гантелями. Строгий режим питания. Стал членом Дома ученых, в котором была
хорошая столовая. Через Дом ученых можно было также доставать путевки в дома
отдыха, причем я мог там отдыхать вместе с дочерью.
Все свои способности и силы я решил посвятить научной и педагогической
работе в области логики и методологии науки. Я почувствовал в себе
способности к этой деятельности и чисто творческую потребность реализовать
их. Эта деятельность приобрела для меня жизненно важное значение сама по
себе, независимо от [356] моих прошлых и настоящих интересов в отношении к
советскому обществу. У меня появились студенты и аспиранты, работавшие под
моим руководством и в духе моих идей. Они отнимали у меня массу времени. Я
уж не говорю о том, сколько времени и сил у меня отнимала моя научная
деятельность.
ПРОПОВЕДНИК
Хотя после хрущевского "переворота" мой антисталинизм утратил смысл, моя
деятельность как своего рода агитатора и пропагандиста не прекратилась. Она
лишь приняла проповеднический характер. Разговоры стали менее опасными. И
круг людей, с которыми я их вел, многократно расширился. Расширилась и
тематика разговоров. Она охватила все аспекты жизни общества и положения
человека в нем. Я стал проповедником наподобие моего литературного героя
Ивана Лаптева в книге "Иди на Голгофу". Моя реальная проповедническая
деятельность дала мне много материала также для книг "Зияющие высоты", "В
преддверии рая" и "Желтый дом".
Благодаря этой проповеднической деятельности я уже к концу хрущевского
периода в основных чертах выработал свою жизненную концепцию, кратко
выразившуюся формулой "Я есть государство", и более или менее четкий план
построения своего внутреннего суверенного государства. Я полностью в моих
разговорах с людьми преодолел марксизм. Не просто отверг, а именно
преодолел, сформулировав основы своей логико-философской и социологической
концепции. В бытовом отношении я оценил достоинства одиночества. Просыпаясь
утром, я говорил себе: как хорошо, что я один! В середине дня я не раз
говорил себе: как хорошо, что я один! Ложась спать, я говорил себе: как
хорошо, что я один! Это одиночество в огромной степени стимулировало мою
роль проповедника. Я выполнял свои служебные, сыновние и отцовские
обязанности. Но все мои силы и чувства поглощала интенсивная
интеллектуальная деятельность. При этом чем меньше практической выгоды и
признания мне сулили результаты моей дея[357] тельности, тем с большим
азартом я в нее погружался. Невозможно измерить, сколько времени и сил я
потратил, например, на логический анализ шахматной проблемы и на вычисление
коэффициента стабильности идеальной коммунистической социальной системы. А
такого рода проблем прошло через мою голову многие сотни.
Я занимался проповедническими импровизациями до 1974 года. Все мои
импровизации пропали безвозвратно. То, что я после 1974 года опубликовал в
своих литературных, социологических и публицистических работах, было лишь
одной из таких импровизаций. Причем я думаю, что это были далеко не лучшие
из моих импровизаций. С годами способность говорить и думать ослабевает. И
опубликовал я лишь незначительную часть из того, что прошло через мою голову
в течение более чем двадцати лет деятельности в качестве проповедника. Тот
факт, что я стал публичным (печатаемым) проповедником, явился результатом
чистой случайности. В мои намерения до 1974 года это вообще не входило.
Более того, встав на этот путь, я нарушил один из фундаментальных принципов
своего проповедничества: разбрасывать мысли, не претендуя на авторство,
видеть людей в лицо и не возвышаться над ними ни материально, ни в смысле
известности.
ПОТЕРЯ ИДЕАЛОВ
Подытожу кратко то, что я пережил к моменту хрущевского "переворота". В
ранней юности я увлекался социалистическими и коммунистическими утопиями
домарксистского периода. Под их влиянием я создал для себя идеал общества, в
котором я хотел бы жить, и идеал моего собственного поведения в этом
обществе. В этом идеальном обществе люди должны жить большими
коллективами-коммунами. Все богатства должны находиться в общем пользовании.
В личном пользовании человек должен иметь самый необходимый минимум. Все
свои силы и способности человек должен отдавать обществу через свою коммуну.
Он должен жить и трудиться на виду у членов своей коммуны, которые дол[358]
жны оценивать его поведение по самым высшим критериям справедливости. Этот
идеалистический коммунизм соответствовал моему положению, воспитанию и
личному характеру. Отдельная койка с чистыми простынями, утоляющая голод
еда, одежда без дыр и заплат были для меня мечтой. К духовным богатствам,
накопленным человечеством, я, как казалось мне, имел неограниченный доступ.
Эти богатства представлялись мне прежде всего в виде общественных
библиотек.. Не имея у себя дома ни единого тома, я "пожирал" книги в
огромном количестве, беря их в библиотеке и у знакомых.
Я любил всякую работу и выполнял ее с самоотверженностью и азартом. Я
чувствовал в себе силы и способности к самой различной деятельности, быстро
обучался и работал лучше других. Мне доставляло удовольствие то, что
окружающие видели это.
Я чувствовал себя неловко, когда меня хвалили взрослые вслух, и стеснялся
этого. Мне было достаточно того, что другие видят, на что я способен, что я
не трус, что я не ябеда, что я надежный товарищ, короче говоря - самый
подходящий человек для коммунистического коллектива. Естественно, я создавал
для себя такой идеал общества, который лучше всего соответствовал мне
самому. Должен признаться, что и теперь, прожив жизнь и испытав все
возможные разочарования, я все же сохранил мое юношеское желание прожить
жизнь в том идеальном коммунистическом обществе. И лучшими моментами моей
жизни были такие, когда мне доводилось быть в коллективах, приближавшихся в
какой-то мере и на какой-то срок к моему юношескому идеалу, и в которых я
имел возможность проявить свои личные качества очевидным для окружающих
образом.
Я был рожден для того, чтобы стать образцовым гражданином идеального
коммунистического общества. И именно поэтому у меня вызвали протест реальные
люди реального коммунистического общества. Я с детства стал замечать, что в
реальности люди стремятся получить как можно больше благ в личное
пользование с наименьшими усилиями и что справедливая оценка качеств
человека и его деятельности имеет место лишь в [359] порядке исключения и в
очень узких пределах. Мои качества идеального коммуниста стали приносить мне
лишь неприятности и огорчения.
В семнадцать лет я сделал для себя величайшее открытие моей
предшествующей жизни, суть которого заключалась в следующем. Никогда не
существовало и никогда не будет существовать общество всеобщего
благополучия, равенства, свободы, братства и справедливости.
Коммунистическое общество не есть исключение на этот счет. И в нем неизбежны
неравенство людей, насилие, вражда, несправедливость и многое другое, что
советская идеология приписывала лишь антагонистическим обществам прошлого. К
такому выводу я пришел, наблюдая реальность, изучая марксизм и читая более
серьезно философские и социологические сочинения немарксистских авторов
прошлого. Думаю, что марксизм тут сыграл свою роль в смысле провоцирования
во мне духа противоречия. Я не знаю ни одного марксистского утверждения
относительно коммунистического общества, которое тогда не вызывало бы у меня
сомнения.
Мой наивный коммунистический идеал не исчез совсем. Он остался
романтической и несбыточной мечтой, но где-то на самом заднем плане
самосознания. Его место заняла странная комбинация трезвого реализма,
отчаяния, бунтарства, стремления к саморазрушению. Критическое отношение к
реальности и к любым идеалам переустройства общества стало доминирующим в
моих умонастроениях. Дух разоблачительства, скептизма и насмешки завладел
моими мыслями и чувствами. Причем это коснулось лишь моих мыслей и чувств,
но не формы поведения. В моих поступках я оставался таким же образцовым
коллективистом, каким был, и еще более укрепился в этих качествах, проявляя
их в делах более серьезных, уже совсем не детских. Мой антисталинизм этого
периода был в известной мере спасением от разъедавшего душу негативизма и
нигилизма. Будучи доведен до предела, он стал положительным идеалом и
стержнем моего образа жизни. Такое состояние продолжалось до хрущевского
"переворота". После него разоблачительство вообще и антисталинизм в
особенности потеряли смысл идеала жизни.
[360]
НАПРАВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
Можно поставить вопрос: зачем нужны были все эти душевные тревоги и
метания, почему бы не жить так, как жили все, отдавая дань юношеским
увлечениям, но в конце концов подчиняясь здравому смыслу и нормальному
стремлению лучше устроиться в жизни?! Не скрою, такие настроения появлялись
у меня, и не раз. В 1940 году во время моего бродяжничества по стране я
хотел жениться, поселиться в глуши, стать лесником, обзавестись домашними
животными и детишками. Но жизненный путь человека иногда бывает
предопределен неподконтрольными ему силами и обстоятельствами. Моему
намерению не суждено было осуществиться. Судьба властно скомандовала мне
даже не "Иди!", а "Беги!". В 1943 году у меня на мгновение вновь мелькнуло
желание уединиться от общества таким же образом, о каком я думал в 1940
году, и я женился. Но и тут я быстро сообразил, что это был путь деградации
и падения. В 1951 - 1954 годы на меня не раз нападали настроения
обывательского благополучия. Но мои соученики, коллеги, друзья и жена
позаботились о том, чтобы это не случилось. Теперь, подводя итоги жизни, я
хочу поблагодарить всех тех, кто помешал мне жить спокойно, благополучно,
без проблем, без тревог, без страданий, без потерь. Через них Судьба
определила направление эволюции моей личности и жизненного пути.
Вот человек живет и растет среди других, аналогичных ему людей. По
каким-то причинам он обращает внимание на одни факты жизни, а не на другие.
Выбирает для чтения определенные книги. Дружит с определенного рода людьми.
Играет определенные роли в играх. Предпочитает совершать такие-то поступки.
Каждый из этих выборов и каждое из этих предпочтений сами по себе не
представляют ничего особенного и не привлекают к себе ничьего внимания. Но в
человеке постепенно складывается определенное направление процесса его
формирования как личности. У прочих людей направление их личности
оказывается сходным, так что можно говорить о некоторой принятой норме. Этот
же исключительный индивид отклоняется от нормы, причем порою настолько, что
развивается в существо иной соци[361] альной породы. Внешне до поры до
времени это остается незаметным не только для окружающих, но даже для самого
уклонившегося от нормы индивида. Лишь в некоторых исключительных ситуациях
вдруг обнаруживается, что вместе со всеми выросло существо, совсем не
похожее на других. Это проявляется в поступках уклонявшегося от нормы,
вызывающих недоумение и порицание у окружающих. Эти поступки могут быть на
первых порах импульсивными. Чаще всего они и остаются на этом уровне. Лишь у
немногих из таких "ненормальных" индивидов эти поступки повторяются и
осознаются, а сам факт "ненормальности" становится основной социальной
чертой личности.
По этой схеме произошло и мое выпадение из нормы. Моя чужеродность
