пятисотфранковую бумажку за виски, выпитые до угощения хозяина. - Если у
меня когда-то будет свой бар, Жан, придете и я угощу ВАС, - сказал он.
Пока Краун ждал сдачи, хозяин посмотрел вглубь зала - женщина,
сидевшая между двумя студентами, продолжала смотреть мимо него на Крауна.
Не про вас, мадам, подумал хозяин с горьким удовлетворением. Сегодня
уж оставайтесь с вашими студентиками.
Он провел Крауна до двери и вышел с ним на улицу, чтобы вдохнуть
глоток свежего воздуха. Краун немного постоял, задрав голову на высокие
небоскребы и усыпанное звездами небо.
- Когда я учился в колледже, - вдруг произнес он. - Я не сомневался в
том, что Париж веселый. - Он повернулся к хозяину, они пожали руки,
пожелав друг другу спокойной ночи.
Улица была темной и пустынной, воздух прохладным и хозяин постоял
немного у двери, провожая взглядом медленно удаляющуюся фигуру.
Его шаги гулко отдавались в тишине спящей улицы с плотно зашторенными
окнами. Краун казался нерешительным и почти печальным. Странное время
суток, подумалось хозяину, следившему за силуэтом, растворяющимся в
блеклом свете фонаря. Плохо сейчас оказаться одному. Интересно, так ли он
выглядел бы на одной из американских улиц.
Спустя несколько минут хозяин вернулся обратно в бар, морща нос от
застоявшегося воздуха прокуренной комнаты. Дойдя до бара, он увидел, что
женщина встала. Она быстрым шагом направилась к нему, оставив своих
студентов, которые застыли в удивленных позах привстав из-за столика за ее
спиной.
- Вы не могли бы мне помочь? - спросила она. Голос ее звучал
напряженно, будто она с трудом сдерживала свои чувства, на лице ее
появилось странное выражение истощенности и возбуждения, отмеченных ночью.
Я опять ошибся, подумал хозяин, вежливо кланяясь в ее сторону. Ей уже
далеко за сорок пять.
- Чем могу быть полезен, мадам? - спросил он.
- Тот мужчина, который стоял вот здесь, - продолжала она. - Тот, с
которым вы вышли на улицу...
- Да? - Хозяин принял свое выжидательное, полное непонимания
выражение лица, подумав, Боже, в ее-то возрасте.
- Вы знаете его имя?
- Ну... дайте-ка припомнить... - И он сделал вид, что старается
вспомнить, дразня ее за это неприкрытое и непристойное преследование,
наказывая за оскорбление памяти о тех женщинах, которых она ему напомнила
всего несколько часов назад. - Да, кажется так, - сказал он. - Краун. Тони
Краун.
Женщина закрыла глаза и оперлась рукой о стойку бара, как будто
пыталась сохранить равновесие. Поймав озадаченный взгляд владельца бара,
она открыла глаза и оттолкнулась немного поспешно от опоры. - Вы случайно
не знаете, где он живет? - спросила она. Ее голос потускнел, и у мужчины
появилось мимолетное необъяснимое впечатление, что она с облегчением бы
услышала отрицательный ответ.
Он колебался. Затем пожав плечами, он дал ей адрес Крауна. В его
задачи здесь не входило воспитание посетителей. Его дело управлять своим
баром, а значит ублажать клиентов. И даже если сюда включались нелепые
стареющие леди, спрашивающие адреса молодых людей, то это было их дело.
- Вот, - сказал он. - Я напишу вам. - Он быстро нацарапал адрес на
листке блокнота, оторвал его и протянул ей. Он твердо держал листок, и по
его легкому шелесту он понял, что у нее дрожат руки.
И тут он не смог отказать себе в удовольствии съязвить:
- Осмелюсь посоветовать вам, мадам, предварительно позвонить. Или что
еще лучше написать. Мистер Краун женат на красивой и очаровательной
женщине.
Женщина бросила на него непонимающий взгляд, будто не поверила своим
ушам. Затем она рассмеялась. Смех прозвучал естественно, непринужденно и
музыкально.
- Да что вы, глупый вы человек, - произнесла она сквозь смех. - Он
мой сын.
Она сложила листок с адресом, предварительно тщательно прочитав его,
и положила его в сумочку.
- Спасибо, - поблагодарила она. - И спокойной ночи. Я уже заплатила.
Он поклонился и взглядом провожал ее до самого выхода, чувствуя, что
опростоволосился.
Американцы, думал он. Самые загадочные люди в мире.
2
Оглядываясь назад, мы можем определить тот момент времени, который
оказался решающим и поменял ход нашей жизни, в которой мы безвозвратно
выбрали свой новый путь. Этот крутой поворот может быть результатом
тщательно обдуманного плана или же просто несчастного случая; после себя
мы оставляем либо счастье, либо разрушение, поворачиваясь лицом к другому
счастью, или же к еще более страшной катастрофе; но пути назад нет. Это
может быть момент в полном смысле слова - секундный поворот руля, обмен
взглядами, брошенная фраза - или же это может быть долгий день, неделя,
время года, в течение которого мучительно принимается решение - за это
время сотни раз поворачивается руль вашей машины, накапливаются
незначительные запланированные неприятности.
Для Люси Краун таким моментом было лето.
Началось оно обычно, как и все предыдущие.
В коттеджах вокруг озера раздавался стук молотков - это прибивались
навесы, готовились к спуску на воду плоты, ожидающие первых купальщиков. В
лагере для мальчиков на дальнем конце озера очищали и разравнивали
площадку для бейсбола, каноэ устанавливались на рельсы, на верхушке
флагштока перед столовой прикрепляли новый блестящий золотом шар.
Владельцы гостиниц перекрасили свои здания еще в мае, потому что был уже
1937 год и даже в Вермонте было похоже, что депрессия наконец позади.
В конце июня, когда Крауны подъехали к коттеджу, снятому ими еще год
назад, все трое - Оливер, Люси и Тони, которому в то лето было тринадцать
лет, с удовольствием вдыхали парящее в воздухе томное предвосхищение
предстоящего отдыха. Это ощущение усиливалось воспоминанием того, что за
это время Тони чуть было не умер и чудом избежал смерти.
Оливер мог провести здесь только две недели, потом ему нужно было
вернуться в Хэтфорт, и он большую часть времени проводил с Тони, они
вместе ходили на рыбалку, плавали, прогуливались в лесу, чтобы ненавязчиво
создать у Тони впечатление, что он ведет активный и нормальный для
тринадцатилетнего мальчишки образ жизни, и тем не менее оградить его от
перенапряжения, от которого предостерегал Сэм Петтерсон - их семейный
доктор.
И вот прошло две недели, в воскресенье вечером один из чемоданов
Оливера стоял упакованный на крыльце коттеджа. Вокруг озера царило
оживление и суета, было необычно много машин - мужья и отцы семейств
собирались в дорогу. Еще разморенные воскресным обедом и с шелушащейся от
воскресного загара кожей, они забирались в свои машины и возвращались в
город, где их ждала работа, оставляя свои семьи согласно американской
традиции, по которой больше всего отдыхали те, кто в этом меньше всего
нуждается.
Оливер и Петтерсон лежали в шезлонгах на лужайке под тополем лицом к
озеру. У каждого в руке был бокал виски с содовой, и время от времени
один из них взбалтывал напиток, наслаждаясь тихим стуком люда о
стенки бокала.
Оба они были высокими мужчинами, приблизительно одного возраста, и,
вероятно, даже одного социального класса и образования, но явно отличались
темпераментом. Оливер сохранил тело и движения атлета: точные, быстрые и
энергичные. Петтерсон, казалось, немного запустил себя. Ему свойственна
была сутулость, и даже когда он сидел, создавалось впечатление, что
поднявшись на ноги, он непременно чуть сгорбится. У него были
проницательные глаза, почти всегда прикрытые лениво полуопущенными веками,
возле которых кожа была изрезана сеточкой морщинок от частого смеха. Брови
его были густыми и торчали во все стороны, нависая над глазами, волосы
были жесткими, неровно подстриженными, с достаточным количеством седины.
Оливер, хорошо знавший Петтерсона, однажды сказал Люси, что Петтерсон,
вероятно, однажды взглянув на себя в зеркало, хладнокровно решил, что у
него есть выбор между внешностью банального красавца, вроде кинозвезды на
вторых ролях, или же интригующей небрежностью пробивающейся проседи. - Сэм
умный человек, - одобрительно прокомментировал Оливер, - и он выбрал
второе.
Оливер был уже одет по-городскому. На нем был костюм из индийской
льняной полосатой ткани и голубая рубашка, волосы были немного длинноваты,
так как он не считал нужным появляться у парикмахера во время отпуска,
кожа носила ровный загар после часов, проведенных на берегу озера. Глядя
на него, Петтерсон отметил, что Оливер в тот момент был в своей лучшей
форме, когда явные результаты отдыха в оправе городского костюма,
придавали ему вид учтивого официоза. Ему бы очень пошли усы, Петтерсон
выглядел бы очень впечатляюще. Он похож на человека, занимавшегося чем-то
очень сложным, важным и даже рискованным; он прямо как сошел с портрета
молодого командира кавалерии конфедератов, которые можно найти в книгах по
истории Гражданской войны. При такой внешности, если бы мне пришлось
заниматься доставшимся от отца печатным делом, я был бы очень разочарован,
подумал он.
На другом берегу озера, там где небольшая насыпь гранита спускалась к
самой воде, виднелись крохотные фигурки Люси и Тони, спокойно плывущих в
маленькой лодочке. Тони удил рыбу. Люси не хотела брать его, потому что
это был последний день Оливера на озере, но Оливер настоял, и не только
ради Тони, но и потому что чувствовал в Люси чрезмерную склонность
драматизировать приезды, расставания, юбилеи и праздники.
Петтерсон носил вельветовые брюки и рубашку с коротким рукавом,
потому что ему еще предстояло вернуться в гостиницу, которая была в
двухстах ярдах оттуда, чтобы упаковать чемодан и переодеться. Коттедж был
слишком мал для гостей.
Когда Петтерсон предложил приехать на следующие выходные и осмотреть
Тони, тем самым спасая Люси и ребенка от поездки в Хатфорд в конце лета,
Оливер был тронут этим проявлением заботы со стороны друга. Но увидев
затем Петтерсона с миссис Вейлс, тоже жившей в гостинице, он переоценил
свою признательность. Миссис Вейлс была красивой брюнеткой, с маленькой
круглой фигурой и жадными глазами. Сама она была из Нью Йорка, куда
Петтерсон по крайней мере дважды в месяц под разными предлогами ускользал
без жены. Миссис Вейлс, как выяснилось, приехала в четверг, за день до
того как Петтерсон сошел с поезда и должна была уехать в Нью Йорк
незаметно в следующий вторник. Они с Петтерсоном придерживались
официальной и корректной манеры общения, вплоть до того, что никогда не
называли друг друга по имени. Но после двадцати лет знакомства с врачом,
который по выражению Оливера, был довольно честолюбив в отношениях с
женщинами, Оливера невозможно было обмануть. Он конечно ничего по этому
поводу не сказал, но приправил свое выражение благодарности по поводу
длительного путешествия Петтерсона в Вермонт доброжелательным и
одновременно циничным удивлением.
Со стороны лагеря для мальчиков, на противоположном берегу, на
расстоянии полумили от озера доносились слабые звуки горна. Друзья слушали
молча, потягивая из своих бокалов, до тех пор пока звуки не замерли,
оставляя легкое эхо, плывущее по поверхности воды.
- Горн, - проговорил Оливер. - Такой старомодный звук, не правда ли?
- Он сонно уставился на плывущую вдали лодку, где сидели его жена и сын,
готовые скрыться в тени гранитного шельфа. - Подъем. Равняйсь. Смирно.
Отбой. - Он покачал головой. - Готовят молодое поколение к светлому
будущему.
- Может им лучше использовать сирену, - ответил Петтерсон. - В
