уже угощения на столе и чай ждет.
Пишем о том же: банях ет сетера. Вечные темы. Тойфель! (нем.) Смотрю
за окно: черемуха гнется под ветром. Серая изба с голубыми ставнями. Как
это все знакомо.
Родные русские лица. У мужиков: багровые, темные после запоя и зага-
ра (и ветра). Вот бежит белая собака.
Тетушка посылает в магазин. Собираюсь: надеваю кепку навроде карту-
за, резиновые сапоги, кожаную куртку. Иду мимо пруда с кувшинками... Де-
ревенский магазин: разговоры баб и мужиков. Вот не очень грустный вдо-
вец. Стоит как жених на выданье. Смех и шутки вызывают: краска для во-
лос, хвойный экстракт для ванны.
( ( (
Василий и его друзья, любовники и просто знакомые. Ублажает всех:
старушечек и остальных деньгами и масляными речами. Не хочется ссориться
с ним и разрывать: как человек искусства и харизматическая личность он
привлекает.
Вот в деревне вспоминаю. У Василия в церкви (на Якиманке) он поет в
зеленых брюках, мы ждем его на скамейке у церкви. Дома опять угощеньица:
сало, колбаса, коньяк. Сашеньке говорю: это разжигает плотские страсти.
Не люблю такой пищи!
Когда мы пришли после гулянья к обеду матушка Руфина сказала забот-
ливо: устали ребята, вы прилягте на кровать. Вась, расстели им, пусть
отдохнут. Отдыхаем в васиной кровати.
( ( (
В деревне. Вышел погулять после обеда. Как не обратить внимание на
кучу навоза во дворе: даже если глаза отвернуть дух уловит. Да это русс-
кий дух... Ветер подул - запах уносит. Дядюшка пасет корову, там на
склоне, бегают овечки у пруда. Русская моя часть (стихия) борется с моим
иудейством: суетливостью, русского во мне большая часть: т.е. безалабер-
ности, усидчивости, уступчивости (нет я путаю это с моей чухонской мес-
течковой глупостью (ограниченностью). Спасительной? Хорошо если есть
именьице. Хоть на пять деньков приехать: душой отдохнуть! В избе старухи
ведут беседу. Вот кто-то проехал по улице, все срываются к окну: любо-
пытство разбирает. Одна старуха у печки остается, лень вставать, а хо-
чется посмотреть кто проехал? с кем? Нюрка, поварская дочка. Еще кто?
Корова пасется на лугу.
( ( (
Не нужен юг чужих держав, сказал Мэтр. Я добавляю: и своих тоже не
очень. Истинно так. Когда лежишь на печке и греешь бока! Рассуждаю о
странностях любви. Старухи ушли. В избе тишина.
( ( (
Василий говорит: век в Москве жить не буду. Домик куплю у себя на
родине (подо Львивом). Расписывает красоты родного села. Говор мягкий!
Да: я чуть не уподобился Авраму (случай с Сарой) оставив Сашу в ке-
лейке.
( ( (
Вечер в деревне. Погуляю и читать усядусь: В.Вульф Кмаяку (нем.)
Вместо концентрации мысли, внимания небольшое спасительное отупле-
ние. Блаженство и радость. Тихий вечер после ненастного дня. Думаю о ро-
мане. Перед сном выхожу на прогулку, спать ложусь рано, ок. десяти ча-
сов. Гуляя вдоль огородов думаю о романе. (Сашенька, Василий, ревность.
Ленингр. сцены, московские). Сашенька был хорош (прическа, туалет), в
гостях вел себя прилично. На Таганке, в церкви Болгарского подворья пос-
тавил свечку перед образом Нечаянная радость .
Деревенская тишина. Не надоедает. Трава под солнцем, вечером поют
вечерние птицы. Эта тишина как граница между московским базаром, табор-
ной ее суетой и настоящим.
Сцену вижу: Сашенька стоит уже в тамбуре вагона. Мы с Васей остаемся
на перроне. Поезд уходит.
Молюсь об утешении всех: об оставленных и оставивших, о разлученных,
брошенных, счастливых.
Медитация о свободе и счастье: о соотношении двух категорий вооб-
ще...
Было тягостно воздерживаться (после Великого поста! по совету докто-
ров: острого-соленого не есть, не спать по крайней мере три месяца).
Василий проповедует и советует распущенность. Он не целомудрен и
развратен. Говорит: я кого угодно совращу. Бесстыдный, наглый братец Ва-
силий (два курса семинарии в Загорске. Причина ухода: город маленький
все друг друга знают). Говорит ласково.
( ( (
Утешение в букве.
Горечь ревность. Вспоминаю Розанова: ешьте горькие травы! Пережить
бы эти пять дней: полных покоя, радости и счастья. Вернуться бы скорее к
тому, кто причинил столько страданий. Утешительная мысль. Пытаюсь вспом-
нить отвратительные сцены: не могу. Жалко его.
Это наша первая большая разлука: до этого не расставались на такой
срок (больница не в счет, он навещал почти каждый день). Уводит их доро-
га белая!
Пишу в постели, на сон грядущий. Тетушка с маман улеглись давно
спать. Из-за занавески сопение и шнархен (нем.) Перед сном Вульф хочу
читать: трудно полусонными глазами водить. О романе думать начинаю. Пока
- хаос. Все слишком перемешалось: Мойка, любовь, ревность, боль, досада,
кабацкое, Сашенька в тамбуре... Трогательная сцена: идем с Рогожского
кладбища по Абельмановской к Василию, мороженое едим... Я замешкался,
разговорился, а он уже съел и торопит меня: ешь мол быстрее. Я не могу:
смешно. Смеемся вместе. В веселом настроении возвращаемся в матушкину
келейку. Вася уже ужин собирает.
Или: гуляем по Новодевичьему в добром расположении духа. Заходим в
собор-музей, там икона с изображением страшного суда: змея душит грешни-
ков, огромная змея, на зеленой чешуе бирочки с названием грехов (алч-
ность, гордыня, сребролюбие, идолослужение, содомия ет сетера).
Холодная тетрадка: всю ночь пролежала на подоконнике (фр.).
( ( (
Утро холодное: май, цветет черемуха. В деревне, после завтрака,
простого крестьянского: молоко, творог, хлеб (чай тоже - фр.) Зеленая
комнатка у Никольского моста. Черемуха цветет во дворе. Тишина в дере-
венском доме. Книга Вульф лежит рядом на диване. За окном: мужик ведет
корову.
Думаю о романе: любовь в городских трущобах. Слум (нем.) Общага-ноч-
лежка, приют лимитчиков. Маленькая комната с окном на плац и казарму.
где живут стройбатовцы. Унылое место. Но есть ли где более уютное?
( ( (
В деревне пьяные мужики (не поют) не веселые лица, а злые: зеленые,
багровые, бледные синие. Бабы в цветных платках, иные старые в темно-си-
них. Говорят: мы - темные. Читает одна грамотная, другие рассуждают: до
чего они хорошего долетались? И там гибнут и под водой гибнут. Ет сете-
ра.
Пасут коров и рассуждают (я люблю эти рассуждения на лугу) Во мне
появляется ощущение здоровья вообще: крепости в теле, светлости в голо-
ве. Сила прибывает. До этого: надломлен был. Ни здоров ни болен, полу-
больной.
Старухи, привыкшие трудиться зимой и летом: встают рано, топят печь.
Она согревает маленький мир русской избы.
Пища здесь у многих худая: картошка, хлеб, водка. Огурцы, селедка,
лук. Вид и у баб нездоровый, от тяжелой работы. Но дух светлый и легкий.
С удивлением опять же судят о событиях в мире. Как будто с Луны свалился
или из Франции приехал. Люблю я здесь бывать и кроме радости от воздуха
и пейзажей, слушаю с наслажденьем русскую речь. Брутальная реальность?
Нет - подлинное, настоящее (пусть пепелище от чего-то, пусть разоренное
как говорят. Но это истина. Довольно рассуждать!)
А день пасмурный. Вот вернулся с пастбища, где пробыл минут двад-
цать. Чище правды серого холста ничего не сыщете в природе: так! Из окна
вижу: над лесом вдали небо касаются с землей. Опять о романе: как выра-
зить ревность достоверно. Оставил его и уехал ночевать к знакомым (а мог
бы взять!), сам же устроил ему сцену: мол, прощай голубчик. Если хочешь
оставайся здесь (знал, что он не может остаться). Придумал обиду и все
изливал. Сам расписал роли так: он - агнец, ведь оставил его выходит я,
мне достается роль ревнивца и безумного - а ла Шекспир Отелло! Пардон,
это не для меня: душить и ревновать задыхаясь с кипящей кровью. И запи-
сывая желтым карандашом ночью в чужой квартире, где бьют часы каждый
час!
Говорил ему: мон ами, ты свободен. Даю тебе карт бланш! Оставайся,
дружок, у Василия. Он не выдерживает, почти доведен до истерики. Говорит
обидное. Бедный Сашенька! Пар экзампль: мне надоела эта песня. Его тихо-
го мне удалось вывести из равновесия, он задыхается. В комнатке Василия
(точнее матушки Руфины) оставаться нет сил. Мы должны идти в гости к Во-
лоде... Но до выхода есть время... Предлагаю прогуляться до Рогожского
кладбища. Там и происходит решительное объяснение и примирение. Три дня
покоя и счастья. До вокзала, до разлуки.
Вася оставшись в комнате проявил присущий ему такт: джентльмена и
христианина. Мы делаем бон мин (фр.) Улыбаемся друг другу. Обнимаемся на
прощанье. - Не обижайся, Вася, если что не так! - И ты на меня не сер-
дись, если что не то сказал! Ради Бога! Вообще следует больше себя ви-
нить, больше на себя обижаться (про себя размышляю. Меа кульпа!)
( ( (
На сельском кладбище приходят разные мысли. Завтра уезжаю. Адьо де-
ревенька. Тетушки, банька, русский дух ет сетера. Вечер в деревне. Вижу
из окна: северное небо, темные облака. Сашенька, где ты? Тревожусь за
тебя.
( ( (
Утро в деревне. Смотрю за окно через герани и занавески вижу пасмур-
ное все. Маман (она здесь гостит у сестрицы) выпив стопочку заводит ста-
рую песню: мне тошно! Экельхафт!
Выполняю с утра послушания: выливаю таз с помоями в канаву, глажу
бока больной корове. В день отъезда лежу на печке. Мечтаю. Никуда не
стремлюсь ни телом ни душой: счастливое состояние (как у Блока в его
знаменитой могиле: торопиться не надо уютно...). Русский философ должен
спасаться не в бочке, а на печке. (пишу в поезде. Мелькают за окном из-
вечные поляны, леса, кусты). Настроение как на колесах: неопределенное,
хотя известно откуда и куда. Но неопределенность даже радует. Весь на-
полненный покоем - через край - здоровьем. Разморенный приятно от лежа-
ния на печи, доведенный до русской дурости (а пропо: знаменитой, которой
ищут но не находят европейские искатели, свои же не замечают, не ценят и
не хранят в себе, растрачивая же и проматывая другой тщатся приобрести,
т.е. рацио европейского, что есть тоже несомненно достоинство, но наиз-
нанку, а вообще с европейским умом в России не прожить! Культ дурака
возник не на пустом месте и мне было своего рода откровение (то есть до-
шел лежанием на печке эмпирически).
В поезде как еврей разворачиваю свою Тору с воспоминаниями. Вот с
маман возвращаемся с сельского кладбища, заходим в деревню, где проводи-
ли все летние сезоны. Заходим в избу, где живут приехавшие из Москвы
бывшие деревенские. Самовар, как принято, всякие пироги и угощения. Раз-
говоры. Шарман! Как в России! А не как в этнографическом музее: прялки
там всякие, рушники вышитые и люльки под потолком, да грабли в сенях.
Новомосковские жители приехали на родное пепелище: знакомая картина.
Грустно и светло, ей Богу. Вот, говорят, только образ зимой украли. Да,
смотрю в пустой угол, Николая Чудотворца в красивом окладе нет на при-
вычном месте.
Пахнет тем же, что и маркиз де Кюстин учуял: овчиной, сеном, кажется
кислой капустой? Хорошо после кладбища посидеть вот так за самоваром,
послушать старушку...
Перед отъездом маман устраивает сцену: моралите бесконечные. Как мой
начальник. Мания учить и воспитывать: забывают, что возраст у меня без-
надежный.
( ( (
Написано по франц.: Москва. Ужасное! Уничтожает меня. Визит к прият-
ным Матюшиным. У них семейная идиллия. Мне это радует сердце: такое ро-
зовое, голубое, пасторальное. Чистое! Ребенка их резвого ласкаю.
( ( (
Гуляю по Москве и развиваю свой свиток. Мутная от ревности голова.
Представляется: Василий пристает к Сашеньке. Его ласки. Противный тонкий
голос. Украинский (точнее галицийский акцент) Обнимает, просит. Свет по-
тушен. В углу горит лампадка. На зеленом диване спит матушка Руфина
(кстати ночью молиться встает). Что она видит или не видит во тьме? Да
