один из примеров тому. Профессор излагал нам марксистскую концепцию
происхождения человека от обезьяны. При этом он сослался на известные в то
время слова Сталина о том, что, когда обезьяны спустились на землю, кругозор
их расширился. Я сказал довольно громко, что с деревьев-то вроде бы виднее.
В аудитории начался смешок. Профессор от неожиданности растерялся. Но он был
старый марксист-ленинец, набивший язык на диалектических выкрутасах. "Когда
обезьяны сидели на деревьях, - воскликнул он ликующе, - они смотрели вниз! А
когда слезли на землю, стали смотреть вверх! Ясно?" - "А зачем нужно им было
смотреть вверх?" - спросила наивная девочка, относившаяся к белиберде такого
рода с полной серьезностью. "Они с [379] тоской вспоминали о том, что раньше
на ветках сидели в безопасности", - поддержал мой шутливый тон один студент,
бывший офицер. "Но дело не только в этом, - продолжал развивать прерванную
гениальную мысль лектор. - Когда обезьяны слезли на землю, у них
высвободились передние конечности для трудовой деятельности". "Передние
конечности у обезьян высвободились прежде всего для того, чтобы было удобнее
держать стакан с водкой", - сказал я под одобрительный хохот аудитории.
Сам марксизм преподносился нам в таком виде, что избежать насмешливого
отношения к нему было просто невозможно. Вот, например, описание одной
реальной истории. Мы изучали статью Ленина о профсоюзах, в которой вождь
мирового пролетариата хотя и признавал формальную логику в сфере домашнего
обихода, все же громил Бухарина именно за то, что тот подходит к профсоюзам
с позиции формальной, а не диалектической логики. "По Бухарину, - говорил
Ильич, - профсоюзы, с одной стороны, то, а с другой стороны - другое. Это -
типичная формальная логика. А на самом деле, т. е. с точки зрения логики
диалектической, профсоюзы со всех сторон суть школа коммунизма". Иллюстрируя
ограниченность формальной логики, Ленин ссылался на стакан. "Стакан, -
говорил он (очевидно, он вертел стакан в руках в это время или пил воду,
наливая из непременного на таких заседаниях графина), - с одной стороны,
можно использовать как инструмент для забивания гвоздей, а с другой - как
орудие для питья". Это все нам и разжевывал доцент, специалист по
диалектической логике. Он так долго и дотошно это делал, что в конце концов
запутался сам и заявил, что стакан, согласно Ленину, со всех сторон есть
школа коммунизма, а что профсоюзами можно заколачивать гвозди.
Я не был исключением в моих насмешках над марксизмом. Это было обычным
делом в нашей студенческой среде. Причем все шутники при этом добросовестно
сдавали экзамены по марксизму, защищали дипломы и диссертации, становились
профессиональными теоретиками марксизма, преподавателями и пропагандистами.
Шутили многие, но основы для этого и последствия у нас были различными.
[380]
В пятидесятые годы я имел счастье пару лет подрабатывать на жизнь в
заочной Высшей партийной школе при ЦК КПСС. Многие анекдотические ситуации
для моих книг я почерпнул в этой кузнице идеологических кадров. Все
слушатели этой ВПШ должны были писать курсовые и дипломные трактаты, в
которых они должны были показать свою способность подходить к проблемам
марксизма-ленинизма творчески. А таких новаторов были сотни из всех районов
страны и из всех сфер жизни общества: партийные работники из Якутии и с
Кольского полуострова, профсоюзные деятели с холодного Урала и из солнечного
Крыма, директора ювелирных магазинов и плодоовощных баз из Москвы и
Алтайского края, офицеры, бухгалтеры, сталевары, хлеборобы и даже коменданты
тюрем. И все должны были творчески развивать марксизм! И это в стране, где
даже главному идеологу запрещено переставлять запятые в никем не читаемых
сочинениях классиков, написанных ими еще до достижения половой зрелости!
Творческие идеи курсантам должны были подсказывать мы, преподаватели. А так
как нам платили поштучно (не помню сейчас, сколько именно, кажется, рубля по
два за один трактат в переводе на нынешние деньги), мы были заинтересованы в
том, чтобы охватить как можно больше таких "новаторов". И чего только я
тогда не измышлял! А таких, как я, было десятки. Если бы все эти творческие
вклады в марксизм собрать вместе, предать гласности и включить в марксизм,
то последний не то что поднялся бы на новую недосягаемую высоту, а
просто-напросто умчался бы в пространство с космической скоростью. Только бы
его и видели!
В какой-то из моих книг описан партийный работник высокого ранга, который
обращался к преподавателю философии на "ты", а к категориям диалектического
материализма на "вы". Эта история на самом деле случилась со мной. Я
"натаскивал" такого партийного бонзу в заочной партийной школе.
Как член партии, я должен был выполнять общественные поручения. Первое
время я должен был читать пропагандистские лекции на разные темы, в том
числе на темы о коммунизме. Я, хотя и старался быть серьезным, долго
выдержать не мог. Мои лекции стали превращаться в "балаган", как записали
потом в решении партийного [381] собрания, и меня от пропагандистской работы
отстранили. Произошло это после лекции, в которой я сделал предметом
посмешища утверждение Ленина о том, что при коммунизме денег не будет, а из
золота будут делать унитазы. Лекция была у строителей. Они живо реагировали
на эту ленинскую мысль. Один рабочий сказал, что золото на унитазы не
годится, так как слишком тяжелое. Другой рабочий заметил, что золото сразу
же разворуют, унитазы распилят на кусочки, которые будут циркулировать
вместо денег. И коронки для зубов все будут делать. Третий рабочий сказал,
что у золотых унитазов придется ставить охрану, чтобы не разворовали. Идешь
в туалет, а там у унитаза с одной стороны стоит милиционер, а с другой -
сотрудник КГБ. Кто-то сказал, что тогда тем более разворуют, сговорятся и
пропьют на троих. Кто-то заметил, что при коммунизме милиции и КГБ отомрут.
Ему возразили, что лучше пусть не отмирают. И тюрьмы тоже пусть лучше
останутся. Без них нельзя. Разворуют. Ограбят. Изнасилуют. Зарежут. Вот в
таком духе под общий хохот проходила моя беседа. Но кто-то написал донос в
райком партии, и мне устроили головомойку за "глумление над святынями
марксизма".
Но я так и остался бы в моем отношении к марксизму на уровне шутовства,
если бы не занялся серьезным профессиональным его изучением и если бы не
стал специалистом в области логики и методологии науки. Лишь на этой основе
я отнесся к марксизму как в высшей степени важному явлению в истории
человечества. Я не просто отверг его. Я выработал для себя учение, которое
касалось тех же проблем, но удовлетворяло требования моего государства. Я
изложил его в многочисленных социологических, публицистических и
литературных сочинениях, к которым я отсылаю читателя.
"ЗИНОВЬЙОГА"
То, о чем я писал выше, касалось интеллектуального аспекта моего
государства. В аспекте поведенческом (внешнем) я построил для себя систему
правил поведения (правил жития). Когда у меня появились ученики в этом деле,
они назвали ее в шутку "зиновьйогой". [382]
Я создавал свою "зиновьйогу" для моего личного употребления. Но иногда я
в шуточной форме рассказывал кое-что из нее моим знакомым. Обычно над ней
смеялись. Некоторые же из моих слушателей относились к ней всерьез и даже
практиковали ее. Некоторые ее элементы изложены мною в книгах "В преддверии
рая", "Евангелие для Ивана", "Живи" и "Иди на Голгофу". В последней я назвал
ее лаптизмом, или иванизмом, по имени моего героя Ивана Лаптева. Разумеется,
там она дана в литературизированной форме и со многими дополнениями, не
входящими в "зиновьйогу" как мое личное средство.
Моя "зиновьйога" похожа на известные формы религии, особенно на
христианство и буддизм. Но в отличие от них, она рассчитана была на меня как
на человека второй половины двадцатого века, выросшего в атеистическом
обществе и знакомого с высшими достижениями культуры. Кроме того, она была
рассчитана не на человека, уходящего в себя, думающего только о себе и
уклоняющегося от нормальной общественной жизни, а на человека, живущего
обычной жизнью в советском обществе, вынужденного и стремящегося работать,
жить в коллективе и соблюдать его правила, выполнять служебные и
общественные обязанности, сталкиваться с властями, пользоваться транспортом,
стоять в очередях, сидеть на собраниях, одобрять постановления властей,
участвовать в кампаниях и починах, заводить семью и друзей, короче говоря -
погруженных в суматоху и трясину заурядной жизни. Мой литературный герой
Иван Лаптев определил эту особенность "зиновьйоги" (в его терминологии
"лаптизма") так: как быть святым без отрыва от греховного производства, как
жить в трясине нашего общества так, чтобы она в нашем сознании и в наших
переживаниях отошла на задний план, а на первый план выступило бы нечто
иное, а именно - наш особый внутренний мир со своими критериями оценок и
ценностей и со своими внешними проявлениями в наших поступках. Приведу в
качестве примера некоторые принципы "лаптизма", которые были принципами и
моей личной "зиновьйоги".
Я отвергаю стремление к материальному благополучию, но я не настаиваю на
отказе от него. Современное [383] общество в изобилии рождает соблазны. Но
оно одновременно создает возможности довольствоваться малым. Оно создает
возможность иметь все, не имея ничего.
Лучше не иметь, чем терять. Надо суметь жизнь построить так, чтобы иметь
не имея. Значит, надо установить, обладание чем означает одновременно
отсутствие его. Надо установить, в чем можно свести потребности к минимуму и
в чем развить до максимума. Причем с минимальными затратами и максимальным
успехом. Учись терять. Учись оправдывать свою потерю и находить ей
компенсацию. Не приобретай того, без чего можно обойтись.
Стремление к удовольствиям (к наслаждению) есть характерная болезнь
нашего времени. Сумей устоять против этой эпидемии, и ты поймешь, в чем
состоит истинное наслаждение жизнью - в самом факте жизни. А для этого нужны
простота, ясность, умеренность, душевное здоровье, короче говоря, самые
простые, но теперь самые труднодоступные феномены жизни. Для подавляющего
большинства нашего населения убогий быт и дефицит всего того, что приносит
удовольствие, даны на века. Надо думать о том, как к этому приспособиться,
чем это компенсировать. Единственное средство для этого, если исключить
борьбу за жизненные блага как цель жизни, - развить духовный мир и культуру
духовного общения. Верно, что человек стремится к счастью. Нет счастья без
способности к самоограничению и без самоконтроля. Счастье есть плата за
самоограничение, есть результат самоконтроля. Ограничивая и сдерживая себя в
обычном житейском разрезе бытия, ты поворачиваешь свое "я" в иной разрез, в
котором лишь можешь испытать счастье. Без этого возможна лишь мимолетная и
кратковременная иллюзия счастья. Удовлетворение есть результат победы над
обстоятельствами. Счастье же есть результат победы над самим собой.
Я в каждом человеке признаю такое же суверенное государство, каким считаю
себя, причем независимо от его социального положения, возраста, пола,
образования. Я отношусь к людям не по рангам, не по богатству, не по
известности и не по полезности для меня, а по тому, до какой степени и как у
них развито их "я" и их душа, каково их поведение в обществе. Я
руководствуюсь при этом такими принципами. Сохраняй личное достоинст[384]
во. Держи людей на дистанции. Сохраняй независимость поведения. Относись ко
всем с уважением. Будь терпим к чужим убеждениям и слабостям. Не унижайся,
