--------
Глава 3. Принц Ольденбургский
Принц Ольденбургский стоял, задумавшись, над прудом гагринского парка,
как Петр над водами Балтийского моря. Он стоял, слегка опершись на палку
огромным, все еще поджарым, несмотря на возраст, телом.
Александр Петрович был не в духе. Свита вместе с адъютантом, в
количестве шести человек, стоявшая рядом на длинной и широкой, как
петербургский проспект, парковой аллее, всей своей позой выражала готовность
броситься выполнять любой его приказ, как, впрочем, и разбежаться во все
стороны.
Свита молча следила за принцем. Сам же принц следил за черным
австралийским лебедем, бесшумно скользившим по воде в его сторону. Казалось,
маленький пиратский фрегат бесстрашно атакует императорский крейсер, то есть
самого принца.
Это был старый яростный самец, рвавшийся в драку с молодым соперником,
стоявшим на воде в двух шагах от Ольденбургского. Молодой лебедь, изогнув
свою бескостную шею, с глупой беспечностью рылся красным пасхальным клювом у
себя под крылом.
Был чудный солнечный день начала октября. Легкая тень принца падала на
воду. Молодой лебедь, стоя в его тени, продолжал рыться клювом под крылом.
Александр Петрович вдруг подумал, что молодой лебедь потому и беспечен
сейчас, что чувствует его отеческую тень. Возможно, так оно и было.
Между тем старый забияка, выгнув копьевидную голову, приближался к
берегу. "Заклюет, сволочь", -- подумал принц, когда тот, не снижая скорости
и не меняя своих воинственных намерений, вплыл в его тень. Принц
Ольденбургский с неожиданным проворством пригнулся и ударил палкой по воде
перед самым носом старого самца. Тот остановился и возмущенно вскинул
голову. Потом он вытянул шею и, уже не продвигаясь, попытался дотянуться до
своего беспечного соперника. Принц Ольденбургский палкой надавил ему на шею
и с трудом оттолкнул упрямо тормозящее, тяжелое тело лебедя. После этого он
еще несколько раз ударил палкой по воде, и старый самец, несколько
охлажденный ртутными брызгами, посыпавшимися на него, повернул обратно,
чтобы взять разгон для новой атаки.
Розовый пеликан Федька дремал на искусственном островке, положив на
крыло тяжелый меч клюва. Иногда он открывал глаз и без особого любопытства
следил за происходящим. Так умная, уважающая себя собака иногда сквозь
дремоту послеживает за щенячьей возней.
Огромный белый лебедь-шипун, привлеченный шумом воды, осторожно
приблизившись, проплыл мимо принца. Было странное противоречие между
белоснежным величием его царственно скользящего тела и выражением алчного
любопытства его глупенького глаза, увенчивающего божественную шею. Хаос
мировой глупости и жестокая глупость всех женщин глядели из этого глаза.
Лебедь, которого защищал принц, так и не заметив опасности, продолжал
сладострастно рыться у себя под крылом.
Александр Петрович выпрямился и вздохнул. Сейчас он с особенной тоской
вспомнил, что ему не хватало в последние недели. Он вспомнил мягкие, сильные
пальцы своей массажистки Элеоноры Леонтьевны Картуховой или Картучихи, как
ее обычно называли гагринцы, да и сам принц, когда бывал шутливо или,
наоборот, сердито настроен.
Почти месяц назад он приказал ей пребывать под домашним арестом и ни
под каким предлогом не появляться на улицах местечка под угрозой высылки в
отдаленные места, потому что открылось безобразное коварство этой женщины.
В те дни принц был занят хлопотами, подготовляя гостиницу к приезду из
Петербурга фрейлин императрицы Александры Федоровны. Тогда же неожиданно
запил, вернее, с неожиданной широтой запил бывший солдат Преображенского
полка, промышлявший в местечке крысиным ядом и мочегонными средствами. Когда
один из собутыльников бывшего преображенца спросил, откуда у него столько
денег, тот проговорился, что Картучиха закупила у него крысиного яда для
отравления прибывающих фрейлин, которые, кстати, так и не прибыли.
Преображенец спьяну проговорился, собутыльник с похмелья донес. И хотя
Александр Петрович не вполне поверил, что Картучиха и в самом деле
собирается отравить фрейлин императрицы или, по крайней мере, одну из них,
которую он якобы собирается прельстить, но сама попытка шантажировать его
таким образом привела принца в законную ярость.
В прошлом Картучиха была массажисткой и любовницей принца, совмещая эти
две естественно перерастающие одна в другую должности. Но в последние годы
ей все чаще приходилось ограничиваться массажами по причине мирного угасания
страсти стареющего принца. Ему уже было за семьдесят.
Картучиха, думая, что принц охладел именно к ней, бешено его ревновала
и особенно утонченными массажами пыталась восстановить свою вторую
должность.
Никогда раньше принц Ольденбургский не чувствовал себя после этих
массажей столь освеженным и бодрым, но отнюдь не для любовных утех, а для
деятельности государственной, чего эта дура, без которой он уже не мог
обойтись, никак не могла понять.
Александр Петрович сам никогда не был ни гулякой, ни развратником и
терпеть не мог таковых. Он и с Картучихой сблизился из-за телесной
необходимости, потому что когда-то горячо любимая жена его, принцесса
Евгения Максимилиановна, уже долгие годы разбитая параличом, влачила
слабоумное существование.
Бог с ней, с этой Картучихой, баба она и есть баба, но разве в
Петербурге его понимают? Царь, которого Александр Петрович, несмотря на все
его слабости, так нежно любит, постоянно вводится в гиблые заблуждения
придворными интриганами. Сколько своевременных и прекрасных начинаний было
испорчено из-за того, что люди, окружающие его, свою личную корысть ставят
выше интересов империи, чем так ловко пользуются для своей агитации
иуды-социалисты.
Когда в начале века он пришел к царю с проектом создания на
Черноморском побережье климатической станции с тем, чтобы со временем
превратить ее в кавказскую ривьеру, царь с неожиданной быстротой согласился
с его предложением. Потом-то Александр Петрович догадался, что они таким
образом просто хотят избавиться от него в Петербурге. Александр Петрович
знал, что его при дворе считают чудаком за то, что он всегда, не взирая на
лица, со всей откровенностью верноподданного высказывал свои мысли о
средствах к спасению царя и государства Российского. Все Ольденбургские
принцы были такими, и все считались чудаками.
Принцы Ольденбургские принадлежали к гольштейн-готторпской линии
Ольденбургского дома. Они -- прямые потомки Георга-Людвига Гольштинского,
вызванного на русскую службу императором Петром Третьим. При Екатерине они
несколько зачахли и даже как бы отчасти возвратились в Германию,
демонстрируя преданность Петру Третьему, но позже всегда были на виду и
всегда считались чудаками. С тех давних пор они, как водится, обрусели с
запасом, продолжая, однако, пребывать в чудаках.
Так дед Александра Петровича, принц Георгий, будучи
генерал-губернатором нескольких губерний, и притом дельным
генерал-губернатором, писал стихи. Мало того, что он их писал, он их еще и
печатал на всеобщее обозрение, неизменно посвящая стихи собственной жене,
великой княгине Екатерине Павловне, что было почти неприлично.
Александр Петрович не забыл, как посмеивались при дворе над его отцом,
Петром Георгиевичем, когда тог предложил покойному Александру Третьему
объявить торжественным манифестом, что отныне вместе с императорской короной
и скипетром будет храниться под общим колпаком экземпляр свода законов.
Но что тут было смешного в этом благороднейшем и полезнейшем
предложении, господа? Это был бы великий манифест, означавший, что отныне
свод законов в пределах Российского государства так же свят, как
императорская корона. Разве не от беззакония и злоупотреблений, ничего
общего не имеющих с поистине общенародной идеей самодержавия, зашаталась
Россия? Разве не они дают ядовитую пищу социалистическим горлопанам?
Для создания кавказской ривьеры принц Ольденбургский выдвинул весьма
действенный аргумент, заключавшийся в том, что русские толстосумы будут
ездить в Гагры вместо того, чтобы прокучивать свои деньги на
Средиземноморском побережье. Но даже сам этот достаточно важный расчет был
только тонким тактическим ходом. Истинная пламенная мечта принца, пока
тщательно скрываемая от всех, заключалась в том, что он здесь, на
Черноморском побережье, внутри Российской империи, создаст маленький, но
уютный остров идеальной монархии, царство порядка, справедливости и полного
слияния монарха с народом и даже народами. (Словно нарочно, для удобства
эксперимента, берег был богат многообразием чужеродцев.)
И вот выросли на диком побережье дворцы и виллы, на месте болота разбит
огромный "парк с насаждениями", как он именовался, порт, электростанция,
больница, гостиницы и, наконец, гордость принца, рабочая столовая с двумя
отделениями: для мусульманских и христианских рабочих. В обоих отделениях
столовой кухня была отделена от общего зала стеклянной перегородкой, чтобы
неряхи-повара все время были на виду у рабочих.
Это было личное изобретение принца, которое там, в Петербурге, тоже
могло показаться смешным. Но бунт на броненосце "Потемкин", не забывайте,
господа, начался с кухни!
И все-таки венец всего сделанного принцем здесь -- лучшее в Европе
пожарное депо, где каждый инструмент пронумерован, а наиболее отважные и
сильные жители местечка снабжены особыми бляхами с соответствующим номером,
чтобы в случае пожара не метаться, не хватать что попало, а бежать к месту
бедствия со своим инструментом.
Наиболее ценные здания местечка были снабжены дырчатыми трубопроводами,
расположенными в середине потолка каждого помещения. В случае пожара, по
замыслу, в эти трубы должна была под большим давлением накачиваться вода,
чтобы сбивать пламя не только снаружи, но, подобно неожиданному
кавалерийскому рейду в тылы врага, уничтожать его изнутри. Потомственный
преображенец, участник турецкой кампании, принц знал толк в таких вещах.
Правда, пожары в Гаграх, как в турецкой бане, случались крайне редко,
но на то и санитарные меры. Санитария -- великая вещь! Недаром принц
Ольденбургскии в свое время возглавлял комиссию по борьбе с чумой.
Что и говорить, местечко процветало под неусыпным отеческим глазом
Александра Петровича. И в дни празднеств в парке с насаждениями он всегда
был в гуще народа, озаренный огнями фейерверков, многочисленных и в то же
время не представляющих пожарной опасности ввиду их строгой направленности в
сторону моря, кстати, самой могучей противопожарной стихии. И в дни бедствий
он всегда был с людьми, личным примером воодушевляя растерянных и слабых
духом. Так, недавно, когда наводнение прорвало плотину на Жоекваре, не он ли
первым с ротой верных преображенцев бросился в воду, так что свите ничего не
оставалось, как последовать за ним?
Да, только личным примером можно воодушевить нацию, как учил и
продолжает учить нас Великий Петр, сам неутомимый труженик на троне.
Впрочем, личный пример принц Ольденбургский нередко подкреплял личной
палкой, в ее прямом петровском предназначении гулявшей по спинам всех этих
полицеймейстеров, канцеляристов, нагловатых инженеров, а иногда и до
генералов добиралась его поистине демократическая палка.
Но, разумеется, не только на простолюдинов старался воздействовать
личным примером принц Ольденбургский. Нет, его деятельность была отчасти
