в оперенье второго, а перо второго в оперенье первого. Делал он это
настолько ловко, что голуби, ничего не замечая, спокойно сидели на ветке,
безмятежно поводя головками в разные стороны.
На глазах у изумленного Джамхуха и его друзей все три голубя стали
черно-сизо-белыми.
Мало того, что человек менял перья с необыкновенной ловкостью, он это
делал со вкусом, с чувством цвета и соразмерности.
И только в последний раз, когда человек вживил бывшему белому голубю
черное перо, голубь что-то почувствовал и стал клювом почесывать то место,
куда он вставил перо.
Человек спрыгнул с нижней ветки хурмы на землю. Тут голуби его заметили
и взметнулись в небо, рябя на солнце и как бы удивляясь новому оперению друг
друга.
Человек из-под руки следил за взмывающими в небо голубями.
Одно черное перо слетело и, трепыхаясь в воздухе, медленно падало на
землю.
-- Видите, -- промолвил человек, обернувшись к Джамхуху и его друзьям,
-- слетело как раз то перо, которое я вживлял в последний раз. Рука устала,
бывают и у меня промашки.
-- Чудо, -- сказал Джамхух, -- как это ты ухитряешься незаметно для
голубя выдернуть перо и вживить его другому голубю!
И тут человек, вместо того чтобы, в свою очередь, подивиться чудесам
Джамхуха, вдруг воскликнул:
-- Да, такого ловкача, как я, поди поищи!
-- Я, например, Джамхух -- Сын Оленя, -- сказал Джамхух, -- но ни о чем
таком даже помыслить не могу.
-- Неудивительно, -- отвечал Ловкач, -- я же сказал, что второго, как
я, ловкача во всей Абхазии не найдешь!
Тут воцарилось неловкое молчание. Объедало попытался прервать его.
-- С тобой говорит, -- сказал он Ловкачу, -- тот самый знаменитый
Джамхух -- Сын Оленя.
-- Ас вами говорит, -- отвечал Ловкач, нисколько не смутившись, -- тот
самый знаменитый Ловкач, сын Ловкача...
-- Неужели ты не слышал про знаменитого Джамхуха -- Сына Оленя? --
спросил Слухач.
-- Неужели вы не слышали про знаменитого Ловкача, сына Ловкача? --
ответил Ловкач вопросом на вопрос.
-- Ну, это уж слишком, -- сказал Силач и, грозно потирая руки,
подступился к Ловкачу.
-- Если уж Силач потирает руки, -- заметил Скороход, обращаясь к
Ловкачу, -- лучше бы ты был Скороходом, как я.
-- Стойте, друзья! -- сказал Джамхух, становясь между Силачом и
Ловкачом. -- Я чувствую, что слава начинает меня портить. Это так, хотя и не
совсем так. Джамхух от славы, видно, портится, но не совсем портится, потому
что знает, что портится. И оттого, что я чувствую, что начинаю портиться, я
перестаю портиться. Однако, перестав портиться, я перестаю следить за собой
и начинаю снова портиться. К сожалению, такова жизнь. Жизнь -- это
бесконечная склонность к порче, но, что особенно важно, друзья, и
бесконечная склонность удерживаться от порчи.
-- Ой, что-то мудреное ты сказал, -- промолвил Ловкач и вдруг, быстро
сунув руку за пазуху, поймал там блоху и протянул ее Силачу. -- На, --
сказал он ему.
-- Зачем мне блоха? -- растерялся Силач.
-- Ты же, говорят, Силач, вот и убей ее.
-- Да ты никак смеешься надо мной! -- вспыхнул Силач.
-- Шутка, -- сказал Ловкач и, отщелкнув блоху, спросил у Джамхуха: -- А
это правда, что скифы умеют блоху подковать?
-- Да, -- кивнул Джамхух, -- слухи о том, что скифы могут подковать
блоху, подтверждались много раз очевидцами. Скифы -- удивительный народ. Они
умеют подковать блоху, но лошади у них часто ходят неподкованными. Лошадей
подковывать им неинтересно.
-- Слушай, Джамхух, -- сказал Ловкач, -- я пойду с тобой. Оказывается,
с тобой занятно.
-- Еще бы! -- в один голос воскликнули друзья Джамхуха.
Джамхух объяснил ему цель своего путешествия и предупредил об
опасностях, связанных с ним.
Ловкач охотно присоединился к друзьям Джамхуха, и они пошли дальше.
На следующий день на лесной лужайке они увидели охотника. Тот стоял с
луком в руке и, задрав голову, смотрел в небо. Джамхух и его спутники тоже
стали смотреть в небо, но ничего там не заметили.
-- Что ты видишь, охотник? -- спросил Джамхух.
-- Разве вы не видите, -- отвечал охотник, взглянув на Джамхуха и его
спутников, -- что орел загнал на седьмое небо трех голубей? Голубей с таким
необычным оперением я никогда не видел. Я их пожалел и поразил орла стрелой.
Сейчас он падает и уже опустился до шестого неба.
-- Это голуби Ловкача, -- сказал Джамхух, -- и это знак Великого
Весовщика, что человек может быть творцом природы, если он делает это с
добрыми намерениями. Но каково зрение охотника! Я дальше первого неба ничего
не вижу, а он видит, что делается на седьмом небе!
-- Ничего особенного, -- пожал плечами охотник, -- я всего лишь
Остроглаз... Вот если б вы увидели...
-- Больше ни слова, -- сказал Джамхух, -- я и есть Джамхух -- Сын
Оленя... Ради Великого Весовщика ни слова о моей мудрости.
-- Но хотя бы то, что за пять дней, это правда? -- спросил Остроглаз.
-- Не за пять, а за два, но не в этом дело, -- сказал Джамхух.
-- Я пойду с тобой, Джамхух, -- проговорил Остроглаз, -- я не буду
дожидаться, пока упадет орел с моей стрелой. У меня в колчане достаточно
стрел, авось я тебе пригожусь.
Джамхух рассказал ему о цели своего путешествия, и Остроглаз
присоединился к друзьям Джамхуха.
На следующее утро они вышли из леса и оказались вблизи дома великанов.
Дом был огорожен частоколом, на колья которого были нахлобучены
человеческие черепа.
Друзья остановились, удрученные этим мрачным зрелищем. Вдруг чья-то
рука со стороны двора стала деловито снимать с кольев изгороди черепа. Сняв
восемь черепов, рука эта больше не появлялась над изгородью.
-- Ох, не нравится мне, -- сказал Объедало, -- что освободилось восемь
кольев, как раз по числу наших голов.
-- Да и черное перо, потерянное голубем, ничего хорошего нам не сулит,
-- добавил Опивало.
-- В случае чего троих-то я возьму на себя, -- сказал Силач. -- Но с
остальными как быть?
Джамхух понял, что спутники его подавлены этой хитрой уловкой
великанов.
-- Друзья мои! -- бодро воскликнул Джамхух. -- Видно, они за нами
следят из-за изгороди. Они заранее пугают нас. Но если они нас пугают,
значит, они не уверены в себе. Поэтому смелей! Единственное, чего я боюсь,
-- это плюхнуться при виде красавицы Гунды. Силач, стой рядом со мной и
незаметно поддерживай меня, если я не выдержу красоты Гунды. Вперед, и да
хранит нас Великий Весовщик Нашей Совести! Будьте все начеку! Слухач, снимай
глушилки со своих ушей!
Только друзья приблизились к воротам, как они со скрипом распахнулись и
оттуда вышли семь братьев-великанов. Они были огромны, а на их свирепых
лицах почему-то посверкивали маленькие, хитрые глазки злых карликов.
-- Кто вы? -- загудел страшным голосом старший из великанов. -- Куда
путь держите?
-- Я Джамхух -- Сын Оленя, -- сказал Джамхух, -- а это мои друзья. Я
пришел сватать вашу сестру, красавицу Гунду.
-- Сватать, конечно, можно, -- опять загудел старший брат, -- только
знаете ли вы условия?
-- Примерно знаем, -- сказал Джамхух.
-- Условия такие, -- продолжал старший брат, -- три вопроса по сноровке
твоего ума. Эти вопросы нам составил византийский мудрец. А потом испытания
для тебя и твоих друзей по телесной сноровке. Сами понимаете, нам,
братьям-великанам, нелегко расстаться со своей единственной любимой сестрой.
Да и знать мы хотим, что она вышла замуж за достойнейшего из женихов.
-- Постараемся выполнить ваши условия, -- сказал Джамхух.
-- Тогда добро пожаловать, -- показал старший брат рукой на ворота, что
отчасти выглядело и как приглашение на частокол.
Они вошли в широкий зеленый двор, посреди которого высился длинный
гладкий шест неизвестного назначения. Недалеко от шеста лежала гранитная
глыба. В остальном двор был как двор, только очень большой.
Джамхух сильно волновался и в то же время жадно искал глазами красавицу
Гунду.
Вдруг в доме отворилась дверь, и оттуда вышла девушка изумительной
красоты.
Улыбаясь Джамхуху, она спустилась с крыльца и села на стул,
поставленный посреди двора одним из братьев, который до этого успел войти в
дом. К ногам сестры он придвинул корзину, наполненную красными
древнеабхазскими помидорами.
-- Здравствуй, Джамхух -- Сын Оленя! -- сказала прекрасная Гунда,
улыбаясь Джамхуху. -- Я много наслышалась о тебе. Надеюсь, твое сватовство
будет удачней, чем у этих горемык, что скалятся с нашего частокола. Я знаю о
твоей мудрости, но у тебя и походка красивая, недаром ты Сын Оленя! И сам ты
такой приятненький, что я тебя прижала бы к себе и съела, как помидор.
-- Почему как помидор? -- радостно удивился Джамхух. Она была
очаровательна. Красота ее волновала Джамхуха, но все же не так сильно, как
портрет. Во всяком случае, терять сознание он не собирался.
-- Потому что я больше всего на свете люблю наши древнеабхазские
помидоры, -- отвечала золотоголовая Гунда. -- Братья меня кормят соловьиными
мозгами и русалочьей икрой, но я больше всего люблю помидоры. Тебя это не
будет смущать, если ты женишься на мне?
-- Нет, -- воскликнул Джамхух, восхищаясь милым простодушием Гунды, --
ешь себе помидоры, сколько тебе хочется.
-- Спасибо, Сын Оленя, -- сказала Гунда и, достав из корзины помидор,
надкусила его. -- А то во-он тот жених, чей череп торчит на четвертом колу
справа от ворот, угрожал мне: "Я хазарский князь. Как только женюсь на тебе,
я отучу тебя от этой грубой привычки". А я ему говорю: "Ты сначала выполни
условия моих братьев, а потом будешь помыкать мной..." Сын Оленя, ты,
говорят, мудрый, ты приятный, и я хочу выйти за тебя замуж. Пожалуйста,
постарайся все сделать как надо. Мне так надоело жить вечной девственницей,
окруженной черепами своих женихов!
-- Для тебя, любимая Гунда, я сделаю все, что могу, -- сказал Джамхух
и, обращаясь к своим друзьям, смущенно переминавшимся посреди двора,
добавил: -- Интересное наблюдение. Когда я увидел портрет прекрасной Гунды,
я потерял сознание. А когда увидел живую сладкоглазую Гунду, я не потерял
сознание, хотя она мне очень понравилась. Значит, искусство сильнее жизни.
Так и должно быть. Оно показывает человека в этой жизни и намекает на
будущую и предыдущую его жизни. И когда мы смотрим на портрет человека,
нарисованный настоящим художником, мы как бы видим его во всех трех жизнях.
Поэтому впечатление от портрета должно быть сильнее, чем от самого живого
человека...
-- Ну что, -- перебил тут его старший великан, -- мы будем твои
проповеди слушать или начнем испытания?
-- Начнем, -- сказал Джамхух, глядя на золотоголовую Гунду и
наслаждаясь ее красотой.
-- Прежде чем задавать вопросы, -- предупредил старший великан, -- я
хочу дать моим братьям несколько распоряжений по хозяйству.
-- Пожалуйста, -- сказал Джамхух, глядя на Гунду, стыдливо уплетающую
помидор и от этого еще больше хорошеющую, -- так я готов ждать целую жизнь.
-- Братья мои! -- воскликнул старший великан. -- Я, наверное, до конца
испытаний уйду, неотложное дельце ждет меня. Так что слушайте мои
распоряжения. Запомните, в какой очередности нахлобучивать на изгородь
черепа. У самых ворот нахлобучьте череп Джамхуха: мудрой голове первое
место. Остальных в порядке присоединения к Джамхуху. Так будет справедливо.
Череп Скорохода поместите между его жерновами. Так будет забавно. А вот
этого стрелка с луком пока не трогайте. Мы приспособим его почесывать нам
