породившему меня обществу проявлялась в множестве мелочей, настораживавших
окружающих, но еще не дававших оснований выносить мне приговор как существу
иной социальной породы. Первый раз я нарушил всякую меру и обнаружил свое
отклонение от нормы осенью 1939 года. Потом я вроде бы вошел во внешне
терпимые рамки. Но изменить сложившееся направление моей личности я все
равно уже не мог. Я много раз отклонялся от него, как самолет отклоняется от
заданного маршрута. Но какой-то заключенный во мне самом пилот каждый раз
исправлял отклонение и выводил меня на предназначенный мне маршрут. Я не
знал, куда именно движусь, - конечной цели маршрута не было. Я чувствовал
лишь направление маршрута и приказ Судьбы "Иди!", "Беги!", "Ползи!",
"Лети!".
РАСТЕРЯННОСТЬ
В послесталинские годы я установил для себя, что с концом сталинизма не
наступило мое примирение с советским обществом. Самый крупный перелом в
истории реального коммунизма совершился, как я думал. Общество в основном
уже вступило в стадию зрелости. Эта стадия будет длиться века с
незначительными доделками и переделками, не меняющими ее сути. Я не видел
возможностей радикальных изменений общества, кото[362] рые устроили бы меня.
И я чувствовал себя не способным до конца интегрироваться в это общество,
стать в нем своим. Вставал вопрос о том, как дальше жить. Научная и
педагогическая работа увлекали меня, но все же они не могли заглушить
главную тревогу моей жизни, мешавшую мне остановиться и властно диктовавшую
мне приказ "Иди!". Но куда идти? И для чего?
Наступило состояние растерянности. Передо мною встала проблема: как жить
дальше, если нет никакой веры в коммунистический идеал, если реальное
коммунистическое общество пошло по пути, вызывающему у меня протест, если я
не верю в будущий земной рай, если не имею никакого другого идеала, если моя
прежняя форма критики реальности потеряла смысл, а новая еще не назрела в
качестве мотива жизнедеятельности? Я искал решения этой проблемы лично для
себя и в одиночку. Все окружавшие меня люди, за редким исключением, жили по
правилам приспособления к объективным условиям коммунистического общества.
Те люди, которые были исключением, над моей проблемой не задумывались вообще
или задумывались в очень малой степени и на очень поверхностном уровне. Мне
же надо было решить, как жить вопреки принципам приспособления, причем
решить на моем уровне культуры и самосознания, требовавших систематической и
обоснованной жизненной концепции.
Для меня эта проблема была не отвлеченно-теоретической, а практической. Я
изобретал свои правила жизни, живя согласно им на самом деле и лишь время от
времени осознавая их и возводя в ранг общих принципов. У некоторых людей из
моего окружения мое поведение вызывало восхищение, у других - насмешку и
мнение, будто я - непрактичный дурак, не способный использовать свои
возможности для лучшего устройства своих дел и наслаждения жизнью. Мои
либеральные и прогрессивные друзья, угадывавшие в моем поведении
определенную систему, обвиняли меня в том, что я якобы хочу "остаться
чистеньким", уклониться от той черновой (по их мнению) работы, которую они
якобы выполняли на благо общества и прогресса. Лишь одно время у меня
образовалась сама собой группа учеников, которых я обучал моей системе
психофизической гим[363] настики. Это было нечто вроде самодельной йоги и
составляло самую несущественную часть моего учения о житии и приложение
этого учения к физическому аспекту жизни.
О многих принципах моего поведения можно сказать, что они были известны
ранее. Я не претендую здесь на приоритет, на роль первооткрывателя. Но
должен подчеркнуть, что я эти принципы не вычитывал из книжек. Я жил в
реальном коммунистическом обществе, какого еще не знала история
человечества. Я совершал конкретные поступки в конкретных ситуациях. Если я
совершал эти поступки так, а не иначе, если я решал и впредь поступать так
же, то это было открытием для жизни в новом обществе, независимо от того,
совершалось это раньше или нет. Опыт жизни людей в прошлом, описанный в виде
различного рода теоретических концепций, идеологических, моральных и
религиозных учений, сам по себе не мог служить образцом для жизни в
обществе, в котором эти люди никогда не жили. Сходство жизненных ситуаций не
давало оснований для переноса прошлого опыта на современность. Лишь на
основе осмысления опыта жизни в новых условиях можно было сравнивать его с
опытом людей в прошлом и делать какие-то более широкие обобщения.
Одним словом, если я в своих поисках "открывал Америку", это не играло
для меня принципиальной роли. Все равно это было мое открытие. К тому же
открываемая мною для себя "Америка" была не той, которую открыли и обжили
другие люди, а совсем другая, лишь внешне похожая в некоторых чертах на
последнюю.
ИДЕЯ ЭЛИТАРНОГО ОБЩЕСТВА
Будучи склонным по натуре и воспитанию к коллективизму, я сначала пытался
решить свою проблему как проблему коллективную, т. е. вместе с другими
людьми, которые казались подобными мне в отношении к явлениям окружающей
жизни. Я вел с ними бесконечные разговоры на эти темы. Они охотно
участвовали в таких разговорах, соглашались со мною во многом, но не более
того. Эти разговоры играли роль средства про[364] яснить и оформить словесно
мои собственные идеи для меня самого, а не роль пропаганды некоего готового
учения.
Моя основная идея в этих беседах заключалась в следующем. Мир сходит с
ума. Эволюция человечества пошла в направлении, неприемлемом для нас. Мы не
способствуем этому направлению и сами не идем в нем. Возможно ли уклониться
от мощного потока мировой истории? Наше общество пронизано всеми пороками.
Мы не в силах противостоять этому, не в силах изменить общество. Жизнь в нем
причиняет страдания. Уйти из него невозможно. Раньше люди уходили из своего
общества и открывали новые страны, основывали новые общества в необжитых
ранее краях. Теперь это невозможно. Да и мы не хотим покидать наше общество
- мы все-таки сами суть продукт цивилизации. Возможно ли уйти из своего
общества, вызывающего отвращение, оставаясь одновременно в нем? В нашем
обществе индивид находился под контролем коллектива и властей. Есть ли
какая-то возможность выйти из-под этого контроля и создать в рамках большого
общества свое маленькое элитарное общество, независимое в каких-то
отношениях от большого? Как это сделать?
Мы образованные люди, мыслящие, творческие. Нам не безразлично многое
такое, к чему большинство населения равнодушно. Мы видим, что мировую сцену
вновь захватила сравнительно небольшая кучка людей. Массы населения и в
нашем обществе отстранены от активных ролей на сцене истории. Разговоры
насчет масс как решающей силы истории - обман и самообман. Это способ, при
помощи которого небольшая часть населения дурачит все население страны и
живет за его счет. Те, кто вырвался на активные роли в спектакле истории,
суть далеко не лучшие экземпляры рода человеческого и далеко не лучшие
образцы цивилизации. Они устраивают свои пошлые спектакли и навязывают их
нам. Видеть все это оскорбительно. Мы же все равно не участники этих
спектаклей. Мы в лучшем случае зрители или статисты. Так плюнем на них!
Затеем свои спектакли. Пусть маленькие. Пусть кустарные. Но свои. Такие, в
которых мы сами будем главными актерами. Не надо нам зрителей. Не надо
статистов. Мы [365] все играем самые главные роли. И играем их для самих
себя.
Моя идея была очень простая. Мы должны создать свое маленькое общество,
объединенное идеей какого-то дела. Члены общества регулярно встречаются,
обмениваются мыслями и информацией, обсуждают общие проблемы. В этом
миниатюрном обществе вырабатываются свои моральные и эстетические принципы,
свои критерии оценки явлений жизни, культуры, политики. Мой тогдашний друг и
ученик Г. Щедровицкий серьезно отнесся к этой идее и создал полулегальную
группу такого рода. Но из такого человеческого материала и на таком
интеллектуальном уровне, что получилась карикатура на мою идею. И я от нее
отказался. Многочисленные группки возникали в нашей среде постоянно, но они
даже в ничтожной мере не приближались к моему идеалу. Их участники
оставались полностью в рамках официального общества, практически живя как
обычные приспособленцы. Сама житейская практика разрушила мою идею
элитарного частичного общества внутри обычного общества как
бесперспективную. И я нашел для себя иное решение моей главной жизненной
проблемы на пути социального индивидуализма.
РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
К концу хрущевского периода я построил свою систему правил жизни. Она
отвечала на вопрос, как должен жить я сам, а не на вопрос, как должны жить
другие люди. Я шел фактически и намеревался идти и впредь своим путем, что
бы по этому поводу ни думали и ни говорили другие. Иду, чего бы это мне ни
стоило. Иду, независимо от того, идут другие тем же путем или нет.
Я не собирался записывать и предавать гласности мою концепцию жизни.
Впоследствии я использовал ее в литературных произведениях, приписав
отдельные ее принципы литературным персонажам, причем не всегда
положительным персонажам и не всегда в положительном виде. Я думаю, что на
Западе мало кто понял основную направленность моего творчества. Западным
людям проблема, как жить в условиях коммунистического обще[366] ства,
кажется совсем не актуальной. К тому же проблемы такого рода принципиально
важны лишь для одиночек, а не для масс людей. Интеллектуальная жизнь Запада
ориентирована на массовое сознание, а не на исключительных одиночек. Даже
интеллектуальная элита здесь живет категориями и интересами массовой
культуры, так или иначе подвержена влиянию индустрии массового сознания.
Зная это, я никогда не рассчитывал на массовое понимание и признание моих
идей. Я стал включать элементы моей концепции жития в литературные
произведения просто из потребности очистить душу от накопившегося в ней
содержания, а не с целью обратить в свою веру потенциальных читателей.
Исторически случилось так, что в России возникло первое коммунистическое
общество. Здесь оно впервые в истории достигло зрелости и обнаружило свою
натуру. Волею обстоятельств я был обречен на то, чтобы оно стало моей
всепоглощающей страстью и всю жизнь думать о том, как жить в нем. Герой моей
книги "Иди на Голгофу" Иван Лаптев сформулировал эту проблему так: проблема
теперь заключается не в том, как построить земной рай, а в том, как жить в
этом раю.
[367]
XI. МОЕ ГОСУДАРСТВО
ФОРМУЛА ЖИЗНИ
Уже находясь в эмиграции, я высказал в одном из интервью формулу моей
жизни: "Я есть суверенное государство". Ее истолковали как проявление мании
величия и ассоциировали ее с известным заявлением французского короля
Людовика Четырнадцатого: "Государство - это я". Истолкование абсолютно
ложное. Король был на вершине социальной иерархии, я же - на ее низших
ступенях. Король обладал властью над миллионами подданных, я же вообще не
имел подчиненных, а если таковые появлялись, я тяготился ролью начальника,
игнорировал ее и скоро терял. Король отождествлял себя с государством из
многих миллионов граждан, я же объявлял себя государством, состоящим всего
из одного гражданина - из самого себя. Для короля его формула выражала его
положение абсолютного монарха. Моя же формула выражала намерение рядового
