спины своими стрелами.
Братья дружно расхохотались, а друзья Джамхуха заметно приуныли.
-- Друзья мои, -- крикнул Джамхух, -- выше головы! Неужели вы не
понимаете, что он нарочно так говорит, чтобы ослабить наш дух!
-- Нарочно-то оно нарочно, -- сказал Объедало, кивая на частокол, -- но
слова его кое-чем подтверждаются, Джамхух!
-- Начинаются испытания на умственную сноровку! -- крикнул старший
великан. -- Какой порок души самый подлый?
Все притихли, и даже золотоголовая Гунда перестала есть помидоры.
-- Самый подлый порок души, -- сказал Джамхух, -- это нечистоплотность
души, потому что в условиях этого порока возможны все остальные пороки.
-- Правильно, правильно! -- Гунда захлопала в ладоши. -- Хотя я не
понимаю, почему это так, но я все ответы знаю заранее!
-- Ты не вмешивайся, -- заметил старший великан. -- Да, ответ
правильный. У нас все честно. Второй вопрос, -- сказал старший великан. --
Какое животное самое стыдливое в мире?
Воцарилось напряженное молчание. Друзья Джамхуха страшно волновались за
него.
-- Из тех животных, что водятся в наших краях, или вообще? -- не
выдержал Объедало.
-- Какое животное самое стыдливое в мире? -- повторил великан, не
удостаивая вниманием Объедалу и в то же время показывая, что он задает
глупые вопросы.
-- Овца, -- наконец сказал Джамхух, -- самое стыдливое животное. Она
прикрывает свой зад чадрой собственного курдюка.
-- Правильно, Джамхух! -- воскликнула Гунда и снова захлопала в ладоши.
-- До чего же ты умный! Так бы я тебя и расцеловала!
-- Гунда, веди себя прилично, -- сказал старший великан и стал
шептаться с братьями.
Спутники Джамхуха явно повеселели, а Силач, потирая руки и воинственно
поглядывая на братьев-великанов, подмигнул друзьям:
-- Четверых беру на себя.
-- Какого человека в мире следует считать самым храбрым? -- прозвучал
наконец третий вопрос. Братья-великаны на трудность этого вопроса возлагали
самые большие надежды.
Но как раз этот вопрос для Сына Оленя оказался очень легким.
-- Самый храбрый в мире человек, -- сразу же ответил Джамхух, -- это
такой человек, кто выбросил из своей жизни всякую хитрость.
-- Правильно, -- мрачно согласился старший из великанов, и по его
глазам было видно, что сам он из тех, которые если что и выбрасывают из
своей жизни, то уж никак не хитрость. Старший великан, пошептавшись с
братьями, сказал: -- Мы и так знали о мудрости Сына Оленя... Переходим к
телесной сноровке. Вот перед вами гранитная глыба. Или Джамхух одним ударом
кинжала перерубит ее, или наши кинжалы перережут ваши глотки.
Прекрасная Гунда от волнения перестала есть помидор. Она прошептала
одними губами:
-- Бедный Джамхух, если б ты знал, что достаточно волоском из моих кос
провести по лезвию кинжала, как камень расколется от его прикосновения.
Слухач уловил ее шепоток и мгновенно передал его Ловкачу. Ловкач прошел
мимо Гунды и, словно отмахиваясь от комаров, незаметно вырвал волосок из ее
косы и, подойдя к Джамхуху, незаметно провел волоском по лезвию кинжала.
Джамхух подошел к гранитной глыбе и с такой вдохновенной силой ударил по ней
кинжалом, что искры посыпались из гранита, и глыба раскололась на две части,
сверкая на разломе вкраплинами кварца. Джамхух, сам пораженный силой своего
удара, замер над распавшейся глыбой, а потом, всовывая кинжал в ножны,
сказал:
-- Видно, в человеке заложены неимоверные силы, о которых он не
подозревает. Надо обдумать это.
-- Ну что ж, -- помрачнел старший великан, -- видно, дело идет к
свадьбе. Попробуем вас на обжираловке и на опиваловке.
-- Это мы можем, -- сказал Объедало, облизываясь.
-- Горло пересохло, пить хочется, -- добавил Опивало.
И тут братья-великаны зарезали двух быков, развели огонь посреди двора,
целиком зажарили быков на огромных вертелах, вынесли столы и поставили на
них зажаренных быков. По одну сторону сели хозяева, по другую -- гости.
Одного быка разделали и разделили всем поровну, а другого оставили про
запас. Только все приступили к еде, как Объедало, дожевывая свою порцию,
подсел ко второму быку. Отрезая ножом огромные ломти мяса от туши быка, он
за час целиком его съел, и лишь начисто обглоданный скелет быка остался на
столе. Взглянув на великанов сквозь ребра обглоданного быка, Объедало
сказал:
-- Ку-ку! Не будет ли добавки?
-- Добавки?! -- удивились великаны и стали переглядываться.
-- С обжираловкой у вас все в порядке, -- объявил старший великан, --
посмотрим, как у вас с опиваловкой.
Два брата великана вынесли из винного подвала тридцативедерную амфору с
вином, прислонили ее к столу и сказали:
-- Пробуйте, вино будем пить по вашему выбору. Это красное. Не
понравится -- вынесем амфору с белым вином.
Опивало подошел к амфоре и подмигнул Силачу:
-- Подсоби-ка, браток!
Силач приподнял амфору, осторожно наклонил ее и начал вливать вино в
разинутый рот Опивалы. Минут через пятнадцать, к великому изумлению
великанов, Силач запрокинул амфору, и последняя струйка вылилась в рот
Опивалы. Силач откатил опустевшую амфору, а Опивало, утираясь, посмотрел на
великанов и сказал:
-- Ну что? Красное вино неплохое. Попробуем теперь белое.
-- Тридцативедерную амфору на пробу?! -- воскликнул старший великан. --
Нет, у них с опиваловкой обстоит еще лучше, чем с обжираловкой.
-- Протестую, -- вскинулся Объедало, -- обжираловка ни в чем не
уступает опиваловке.
Братья-великаны заметно погрустнели и стали о чем-то перешептываться.
Друзья Джамхуха окончательно взбодрились.
-- Если что не так, -- громко сказал Силач, -- считайте, друзья, что
пятерых великанов я рядком уложил посреди двора. Ты, кажется, спешил, --
напомнил он старшему брату великанов, -- не пора ли тебе уходить?
-- Я откладываю свои дела, -- мрачно ответил тот. Он услал куда-то
одного из своих братьев, и тот через некоторое время возвратился с древней
старухой.
Старший великан представил ее друзьям.
-- Это старуха по прозвищу Страусиная Нога, -- сказал он. -- Сейчас мы
проверим вас на проворство. Пусть ваш Скороход побежит наперегонки с нашей
старухой.
-- Но где же мы будем бежать? -- засмеялся Скороход, добродушно глядя
на старуху.
-- Вот южные ворота, -- сказал старший великан, -- до самого моря здесь
открытое место. Двадцать тысяч шагов туда и столько же обратно.
-- Нехорошо, -- возразил Джамхух, -- старую женщину заставлять бегать,
как девчонку.
-- Это не ваша забота, -- ответил старший великан, и все пошли к южным
воротам.
-- Прямо-таки мне жалко эту старушенцию, -- сказал чувствительный
Скороход, когда они вышли за ворота. -- Она похожа на мою бабушку, а я
должен с ней бежать наперегонки.
По знаку старшего великана старуха Страусиная Нога и Скороход побежали.
Безобразно вскидывая мускулистые ноги, старуха мчалась за Скороходом, при
этом, к удивлению друзей Джамхуха, не очень от него отставала. Правда,
Скороход то и дело оборачивался, не в силах скрыть улыбки при виде столь
престарелой, но все еще очень бодрой соперницы. Вскоре бегуны скрылись из
глаз, и оставшиеся, поглядывая на солнце, стали их дожидаться. Но они что-то
слишком долго не возвращались.
А между тем вот что случилось с бегунами. Скороход, добежав до моря,
сел на песок в ожидании старухи. Наконец она прискакала, уселась возле
Скорохода и, тяжело дыша, проговорила:
-- Уморилась я, сынок, пожалей меня. Все равно ты проворней. Давай
лучше посидим на теплом песочке, и я поищу у тебя в волосах. А потом побежим
назад.
-- Хорошо, Страусиная Нога, -- сказал Скороход, -- недаром я заметил,
что ты похожа на мою бабушку. В детстве я так любил полежать на коленях у
бабушки, а она в это время искала у меня в волосах. Но бедная моя бабушка
умерла...
-- Вот и полежи, -- ласково промурлыкала Страусиная Нога, придвигаясь к
нему поближе, -- а я поищу у тебя в волосах.
Скороход разлегся на песочке, положив голову на колени старухе, и она
стала искать у него в волосах. Пригретый солнцем, под мерный шум волн
Скороход уснул. Этого-то Страусиной Ноге и надо было. Оказывается, под
фартуком у нее были припрятаны курица и зерна проса. Она достала пару
пригоршней и густо посыпала ими голову Скорохода. А потом вытащила курицу, и
та стала склевывать зерна с его головы. Старуха осторожно переложила голову
Скорохода на песок. Он себе спит, а курица поклевывает зерна у него в
голове, и ему во сне кажется, что это Страусиная Нога ищет у него в волосах.
И вот Страусиная Нога припустила назад, вскидывая свои безобразные
мускулистые ноги, а Скороход все спит, а старуха уже настолько приблизилась
к дому великанов, что ее стало хорошо видно, а Скороход все спит.
Великаны громкими, радостными криками начали приветствовать и
взбадривать ее.
-- Ну еще немного поднажми! -- орали они и свистели.
-- Слухач! -- воскликнул Джамхух. -- Послушай, что там случилось?
Слухач приник головой к земле.
-- Я слышу храп, который доносится с моря. Остроглаз, поставив
козырьком ладонь над глазами, сказал:
-- Да, он лежит на берегу, а курица что-то склевывает у него с головы.
А что -- не могу разобрать.
-- Дело за тобой! -- крикнул Джамхух, видя, что старуха уже совсем
приблизилась.
Остроглаз быстро вынул из колчана стрелу, приладил ее к тетиве, натянул
тетиву, тщательно прицелился и спустил стрелу. Стрела, просверкнув в
воздухе, долетела до моря и вонзилась в курицу. Курица забилась и ударами
крыльев по голове Скорохода разбудила его. Скороход вскочил, не понимая,
куда делась старуха, откуда взялась пронзенная стрелой курица и почему его
голова посыпана зернами проса. Он замотал головой, стряхивая зерна и остатки
сна. Тут он понял, что Страусиная Нога его обманула.
-- Хайт!!! -- вырвалось у него гневное абхазское восклицание. Он
сдернул с ног жернова, вскочил и с быстротой ветра помчался назад.
Через несколько мгновений он обогнал старуху и так разогнался, что чуть
не перелетел через ворота, но тут Силач схватил его на лету и, ставя на
землю, сказал:
-- Друзья, считайте, что пятеро уже рядком лежат посреди двора, а
остальные сбежали.
Вскоре, тяжело дыша, прибежала и старуха.
-- Молодец, Страусиная Нога, -- зло прошипел старший великан, -- на
таких состязаниях и второе место почетно.
-- Я сделала все, что могла, -- сказала старуха, с трудом переводя
дыхание.
-- Ах ты, старая обманщица! -- крикнул Скороход. -- Сейчас же пойди и
принеси мои жернова, раз мне из-за тебя пришлось их бросить.
Тут старуха стала ругаться, что Скороход не чтит абхазские обычаи, по
которым старого человека надо уважать, а не держать его на побегушках. Но
Сын Оленя вступился за Скорохода.
-- Абхазцы потому и чтут старость, -- сказал он, -- что старость, по
нашим понятиям, возраст мудрости, справедливости, несуетности. А старость,
сама не уважающая себя, не достойна уважения других. Раз ты суетилась и
обманывала нашего Скорохода, пользуясь его доверчивой чувствительностью,
посуетись еще немного и принеси его жернова.
Старуха посмотрела на братьев-великанов.
-- Ступай, ступай, -- сказал старший, -- раз ты ни на что другое не
пригодна.
И старуха Страусиная Нога, ворча, поплелась в сторону моря.
-- Где только вы ее выкопали? -- спросил Объедало.
-- Да здесь в лесу живет, -- морщась, сказал один из братьев, --
местная ведьма. Иногда помогает нам по хозяйству, иногда по ведьминским
