какой-то выход, изменив их должным образом.
Я поднял голову и встретился взглядом с профессором. И не говорите
мне после этого, что телепатии не существует!
Мы принялись за работу немедленно, усталости как не бывало. Если бы
мы хоть немного помедлили, обдумали возможные последствия - результат,
несомненно, оказался бы иным. Но нет, нам казалось, что беда, угрожавшая
человечеству, слишком страшна, чтобы медлить. И мы использовали первую же
возможность предотвратить ее.
Ведь законы, открытые физиками - не более, чем подтверждающиеся
экспериментально связи между различными явлениями окружающего нас мира.
Они верны, пока эксперимент не обнаруживает расхождения - и тогда
приходится придумывать методом проб и ошибок новые законы, пытаясь
выстроить логически непротиворечивую картину мира. Но если боги и сами не
знают, как построить мир, или если они спят, то человек может выдумывать
эти законы самостоятельно - лишь бы они не противоречили тому, что уже
открыто.
Когда боги спят, человек может вообразить богом самого себя. Но стать
богом - увы, этого человеку не дано.
Решение, найденное нами, показалось тогда блестящим. Оно было
внутренне непротиворечиво и вполне логично объясняло периодические
колебания интенсивности протонов в солнечном ветре, появившиеся в
последнее время. И оно, в общем, мало отличалось по форме от прежнего
решения, предсказывавшего катастрофу - только теперь колебания,
возникавшие в конвективном слое Солнца и аналогичных ему звезд должны были
постепенно затухать, не приводя к изменению светимости.
В начале апреля профессор вылетел в Монако на конгресс, и его доклад
был признан сенсационным. Хотя, конечно, прежняя теория приобрела бы
гораздо большую известность, ибо касалась не только специалистов, мы не
жалели об этом. Два месяца мы почивали на лаврах, не понимая в полной мере
того, что произошло. Спутниковые и наземные измерения полностью
укладывались в рамки предсказаний нашей теории, ее проверка теоретиками
всего мира пока не привела к обнаружению сколько-нибудь существенных
изъянов, и мы с профессором даже позволили себе уйти в отпуск после
изматывающей зимней и весенней работы.
Когда в последних числах мая над северным полушарием вспыхнула звезда
Ранкора, мы еще ничего не подозревали. Я лично вообще никогда не занимался
сверхновыми, а профессор уже много лет как оставил это занятие.
Но все же он прервал свой отдых на Гавайях и вернулся в Университет -
событие было слишком значительным, столь близко сверхновые не вспыхивали
по меньшей мере десять тысяч лет, и даже днем свет от нее отбрасывал
вполне заметную тень.
К тому же характеристики этой вспышки... Она была слишком не похожа
на все, наблюдавшиеся когда-либо в прошлом.
Но я не предчувствовал беды. Я спокойно наблюдал со стороны за суетой
в обсерватории, возобновив свою не требующую спешки работу по звездам
шаровых скоплений. Странно - интуиция на сей раз меня совершенно оставила.
И известие о том, что профессор Ранкор повесился в собственном кабинете
поразило меня, как гром.
Я не ожидал, не мог ожидать ничего подобного!
Он оставил свои записи. Пять страниц аккуратно выписанных формул,
полностью объясняющих поведение вспыхнувшей сверхновой в рамках
примененного нами подхода - потому-то звезда тут же и была названа его
именем. И больше он не оставил ничего, никаких объяснений своего поступка.
Но мне и не требовалось этих объяснений.
Я, один лишь я, едва ознакомившись с его записками, понял, что
толкнуло его в петлю. И я не мог решить для себя, кто из нас двоих более
ущербен - не то он, не сумевший жить с сознанием того, что его, лично его
непродуманное вмешательство в законы мироздания привело к угрозе
вселенской катастрофы, не то я, живущий с этим сознанием. Не то мы оба,
осмелившиеся заменить собою богов. Да и не в нас теперь дело - дело в том,
что до взрыва звезда Ранкора была обыкновенным желтым карликом. Совсем
таким же, как наше Солнце. На листках, оставленных профессором, было
написано 38 формул. Всего 38. Но среди пояснений была одна ссылка на
формулу номер 40. И был еще пепел от сожженной бумаги в пепельнице. Никто
не знает, что было написано на этой бумаге. Никто, кроме меня - мне не
составило труда продолжить вывод профессора в рамках развиваемой нами
теории. И получить еще две формулу - 39-ю и 40-ю. Если интерпретировать с
помощью последней формулы некоторые отклонения в солнечном ветре от
предсказаний теории обнаруженные в последние месяцы, то выводы получаются
страшные. Я сделал прикидочные расчеты. В запасе у нас не более трех лет -
через три года наше Солнце тоже превратится в звезду Ранкора.
Боги спят, и профессор Ранкор тоже предпочел уснуть навеки. А я...
Мне придется одному искупать свою вину - хотя бы попытаться сделать это.
МНЕ ЗДЕСЬ НЕ НРАВИТСЯ
- Мне здесь не нравится, - сказал он голосом, полным уныния.
- Почему? - старательно удивился я. - По-моему, городок у нас
неплохой.
С улицы донесся звук выстрела, и он вздрогнул, плеснув пива себе на
брюки. Я сделал вид, что ничего не заметил, и, повернувшись к стоящему за
стойкой Клемпу, спросил:
- Адвокат Кабриди еще не заходил?
- Нет, Гайт. Я слышал, его утром застрелили. Ты разве не знаешь?
- Неужели? - я изобразил некоторое удивление. - А кто?
- Говорят, ребята Макирра. Всадили в него с десяток пуль, пока он
садился в свой кар.
- Говорил я ему, что не стоит с ними связываться, - сказал я и,
повернувшись к Лиммелю, добавил вполголоса: - Не повезло вам, приятель.
Через Кабриди можно было бы сбыть ваши камешки.
Вид у Лиммеля был никудышный. Даже в полумраке бросались в глаза
бледность его лица и затравленный взгляд. С ним можно было кончать, но я
не торопил события. Я слишком устал за этот проклятый день, мне не
хотелось трогаться с места, хотелось расслабиться и еще немного посидеть в
прохладе, потягивая казенное пиво и дымя казенными сигарами. И мне
доставляло какое-то мстительное удовольствие наблюдать, как на бледном
лице Лиммеля временами появлялась заискивающая полуулыбка, когда он ловил
на себе мой взгляд.
- Да, Гайт, чуть не забыл, - сказал мне Клемп доверительным шепотом.
Я и не заметил, как он подошел сзади. - Тут забегал паренек от Яглафа. Они
ищут какого-то типа в белом плаще. Просили свистнуть, если объявится.
Клемп умеет шептать так, что слышно на другом конце города. Бедняга
Лиммель окаменел и стал медленно погружаться под стол.
- Да вроде я видел какого-то чудака в белом плаще, - поспешил сказать
я. - Часа два назад он садился в кар напротив лавки Литса.
- Интересно, на что он надеялся. По дороге на Патинку Яглаф всегда
был хозяином.
- Спасибо, что вы меня не выдали, - одними губами сказал Лиммель,
когда Клемп вернулся к себе за стойку.
- Не стоит, приятель. Просто я не очень люблю Яглафа. Как стал его
племянник шефом полиции, так все этому мяснику с рук сходит.
- Ну у вас тут и порядки, - Лиммель тяжело вздохнул. - Ну как можно
так жить? На улице показаться боязно.
- Порядки как порядки, - буркнул я. - Не хуже, чем в других местах.
Порядки ему наши, вишь, не нравятся, со злобой подумал я. Ну и сидел
бы тогда дома. И слово-то какое выбрал - боязно. Вот-вот в штаны со страху
наложит, а туда же - боязно ему. Сказал бы еще "небезопасно".
- Нет, я просто не понимаю, - вдруг быстро заговорил он. - Ну как
вообще можно так жить? С утра до вечера пальба, убийства, насилие,
перестрелки...
- Ночью еще хуже, - флегматично вставил я.
- ...полиция преступников покрывает, убитый лежит прямо на улице и
все проходят мимо...
- Приедут из морга, заберут. Это их забота.
- Но я же не смогу здесь жить! - воскликнул он и закрыл лицо
ладонями. Я не стал его разубеждать. Он был совершенно прав. Он здесь жить
не сможет, это совершенно точно.
А ведь сперва он показался мне стоящим человеком.
Когда рано утром я вышел на него у заброшенных складов, то поначалу
даже подумал, что он и сам, без моей помощи способен выкрутиться. Его
белый плащ был вымазан в грязи, руки покрыты ссадинами, он сильно хромал
на правую ногу, но в глазах его я не заметил ни малейшего следа паники.
Это меня и обмануло. И только полчаса назад, когда, сидя напротив меня в
этом погребке, он снова попытался сглотнуть таблетку, я понял, в чем дело.
Хуже нет, когда человек переходит на такие средства. Значит, он не верит в
себя и готов на любой поступок, чтобы только избавиться от давящего
чувства страха. Нет, он конечно не сможет здесь жить. Просто потому, что
такие люди здесь не нужны.
В склады его загнали ребята Яглафа. Я поставил свой кар у ворот и,
приоткрыв одну створку - они там с незапамятных времен не запирались -
вошел во двор. Солнце еще не встало, но уже совсем рассвело, и я сразу
заметил его в проходе между строениями, что идут параллельно Шестой улице.
Но вида не подал. В таких делах никогда не следует проявлять инициативу -
у него могло быть оружие.
Я пересек двор, достал из кучи старых досок, что лежала у стены,
отделявшей двор от пустыря, лопату и банку для червей и начал копать.
Земля там жирная, потому что раньше у стены был разбит цветник, и даже
сейчас среди зарослей лебеды и иван-чая можно наткнуться на чахлый тюльпан
или нарцисс - но только по весне, пока сорняки еще не пошли в рост. А
червям что цветы, что лебеда - все едино, и довольно быстро я накопал их
изрядное количество. А этот тип в плаще все не выходил.
Наконец, мне это надоело. Я спрятал лопату, взял банку в правую руку
- если надо, я и с левой стреляю неплохо, но обычно этот народ чувствует
себя спокойнее, когда правая рука чем-то занята - и насвистывая двинулся к
воротам. Бедные червяки, сколько я вас накопал под этой стеной, и все
недосуг выпустить вас обратно, когда минует надобность.
По сторонам я не смотрел. Если он не выйдет сейчас, значит вообще не
выйдет, и придется действовать другими методами. Но он своего шанса не
упустил.
- Извините, - услышал я сзади неуверенный голос. - Я, кажется,
заблудился.
Я медленно повернулся и впервые как следует разглядел его. Он был
среднего роста, на вид довольно щуплый, и, к счастью, ничего не держал в
руках. Не люблю я, когда они что-то держат. И белый плащ его не показался
мне таким уж чудным, хотя здесь, конечно, так не одеваются. А акцент - что
ж, смешно было бы, если бы он говорил без акцента.
- Эт-то точно, - сказал я. - Как вы сюда попали?
- Я... я перелез через ту стену, - он говорил неуверенно, но
спокойно. Это и ввело меня в заблуждение. Если бы он разговаривал, как
сейчас, дрожащим от страха голосом, я не стал бы терять на него времени. -
Видите ли, в меня стреляли... некоторым образом, - добавил он несуразную
фразу.
- По-моему, в вас стреляли самым натуральным образом. Я слышал
выстрелы со стороны Патинки.
- Это там? - спросил он, кивнув в сторону дальнего угла двора.
- Ну конечно. Как вы там оказались?
- Это довольно трудно объяснить. Я не понимаю, почему в меня
стреляли.
- Ваш плащ, - сказал я флегматично.
- Что?
- У вас плащ белого цвета. А вы забрели на рассвете на землю Яглафа -
чего же удивляться? Сами виноваты.
- Но я же не знал... Послушайте, если я нарушил какой-то закон, я
готов понести наказание или уплатить штраф. Зачем же меня убивать?
Очень нужен здесь его штраф. А наказание - если всех их наказывать,
