стыдливости в сочетании с совершенным бесстыдством, с которым она отдалась
мне, и разнообразие ласк, придавшее такую пикантность нашей близости,
иногда смешили меня.
Так, например, она долго не открывала дверь, когда я, вернувшись из
парикмахерской, постучал в номер.
- Нет, нельзя, я не одета. - Я слышал шум передвигаемых вещей. Я
продолжал настаивать, но она, отказавшись открывать дверь, снова
полураздраженно, полушутливо отвечала. - Но ведь я совсем раздета. Да вы с
ума сошли. Фу, какой стыд. Нет, ни за что.
Пожалуй не стоит говорить, что как только я был впущен в комнату ( а
на это потребовалось значительно меньше времени, чем надо, чтобы одеться)
эта стыдливость стала совсем не строгой. Мы довольно много бродили по
городу, заходили в старый монастырь, блуждали по темным аллеям парка, и
даже совершили прогулку по быстрой речке среди тенистых берегов. Лодка
медленно скользила по темной воде, легкий ветерок освежал наши
разгоряченные головы. Было удивительно хорошо. Наступил тихий и нежный
вечер, когда мы вернулись в гостиницу, чтобы отдохнуть и переодеться.
Нечего говорить, что нам удалось только второе. Я все не мог равнодушно
видеть, как из глубокого траура обнажается стройное тело, гибкое и молодое.
Каждое ее движение, пойманное моими глазами, немедленно передавалось
безошибочным рефлексом по всему телу, сосредотачивая кровь, мускулы, силы,
вновь пробуждающееся желание. Нет, эти полчаса нам отдыхать не пришлось! В
сиреневом сумраке вечера было заметно, какие глубокие сладострастные тени
легли у Елены под глазами. Эти глаза мерцали, то вспыхивая огоньком
пережитого наслаждения, то потухали от тяжести перенесенной усталости. Ее
руки, ослабленные в объятиях, беспомощно повисли вдоль склоненного в истоме
тела. Заласканные мною колени сжимались лениво и бессильно, маленьким
ступням передавалось их медленное движение, отчетливо обвивался вокруг юных
бедер тяжелый шелк черного платья. Когда я следил за ее движениями, мне
казалось, что я вижу обнаженные линии точеных икр. Лаская глазами уютные
ямочки под круглыми коленями, я созерцал безукоризненный подъем бедер,
увенчанных как ореолом рыжеватыми волосами, под пушистым клубком которых
вздымался розовый мрамор живота. Мне казалось, что я погрузился взглядом
полным наслаждения в таинственные места, в которых темнела едва приоткрытая
дверь, сжатая сведенными стройными ножками. Но в то же время усталость
одолевала мною.
Она делала движения вялыми, ленивыми руками, внезапно сковывала
движения ног и расслабляющей волной проходила по икрам. Я начинал опасаться
того повторного страшного паралича, который так внезапно овладел мною в поезде. Я хотел отказаться от ласк,
чувствуя, что дремота начинает окутывать мое сознание, но все еще мечтал о
нежном объятии и трепетал при мысли, что завтра может быть, должен буду
расстаться с Еленой. Мы рано пришли домой, поужинав у Шумана, где на
счастье удалось получить несколько бутылок вина. Я выпил их почти один
потому, что Елена, сделав несколько глотков, сказала, что она пьяна и без
вина.
- Нет! Теперь спать, - решительно сказала она на мою попытку обнять
ее.
Мы вошли в комнату. Несколькими быстрыми движениями она сбросила с
себя платье, которое упало у ее ног, открывая совершенно новое существо. Не
садясь, она стоя, держась за спинку стула, сняла чулки, высоко открыв
молодую белизну ножек, потянула за тесемку, нетерпеливо пошевелив бедрами,
отчего края батистовой рубашки разошлись и снова сошлись, обнажив на
мгновение кудрявый холмик. Как будто чужое, бешеное существо, с невыносимой
силой пытающееся разорвать преграду, мешающую ему наслаждаться этим
зрелищем поднялось во мне. Да, трепетать и сдерживаться было невозможно!
Вся моя мужская гордость встала на дыбы. Я тоже встал. Елена насмешливо,
через плечо, поглядела на меня, потом сбросила лифчик, осталась в одной
коротенькой рубашке, едва прикрывавшей ее прелести, и, подойдя к
умывальнику, стала умываться. Я следил за ней, поглощенный желанием,
сдерживать которое с каждой минутой становилось все труднее. Высоко подняв
над головой руки, она потянулась к верху ленивым движением, от которого
поднялась рубашка, открыв то место, которое я ждал. Я замер в ожидании, но
как будто угадав мое желание, Елена рассмеялась, и, наклонившись над нишей,
стала брызгать воду себе в лицо, вскрикивая от удовольствия. Тело
напряглось, округлилось, она как бы предлагала себя для совокупления.
Слегка откинувшись, она смотрела с улыбкой, в которой снова показалось
знакомое мерцание приближающейся страсти. Все мое существо напряглось, как
убийца, готовый вонзить нож в тело жертвы. И я вонзил его. Я погрузил
клинок в горячую влажную рану на всю глубину с таким неистовством, что
Елена затрепетала. Ее голова откинулась, руки судорожно вцепились в
мраморный столик. Маленькие ступни оторвались от пола и обвились вокруг
моих напряженных ног. Я не знаю чей стон, мой или ее раздался, приглушенный
приливом нового наслаждения.
Упоение охватило Елену почти мгновенно. Она безжизненно повисла у меня
на руках, ее ноги шатались и она наверно упала бы, если бы ее не
поддерживала опора более страстная и крепкая.
- Подожди... Больше не могу. Ради бога, отнеси меня на кровать. - Я
схватил ее на руки и понес, как добычу. Пружины матраса застонали с жалобой
и обидой, когда на них обрушилась тяжесть наших тел. Елена молила о пощаде.
Прошло несколько минут, прежде чем она позволила возобновить ласки. Ее
ножки раздвинулись, руки приобрели прежнюю гибкость, чудесные, словно
яблоки, груди подняли твердые жемчужины сосков. Она опять хотела меня,
держа рукой символ моей страсти. Она передала силу своей благодарной
нежности в длительном пожатии, чуть слышном и сердечном.
Она любовалась им. - Подожди, не лезь туда. Дай мне посмотреть на
него. Какой красавец! Ты похож на факел пылающий багряным огнем. Я как
будто чувствую, как это пламя зажигает все внутри меня, - она лепетала,
теряя сознание от наслаждения. - Дай мне поцеловать его. Вот так! Мне
кажется, что он передает этот поцелуй вглубь моего тела. - И вдруг она
шаловливо заметалась, восхищенная новой мыслью. - Какой ты счастливый, ты
можешь ласкать сам себя. Ну, конечно, попробуй нагнуться. Да нет, не так,
еще сильней. Вот видишь. Неужели тебе никогда не приходилось?.. Я еще
девочкой плакала от того, что не могу себя поцеловать там внизу. У меня
была сестра на год старше меня, и мы по утрам садились на кровати и
пригибались, стараясь коснуться губами. И когда казалось, что остается
совсем немного... А потом мы ласкали друг друга...
Она притянула меня к себе, замкнула кольцом на мне свои ножки. Впилась
в торс и я почувствовал, как упругие, словно маленькие комочки резины,
пятки, скользя, то опускаются, то вновь взбираются по моей спине.
- Еще, еще... - шептала Елена, задыхаясь. Я удесятерил свои ласки в
стремлении дать ей полное блаженство, погрузиться хотя бы на несколько
миллиметров глубже в ее тайник. - Поцелуй сюда, - попросила Елена, указывая
на ложбинку, разделяющую грудь. Мне кажется, что он достанет до этого
места.
Снова наступил пароксизм страсти, не разделенный мною. Я уже не владел
собой, прекратить ласку было не в моих силах, будто не часть моего тела, а
металлический утомленный поршень с тупой жестокостью бездушной машины
терзал тело женщины. Ей тоже было не легко. Иногда в ней опять мгновенным
огнем вспыхивала жизнь, но эти минуты были все короче, судороги упоения
наступали все чаще, быстрее. Казалось, что мое тело обратилось в один,
лишенный мысли и воли, орган страсти. Я был измучен, я задыхался, ждал
чтобы поток влаги потушил наконец жар, не дающий ни мне, ни Елене
наслаждения. Она умоляла меня:
- Подожди... Оставь меня, я больше не могу. Нет сил... Мне кажется,
что так можно умереть... Ведь это уже в шестой раз!
И как будто получив новые силы, как будто чувствуя, что эта ласка
может в самом деле убить ее, она отчаянным усилием вырвалась из моих
объятий, выскользнула из под моих прижимавшихся плеч и распростерлась на
постели почти без сознания. Она потянулась к ночному столику, стоявшему
возле кровати, и едва удержалась. Я почувствовал, что настоящее пламя,
подобное струе растопленного масла охватило нежные покровы моего тела. Это
Елена схватила мой член ладонью, наполненной одеколоном. Я был потрясен
внезапной, жгучей болью до того, что потерял способность осознавать, что
она хочет делать. Склонившись надо мной курчавой головой, Елена дышала на
нежную обнаженную поверхность моей кожи. Это легкое дыхание давало необычно
успокаивающее и ленивое удовольствие. Потом ее влажные губы, острый язычек
прилипли к сухой коже и дразнили ее с бесконечной нежностью.
Начали бродить по телу, чутко вибрирующему и замирающему под этой
лаской. Ее руки бродили по моему телу, почти не касаясь его. От их
вздрагиваний исходила тоска нарастающей страсти Елены, как будто передавая
на расстояние всю силу нежности, воспринятой от меня, за этот час
непрерывной ласки. Концы ее пальцев источали сладостное томление,
разливающееся по всему телу. И когда эти пальцы прикасались случайно к
тугому пучку мускулов, сосудов кожи, я чувствовал, что минута освобождения
приближается. Прикосновения рук, губ, языка становились все быстрее и
настойчивее, непрерывнее, наконец, они слились в одно нераздельное
наслаждение. Страстная дрожь прошла по моим членам. Стон вырвался из
стиснутого рта.
Бурная волна брызгнула и пролилась, впитываемая приникшими губками
Елены. Я видел, как по напряженному горлу прошелся тяжелый вздох, как будто
она сделала сильный глоток. Я ослабевал, таял, терял сознание от блаженства
и бессилия. Сон, в который я погрузился тотчас же по окончании ласки, можно
сравнить со смертью.
4 Я открыл глаза утром. Елены со мной не было.
Свозь сон я подумал, что должно быть еще поздно и тотчас же снова
погрузился в забытье. Неясные сновидения принесли мне смутные воспоминания
неописуемых ласк, пережитых накануне. Тревожным и сладостным волнением
взмыло отдохнувшую кровь, и в тот же миг я услышал стук женских каблучков в
коридоре и шелест платья, приближающийся к моей двери. Сон мгновенно
покинул меня. Я почувствовал, что пробуждаюсь отдохнувшим, полным бодрости
и сил. Я приподнялся на локте и вытянул голову в направлении двери, в
которой должна была появиться Елена. Шаги простучали мимо, шелест раздался
в конце коридора. Это становилось страшным, отсутствие Елены продолжалось
долго. Я встал и еще, не сознавая в чем дело, начал быстро одеваться. Елены
не было. Чемодан, в котором был приказ, торчал из-под неплотно прикрытой
двери платяного шкафа. Я твердо помнил, что вчера запирал шкаф на ключ,
убедиться в обратном было делом нескольких минут. В эти минуты я
почувствовал страшное подозрение, которое, как молния, пронзило мой мозг
еще раньше, чем я открыл двери шкафа. В моей памяти мгновенно пронеслась
слабо освещенная фигура Елены, склонившаяся в темном купе над моими вещами.
Ее ипуганный голос:" Не смейте входить!" И отказ пустить меня в номер,
когда я вернулся из парикмахерской.
Чувство смертельного холода коснулось моих волос. Я резко распахнул
двери шкафа и увидел: чемодан открыт, приказ исчез...
Сомнений не было. Эта женщина одурачила меня, как мальчишку. Мне
показалось, что сразу вдруг обрушился весь мир. 28 лет достойной
осмысленной жизни, семья, карьера, честь - все полетело в преисподнюю.
Я чувствовал смерть у себя за плечами. Ничего не может быть ужасней,
чем ужас перед ответственностью, страх заслуженного позора, невыносимый
стыд за преступную небрежность. Меня мучила мысль, что для этой женщины я
был не более, чем случайное происшествие, которое ей пришлось пережить,
чтобы достигнуть цели.
Совершенно не связанная со мной лично, она играла, как играет котенок
с мышью. Меня переполняла злоба.
