человеческую речь за двадцать тысяч шагов, но ведь всему есть предел.
Объедало покраснел от своей неловкости.
-- Прости, Слухач, -- сказал он, -- просто я соскучился по той...
-- Заткнись! -- перебил его Опивало. -- Знаем, по ком ты скучаешь! Сами
семейные, но блюдем абхазские обычаи -- о своих чувствах к жене молчим.
-- Друзья мои, не спорьте, -- сказал Джамхух, -- лучше я вам расскажу
притчу о трех карманщиках.
-- Это другое дело! -- воскликнул Слухач, поспешно вытаскивая пробки из
ушей.
-- На диоскурийском базаре, -- начал Джамхух, -- где бывает очень много
народу, особенно когда показывает фокусы индусский факир или когда торговец
сцепится с покупателем, в толпе так и шныряют карманщики. Всех карманщиков я
разделяю на три вида. Для ясности понимания я буду говорить о них как о трех
карманщиках, которые залезли в мой карман и чью воровскую руку я поймал в
своем кармане. Первый карманщик, пойманный с рукой, сунутой в мой карман,
говорит: "Джамхух, клянусь Великим Весовщиком, больше никогда не буду лезть
в карманы! Не зови стражника!" Ты можешь пожалеть его и не позвать
стражника, но он конечно, нарушит клятву и снова полезет в чужой карман.
Второй карманщик, пойманный с рукой, сунутой в твой карман, бледнеет от
гнева и говорит: "Сегодня ты меня опозорил, Джамхух, но завтра я тебя
опозорю!" И если у него будет возможность, он тебя опозорит и отомстит.
Такие бывают гордые карманщики. Но есть еще один вид карманщика, самый
зловредный. Когда ты ловишь его за руку, сунутую в твой карман, он кричит:
"Как тебе не стыдно, Джамхух! Неужели ты не понимаешь, что я случайно залез
в твой карман!" -- "Как же можно случайно полезть в чужой карман?" --
спрашиваешь ты его. "Очень просто, Джамхух, -- убеждает он тебя, -- мы
стояли, стиснутые толпой, я хотел полезть к себе в карман и случайно попал в
твой". Тогда я, продолжая сжимать его руку, сунутую в мой карман, говорю
ему: "Хорошо, ты случайно полез в мой карман. Но почему ты взял оттуда три
серебряные монеты, которые ты сейчас стискиваешь в своем кулаке? Значит, у
тебя в кармане тоже были три серебряные монеты и ты их можешь показать?" Тут
он на миг задумывается и говорит; "Нет у меня в кармане трех серебряных
монет. Но именно поэтому, приняв твой карман за свой, я очень удивился, что
там лежат монеты, и думаю: дай-ка я посмотрю, что это за монеты оказались в
моем кармане! -- И тут он вдруг начинает кричать на весь базар: -- Люди
города, послушайте, что говорит Джамхух! Он говорит, что я, как вор, полез к
нему в карман! Люди города, подойдите и послушайте, что говорит Джамхух!" И
тут ты уже не выдерживаешь и думаешь: наверное, он в самом деле случайно
полез к тебе в карман. Не может быть, чтобы он злонамеренно полез к тебе в
карман и сам же звал свидетелей. И тебе становится стыдно, и ты стараешься
скорее от него избавиться и уходишь, а он еще кричит тебе вслед: "Что,
бежишь, Джамхух? Стыдно стало доброго человека чернить! То-то же!" Вот так
еще бывает на свете в нашем благословенном краю. Все карманщики плохи, но
этого, последнего, истинно говорю вам, бойтесь больше всех остальных! Он вас
ограбит и опозорит на весь мир!
-- До чего противный, -- сказал Силач, -- я бы его прихлопнул, как
комара!
Так они шли, разговаривая о всякой всячине, а к вечеру очутились возле
села, жителей которого Джамхух не уважал, потому что это было единственное
село Абхазии, где люди до того испоганились, что, не стыдясь друг друга,
держали у себя рабов. У самого входа в село Джамхух со своими друзьями
свернул с дороги, чтобы даже не встречаться с людьми этого села. Но как раз
поблизости от того места, где они сворачивали, стоял, постругивая ножом
палочку, один из жителей села.
-- Путники! -- окликнул он их. -- Что это вы обходите наше село? Уже не
брезгуете ли вы нами?
-- Брезгуем, -- ответил Джамхух, -- и сам знаешь почему. Весовщику
Нашей Совести нечего взвешивать, когда он занимается людьми вашего села.
-- Надо же ему на ком-то отдохнуть, -- дерзко бросил житель этого села,
-- вот он и отдыхает за наш счет. А то мы все боимся, как бы он не
надорвался, взвешивая вашу совесть. Ха! Ха! Ха!
-- Джамхух, -- сказал Силач, потирая руки, -- можно я его как следует
проучу?
-- Не надо, -- остановил Джамхух, -- они сами от безделья скоро
перережут друг друга.
Так они миновали это село, стоявшее на караванной дороге и развращенное
работорговцами, провозившими здесь рабов с Северного Кавказа в Рим и
Византию.
К полудню следующего дня друзья вышли к большому абхазскому селу под
названием Дал. Это было во всех отношениях хорошее село, но здесь жил
молодой князь, приторговывавший рабами. Он был племянником бездетного
абхазского царя и уже привык к своей безнаказанности.
У входа в село их встретили старейшины.
-- Добро вам, путники! -- сказали они. -- Кто вы и куда держите путь?
Не встречался ли вам Джамхух -- Сын Оленя? Говорят, он идет в нашу сторону.
-- Я и есть Джамхух -- Сын Оленя, -- признался Джамхух. -- Знаю,
зажиточно ваше село и трудолюбиво. Лучшие винограды Абхазии созревают в
ваших виноградниках. Но также знаю, что ваш молодой князь приторговывает
рабами. А это позор! Образумьте его, пока не поздно!
И тут совестливые старейшины покраснели и опустили головы.
-- Правда твоя, -- сказал самый старший из них, -- тайно, по ночам
приторговывает рабами наш князь. Но торгует он рабами из чужеземных народов.
Ну разве что иногда его люди прихватят зазевавшегося эндурца.
-- Неважно, кем торгует, -- рассудил Джамхух, -- абхаз, продающий раба,
-- это уже порченый абхаз. Сегодня он торгует зазевавшимся эндурцем, а
завтра возьмется за своего абхаза.
-- Ох, и не верю я, -- сказал Опивало, -- в зазевавшегося эндурца.
Скорее весь мир зазевается, прежде чем найдется хоть один зазевавшийся
эндурец.
-- Нет худшей заразы, чем рабство, -- продолжал Джамхух. -- Представьте
такое: скажем, моя пересохшая обувь давит ногу. Можно сказать -- стопа моей
ноги в рабстве. Оттого, что стопа моей ноги в рабстве, все тело мое
чувствует неудобство. Оттого, что тело мое чувствует неудобство, у меня
портится настроение, и, значит, душа моя теряет равновесие и правильное
отношение к людям. Вот точно так же, если червоточина рабства завелась в
деревне, душа ее жителей теряет равновесие и справедливое отношение к людям.
-- Ты прав, Джамхух, -- сказали старцы, -- твоя мудрость -- наша опора.
Но наш царь ради племянника обещал построить в нашем селе храм Великому
Весовщику Нашей Совести. Ради добра, которое принесет храм людям нашей
деревни и окрестным деревням, мы терпим баловство князя работорговлей.
-- Мудревато, да внутри вата, как говаривал один проезжий скиф, --
отвечал Джамхух. -- Храм, воздвигнутый на лукавстве, -- это лавка менялы, и
больше ничего. Неужели вы думаете, Весовщик Нашей Совести этого не знает? По
старым законам высшая власть села -- народная сходка. И если она осудит
князя, он должен ей подчиниться. Народ царю платит подать и отдает сынов для
войска. Больше народ царю ничем не обязан. Высшая власть села -- народная
сходка. Если абхазы забудут об этом, они будут наказаны провидением.
-- И уже, кажется, наказаны, -- сказал старейший из старейшин. --
Странное чудо случилось в нашем селе. Ни один прорицатель не может разгадать
его значения. И мы всем этим опечалены. У нашего односельчанина, почтенного
торговца вином, в двадцативедерном кувшине завелась рыба. Она плещется в
кувшине и иногда, высовывая голову, поет застольную песню "Многие лета". Ну,
то, что она поет, это понятно. В кувшине с вином она, конечно, опьянела и
поет. Но нас удивляет и печалит, как-как?! -- рыба могла попасть в кувшин с
вином. Такого отродясь ни один абхаз не слыхал.
-- Ладно, -- сказал Джамхух, немного успокоившись, -- пойдем посмотрим.
-- Не означает ли рыба, плещущаяся в кувшине, -- спросил один из
старцев, когда они шли к дому виноторговца, -- что нас враги покорят и
сбросят в море к рыбам?
-- Не означает, -- сказал Джамхух. -- Но кто слышал, как она поет?
-- Как она поет, кое-кто слышал, -- отвечали старейшины. -- Но как она
плещется в кувшине, видели мы сами своими глазами.
Они пришли к хозяину самых богатых виноградников села, и тот повел их в
сарай, где у него были зарыты в землю кувшины. Хозяин открыл крышку одного
из них, и Джамхух вместе с друзьями заглянул в него. Темно-красная
поверхность вина колебалась. Чувствовалось, что в кувшине ходит какое-то
живое существо.
-- Может, перелить вино из кувшина, -- сказал хозяин, -- чтобы поймать
рыбу?
-- А зачем переливать, -- развел руками Опивало, -- я сейчас приналягу
и доберусь до рыбы.
Не успел хозяин опомниться, как Опивало лег перед кувшином и, сунув
туда голову, стал пить вино, постепенно углубляясь в кувшин, что явно не
нравилось хозяину, хотя он вместе со старейшинами был поражен такими
способностями Опивалы.
-- Зачем было выпивать? -- бормотал хозяин, стараясь из-за головы
Опивалы заглянуть в кувшин. -- Можно было перелить в амфору.
А между тем Опивало, усердствуя, уже наполовину влез в кувшин, и было
похоже, что он скоро свалится в него.
-- Сдается мне, -- сказал один из старейшин, обращаясь к Джамхуху, --
что этот твой человек сам скоро заплещется в кувшине и запоет с рыбой в два
голоса!
-- Зачем было вообще выпивать, -- сказал хозяин, уже даже не пытаясь
заглянуть в кувшин через голову Опивалы, -- вон у меня сколько пустых амфор.
-- Ничего, -- заметил Джамхух, -- он не свалится в кувшин. Силач,
подержи его за ноги.
Силач схватил за ноги Опивалу, продолжавшего углубляться в смысл
кувшина и легко одолевавшего этот смысл.
Вдруг из кувшина раздалось пение застольной песни "Многие лета".
-- Кто поет? -- спросили сверху.
-- Вино поет, -- загадочно ответил Опивало, продолжая углубляться в
смысл кувшина.
-- Можно было перелить, -- в последний раз сказал хозяин и безнадежно
махнул рукой.
-- Допил! -- наконец раздался голос Опивалы из глубины кувшина.
-- Лови рыбу! -- крикнул Силач, сидя на корточках перед кувшином.
Он держал за щиколотки обе ноги Опивалы одной рукой и равномерно двигал
ею, чтобы тот мог достать дно кувшина в любой части.
-- Поймал! -- загудел Опивало, и Силач мигом вытащил его наверх.
В руках Опивалы билась большая, порозовевшая от пребывания в вине
форель.
-- Форель?! -- удивились все, словно ожидали совсем другую рыбу.
-- Сейчас она у меня запоет! -- воскликнул Объедало и, выхватив форель
у Опивалы, откусил ее до хвоста, а хвост почему-то протянул Опивалу.
-- Я выпил, а ты закусил? -- слегка обиделся Опивало и почему-то вручил
хвост хозяину вина.
-- Зачем? -- спросил хозяин, вовсе ничего не понимая, потому что все
еще горевал по поводу опустевшего кувшина.
-- Да, -- сказал Объедало, с видом знатока дожевывая форель, --
оказывается, форель, вымоченная в вине, даже в сыром виде очень вкусна.
Говорят, именно с тех пор ценители вкусной еды стали жарить форель,
предварительно вымочив ее в вине.
-- Все ясно, -- сказал Джамхух, обращаясь к хозяину, -- форель --
речная рыба. Только вместе с речной водой она могла попасть в кувшин. Ты
подливаешь воду в вино. Скорее всего ты это делаешь ночью. Ночью ты черпанул
в амфору воду из реки вместе с форелью и, не заметив этого, перелил в
кувшин.
-- Земляки, не взыщите! -- взмолился виноторговец, продолжал держать в
