Непонятная. Только верить (вот императив!) Мерси (фр.)
( ( (
Митя сердится на меня. Будирует. Но я не тютчевская волна.
( ( (
К счастью от многих вещей удерживает возраст. Иначе: сумасбродство.
Хотя это все двусмысленно и крайне сомнительно. К несчастью ет сетера. В
парадоксе - все решение.
Каждой вещи свой срок (потерянный!) Амен.
( ( (
С удовольствием пишу эту вещь И финн .
О цитатах: вспомнил местечкового еврея у Ш.-Алейхема, тот любил к
месту и не к месту приводить из Писания (точнее, говорившего так: как
сказано в Писании... и плел, что в голову взбредет).
Не по силам написать эпос. Пар экз.: Накануне Третьей мировой или
Третьей мировой не будет (как Троянской у Жироду) Высказаться обо всем
впопыхах: о странностях любви, о Пушкине и остальном. Хоть так. Ничего.
( ( (
Верховный час замечательная книга.
( ( (
15 июля. Хочется сказать: теперь во мне спокойствие етс. Вчера вече-
ром ездили в Разлив. Любили друг друга на веранде. Гуляли по берегу озе-
ра, смотрели на воду, прибрежный тростник и уток. Бранились из-за че-
го-то. Потом снова любили друг друга на веранде. Утром расстались.
С кем-то встречался днем под дождем. Потом куда-то шел один.
Думаю о романе (эссе?). Писать утомляет (это дело переписчиков. Надо
искать секретаря). Силенциум!
( ( (
16 июля. Просыпаюсь, чтобы поехать в Ц.Село и слушать там орган и
мессу. Чего-то ждать, на что-то надеяться. Со всеми остальными людьми.
Еду в вагоне электрички: думаю о том, как надежно человек защищен завя-
занный в сетку привычных дел. Ни ногой без нужды не пошевельнуть ни ос-
тальными конечностями: обычно руками машут и ногами шагают для пос-
редственных и сомнительных дел. Так что попробую не рвать эту сеть рути-
ны, а углубиться в молчание спеленутый и завязанный. О улавливающая
сеть! О человек-рыба или птица! О не дающая упасть как гамак! Или батут!
Вспомнил тут же, наверное некстати о детских впечатлениях: когда ка-
тился в салазках посуху с американской горы в Приморском парке захватило
дух: ах! потом невообразимо приятное состояние: от чего?
( ( (
Сцена в маленьком бистро у вокзала (записано по-франц):
утром приятно толпиться с народом и есть в публичном месте. Не
скрою: есть некоторые места, где я привык завтракать (по-английски: пор-
ридж, тартинка с сыром ет сетера). Голубчик же ужасный аристократ: пос-
тоянно брюзжит и выводит меня из себя. Чай де невозможный ет сетера. Я
спокойно замечаю: потерпи, милый друг, не порти мне настроения. Ведь я
простой человек, не аристократ. (Он считает, что это невинное замечание
таит в себе оскорбление). Начинает говорить обидные слова: глупейший и
ничтожнейший человечишко. Я молчу, потом говорю: мерси! В душе конечно
меня это чрезвычайно забавляет. Я вижу как он растерян от своей
вспыльчивости. Я говорю: теперь я по крайней мере знаю, что ты думаешь
обо мне. Зачем все продолжать. Ты - свободен. Я не держу тебя. Повторю
за поэтом: быть брошенным - какое счастье! Он просит прощения, говорит,
что пошутил. Нет, нет, мон ами, не надо просить прощения за правду! Ведь
ты был искренен ет сетера. Он после неловкого молчания: зачем ты издева-
ешься надо мной? Лучше прогони меня. - Я не имею права тебя гнать, ведь
ты - свободный человек. В таком роде.
Расстаемся: он - сконфуженный, я - обиженный.
( ( (
Он гордый, но умеет быть и гибким. Умеет приласкаться. Теперь станет
играть брошенного и несчастного. Мы не можем поделить эту роль, и он и я
хотим играть обиженного и брошенного. Волчонок! Отдай мне эту роль.
( ( (
Воскресенье. Мой вагон моя писательская башня (крепость). Еду и со-
чиняю общие места (по-франц.) В этом состоянии: т.е. писать в вагоне и в
воскресном вагоне! - есть нечто удивительное. Розанов знал все-таки толк
в писательстве. Парбле (фр.) пишешь в железной и вагонной тоске: когда
все пассажиры воют (а иные истерически хохочут или плачут). За окнами
мелькает разнообразное. Например: елки, сосны, пруды, дачи. Все июльское
и скорее радостное чем печальное. Я только что был в кирхе как лютеранс-
кий пасынок или потомок, где грустил под звуки органа и думал о другом.
Потом - кафе, напротив вокзала. К чему столько подробностей: этой плени-
тельной шушеры?
Я еду в вагоне как писатель, забыв куда. Ложь: не забыл, а просто
немного замечтался, отвлекся. Да о чем я стало быть? О том, что учиться
писать в вагоне: мысль!
Мало времени: от этого необходимость выбирать основное, от этого
весь напрягаешься, но не до дрожи, а до уверенности... И быстро-быстро
записываешь. А в другом месте: на скамейке, пар экз., или дома в ка-
ком-нибудь приятном углу можно заняться вычеркиванием второстепенного
или мусорного. Мне совсем не стыдно назвать мадемуазель Башкирцефф в
числе писателей кому хотелось бы (если это было возможно) подражать т.е.
учиться. Но у меня есть учитель, поэтому к другим писателям я отношусь с
почтительностью и любовью.
Попробуйте написать День Зверя ! Обломаете в досаде все авторучки и
разорвете в бессильном гневе тетради - на клочки и разбросаете красивым
движением. Вот досада. Ничего не огорчайтесь, а терпеливо учитесь и пос-
тигайте. Или поступайте так: боясь света бродите в полусумраке обскуран-
тизма. Так поступаю и я, когда устаю от солнечного света. Надо, конечно,
тренировать свое внутреннее зрение. Не пугаться одаренности или гени-
альности других, не смотреть на них как на невидимый воздух или солн-
це... Если б вы не знали этого завета Бальмонта, то я напомнил бы:
будьте как солнце!
прошу прощения за отступление (все написано по-франц.)
Надо быть благодарным ему за возможность выходить из себя : таким
образом лишаешься своих двойников, которые затаились и не хотят выходить
из сумрака души. Быть излеченным: откинуть спасительный щит. Все равно
принимаю тебя!
Когда здоров: не знаешь с определенностью куда приложить силы: как
отойти от зла если не знаешь где добро? Такие размышления неизбежно за-
водят в топь общих мест, где все тонут обидным и нелепым образом. До-
вольно!
Как сохранить состояние восторга (благодати), как удержать? Импера-
тиву Гете: остановись, ты прекрасно! мгновение не послушно: и прекрасно!
Хотя в восклицании больше светлой грусти, чем другого.
Горькие слова падают и медленно застывают, а что-то прекрасное со-
чится сквозь в вечность и это что-то невыразимое остается, но не слова
образующие текст для свидетельства, для прикрытия пустоты (наготы). Т.е.
текст - неизбежное и гибнущее нам приятно как воспоминание о дорогом. Ет
сетера.
Подъезжаю к Вырице, поэтому с радостью прячу тетрадь в сумку. Выхожу
из моей писательской электрички: писатель Воскресенья, Писатель Гранд
дам, Писатель Юношей Земли и так далее наверное. Терпеть не могу калам-
буров, хотя человек довольно мирный и терпимый. С такими титулами иду на
дачу к моей гранд даме. Признаюсь, что клички поэт и писатель одинаково
обидны... По-моему честнее называться литератором .
Между первой природой и второй природой: где копать, чтоб найти под-
линного человека?
Некоторое просветление испытываю на берегу реки. Возвращаюсь на ве-
ранду: обедаем с гранд дамой. Сердечно беседуем. Раскрывается родство
наших душ.
Если бы меня спросили: что в жизни последних лет вспомнишь приятно-
го? Припомню дружбу с моими грандамами. Что был бы я без их участия? Без
дружбы и нежной заботы?
( ( (
(как и предыдущие записки: по-франц.)
Довольно деликатная тема: о странностях любви.
Как бы написать, нет коснуться бы, о заветные восемь строк!
На бэйзик рашен или на бэйзик френч: как получится.
Без некоторых подробностей: а именно интимного характера - не может
быть доверия. Но показать шип любви читателю, чтобы он не укололся, а
лишь ощутил кисловатый аромат розы - вот искусство. Когда в памяти клас-
сические описания из Кама-Сутры, где со стыдливостью неподражаемо любов-
ники любят друг друга... Ничего нового уже не придумаешь. Но все же всем
не терпится узнать подробностей. Например: я лежу в постели, а голубчик
еще моется в ванне. В ожидании листаю какую-то книгу (припомнить назва-
ние: ...). Вот он возвращается в белых хлопковых плавках. Садится на
край кровати. Какие волосы: еще не высохли - почитай из книги. Он любит
читать. В это время мне нравится гладить ему шею, плечи, рукой водить по
животу и ниже. Медленно телом овладевает томление, которое переходит в
жар: в ушах начинает шуметь. Хорошо прижаться щекой к плечу голубчика и
почти уже не слышать голоса. Не читай больше, хватит. Он с радостью зак-
рывает книгу и выключает свет. Смотрю как неторопливо он снимает плавки
и кладет их на стул. А какое горячее тело! Милый голубчик позволяет себя
гладить и целовать и говорить ему нежные слова, пальцами осторожно уби-
рая вьющиеся волосы. Голубчиком тоже овладевает хмель: он шепчет что-то
приятное. А! Уже пора поставить точку: начинаются движения, жесты и позы
любви. Спокойной ночи! Возвращаюсь в Ленинград в вагоне-башне из слоно-
вой кости. (пишу по-франц.)
Думаю обо всех, П.Н., моих гран дамах, Маркизе де Саде, Мари Башкир-
цефф, Саше и остальных. Конечно же и об анти-мэтре.
Вечером он звонил, назначили встречу в полдень на обычном месте: у
арки у финбана.
Сколько в человеке странностей, особенностей, причуд и экстравагант-
ности! Уму не постижимо.
( ( (
Стараюсь быть неуловим для вдов. Ф.Бурдин. Витюнюшка-классик. М.б.
цитируем. И меч прощающий у Агнии беру - он же.
Прекрасно (по-франц)
( ( (
О странностях любви. Что ж поговорим!
Мнения Сашеньки и Павла Ник. расходятся по теме Пушкина. Для голуб-
чика это очевидность. Нащокин - любвник Пушкина! Я с ним спорил, требо-
вал доказательств.
В одиночестве службы думаю о греческой (или сократической) любви.
Вот вам еще один пример эвфемизма. Думаю о романе И финн . Опять вспом-
нилась сцена: я лежу на кровати с железной сеткой (по-суворовски,
по-простому как в казарме учили), лежу совершенно обнаженный под просты-
нями словно грешник на иконах или греку подобный (на вазах пар экз.).
Сашенька раздевается не спеша у стула, складывает одежду с какой-то тща-
тельностью, а не бросая в порыве кое-как. Жесты и движения плавные, а
белизна кожи напоминает гейшу. Вот иде фикс вспоминать одну и ту же сце-
ну, но то было время, т.е. его не было, т.е. было похоже на вечность
т.к. на какое-то время все исчезло: пустое, досадное и жалкое.
( ( (
а далее записано пель-мель: т.е. частично по-франц., частично
по-русски.
Рембо-мальчишка написал: учиться счастью, которое все равно не избе-
жать.
Познание самого себя (в сократовском смысле, буквально - фр.) В люб-
ви, например. Кузмин: не так ложишься мой Али (фр.) Браво! Ласки: в
подъездах на лестницах, на чердаках и подвалах. В бане, разумеется. Но
слез печальных не стираю! (Пушкин, кажется) Мэтр написал (а я повторяю
как иде фикс): у меня нет учеников. Раз нет - значит я не ученик. Равви,
равви! Как он может научить? Как я могу научиться? Это к счастью невоз-
можно.
В служебном уединении уподоблялся Сократу, задавая себе вопросы.
Опять же о странностях любви спрашивал себя и отвечал, или изумлялся не
зная ответа.
Кто-кого: вот не гамлетовский вопрос. Маркиз де Сад, например,
действовал известным образом (читайте и изучайте его жизнь - поучи-
тельно). Как поступал Уайльд - можно предположить. Но нет определеннос-
ти. От этого у спрашивающего - тоска.
Сашенька удивлялся, когда я расспрашивал о всех подробностях любви:
с артистиком, майором, эпизодическим мальчиком. Что он предпочитал, что
любили его спутники (спутник - выдуманное слово, партнер - пошлое, лю-
