аполитичности. Он добился своего -- Даша осталась с ним.
Но и ему пришлось несладко -- кончался нэп, наступал государственный
сектор. Для начала Алихану предложили расчленить кофейню-кондитерскую и
свободно выбрать одно из двух: или кофейню, или кондитерскую. Алихан подумал
и выбрал кофейню. Через некоторое время ему предложили прекратить продажу в
кофейне горячительных напитков, одновременно расширив ассортимент
прохладительных. Алихан согласился, но схитрил, продолжая из-под прилавка
продавать горячительные напитки. Так как дело шло к полному подавлению
частного сектора, ему предложили прекратить в кофейне продажу кофе, но
оставить прохладительные напитки. На этот раз Алихан не согласился и совсем
закрыл кофейню.
Алихан крепился. Он приобрел лоток на колесиках, в котором продавал
восточные сладости собственного изготовления: рахат-лукум, козинаки, халву,
щербет... Бесполезно упорствуя, он все еще продолжал именовать себя
коммерсантом.
В этом качестве его привел в наш двор мой отец. Он переехал к нам
вместе со своей простоволосой, неряшливой женой, которую во дворе иногда
называли бывшей красавицей, а иногда, по-видимому, для сокращения, просто
бывшей.
Целыми днями, я об этом смутно помню, она варила себе кофе на мангале,
помыкала худым, высоким стариком и что-то кричала ему вслед, когда он
вывозил со двора на своем лотке маленькую витрину магометанского рая.
Потом он почему-то перестал продавать восточные сладости и перешел на
жареные каштаны и, как непонятно говорили взрослые, стал морфинистом. Через
несколько лет он вместе с женой переехал в Крым, и запах жареных каштанов
постепенно выветрился со двора.
А бывало, вечерами дядя Алихан сидел на пороге своей комнатенки, парил
мозоли в теплой воде, курил и напевал персидские песни. Помню стекленеющий
взгляд каштанщика, мелодию, цепенящую сладкой горечью бессмысленности жизни,
бесконечную, как караванный путь в никуда.
Бисмилах ирахмани ирахим! -- блажен, кто блажен!..
--------
Глава 5. Битва на Кодоре, или деревянный броневик имени Ной Жордания
Подобно тому, как на скотном дворе стоит сделать неосторожный шаг, как
тут же угодишь в коровью лепешку, так и в те времена, говаривал дядя Сандро,
бывало, носа не высунешь, чтобы не шмякнуться в какую-нибудь историю.
В тот день дядя Сандро гостил у своего друга в селе Анхара,
расположенном на живописном берегу Кодора. В этом большом и зажиточном селе
уже с полгода стоял меньшевистский отряд. На другом берегу реки стояли
красные. В этом месте был проложен, тогда еще единственный, мост через
Кодор. С этой стороны моста меньшевики охраняли мост от большевиков, тогда
как с другой стороны моста большевики охраняли мост от меньшевиков.
В то время было или казалось, а то и делали вид, что было, временное
равновесие сил. Так или иначе меньшевистская охрана так же, как и наша,
скучала, и от нечего делать, а также для разнообразия солдатского стола,
глушила рыбу.
Глушили рыбу километра за два выше моста, и мертвая форель кверху
брюхом плыла вниз по течению. Иногда рыба, оглушенная меньшевиками, попадала
к большевикам, иногда наоборот.
Как только раздавались взрывы, по обе стороны реки появлялись
мальчишки, потому что солдаты и красноармейцы, как ни старались, не могли
выловить всю рыбу -- течение, даже здесь, в низовьях Кодора, очень быстрое.
Так как было еще неясно, кто будет наступать -- большевики или
меньшевики, обе стороны по взаимному согласию и договоренности глушили рыбу,
чтобы не повредить моста, на достаточно большом расстоянии от него. Таким
образом, сравнительно мирные взрывы раздавались почти каждый день, потому
что обе стороны отчасти старались доказать, что у них гранат и других
боеприпасов достаточно, так что в случае войны есть чем встретить врага.
Меньшевики в первое время, когда расположились в этом селе, объявили
его Закрытым Городом, чтобы красные лазутчики не могли шпионить за ними.
Кроме того, они побаивались и партизан, хотя, как потом выяснилось, в этих
местах никаких партизан не было, потому что те, кто хотел воевать на стороне
большевиков, могли просто переплыть Кодор и присоединиться к ним.
Как только меньшевики объявили село Закрытым Городом и стали
ограничивать впуск и выпуск людей из села, жители его с особенной остротой
стали переживать вынужденную разлуку со своими близкими и не могли
успокоиться до тех пор, пока те не приезжали или они сами не наведывались к
ним.
А как быть с освященной древними традициями необходимостью побывать на
свадьбе и других родовых торжествах? А дежурство у постели больного
родственника? А годовщина смерти, а сорокадневье? Я уж не говорю о свежих
похоронах.
Одним словом, поднимался ропот, и командование, не решаясь осложнять
свои отношения с местным населением, тем более что отряд в значительной
степени кормился за счет него, и в то же время стараясь сохранить престиж,
отменило свой приказ и, наоборот, объявило село Анхара Открытым Городом для
всех, кроме большевиков.
Тут местные жители успокоились, и уже разлуку с близкими стали
переживать менее болезненно, и уже никто никого не приглашал чересчур
настойчиво и никто никуда не уезжал без особой надобности, а все делалось в
меру, как того требуют обычаи и собственное желание.
Так обстояли дела в селе Анхара до первых дней мая 1918 года. Именно в
эти дни дядя Сандро гостил у своего друга, жителя этого села, и на его
глазах, можно сказать, история сдвинулась с места и покатилась по
черноморскому шоссе.
Друга дяди Сандро звали Миха Был он, по его описаниям, человеком
статным, приятным с виду и умным. Слегка разводя руками и оглядывая свою
сановитую фигуру, дядя Сандро так о нем говорил:
-- Видишь, какой я? Так вот он был почти не хуже.
По словам дяди Сандро, этот самый друг его разбогател на свиньях.
Каждую осень он перегонял своих свиней в самые глухие каштановые и буковые
урочища и держал их там вплоть до первого снега.
В те времена в этих урочищах каштанов и буковых орешков лежало на земле
по колено. Свиньи жирели с неимоверной быстротой, так что к концу осени
некоторые уже не могли встать на ноги и, ползая на брюхе, продолжали пастись
и жиреть. В конце концов, когда выпадал первый снег, свиней перегоняли
домой, а оттуда на базар.
Наиболее преуспевших в ожирении приходилось перевозить на ослах, потому
что сами они передвигаться не могли. Конечно, какую-то часть уничтожали
волки и медведи, но все равно выручка от продажи свиней перекрывала эту
усушку и утруску за счет хищников.
Ни до него, ни, кажется, после него никто не догадывался перегонять
свиней на осенний выпас в каштановые леса, подобно тому, как перегоняют
травоядных на летние пастбища.
Впрочем, все это не имеет никакого отношения к самой сути моего
рассказа. Вернее, почти никакого.
Правда, время было тревожное. И когда на дорогах Абхазии люди стали
встречать ослов, навьюченных свиньями, этими злобно визжащими, многопудовыми
бурдюками жира, верхом на длинноухих терпеливцах, то многие, особенно
старики, видели в этом зрелище мрачное предзнаменование.
-- Накличешь беду, -- говаривали они Михе, останавливаясь на дороге и
провожая глазами этот странный караван.
-- Я сам не ем, -- пояснял тот мимоходом, -- я только нечестивцам
продаю.
Так вот, в то утро дядя Сандро вместе со своим другом сидел за столом и
завтракал. Они ели холодное мясо с горячей мамалыгой. Дядя Сандро нарезал
аккуратные кусочки мяса, обмазывал их аджикой, клал в рот, после чего
досылал туда же ломоть мамалыги, не забыв предварительно окунуть его в
алычевую подливку. Хозяин время от времени подливал красное вино.
Разговор шел о том, что горные абхазцы, в отличие от долинных, более
консервативны и все еще не хотят разводить свиней, тогда как это очень
выгодное дело, потому что в горах полным-полно буковых и каштановых рощ.
Хозяин давал знать, что ценит широту взглядов, которую проявляет дядя
Сандро как представитель горной Абхазии, тем более что в самом селе Анхара
многие никак не могли смириться с тем, что Миха вот так вот запросто, ни с
того ни с сего взял да и разбогател на свиньях.
Земляки завидовали Михе, а так как догнать его в обогащении на свиньях
уже не могли, им ничего не оставалось, как кричать ему вслед, что он плохой
абхазец.
Дядя Сандро жаловался, что у него нет времени заниматься свиньями, а
отец не соглашается их разводить из глупого мусульманского упрямства. Миха
обещал ему при случае поговорить по этому поводу с отцом дяди Сандро, хотя
ему было неясно, почему у дяди Сандро находится время на всякое мало-мальски
заметное застолье (в пределах Абхазии), а на разведение свиней не хватает.
Миха, разговаривая с гостем, по привычке прислушивался к мирному
похрюкиванию свиней в загоне и глухим взрывам со стороны реки. Сегодня
взрывы эти доносились отчетливей, и разговор невольно обратился к последним
новостям, вызвавшим усиление этих неприятных звуков.
Дело в том, что позапрошлой ночью к меньшевикам прибыло подкрепление, и
они стали готовиться к штурму моста. И то и другое они старались, насколько
это возможно, скрыть от постороннего глаза. Скрыть, разумеется, не
удавалось, и тот берег обо всем знал.
Во всяком случае, сразу же после прибытия подкрепления, то есть на
следующий день с утра, большевики первые нарушили договор и стали глушить
рыбу совсем рядом с мостом, тем самым показывая, что они знают и о прибывшем
подкреплении, и о готовящемся штурме.
Глушением рыбы возле моста они показывали, что у них теперь нет
никакого резона беречь мост, по которому собираются наступать меньшевики, а,
наоборот, даже есть интерес взорвать его. И все-таки они его не взрывают. А
почему? А потому, что уверены в своих силах.
Кстати, меньшевики после прибытия подкрепления заняли большой сарай
местного князя, который использовал его обычно для общественных собраний
(понимай -- пиршеств) при плохой погоде.
Они выставили усиленную охрану и стали что-то строить внутри сарая. А
что они строят, никто не знал. Знали только одно, что меньшевики купили у
местного населения десять арб, но использовали от них только колеса, а
почему не использовали остальные деревянные части, было неизвестно. Кроме
того, они купили у местных крестьян каштановые балки и доски и, надо честно
сказать, купили щедро -- по хорошей цене.
Одним словом, было ясно, что там что-то строится, что это что-то будет
на колесах арб, но что из себя представляет это что-то, никто не знал.
Одни говорили, что меньшевики строят огромную бомбу, которую на колесах
довезут до Мухуса и там, раскатив ее с пригорка Чернявской горы, пустят на
город и взорвут его. Другие говорили, что строится не бомба, а деревянный
броневик имени Ной Жордания. Правда, на вопрос, что же послужит тягловой
силой этому броневику, никто ничего определенного не мог ответить.
Рядом с этим сараем лежало зеленое поле, общественный выгон, и
некоторые крестьяне беспокоились, как бы во время строительства этого
сооружения оно не взорвалось и не покалечило скот или кого-нибудь из людей.
На этот день, который мы сейчас описываем пером, свободным от
предрассудков, была назначена сходка перед конторой старшины. На нее должно
было явиться взрослое население мужского пола.
Насильственная мобилизация была маловероятна, хотя и не вполне
исключена, поэтому Миха не спешил на сходку, а ждал оттуда вестей, тем более
