оленят, кормила его молоком.
Старый Беслан принес мальчика к себе домой, крепко привязал его
веревкой к тяжелой кухонной скамье, чтобы он не сбежал, но поближе к очагу,
чтобы он не зябнул. Стояла осень, а мальчик был голым, и старому Беслану
казалось, что мальчик может замерзнуть.
Со всего Чегема приходили люди полюбоваться ребенком, жившим с оленями.
Мальчик ужасно тосковал по своей оленьей семье и ничего не ел целых пять
дней. Старый Беслан давал ему хлеб, мед, сыр. Он приносил ему свежей травы,
просяной соломы, но мальчик ничего не ел -- ни человеческой еды, ни еды
травоядных.
А люди приходили, рассаживались на скамьях вокруг него, гадали, откуда
он, кто он и что все это предзнаменует. К вечеру пятого дня старый Беслан
принес ему охапку ореховых веток, шелестящую желтеющими листьями, и бросил
ее у ног мальчика, надеясь, что, может быть, он соблазнится этим козьим
лакомством. И тут мальчик вдруг заговорил человеческим голосом, потому что
человек ко всему привыкает, он привыкает даже к людям.
-- Ты бы мне еще охапку папоротников принес, -- сказал он старому
охотнику. -- Лучше дай мне молока... козьего, раз у вас нет оленьего...
Тут чегемцы страшно удивились, что мальчик заговорил по-человечьи, хотя
до этого не уставали удивляться, что он ничего не говорит человеческим
языком.
Старый охотник дал ему большую глиняную кружку молока, мальчик выпил
его и стал говорить с людьми.
-- Сначала отвяжите меня, -- сказал мальчик, -- я теперь никуда не
убегу. Видно, судьба мне жить с вами, с людьми.
-- Чей ты сын? -- спросили чегемцы. -- Давно ли ты попал в лес?
-- Не знаю, -- сказал мальчик, -- я людей никогда не видел. Меня
мать-олениха ребенком нашла в кустах и выкормила.
-- Как?! -- удивились чегемцы. -- Ты никогда не видел человека, а сам
разговариваешь с нами, да еще на нашем, абхазском языке? Разве такое
слыхано?
-- Слыхано, раз слышите, -- сказал мальчик. -- Вы за пять дней мне
здесь все уши прожужжали. К концу второго дня я уже все понимал, что вы
говорите. Дело в том, что олени говорят глазами. И я понимаю язык глаз. И
вы, люди, когда говорите ртом, одновременно говорите глазами. И хотя не все
то, что вы говорите ртом, совпадает с тем, что вы говорите глазами, я,
сравнивая то и другое, научился понимать значение слов, которые вы говорите.
-- Чудо-мальчик! -- воскликнули чегемцы. -- Божий сын!
-- Придется мне наказать своего пастуха-грека, -- вдруг сказал один из
чегемцев. -- Он у меня целый год пастушит и до сих пор не может говорить
по-абхазски!
-- Глупец, -- мальчик поглядел на него своими большими оленьими
глазами, -- он же не знает языка глаз, потому ему трудно быстро заговорить
на чужом языке.
-- Откуда ты узнал, что он глупец?! -- поразились чегемцы,
переглядываясь. Они в самом деле считали этого своего земляка самым глупым
человеком Чегема.
-- Сначала по глазам, -- пожал плечами мальчик, -- а потом и по его
словам.
И тут вдруг старый охотник Беслан расплакался.
-- Чегемцы, -- сказал он, -- вы знаете, как погибли трое моих сыновей.
Жена моя умерла от горя, оплакивая их. Наш бог, Великий Весовщик Нашей
Совести, послал мне этого мальчика в утешение, чтобы было кому радовать меня
на старости лет и было кому закрыть мне глаза в смертный час.
-- Не плачь, -- сказал мальчик и, подойдя к старому охотнику, прижался
к нему, отчего тот еще сильней расплакался. -- В прошлом году, -- добавил
мальчик, -- когда волк зарезал моего брата-олененка, мама-олениха долго
плакала. Мне ужасно больно, когда кто-нибудь плачет. Я буду утешать твою
старость, но дай мне слово никогда не охотиться на оленей!
-- Клянусь моими погибшими сыновьями, -- воскликнул старый охотник, --
я никогда не буду больше охотиться на оленей!
-- Хорошо, -- сказал мальчик, -- я всегда буду жить с тобой... Дайте
мне одно из человеческих имен, раз вы без этого не можете.
-- Нарекаю тебя Джамхухом, -- произнес старый охотник, -- в честь моего
младшего сына.
-- Джамхух -- Сын Оленя, -- сказали чегемцы, -- так будет лучше.
Они еще долго сидели в доме старого охотника, а потом разошлись,
разнося весть о мальчике, воспитанном оленихой и овладевшем человеческой
речью в пять дней. На самом деле он овладел ею в два дня.
Так Джамхух -- Сын Оленя зажил в доме старого охотника, и не было сына
добрей и мальчика понятливей и сообразительней. Он в один месяц усвоил все
обычаи абхазов, а обычаев этих так много, что абхазы и сами иногда путаются
в них.
В первое время ему трудно было привыкнуть к одежде, и он все норовил
бегать голым, но потом и к одежде приучился. Играть он тоже в первое время
любил с козлятами и телятами, а с детьми не играл. Он с ними начинал
говорить о разных мудрых вещах, которых дети не понимали. Но потом, поняв,
что дети его не понимают, он стал с ними играть, как с телятами и козлятами.
Мальчик только долго еще не мог привыкнуть к виду человека, сидящего
верхом на лошади. Сначала он принял верхового человека за какое-то
диковинное животное, но потом и к этому постепенно привык.
Однажды, когда чегемцы стали разбегаться перед взбесившейся буйволицей,
он спокойно подошел к ней и вынул у нее из глаза кусочек коры, разъяривший
буйволицу.
-- Откуда ты узнал, -- спрашивали чегемцы, -- что она разъярилась из-за
этого?
-- Язык буйволов очень похож на олений, -- сказал мальчик, -- примерно
так, как язык убыхов похож на абхазский.
Через десять лет о Джамхухе -- Сыне Оленя уже знала вся Абхазия. Он жил
со своим старым отцом, хорошо хозяйствовал, щедро давал людям мудрые советы
и довольно точно предсказывал погоду и разные события. К этому времени он
уже, кроме абхазского языка, знал язык греков, картвелов, лазов, черкесов,
скифов. Кто к нему ни обратится, он всякому давал совет независимо от его
происхождения.
Хотя советы его иногда оказывались не самыми правильными, а
предсказания порой не сбывались, люди не слишком унывали. Люди, обдумывая и
обсуждая советы и прорицания Джамхуха, всегда убеждались, что ошибки Сына
Оленя бывали следствием его излишнего благородства...
Например, если он, рассчитывая поступки подлеца, предсказывал его
дальнейшие подлости, то они нередко оказывались подлее, чем думал Джамхух. А
если он предсказывал поведение доброго человека, то и доброта этого
человека, увы, оказывалась ниже той зарубки, которую сделал Джамхух.
-- Постепенно люди, приходящие за советом или предсказанием Джамхуха,
стали подправлять его слова.
-- Если Сын Оленя, -- говорили они, -- предсказывает, какую подлость
учинит подлец, подбавь от себя немного подлости и попадешь в самую точку.
-- Если Сын Оленя, -- говорили другие, -- предсказывает доброе дело
добряка, убавь от себя доброты и попадешь в самую точку.
Однако скоро выяснилось, что от этого прибавления и убавления
предсказания Джамхуха стали еще реже сбываться. Дело в том, что люди,
прибавляя подлости подлецу и убавляя доброту добряка, очень уж
усердствовали, и получалась полная неразбериха.
-- Этот Джамхух -- Сын Оленя совсем нас запутал, -- злились самые
глупые. -- Уж лучше бы он сам нам ничего не предсказывал.
-- Нет, -- говорили более благоразумные, -- лучше будем делать так, как
он говорит, ничего не прибавляя и не убавляя.
И люди в большинстве своем стали придерживаться советов и предсказаний
Сына Оленя, чувствуя, что к его советам и предсказаниям не мешало бы немного
прибавить огорчения или убавить надежды. Однако, боясь запутаться, не
решались.
-- Ох, и разорит меня этот Джамхух, -- бывало, говорил какой-нибудь
скупердяй, получив от него хозяйственный совет. Все же он поступал так, как
велел Джамхух, боясь, что иначе будет еще хуже.
До двадцати лет, несмотря на всякие мелкие огорчения, вызванные
хронической глупостью многих людей, Джамхух жил счастливо. Он был хорош
собой, силен, ловок, имел легкую оленью походку и был мудр, как сто
мудрецов, собранных в одном месте и согласных друг с другом. Но так как сто
мудрецов, собранных в одно место, начинают спорить и отрицать друг друга,
Джамхух был мудрее, чем сто мудрецов.
Порой, когда Джамхух слишком уставал от человеческой глупости и
жестокости, он уходил в лес, разыскивал там маму-олениху и садился рядом с
ней, припав к ее груди и обняв ее за шею.
-- Мама, -- говорил Джамхух, -- я так устал от них. Люди мешают любить
себя.
Если он не находил маму-олениху, он находил других оленей и спрашивал у
них о том, как живет мать-олениха и как она себя чувствует. Другие олени ему
рассказывали, что мать-олениха жива-здорова, и Джамхух, утешенный,
возвращался в Чегем.
К этому времени чегемцы в благодарность за мудрость Джамхуха отказались
от охоты на оленей, и олени очень близко подходили к селу. Так что Джамхух,
отправляясь в лес, если не встречал маму-олениху, все равно встречал
какого-нибудь оленя и передавал ему весточку для нее.
Отец Джамхуха, старый Беслан, не мог нагордиться своим сыном, и
закатные дни его старости были озарены тихим счастьем. Но всему приходит
срок, и пришел срок жизни старому Беслану.
Он стал умирать. Чегемцы вызвали лекаря из Диоскурии, и тот, важно
осмотрев старика, сказал, что у него слишком сгустилась кровь и ему надо
отворить жилы.
-- Глупец, -- вздохнул старый Беслан, -- зачем мне отворять жилы? Я же
умираю не от болезни, а от старости. Разве от старости есть лекарство?
-- Ну, знаете! -- оскорбился лекарь из Диоскурии, в свое время
отворявший жилы константинопольским купцам и гордившийся этим. -- Тогда
зачем вы меня позвали?
-- Для людей, -- объяснили чегемцы, дежурившие у постели больного. --
Люди скажут, что Джамхух загордился и даже лекаря не вызвал к умирающему
отцу. Лучше волоки в Диоскурию причитающихся тебе трех баранов и там отворяй
им жилы.
-- Ну, знаете! -- повторил лекарь, однако, сев на ослика, поволок на
веревке в Диоскурию трех заработанных баранов.
Перед самой смертью старый Беслан велел всем выйти из комнаты и,
оставшись один на один с Джамхухом, сказал:
-- Сын мой, я тебе должен открыть одну тайну, потому что покидаю этот
мир, как и положено всякому отжившему человеку. Я хочу уберечь тебя, сын
мой, от страшной опасности. В нашем доме есть комната, закрытая на три
замка. Я никогда ее не открывал, и ты, зная, что я не хочу тебе о ней
говорить, никогда не спрашивал. Теперь пришло время рассказать о тайне
закрытой комнаты. Множество лет тому назад, на мою беду, в дом ко мне пришел
бродячий художник и стал умирать от лихорадки. И он мне сказал перед
смертью: "Я нарисовал портрет самой красивой девушки, которая когда-либо
жила на свете. Это заколдованная, вечно юная красавица Гунда, сестра
знаменитых семи братьев-великанов. Они живут на самом западном краю Абхазии,
недалеко от села Пшада. Я прошу тебя, сохрани этот портрет и никому никогда
не показывай его, потому что каждый, кто увидит портрет, влюбится в
красавицу и попытается жениться на ней. А свирепые братья-великаны каждому
жениху обещают отдать свою сестру только в том случае, если он выполнит все
испытания по сноровке ума и тела, которые они придумали. А если жених не
справится со всеми испытаниями, они его убивают. Такие у них условия. Черепа
неудачливых женихов нахлобучены на колья изгороди вокруг двора великанов.
Два неудачливых жениха погибли, пока я рисовал портрет юной красавицы. Я в
нее не влюбился, потому что перенес влюбленность на портрет, который
