кровная месть будет продолжаться годами.
Поэтому те многие, хотя не все, от имени которых он говорит, решили,
что нашим добровольцам можно идти в поход, но от стрельбы их следовало бы
освободить. С этими словами он вытащил свой посох из земли и уважительно, но
с достоинством пятясь, вошел в толпу, которая поддерживала его речь
одобрительными выкриками, может быть, как раз тех многих, хотя и не всех, от
имени которых он говорил.
-- Когда дело касается свободы, не будем торговаться, -- заметил
оратор, сделав кислую мину. Видно, речь старика ему не совсем понравилась.
-- Будем торговаться! -- злобно выкрикнул тот, что говорил о сарае.
Дядя Сандро, узнав его по голосу, удивился, что тот все еще стоит на солнце.
-- ...Большевики говорят, не будем торговаться, вы говорите, не будем
торговаться, -- окончательно закипел тот, что стоял на солнце и притом,
возможно, без шапки, -- а мы отрезаны от города: соли нет, мануфактуры нет!
-- Вы не так поняли! -- крикнул оратор, но тут другие ему не дали
говорить.
-- Так поняли, потому что и стекол для ламп тоже нет, -- крикнул
кто-то, и всем почему-то сделалось смешно. Толпа задвигалась и стала
распадаться на части и уже ни оратор, ни, как бы пораженный
неуважительностью своих земляков, князь никого остановить не могли.
Некоторые стали отходить к коновязи, другие, что пришли пешком, уходили,
громко зовя родственников и попутчиков.
Последнее, что успел прокричать оратор, это чтобы родственники ушедших
с большевиками не мешали односельчанам вступать в ряды добровольцев.
-- Мы вас не агитируем, вы их не агитируйте, -- прокричал он, выбросив
вперед руки с выпяченными ладонями, как бы намекая на необходимость
соблюдать равенство шансов.
Дядя Сандро вместе со своим другом отошел к дороге, где должен был
проехать Кунта. Во время сходки он то и дело поглядывал на дорогу, чтобы не
пропустить его. Наконец Кунта появился на дороге.
-- Я придурился, но ничего не получается, -- сказал он, поравнявшись с
друзьями. Он остановил арбу и хотел сойти с нее.
-- Ладно, поезжай, -- сказал дядя Сандро, не давая ему сойти с арбы.
-- Может, зайдешь? -- неуверенно спросил Кунта, глядя в лицо дяде
Сандро. -- Уж цыпленочка-то для тебя отыщем...
-- Спасибо, Кунта, в другой раз, -- сказал дядя Сандро, думая о своем.
Кунта заскрипел дальше, поигрывая хворостиной и мурлыкая песню
аробщика. Миха и дядя Сандро оглянулись на шелковицу. Там уже почти никого
не было. Князь и один из офицеров сидели за столом друг против друга,
расставляя фишки для нард. Вокруг собралось несколько любопытных, а может, и
желающих принять участие в игре.
Из усадьбы князя, которая примыкала к площади, три женщины вытащили
корзины с закусками и вином. У опустевшей коновязи двое княжеских людей,
хозяйственно переговариваясь, громоздили на лошадь престарелого Нахарбея.
-- Что думаешь о сходке? -- спросил Миха, когда они повернули к дому.
Дядя Сандро долго не отвечал, и Миха терпеливо ждал, зная, что слово дяди
Сандро чего-то стоит.
-- Это не власть, -- сказал дядя Сандро, шлепнув камчой по голенищу, и
громко, как бы стараясь преодолеть его социальную тугоухость, повторил:
-- Попомни мое слово, Миха, это не власть!
-- Что же делать? -- спросил Миха, прислушиваясь к своему загону, хотя
до дому еще было далеко и ничего не было слышно.
-- Надо попробовать с большевиками, -- сказал дядя Сандро и
выразительно посмотрел на Миху, -- но к ним с голыми руками не пойдешь...
-- А как узнать? -- пожал плечами Миха, все еще безуспешно продолжая
прислушиваться к своему загону, -- чтобы стражников купить, надо время, а
завтра начнется...
-- Я что-то придумал, -- кивнул дядя Сандро в сторону засекреченного
сарая, -- попробуем...
Судя по тому, что Миха на лету ухватил мысль дяди Сандро, можно
заключить, что он быстро одолел свою социальную тугоухость. Не забудем, что
он при этом прислушивался, правда, безуспешно, к своему загону. Впрочем, ему
даже безуспешно прислушиваться к своему загону было гораздо приятней всего,
что можно было успешно услышать на митингах и сходках тех дней.
Да и вообще, если подумать, была ли свойственна социальная тугоухость
человеку, который первым из абхазцев не только сделал ставку на свиней, но и
первым же догадался перегонять их осенью в каштановые и буковые урочища?
Нет, сдается мне, что она ему не была свойственна!
Ведь даже сейчас, возвращаясь домой, он продолжал с каким-то сердитым
недоумением прислушиваться к своему загону, словно всем своим видом хотел
сказать:
"Да войдем мы в конце концов в зону хрюканья или все еще будем
болтаться черт знает где?!"
А может, не это хотел сказать, может, хотел сказать:
"А не оглох ли я на сходке, слушая эту тарабарщину, чтой-то свиней
своих не слышу?!"
Нет, нет, пока существует эта самая зона хрюканья (блеянья, ржанья,
мычанья), ни о какой социальной тугоухости не может быть и речи. Это потом,
гораздо позже она придет вместе с: -- А-а-а, гори огнем! А-а-а, в задницу!
-- И наконец, спокойный и потому непобедимый возглас, тихо подхваченный всей
страной, как новая молитва, как буддийский призыв к самосозерцанию:
-- Пе-ре-кур...
___
Через два часа в зарослях папоротника неподвижно лежал дядя Сандро, и в
цейсовский бинокль следил за тем, что делается у засекреченного сарая.
Он видел, как время от времени к нему подъезжает арба, как она
останавливается, как с нее лениво спрыгивает аробщик, отходит в сторону под
жидкую тень алычи, как один из солдат залезает на арбу, а другой в это время
распахивает ворота, где виднеется...
О возможности заглянуть в сарай дядя Сандро догадался, когда оглядывал
его еще на площади. Но, чтобы использовать промежуток в пять -- десять
минут, пока арба не пройдет в открытые ворота, надо было находиться прямо
напротив них, то есть на выгоне, который хорошо просматривался со всех
сторон.
В конце выгона, примерно в полукилометре от сарая, начинались заросли.
Часовым никак не могло прийти в голову, что на таком расстоянии кто-то
наблюдает за воротами. Да и кто мог подумать, что в этом селе окажется
человек с великолепным биноклем, когда-то принадлежавшим принцу
Ольденбургскому, а теперь ставшим собственностью неведомого меньшевикам,
впрочем, как и большевикам, дяди Сандро?
Но что же он увидел? Он увидел деревянное сооружение, чуть выше
человеческого роста, гигантский ящик, слегка приподнятый колесами над
землей. Колеса были закреплены изнутри и едва высовывались из-под боковой
стены сооружения.
Дядя Сандро сразу же догадался, что это так сделано для того, чтобы
защищать колеса от вражеских пуль, и удивился военной хитрости меньшевиков.
Продолжая наблюдать, дядя Сандро пришел к выводу, что боковые стены
сооружения сдвоены, потому что на одной из них довольно свободно стоял
солдат и что-то проделывал лопатой Как только дядя Сандро догадался, что
стены сдвоены и только потому солдат так свободно стоит на стене, он тут же
сообразил, что солдат выравнивает и трамбует песок, насыпанный между
стенами.
Тут дядя Сандро окончательно раскусил назначение этой крепости на
колесах. Он понял, что меньшевики под се прикрытием постараются переехать
через мост. Вот тебе и меньшевики, подумал дядя Сандро, опуская бинокль, а
мы-то считали их простаками.
Он повернулся на спину, с трудом вытянул затекшую в неудобной позе ногу
и стал смотреть на синее небо. По кустам прошелестел ветерок, и дядя Сандро
почувствовал запах еще влажной земли, высохших прошлогодних стеблей
папоротника, услышал высоко над собой пение жаворонков и вдруг подумал:
"Зачем меньшевики, зачем большевики, зачем вообще я здесь лежу и выслеживаю
это деревянное чудище?"
Боясь шевельнуть затекшей ногой, он смотрел в небо и думал о бренности
человеческих усилий. Да и стоит ли делать какие-то усилия, думал он, если
оттуда, сверху, Главный Тамада следит в небесный бинокль за всеми людьми,
чтобы каждый делал предписанное ему в согласии с Его великим замыслом?
Так думал дядя Сандро, чувствуя, что постепенно нога его отходит и
начинает подчиняться ему. Дядя Сандро пошевелил ею и ощутил, как последние
мурашки пробежали по ней и исчезли вместе с расслабляющими мыслями о
бренности человеческих усилий.
Подобно тому, подумал дядя Сандро, как моя нога после некоторого застоя
пришла в подчинение моему замыслу пошевелить ею, так и я после некоторой
слабости должен подчиниться Его замыслу, который скорее всего состоит в том,
чтобы мне лежать в этих кустах и следить за приготовлениями меньшевиков.
Иначе, с чего бы я здесь мог очутиться, решил дядя Сандро и, перевернувшись
на живот, приподнял бинокль.
Теперь одно недоумение оставалось у него: какая сила будет тащить это
огромное и тяжеловесное сооружение? Мотор? Но если это мотор от автомобилей,
которые, фырча и воняя, сейчас бегают по приморскому шоссе, то почему его
никто не слышал? А если это мотор от парохода, то где же труба? Без трубы ни
один пароход не движется. Это дядя Сандро знал точно. Правда, некоторые
говорили, что деревянный броневик может двигаться на буйволах, запряженных
изнутри, но дядя Сандро сомневался в этом.
...Арбы все еще подъезжали к сараю. Ворота открывались и закрывались,
но увидеть больше того, что он уже увидел, не удавалось. Потом один из
солдат вышел из сарая и ушел куда-то, а через некоторое время к сараю
подошли человек сорок солдат и все они вошли внутрь. Дядя Сандро догадался,
что их привел солдат, что выходил из сарая.
Часовой, что стоял у ворот, сейчас вместе со всеми вошел в сарай и
закрыл за собой ворота. Дядя Сандро даже заерзал от нетерпения, до того ему
было любопытно узнать, чего это они там заперлись.
Подошла арба. Один из солдат вышел из сарая и, как обычно, ввел ее
внутрь. Аробщик, как обычно, отошел и присел в тени алычи. Может быть,
потому, что сейчас у ворот не было часового, их забыли закрыть за въехавшей
в сарай арбой.
Дядя Сандро впился биноклем в открытые ворота. Даже аробщик, который
сидел в холодке, на этот раз заметив, что за ним никто не следит, а ворота
остаются распахнутыми, осторожно поднялся и перешел на такое место, откуда
было видно, что делается внутри.
Дядя Сандро улыбнулся. Издали в бинокль было забавно подглядывать за
подглядывающим. Он опять вспомнил про Главного Тамаду и подумал, что, может
быть, Ему также забавно в свой небесный бинокль следить за мной, как мне за
этим аробщиком? Так вот и живем, послеживая друг за другом, подумал дядя
Сандро и, уже больше не отвлекаясь, следил за тем, что происходило в сарае.
А между прочим, друзья, некоторые наблюдения дяди Сандро представляются
мне довольно любопытными. Нет, я имею в виду не то, что, мол, живем,
послеживая друг за другом, хотя и это достаточно любопытно, а то, что издали
в бинокль было забавно подглядывать за подглядывающим. Именно издали, а не
вблизи!
Вообще издали странно следить за человеком, который хитрит. Можно
издали следить за человеком, когда он спит, ест, работает, целуется, и все
это, друзья, не кажется чем-то особенным.
Но стоит издали увидеть, как человек хитрит, чего-то доказывает,
изворачивается или, в крайнем случае, просто жульничает, как все это
представляется чем-то странным, невероятным, даже как бы фантастическим. Да
что ж тут невероятного, вправе вы у меня спросить? Что делает это
