- Сегодня у нас один вопрос - это вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС.
Какие будут предложения? Прошу товарищей высказаться.
Первым слово взял председатель Совета Министров Тихонов:
- Вношу предложение рекомендовать очередному пленуму ЦК КПСС избрать
Генеральным секретарем ЦК товарища Черненко Константина Устиновича.
В поддержку выступают Громыко, Гришин, Устинов, Горбачев, другие члены
Политбюро. Как, и Горбачев тоже? Трудно отказать себе в удовольствии
процитировать хотя бы один абзац из его панегирика:
- Обстановка требует того, чтобы наша партия и прежде всего ее
руководящие органы - Политбюро, Секретариат - были сплочены как никогда...
Заседания Политбюро и Секретариата, которые Константин Устинович ведет в
последнее время, проходят в духе единства, в духе учета мнений всех
товарищей... Единодушие, с которым мы сегодня говорим о кандидатуре
Генерального секретаря, называя все однозначно кандидатуру Константина
Устиновича, свидетельствует о том, что у нас в Политбюро действительно
существует в этом отношении полное единство...
Выступили почти все. Ни один из членов высшего партийного синклита ни
словом не обмолвился об известном им заключении врачей, представленном в
Политбюро четыре месяца назад, осенью 1983 года, о полной потере Черненко
работоспособности и установлении ему инвалидности. На первом же пленуме
предполагалось вывести его из состава Политбюро.
Зная из медицинского заключения расширенного консилиума ведущих
специалистов страны о невозможности восстановить здоровье и
работоспособность Черненко до исходного уровня. Политбюро тем не менее
рекомендовало пленуму, открывшемуся 13 февраля 1984 года, избрать инвалида
на пост главы государства.
Если бы Андропов принял решение об отправке Черненко на пенсию в связи с
состоянием здоровья до своего отъезда в отпуск, "эпохи Черненко" в истории
советского государства никогда бы не было.
Но - словно какой-то злой рок повис над страной в первой половине
восьмидесятых годов.
СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ
В сентябре 1983 года начальник Четвертого Главного управления при
Министерстве здравоохранения СССР Евгений Иванович Чазов собрался наконец в
Германию.
Долгое время он не мог выбраться в немецкий город Йену, чтобы получить
диплом почетного доктора, присужденный местным университетом за комплекс
работ в области кардиологии. Несколько раз обговаривались сроки поездки, но
их приходилось переносить в связи с обострением болезней высокопоставленных
пациентов. Сначала это был Брежнев, теперь вот Андропов.
Сидя в самолете, Чазов перебирал в памяти подробности отъезда Юрия
Владимировича в отпуск. У генсека были больные почки, и потому отдых решили
совместить с лечением. В Крыму, в Нижней Ореанде, размещалась так называемая
"первая дача", на которой в течение восемнадцати лет отдыхал Леонид Ильич.
Дачу построили по распоряжению Хрущева, который тоже несколько раз там
отдыхал. Вряд ли мог представить Никита Сергеевич, что роскошные спальни со
временем превратятся в больничные палаты.
Чазов вздохнул, вспоминая, как под его руководством переоборудовали
помещения. Готовили специальные комнаты для установки искусственной почки,
для обслуживающего персонала. Изо всех сил старался начальник Девятого
управления КГБ генерал Плеханов, по наблюдениям Чазова, самый близкий и
преданный Андропову человек.
Уже через несколько дней после прибытия в Новую Ореанду Андропов
преобразился. Наверное, крымский климат добротворно повлиял на него. Иногда
он даже улыбался и шутил, чего ранее за ним не наблюдалось неделями.
Улучшилась походка, бодрее стало настроение. Почувствовав себя вполне
удовлетворительно, Андропов не стал задерживать возле себя Чазова и отпустил
его на несколько дней в Германию. В Москву из Крыма возвратились вместе с
Плехановым, и начальник всемогущей "девятки" не видел оснований для задержки
в столице главного кремлевского врача - состояние здоровья генсека не
вызывало тревоги.
В Йене Чазова встречали с почтением. И хотя он за свою жизнь был удостоен
многих высоких наград, каждый новый знак признания своих заслуг воспринимал
не без волнения.
Старейший в Германии университет, носящий имя Шиллера, готовился к
главному событию, сопутствующему вручению почетного диплома - торжественному
приему в честь новоиспеченного доктора. Зал, где должна была состояться
праздничная церемония, заполнялся профессорами и академиками - светилами
мировой медицинской науки, их нарядно одетыми супругами.
До начала оставалось около получаса. Чазов нетерпеливо посматривал на
себя в зеркало, одергивая непривычный смокинг. В дверь вдруг постучали:
- Товарищ Чазов? Вас срочно просят соединиться с Москвой.
В дверях стоял высокий человек в немецкой военной форме. Чазов, мысли
которого были полностью поглощены предстоящим торжеством, непонимающе
уставился на вошедшего.
- Кто просит? С кем конкретно в Москве? И, вообще, надо выяснить, как
отсюда звонить...
- Вы будете говорить по специальной связи, - мягко произнес немец. - Это
недалеко, на окраине города. Я вас быстро туда доставлю.
Минут через двадцать Чазов уже разговаривал с Крючковым. Далекий голос с
Лубянки прорывался сквозь треск и писк специальной международной линии:
- Евгений Иванович, вам необходимо срочно вылететь в Крым. Прямо из Йены.
- Прямо из Йены? - переспросил Чазов. - Не заезжая в Москву? Владимир
Александрович, что случилось?
- Подробностей я не знаю, - сказал Крючков. - Врачи говорят, что ничего
угрожающего на данный момент нет, но просят срочно приехать.
Чазов понял, что речь идет об Андропове, хотя фамилия не произносилась.
Неужели его состояние ухудшилось?
- Евгений Иванович, - услышал он голос Крючкова, - не будем терять
времени. Вертолет из Берлина за вами уже вылетел. Скоро будет у вас. В
Берлине на военном аэродроме готовится к полету Ил-62. Он доставит вас в
Симферополь.
Вернувшись в университет, где ждали хозяева, Чазов забежал на несколько
минут в зал и, извинившись, сказал, что, к сожалению, не может участвовать в
приеме. На академика смотрели с удивлением: столы накрыты, приглашенные
готовы занять места. А человек, ради которого все это делалось, заявляет,
что вынужден срочно их покинуть.
Чазов не мог, не имел права объяснить причину своего внезапного отъезда.
Все, что касалось здоровья высшего партийного руководства, являлось особо
охраняемой государственной тайной. То, что академик появился в сопровождении
лиц в военной форме, только разжигало любопытство.
Через полчаса, так ничего никому и не сказав, Чазов сел в вертолет,
который в наступивших сумерках понес его через Германию в Берлин. На военном
аэродроме стоял готовый к полету большой многоместный Ил-62.
Экипаж состоял из военных летчиков, поднятых по тревоге. Они с
любопытством смотрели на единственного пассажира, ради которого был затеян
специальный воздушный рейс. Пассажир был молчаливым, как бы ушедшим в себя.
Он напряженно думал над возможными вариантами усложнения ситуации, которые
потребовали его срочного возвращения из Германии - прямо из-за банкетного
стола. Наверное, произошло нечто экстраординарное.
Самолет приземлился в Симферополе ночью. Диспетчеры посадили его подальше
от аэровокзала, чтобы не привлекать внимание публики к фигуре единственного
пассажира, спускавшегося по трапу. Сев в ожидавшую его "Волгу", Чазов узнал,
что со здоровьем Андропова плохо. Чазов глубоко вздохнул: прошло всего
десять месяцев после избрания Андропова генсеком.
Подробности стали известны в Новой Ореанде. Почувствовав себя в Крыму
хорошо, Андропов решил съездить погулять в лес - чтобы разрядить больничную
обстановку "первой дачи". Погуляв пешком по лесу, он присел на гранитную
скамейку в тени деревьев.
В конце сентября в Крыму климат коварный. На солнце кажется, что очень
тепло, а попадешь в тень зданий или леса - пронизывает холод. Посидев
некоторое время на гранитной скамейке, Андропов почувствовал озноб и
попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. Но было уже поздно - на
второй день ему стало плохо. Осмотрев после прилета из Германии рано утром
вместе с хирургом Федоровым высокопоставленного пациента, Чазов увидел
распространявшуюся флегмону. Требовалось немедленное хирургическое
вмешательство, и Андропова тотчас же перевезли в Москву.
Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что
послеоперационная рана не заживала. Состояние больного неуклонно ухудшалось.
С октября он фактически перестал непосредственно руководить страной, хотя
время от времени принимал своих помощников, читал присланные бумаги.
По свидетельству Чазова, Андропов начал понимать, что из этого состояния
ему уже не выйти. Однажды, глядя Чазову прямо в глаза, он сказал:
- Наверное, я уже полный инвалид, и надо думать о том, чтобы оставить
пост генерального секретаря...
С октября 1983 по февраль 1984 года мир Андропова был ограничен
больничной палатой и залом для проведения процедуры очистки крови. Чувствуя,
что сам стал инвалидом и дни его сочтены, он никогда не возвращался к теме
болезни Черненко и не поднимал вопроса о выводе его из состава Политбюро в
связи с инвалидностью.
Как помнят читатели, судьбу Черненко Андропов намеревался решить после
своего возвращения из отпуска.
РЫБКА ОТ ФЕДОРЧУКА
В годы горбачевской гласности пишущая братия на все лады смаковала тему
слабого здоровья Черненко, словно соревнуясь, кто хлестче и обиднее
пройдется по болезненному виду "КУЧера" - так пренебрежительно именовали
ушедшего в мир иной непопулярного в тот период лидера.
И ни один из пишущих не попытался задаться вопросом - а что, собственно,
стало причиной болезни предпоследнего генсека?
Глухое молчание вокруг обстоятельств, связанных с тяжким заболеванием
Черненко, от которого он уже не оклемался, выглядит странным на фоне того
завидного упорства, с которым средства массовой информации горбачевской
эпохи копались в диагнозах других коммунистических вождей.
Вспомним, сколько центнеров бумаги исписано по поводу паранойи Сталина,
якобы обнаруженной у него профессором-психиатром Бехтеревым, что стало
причиной гибели последнего, какие монбланы газетных и журнальных статей
сооружены о сифилисе мозга у Ленина, сколько километров пленки снято о
пристрастии Брежнева к алкоголю и наркотикам. И только одно исключение -
Черненко.
Заговор молчания был прерван лишь в постсоветское время. И то единожды.
Заговорил бывший помощник Черненко - Прибытков, один из немногих, кто
присутствовал при ее "проявлениях". В его интерпретации эта история выглядит
так.
Болезнь Черненко начиналась очень странно.
Август восемьдесят третьего года. Страной рулит Андропов. Второй человек
в партии - Черненко. Хотя Андройов и отдалил его от себя, но позиции
фаворита и личного друга Леонида Ильича в Кремле еще достаточно крепки.
Константин Устинович собирается на отдых. Едет, как обычно, в Крым. С ним
следуют супруга Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей женой, двухлетний
внук, названный в честь деда Костей. Получает приглашение и Виктор
Прибытков. Помощник не знает, то ли радоваться, то ли огорчаться.
С одной стороны, приглашение приятно щекочет самолюбие. С другой, -
многоопытный аппаратчик прекрасно понимает, с какой целью его берут с собой.
Читка и обработка информации, всяких там шифровок, ежедневные доклады.
Где-то невдалеке будет ласково шуметь море, в котором, если повезет,
