врезался затрапезный "Запорожец", читатель знает из главы, в которой
рассказывалось о гибели белорусского лидера Машерова. Косыгин приказал не
наказывать пенсионера - водителя "Запорожца", который лишился своего
транспортного средства и сам чудом уцелел. Но после этого ЧП последовало
ограничение скорости в столице. Даже на самых лучших магистралях она
снижалась с восьмидесяти до шестидесяти километров.
Но самое трагическое происшествие случилось с Косыгиным первого августа
1976 года.
Алексей Николаевич был сухощав, спортивен, много ходил пешком, всю жизнь
увлекался академической греблей на байдарке. Она, можно сказать, и сгубила
его.
В первый день последнего летнего месяца семьдесят шестого года выдалась
чудесная солнечная погода. Был выходной день - воскресенье, и Косыгин вновь
решил посвятить его своему любимому занятию. Был бодр, ничто не предвещало
несчастья.
В районе Архангельского неожиданно байдарка перевернулась. Косыгин пошел
на дно головой вниз. Утонуть не дала, как ни странно, именно байдарка. Она
была одиночная, и ноги гребца в ней находятся в специальных креплениях. Это
спасло Косыгина.
Назавтра по Москве пополз слух - авария на воде была подстроена. О
неприязненных отношениях между генсеком и премьером знали многие. Симпатии
народа были на стороне Косыгина, потому молва и обвинила Брежнева в попытке
избавиться от сильного конкурента.
Слухи еще больше укрепились, когда через месяц после происшествия,
второго сентября 1976 года, вышел указ об утверждении Н. А. Тихонова первым
заместителем Председателя Совета Министров СССР. Все знали, что Косыгин
находится в больнице, а в его отсутствие Брежнев назначил ему заместителем
своего человека, который и начал фактически руководить правительством, хотя
там продолжал работать другой первый заместитель Предсовмина, к тому же член
Политбюро, - К. Т. Мазуров.
Между тем положение со здоровьем Косыгина было критическое. Пока его
вытащили, в дыхательные пути попало много воды. Бледного, без сознания, с
тяжелой одышкой, Косыгина доставили в военный госпиталь в Архангельском.
Надо отдать должное охране - она действовала быстро и умело. Телохранители
премьера следовали на лодках-байдарках сзади и, когда охраняемый
перевернулся, бросились на помощь. Промешкай они - и было бы поздно.
Ни руки Брежнева, ни других недоброжелателей Косыгина в случившемся не
было. Во время гребли у Алексея Николаевича произошло нарушение
кровообращения в мозгу с потерей сознания, после чего он и перевернулся. К
счастью, разорвался сосуд не в мозговой ткани, а в оболочках мозга, что
облегчило его участь.
Сильный организм Косыгина, а также эффективное лечение позволили больному
довольно быстро выйти не только из тяжелого состояния, но и приступить к
работе. Но это был уже не прежний Косыгин, смело принимавший решения. Вскоре
его сменил Тихонов.
САМУРАЙСКИЙ МЕЧ
В годы, когда Косыгин возглавлял советское правительство, у него в
заместителях ходил Николай Константинович Байбаков. Одновременно он
руководил и Госпланом СССР.
Этот человек отличался удивительным политическим долголетием: начав при
Сталине в 1944 году наркомом нефтяной промышленности, Байбаков удерживался в
высоких креслах при всех очередных вождях, и ушел на пенсию лишь где-то в
середине горбачевской перестройки.
Во время описываемых событий ему было 56 лет.
В середине января 1968 года Байбаков с супругой и группой руководящих
работников Госплана СССР прибыл в Японию с деловым визитом. Принимала их
Федерация экономических организаций "Кейданрэн".
Программа пребывания была рассчитана на две недели. Предстояли поездки в
разные города, встречи с деловыми кругами.
Многое в этой стране удивляло и поражало Байбакова. Например, поезда уже
в то время там ходили со скоростью двести километров в час. Непривычным было
и то, что делегацию такого уровня возили не спецтранспортом, а в обычных
железнодорожных вагонах. На вокзалах не было и специальных залов для
ожидания. Все не так, как в Советском Союзе.
Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Байбаков внимательно
присматривался к чужой жизни, пытаясь понять феномен японского
экономического чуда.
В городе Нагоя советских гостей свозили на завод радиотехнической
промышленности, где они впервые увидели безлюдные цехи. Рабочих там заменяли
роботы. С завода делегация в сопровождении местного губернатора, сотрудников
его администрации и охранников прибыла на железнодорожный вокзал, откуда
гости должны были переехать в другой японской город - Осаку.
На вокзале и случился инцидент, о котором много писала западная пресса и
ни словом не обмолвилась советская.
В момент, когда делегация прошла на перрон, чтобы сесть в скоростной
поезд, следовавший на Осаку, к идущим вместе Байбакову с супругой Клавдией
Андреевной и работником советского посольства в Японии Л. Немзером метнулся
незнакомый человек. В вытянутой руке он держал большой меч.
Первый удар обрушился на Немзера. Сбив дипломата с ног, нападавший
подпрыгнул и опустил свое страшное оружие на Байбакова. Не ожидавший такой
наглости зампред Совмина не успел увернуться и тут же со стоном согнулся,
схватившись за плечо, которое обожгла дикая боль.
Пытаясь выпрямиться, Байбаков краем глаза увидел, что меч в руках
террориста взметнулся снова. Но нового удара не последовало. На этот раз
злоумышленник замахнулся мечом на супругу Байбакова, которая стояла напротив
мужа, рядом с губернатором Нагой.
Он был настоящим рыцарем. Заметив, что удар направлен на жену
руководителя советской делегации, губернатор поднял руку вверх, заслоняя
женщину. Меч с силой опустился на внезапно возникшую перед целью преграду, и
лицо защитника исказилось от боли - благородство губернатора стоило ему
перебитого пальца.
Клавдия Андреевна, как всякая женщина, была, наверное, идеальным объектом
для нападения. Если террорист еще как-то опасался мужчин, то какое
сопротивление могла оказать она? Поэтому он снова замахнулся на нее своим
мечом, и снова благородный губернатор принял удар на себя. На этот раз
губернатор сумел перехватить меч, направленный на голову беззащитной
женщины, и фактически спас ей жизнь.
И только тут японская охрана опомнилась. Полиция набросилась на
террориста, вырвала из его рук меч, который, к счастью, оказался не из
металла, а из мореного дуба. На преступника надели наручники и куда-то
увели.
Весь эпизод занял несколько минут. Никто не успел ничего понять.
Между тем к перрону подошел поезд. Как поступать дальше? Стоит ли после
этого продолжать визит? Потирая ушибленные места, сотрудник советского
посольства Немзер вопросительно смотрел на Байбакова.
Взгляд зампреда Совмина метал громы и молнии. В душе закипала ярость. Но
в этот момент к руководителю советской делегации подошел губернатор и,
указывая на дверь вагона, сделал широкий приглашающий жест.
Превозмогая себя и призывая на помощь всю свою выдержку, Байбаков молча
поднялся в вагон. Вслед за ним поднялись остальные члены делегации.
Минут через пятнадцать-двадцать после того, как поезд тронулся от
вокзала, в купе Байбакова постучали.
- Войдите, - не слишком любезно откликнулся он.
В дверях стояли и вежливо улыбались несколько японцев. Переводчик
сообщил, что эти господа представляют делегацию, уполномоченную японским
правительством принести гостям искренние извинения за досадный инцидент на
перроне.
"Откуда правительство так быстро узнало о происшествии? - удивился
Байбаков. - Ведь прошло не более двадцати минут... А как правительственная
делегация попала на этот поезд? Он же нигде не делал остановку... Неужели
все было предусмотрено заранее?"
Лицо Байбакова стало непроницаемым.
- Я, как заместитель председателя советского правительства, - сухо сказал
он, - прошу передать императору и правительству Японии решительный протест в
связи с неудовлетворительным обеспечением безопасности нашего пребывания в
вашей стране.
С лиц почтительно склонившихся в полупоклонах японцев не сходили
маски-улыбки. Байбаков, глядя на них, разозлился.
- У нас нет желания дальше знакомиться с вашей страной. Заявляю, что мы
незамедлительно возвращаемся в Москву.
Японцы все также вежливо выслушали и, откланявшись, удалились из купе.
Через час скоростной поезд прибыл в Осаку. Гостей разместили в шикарном
отеле. Поселившись в отведенном ему номере, Байбаков включил телевизор.
- Клава, смотри! - позвал он супругу, когда на телеэкране появилось
изображение государственного флага Японии, на фоне которого красовался
портрет молодого человека, напавшего на них в городе Нагоя.
В эту минуту к ним постучался переводчик. Он тоже включил в своем номере
телевизор и увидел точно такую же заставку.
На экране между тем высветились какие-то иероглифы. "Он борется за наши
северные территории", - прочел вслух переводчик.
Потом в кадре показался телеведущий и что-то залопотал по-японски.
- Человек, который напал на заместителя господина Косыгина в городе
Нагоя, является японцем, - пересказывал переводчик. - Он молод, ему всего
двадцать пять лет. Недавно он вернулся из мест заключения, где отсидел два
года за уголовное преступление. Этот молодой человек являлся руководителем
группы, поставившей своей целью добиться передачи Японии четырех Курильских
островов.
- Диву даешься, как можно было это узнать и подготовить репортаж в
течение одного часа, - недоверчиво произнес Байбаков.
Вернувшись в тот же день из Осаки в Токио, он направил в Москву
шифротелеграмму о покушении на себя и свою супругу. Байбаков предлагал
прервать визит и вернуться домой немедленно.
Однако Москва думала иначе. В ответной шифротелеграмме Байбакову
предписывалось продолжать визит в соответствии с намеченным планом, а также
рекомендовалось не акцентировать внимания на покушении.
Спустя некоторое время после возвращения в Москву ему доложили: по
дипломатическим каналам из Токио пришло сообщение, что террориста осудили на
три года тюремного заключения.
От себя КГБ проинформировал Генерального секретаря ЦК КПСС: инцидент на
вокзале в городе Нагоя послужил поводом правительству Японии для замены
начальника охраны и увеличения численности службы безопасности, занимающейся
сопровождением официальных иностранных делегаций, с тридцати до ста человек.
"ТРИ СЕМЕРКИ"
На секретаря ЦК КПСС Суслова тоже, оказывается, было совершено покушение.
К концу правления Брежнева Суслов стал вторым лицом в партии. Он был
единственным секретарем ЦК, который имел свое мнение и осмеливался
высказывать его Леониду Ильичу.
Долговязая фигура главного идеолога партии была несколько странной и
выглядела довольно комично. Даже в солнечную погоду Суслов не расставался с
калошами, много лет подряд носил одно и то же длинное старомодное пальто, и
только шутливое предложение Брежнева членам Политбюро скинуться на новое
вынудило его заменить гардероб.
Суслов не выносил быстрой езды. Когда Брежнев утром торопился на службу и
видел впереди на подъезде к Москве скопление машин, плетущихся со скоростью
не более шестидесяти километров, безошибочно угадывал:
- Наверное, Михаил едет.
Впрочем, по имени называл его только за глаза. Обращался обычно по имени
и отчеству - как и к Косыгину. С остальными был на "ты". Это исключение,
которое генсек делал только для двух человек из своего ближайшего окружения,
говорило о многом.
Суслов был одним из старожилов на Старой площади. Секретарем ЦК он стал в
