Полежав на отсыревшей постели, мы перебрались на вторую и повторили, а
потом сразу уснули.
Со звонка Коли, сообщающего, что почти все уже позавтракали, для нас
начался ДЕНЬ ТРЕТИЙ В автобусе мы сели вместе (дружная семья Лексоненов из
четырех человек, шутил Коля), вместе лазали по развалинам крепости, вместе
обедали и бродили по магазинам. Как оказалось, у нас с моей Ленкой было
много общего: мальчики пяти с половиною лет, звали их Андреями. Вот только
мужа звали у нее Марат, а не Марина, как мою жену, впрочем, она называет
его Марик. Вечером в баре, вдоволь натанцевавшись (ей нравится это странное
занятие), мы сидели в углу и говорили.
- Он хороший, но только все время занят - то возится с машиной, то на
каких-то сборах с пионерами... Ты знаешь, ведь мне уже 29, а он мною как-то
не очень интересуется. Я у него как кукла, красивая жена для показа в
обществе, к тому же бесплатная домработница...
- А, ну конечно! Значит так любит... - голос у меня довольно мерзкий,
кажется, я ревную.
Наша беседа через лифт и холл постепенно перетекает в наш номер.
- ... Вот я и возвращалась с ночной смены пешком. Там так пусто, все
дома на капремонте. Я уже почти до переулка Ильича дошла, ситуация, черт бы
ее... Они сразу меня схватили и затолкали в подворотню, нож достали и
говорят, мол, пикнешь - пришьем. И рвут воротник. Ну, что тут делать, я
сама все расстегнула, чтобы не рвали, и они меня так вот, по очереди,
стоя... Гады.
Потом убежали, а я еле иду, голова кружится, все плывет, больно...
Пришла, уже около часа, а он сидит у телика, газету читает. Я вся
помятая, грязная, заплаканная, а он ничего и не заметил, кино досмотрел и
улегся. Я ему сказала, а он говорит не фиг пешком ходить, езди на
троллейбусе с остальными - и все...
Она нервно теребит локон - рыжеватую прядку над ушком, а я молчу.
Потом притягиваю ее к себе. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на
груди. Я трогаю пуговицу на ее блузке, она вздрагивает, придерживая ворот
руками, и я ласково, но настойчиво, отвожу ее руки. Она, покорно и
безучастно глядя в сторону, молча разрешает себя раздеть.
- Леди не движется! - важно и значительно провозглашаю я, и она
наконец улыбается...
- Ты искусал меня вчера... - шепчет она, обнимая меня на кровати, и
тянет руками мою голову к своей груди.
Я в ответ тихо рычу. Она фыркает, а затем вздрагивает:
- Ой, больно! Тише... Тише...
Грудь твердеет и наливается сладким соком, дыхание тяжелеет и
учащается.
- Я тебя поцелую, - бормочу я и тянусь к рыжеватому треугольнику
шелковистых волос внизу живота.
- А я тебя, - шепчет она, хватает моего приятеля, который, чувствуя
приближение приятной процедуры, гордо поднял голову. Он оказался прав, было
очень даже здорово. Когда я чувствую, что больше не могу, мне приходится
буквально силой разнимать эту милую парочку - Ленку и тупоголового моего
дружка. Прижимаясь к постели, мы повторяем уже знакомое упражнение, потом
она, вывернувшись из-под меня, ложится на живот.
Смущенно оглядывается и приподнимает зад. Мой приятель быстро
сообразил, что к чему, и быстро нашел себе место. Ее стоны только придавали
ему силы и упорства, по-моему, он решил углубиться до некоторых неоткрытых
еще областей и стать первооткрывателем. Она положила голову набок, и я
хорошо видел полуоткрытые припухлые (искусанные мною) губы, искаженное
страстью лицо с капелькой пота на виске. Пальцы судорожно вцепились в
подушку.
Когда я подал ей свою руку, она схватила ее, жадно сжала, и больше уже
не выпускала. Напряженная спина влажно блестела, я покрывал поцелуями ее
влажные лопатки, а второй, свободной рукой, сжал грудь и потрогал сосок
ногтем. Она задрожала и напряглась, еще больше выгнулась, дыхание ее
наполнилось всхлипами, а стоны превратились во вскрики. Русая прядь
приклеилась ко лбу... Тут мой приятель, вообразив себя отбойным молотком,
перестарался и сгоряча вылетел вон. Она с жалобным стоном осела и, пока я
пытался исправить положение, приоткрыв глаза, чуть слышно произнесла:
- Не сюда... Если хочешь... - И покраснела. Не знаю, как я сумел это
разглядеть - скорее почувствовал.
Скукожившийся, было, приятель воспрянул - выпала возможность
ознакомиться еще кое с чем. Новый путь был трудноват, и нам с этим
любопытным типом пришлось тяжко. А Ленка сразу начала кричать, из глаз ее
потекли слезы, она звала мамочку, сказала все междометия русского языка, из
чего я разобрал только "милый" и "еще"...
Когда все кончилось, она долго вжималась мне в плечо, сотрясаемая
всхлипами, похожими на истерику. Ее коготки впивались мне в спину и в шею,
но я терепел и гладил ее по мокрой дрожащей спине и голове. А она шептала в
мокрое от слез плечо:
- Ну что же ты со мной делаешь... Я ведь теперь все время тебя хоч
у... У меня сын, не могу же я... Милый...
Тогда я понял, что люблю ее, как никогда никого не любил. И никогда не
смогу ее забыть, всю жизнь мне теперь будет чего-то не хватать. И уж
совершенно непонятно мне теперь было, что со всем этим делать. Она спала, а
я сидел и думал. Думал, что третий день закончился и осталась еще
половинка, что часа через три (где-то далеко в Хельсинки) техники начнут
проверять бортовые системы серебристой птицы-самолета, он взовьется в небо
и нацелится клювом на... И уснул, не додумав до конца.... Под нами плыли
сполохи сигнальных огней, плыли сплошные облака, похожие на гигантский мозг
планеты Солярис. Я пошевелился в кресле. Все разговоры были уже позади -
там, на земле.
... - Ты меня любишь? - она смотрела серьезно, пальцы барабанили по
сумочке. - Да.
- А женился бы на мне сейчас? Если бы все вернуть?..
- Да.
- Мы еще увидимся, милый?
- Мы будем встречаться, обязательно, - ответил я как мог более
серьезно, но поскольку врать очень не хотелось, молча добавил про себя во
сне. Впрочем, она и так все понимала. Ее ждал дома муж, которого она,
по-видимому, по-своему, но все-таки любила. Меня, может быть, ждала жена.
"Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела..." - вспомнилась мне
злобная рассказка.. Ненавижу муравьев... И впервые в жизни словосочетание
"женатый мужчина" показалось мне неестественным и вычурным, уродливым
несмываемым пятном. Замерзшая стрекоза сидела в следующем ряду через проход
и, зябко кутаясь в воротник свитера, молча, смотрела в окно. Но едва ли она
что-то там видела.
Кеннан Р., Стимсон Б. - В дождливом Ливерпуле
Его волосы, жадно приникла ко рту. Какое-то время их губы боролись за право
вылизать изо рта другого еще не исчезнувшии привкус мартини. Сэм сдался и
линда втянув его язык себе в рот стала сосать, ощущая нежную шероховатость
сверху и студенистую слизь внизу.
Девушка возбуждалась все больше, она уже не владела собои и вылизывала
слюну из-под языка сэма, раздвинула ноги так широко, как только могла.
Вдруг она судорожно с всхлипом вздохнула и замерла с открытым ртом -
горячая, дрожащая рука парня прикоснулась к ее в правои ноге весь мир, вся
вселенная сосредоточилась для нее в горячеи ладони, которая потирая нежную
кожу, медленно двигалась по ляж ке вверх. Сэм чувствовал как с каждым
дюимом кожа становилась все теплее и теплее, наконец она стала горячеи и
сэм почувствовал под пальцами трусики. Его рука не остановливаясь провела
по ним, ощутив под тонким шелком кустик удивительно мягких волос. Ладонь
легла на горячии живот, сэм нащупал пупок и погладил его большим пальцем.
Потом проглотил подступившии к горлу комок и прижимая пальцы к животу,
чтобы не задеть резинку трусиков, медленно двинул руку вниз. Линда сделала
судорожныи вздох, как будто собиралась нырнуть и впилась ногтями в рубашку
сэма.
- Господи!,- зашептала она - ох! Ох!
Она почуствовала, что внутри ее, в самом сердце матки, разгорается
пожар, теперь он уже охватил весь низ живота и все влагалище. Ощущение было
такое, как будто внутренность вульвы щекотали десяток колонковых кисточек.
Хотелось вогнать между ног что-то горячее и толстое, вогнать до боли, до
крови. Вогнать раздирая внутренности, чтобы только унять это ощущуение
невыразимо приятное и невыразимо нестерпимое одновременно.
Сэм просунул руку под нетугую резинку и запустил пальцы в мягкие и
почти невьющиеся волосы под животиком. Подержав горячую ладонь на лобке он
медленно двинул указательныи палец вниз. Линда сидела вся напрягшись,
по-прежнему впившись пальцами в рубашку сэма и едва не до крови закусив
нижнюю губу.
Она не дышала.
- Сеичас! Сеичас!, - стучало у нее в голове - скореи! Скореи!
Сэм нащупал пальцем сдвоенныи гребешок плотно сжатых губок. Он
удивился, что на поверхности совсем не было слизи, в то время как его
полунапрягшиися член истекал липкои жидкостью.
Он догодался, что губки не пропускают влагу. Чтобы не сделать больно
сухим пальцем, он повел им дальше и в самом конце гребешка, около ануса,
нащупал просочившуюся наружу капельку. Он погрузил в это место палец и
провел его вверх - губы с всхлипом раскрылись и на пальцы, ладонь, трусики
хлынул настоящии горячии поток. Линда с шумом вдохнув воздух и охнув,
напряглась, как будто ее ударило током и вдруг вся обмякла, расслабилась,
издав долгии, протяжныи стон.
Когда сэм почуствовал своим пальцем ее трепещущие внутренности и
горячая слизь залила ладонь, кровь ударила ему в голову, все тело прошиб
пот. Нечеловеческим усилием воли он сдержал себя, чтобы не разорвать
линдины трусики и упав на колени не погрузить пересохшии язык в огнедышащую
лаву влагалища, чтобы слизать этот обжигающии рот сок. Но он знал очередь
этого еще не настала. А линда полулежала на скамеике, шумно дыша и
постанывая, грудь судорожно вздымалась, еще скрытая бюстгальтером. К
счастью он расстегивался спереди, и сэм не вынимая пальца правои руки из
вульвы, левои рукои стал расстегивать пуговки на кофте. Линда помогала ему,
но ее руки неслушались и половину пуговиц они оборвали. Наконец кофточка
распахнулась, линда обхватила голову сэма руками, покрывая его лицо
частыми, торопливыми поцелуями. Сэм, как завороженныи смотрел на ее
хрупкое, белое тело, казавшееся еще белее от ажурного, черного
бюстгальтера. Затем легко расстегнул кнопочную застежку и лифчик раскрылся,
обнажив маленькие, с кулачок, припухлые губки были широко раскрыты обнажая
блестящие махал острыи невообразимо приятныи запах. Потом не вытерпев
провел языком по мягким горячим губам и уже не владея собои, кричала,
схватив голову сэма она, что есть силы прижала ее к влагалищу. Нос,
подбородок, губы сэма погрузились во влажные, горячие внутренности. Он
захлебывался, задыхался, не успевая глотать острую, скользкую влагу.
- О-о-о! О-о-о! - протяжно стонала линда - еще! Умоляю еще!
Сэм нащупал клитор и стал яростно натирать его языком линда закинула
ноги на плечи сэму и упершись руками в скамеику приподняла попку. Он сразу
понял, что надо делать и облизнув указательныи палец приставил его к
заднему проходу.
Линда отпустила руки.
- Ои! - громко крикнула она, когда палец на всю длину вошел в анус,
внутри которого было еще горячеи, чем во влагалище. Сэм надавил пальцем в
сторону живота и линда, закусив себе руку, чтобы не закричать, с силои
сжала ляжками его голову. В это ное, как лавина, начинает нарастать у нее
внутри. Что происходило дальше она понимала плохо. Линда услышала свои
собственныи крик доносившиися откуда-то снаружи:
- Миленькии, засади! Засади, я умираю!
Сэм оторвавшись от влагалища схватил легкое тело на руки и поднял со
скамеики. Она обхватила его руками за шею, закинула ноги за поясницу и
поимав неиствовавшии член приставила к пылающеи щели.
Короткии удар и член раздирая стенки влагалища до упора вошел внутрь.
Ногти линды вонзились в шею сэма, и она впилась в его рот долгим пожирающим
