оставаться последние защитники, а они вооружены оружием Кора...
ручным оружием, выстреливающим темными лучами, дезинтегрирующими все на
своем пути. Они опасны. Но во внутреннем дворе защитников не будет; его
гвардейцы могут остаться снаружи, чтобы справиться с ними, а он пока
войдет внутрь.
Он остановился посреди лестницы и поднял голову, чтобы осмотреть
возвышавшиеся над ним стены Храма. Они были выстроены из прочного камня, в
древнем стиле... гладкие, за исключением барельефов над входом. Барельефы
тоже были выполнены в традиционном стиле, точно копируя архитектурные
контуры на старинных зданиях, построенных тысячи лет тому назад, в тот еще
период, когда хирлайцы не развили в себе телепатические способности. Эти
символы Кора... теперь он наконец увидел их.
Завтра он осуществит массовое соединение воедино умов и передаст им
свои распоряжения о перестройке. Это значит, что придется не спать всю
ночь и готовиться к телепатии, поскольку было невозможно поддерживать
длительную телепатическую связь во всепланетном масштабе, а планы у
Теброна были обширные. Возможно, удастся найти способ продлить массовый
телепатический контакт, если только удастся продвинуть научный вызов
достаточно далеко.
Но это было проблемой завтрашнего дня. А сегодня, именно сейчас, было
совершенно необходимо, чтобы он вошел в Храм. Это было не просто символом
его вхождения во власть, но вещью до смешного тривиальной: каждый новый
правитель, который на с давних времен, с тех еще времен, какие только мог
помнить его народ, вступал во власть не иначе, как по одобрению Кора.
Внезапно эхо-шепот другого ума затронул его сознание, и он,
обернувшись направо, увидел в тени одного из гвардейцев замка, которому не
удалось надежно заэкранировать свои мысли. Теброн упал на землю и бросил
короткую команду своим гвардейцам: убить его! Тяжелые, темные фигуры
воинов ступили вперед; охранник пытался скрыться глубже в тень, но это ему
не удалось, и он был окружен.
Но он не был безоружен. Падая на ступени и скатываясь в сторону,
Теброн услышал низкую вибрацию луча дезинтегратора, проскользнувшего над
его плечом и разбившего кусок стены за спиной. Гвардейцы в тени устроили
