обыкновенное зрелище из ряда вон выходящим видением?! Расстояние, даль --
вот что, друзья мои! Оказывается, наше зрение так устроено, что чем дальше
находится от нас наш наблюдаемый собрат, тем приятней нам его видеть в
общечеловеческих, так сказать, исторически оправданных проявлениях.
Наблюдая за человеком на расстоянии и догадываясь, что он хитрит или
краснобайствует, или, в крайнем случае, просто ворует стакан из выемки
автомата с газированной водой, мы с особой остротой чувствуем, что это
совсем не те проявления человеческих свойств, которые мы считаем исторически
оправданными. Но так как эти свойства, вопреки исторической оправданности,
все-таки разворачиваются на наших глазах, мы начинаем находить во всем этом
мистический оттенок, я бы сказал, некоторую, хотя и вялую, связь с кознями
дьявола.
А ведь те же проявления человеческих свойств в непосредственной
близости представляются хотя и неприятными, но достаточно терпимыми. Вот что
значит расстояние!
Кстати сказать, прямо напротив моего дома за высокой каменной стеной
находится какое-то предприятие -- не то мебельная фабрика, не то секретный
завод. Днем там что-то визжит, а в проходной всегда стоит вахтер. Одним
словом, не знаю, секретное это предприятие или полусекретное, одно знаю
точно, что там днем в рабочее время пить не разрешается.
Я так думаю, потому что каждый день из окна вижу одну и ту же картину.
Возвращаясь с перерыва, двое рабочих подходят к углу этой стены и один из
них влезает на плечи другого. После этого оба, пошатываясь, выпрямляются, и
получается довольно высокая, хотя конструктивно (морально тоже) и
неустойчивая пирамида с бутылкой на вершине вытянутой руки.
Бутылка осторожно ставится на стену, после чего конструкция без всяких
предосторожностей распадается и уже в виде двух отдельных, якобы независимых
друг от друга рабочих исчезает в проходной.
Через некоторое время я вижу, как с той стороны стены появляется
голова, из чего я заключаю, что с той стороны имеется земляной вал или еще
какое-нибудь подобное сооружение.
Так вот, появляется голова человека, но нет чтобы сразу забрать бутылку
и спрыгнуть на землю или в объятия друзей (чего не знаю, того не знаю), так
он, владелец этой головы, почему-то сначала смотрит по сторонам, словно
любуется неожиданно открывшимся ландшафтом, а потом, как-то рассеянно
скользнув глазами по стене, обнаруживает бутылку и, приподняв ее, несколько
мгновений оглядывает чахлый скверик, а также окна нашего дома, словно с
некоторым осуждением спрашивает: "Кто сюда поставил бутылку?" И словно
получив на свой молчаливый вопрос какой-то ответ, он, как бы не вполне
удовлетворенный этим ответом, исчезает вместе с бутылкой.
Теперь представьте себе положение человека, который с какого-то
космического расстояния следит за всем человечеством сразу и за каждым
человеком в отдельности. Я имею в виду Главного Тамаду, как сказал бы дядя
Сандро.
Каково ему все это видеть? Какое трагическое противоречие в его
положении! С одной стороны, согласно нашей, почти доказанной гипотезе, сама
огромность расстояния между наблюдателем на небесах и землей создает в душе
Главного Тамады неимоверную тоску по человеку, ласкающему взор благородством
своих проявлений. А с другой стороны, беспощадная острота зрения,
естественная для Всевидящего, не оставляет никаких иллюзий относительно
характера подобных внеисторических проявлений.
Но довольно, довольно останавливать нескромный взгляд на этих чересчур
интимных мелочах нашего существования. Лучше вернемся к дяде Сандро, тем
более что он явно чем-то взволнован.
Вот он переставил локти поудобней и замер, наблюдая. Что же случилось?
На глазах дяди Сандро сооружение сдвинулось с места и отошло в глубь
сарая. Он увидел множество ног, примерно по щиколотку торчащих из-под
боковой стены. Казалось, чудище ожило и поползло, передвигая множеством
коротких лап.
Потом оно в раздумье остановилось, постояло и снова двинулось вперед.
Потом опять отъехало назад и наконец остановилось прямо напротив ворот. Из
чудища посыпались солдаты. Они влезали на боковые стены и спрыгивали на
землю. Один из них подвел арбу к задней стене и вместе с несколькими
товарищами стал лопатами сыпать в нее песок.
Теперь дяде Сандро было все ясно. Он понял, что солдаты сами же и будут
изнутри толкать свою крепость. Ну и эндурцы, ну и хитрецы, думал дядя
Сандро, потихоньку покидая свою засаду. А все же эндурец, он и есть эндурец:
голову спрячет, а хвост торчит. Ноги-то виднеются, значит, по ногам и можно
будет стрелять.
В это время солдаты стали выходить из сарая, аробщик быстро отошел к
алыче, а следом за солдатами выехала из сарая пустая арба. Ворота закрылись,
и возле них, как обычно, стал часовой.
Дурачок, подумал дядя Сандро, теперь-то уж мог бы и не стоять. Все-таки
он чувствовал некоторую ревность к аробщику, которому и без хитроумной
выдумки дяди Сандро удалось узнать, что делается в сарае. Пробираясь в
кустах, кружным путем, он возвращался к дому своего друга.
___
Ночью, дождавшись луны, дядя Сандро выехал со двора своего друга и
направился в сторону Кодора. Он решил отъехать на несколько километров выше
моста, чтобы не встречаться с красными часовыми, и там перейти реку. Миха
сопровождал его до реки.
-- Пожалуй, здесь дно получше будет, -- сказал Миха, останавливаясь
возле заброшенных мостков. Видно, раньше здесь был паром, но сейчас его
перенесли в другое место. От парома остался ржавый железный канат,
переброшенный через реку, да столбы на обоих берегах.
В призрачном лунном свете неслись к морю воды Кодора. От весеннего
таянья снегов река взбухла и помутнела. Слышался беспрерывный гул воды,
клацанье и глухие удары камней о камни, сносимые течением. Миха еще раз
напомнил ему, как найти дом, где живет комиссар.
-- Не забудь за меня словечко, -- прокричал он сквозь шум воды, -- с
богом!
Дядя Сандро кивнул ему и ударами камчи загнал упирающуюся лошадь в
воду. Миха криками и свистом взбадривал его сзади.
Дядя Сандро договорился с Михой о том, что в случае победы красных он
постарается уверить комиссара в том, что Миха всегда сочувствовал красным.
Кроме того, если дела пойдут очень хорошо, они договорились, что дядя Сандро
прямо оттуда, с левого берега, покажет комиссару на дом своего друга, благо
он стоял на возвышенном месте и возле него росли два кипариса, с тем чтобы
комиссар предупредил своих бойцов, чтобы во время завтрашнего боя они
стреляли поосмотрительней, оберегая дом левеющего свиновода.
Осторожно перебирая ногами, вздрагивая и останавливаясь каждый раз,
когда копыта соскальзывали с камней, лошадь шла вперед.
Вдруг дядя Сандро услышал сквозь гул реки голос Михи и обернулся. Миха
показывал рукой куда-то вверх по течению и что-то кричал. Грохот воды не
давал расслышать слов, но дядя Сандро почувствовал опасность и посмотрел
вверх по течению. Огромная коряга, то высовываясь из воды, то погружаясь,
неслась вниз.
"Конец", -- подумал он и в то же время сделал единственное, что мог. Он
остановил лошадь и вытащил ноги из стремян. Лошадь, не понимая причины
остановки, попыталась повернуть, но дядя Сандро натянул поводья и удержал
ее.
Он перебросил камчу в левую руку, чтобы правая была совсем свободна.
Дядя Сандро решил, что, если коряга налетит на них, он попытается
оттолкнуться от нее рукой, если же она все-таки ударит лошадь и опрокинет
ее, надо быть готовым к тому, чтобы бросить ее.
В эти несколько секунд решалась судьба лошади и всадника. Он навсегда
запомнил эти мгновенья, когда черная коряга, мокрая и блестящая, погружаясь
и выныривая, неслась на него, а рядом в мутной воде, бешено подпрыгивая,
шатался блик луны, и лошадь мелко и беспрерывно дрожала под ним.
Метрах в десяти от них коряга погрузилась в воду, и дядя Сандро,
замерев, сосредоточив всю свою волю, глядел в воду, чтобы успеть опередить
любую неожиданность. И все-таки он ничего не успел.
Она вынырнула перед самой лошадиной мордой, со страшной силой
хлестанула лошадь и дядю Сандро мокрыми тонкими ветками, так что дядя Сандро
на мгновенье ослеп от боли и неожиданности. Лошадь мотнула головой, дядя
Сандро еле-еле успел удержать поводья, а в следующее мгновенье он увидел
хвост коряги, вынырнувшей ниже по течению, и убедился, что это была не
коряга, а целое дерево, подмытое водой. Если б оно напоролось на них, он,
конечно, ничего бы не смог сделать.
-- Чоу, аннассыни! -- крикнул он и погнал лошадь. Лошадь пошла, и он
почувствовал первые ожоги ледяной воды, сначала в сапогах, а потом все выше
и выше.
-- Чоу, аннассыни, чоу! -- кричал дядя Сандро и гнал лошадь, чтобы она
ни на миг не останавливалась. Теперь над водой торчали только головы лошади
и всадника. Дядя Сандро чувствовал, как напрягается тело животного,
скособоченное мощным течением, и все кричал и кричал на нее, чтобы
перешибить властью страха перед человеческой волей власть страха перед
стихией воды. И она шла вперед и вперед, и у дяди Сандро уже покруживалась
голова от этого тошнотворного обилия несущихся вод и неотвязчивой пляски
мутного блика луны на мутной поверхности реки.
Вдруг лошадь, екнув, погрузилась в воду, копыта потеряли дно, и дядя
Сандро почувствовал, что их уносит течение. Ледовитая вода перекатилась
через голову. За спиной мгновенно пузырем вздулась бурка, и этот пузырь
приподнял его над лошадью и стал смывать с нее. Дядя Сандро до судороги в
костях стиснул ногами лошадиный живот и в этот миг их снова вынесло над
водой.
-- Чоу, аннассыни! -- крикнул он что было сил. Лошадь рванулась вперед
и в каком-то допотопном земноводном прыжке нащупала ногами дно и, клацая
копытами о камни, все уверенней, все яростней, все победней вынесла его на
мелководье того берега. Дядя Сандро оглянулся назад, махнул рукой Михе и,
еще разгоряченный смертельной опасностью, погнал лошадь вверх по отлогому
берегу.
Примерно через час он подъехал к дому, где остановился комиссар. Хозяин
дома был еще более редкий, чем Миха, для того времени абхазец, потому что он
целиком жил торговлей, держал в деревне лавку, которая стояла прямо во дворе
его дома.
Абхазец этот хорошо говорил по-русски, и дом его на высоких сваях
выглядел, даже на взыскательный взгляд дяди Сандро, внушительно и красиво.
Так что, учитывая, что дом стоял у самой дороги на Мухус, все удобства у
комиссара оказывались под рукой: и толмач рядом, и дом зажиточный, и ближе
всех к проезжей дороге.
Обо всем этом думал дядя Сандро, открывая себе ворота и удивляясь, что
на этом чистом дворике с голубеющей от лунного света травой не видно собаки.
И еще он успел подумать, распахнув ворота и въезжая во двор, что и
большевики и меньшевики, хотя по-разному относятся к богатым и бедным
крестьянам, все же предпочитают жить в хорошем, сытном доме. Дядя Сандро не
только не осуждал их за это, но, наоборот, радовался, находя в этом
подтверждение тому, что и у тех и у других за многими странными делами
нередко затаен ясный и приятный для всех смысл.
Въехав во двор, он заметил в черной, густой тени лавровишни две русские
лошади под кавалерийскими седлами. Еще раньше он заметил часового, сидевшего
на крыльце, и, так как тот его не окликнул, дядя Сандро догадался, что он
спит.
Дядя Сандро бесшумно соскочил с седла и привязал свою лошадь рядом с
этими огромными и на его взгляд неудобными лошадьми. Одна из них потянулась
