Криминал - Зенькович Н.А.

Покушения и инсценировки: от Ленина до Ельцина

   Зенькович Н. А.
   Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина.
 
   Изд. ОЛМА-ПРЕСС, 1998.
   OCR Палек, 1999 г.
 
 
   Анонс
 
   Очередная книга  И.  Зеньковича,  раскрывающая  жгучие  тайны  последнего
столетия, рассказывает о покушениях на всех руководителей нашей страны -  от
Ленина до Ельцина. О многих террористических актах читатель узнает  впервые,
поскольку подобная информация обычно замалчивалась.
 
 
   Глава 1
   ПРОРЫВ В ЗАПРЕТНУЮ ТЕМУ ТЕРАКТЫ ПРОТИВ ЛЕНИНА: СКОЛЬКО ИХ БЫЛО?
 
   Сразу оговорюсь: эта тема  в  советской  историографии  освещалась  очень
сдержанно. Информация  для  широкой  публики  и  вовсе  носила  ограниченный
характер.
   Что  же,  будем  прорываться  в  запретную   до   недавних   времен   для
исследователей тему.
   Итак, к делу: случаев покушения на жизнь Ленина до Октябрьской  революции
историографией не зафиксировано. Не  считать  же  в  самом  деле  покушением
случайное столкновение  автомобиля,  за  рулем  которого  сидел  французский
виконт, с ехавшим  на  велосипеде  по  парижской  улице  русским  эмигрантом
Ульяновым в 1909 году.  Обыкновенное  дорожно-транспортное  происшествие,  в
котором никто не пострадал. Правда, рассерженный велосипедист подал в суд на
лихача-автомобилиста и, что интересно, процесс выиграл.
   Вряд  ли  подходит  под  определение  покушения  и   принятое   Временным
правительством   распоряжение   об   аресте   Ульянова-Ленина   в   качестве
ответственного по делу о  вооруженном  выступлении  3-5  июля  1917  года  в
Петрограде. Процедура нейтрализации большевистского  лидера,  обвиненного  в
организации вооруженного выступления против государственной власти и  связях
с Германией - противником России в войне, -  строилась  на  вполне  законном
основании. Другое дело, что было бы, если бы  тогдашний  министр  юстиции  и
главный  прокурор  Временного  правительства  Павел  Николаевич  Малянтович,
подписавший телеграмму всем прокурорам о задержании Ленина,  проявил  больше
настойчивости в исполнении своего приказа. Керенский  наверняка  упрятал  бы
большевистского вождя в тюрьму, и тогда бы не случилось того, что  случилось
в ночь на седьмое ноября.
   Но Малянтович и его прокуроры проявили вялость и нерешительность. К  тому
же  они  недооценили  конспиративных  способностей  Ленина.  Предупрежденный
буквально за несколько минут до прихода сыщиков, он скрылся из Петрограда  и
прятался в шалаше недалеко от станции Разлив.
   В советские времена судьба  человека,  подписавшего  документ  об  аресте
лидера большевиков, была незавидной. Малянтовича не спасла ни былая дружба с
Горьким,  Луначарским,  Красиным  и  другими  видными  деятелями  победившей
партии, ни то, что  в  бытность  адвокатом  Павел  Николаевич  участвовал  в
десятках судебных процессов, защищая социал-демократов, а в 1906  году  даже
выиграл крупное дело  в  пользу  большевиков,  которые  получили  сто  тысяч
золотом из наследства Саввы  Морозова.  Арестовывали  Малянтовича  несколько
раз. Последний - в 1937 году. Вместе с двумя сыновьями, один  из  которых  в
кругу близких знакомых неосторожно похвастался своим отцом -  мол,  если  бы
ему удалось арестовать Ленина, история пошла бы совсем по-иному, без  Ленина
большевики в октябре не смогли бы взять власть.
   Донос попал куда надо,  и  семидесятилетнего  бывшего  министра,  который
пробыл в министерском кресле всего  один  месяц,  приговорили  к  расстрелу.
Приговор был приведен в исполнение  22  января  1940  года.  Реабилитировали
Малянтовича лишь после августа 1991 года.
   В советской историографии довольно  глухо  упоминалось  о  расколе  в  ЦК
большевистской партии после подписания Брестского мира в  марте  1918  года.
Германия получила гигантскую территорию - около одного  миллиона  квадратных
километров, что было больше ее собственной территории, огромную  контрибуцию
- 245,5 тонны золота - и обязательство России демобилизовать армию и флот.
   "Левые коммунисты" во главе с Бухариным,  убежденные,  что  Брест  -  это
величайший вред, дали Ленину бой на  VII  съезде  партии.  Бухарин  в  своем
докладе заявил, что ленинская "передышка" - это "овчинка", которая "не стоит
выделки".  Бухарина  поддержали  Дзержинский,  Куйбышев,  Урицкий,   Бубнов,
Рязанов и другие видные "левые коммунисты". Мир с Германией представлялся им
капитуляцией,  уничтожением  себя   в   качестве   авангарда   международной
социалистической революции.
   Спустя двадцать лет, во время судебного процесса по делу так  называемого
антисоветского  "правотроцкистского  блока",  когда  на  скамье   подсудимых
оказались Бухарин,  Рыков,  Ягода  и  другие  видные  большевистские  вожди,
"любимцу  партии"  Бухарину  среди  прочих  было  предъявлено  обвинение   о
намерении  арестовать  Ленина  с  целью   недопущения   подписания   мирного
соглашения в Брест-Литовске. В рассекреченном в 1996 году последнем слове на
суде Бухарин признавал факт разговора с представителями левых эсеров  насчет
ареста Ленина на 24 часа, но  категорически  отрицал  знак  равенства  между
насильственным арестом и физическим уничтожением.
   Арест  Ленина  на  сутки  должен  был  показать  мировому  революционному
движению, что большевистский ЦК не согласен со своим вождем, настаивавшим на
заключении мира с Германией. Суд, однако, скептически отнесся к  объяснениям
Бухарина по поводу мотивов обсуждавшегося ареста и приводимых  аргументов  в
пользу того, что Ленина убить не  собирались.  Учредительное  собрание  было
арестовано, заявлял  Бухарин,  однако  там  ни  один  человек  не  пострадал
физически.  Левыми  эсерами  был  арестован  Дзержинский,  однако  он   тоже
физически не пострадал. Ни один волос не был бы задет и на голове Ленина.
   На судебном процессе 1938 года пятеро свидетелей показали, что у Бухарина
было намерение, которое он настойчиво проповедовал: об аресте Ленина  и  его
физическом устранении. К Ленину присовокупились фигуры двух других  деятелей
большевистской  партии  -  Сталина  и  Свердлова.  Их  тоже   предполагалось
арестовать и  умертвить.  По  мнению  государственного  обвинителя,  Бухарин
ничего не привел против показаний этих свидетелей.
   Первая  попытка  организованного  покушения  на  Ленина  произошла  через
полтора  месяца  после  того,  как  большевики-ленинцы  захватили  власть  в
Петрограде.
   Это случилось в первый день нового, 1918  года.  Часы  показывали  19.30,
когда со стороны Фонтанки раздались выстрелы по автомобилю, который появился
на Симеоновском мосту. Швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, сидевший  в
автомобиле вместе с Лениным и его  сестрой  Марией,  успел  пригнуть  голову
соседа, но сам при этом был ранен в руку.
   Когда машина доехала  до  Смольного  -  Ленин  возвращался  с  митинга  в
Михайловском манеже,  где  выступал  перед  красноармейцами,  уезжавшими  на
фронт, - увидели, что кузов был продырявлен пулями. Некоторые из них  прошли
навылет, пробив переднее стекло.
   Факт достаточно известный. Единственное, что не  предавалось  огласке,  -
это состав участников акции. Впрочем, ни задержать, ни тем более  установить
личности стрелявших чекистам не удалось.
   Террористы, а их было двенадцать человек, скрылись.
   Подробности покушения не раскрывались, может быть, и потому,  что  в  нем
участвовали работники петроградской милиции. Сообщать об  этом  было  крайне
невыгодно - кто мог поднять руку  на  вождя?!  Правда,  часть  нападавших  в
прошлом были царскими офицерами. Но это выяснилось позднее, когда террористы
бежали в Новочеркасск - центр будущего белогвардейского движения.
   Кое-кому  из  них  удалось  выжить  в  гражданской  войне.  Оказавшись  в
эмиграции, они и поведали о подробностях покушения. Организовал его князь Д.
И. Шаховской, выделивший на эти цели полмиллиона рублей.
   Человек, принявший пулю, предназначавшуюся Ленину, был арестован в Москве
в марте 1938 года по подозрению в шпионаже в пользу  одного  из  иностранных
государств. Кроме того, при обыске у Фрица  Платтена  изъяли  хранившийся  у
него в квартире маузер, на который не было разрешения. Это  дало  повод  для
предположения, что Платтен намеревался совершить покушения на  руководителей
ВКП(б) и советского правительства.
   Впрочем,   судебным   следствием   было   установлено,   что    шпионской
деятельностью он все же не занимался. Тем не менее Платтен был лишен свободы
сроком на четыре года без поражения прав - за  незаконное  хранение  оружия.
Отбывая наказание,  Платтен  умер  от  сердечно-сосудистого  заболевания  22
апреля 1942 года. Обратили  внимание  на  дату?  По  -  иронии  судьбы,  это
случилось в день рождения Ленина. В 1956 году Платтена, спасшего большевикам
жизнь их вождя ценой собственного ранения, реабилитировали посмертно.
   Если случай с обстрелом автомобиля Ленина 1  января  1918  года,  хотя  и
скупо, но все же находил отражение в исторической литературе, то  второй,  о
котором пойдет речь ниже, не афишировался.
   Он произошел буквально через две недели  после  нападения  на  автомобиль
Ленина на Симеоновском мосту. В середине января того  же  1918  года  В.  Д.
Бонч-Бруевичу доложили, что к нему  на  прием  просится  солдат  по  фамилии
Спиридонов, который хочет сообщить нечто, имеющее государственную важность.
   Солдат был  тотчас  же  принят.  Представившись  георгиевским  кавалером,
Спиридонов поведал изумленному Бонч-Бруевичу, что ему поручено выследить,  а
потом захватить или убить Ленина. Обещано вознаграждение  в  двадцать  тысяч
золотых рублей.
   Бонч-Бруевич  позвонил  Ворошилову,  который   в   ту   пору   возглавлял
чрезвычайную  комиссию  по  обороне  Петрограда.   Явившегося   с   повинной
Спиридонова допросили  в  комиссии  и  выяснили,  что  покушение  на  Ленина
готовилось "Союзом георгиевских кавалеров" Петрограда.
   Лишенные своих прежних  почестей,  и  особенно  привилегий,  георгиевские
кавалеры решили расквитаться с  тем,  кто  уравнял  их  с  серой  солдатской
массой, предал забвению боевые заслуги, объявив войну  с  германцами  чуждой
интересам русского народа.
   В ночь на двадцать второе  января  чекисты  нагрянули  на  конспиративную
квартиру заговорщиков на Захарьевской улице, 14.  При  обыске  были  найдены
винтовки,  револьверы  и  ручные  бомбы.  С  поличным   попались   участники
готовившегося покушения - бывший адъютант  командующего  Московским  военным
округом поручик Г. Ушаков, капитан  А.  Зинкевич,  военврач  М.  Некрасов  и
другие.
   Арестованных георгиевских кавалеров  препроводили  в  Смольный.  Началось
следствие. Однако его ходу помешало наступление немцев  на  Петроград.  Этим
обстоятельством и воспользовались арестованные. Они  обратились  с  просьбой
направить их на фронт в составе формировавшегося  бронеотряда.  Бонч-Бруевич
доложил об их желании Ленину. На записке Бонч-Бруевича Ленин написал:  "Дело
прекратить. Освободить. Послать на фронт".
   Дальнейшая судьба участников готовившегося теракта не известна.
   Еще одно покушение на Ленина (если его можно назвать таковым)  состоялось
в январе 1919 года. Автомобиль, в котором ехал  Ленин  с  сестрой  Марией  и
охранником Чабановым, попал в поле зрения  уголовников,  которыми  руководил
бандит Кошельков.
   Это было уже после переезда правительства из Петрограда в  Москву.  Ленин
намеревался посетить Крупскую, заболевшую в  Сокольниках.  Охранник  Чабанов
крепко держал в руках бидон с молоком - чтобы не расплескалось. Сей  продукт
был в Москве большим дефицитом.
   По дороге в Сокольники неизвестные  вооруженные  люди  дали  знак  шоферу
остановиться. Полагая,  что  это  патруль,  законопослушный  пассажир  велел
водителю  притормозить.  Налетчики  приказали   ездокам   покинуть   машину.
Удостоверение, протянутое Лениным, было прочитано полуграмотным  Кошельковым
как "Левин" и еще  больше  укрепило  его  в  мысли  о  том,  что  перед  ним
преуспевающий предприниматель, разъезжающий в собственном авто.
   Бандиты высадили пассажиров и сами сели в машину. Кошельков  прихватил  с
собой  и  удостоверение  Ленина.  Охранник  не  мог  оказать  сопротивления,
поскольку его руки  были  заняты  бидоном  с  молоком.  Налетчики  скрылись,
оставив сановных ездоков на пустынной улице.
   Конфузия была превеликая. Дзержинский лично возглавил операцию по  поимке
наглеца Кошелькова. Вскоре его выследили, окружив на  "хазе".  Выкуривали  с
помощью гранат. Но везучему бандиту удалось  скрыться.  Поймали  его  спустя
некоторое время, однако  живым  он  не  дался.  Чекист  пристрелил  матерого
уголовника.
   Ленин был чрезвычайно  раздосадован  этим  происшествием.  Тем  не  менее
шутил:
   - Когда стоит выбор: кошелек или жизнь,  и  сила  на  стороне  нападающих
разбойников, надо быть окончательным идиотом, чтобы выбрать кошелек.
   Кстати, вместе с удостоверением председателя Совнаркома Кошельков увез  и
личный браунинг Ильича.
   После этого инцидента охрану Ленина значительно усилили. Девятого  апреля
1919  года  Оргбюро  ЦК  направило  коменданту  Кремля   Малькову   перечень
дополнительных мер охраны Ленина:
   "Уважаемый т. Мальков!
   Оргбюро постановило:
   1. При  выездах  тов.  Ленина  из  Кремля  необходимо  сопровождение  2-х
автомобилей с охраной из 5 человек. Шофер - партийный,  преданный.  Рядом  -
вооруженный конвоир.
   2. Охрана квартиры и кабинета - часовыми из коммунистов (не менее 1  года
партстаж). У часовых - сигнализация; кнопка на полу (использовать  в  случае
нападения).
   3. Вход в квартиру В. И. - по особым билетам, выдаваемым т. Лениным.
   4. Перенести канцелярию вниз.
   5.  Перенести  кабинет  рядом  с  квартирой  В.  И.  Ленина  (рядом   зал
заседаний).
   6. Провести основательную чистку среди сотрудников Совнаркома".
   Ленин никуда не выезжал из Москвы - ни на фронты, ни  в  губернии,  ни  в
создаваемые республики. Не ездил и за границу. В 1922 году собрался  было  в
Геную вместе с Чичериным на международную конференцию, но ВЧ К предупредила:
"... При сем препровождаются сведения, полученные из достоверного источника,
о готовящемся покушении на т, т.  Ленина  и  Чичерина  со  стороны  поляков.
Поляки готовят покушения на Ленина  и  Чичерина  в  случае  его  поездки  на
конференцию в Геную. Они  заинтересованы,  чтобы  это  случилось  не  на  их
территории..."
   Ленин в Геную не поехал. Впрочем, может быть,  по  причине  ухудшившегося
здоровья.
 
   ЛЕГЕНДА О ЦИАНИСТОМ КАЛИИ
 
   Действительно ли Сталин отравил Ленина?
   Слух, родившийся в русских эмигрантских кругах в  тридцатые  годы,  обрел
новую жизнь в советской  прессе  при  Горбачеве.  Одно  издание,  выходившее
многомиллионным тиражом, утверждало:  Сталин  для  того  поместил  Ленина  в
мавзолей, чтобы с помощью этого восточного ритуала предотвратить попытки как
современников, так и потомков произвести эксгумацию.
   Масла в огонь подлили рассекреченные в  конце  1989  года  записи  М.  И.
Ульяновой. "Зимой 20-21, 21-22 годов В. И, чувствовал себя плохо,  -  читали
ошеломленные обыватели. - Головные  боли,  потеря  работоспособности  сильно
беспокоили его. Не знаю точно когда, но как-то в этот период  В.  И,  сказал
Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что  в
этом случае тот поможет ему достать и  даст  ему  цианистого  калия.  Сталин
обещал..."
   - Разве это не  доказательство?  -  ликовали  авторы  статей,  обвинявших
диктатора в  жутком  злодеянии.  -  Отравил-таки  усатый  драконище  бедного
Владимира Ильича... Нет, шила в мешке все равно не утаишь. Вот она,  правда,
глаза колет, - через столько лет!
   Но архивы большевистской партии поистине неисчерпаемы! Спустя  шесть  лет
после обнародования сенсационных  записей  ленинской  сестры  обнаруживается
новый  документ.  Он  имеет  гриф  "строго  секретно"  и  адресован   членам
Политбюро.
   "В  субботу  17  марта  т.  Ульянова  (Н.  К.)  сообщила  мне  в  порядке
архиконспиративном просьбу Вл. Ильича Сталину озрм, чтобы я, Сталин, взял на
себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию  цианистого  калия.  В
беседе со мной Н. К, говорила,  между  прочим,  что  "Вл.  Ильич  переживает
неимоверные страдания", что "дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала
"не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой  настойчивости  Н.  К,  и
ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.  И,  дважды  вызывал  к
себе Н. К, во время беседы со мной и с волнением требовал согласия Сталина),
я не счел возможным ответить отказом, заявив: "Прошу В. Ильича успокоиться и
верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование".  В.
Ильич действительно успокоился.
   Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил  выполнить  просьбу  В.
Ильича, и вынужден отказываться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и
необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.
   21 марта 1923 г. И. Сталин".
   Далее  изложено  отношение  членов  Политбюро  к   записке   генерального
секретаря. Первой  идет  резолюция  Томского.  Она  самая  длинная:  "Читал.
Полагаю, что "нерешительность" Сталина - правильна. Следовало бы  в  строгом
составе членов Пол. Бюро обменяться  мнениями.  Без  секретарей  (технич.)".
Зиновьев и Бухарин написали коротко: "Читал".  Молотов,  Троцкий  и  Каменев
расписались без каких-либо комментариев.
   Однако многие авторы  постсоветской  "неоленинианы"  по-прежнему  считают
виновным Сталина в отравлении Ленина, отказывая последнему в самой  мысли  о
самоубийстве. Мол, не тот способ ухода из жизни. Решись он в самом  деле  на
этот крайний шаг, использовал бы скорее один из европейских способов.  Яд  -
это больше восточный, понятный грузину вариант. Обнаруженная  же  в  архивах
записка в Политбюро - для отвода  подозрений  в  случае  кончины  Ленина.  И
вообще, не мог он обсуждать загодя намерение уйти  из  жизни  -  да  еще  со
Сталиным!
   Между прочим, в записках Марии Ульяновой,  рассекреченных  в  1989  году,
прямо ставится вопрос: почему Ленин обратился  с  такой  необычной  просьбой
именно к Сталину? Потому, отвечает Мария Ильинична, что брат  знал  его  как
человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности.  Больше  ему
не к кому было обратиться.
   Дал или не дал яду? Даже Дмитрию Волкогонову, написавшему более  полутора
тысяч страниц о Ленине, не все здесь ясно. С  одной  стороны,  вроде  бы  не
давал, а с другой, так хочется, чтобы данное Ленину  согласие  выглядело  не
естественным стремлением  любого  нормального  человека  успокоить  безмерно
страдавшего больного, а трудно скрываемым желанием ускорить развязку.
   И все же, сколь ни темна легенда о цианистом калии, из всех покушений  на
Ленина  самое  знаменитое,  конечно,  покушение  Фанни   Каплан.   И   самое
запутанное.
 
   ФАННИ КАПЛАН НЕ РАССТРЕЛЯЛИ!
 
   Эхо роковых выстрелов, прозвучавших 30 августа 1918 года, не  утихает  до
сих пор.
   Покушение, приписываемое Фанни  Каплан,  привлекло  мое  внимание  еще  и
потому, что оно - единственное, которое достигло своей цели. Ленин был ранен
двумя пулями.
   Согласно официальной версии, Каплан была задержана на месте преступления,
созналась в том, что именно она стреляла в Ленина, и через четыре дня  после
теракта была  расстреляна  комендантом  Кремля  Павлом  Мальковым,  который,
согласно его опубликованным  запискам,  собственноручно  привел  приговор  в
исполнение.
   И тут начинается самое невероятное: находятся люди,  видевшие  "неистовую
Фанни" после... ее расстрела, игравшую в мяч во дворе тюрем в Верхнеуральске
и  Златоусте,  вязавшую  чулок  в  камере  суздальской  темницы,   слушавшую
репродуктор и читавшую газеты в других, тоже не столь отдаленных местах.
   Люди, рассказывавшие мне  об  этом,  ссылались  на  знакомых  охранников,
надзирателей, которые когда-то делились  с  ними  важной  тайной.  По  одной
версии террористку выпустили в конце мая  1945  года.  Это  была  полуслепая
больная женщина. Умерла она якобы в 1947 году, прожив  на  свободе  немногим
более года. О том, что она  стреляла  в  Ленина,  Каплан  узнала  только  на
следствии. В действительности Фанни находилась на противоположном от  завода
Михельсона конце Москвы. Следователи, мол,  и  не  настаивали  на  том,  что
именно она готовила теракт. Просто ее осудили  как  эсерку,  арестованную  в
числе других по подозрению в покушении.
   Автором другой версии является  бывший  прокурор  отдела  по  надзору  за
местами заключения Челябинской областной прокуратуры Иосиф Наумов. Его отец,
работавший вместе с Орджоникидзе и Пятаковьм, сказал  как-то  сыну,  что  по
распоряжению  Ленина  Каплан  не  расстреляли,  а  осудили  на   пожизненное
заключение.  Став  прокурором,  Наумов  в  1942  году  осматривал  камеры  в
Верхнеуральской тюрьме. Сопровождавшие надзиратели сказали, что в  одной  из
лучших камер - 25 кв, м, два больших окна с  решетками,  деревянный  стол  и
стул - до 1939 года содержалась Фанни Каплан. Отсюда, после того как  тюрьму
законсервировали, Каплан вывезли в Соликамск.  Вместе  с  ней  якобы  уехали
Радек и Сокольников.
   После посещения Верхнеуральской  тюрьмы  Наумов  поинтересовался  судьбой
Каплан у начальника тюремного отдела областного управления НКВД.  Тот  долго
молчал, а потом сурово спросил у любопытного молодого прокурора:
   - А разве вам не известно, что это особая государственная тайна?
   Все это, как говорится, из серии "Хотите верьте, хотите нет".  Находились
очевидцы, якобы встречавшие Фанни Каплан то в Сибири,  то  на  Урале,  то  в
Воркуте, а то и на Соловках. Одни уверяли меня,  что  видели  террористку  в
роли сотрудницы тюремной  канцелярии,  другие  -  в  роли  библиотекарши.  Я
согласно кивал головой, записывал полученные сведения в  тетрадку,  не  веря
услышанному.  Но  служебное  положение  принуждало  фиксировать  все   самые
невероятные факты.
   Обращение в закрытые тогда архивы потрясло. Мне показали протокол допроса
Новикова В. А., заявившего в 1937 году, что он встречал Фанни на прогулке  в
тюремном дворе в Свердловске в 1932  году.  Личность  Новикова  представляла
интерес еще и потому, что он проходил по  делу  как  участник  покушения  на
Ленина в 1918 году. Из показаний Новикова следовало, что он встретил  Каплан
в июле  1932  года  во  время  прогулки  в  тюремном  дворе.  Каплан  шла  в
сопровождении конвоира. Несмотря на то что она  сильно  изменилась,  Новиков
сразу ее узнал. Однако переговорить с ней ему не удалось. На допросе Новиков
сказал, что ему неизвестно, узнала она его или нет, во всяком  случае,  вида
не подала. Все еще сомневаясь в том,  что  встретил  Фанни  Каплан,  Новиков
решил проверить это.
   В свердловской тюрьме содержался некто Кожаринов,  которого  привлекли  к
работе  в  качестве  переписчика.  Новиков  обратился  к  нему  с   просьбой
посмотреть списки  заключенных.  Через  некоторое  время  Кожаринов  сообщил
Новикову: действительно, в списках Свердловской тюрьмы числится направленная
из политизолятора в ссылку Каплан Фаня. Но под другой фамилией - Ройд Фаня.
   Допрашивавшие В. А. Новикова начальник 4-го  отделения  4-го  отдела  УГБ
УНКВД Ленинградской области лейтенант госбезопасности  и  оперуполномоченный
этого  же  подразделения  сержант  госбезопасности  (подписи   неразборчивы)
спросили: от кого и что именно слышал он о Каплан в 1937 году?
   Новиков назвал еще одного свидетеля, который якобы видел Каплан  через...
19 лет после  ее  расстрела.  "15  ноября  1937  года  я  был  переведен  из
Мурманской  тюрьмы  в  Ленинградскую  на  Нижегородскую  ул.,  -   показывал
допрашиваемый. - Находясь там в одной камере с заключенным Матвеевым, у меня
с ним возник разговор о моей прошлой эсеровской деятельности и, в частности,
о Каплан Фане. Матвеев, отбывавший наказание  в  сибирских  лагерях,  сказал
мне, что он знает о том, что Каплан Фаня -  участница  покушения  на  В.  И.
Ленина  -  работает  в  управлении  Сиблага  в   Новосибирске   в   качестве
вольнонаемного работника".
   В декабре 1937 года в  Свердловск  и  Новосибирск  поступили  запросы  из
Москвы за подписью заместителя наркома внутренних  дел  СССР  Фриновского  с
требованием проверить  сведения,  изложенные  Новиковым.  В  смерть  Каплан,
похоже, не очень-то верили и на самом верху НКВД. Однако  из  Свердловска  и
Новосибирска  пришли   ответы,   не   подтверждавшие   утверждения   бывшего
эсера-террориста. Проверку  произвели  тщательную,  изучили  все  картотеки,
материалы конвойного  полка.  Результат  один:  "Не  установлено  ни  одного
арестованного, сходного с Ройд Фаней".
   И тем не менее красивая легенда живет до сих пор. То в одном, то в другом
издании появляются сообщения о людях, видевших Каплан через много лет  после
ее расстрела в Кремле. И вновь говорят о том, что она носила другую фамилию.
Сколько же их у нее было?
 
   НАСТОЯЩАЯ ФАМИЛИЯ
 
   Знойным летним днем 1907 года скрупулезный чиновник  Киевской  губернской
тюремной инспекции, изнывая от жары и усердия, сочинял  статейный  список  N
132.
   Имя,  отчество,  фамилия  или  прозвище  и  к  какой  категории  ссыльных
относится? - Фейга Хаимовна Каплан. Каторжная.
   Куда назначается для отбытия наказания?  -  Согласно  отношения  Главного
Тюремного Управления от 19 июня 1907 г, за  N  19641,  назначена  в  ведение
Военного Губернатора Забайкальской области для помещения в  одной  из  тюрем
Нерчинской каторги.
   Следует ли в оковах или без оков? - В ручных и ножных кандалах.
   Может ли следовать пешком? - Может.
   Требует ли особо бдительного надзора и по каким основаниям? -  Склонна  к
побегу.
   Состав семейства ссыльного. - Девица.
   Рост. - 2 аршина 3 1/2 вершка.
   Глаза. - Продолговатые, с опущенными вниз углами, карие.
   Цвет и вид кожи. - Бледный.
   Волосы головы. - Темно-русые.
   Особые приметы. - Над правой бровью продольный рубец сант. 2 1/2 длины.
   Возраст. - По внешнему виду 20 лет.
   Племя. - Еврейка.
   Из какого звания происходит? - По заявлению Фейги Каплан, она  происходит
из  мещан  Речицкого  еврейского  общества,  что  по  проверке,  однако,  не
подтвердилось.
   Какое знает мастерство? - Белошвейка.
   Природный язык. - Еврейский.
   Говорит ли по-русски? - Говорит.
   Каким  судом  осуждена?  -  Военно-полевым  судом  от   войск   Киевского
гарнизона.
   К какому наказанию приговорена? - К бессрочной каторге.
   Когда приговор обращен к исполнению? - 8 января 1907 года.
   В  момент  составления  статейного  списка   Фейге   Каплан   исполнилось
шестнадцать лет. Девушка примкнула  к  анархистам  и  вызвалась  осуществить
террористический акт в отношении киевского губернатора. Но бомба  взорвалась
преждевременно, дома, и Фанни  получила  тяжелую  рану.  Военно-полевой  суд
приговорил ее к смертной казни.  Высшая  мера  наказания  была  заменена  по
молодости лет пожизненной каторгой.
   "По-еврейски мое имя Фейга, - писала она в  своих  показаниях.  -  Всегда
звалась Фаня Ефимовна".
   До 16 лет Фанни жила под фамилией Ройдман, а с  1906  года  стала  носить
фамилию Каплан. Подруги-каторжанки утверждали, что у нее было и другое имя -
Дора. Под этим именем ее хорошо знала Мария Спиридонова.
   Отбывая "вечную" каторгу в Акатуе и  Нерчинске,  Каплан-Ройдман  ослепла.
Сказалось ранение при внезапном взрыве бомбы. Полная потеря зрения наступила
9 января 1909 года. Она и раньше  теряла  зрение,  но  на  непродолжительное
время. А в четвертую  годовщину  "кровавого  воскресенья"  перестала  видеть
окончательно. Прозрение наступило только  через  три  года,  но  последствия
травмы мучили ее всю оставшуюся жизнь.
   Обстоятельство немаловажное, особенно  в  связи  с  покушением  на  жизнь
Ленина 30 августа 1918 года.
 
   ВРЕМЯ "X"
 
   Возникает вопрос: могла ли полуслепая женщина  дважды  попасть  в  вождя,
стреляя при этом в темноте? И вообще, когда состоялось покушение?
   Определение времени "X" очень важно. К сожалению, в разных источниках оно
указывается по-разному. Причем расхождение весьма существенное,  достигающее
нескольких часов.
   Официальное время покушения - 7 часов 30 минут вечера. Оно  фигурирует  в
многотомной  "Истории  гражданской  войны  в  СССР"  и  других  авторитетных
источниках. Это  время  указано  в  обращении  Моссовета,  опубликованном  в
"Правде".  Но  в  этом  же  номере  газеты  в  хронике  новостей  содержится
сообщение, что покушение имело место около 9 вечера.
   Дальше - больше. Шофер Ленина С.  Гиль,  который  дал  показания  в  день
покушения, заявил: "Я приехал с Лениным  около  10  часов  вечера  на  завод
Михельсона". Это утверждение опубликовано в журнале "Пролетарская революция"
(NN 6-7 за 1923 год). Для дотошных читателей назову страницу - 277.
   Согласно рассказу Гиля, выступление Ленина на заводе длилось около  часа.
Стало быть, выстрелы прозвучали не ранее 11 часов вечера. А в это время  уже
темно. К  тому  же  Каплан  задержали  с  зонтиком,  что  свидетельствует  о
пасмурной погоде. Зачем ей было брать с собой зонтик в  безоблачную  погоду?
Да и Владимир  Ильич,  отправляясь  на  завод,  прихватил  с  собой  пальто.
Следовательно, можно говорить  о  том,  что  30  августа  сумерки  наступили
раньше, чем обычно, из-за облаков и накрапывающего дождя.
   Сдвиг времени "X" в более светлую часть дня произошел, по-видимому, из-за
стараний Бонч-Бруевича. Какую цель он преследовал этим, неизвестно,  но  его
воспоминания, ставшие основой  хрестоматийной  версии,  полны  противоречий,
неточностей и недомолвок. Бонч, например, уверяет, что узнал о покушении в 6
часов вечера. Он вводит в свое повествование рассказ Гиля, якобы  изложенный
ему лично, но  основные  детали  этого  рассказа  входят  в  противоречие  с
опубликованной версией ленинского шофера.
   Если действительно выстрелы прозвучали около 11  вечера,  в  темноте,  то
Каплан, имевшая сильный дефект  зрения,  вряд  ли  способна  была  совершить
теракт с той точностью, с какой он был осуществлен.
 
   ЕСЛИ НЕ КАПЛАН, ТО КТО?
 
   Сомнений в том, что теракт совершила Каплан, все больше  и  больше.  Хотя
полностью ее участия в покушении на Ленина исключать нельзя. Скорее всего ее
использовали для организации слежки и осведомления исполнителя о  времени  и
месте выступления Ленина на митинге. Ведь на следствии она  даже  не  смогла
ответить на  вопрос  о  количестве  произведенных  выстрелов:  "Сколько  раз
выстрелила, не помню".  Согласитесь,  это  более  чем  странно  для  опытной
профессиональной террористки.
   Должен сразу отметить: обстоятельства покушения на Ленина 30 августа 1918
года очень и очень туманны. При  более  глубоком  ознакомлении  с  допросами
Каплан и другими материалами дела  возникает  множество  вопросов.  И  самый
существенный: нет данных, подтверждающих ее умение владеть оружием.
   Некоторые мои собеседники считают, что стреляла вовсе не Каплан.  Кстати,
в первых документах речь  идетодвух  стрелявших.  В  воззвании  ВЦИК  от  30
августа 1918 года  говорится:  "Всем  Советам  рабочих,  крест.,  красноарм,
депут., всем армиям, всем, всем, всем. Несколько часов тому назад  совершено
злодейское покушение на тов. Ленина. По выходе  с  митинга  тов.  Ленин  был
ранен. Двое  стрелявших  задержаны.  Их  личности  выясняются..."  Подписано
воззвание Свердловым.
   Кто же второй? Его  фамилия  Протопопов.  Он  сразу  же  был  расстрелян.
Раньше, чем Каплан.  Не  странно  ли?  Кстати,  о  Протопопове  нет  никаких
сведений. Был человек - и нет его. Исчез бесследно.
   Через 20 лет - в 1938 году - НКВД  "раскрыл",  что  покушение  на  Ленина
вместе с эсерами организовал Бухарин, что Каплан по его заданию  стреляла  в
Ленина отравленными пулями. Как было на самом  деле,  сегодня  вряд  ли  кто
ответит.
   Недоуменных вопросов много. Противоречивы, например, показания  помощника
военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С. Батулина, задержавшего
Каплан. При первом допросе он  заявил,  что  задержал  стрелявшую  на  месте
покушения. Впоследствии стал утверждать, что "побежал вслед за  побежавшими"
и неожиданно увидел Каплан, стоявшую под деревом.  Бежала  ли  она  с  места
покушения - в длинном до  пят  платье  по  моде  1918  года,  в  ботинках  с
проступившими гвоздями? На первый вопрос Батулина она ответила: "Это сделала
не я". И только потом взяла вину на себя.
   На допросах в ЧК Каплан твердила: "Из какого револьвера  я  стреляла,  не
скажу... Кто  мне  дал  револьвер,  не  скажу...  Когда  я  приобрела  билет
Томилино-Москва, я не помню... В Томилино я не была. Откуда у меня деньги, я
отвечать не буду..."
   Внешняя  простота  дела  и  мощный  всплеск  возмущения   среди   рабочих
предопределили быстрый исход дела Каплан. Главной вещественной  уликой  стал
револьвер,  который  после  коллективного  осмотра   был   признан   оружием
покушения. Этот  револьвер  принес  один  из  рабочих,  присутствовавший  на
митинге, прочитав объявление ЧК о розыске оружия,  из  которого  стреляли  в
Ленина. Ни дактилоскопической, ни баллистической экспертизы не  проводилось.
Следствию, очень скоротечному, - в  ночь  на  31  августа  арест,  а  уже  3
сентября расстрел  -  многое  представлялось  слишком  простым  и  ясным.  В
протоколах допросов  часто  фигурируют  такие  фразы,  как  "ктото  сказал",
"крикнули" и т, д.  Однако  попыток  установить  эти  лица  не  было.  Опрос
присутствовавших на митинге не  проводился.  Похоже,  что  следствие  вполне
устраивало признание Каплан в том, что она действовала одна.
 
   НЕЗАДАЧЛИВАЯ КАСТЕЛЯНША
 
   Кроме Ленина, ранение получила женщина по фамилии  Попова.  Она  работала
кастеляншей в Петропавловской больнице.  В  момент  покушения  на  Владимира
Ильича женщина оказалась возле его машины.
   Этот факт почти не  отражен  в  литературе.  Вокруг  него  много  слухов,
недомолвок, предположений. Одна впечатлительная  москвичка  поведала  мне  и
вовсе невероятную историю. Мол, эта кастелянша, жившая  по  соседству,  была
соучастницей  покушения  на  Ленина.  Мать  моей  собеседницы   рассказывала
когда-то ей по секрету, что вся семья этой кастелянши была арестована ЧК.
   Дыма  без  огня   не   бывает.   Действительно,   существуют   источники,
подтверждавшие ходившие по Москве слухи. Притом не  в  каких-то  там  особых
архивах, а в открытой печати. Правда, подшивку "Известий ВЦИК" за  1918  год
найти не просто. И тем не менее в одном из номеров этой  газеты  читаем:  "В
день рокового  покушения  на  тов.  Ленина  означенная  Попова  была  ранена
навылет; пуля, пройдя левую грудь, раздробила левую кость. Две дочери  ее  и
муж были арестованы, но вскоре освобождены".
   А вот этот документ - из архива не для широкого доступа. "Шагах в четырех
от товарища Ленина на земле лежала женщина на вид лет сорока,  что  задавала
ему вопросы о муке. Она кричала: "Я ранена, я ранена! ", а из толпы кричали:
"Она убийца!" Я бросился к этой  женщине  вместе  с  тов.  Калабушкиным.  Мы
подняли ее и отвали в Павловскую больницу". Такие показания  дал  милиционер
А. А. Сухотин, допрошенный в качестве свидетеля в день покушения на Ленина.
   О какой муке шла речь? Об  обыкновенной,  ржаной.  Из  протокола  допроса
узнаем, что  кастелянша  Попова  приблизилась  к  машине  Ленина,  когда  он
закончил  выступление  в  гранатном  корпусе  завода  Михельсона  и  шел  по
направлению к своему автомобилю. Попова, увидев Ленина, пожаловалась ему  на
произвол заградотрядов, попрежнему реквизировавших  хлеб,  который  горожане
везли от родственников в деревнях.
   - Есть декрет, чтобы не отбирали, а они  отбирают,  -  поддержала  Попову
другая женщина.
   Ленин признал, что заградотряды  иногда  поступают  неправильно.  Но  это
временное явление,  успокоил  он  женщину.  Снабжение  Москвы  хлебом  скоро
улучшится.
   На разговор с женщинами ушло не более одной-двух минут.  Но  их  хватило,
чтобы террорист смог выхватить оружие и прицелиться. Чекисты, расследовавшие
это дело,  поначалу  не  отвергали  возможности  о  причастности  Поповой  к
покушению. А вдруг ей ставилась задача задержать Ленина у машины  под  любым
предлогом, чтобы исполнитель теракта смог приготовиться для стрельбы?
   Незадачливую кастеляншу допрашивал В. Кингисепп -  следователь  по  особо
важным делам Верховного трибунала РСФСР и ВЧК.
   - Расскажите, как вы попали на митинг?
   - В пятницу я вышла из дому в  шестом  часу  вечера  с  Семичевым  и  его
племянником Володей, - словоохотливо начала объяснять подозреваемая.
   - Фамилия Володи? - потребовал невозмутимый эстонец.
   - Не знаю. Он приехал из деревни, я первый раз его видела. Рассталась я с
ними у Петропавловского переулка на Полянке. Оттуда  направилась  к  Клавдии
Сергеевне Московкиной, хотела попросить ее сшить мне рубашку и пригласить  к
себе ночевать, так как я была одна, дочери уехали за хлебом в деревню...
   Кингисепп не прерывал тараторившую с испугу  кастеляншу.  Для  него  была
важна каждая деталь. Маскируется под обывательницу или таковой  является  на
самом деле?
   - Московкина согласилась, мы пошли ко  мне.  По  пути  зашли  на  митинг,
подоспели под самый конец речи Ленина. Когда митинг закончился, я  вместе  с
Московкиной пошла к двери и оказалась возле самого Ленина. Я  его  спросила:
"Вы разрешили провозить муку, а муку отбирают!"  Ленин  сказал:  "По  новому
декрету нельзя отбирать..." Раздался выстрел, и я упала...
   Кингисепп устремил свой цепкий взгляд в глаза подследственной:
   - Когда раздался выстрел, вы по какую сторону от Ленина шли,  справа  или
слева?
   - Справа и немного сзади...
   Второго сентября Кингисепп  вынес  такое  заключение:  "Пособничество  со
стороны Поповой покушению ничем не подтверждено. Установлено, что она шла по
правую руку от В. И. Ленина, отставая на  несколько  шагов  от  него  и,  во
всяком случае, не загораживая ему дорогу к автомобилю. Нет  никаких  данных,
что Попова вообще задержала В. И. Ленина и этим помогла Каплан..."
   Следователь ВЧК Кингисепп внес  предложение:  признать  гражданку  Попову
пострадавшим лицом при покушении на Ленина. Более того, он рекомендовал ее в
лечебницу за счет государства и просил Совнарком  выдать  ей  единовременное
пособие.
   Сердобольный следователь ВЧК  был  расстрелян  в  1922  году  по  решению
Эстонской буржуазной республики. Что касается его подследственной, то следов
М. Г. Поповой, отпущенной с Лубянки 2  сентября  1918  года,  обнаружить  не
удалось. Скорее всего, к ней был утрачен какой-либо интерес.
 
   ЛОККАРТ? КОНОПЛЕВА? ЛЕНИН?
 
   Уночь на 1 сентября 1918 года в Москве был  арестован  британский  консул
Брюс Локкарт.  Чекистам  очень  хотелось,  чтобы  в  роли  сообщника  Каплан
выступил этот человек. В шесть часов утра к нему в камеру  втолкнули  Фанни.
Увы, она его дотоле никогда не видела.
   Спустя много лет  Локкарт  в  мемуарах  опишет  женщину,  обвинявшуюся  в
подготовке и осуществлении теракта против  Ленина.  Британскому  супершпиону
бросилась  в  глаза  неестественность  поведения  арестованной.   Ему   даже
показалось, что у нее явные отклонения от нормальной психики.
   Обвинение Локкарта в подготовке  покушения  на  Ленина  отпало  и  больше
никогда не поднималось.
   В качестве вероятной кандидатуры исполнителя теракта называют  Коноплеву.
Если С. Гиль видел женскую руку с браунингом, то, за исключением Каплан, это
могла быть рука только одной женщины - Коноплевой Лидии  Васильевны.  Именно
она создала вместе с Семеновым боевой отряд  с  целью  организации  убийства
Ленина. Натура решительная и независимая, она взяла на себя роль исполнителя
теракта, считают некоторые исследователи.
   До 1917 года Коноплева примыкала к анархистам. В  1918  году  вступила  в
боевую организацию правых эсеров под  руководством  Г.  И.  Семенова.  После
покушения на Ленина в 1918 году Коноплева была арестована ЧК. В тюрьме стала
агентом чекистов.  В  1921  году  вступила  в  партию  большевиков.  Кстати,
рекомендацию ей дал Бухарин. В 1922 году выступила свидетелем по делу правых
эсеров, раскрыв  на  судебном  процессе  многие  тайные  дела  своих  бывших
товарищей. Именно с ее легкой  руки  получила  документальное  подтверждение
версия о причастности правых эсеров к покушению на Ленина.
   Коноплеву арестовали в апреле 1937 года и  расстреляли  в  июле  того  же
года. Реабилитировали в 1960 году.
   В феврале 1918 года она приобрела браунинг и училась стрелять из него. За
две недели до выстрелов в Ленина обсуждала технику покушения на вождя.  Речь
шла о применении браунинга.
   Есть  сведения,  что   именно   Коноплева   вынашивала   планы   убийства
председателя Петроградской ЧК Урицкого.  Рассказывают,  что  она  специально
сломала зуб,  чтобы  иметь  повод  посещать  стоматолога,  кабинет  которого
находился в доме напротив ЧК.
   Коноплева была умна, изобретательна, скрытна и жестока. Не исключено, что
ее использовали для далеко идущих целей.
   Анализируя обстоятельства, связанные с покушением  на  Ленина  на  заводе
Михельсона, многие исследователи задаются вопросом: где была и куда смотрела
в тот день охрана главы советского государства?
   Гиль рассказывал: "Охраны ни с нами в автомобиле, ни  во  дворе  не  было
никакой, и Владимира Ильича никто не встретил: ни завком, ни кто  другой..."
Очень странно,  особенно  если  учесть,  что  в  тот  день,  30  августа,  в
Петрограде был убит председатель ЧК  Урицкий,  и  Ленин,  выезжая  на  завод
Михельсона, знал об этом убийстве.  Более  того,  он  даже  написал  записку
Дзержинскому о проведении ночных арестов. И что  же,  никто  не  подумал  об
усилении охраны главы государства? Почему не оказалось телохранителей в  тот
день на заводе Михельсона?
   Григорий Нилов, книга которого "Грамматика ленинизма"  вышла  в  Лондоне,
приходит, например, к заключению, что убийство Урицкого и покушение на жизнь
Ленина, произошедшие в один день и положившие начало  красному  террору,  на
самом деле были организованы... самой ВЧК. Более того, оба происшествия были
санкционированы самим Владимиром Ильичом.
   Исследователь предполагает,  что  Ленин  дал  согласие  лишь  имитировать
покушение на себя,  чтобы  синхронность  выстрелов  в  Москве  и  Петрограде
усилила впечатление начавшейся вражеской атаки. Иначе,  восклицает  историк,
чем объяснить тот факт, что, оправившись от ранения, он согласился  с  более
чем странными результатами расследования, не назначил нового  следствия,  не
выявил истинных организаторов покушения и не покарал их? Ведь  мягкотелостью
по отношению к своим врагам Ленин, как показывают документы, не отличался.
   Впрочем, Нилов не исключает и другую версию - покушение  организовывалось
без  ведома  Ленина.  Но  -  ВЧК.  С  участием  его  ближайшего   окружения.
Заговорщиков устраивало легкое ранение вождя. Он был нужен своим  соратникам
живым. Но  -  отступающим,  зависимым  от  них,  послушным,  сознающим  свою
уязвимость. И - постепенно оттесняющим с их пути Троцкого.
 
   ИСПОЛНИТЕЛЬНИЦА ИЛИ НАВОДЧИЦА?
 
   Знакомство с протоколами допросов  Фанни  Каплан  убеждает,  что  она  не
назвала ни одного имени. Без ответа остались вопросы лучших следователей ВЧК
о том,  кто  вложил  в  ее  руки  револьвер,  кто  помогал  в  осуществлении
чудовищного замысла.
   Более-менее цельная картина начала складываться только в  1922  году,  на
процессе партии правых эсеров.  Тогда  и  всплыли  мотивы  и  обстоятельства
покушения на Ленина.
   Сенсационные разоблачения сделали Коноплева и  Семенов,  ставшие  к  тому
времени сотрудниками ГПУ и членами  Российской  коммунистической  партии.  О
Коноплевой мы уже говорили. К сказанному  добавим  лишь,  что  вступившую  в
отряд эсеровских боевиков Фанни  Каплан  именно  Коноплева  взяла  под  свою
опеку, обучая ее методам слежки, и даже жила с ней на одной квартире.
   А теперь о Семенове. Подлинная биография этого человека еще не написана и
вряд ли когда-нибудь будет написана. Достоверно известно лишь,  что  он  был
делегатом II съезда Советов, членом Военной комиссии при Центральном  Совете
партии эсеров, начальником ее центрального боевого отряда,  организатором  и
руководителем покушений на Володарского, Урицкого, Ленина, Троцкого, Колчака
и Деникина.
   Не надо удивляться столь разным объектам терактов. Семенов был склонен  к
авантюризму и отличался непомерным честолюбием. Чем громче имя устраняемого,
тем больше славы - такого принципа он придерживался.
   Свой летучий боевой отряд Семенов создал в Петрограде в начале 1918 года.
Подругой и напарницей у него была уже знакомая нам Лидия Коноплева. В  отряд
входило  немало  опытных  эсеровских  боевиков,  среди  которых  скандальную
известность приобрел Сергеев, убивший в Петрограде видного большевика Моисея
Володарского. Однако от этого теракта партия эсеров отмежевалась: устранение
Володарского не было санкционировано ее ЦК. Группа Семенова  действовала  на
свой страх и риск, вынашивая планы  покушения  на  Ленина  еще  до  переезда
советского правительства в Москву.
   Вслед за  Лениным  в  первопрестольную  перебрался  и  Семенов  со  своим
отрядом. Началась охота на Троцкого и  Ленина.  Прекрасную  возможность  для
покушения давали так называемые "красные" пятницы - еженедельные дни,  когда
все видные большевики ездили на митинги  в  трудовые  коллективы  заводов  и
фабрик. Москва была разделена на квадраты, по которым  сновали  наводчики  и
наводчицы Семенова, вызнавая, когда  ожидается  прибытие  высокопоставленных
ораторов. Информация тут же доводилась до сведения исполнителей,  дежуривших
невдалеке.
   Фанни Каплан,  по  версии  Семенова  и  его  боевой  подруги  Коноплевой,
отводилась  роль  исполнительницы.  Однако  новейшие  исследователи   сильно
сомневаются в этом, отводя ей  лишь  задачу  установления  места  и  времени
выступления вождя, а также осведомления исполнителя из отряда.
   "Поведение  Фанни  Каплан  выстраивается   теперь   в   логическую   цепь
последовательных действий, - пишет  сторонник  этой  версии  Борис  Орлов  в
третьем номере журнала "Источник" за 1993 год. - Митинг на заводе Михельсона
начался поздно. "Приехала я на митинг часов в восемь", - сообщила Каплан  на
следствии. Ленин еще не приехал, и надо было выяснить,  будет  он  выступать
или нет. За этим занятием ее, по-видимому, и  заметил  на  открытия  митинга
председатель завкома Иванов. (Он давал показание 2  сентября,  в  отсутствие
Каплан, и назвал  ее,  по  готовой  версии,  "той  женщиной,  которая  потом
стреляла в тов. Ленина").
   Каплан стояла у стола, где продается литература, и рассматривала книги.
   "Я лично не видел, чтобы она с кем-либо говорила или чтобы к ней кто-либо
подходил", - заключает Иванов.
   К Фанни Каплан  действительно  никто  не  подходил.  Получив  необходимые
сведения, она сама ушла до начала митинга и  передала  сообщение  о  приезде
Ленина на завод районному исполнителю, дежурившему в  условленном  месте  на
Серпуховской улице. Сама же осталась ждать результата покушения там, где  ее
потом и обнаружил комиссар Батулин".
   По мнению этого неординарного исследователя,  если  учесть  свидетельство
ленинского шофера Гиля, что он видел женскую руку с браунингом, то, исключая
Каплан, женщиной с браунингом могла быть,  скорее  всего,  Лидия  Коноплева.
Других женщин в числе исполнителей покушения в отряде Семенова не было.
   Однако я недорассказал об этом загадочном человеке  -  Семенове.  Он  был
арестован ЧК в октябре 1918 года. Список предъявленных ему  обвинений  тянул
на расстрел. Но через год пребывания в тюрьме он выходит  оттуда,  будучи...
членом Российской коммунистической партии. Членом компартии становится и его
боевая подруга Коноплева.
   Далее  начинается  нечто  фантасмагорическое.  В   1920   году   Семенова
забрасывают в Польшу. Вскоре польские власти арестовывают его в числе других
русских по подозрению в шпионаже в пользу Москвы. Всем им  объявляют  высшую
меру. Всем, кроме Семенова. Он выходит на свободу и  попадает  к  Савинкову.
Войдя к нему в  доверие,  возвращается  в  Москву,  приходит  на  Лубянку  и
докладывает: прибыл по  указанию  Савинкова  для  организации  покушения  на
Ленина. И предъявляет явки, имена, инструкции.
   В 1922 году Семенов  публикует  разоблачительную  брошюру  об  эсеровских
боевиках, а его подруга Коноплева -  серию  статей  в  газетах  о  терактах,
организованных эсерами. Публикации становятся основанием для возбуждения ГПУ
уголовного дела против всей партии эсеров. Верховный ревтрибунал  республики
начинает против эсеров судебный процесс. На скамье  подсудимых  -  виднейшие
деятели этой партии.
   Казненная четыре года назад Фанни Каплан была удобной мишенью  для  того,
чтобы повесить на нее многие действия как самого Семенова, так и Коноплевой.
Семенов предстал в суде в  качестве  обвиняемого,  Коноплева  -  в  качестве
свидетеля.
   Как явствует из стенограммы заседания Верховного революционного трибунала
ВЦИК РСФСР, жаркие дебаты разгорелись вокруг сроков вступления Фанни  Каплан
в боевой отряд Семенова. Семенову  хотелось  представить,  что  Каплан  была
руководительницей самостоятельной  террористической  организации  и  ставила
перед собой цельпокушение на Ленина. Каплан вошла в отряд Семенова  якобы  в
конце мая 1918 года, и у нее было четыре  человека.  Семенов  изо  всех  сил
убеждал, что Каплан была не новичком, а способной и опытной террористкой.
   Однако показания Семенова были опровергнуты  свидетельствами  Коноплевой,
заявившей,  что  Каплан  вошла  в  их  отряд   в   августе.   После   долгих
препирательств ее вступление было отнесено на конец июля.
   Часто противоречил сам себе и Семенов. Например,  он  вдруг  заговорил  о
том, что представление о терроре у  Каплан  и  ее  группы  было  "совершенно
дикое".  "Они...  считали  возможным  отравить  Ленина,  вложив   что-нибудь
соответствующее в кушанье, или подослать к нему врача, который  привьет  ему
опасную болезнь". Как будто глава государства мог запросто отобедать в любой
закусочной на углу или прийти на прием к городскому  доктору.  И  совсем  уж
нелепым выглядело свидетельство двадцатилетней Маруси, девушки с панели,  не
помнящей  своей  фамилии,  якобы  входившей  в  группу  Каплан:  эта  Маруся
простодушно сообщила -  да,  они  вынашивали  замысел  теракта  в  отношении
Ленина. На вопрос, каким образом, ответила: хотели стукнуть  кирпичом  из-за
угла.
   И тем не менее Коноплева разоблачала Каплан.
   -  По  протоколам  допросов  в  ВЧК  на  Лубянке  мы  знаем,  что  Каплан
нервничала. Вела себя агрессивно.  Впала  в  истерику.  Отказывалась  давать
правдивые показания о том, кто ей дал  оружие,  кто  поручил  убить  Ленина.
Каплан  можно  понять.  Она  своим  молчанием,  своей   истерикой,   слезами
затягивала следствие.  Спасала  центральный  боевой  отряд.  Уводила  партию
эсеров из-под ударов красного террора...
   О неестественности  поведения  Каплан  после  задержания  свидетельствуют
многие - от британского консула  Брюса  Локкарта  до  производившего  ночные
допросы  заместителя  председателя  ВЧК  и  председателя  Ревтрибунала   Яна
Петерса. Что это было: искусная симуляция, призванная, по мнению Коноплевой,
затянуть следствие и увести эсеров из-под удара, или душевное  расстройство,
о котором есть глухие упоминания современников?
   Локкарт, в камеру которого ввели Каплан в шесть часов  утра  1  сентября,
описывает ее так: "Ее спокойствие было неестественным. Она подошла к окну и,
склонив подбородок на  руку,  смотрела  сквозь  окно  на  рассвет.  Так  она
оставалась неподвижной, безмолвной, покорившейся, по-видимому, своей  судьбе
до тех пор, пока не вошли часовые и не увели ее прочь".
   Петере: "В конце концов она заплакала, и я до сих пор не могу понять, что
означали эти слезы: или она действительно поняла, что совершила самое тяжкое
преступление против революции, или это были утомленные нервы. Дальше  Каплан
ничего не говорила..." Все дни  в  неволе,  вплоть  до  момента  казни,  она
находилась в состоянии полной прострации.
   На суде Донской, один из лидеров эсеровской партии, сказал:
   - Я передавал всем партийным товарищам, что  Каплан  вышла  из  партии  и
сделала покушение на Ленина на свой страх и риск, как личный  индивидуальный
акт.
   На что Покровский, известный советский историк, выступавший на процессе в
качестве государственного обвинителя, обронил:
   - Все честь честью. Отправляясь к французским министрам,  надевают  фрак.
Отправляясь убивать Ленина, выходят из партии.
   И тут в логике Покровскому не откажешь.
   Хотя на допросах Каплан заявила, что считает себя социалисткой, но  ни  к
какой партии не принадлежит. То  есть  имеются  в  виду  ее  взгляды,  а  не
формальное  вступление   в   партию   эсеров.   Ее   официальная   партийная
принадлежность до сих пор остается спорной.
   "Но ведь призналась, что стреляла в Ленина!" - воскликнет читатель. В  те
времена экзальтированные особы часто  тяжкие  преступления  брали  на  себя.
Обывателю, сытому и самовлюбленному, трудно понять этих людей.
 
   ЗАГАДКИ ОСТАЮТСЯ
 
   Свердлову  приписывают  фразу:  "Хоронить  Каплан   не   будем.   Останки
уничтожить без следа".
   В первом издании  "Записок  коменданта  Кремля"  Павел  Мальков  приводит
подробности  того,  как  обсуждался  вопрос,  где  лучше  убить  Каплан.   В
последующих  изданиях  некоторые  детали  убраны,  сглажены.  И  все   равно
подтверждается факт расстрела Фанни Каплан в Кремле  под  звуки  работавшего
мотора автомобиля.
   Появились утверждения,  что  тело  террористки  было  облито  бензином  и
сожжено в железной бочке в Александровском саду.
   А как же насчет имеющей хождение молвы о помиловании Лениным Каплан  и  о
ее жизни до глубокой старости?
   Иные исследователи считают, что эпизод с расстрелом Каплан понадобился из
каких-то неведомых нам политических соображений. Мальков  был  полуграмотным
матросом, он мог подписать что угодно, не вникая в суть изложенного  за  его
подписью  на  бумаге.  Были   даже   туманные   намеки   на   обстоятельства
международного плана, поскольку семья Фанни в 1911 году уехала в  Америку...
У ее отца, еврейского учителя, было четыре сына  и,  кроме  Фанни,  еще  три
дочери. Некоторые добились  весьма  заметного  положения  в  политических  и
влиятельных финансовых кругах Запада.
   Что  касается  версии  о  том,  что   Фанни   осталась   жива   благодаря
заступничеству Ленина, то  эта  молва,  имевшая  широкое  распространение  в
довоенное время, неоднократно проверялась, о  чем  имеются  сохранившиеся  в
архивах документы. Однако ни одной заключенной или вольнонаемной с фамилией,
сходной  с  Ройд  Фаней,  установить  не  удалось.  Во  всяком  случае,  так
утверждалось   в    материалах    проверок,    проводимых    по    указаниям
высокопоставленных лиц.
   Но вот новость, на этот раз относящаяся  к  нашему  времени.  Генеральная
прокуратура Российской Федерации постановила возбудить производство по вновь
открывшимся обстоятельствам дела  Ф.  Е.  Каплан  (Ройдман).  Из  материалов
уголовного дела N Н-200 по обвинению Каплан нынешняя прокуратура  усмотрела,
что  следствие  в  1918  году   проведено   поверхностно,   не   назначались
судебно-медицинская и баллистическая экспертизы, не  допрошены  свидетели  и
потерпевшие, не произведены другие следственные  действия,  необходимые  для
полного,   всестороннего   и   объективного   расследования    обстоятельств
совершенного преступления.
 
   ИНЦИДЕНТЫ В МАВЗОЛЕЕ
 
   Много легенд ходит о попытках терактов в отношении Ленина непосредственно
в его усыпальнице. Говорят о выстрелах, взрывах в саркофаге с  телом  вождя.
Были ли они в действительности?
   Первое такое происшествие зафиксировано в  1934  году.  В  личном  архиве
Сталина обнаружена докладная записка  начальника  оперативного  отдела  ОГПУ
Паукера на имя Поскребышева - секретаря Сталина. Она помогла пролить свет на
инцидент, случившийся в Мавзолее девятнадцатого марта.
   В тот день неизвестный гражданин, двигавшийся среди  других  посетителей,
поравнявшись    с    саркофагом,    предпринял    попытку    выстрелить    в
забальзамированное  тело   Ленина.   Подозрительное   поведение   террориста
своевременно  было  замечено  бдительными  часовыми  и  проявившей  смелость
публикой. Выстрелить в тело вождя злоумышленнику не дали.
   Поняв, что замысел  не  удался,  неизвестный  выстрелил  в  себя.  Смерть
наступила мгновенно.
   Погибшего тщательно  обыскали.  При  нем  обнаружили  документы,  которые
помогли установить его личность. Это был Никитин Митрофан  Михайлович,  1888
года  рождения.  Следовательно,  в   момент   покушения   на   тело   Ленина
злоумышленнику было  сорок  шесть  лет.  Родился  он  в  одной  из  деревень
Брянского района Западной области.  Перед  совершением  теракта  проживал  в
Куркинском районе Московской области  и,  как  сказано  в  записке  Паукера,
"состоял на службе в совхозе "Прогресс" ответственным агентом".
   Среди изъятых у погибшего документов имелись "письма  контрреволюционного
содержания". Это были записки  Никитина  и  одно  письмо  на  имя  секретаря
Пролетарского райкома партии Кулькова. Их копии были приложены  к  сообщению
ОГПУ на имя Поскребышева.
   Паукер  докладывал  секретарю  Сталина,  что  следствие  по  этому   делу
продолжается. Наверное, ОГПУ действительно было поднято на  ноги,  однако  в
архивах ФСБ и МВД никаких следственных документов обнаружить не удалось.
   На докладной записке Паукера имеется помета: "Мой архив. И. Ст."
   Из приложенных к документу копий писем Никитина,  сумбурных  и  кричащих,
можно вынести представление о его душевном  состоянии.  Террорист  нарисовал
мрачную картину окружавшей  его  действительности.  По  его  мнению,  страна
катилась в бездну. И виновным в крахе всего уклада народной жизни стрелявший
видел Ленина. Не сумев осуществить свой замысел, Никитин предпочел покончить
жизнь самоубийством. Данных о его психическом здоровье нет.
   Второй случай  покушения  на  саркофаг  был  зафиксирован  в  1959  году.
Двадцатого марта один из посетителей Мавзолея саданул по стеклу  усыпальницы
молотком. Оно треснуло. Злоумышленника задержали. Ни его имя, ни  дальнейшая
судьба не известны. Возможно, встретил  свой  последний  час  в  психушке  в
качестве безымянного пациента.
   Третий зафиксированный в документах случай относится  к  1960  году.  Как
докладывал в ЦК КПСС министр здравоохранения СССР С. Курашов, четырнадцатого
июля в четырнадцать  часов  тридцать  минут  один  из  посетителей  Мавзолея
вскочил на барьер около саркофага с телом Ленина и ударом ноги разбил стекло
усыпальницы. Мелкие осколки посыпались на лицо и кисти рук  вождя.  Обломков
стекла  было  так  много,  что  пришлось  вызывать  ученых,   систематически
наблюдавших за телом Ленина. Они произвели тщательный  осмотр  открытых  для
обозрения частей тела и удалили видимые обломки стекла.
   Повреждения были значительные. Над правой бровью образовался разрыв  кожи
длиной один сантиметр и глубиной около трех миллиметров.  Из  этого  разреза
удалили два осколка стекла. Разрыв кожи устранили по методу,  разработанному
в  лаборатории  при  Мавзолее.  При  более  тщательном  осмотре   обнаружили
несколько  небольших  поверхностных  повреждений  кожи  менее  существенного
характера, не мешавших обозрению тела.
   Ученые  со  своей  задачей  справились   довольно   быстро.   Тело   было
подготовлено к обозрению,  и  посетителей  можно  было  снова  допускать  по
установленному расписанию. Однако Мавзолей еще некоторое время - с 1 августа
по 15 октября - был закрыт для посещения. Стекло саркофага решили сделать из
особо  прочного  пуленепробиваемого  материала  и  провести   дополнительное
бальзамирование тела.
   Личность покушавшегося на саркофаг тоже  была  установлена.  Им  оказался
некий К. Н. Минибаев. В отличие  от  Никитина,  об  этом  злоумышленнике  не
удалось обнаружить никаких исходных данных. Только фамилия и инициалы.
   Самый драматичный случай произошел первого сентября 1973 года.  На  место
происшествия срочно прибыли председатель КГБ  СССР  Ю.  В.  Андропов  и  его
первый заместитель Г. К. Цинев. Их уже ожидал  трясущийся  комендант  Кремля
генерал С. С. Шорников. Он рассказал, что  неизвестный  злоумышленник  сумел
скрытно разместить под одеждой изготовленное заранее взрывное  устройство  и
беспрепятственно пройти в траурный зал. В тот первый осенний  день  начались
занятия в школах, и к  Мавзолею  нескончаемым  потоком  шли  шеренги  детей.
Наверное, это в какой-то мере усыпило бдительность службы охраны. Террориста
приняли за школьного учителя, на что он, по всей вероятности, и рассчитывал.
   Поравнявшись с  саркофагом,  злоумышленник  незаметно  соединил  контакты
проводов взрывного устройства. В Мавзолее прогремел страшный взрыв. Основная
сила взрывной волны пришлась на саркофаг, но он,  благодаря  принятым  ранее
защитным и профилактическим мерам, остался неповрежденным.
   Последствия взрыва были ужасны. Погибла супружеская  пара  из  Астрахани,
которая  следовала  за  террористом.  Тяжелые   ранения   получили   четверо
школьников. Воиновкремлевцев, охранявших саркофаг с телом Ленина, разбросало
по всему траурному залу.
   А что с самим террористом? От него  осталась  лишь  одна  рука  да  часть
головы.  С  большим  трудом  удалось  собрать  обрывки  документов  на   имя
гражданина С., отбывшего в тюрьме десять лет.  Возникла  версия  о  маньяке,
который решил увековечить свое имя взрывом в Мавзолее. Однако до сих пор  не
ясно, принадлежали ли найденные документы террористу или они были взяты им с
собой для того, чтобы направить следствие по ложному следу. Вряд ли бы фанат
положил в карман свои собственные документы, идя на такое дело. Впрочем,  он
жаждал славы, чтобы его имя осталось в истории наравне с именем Ленина.
   Служба безопасности Мавзолея и по сей день  продолжает  задерживать  лиц,
пытающихся пройти в него  с  оружием  или  с  тяжелыми  предметами.  Попытки
уничтожения тела Ленина и взрыва  саркофага  не  прекратились  после  отмены
торжественного церемониала на Красной площади.
   Приложение N 1:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из уголовного дела N Н-200
   ("Н-200" - фонд нереабилитированных лиц)
   Из показаний С. К. Гиля
   (Живет в Кремле. Шофер В. И. Ленина. Сочувствует коммунистам.)
   После окончания речи  В.  И.  Ленина,  которая  длилась  около  часа,  из
помещения, где был митинг, бросилась к автомобилю толпа человек в  пятьдесят
и окружила его.
   Вслед  за  толпой  вышел  Ильич,  окруженный  женщинами  и  мужчинами,  и
жестикулировал рукой... Когда Ленин был уже  на  расстоянии  трех  шагов  от
автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, в расстоянии  не  более
трех  шагов,  протянувшуюся  из-за  нескольких  человек   женскую   руку   с
браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился  в  ту
сторону, откуда стреляли. Стрелявшая женщина бросила мне под ноги  револьвер
и скрылась в толпе...
   ...  Поправлюсь:  после  первого  выстрела  я  заметил  женскую  руку   с
браунингом.
   30 августа 1918г.
   Из показаний С. Н. Батулина
   (Помощник военного комиссара 5-й Московской советской пехотной дивизии)
   ... Подойдя к автомобилю, на котором должен  был  уехать  тов.  Ленин,  я
услышал три  резких  сухих  звука,  которые  я  принял  не  за  револьверные
выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. Вслед за этими звуками я  увидел
толпу народа, до этого  спокойно  стоявшую  у  автомобиля,  разбегавшуюся  в
разные стороны, и увидел позади кареты автомобиля  тов.  Ленина,  неподвижно
лежавшего лицом к земле. Я понял, что на жизнь тов. Ленина было  произведено
покушение. Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел. Я не  растерялся
и закричал: "Держите убийцу тов. Ленина!"  И  с  этими  криками  выбежал  на
Серпуховку, по которой одиночным порядком  и  группами  бежали  в  различном
направлении перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди.
   ... Позади себя, около дерева, я увидел с портфелем и  зонтиком  в  руках
женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид
человека, спасающегося от  преследования,  запуганного  и  затравленного.  Я
спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова  она  ответила:  "А
зачем вам это нужно?" Тогда я, обыскав ее  карманы  и  взяв  ее  портфель  и
зонтик, предложил ей пойти за мной. В дороге ее спросил,  чуя  в  ней  лицо,
покушавшееся на тов. Ленина: "Зачем вы стреляли в тов. Ленина? ", на это она
ответила: "А зачем вам это нужно знать? ", что меня окончательно  убедило  в
покушении этой женщины на тов. Ленина.  В  это  время  ко  мне  подошли  еще
человека два-три, которые помогли мне сопроводить ее. На  Серпуховке  кто-то
из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего  в  тов.  Ленина.  После
этого  я  еще  раз  спросил:  "Вы  стреляли  в  тов.  Ленина?"  На  это  она
утвердительно ответила, отказавшись указать партию, по поручению которой она
стреляла...
   В  военном  комиссариате  Замоскворецкого  района  эта  задержанная  мною
женщина на допросе назвала себя Каплан и призналась  в  покушении  на  жизнь
тов. Ленина.
   30 августа 1918г. Из показаний 3. Удотовой Чекистка, принимала участие  в
обыске Ф. Каплан.)
   Мы  Каплан  раздели  донага  и  просмотрели  все   вещи   до   мельчайших
подробностей. Так, рубцы, швы просматривались нами на свет,  каждая  складка
была  разглажена.  Были  тщательно  просмотрены  ботинки,  вынуты  оттуда  и
подкладки, вывернуты. Каждая вещь просматривалась по два  и  нескольку  раз.
Волосы были расчесаны и  выглажены.  Но  при  всей  тщательности  обнаружено
что-либо не было. Раздевалась она частично сама, частично с нашей помощью.
   Из показаний Ф. Каплан
   (Допрашивали нарком юстиции Д. Курский, член коллегии  наркомата  юстиции
М. Козловский, секретарь ВЦИК В. Аванесов, зам, председателя  ВЧКЯ.  Петере,
зав, отделом
   ВЧКН. Скрыпник.)
   Курский. Где вы взяли оружие?
   Каплан. Не имеет значения.
   Курский. Вам его кто-нибудь передал?
   Каплан. Не скажу.
   Курский. С кем вы связаны? С какой организацией или группой?
   Каплан. (Молчит).
   Курский. Повторяю, с кем вы связаны?
   Каплан. Отвечать не желаю.
   Курский. Связан ли ваш социализм со Скоропадским?
   Каплан. Отвечать не намерена.
   Курский.  Слыхали  ли  вы  про  организацию  террористов,   связанную   с
Савинковым?
   Каплан. Говорить на эту тему не желаю.
   Курский. Почему вы стреляли в Ленина?
   Каплан. Стреляла по убеждению.
   Курский. Сколько раз вы стреляли в Ленина?
   Каплан. Не помню.
   Курский. Из какого револьвера стреляли?
   Каплан. Не скажу. Не хотела бы говорить подробности.
   Курский. Были ли вы знакомы с женщинами,  разговаривавшими  с  Лениным  у
автомобиля?
   Каплан. Никогда их раньше не видела  и  не  встречала.  Женщина,  которая
оказалась раненой при этом событии, мне абсолютно не знакома.
   Петере. Просили вы Биценко провести вас к Ленину в Кремль?
   Каплан. В Кремле я была один  раз.  Биценко  никогда  не  просила,  чтобы
попасть к Ленину.
   Курский. Откуда у вас деньги?
   Каплан. Отвечать не буду.
   Курский. У вас в  сумочке  обнаружен  железнодорожный  билет  до  станции
Томилино. Это ваш билет?
   Каплан. В Томилино я не была.
   Петере. Где вас застала Октябрьская революция?
   Каплан. Октябрьская  революция  застала  в  Харькове,  в  больнице.  Этой
революцией я осталась недовольна. Встретила ее  отрицательно.  Большевики  -
заговорщики. Захватили власть без согласия народа. Я стояла за Учредительное
собрание и сейчас стою за него.
   Петере. Где вы учились? Где работали?
   Каплан.  Воспитание  получила   домашнее.   Занималась   в   Симферополе.
Заведовала курсами по подготовке работников в волостные  земства.  Жалованье
получала (на всем готовом) 150 рублей в месяц.
   Петере. Стреляли в Ленина вы? Подтверждаете?
   Каплан. Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг в  феврале.  Эта  мысль
назрела в Симферополе. С тех пор готовилась к этому шагу.
   Петере. Жили ли вы до революции в Петрограде и Москве?
   Каплан. Ни в Петрограде, ни в Москве не жила.
   Скрыпник. Назовите полностью свое имя, отчество и фамилию.
   Каплан. Меня зовут Фанни Ефимовна Каплан. По-еврейски мое имя Фейга.
   31 августа 1918г.
   Протокол  осмотра  места  покушения  на  убийство  т.  Ленина  на  заводе
Михельсона 30-го августа 1918 г.
   2-го сентября 1918 г, мы, нижеподписавшиеся Яков  Михайлович  Юровский  и
Виктор Эдуардович Кингисепп, в присутствии председателя заводского  комитета
зав.  Михельсон  т.  Иванова  Николая  Яковлевича  и   шофера   т.   Степана
Казимировича  Гиля,  совершили  осмотр  места  покушения   на   председателя
Совнаркома т. Ульянова-Ленина.
   Выход  из  помещения,  где  происходят  митинги,  один.  От  порога  этой
двустворчатой двери до  стоянки  автомобиля  9  (девять)  сажен.  От  ворот,
ведущих на улицу, до  места,  где  стоял  автомобиль,  8  саж.  2  фута  (до
передних), 10 саж. 2 фута (до задних) колес автомобиля.
   Стрелявшая Фанни Каплан стояла у передних крыльев автомобиля  со  стороны
хода в помещение для митингов.
   Тов. В. И. Ленин был ранен в тот момент, когда он был  приблизительно  на
расстоянии одного аршина от автомобиля, немного вправо от дверцы автомобиля.
   Место стоянки автомобиля, пункты, где стояла Каплан, тов. Ленин и  М.  Г.
Попова, изображены на фотографическом снимке.
   Недалеко от автомобиля нами  найдено  при  осмотре  четыре  расстрелянных
гильзы, приобщены к делу в качестве  вещественных  доказательств.  Места  их
нахождения помечены на фотографических снимках (4,5,6,7). Находка этих гильз
несколько впереди стрелявшей объясняется тем,  что  таковые  отскакивали  от
густо стоявших кругом людей, попадали ненормально несколько вперед.
   К настоящему протоколу осмотра  приобщаются:  план  строения  Московского
снарядного и машиностроительного завода А. М. Михельсона, 4  фотографических
снимка, изображающих  три  момента  покушения,  и  само  здание,  в  котором
происходил митинг.
   В. Кингисепп
   Я. Юровский
   Невероятно, но эти фотоснимки  сохранились!  На  них  изображены  эпизоды
следственного эксперимента, проведенного следователями ВЧК в тот же день,  2
сентября 1918 года. В роли "Ленина" - председатель завкома Н. Я.  Иванов,  в
роли "кастелянши Поповой" - работник завкома  Сидоров,  в  роли  "Каплан"  -
следователь Кингисепп.
   Эпизод  первый:  момент,  предшествовавший  выстрелу.  "Ленин  -   Иванов
подходит к автомобилю, "кастелянша Попова - Сидоров  в  беседе  с  "Лениным"
следует за ним, "Каплан - Кингисепп в ожидании "Ленина", шофер Гиль на своем
месте.
   На втором снимке: "Каплан" стреляет. На третьем: "совершенное покушение".
"Ленин" лежит, "кастелянша Попова" бежит, "Каплан" направляется к воротам.
   Приложение N 2:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из газеты "Известия ВЦИК"
   От ВЧК. Чрезвычайной Комиссией не  обнаружен  револьвер,  из  коего  были
произведены выстрелы в тов.  Ленина.  Комиссия  просит  лиц,  коим  известно
что-либо о нахождении револьвера, немедленно сообщить о том Комиссии...
   1 сентября 1918г.
   Из газеты "Известия ВЦИК"
   Вчера по постановлению  ВЧК  расстреляна  стрелявшая  в  товарища  Ленина
правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан).
   4 сентября 1918г.
 
 
   ПОКУШЕНИЕ НА ЛЕНИНА БЫЛО ИНСЦЕНИРОВКОЙ
 
   Из версии Олега  Васильева,  опубликованной  в  "Независимой  газете"  29
августа 1992 года
   Сейчас трудно восстановить картину покушения. Даже в день происшествия В.
Д. Бонч-Бруевич заявил, что "тов. Гиль был  почти  единственным  свидетелем,
несмотря на огромную толпу народа"...
   ... Первого выстрела Гиль не видел, но рядом с  Каплан  стояла  еще  одна
женщина, которая видела все. Многие  очевидцы  сообщили,  что  эта  женщина,
рассказывая о злоупотреблениях заградительных отрядов, дошла  с  Лениным  до
самой машины. Что же стало  с  этой  главной  свидетельницей?  Ее  подобрали
раненую недалеко от выхода с завода. "Она сначала не почувствовала  ранения,
а потом упала и была доставлена в  больницу".  Далее  появляются  еще  более
загадочные сообщения.  Так,  Н.  Я.  Иванов  проинформировал,  что  "раненую
отвезли в больницу. Когда пришли в Петропавловскую больницу взять белье  для
раненой, выяснилось, что она кастелянша этой  больницы...  что  она  явилась
совершенно невинной жертвой террора буржуазной наймитки". У этой женщины  не
берут никаких показаний, и дальнейшая ее судьба неизвестна.
   (Уважаемый автор здесь ошибается. Протокол допроса этой женщины - Поповой
М. Г. - от 2 сентября 1918 года имеется в томе 10 фонда Н-200. В  заключении
следствия сказано: пособничество  со  стороны  Поповой  покушению  ничем  не
подтверждено. Установлено, что она шла по  правую  руку  от  В.  И.  Ленина,
отставая на несколько шагов от него и, во всяком случае, не загораживая  ему
дорогу к автомобилю. Нет никаких данных, что Попова вообще задержала  В.  И.
Ленина и этим помогла Кашин...
   Как Попова оказалась  на  митинге?  Согласно  ее  показаниям  следователю
Кингисеппу, она возвращалась домой с подругой Московкиной. По пути зашли  на
митинг, подоспели под самый конец речи Ленина. "Когда митинг  закончился,  я
вместе с Московкиной пошла к  двери  и  оказалась  возле  самого  Ленина,  -
зафиксировано в протоколе ее  допроса.  -  Я  его  спросила:  "Вы  разрешили
провозить муку, а муку отбирают!" Ленин сказал: "По  новому  декрету  нельзя
отбирать..." Раздался выстрел, и я упала".)
   В  "Известиях  ВЦИК"  от  3  сентября  1918  года  появилось   интересное
сообщение, что "следы пули на пиджаке не  совпадали  с  ранениями  на  теле"
(видимо, пиджак Ленина был прострелен заранее. - О. В.).
   Организаторам инсценировки необходимо  было  объяснить  ранение  главного
свидетеля и наличие лишнего отверстия на пиджаке Ленина. Для этого надо было
доказать, что выстрелов было три, а не два, как утверждал Гиль, и  что  пуля
от этого третьего выстрела пробила пиджак  Ленина,  не  задев  его  тела,  и
ранила стоявшую рядом женщину. И вот в "Известиях ВЦИК" появляется следующее
сообщение: "Вчера в ВЧК по объявлению  в  газете  явился  один  из  рабочих,
присутствовавших на митинге, и принес  револьвер,  отобранный  у  Каплан.  В
обойме оказалось три нерасстрелянных патрона из шести". Мы помним, что  свой
браунинг  Каплан  бросила  под  ноги  Гилю.  С.  Н.  Батулин,  производивший
задержание и обыск Каплан, ни о каком револьвере не сообщает. Что же это  за
загадочный револьвер, который принес в ВЧК безымянный рабочий ПО  ОБЪЯВЛЕНИЮ
В ГАЗЕТЕ? И когда же он его успел отобрать у Каплан?
   Можно привести многочисленные примеры, каклюди  из  ближайшего  окружения
Ленина в день покушения проявляли необыкновенный дар предвидения. Так,  врач
В. А. Обух, которого вызвали к Ленину и не объяснили, в чем дело, вдруг взял
с собой хирургические инструменты. Он объяснял это  тем,  что  "инстинктивно
почувствовал, что произошло нечто серьезное".  После  беглого  осмотра  Обух
заявил:  "Выживет...  Я  в  этом  уверен...  Сложилось  такое   определенное
внутреннее убеждение, я даже не знаю почему".
   Теперь о характере ранения. Газеты явно драматизировали ситуацию, уверяя,
что жизнь вождя революции висит на волоске. Однако:
   1. После ранения Ленин своим ходом поднялся по крутой лестнице на  третий
этаж (С. К. Гиль).
   2. Приехавший первым врач А. П. Винокуров нашел  Ленина  раздевающимся  у
кровати.
   3. Когда больному накладывали повязку на  левую  руку,  он  не  издал  ни
единого стона. Это всех тогда поразило ("Известия ВЦИК").
   4. 3 сентября 1918 года Владимир Ильич встал с постели и без  посторонней
помощи вышел. За это был наказан дежурный фельдшер (там же).
   Только 5 сентября  Свердлов  сообщает  в  Петроград,  что  "жизнь  Ильича
спасена". Известно, что 2 сентября состоялось решение  ВЦИК,  а  5  сентября
Совет Народных Комиссаров принял постановление  "о  красном  терроре".  Дело
было сделано, и поэтому только 5 сентября появляются сообщения в печати, что
жизнь Ленина вне опасности.
   5 сентября доктор Обух давал интервью газете "Правда". Поскольку в печати
не было никаких сообщений об операции, удивленный корреспондент спросил:  "А
пули? А операция?" В ответ Обух произнес буквально следующее: "Ну что ж,  их
хоть и сейчас можно вынуть - они  лежат  на  самой  поверхности.  Во  всяком
случае, извлечение их никакой опасности не представляет, и Ильич будет через
несколько дней  совершенно  здоров".  Если  пули  находились  под  кожей  на
поверхности тела, то почему же целую неделю их  никто  не  пытался  извлечь?
(Особенно если было подозрение, что  пули  отравлены.)  Скорее  всего,  пуль
просто не было - Каплан стреляла холостыми патронами!
   В заключение хочу сказать,  что  в  эпоху  гласности  любая  обоснованная
версия имеет право на существование,  даже  если  она  кажется  невероятной,
дикой и возмутительной  для  ортодоксальных  марксистских  фундаменталистов.
Самое неприятное в этой истории то, что инсценировка покушения не могла быть
осуществлена без прямого, активного и, главное, осознанного  участия  в  ней
Владимира Ильича.
 
   "СОГЛАСИТЬСЯ С ЭТИМ ОЧЕНЬ ТРУДНО..."
 
   Мнение Д. В. Волкогонова
   Есть версия, выдвинутая Олегом  Васильевым,  что  покушения  не  было,  а
состоялась его инсценировка; роли были заранее распределены, и выстрелы были
холостыми. Несмотря на  смелость  предположения,  согласиться  с  ним  очень
трудно. Достаточно сказать, что уже 31 августа около Ленина побывало  8  (!)
врачей, и все они при осмотре видели (ощущали) пулю, находящуюся в шее...
   Более реально предположить, что стреляла не Каплан. Она была лишь  лицом,
которое было  готово  взять  на  себя  ответственность  за  покушение,  если
стрелявший (стрелявшая) не сможет скрыться. Учитывая фанатизм и готовность к
самопожертвованию,  выработанные  на  каторге,  это  предположение  является
вполне вероятным.
   В пользу того, что было все-таки покушение,  а  не  инсценировка,  Д.  В.
Волкогонов приводит следующее доказательство: 23 апреля 1922  года  немецкий
профессор Борхардт извлек пулю из шеи Ленина, над правым  грудинно-ключичным
сочленением. И снова загадка: как недавно установлено, эта пуля вылетела  не
из браунинга, который 2 сентября 1918 года принес в ЧК  А.  В.  Кузнецов.  И
еще: вделео покушении отсутствуют листы 11, 84, 87,90 и 94...
 
   В ЛЕНИНА "СТРЕЛЯЛ" ДЗЕРЖИНСКИЙ
 
   Из версии доктора исторических наук А. Литвина
   ... В июне 1918 года убит комиссар по делам печати, пропаганды и агитации
Петроградского  Совета  В.  Володарский,  в  конце  августа  -  председатель
Петроградской ЧК  М.  Урицкий,  и  как  кульминация  терактов  -  ранен  сам
председатель Совнаркома Ленин. Трудность  установления  причин  происшедшего
заключалась в том, что предполагаемых убийц - Н. Сергеева, Л. Каннегисера  и
Ф. Каплан - не судили, а следственные материалы в разное  время  купировали.
Особо старательно подменялись легендой факты покушения на вождя.
   4Nфакты, ставшие известными в  последние  годы,  поставили  под  сомнение
прежние аксиомы. Выяснилось, что пули, которыми стреляли в Ленина,  не  были
отравлены; что вместе  с  Каплан  30  августа  1918  года,  сразу  же  после
выстрелов, арестовали бывшего левого эсера, заместителя командира отряда  ЧК
Александра Протопопова, который той же ночью был расстрелян. Стало известно,
что Каплан - бывшая политкаторжанка, полуслепая, полуглухая, больная женщина
- в течение полугода сообщала всем знакомым о своем намерении  убить  Ленина
"за измену социализму". Специалистов удивило несоответствие пометок от  пуль
на пальто Ленина с местами его ранения. Когда же сравнили пули,  извлеченные
при операции Ленина в 1922 году и при бальзамировании тела вождя  в  1924-м,
выяснилось, что они разного калибра. Да  и  опасность  ранения  в  описаниях
врачей была преувеличена: Ленин самостоятельно поднялся по  крутой  лестнице
на третий этаж и лег в постель. Через день, 1 сентября, те же врачи признали
его состояние удовлетворительным, а еще через день вождь поднялся с постели.
   Было непонятно и другое: почему не дали завершиться  следствию  -  Каплан
была расстреляна 3 сентября 1918 года по личному указанию главы  государства
Свердлова.
   По  официальной  версии,  главными  действующими  лицами,  организаторами
покушения на Ленина были руководители правоэсеровской боевой группы Григорий
Семенов,  Лидия  Коноплева,  а  исполнительницей  -  Каплан.  Эта  версия  в
последние годы подверглась критике со стороны историков и публицистов...
   ... Одновременно стала набирать аргументы и другая версия: организаторами
покушения на Ленина были  председатель  ВЦИК  Свердлов  и  председатель  ВЧК
Дзержинский. Эта версия кремлевского заговора в конце 1918 года стала быстро
превращаться из сенсации в рабочую гипотезу.
   Основания для такого заговора в то время имелись.  Положение  большевиков
было критическим: численность их партии уменьшилась до  150  тысяч  человек,
многочисленные  крестьянские  выступления,  рабочие  забастовки  и   военные
неудачи предсказывали возможность потери власти. Выборы в местные  Советы  в
июне-августе 1918 года уменьшили число большевиков  в  них  по  сравнению  с
мартом с 66 до 44,8 процента.  Необходимо  было  любыми  способами  укрепить
шаткие позиции. "Собственно мы уже мертвы, но еще нет никого, кто мог бы нас
похоронить",  -  поделился  Троцкий  своими  настроениями  в   разговоре   с
германским послом В. Мирбахом.
   О кризисе в большевистской властной структуре летом  1918  года  известно
намного меньше, чем об аналогичной в  марте  1918-го,  во  время  подписания
Брестского мирного договора. По наблюдениям Ю. Фельштинского, в  конце  лета
1918 года на фоне кризиса  Советов  и  роста  недоверия  к  ним  со  стороны
населения усиливается влияние  Свердлова  и  одновременно  падает  авторитет
Ленина.  Действительно,  именно  летом  1918  года   большевики   решительно
ликвидируют политическую оппозицию: в июне - запрет на участие меньшевиков и
правых эсеров в работе Советов, в июле - разгром и  изгнание  с  руководящих
должностей левых эсеров, закрытие небольшевистских газет...
   ... Летом 1918 года в руках Свердлова  сосредоточилась  вся  партийная  и
советская  власть:  он  возглавлял  ВЦИК  и  был  секретарем  ЦК   РКП(б)...
Дзержинский был  заодно  с  Бухариным  при  обсуждении  мирного  договора  с
Германией, не раз поддерживал позицию Троцкого против Ленина,  позже  вместе
со Сталиным выступал против ленинской позиции по Грузии. Вполне вероятно его
объединение со Свердловым в  перераспределении  власти,  наметившемся  летом
1918 года.
   Большевистская элита за год  своего  правления  вкусила  власти  и  брала
пример со своих лидеров, стремившихся всеми  силами  ее  удержать.  Учитывая
это, становится понятно, зачем в сейфе у Свердлова хранились  драгоценности,
деньги и заграничные паспорта, почему он приказал доставить Каплан из ВЧК  к
нему и расстрелять ее без суда  и  следствия  (ведь  могло  выясниться,  что
стреляла  не  оа).  Вынужденное  отсутствие  Ленина   в   Кремле   придавало
уверенности Свердлову. "Вот, Владимир Дмитриевич,  и  без  Владимира  Ильича
все-таки справляемся", - говаривал он с гордостью Бонч-Бруевичу.
   Технически организовать тогда покушение на Ленина было просто. Достаточно
лишь  представить  себе,  что  руководители  боевой  эсеровской  организации
Семенов и Коноплева начали сотрудничать с  Дзержинским  не  с  октября  1918
года, когда их арестовали, а с  весны  1918-го.  Тогда  станут  понятными  и
легкость,  с  которой  в  нужном  месте  прозвучали  выстрелы,  и   нарочито
безрезультатная работа следствия, и быстрая казнь Протопопова и  Каплан,  не
зафиксированная даже в протоколах судебной коллегии ВЧК. Эта версия  поможет
понять,  почему   Семенов   и   Коноплева   под   поручительство   известных
большевистских деятелей были отпущены на свободу и  никак  не  пострадали  в
период красного террора. Семенов, этот эсеровский  Азеф  1918  года,  скорее
всего действовал по указанию чекистского руководства, тесного  связанного  с
партийно-советскими вождями. Левому эсеру боевику Протопопову за выстрелы  в
вождя обещали  сохранить  жизнь,  но...  расстреляли  сразу  же  (каких-либо
следственных дел о нем обнаружить пока не удалось)...
   Журнал "Родина", 1995 год, N 7
 
 
   Глава 2
   СТРЕЛЯЮЩИЙ ВЕЛОСИПЕДИСТ
 
   Утром тридцатого августа 1918 года из подъезда дома в  Саперном  переулке
вышел молодой человек  в  спортивной  кожаной  тужурке  и  фуражке  военного
образца. Он вел велосипед.
   Сделав с десяток шагов, юноша ловко вскочил в седло и заработал педалями.
   Велосипедист ехал по направлению к площади Зимнего дворца. Поравнявшись с
домом номер шесть, остановился. Велосипед прислонил к стене у входа, а  сам,
ощупав револьвер в кармане тужурки, вошел в здание.
   Дом номер шесть на Дворцовой площади  пользовался  дурной  славой  -  там
размещались Комиссариат  внутренних  дел  Северной  коммуны  и  Чрезвычайная
комиссия по  борьбе  с  контрреволюцией.  Ясное  дело,  жители  города  туда
добровольно не ходили.
   Молодой человек пришел  без  всякого  принуждения.  Спросив  у  швейцара,
принимает ли товарищ Урицкий, юноша услышал, что тот еще не прибыл.
   Ощущая  приятную  тяжесть  револьвера  в  кармане,  велосипедист  сел  на
подоконник, ожидая прибытия автомобиля с важным седоком.
 
   УТРО ТЕРРОРИСТА
 
   О чем думал  юноша,  напряженно  прислушивавшийся  к  проникавшему  через
оконное стекло шуму улицы,  пытаясь  различить  среди  разнообразных  звуков
приближающиеся обороты автомобильного мотора?
   Наверное, мы об этом не узнаем никогда.
   Известны лишь  подробности  последнего  утра,  которое  молодой  человек,
сидевший у окна в ожидании председателя Петроградской ЧК, провел перед  тем,
как приехать в мрачное здание на Дворцовой площади.
   Последние дни он не ночевал  дома.  Впрочем,  так  делали  многие.  Почти
половина мужчин столицы с наступлением  сумерек  покидали  свои  квартиры  и
искали более безопасное убежище - аресты  производились  преимущественно  по
ночам.
   Накануне, двадцать девятого августа, он пришел  домой,  как  всегда,  под
вечер и, как всегда, голодный. Мать покормила его. После трапезы  он  обычно
читал что-нибудь сестре вслух  -  это  стало  многолетней  привычкой  еще  с
детских лет. Нередко менялись ролями, и тогда сестра брала  в  руки  любимую
книгу. Последнее время это был модный тогда Шницлер, один из томов  которого
был ими недочитан.
   Едва сестра раскрыла незаконченную книгу, как брат нетерпеливо  остановил
ее:
   - Подожди. Есть другая.
   Он подошел к книжному шкафу и взял с  полки  томик  французского  издания
"Графа Монте-Кристо".
   - Ты что? - удивилась сестра.
   Не обращая внимания на ее протесты, брат  раскрыл  облюбованную  книгу  и
начал читать... с середины. Возможно, это  была  случайность,  говорила  она
потом на допросе, но в комнате зазвучали именно те страницы, где описывалось
политическое убийство, которое совершил в молодости старый бонапартист,  дед
одной из героинь знаменитого романа.
   Устав  читать  вслух,  он  еще  какое-то  время   оставался   наедине   с
увлекательной книгой. А потом, когда совсем стемнело, покинул дом.  Ночевал,
как всегда, вне его стен.
   Рано утром тридцатого августа пришел к родителям. Попил чаю, позавтракал.
Часов в девять постучал в комнату отца, которому  нездоровилось  -  по  этой
причине он не находился на службе.
   Предложение сына сыграть в шахматы  несколько  удивило  отца  -  в  столь
раннее время? Однако перечить не стал.
   Отвечая потом на вопросы следователя, отец молодого человека отметил, что
игра  была  напряженной.  Складывалось  ощущение,  что  сын  очень  старался
выиграть. Не исключено: с этой шахматной партией он  связывал  нечто  весьма
важное. Может быть, успех своего дела.
   Однако партию сын проиграл, и было видно, что это его  очень  расстроило.
Отец, видя такое открытое огорчение, предложил сыграть еще раз. Сын взглянул
на часы и отказался.
   После чего простился и вышел из комнаты. Больше они с отцом не  виделись.
Сестре "повезло" больше:  когда  ее  арестовали  и  поместили  в  тюрьму  на
Гороховой, из окна своей камеры она увидела брата, которого вели под конвоем
на очередной допрос.
   Ее брата звали Леонидом. Их фамилия была Каннегисер.
 
   ИМЕНИТЫЙ СЕДОК
 
   Народный  комиссар  внутренних   дел   Северной   коммуны,   председатель
Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий жил на  Васильевском  острове  в
большой многокомнатной квартире. К месту службы  на  Дворцовую  площадь  его
доставляли в автомобиле из бывшего царского гаража.
   Должность Урицкого была министерской, и это поняла даже самая бестолковая
и  ошеломленная  новыми  порядками  часть  прислуги  императорских  дворцов.
Царский  автомобиль   с   наркомом   обычно   останавливался   у   подъезда,
находившегося посредине той половины полукруглого  дворца,  которая  шла  от
арки  к  Миллионной  улице.  До  Октябрьского  переворота   этим   подъездом
пользовались  министры,  генералы,  дипломаты,  и   потому   старик-швейцар,
прослуживший у подъемной машины, как тогда  называли  лифт,  почти  четверть
века, почтительно называл Урицкого "ваше превосходительство".
   Правда,  новое  "превосходительство"  ни  осанкой,  ни  породистостью  не
выделялось. Нарком Урицкий был невысокого  роста,  имел  кривые  болезненные
ноги, ходил по-утиному, переваливаясь.  В  отличие  от  бородатых  и  усатых
коллег никакой растительности на лице не  отращивал.  Прическа  -  смазанный
бриолином аккуратный проборчик - словно у трактирного слуги.
   Внешность бывает обманчивой, в чем старик-швейцар много раз убеждался. Он
знал, какой неограниченной властью обладает этот коротконогий  человек.  Что
же касается самого наркома, то угодливое "ваше  превосходительство"  ласкало
слух, хотя он для виду при этом досадливо морщился - мол, старых  людей  уже
не перевоспитаешь...
   О чем думал этот перетянутый скрипучими ремнями человек в свое  последнее
утро, когда ехал с Васильевского острова навстречу револьверной пуле? Как  и
в случае с его убийцей, мы, наверное, об этом тоже  никогда  не  узнаем.  Не
исключено, что мысли именитого седока витали вокруг предстоявшей отставки. В
эмигрантской литературе много писали,  что  Урицкий  за  несколько  дней  до
своего убийства подал прошение об освобождении от занимаемой должности. Мол,
служба в ЧК начала тяготить его, и он, от природы не жестокий, а скорее даже
сентиментальный, решил сменить сферу деятельности.
   Почему  же  тогда  он  согласился  стать  главой  Чрезвычайной  комиссии?
Известный эмигрантский  писатель  Марк  Алданов  приводит  такое  объяснение
одного видного  меньшевика:  поздно  примкнув  к  большевистскому  движению,
Урицкий чувствовал себя виноватым перед революцией и за  свою  вину  наказал
себя тяжким крестом Чрезвычайной комиссии.
   Для других дел он был непригоден. Воевать  не  любил,  ораторствовать  не
умел. Поэтому партия и предложила ему пост председателя ЧК.  А  поскольку  к
большевикам он примкнул  совсем  недавно,  воля  их  партии  была  для  него
законом.
   Наверное, на решение об  отставке  повлиял  и  разгул  стихии  в  районах
города. Педантичному председателю ЧК хотелось упорядочить  террор,  то  есть
добиться того, чтобы приговоренные проходили как "входящие"  и  "исходящие",
чтобы жертвы не расстреливались без бумажных формальностей.
   Если Урицкий действительно был не самым жестоким из чекистов, да  к  тому
же и подал заявление об уходе со своего  поста,  то  тем  более  странным  и
непонятным выглядит решение о его физическом  устранении  путем  организации
террористического акта.
 
   ВОЗЛЕ ЛИФТА
 
   Сидевший на подоконнике посетитель, сняв фуражку и  положив  ее  рядом  с
собой, оглядывался по сторонам.
   Комната была большая. Напротив входной двери - лестница, ведущая  наверх.
Возле нее решетка подъемной машины - лифта. Вдоль стены  деревянный  жесткий
диван, несколько стульев, вешалка для верхней одежды.
   Нельзя столь долго разглядывать помещение, это может вызвать подозрение у
швейцара, мелькнула мысль у Каннегисера, и он отвернулся к окну.
   По Дворцовой площади шли по своим делам  озабоченные  люди.  Не  пора  ли
снять  револьвер  с  предохранителя?  Вот-вот  должна  появиться  машина   с
долгожданным седоком.
   Долгожданным? Прошло  всего  двадцать  минут,  а  показалось,  что  целая
вечность.  Наконец  с  улицы  донесся  шум  работающего  мотора.  Автомобиль
подкатил к подъезду.
   У Каннегисера  громко  застучало  сердце.  Может,  пока  еще  не  поздно,
отказаться от задуманного страшного дела? Может,  вернуться  в  родительскую
квартиру в Саперном переулке, отыграться  в  шахматы  у  отца,  пить  чай  с
сестрой, продолжить чтение "Монте-Кристо"?
   Громко хлопнула входная дверь, и переваливающаяся по-утиному  фигурка  на
кривых ногах заковыляла к кабине лифта. Кабинет председателя ЧК находился на
третьем этаже. Швейцар услужливо бросился открывать дверь  подъемной  машины
перед "его превосходительством", и на какое-то мгновение повернулся спиной к
посетителю, который уже вставал с подоконника и опускал руку в карман.
   Этих секунд хватило Каннегисеру  для  того,  чтобы,  не  ощущая  на  себе
подозрительного взгляда швейцара,  сделать  несколько  шагов  в  направлении
шедшего к кабине лифта Урицкого.  Тот,  услышав  шум,  удивленно  оглянулся.
Глаза жертвы и убийцы встретились. И в то же мгновение грянул выстрел.
   Нарком свалился на пол без крика, без стона. Пуля сразила его наповал.
   Четкости выстрела мог бы позавидовать профессиональный киллер. Каннегисер
стрелял - на ходу! - с расстояния не менее шести-семи шагов в быстро идущего
человека. И попал с первого раза, на что способны лишь опытные стрелки.
   Увы, Каннегисер к ним не относился. Более того,  он  совершенно  не  умел
метко стрелять.
   Это обстоятельство  вызвало  массу  подозрений.  Либо  террористу  крупно
повезло - с дилетантами подобное иногда случается, - либо стрелял  вовсе  не
Каннегисер.
   Существует несколько версий  случившегося.  По  одним  рассказам,  теракт
произошел не в вестибюле, а в служебном кабинете  Урицкого,  что,  наверное,
маловероятно, поскольку в таком случае возникает закономерный вопрос:  каким
образом двадцатидвухлетнему студенту удалось проникнуть к председателю ЧК да
еще с оружием в кармане? Простому человеку с улицы  в  кабинет  руководителя
столь высокого ранга не попасть.
   Согласно другим рассказам, драма разыгралась действительно  в  вестибюле.
Но, кроме старика-швейцара, там находились и другие люди. В комиссариате был
приемный день, поэтому в вестибюле сидели посетители. На молодого человека в
кожаной тужурке никто не обратил внимания, и он уселся в  кресло  неподалеку
от входной двери.
   Когда приехал Урицкий и направился к лифту,  молодой  человек  подошел  к
нему  вплотную  и  произвел  несколько  выстрелов  из  револьвера.  Урицкий,
смертельно раненный в голову, упал и на месте скончался.
   Легенда о нескольких выстрелах понадобилась, наверное,  для  того,  чтобы
подчеркнуть кровожадность, жестокость террориста  и  исключить  случайность,
дилетантизм  в  его  действиях.  А  то  что   же   получается   -   какой-то
студент-четверокурсник проникает в  наркомат  внутренних  дел  и  с  первого
выстрела укладывает наповал  самого  председателя  ЧК!  Притом  -  проникает
беспрепятственно. Не потому ли и появляется  упоминание  о  приемном  дне  в
комиссариате и о посетителях - контрреволюционная организация,  мол,  хорошо
подготовила операцию, замаскировав террориста под обыкновенного просителя?
 
   ИДЕАЛЬНЫЙ ОБЪЕКТ
 
   Убийца  Урицкого  представлял  собой  идеальный  объект  для  вербовки  и
последующего  использования  в  разных   деликатно-щекотливых   делах.   Это
обстоятельство, несомненно,  учитывали  как  одна,  так  и  другая  сторона.
Имеются в виду большевики и их нынешние ниспровергатели.
   По большевистско-чекистской версии, эсер Леонид  Каннегисер  был  агентом
Савинкова   и   англо-французов.   Некоторые   современные    исследователи,
основываясь на зарубежных источниках, склонны считать Каннегисера... агентом
ЧК. Правда, они делают существенную оговорку - сам  террорист  об  этом  мог
даже не догадываться.
   Леонид Иоакимович Каннегисер  родился  в  семье  крупного  петербургского
богача. Его  отец  был  знаменитым  инженером,  имя  которого  хорошо  знала
просвещенная Европа. В доме Каннегисеров бывал весь культурный Петербург.  В
гостиной  родителей  Леонид  видел  видных  царских   министров   и   старых
заслуженных генералов, знаменитого революционера Германа Лопатина и  молодых
талантливых поэтов.
   Он и сам был наделен природой многими  выдающимися  способностями.  Писал
прекрасные стихи, печатал их в журналах и поэтических  сборниках,  дружил  с
Сергеем  Есениным,  который  высоко  ценил  его   стихотворный   дар.   Есть
фотоснимки, на которых они изображены вместе.
   Кроме литературы,  Леонид  увлекался  философией.  На  Запад  попали  его
дневники, которые он начал вести в  1914  году  в  Италии  шестнадцатилетним
юношей. Дневники  обрываются  в  начале  1918  года  -  за  полгода  до  его
сумасшедшего поступка. Записи поражают сменой настроений. То он  хочет  уйти
добровольцем на войну, то в монастырь. Восторг перед древними памятниками  и
художественными  полотнами  сменяется  восторгом  перед  Советом  рабочих  и
солдатских  депутатов.  И  сквозь  каждую  страницу   дневников   проступают
обнаженные нервы автора.
   Чтобы читатель сам убедился в утонченности его чувств, приведем несколько
выдержек. Наугад.
   "... Я тоже был раз  на  вокзале.  Одного  раненого  пришлось  отнести  в
перевязочную. При мне сняли повязку, и я увидел на его ноге шрапнельную рану
в пол-ладони величиною; все синее, изуродованное, изрытое человеческое тело;
капнула густо кровь. Доктор сбрил вокруг раны волосы.  Фельдшерица  готовила
повязку. Двое студентов  тихонько  вышли.  Один  подошел  ко  мне,  бледный,
растерянно улыбаясь, и сказал: "Не могу этого  видеть".  Раненый  стонал.  И
вдруг  он  жалобно  попросил:   "Пожалуйста,   осторожней".   Я   чувствовал
содрогание, показалось, что это ничего, и  я  продолжал  смотреть  на  рану,
однако не выдержал. Я почувствовал: у меня кружится голова, в глазах  темно,
подступает тошнота. Я б, может быть, упал, но собрался с силами и  вышел  на
воздух, пошатываясь, как пьяный. И это может грозить - мне. Знать,  что  эта
рана на "моей" ноге... И  как  вдруг  в  ответ  на  это  в  душе  подымается
безудержно радостносладкое чувство: "Мне не грозит ничего", тогда я знаю: "Я
- подлец! "
   Еще один фрагмент: "Сейчас мне пришли в  голову  стихи:  "О,  вещая  душа
моя... О, как ты бьешься на пороге  как  бы  двойного  бытия!.."  Перелистал
Тютчева, чтобы найти их. И строки разных стихотворений как будто делали  мне
больно, попадая на глаза. Там каждая строчка одушевленная,  и  именно  болью
страшно заразительной. Я не ставлю себе целей внешних. Мне безразлично, быть
ли римским папой или чистильщиком сапог в Калькутте, - я не связываю с этими
положениями определенных душевных состояний, - но единая моя цель -  вывести
душу мою к дивному просветлению, к сладости неизъяснимой. Через религию  или
через ересь - не знаю".
   И так далее. За страницами чистой метафизики идут такие пассажи,  которые
уму  обыкновенному,  простому,  жутко  читать.  Жажда  острых,   мучительных
ощущений, "всеочищаюшего огня страданья" не давала ему покоя. Точно подметил
Марк Алданов: Леонид был рожден, чтобы стать героем Достоевского.
   Странно, но до весны восемнадцатого года он не принимал активного участия
в политике. Правда, Февральская революция его увлекла - но всего  недели  на
дветри.  Он  стал  председателем  "союза  юнкеров-социалистов".  Октябрьский
переворот,  Ленин   произвели   на   него   колоссальное   впечатление,   но
Брест-Литовский  мир  1918  года  коренньм  образом  переменил  отношение  к
большевикам и их революции. Он жгуче возненавидел советскую власть.
   Такая эволюция плюс особенности душевного состояния делали его  ценнейшим
объектом внимания тех, кто на конспиративных квартирах плел  тонкую  паутину
тайных интриг против большевистского Совнаркома.
 
   СМЕРТЬ НЕ ПРИГЛАШАЮТ
 
   Смерть не приглашают, она приходит сама.  И  чаще  всего  в  неподходящий
момент, когда ее совсем не ждут.
   К Моисею  Урицкому  она  пришла  в  образе  двадцатидвухлетнего  студента
Леонида Каннегисера и настигла у кабины лифта.
   Об Урицком современные  читатели  знают  мало,  хотя  во  многих  городах
встречаются улицы, по-прежнему названные его именем. Жизнеописания погибшего
сорокапятилетнего председателя Петроградской  ЧК  в  советский  период  были
крайне редки и не полны. Пришлось обратиться к газетным подшивкам первых лет
революции.
   В  последние  месяцы  своей  жизни  этот  человек   почти   бесконтрольно
распоряжался  судьбами  нескольких   миллионов   человек,   проживавших   на
территории  Северной  коммуны  -  так  в  1918  году   называлась   огромная
территория, включавшая Петроград и соседние с ним области.
   Тридцать первого августа 1919 года, в первую годовщину убийства Урицкого,
иллюстрированное приложение к газете "Петроградская правда" откликнулось  на
траурную дату публикацией полной биографии жертвы теракта.
   "Моисей Соломонович Урицкий родился  2-го  января  1873  года,  -  читаем
начало биографии, - в уездном городе Черкассах, Киевской губернии, на берегу
реки Днепр. Родители его были купцы.  Семья  была  большая,  патриархальная.
Обряды, благочестие и торговля - вот круг интересов  семьи.  Когда  мальчику
исполнилось три года, отец его утонул в реке. Мальчик остался  на  попечении
своей матери и старшей сестры - Б. С. Молодой М. С. до 13  лет  изощрялся  в
тонких и глубоко запутанных сплетениях Талмуда..."
   Далее   в   этой   публикации   говорится,    что    Моисей,    достигнув
тринадцатилетнего возраста, начал изучать русский язык. В юношеском возрасте
стал членом  социал-демократической  партии  и  "всецело  отдался  партийной
работе".
   В 1906 году "даже царские чиновники нашли возможным заменить  ему  ссылку
принудительным отъездом за границу. Война застала  его  в  Германии.  М.  С,
переезжает в Стокгольм, а затем в Копенгаген. При первой весточке о  русской
революции, после долгих лет борьбы и изгнанья, тов. Урицкий  возвращается  в
Россию. Здесь его бурная, полная огня и силы деятельность протекала  у  всех
на  глазах...  Это  был  человек  своеобразной  романтической   мягкости   и
добродушия. Этого не отрицают даже враги его..."
   Наверное, это было так. Вот и Зиновьев писал, что Урицкий  "был  один  из
гуманнейших людей нашего вре - мени. Неустрашимый боец, человек, не  знавший
компромиссов, он вместе с тем был человеком  добрейшей  души  и  кристальной
чистоты".
   Хотя эмигрантская печать, комментируя эти высказывания,  и  особенно  тот
факт, что царские чиновники заменили ему в свое время ссылку "принудительным
отъездом за границу", язвительно добавляла: а вот этот романтический  добряк
в свою бытность руководителем ЧК  не  сделал  подобного  ни  для  одного  из
царских чиновников - их подвергали другой участи, тоже "принудительно".
   Урицкий всю свою жизнь был убежденным меньшевиком.  Одно  время  он  даже
состоял чем-то вроде личного секретаря при самом Плеханове. В большевистский
Талмуд он уверовал лишь за несколько месяцев до своей кончины.
   В августе 1912 года на конференции меньшевиков в  Вене  Урицкого  избрали
членом оргкомитета как представителя "группы Троцкого". Вернувшись в  Россию
после Февральской революции, Урицкий примкнул к так  называемой  межрайонной
группе РСДРП, куда входил и его кумир. Верность Льву  Давидовичу  он  пронес
через всю свою жизнь.
   В   дни    октябрьского    переворота    Урицкий    входил    в    состав
Военно-революционного   комитета.   Затем   стал   комиссаром    по    делам
Учредительного собрания. После его разгона получил пост народного  комиссара
Северной  коммуны  по  иностранным  и  внутренним  делам.  Внутренние   дела
предполагали в первую очередь руководство Чрезвычайной комиссией, с  которой
и связана вся его последующая деятельность.
   Существует точка зрения, согласно которой кровь в  Петрограде  лилась  не
всегда по распоряжению Урицкого,  а  нередко  даже  вопреки  его  воле.  Уже
упоминавшийся Марк Алданов приводит слова одного из  виднейших  большевиков,
сказанные его приятелю Р. А. Абрамовичу:
   - Настоящий убийца Урицкого - Зиновьев. Он предписывал все то, за что был
убит Урицкий...
   Но в глазах свободолюбивой и наивной молодежи в качестве зловещей фигуры,
повинной в красном терроре, стоял председатель ужасной ЧК. Как до него,  при
царе, - министры внутренних дел Плеве, Курлов, десятки  и  сотни  больших  и
малых чинов Охранного отделения, на которых террористы устраивали  настоящую
охоту.
 
   ПОГОНЯ
 
   Однако вернемся в дом номер  шесть  на  Дворцовой  площади.  Итак,  около
одиннадцати утра здесь прогремел выстррп, и Урицкий замертво свалился на пол
у открытой кабины лифта.
   Что предпринял убийца? Правильно, он бросился к выходу.
   Если  бы  это  был  хорошо  подготовленный  террорист,  хладнокровный   и
выдержанный, он бы надел фуражку, опустил бы револьвер в карман  и  спокойно
свернул бы  налево  -  под  арку  на  Морскую  улицу,  откуда  вышел  бы  на
многолюдный  Невский  проспект  и  смешался  с  толпой.  На  весь  путь  ему
понадобилось  бы  две-три  минуты  -  ровно  столько,  сколько  в  вестибюле
наркомата царила шоковая тишина.
   Вместо этого Каннегисер, без  фуражки,  оставленной  на  подоконнике,  не
выпуская револьвера из рук, выбежал из  подъезда,  вскочил  на  велосипед  и
понесся направо - к Миллионной улице.
   Между тем оцепеневший швейцар, оглушенный выстрелом, пришел  в  себя.  Он
выглянул  в  окно  и  увидел  спину  садившегося  на   велосипед   недавнего
посетителя.
   Лестница задрожала от грохота сапог - это  с  верхнего  этажа  спускались
чекисты, услышавшие звук выстрела. Они  столбами  застыли  у  распростертого
тела своего шефа. Толком не понимая, что произошло, они тут же перенесли его
на деревянный диван у стены.
   - Посетитель... С револьвером... Уехал на велосипеде... - побелевшими  от
страха губами прошептал старикшвейцар.
   - Куда он повернул?
   - Направо... На Миллионную...
   Первым  на  улицу  выскочил  чекист,  чье  имя  история   не   сохранила.
Неграмотный, бедный, бескорыстный, он был фанатично предан революции и делу,
которому служил.
   С криком "Держи,  держи!"  чекист  бросился  вдогонку.  За  ним  побежали
другие, на ходу  расстегивая  кобуры.  Через  минуту  их  догнал  чекистский
автомобиль - по случайному совпадению он стоял  около  здания  с  работающим
движком.
   Началась погоня.
   Прохожие  охотно  помогали  чекистам   -   многим   запомнился   странный
велосипедист, мчавшийся на дикой скорости,  без  фуражки,  с  револьвером  в
руке. Велосипед шел зигзагами - видно, его хозяин опасался получить  пулю  в
спину. Стало быть, к нему уже вернулось самообладание.
   Оно опять исчезло, когда беглец услышал сзади шум автомобильного мотора и
крики "Стой! ". Велосипедист понял, что от погони не уйти.
   Он хорошо знал город, и это давало последний шанс на спасение. Шанс  был,
конечно, зыбкий, но утопающий хватается и за соломинку.
   Поравнявшись с домом номер семнадцать по левой стороне Миллионной, совсем
недалеко от Мраморного дворца, велосипедист вдруг резко затормозил, спрыгнул
с седла и бросился во двор.
   Преследователи остолбенели от такой наглой  выходки.  Вся  левая  сторона
Миллионной улицы выходила на набережную  Невы.  Если  во  дворе  дома  номер
семнадцать, который почему-то  облюбовал  террорист  для  последней  попытки
скрыться от преследования, ворота открыты, он может спастись.
   Увы,  судьба  была  против  него  -  разгоряченный  бегством  от   погони
Каннегисер увидел на воротах огромный замок. У беглеца подкосились ноги.
   В семнадцатом  доме  по  Миллионной  располагался  Английский  клуб.  Это
обстоятельство в публикациях  советских  историков  будет  использовано  как
улика, свидетельствующая о косвенной причастности посольств стран Антанты  к
организации  теракта  против  председателя  Петроградской  ЧК.  Мол,   после
осуществления  злодейского  убийства  Урицкого  исполнитель  пытался   найти
убежище под крышей своих заказчиков и таким образом  избежать  справедливого
возмездия. Он направлялся в английское посольство, которое располагалось  на
Миллионной  улице,  но  своевременно  организованная  погоня  не   позволила
террористу  добраться  до  объекта,  где  его  ждали,  и  он  вынужден   был
воспользоваться запасным вариантом.
   Усадьба  Английского   клуба   была   огромна.   Встретив   непреодолимое
препятствие в виде запертых ворот, отрезавших его от спасительного выхода на
Невскую набережную, террорист, обливаясь горячим потом,  вбежал  в  одну  из
дверей правой половины дома. По черной лестнице он быстро поднялся на второй
этаж.
   Дверь одной из квартир была не заперта.  Он  толкнул  ее  плечом,  и  она
распахнулась. Это был черный ход, которым обычно  пользовалась  прислуга,  и
вел он прямо в кухню. Вихрем промчавшись мимо  обомлевшей  кухарки,  занятой
стряпней и, пробежав еще через несколько комнат, беглец оказался в передней,
куда обычно попадали те, кто входил в квартиру с парадного входа. На вешалке
висело чье-то пальто. Он сорвал его и накинул поверх своей  кожаной  куртки.
Хотя, безусловно, логичнее было бы куртку снять. Впрочем,  впопыхах  он  мог
забыть об этом.
   Самообладание вновь вернулось к нему.  Отворив  выходную  дверь,  он,  не
торопясь, начал спускаться по парадной лестнице вниз.  Ему  хотелось,  чтобы
его приняли за жителя этого дома.
   Возможно, это бы и удалось, если бы он сохранил спокойствие чуть  дольше.
Ксожалению, сдали нервы. На улице он увидел толпу зевак и вместо того, чтобы
попытаться  со  скучающе-рассеянным  видом   пройти   сквозь   нее,   открыл
бесприцельную пальбу из револьвера. Позднее он объяснил свой  поступок  тем,
что многие в толпе были в военной форме, и это  дезориентировало  его  -  он
принял их за чекистов или за красноармейцев.
   Каннегисера схватили.
 
   ЗА СТРОКАМИ ДОПРОСОВ
 
   Доставленный  в  Петроградскую  ЧК,  обезглавленную  его  же   выстрелом,
террорист без утайки назвал свое имя - Каннегисер Леонид Иоакимович, возраст
- 22  года  и  род  занятий  -  студент  четвертого  курса  Политехнического
института, а также домашний адрес, по которому тут  же  выехала  оперативная
группа для ареста его родителей и сестры. Их поместили в тюрьму на Гороховой
улице.
   На первом же допросе Каннегисер  заявил,  что  является  социалистом,  но
назвать партию, к которой принадлежит, отказался. Свое преступление объяснил
политическими  мотивами.  При  этом  утверждал,  что  действовал  один,   по
собственной инициативе, вне связи с какой-либо организацией или группой.
   Этой же версии он придерживался во  время  всего  следствия,  не  изменяя
своих  показаний.  На  их  характер  не  повлиял  и   приезд   в   Петроград
Дзержинского, которого туда направил Ленин, как  только  узнал  об  убийстве
Урицкого. Немедленно прибыв в северную столицу,  председатель  ВЧК  приказал
произвести обыск и  аресты  в  здании  английского  посольства  -  эпизод  с
переодеванием Каннегисера в Английском клубе вызывал глубокие подозрения.
   Увы,  доказательств  причастности  империалистов   Антанты   к   убийству
председателя Петроградской ЧК найти не удалось. Как и сообщников террориста.
Несмотря на "чрезвычайное желание  большевистского  следствия,  которому  не
терпелось поскорее выдать убийство Урицкого в Петрограде и  покушение  Фанни
Каплан на Ленина в Москве, совершенные в один день, тридцатого августа,  как
звенья   одного    зловещего    заговора,    ставящего    целью    свержение
рабоче-крестьянского правительства.
   В опубликованном документе  по  итогам  расследования  дела  об  убийстве
Урицкого, в частности, говорилось: "При допросе  Леонид  Каннегисер  заявил,
что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо  организации,
а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и  расстрел
своего друга Перельцвейга, с которым он был знаком около 10 лет.  Из  опроса
арестованных  и  свидетелей  по  этому   делу   выяснилось,   что   расстрел
Перельцвейга сильно подействовал на Леонида Каннегисера. После опубликования
этого расстрела он уехал из дому на несколько дней - место его пребывания за
эти дни установить не удалось".
   И   хотя   следствие   признавало:   "Точно   установить   путем   прямых
доказательств,   что   убийство   товарища   Урицкого   было    организовано
контрреволюционной организацией, не удалось", - из полного текста  документа
вытекало -  такая  организация  была.  Кивок  делался  в  сторону  эсеров  и
посольств стран Антанты.
   В цитируемом документе  есть  довольно  любопытный  пассаж,  не  обратить
внимания на который просто невозможно. Вот он:
   "Установить  точно,  когда   было   решено   убить   товарища   Урицкого,
Чрезвычайной комиссии не удалось, но о том, что на него готовится покушение,
знал сам товарищ  Урицкий.  Его  неоднократно  предупреждали  и  определенно
указывали на Каннегисера, но товарищ Урицкий слишком скептически относился к
этому. О Каннегисере он знал хорошо, по той разведке, которая  находилась  в
его распоряжении".
   Невероятно! Если Урицкого предупреждали о затеваемом против него теракте,
значит, в ближайшем окружении Каннегисера  был  невидимый  глазу  агент  ЧК.
Более того, выходит, что убийство вынашивала какая-то организация. Ведь если
бы Каннегисер был кустарем-одиночкой, откуда бы Урицкий узнал о  готовящемся
покушении? С другой стороны, в документе ясно  говорится,  что  организацию,
замышлявшую убийство, установить не удалось.
   Загадочной представляется фраза и  о  том,  что  Урицкий  хорошо  знал  о
Каннегисере. Если знал, то почему не принял меры по предотвращению  теракта?
Не верил? Или источник утечки информации казался ненадежным?
   И уж совсем из области запредельного свидетельство Марка Алданова о  том,
что за некоторое время до  убийства  Каннегисер  с  усмешкой  сказал  своему
знакомому:
   - А знаете, с кем я говорил сегодня по телефону? С Урицким!..
 
   СИНДРОМ РАСКОЛЬНИКОВА?
 
   Единственные воспоминания об этой  загадочной  фигуре  советской  истории
сохранились потому, что их автор жил за границей. Речь идет  все  о  том  же
писателе Марке Алданове, который лично знал Леонида Каннегисера и  последний
раз был у него дома в июле восемнадцатого  -  за  месяц  до  теракта  против
Урицкого.
   Других свидетельств нет. Даже сама фамилия террориста, которого, пожалуй,
наряду со стрелявшим в Володарского  Сергеевым  с  полным  основанием  можно
назвать  одним  из  родоначальников  плеяды  стрелков  в  советских  вождей,
киллером номер два советской эпохи - Фанни Каплан  в  хронологическом  плане
идет под номером третьим, поскольку они стреляли хотя и в один  день,  но  в
разное время, он утром, она вечером, - всплыла только  в  пору  горбачевской
гласности. Почему этой темы избегали касаться в течение многих  десятилетий?
Наверное, это мы уже вряд ли когда узнаем. Слишком все запутано, да и  давно
было.
   Тем более ценны любые свидетельства современников, включая и те,  которые
рассыпаны по эмигрантской периодике двадцатых годов.
   О Каннегисере в интерпретации Марка Алданова мы уже говорили. И все же  в
его образ стоит добавить еще несколько существенных мазков. По воспоминаниям
писателя, лично знавшего террориста,  он  ходил  летом  восемнадцатого  года
вооруженный с головы до ног. Однажды пришел к  Алданову  ужинать,  имея  при
себе два револьвера и еще какой-то ящик,  с  которым  обращался  чрезвычайно
бережно и  подчеркнуто  таинственно.  Ящик  этот  он  оставил  на  ночь;  на
следующее утро зашел за ним и столь же таинственно унес.
   Каннегисер предполагал с помощью  этого  ящика  взорвать  Смольный.  "Это
называется  -  извините,  что  мало!"  -  иронизирует  писатель,   поскольку
Каннегисер не имел ни малейшего представления о химии.
   Петроград в  ту  пору  кишел  заговорщиками,  смеясь  вспоминал  Алданов.
Конспирация у них была детская. Не будучи Шерлоком  Холмсом,  можно  было  в
каждом из них за версту признать заговорщика. Им не  хватало  только  черных
плащей,  чтобы  совершенно  походить  на  актеров  спектакля   о   дворцовых
переворотах.
   Алданов был знаком и с Перельцвейгом, и  с  другими  молодыми  людьми,  с
которыми дружил Каннегисер. Они  были  казнены  еще  до  убийства  Урицкого,
недели за две или за три. То, что они не были переловлены в первый  же  день
после образования кружка, можно объяснить  лишь  крайне  низким  в  ту  пору
уровнем  техники  в  противоположном  лагере.  Вместо   матерого   Охранного
отделения была юная Чрезвычайная комиссия, только начинавшая  жизнь;  вместо
Белецкого и Курлова работали копенгагенские и женевские эмигранты.  Впрочем,
они быстро научились своему ремеслу.
   Характеризуя  кружок  этих  молодых  романтиков,  Алданов  пишет:   более
высоконравственных людей, более  идеалистически  преданных  идеям  родины  и
свободы, более чуждых побуждениям личного интереса  ему  никогда  видеть  не
приходилось. По  жертвенному  настроению  их  можно  сравнить  разве  что  с
декабристами, с первыми народовольцами или  с  теми,  кто  шел  под  знамена
генерала Корнилова. Этих петроградских заговорщиков никто не  науськивал  на
советскую власть. Они сами выбрали себе такую судьбу.
   По своей  молодости,  по  своей  политической  незрелости  они  не  могли
рассчитывать ни на какую политическую карьеру. В  лучшем  случае,  в  случае
полного успеха, в случае свержения советской власти их послали бы на фронт -
только и всего. При всей своей неопытности они, вероятно,  понимали,  что  в
борьбе против большевиков у них девять шансов из десяти попасть в лапы ЧК. И
они  попали.  Расстрел  Перельцвейга,  близкого  друга  Каннегисера,  и  был
непосредственной причиной совершенного им террористического акта.
   Гадая над тем, зачем Каннегисеру за несколько дней до  убийства  Урицкого
понадобилось звонить ему по телефону, писатель  восклицает  -  это  был  его
стиль! Ему психологически нужно было это жуткое, страшное ощущение. То самое
ощущение, которое испытывал Раскольников, когда после убийства ходил слушать
звонок в квартире Алены  Ивановны.  А  Шарлотта  Корде?  Она  ведь  тоже  до
убийства Марата долго с ним разговаривала...
   Это писательская, идущая от книжной культуры версия. Есть и другие.
 
   НЕТ, НЕ АГНЕЦ
 
   То, что террорист был не  от  мира  сего,  в  особых  доказательствах  не
нуждается.
   Но Алданов лишь вскользь упоминает, что Каннегисер был юнкером, учился на
артиллерийских курсах - правда, краткосрочных.
   Сторонником террора он не был. И тем не менее застрелил председателя  ЧК.
Почему именно его? Не  какуюто  крупную  политическую  фигуру,  входившую  в
руководство Северной коммуны, а исполнителя, пускай и не рядового, их воли?
   Месть за расстрелянного друга? Если побудительным мотивом, как сказано  в
официальном документе, был только  этот,  то,  наверное,  мы  имеем  дело  с
единственным и уникальным во всей новейшей истории случаем. Мстят за отца  и
мать, за детей, за братьев и сестер,  за  жену,  за  утраченную  выгоду,  за
потерянное богатство. Мстят, когда кажется, что все  рухнуло  и  нет  смысла
жить дальше. Мстят от безысходности и отчаяния.
   Мстят ли за друзей? Да, но только представители  определенных  социальных
слоев. Обычно это бывает на войне среди солдат, в сиротских учреждениях и  в
прочих специфических заведениях закрытого типа. Там, где нет семьи,  где  ее
заменяет друг.
   Леонид Каннегисер  -  образованнейший  человек,  из  богатой,  культурной
семьи. Неужели он не понимал, что, замышляя убийство, рискует жизнями  своих
родителей, сестры? Они что,  менее  дороги  ему,  чем  друг,  пусть  даже  и
близкий, пусть даже и старинный? Хотя о какой старинности можно вести  речь,
если ему самому было двадцать два года? К тому же друга уже не  вернешь,  он
расстрелян... А родителей можно потерять. И расстаться со своей  собственной
жизнью. Вот какой дорогой может стать цена мести.
   Собственно, так и произошло.  Правда,  арестованных  родителей  и  сестру
вскоре отпустили, что посеяло дополнительные  семена  сомнения  относительно
всей этой истории.
   Версия   мести   за   друга    представляется    постсоветским    авторам
малоубедительной еще и по той причине, что террорист  -  выходец  из  класса
имущих, а они,  как  правило,  люди  крайне  эгоистичные  и  самовлюбленные.
Понятие дружбы для них пустой звук.  В  коммерции  не  бывает  друзей,  есть
партнеры. Пойдет нынешний "новый русский"  стрелять  в  начальника  милиции,
мстя за дружка, приговоренного к высшей мере? Как же, держи карман шире!
   В среде исследователей новой волны существует и вовсе необычное мнение по
поводу этой темной истории. Попытки  представить  Каннегисера  романтическим
юношей,  отомстившим  за  гибель  друга,  не  что   иное   как   сознательно
слегендированная версия.
   С  какой  целью  она  запущена?  Безусловно,  для  того,   чтобы   увести
любознательных историков по ложному следу.
   Кем запущена легенда? Судя по некоторым публикациям,  получается,  что...
самой ВЧК.
   Одним из первых, кто выдвинул эту  гипотезу  еще  в  конце  восьмидесятых
годов, был историк  Александр  Кравцов,  пишущий  под  псевдонимом  Григорий
Нилов.
 
   СТРАННЫЕ СОВПАДЕНИЯ
 
   Этот исследователь обратил внимание на некоторые странности, обнаруженные
им при тщательном изучении обстоятельств, связанных с покушениями на  Ленина
и Урицкого.
   Прежде всего бросается в глаза синхронность выстрелов в  Петрограде  и  в
Москве - по мнению Нилова, недоступная в ту пору для подпольщиков  да  и  не
нужная им. Подобная синхронность была под силу только такой организации, как
ВЧК.
   Вторая странность - высокая плотность во времени. От  выстрелов  киллеров
до их расстрела проходит не более четырех суток. Следовательно, эти  загадки
должны иметь одно ключевое решение.
   Третья странность - самоубийственное поведение обоих  киллеров,  которым,
похоже, была отведена роль  "козлов  отпущения".  Обладая  сильным  дефектом
зрения, Фанни Каплан физически была не способна совершить  покушение  с  той
точностью, с какой оно было осуществлено. Она  просто  ничего  не  видела  в
темноте осенней ночи, чем и объяснялся ее  испуганный  и  затравленный  вид.
Скорее всего, был второй стрелявший, обладавший завидной остротой зрения.
   Каннегисеру, похоже, тоже досталась та же роль, что и Каплан. Он стреляет
на ходу с шести или с семи шагов в быстро идущего человека,  и  тот  падает,
сраженный наповал первой же пулей. Алданов, который хорошо  знал  Леонида  и
его семью, свидетельствует: Каннегисер совершенно не  умел  стрелять.  Нилов
задается вопросом: а не был ли  еще,  кто-то,  как  и  в  случае  с  Каплан,
обладавший навыками опытного стрелка?
   Как  и  в  случае  с  Каплан,  оружие  Каннегисера  не  было  подвергнуто
экспертизе, следовательно, нет доказательств того, что Урицкий был  убит  из
его револьвера.
   Еще странные совпадения - легкость, с которой покушавшиеся покинули место
преступления, почти случайное их задержание в обоих случаях,  молниеносность
следствия,  отсутствие  судебного  разбирательства,  поспешность  приведения
приговоров в исполнение.
   Нилов анализирует обстоятельства более позднего теракта против  Кирова  и
находит немало общего в случае с Урицким. То же появление будущего убийцы на
горизонте его жертвы за некоторое время до преступления  (телефонный  звонок
Урицкому), такое же  беспрепятственное  проникновение  в  высокое  советское
учреждение, такой же один снайперский и смертельный выстрел  на  пороге  его
служебного  кабинета,  та  же  заблаговременная,  но  почему-то  бесполезная
осведомленность жертвы о  готовящемся  на  него  покушении.  Как  сказано  в
официальном документе, который мы цитировали раньше: "... о том, что на него
готовилось покушение, знал сам т. Урицкий. Его неоднократно предупреждали  и
определенно указывали на Каннегисера,  но  т.  Урицкий  слишком  скептически
относился к этому. О Каннегисере он знал хорошо, по  той  разведке,  которая
находилась в его распоряжении..."
   И  Николаев,  убийца  Кирова,  тоже  выслеживал  свою  жертву.  Его  даже
задерживали, но затем отпускали. И у Николаева был все тот же мотив - месть,
правда не за друга, как у Каннегисера, а  за  жену,  у  которой  якобы  была
интимная близость с Кировым.
   Помилуйте, воскликнет изумленный читатель,  а  для  чего  ВЧК  надо  было
организовывать эти покушения?
   Конечно, вопросом на вопрос не отвечают, но так и подмывает  спросить:  а
зачем Гитлеру понадобилось поджигать рейхстаг и обвинять в этом  болгарского
коммуниста Димитрова?
   Наверное, со временем эта темная история все же прояснится. И  так  какой
прогресс - официальный убийца Урицкого из зловредного типа и матерого  эсера
превратился  в  двадцатидвухлетнего  студента,  поэта  и  романтика,   место
убийства из кабинета председателя ЧК перенесено в вестибюль  первого  этажа.
То ли еще узнаем, если, конечно, будем любопытными и не ленивыми.
   Знаем же мы,  что  не  мифические  дети  рабочих  указали  на  пытавшуюся
скрыться террористку Фанни  Каплан,  как  убеждали  нас  более  полувека,  а
помощник военного комиссара Батулин революционным чутьем вычислил полуслепую
женщину и привел ее в военкомат, что пули,  выпущенные  в  Ленина,  были  не
отравленные. Куда-то незаметно  исчезли  и  англо-французские  империалисты,
направлявшие руку Каплан  с  револьвером.  Похоже,  что  и  тени  оставшихся
доморощенных злодеев - эсеров тоже в этой истории долго не продержатся.
   Приложение N 3: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из воспоминаний Г. Соломона
   (Соломон Георгий Александрович - дипломат первых  лет  советской  власти.
Был  первым  секретарем  посольства  в   Берлине,   консулом   в   Гамбурге,
заместителем  народного   комиссара   внешней   торговли   РСФСР,   торговым
представителем в Лондоне. В августе 1923 года стал невозвращенцем.)  Близкий
Ленину по семейным связям Елизаров  сообщил  мне,  что,  как  он  слышал  от
Ленина,  похоронить  Учредительное  собрание  должен  будет  некто  Урицкий,
которого я совершенно не знал, но с которым мне пришлось  познакомиться  при
весьма противных для меня обстоятельствах...
   Итак, я решил возвратиться в Стокгольм и с  благословения  Ленина  начать
там организовывать торговлю нашими винными запасами. Мне пришлось  еще  раза
три беседовать на эту тему с Лениным. Все  было  условлено,  налажено,  и  я
распростился с ним.
   Нужно было получить заграничный паспорт. Меня направили  к  заведовавшему
тогда этим делом Урицкому  (он  был  первым  организатором  ЧК).  Я  спросил
БончБруевича, который был управделами Совнаркома, указать мне,  где  я  могу
увидеть Урицкого. Бонч-Бруевич был в курсе наших переговоров об  организации
вывоза вина в Швецию.
   - Так что же, вы уезжаете все-таки? - спросил он меня. - Жаль...  Ну,  да
надеюсь, это ненадолго... Право, напрасно  вы  отклоняете  все  предложения,
которые вам делают у нас... А  Урицкий  как  раз  находится  здесь...  -  Он
оглянулся  по  сторонам.  -  Да  вот  он,  видите,  там,   разговаривает   с
Шлихтером... Пойдемте к нему, я ему скажу, что и как, чтобы  выдали  паспорт
без волынки...
   "Мы  подошли  к  невысокого  роста  человеку  с  маленькими   неприятными
глазками.
   - Товарищ Урицкий, - обратился  к  нему  Бонч-Бруевич,  -  позвольте  вас
познакомить... товарищ Соломон...
   Урицкий оглядел меня недружелюбным колючим взглядом.
   - А, товарищ Соломон... Я уже имею понятие о нем, - небрежно обратился он
к Бонч-Бруевичу, - имею понятие... Вы прибыли из Стокгольма? -  спросил  он,
повернувшись ко мне. - Не так ли?.. Я все знаю...
   Бонч-Бруевич изложил ему, в чем дело, упомянул о вине, решении  Ленина...
Урицкий нетерпеливо слушал его, все время враждебно поглядывая на меня.
   - Так, так, - поддакивал он Бонч-Бруевичу, - так, так... понимаю...  -  И
вдруг, резко повернувшись ко мне, в упор бросил: - Знаю я все  эти  штуки...
знаю... и я вам не дам разрешения на выезд за границу...  не  дам!  -  както
взвизгнул он.
   - То есть как это вы не дадите мне  разрешения?  -  в  сильном  изумлении
спросил я.
   - Так и не дам! - повторил он крикливо. - Я вас слишком хорошо знаю, и мы
вас из России не выпустим!  У  меня  есть  сведения,  что  вы  действуете  в
интересах немцев...
   Тут произошла безобразная сцена. Я вышел из себя. Стал кричать  на  него.
Ко мне бросились А. М. Коллонтай, Елизаров  и  другие  и  стали  успокаивать
меня. Другие в  чем-то  убеждали  Урицкого...  Словом,  произошел  форменный
скандал.
   Я кричал:
   - Позовите мне сию же минуту Ильича... Ильича...
   Укажу на то, что вся эта  сцена  разыгралась  в  большом  зале  Смольного
института,  находившемся  перед  помещением,   где   происходили   заседания
Совнаркома и где находился кабинет Ленина.
   Около  меня  метались  разные  товарищи,  старались   успокоить   меня...
Бонч-Бруевич побежал к Ленину, все ему рассказал. Вышел Ленин. Он подошел ко
мне и стал расспрашивать, в чем дело. Путаясь и сбиваясь, я  ему  рассказал.
Он подозвал Урицкого.
   - Вот что, товарищ Урицкий, - сказал он, - если  вы  имеете  какие-нибудь
данные подозревать товарища Соломона, но серьезные данные,  а  не  взгляд  и
нечто, так изложите ваши основания. Атак, ни с того ни с сего, заводить  всю
эту истерику не годится... Изложите, мы рассмотрим в Совнаркоме... Ну-с...
   - Я базируюсь, - начал Урицкий, - на вполне  определенном  мнении  нашего
уважаемого товарища Воровского...
   - А, что там "базируюсь", - резко прервал его Ленин. - Какие такие мнения
"уважаемых" товарищей и прочее? Нужны объективные факты. А так, ни с того ни
с сего, здорово живешь опорочивать старого и тоже уважаемого  товарища,  это
не дело... Вы его не знаете, товарища Соломона, а мы все его знаем... Ну  да
мне некогда, сейчас заседание Совнаркома, - и Ленин торопливо убежал к себе.
   Скажу правду, что только в Торнео, сидя в санях, чтобы ехать в Швецию  на
станцию Хапаранта (рельсового соединения тогда еще  не  было),  я  несколько
пришел в себя, ибо, пока я был в  пределах  Финляндии,  находившейся  еще  в
руках большевиков, я  все  время  боялся,  что  вот-вот  по  телеграфу  меня
остановят и вернут обратно. И, сидя уже в шведском вагоне  и  перебирая  мои
советские впечатления, я чувствовал себя так, точно я пробыл в Петербурге не
три недели, как оно было на самом деле, а долгие, кошмарно  долгие  годы.  И
трудно мне было сразу разобраться в моих впечатлениях, и первое время  я  не
мог иначе формулировать их как  словами:  первобытный  хаос,  тяжелый,  душу
изматывающий сон, от которого хочется и не можешь проснуться. И  лишь  много
спустя, уже в Стокгольме, я смог дать себе самому ясный отчет о пережитом  в
Петербурге...
   (Г. Соломон.  "Среди  красных  вождей.  Лично  пережитое  и  виденное  на
советской службе". Париж, 1930) Из справки Центрального архива ФСБ РФ
   По постановлению Чрезвычайной комиссии  по  борьбе  с  контрреволюцией  и
спекуляцией при Петроградском Совете рабочих и красноармейских  депутатов  в
сентябре 1918 года за совершение убийства 30 августа 1918 года  председателя
Петроградской Чрезвычайной комиссии Урицкого М. С, был расстрелян Каннегисер
Леонид Иоакимович, 23-х лет, из дворян,  еврей,  проживал  в  Петрограде  по
Саперному пер., д. 10, кв. 5.  Бывший  юнкер  Михайловского  артиллерийского
училища, студент 4 курса Политехнического института.  Арестован  30  августа
1918 года.
   Виновность его  в  совершении  убийства  М.  С.  Урицкого  подтверждается
материалами уголовного дела, в частности  признанием  самого  обвиняемого  и
показаниями свидетелей -  очевидцев  преступления  и  участников  задержания
обвиняемого.
   Описывая обстоятельства убийства Урицкого, Каннегисер Л. И, на первом  же
допросе показал:
   "К Комиссариату внутренних дел я подъехал в 10.30 утра. Оставив велосипед
снаружи, я вошел в подъезд  и,  присев  на  стул,  стал  дожидаться  приезда
Урицкого. Около 11 часов утра подъехал на автомобиле Урицкий. Пропустив  его
мимо себя, я поднялся со стула и произвел в  него  один  выстрел,  целясь  в
голову из револьвера системы Кольт. Урицкий упал, а я выскочил на улицу, сел
на велосипед и бросился через площадь..." (лл. 45 - 46, т. 1).
   Далее Каннегисер заявил, что он убил М. С. Урицкого не  по  постановлению
партии или какой-либо  организации,  а  по  собственному  побуждению,  желая
отомстить за аресты офицеров и за  расстрел  своего  друга  Перельцвейга,  с
которым он был знаком около 10 лет (лл. 48 - 49, т. 1).
   Детали и обстоятельства совершения преступления, задержания убийцы, как и
то, что убийство было совершено именно Каннегисером  Л.  И.,  подтверждаются
показаниями свидетелей.  В  материалах  дела  нет  доказательств  того,  что
убийство   Урицкого   было   подготовлено    какойлибо    контрреволюционной
организацией. Другие обвиняемые по делу не проходили.
   По заключению Генеральной прокуратуры РФ от 20.11.92, в  соответствии  со
ст. 4-а Закона "О реабилитации  жертв  политических  репрессий",  Каннегисер
Леонид Иоакимович не реабилитирован.
   (Центральный архив ФСБ РФ, 25.06.1997г.)
   Приложение N 4:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Возмездие
   Троцкий с армией в это время (30 августа 1918 года. - Н.  З.)  у  Казани,
сражаясь с наступавшими чехами. Узнав о  покушении  на  Ленина,  он  бросает
фронт и мчится в Москву. Троцкий чувствует себя наследником.
   Коба продолжает сидеть в Царицыне. Да и  что  ему  делать  в  Москве  без
Ленина? Ведь он существовал в руководстве только при его поддержке.
   В те дни бывший юнкер студент Л. Каннегисер убил  в  Петрограде  приятеля
Троцкого - председателя Петроградской ЧК Урицкого. Каннегисер объяснил: убил
за расстрелы офицеров и гибель своего друга.
   Троцкий произносит пламенную речь о возмездии. 2 сентября  после  бурного
обсуждения в ЦК большевики объявляют красный террор.
   Коба узнает об этом в Царицыне. (Из книги Эдварда  Радзинского  "Сталин".
М., 1997) Он был приятелем Троцкого
   После Брестского мира вылетел из ЦК в кандидаты также: М. С. Урицкий. Его
соплеменник Каннегисер, застреливший его 30 августа 1918 года,  оказал  ему,
по сути дела, большую услугу. Урицкий  в  прошлом  был  меньшевиком,  старым
другом Троцкого,  примкнул  вместе  с  ним  к  большевикам  в  числе  прочих
"межрайонцев" лишь в  1917  году.  Дзержинский,  деливший  с  Урицким  тоску
якутской ссылки, поставил его  во  главе  Петроградской  ЧК,  но  для  этого
учреждения он оказался слишком "либерален". Словом, не сносить  бы  Урицкому
головы в грядущих передрягах, а так он попал в категорию  мучеников,  и  это
стоило названий тысячам улиц и площадей в русских городах.
   (Из книги А. М. Иванова "Логика кошмара". М., 1993) Из личного дела С. П.
Урицкого (Урицкий Семен Петрович - племянник М. С. Урицкого)
   Родился в 1895 году. Воспитывался в семье В.  Воровского.  Член  РСДРП  с
1912 года.  Участник  первой  мировой  и  гражданской  войн,  организатор  и
командир Красной гвардии в Одессе, командир и комиссар кавалерийских  частей
3-й армии, начальник штаба дивизии, командир кавбригады 2-й Конной армии.  В
1920 году начальник  оперативного  отдела  Разведупра  Полевого  штаба  РВС,
учился в Военной академии РККА. Участник подавления Кронштадтского мятежа.
   После окончания Военной академии РККА направлен в Чехословакию, а затем в
Германию, где находился на нелегальной работе.  Помощник  начальника,  затем
начальник Московской интернациональной пехотной школы (1924-1927), затем  на
командных  должностях  в   РККА.   В   1931-1932   годах   начальник   штаба
Ленинградского   военного   округа,   заместитель   начальника    Управления
механизации и моторизации РККА, заместитель начальника Автобронетехнического
управления РККА.
   С апреля 1935 по июнь 1937 года начальник Четвертого управления  Генштаба
РККА. С июня 1937 года командующий  войсками  Московского  военного  округа.
Награжден двумя орденами Красного Знамени.
   Репрессирован. Реабилитирован посмертно.
   История семьи Каннегисеров, записанная Натальей
   Соколовой со слов ее матери Н. Г. Блюменфельд
   Каннегисер-старший был директором Николаевского судостроительного завода,
но лето семья всегда проводила на одесской даче. И вообще его  дети  подолгу
жили в Одессе, даже после того, как отец был переведен в Петербург,  получив
там какой-то крупный пост. Дети - это  старшая  дочь,  которая  претенциозно
называла себя Лулу, и  два  сына  -  Сережа  и  Лева  (вообще-то  его  звали
Леонидом, но в семье и среди друзей почему-то принято было другое имя). Лулу
- необыкновенно светская, разбитная и ловкая в разговоре девушка.  Сережа  -
тоже  полный,  величественный,  учился  на  юридическом.  Лева  -   высокий,
элегантный,  черноволосый,  нос  с  горбинкой,  писал  стихи,  интересовался
литературой.  Все  трое  -  необыкновенно  культурные,  начитанные,  эстеты,
изломанные, с кривляниями и вывертами, с какой-то червоточиной.  Лева  любил
эпатировать добропорядочных буржуа, ошарашивать презрением к их  морали,  не
скрывал, например, что он - гомосексуалист. Сережа важничал, смотрел на всех
сверху  вниз,  умел  осадить  человека.   Их   отец   был   большой   барин.
Величественный, холеный, ничего еврейского, только европейское...
   ... Я бывала наездами в Петербурге. Помню первый визит к Каннегисерам.  У
них был собственный двухэтажный дом в стиле псевдобарокко в переулке  где-то
около Таврического. Швейцар спросил, к кому я иду.  После  моего  ответа  он
вызвал лакея. И тот  спросил  меня,  о  ком  доложить.  В  Одессе  они  были
скромнее, их петербургский стиль меня поразил. Одесские  семьи,  даже  очень
богатые, держали кухарок, горничных, но мужской прислуги ни у кого не  было,
о гостях не докладывали...
   ... Бывали у Каннегисеров Кузмин, Савинков (он был оунь близок с  Левой),
Мандельштам, другие известные люди.  Лулу  с  успехом  играла  роль  хозяйки
салона, этакой современной Аннет Шерер...
   ... Я смотрела на молодых Каннегисеров с их выкрутасами,  великосветскими
претензиями,   нервной   утонченностью    (Сережа    говорил:    "породистой
утонченностью") и думала: "Не только особняк тут в  вычурном  стиле  ложного
барокко, но и люди".  Лева  мог  преспокойно  произнести  пошловатую  фразу:
"Такой-то слишком нормален и здоров, чтобы быть интересным". Поза,  рисовка,
кокетство? Допускаю. Но по тому, кого человек из  себя  изображает,  кем  он
хочет казаться, тоже можно судить о его сути. Монологи Левы о сути плоти,  о
свободной морали, о праве на  "святую  греховность"  иногда  мне  напоминали
такую дешевку, как "Ключи счастья" Вербицкой. Помню ее излюбленные  словечки
"вульгарно" и  "плебейски",  которые  она  произносила,  морща  нос.  Сережа
свысока осуждал тех, кто увлекался футболом,  греблей,  плаванием;  говорил,
что футбол - это "для кухонных мужиков"...
   ... Живя в Петербурге, Каннегисеры приезжали в  Одессу.  Лева  становился
все более изломанным и изысканным, петербургским перенасыщенным и утомленным
снобом.  Он  старался  походить  на  героев  Оскара  Уайльда,   на   рисунки
Бердслея... Он любил ходить с тростью, что  у  молодого  человека  выглядело
манерно, на ходу вертел бедрами. Вера Инбер  говорила,  что  у  нее  от  его
походки делается морская болезнь...
   ... Его брат, Сережа, какя уже сказала, учился на  юридическом,  считался
очень умным и способным. Типичный белоподкладочник, он  вращался  среди  так
называемой "золотой молодежи" (Леву больше тянуло к  богеме).  Все  считали,
что Сережа никогда не влюбится, не женится. Он ни за кем  не  ухаживал,  был
очень сдержанным человеком. В свои 22 года  рассуждал,  как  старик.  И  вот
Наташа Цесарская...  Сергей  Каннегисер  женился  на  Наташе  и  увез  ее  в
Петербург...  В  Одессе  потом  ходили  разные   слухи   насчет   Наташиного
петербургского житья-бытья. Кто-то говорил - Сережа, оказывается,  такой  же
гомосексуалист, как его брат, а красавицу жену взял "для вывески"...
   ... Март  1917-го.  Известие  о  Февральской  революции,  красные  банты,
улыбающиеся лица. Все мы были веселы, ждали только роз впереди, с  восторгом
бегали на митинги.
   На светлом фоне особенно выделилось  одно  черное  событие.  Вернулась  в
Одессу Наташа Каннегисер  -  неожиданно,  без  телеграммы.  Худая,  бледная,
необычайно красивая, волосы затянуты в высокий узел на темени, вся в черном.
Она сказала только два  слова:  "Сережа  застрелился".  И  ничего  не  стала
объяснять.
   Никто  в  Одессе  не  мог  понять,  что  стряслось   с   Сережей,   таким
самоуверенным,  победительным,  эгоистичным.   Неужели   так   подействовала
революция? Потом приехал из Петербурга информированный человек  и  объяснил:
"Был  в  списках  осведомителей  полиции.  Боялся,  что  про  это   узнают".
Оказывается, Сережа, заигрывая с революционным  подпольем,  в  то  же  время
доносил на революционеров - кажется, главным образом, на эсеров.  Денег  ему
не требовалось, богатые родители ничего не жалели для детей. Думаю, что  при
своей испорченной натуре он просто  находил  удовольствие  в  такой  двойной
игре...
   ... После Октябрьской революции связь с Петербургом прервалась.  Но  один
общий знакомый рассказал о Каннегисерах: отца  сняли  с  должности,  никаких
лакеев и балов, самоубийство Сережи подкосило стариков. Лулу рвет  и  мечет,
хочет уехать за границу, старикам трудно решиться;  живет  у  них  Савинков,
имеет большое влияние на Леву.
   Потом дошла до нас весть - убит  Урицкий.  К  индивидуальному  террору  в
нашей среде относились как к глупости. Эсеры? Да, убийство  приписывали  им.
Ну,  убит  какой-то  комиссар,  я  эту  фамилию  слышала  впервые.  И  вдруг
выясняется - убил Лева Каннегисер. В  Одессе,  где  его  хорошо  знали,  все
ахнули. Мальчишка, далекий от - всякой  политики,  элегантный  эстетствующий
сноб, поэт не без способностей, что его могло на это  толкнуть?  Кто-то  его
настроил? Не Савинков ли? Существовала версия, что Лева считал своим  долгом
в глазах лидеров эсеровской партии искупить преступление брата, спасти честь
семьи.
   Старики Каннегисеры пустили, говорят, в ход все свои  связи,  но  тщетно.
Держался их сын, по слухам, до последней минуты спокойно и твердо.
   Лева с тростью денди, с похабщиной на сардонически изогнутых  губах  -  и
террор... Лева - и политическое убийство... Неужели так далеко могли завести
кривляние, привычка к позе? От игры в порочность в духе  Дориана  Грея  -  к
убийству?..
   После расстрела Левы Каннегисера старики  были  совершенно  убиты.  Такие
мальчики, выдающиеся, блестящие, столько возлагалось на  них  надежд,  такие
рисовались радужные перспективы... Через некоторое время старики  уехали  за
границу вместе с Лулу. Счастье, благополучие, почет - все осталось позади.
   Знакомый работник советского торгпредства видел потом Лулу  в  эмиграции,
толстую, грубую. Родители умерли, она  неудачно  вышла  замуж  и  разошлась,
очень нуждалась. Все пошло прахом. Таким был конец династии Каннегисеров.
   (Журнал "Столица", 1992, N 92)
 
 
   Глава 3
   КРОВОПРОЛИТИЕ У ЧАСОВНИ
 
   Это был самый первый террористический  акт  против  представителя  власти
большевиков, устроивших переворот и  арестовавших  Временное  правительство.
Исполнителя  с  полным  основанием  можно  назвать  террористом  номер  один
советской эпохи.
   Покушение готовилось по классическим правилам - в то время еще живы  были
многие мастера этого дела, в совершенстве  владевшие  искусством  неотступно
выслеживать свои жертвы, терпеливо дожидаясь  минуты,  когда  можно  бросить
бомбу или выхватить револьвер. Конец девятнадцатого - начало двадцатого века
в России ознаменовался невиданным всплеском политического  террора.  От  рук
народовольцев пали сотни ненавистных царских жандармов и чиновников.
   Но все  рекорды  побили  социалисты-революционеры.  На  их  счету  -  два
министра,  тридцать  три   губернатора   и   вице-губернатора,   шестнадцать
градоначальников и двадцать  четыре  начальника  тюрьмы,  семь  генералов  и
пятнадцать полковников. В списке их жертв - прокуроры и  начальники  сыскных
отделений, приставы и околоточные, присяжные поверенные и провокаторы.
   Когда большевики разогнали Учредительное собрание и узурпировали  власть,
эсеры, разумеется, не могли смириться с такой наглостью.
   Боевые отряды социалистов-революционеров начали  выбирать  новые  объекты
своего  внимания,  поскольку  были  убеждены,  что  никакая  борьба   против
большевиков, кроме террористической, не принесет результатов.
 
   ДУШИТЕЛЬ СВОБОДЫ
 
   Мало кто знает, что до большевистского переворота в октябре  семнадцатого
года только в одной  Москве,  которая,  заметим,  тогда  не  была  столицей,
выходило около шестисот газет.
   Нечто подобное наблюдается и сейчас, после того как рухнула монополия  на
печать правившей более семидесяти лет коммунистической партии. Ныне газет  в
первопрестольной  -  что  грибов  после  дождя,  на  все  вкусы,  от   чисто
развлекательных до чисто политических.
   Февральская революция семнадцатого года тоже породила  невиданный  прежде
газетный бум.  Каждая  политическая  партия,  каждое  общественное  движение
считало делом чести иметь свой печатный  орган.  Если  в  сонной  купеческой
Москве выходило около шестисот изданий, то  можно  представить,  сколько  их
было  в  клокочущем  ежедневными  митингами   и   манифестациями   столичном
революционном Петрограде!
   Правительство Керенского свободу печати не ущемляло. Разрешалось все, что
было не запрещено. А запрещалось только одно  -  призывы  к  насильственному
свержению  власти.  Критикуй  сколько  влезет,  злословь,  если   это   тебе
доставляет удовольствие, иронизируй - но к открытому сопротивлению не  зови.
На то и демократия.
   Большевики поступили по-иному. Уже на третий день после прихода к власти,
двадцать седьмого октября,  их  Совнарком  по  представлению  Ленина  принял
декрет о печати. Формально закрытию подлежали лишь  печатные  органы  сугубо
контрреволюционного направления. Но где критерии, по  которым  определялось,
топит то или иное издание великую победу народа в потоках  грязи  и  клеветы
или не топит? Какая газета отравляет умы пролетариев, а какая не  отравляет?
Кто вносит смуту в сознание народных масс, а кто не вносит?
   Право выносить суждения по этим вопросам получили  специальные  органы  -
комиссариаты по делам печати,  пропаганды  и  агитации.  Они  создавались  в
соответствии все с тем же ленинским декретом о печати.
   Кадетская,   меньшевистская   и   эсеровская   пресса    встретила    это
большевистское нововведение в штыки, расценивая его  как  посягательство  на
завоеванную в ходе  революции  свободу  слова  и  печати.  Никто  не  строил
радужных иллюзий относительно временного характера принимавшихся мер -  жди,
когда еще наступят  обещанные  нормальные  условия  общественной  жизни!  И,
вообще, на Руси нет ничего более постоянного, чем временное.
   В Петрограде комиссаром  по  делам  печати,  пропаганды  и  агитации  был
назначен  В.  Володарский.  Так  он  подписывался   под   распоряжениями   и
постановлениями, так представляли его на слушаниях  по  закрытию  буржуазных
контрреволюционных газет и на городских  митингах.  В  устных  выступлениях,
разумеется, инициал "В" опускали.
   - А сейчас слово предоставляется товарищу Володарскому...
   Любопытно, что даже в Советском энциклопедическом  словаре  выпуска  1979
года эта самая "В" не расшифровывается. Правда, в скобках  указывается,  что
настоящая фамилия Володарского - Гольдштейн,  а  имя  и  отчество  -  Моисей
Маркович.
   Еще в словаре приведены годы его  рождения  и  смерти  (1891  -  1918)  и
сказано, что он деятель российского  революционного  движения  (с  1905),  а
также  член  Коммунистической  партии  с  1917  года,  участник  Октябрьской
революции, затем комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда,
член Президиума ВЦИК, убит эсером. Фамилия убийцы не называется.
   Ниже приводятся населенные пункты, названные, очевидно, в честь погибшего
от эсеровской пули пламенного комиссара.  Город  Володарск  в  Нижегородской
области,  поселок  городского  типа   Володарск-Волынский   -   райцентр   в
Житомирской области, поселок городского типа Володарка - райцентр в Киевской
области, поселок городского  типа  Володарский  -  райцентр  в  Астраханской
области, поселок городского типа Володарское - райцентр в Донецкой области.
   Не  густо  с  биографией  -  всего  несколько  скромных  строк.  Впрочем,
прожил-то он всего двадцать семь лет,  не  успел  полностью  раскрыться.  Не
густо и с географическими названиями - в основном  заштатные  провинциальные
местечки. Наверное, там проходило его детство и начиналась  "деятельность  в
российском революционном движении".
   Хотя, останься он в живых, еще неизвестно, как повернулась бы его судьба.
Дело в том, что Володарский был троцкистом до  мозга  костей.  Он  буквально
боготворил своего кумира.  С  ним  мыкался  в  эмиграции,  с  ним  в  апреле
семнадцатого отчалил  в  Россию  из  Америки  -  на  том  самом  пресловутом
пароходе, на борту которого находились Моисей Урицкий,  Вацлав  Боровский  и
другие любимые ученики Льва Давидовича.
   В Петроград пассажиры этого парохода  (помните  песенку  "Америка  России
подарила пароход"?) прибыли в  мае.  Никакого  представления  о  расстановке
политических сил в стране. За океан информация шла долго и поступала нередко
в искаженном виде. К кому примкнуть? Лев Давидович остановил свой  выбор  на
так  называемых  "межрайонцах".  Те  занимали  промежуточную  позицию  между
большевиками и меньшевиками. Куда иголочка,  туда  и  ниточка.  Прибывшие  с
Троцким из-за океана эмигранты тоже дружно вступили в ряды "межрайонцев".
   Незадолго  до  октябрьских  событий  Лев  Давидович,  забыв   о   прежних
разногласиях с Лениным, окончательно и бесповоротно взял его сторону.  Тогда
же записались в большевики  и  любимцы  Льва  Давидовича.  В  их  числе  был
Володарский.
   Троцкий не терпел вокруг себя серых, неприметных фигур. Он собрал, говоря
современным языком, в свою команду немало ярких, талантливых личностей.  Они
блестяще владели словом - как устным, так  и  письменным,  были  прекрасными
ораторами и публицистами. Володарский  тоже  выделялся  своими  незаурядными
способностями  и  скоро  стал   видным   большевистским   пропагандистом   и
агитатором.
   О его ораторских дарованиях ходили легенды.
   Известно, чем закончилось третьеиюльское выступление  большевиков.  Ленин
вынужден был покинуть Петроград и скрывался в шалаше  невдалеке  от  станции
Разлив. Временное правительство всю мощь своего  пропагандистского  аппарата
направило на разоблачение путчистов. И вот в этой обстановке  десятитысячный
митинг рабочих Путиловского завода принимает большевистскую резолюцию.
   Володарскому удалось, казалось бы, невозможное. В жесточайшей дискуссии с
меньшевиками и эсерами, когда еще не завяли траурные венки на свежих могилах
только что похороненных жертв уличных столкновений,  он  склонил  гигантскую
толпу на сторону тех, по чьей вине пролилась кровь.
   Все большевистские ячейки наперебой просили, чтобы к ним прислали  именно
его:
   - У нас сильны меньшевики, но дайте нам Володарского, и  мы  ручаемся  за
победу...
   Моисей Маркович взялся за исполнение комиссарских функций по делам печати
с таким же рвением, с каким он делал все, что ему поручали.
   - Оставить прессу у буржуазии  -  то  же  самое,  что  оставить  бомбы  и
пулеметы у своих врагов, - объяснял он. -  Она  создает  в  массах  нервное,
агрессивное настроение,  с  помощью  сенсаций  пытается  поколебать  умы.  В
тяжелый момент, когда общественного спокойствия  и  так  мало,  когда  жизнь
каждую  минуту  хлещет  трудящихся  по  нервам,  красть   это   неустойчивое
спокойствие, воровски подкладывать поленья в костер, на котором и  без  того
достаточно жарко, - колоссальное преступление...
   За короткое  время  Володарский  данной  ему  властью  закрыл  около  ста
пятидесяти  петроградских  газет.  Их  общий  тираж  составлял  более   двух
миллионов   экземпляров.   Основание   -   буржуазная,    контрреволюционная
направленность.
   Насколько справедливым был этот безапелляционный вердикт по отношению  ко
всем ста пятидесяти изданиям, можно судить на примере хотя бы одной газеты -
"Новый вечерний час".  Обосновывая  необходимость  прекращения  ее  выпуска,
Володарский приводил такой аргумент:
   - Окопавшиеся в  этой  газете  люди  под  видом  опечаток  распространяли
лживые, провокационные слухи, готовили удар в спину Октябрьской революции...
   Как можно "под видом  опечаток"  распространять  "лживые,  провокационные
слухи", для профессиональных журналистов было большой загадкой.  Опечатка  -
она и в большевистской "Правде" опечатка.
   По мере того как количество приговоренных газет  возрастало,  становилось
очевидным, что на правовое обоснование рассчитывать нечего, что в  действиях
большевистского надсмотрщика преобладает беспощадный комиссарский принцип.
   И тогда душителю свободы слова был вынесен смертный приговор.
 
   ЛЮДИ БЕЗ КОМПЛЕКСОВ
 
   Традиции  партии  социалистов-революционеров   на   ниве   терроризма   в
дооктябрьской России были глубокими и прочными. Как правило,  все  акции  по
устранению намеченных жертв осуществлялись успешно. Редко  когда  происходил
сбой.
   Решили тряхнуть стариной и на этот раз.
   К первому теракту  при  новой  власти  готовились,  пожалуй,  даже  более
тщательно. Заявить  о  себе  намеревались  по-крупному,  громко.  Большевики
должны понять - они имеют дело с  сильной  боевой  организацией.  Перед  ней
трепетали царские губернаторы и начальники сыскных отделений, пусть и  новая
власть знает, что есть  люди,  для  которых  превыше  всего  демократические
завоевания, что  любое  посягательство  на  свободу  слова  и  печати  будет
фиксироваться взрывом бомбы или револьверной пулей.
   Руководил  эсеровским  центральным  боевым  отрядом   Григорий   Иванович
Семенов. Он родился в  городе  Юрьеве  Лифляндской  губернии  в  чиновничьей
семье.
   Это был прирожденный террорист. Склонность к авантюрам проявилась у  него
чуть ли не с младенческих лет. В четырнадцать он приобрел револьвер и прятал
его под подушкой, в пятнадцать  носил  за  пазухой  бомбу.  Шестнадцатилетие
отметил в царской тюрьме. Устроил дерзкий побег, но был схвачен и  сослан  в
Сибирь. Оттуда бежал, снова был пойман. В один  из  побегов  эмигрировал  во
Францию. В Россию вернулся после Февральской революции.
   Руководство ЦК партии социалистов-революционеров не без оснований считало
Семенова образцом эсера-боевика. Равного ему в их партии не было.  Казалось,
у него стальные нервы - ничто  не  выводило  его  из  равновесия,  ничто  не
вызывало эмоций. Равнодушен ко всему, кроме революционной борьбы. Выдающийся
конспиратор, умелый организатор, беспощадный  фанат-террорист,  не  знающий,
что такое жалость и угрызения  совести.  Руководил  дерзкими  операциями  по
экспроприации денег в кассу партии.
   Естественно, в боевой отряд подбирал людей по своему образу и подобию.
   Членом отряда была Лидия  Васильевна  Коноплева  -  женщина-загадка.  Как
тень, она преследовала Ленина. Несколько попыток убить его в  Петрограде,  в
том числе на вокзале во время переезда Совнаркома в  Москву,  не  увенчались
успехом. Состояла  в  числе  исполнителей  теракта  против  него  на  заводе
Михельсона 30 августа 1918 года.
   Выполняя   задание   Семенова,   готовила   покушение   на   председателя
Петроградской ЧК Урицкого.  Чтобы  наблюдать  за  его  квартирой,  пришла  к
частному стоматологу, жившему поблизости, и пожертвовала  здоровым  зубом  -
надо было отвести подозрения от подлинных мотивов своего визита.  Вот  какая
это была женщина! Не зря Семенов испытывал к  ней  отнюдь  не  платоническое
влечение...
   Не терпел пустопорожних разговоров  и  Филипп  Федорович  Федоров-Козлов.
Встретил  как-то  на  улице  человека,  похожего  на  одного  запомнившегося
черносотенца, вытащил револьвер, взвел курок, - и дело с  концом.  Глядя  на
его благообразную, добродушную физиономию, вряд ли кто мог заподозрить в нем
члена  боевой  эсеровской  группы,  для  которого  безразлично,   на   каком
расстоянии от себя взрывать бомбу.
   Львов, Зубков, Морачевский... Первый связал Лидию Коноплеву с  приятелем,
служившим в Калужском губпродкоме, и та тщательно  осмотрела  учреждение  на
предмет ограбления. Второй на мелочи не разбрасывался  -  затеял  произвести
крушение поезда с работниками  Реввоенсовета  РСФСР,  которые  переезжали  в
Москву. И только случайность спасла приговоренных. Третий возглавлял  боевые
дружины Василеостровского района и содержал  явочную  квартиру  центрального
боевого отряда.
   Заматеревшие на экспроприациях  и  покушениях  боевики  заметили,  что  в
последнее время  их  главарь  Семенов  все  чаще  стал  якшаться  с  Никитой
Сергеевым. Был он щупленький, невысокого росточка, очень подвижный. По  виду
напоминал мастерового, летом всегда ходил в неизменной куртке красного цвета
с масляными пятнами.  Конопатолицый  боевик  Сергеев  и  в  самом  деле  был
рабочим, маляром по специальности.
   В отряд его привел Семенов. Они познакомились  в  каком-то  кабачке,  где
собирались поэты, художники и революционеры.
   Сергеев в Петрограде жил один. Ни родителей, ни своей  семьи  у  него  не
было. Нет, он не пил, не кутил по кабакам. Деньги - а зарабатывал он  весьма
и весьма прилично - просаживал на книги. Сергеева  знали  все  петербургские
букинисты и, не опасаясь, снабжали запрещенной литературой.
   Его путь в политику начался через воскресную школу. Она пробудила интерес
к платформам различных партий. Перед простодушным пареньком-сиротой открылся
противоречивый  спектр  борьбы  мировоззрений,  широкая  гамма   философских
взглядов на общество и власть.
   Он пытался самостоятельно разобраться в этой причудливой мозаике. Сначала
его привлекали анархисты. Мечтательному  маляру  импонировало  их  неприятие
действительности, преклонение перед сильной личностью, идеализация героизма.
Один вид черных знамен  с  костями  и  черепами  заставлял  учащенно  биться
сердце, а ощущение причастности к сильной организации возвышало над  затхлым
миром обывателей.
   Однако Сергеев вскоре разочаровался в анархистах.  Близкое  знакомство  с
ними  показало,  что  это  обыкновенные   бандиты,   грабители,   наркоманы,
насильники. В своей жизни он повидал этого добра в изрядном количестве.
   Прибился к социал-демократам. Их нудные собрания вызывали у  него  скуку.
Забастовки, стачки...  Звучали  абстрактные  призывы  к  народу,  к  массам.
Сергеев хорошо знал, что представляли собой темные, забитые  пролетарии.  Он
сам был из этой среды. Взывай к ним хоть ежеминутно, они ни  на  что,  кроме
как на предложение сходить в пивную, не откликнутся.
   Социал-демократы показались Сергееву  слишком  заумными,  оторванными  от
реальной жизни.  Что  знали  профессора,  адвокаты,  восторженные  девицы  о
народе? Они смотрели на него как на некую икону. Сергеев же  знал,  что  без
безумства храбрых, которое воспел Горький, массы не  поднять.  Нужны  герои,
способные на  подвиг,  на  самопожертвование.  Только  так  можно  сокрушить
царское самодержавие.
   И он без сожаления расстался с социал-демократами.
   Случайное знакомство в богемном кабачке  с  Григорием  Семеновым  вселило
надежду - вот человек, чьи мысли совпадают с его собственными!
   Семенов боготворил  незаурядную,  героическую  личность.  Ее  возможности
неисчерпаемы. Она может многое  -  даже  вступить  в  единоборство  с  целым
государством. Ленин разогнал Учредительное собрание - и ничего! Но и  Ленина
можно поставить на место.
   Сергеев слушал, не перебивая. Слова Семенова  вызывали  у  него  радость.
Романтическая душа  правдоискателя  ликовала  -  наконец-то  ему  встретился
человек,  разделяющий  его  точку  зрения  на   предназначение   героической
личности.
   - Настоящий революционер - прежде всего  террорист,  -  просвещал  своего
нового знакомого Семенов. - Террор - надежное средство от спячки. Только так
можно разбудить сонные массы.
   - Я тоже так думаю, - согласился Сергеев. - Расправляться с  политическим
противником - благородная форма борьбы.
   Он весь горел, его конопатые щеки пылали румянцем возбуждения.
   - Государство тоже убивает инакомыслящих,  -  делился  он  наболевшим.  -
Притом  самыми  изуверскими   методами.   Противников   закапывали   живьем,
четвертовали, заливали глотки расплавленным металлом, замуровывали в  стены,
сажали на кол... Куда гуманнее уничтожать врага без пыток, не мучая...
   - Вот-вот, - обрадовался Семенов. - Поэтому мы, социалисты-революционеры,
и предпочитаем индивидуальный террор. В отличие от способов  государственных
убийств он не подл, не мерзок и не гнусен.
   - Более того, - подхватил  Сергеев,  -  благороден.  Поскольку  устраняет
только тех личностей, которые стоят на пути демократии  и  прогресса.  Массы
при этом не страдают.
   Оба остались довольны друг другом.
   А вскоре маляр Сергеев вступил в партию эсеров  и  стал  одним  из  самых
активных членов центрального боевого отряда. Выполняя  на  первых  порах  не
самые  важные  поручения  Семенова,  новичок,  начитавшись   соответствующей
литературы, не переставал грезить о таком подвиге, который бы навечно вписал
его имя в историю.
   Конопатенький маляр был очень честолюбивым и самовлюбленным человеком.
   Все больше и больше присматриваясь к нему, Семенов постепенно приходил  к
заключению, что он вполне созрел для выполнения серьезного задания.
   Когда руководство  партии  социалистов-революционеров  подняло  вопрос  о
физическом устранении Володарского, у Семенова спросили,  кто  мог  бы  быть
исполнителем.  Глава  боевой  группы,  подумав,  твердо  ответил,  что   это
щекотливое дело можно было бы поручить Сергееву.
   Преимущества его кандидатуры очевидны.  Во-первых,  он  не  какой-то  там
недоучившийся студентик или недавно  вернувшийся  из-за  границы  истеричный
эмигрант-интеллигент, а коренной питерский рабочий.  Во-вторых,  Сергеев  по
национальности русский.
   - Об этом  можно  только  мечтать.  Представляете?  Питерские  пролетарии
убивают своих вождей!
   Семенов получил одобрение ЦК на предложенную им кандидатуру.
   Сергеев, узнав, какое поручение ему доверяют, долго с благодарностью тряс
руку Семенова.
   - Спасибо, Гриша. Пришел, наконец, мой звездный час!..
   Суровый Семенов обнял и трижды поцеловал его.
   - На святое дело идешь, Никита. С Богом!..
 
   НЕОТСТУПНАЯ ТЕНЬ
 
   К подготовке теракта приступили по весне, в начале мая.
   Все  члены  боевой  группы  получили  задание  установить  наблюдение  за
Володарским  и  всеми  силами  помогать  Сергееву,   передавая   ему   любую
информацию, касающуюся его "клиента".
   Сам Сергеев отныне становился неотступной  тенью  комиссара.  Исполнителю
ставилась задача бывать везде, где выступал Володарский,  присутствовать  на
всех митингах и собраниях с его участием.  Сергеев  должен  был  внимательно
присматриваться к своей жертве, запоминать  походку,  привычки,  особенности
телосложения.
   Дело было поставлено почти как в  старые  царские  времена,  когда  эсеры
осуществляли свои террористические акты по классическим  правилам.  Исходили
из того, что тщательная подготовка - непременный залог успеха.  Поспешность,
пренебрежение мелочами могут привести к срыву операции.
   Поскольку центральной  фигурой  исполнения  в  замышляемом  убийстве  был
определен Сергеев, то, естественно, основная тяжесть подготовительной работы
ложилась на его плечи.
   Надо отдать должное - конопатый маляр немало преуспел  в  порученном  ему
деле. Сказались начитанность, природный ум, ну и, разумеется, уроки опытного
террориста Семенова пошли впрок.
   Чуть ли не ежедневно Сергеев  докладывал  командиру  отряда  о  том,  что
удалось сделать.
   Наблюдение за передвижениями по городу позволило прийти к заключению, что
они имеют свои закономерности. При всей спонтанности появления  Володарского
в разных концах Петрограда обнаруживались одни и те же маршруты, по  которым
он следовал. Чаще всего комиссар бывал в  Смольном  и  в  редакции  "Красной
газеты". Это были  постоянные  точки  его  пребывания.  Отсюда  комиссарский
автомобиль мог проследовать куда угодно.
   Удалось  установить  и  место  проживания   Володарского.   Как   и   все
ответственные партийные работники, он обосновался в гостинице  "Астория"  на
Большой Морской улице. Каждое утро ровно  в  девять  пятнадцать  к  подъезду
отеля подкатывал шикарный "бенц" из бывшего императорского,  а  ныне  гаража
номер шесть и увозил Моисея Марковича по его комиссарским делам.
   Автомобиль Володарского часто  замечали  у  подъезда  дома  на  Дворцовой
площади, где располагалась Петроградская ЧК. Володарский не  забывал  своего
старого  дружка  Урицкого  -  регулярно  встречались,   обсуждали   насущные
проблемы. Тем более что информация ЧК была крайне  важна  для  комиссара  по
делам печати. Именно ею он и  руководствовался,  когда  принимал  решение  о
закрытии того или  иного  издания.  "Два  Моисея  правят  петербуржцами",  -
похохатывали боевики.
   Постепенно разрозненная информация, собранная по крупицам  и,  на  первый
взгляд, не связанная между собой, приобретала логическую завершенность.  Все
сведения, доставляемые членами боевого отряда, накапливались у Семенова.
   Где должен свершиться акт возмездия? На этот вопрос у командира  боевиков
долго не было ответа. Он сдерживал нетерпеливость  Сергеева,  который  готов
был стрелять где угодно.
   Самое простое было бы подстеречь у "Астории", тем  более  что  автомобиль
подкатывал туда в четверть десятого. Но этот вариант был  очень  труден  для
осуществления. Стрелявшего непременно сразу бы схватили - в  гостинице  жили
ответственные партийные работники, и  поэтому  там  всегда  толкалось  много
народа. Семенову не хотелось попусту терять своих людей.
   По  той  же  причине  нельзя  было  стрелять  и  возле  Смольного,   куда
Володарский обычно приезжал обедать.
   Короче, опытный Семенов отклонил все варианты, связанные с осуществлением
теракта возле правительственных учреждений.
   - Крайне мала  вероятность  успеха.  Какой-нибудь  уличный  зевака  может
испортить все  дело.  Надо  искать  малолюдное  место...  Володарский  любит
шастать по заводским митингам, возвращается поздно...
   - Но ведь мне трудно поспеть за ним,  -  пожаловался  Сергеев.  -  Он  на
"бенце", а я, извиняюсь, на своих двоих...
   - Ничего, - успокоил его Семенов. - Наши люди будут расставлены везде.  У
тебя будет достаточно времени, чтобы появиться  в  нужном  районе.  Он  ведь
любит подолгу выступать. А у нас везде свои  глаза  и  уши.  Как  только  он
выедет на митинг, мы сразу  будем  знать...  А  на  обратном  пути  можно  и
подстеречь...
   Разговор проходил на  квартире  члена  боевого  отряда  Федорова-Козлова.
Семенов лично вручил Сергееву  браунинг  и  несколько  гранат.  Накануне  он
снарядил пули отравляющим ядом кураре. Чтобы наверняка.
   Сергеев не знал, что аналогичное задание  получили  и  другие  боевики  -
Семенов решил на всякий случай подстраховаться.
 
   КОЛЬЦО СЖИМАЕТСЯ
 
   Скоро стало ясно, что страховочные меры, предпринятые  предусмотрительным
Семеновым, были излишними.
   С начала июня Володарский неожиданно зачастил  на  Обуховский  завод.  Об
этом Семенову сразу же доложила его служба наружного наблюдения.
   Поездки  комиссара  по  печати,  пропаганде  и  агитации  на   крупнейшее
предприятие были вызваны начавшимися выборами в Петроградский Совет.
   Большевики делали все для того, чтобы  удержать  власть  в  своих  руках,
которая, по некоторым косвенным признакам, начала  ускользать.  Председатель
Петросовета Зиновьев, обеспокоенный тем, что население  города,  недовольное
голодом и безработицей, явно отказывало новой власти в  доверии,  потребовал
от партийного актива усилить разъяснительную работу в массах.
   Все видные петроградские большевики закреплялись за крупнейшими фабриками
и заводами. Не дремали,  разумеется,  и  другие  партии.  На  многочисленных
митингах и собраниях происходила жестокая сшибка сторон, каждая  из  которых
тянула одеяло на себя. Володарский выбрал Обуховский  завод,  на  котором  в
июле семнадцатого ему удалось провести большевистскую резолюцию.
   Однако  времена  изменились.  Если  год  назад  рабочие,   разочарованные
политикой Керенского, не без интереса прислушивались к большевикам,  которые
обещали не журавля в небе, а реальную синицу в руках, то сейчас, не  получив
ничего  из  обещанного,  угрюмо-враждебно  внимали   ораторам,   призывающим
голосовать  на  выборах  за  большевиков.  Володарский,  чутко  улавливавший
настроение толпы, понимал,  что  прежней  лояльности  уже  нет.  Приходилось
применять весь свой дар убеждения, чтобы объяснить людям  природу  возникших
трудностей и их временный характер.
   Чуть ли  не  каждый  день  автомобиль  Володарского  видели  у  проходной
Обуховки.
   Сергеев прибежал к Семенову радостно-возбужденный.
   - Гриша, кажется, это то, что надо.
   Вместе прошли по маршруту, по которому комиссарский  "бенц"  следовал  на
завод.
   На окраине, где дорога делала крутой поворот, Сергеев  вцепился  в  рукав
пиджака Семенова.
   - Гриш, знатное место, а? Лучше не сыскать!..
   Семенов огляделся. Вокруг ни души - полнейшее безлюдье. Старая часовенка.
За покосившимися от дряхлости домами с глухими заборами -  пустырь.  За  ним
река. Глухое, овражистое место.
   - Гриш, смотри, и река  рядом!  Наверное,  и  лодка  гденибудь  к  коряге
привязана...
   Семенов с восхищением слушал Сергеева: способный ученик! Соображает...
   - Если что, в овраг и клодке, - продолжал Сергеев. - А там  ищи  ветра  в
поле...
   Семенов и сам  видел,  что  место  для  покушения  Сергеев  выбрал  почти
идеальное.
   - Стрелять-то откуда намереваешься?
   - Как откуда? От часовни, откуда же еще?
   - Верно. Часовня - неплохое укрытие, - одобрил Семенов.
   - Главное, естественное, - хохотнул боевик. - Бояться можно чего угодно -
придорожных  кустов,  дерева,  оврага,  но  только  не  часовни.  Уж  оттуда
наверняка не грянет выстрел и не  вылетит  бомба.  Даже  самому  осторожному
человеку  никогда  не  взбредет  в  голову,  что   отсюда   может   исходить
опасность...
   - Согласен. Ну а как думаешь  остановить  автомобиль?  На  ходу  вряд  ли
попадешь, хотя водитель на таком крутом повороте непременно снизит скорость.
   - И это предусмотрено.  Набросаю  горку  гвоздей,  битого  стекла.  Шофер
увидит и затормозит. Остальное дело техники.
   - А если не затормозит? Если заподозрит что-то неладное?
   - Тогда швырну гранату. А дальше - по обстоятельствам.
   Обсудив еще кое-какие технические  детали  предстояще  операции,  Семенов
утвердил ее.
   Двадцатого июня в половине одиннадцатого "бенц" Володарского  подкатил  к
Смольному.
   - После обеда поедем на Обуховку, - сказал водителю пассажир, вылезая  из
автомобиля. - Подготовьтесь, товарищ Юргенс.
   - Я всегда готов, Моисей Маркович, - улыбнулся шофер.
   - Ну и отлично, - рассеянно произнес Володарский.
   Ни он, ни  шофер  не  обратили  внимания  на  миловидную  молодую  особу,
оказавшуюся рядом в момент их разговора. Женщина, не торопясь, прогуливалась
возле Смольного и, когда услышала шум мотора приближавшегося автомобиля,  за
которым она неустанно следила, незаметно подошла ближе  к  тому  месту,  где
обычно шофер Володарского высаживал своего пассажира.
   Она услышала все, о чем они говорили, и тут же помчалась  на  условленную
встречу с Семеновым.
   Руководитель боевиков внимательно выслушал информацию  Елены  Ивановой  -
так  звали  эту  женщину,  которая  была  одним  из  асов  службы  наружного
наблюдения.
   -  Молодец!  -  похвалил  ее  Семенов,  и  щеки  женщины   зарделись   от
удовольствия. Не так просто было заслужить благодарность скупого на  похвалы
начальника.
   Информация о послеобеденной поездке Володарского на Обуховский  завод  по
цепочке была немедленно передана исполнителю.
   Спустя короткое  время  Сергеев  с  браунингом  и  несколькими  гранатами
появился в районе часовни.
 
   НЕПРЕДВИДЕННОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО
 
   Террористы не знали, что в тот день на Обуховский завод намечался  приезд
самого Зиновьева.
   Есть предположение, что столь частые  визиты  Володарского  к  обуховским
рабочим объяснялись стремлением комиссара по печати  и  пропаганде  показать
председателю  Петроградского  Совета   хоть   один   образцово-показательный
островок социальной умиротворенности. На Руси во  все  времена  страсть  как
любили строить потемкинские деревни.
   Не была исключением и большевистская власть.  Недоучившиеся  в  молодости
комиссары тоже пытались получить за свои посредственные  знания  "хорошо"  и
"отлично".
   Однако любимый Володарским Обуховский  завод  подкачал.  Из  воспоминаний
наркома Луначарского, который был  в  тот  день  в  Петрограде  и  вместе  с
Зиновьевым ездил к обуховцам, следует, что рабочие встретили  их  враждебно,
не желали слушать  и  выражали  негативное  отношение  к  советской  власти.
Полтора часа увещеваний ни  к  чему  не  привели,  и  освистанные  комиссары
вынуждены были ретироваться, ибо вместо конкретного ответа на вопрос,  когда
в городе будет  хлеб,  предпочитали  пространно  рассуждать  о  перспективах
мировой революции.
   Наверное, они выместили бы свою злость и унижение на Володарском, будь он
рядом с ними. Но комиссар по печати и пропаганде не смог вовремя приехать на
Обуховку,  как  намечал  с  утра.  Непредвиденное  обстоятельство   изменило
распорядок  его  рабочего  дня  и   едва   не   сорвало   эсерам   тщательно
спланированную террористическую акцию.
   Около четырех часов пополудни он собрался  ехать  на  Обуховку.  По  пути
заскочил в трамвайный парк на Васильевском острове. Там перед ним  поставили
вопрос, для решения которого надо было заехать в  Василеостровский  районный
Совет. На утряску ушло не более пяти минут. Из Совета вернулся в  трамвайный
парк, сообщил - все улажено.
   В трамвайном парке ему сказали - звонили  из  Смольного,  просили  срочно
связаться.
   Соединившись со Смольным, он услышал, что ему немедленно следует  прибыть
туда. Дело неотложное.
   В Смольном он  узнал,  что  на  товарной  станции  Николаевского  вокзала
чрезвычайно   опасная   ситуация.   Возник   стихийный    митинг,    рабочие
взбунтовались, требуют изгнания  большевиков  из  Советов.  Обстановку  явно
спровоцировали  меньшевики   и   эсеры,   которые   разжигают   недовольство
железнодорожников, вызванное временными  трудностями  в  обеспечении  города
продовольствием. Митингующие требуют Зиновьева. О работниках рангом  ниже  и
слышать не хотят. Володарский - популярный оратор, может, его послушают?
   Моисей Маркович поехал на Николаевский вокзал.
   Сотни возмущенных железнодорожников сгрудились возле самодельной трибуны,
поддерживая возгласами ораторов, поносивших большевиков.
   Володарский смело взобрался на трибуну. Но едва он произнес первые слова,
как толпа взорвалась оглушительным ревом:
   - Долой комиссаров! Надоело! Детишки пухнут с голоду!
   Говорить ему не давали. Звуки тонули в пронзительном свисте.
   - Зиновьева давай! Зиновьева! - требовала толпа.
   - Мы ему покажем мировую революцию! - выкрикнул кто-то.
   Митингующие загоготали, заулюлюкали.
   - Бей его!
   К  Володарскому  потянулись  жилистые,  натруженные  руки.   Лица   людей
перекосились от ярости. Еще минута, и комиссара стащат с трибуны, растопчут,
разорвут в клочья.
   - Товарищ  Володарский!  -  услышал  он  шепот  сзади.  -  Надо  уходить.
Спускайтесь.
   Говорил  испуганный  пожилой  человек  в  железнодорожной  форме.  Уловив
подозрительный взгляд Володарского, успокоил:
   - Не бойтесь, я свой, из ячейки.
   Неуклюже, пятясь задом, Володарский начал спускаться с трибуны. Толпа еще
больше вошла в раж.
   - Не отпускайте его, братцы! - подлил  масла  в  огонь  чей-то  визгливый
голос. - Не отдадим, пока не приедет Зиновьев!
   - Комиссара - в заложники! - подхватили десятки глоток.
   - Вы что, с ума  сошли?  -  увещевал  толпу  большевикжелезнодорожник.  -
Пропустите товарища Володарского к автомобилю! Живо! Ну, кому я говорю?
   Путь к "бенцу" преграждал десяток крепких молодых людей.
   - Приедет, приедет Зиновьев, - уговаривал их большевик-железнодорожник. -
Сейчас комиссар позвонит ему. Позвоните, товарищ Володарский?
   - Да, конечно, - пообещал обескураженный Володарский.
   Толпа не хотела верить. Пока человек из ячейки вел с нею нервный  диалог,
к Володарскому приблизился еще один незнакомец и тихо прошептал:
   - Следуйте за мной. Я выведу вас отсюда.
   Воспользовавшись тем, что внимание толпы на какоето время было  поглощено
вспыхнувшей ссорой, готовой перерасти в драку между защитником  Володарского
и агрессивно настроенными людьми, второй  железнодорожник  из  числа  членов
большевистской ячейки благополучно вывел комиссара в безопасную зону.
   Отвлекающий маневр удался - толпа опомнилась, когда  "бенц"  Володарского
взревел мотором и, окутавшись  дымом,  рванул  с  места.  Вдогонку  полетели
проклятия и угрозы. Кто-то пытался угодить камнем,  но  он,  к  счастью,  не
долетел.
   - Товарищу Зиновьеву ни в коем  случае  нельзя  сюда  ехать,  -  произнес
ошеломленный Володарский.
   - Это уж точно,  -  согласился  шофер,  на  глазах  которого  происходила
безобразная сцена.
   - Григорию Евсеевичу, наверное, сообщили об этом инциденте,  -  продолжал
Володарский. - Боюсь, как бы  он  уже  не  выехал  с  Обуховки...  Его  надо
предупредить. Вот что, товарищ Юргенс, поворачивайте-ка в  Смольный.  Оттуда
мы его быстрее разыщем.
   Подъехали к  Смольному.  Возбужденный  Володарский  начал  выяснять,  где
Зиновьев.
   "В секретариате председателя Петросовета сказали, что  Григорий  Евсеевич
на Обуховском заводе. С ним Луначарский.
   - Надо срочно отыскать Григория Евсеевича, - распорядился Володарский.  -
Ему ни в коем случае нельзя  ехать  на  Николаевский  вокзал.  Оттуда  может
поступить ультиматум... Там такое творится...
   На поиски и  предупреждение  Зиновьева  вызвались  ехать  сотрудницы  его
секретариата Зорина и Богословская.
   Только отъехали от Смольного, как Зорина сказала:
   - А вдруг он уже в пути? Как бы не разминуться...
   - Правильно, - согласился Володарский. -  Товарищ  Юргенс,  поверни-ка  к
Невскому районному Совету. Позвоним на Обуховку, наведем справки.
   Шофер притормозил у райсовета. Зорина и Богословская остались в машине, а
Володарский вошел в здание.
   В это время впереди показался двигавшийся навстречу автомобиль.  Рядом  с
шофером сидел человек в пенсне и с острой бородкой.
   Глазастая Зорина толкнула под локоть Богословскую.
   - Смотри, Нин,  да  это  же  Луначарский.  Странно,  а  где  же  Григорий
Евсеевич?
   Зорина  выскочила  из  автомобиля  и  отчаянно  замахала  обеими  руками.
Встречная машина притормозила.
   - Анатолий Васильевич, вы с Обуховского? Григория Евсеевича там нет?
   - Отчего же нет? Там он. Выступает. Если поторопитесь,  то,  может  быть,
еще застанете. А что, срочно нужен?
   - Очень срочно, Анатолий Васильевич.
   - Ну, тогда поспешите.
   Луначарский уехал. Он был в плохом настроении. Зиновьев взял его с  собой
на завод как одного из первоклассных большевистских ораторов. Однако  из  их
попыток уговорить обуховских рабочих не идти  на  столкновение  с  советской
властью ничего не получилось. Зиновьева и Луначарского не слушали.  Симпатии
людей были явно на стороне эсеров и  меньшевиков.  Расстроенный  Луначарский
решил, что ему делать на заводе нечего, и уехал. Зиновьев  пошел  по  другим
цехам, надеясь на более лояльное отношение.
   Когда Володарский вышел из здания Невского Совета, Зорина  сообщила  ему:
только что проехал Луначарский и подтвердил - Зиновьев на Обуховском заводе.
   - Поехали, - распорядился Володарский. - Нам надо перехватить его. Боюсь,
что с Николаевского вокзала ему уже позвонили.
   Юргенс, которому передалось общее  нетерпение,  рванул  машину  с  места.
Седоков подбросило, но никто не выразил недовольства.
   Ехали быстро. И вдруг движок как-то странно  зачихал,  а  потом  и  вовсе
заглох. "Бенц" встал. Пассажиры вопросительно уставились на шофера.
   - Бензин кончился, - обескураженно произнес Юргенс.
   - Ну и ну! - рассердился Володарский. - Я ведь с утра  предупреждал,  что
поедем на Обуховский. Неужели нельзя было вовремя заправиться?
   -  Я  рассчитывал,  что  хватит.  А  тут  непредвиденные   поездки...   -
оправдывался шофер.
   - Ладно, чего уж теперь, - примирительно произнес Володарский. -  Где  мы
находимся? Есть здесь откуда позвонить в гараж или на Обуховский?
   Он вышел из машины и стал оглядываться  вокруг.  В  ста  метрах  от  того
места, где встал автомобиль, виднелась старая часовенка.
 
   ЗАГЛОХШИЙ ДВИЖОК
 
   Сергеев находился возле часовни с двух часов дня.
   День был жаркий, на небе ни  облачка,  солнце  жгло  немилосердно.  Тень,
отбрасываемая часовней, постоянно менялась, и террорист перемещался вслед за
нею.
   Ожидание  всегда  утомительно,  а  тут   тем   более.   Вотвот   появится
долгожданный автомобиль, и весь мир узнает о нем, доселе мало кому известном
Сергееве.
   Автомобиль между тем не показывался, и террорист начал волноваться.
   Время от времени он заходил за часовню и в который раз проверял браунинг,
вынимал и снова вставлял запалы в гранаты.
   Одолевала  нестерпимая  жажда.  Перед  выходом  на  задание  он   наскоро
перекусил. Колбаса была сильно переперченная, из конины, и теперь мучительно
хотелось пить. Не надо было есть эту колбасу. В следующий раз надо учесть  и
такую деталь.
   А будет ли он, следующий раз? Удастся ли остаться живым? Сергеев  смотрел
на  синее  небо,  на  ветхие  деревянные  домишки  в  заброшенном  переулке,
почему-то названном Прямым, и заставлял себя не думать о том, что  этого  он
может больше никогда не увидеть.
   Время тянулось медленно. Час шел за часом, а автомобиля все не было.
   В одном из домишек открылось окно, и Сергеев увидел  хозяина,  ставившего
на стол самовар. Сейчас будет пить чай. Террорист облизнул пересохшие губы -
стаканчик кваску бы сейчас!
   Следствие установит фамилию хозяина - Павел  Михайлович  Пещеров,  бывший
анархист,  вдовец.  Он  находился  дома  и  с  беспокойством   наблюдал   за
подозрительным молодым человеком в темном пиджаке и рыжеватой кепке, который
с полудня торчал у часовни, явно что-то вынюхивая. Уж не наводчик ли?
   У  экс-анархиста  был  повод  для   беспокойства.   От   прошлой   бурной
деятельности у него осталось кое-что из золотишка, и  бывшие  сотоварищи  об
этом знали. Пещеров боялся их прихода.  На  всякий  случай  открыл  окно:  в
случае чего можно выпрыгнуть самому или незаметно выбросить в огород  старый
валенок, где спрятаны драгоценности. Пусть ищут их в доме, сколько влезет...
   Постепенно бывший анархист успокаивался: уж больно  долго  этот  наводчик
торчит у  часовни.  Наверное,  не  из-за  его  валенка.  Пещерова  разбирало
любопытство, и он старался незаметно наблюдать за незнакомым парнем.
   Хозяин  дома  номер  тринадцать  по  Прямому  переулку  Пещеров  окажется
четвертым свидетелем кровопролития у старой часовенки. Первые трое  -  шофер
"бенца" Гуго Петрович Юргенс и сотрудницы секретариата  Зиновьева  Елизавета
Яковлевна Зорина и Нина Аркадьевна Богословская.
   Когда часы показали  семь  вечера,  уставший  ждать  Сергеев  понял,  что
Володарский  по  каким-то  причинам   отменил   поездку   на   завод.   Надо
возвращаться, разочарованно и в то же время с каким-то душевным  облегчением
подумал он. Автомобиль сегодня не  появится,  какие  могут  быть  митинги  в
вечернее время? Рабочие, поди, давно уж разошлись по домам.
   И тут Сергеев услышал гул  приближавшегося  автомобиля,  движок  которого
заглох в ста метрах от изумленно застывшего террориста. Зверь бежал прямо на
ловца!
 
   СДЕЛАНО!
 
   Вместе с Володарским  из  машины  вышли  Зорина  и  Богословская.  Ничего
похожего на учреждение, где можно было  бы  найти  телефон,  в  этом  глухом
месте, застроенном обывательскими домами, и в помине не было. Хотя...
   - Моисей Маркович! - воскликнула  Зорина.  -  Кажется,  вон  в  том  доме
какая-то контора... Пойду взгляну...
   Увы, калитка была на замке. Зорина вернулась к машине.
   Шофер, чувствуя себя виноватым, поднял капот  и  начал  что-то  протирать
тряпкой. Володарский разминал затекшую ногу. Рядом стояли обе женщины.
   Сергеев из-за стены часовни разглядывал пассажиров "бенца". И хотя солнце
слепило глаза, Володарского он узнал сразу.
   Помедлив  какое-то  мгновение,  террорист  решительно  вышел  из  тени  и
направился к автомобилю. Шофер стоял к нему спиной,  по-прежнему  копаясь  в
моторе, и, естественно, не мог видеть незнакомца.
   Его заметил Володарский и нетерпеливо сделал несколько  шагов  навстречу.
Хотел, наверное, спросить, есть ли поблизости учреждение, откуда можно  было
бы позвонить по телефону.
   Едва Володарский открыл рот, как незнакомец быстро сунул  руку  в  карман
пиджака и выхватил браунинг с заранее взведенным курком. Громыхнул  выстрел.
Женщины испуганно  завизжали  и  бросились  к  машине.  Прогремел  еще  один
выстрел, еще...
   Наверное Сергеев сильно  волновался,  а  может  сказалось  долгое,  почти
пятичасовое ожидание, но все пули, начиненные ядом кураре, просвистели  мимо
цели.
   Преодолевая оцепенение, Володарский опустил руку в  карман,  где  у  него
лежал  револьвер.  В  отличие  от  террориста,  оружие  комиссара  не   было
приготовлено к бою заранее. Оно находилось на  предохранителе.  Володарскому
все же удалось выхватить свой револьвер, но произвести выстрел он не  успел.
Террорист оказался проворнее. Приблизившись к комиссару,  он  всадил  ему  в
грудь все оставшиеся в обойме пули.
   Володарский сделал шаг в сторону застывшего столбом у автомобиля водителя
и как подкошенный упал на землю.
   - Держите его, держите! - закричала Богословская, увидев,  что  террорист
побежал вверх по Ивановской улице.
   Из открытого окна своего дома эту сцену наблюдал экс-анархист Пещеров.
   Несколько случайных прохожих, невесть откуда взявшихся в  этом  пустынном
месте, бросились вдогонку за беглецом. Однако  их  воинственный  пыл  быстро
остудила  граната,  брошенная  убегавшим.  Преследователи,  услышав   взрыв,
повалились на землю. К счастью, осколками их не зад ело.
   Террорист между тем перемахнул через довольно высокую ограду и  покатился
вниз по обрыву к спасительной ленте реки. Там его ждала лодка, привязанная к
коряге. Сергеев перерезал веревку  и  сильно  оттолкнулся  от  заболоченного
берега.
   Проплыв довольно приличное расстояние, бросил лодку и выбрался на  берег.
А теперь - бежать! И хотя погони за собой не видел и  не  чувствовал,  делал
так, как учил опытный Семенов, - петлял  глухими  переулками,  отрываясь  от
несуществующего "хвоста", запутывал след.
   На Невской  заставе  остановился,  перевел  дыхание.  Старался  держаться
спокойно, но, прийдя на квартиру к члену боевого отряда Федорову-Козлову, не
удержался и хвастливо выпалил:
   - Сделано!
   Минут через пять  после  кровопролития  у  старой  часовенки  остановился
шикарный автомобиль с мощным мотором. Рядом  с  шофером  сидел  председатель
Петроградского Совета Зиновьев.
   Ошеломленные только что совершенным на их  глазах  преступлением  женщины
беспомощно смотрели на распростертого на земле Володарского.
   Зиновьев вышел из  машины,  склонился  над  телом  комиссара.  Безнадежно
вздохнул.
   - Мертв. Но в больницу отвезти надо. Таков порядок.
   И приказал своему шоферу поделиться бензином с Юргенсом.
 
   КРЕПИСЬ, НИКИТА!
 
   Выстрелы у часовни  прогремели  в  четверг,  двадцатого  июня,  а  уже  в
субботу,  двадцать  второго,  "Петроградская  правда"  в   разделе   хроники
поместила извещение  ЦК  партии  социалистов-революционеров:  "Петроградское
бюро ЦК ПСР заявляет, что ни одна из организаций партии к убийству комиссара
по делам печати Володарского никакого отношения не имеет..."
   Сергеев, скрывавшийся на явочной квартире  центрального  боевого  отряда,
хозяином которой был  боевик  Юрий  Морачевский,  узнал,  как  отреагировало
руководство партии на этот теракт. Всем было предписано говорить, что партия
эсеров к данному теракту  не  имеет  никакого  отношения.  Рабочий  попросту
одержим идеей террора и действовал на свой страх и риск.
   Какой-то рабочий, да  -  состоящий  в  партии  эсеров,  волей  провидения
случайно встретил большевистского Цицерона. Не стерпел - как же, ведь  перед
ним узурпатор и насильник - и  разрядил  в  него  свой  револьвер.  Конечно,
ужасно,  но  рабочий   оказался   исключительно   нервным,   чувствительным.
Безусловно,   действовал   в   состоянии   аффекта.   Наверняка   какой-либо
исступленный правдоискатель...
   Сергеев не верил своим ушам.
   - Гриша, - взывал он к своему кумиру Семенову.  -  Скажи,  почему  партия
отреклась от меня? Получается, я теперь обыкновенный уголовник?  Но  ведь  я
выполнял решение нашего ЦК!
   - Крепись, Никита! - утешал Семенов. - Они, конечно, подлецы. Но мы  тебя
в обиду не дадим.
   И отвел глаза.
   Сергеев хотел спросить, с чьих слов он это говорит, но  отведенные  глаза
сами все сказали.
   Лицо террориста стало иссиня-бледным. А он мечтал о  подвиге,  об  ореоле
славы! Обманули...
   Семенов все же сдержал слово - уводя от чекистской расправы, пару  недель
спустя Сергеева нелегально переправили в Москву, где его следы затерялись.
   Ну а жертву теракта похоронили на Марсовом поле.
   На траурном митинге ораторы  требовали  возмездия  убийцам  Володарского.
Никто не сомневался, что это дело рук эсеров.
   Сомневался только  один  человек  -  председатель  Петроградского  Совета
Григорий Евсеевич Зиновьев. В отличие от большинства ему в  этом  деле  было
что-то не ясно.
   Прослышав  о  непонятливости  старинного  приятеля,  Ленин  черкнул   ему
записку:
   "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК,  что  в  Питере  рабочие
хотели ответить на убийство Володарского массовым террором, а когда до дела,
тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.
   Это не-воз-мож-но!
   Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное.  Надо  поощрять
энергию и массовидность террора против  контрреволюционеров,  и  особенно  в
Питере, пример коего решает".
   Зиновьев записочку получил, прочел и - сам себе на уме - положил  в  ящик
стола.
   Она пролежала там до конца  лета.  Зиновьев  вспомнил  о  ней  тридцатого
августа, когда  эсер  Каннегисер  застрелил  председателя  Петроградской  ЧК
Урицкого.
   Чтобы отвадить террористов от самой мысли о покушениях  на  жизнь  видных
большевиков,  Зиновьев,  руководствуясь  ленинской  запиской,   распорядился
ввести институт заложников с их немедленным расстрелом.
   В первый день "красного террора", объявленного после убийства Урицкого, в
Петрограде было расстреляно  девятьсот  заложников.  Половина  из  них,  как
утверждают, - за убийство первого из двоих Моисеев - Володарского.
   Одновременно в Алупке расстреляли  пятьсот  человек  -  из  этого  города
приехала Фанни Каплан, ранившая  Ленина  тридцатого  августа  восемнадцатого
года.
   Столкнувшись  с  таким  радикальным  средством   борьбы   большевиков   с
индивидуальным  политическим  террором,  партия   социалистов-революционеров
сразу же исключила покушения из своего арсенала.
   Приложение N 5: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из протокола допроса Г. П. Юргенса, шофера В. Володарского
   (Гуго  Петрович  Юргенс  -  шофер  гаража  N  6г.  Петрограда.   Управлял
автомобилем марки "бенц" N 2628.)
   Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от  мотора  человека,
который на нас смотрел. Был он в кепке темного цвета,  темно-сером  открытом
пиджаке, темных брюках. Сапог не помню.  Бритый,  молодой.  Среднего  роста,
худенький. Костюм не совсем  новый,  по-моему,  рабочий.  В  очках  не  был.
Приблизительно 25-27 лет. Не был похож на еврея, тот  черный,  а  он  скорее
похож на русского.
   Когда Володарский с женщинами отошел от мотора шагов тридцать, то  убийца
быстрыми шагами пошел за ними и, догнав их, дал с расстояния  приблизительно
трех шагов три выстрела. Направил их в  Володарского  и  женщин,  которые  с
тротуара убежали к  середине  улицы,  а  убийца  побежал  за  ними.  Женщины
побежали, а Володарский, бросив  портфель,  засунул  руку  в  карман,  чтобы
достать револьвер.  Но  убийца  успел  к  нему  подбежать  совсем  близко  и
выстрелить в грудь.
   Володарский, схватившись рукой за грудь, направился к  мотору,  а  убийца
побежал по переулку по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы,
то я испугался и спрятался за мотор. У меня не было револьвера.
   Володарский подбежал к мотору. Я поднялся к нему  навстречу  и  поддержал
его. Он стал падать. Подбежали его спутницы. Посмотрели, что он прострелен в
сердце. Потом я слышал, где-то за домом был взрыв бомбы.
   Володарский скоро умер. Минуты через три. Ничего не говорил, ни звука  не
издавая.
   Через  несколько  минут  к  нам  подъехал  Зиновьев,  мотор  которого   я
остановил.
   Из протокола допроса Н. А. Богословской
   (Богословская Нина  Аркадьевна  -  сотрудница  секретариата  председателя
Петроградского Совета  Г.  Е.  Зиновьева.  В  момент  убийства  Володарского
находилась возле его автомобиля.)
   Когда я увидела, что Володарский уже мертв, я подняла голову,  оглянулась
и увидела в  пятнадцати  шагах  от  себя  и  в  нескольких  шагах  от  конца
дома-кассы, по направлению Ивановской улицы, стоящего человека. Этот человек
упорно смотрел на нас, держа в правой руке, поднятой  и  согнутой  в  локте,
черный револьвер.
   Был он среднего роста, плотный,  приземистый,  в  темно-сером  полотняном
костюме и темной кепке. Лицо у него было очень загорелое, скуластое, бритое.
Ни усов, ни бороды. Кажется, глаза не черные, а стального цвета. Брюки,  мне
показалось, были одинакового цвета  с  пиджаком.  Навыпуск.  Как  только  он
увидел, что я на него гляжу, он моментально  сделал  поворот  и  побежал.  Я
закричала: "Держите! ". Вскочила и побежала за убийцей по Ивановской  улице.
Услышала крик нашего шофера: "Караул!"
   Увидела впереди себя сначала двух, а потом нескольких человек. Показывала
им,  куда  бежать.  Кричала:  "Налево!  Держите!"  Все  побежали  к   дверям
дома-кассы и в калитку этого дома. В калитке встретила чиновника и откуда-то
услышала голос: "Не беспокойтесь, уже позвонили".
   Я вернулась к Володарскому. Едва я успела склониться над ним, как  к  нам
вплотную подъехали два автомобиля. На одном из них - Зиновьев, а на другом -
какие-то солдаты.  Тело  Володарского  положили  в  последний  автомобиль  и
повезли в амбулаторию Семянниковской больницы. Там  нас  долго  не  пускали.
Дверь открыли только через 10-15  минут.  Вышел  человек  в  военной  форме.
Взглянул на Володарского и сказал: "Мертвый. Чего же смотреть..."
   Мы все запротестовали. Потребовали докторского  осмотра.  Носилки.  После
долгих споров вышла женщина-врач, едва взглянула и сказала: "Да, умер,  надо
везти". Я горячо настаивала  на  осмотре  ран.  Кое-как  расстегнув  костюм,
докторша осмотрела рану в области сердца. Пыталась  установить:  навылет  ли
прострелен Володарский. Результата я не услышала.
   Я не помню, чтобы Володарский после первого выстрела обернулся  и  бросил
ли портфель.
   Из протокола допроса свидетеля П. М. Пещерова
   (Пещеров Павел Михаилович - житель дома N13 по Прямому переулку.  В  день
убийства Володарского наблюдал за происходящим из открытого окна.)
   Выглядел бегущий молодой человек так: среднего роста, в темном пиджаке  и
рыжеватой кепке. Какие на нем были сапоги, я не запомнил. Но штаны были тоже
темные. С виду он казался молодым, лет 22-х - не больше... Похож он  был  на
рабочего. Еще я видел из окна, как он бросил бомбу, но саму бомбу не  видел,
а видел взрыв, после чего  я  бегущего  больше  не  видел.  Мария  Ивановна,
жительница по Ивановской улице, знает больше, ибо видела происходящее лучше.
   Из стенограммы заседания
   Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР
   (Проходило с 8 июня по 7 августа 1922 года по обвинению правых  эсеров  в
борьбе  против  советской  власти.  Председательствовал   Г.   Л.   Пятаков.
Присутствовали 80 российских и зарубежных  корреспондентов.  Процесс  шел  с
участием обвинения и защиты. Первую  сторону  представлял  Н.  В.  Крыленко,
вторую - Н. И. Бухарин.)
   Семенов. Пули, которыми стрелял Сергеев в Володарского, я  отравлял  ядом
кураре на квартире Федорова-Козлова.
   Лихач. (Заведовал  военным  отделом  ЦК  ПСР.)  Убийство  Володарского  -
случайность. Оно  произошло  без  ведома  ЦК  ПСР.  Боевая  группа  Семенова
действовала стихийно, на свой страх и риск.
   Семенов. Боевым отрядом руководил я - член военной комиссии при  ЦК  ПСР.
Все указания по организации покушения на Володарского я получал от члена  ЦК
ПСР Абрама Гоца.
   Крыленко. (Государственный обвинитель.) Прошу  приобщить  к  делу  N  130
"Петроградской правды" за субботу 22  июня  1918  года.  В  разделе  хроники
помещено извещение ЦК  ПСР,  касающееся  убийства  Володарского.  Текст  его
чрезвычайно  существенный  и  важный:  "В  редакцию  "Петроградской  правды"
поступило следующее извещение: "Петроградское бюро ЦК ПСР заявляет,  что  ни
одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского
никакого отношения не имеет... "
   Семенов. Я был возмущен поведением ЦК ПСР. Я  считал  необходимым,  чтобы
партия открыто заявила, что убийство Володарского  -  дело  ее  рук.  То  же
думала центральная боевая группа. Отказ партии от акта был для  нас  большим
моральным ударом. Моральное состояние всех нас было ужасно.
   Пятаков. В "Голосе России" N 901 за 25 января 1922 года напечатана статья
под заглавием "Иудин поцелуй",  подписанная  Виктором  Черновым.  По  поводу
покушения  на  Володарского  написано  следующее:   "Убийство   Володарского
произошло в самый разгар выборов  в  Петроградский  Совет.  Мы  шли  впереди
всех... Большевики проходили только  от  гнилых  местечек,  от  неработавших
фабрик, где были только одни большевистские  завкомы...  Наша  газета  "Дело
народа" пользовалась огромным успехом в массах.  И  вот  неожиданная  весть:
выстрелом убит Володарский. Это величайшая ошибка...  В  присутствии  С.  П.
Постникова... по его предложению было составлено заявление о  непричастности
партии эсеров к этому акту".
   Зубков. (Член центральной боевой дружины эсеров.)  Прогремел  выстрел,  и
был убит большевик Володарский. Партия эсеров отреклась от  Сергеева  и  его
акта.  Здесь  некоторые  цекисты  наводили  тень  на  него,  что   он   убил
Володарского из любви к искусству. Я знал Сергеева хорошо, он ни одного шага
в революции не делал без разрешения ЦК ПСР. Так что напрасно бросать тень на
Сергеева.  Он  убил  Володарского  от  имени  боевой  организации,   которой
руководил ЦК ПСР.
   Семенов. Все показания Гоца и иже с ним - сознательная  ложь.  Гражданину
Гоцу больше всех известно, что санкция покушения на Володарского  была  дана
ЦК ПСР. Параллельно  с  подготовкой  покушения  на  Володарского  в  ЦК  ПСР
ставился вопрос о покушении на Урицкого в Петрограде и на Ленина - в Москве.
   Крыленко.  Гоц  не  хуже,  чем  Семенов,  был  посвящен  во  все   детали
подготовлявшегося убийства... Так обстояло  дело  с  убийством  Володарского
"раньше времени", несмотря на запрещение Гоца... Мотив запрещения  был  тот,
что акт повлияет на выборы и власть обрушится  репрессиями.  Гоц  возражает:
"Это совершенно не повлияло на выборы, наша  фракция  после  убийства  с  20
человек, которые были  уже  выбраны,  выросла  до  70".  В  газете,  которая
приобщена к делу, имеются данные об  этих  выборах...  Там,  гражданин  Гоц,
указано, что цифра выборщиков от эсеров была не  то  2,  не  то  3.  Если  я
ошибаюсь, суд восстановит истину, посмотрев газету, но ни 70, ни 20  там  не
найдете. Лишнее доказательство того, чего стоят показания Гоца".
   Из обвинительного заключения
   Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР
   (Оглашено 7 августа 1922 года)
   ... Не подлежит, таким образом, никакому сомнению, что руководящие  члены
ЦК, начиная с Чернова, знали о деятельности центрального  боевого  отряда  и
одобряли террор... В убийстве Володарского  принимали  участие  и  были,  во
всяком случае, о нем осведомлены: Гоц,  Донской,  Евгения  Ратнер,  Григорий
Ратнер,  Рабинович,  Семенов,  Коноплева,  Сергеев,  Федоров-Козлов,   Усов,
Зейман, Морачевский  и  Елена  Иванова,  причем  член  ЦК  Гоц  указал  лиц,
подлежащих убийству...
   ... Верховный трибунал приговорил:
   Абрама Рафаиловича Гоца, Дмитрия Дмитриевича  Донского,  Льва  Яковлевича
Герштейна, Михаила Яковлевича Гендельман-Грабовского, Михаила Александровича
Лихача,  Николая  Николаевича  Иванова,  Евгению  Моисеевну  Ратнер-Элькинд,
Евгения Михайловича  Тимофеева,  Сергея  Владимировича  Морозова,  Владимира
Владимировича Агапова, Аркадия Ивановича  Альтовского,  Владимира  Ивановича
Игнатьева, Григория Ивановича Семенова, Лидию  Васильевну  Коноплеву,  Елену
Александровну Иванову-Иранову - расстрелять.
   Принимая во внимание, однако, что Игнатьев бесповоротно порвал  со  своим
контрреволюционным прошлым, добросовестно служит Советской власти и является
элементом социально безопасным. Верховный трибунал  обращается  в  Президиум
ВЦИК с ходатайством об освобождении его, Игнатьева, от наказания.
   В   отношении   Семенова,   Коноплевой,    Ефимова,    Усова,    Зубкова,
Федорова-Козлова,  Пелевина,  Ставской  и  Дашевского   Верховный   трибунал
находит: эти подсудимые добросовестно заблуждались при совершении ими тяжких
преступлений, полагая, что они борются в интересах революции; поняв на  деле
контрреволюционную роль ПСР, они  вышли  из  нее  и  ушли  из  стана  врагов
рабочего класса, в каковой они попали по трагической случайности.  Названные
подсудимые вполне  осознали  всю  тяжесть  содеянного  ими  преступления,  и
трибунал, в полной уверенности, что они будут мужественно  и  самоотверженно
бороться в рядах рабочего класса за Советскую власть против всех ее  врагов,
ходатайствует перед Президиумом ВЦИК об их полном  освобождении  от  всякого
наказания...
   Из постановления Президиума ВЦИК
   (Принято 8 августа 1922 года по делу правых эсеров)
   Президиум   Всероссийского    Центрального    Исполнительного    Комитета
постановляет:
   1.  Приговор  Верховного  трибунала  в  отношении  к  подсудимым:   Гоцу,
Донскому,  Герштейну,  Гендельману-Грабовскому,  Лихачу,  Н.   Иванову,   Е.
Ратнер-Элькинд,   Тимофееву,   Морозову,   Агапову,   Альтовскому    и    Е.
Ивановой-Ирановой, приговоренным к  высшей  мере  наказания,  утвердить,  но
исполнением приостановить.
   (14 января 1924 года Президиум ЦИК Союза ССР вновь рассмотрел  вопрос  об
осужденных эсерах и заменил им высшую меру наказания - расстрел  -  лишением
свободы сроком на пять  лет,  а  остальным  сократил  срок  лишения  свободы
наполовину. - Н. З.)
   В   отношении   Семенова,   Коноплевой,    Ефимова,    Усова,    Зубкова,
Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской,  Дашевского  и  Игнатьева  ходатайство
Верховного трибунала о полном освобождении их от наказания удовлетворить.
   Из материалов следственного дела Коноплевой Л. В.
   Ф. И. О.: Коноплева Лидия Васильевна.
   Дата и место рождения: 5 февраля 1891 г., Петербург. В семье учителя.
   Образование: Гимназия. Незавершенные Высшие женские курсы.
   Национальность: Русская.
   Партийность: До 1917 г, примыкала к анархистам.  В  1917  г,  вступила  в
партию правых эсеров. В начале 1918г, вступила в боевую  организацию  правых
эсеров под руководством Г. И. Семенова.
   Судимость: После покушения на Ленина в 1918 г, арестована  и  завербована
ЧК. В феврале 1921 г, вступила в РКП(б), рекомендацию давал Н. И. Бухарин. В
1922 году выступила свидетелем по процессу правых эсеров. Амнистирована.
   Семейное положение: Муж - П. Г. Волков, дети - дочь Галина и сын Борис.
   Трудовая  деятельность:  Работала  в  детских  организациях,   редактором
издательства "Транспортная литература".
   Арестована 30 апреля 1937 г, за хранение  архива  партии  правых  эсеров.
Расстреляна 13 июля 1937 г. Реабилитирована 20 августа 1960 г.
   Приложение N 6: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Террорист или агент ЧК? Мнение Б. Орлова
   (Борис Орлов - историк, научный сотрудник Иерусалимского университета)
   До Февральской революции Семенов себя ничем  не  проявил.  Он  всплыл  на
поверхность политической жизни в 1917 году, отличаясь непомерным честолюбием
и склонностью к авантюризму.
   В начале 1918 года Семенов вместе со своей напарницей и  подругой  Лидией
Коноплевой организовал в Петрограде  летучий  боевой  отряд,  куда  вошли  в
основном петроградские рабочие - бывшие эсеровские боевики.  Отряд  совершал
экспроприации и готовил террористические акты.
   От группы Семенова поступили первые предложения о покушении на Ленина.  В
феврале-марте 1918 года были предприняты  в  этом  направлении  практические
шаги, не давшие никакого результата.
   20 июня 1918 года член отряда Семенова рабочий Сергеев убил в  Петрограде
видного большевика Моисея Володарского. Сергееву удалось скрыться.
   Бурная деятельность Семенова беспокоила ЦК  партии  эсеров.  От  убийства
Володарского, не санкционированного ЦК, партия эсеров  отмежевалась.  Самому
Семенову и его отряду после резких столкновений с членами ЦК предложено было
перебраться в Москву.
   В Москве Семенов начал готовить  покушения  одновременно  на  Троцкого  и
Ленина. Последнее завершилось  выстрелами  30  августа  1918  года.  Попытка
покушения на Троцкого  была  неудачна.  Семенов  успел  совершить  несколько
внушительных экспроприации, пока наконец не был арестован ЧК в октябре  1918
года. Он оказал при аресте вооруженное сопротивление и пытался бежать, ранив
при этом нескольких чекистов.
   Ему  предъявили  обвинение  в  создании  контрреволюционной  организации,
имевшей целью свержение советской власти, шпионаже, использовании  динамита,
транспортировке бывших офицеров-белогвардейцев по ту сторону  фронта.  Сверх
того, Семенов обвинялся в оказании вооруженного сопротивления при аресте.
   Всего этого перечня с избытком хватало для неминуемого расстрела.  Участь
Семенова сомнений не вызывала. "Была полная уверенность, что их расстреляют,
- писала Коноплева  в  своих  показаниях.  -  Вскоре  выяснилось,  что  дело
арестованных не так уж безнадежно, кроме того, Семенов от побега  отказался"
("Правда", 28 февраля 1922 года).
   Неожиданный поворот дела объяснялся тем, что Семенов, взвесив все  шансы,
понял, что спастись от расстрела он может только предложив свои  услуги  ЧК.
Он заявил о полном раскаянии и просил дать ему боевую работу, чтобы искупить
прошлые грехи. В 1919 году  он  выходит  из  тюрьмы  уже  как  член  РКП  со
специальным заданием работать в организации эсеров в качестве  осведомителя.
Этим покупалась амнистия и свобода не только для себя, но и для  Коноплевой.
Она остается деятельным помощником Семенова и вскоре тоже  вступает  в  РКП.
(Особой  анкетой,  проведенной  в  Бутырской  тюрьме,  установлено,  что  из
прошедших через нее с ноября 1920 г, по февраль 1921г. 150с  лишним  человек
60 получили предложение сделаться тайными агентами ЧК  и  более  50  из  них
находились при этом под угрозой расстрела.)
   Семенову и его подруге Коноплевой угрожать не приходилось.  Они  работали
не за страх, а за совесть. Заброшенный в 1920  году  на  территорию  Польши,
Семенов вместе с другими русскими был арестован по обвинению  в  шпионаже  в
пользу Красной Армии. Все, кроме Семенова, были казнены. Он остался  цел  и,
выдав себя за эсеровского активиста, вошел в  доверие  к  Борису  Савинкову.
Получив от него деньги и инструкции, Семенов явился в Москву и заявил в  ЧК,
что Савинков поручил ему организовать покушение на Ленина. Затем выдал все -
планы, деньги, явки, имена.  Находившаяся  с  ним  Коноплева  осведомляла  о
настроениях в эмигрантских эсеровских кругах.
   В начале 1922 года Семенов и  Коноплева,  как  по  команде,  выступили  с
сенсационными разоблачениями. В конце февраля 1922 года  в  Берлине  Семенов
опубликовал брошюру о военной и боевой  работе  эсеров  в  1917-1918  годах.
Одновременно  в  газетах  появились  направленные  в  ГПУ  показания   Лидии
Коноплевой, посвященные "разоблачению" террористической деятельности  партии
эсеров в тот же период.  Эти  материалы  дали  основание  ГПУ  предать  суду
Верховного ревтрибунала партию эсеров в целом и ряд крупнейших ее  деятелей,
уже несколько лет сидевших в тюремных застенках ЧК-ГПУ.
   Процесс над партией эсеров был  первым  крупным  политическим  процессом,
инсценированным с помощью доносов, клеветы и ложных показаний.
 
 
   Глава 4
   РАСПРАВА НА ПЕРРОНЕ
 
   С утра  по  Тверской  с  обеих  сторон  шпалерами  выстраивались  войска.
Выходившие из подъездов полусонные жители, торопясь на  работу,  вспоминали,
какой сегодня день. Уж не очередной ли революционный праздник?
   За десять лет своего существования новая власть учредила столько  красных
дат в календаре, что впору запутаться. Люди с трудом привыкали к ним.
   Десятое  июня.  Нет,  кажется,  этот  день  для  большевиков   ничем   не
знаменателен. Почему же тогда вдоль главной улицы Москвы, ведущей к  Кремлю,
выстраиваются шеренги красноармейцев? Может, встречают кого?
   - Товарищ командир, - по новой моде обратился к военному представительной
наружности какой-то старорежимный дедушка,  выведший  для  выгула  такую  же
старорежимную собачонку. - Позвольте полюбопытствовать, с чем связана данная
армейская диспозиция? И надолго ли рассчитано мероприятие?
   Судя по всему, новая терминология нравилась  говорившему,  и  он  не  без
удовольствия щеголял ею.
   - Нет, не надолго, - ответил неразговорчивый военный.
   - Понятно, - сообразил дедушка. - Кого встречаете?
   - Войкова.
   - Войкова? - удивился дедушка. - Это который послом в Польше? С воинскими
почестями? Раньше так дипломатов не встречали. Вот, помню, в девяносто пятом
го...
   Дедуня замер на полуслове. Он услышал  похоронную  музыку.  По  улице  от
Белорусского вокзала двигалась  траурная  процессия.  Впереди  на  орудийном
лафете лежало тело советского посла в Варшаве Петра Лазаревича Войкова.
 
   ПОЛПРЕД-БОЕВИК
 
   В  последний  путь  на  орудийном  лафете  обычно  провожают   генералов.
Тридцатидевятилетнего Войкова хоронили на уровне, значительно превосходившем
генеральский. Местом его погребения стала Кремлевская стена.
   Чем объяснялось такое исключение? Наверное, какими-то  особыми  заслугами
перед партией и государством.
   Войков родился в Керчи в 1888 году. По одним свидетельствам, его отец был
школьным учителем, по другим - даже  директором  гимназии.  Потом  он  вдруг
оказался в  Екатеринбурге  -  фельдшером  на  Надеждинском  заводе.  Причина
переезда из благодатного Крыма на суровый Урал неизвестна.
   Вообще-то в биографии Войкова-старшего, впрочем, как и его сына, довольно
много "темных" пятен. Например,  советский  дипломат-невозвращенец  Григорий
Беседовский, работавший с Петром Войковым в посольстве в Варшаве, утверждал,
что  отец  посла  был  махровым  монархистом-черносотенцем,  членом   "Союза
русского народа". Но если это так, то почему тогда Лазарь Войков дал  своему
сыну при рождении отнюдь не русское имя Пинхус, которое тот носил до  начала
двадцатых годов?
   Пинхус Войков рос авантюрным пареньком. Очень рано, в гимназические годы,
стал знакомиться  с  нелегальной  литературой.  Распространял  революционные
листовки, помогал приезжавшим в город эмиссарам Бунда, выполнял их несложные
поручения.  В  пятнадцать  лет  он  уже  был  членом   РСДРП,   правда,   ее
меньшевистского крыла.
   За  участие  в  антиправительственной  деятельности  его   исключили   из
керченской гимназии. Чтобы продолжить  образование  сына,  отец  переехал  в
Ялту. Но и там юный бунтарь долго не  продержался  -  его  снова  отчислили.
Пришлось устраиваться на работу в порт. Экзамены за гимназию сдал  экстерном
и даже поступил в Петербургский университет.
   В 1907 году девятнадцатилетний столичный студент, вовремя предупрежденный
ялтинскими друзьями, спешно бежал за границу. В России ему  грозили  военный
суд и смертная казнь - сыщикам стало известно, что  Пинхус  Войков  принимал
участие в теракте, в результате которого был убит ялтинский полицмейстер.
   Так не доучившийся студент, переквалифицировавшийся в боевика, оказался в
Швейцарии.
   В Женеве он познакомился с Лениным. Об этом человеке  Войков  вспомнит  в
марте семнадцатого, когда эмигранты-большевики узнают о революции в России и
станут спешно собираться на родину. В знаменитом  пломбированном  вагоне,  в
котором Ленин прибыл на Финляндский вокзал Петрограда, был и Войков.
   Ильич взял его с собой не потому,  что  Войков  входил  в  его  ближайшее
окружение. Наоборот, укрывавшийся  в  Швейцарии  от  российского  правосудия
молодой боевик не разделял идейные воззрения Ленина и, по сути, находился  в
стане его противников - меньшевиков.
   Может,  Войков  выделялся  какими-то  особыми  талантами  -  ораторскими,
теоретическими,  организаторскими?  И  здесь   тоже   приходится   применять
отрицание - нет. По свидетельству того же Григория Бесед овского,  в  Женеве
Войков  политической  деятельностью   занимался   "слегка".   И   она,   эта
деятельность,  состояла  преимущественно  в  распорядительских  функциях  на
благотворительных балах и в любительских выступлениях  на  благотворительных
спектаклях.
   Чем же он занимался в эмиграции? На естественном факультете университета,
куда он поступил, изучал химию. Это пригодится  ему  потом,  в  России,  при
выполнении одной весьма сомнительной акции, о которой с гневом и возмущением
говорят до сих пор.
   Возникает закономерный вопрос: на какие же средства он  учился  и  вообще
существовал за границей? Русский боевик удачно женился на своей  сокурснице.
Ее отец был крупным варшавским купцом и  присылал  дочери  ежемесячно  около
тысячи франков. На эти деньги Войковы жили вполне безбедно.
   Как известно  из  исторической  литературы,  не  все  русские  эмигранты,
проживавшие тогда в Швейцарии,  поддержали  план  Ленина  о  возвращении  на
родину. Было немало и таких,  кто  открыто  осуждал  Ленина  за  эту  затею.
Войков, как видим, в их число не входил.
   О том, что он не был единомышленником Ленина, говорит и тот факт, что  по
возвращении в Россию Войков по-прежнему пребывал в рядах меньшевиков.  Более
того, он даже  некоторое  время  работал  в  министерстве  труда  Временного
правительства  -  того  самого   правительства   министров-капиталистов,   к
свержению которого призывал Ленин.
   В качестве эмиссара этого правительства летом 1917 года Войков  прибыл  в
Екатеринбург. Здесь с ним произошла непонятная метаморфоза -  в  августе  он
перешел на  сторону  большевиков.  В  октябрьские  дни  он  уже  был  членом
Екатеринбургского военно-революционного комитета.
   После  прихода  большевиков  к  власти   Войков   становится   комиссаром
продовольствия  Уральской  области  и  членом   областного   исполнительного
комитета.
   В конце 1918 года  его  повысили  в  должности  -  перевели  в  Москву  и
назначили членом коллегии  Наркомата  продовольствия.  Затем  он  работал  в
Центросоюзе, в  правлении  треста  "Центролес".  Последняя  должность  перед
переходом на  дипломатическую  работу  -  член  коллегии  Наркомата  внешней
торговли.
   По данным все того же Григория  Беседовского,  из  Внешторга  Войков  был
изгнан с громким скандалом, со строгим партийным выговором. Наказан  он  был
за систематическое разворовывание ценных  мехов,  которые  раздаривал  своим
бесчисленным приятельницам.
   Благодаря связям в кремлевских кругах Войков  всплыл  на  дипломатическом
поприще. В октябре 1921 года его назначили главой делегации РСФСР и  УССР  в
смешанной  советско-польской  комиссии   по   передаче   Польше   культурных
ценностей, эвакуированных в годы первой мировой войны в Россию.
   В октябре 1924 года его  неожиданно  назначили  советским  посланником  в
Варшаву.
   Польша в те годы занимала особое  положение  в  ряду  стран,  с  которыми
граничил Советский Союз. Кремлевское руководство  внимательно  наблюдало  за
событиями в Германии, в которой нарастало революционное движение. Из  Москвы
в Берлин и обратно постоянно курсировали эмиссары Коминтерна. Следовали  они
через Варшаву.
   Сегодня известно, что были намечены даже  члены  правительства  советской
Германии. Ядром немецкого Совнаркома должны были стать Пятаков и Ларин -  по
хозяйственной линии, Уншлихт, Берзин и Тухачевский -  по  военной.  Ягода  и
Петере - по линии ГПУ. Подбирались  кадры  партийных  работников,  владевших
хотя бы немного немецким языком, для переброски в Германию.
   Посланником в Польше до назначения Войкова был  Леонид  Оболенский  -  из
рода знаменитых русских кйязей. Прекрасное образование,  европейские  языки,
светские  манеры...  Ему  протежировал  секретарь  ЦК  РКП(б)   Крестинский,
которому Оболенский до революции оказывал ряд мелких услуг.
   И вот Оболенского  сняли,  а  вместо  него  назначили  новичка-дилетанта.
Крестинскому,  который  пытался  вступиться  за  своего  протеже,  популярно
объяснили:   ситуация    в    Польше    такова,    что    необходимость    в
посланниках-чистюлях,  подобных  Оболенскому,  отпала,  и  требуются   люди,
имеющие опыт боевой оперативной работы. Одной из причин  снятия  Оболенского
было то, что он  мягкотело  согласился  с  требованием  польских  властей  о
немедленном  выезде  из  Варшавы  шестерых  работников  ГПУ  и   Разведупра,
действовавших под крышей советского посольства. Мол,  обстановка,  наоборот,
требует усиления присутствия этих "посторонних  ведомств".  А  посол  должен
умело руководить ими.
   Аристократ   Оболенский   с   его   старорежимными   представлениями    о
дипломатическом этикете явно не годился для той роли, которую  отводила  ему
Москва. Например, в  Варшаве  русские  офицеры-эмигранты  избили  сотрудника
советского посольства Кравченко, по совместительству работника ГПУ. В  ответ
Москва принимает решение об избиении четырех польских дипломатов. Оболенский
получает протест польских властей - Кравченко избивали не поляки, а ваши  же
русские офицеры-эмигранты, за действия  которых  власти  ответственности  не
несут. Возмущенный Оболенский сообщает об этом в Москву, поскольку тонкий ум
и  европейское  воспитание  не  приемлют  подобного  рода  "дипломатических"
средств  воздействия.  В  Москве,  получив  депешу,  огорченно   восклицают:
"Товарищ недопонял... ".
   Войков, в молодости прошедший школу боевиков, хорошо знакомый  с  работой
чекистов, для этой роли годится больше. Но почему именно Войков? Он ведь  не
дипломат.
   Официальная Варшава тоже против его назначения, но отнюдь не из-за  того,
что  он  не  обладает  необходимыми  профессиональными   данными.   Польское
правительство  не  соглашается  принять  Войкова   в   качестве   советского
посланника совсем по иным мотивам. Министерство иностранных дел Польши через
своего посла в Москве доводит до сведения руководства советского  НКИД,  что
польскую сторону устроила бы другая кандидатура.
   Руководитель внешнеполитического ведомства Чичерин настораживается -  это
уже второй случай отказа Войкову в агремане. Два года назад такое же решение
приняло  британское  правительство,  когда  в  Москве  попытались  назначить
Войкова советским официальным агентом в Канаде.
   Чичерин  докладывает  Политбюро  о  нежелании   Польши   иметь   у   себя
представителя советского  правительства  в  лице  Войкова.  Почему?  Чичерин
отвечает: польская пресса развернула  яростную  кампанию  против  назначения
Войкова, и правительство не может не прислушаться к голосу народа.
   -  С  каких  это  пор  польское  правительство  стало   руководствоваться
интересами  народа?  -  подал  голос  Сталин.  -  Насколько  нам   известно,
правительство Польши - буржуазное... Здесь, наверное, совсем иная причина...
   -  Причина,  Иосиф  Виссарионович,  в  том,  что  Войков   участвовал   в
екатеринбургском акте, - сказал Чичерин.
   - В екатеринбургском? - переспросил Сталин. - А  что  они  увидели  здесь
предосудительного?
   Генсек сделал логическое ударение на слове "они".
   - А разве в девятнадцатом веке польские демократы  не  мечтали  вместе  с
русскими о цареубийстве? Пожалуйста, вот Пушкин: "Самовластительный  злодей,
тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей со злобной  радостию
вижу". На эту же тему можно найти и у польских поэтов.
   - У Адама Мицкевича, например, - подсказал образованный Чичерин.
   - Никаких уступок.  Они  еще  будут  указывать  нам,  кого  присылать,  -
возмутился Молотов.
   - Войков, кажется, прямого участия в расстреле бывшего царя не  принимал,
- заметил Троцкий.
   Сталин выслушал мнения других членов Политбюро и подытожил:
   - Поручим товарищу Чичерину сообщить польскому министру  иностранных  дел
нашу точку зрения.  Форма  сообщения  -  по  усмотрению  товарища  Чичерина.
Допускаю, что это может быть его личное письмо.
   Чичерин поручение Политбюро выполнил - направил министру иностранных  дел
Польши графу Скшинскому личное послание, в котором напомнил и  стихотворение
Пушкина, и стихотворение Мицкевича. Последнее, кстати,  на  польском  языке.
Письмо заканчивалось  категорическим  заверением,  что  Войков  не  принимал
никакого участия в убийстве семьи Романовых.
   Аргументы советского наркома  показались  Варшаве  убедительными,  и  она
согласилась на назначение Войкова посланником. В ноябре  1924  года  он  уже
приступил к своим новым обязанностям. Русская  эмиграция  в  Польше  провела
серию акций протеста, что спустя три  года  после  расправы  с  Войковым  на
перроне Варшавского вокзала дало основание Кремлю заявить о ее  причастности
к этому теракту.
   Акции протеста против назначения Войкова посланником в основном сводились
к публикациям в эмигрантской  печати  и  пикетированию  у  здания  советской
миссии. Люди держали в руках плакаты, обвинявшие Войкова в расстреле царской
семьи.
   Войков называл это клеветническими измышлениями.
   Однако сегодня на основе рассекреченных документов об убийстве Николая II
и его семьи можно сделать однозначное заключение о  причастности  Войкова  к
екатеринбургской трагедии.
   Конечно, лично он наган к императорскому затылку не приставлял, как и  не
целился в лоб супруги царя и их детей. Непосредственных исполнителей хватало
и без него. Их имена установлены - Юровский, Ермаков,  Никулин.  Известны  и
фамилии семерых иностранных  наемников,  среди  которых  мадьяр  Имре  Надь.
Возможно, это тот самый венгерский коммунист Имре Надь,  повешенный  в  1956
году в Будапеште на воротах тюрьмы.
   Но и руки Войкова обагрены кровью невинных  жертв,  хотя  при  подготовке
убийства он отвечал  за  "хозяйственные  вопросы".  Свои  знания  по  химии,
полученные в Женевском университете, он применил только один раз, и то - при
уничтожении трупов! Перед тем, как их сжечь,  Войков  снял  с  одного  трупа
перстень с большим рубином и носил его без зазрения совести.
   В архиве следователя  Соколова,  который  первым  проводил  расследование
обстоятельств  убийства   царской   семьи   после   взятия   белогвардейцами
Екатеринбурга, сохранилась записка, написанная от руки Войковым:  "Предлагаю
выдать еще три кувшина японской серной кислоты предъявителю сего.  Областной
комиссар Екатеринбурга Войков". Тела Романовых плохо  горели,  и  получивший
европейское образование химик понял, что запрошенной  предварительно  серной
кислоты недостаточно. Керосина и спирта хватило.  Войков  предусмотрел  даже
сукно для заворачивания трупов. Наверное, сказались навыки боевика.
   Еще в  горбачевские  времена  был  установлен  состав  комиссии,  которая
занималась подготовкой убийства царской семьи. Четвертым в  списке  значился
Войков. Комиссия собиралась несколько раз - обсуждался порядок  расстрела  и
способ уничтожения мертвых тел. Вот здесь и были востребованы его химические
знания.
   Нашлось применение и  французскому  языку,  которому  Войков  обучался  в
Женеве.
   По   найденным   новым   документам,   прямое   убийство    сначала    не
предусматривалось.  Ликвидировать  царя  и  его  семью  пытались  с  помощью
хитроумного плана,  целью  которого  была  организация  инсценировки  побега
императора.
   Однажды  в  булочке,  поданной  к  чаю,  Николай  II  обнаружил   искусно
запеченную в тесто записку. Она была на французском языке. Царь  прочел  ее.
Ему предлагалось бежать. В конце стояла подпись: "Офицер".
   Он должен был дать ответ тоже по-французски.
   Однако Николай II по каким-то причинам предложение не принял и на записку
не ответил. Предположив, наверное, что он колеблется,  неизвестный  "офицер"
снова дал о себе знать и снова  запиской  в  булочке.  Таких  посланий  царь
получил несколько.
   Письма были настолько  искренними  и  горячими,  что  адресат  готов  был
поверить в  чистоту  замыслов  их  автора.  Но  что-то  удерживало  царя  от
необдуманного поступка. Он так и не  решился  на  предложенный  ему  вариант
побега.
   И правильно поступил. Потому что этим "офицером" был  не  кто  иной,  как
Петр  Войков.  Это  он  сочинял  письма  по-французски.   Замысел   чекистов
заключался в том, чтобы спровоцировать  царя  на  побег,  добиться  от  него
письменного согласия  на  предложение  мифического  офицера  и  организовать
спектакль  с  бегством,  во  время  которого  ликвидировать  царскую  семью,
предъявив письменные доказательства  заговора.  Но  царь  на  провокацию  не
поддался. Поэтому чекистам оставалось только прямое убийство.
   В эмифантской литературе  описано  свидетельство  одного  из  сотрудников
советского  посольства  в  Варшаве,  которому  Войков  рассказывал  о  своем
варианте истребления царской семьи. По словам Войкова, его проект был  самым
"чистым". Он предлагал довезти царское семейство  до  ближайшей  полноводной
реки и, расстреляв, потопить в реке, привязав гири  к  телам.  Но  президиум
Уралсовета не согласился.
   Словом, роль Войкова в  уничтожении  семьи  императора  в  дополнительных
доказательствах не нуждается. Он был одним из самых  ярых  сторонников  этой
жестокой по отношению к детям Николая меры. Великая французская революция  в
свое время казнила короля и королеву, но не тронула дофина. В  Екатеринбурге
не пощадили больного наследника Алексея - возможно, с целью обрубить царский
род навсегда.
   Палачи выполнили поставленную перед  ними  задачу.  И  были  обласканы  и
вознаграждены Кремлем. Все  участники  злодейского  убийства  царской  семьи
получили высокие и  "хлебные"  посты  в  Москве.  Юровский  стал  руководить
московской  ЧК,  а  после  Гохраном,  Голощекин  -  Казахстаном,  Сафаров  -
комсомолом, Белобородов - НКВД.
   По моральным качествам они одного поля ягоды. Юровский был бесчувственным
палачом, не знающим, что такое муки  совести,  и  в  тридцать  восьмом  году
скончался от рака, Голошекин - дегенератом, его  расстреляли  свои  в  сорок
первом, Сафарова постигла та же участь, Белобородова - тоже, к тому  же  его
еще поймали за руку на краже крупной суммы денег.
   Нет никаких сомнений, что и Войков был выдвинут на  работу  в  Москву,  а
потом  и  за  границу  исключительно  за  участие  в  палаческой   акции   в
Екатеринбурге. По своим моральным качествам он тоже не отличался  от  других
убийц из этой галереи.
   По воспоминаниям Бесед овского, Войков был высокого роста, с  подчеркнуто
выпрямленной фигурой, с неприятными, вечно мутными от пьянства и  наркотиков
глазами, с жеманным голосом, а главное, с  беспокойнопохотливыми  взглядами,
которые он бросал на всех встречавшихся  ему  женщин.  Печать  театральности
лежала  на  всей  его  фигуре.  Он  производил  впечатление  провинциального
светского  льва.  Говорил  всегда  искусственным  баритоном,  с  длительными
паузами, пышными фразами, непременно оглядывался вокруг,  как  бы  проверяя,
произвел ли он должный эффект на слушателей.
   У сотрудников посольства зрели подозрения относительно  нормальности  его
повышенной  чувствительности  к  дамскому  полу.  Женщины,  с  которыми   он
запирался в своем кабинете, намекали на извращенность  его  половых  чувств.
Подозрения усилились, когда посланник "вышел на улицу". По ночам  он  шлялся
по глухим улицам Пражского предместья, а потом занимал скамейки  в  парке  с
какими-то дамами.
   Впрочем, не исключено, что "господин посланник" прикидывался  сексуальным
маньяком, чтобы отвести от себя подозрения в той деятельности, которую он не
хотел афишировать. Передвижения Войкова по  городу  и  его  ночные  контакты
фиксировались.  Они  прекратились  после  того,  как  польское  министерство
иностранных дел официально предупредило: оно не  имеет  права  вторгаться  в
личную жизнь господина посланника, но желает поставить  его  в  известность,
что на глухих варшавских улицах нередко  прохожих  увечат,  а  посему  жизни
Войкова грозит  опасность.  Наверное,  польским  спецслужбам  стало  кое-что
известно о его конспиративных делах,  которые  он  маскировал  под  любовные
похождения. Ведь посол - не рядовой сотрудник посольства, его просто так  из
страны не выдворишь.
   Стало быть, оценка, данная Войкову Беседовским, не верна? Посол в Варшаве
не был бабником? Истина, скорее, посередине. Уж кого-кого, а Войкова к числу
бесцветных личностей не отнесешь. Жить он любил красиво, на широкую ногу.  И
рисковать тоже.
   Авантюризм, азарт были его врожденными чертами. Он  не  мог  без  чувства
опасности. При нем несгораемые шкафы в секретных  комнатах  посольства  были
переполнены взрывчаткой, ручными гранатами, оболочками бомб. Одно  время  он
носился с идеей убить маршала Пилсудского,  который  в  результате  военного
переворота пришел к власти.
   Наверное, в Войкове проснулся бывший боевик. Хотя он  в  нем  никогда  не
засыпал. Постпред не терпел спокойной жизни.  Ему  нужны  были  таинственные
встречи, секретные совещания, подпольная работа. Размеренная жизнь  вызывала
у него депрессию, тоску. Он приобрел моторную лодку, гонял на ней по  Висле,
устраивая во время этих прогулок совещания с членами подпольного ЦК польской
компартии и комсомола. На носу лодки развевался советский флаг, отбивавший у
полиции  желание  ее  остановить  и  проверить  документы  у  подозрительных
пассажиров.
   На этой  моторке  Войков  совершил  и  вовсе  дерзкий  поступок.  Видному
польскому  коммунисту  Лещинскому  удалось  бежать  из  кабинета   судебного
следователя. Он укрылся в советском посольстве. Ночью  Войков  сел  за  руль
автомобиля и лично вывез беглеца к пристани, где стояла его моторная  лодка.
На ней полпред перевез Лещинского в Данциг. Советский флаг освобождал  судно
от таможенного досмотра польской пограничной стражи.
   Многие сумасбродные, на грани смертельного риска, поступки Войкова до сих
пор не преданы огласке. Но и  то,  что  известно,  поражает  несоответствием
дипломатическому статусу. Взять хотя бы его идею об устранении Пилсудского.
   Войков неоднократно обсуждал  технические  детали  теракта  против  главы
польского государства с работниками ОГПУ, работавшими под крышей посольства.
Но на покушение такого уровня нужна была санкция как  минимум  Дзержинского.
При очередной поездке в Москву Войков поднял этот  вопрос,  но  Дзержинский,
даже не советуясь в Политбюро, дал отрицательный ответ.
   За  время  своего  пребывания  в  качестве   полномочного   представителя
советского правительства в Варшаве Войков успел нажить себе врагов  и  среди
руководства  торгпредства,  поскольку   бесцеремонно   вторгался   в   чисто
коммерческую сторону сделок.  Слухи  о  самоуправстве  посланника  все  чаще
долетали   до   Кремля.   Возможно,   они    сознательно    раздувались    и
преувеличивались,  поскольку  самонадеянный  полпред   затрагивал   интересы
торгового ведомства, не любившего, чтобы в его дела кто-то вмешивался.
   Наверное в целях нейтрализации  настырного  посланника  возникло  дело  о
таинственной пропаже из его несгораемого ящика значительной денежной  суммы.
Войков разъяснял, что, сжигая  некоторые  секретные  бумаги,  срок  хранения
которых истек, нечаянно бросил в огонь и несколько тысяч долларов. При  этом
называл  свидетеля  -  секретаря  посольства,  в  присутствии  которого  все
происходило. Свидетель, однако, заявил, что в сожжении бумаг не участвовал и
никаких пылающих в огне долларов не видел.
   В Центральную контрольную комиссию подбросили новый компромат - документы
Политбюро, которые Войков якобы держал  в  легко  доступных  местах.  Москва
вдруг запросила сведения о числе  дипломатических  раутов,  приемов,  балов.
Оказывается, поступили сигналы о том, что  посольство  получает  в  огромных
количествах икру, балыки и другие деликатесы, а также горячительные  напитки
без соответствующего оформления.  Назревала  крупная  неприятность,  которая
могла обернуться для Войкова отзывом из Варшавы. В польской печати появились
сообщения о предстоящем отъезде советского посланника в Москву - правда, без
указания причин.
   И тут вмешался господин случай.
 
   ПОЕЗД ИЗ ЛОНДОНА
 
   Седьмого июня 1927 года  Войков  на  посольской  машине  в  сопровождении
сотрудника  полпредства  Юрия  Григоровича  приехал  на  Главный  Варшавский
вокзал.
   Было без пяти минут девять часов  утра.  Вот-вот  должен  подойти  скорый
поезд из Лондона, который следовал через Берлин на Варшаву.
   Накануне Войков получил сообщение, что этим поездом едет полпред в Англии
Аркадий Павлович Розенгольц. В Варшаве он  должен  пересесть  на  московский
поезд. Войков прибыл на вокзал, чтобы встретить  коллегу  и  оказать  ему  в
случае необходимости помощь.
   Поезд на Москву отправлялся из Варшавы  в  девять  часов  пятьдесят  пять
минут утра. Следовательно, у Аркадия Павловича менее часа времени.  Маловато
для  обстоятельного  разговора,  но  достаточно,   чтобы   попить   кофе   в
железнодорожном буфете и узнать подробности неприятного инцидента в Лондоне,
о котором раструбили варшавские газеты.
   Розенгольц был на год моложе Войкова, но успел  зарекомендовать  себя  на
партийном, военном и дипломатическом поприще. Они неплохо знали друг  друга,
часто встречались на различных совещаниях. И хотя партийный стаж  Розенгольц
имел на два года короче,  послужной  список  у  него  был  что  надо:  успел
побывать членом Реввоенсовета СССР,  возглавлял  управление  ВоенноВоздушных
Сил РККА. С военной работы в 1925 году перешел на  дипломатическую,  получив
престижную должность полпреда СССР в Англии.
   И вот в конце мая Лондон заявляет о разрыве дипломатических  отношений  с
Москвой. Полпреду Розенгольцу вместе со всем советским персоналом предложено
покинуть Британию в течение десяти суток. Они и возвращаются на родину  этим
поездом.
   Польская пресса с удовольствием смаковала подробности  скандала.  Высылку
советских дипломатов объясняли тем, что они занимались шпионской и подрывной
деятельностью.
   В середине мая большая группа лондонских полицейских в форме и в штатском
приехала к дому  номер  сорок  девять  по  улице  Мургейт.  Там  размещалось
официальное  торговое  представительство  СССР  в  Великобритании,  а  также
совместное     советско-британское     акционерное     общество     "АРКОС",
зарегистрированное в соответствии с английскими законами.
   Полицейские ворвались в здание  торгпредства  в  половине  пятого  дня  и
учинили повальный обыск, который  продолжался  до  полуночи.  Предварительно
были отключены все телефоны, чтобы никто  из  сотрудников  не  сумел  никуда
позвонить. Полиция изъяла всю почту  и  даже  шифры,  которыми  торгпредство
пользовалось легально.  Не  обошлось  и  без  силовых  приемов  -  некоторые
сотрудники оказали сопротивление.
   Полиция подозревала, что помимо торговой в здании занимаются еще какой-то
деятельностью, явно незаконной.  Искали  некий  особо  секретный  английский
документ, который, по всем данным, попал в это здание и  ради  которого  был
устроен полицейский налет. И хотя обнаружить его  не  удалось,  в  советском
офисе  нашли  другие  доказательства  шпионской  и  подрывной   деятельности
Советов.
   Назавтра Москва выступила с протестом по поводу  проведения  этой  акции.
Найденные шпионские свидетельства были объявлены фальшивками. Их поставили в
один ряд с теми "документальными  материалами",  которые  время  от  времени
появлялись в западной прессе и призваны были свидетельствовать  о  "зловещих
планах" ОГПУ и Коминтерна, направленных якобы на потрясение экономических  и
политических  устоев  западного  мира.  Внешне  подлинность  документов   не
вызывала сомнений - их стиль, лексика, реквизиты, подписи должностных лиц  -
все было как настоящее.
   "Правда"  разъясняла:  фальшивки,  опубликованные  в  западных   газетах,
спровоцировали  тяжкие,   трагические   последствия   -   казни   болгарских
коммунистов, будто бы готовивших по заданию Коминтерна взрыв собора в Софии,
налет немецкой полиции на советское торгпредство  в  Берлине  и  теперь  вот
английской - на представительство в  Лондоне.  Престижу  и  интересам  нашей
страны, только-только  начавшей  выходить  из  международной  изоляции,  был
нанесен значительный ущерб.
   Войков в душе посмеивался, читая эти комментарии. Надо будет  спросить  у
Розенгольца, на чем в действительности прокололся "АРКОС".
   Между тем, свистя и пыхтя, к перрону подходил  лондонский  поезд.  Войков
увидел в окне лицо Розенгольца и поспешил к вагону.
   Однако поговорить откровенно  им  не  удалось.  Вокруг  сновали  люди.  И
Войков, и Розенгольц допускали, что среди них были и такие, кого  приставили
к советскому дипломатическому персоналу еще в Лондоне.
   В скромном зале вокзального  буфета,  куда  советские  посланники  зашли,
чтобы  скоротать  время  за  чашечкой  кофе,  тоже  не  было   условий   для
конфиденциальной  беседы.  Говорили  о  пустяках  -   о   погоде,   дорожных
впечатлениях, то и дело поглядывая на часы.
   За пятнадцать минут до отправления поезда на Москву  дипломаты  вышли  из
буфета на перрон и направились к спальному  вагону,  в  котором  было  место
Розенгольца.
   Наступило время прощаться. Розенгольц стоял  спиной  к  вагонным  дверям,
лицом к Войкову.
   - Пока, Петр Лазаревич! До встречи в Москве!
   - Счастливого пути,  Аркадий  Павлович!  Передавай  привет  всем  хорошим
людям...
   Они крепко пожали  друг  другу  руки.  Розенгольц  начал  подниматься  по
лесенке и еще не успел скрыться в проеме вагонной  двери.  Войков  поднял  в
последнем приветственном жесте правую ладонь. И тут  сзади  раздался  хлопок
револьверного выстрела.
   Это была идеальная поза, о которой киллер может  только  мечтать!  Жертва
стояла спиной к убийце, не мешая ему прицелиться.
   Наверное, сказались навыки боевика - Войков мгновенно отпрянул в  сторону
и побежал вдоль спального вагона, в который уже успел войти Розенгольц.
   Нападающий, не ожидая столь молниеносной реакции, тем не  менее  произвел
несколько выстрелов вслед убегавшему. Тот не растерялся,  вынул  из  кармана
револьвер и, обернувшись, открыл из него ответный огонь.
   На перроне началась паника.  Завизжали  женщины,  растерянно  засуетились
мужчины. На  звуки  выстрелов  бросился  полицейский  околоточный,  на  ходу
расстегивая кобуру непослушными пальцами.
   Войков пошатнулся. Ноги не держали его тела, и он начал  заваливаться  на
бок,  прямо  в  руки  подбежавшего  полицейского.   Протокол   свидетельских
показаний донес до нас его фамилию - Ясинский.
   К месту происшествия бежали другие стражи порядка, дежурившие на  перроне
и возле буфета.
   - Руки вверх! Бросай оружие! - кричали они нападавшему.
   Увидев приближавшихся полицейских, террорист выполнил их  требование.  Он
медленно поднял руки вверх. Револьвер выскользнул из  ослабевших  пальцев  и
стукнулся об асфальт.
   Оружие тут же подобрали. Сдавшемуся добровольно террористу заломили руки.
Он не сопротивлялся, только упрямо бормотал одну и ту же фразу:
   - Это за национальную Россию, а не за Интернационал!..
   Полицейские склонились над лежавшим на перроне Войковым. Он был еще  жив.
Ему оказали  первую  медицинскую  помощь  и  на  его  автомобиле  повезли  в
больницу. Ближайшим лечебным учреждением оказался госпиталь Младенца Иисуса.
   В десять часов сорок минут того же дня - через  час  после  выстрелов  на
перроне - он скончался.
 
   "Я НЕ МОНАРХИСТ..."
 
   На перроне Варшавского вокзала в советского  посланника  Войкова  стрелял
Борис Коверда.
   Эта фамилия не фигурировала ни в одном  открытом  историческом  источнике
вплоть до распада СССР и краха коммунистической системы. Имя  террориста  не
упоминалось ни в одном справочнике - даже в связи с именем Войкова.
   Посланник в Польше через два года после гибели попал в  энциклопедический
словарь "Гранат". Читаем на странице 293: "Войков  Петр  Лазаревич.  Убит  в
Польше монархистом 7. VI. 27 г."
   В Советской исторической энциклопедии (М., 1963, т. 3, с. 618) о  Войкове
сказано: "Убит в Варшаве русским белогвардейцем".
   Последнее издание Большого энциклопедического словаря (М., 1991, с.  237)
еще более кратко: "Убит белогвардейцем".
   Поневоле возникает образ белогвардейского  офицера  из  аристократической
семьи. Оказавшись после разгрома белого  движения  в  эмиграции  и  мстя  за
расстрелянного царя, он направляет револьвер на  ненавистного  представителя
Совдепии.
   Правды нет ни в одном из перечисленных выше изданий.  Убийца  Войкова  не
был  ни  монархистом,  ни  русским   белогвардейцем.   Стрелял   в   Войкова
девятнадцатилетний юноша, ученик виленской  гимназии,  никогда  ни  в  какой
армии не служивший.
   Будучи допрошенным в качестве обвиняемого, он  признал  себя  виновным  в
предумышленном убийстве посланника Войкова.
   - Почему вы решились на этот поступок? - спросил следователь.
   - Потому что Войков - представитель международной банды большевиков.
   - Вы монархист по убеждениям?
   - Я не монархист, а  демократ.  Мне  все  равно:  пусть  в  России  будет
монархия или республика, лишь бы  не  было  там  такой  банды  негодяев,  от
которой погибло столько русского народа.
   - Вы встречались с Войковым раньше?
   - Никогда.
   - Имели к нему какие-либо претензии?
   - Никаких.
   - Странно. За что же вы решили убить незнакомого человека?
   - Как представителя власти СССР. В советском полпредстве мне  отказали  в
визе на бесплатный въезд в Россию.
   - Отказал лично господин посланник Войков?
   - Нет. Я с ним никогда не разговаривал.
   - С какой целью вы хотели въехать в СССР?
   - Чтобы принять активное участие в борьбе против советского строя.
   - Вам этот строй не нравится?
   - Да. Через год после большевистского переворота наша семья  возвращалась
в Вильну, и по дороге я везде видел большевистские бесчинства. По  дороге  в
Польшу я много слышал о ЧК. Я был мал тогда, но я помнил, что  был  в  жизни
какой-то порядок, а затем наступил хаос. Может быть, со временем  я  бы  все
это забыл, но в Вильне я в течение двух лет был экспедитором  в  белорусских
большевиствующих газетах. Я увидел, что  эта  работа  ведется  на  червонцы,
выкованные из церковных ценностей. Я начал  читать  о  советской  революции,
начал читать газеты, в том числе и советские, прочел книгу Краснова, которая
произвела на меня большое впечатление. Я читал статьи  Арцыбашева,  польские
книги и понял, кто виноват в том, что положение России дошло  до  того,  что
люди стали людоедами. Еще  в  прошлом  году  я  хотел  ехать  для  борьбы  с
большевиками в Россию. Я говорил об  этом  моим  друзьям.  Но  пришло  время
материальной нужды, и мне не удалось осуществить мой замысел. Но  когда  мое
материальное положение укрепилось, я опять начал мечтать о  борьбе  и  решил
поехать в Россию легально. Я собрал немного денег и  приехал  в  Варшаву,  а
когда мне в этом было отказано, я решил убить Войкова...  Мне  жаль,  что  я
причинил столько неприятностей моей второй родине - Польше.
   Неприятностей и в самом деле было много. Советское правительство  заявило
резкий протест правительству Польши. По всему Советскому  Союзу  прокатилась
мощная волна гневных демонстраций.  Отношения  между  двумя  странами  резко
обострились. К счастью, до разрыва дипломатических отношений, как в  Англии,
дело не дошло-в  том  же  двадцать  седьмом  году  в  Варшаву  прибыл  новый
советский полпред Дмитрий Богомолов, которого через два года  сменил  В.  А.
Антонов-Овсеенко.
   Ветераны внешней разведки России вспоминают, что сразу же после  убийства
Войкова Москва основную вину за него возложила на Великобританию:  мол,  это
она усиленно финансирует  белоэмигрантское  движение.  Террорист  объявлялся
поляком, работавшим на английскую разведку. Цель теракта - поссорить СССР  с
Польшей.
   Такая интерпретация вполне вписывалась  в  канву  непростых  отношений  с
Англией,  закончившихся,  как  помнит  читатель,  разрывом   дипломатических
отношений на два года. Досаду Кремля можно было  понять  -  накануне  налета
лондонской  полиции  на  советское  торгпредство  между  ним  и   крупнейшим
английским банком было  заключено  соглашение  о  предоставлении  Советскому
Союзу кредита на  десять  миллионов  фунтов  стерлингов,  что  было  по  тем
временам астрономической суммой. И вот выгодная сделка сорвана.
   До сих пор истинная  подоплека  налета  полиции  не  выяснена  до  конца.
Существует  мнение,  что  правившая  тогда  партия   тори   настолько   была
встревожена сделкой Мидланд-банка с советским торгпредством, что  не  видела
иного средства сорвать это финансовое соглашение.  Польша  в  те  годы  была
крупнейшим текстильным поставщиком Советского Союза, и это  тоже  беспокоило
английское  правительство.  Словом,  оснований  для  обвинения  Британии   в
намерении поссорить Москву с Варшавой было  предостаточно,  притом  по  всем
линиям.
   Увы, Борис Коверда отношения к английской разведке не имел.
   Он родился в окрестностях Вильны. С началом первой мировой войны его отец
был призван в армию, а мать с детьми, как и  многие  тысячи  других  жителей
прифронтовой полосы, эвакуировались из зоны боевых действий в глубь  России,
разделив горестную судьбу беженцев.
   Поселились в небольшом поселке Зубчанинск под Са1Йарой.  Там  их  застала
сначала Февральская, потом Октябрьская революция. По словам матери, у Бориса
было много неприятностей, его дразнили, называли буржуйским сынком. Во время
гражданской войны сгорела школа, в которой он учился и  где  учительствовала
его мать. Потом большевики сожгли церковь. Когда на место вандализма приехал
священник, местная партийная ячейка заперла его в хлеву  и  морила  голодом.
Потом несчастного священнослужителя  расстреляли  на  льду.  На  Бориса  это
произвело сильное впечатление - он был свидетелем этой дикой сцены.
   В России семья Ковердыжиладо 1920 года. После  заключения  Рижского  мира
вернулись  домой,  в  Польшу.  Возвратились  легально.  Борис  много  читал.
Большевикам он не симпатизировал.
   Казалось бы, какое ему дело до того, что происходило вокруг? Его родители
люди не богатые, большой политикой не занимались. Живи себе, как жили тысячи
его сверстников. Ходили на танцы, ухаживали за паненками, веселились.
   "Сдвиг по фазе на почве политики" - явление,  чрезвычайно  характерное  в
периоды бурных общественных потрясений, затронуло и  этого  впечатлительного
юношу. Нет ситуации страшнее, когда отчаявшийся, обозленный, сбитый с  толку
противоречивыми газетными известиями  подросток,  принимающий  их  на  веру,
оказывается в расколотой стране и  каждый  день  видит  страдания  и  кровь.
Трагична его судьба.
   Последние семь лет после возвращения из России Коверда жил  в  Вильне.  В
Варшаву он приехал за две недели до убийства.  У  кого  остановился?  С  кем
общался? Почему подкараулил Войкова  именно  на  вокзале?  Откуда  ему  было
известно, что советский посланник приедет туда именно утром седьмого июня?
   Следствие искало ответ  и  на  эти  вопросы.  Важно  было  установить,  в
одиночку он действовал или с участием других лиц, кто конкретно уговорил его
на этот опрометчивый поступок.  Нашли  бедную  торговку-еврейку,  у  которой
Коверда  проживал  в  качестве  углового  жильца,  питаясь  одной  водой   и
баранками.  Допросили  виленских   соседей   и   друзей.   Выяснилось,   что
соучастников у него не было и ни к  какой  политической  организации  он  не
принадлежал. Убийство посла совершил самостоятельно.
   Две  недели  выслеживал  Войкова  в  районе   железнодорожного   вокзала,
аккуратно приходил по утрам к московскому поезду, поскольку прочел в газетах
о намечавшемся отъезде советского посланника. Седьмого июня долгое  терпение
было вознаграждено и он увидел человека, за которым охотился все это время.
   Судили террориста спустя девять дней после  совершения  им  преступления.
Приговор был суров  -  бессрочные  каторжные  работы,  то  есть  пожизненное
заключение. Одновременно суд обратился к президенту Речи Посполитой  маршалу
Пилсудскому с ходатайством о  замене  бессрочных  каторжных  работ  теми  же
работами на пятнадцатилетний срок.
   Президент ходатайство удовлетворил.
   О дальнейшей судьбе Бориса Коверды ничего не известно -  пятнадцатилетний
срок каторги у него заканчивался в 1942 году. Тогда  вовсю  полыхала  вторая
мировая война, территория Польши была оккупирована  гитлеровской  Германией,
гибли десятки миллионов людей, и жизнь пылкого юноши  закончилась,  по  всей
вероятности, в безвестности.
   Если версия о намечавшемся в 1927 году отзыве Войкова с поста  посланника
в Варшаве  имела  под  собой  твердое  основание,  то,  наверное,  правы  те
зарубежные историки, которые полагают, что выстрел Коверды не только избавил
Войкова от многих неприятностей,  но  и  "канонизировал"  его  похоронами  у
Кремлевской стены.
   Решение о погребении Войкова на Красной площади безусловно принималось из
политических соображений и было рассчитано в первую очередь на внешний  мир.
Неспроста в дипломатических кругах поговаривали:
   - Если бы не Коверда, быть бы Войкову в тюрьме, а не в Кремлевской стене.
   Так судачили недоброжелатели Войкова,  завидовавшие  его  производству  в
герои. Впрочем, недоброжелатели - это вчерашние самые близкие друзья, потому
что именно из горячей дружбы обычно произрастает жгучая вражда. А кому,  как
не лучшим приятелям, знать все о друзьях?
   Трудно сказать, как сложилась бы судьба Войкова в будущем, останься он  в
живых. Возможно, его бы ждала блестящая  карьера,  но  в  это  почему-то  не
верится. Даже если  бы  ему  удалось  выпутаться  из  неприятной  истории  с
исчезнувшими долларами и валяющимися без  присмотра  документами  Политбюро,
тридцать седьмой год он вряд ли бы пережил.
   В этом убеждают незавидные судьбы его коллег.
   Розенгольц, ставший невольным свидетелем  кровавой  развязки  на  перроне
Варшавского вокзала,  впоследствии  занимал  высокие  наркомовские  посты  в
Москве, руководил всеми  государственными  резервами  страны,  но  безвестно
сгинул в тридцать седьмом.
   Такая же участь постигла и  Дмитрия  Богомолова,  сменившего  Войкова  на
посту полпреда в Варшаве. После Польши он некоторое время пробыл  в  Англии,
затем послом в Китае, и все - его биография оборвалась в 1937 году.
   После этой трагической даты устрашающая  пустота  и  в  послужном  списке
Владимира  Антонова-Овсеенко,  сменившего  Богомолова  на   посту,   который
когда-то занимал Войков. А ведь у Антонова-Овсеенко заслуг побольше  -  одна
из основных фигур Октябрьского  восстания  в  Петрограде,  и  прокурором,  и
наркомом юстиции успел побывать.
   Где, на каких кладбищах похоронены эти люди?
   Приложение N 7:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из судебного дела по обвинению Бориса
   Коверды в убийстве посланника П. Войкова
   (Хранится в Варшаве. Перевод с польского)
   Из показаний свидетеля А. Новаковского
   (Альфред Новаковский  -  полицейский,  производивший  обыск  на  квартире
Бориса Коверды)
   В связи с совершением покушения на посланника Войкова я произвел обыск  в
квартире Бориса Коверды в  Вильне.  Обыск  не  дал  никаких  результатов.  В
политическом отношении Борис Коверда пользовался хорошей  репутацией,  ни  к
какой политической организации не  принадлежал.  Обыск  был  произведен  для
установления, не принадлежит ли Коверда к монархической организации. Коверда
ни в каких отношениях с местными политическими деятелями не состоял и  ни  к
какой организации не принадлежал.
   Русская колония в Вильне немногочисленна, монархистов среди нее около 100
человек. О связи  Коверды  с  монархической  организацией  не  было  никаких
данных. В квартире Коверды в Вильне мы нашли квитанцию  в  получении  казной
Великого Князя Николая Николаевича пожертвованного им одного доллара.
   Из показаний А. Коверды
   (Анна Коверда - мать террориста, учительница)
   Об убийстве я узнала из  газет.  Это  меня  ошеломило.  Борис  был  очень
впечатлительным, скромным и тихим. Содержал семью, потому  что  я  болела  и
была без работы: он работал на всю семью...
   ... Он работал в редакции газеты "Белорусское слово", был экспедитором, а
последнее время и корректором. Борис отдавал весь  заработок  мне.  Он  имел
демократические убеждения.
   Борис родился в окрестностях Вильны. Мы жили в России  до  1920  года.  Я
вернулась в Польшу с детьми, муж дйгжен был остаться в России. Мы  вернулись
в Польшу легально. К возвращению нас склонило то, что я тут родилась и жила.
   Мой муж - народный учитель в Бельском уезде. В  последнее  время  у  меня
была работа, и я зарабатывала. Перед этим я была безработной, и тогда меня и
дочерей содержал сын.  Дочери  мои  не  зарабатывают.  Муж  иногда  присылал
деньги, главным образом, однако, нас содержал Борис.
   Борис  много  читал.  По  взглядам  он  был  демократ.   Большевикам   не
симпатизировал.  То,  что  он  видел  в  Самаре,  не  могло  создать  в  нем
благоприятного для большевиков настроения...
   ... Сын моей сестры был убит большевиками. Борис часто говорил об этом  с
моей сестрой. Он был  свидетелем  разгула  Чрезвычайки,  слез  моей  сестры,
которую он любил, так как она была его крестной матерью.
   Борис религиозен, он был в этом году на исповеди и причащался.
   Когда Борис был еще 6-7-летним мальчиком, я  ему  иногда  читала  историю
России, я тогда была учительницей, а он учился в  школе.  На  него  особенно
сильное впечатление произвела история Сусанина. Он сказал мне: "Мама, я хочу
быть Сусаниным".
   Дома мы говорили исключительно по-русски, мы  считаем  себя  русскими  по
культуре... В Самаре еврейчик был назначен руководителем  четырех  школ.  Он
давал неприятные распоряжения и вел с детьми разговоры  о  Христе,  говорил,
что это талантливый сектант. Когда Борис после болезни  начал  поправляться,
первой просьбой его было купить Евангелие...
   Из показаний свидетеля С. Коверды
   (Софрон Коверда - отец террориста. Издатель газеты
   "Крестьянская Русь")
   В последний раз я виделся с сыном на  празднике  Рождества  Христова.  Мы
тогда вместе проводили праздники. С тех пор  я  с  ним  не  виделся.  Я  жил
отдельно, так как тяжелые условия вынуждали меня жить отдельно...
   ... Я сын крестьянина, родился в  Бельско-Подляшском  уезде.  Я  польский
гражданин как уроженец Бельского уезда - и на  основании  списков  населения
получил паспорт. В начале войны я  был  чиновником  Крестьянского  Банка,  в
Вильне. В 1914 г, я поступил охотником  в  армию.  Меня  признали  негодным,
потому что я плохо слышу правым ухом, но я, видя, что простой народ идет  на
войну, сам подал заявление, что здоров и прошу о зачислении меня в армию.
   В окрестностях Сморгони я был очень тяжело ранен. В течение 4  месяцев  я
лечился в Москве, и как раз в тот момент произошел большевистский переворот.
В Вильне еще до войны я принадлежал к  партии  социалистов-революционеров  и
принимал участие в нелегальной работе. Я был  убежден  в  том,  что  царская
власть  угнетает  крестьян,  и  как   крестьянин   стремился   к   улучшению
крестьянской доли.
   Когда произошел переворот, я  принимал  участие  в  уличных  боях  против
большевиков.  Большевики,  однако,  после  переворота  мобилизовали  меня  и
назначили комендантом этапного пункта. Потом зачислили меня в армию. С  этим
я не мог примириться и в 1921 году бежал тайно из  России,  перешел  границу
под Несвижем, семья моя была тогда в Польше. Границу я  перешел  в  качестве
офицера Красной Армии.
   Мою семью я застал в нужде. В 1922 году я начал издавать в Варшаве газету
"Крестьянская Русь". Это был орган организации  Савинкова,  демократического
направления. Я издавал эту газету, пока у меня были деньги. Я - белорус, моя
жена тоже. Дома мы говорим побелорусски, по-русски и  по-польски,  над  нами
смеются, что мы так различно говорим. При Керенском в 1917  году  я  боролся
против большевиков и говорил об этом с Борисом...
   Из показаний  Б.  Друцкого-Подберезского  (Борис  Друцкой-Подберезский  -
сотрудник еженедельника "Белорусское Слово", один из друзей Бориса Коверды)
   Я знаю  подсудимого  с  апреля  1925  года  как  человека  трудолюбивого,
интеллигентного, нервного и честолюбивого. С первого дня знакомства я считал
Коверду решительным противником большевистского строя.
   Коверда  обратился  ко  мне  с  просьбой  о  получении   через   депутата
Тарашкевича визы на выезд  в  Чехию  или  Россию.  Я  обратился  к  депутату
Тарашкевичу, но последний отказал, говоря, что ничего не может  сделать  для
получения визы  в  Прагу,  так  как  чешское  правительство  не  дает  новых
стипендий,  а  визы  в  Россию  устраивать  не  может,   ибо   на   это   не
распространяются его связи. Это было в прошлом году, скорее в  1926,  чем  в
1925.
   Я до сих пор работаю в редакции "Белорусского Слова". Мы время от времени
получаем русские советские и эмигрантские газеты. Получаем "Руль" и время от
времени какие-то парижские газеты. Сотрудники  редакции  могли  пользоваться
этими газетами в редакции.
   Подсудимый Коверда имел доступ к  этим  газетам:  он  был  корректором  и
администратором, а в последнее время делал выдержки из иностранных  газет  и
переводил их на белорусский язык. Основной заработок Коверды  составлял  150
злотых в месяц.
   Не получив визы, Коверда жалел об этом. Он несколько раз говорил, что  не
может выйти из  трудного  материального  положения  и  не  может  продолжать
образование...
   Из выступления М. Недзельского
   (Мариан Недзельский  -  адвокат,  защитник  Бориса  Коверды  на  судебном
процессе)
   Большие  исторические  события  возникают  только  на  основе  великих  и
глубоких причин. И если коснуться анализа этих причин, нужно сказать  прямо,
что основаны  они  на  неустранимой  коллизии  между  всемирной  современной
христианской культурой и попыткой большевиков вернуть человечество  на  путь
варварства.
   Вот почему бременем великой исторической ответственности следует отягчить
не личность Бориса Коверды, а  весь  тот  строй,  на  совести  которого  уже
столько катастроф и совесть которого еще запятнается не одной катастрофой до
тех пор, пока не наступит победа справедливости и правды...
   Из выступления П. Андреева
   (Павел Андреев - адвокат, защитник Бориса Коверды на судебном процессе)
   Родина не состоит  из  одной  территории  и  населения.  Родина  является
комплексом традиций, верований, стремлений, святынь,  духовных  ценностей  и
исторической общности, основанной на человеческом материале и на  земле,  им
заселенной. Родина - это история, в которой развивается нация. А разве  СССР
может создать нацию,  может  создать  народ?  Нет.  И  не  во  имя  различно
понимаемого блага Родины боролся Борис  Коверда,  а  против  злейших  врагов
своей бедной Родины выступил этот бедный одинокий мальчик...
   ... А кого убил Коверда?  Войкова  ли,  посланника  при  Речи  Посполитой
Польской, или Войкова, члена Коминтерна? А ведь таким  двуликим  Янусом  был
убитый Войков. Мы находим ответ в словах Коверды: "Я  убил  Войкова  не  как
посланника и не за его действия в качестве посланника в Польше - я убил  его
как члена Коминтерна и за Россию". Именно  за  все  то,  что  Войков  и  его
товарищи по Коминтерну сделали с Россией, убил его Борис Коверда. При чем же
тут убийство официального лица по поводу или  во  время  исполнения  им  его
служебных обязанностей?..
   Из выступления Ф. Пасхальского
   (Франциск Пасхальский - адвокат, защитник Бориса л - Коверды на  судебном
процессе) Я не хочу говорить о  русской  действительности,  но  должен  зато
подчеркнуть переживания, родившие выстрел, от которого  на  Главном  вокзале
пал его превосходительство господин посланник Войков. Мне кажется, что  даже
те, кто истолковал эволюционный манифест Маркса и Энгельса, широко  введя  в
свою доктрину укрепление диктатуры пролетариата при помощи террора, не имеют
права удивляться, более того, должны были  бы  понять  психологию  мальчика,
который поверил в диктатуру русского народа  так,  как  они  -  в  диктатуру
пролетариата. Во имя этой  диктатуры,  соединенной  в  его  представлении  с
церковными песнопениями и звоном московских колоколов, он  применил  тот  же
метод, что и они...
   ...  Коверда  приехал  в  Варшаву,  и  тут  в  его  руки  попала   книга,
удивительная книга, так неслыханно близкая полякам, несмотря на все различия
в истории Польши и России. Во время процесса спрашивали, были ли  у  Коверды
сообщники. Господин прокурор снял с защиты обязанность доказывать, что  этих
сообщников не было. Я боюсь, однако, что сообщников надо  искать  далеко,  в
могилах, рассеянных по безграничным русским просторам, в  реках,  розовеющих
от крови,  среди  тех,  кто  погиб  от  голода,  от  тифа,  от  пролетарской
диктатуры, среди всех тех, кто перечислен в этой именно книге Арцыбашева.
   Я убежден, что если бы этот великий русский писатель,  имя  которого  как
молния прошло по Европе, был жив,  ребенок  Коверда  не  был  бы  на  скамье
подсудимых один. Арцыбашев бы этого не позволил. Ибо, если  необходимо  было
последнее напряжение воли,  если  необходима  была  книга,  замыкающая  цикл
размышлений Коверды, то этой книгой сделалась несомненно  книга  Арцыбашева,
так  напоминающая  "Книги  Изгнания"  Мицкевича.  В  этой  книге   Арцыбашев
обращается к швейцарским судьям по поводу дела Конради со словами: "Помните,
что вас окружают миллионы теней,  тысячи  убитых  мужчин,  насилуемых  перед
смертью женщин, детей и старцев, как бы распятых на кресте. Все они напрасно
молили небо о возмездии, но никто до сих пор не ответил на  эту  мольбу.  Из
этого настроения,  столь  близко  напоминающего  фрагменты  из  импровизации
Мицкевича, родилась идея, которая во имя народа топчет нравственность".
   "Тот, кто поднял меч, пусть гибнет от меча". "Вы, - восклицает Арцыбашев,
- избрали террор средством  тирании.  Ваш  террор  -  преступление.  Террор,
направленный против вас, - справедливое возмездие".  И  в  конце  концов  он
приходит к той, как будто простой истине, которая сопутствовала всем усилиям
польского оружия: "Родина не дается даром". "Мы  и  только  мы  имеем  право
решать судьбу нашей родины". Наконец в той же книге нашел  Коверда  также  и
разрешение вопроса  о  нарушении  нейтралитета  страны,  в  которой  русский
эмигрант совершает убийство:  "Нельзя  считаться  с  ним,  так  как  следует
кричать на весь мир, что мы не парии, а граждане Европы".
   Простите, господа судьи, что я позволил себе  эти  несколько  пространные
цитаты, но цитаты эти  -  вся  защита  Коверды.  В  них  кристаллизировалась
идеология борющейся эмиграции, идеология тем более  красноречивая  для  души
юного мальчика, что тот, кто ее создавал, по примеру польских поэтов, черпал
ее из глубины своего чувства и своей безграничной тоски по России. Недаром в
книге Арцыбашева Ковердой подчеркнуты многие его мысли. Другие мысли Коверда
сопроводил своими  детскими  примечаниями.  Книга  эта  является  сообщником
преступления...
   Приложение N 8:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из телеграммы коммунистической фракции польского сейма правительству СССР
   А. (Направлена в день убийства Войкова, 7 июня 1927г.)
   Трагическая  смерть  Войкова  усугубляет  ненависть  масс  к   преступной
буржуазии и укрепляет союз между трудящимися массами Польши  и  СССР.  Честь
солдату революции, который пал на посту, как подлинный герой!
 
 
   Глава 5
   ДЛИННЫЕ РУКИ
 
   Это одно из немногих покушений, которое удалось.  Но  исполнение  теракта
приписано другому человеку.
   ДЕЗА
   22 августа 1940 года по каналам ТАСС было передано сообщение  со  ссылкой
на Лондонское радио - в Мексике в больнице умер Троцкий от пролома черепа.
   Через день, 24 августа, в  "Правде"  появился  солидный  комментарий  под
заголовком "Смерть международного шпиона". Старые  правдисты  говорили  мне,
что эта публикация пеклась в самом высоком кремлевском  кабинете.  В  статье
утверждалось, со ссылкой на американские газеты (поди проверь, в  страну  не
поступал ни один номер заокеанской прессы - в открытую продажу, разумеется),
что покушение на Троцкого совершил Жак Мортан Ванденрайш, один из  ближайших
людей и последователей погибшего.
   Обстоятельства теракта не раскрывались. Мотивы - тоже. Несколько  колонок
газетного текста было  посвящено  описанию  длинного  пути  предательства  и
измены, политического двурушничества и лицемерия убитого.
   В  перечне  действительных  и  мнимых  прегрешений  Льва   Давидовича   -
злодейский  заговор  с  целью  физического  уничтожения  Ленина,  Сталина  и
Свердлова. Троцкий изобличается как международный шпион, ревностно служивший
разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Японии. "Его  убили  его  же
сторонники, - утверждалось в статье. - С ним покончили те самые  террористы,
которых он учил убийству из-за угла...  Троцкий,  организовавший  злодейское
убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, стал жертвой своих  же  собственных
интриг, предательств, измен, злодеяний".
   Таким вот "некрологом" откликнулся центральный орган партии на известие о
гибели второго по значимости при жизни Ленина  человека  в  стране,  бывшего
члена Политбюро, создателя и вождя Красной Армии, председателя Реввоенсовета
и наркома по военным и морским делам.
   Незавидная участь человека, чье имя предано проклятиюьв стране, в которой
оно еще недавно звучало в  песнях  и  маршах,  а  портреты  висели  рядом  с
портретами Ленина в партийных и советских  учреждениях.  Старые  петербуржцы
помнят, как в главное место митингов  -  здание  цирка  "Модерн"  -  рабочие
вносили его на руках.  Он  обладал  широчайшей  эрудицией,  публицистическим
талантом,  превосходным  ораторским  даром.  Революция  стала  его  судьбой,
смыслом жизни. По мере развития болезни Ленина Запад прочил его в  преемники
на посту лидера партии и государства. И вдруг - освобождение от всех постов,
исключение из партии, высылка в Алма-Ату, изгнание  из  страны  и,  наконец,
насильственная смерть в далекой Мексике.
 
   ПОД НЕУСЫПНЫМ ОКОМ
 
   По иронии судьбы изгнанник покидал родину на пароходе "Ильич".
   Находясь в Алма-Ате, за четыре тысячи километров от Москвы, в 250 верстах
от ближайшей станции железной дороги и примерно на таком  же  расстоянии  от
китайских пустынь, он тем не менее не прекращал политической деятельности. В
середине декабря 1928 года  к  Троцкому  прибыл  специальный  уполномоченный
коллегии ГПУ из  Москвы  с  письменным  требованием  прекратить  руководство
работой оппозиции, иначе будет поднят вопрос о  перемене  места  жительства.
Троцкий  ответил  письмом  в  ЦК  и  исполком  Коминтерна,  что   требование
отказаться от политической деятельности означает  отказаться  от  борьбы  за
интересы международного пролетариата, которую он ведет без перерыва тридцать
два года, то есть в течение всей своей сознательной жизни, поэтому не желает
подчиниться ультиматуму ГПУ.
   Через месяц Политбюро ЦК ВКП(б) большинством голосов  приняло  решение  о
высылке Троцкого за пределы СССР. Против голосовали Бухарин, Рыков, Томский.
Пока правительство  прорабатывало  через  посольства  вопрос  о  том,  какое
государство согласно принять  изгнанника,  к  Троцкому  явился  все  тот  же
уполномоченный ГПУ и предъявил ему выписку из  протокола  Особого  совещания
при Коллегии ГПУ от 18 января 1929 года, где говорилось, что  он  высылается
из  пределов  СССР  за  контрреволюционную  деятельность,   выразившуюся   в
организации  нелегальной  антисоветской  партии.  Получив   этот   документ,
взбешенный Троцкий выдал уполномоченному ГПУ следующую расписку: "Преступное
по существу и беззаконное по форме постановление ОС при Коллегии ГПУ  от  18
января 1929 года мне было объявлено 20 января 1929 года. Л. Троцкий".
   Бывший член Политбюро и председатель Реввоенсовета  республики  кричал  в
исступлении, что его за границу вообще не могут выслать вопреки его желанию,
что это внесудебное решение и оно противоречит закону. На  Льва  Давидовича,
наверное, нашло затмение: ведь он сам голосовал  в  1922  году  за  принятие
ВЦИКом решения о наделении  ГПУ  правом  высылки  за  границу  причастных  к
антисоветской деятельности лиц.
   И вот уже Лев Давидович на глухом лесном полустанке в Курской  области  в
особом поезде под охраной беснуется двенадцать суток,  отказываясь  ехать  в
Турцию, которая одна-единственная согласилась принять изгнанника. Он требует
отправить его в Германию. Представители  ГПУ  в  замешательстве.  Они  ведут
бесконечные переговоры с Москвой. В условиях глубокой  тайны  из  Москвы  на
заброшенную железнодорожную ветку в лесу доставляют сына Троцкого  Сергея  и
его жену - проститься. Начинается  многодневная  пурга.  Паровоз  с  вагоном
каждое утро отправляется за продуктами на ближайшую крупную станцию. Наконец
Троцкому сообщают: Германия отказывается принять высылаемого, поэтому в силе
остается решение о Константинополе. Троцкий категорически возражает, но  это
уже не имеет никакого значения - поезд поворачивает на юг.
   Десятого февраля особый поезд, в котором несколько вагонов было заполнено
агентами ГПУ, прибыл в Одессу. Йредполагалась посадка на пароход  "Калинин",
но он замерз во льдах, и Троцкого поместили на "Ильича".
   Через несколько дней путешествия  по  Черному  морю  Троцкий  оказался  в
Турции. С ним были  жена  и  старший  сын  Лев.  Сопровождали  семью  четыре
охранника. Турция стала местом пребывания в течение  четырех  лет.  Здесь  в
1932 году он встретил сообщение о лишении его советского гражданства.
   "Летучий голландец" мировой революции поменял много стран. Турция, Дания,
Норвегия... Какое-то время жил в Париже, потом перебрался в Мексику. И всюду
ни на один день не прекращал работу. Он написал  огромное  количество  книг,
статей,  памфлетов.  Конечно  же,  главный  персонаж  его   произведений   -
победивший соперник.
   Характеристики - уничтожающие. Тактик, но  не  стратег.  Проницателен  на
небольших расстояниях, а исторически близорук. Короче, посредственность.
   Кремлевский победитель тщательно прочитывал все, что выходило  в  мировой
печати за подписью униженного, но не  ставшего  на  колени  злейшего  врага.
Специально  подобранные  люди  готовили  для   Сталина   переводы   новейших
публикаций Троцкого в одном экземпляре.  Дорого  обходилась  изгнаннику  его
полемика - за книги и статьи, направленные против Сталина, он  расплачивался
жизнями своих родных и близких, оставшихся в России.
   Первая жена Троцкого, жившая в Ленинграде с внуками,  Александра  Львовна
Соколовская, с которой он девятнадцатилетним юношей обвенчался  в  Бутырской
тюрьме, была сослана в Сибирь. Она кончила свои дни  в  лагере.  От  первого
брака у  Троцкого  было  две  дочери  -  Зинаида  и  Нина.  Нина  умерла  от
туберкулеза еще во время алмаатинской ссылки отца. Зинаида была  выслана  из
СССР и покончила жизнь самоубийством в  Германии  в  1933  году.  Погибли  в
лагерях и их мужья, участники гражданской войны, Волков и Невельсон.  Первый
из них был преподавателем, второй - инженером, в прошлом комиссаром  Красной
Армии. В лагерь была заточена сестра Троцкого Ольга, бывшая замужем за Л. Б.
Каменевым, и даже сестра его первой жены Александры - Мария Соколовская.
   От второго брака с Н. И. Седовой у Троцкого было два сына - Лев и Сергей.
Седова  была  дочерью  купца,  замужней  женщиной,  она  изучала  в   Женеве
естественные науки и познакомилась там с искровцами, среди которых тогда,  в
начале 1900-х годов, находился Л. Троцкий. Младший  сын,  Сергей,  профессор
технологического института, ушел из дома, когда Троцкие жили еще  в  Кремле,
заявив, что ему претит политика, увлекался гимнастикой, цирком,  хотел  даже
стать цирковым артистом,  потом  занялся  техническими  дисциплинами,  много
работал, выпустил книгу о двигателях. Отказавшись ехать с отцом в  изгнание,
он был обречен. В  январе  1932  года  в  "Правде"  появилась  заметка  "Сын
Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих". Сосланный к тому времени  в
Красноярский край, он был объявлен врагом народа и погиб в лагерях. Такая же
участь постигла и его жену, с которой он развелся за полтора года до ареста.
   Месть  генсека  не  имела  границ!  Она  распространялась  не  только  на
территорию страны, где в лагеря и тюрьмы были водворены десятки тысяч  людей
только за то, что они  были  знакомы  с  теми,  кого  объявили  сторонниками
Троцкого. Месть находила  свои  жертвы  и  в  чужих  краях.  При  загадочных
обстоятельствах в Париже скончался второй сын Троцкого Лев. По  утверждениям
зарубежной печати, Лев Седов (он взял фамилию матери) стал в изгнании  одним
из ценных помощников Троцкого и тем самым навлек на себя гнев Сталина.
   Лев Седов принял неосторожное решение  лечь  на  операцию  аппендицита  в
клинику на парижской улице Мирабо, которую содержали русские  белоэмигранты.
Там он и погиб 15  февраля  1933  года.  Льва  Седова  оперировал  известный
хирург, и операция прошла успешно. Тем не менее  медики  на  следующий  день
застали его в  коридоре  клиники  полураздетым,  с  высокой  температурой  и
обширным кровоподтеком в области разреза. Немедленно была  проведена  вторая
операция. Но она не помогла, пациент скончался.
   Троцкий сразу же делает заявление по поводу смерти сына  -  ее  подлинные
причины ему ясны, хотя он и предупреждает: у  него  пока  нет  прямых  улик,
которые позволили бы утверждать, что смерть Л. Седова есть дело рук ГПУ.  Он
приводит косвенные доказательства, их шесть, и они заставляют задуматься.
   "Бедная, бедная моя Наташа!" - в отчаянии восклицает убитый горем отец  в
дневниковых  записях.  В  кровавом  водовороте  погибли  все  его  дети.  Из
многочисленных родных и близких у него остались только жена да  восьмилетний
внук Сева, сын Зины, родившейся от первого брака.
   Жена переживет Троцкого на двадцать два года и умрет во  Франции  в  1962
году. Ее похоронят в Мексике рядом с прахом мужа.
 
   ПОБОИЩЕ НА ВИЛЛЕ
 
   Предчувствовал ли Лев Давидович, что смерть сына - это  последний  звонок
ему самому, что следующий на очереди - он сам? Безусловно.
   Охота за ним велась давно. Но что-то не срабатывало: то  ли  загоны  были
незнакомы и требовалось время на изучение местности, то ли главный  загонщик
не торопил ретивых отстрельщиков, задумав насладиться дьявольской агонией  -
уничтожить родных злейшего врага по одному, неотвратимо и страшно подбираясь
к  вожаку,  давая  понять,  что  расплата  неизбежна.  Еще  в  Осло   группа
неизвестных напала на дом, пыталась похитить архивы, а может, и его  самого.
В Париже вскрыли сейф и уничтожили семьдесят килограммов бумаг.
   Приехав в Мексику, он поселился сначала в доме художника Диего Риверы,  а
затем перебрался на виллу в Койоакане, пригороде Мехико.
   Вилла, расположенная на улице  Вена,  была  обнесена  высоченной  стеной.
Последнее убежище Троцкого охранялось днем и ночью. Войти в него можно  было
только через единственную дверь в массивных  воротах,  предварительно  нажав
кнопку электрического звонка. Всех входящих и выходящих проверяла наружная и
внутренняя  охрана.  Незаметно  проникнуть   на   виллу   было   практически
невозможно.
   И тем не менее 20 мая 1940 года на рассвете примерно двадцать  человек  в
военной и полицейской форме под командованием пехотного  майора  проникли  в
жилой дом, уверенно, как будто они знали  здесь  расположение  всех  комнат,
проследовали к спальне, увидели на широкой кровати под одеялами  разбуженных
выстрелами двух человек, и открыли по ним огонь. Стреляли из автоматического
оружия. Потом подсчитали, что было выпущено около трехсот пуль.
   На этот раз Троцкому повезло. Он и его  жена  спаслись  чудом.  Огонь  из
автоматов велся перекрестный, сразу  из  трех  точек  -  со  стороны  дверей
комнаты внука Севы, кабинета и открытого окна спальни. Супруги ни за что  не
уцелели бы, останься они в постели. Оба вовремя забились в угол и  упали  на
пол без движения. Пострадал только внук - пулей задело кожу ноги.
   Расстреляв патроны, нападавшие скрылись. Сбежались охранники,  помощники.
Осмотрели двери. Ни одна не была взломана. Как  злоумышленники  оказались  в
доме? У дверей спальни  обнаружили  оставленную  замаскированную  бомбу.  Ее
немедленно обезвредили. Зачем бомба? Прибывшие полицейские  полагали  -  для
того, чтобы замести следы. Иначе думал потерпевший. Хозяин Кремля знал,  что
Троцкий  работает  над  его  биографией  и   располагает   компрометирующими
документами. Уничтожению подлежали и они, и автор.
   Когда  стали  выяснять,  как  все  же   неизвестные   проникли   в   дом,
обнаружилось,  что  исчез  один  из   телохранителей   Троцкого,   25-летний
американец Роберт Шелдон Харт. Его труп нашли примерно через месяц.  Он  был
захоронен в саду дома одного из нападавших.  Мексиканская  полиция  считала,
что молодой американец был пособником террористов - открыл  ворота  виллы  и
исчез вместе  с  нападавшими,  которые  затем  от  него  избавились  как  от
неудобного свидетеля. Некоторые телохранители поддержали эту версию. Но  сам
Троцкий в нее не поверил. Более того, он был прямо противоположного мнения и
приказал прикрепить у входа на  виллу  мемориальную  доску  с  надписью:  "В
память Роберта Шелдона Харта, 1915 - 1940, убитого Сталиным".
   Между тем полиция упорно искала следы террористов. Дело  о  покушении  на
Троцкого держал на контроле президент Мексики Карденас, который в свое время
гостеприимно встретил семью кремлевского изгнанника, выдворенную из Осло  по
требованию советского правительства за  использование  Норвегии  в  качестве
плацдарма для враждебной деятельности.
   Карденас прислал за  Троцким  свой  личный  президентский  поезд,  оказал
всевозможные почести  при  встрече  в  мексиканском  порту,  объявил  гостем
правительства.  Через  короткое  время  начальник  тайной   полиции   назвал
Карденасу  имя  руководителя  террористов  -  Давида  Альфаро  Сикейроса   -
известного мексиканского  художника.  Того  самого  -  всемирно  знаменитого
творца, убежденного сторонника Сталина.
 
   ОБВИНЕНИЕ В "САМОПОКУШЕНИИ"
 
   В  мексиканской  прессе  сразу  же  после   этого   нападения   появились
публикации,  ставившие  под  сомнение  сам  факт  вооруженного  вторжения  в
дом-крепость Троцкого. Мол, странно, что  из  трех  сотен  пуль,  выпущенных
боевиками,  цели  не  достигла  ни  одна.  Высказывались   предположения   о
"самопокушении", о том, что в ночь, когда  случилось  нападение,  Троцкий  с
женой в спальне не находились. Обнаруживали противоречия в его рассказах. По
одной версии, он будто бы забрался в угол спальни. По другой - опустился  на
пол.
   Опровергая эти публикации, Троцкий рассказывал о случившемся так. Он спал
крепко, так как после напряженной работы принял снотворное.  Проснувшись  от
грохота выстрелов с тяжелой  головой,  он  подумал,  что  за  оградой  виллы
проходят народные гулянья с запуском ракет. Но  взрывы  раздавались  слишком
близко - тут же, в комнате, возле него и над ним.  Все  ощутимее  становился
запах пороха. Стало ясно  -  это  нападение.  Но  где  же  охрана?  Связана,
захвачена или уже перебита?
   Первой с постели вскочила жена. Она столкнула его на пол, в  пространство
между кроватью и стеной. Это спасло ему жизнь. Сама она еще несколько секунд
простояла над мужем  у  стены,  словно  защищая  его  своим  телом.  Троцкий
прошептал: "Опускайся на пол".
   Стреляли со всех сторон, но откуда  именно,  определить  было  трудно.  В
отдельные моменты ясно различались вспышки разрывов, что говорило о близости
стрелявших, но их не было видно. Сыпались осколки оконных стекол.  Несколько
позже Троцкий почувствовал, что его  правая  нога  легко  контужена  в  двух
местах.
   - Дедушка! - внезапно раздался детский голос  из  соседней  комнаты.  Там
спал Сева, внук Троцкого.
   После первых выстрелов, пересекших по  диагонали  его  постель,  мальчик,
никогда не обучавшийся  мерам  безопасности,  совершенно  интуитивно  принял
единственно правильное решение - бросился под кровать. Кто-то из нападавших,
реагируя на мелькнувшую тень, выстрелил  в  кровать.  Пуля  пробила  матрац,
ранила  Севу  в  палец  ноги  и  прошла  сквозь  пол.  Бросив  тут  же   два
зажигательных снаряда, нападавшие покинули  детскую.  С  криком:  "Дедушка!"
внук выскочил  вслед  за  ними  во  двор,  оставляя  кровавый  след,  и  под
выстрелами перебежал в помещение одного из охранников.
   Жена Троцкого бросилась на крик внука в его комнату. Но детская была  уже
пуста. В комнате горели пол, двери и небольшой шкаф.
   - Они захватили Севу! - отчаянно вскрикнул Троцкий.
   Это была жуткая минута. Выстрелы  еще  продолжались,  но  уже  дальше  от
спальни, где-то во дворе или непосредственно  за  оградой.  Видимо,  боевики
прикрывали отступление. Жена Троцкого бросилась тушить разгоревшийся  пожар,
набросив на огонь ковер. В течение недели она потом лечилась от ожогов.
   Появились два охранника, которые в  минуту  нападения  были  отрезаны  от
Троцкого  пулеметным  огнем.  Они  сказали,  что  нападавшие,  видимо,   уже
скрылись, так как во дворе никого не  видно.  Исчез  также  охранник  Роберт
Шелдон, несший  дежурство  в  ту  драматическую  ночь.  Были  угнаны  и  оба
автомобиля. Почему молчала внешняя охрана? Ее связали нападавшие.
   В первый день  нападения  Троцкий  с  женой  были  уверены,  что  боевики
стреляли только через окна и двери и что в спальню никто не  входил.  Однако
изучение траекторий выстрелов свидетельствовало, что  те  восемь  выстрелов,
которые оставили следы в стене у изголовья кроватей, продырявили  в  четырех
местах оба матраца и  оставили  следы  в  полу  под  кроватями,  могли  быть
выпущены только  внутри  самой  спальни.  Об  этом  же  свидетельствовали  и
найденные на полу гильзы, а также два следа с обожженной каймой в одеяле.
   Когда террорист вошел в спальню? В первый момент операции, когда  Троцкие
еще не успели проснуться? Или,  наоборот,  в  последний  момент,  когда  они
лежали на полу? Лев Давидович склонялся ко второму допущению.  Всадив  через
двери и окна несколько десятков пуль в направлении кровати  и  не  слыша  ни
криков, ни стонов, нападавшие имели все основания думать, что они с  успехом
выполнили свою работу. Один из них мог в последний момент вскочить в комнату
для  проверки.  Возможно,  что  одеяла  и  подушки   сохранили   еще   форму
человеческих тел. В четыре часа утра в комнате  царил  полумрак.  Троцкий  с
женой оставались на полу неподвижными и безмолвными. Перед тем как  покинуть
спальню, террорист, пришедший для проверки, мог  дать  в  контрольных  целях
несколько выстрелов по кроватям, считая, что дело закончено уже и без того.
   Словом, Троцкий  настаивал,  что  все  комнаты  дома,  кроме  библиотеки,
столовой и кабинета, были заняты  ночью  боевиками.  Как  же  тогда  уцелели
объекты теракта? По мнению Льва Давидовича,  благодаря  счастливому  случаю.
Да, кровати были взяты под  перекрестный  огонь.  Возможно,  что  нападавшие
боялись в темноте перестрелять друг друга и инстинктивно стреляли либо выше,
либо ниже, чем было нужно. Но это только психологическая догадка. Счастливый
случай стал возможным также благодаря тому, что Троцкий с женой не  потеряли
голову, не метались по комнате, не кричали, не  звали  на  помощь,  а  молча
лежали на полу, притворяясь мертвыми.
 
   ТЕРРОРИСТ ДАВИД СИКЕИРОС
 
   Человек в форме пехотного майора мексиканской армии с дымившейся  сигарой
в зубах, с приклеенными бородой и усами, возглавивший нападение боевиков  на
дом-крепость  Троцкого,  был  всемирно  известным  мексиканским   художником
Давидом Альфаро Сикейросом.
   Он являлся другом второго выдающегося  мексиканского  живописца  XX  века
Диего Риверы, тоже мексиканца, в доме которого, как помнит  читатель,  нашел
приют депортированный из Норвегии "летучий голландец" мировой революции  Лев
Давидович Троцкий. Мало кто знает, по какой  причине  Троцкий  был  вынужден
покинуть дом приютившего его почти на два года художника. Официальная версия
разрыва - мол, Ривера на президентских выборах поддержал не того кандидата.
   Но это для непосвященных. На самом деле Троцкий покинул дом Риверы  из-за
романа с  его  женой,  художницей  Фридой  Кало,  дочерью  фотографа.  Диего
возмутился  черной  неблагодарностью  постояльца,  приехавшего   в   Мексику
благодаря заботам и деньгам знаменитого художника.
   Историки предполагают, что, если бы  Ривера  узнал  о  флирте  58-летнего
Троцкого с 29-летней Фридой  в  самом  начале,  тогда  бы  в  1940  году  не
понадобился Меркадер с еголедорубом, - вспыхивавший, словно порох,  художник
самолично расправился бы с соблазнителем своей жены. Но, как всегда  бывает,
обманутый муж узнает обо всем последним.
   В шестилетнем возрасте Фрида заболела полиомиелитом и охромела. Когда  ей
исполнилось восемнадцать, попала в железнодорожную катастрофу  и  почти  год
пролежала  в  клинике,  обреченная,   по   прогнозам   врачей,   на   полную
неподвижность из-за повреждения позвоночника.  Но  -  стала  ходить  и  даже
привлекла внимание лучшего живописца  континента.  На  нее  и  положил  глаз
Троцкий, который, кстати, был неравнодушен к  прекрасному  полу.  Среди  его
любовниц немало имен знаменитых  -  например,  английская  ваятельница  Клер
Шеридан, приезжавшая в  Москву  вылепить  бюст  героя  Октября,  поэтесса  и
комиссар Лариса Рейснер.
   Сикейрос впервые познакомился с Риверой в Париже, куда  приехал  работать
атташе посольства по культуре. Диего в кругу друзей слыл большим выдумщиком.
   Когда они впервые оказались в одной компании, Диего  Ривера  с  серьезным
видом говорил французам,  что  на  побережье  Мексиканского  залива  водятся
тарантулы огромных размеров. Разведя руки, он показал эти размеры.
   - 0-ла-ла! - изумленно восклицали пораженные французы.
   - Да, это совершенная  правда,  могу  подтвердить,  -  поддержал  земляка
Сикейрос. - Скажу больше, мы даже используем этих  тарантулов  как  тягловую
силу. Вместо ослов...
   Сикейрос идеально годился для  устранения  намеченной  в  Кремле  жертвы.
Ветеран интернациональных бригад времен  гражданской  войны  в  Испании,  он
часто бывал в доме Троцкого, знал расположение  комнат,  был  коммунистом  и
фанатичным  сторонником  Сталина.  Сикейрос  отличался  твердостью   идейных
убеждений, всегда выходил  1  мая  на  демонстрации,  даже  когда  это  было
небезопасно. Что касается Диего Риверы, то он часто менял свои  политические
взгляды, был то коммунистом, то троцкистом. Диего не был связан  с  какой-то
одной идеологией. Сикейрос умело использовал момент, когда  его  приятель  в
очередной раз примкнул к коммунистам.
   Сумма гонорара, выделенного Кремлем Сикейросу, неизвестна. Наверное,  она
была  совсем  незначительной,  потому  что   после   провала   операции   ее
исполнителю, который после задержания и выхода на свободу под  залог  срочно
бежал из Мексики с помощью чилийского поэтакоммуниста Пабло Неруды, пришлось
в буквальном смысле слова бедствовать. Сначала он с семьей  бежал  на  Кубу.
Затем были Колумбия, Эквадор, Чили. Средств к существованию  практически  не
было -  ведь  незадачливый  террорист  скрывался  от  мексиканских  властей,
требовавших его выдачи.
   Его арестовали лишь в 1960 году - спустя  двадцать  лет  после  неудачной
попытки застрелить Троцкого. Сикейрос с женой ехал в машине. Его  автомобиль
блокировали неизвестные джипы, пассажиры которых внезапно начали стрелять по
шинам. Сикейросу удалось выпрыгнуть из машины и спрятаться в доме у  старого
приятеля. Однако полицейские нашли его там и поместили  в  особо  охраняемую
тюрьму.
   Из заключения Сикейроса освободили лишь в  1964  году,  когда  в  Мексике
сменился президент.
   Во время второй  мировой  войны  один  из  двоюродных  братьев  его  жены
Анхелики, Альберто  Ареналь,  работал  в  мексиканском  военном  атташате  в
Москве. Там он познакомился с советской девушкой Галей Соколовой.  Вскоре  у
них родилась дочь Наташа.
   После окончания войны атташе вернулся на родину. Правда, без Гали, хотя и
обещал,  что  возьмет  ее  с  собой.  Причина  была  банальной  -  влюбчивый
мексиканец давно уже  имел  законную  жену  и  детей.  И  он  забыл  русскую
подружку.
   Дочь Сикейроса Адриана в шестидесятые годы работала в посольстве  Мексики
в Москве и нашла Галину Соколову. Ее дочь Наташа к тому  времени  уже  вышла
замуж. А Галина по-прежнему  мечтала  о  Мексике.  Адриана  организовала  ей
поездку в свою страну, и она вновь встретилась с  Альберто  Ареналем,  своим
пылким возлюбленным. Повидать отца приехала и их дочь Наташа.
   Итак, Сикейрос был исполнителем неудавшегося покушения на жизнь Троцкого,
хотя знаменитый художник потом делал заявления о том, что целью нападения на
виллу Троцкого было не убийство, а эффективный протест против его пребывания
в Мексике. А кто организатор?
   Кадровый сотрудник НКВД Наум Эйтингон. Когда первая акция по  уничтожению
злейшего врага Сталина провалилась, Эйтингон вернулся в Москву.
   Его начальника  Павла  Анатольевича  Судоплатова  вызвал  к  себе  Берия.
Проанализировав причины  неудачи,  они  поехали  к  Сталину,  который  после
долгого  разговора  согласился  разрешить  Эйтингону   использовать   другой
вариант.
   Судоплатов позднее рассказывал:
   - Было принято беспрецедентное  решение  -  моему  заместителю  Эйтингону
разрешили действовать абсолютно самостоятельно с правом  выбора  и  вербовки
агентуры без согласования и без санкции Центра. Ему  под  личную  отчетность
выделялась астрономическая по тем временам сумма - триста тысяч долларов.
 
   ПОД ПСЕВДОНИМОМ "ГЕНЕРАЛ КОТОВ"
 
   Это был плотный, рано облысевший человек с остро сверлящими  глазами.  Он
участвовал в гражданской войне в Испании под  псевдонимом  "генерал  Котов",
будучи консультантом интербригад по вопросам партизанских операций.  Там  же
сошелся с коммунисткой из Барселоны Эустасией Марией Каридад  Меркадер  дель
Рио и завербовал  в  качестве  агентов  НКВД  ее  самое  и  ее  сына  Рамона
Меркадера, который через пять лет ударом ледоруба лишит жизни  Троцкого.  Но
тогда, в первые месяцы флирта с обаятельной креолкой, о роковых последствиях
этого знакомства не подозревал никто.
   Наум Исаакович Эйтингон прославился  в  чекистских  кругах  в  1929  году
блестящей операцией по ликвидации Якова Блюмкина  -  того  самого  Блюмкина,
который убил в 1918 году германского посла Мирбаха в Москве. Блюмкин  служил
тогда в ЧК, состоял в партии левых эсеров  и  своим  террористическим  актом
хотел сорвать Брест-Литовский  мир.  Дзержинский  объявил  вышедшего  из-под
контроля  сотрудника  вне  закона,   но   вскоре   реабилитировал   его,   и
приговоренный к расстрелу чекист поднялся до  ранга  нелегального  резидента
ОГПУ в Турции.
   Блюмкин продолжал пребывать в этой  должности,  когда  в  Стамбул  прибыл
депортированный из Советского Союза Троцкий. В число сопровождавших его  лиц
ОГПУ внедрило своего агента, который летом 1929 года сообщил в  Москву,  что
сосланного Троцкого  навестил  сочувствующий  ему  сотрудник  ОГПУ,  который
согласился передать послание  Троцкого  Радеку,  а  также  обсуждал  способы
установления нелегальной связи  с  троцкистским  подпольем  в  Москве.  Этим
сотрудником был резидент Яков Блюмкин.
   В стамбульской резидентуре ОГПУ числилась  привлекательная  женщина-агент
Лиза Горская. Одно время она  работала  в  секретариате  у  Дзержинского.  С
Лубянки ей пришло указание  отбросить  буржуазные  предрассудки,  завести  с
Блюмкиным  роман  и  выяснить  степень   его   сотрудничества   с   Троцким.
Очаровательная агентесса настолько преуспела в выполнении этого задания, что
стала  тенью  Блюмкина.  Правда,  похоже,  что  незарегистрированной.   Этой
историей на месте руководил легальный резидент ОГПУ Наум Эйтингон.
   Ему и передавала любознательная Горская все  выведанные  секреты,  в  том
числе и то, что Блюмкин отдал Троцкому значительную часть  партийной  кассы.
Эйтингон провернул дело таким образом, что Блюмкин только  в  момент  ареста
догадался о ее роли:
   - Лиза, ты предала меня!
   Вскоре Лиза Горская стала женой Эйтингона.
   Вот такой это был  человек,  известный  также  как  генерал-майор  Леонид
Александрович Наумов и Леонид Александрович Эйтингон.
   Родился Эйтингон в 1899 году в белорусском городе Могилеве. В ВЧК  пришел
в 1921 году по личной рекомендации Дзержинского, которому он когда-то  помог
во время бегства из ссылки. Председателя  ВЧК  не  смутило,  что  юноша  был
членом партии эсеров.
   География разведывательной работы  Эйтингона  довольно  обширная:  Китай,
Турция, Испания, Мексика. Самая крупная  его  операция  -  это,  безусловно,
ликвидация Троцкого.
   В конце  октября  1951  года  Эйтингон  был  арестован  и  содержался  во
Владимирской тюрьме до марта 1953 года. После смерти Сталина его  освободили
и реабилитировали. Вернули все ордена, и после короткого отдыха в  санатории
он вновь вернулся на Лубянку. Однако в июле 1953 года вновь  арестовали  как
пособника Берии и поместили в ту же Владимирскую тюрьму сроком на 12 лет.
   С большим трудом  удалось  добиться,  чтобы  в  эти  12  лет  зачли  срок
пребывания в тюрьме с 1951 по 1953 год. Отсидел ровно десять лет - от звонка
до звонка. Выпустили его на свободу в 1963 году.
   После выхода из тюрьмы узнал, что  на  квартиру  к  нему  приходил  Рамон
Меркадер.
   - А где комера до Леонидос?
   На груди исполнителя теракта Меркадера Золотая  звезда  Героя  Советского
Союза, а комерадо Леонидос, организовавший теракт, почему-то в тюрьме!
   Все силы и энергия недавнего узника были направлены на то, чтобы добиться
реабилитации. Увы, он скончался в 1981 году, так и не  дождавшись  торжества
справедливости. Оправдали его лишь в 1990 году, о чем он так и не узнал.
   В нападении на виллу Троцкого участвовал еще  один  наш  соотечественник,
будущий член-корреспондент Академии наук СССР Иосиф Ромуальдович Григулевич.
   Его жизнь напоминала авантюрный роман. Крупнейший советский международный
террорист родился в 1913 году в Вильнюсе в семье фармацевта-караима. В  1932
году попал в тюрьму  за  революционную  деятельность,  после  эмигрировал  в
Аргентину, в 1936 году приехал в Испанию, где связал свою судьбу с советской
разведкой, был послом Коста-Рики в Италии.
   Вернувшись  в  Москву,  начал  заниматься  научной  деятельностью.  Издал
несколько монографий, под псевдонимом Иосиф Лаврецкий напечатал ряд  книг  в
серии "ЖЗЛ", в том числе о Че Геваре. Умер в 1988 году.
   Только сейчас стало известно, что за участие в операции, проведенной  под
руководством Эйтингона, Григулевич был награжден орденом Красной Звезды.
 
   МИСТИЧЕСКАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ
 
   В 1931 году, находясь на острове Принкипо в Мраморном  море,  кремлевский
изгнанник написал письмо в Политбюро, предлагая совместно, помочь  Испанской
компартии. Он еще надеялся, что его могут "позвать" в Москву.
   Сталин ответил очень  жестко.  Не  карандашом,  как  обычно,  а  красными
чернилами на письме Троцкого вождь написал: "Этого пахана и  меньшевистского
шарлатана следовало бы огреть по голове через ИККИ. Пусть знает свое место".
   Разумеется, это не более чем случайное совпадение  -  в  тридцать  первом
году  Сталин  еще  не  давал  прямого  указания  на  физическое  уничтожение
противника. Хотя, несомненно, есть что-то мистическое  в  этой  резолюции  -
ведь Меркадер в прямом смысле этого слова огрел  Троцкого  по  голове  тупой
стороной альпинистского ледоруба.
   Агенты ОГПУ-НКВД следили за Троцким постоянно. Со времени высылки из СССР
в 1929 году он провел за границей одиннадцать  с  половиной  лет.  С  начала
1929-го до лета 1933-го года он находился в Турции, с лета 1933-го  по  лето
1935-го - во Франции, с лета 1935-го до конца 1936-го - в Норвегии. С января
1937-го года вплоть до покушения в августе 1940-го жил в Мексике.
   Сегодня благодаря рассекреченным архивам Лубянки известны  имена  агентов
ОГПУ-НКВД, внедренных в ближайшее окружение Троцкого. Самыми первыми из  них
были братья Соболевичюсы, сыновья богатого литовского торговца. Позднее  они
фигурировали под именами Джека Собля и доктора Ричарда  Соблена.  В  течение
трех лет они были доверенными лицами Троцкого, имели доступ к шифрам, тайным
чернилам и подставным адресам, которыми Троцкий пользовался для переписки со
своими сторонниками в Советском Союзе. Лев Давидович доверил им значительную
часть своей переписки, которая полностью оказалась в руках ОГПУ.
   В Мексике он тоже был под плотным наблюдением  агентов  НКВД,  каждый  из
которых не догадывался об остальных.  Даже  любимый  телохранитель  Троцкого
Роберт Шелдон Харт, на могиле которого  Троцкий  велел  выбить  трогательную
надпись, был завербован НКВД.
   Досье Троцкого на Лубянке постоянно пополнялось новыми  документами.  Это
были фотоснимки, сделанные изнутри виллы.  На  них  изображались  охранники,
заборы, Троцкий с женой, Троцкий с друзьями за чаем, Троцкий с собакой.
   Агенты советских спецслужб действовали и в окружении сына Троцкого - Льва
Седова,  издававшего  "Бюллетень  оппозиции"  и  координировавшего  действия
сторонников своего отца. Лев  Седов  безгранично  доверял  своему  помощнику
Марку Зборовскому, в доме которого хранил  наиболее  секретные  документы  и
архивы Троцкого. Зборовский имел даже  ключ  от  почтового  ящика  Седова  и
забирал всю корреспонденцию, поступавшую на имя патрона. В  самом  кошмарном
сне Седову не могло присниться, что человек, которому он доверял, как самому
себе, являлся агентом НКВД по кличке "Этьен". С его помощью в 1936 году была
выкрадена и доставлена на Лубянку часть архивов Троцкого.
   При Менжинском и Ягоде зарубежные операции НКВД и ОГПУ против Троцкого  и
его  сторонников  ограничивались  преимущественно  наблюдением,   внедрением
агентов и дестабилизацией работы кремлевского изгнанника. С этой целью  были
уничтожены - один за другим - восемь его секретарей-помощников, в том  числе
четверо за границей.
   К 1937 году относится первая  попытка  физического  устранения  Троцкого.
Тогдашний   начальник   советской   внешней   разведки   Сергей   Михайлович
Шпигельглас, находившийся  в  Испании,  получил  соответствующий  приказ  из
Москвы.
   "Летучие бригады" Шпигельгласа  действовали  в  тылу  германо-итальянских
союзников  генерала  Франко.  После  проведения  специальных  операций   они
исчезали, не оставляя после себя следов.
   Уничтожить Троцкого предполагалось с помощью одного  из  сотрудников  его
секретариата. Операция была тщательно спланирована, однако ее  осуществление
было сорвано бегством  на  Запад  резидента  советской  внешней  разведки  в
Испании   Орлова   (Фельдбина),   который   был   в   курсе    вынашиваемого
террористического акта.
   Перебежчик предупредил Троцкого анонимным  письмом  о  затеваемом  против
него покушении и назвал  имя  сотрудника  его  секретариата,  завербованного
НКВД.
   Скандал был  грандиозный.  Шпигельгласа  арестовали,  обвинив  в  "обмане
партии" и срыве важного поручения. Полгода следователи не могли добиться  от
начальника разведки признания в  измене  и  своей  виновности.  И  только  с
помощью физических мер воздействия у него были вырваны признания о сговоре с
Орловым.
   Без малого три года провел он в застенках внутренней тюрьмы  на  Лубянке.
Его расстреляли в критические дни наступления немецких  войск  на  Москву  в
октябре 1941 года. Через пятнадцать лет его  реабилитировали.  Невозвращенец
Орлов скончался от старости за границей.
   Созданное  при  Ежове  "Управление  особых   задач"   действовало   более
решительно. Разумеется, с учетом возросших требований заказчика.
   Операции дали  кодовое  название  "Утка".  Ее  разрабатывали  Эйтингон  с
Судоплатовым под руководством Берии. Операцию утвердил лично Сталин.
   Главная роль в ее осуществлении отводилась Меркадеру.  Он  зарекомендовал
себя чрезвычайно умным, физически тренированным человеком, искусным актером,
бегло говорил на нескольких языках  и  отличался  редким  самообладанием.  В
полиции его подвергли  длительному  психологическому  тестированию,  которое
показало,  что  Меркадер  обладал   необычайно   быстрой   реакцией,   почти
фотографической памятью, способностью  ориентироваться  в  темноте,  умением
быстро усваивать и запоминать сложные инструкции. В темноте он мог разобрать
и собрать винтовку "Маузер" за три минуты и сорок пять секунд.
 
   КАК ЛОПНУЛА ЛЕГЕНДА
 
   Первая попытка устранения Троцкого не удалась.  Но  его  убийство  должно
состояться. "Летучий голландец" мировой революции  был  обречен,  приговорен
Сталиным. И убийство состоялось.
   Подробности стали известны через полвека. Легенда о покушавшемся по имени
Жан Мортан Ванденрайш лопнула, как мыльный пузырь. Хотя сама схема  убийства
оставалась неизменной с самого  начала.  Время  не  добавило  к  ней  ничего
нового, кроме, конечно, деталей. А вот онито и стали сенсацией номер один.
   Двадцатого августа 1940 года убийца проник в кабинет  Троцкого,  и  когда
тот склонился над  принесенной  статьей,  оказался  за  спинкой  его  стула.
Отступив на шаг, он вынул из-под перекинутого через руку плаща альпинистский
ледоруб и нанес его концом страшный удар по голове.
   Троцкий вскочил,  издал  душераздирающий  вопль  и  бросился  на  убийцу,
пытаясь схватить его за руку, чтобы помешать нанести второй удар.  Оттолкнув
нападавшего  от  себя,  Троцкий  выскочил  из   кабинета,   но   обессиленно
прислонился к косяку дверей между столовой и террасой. В  кабинет  ворвались
охранники. Оттуда снова донеслись крики - на этот  раз  избиваемого  убийцы.
Превозмогая боль, Троцкий приказал, чтобы террориста оставили в живых: пусть
скажет, кто его подослал.
   Вызвали врача. Осмотрев пострадавшего,  он  встревожился  и  распорядился
немедленно отвезти его в клинику "скорой помощи". Собрался консилиум. Лучшие
врачи  Мексики  делали  операцию  на  черепе,  но   мозг   оказался   сильно
поврежденным, и Лев Давидович Троцкий скончался 21  августа  в  девятнадцать
часов двадцать минут.
   Детали операции по устранению Троцкого одним  из  первых  приоткрыл  Юрий
Папоров, работавший в 50-е годы атташе  по  вопросам  культуры  в  советском
посольстве в Мексике. Он встречался и дружил с непосредственными участниками
тех  событий.  Например,  художник  Диего  Ривера  по  этому  поводу  сказал
следующее (в пересказе Ю. Папорова):
   "В нашей прессе много говорили, что главным в  неудавшемся  покушении  на
Троцкого был некий Филипп, французский еврей. Теперь мы знаем, что за именем
Филипп  скрывался  доктор  Григорий  Рабинович,   представитель   советского
Красного Креста  в  Нью-Йорке.  У  него  в  подчинении  находился  испанский
эмигрант  под  фамилией  Карлос   Контрерас,   человек   русско-итальянского
происхождения. С ним я познакомился в Мехико еще в  двадцать  восьмом  году,
когда он приезжал от Коминтерна помогать  в  работе  партии.  Настоящая  его
фамилия Витторио Видали, но его у нас в Испании знали как Энеаса Сарменти. У
Контрераса, в свою очередь, находились в подчинении прибывшие специально  из
Москвы под вымышленными именами  с  заданием  привести  приговор  Сталина  в
исполнение трое бывших испанских военных, в то  время  слушатели  московской
военной академии, - Мартинес,  Альварес  и  Хименес.  Вот  этим  четверым  и
подчинялся Давид Альфаро Сикейрос со своей  группой.  Рабинович  же  получал
необходимые указания  от  двух  имевших  специальные  полномочия  москвичей.
Главным из них был известный в Испании "товарищ Пабло". Его там называли еще
"товарищ Котов" и "генерал Леонов". Настоящее его имя Леонид Эйтингон, и  он
возглавлял в Москве специальный отдел, созданный  для  ликвидации  Троцкого.
Рамон Меркадер был в том деле простой пешкой. Ему следовало проникнуть в дом
Троцкого и подтвердить имевшийся у Сикейроса план расположения  комнат.  Что
он и сделал. Это потом Меркадеру  пришлось,  когда  Сикейрос  не  справился,
стать главной фигурой".
   Кто такой Меркадер? Его настоящее имя было установлено только в 1950 году
криминологом Куароном. Оно звучит так: Хайме  Рамон  Меркадер  дель  Рио.  В
Мексику он приехал за полгода до теракта против Троцкого с паспортом на  имя
Тони Бабича, уроженца Югославии. Местным властям назвался Фрэнком Джексоном.
Сражался в Испании в  рядах  республиканской  армии,  дослужился  до  звания
майора.
   Впрочем, кто лучше расскажет об этой загадочной фигуре, если не его брат?
Да-да, заговорил родной брат Рамона Луис Меркадер. Ему за 70,  он  советский
пенсионер, преподает в Мадридском университете, живет  в  небольшом  поселке
под Мадридом. Сороклет своей жизни Луис провел в СССР, жил во Франции, и  ни
разу за это время никому ни  слова  не  говорил  о  своем  брате.  И  вот  -
заговорил. Луис подтверждает: Рамон и их  мать  работали  на  НКВД,  группой
руководил Леонид Котов.
   Двадцатого августа 1940 года, когда Рамон ушел на "дело", в ста метрах от
дома Троцкого в двух разных машинах его  ждали  мать  и  "товарищ  Пабло"  -
Леонид Эйтингон. Однако расчет на бесшумную ликвидацию не оправдался, и  это
смешало карты.  По  показаниям  телохранителей  Троцкого,  которые  избивали
террориста  в  кабинете  рукоятками  револьверов,  пытаясь   воспользоваться
ситуацией и узнать, кто его подослал, убийца выкрикнул: "Один человек! Я его
плохо знаю! Они... Я повязан по рукам и ногам! Они держат в  заложниках  мою
мать!"
   Любопытна и такая деталь. Как утверждали исследователи дела  об  убийстве
Троцкого, Эйтингон находился в самых близких отношениях  с  дочерью  бывшего
испанского помещика на Кубе Эустасией Марией Каридад Меркадер дель Рио,  еще
весьма интересной, сохранившей женские прелести креолкой, матерью Меркадера.
Генерал Эйтингон и потом, после сорокового года, чаще,  чем  того  требовала
профессиональная необходимость, посещал одну из московских квартир, где жила
мать террориста. Эта "вольность" также  вменялась  в  вину  генералу,  когда
военный трибунал в 1954 году выносил ему приговор:  двенадцать  лет  лишения
свободы. Через несколько лет его выпустили  на  свободу,  и  последние  годы
генерал Котов-Эйтингон числился скромным сотрудником в одном  из  московских
издательств.
   Все участники удачного покушения были отмечены высокими  государственными
наградами СССР. Орден Ленина получила и мать террориста Каридад. Награду  ей
вручал Калинин. Берия прислал ящик вина  "Напареули"  розлива  1907  года  с
двуглавыми царскими орлами на этикетках.  Орден  Ленина  получил  и  генерал
Эйтингон, что впоследствии, впрочем, не уберегло его от тюрьмы.
   Меркадер - главный исполнитель теракта - получил высшую меру  по  законам
Мексики - двадцать лет тюрьмы. Подробности проникновения его в  дом-крепость
Троцкого таковы: умело сыгранная роль влюбленного в близкую сотрудницу  Льва
Давидовича, симпатии к  Интернационалу,  статьи  на  эту  тему,  которые  по
просьбе секретарши иногда просматривал Троцкий. Охрана  пропускала  его  как
своего, проверенного человека.
   В тюрьме Меркадер не  испытывал  особого  дискомфорта.  Жил  в  одиночной
просторной камере со всеми удобствами и  даже  с  телевизором.  Два  раза  в
неделю его навещала жена. Несколько раз полиции  становилось  известно,  что
заключенному  готовят  побег.  Но  как  только  об  этом  узнавал  он   сам,
категорически отказывался. После смерти  Сталина  предложений  о  побеге  не
поступало, что с удовлетворением отметил узник и мысленно похвалил  себя  за
проявленную осторожность. Не исключено, что оставшийся в  живых  исполнитель
кого-то сильно беспокоил, и под предлогом  побега  его  собирались  попросту
убрать.
 
   у. "Я ПРЕВРАТИЛА В УБИЙЦУ СВОЕГО СЫНА..."
 
   Есть сведения, что через несколько лет после  того,  как  мать  Меркадера
принял в Кремле Сталин, ее начала  мучить  совесть.  В  Советский  Союз  она
бежала с Эйтингоном по разным маршрутам. Представителю компартии  Испании  в
штаб-квартире Коминтерна она вроде бы сказала:
   -  Я  им  больше  не  нужна...  Меня  знают  за  границей.  Меня   опасно
использовать. Но они также знают, что я больше не  та  женщина,  какой  была
прежде... Каридад Меркадер это не  просто  Каридад  Меркадер,  а  худшая  из
убийц... Я не только ездила по всей Европе, разыскивая чекистов,  покинувших
рай, для того, чтобы безжалостно убивать их. Я сделала даже больше  этого!..
Я превратила, и сделала это для них,  в  убийцу  моего  сына  Рамона,  сына,
которого  я  однажды  увидела  выходящим  из  дома  Троцкого,  связанного  и
окровавленного, не имеющего возможности подойти ко  мне,  и  я  должна  была
бежать в одном направлении, а Леонид Эйтингон в другом...
   Блестяще подготовленная операция "Утка" столь же блестяще, наверное, была
бы и осуществлена, если бы не досадная мелочь. Меркадер  не  рассчитал  силу
удара. Он предполагал убить свою жертву одним ударом ледоруба по  затылку  и
бесшумно исчезнуть до того, когда будет обнаружено тело.
   Однако Троцкий не умер в ту же секунду. Более того, он вскочил, так и  не
перевернув вторую страницу статьи, которую принес Меркадер и над которой Лев
Давидович склонился в момент удара, и издал ужасающий,  пронизывающий  крик.
"Я буду слышать этот крик, - сказал позже Меркадер, - до конца  моих  дней".
Прежде чем силы оставили Троцкого, он бросился на убийцу, вцепился зубами  в
его руку и этим помешал нанести еще один удар.
   Оттолкнув  Меркадера  от  себя,  Троцкий   выскочил   из   кабинета,   но
почувствовал, что ноги ему  не  подчиняются,  оперся  о  косяк  двери  между
столовой и террасой. Тут его, с лицом, залитым кровью, застала жена.
   - Джексон! - назвал имя убийцы Троцкий. И прошептал: -  Наташа,  я  люблю
тебя...
   После задержания во время первых допросов Меркадер отрицал,  что  у  него
был заранее разработанный план убийства Троцкого.  Мол,  удар  ледорубом  он
нанес из чувства ревности, подозревая свою невесту в  интимной  связи  с  ее
шефом.
   - Зачем вы взяли с собой револьвер и кинжал? - спросили у него, обнаружив
при обыске огнестрельное и холодное оружие.
   - Я приготовил их для самоубийства.
   - А ледоруб?
   - Я любитель-альпинист и привез его из Франции.
   Однако на очной ставке секретарша Троцкого отвергла версию ревности.
   - Я твердо знаю, что была инструментом в руках  Джексона.  Я  познакомила
его с Троцким. Я виновница его смерти!  Сталин  -  заинтересованное  лицо  в
гибели Троцкого. Я оказалась инструментом в его руках.
 
   "НЕВЕСТА" ТЕРРОРИСТА
 
   "Утка" была подсажена  к  незамужней  молодой  женщине,  в  течение  двух
месяцев перед терактом выполнявшей обязанности секретарши Троцкого.
   Женщина имела  малопривлекательную  внешность  и  русское  происхождение.
Сильвия Агелофф-Маслов - так ее  звали  -  разделяла  взгляды  Троцкого.  Ее
сестра Руф работала секретарем Троцкого.
   Меркадер познакомился с ней в Париже. Он  был  красавцем  и  представился
сыном дипломата, будущим журналистом. Они стали любовниками.
   Сильвии, безусловно, и в голову не приходило, что Жаку Морнару, как он ей
назвался,  она  нужна  была  совсем  для  других  целей.  Сильвия   готовила
учредительную конференцию IV Интернационала и для этого приехала в Париж  из
Нью-Йорка. Меркадер тратил на нее большие деньги и постоянно говорил о своем
желании жениться.  Правда,  Сильвию  слегка  настораживало  то,  что  пылкий
влюбленный не познакомил ее со своей матерью.
   После  окончания  конференции  Сильвия  вернулась  в  Нью-Йорк.   "Жених"
поклялся приехать к ней  в  ближайшее  время.  Слово  свое  он  сдержал,  но
предстал перед ней уже не как прежний Жак Морнар, с которым она  предавалась
любовным утехам в Париже, а с паспортом на имя канадского гражданина  Фрэнка
Джексона. Изменение фамилии он объяснил тем, что хочет избежать  призыва  на
военную службу на своей родине - в Бельгии. Сильвия поверила.
   Вскоре он уехал  из  Нью-Йорка,  оставив  Сильвии  на  жизнь  три  тысячи
долларов. По тем временам это был полугодовой заработок служащего. Из  писем
Фрэнка Джексона - а он убедил ее именно так себя называть - она узнала,  что
он в Мехико. У него там много дел, и он не может без нее. Сильвия  таяла  от
таких писем. И - приехала к нему в  январе  сорокового  года.  Если  бы  она
знала, по чьему указанию он оказался в Мехико!
   Любовники поселились вместе. Через неделю Сильвия стала помогать в работе
Троцкому, на что, вне всякого сомнения, и рассчитывал Эйтингон, который тоже
переехал в Мехико со своей любовницей -  матерью  Меркадера.  Фрэнк  Джексон
ежедневно отвозил Сильвию к дому на улице Вена, по вечерам приезжал за  ней.
Порой он долго поджидал любовницу у ворот виллы Льва Давидовича, никогда  не
предпринимая попытки войти не только в дом, но даже и во двор.
   Охранникам это нравилось. Они вскоре привыкли к приятному малому - жениху
Сильвии. Он угощал их то американскими сигаретами, то конфетами.  Постепенно
он познакомился и  с  внутренней  охраной,  которая  охотно  болтала  с  ним
по-французски.
   На этом этапе Меркадер скорее выступал в роли внедренного агента,  нежели
террориста. Вилла к тому времени  была  превращена  в  крепость,  защищенную
железными решетками, проводами с пропущенным  по  ним  электрическим  током,
автоматической системой  сигнализации,  пулеметами,  постоянным  отрядом  из
десяти полицейских и неофициальными  часовыми-троцкистами.  Главной  задачей
Меркадера была добыча необходимых для  планирования  вооруженного  нападения
данных об обороне виллы, ее обитателях и охранниках.
   Однако мы знаем, что  нападение,  совершенное  23  мая  под  руководством
Давида Сикейроса, провалилось. Через пять дней после этого Меркадер  впервые
встретился с Троцким.
   Троцкий знал о молодом человеке - женихе  Сильвии.  Когда  жена  сообщила
Льву Давидовичу, что Сильвия собирается в Нью-Йорк, Троцкий, благоволивший к
своей добровольной помощнице, предложил:
   - А почему бы ей не пригласить своего друга в наш дом?
   Он считал  неприличным,  что  всякий  раз  Сильвия  оставляла  жениха  за
воротами.
   Так Меркадер впервые встретился с "летучим голландцем" мировой революции.
   Меркадер пришел в дом с игрушечным планером для внука Троцкого Севы,  чем
завоевал сердце мальчика. Планер запускался!
   После этого Меркадер виделся с Троцким лишь два или три раза.
   Покидая Мехико, Сильвия попросила жениха, чтобы в  ее  отсутствие  он  не
посещал Троцкого:
   - Ты ведь живешь в Мексике под чужим именем. Если в полиции  узнают,  это
может принести вред Льву Давидовичу.
   Ее  сердце  предчувствовало  беду?  Наверное.  Тем  более,  что   однажды
произошел случай, который укрепил уже зародившиеся к тому времени  сомнения.
К сожалению, она не поделилась ими ни с кем.
   Как-то  Сильвия  спросила  адрес  экспортно-импортной  фирмы,  в  которой
работал Жак-Фрэнк. Он, беззаботно улыбаясь, сказал:
   - Здание Эрмита, комната 820...
   Когда же Сильвия направила туда свою сестру Руф, то оказалось, что в  том
доме нет комнаты под номером 820. И вообще ни о каком Джексоне там никто  не
слышал...
   Провожая Сильвию в Нью-Йорк, Меркадер дал ей слово не бывать  без  нее  в
доме Троцкого. Однако слова своего не сдержал.
   Увидев в тот злосчастный день  жениха  Сильвии  рядом  с  мужем,  Наталья
Ивановна подошла к нему.
   - Меня мучает жажда. Вы не дадите мне стакан  воды?  -  поздоровавшись  с
супругой Троцкого, попросил гость.
   - Может быть, чашку чая?
   - Нет, нет! Я только что поел, и еда стоит вот здесь, -  Меркадер  провел
рукой по горлу. - Лучше воды.
   Жена Троцкого, как она потом вспоминала, обратила внимание на перекинутый
через руку плащ и неснятую шляпу и даже спросила, почему он так одет - жарко
ведь.
   Гость пробормотал что-то невнятное.
   После  теракта  полиция  пришла  к  выводу  о  непричастности  Сильвии  к
преступлению.
   На очной ставке не перестававшая плакать, то  и  дело  терявшая  сознание
Сильвия требовала, чтобы ДжексонаМорнара немедленно лишили жизни.
   - Ты все время врал! - кричала она в лицо недавнему  любовнику.  -  Скажи
хоть сейчас правду! Ты агент ГПУ! Они тебя  заставили!  По  приказу  Сталина
заставили убить Троцкого! Начиная с Парижа, ты обманывал меня. Думал  только
о том, как покончить с Троцким. Тебе нужно было использовать меня. Каналья!
 
   ЭПИЛОГ
 
   Отсидев положенный срок, Меркадер вышел на свободу. По словам его  брата,
в 1961 году Рамону без лишнего шума присвоили звание Героя Советского  Союза
и дали  небольшую  квартиру  в  Москве,  на  Соколе.  Кроме  того,  положили
400-рублевую пенсию и право пользоваться летней дачей в Малаховке. И все.
   О нем словно забыли. Началась  нелегкая  жизнь  в  Москве  -  очереди  за
картошкой, переполненный холодный троллейбус. Ни Рамон, ни его  жена  Ракель
Мендоса, мексиканская индианка, ни слова  не  говорили  по-русски.  Угнетало
все: очереди, вечная нехватка то одного, то другого. Тяжелые думы  одолевали
Рамона. И он уехал на Кубу, где и умер в 1973 году в возрасте 65 лет.
   Прах Меркадера покоится на Кунцевском кладбище  в  Москве.  На  могильной
плите надпись: "Герой Советского Союза ЛОПЕС Рамон Иванович".
   И еще об одной, не известной  широкой  публике  до  1994  года,  ключевой
фигуре этой акции. По иронии судьбы он тоже  отсидел  свой  срок,  только  в
советской  тюрьме,  в  отличие  от  Меркадера.  Павел  Судоплатов  провел  в
камереодиночке 15 лет - от звонка до звонка.
   Двадцать первого августа 1953 года  генерал-лейтенант  Павел  Анатольевич
Судоплатов был  арестован  в  своем  служебном  кабинете  на  седьмом  этаже
известного  здания  на  Лубянке.  Ему  предъявили  обвинение  в   бериевском
заговоре,  имевшем  целью  уничтожение  членов  советского  правительства  и
реставрацию капитализма.
   В тюрьме Судоплатов перенес три инфаркта, ослеп  на  один  глаз,  получил
инвалидность второй группы. После отсидки он не мог сделать больше двух-трех
шагов - именно столько позволяла "жилплощадь" его камеры.
   Полностью его реабилитировали лишь в 1992 году. А в апреле  1994  года  в
Нью-Йорке  вышла  его  нашумевшая  книга   "Особые   задания:   воспоминания
нежелательного свидетеля - магистра советского шпионажа".
   Именно Судоплатов разрабатывал в Москве операцию по уничтожению Троцкого.
Вступив в 12-летнем возрасте в Красную Армию, Павел Анатольевич от  рядового
сотрудника Иностранного отдела ВЧК вырос до  одного  из  руководителей  того
управления МГБ СССР,  которое  занималось  тайными  операциями  за  рубежом,
включая и охоту за атомным оружием.
   В 1940 году он возглавил специально созданный на Лубянке отдел,  которому
Сталин поручил разработку акции по уничтожению Троцкого.
   Скончался Судоплатов в Москве летом 1996 года.
   Приложение N 9:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из записок Серго Берии
   (Серго Лаврентьевич  Берия  -  сын  Л.  П.  Берии,  работал  в  разведке,
сопровождал Сталина в Тегеран,  в  настоящее  время  главный  конструктор  и
научный  руководитель  киевского  НИИ  "Комета".  Ракетой   С.   Берии   над
Свердловском  в  1960  году  был  сбит  американский  самолет-шпион   "У-2",
пилотируемый Ф. Пауэрсом.)
   Троцкий был  выслан  за  пределы  СССР  в  ноябре  1929  года...  Никакой
необходимости в политическом убийстве, совершенном  впоследствии,  не  было.
Какого-то влияния Троцкий уже не имел, хотя и  был  последователен  в  своей
борьбе с бывшими соратниками.
   Его авторитет заметно вырос как раз из-за этого убийства. Умри  он  своей
смертью, его скорей всего давно бы забыли.
   Шпионом он не был, конечно, но на содержании иностранных разведок,  хотел
он того или нет, был. Есть документы, которые это подтверждают.  Компромиссы
такие в политике, наверное, вещь обычная. Не считаем же мы  Ленина  немецким
шпионом, хотя он и принял предложение немецких спецслужб о его переброске  в
Россию.
   Отец с Троцким был знаком  в  начале  20-х;  еще  до  смерти  Ленина  тот
приезжал в Закавказье. Бывал и позднее. По словам  отца,  это  был  жестокий
человек  и  с  непримиримыми  амбициями.  Сейчас  такими   принято   считать
фундаменталистов. Троцкий был абсолютно убежден в правоте  своих  воззрений.
Мировая революция - на меньшее он был не согласен. Такие масштабы...
   Отец характеризовал его и как очень заносчивого человека, который никогда
не спускается со своего Олимпа и не  утруждает  себя  общением  с  "чернью".
Митинги - это одно, но судьбы людей Троцкого, как  и  большевистских  вождей
вообще, интересовали мало. Троцкому нужен был целый мир. Наверное, в этом  и
была его ошибка. Будь  он  ближе  к  массам,  еще  неизвестно,  как  бы  все
повернулось в  двадцатые...  но,  мне  кажется,  окажись  на  месте  Сталина
Троцкий, мир содрогнулся бы еще больше. И наверняка  раньше...  О  том,  что
концлагеря создавались по указанию Троцкого и Ленина, впервые я  тоже  узнал
от отца. Десятки тысяч расстрелянных заложников - ни в чем не повинных людей
- тоже на совести Троцкого. Институт  комиссаров  -  тоже  изобретение  Льва
Давидовича. Это был его собственный карательный  аппарат  в  Красной  Армии.
Невероятно, но в тот период с этим боролся не кто иной, как Сталин.  Сегодня
об этом предпочитают не вспоминать...  Впоследствии  Сталин  пойдет  тем  же
путем, но тогда предложения Троцкого он встречал в штыки.
   Борьба между ними  продолжалась  годами.  Выиграл  соперничество  Сталин,
потому что опирался в  этой  борьбе  на  "чернь",  к  которой  издевательски
относился Троцкий. Сталин просто оказался  умнее  и  дальновиднее.  Позднее,
когда увидел, что Троцкий и за границей  не  может  угомониться,  спецслужбы
получили известный приказ.
   Из последней статьи Льва Троцкого, опубликованной в 1940 году в  "Либерти
лайбрэри корпорейшн": "Месть истории страшнее мести  самого  могущественного
Генерального секретаря".
   Слова оказались пророческими...
   Попыток покушения на Троцкого было много, 10-12. Отец  как  нарком  НКВД,
допускаю, каким-то образом был причастен  к  этому  делу.  Потому  что  была
задействована советская разведка. Одну из таких операций  проводила  группа,
которую возглавлял знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро  Сикейрос.
В мае сорокового года вместе со своими людьми он обстрелял и атаковал  виллу
Троцкого, но нападение было отбито.
   20 августа  1940  года  испанский  коммунист  Рамон  Меркадер  проник  на
тщательно охраняемую виллу, представился бельгийским последователем Троцкого
и тогда же в его кабинете смертельно ранил  ледорубом  опального  вождя.  На
следующий день Троцкий скончался в больнице.
   Организатором этой операции был кадровый разведчик генерал Наум Эйтингон.
С Меркадером и его матерью Каридад он познакомился еще в период  гражданской
войны в Испании.
   Судьбы участников покушений на  Троцкого  сложились  по-разному.  Генерал
Эйтингон незадолго до смерти Сталина был арестован и освобожден в 1953 году,
как и многие другие. А после убийства моего отца Эйтингона снова арестовали,
и ему пришлось 12 лет провести во Владимирской тюрьме.
   Участник одного из покушений на Троцкого - это  он  вместе  с  Сикейросом
штурмовал виллу в Койоакане - Иосиф Григулевич  закрытым  Указом  Президиума
Верховного Совета СССР был награжден орденом Красной  Звезды.  В  70-е  годы
бывшего разведчика-нелегала  избрали  членом-корреспондентом  Академии  наук
СССР. Он известен как видный ученый-латиноамериканист, автор нескольких книг
из серии "ЖЗЛ" о Че Геваре, Сальвадоре Альенде,  Боливаре.  Слышал,  что  он
воевал в Испании в одной интербригаде с  Сикейросом  и  там  был  завербован
советской разведкой. По некоторым источникам он несколько раз  проработал  в
Ватикане, откуда и возвратился в СССР.
   Я не могу согласиться с утверждениями, что все эти люди  -  а  в  Мексику
была  направлена  большая  группа  разведчиков,   владевших   испанским,   -
"преступники, организовавшие самое громкое в нынешнем столетии  политическое
убийство",  как  написала  одна  популярная   газета.   Все   они   шли   на
самопожертвование  добровольно  и  конечно  же  не  ради  денег.   Сикейрос,
например,  считал,  что  поступал  совершенно  правильно.  Исходя  из  своих
убеждений, действовали и Меркадер, и Эйтингон, и другие.
   Из воспоминаний Г. Анохина
   (В шестидесятых годах работал в Институте этнографии
   Академии наук СССР)
   В июне  1955  года,  разжалованный  "до  нуля"  из  старших  инструкторов
альпинизма за катастрофу на Казбеке, я впервые приехал в  лагерь  "Искра"  в
ущелье Баксан на Центральном Кавказе.
   Меня, как хоть и "бывшего", но  бывалого,  избрали  старостой  отделения.
Командиром же назначили тоже "бывшего", а  его  заместителем  -  еще  одного
разжалованного. По составленному таким образом триумвирату наше отделение  и
получило наименование "штрафного батальона".
   Составляя список отделения, я сразу обратил внимание на  одного  новичка:
тонкого, с гигантской залысиной, едва обрамленной рыжеватыми волосенками,  с
высоким женским голосом. Хотя он и говорил абсолютно  грамотно,  но  все  же
иногда не поспевал за скороговоркой  собеседников,  а  ряд  слов  со  смехом
переспрашивал, как бы понимая под ними что-то веселое.
   - Луис Меркадер, - назвался он, и я подумал: "Еврей из Прибалтики?"
   - Вы думаете, что я еврей? -  он  визгливо  засмеялся.  -  Да  нет!  Я  -
каталонец из Барселоны. Не испанец, а именно каталонец!
   Ему оказалось тридцать два года. А неулыбчивая  и  флегматичная  женщина,
молча или стоявшая рядом, или следовавшая за ним, была Анжелика,  его  жена.
Но не имя заставило меня настороженно отнестись к его спутнице. В первый  же
день ее соседки по  палатке  сказали  мне,  что  "молчунья"  -  дочь  Г.  М.
Маленкова.
   Луис, как выяснилось, был одним из тех детей, которых вывезли после  1937
года из Испании во Францию, а затем в 1939 году - в СССР.
   Симпатии, возникшие в горах, оказались крепкими. Два года подряд я, бывая
в Москве, останавливался у друзей по "штрафбату" -  сначала  у  радиотехника
Евгения Чемрданова, сослуживца Луиса, а в 1956 году - уже у самого  Луиса  в
роскошной  квартире  на  Большой  Садовой,  рядом  с  площадью  Маяковского.
Анжелику тогда я не увидел - она с детьми отдыхала где-то на юге, зато  Луис
познакомил меня уже с новой спутницей, Галиной - стройной, улыбчивой,  очень
подвижной - во всех отношениях очаровательной собеседницей...
   ... В годы моего аспирантства Луис бывал у меня всегда именно с  Галиной,
и на мое тридцатишестилетие в январе 1961 года они тоже пришли...
   ... Больше на моих днях рождения он не  бывал.  Говорили,  что  развод  с
Анжеликой был скандальным, Галя ушла в маникюрши, Луис переселился к ней, то
ли в Фили, то ли в Химки, а домашнего телефона там не было...
   ... В ноябре 1960 года в  Институте  этнографии  появился  новый  научный
сотрудник. У него не было научной степени, хотя ему уже было сорок семь лет,
но держал он себя очень независимо. Впрочем,  несколько  месяцев  спустя  он
вдруг вообще перестал появляться. Пополз слух, что это был бывший  советский
резидент, которого после  разоблачения  в  Мексике  американцы  обменяли  на
какого-то своего агента. Ходил слух, что его вновь послали, на  этот  раз  в
Португалию, но уже на трапе  самолета  в  Лиссабоне  ему  надели  наручники.
Впрочем, так как он ничего не успел натворить, все завершилось депортацией в
СССР, и летом 1961 года мы вновь увидели  этого  смуглого,  черноволосого  и
черноглазого толстяка с  жирноватыми  губами,  иногда  удостаивавшего  своим
посещением институт...
   ... Несколько  лет  спустя  уже  мало  кто  в  коллективе  не  знал,  что
Григулевич - это автор популярных книг о Че Геваре, Симоне Боливаре из серии
"Жизнь замечательных людей", известный читателям под псевдонимом  Лаврецкий.
Он в буржуазной Литве в 1920-х годах состоял  в  подпольном  комсомоле,  был
схвачен и приговорен к смертной казни. Его родной дядя, богач  из  Бразилии,
внес тогда выкуп, и юноша оказался в другом полушарии...
   ... В конце 70-х он потянулся ко мне с откровениями.  Второго  июня  1988
года он умер. А его самым сногсшибательным сообщением мне было  то,  что  он
"участвовал" в убийстве Троцкого!..
   ... В 1979 году я попытался найти Луиса, чтобы получить его разъяснения о
его брате, убийце  Троцкого.  Позвонил  единственному  из  нашего  отделения
альпинистов, с которым у меня сохранилась  связь,  Евгению  Чемоданову.  Тот
навел справки через коллег и ошарашил сообщением, что Луис  уехал  то  ли  в
Испанию, то ли на Кубу, так как нашелся... его брат, который умирает.
   (Журнал "Столица", 1993г., N 6)
 
 
   Глава 6
   МЕДИЦИНСКОЕ УБИЙСТВО
 
   Майор Белов хорошо знал эту женщину. Лидия Феодосьевна Тимашук заведовала
отделением функциональной диагностики в Лечсанупре Кремля.
   Вчера она прилетела на специальном самолете сюда,  на  Валдай,  вместе  с
руководством Лечсанупра. Сделала  электрокардиограмму  заболевшему  на  даче
Жданову, о чем-то спорила с профессорами.
   Сегодня ее вызвали на Валдай снова. Рано утром, проснувшись, Жданов пошел
в туалет и потерял сознание. Его состояние крайне обострилось.
   - Я же предупреждала! -  возмущенно  сказала  Тимашук  начальнику  личной
охраны Жданова майору Белову. - У Андрея  Александровича  инфаркт  миокарда.
Больному противопоказано вставать с постели. А ему  разрешили  прогуливаться
по парку, смотреть кино...
   Белов молча слушал.
   - Я знала предыдущие электрокардиограммы Андрея  Александровича  до  1947
года,  -  продолжала  расстроенная  докторша.  -  Там  были  лишь  небольшие
изменения  миокарда.  Вчерашняя  ЭКГ  взволновала.  Но  профессора  меня  не
послушали. Может в ЦК написать? Передадите?
   - У меня свой начальник, - ответил майор. - Генерал-лейтенант Власик.  По
инструкции мы должны информировать обо всем только его.
   - Хорошо, передайте Власику, - согласилась докторша. - Я сейчас напишу.
 
   ЗЛОПОЛУЧНОЕ ПИСЬМО
 
   Генерал-лейтенант  Власик  Николай  Сидорович  был  начальником  Главного
управления охраны МГБ СССР,  которое  отвечало  за  безопасность  Сталина  и
других членов Политбюро.
   Давным-давно, в девятнадцатом году, когда Сталин  прибыл  на  Царицынский
фронт, к нему приставили молодого  смышленого  красноармейца  -  скорее  для
поручений, чем для охраны. С тех пор белорус Власик, родившийся в  Брестской
области, неотлучно пребывал при вожде до конца 1952 года. Брестская  область
до 1939  года  находилась  в  составе  Польши,  то  есть  формально  главный
телохранитель  советского  диктатора  родился  за   границей,   но   и   это
компрометирующее обстоятельство, стоившее многим карьеры,  не  сказалось  на
его судьбе.
   Погубило  Власика  другое.  Он  был  арестован  вслед  за   Поскребышевым
незадолго до смерти Сталина и длительное время находился в тюрьме.  Власику,
к которому очень ревностно относился Берия и, как утверждают, приложил  руку
к тому, чтобы свалить человека, имевшего каждодневный доступ к  телу  вождя,
предъявили целый  букет  обвинений.  От  растраты  казенных  денег,  которые
списывались на нужды Сталина, до бытового  разложения  и  неразборчивости  в
знакомствах.
   В вину вменялось  и  сокрытие  письма  Тимашук.  Если  бы  он  знал,  чем
обернется для него переданное  начальником  личной  охраны  Жданова  майором
Беловым письмо перепуганной докторши!
   Но на дворе стоял август сорок  восьмого  года,  и  верный  телохранитель
вождя пользовался его абсолютным доверием и покровительством, упиваясь своей
безграничной властью.
   Что же сообщала врач Тимашук?
   Полузабытое имя кремлевской докторши, которое было у всех на устах  зимой
пятьдесят третьего года, после награждения ее  орденом  Ленина  и  множества
восхваляющих  публикаций,  вновь  замелькало  в  советской  прессе  в   годы
горбачевской  гласности.  Злополучное  письмо,  направленное   ею   Власику,
расценивалось  как  донос,  спровоцировавший  возникновение  громкого   дела
"кремлевских врачей", или "убийц в белых халатах".
   И хотя авторы этих публикаций в жизни не видели и не читали документ,  на
который ссылались, и, более того, ни разу не встречались  с  самой  Тимашук,
которая здравствовала до 1983 года, ее роль в этой истории  трактовалась  не
иначе как зловещая.
   Да что там какие-то поверхностные журналисты, пишущие свои однодневки  на
злобу дня! Сам Никита Сергеевич Хрущев, ниспровергатель сталинской  деспотии
и отец десятилетней оттепели, заявил в своем знаменитом закрытом докладе  на
XX съезде КПСС:
   -  Следует  также  напомнить  о  деле  "врачей-вредителей".   Собственно,
никакого "дела" не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть,
под  влиянием  кого-нибудь  или  по  указанию,  ведь  она   была   негласным
сотрудником органов госбезопасности,  написала  Сталину  письмо,  в  котором
заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения...
   Складывалось  впечатление,  что  письмо  Тимашук  появилось  на  свет   в
пятьдесят третьем году, после  чего  и  были  арестованы  "врачи-вредители".
Наверное, многие убеждены  в  этом  и  поныне,  хотя  рассекреченные  архивы
свидетельствуют о том, что кремлевская докторша обратилась со своим  письмом
в сорок восьмом году, а если быть точным, 29 августа. То есть за пять лет до
возникновения дела о "медицинских убийствах".
   Попробуем сконструировать сцену на Валдае в  той  интерпретации,  которая
содержалась  в  не  известном  широкому  кругу  читателей  "доносе"  доктора
Тимашук.
 
   РАСХОЖДЕНИЕ В ДИАГНОЗЕ
 
   Двадцать   восьмого    августа    1948    года    заведующую    кабинетом
электрокардиографии Кремлевской больницы Лидию Феодосьевну Тимашук пригласил
к себе  в  кабинет  начальник  Лечебно-санитарного  управления  Кремля  Петр
Иванович Егоров.
   Сорокадевятилетний профессор  медицины  имел  звание  генерал-майора,  но
военную форму надевал крайне редко -  разве  что  по  случаю  годовщины  Дня
Победы. В Лечсанупр Кремля он пришел в 1947 году и возглавлял его в  течение
пяти лет, до ареста по "делу врачей". После прекращения этого дела  в  связи
со смертью Сталина вышел из тюрьмы, но на прежнюю должность уже не вернулся.
Был   заведующим   кафедрой    и    проректором    Центрального    института
усовершенствования врачей, в последние  годы  жизни  (1964-1967)  возглавлял
сектор Института медико-биологических проблем.
   Когда Тимашук вошла в кабинет Егорова, там находились академик Виноградов
и профессор Василенко. Обоих она хорошо знала по совместной работе.
   Владимиру Никитовичу Виноградову в ту  пору  уже  исполнилось  шестьдесят
лет. Он был старожилом "Кремлевки" - с 1934 года  заведовал  терапевтическим
отделением. После снятия обвинения по "делу врачей", в отличие  от  Егорова,
вновь вернулся на улицу Грановского, на прежнее место  работы.  Скончался  в
1964 году, будучи в преклонном возрасте: ему исполнилось 82 года.
   Владимир Харитонович  Василенко,  пятидесятилетний  профессор-консультант
Лечсанупра, тоже был хорошо известен своим высокопоставленным пациентам.  Он
дожил до глубокой старости, перешагнув девяностолетний рубеж.  Умер  в  1987
году.
   - А вот и Лидия Феодосьевна, - сказал Егоров, увидев Тимашук. - Садитесь,
пожалуйста.
   Петр Иванович отличался исключительной вежливостью и галантными манерами.
   - Нам предстоит вылет на Валдай, - сказал он, взглянув на часы. - Товарищ
Сталин  обеспокоен  состоянием  здоровья  Андрея   Александровича   Жданова,
который, как вы знаете, отдыхает там на своей даче. Нам выделен  специальный
самолет. Лидия Феодосьевна, вы готовы лететь прямо сейчас?
   Конечно, женщине требуется какое-то время на сборы,  но  что  за  вопрос,
если это указание самого товарища Сталина?
   Через два часа они уже были в воздухе.
   Около двенадцати дня Тимашук сделала Жданову электрокардиограмму.
   - Ну и что вы скажете,  коллега?  -  спросил  доктор  Майоров,  старейший
работник Лечсанупра, пришедший туда еще в 1929 году. - Какой результат?
   -  Думаю,  что  это  инфаркт  миокарда.  В  области  левого  желудочка  и
межжелудочковой перегородки.
   -  Не  может  быть!  -  вскричал  опытнейший  Майоров.  -  Давайте   сюда
кардиограмму.
   Прилетевшие  из  Москвы  медицинские   светила   склонились   надданными,
полученными Тимашук. После обмена врачебными  терминами  Майоров  решительно
произнес:
   - Лидия  Феодосьевна,  ваш  диагноз  -  ошибочный.  Никакого  инфаркта  у
больного нет.
   - А что это, по-вашему?
   -  Функциональное  расстройство  на  почве  склероза  и   гипертонической
болезни.
   - Да, Лидия Феодосьевна,  придется  вам  переписать  свое  заключение,  -
поддержал Майорова начальник Лечсанупра профессор Егоров. -  Инфаркта  здесь
действительно нет.
   -  Но  ведь  показания  ЭКГ  не  совпадают  с  диагнозом  "функциональное
расстройство", - пыталась она возражать.
   - Ну, если вы  не  согласны,  -  примирительно  сказал  Егоров,  -  тогда
напишите не в такой категоричной форме, а более  осторожно.  Доктор  Карпай,
между прочим, так и поступала на предыдущих ЭКГ.
   Врач С. Е. Карпай, признанный специалист по  функциональной  диагностике,
была одним из авторов  "Атласа  электрокардиографии",  по  которому  учились
студентымедики.  Ее  авторитет  был  высок.   Выходит,   и   она   соблюдала
"осторожность"? Впрочем, речь шла не о рядовом пациенте...
   Каждый врач при осмотре больного находит "свою" болезнь и  доказывает  ее
приоритетность. Не был исключением и случай со Ждановым.  Трудно  объяснить,
чем вызвано расхождение в  диагнозе  -  ведомственными  или  начальственными
амбициями. Но уступать коллегам не хотел никто.
   После долгих споров и пререканий Егоров настоял,  чтобы  Тимашук  все  же
переписала диагноз,  исключив  из  него  упоминание  об  инфаркте  миокарда.
Кардиолог  указание  своего  начальника  выполнила.  В  конце  дня   высокая
медицинская комиссия благополучно отбыла в Москву.
   А назавтра  утром  Егоров  снова  пригласил  Тимашук  и  сказал,  что  на
аэродроме ждет специальный самолет и надо немедленно лететь на Валдай  -  со
Ждановым совсем худо.
 
   ПОВТОРНЫЙ ВЫЛЕТ
 
   В самолет поднялись той же группой, что и вчера. Тема разговора была одна
- причины резко ухудшившегося здоровья высокопоставленного пациента.
   Когда прибыли на место, узнали некоторые подробности.
   Рано утром больной встал с постели и направился в туалетную комнату.  Там
его и обнаружили в беспомощном состоянии.
   -  Тяжелый  сердечный  приступ,  -  доложил   начальнику   Лечсанупра   и
прилетевшим с ним консультантам лечащий врач Майоров. - Острый отек  легких,
резкое расширение сердечной мышцы...
   "Ну, а я что говорила? - прочли медицинские светила в глазах  Тимашук.  -
Теперь-то вы понимаете, кто был прав?"
   На торжествующего кардиолога старались не смотреть.
   - Петр Иванович, Владимир Никитович, -  обратилась  к  своим  начальникам
Тимашук. - Может, новую электрокардиограмму сделать?
   Тимашук показалось, что Егоров и Виноградов переглянулись.
   - Как можно, Лидия Феодосьевна, - укоризненно произнес Егоров. - Разве вы
не видите, в каком состоянии больной? Сделаете ЭКГ завтра.
   - Почему завтра? - возразила Тимашук. - Зачем тогда меня сюда привезли?
   - Лидия Феодосьевна, - мягко сказал  Виноградов,  -  есть  дела  поважнее
вашей ЭКГ. Вы уж извините...
   Тимашук обидчиво прикусила нижнюю губу. Снисходительный профессорский тон
покоробил. В груди всколыхнулось уязвленное ведомственное самолюбие.
   - Так что, сегодня здесь я не нужна?
   - Если хотите, поработайте еще раз со вчерашней ЭКГ, - рассеянно  ответил
Егоров.
   Он был очень  озабочен  ухудшившимся  состоянием  больного  и  напряженно
размышлял, что можно еще предпринять для его спасения.  Совет  поработать  с
данными вчерашней электрокардиограммы был  скорее  всего  формальный,  чтобы
хоть чем-то занять энергичную, искренне уверовавшую в исключительность своей
профессии женщину.
   Дорого обошелся Егорову этот рассеянный ответ!
   Уязвленная Тимашук восприняла его  как  предложение  подтвердить  диагноз
консилиума   -   "функциональное   расстройство   на   почве   склероза    и
гипертонической болезни" и  не  указывать  свой  -  "инфаркт  миокарда",  на
котором она настаивала вчера и из-за которого у них возник спор.
   Повторный сердечный приступ у Жданова вроде бы свидетельствовал в  пользу
ее диагноза. И тогда Тимашук решила доказать этим хваленым профессорам, чего
они стоят в действительности!
 
   ПОДОПЛЕКА ПОСТУПКА
 
   До сих пор не  ясно,  какими  мотивами  руководствовалась  скромный  врач
"Кремлевки",  сочиняя  свое  знаменитое  письмо  на  имя  Власика.   В   нем
содержались нешуточные обвинения и, в частности, то, что, прилетев  повторно
на Валдай двадцать девятого августа, по распоряжению академика Виноградова и
профессора Егорова электрокардиограмма в день сердечного  приступа  не  была
сделана, а назначена на тридцатое августа. "А мне вторично в  категорической
форме, - жаловалась Тимашук, - предложено переделать заключение, не указывая
на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова А. М."
   Майор Белов, как мы уже знаем, был "прикрепленным" к Жданову  -  то  есть
отвечал за его личную охрану.
   Наверное, это  обстоятельство  сыграло  определяющую  роль  в  хрущевской
версии подоплеки поступка Тимашук. По его  словам,  Лидия  Феодосьевна  была
негласным сотрудником органов госбезопасности. Если это так, то ее письмо  -
одно из обыкновенных  агентурных  донесений,  которые  секретные  сотрудники
составляли по любому, даже малозначительному поводу.
   Увы,  до  сих  пор  Лубянка  не  подтвердила  и  не  опровергла  слухи  о
причастности Тимашук к своей деятельности. Впрочем, такая практика принята в
спецслужбах всех стран - иначе кто будет предлагать им свои  услуги?  Списки
агентурного аппарата обычно хранятся за семью печатями.
   В архиве ЦК КПСС сохранились письма Тимашук, с которыми она обращалась ко
многим видным деятелям партии и государства в период с  1956  по  1966  год.
Среди высокопоставленных адресатов - секретарь Президиума Верховного  Совета
СССР Пегов, кстати, ее многолетний пациент; первый секретарь ЦК КПСС Хрущев;
министр здравоохранения СССР Ковригина; президиум XXIII съезда КПСС.
   Касаясь истории письма  относительно  неправильного  диагноза  и  лечения
Жданова, Тимашук постоянно подчеркивала, что ее заявление было  продиктовано
лишь исключительно врачебной совестью. Никаких иных причин не было.
   Кроме двух названных выше версий, есть и другие. Допускают,  что  Тимашук
могла написать свое заявление из  чувства  самосохранения.  В  пользу  этого
предположения говорит и  то  обстоятельство,  что  она  приложила  к  своему
заявлению и электрокардиограмму Жданова.
   Имеет право на существование и гипотеза уязвленного профессионализма, что
в медицинской среде встречается не так уж редко. Отстоять свою правоту любой
ценой! - этому принципу следовали многие самолюбивые специалисты  из  разных
областей знаний, вовлекая в свои профессиональные споры  Лубянку,  Кремль  и
Старую  площадь,  которые,  получив  очередной  сигнал   о   "вредительской"
деятельности  коллеги  автора   письма,   вынуждены   были   втягиваться   в
ведомственные распри. Нередко из-за пустяка возникали  громкие  политические
дела.
   Не из этого ли ряда и история с письмом Тимашук?
 
   ВЫ НЕ НАШ ЧЕЛОВЕК!
 
   Тридцатого августа Жданов умер.
   Если бы не эта внезапная кончина, письмо Тимашук, наверное,  легло  бы  в
одну из толстых папок с другими многочисленными  агентурными  донесениями  и
вряд ли когда-нибудь было бы востребовано. Но  Жданов  скончался,  и  сигнал
рядового кремлевского  врача  о  неправильном  лечении  больного  приобретал
другое звучание.
   В прессе писали, будто с письмом Тимашук был ознакомлен Сталин. Наверное,
это не так. Во всяком случае, на оригинале  письма  не  осталось  каких-либо
следов, свидетельствующих о том, что Сталину было доложено это заявление.
   Зато   есть   данные   об   опрометчивом   поступке   Власика,    который
конфиденциально ознакомил с  письмом  Тимашук  ее  начальника  -  профессора
Егорова. Руководителя охраны Сталина и главного кремлевского врача связывала
глубокая и давняя личная дружба.
   Получив от телохранителя Жданова майора Белова заявление Тимашук, генерал
Власик сначала не придал ему особого значения. О письме он  вспомнил,  когда
пришло сообщение о внезапной  смерти  Жданова.  В  свете  этого  неприятного
известия сигнал Тимашук уже не выглядел столь  безобидным.  Теперь  ему  при
желании можно было придать куда более зловещий смысл.
   И Власик пригласил к себе Егорова. О чем они говорили, оставшись наедине,
неизвестно. Но после их встречи для Тимашук наступили тяжелые времена.
   Сразу после похорон Жданова, четвертого сентября, ей позвонили и сказали,
что Егоров ждет ее в своем кабинете. Когда она пришла в назначенный  час,  в
кабинете,  кроме  Егорова,  находился  его  заместитель  Василий   Яковлевич
Брайцев.
   - Что я вам сделал плохого? - с укором обратился к ней Егоров.  -  Почему
вы пишете на меня разные заявления?
   Тимашук сказала, что она не понимает, о чем он говорит.
   - Не прикидывайтесь, коллега, - резко произнес Егоров. - Ваше письмо  мне
возвратили. Я коммунист,  и  мне  доверяют  партия,  правительство,  министр
здравоохранения.
   Тимашук поняла, что Власик ознакомил Егорова с ее письмом.
   - Нет, вы только представьте, Василий Яковлевич, -  повернулся  Егоров  к
молчавшему Брайцеву, - какая-то Тимашук не верит мне и другим консультантам,
имеющим мировые имена! Она строчит на нас жалобы...
   Егоров вновь перевел взгляд на Тимашук. Глаза его стали холодными:
   - Вот что, Лидия Феодосьевна, работать мы с вами  не  можем.  Вы  не  наш
человек! Вы опасны не только для лечащих врачей и консультантов,  вы  опасны
для больных.  Это  же  надо  -  устроить  такой  переполох  в  семье  Андрея
Александровича!
   Обескураженная Тимашук только и смогла сказать в свое оправдание, что  ни
с кем из членов семьи Жданова не делилась подозрениями о неправильном режиме
его лечения. Но Егоров не стал ее слушать:
   - Все. Идите и подумайте о своем поведении.
   Через  два  дня,  шестого  сентября,  ее  снова  подвергли  "проработке".
Присутствовали академик Виноградов,  профессор  Василенко,  врач  Майоров  и
патологоанатом Федоров - все, кто летал на Валдай. Вел совещание Егоров.
   Он сообщил  присутствовавшим  о  заявлении  Тимашук.  После  дискуссии  о
расхождении в диагнозе все пришли к однозначному заключению: доктор  Тимашук
не  права,  ее  профессиональные  познания  недостаточны  для   медицинского
учреждения такого уровня, каковым является Лечсанупр  Кремля,  а  посему  ей
следует предоставить работу в соответствии с ее квалификацией.
   Назавтра Лидию Феодосьевну вызвали в отдел кадров Лечсанупра и ознакомили
с приказом, в соответствии с которым она с восьмого  сентября  освобождалась
от должности заведующей кабинетом электрокардиографии  Кремлевской  больницы
на улице Грановского и переводилась в филиал второй поликлиники.  В  приказе
содержалась щадящая формулировка - для усиления там работы.
   Вернувшись к себе на улицу Грановского, уязвленная Тимашук села за стол и
написала заявление на имя Алексея Александровича Кузнецова. В 1949  году  он
был арестован, а годом позже расстрелян по так  называемому  "Ленинградскому
делу". Но в 1948 году Кузнецов был одним из могущественных людей  в  Кремле.
Занимая пост секретаря ЦК ВКП(б),  он  курировал,  как  бы  сейчас  сказали,
силовые структуры СССР. Кроме того, как и  все  высшие  политические  фигуры
страны, Кузнецов был пациентом Тимашук. Долгое время он работал со  Ждановым
в Ленинграде и считался его человеком.
   Лидия  Феодосьевна  изложила  историю  лечения  Жданова,   рассказала   о
расхождениях в диагнозе. Новым по сравнению с  уже  известным  читателям  ее
аргументам в этом письме была ссылка  на  результаты  патологоанатомического
вскрытия - по словам заявительницы, они  полностью  совпали  с  выводами  ее
кардиограммы  от  28  августа  о  наличии  инфаркта  миокарда  -   диагноза,
отвергнутого профессорами.
   Тимашук сообщала, что перевод в филиал поликлиники - неправильный, он  не
имеет  какого-либо  законного  основания.  На  совещании  шестого   сентября
начальник Лечсанупра профессор Егоров всячески дискредитировал ее как врача,
наносил ей оскорбления, называл "чужим опасным человеком".
   Ответа на свое письмо и приложенный к нему подлинник электрокардиограммы,
отправленные в ЦК на имя Кузнецова, Тимашук не получила.
   Спустя  четыре  месяца,  в  январе  сорок  девятого  года,  она  вторично
обратилась с письмом к  Кузнецову  с  просьбой  принять  ее  лично  по  делу
покойного Жданова. И снова молчание. Несколько  раз  звонила  в  секретариат
Кузнецова, интересовалась судьбой своего послания.  Каждый  раз  ей  вежливо
отвечали:
   - Письмо получено. Ждите, вас вызовут...
   Не вызывали четыре года.
 
   НЕОЖИДАННЫЙ ВЫЗОВ
 
   Душным августовским днем пятьдесят второго  года  во  врачебном  кабинете
Тимашук раздался телефонный звонок.
   - Здравствуйте, Лидия Феодосьевна, -  уверенно  сказал  в  трубку  чей-то
мужской голос. - Это из МГБ говорят. Новиков моя фамилия. Я  следователь  по
особо важным делам.
   - Добрый день, товарищ Новиков, - поздоровалась Тимашук. - Слушаю вас.
   - Лидия Феодосьевна, не могли ли бы вы прийти к  нам  завтра,  часиков  в
десять утра? Пропуск на ваше имя будет заказан.  Не  забудьте  только  взять
паспорт...
   - А что случилось? - спросила встревоженная Тимашук. - По какому вопросу?
   - Придете, тогда и узнаете, - послышалось в телефонной трубке.
   Назавтра в десять она уже входила в кабинет следователя Новикова.
   -  Требуется  ваша  помощь,  Лидия  Феодосьевна,  -  сказал  он,   усадив
посетительницу напротив себя.
   - Если смогу, - произнесла Тимашук. - Что-нибудь по врачебной части?
   -  По  врачебной,  по  врачебной,  -  обрадовался  неожиданной  подсказке
следователь. - Вы ведь  имели  отношение  к  лечению  Андрея  Александровича
Жданова?
   - Имела, - осторожно сказала Тимашук, выжидательно глядя на следователя.
   - Не могли бы вы вспомнить, как проходило лечение?
   - Я уже писала. Сперва Власику, потом в ЦК, Кузнецову.
   - Придется еще раз потрудиться. Сейчас вас  проводят  в  другую  комнату.
Постарайтесь описать все, что вам известно об этом деле.
   Лидию  Феодосьевну  отвели  в  чей-то  пустовавший  кабинет,  усадили  за
письменный стол, принесли стопку писчей бумаги и оставили одну.
   Она  описала  все,  как  было  -  расхождение  в  диагнозе,  понижение  в
должности.
   Через некоторое время ее снова вызвали на Лубянку, на этот раз к  другому
следователю. Его фамилия была Елисеев. Тимашук подтвердила все,  что  писала
четыре года назад.
   После этого ее больше не беспокоили. Вплоть до января пятьдесят  третьего
года.
 
   СОВЕТСКАЯ ЖАННА Д'АРК
 
   Это был день, который она вспоминала сначала  с  гордостью,  а  потом  со
стыдом.
   Двадцатого января у нее  едва  не  выпала  из  рук  телефонная  трубка  -
настолько неожиданным был звонок.
   - Лидия Феодосьевна? Здравствуйте, это Поскребышев говорит. Вам  надлежит
приехать в Кремль к товарищу Маленкову. Он примет вас по  указанию  товарища
Сталина.
   И хотя Поскребышев не объяснил, почему  ее  вызывают  в  Кремль,  Тимашук
догадалась, что это связано все с той же историей, касающейся Жданова.
   В Москве только и разговоров  было,  что  об  аресте  группы  кремлевских
врачей. Сообщение об этом опубликовали центральные газеты  еще  тринадцатого
января. Среди арестованных фигурировали  имена  людей,  с  которыми  Тимашук
летала на Валдай к заболевшему  Жданову.  Виноградов,  Василенко,  Егоров...
Всех  их  обвинили  в  намерении  умертвить  ряд  советских  государственных
деятелей. В отношении секретаря ЦК ВКП(б) Жданова  этот  преступный  замысел
удался. Назывались и другие фамилии  -  Щербаков,  Димитров.  Они  стояли  в
списке погубленных "убийцами в белых халатах".
   Предчувствие не обмануло Тимашук - ее вызвали к Маленкову именно в  связи
с делом врачей.
   Грузный, расплывшийся Маленков с чувством пожал руку пожилой женщине,  не
скрывая своего восхищения:
   - Совет Министров СССР и лично товарищ Сталин благодарят вас за  то,  что
вы  проявили  большое  мужество,  выступив  против   профессоров,   лечивших
Жданова... Позвольте сообщить приятную новость: только что подписан  указ  о
награждении вас орденом  Ленина.  Завтра  он  будет  опубликован  в  печати.
Поздравляю, Лидия Феодосьевна!..
   Тимашук была потрясена неожиданным поворотом. Она  растерянно  уставилась
на Маленкова:
   -  Но  ведь  я  только  отстаивала  свое  врачебное  мнение  в  отношении
больного... Я не заслуживаю столь высокой награды...
   Тимашук  хотела  еще  добавить  -  она  ни  в  коем  случае  не   считает
"вредителями"  врачей,  лечивших  Жданова.  Она  лишь  настаивала  на  своем
диагнозе - и только. Но Маленков слушать не  стал,  объясняя,  наверное,  ее
замешательство волнением от услышанной новости.
   Назавтра, двадцать первого января, указ о награждении появился в газетах.
Имя Тимашук узнала вся страна.  В  многочисленных  публикациях  ее  называли
главной разоблачительницей врачей-убийц, горячей  патриоткой  своей  Родины,
человеком высочайших моральных качеств, образцом бдительности.  Один  видный
поэт сообщил о желании  посвятить  ей  поэму.  Писали,  что  Тимашук  -  это
советская Жанна д'Арк, спасшая Россию.
   Портреты  Лидии  Феодосьевны  не  сходили  с  газетных  страниц.   Широко
освещалось вручение ей ордена Ленина.
   Высшую награду страны она носила чуть  больше  двух  месяцев.  Четвертого
апреля пятьдесят  третьего  года  изумленные  читатели  увидели  в  "Правде"
постановление об отмене указа о награждении Тимашук как ошибочного.
   Рядом  с  этим  постановлением  было  помещено  "Сообщение   Министерства
внутренних дел СССР". Из  него  советские  люди  узнали,  что,  оказывается,
группа   кремлевских   врачей   была   арестована   неправильно.   Показания
арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены
путем недопустимых  и  строжайше  запрещенных  советскими  законами  приемов
следствия. Все арестованные из-под стражи освобождены, а  лица,  виновные  в
неправильном ведении следствия, привлечены к уголовной ответственности.
   А еще через два дня в "Правде" появилась передовица, в которой  начальник
следственной части  МГБ  Рюмин,  непосредственно  проводивший  допросы,  был
назван преступным авантюристом. Он был арестован  и  через  некоторое  время
расстрелян.
   Тимашук позвонили из наградного отдела Президиума Верховного Совета  СССР
и сказали, что ей следует вернуть орден Ленина.
   Принимали награду Пегов и Горкин. Пегов был новым  секретарем  Президиума
Верховного Совета, назначенным на эту должность после смерти Сталина в марте
пятьдесят третьего года. Горкин занимал эту должность ранее и  участвовал  в
церемонии награждения Тимашук.  Оба  заверили,  что  отмена  награждения  не
отразится на ее служебном положении и авторитете, что правительство  считает
ее честным советским врачом.
   Действительно, Тимашук оставили  на  прежнем  месте  работы.  Скандальная
история не муссировалась до 1956 года, когда Хрущев выступил  на  XX  съезде
партии со своим знаменитым закрытым докладом о культе личности Сталина,  где
вспомнил о роли Тимашук в деле кремлевских врачей.  После  съезда  доклад  в
виде закрытого письма ЦК КПСС был направлен  для  ознакомления  в  партийные
организации.
   Поступил он  и  в  парторганизацию  Лечсанупра  Кремля.  Коллеги  Тимашук
получили подтверждение - да еще из уст самого Хрущева! - о ее  неблаговидной
роли, о которой ходило множество самых невообразимых слухов и сплетен.
   Чтобы снять с себя обвинения в клевете, Тимашук обращается  с  письмом  к
Никите Сергеевичу Хрущеву. Письмо датировано двадцать вторым марта пятьдесят
шестого года. Она снова излагает обстоятельства возникновения этого  дела  и
подчеркивает очень существенную деталь: медицинский конфликт у нее произошел
только с академиком  Виноградовым,  профессорами  Василенко  и  Егоровым  по
поводу  диагноза  и  лечения  только  Жданова.  Что   же   касается   других
профессоров, упомянутых Хрущевым в деле  о  врачах,  пострадавших  во  время
борьбы с космополитизмом, то они не имеют никакого отношения к этому делу.
   "Разве я могла  думать,  что  мои  письма,  подсказанные  моей  врачебной
совестью, затрагивающие вопросы диагноза, лечения и режима больного  Жданова
А. А., могли послужить в чьих-то руках почти 5  лет  спустя  основанием  для
создания "дела" о многих врачах, даже которых я и  не  знала?  -  спрашивала
Тимашук. - С моей точки зрения, это письмо заслуживало внимания, и цель  его
была спасти больного, но ни в коем случае не оклеветать коголибо".
   Хрущев, разумеется, ее не принял, хотя она  настоятельно  просила  личной
встречи и жаловалась, что в ЦК на ее письма никто не отвечает.
   На этот раз ей позвонили и пригласили  на  Старую  площадь.  Принимал  ее
ответственный работник ЦК Золотухин.
   - Ваше письмо на имя Никиты Сергеевича зачитано на  заседании  Президиума
ЦК, - сказал он. - Решено, что ваш вопрос поднимать сейчас не время.
   - Как же мне быть? - упавшим голосом спросила  Тимашук.  -  Вокруг  моего
имени столько пересудов...
   - Ни о чем не беспокойтесь, - произнес Золотухин. - Работайте на  прежнем
месте и в той же должности. Никто вас не будет преследовать. Если  же  вдруг
появятся какие-либо трудности, обращайтесь к нам в ЦК...
   На том и расстались.
 
   ЗА КУЛИСАМИ
 
   Обычно, повествуя о деле кремлевских  врачей,  всегда  начинают  с  Лидии
Тимашук, отводя ей главную роль в этой драматической истории. В  публикациях
горбачевской поры несчастная женщина выставлялась чуть  ли  не  единственной
виновницей, из-за которой разгорелся весь сыр-бор.
   Пересмотреть устоявшуюся точку  зрения  помогли  рассекреченные  архивные
материалы.
   Дело врачей началось отнюдь не в начале пятьдесят третьего года, когда на
свет было извлечено  списанное  в  архив  письмо  Лидии  Тимашук  пятилетней
давности - кто-то ведь вспомнил о нем! Дело началось значительно  раньше,  а
если быть точным, восемнадцатого января пятидесятого года.
   В этот  день  был  арестован  известный  профессор-терапевт  Г.  Этингер,
который в свое время лечил А. С. Щербакова - с конца сорок четвертого до дня
его  кончины  десятого  мая  сорок  пятого  года.  Александр  Сергеевич  был
уникальной личностью - занимал одновременно пять должностей. С  ноября  1938
по май 1945 года возглавлял МК и МГК партии, одновременно с  1941  года  был
секретарем ЦК партии,  с  1942  года  -  начальником  ГлавПура,  начальником
Совинформбюро, заместителем наркома обороны.
   Сорокачетырехлетний Щербаков был человеком Жданова, который приблизил его
к себе еще во время работы в Нижнем Новгороде. Когда после  убийства  Кирова
Сталин направил Жданова  возглавлять  Ленинградскую  партийную  организацию,
Жданов добился перевода  Щербакова  на  должность  секретаря  Ленинградского
обкома. Оттуда выдвиженец Жданова пересел в кресло первого  секретаря  МК  и
МГК.
   Щербаков  страдал  сердечной  недостаточностью.  Этингер  с  Виноградовым
дважды в день посещали больного, составляли утренний и вечерний бюллетени  о
состоянии его здоровья, которые немедленно направлялись лично Сталину.  Увы,
спасти Щербакова не удалось.
   На один из его постов - начальника ГлавПура - Жданов  добился  назначения
своего человека. Им стал малоизвестный ныне генерал И. Шикин. Жуков,  узнав,
что Жданов уговорил Сталина назначить на  пост  начальника  ГлавПура  своего
человека, обратился к Маленкову, который при любом удобном  случае  выдвигал
этого маршала на первый план.
   Но Жданов  был  далеко  не  прост.  Он  обвинил  Жукова  в  игнорировании
партийного руководства в армии. То, что данная формулировка была  официально
использована Сталиным для обоснования смещения Жукова в сорок  шестом  году,
свидетельствует  о  необычайно  прочных  позициях   Жданова   в   ту   пору.
Перебравшись в конце войны  в  Москву  из  Ленинграда,  где  он  прославился
великой обороной города, Жданов пользовался неограниченным доверием  Сталина
и благодаря этому несколько ослабил позиции  основных  своих  конкурентов  -
Маленкова и Берии, которые время от времени наносили удары  по  нему  и  его
группе.
   Удары были обоюдоострыми. Маленков после  скоропостижной  смерти  Жданова
окончательно  добьет  его  выдвиженцев  -  секретаря  ЦК  А.  А.  Кузнецова,
председателя Госплана СССР Н. А. Вознесенского, председателя Совмина  России
М. И. Родионова, многихдругих. Чудом уцелеет А. Н. Косыгин,  который  только
после смещения Маленкова Хрущевым начнет новое  восхождение  на  кремлевский
Олимп.
   Все это будет, повторяем, после кончины Жданова. Но при его жизни  группа
Маленкова явно  проигрывала.  В  мае  сорок  шестого  года  Жданову  удалось
одержать и вовсе неслыханную  викторию  -  в  результате  тонко  разыгранной
интриги  Маленков  был  отстранен  от  должности  секретаря   и   начальника
управления кадров ЦК и направлен в длительную командировку в  Среднюю  Азию.
Освободившийся ключевой пост занял выдвиженец Жданова А. А. Кузнецов.
   Проигравшая сторона  искала  возможности  нанесения  контрудара.  Хороший
случай вскоре представился.
   Поскольку после войны на первый план выдвинулись  вопросы  идеологии,  их
курировал Жданов, занимавший доминирующее  положение  в  окружении  Сталина.
Маленков возглавлял созданный при СНК комитет  по  восстановлению  народного
хозяйства  в  районах,   освобожденных   от   немецких   оккупантов,   и   в
идеологических  вопросах  не  был  столь  силен.  Он   слыл   гроссмейстером
организационной, кадровой работы.
   Многоходовая комбинация тандема Маленков-Берия основывалась на разжигании
острого внимания Сталина  к  ленинградской  партийной  организации,  которая
вызывала у него подозрительность еще со  времен  оппозиционера  Зиновьева  и
убийства Кирова.  Сталин  внимательно  прислушивался  к  умело  навязываемым
разговорам о "сепаратизме ленинградцев".
   Ответный удар маленковцев по Жданову был нанесен через... Зощенко.
 
   РАЗВЕДКА БОЕМ
 
   Двадцать шестого июля  1946  года  известный  советский  писатель  Михаил
Зощенко  решением  Ленинградского  горкома  партии  был   утвержден   членом
редколлегии издававшегося в городе на Неве журнала "Звезда".
   - Тот самый Зощенко? - переспросил Маленков, когда  начальник  управления
пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров доложил ему об этом.
   - Тот самый, - подтвердил Александров.
   Впрочем, есть версия, согласно которой новость, сообщенная Александровым,
не была неожиданной  для  Маленкова.  Вроде  бы  выдвижение  Зощенко  членом
редколлегии журнала являлось составной частью плана группировки Маленкова  и
было ею инициировано. Сам писатель, разумеется, не знал о той роли,  которая
ему готовилась. Не догадывались, разумеется, и в Ленинградском горкоме.
   - Чистейшей воды сепаратизм, - якобы  произнес  Маленков.  -  Ленинградцы
явно игнорируют установки  ЦК.  Надо  немедленно  проинформировать  об  этом
вопиющем случае Иосифа Виссарионовича.
   Фамилия Зощенко сидела острой занозой у  людей  Маленкова.  В  1943  году
московский журнал "Октябрь" опубликовал первую часть повести Зощенко  "Перед
восходом солнца". Начальник Управления пропаганды ЦК Александров  -  человек
Маленкова - подал своему шефу докладную записку: да это же  клевета  на  наш
народ!
   Говорят, что перед тем как подписать  докладную,  осторожный  Александров
позвонил главному редактору журнала и спросил, не  стоит  ли  кто-нибудь  из
сильных мира сего за этой публикацией. Редактор ответил  честно  -  рукопись
читал и одобрил к печати товарищ Еголин, заместитель Александрова. Ни в  ЦК,
ни в писательском мире ни для кого не было секретом, что  Еголин  -  человек
Жданова.
   Тогда Жданову удалось замять эту историю - шла война,  не  до  достоинств
художественных произведений. И вот теперь тот самый Зощенко делает карьеру.
   Такова одна из версий подоплеки  печально  знаменитого  постановления  ЦК
ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград". Прекрасно понимая, откуда  грянул
гром, Жданову пришлось пожертвовать Зощенко. Жданов  стоял  перед  дилеммой:
ограничить обсуждение ошибок в кадровой  политике  писательской  средой  или
отдать на избиение все ленинградские кадры. После долгих раздумий он  выбрал
первое и тем самым вывел из-под удара ленинградскую парторганизацию. Правда,
ненадолго.  Через  год  после  его  смерти  она  подвергнется   жесточайшему
разгрому. Четырнадцатого августа 1949 года в кабинете Маленкова без  санкции
прокурора  будут  арестованы  Кузнецов,  Попков,  Родионов.   В   результате
проведенной  Маленковым  "кампании"  только  в  Ленинграде  и  области  было
освобождено от работы свыше двух тысяч руководителей.
   Стремясь обезопасить себя от дальнейших ударов Маленкова, Жданов не жалел
ругательных  слов  в  адрес  Зощенко.  После  той  зубодробительной  критики
казалось, что арест писателя и поэтессы Ахматовой неизбежен. Их исключили из
Союза писателей, лишили продовольственных и  промтоварных  карточек.  Однако
спустя некоторое время пригласили в Смольный и карточки вернули.
   Конечно, дело не  в  карточках.  Травма  замечательным  литераторам  была
нанесена  глубочайшая  и,  наверное,  с  моральной  стороны  вряд  ли  можно
оправдать погромную речь Жданова соображениями высшего  порядка  -  мол,  он
жертвовал несколькими людьми для спасения многих.
   Но знать, что происходило за кулисами власти, все же не помешает.
 
   НЕИЗЛЕЧИМАЯ БОЛЕЗНЬ
 
   Есть болезнь, перед которой бессильна медицина, беспомощны врачи. Имя  ее
- жажда власти.
   В борьбе за устранение  конкурентов  не  гнушаются  никакими  средствами.
Судьба  других  людей,  будьте  талантливый  писатель  Зощенко  или  рядовой
кремлевский врач Тимашук, для политиков ничего не значит.  Главное  -  цель,
постоянное продвижение вперед и выше.
   Жданову было тридцать восемь лет, когда он стал секретарем  ЦК  ВКП(б)  и
одновременно  возглавил  ленинградские  городскую  и   областную   партийные
организации. Это случилось  в  1934  году,  после  убийства  Кирова.  Сталин
доверил Жданову крупнейший пост в партии,  переведя  из  Горького,  где  тот
провел двенадцать лет, начав с заведующего отделом  Нижегородского  губкома.
Жданову было тогда всего двадцать шесть лет.
   Родился в Мариуполе, который несколько раз носил его имя - в  зависимости
от политической конъюнктуры.  Отец,  как  и  у  Ленина,  инспектор  народных
училищ. Русский.  С  шестнадцати  лет  участвовал  в  социал-демократическом
движении. В партии - с девятнадцати лет. Служил в царской армии. В  двадцать
пять лет - председатель Тверского губисполкома.
   Жданов прожил пятьдесят два года,  из  них  четырнадцать  лет  состоял  в
Оргбюро и Политбюро ЦК. Репрессии тридцатых годов его  не  затронули.  Можно
себе представить, сколько ума и изворотливости требовалось, чтобы не  только
уцелеть в той кровавой мясорубке,  но  и  постоянно  расширять  круг  своего
влияния.
   Что  стало  причиной  его  преждевременной  и   скоропостижной   кончины?
Неправильное лечение? Кто в таком случае был заинтересован в его устранении?
   "Не будем удивляться, если когда-нибудь станет известно, что  и  к  этому
акту Берия руку приложил", - считает А. Антонов-Овсеенко. Самостоятельно?  В
сговоре с Маленковым?
   Существует версия, что Жданова пристрелили на охоте - "как кабана". Такая
вот ошибочка вышла.
   Рассказывают, что во время следствия по делу  врачей  электрокардиограмма
Жданова - без указания  его  имени  -  была  направлена  в  ряд  медицинских
учреждений страны, включая и областные, с просьбой дать заключение.
   Так вот, большая половина кардиологов указала - инфаркт миокарда. То есть
подтвердила диагноз Лидии Тимашук.
   Меньшая половина  нашла  в  присланной  кардиограмме  признаки  диагноза,
указанного кремлевскими профессорами.
   Вот и разберись, кто прав.
   А может истина где-то посередине? В  стране  с  неразвитой  медициной  на
врачей смотрят как на божества, полагая, что они никогда не ошибаются.  Увы,
врачи тоже люди,  и  даже  самые  квалифицированные  из  них,  работающие  в
Четвертом Главном управлении, допускали немало  оплошностей,  приводивших  к
летальным исходам. Просто пациенты  были  менее  знаменитые,  и  потому  эти
случаи не получали широкой огласки.
   И не приобретали политической окраски.
   Чего не скажешь о Жданове. Его смерть и в постсоветское время  продолжает
вызывать  жаркие  политические  споры.  Как  издавна   повелось   на   Руси,
медицинский  аспект  проблемы  подменен  политическим.  Кончину   конкурента
Маленкова ставят в один ряд с целым букетом  загадочных  происшествий  конца
40-х - начала 50-х годов - арестом Власика и  кремлевских  врачей,  падением
Поскребышева и других верных Сталину лиц из его  ближайшего  окружения.  Как
будто кто-то сознательно изолировал вождя, готовя нераскрытую  по  сей  день
драму его кончины на Ближней даче в Кунцеве.
 
   ЕЕ ПИСЬМО К СЪЕЗДУ
 
   Последнее письмо Тимашук было в самую высшую инстанцию - президиум  XXIII
съезда  КПСС.  В  1966  году,  когда  она  решила  вновь  поведать  о  своей
непроходящей боли, Лидии Феодосьевне было шестьдесят семь лет. Уже два года,
как она находилась на пенсии.
   Старую  больную  женщину,  отработавшую  в  Лечсанупре,  а  потом  в  его
преемнике - Четвертом Главном  управлении  при  Минздраве  СССР  -  тридцать
восемь лет, угнетала обидная и несправедливая, на ее взгляд, слава доносчицы
и клеветницы. Тимашук снова - в который раз! -  просила  внести  ясность  по
поводу давнишнего спора с медицинскими светилами.
   У  нее  выросли  внуки,  есть  сын  -  офицер  Советской  Армии,   летчик
истребительной авиации, получивший на горящем самолете ожоги  и  увечья  при
выполнении боевого задания. Как им смотреть в глаза людям?
   Съезд партии,  конечно  же,  решал  глобальные  проблемы  жизнеустройства
советского народа. Что ему маленькие заботы  маленького  человека,  какой-то
пенсионерки, добивающейся неизвестно чего в течение тринадцати лет?
   Естественно, съезд не услышал голоса беспартийной Тимашук.
   Ни один из обличавших ее в годы горбачевской гласности  не  интересовался
ее биографическими данными. С большим трудом удалось их заполучить.
   Она родилась в Бресте. Ее матерью была полька, а отцом украинец. Феодосии
Яковлевич Тимашук служил в царской армии унтер-офицером.
   По мужу Лидии Феодосьевне надобно было быть Кураевой,  но,  выйдя  замуж,
она сохранила фамилию отца. Александр Кураев тоже медик,  в  последние  годы
работал врачом в Центральном военном госпитале.
   Познакомились они в санитарном поезде, направленном во время  гражданской
войны на борьбу с эпидемией  сыпного  тифа.  Лидия  училась  на  медицинском
факультете Саратовского университета, Саша тоже был студентом-медиком.
   Она умерла в 1983 году в возрасте 85 лет, проведя последние годы на  даче
под Москвой и не  обращаясь  никуда  после  своего  безответного  "письма  к
съезду". Словно чтото надломилось в ее душе,  и  потребность  встречаться  с
бывшими коллегами возникала реже и реже. Все чаще вспоминалось, как  в  1964
году был обставлен уход на пенсию - мол, в управлении работают  пострадавшие
из-за нее профессора, - и сердце наполнялось обидой.
   В последний путь ее провожали  родные  и  близкие.  Как  и  положено,  на
подушечках несли  награды  -  два  ордена  "Знак  Почета",  орден  Трудового
Красного Знамени, медали.
   О наградах. Мало кому известно, что орден Трудового Красного  Знамени  ей
вручили в 1954 году - через год после того, как отменили "ошибочный" указ  о
награждении орденом Ленина.
   Никто не знает, кем она была в  действительности  -  образцом  исполнения
врачебного долга, добровольной доносчицей или жертвой чудовищной провокации.
   Приложение N 10:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из закрытого письма ЦК ВКП(б)
   "О неблагополучном положении в Министерстве государственной  безопасности
СССР"
   (Направлено центральным комитетам компартий  союзных  республик,  обкомам
партии, министерствам безопасности союзных и автономных республик, краевым и
областным у, управлениям МГБ 13 июля 1951 года)
   ... 2 июля 1951 года ЦК ВКП(б)  получил  заявление  старшего  следователя
следственной части по особо важным делам МГБ СССР т. Рюмина,  в  котором  он
сигнализирует о неблагополучном положении в МГБ со следствием по ряду весьма
важных дел крупных государственных преступников и обвиняет в  этом  министра
государственной безопасности Абакумова.
   Получив заявление т.  Рюмина,  ЦК  ВКП(б)  создал  комиссию  Политбюро  в
составе т, т. Маленкова, Берия, Шкирятова, Игнатьева и поручил ей  проверить
факты, сообщенные т. Рюминым.
   В процессе проверки комиссия допросила начальника следственной  части  по
особо важным делам МГБ Леонова, его заместителей т, т. Лихачева и  Комарова,
начальника  второго  Главного  управления  МГБ  т.  Шубнякова,   заместителя
начальника отдела 2-го Главного управления т. Тангиева, помощника начальника
следственной  части  т.  Путинцева,  заместителей  министра  государственной
безопасности т, т. Огольцова и Питовранова,  а  также  заслушала  объяснения
Абакумова.
   Ввиду того,  что  в  ходе  проверки  подтвердились  факты,  изложенные  в
заявлении т.  Рюмина,  ЦК  ВКП(б)  решил  немедля  отстранить  Абакумова  от
обязанностей министра госбезопасности и поручил первому заместителю министра
т. Огольцову исполнять временно обязанности  министра  госбезопасности.  Это
было 4 июля с, г.
   На основании результатов проверки Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) установила
следующие неоспоримые факты:
   1. В ноябре 1950 года был арестован  еврейский  националист,  проявлявший
резко враждебное отношение к советской власти, - врач Этингер.  При  допросе
старшим следователем МГБ т. Рюминым арестованный  Этингер,  без  какого-либо
нажима, признал, что при лечении т. Щербакова А.  С,  имел  террористические
намерения в отношении его и  практически  принял  все  меры  к  тому,  чтобы
сократить его жизнь.
   ЦК  ВКП(б)  считает  это  показание  Этингера  заслуживающим   серьезного
внимания. Среди врачей несомненно существует законспирированная группа  лиц,
стремящихся   при   лечении   сократить   жизнь   руководителей   партии   и
правительства.  Нельзя  забывать  преступления   таких   известных   врачей,
совершенные в недавнем прошлом, как  преступления  врача  Плетнева  и  врача
Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В. В.  Куйбышева  и
Максима Горького. Эти злодеи признались в своих  преступлениях  на  открытом
судебном процессе, и Левин был расстрелян, а  Плетнев  осужден  к  25  годам
тюремного заключения.
   Однако министр госбезопасности Абакумов, получив показания Этингера о его
террористической деятельности, в присутствии следователя Рюмина, заместителя
начальника следственной части Лихачева, а также  в  присутствии  преступника
Этингера признал показания Этингера надуманными, заявил,  что  это  дело  не
заслуживает внимания, заведет МГБ в дебри, и прекратил дальнейшее  следствие
по этому делу. При этом Абакумов, пренебрегая предостережением  врачей  МГБ,
поместил серьезно больного арестованного Этингера в заведомо опасные для его
здоровья условия (в сырую и холодную камеру), вследствие чего 2  марта  1951
года Этингер умер в тюрьме.
   Таким  образом,  погасив  дело  Этингера,  Абакумов  помешал  ЦК  выявить
безусловно  существующую  законспирированную  группу   врачей,   выполняющих
задания  иностранных  агентов  по   террористической   деятельности   против
руководителей  партии  и  правительства.  При  этом  следует  отметить,  что
Абакумов не счел нужным сообщить ЦК ВКП(б) о  признаниях  Этингера  и  таким
образом скрыл это важное дело от партии и правительства...
   ... З. Вянваре 1951 года в Москве  были  арестованы  участники  еврейской
антисоветской молодежной организации. При допросе некоторые из  арестованных
признались  в  том,  что  имели   террористические   замыслы   в   отношении
руководителей партии и правительства. Однако в протоколах допроса участников
этой организации, представленных в ЦК ВКП(б), были  исключены,  по  указанию
Абакумова, признания арестованных в их террористических замыслах...
   ... 5. ЦК считает  нужным  отметить,  что,  будучи  вызванным  сначала  в
Политбюро, а затем в комиссию ЦК ВКП(б),  Абакумов  встал  на  путь  полного
отрицания  установленных   фактов,   свидетельствующих   о   неблагополучном
положении в работе МГБ,  при  допросе  пытался  вновь  обмануть  партию,  не
обнаружил  понимания  совершенных  им  преступлений  и  не  проявил  никаких
признаков готовности раскаяться в совершенных им преступлениях.
   На основании вышеизложенного ЦК ВКП(б) постановляет:
   1. Снять Абакумова B. C, с работы министра  государственной  безопасности
СССР как человека, совершившего  преступления  против  партии  и  Советского
государства, исключить из рядов ВКП(б) и передать его дело в суд.
   2. Снять с занимаемых  постов  начальника  следственной  части  по  особо
важным делам МГБ СССР Леонова и заместителя  начальника  следственной  части
Лихачева, как способствовавших Абакумову обманывать партию, и  исключить  их
из партии.
   3.  Объявить  выговор  первому  заместителю  министра  т.   Огольцову   и
заместителю министра т. Питовранову за то, что они не  проявили  необходимой
партийности и не сигнализировали ЦК ВКП(б) о неблагополучии в работе МГБ.
   4. Обязать МГБ СССР возобновить  следствие  по  делу  о  террористической
деятельности Этингера и еврейской антисоветской молодежной организации...
   Приложение N 11:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Полковник Леонов И. Я.: "Я хорошо знал Рюмина"
   (Иван Яковлевич Леонов 28 лет прослужил в органах военной  контрразведки.
Почетный сотрудник госбезопасности. Награжден орденами и медалями СССР.)
   В  июле  сорок  первого  года  я,  преподаватель  физики  средней   школы
Химкинского района Подмосковья, был направлен  на  курсы  фронтовых  военных
контрразведчиков при Высшей школе НКВД СССР. Из  нашего  Химкинского  района
там учились прокурор, фамилию которого не помню, и Рюмин.
   Учебная группа, в которую  мы  попали,  была  укомплектована  в  основном
лицами с высшим образованием.  Встречались  и  кандидаты  наук.  Мы  изучали
специальные  чекистские  дисциплины  и  военное  дело.   Общеобразовательные
предметы нам не преподавали.
   Поскольку Рюмин был моим земляком, мы всегда  с  ним  были  вместе.  Наши
койки в общежитии стояли рядом.
   Уже  на  первых  занятиях  я  убедился  в  его  крайней   безграмотности.
Естественно, спросил, какое образование он имеет. Сперва он шуткой  ушел  от
ответа, но позднее сообщил мне, что никакого высшего образования не имеет, а
окончил всего лишь какие-то бухгалтерские курсы.
   Когда  нас  направили  для   прохождения   службы   в   органах   военной
контрразведки на вновь созданный Карельский фронт, Рюмин внезапно  "заболел"
в Архангельске и обосновался в особом отделе Архангельского военного округа.
Как это ему удалось, осталось загадкой.
   Прошло много времени, и вдруг в столовой МГБ СССР, где я стоял в  очереди
к кассе, меня неожиданно взял за плечи  какой-то  человек.  Оборачиваюсь,  и
глазам своим не верю - мой бывший однокурсник Рюмин!
   Пообедали  вместе.  Он  пригласил  меня  в  свой  кабинет  и  по  секрету
рассказал, что только что вернулся с заседания Политбюро ЦК ВКП(б).  Сначала
я подумал, что он меня  разыгрывает,  настолько  невероятной  выглядела  эта
история.
   По его словам, в МГБ поступило заявление  о  группе  кремлевских  врачей,
которые неправильно лечили руководителей партии и правительства.  Член  этой
группы, профессор Этингер, на днях был арестован. Следствие по его делу было
поручено вести ему, Рюмину. Один из допросов Этингера он вел  в  присутствии
министра госбезопасности Абакумова.
   На  следующий  день  Рюмин  вместе  с  начальником   следственной   части
представил протокол допроса  Этингера  на  подпись  Абакумову  -  как  лицу,
принимавшему  участие  в  допросе.  По  словам  Рюмина,  министр,   прочитав
протокол, в очень резкой форме отчитал его,  обвинив  в  искажении  существа
показаний  арестованного.  Наверное,  это  произошло  из-за   безграмотности
Рюмина, не умевшего как следует составить протокол.
   Министр до того возмутился, что  потребовал  от  начальника  следственной
части отстранить Рюмина от дальнейшего ведения следствия, строго наказать  в
партийном и дисциплинарном порядке и рассмотреть вопрос об  откомандировании
из центрального аппарата.
   Далее Рюмин сказал мне, что учесть замечания Абакумова  по  протоколу  не
представилось возможным, так  как  Этингер  внезапно  скончался  в  тюремной
камере. Да и оценки Абакумова, на взгляд Рюмина, были ошибочными. И тогда он
написал на министра заявление-жалобу. Через знакомых из Главного  управления
охраны сумел передать Маленкову для вручения Сталину.
   Вскоре Рюмина и Абакумова пригласили на заседание
   Политбюро. Его вел Сталин.  Зачитали  рюминское  заявление.  Затем  слово
предоставили  Абакумову.  Он  был  страшно  взволнован  и  напрочь   отрицал
рюминские обвинения в свой адрес, называл следователя  авантюристом.  Сталин
очень корректно пытался успокоить Абакумова  и  попросил  его  не  допускать
грубых выпадов против Рюмина. Абакумов в конце  обсуждения  вопроса  признал
свою вину, но только  лишь  в  том,  что  в  органы  госбезопасности  смогли
проникнуть такие недостойные и безграмотные люди, как Рюмин. "За это я готов
нести соответствующее наказание", - сказал он.
   По словам Рюмина, подводя итог обсуждения вопроса, Сталин еще раз пытался
успокоить Абакумова, заявив ему, что по решению  Политбюро  будет  назначена
комиссия  в  составе  Маленкова,  Берии,  Шкирятова  и  Игнатьева,   которой
поручается глубоко и  всесторонне  проверить  заявление  Рюмина.  Чтобы  она
объективно во всем разобралась, Абакумову желательно  в  течение  недели  не
появляться в здании МГБ.
   Рассказывая мне об этом, Рюмин несколько раз повторил,  что  он  попал  в
очень сложную ситуацию и не хотел бы возвращаться назад в Архангельск.
   Внимательно выслушав бывшего однокурсника, я был потрясен. В моей  голове
не укладывалось то, что он мне рассказал. Профессора Этингера я знал, он был
главным терапевтом-консультантом нашей центральной поликлиники МГБ  СССР.  В
1947 году он спас мою жену, находившуюся на грани смерти.  Госпитализация  в
руководимую  им  клинику  2-го  медицинского  института   и   содействие   в
приобретении крайне дефицитного тогда американского пенициллина вернули жену
кжизни. Я неоднократно беседовал с Этингером, и у меня сложилось о нем очень
хорошее мнение как о враче и человеке.
   Беседа с Рюминым произвела на меня страшно удручающее  впечатление,  и  я
помню ее дословно по сей день. Я не  мог  понять,  как  такой  малограмотный
человек мог попасть на следственную работу, да  еще  в  центральный  аппарат
МГБ. По себе знаю, какую тщательную проверку проходил каждый из нас,  прежде
чем попадал на  Лубянку.  Ни  один  оперативный  работник  не  зачислялся  в
центральный аппарат военной контрразведки без личного согласия Абакумова.
   Как мне потом стало известно, с прикомандированием Рюмина к  следственной
части МГБ СССР произошла нелепая  роковая  ошибка.  В  1950  году  Абакумов,
являясь   министром   госбезопасности,   проводил    всесоюзное    совещание
руководителей следственных служб республиканских, краевых, областных органов
госбезопасности и особых отделов военных округов и флотов. Участником  этого
совещания от особого отдела Архангельского военного округа был Рюмин.
   В конце совещания Абакумов обратился к присутствовавшим: все ли им  ясно,
есть ли у них к нему какие-либо вопросы? И тут поднялся Рюмин, бойко заявив,
что вопросов нет, поставленные задачи ясны и дело  теперь  только  за  ними,
участниками   совещания.   После   того   как   все   разошлись,    Абакумов
поинтересовался у начальника следственной части Лихачева:  кто  этот  боевой
подполковник? Лихачев назвал его фамилию - Рюмин из  Архангельска.  Абакумов
порекомендовал  посмотреть  его,  возможно  он   подойдет   для   работы   в
следственной части. Лихачев воспринял эти слова как прямое указание и сделал
все  необходимое,  чтобы  понравившийся   министру   подполковник   оказался
прикомандированным к центральному аппарату.
   Через несколько дней после той беседы с Рюминым  в  министерство  прибыла
высокопоставленная комиссия ЦК. А еще спустя несколько дней мы  узнали,  что
наш министр арестован. В те же дни Рюмин  был  введен  в  штат  следственной
части  старшим  следователем  по  особо  важным  делам.  Потом   последовали
присвоение  полковничьего  звания  и  назначение  на  должность  заместителя
начальника  следственной   части   с   возложением   на   него   руководства
расследованием по поступившему в МГБ заявлению об "убийцах в белых халатах".
Прошло немного времени, и нас  ознакомили  с  новым  приказом  о  назначении
Рюмина заместителем министра госбезопасности по следствию.
   Начались  аресты  врачей,  а  вслед  за  ними  и  руководящих  работников
министерства  госбезопасности.  В  тюрьму  попали  почти   все   заместители
министра, некоторые начальники ведущих управлений и другие работники. Вместо
них пришли соратники Берии по НКВД - Гоглидзе, Цанава и другие.
   (Архив газеты "Новости разведки и контрразведки")
   Из рассказов нежелательного свидетеля
   ("Нежелательным  свидетелем"   называл   себя   генерал-лейтенант   Павел
Анатольевич Судоплатов, прослуживший в органах  госбезопасности  с  1921  по
1953 год. 15 лет провел в советской  тюрьме.  Реабилитирован  в  1992  году.
Скончался в 1996 году.)
   Внутренняя борьба за власть в период с 1948 по  1952  год  вызвала  новую
волну антисемитизма -  возникло  "дело  врачей".  Хотя  оно  и  было  частью
антисемитской  кампании,  одними  евреями  не  ограничились.  Скорее   можно
сказать, что "дело врачей" явилось продолжением борьбы, в которой  сводились
старые счеты в руководстве страны. Сталин  с  помощью  Маленкова  и  Хрущева
хотел провести чистку в рядах старой гвардии и  отстранить  Берию.  Главными
фигурами в пресловутом "деле врачей" должны были стать Молотов, Ворошилов  и
Микоян, эти "последние из могикан" в сталинском Политбюро. Однако вся правда
в отношении "дела врачей" так никогда и не была обнародована, даже в  период
горбачевской гласности. Причина в том, что речь  шла  о  грязной  борьбе  за
власть, развернувшейся в Кремле  перед  смертью  Сталина  и  захватившей  по
существу все руководство.
   Принято считать,  что  "дело  врачей"  началось  с  истерического  письма
Сталину, в котором врачи-евреи обвинялись в вынашивании  планов  умерщвления
руководителей страны с помощью неправильных методов лечения и ядов.  Автором
письма  была  приобретшая  скандальную  известность  Лидия   Тимашук,   врач
кремлевской поликлиники. Письмо Тимашук, однако, было послано Сталину  не  в
1952  году,  накануне  арестов  врачей,  а  в  августе  1948  года.  В   нем
утверждалось, что академик Виноградов неправильно  лечил  Жданова  и  других
руководителей,  в  результате  чего  Жданов  умер.  Тогда  реакция   Сталина
выразилась в презрительном "чепуха", и письмо  пошло  в  архив.  Там  оно  и
оставалось без всякого движения в течение трех лет, пока его не  извлекли  в
конце 1951 года. Письмо понадобилось как орудие в борьбе за власть. О письме
знали все члены Политбюро - знали они и о сталинской реакции.  Однако  самое
важное заключается в том, что Тимашук  никого  не  обвиняла  в  заговоре.  В
письме она лишь сигнализировала об имевших место  недостатках  и  упущениях,
наполовину  выдуманных,  в  обеспечении  лечением  руководителей  партии   и
государства. По этой причине текст письма так до сих пор и не опубликован, в
нем излагаются, по существу, взаимные претензии лечебного персонала  друг  к
другу, как правило, склочного характера. Об этом  мне  уже  во  Владимирской
тюрьме рассказывал полковник Людвигов, помощник Берии по делам  Политбюро  и
Совета Министров.
   Я всегда считал,  что  "дело  врачей"  затеял  Абакумов  как  продолжение
кампании  против  космополитов.  Однако  в  1990  году,  попав   в   военную
прокуратуру, куда меня вызвали как свидетеля в связи с новым  расследованием
дела Абакумова в послевоенные годы,  я  узнал  нечто  иное.  Оказалось,  что
инициатором "дела врачей" он не был, напротив, Абакумов, арестованный в 1951
году, обвинялся в том, что скрывал данные о заговоре,  целью  которого  было
убийство Сталина. Делал он это якобы для того, чтобы захватить  власть.  При
этом Абакумов, по  словам  его  обвинителей,  опирался  на  врачей-евреев  и
евреев-сотрудников  в  аппарате  министра  безопасности,  в   частности   на
Эйтингона.
   Маленков и Берия, несомненно, стремились устранить Абакумова, и оба  были
готовы для достижения  своей  цели  использовать  любые  средства.  Суханов,
помощник Маленкова, весной  1951  года  принял  в  приемной  ЦК  следователя
следственной  части  по  особо  важным  делам  МГБ   подполковника   Рюмина,
известного своим антисемитизмом. Результат этой  встречи  стал  роковым  для
судьбы  советской  еврейской  интеллигенции.  В  то  время  Рюмин   опасался
увольнения из органов госбезопасности из-за выговора, полученного за то, что
забыл папку с материалами следствия в служебном  автобусе.  Кроме  того,  он
скрыл от партии и  управления  кадров  госбезопасности,  что  отец  его  был
кулаком, что его родные брат и сестра обвинялись в воровстве, а тесть служил
в армии Колчака.
   Надо   отдать   должное   Абакумову:   он    прекрасно    понимал,    что
предпринимавшиеся ранее  Рюминым  попытки  представить  арестованных  врачей
террористами были всего лишь прелюдией к "делу врачей". В течение нескольких
месяцев 1950 года ему как-то удавалось держать Рюмина в узде.  Чтобы  спасти
карьеру и дать выход своим антисемитским  настроениям,  Рюмин  охотно  пошел
навстречу  требованию  Суханова  написать  Сталину  письмо  с  разоблачением
Абакумова.
   Через тридцать лет после описываемых событий моя родственница, работавшая
машинисткой в секретариате Маленкова (ее  непосредственным  начальником  был
Суханов), рассказала мне, что Рюмин был настолько необразован и безграмотен,
что одиннадцать раз переписывал свое письмо с обвинениями в адрес Абакумова.
Суханов держал его в приемной около шести часов,  а  сам  вел  переговоры  с
Маленковым по поводу содержания письма Сталину. Лишь Суханов  знает,  почему
выбрали Рюмина, чтобы обвинить Абакумова в заговоре.  Однако  он  ничего  не
сказал об этой стороне дела, когда выступал  по  российскому  телевидению  в
июле 1992 года в передаче об истории "заговора врачей".
   В своем письме, обвинявшем Абакумова (с подачи Маленкова), Рюмин заявлял,
что  тот  приказал  следственной  части  не  давать   хода   материалам   по
сионистскому  заговору,  направленному   против   руководителей   советского
государства.
   К этому времени уже арестовали за  антисоветскую  сионистскую  пропаганду
целый ряд хорошо известных врачей-евреев. Самый, пожалуй, знаменитый из них,
специалист с мировым именем Этингер трагически погиб во время  допроса.  Это
случилось еще до ареста Абакумова. Рюмин обвинил Абакумова в том, что именно
он несет ответственность за смерть Этингера, так как специально поместил его
в холодную камеру в Лефортовской тюрьме с целью убрать одного из  участников
"заговора   врачей"   и   тем   самым    помешать    ему    выдать    других
заговорщиковсионистов. Для придания этим обвинениям  большей  убедительности
на свет было извлечено из архива письмо Тимашук.
   Абакумов,  более  опытный  в  подобных  интригах,  чем  Рюмин,   опасался
чрезмерно  раздувать  "сионистский  заговор",  прибегая  к   слишком   явным
фальсификациям. Он предвидел, что Сталин может потребовать реальных  улик  в
этой весьма рискованной провокационной игре. Кроме того, Абакумов  прекрасно
знал, что в делах,  где  инициатива  принадлежала  высшему  руководству,  не
полагалось проявлять своей собственной. Некоторые  из  арестованных  медиков
были лечащими врачами Сталина. Многих из них с членами  Политбюро  связывали
не только профессиональные, но и доверительные отношения.
   Учитывая все обстоятельства, Абакумов не горел желанием  расширять  рамки
дела Еврейского антифашистского комитета до  уровня  мирового  заговора.  Он
знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно
у Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича, который сам  был
евреем. Осторожность, проявленная Абакумовым, сыграла в его  судьбе  роковую
роль.
   (Архив газеты "Новости разведки и контрразведки")
 
 
   Глава 7
   СМЕРТОНОСНЫЙ КОМ ГРЯЗИ
 
   Вокруг посягательств на жизнь этого человека накручено  столько  былей  и
небылиц, что порой трудно отличить подлинные  факты  от  легенд.  И  все  же
попытаемся. Действительно ли на Сталина не было покушений и все разговоры  о
них - плод его исключительной подозрительности и недоверия?
 
   ПЕШЕЕ ХОЖДЕНИЕ - ПРЕКРАТИТЬ!
 
   Нынешний молодой  читатель,  немало  наслышанный  о  бесчисленной  охране
Сталина, о его сверхподозрителъности и ультрабдительности, будет,  наверное,
в немалой степени удивлен, когда узнает о  малоизвестном  факте:  до  начала
тридцатых годов Сталин без всякой охраны пешком ходил по улицам  Москвы.  Об
этом невероятном поведении отца свидетельствует его дочь  Светлана  в  своих
воспоминаниях о детских годах в Кремле.
   Об охране вождя в конце двадцатых годов яркое представление дает Григорий
Беседовский, советский дипломат-невозвращенец. Перед назначением в Париж его
принял Сталин.
   Дело  происходило  в  октябре  1927  года.  В  этот  момент,   вспоминает
Беседовский, когда борьба с оппозицией достигла чрезвычайной  остроты,  были
крайне усилены меры по личной охране Сталина: в  распоряжении  ОГПУ  имелись
сведения, что возможно  покушение  на  Сталина  со  стороны  оппозиционеров.
Поэтому  попасть  к  вождю  можно  было,   лишь   пройдя   через   тщательно
организованный контроль.
   Что  он  собой  представлял?  Беседовский  подробно  описывает  процедуру
"тщательно организованного контроля".
   Посетителю  пришлось  оставить  свой  дипломатический  паспорт  внизу,  в
помещении комендатуры, где ему дали пропуск, после чего при входе  в  здание
ЦК дежурный чиновник кремлевской охраны подверг его внимательному  расспросу
и довольно долгому разглядыванию.
   - Я чувствовал,  что  ему  очень  хотелось  попросить  меня  открыть  мой
портфель, - вспоминает Беседовский, - но он не решился, очевидно, предъявить
такое требование, а на предложенные мне несколько вопросов я ответил в сухом
тоне и попросил не задерживать меня по пустякам.
   Ему даже не предложили открыть портфель, в котором могло  быть  все,  что
угодно, - револьвер, бомба, граната, кинжал. Сравните с  нынешней  практикой
пропуска в государственные учреждения!
   Что касается  пешего  хождения  вождя  по  улицам  Москвы,  то  оно  было
прекращено  решением  Политбюро  18  ноября  1931  года.  В  архиве  высшего
коллегиального  органа  партии,  перешедшего  по  принадлежности  президенту
Российской Федерации, хранится документ, проливающий свет на обстоятельства,
в силу которых Совнарком и Политбюро вынуждены были  принять  дополнительные
меры по обеспечению безопасности руководителя страны.
   "Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталина по Москве надо прекратить" -  такую
резолюцию начертал В. Молотов на записке ОГПУ за N 40919 от 18  ноября  1931
года. Ниже стоят подписи Л. Кагановича,  М.  Калинина,  В.  Куйбышева  и  А.
Рыкова.
   Записка, а перед нами подлинник, была  адресована  Сталину.  Подписал  ее
заместитель председателя ОГПУ И. Акулов.
   Один из руководителей  секретного  политического  ведомства  информировал
секретаря ЦК ВКП(б)  Сталина  о  том,  что  Лубянка  некоторое  время  назад
получила из заслуживающих доверия источников достоверные сведения  о  скором
прибытии в Москву некоего лица, направленного на нашу территорию  английской
разведкой.  Данное  лицо  явится   для   установления   связи   и   передачи
конфиденциальных поручений.
   ОГПУ хорошо подготовилось к приему гостя. Хозяином явочной квартиры, куда
должен был прийти человек из-за кордона, являлся агент Лубянки.
   Не подозревавший об этом террорист 12 ноября  постучал  в  дверь  явочной
квартиры.  Гость  и  хозяин  обменялись  условленными  паролями.   Прибывший
оказался  белым  офицером,  секретным   сотрудником   английской   разведки,
работавшим по линии РОВС - Русского  общевоинского  союза,  образованного  в
эмиграции в 1924 году, и по линии нефтяной секции  Торгпрома,  созданной  П.
Гукасовым. Имя этого крупного бакинского промышленника было хорошо  известно
в ОГПУ. После Октябрьской революции Гукасов,  занимавший  пост  председателя
Русского  торгово-промышленного  банка,  эмигрировал  во  Францию,   где   с
двадцатых годов принимал  активное  участие  в  деятельности  антисоветского
"Торгово-промышленного комитета".
   С момента появления закордонного гостя  он  по  наводке  хозяина  явочной
квартиры был взят под тщательное наружное и внутреннее наблюдение.
   Шестнадцатого ноября гость, не подозревая в приютившем его хозяине агента
ОГПУ, предложил ему прогуляться по Ильинке. В 15 часов 35 минут около дома N
5/2 напротив Старогостиного  двора,  увидев  идущего  навстречу  человека  в
военной шинели, старой заячьей шапке-ушанке и в мягких  кавказских  сапогах,
спутник агента Лубянки внезапно выхватил из кармана револьвер.
   Агент ОГПУ моментально узнал человека, в которого намеревался  выстрелить
его спутник. Это был Сталин. Чекист преодолел оцепенение и схватил  за  руку
своего постояльца. Выстрела, к счастью, не последовало. Попытка теракта была
предотвращена.
   Террориста,  покушавшегося  на  жизнь  вождя,  скрутили  и  доставили  на
Лубянку.  Там  он   назвал   свою   фамилию   -   Огарев.   Его   допросили,
сфотографировали и поместили в камеру.
   Заместитель председателя ОГПУ И. Акулов к своему спецсообщению приложил и
фотокарточку арестованного. Она тоже сохранилась в архиве.
   После этого инцидента охрану Сталина  усилили.  Власик,  к  тому  времени
единственный телохранитель, приставленный к  Иосифу  Виссарионовичу  в  1919
году в Царицыне скорее для поручений, чем для обеспечения безопасности, стал
начальником охраны. Власик получил  в  свое  распоряжение  отдел  в  системе
управления ОГПУНКВД, который подчинялся только ему и Сталину.
   Представление о численности охраны  Сталина  в  начале  тридцатых  годов,
после инцидента на Ильинке, дают вот эти две цифры. Непосредственно  функции
телохранителей выполняли трое - Власик, Румянцев и  Богданов.  На  постах  у
одноэтажной дачи в Кунцеве с винтовками, а после с автоматами,  тоже  стояли
трое - Кузьмичев, Кириллин, Мельников. На территории дачи дежурили  от  двух
до трех сотрудников охраны.  С  внешней  стороны  забора  стояли  три-четыре
оперработника плюс один у ворот  с  севера.  Все.  Сегодня  иной  финансовый
воротила имеет охранников куда больше.
   МОСТ
   Дачу для героя нашего рассказа построили  в  самом  устье  реки  Лашупсе,
впадающей  в  дивное  высокогорное  озеро  Рица.  Там,  на  высоте  полутора
километров над уровнем моря, на берегу, обрамленном мощными вершинами, он  в
довоенное время иногда проводил свой отпуск.
   Однажды по дороге на дачу  произошел  случай,  который  зафиксирован  как
попытка покушения на жизнь  вождя.  Во  всяком  случае  так  интерпретировал
происшедший инцидент на мосту Лаврентий Берия. В этой истории много темного.
По версии А. Антонова-Овсеенко, данный инцидент был подстроен самим  Берией,
чтобы товарищ Сталин понял: на Лаврентия Павловича можно положиться.
   Антонов-Овсеенко описывает эту историю так. Берия  тогда  еще  работал  в
Грузии,  но  постепенно  приучал  "хозяина"  к   своей   роли   непременного
спутника-охранителя. Провожал он Сталина на  Рицу  и  в  этот  раз.  Поехали
внушительным кортежем на пяти бронированных "ЗИСах". Впереди охрана, за  ней
Сталин, следом  Берия  вместе  с  наркомом  внутренних  дел  Грузии  Сергеем
Гоглидзе. В четвертой машине ехали несколько человек обслуги, в последней  -
замыкающие охранники. На полпути, когда миновали  впадение  Гегги  в  Бзыбь,
Берия остановил кавалькаду. Подойдя к  лимузину  генсека,  он  попросил  его
пересесть в предпоследнюю машину. Сталин послушался. Вместе с ним  уселся  и
Берия.
   Обслуга переместилась во вторую машину.
   - Почему поменялись местами? - спросил Сталин.
   - Тяжелое предчувствие, Иосиф Виссарионович... Есть кое-какие сомнения...
Один агент сообщил нечто экстраординарное...
   Дорога петляла, перепрыгивала с левого берега на правый,  потом  обратно.
Миновали один мост. А на втором мосту произошло нечто невообразимое.  Первая
машина с охраной благополучно переехала на другой  берег.  Второй  "ЗИС",  в
котором должен был находиться  генсек,  осторожно  взобрался  на  деревянный
настил, и он тут же рухнул под тяжестью автомобиля. Лимузин упал  в  воду  и
застрял между валунами.
   Впечатление было такое, что прогремел взрыв. Правда, не очень сильный, но
его многократно увеличило горное эхо. Охранники схватились за оружие.  Часть
их бросилась в ущелье искать  террористов,  другая  плотно  сомкнула  кольцо
вокруг остановившейся машины генсека.
   Почему мост рухнул именно под вторым автомобилем, из  которого  незадолго
до  происшествия  "хозяин"  пересел  в  предпоследний   в   соответствии   с
настоятельным  советом   Берии?   Случайность?   С   дьявольской   хитростью
организованная провокация?  Или  действительно  Берия  располагал  какими-то
агентурными сведениями?
   Боюсь, что правду об этом мостике никто никогда не узнает. Экспертизу  по
свежим следам происшествия  не  производили.  Сваи,  опоры  не  обследовали.
Ничего не фотографировали. Никаких актов-протоколов не составляли.
 
   ВЫСТРЕЛЫ С БЕРЕГА
 
   Йюди  старших  поколений  помнят  знаменитую  картину  кисти   известного
советского художника, на которой изображен момент,  когда  Берия  прикрывает
своим телом вождя, в которого целятся с лесистого берега.
   Этот случай тоже имел место в  1933  году,  через  несколько  дней  после
инцидента на мосту. Сталину захотелось совершить прогулку по воде. Для  этой
цели снарядили катер. И вот,  когда  подошли  к  правому  лесистому  берегу,
раздался выстрел. Берия мгновенно вскочил и заслонил  своим  телом  Сталина.
Моторист прибавил ходу, но из-за сосен выстрелили еще несколько раз.  Однако
катер был уже в безопасной зоне.
   Причалив к берегу,  Берия  организовал  поиск  террористов.  И  они  были
схвачены. Ими оказались... пограничники.  Допрошенные  лично  Гоглидзе,  они
показали, что действовали по инструкции. Катер со  Сталиным  отсутствовал  в
представленной им заявке на прохождение судов в  охраняемой  зоне.  Командир
отделения пограничников  Лавров  дал  такое  объяснение:  увидев  движущийся
незаявленный   катер,   пересекающий   подведомственную   зону,   то    есть
погранзаставу "Пицунда", он сигналами велел  катеру  пристать  к  берегу.  А
поскольку  тот  продолжал  двигаться  прежним  курсом,  произвел   несколько
выстрелов вверх.
   Однако Гоглидзе сделал иное заключение. Из  его  докладов  вытекало,  что
имело место покушение. Он  даже  нашел  свидетелей,  которые  показали,  что
стрельба велась в сторону моря, то есть по  катеру  со  Сталиным  на  борту.
Несчастный командир отделения был отдан под трибунал и  подлежал  расстрелу.
Но  тут  вмешивается  Ягода  и  уговаривает  Берию  выдать  случившееся   за
обыкновенное разгильдяйство. Лаврентий Павлович, который  не  хотел  портить
отношений  с  тогда  могущественным  наркомом  внутренних  дел,  согласился.
Видимо, поэтому в показаниях Лаврова имеются  детали,  существенно  менявшие
дело:  стрельба  велась,  но   не   преднамеренно,   а   по   недомыслию   и
недисциплинированности  командира   отделения   пограничников,   пытавшегося
заполучить катер, чтобы погрузить на него грязное белье.
   Лаврову дали пять лет. Понес наказание начальник погранзаставы "Пицунда".
Председателя ГПУ Абхазии уволили из органов.
   Но своего срока Лавров не отсидел.  В  1937  году  бывшего  пограничника,
отбывавшего наказание в  лагере,  доставили  во  внутреннюю  тюрьму  НКВД  в
Тбилиси, где, допросив заново,  полностью  изобличили  как  врага  народа  и
террориста. Его приговорили к расстрелу. Такую же меру наказания  получил  и
бывший председатель ГПУ Абхазии, уволенный за допущенный инцидент с  катером
в 1933 году. Обстрелявший катер командир отделения пограничников Лавров  был
признан участником заговора, имевшим задание совершить террористический  акт
против Сталина.
   Что, открылись какие-то неизвестные прежде обстоятельства?  Да  нет,  все
объясняется просто: к тому времени всесильный нарком  внутренних  дел  Ягода
находился под арестом, а заменивший  его  Ежов  искал  компромат  на  своего
предшественника. Тогда и всплыла вновь история с катером,  с  покушением  на
Сталина.  Сокрывший  деятельность  контрреволюционной   группы   Ягода   был
расстрелян. А Ежов, раскрывший эту группу с помощью Берии,  вырос  в  глазах
Сталина. И Берия  тоже.  Сначала  он  стал  первым  замом  Ежова,  а  спустя
несколько месяцев заменил его.
   Как бы ни было на самом деле, но оба инцидента - на мосту  и  особенно  с
катером - Берия мастерски разыграл в  свою  пользу,  сумел  извлечь  из  них
большой политический капитал. Точь-в-точь, как Сталин в ситуации с убийством
Кирова.  Такой  была  точка  зрения  перестроечного  общественного   мнения,
сформированного прессой. Оба, мол, были непревзойденными мастерами в области
интриг, закулисных сделок, что, видимо, и позволило сойтись так близко.
   В развенчание мифов о посягательствах на  жизнь  вождя  свою  лепту  внес
Хрущев,  приведший  в  мемуарах   немало   свидетельств   недоверчивости   и
подозрительности  Сталина,  которые  в  последние  годы  его  жизни  приняли
гротескные формы. За обедом он не притрагивался ни к одному блюду, если  его
кто-нибудь при нем не попробует. Выезжая из Кремля  в  Кунцево,  каждый  раз
менял маршрут следования, не ставя о нем в известность до  последней  минуты
даже охрану.  Усложнил  систему  охраны  Ближней  дачи.  Все  это,  а  также
многочисленные  публикации,  появившиеся  в  эпоху  горбачевской  гласности,
убеждали людей, что никаких покушений на Сталина в действительности не было.
Они, мол, фабриковались Ягодой, Ежовым, Берией и их подручными.
 
   САМОЕ ПЕРВОЕ "КРЕМЛЕВСКОЕ ДЕЛО"
 
   Оно возникло в начале 1935 года. Поводом для его возникновения  послужило
разоблачение существовавшего в Кремле  заговора  ряда  служащих,  работников
комендатуры, военных и других, которые, по данным НКВД,  готовили  покушение
на Сталина.
   Подробности этого дела были изложены в июне того же года  на  Пленуме  ЦК
ВКП(б). Будущий нарком внутренних дел Николай Ежов, в ту пору  секретарь  ЦК
ВКП(б), выступил с докладом "О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР
и товарище А. Енукидзе".
   Члены ЦК узнали, что из-за попустительства Енукидзе на территории  Кремля
была создана целая сеть террористических  групп.  Ее  главным  организатором
являлся Л. Б. Каменев. Целью террористов было убийство Сталина.
   Ежов широко оперировал выдержками из показаний арестованных о  подготовке
ими террористического акта против вождя.
   По итогам доклада пленум вывел Енукидзе из состава ЦК и исключил  его  из
партии. Каменев, который к тому времени был  уже  осужден  по  делам  "союза
марксистовленинцев"  и  "московского  центра",  вновь  оказался  на   скамье
подсудимых.
   Через  месяц  после  пленума  под  председательством  Ульриха  состоялось
закрытое заседание военной коллегии Верховного суда СССР. Суд  проходил  без
участия государственного обвинителя и защиты.
   По самому первому "кремлевскому делу" было осуждено сто десять человек  -
тридцать военной коллегией Верховного суда и восемьдесят - особым совещанием
при НКВД СССР. К расстрелу приговорили двоих - Алексея Синелобова и  Михаила
Чернявского. Первый занимал должность  секретаря  для  поручений  коменданта
Кремля, второй был начальником отделения разведывательного управления РККА.
   Меры наказания были разные. Самые большие сроки заключения - десять лет -
получили девять человек, самые минимальные - два года ссылки - семеро.
   Каменева  Ольга  Давыдовна,  член  партии  с  1902   года,   председатель
научно-исследовательского   совета   Управления   кинофикации   СНК   РСФСР,
отделалась лишением права проживания в Москве и Ленинграде  в  течение  пяти
лет. Ее муж Каменев Лев Борисович, отбывавший наказание в связи с осуждением
в январе 1935 года к пяти годам тюремного заключения  по  делу  "московского
центра", получил десять лет - но с поглощением предыдущего пятилетнего срока
заключения. Были осуждены  также  его  брат  Розенфельд  Николай  Борисович,
иллюстратор  книг  издательства  "Академия",  его  бывшая  жена,  сотрудница
библиотеки в Кремле, и племянник.
   Среди  осужденных  было  одиннадцать  уборщиц  правительственных  зданий,
швейцаров  и  телефонисток,   восемнадцать   сотрудников   правительственной
библиотеки,  шесть  работников  технического  секретариата  Президиума  ЦИК,
шестнадцать   военнослужащих,   сорок   восемь   плотников,   дворников    и
представителей прочих рабочих профессий, шесть домохозяек.
   В  течение  первых  полутора  месяцев  арестованным  предъявлялись,   как
правило, обвинения в распространении злостных провокационных слухов. Допросы
велись в основном по фактам разговоров об обстоятельствах убийства Кирова  и
смерти Надежды Аллилуевой - жены Сталина.
   Но уже  в  феврале  следствие  получило  показания  ряда  арестованных  о
существовавшей среди работников управления  коменданта  Кремля  троцкистской
группы и о том, что "распространение  ими  клеветнической  информации  могло
создавать  террористические  настроения  против   руководителей   партии   и
правительства".
   На последующих допросах основное внимание следствия сосредоточено уже  на
выяснении террористических намерений обвиняемых.
   Из  места  отбытия  наказания  к  следователям   доставляется   Зиновьев,
осужденный, как и Каменев, по  делу  "московского  центра".  На  допросе  он
заявил:
   - Каменеву принадлежит крылатая формулировка о  том,  что  марксизм  есть
теперь то, что угодно Сталину... У меня с Каменевым разговоры об  устранении
Сталина имели место, но мы при этом исходили только из намерений замены  его
на посту  генерального  секретаря  ЦК  ВКП(б)...  Заявлений  от  Каменева  о
необходимости применения теракта как средства борьбы с руководством ВКП(б) я
не  слышал.  Не  исключаю,  что  допускавшиеся  им  злобные  высказывания  и
проявления ненависти по адресу Сталина  могли  быть  использованы  в  прямых
контрреволюционных целях...
   Из обвинительного заключения:
   "В 1933-1934 гг, среди  части  служащих  правительственной  библиотеки  и
комендатуры Кремля образовались контрреволюционные группы, поставившие своей
целью подготовку к совершению террористических  актов  против  руководителей
ВКП(б) и Советского правительства и в первую очередь против Сталина.
   В   состав   контрреволюционной    террористической    группы    служащих
правительственной  библиотеки  входили:  Розенфельд  НА.,  Муханова  Е.  К.,
Давыдова З. И., Бураго Н. И., Синелобова К. И,  и  Раевская  Е.  Ю.,  причем
руководящая роль в этой группе принадлежала Розенфельд и Мухановой,  которые
сами готовились совершить террористический акт против Сталина.
   Барут (научный сотрудник Музея  изобразительных  искусств.  -  Н.  З.)  и
Корольков (педагог по  массовой  работе  в  парке  культуры  и  отдыха.  Оба
осуждены к семи годам тюремного заключения. - Н. З.), не входя в эту группу,
тем не менее принимали активное участие  в  контрреволюционной  деятельности
этой группы, зная о террористических планах группы Розенфельд и Мухановой.
   В  состав   контрреволюционной   террористической   троцкистской   группы
комендатуры  Кремля  входили  бывший  дежурный  помощник  коменданта  Кремля
Дорошин  В.  Г.,  бывший  секретарь  для  поручений  при  коменданте  Кремля
Синелобов А. И., бывший дежурный помощник коменданта Кремля  Павлов  И.  Е.,
бывший комендант Большого  Кремлевского  дворца  Лукьянов  И.  П.  и  бывший
начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры  Кремля  Поляков
П. Ф. Руководящая роль в этой группе принадлежала Дорошину и Синелобову.
   Связь между обеими группами поддерживалась через Синелобова и его  сестру
Синелобову К. И., сотрудницу правительственной библиотеки, причем оружие для
совершения террористического акта Розенфельд НА, должен достать Синелобов А.
И. Он же, Синелобов, намечался одним из исполнителей террористического акта.
   В  тот  же  период  времени  в  Москве  существовала   контрреволюционная
троцкистская террористическая групна из числа некоторых военных работников и
контрреволюционная  группа  из  бывших  белогвардейцев,  причем  обе  группы
основной своей целью ставили подготовку  и  осуществление  террористического
акта против Сталина.
   В состав контрреволюционной троцкистской террористической группы  военных
работников входили: ответственный работник НКО Чернявский М.  К.,  слушатели
Военно-химической академии Козырев В.  И.,  Иванов  Ф.  Г,  и  инженер  ЦАГИ
Новожилов М. И.
   Руководящая  роль  в  этой  группе  принадлежала   Чернявскому,   который
установил во время заграничной командировки связь с зарубежной  троцкистской
организацией,   получил   от   нее   задание   подготовить    и    совершить
террористический  акт  против   Сталина.   Непосредственными   исполнителями
террористического акта намечались Иванов и Новожилов. Связь  этой  группы  с
контрреволюционной группой комендатуры Кремля поддерживалась через Козырева,
который неоднократно встречался с Дорошиным.
   В  состав  контрреволюционной  террористической  белогвардейской   группы
входили бывшие белогвардейцы: Синани-Скалов Г. Б. (заведующий  секретариатом
исполкома Коминтерна. - Н. З.),  Гардин-Гейер  А.  А.  (редактор-консультант
газеты  "За   индустриализацию".   -   Н.   З.),   Воронов   ЛА.   (художник
"Рекламфильма". - Н.  З.),  Сидоров  А.  И.  (старший  инженер  товарищества
"Маштехпроект". - Н. З.) и жена Воронова, она  же  сестра  Синани-Скалова  -
Надежда Скалова (корректор журнала "Литературное наследство". - Н. З.).
   Руководящая роль в этой группе принадлежала Синани-Скалову,  который  был
связан   с   активными    деятелями    зиновьевско-каменевской    подпольной
контрреволюционной организации Мадьяром и  другими.  Непосредственная  связь
белогвардейской  группы  с   контрреволюционной   террористической   группой
служащих правительственной библиотеки поддерживалась через Муханову.
   Деятельность контрреволюционных  террористических  групп  стимулировалась
одним  из  организаторов  и  руководителей  бывшей  зиновьевской  подпольной
контрреволюционной группы Л.  Б.  Каменевым,  который  в  1933  -  1934  гг,
систематически допускал злобные  клеветнические  выпады  против  руководства
ВКП(б) и особенно против Сталина. Непосредственная связь Л.  Б.  Каменева  с
контрреволюционной  террористической  группой   служащих   правительственной
библиотеки поддерживалась через его брата Н. Б. Розенфельда. Он,  встречаясь
с Н. А. Розенфельд (бывшей женой), Мухановой  и  Корольковым,  распространял
исходящую от Каменева контрреволюционную клевету против руководства ВКП(б) и
Советского   правительства,    в    особенности    против    Сталина,    вел
контрреволюционную агитацию и принимал непосредственное участие в подготовке
террористического акта против Сталина.
   Служащие кремлевских учреждений Кочетова М. Д.  (телефонистка  управления
коменданта Кремля. - Н. З.), Конова А. И. (сотрудница библиотеки ЦИК СССР. -
Н. З.), Минервина Л. Н. (сотрудница канцелярии библиотеки  ЦИК  СССР.  -  Н.
З.), Гордеева П. И. (сотрудница библиотеки ЦИК  СССР.  -  Н.  З.)  и  бывший
белогвардеец Руднев С. А.  (бухгалтер  диспансерного  объединения  лечебного
учреждения им. Семашко, - Н. З.) в 1933-1934 гг. вели антисоветскую агитацию
и  распространяли  контрреволюционную  клевету  о  руководителях  ВКП(б)   и
Советского правительства".
   В 1956 - 1957 годах, когда во времена хрущевской "оттепели" производились
массовые реабилитации,  столь  же  скоропалительные,  как  и  репрессии  при
Сталине, Главная военная прокуратура  провела  дополнительное  расследование
"дела библиотекарей".
   Выяснилось, что 14 из 30 осужденных  военной  коллегией  Верховного  суда
виновными себя не признали, десять признали свою  вину  только  в  том,  что
слышали "антисоветские" или "клеветнические" разговоры от других  лиц,  а  в
террористической деятельности вину свою отрицали. И только шестеро  признали
себя виновными в террористических намерениях против Сталина. Среди них  брат
и племянник Каменева, Муханова, Чернявский, Синани-Скалов и Гардин-Гейер.
   - Как будто все сто десять арестованных должны признаться в том, что  они
намеревались убить Сталина, - прокомментировал автору  этой  книги  один  из
ветеранов НКВД. - Так не бывает. Посвящают в подобного рода дела  как  можно
меньше участников. Шестеро - и то много.
   Тем не  менее  вывод  проверяющих  был  однозначным:  дело  создано  НКВД
искусственно, показания получены противозаконными методами.
   - Чепуха! Сработала политическая конъюнктура, -  убеждал  меня  отставной
энкаведэшный генерал. - Я хорошо знаю это дело. Замысел убить  Сталина  был.
Троцкисты и белогвардейцы-эмигранты искали выхода на Кремль.  Как  обычно  в
таких  случаях  действуют?  Через  технический  персонал   -   библиотекарш,
телефонисток, парикмахерш. Они обычно кичатся своей причастностью к  сильным
мира  сего,  не  в  меру  много  болтают.  Опытному  агенту  выудить  у  них
необходимые сведения о распорядке дня жертвы, маршрутах его движения  -  раз
плюнуть. Тем более у такой обслуги, которую подобрал тогдашний секретарь ЦИК
Енукидзе. Недаром его исключили из партии с редчайшей  для  лиц  его  уровня
формулировкой: за бытовое разложение. Кого он только  не  привел  в  Кремль!
Были там и наркоманки, и алкоголички, и лица  с  нетрадиционной  сексуальной
ориентацией... Оргии устраивали чуть ли  не  ежедневно.  Такие  работники  -
идеальный материал для вербовки. Их и использовали...
   - Но ведь осужденных по "кремлевскому делу" реабилитировали  еще  в  1958
году. Кроме нескольких человек...
   - Да,  тогда  не  осмелились  назвать  невиновными  Льва  Каменева,  сына
Троцкого  Сергея   и,   кажется,   Глебову-Каменеву-Афремову.   Была   такая
литераторша, в издательстве "Академия" работала. Родственница Каменевых.  Их
реабилитировали уже при Горбачеве, в 1988 году.
   По словам престарелого энкаведэшного генерала,  материалы,  на  основании
которых были реабилитированы все сто десять участников первого "кремлевского
дела", малоубедительны. Они состоят  в  основном  из  отрицания  своей  вины
самими осужденными.
   -  Я  читал  эти  документы.  Какие   там   доказательства   невиновности
осужденных? Библиотекарша Муханова, находясь в тюрьме,  в  тысяча  девятьсот
тридцать седьмом году  рассказывала,  что  начальник  секретно-политического
отдела НКВД угрожал ей: если она  откажется  на  суде  от  своих  показаний,
данных на  следствии,  то  ее  расстреляют.  Синани-Скалов  тоже  делился  с
сокамерниками: он признал себя виновным в  результате  принуждения  и  угроз
расстрелом со стороны следователей. И так далее,  и  тому  подобное.  Других
подтверждений невиновности нет.
 
   ОТ МИНЫ В МАВЗОЛЕЕ ДО СТРЕЛЯЮЩЕЙ РУЧКИ
 
   В 1938 году, когда начался  крупномасштабный  военный  конфликт  у  озера
Хасан, из числа бывших белогвардейцев, осевших в Маньчжурии, был сформирован
отряд террористов. Они шли на  верную  смерть,  ибо  поставленная  задача  -
уничтожить Сталина разрывными пулями из автоматического оружия  -  исключала
вероятность уцелеть.
   Отряд камикадзе переправили в Турцию, откуда диверсанты  должны  были  по
отдельности пробраться на советскую территорию и  выйти  в  район  Сочи.  По
системе подземных коммуникаций смертникам предстояло проникнуть  в  павильон
Мацесты, где в то время будет находиться Сталин. Детали  операции  тщательно
отрабатывались лучшими  японскими  разведчиками.  Неоценимую  услугу  оказал
перебежавший к ним  в  начале  лета  1938  года  начальник  управления  НКВД
Дальневосточного  края  Г.  Люшков.  Он   знал   систему   охраны   Сталина,
расположение комплекса Мацесты, поскольку работал  до  этого  в  центральном
аппарате НКВД.
   Однако покушение провалилось. Отряд к месту сбора  не  явился.  Участники
операции один за другим были выловлены по мере их проникновения на советскую
территорию. НКВД был заблаговременно предупрежден  о  готовящейся  акции,  и
сделал это надежный источник по кличке "Лео", работавший в Маньчжоу-Го.
   Вторая попытка японских спецслужб  устранить  Сталина  относится  к  1939
году. На этот  раз  планировалось  пронести  мину  замедленного  действия  в
Мавзолей. Она должна была взорваться в десять часов  утра  первого  мая,  во
время праздничной демонстрации, когда на трибуне саркофага Ленина собиралось
все  советское  руководство.  И   в   данном   случае   органы   НКВД   были
заблаговременно предупреждены все тем же информированным  источником  "Лео".
Подробности этих операций приведены в книге японца  Хияма  Есиаки  "Японские
планы покушения на Сталина", вышедшей в Токио.
   Не отставали от японцев и немецкие спецслужбы.
 
   "ДЛИННЫЙ ПРЫЖОК"
 
   До ноября 1943 года Сталин ни разу не выезжал за пределы СССР. Первая его
официальная зарубежная поездка состоялась в Тегеран, где  проходила  встреча
"Большой  тройки".  В  столицу  Ирана   съехались   лидеры   СССР,   США   и
Великобритании.
   Согласно расхожей советской версии,  этим  обстоятельством  не  преминули
воспользоваться  германские  спецслужбы,  которые  намеревались  осуществить
теракт против Сталина, Рузвельта и Черчилля. Берлин санкционировал операцию,
которой было дано кодовое название "Длинный прыжок".
   Возглавить ее поручили знаменитому  Отто  Скорцени  -  начальнику  отдела
тайных операций СС, прославившемуся дерзким освобождением Муссолини. О плане
ликвидации "Большой тройки" случайно узнал обер-лейтенант Пауль  Зиберт,  он
же советский  разведчик  Николай  Кузнецов,  находившийся  в  тот  момент  в
украинском городе Ровно. Ему  стало  известно,  что  в  Берлине  формируется
специальный отряд диверсантов для отправки  в  Тегеран.  Рассказал  об  этом
прибывший из Берлина болтливый немецкий  офицер,  который,  будучи  подшофе,
предложил Зиберту оказать содействие, если у него появится желание  вступить
в этот отряд. Советский разведчик тут же доложил  о  сверхважной  новости  в
Москву.
   Так,  во  всяком  случае,  излагалось  в  известном  старшим   поколениям
кинофильме "Тегеран-43".
   А в  повести  "Заговор  против  "Эврики"  ("Эврикой"  Черчилль  предложил
назвать встречу в Тегеране)  действует  советский  разведчик  Илья  Светлов.
Конечно же, он не только выступает  под  видом  офицера  германской  военной
разведки, не только оказывается в центре подготовки  террористического  акта
против "Большой  тройки",  но  и  командируется  в  Тегеран.  Там  советский
разведчик совершает чудеса героизма  -  с  помощью  направленных  из  Москвы
чекистов  срывает  планы  террористов,   арестовывает   главных   участников
заговора, а одного из них уничтожает лично.
   В книге известного журналиста-международника, бывшего переводчика Сталина
В.  Бережкова  "Тегеран-43",  изданной  в  1968  году,  тоже  говорилось   о
существовании  заговора  против  "Большой  тройки".  Правда,   кроме   имени
разведчика Н. Кузнецова, в книге никто больше не называется.
   Не пришло время? Увы, и в постсоветских публикациях, которые не  оставили
закрытой ни одну тайну недавнего прошлого, в эту тему  не  добавлено  ничего
нового.
   А может, и добавлять нечего? Может, заговора против "Большой тройки" и  в
помине не было?
   Действительно, сегодня рассекречены все самые жгучие советские тайны - от
таинственных приложений к  пакту  Молотова-Риббентропа  до  героев  атомного
шпионажа. На этом фоне срыв  заговора  в  Тегеране  никакой  государственной
тайны не должен составлять.
   Однако,  судя   по   рассекреченным   документам,   замысел,   касающийся
уничтожения лидеров трех держав антигитлеровской коалиции, существовал.
   Архивы свидетельствуют, что  с  идеей  личной  встречи  "Большой  тройки"
выступил американский президент Рузвельт.
   Это предложение содержится в его послании Сталину от второго декабря 1942
года. Почти целый год шел трудный обмен мнениями.  И  лишь  восьмого  ноября
1943 года Рузвельт - последним из "тройки" - дал согласие на встречу  именно
в Тегеране.
   В ночь с 27 на 28 ноября 1943 года в Тегеране состоялась конфиденциальная
встреча Молотова с послом США в СССР Гарриманом.
   Молотов сообщил Гарриману: советской  стороной  получены  неблагоприятные
сведения о том, что прогерманские элементы  в  Тегеране  готовят  враждебные
акты против руководителей союзных государств. Поэтому с точки зрения  лучшей
организации совещания и для того, чтобы избежать поездок по улицам, было  бы
безопаснее, если бы  президент  Рузвельт  остановился  в  здании  советского
посольства.
   В ответ на это Гарриман сказал:
   - Президент Рузвельт с самого начала предполагал остановиться в советском
посольстве. Исходя из того, что посольство США в Тегеране расположено крайне
неудобно-в полутора  милях  от  города,  в  связи  с  чем  предстояло  много
передвижений по улицам - в Белом доме было принято  решение  воспользоваться
любезным предложением маршала Сталина. Но уже накануне отъезда из Вашингтона
президенту  Рузвельту  сообщили,  что  передвижение  по  тегеранским  улицам
совершенно безопасно, и поэтому,  а  также  для  того,  чтобы  не  создавать
неудобного положения для Черчилля,  он  решил  остановиться  в  американском
посольстве.
   Выслушав, Молотов нетерпеливо произнес:
   - Мы располагаем более  новой  информацией,  и  она,  господин  Гарриман,
касается безопасности руководителей наших держав.
   Американский посол попросил поделиться подробностями.
   - Речь идет о лицах, связанных с германским агентом в  Иране  Майером,  -
сказал Молотов. - Иранское правительство приняло меры  и  выслало  некоторых
лиц из группы Майера за пределы страны. Однако его  агенты  еще  остаются  в
Тегеране, и от них можно ожидать актов, которые могут вызвать  нежелательные
инциденты. Поэтому представляется целесообразным осуществить  первоначальное
предложение  о  том,  чтобы  президент  Рузвельт  остановился  в   советском
посольстве.
   - Наверное, вы правы,  господин  министр,  -  после  некоторого  раздумья
произнес Гарриман. - Но  я  хотел  бы  знать,  что  вы  имеете  в  виду  под
нежелательными инцидентами.  Речь  идет  о  покушении  или  о  демонстрации,
которую  прогерманские  элементы  могут   устроить   на   улицах   Тегерана?
Согласитесь, это разные вещи.
   Велик и могуч дипломатический язык! Молотов ответил так:
   - Эти элементы могут предпринять  враждебные  акты  против  кого-либо  из
руководителей наших государств и спровоцировать  инцидент,  который  вызовет
ответные меры. При  этом  могут  пострадать  невинные  люди.  Этого  следует
избежать, так  как  это  выгодно  лишь  немцам  и  крайне  нежелательно  для
союзников. Если что-нибудь случится, господин Гарриман, то будет  непонятно,
почему не было осуществлено первоначальное предложение.
   - Хорошо, я немедленно сообщу своему  президенту  информацию,  переданную
вами, господин министр.
   На этом высокопоставленные дипломаты расстались.
   Едва успел Гарриман рассказать  Рузвельту  о  встрече  с  Молотовым,  как
дежурный американского посольства доложил о прибытии офицера НКВД со срочным
письмом от маршала Сталина.
   Рузвельт вскрыл пакет. Советский лидер предупреждал президента США, что в
Тегеране много переодетых нацистских агентов - не менее  ста  -  и  что  они
замышляют покушение на "Большую тройку". Сталин приглашал Рузвельта приехать
в советское посольство и остаться там, пока не минует опасность.
   На следующее утро Рузвельт приказал паковать свои чемоданы.  Американский
президент переехал в советское посольство. Та часть прессы США, которая была
настроена менее дружелюбно к русским, назвала этот шаг Рузвельта "похищением
президента советским ГПУ".
   Вернувшись из Тегерана в Вашингтон, Рузвельт провед  пресс-конференцию  о
встрече лидеров трех союзных держав.
   Он сообщил, что немцы замышляли убить Сталина, Черчилля и его самого. Они
спаслись только благодаря  тому,  что  Сталин  вовремя  узнал  о  подготовке
покушения.
   В  стенограмме  той  пресс-конференции   содержится   немало   любопытных
подробностей,  касающихся  организации  безопасности  Сталина.  В  советской
печати они никогда не приводились.
   Когда  Рузвельт  прибыл  в  советское  посольство,  оно  напоминало   ему
небольшую  крепость,  ощетинившуюся  пулеметами  и  охранявшуюся   отборными
солдатами. В Тегеран для охраны посольства и аэродрома были введены танковый
полк и полк НКВД. Вся территория охранялась  двойным  кольцом  автоматчиков.
Была учреждена особая комендатура  советской  части  Тегерана.  Для  большей
безопасности узкая улица, где напротив друг  друга  находились  советское  и
английское  посольства,  была  перекрыта  брезентовыми  стенками  и,   таким
образом, не просматривалась извне.
   На время работы конференции Тегеран был отключен от всех видов  связи.  В
течение четырех суток - с 27 ноября по 1 декабря 1943  года  -  из  иранской
столицы не велось никаких радиопередач. Молчало радио, не звонили  телефоны,
не вывозились газеты, не пересылались письма. Въезд в город и выезд из  него
были закрыты. Связь заработала лишь после того, как  самолеты  трех  лидеров
находились уже в воздухе.
   В иранской провинции началась паника - что происходит в  столице?  Почему
она молчит? Местные газеты выдвигали  самые  невероятные  предположения,  не
исключали и государственный переворот.
   Сегодня известно: в момент, когда Молотов стращал  Гарримана  агентурными
сведениями о готовившемся покушении на  Рузвельта,  Сталина  и  Черчилля,  в
Тегеране не было ни одной немецкой  террористической  группы.  После  ареста
английскими спецслужбами в августе 1943 года офицера СД Майера  и  двух  его
радистов в Тегеран не проник ни один фашисткий агент. Прогерманское подполье
в Иране было давно  разгромлено.  Осуществить  террористический  акт  против
Сталина, Рузвельта и Черчилля в Тегеране было некому.  Молотов,  безусловно,
знал об этом.
   Неужели слухи о покушении на жизнь членов "Большой тройки" - не более чем
хитроумная ловушка Сталина  с  целью  заманить  американского  президента  в
советскую резиденцию? С какой целью?
   Вспоминает сын Лаврентия Берии Серго:
   - Меня вызвали к Иосифу  Виссарионовичу...  Сталин  поинтересовался,  как
идет учеба в академии, и тут же перешел к  делу.  Оно  было,  как  он  сразу
предупредил, неэтичным. Речь шла  вот  о  чем.  Все  разговоры  Рузвельта  и
Черчилля должны прослушиваться, расшифровываться и  ежедневно  докладываться
лично Сталину. Где  именно  стоят  микрофоны,  Иосиф  Виссарионович  мне  не
сказал. Позднее я узнал, что разговоры прослушиваются в шести-семи  комнатах
советского посольства, где остановился президент Рузвельт. Все  разговоры  с
Черчиллем происходили у него именно там...
   Вот где разгадка: подслушивающие устройства монтировались  в  апартаменты
Рузвельта и его свиты задолго до того, как они  в  них  поселились.  Значит,
слухи о готовившемся покушении инспирировались сознательно. Рузвельт  клюнул
на приманку. Этим, наверное, объясняются и  его  многократные  подтверждения
версии о терактах, замышляемых против лидеров трех стран.
   Не признаешься же публично, что  Сталин  обвел  его  вокруг  пальца,  как
мальчишку. Вот и приходилось американскому президенту усиленно подчеркивать,
что  переезд  в  советское  посольство  был  вынужденной  мерой  обеспечения
безопасности. Этой точки  зрения  он  придерживался  до  конца  своих  дней,
поскольку в США высказывались сомнения по поводу целесообразности переезда в
советскую резиденцию - мол, в обстановке тесного и раскованного  общения  со
Сталиным он пошел на излишние уступки в пользу русских.
   О прослушивании всех разговоров в апартаментах Рузвельта американцы тогда
еще не подозревали.
 
   ПЛАН РИББЕНТРОПА
 
   Замыслы устранить Сталина  рождались  не  только  у  руководства  военной
разведки -  абвера  и  службы  безопасности  -  СД.  Летом  1944  года  план
уничтожения  советского  лидера  созрел   у...   главы   внешнеполитического
ведомства Германии Риббентропа.
   Вот уж кого меньше всего могли заподозрить в осуществлении теракта!
   Естественно, план Риббентропа основывался  на  дипломатической  специфике
его деятельности.
   Согласно  воспоминаниям  шефа  политической  разведки  Германии  Вальтера
Шелленберга, покончить со Сталиным Риббентроп  намеревался  на  какой-нибудь
международной конференции. Дипломата  в  его  намерении  поддержали  Гитлер,
Борман и Гиммлер. Смерть Сталина была бы спасением для Германии, можно  было
ставить вопрос о перемирии.
   Своей идеей  Риббентроп  поделился  с  Шелленбергом  в  замке  Фушл,  где
проходили приемы глав иностранных дипломатических миссий:
   - Мне нужно поговорить с вами об одном важном деле. Необходима строжайшая
секретность. Никто, кроме фюрера, Бормана и  Гиммлера,  об  этом  не  знает.
Нужно убрать Сталина.
   Шелленберг кивнул головой, не зная, как реагировать на  такое  заявление.
Риббентроп начал говорить о  том,  что  весь  режим  в  России  держится  на
способностях и искусстве одного человека и этим человеком является Сталин.
   - В личной беседе с фюрером, - продолжал  Риббентроп,  -  я  сказал,  что
готов пожертвовать собой ради Германии. Будет  организована  конференция,  в
работе которой примет участие Сталин. На этой  конференции  я  должен  убить
его.
   - Один? - спросил Шелленберг.
   - Фюрер сказал, что одному этого не сделать. Он просил назвать  человека,
который сможет помочь мне. Я назвал вас.
   Далее Риббентроп сказал, что Гитлер приказал ему обсудить этот  вопрос  с
шефом политической полиции с глазу на глаз и  выразил  уверенность,  что  он
найдет практический способ выполнения этого плана.
   Риббентроп начал  объяснять  Шелленбергу  детали  замысла.  Он,  конечно,
понимал, что на конференции будет очень строгая охрана, и вряд ли  получится
пронести в зал заседаний  гранату  или  револьвер.  Однако  он  слышал,  что
техническая группа политической разведки изготовляет  револьверы,  по  форме
ничем не отличающиеся от вечной ручки. Из такого револьвера  можно  стрелять
крупнокалиберными  пулями  на  расстоянии  примерно  шестьсемь  метров.  Эти
револьверы были сделаны настолько искусно, что по внешнему виду никто не мог
догадаться об их действительном назначении.
   - Мы, конечно, - сказал он, -  могли  бы  пронести  такой  револьвер  или
что-нибудь в том же духе в зал, и тогда все, что от  нас  потребовалось  бы,
это иметь твердую руку...
   По замечанию Шелленберга, говорил  Риббентроп  с  таким  увлечением,  что
напоминал   мальчишку,   пересказывающего   содержание   впервые   в   жизни
прочитанного детективного романа. Но, увы, было  совершенно  ясно,  что  это
самый настоящий фанатик.
   План дипломата показался  шефу  политической  полиции,  мягко  выражаясь,
результатом его нервного и умственного переутомления. Однако обстановка была
неподходящей, чтобы возражать, и, кроме того, Шелленберг понимал, что каждое
сказанное им слово будет передано Гитлеру.
   От   этой   затеи   попахивало   авантюрой.   Когда   за   дело   берутся
непрофессионалы, жди провала. Но  идею  одобрил  самолично  фюрер!  И  тогда
Шелленбергу показалось, что он нашел выход из сложного положения.
   Заявив собеседнику, что хотя план технически выполним, однако  успех  его
прежде всего  будет  зависеть  от  того,  удастся  ли  заманить  Сталина  на
конференцию, чего добиться будет  весьма  трудно,  особенно  после  неудачно
опыта отношений с русскими в Стокгольме. Шелленберг отказался  предпринимать
какие бы то ни было попытки связаться с русскими, поскольку потерял  доверие
с  их  стороны,  и  все  из-за  противодействия  Риббентропа.  Он,   министр
иностранных дел, должен создать необходимые условия для осуществления  плана
и прежде всего добиться согласия Сталина участвовать в  работе  конференции.
Если ему это удастся, шеф политической полиции готов поддержать его словом и
делом.
   - Я еще подумаю над планом, - сказал Риббентроп, - и поговорю с Гитлером.
После этого я вас вызову.
   По словам Шелленберга, больше о своем плане Риббентроп ему не напоминал.
   Заметим - разговор проходил летом 1944  года,  и  не  надо  было  строить
особых иллюзий относительно согласия  Сталина  на  участие  в  международной
конференции с участием германской стороны. Дивизии Красной Армии  неудержимо
двигались  на  запад,  взламывая  немецкую  оборону  мощными  ударами.  План
Риббентропа умер сам собой. Тихо и незаметно.
   Сам же Шелленберг однажды рассказал об этом плане Гиммлеру. Тому особенно
понравилось, как его подчиненный ответил Риббентропу. И тем не менее,  после
обсуждений с Гитлером Гиммлер предложил свой план, очень  напоминавший  план
Риббентропа. В соответствии с ним специалисты изготовили мину  для  убийства
Сталина. Размером с кулак, она имела вид кома грязи. Мина должна  была  быть
прикреплена к машине Сталина. Мина  имела  запал,  управляющийся  с  помощью
коротковолнового  передатчика,  и  была  настолько  мощной,  что  когда  при
испытании ее взорвали, то от машины почти ничего не осталось. Передатчик был
размером не более пачки сигарет  и  мог  подорвать  мину  на  расстоянии  до
одиннадцати километров.
   Двое бывших военнослужащих Красной Армии, находившиеся до войны в течение
долгого времени в Сибири (один из них  был  знаком  с  механиком  из  гаража
Сталина) ночью на большом  транспортном  самолете  были  доставлены  к  тому
месту, где, по сообщению, переданному немецкими агентами, находилась  ставка
Сталина. Они спрыгнули с парашютами и, насколько в Берлине могли установить,
точно приземлились в указанном месте. Однако это было последнее, что хозяева
о них слышали, хотя оба имели коротковолновые передатчики. Нет  уверенности,
что они вообще попытались выполнить задание. Более вероятно, что очень скоро
после приземления они были схвачены или  же  сами  сдались  органам  НКВД  и
рассказали о задании.
 
   СУХАЯ ОДЕЖДА
 
   Эта операция по сей  день  считается  самой  серьезной  из  всех  попыток
покушения на Сталина. К ее реализации немецкие спецслужбы  приступили  летом
1944 года.
   Главным  действующим  лицом  и  исполнителем  выступал  бывший   командир
пулеметной роты с Калининского фронта Петр Иванович Таврин.
   Когда  его  задержали  и  привезли  в  Москву   в   контрразведывательное
управление НКВД СССР, он  охотно  рассказал  о  себе:  1909  года  рождения,
уроженец села Бобрик Нежинского района Черниговской области Украинской  ССР,
русский, в 1942 году  на  фронте  был  принят  кандидатом  в  члены  ВКП(б),
образование незаконченное высшее. До  войны  работал  начальником  Туринской
геологоразведочной партии на Урале. В Красную Армию призван в  августе  1941
года.
   Однако уже выборочная проверка основных биографических  данных  показала,
чтоонилегендированные. На самом деле у арестованного была другая  фамилия  -
Шило. Правда, имя и отчество совпадали - Петр Иванович.
   Выяснилось, что в 1932 году его, жившего тогда  в  Саратове,  осудили  за
растрату  государственных  денег.  Отбывая  срок,   Шило   сколотил   группу
единомышленников и организовал побег, для чего проделал лаз в стене тюремной
бани.
   На свободе  пробыл  недолго.  Вороватого  бухгалтера  снова  засадили  за
решетку и снова за растрату денег. Случилось это в 1934 году. Но под стражей
пробыл недолго - удалось бежать. В третий раз его осудили в 1936 году все по
тем же мотивам - растрата. И снова - побег.
   В 1939 году по фиктивным справкам растратчик  получил  документы  на  имя
Таврина.  Объявленного  во   всесоюзный   розыск   рецидивиста   и   беглого
заключенного Шило в природе больше не существовало. Под новой  фамилией  его
призвали в армию.
   И надо же такому случиться - в мае 1942 года  на  фронте  он  был  кем-то
опознан под старой фамилией. О подозрительном командире роты  сообщили  куда
следует. Когда Таврину-Шило передали приказ явиться в особый отдел  дивизии,
он понял, для чего его вызывают. Не теряя времени,  в  ту  же  ночь  перешел
линию фронта и добровольно сдался немцам.
   На допросе в гестапо сообщил, что на этот шаг решился из-за преследований
со стороны советской власти, поскольку  его  отец  был  полковником  царской
армии.
   Перебежчика содержали  сначала  в  лагерях  на  оккупированной  советской
территории, затем перевезли в Германию. Одно время его напарником  по  нарам
был некто шофер Жора, москвич. По  ночам,  прислушиваясь  к  шуму  дождя  за
стенами барака, осторожно вели прощупывающие разговоры. Когда  Жора  однажды
простудился и серьезно занемог, Таврин отпаивал его горячим кипятком.
   Вскоре москвич Жора исчез из лагеря, не попрощавшись  с  дружком  Петром.
Встретил его Таврин год спустя и вот при каких обстоятельствах.
   Летом 1943 года узников лагеря собрали  для  встречи  с  какой-то  важной
шишкой, приехавшей из Берлина.  Шишка,  взобравшись  на  деревянный  помост,
призывал пленных красноармейцев вступать в армию Власова.
   Таврин не верил своим глазам:  да  это  же  Жора,  с  которым  год  назад
шептался по ночам в холодном бараке! Выступавший оказался генералом,  бывшим
членом Военного совета 24-й армии Георгием Николаевичем  Жиленковым.  Теперь
он был правой рукой генерала Власова.
   Ошеломленный Таврин протиснулся к недавнему напарнику по  нарам.  "Шофер"
Жора узнал товарища по несчастью.
   - Я позабочусь о тебе, - пообещал важный берлинский гость.  -  Нам  нужны
надежные люди.
   Слово свое он сдержал.  Вскоре  после  отъезда  Жиленкова  малоприметного
пленного вызвали к руководству лагеря и предложили сотрудничать  с  немецкой
разведкой. Таврин-Шило согласился. Его перевели в специальный лагерь СД близ
города Зандберг и зачислили  в  особую  команду,  состоявшую  из  нескольких
десятков советских военнопленных, отобранных для подготовки  к  шпионским  и
диверсионным действиям против СССР.
   Через некоторое время Таврина доставили в Берлин в штаб гестапо. Принимал
подполковник СС Грейфе, начальник восточного отдела СД.
   - Он выяснял причины, побудившие меня дать согласие на  сотрудничество  с
германской разведкой, - показывал на допросах в Москве Таврин-Шило, -  после
чего рассказал о заданиях,  которые  могут  быть  мне  даны  для  работы  на
территории СССР. Он  сказал,  что  может  использовать  меня  для  разведки,
диверсии или террора. Все  зависит  от  того,  к  чему  я  окажусь  наиболее
пригодным.
   Грейфе  не  торопил  с  ответом,  посоветовал  хорошенько  подумать   над
специализацией.  После  чего  Таврина   снова   отправили   в   лагерь,   но
предупредили, что при условии положительного ответа его заберут из Зандберга
насовсем.
   Снова опостылевшие лагерные стены, знакомые лица членов "особой команды".
Что делать? Сомнения развеяла встреча с генералом Жиленковым, который вместе
со своим шефом пожаловал в Зандбергский лагерь.
   Таврин поделился с Жиленковым новостью о зачислении в "особую команду".
   - Молодец, - похвалил бывший секретарь одного из райкомов партии  Москвы.
- Займись  уничтожением  Сталина.  Если  это  удастся,  ты  станешь  великой
исторической личностью. Погибнет Сталин - погибнет и советская  власть.  Она
держится на нем. А твои заслуги никогда не будут забыты.
   У Таврина-Шило заблестели глаза. Он страдал манией  величия,  и  Жиленков
умело играл на его слабости.
   Когда спустя  некоторое  время  Таврина  вызвали  в  Берлин  к  Грейфе  и
подполковник спросил, какое его окончательное решение,  Таврин  сказал,  что
хотел бы специализироваться по терактам.
   Грейфе похвалил сообразительного русского.
   Подполковник не любил сковывать инициативу своих подчиненных,  навязывать
им схему действий. Ему хотелось, чтобы над планом хорошенько  поработал  сам
исполнитель, чтобы он учел всевозможные тончайшие детали, которые в кабинете
не  предусмотришь.  Иное  дело  -  посидеть  над  планом   вдвоем,   кое-что
подкорректировать,  подправить.  Но  первичная  модель,  ее  остов,   каркас
непременно должны идти от новичка.
   Грейфе не изменил своему правилу и на  этот  раз.  Прощаясь  с  Тавриным,
подполковник сказал ему, что жить теперь он  будет  в  одном  из  берлинских
отелей, что в лагерь возвращаться не надо, и главная его задача -  тщательно
продумать и изложить на бумаге подробный план покушения на Сталина.
   - Нам бы хотелось знать, какие конкретно материально-технические средства
потребуются, - детализировал задание Грейфе. -  Например,  виды  оружия.  Не
исключено, что их придется изготавливать в единственном  экземпляре.  А  для
этого нашим специалистам, сами понимаете,  нужно  некоторое  время.  Поэтому
данным вопросом займитесь прежде всего.
   После лагерных нар номер в берлинском отеле казался раем. Таврин давно не
испытывал такого комфорта. Принял горячий душ, облачился в мягкий халат.
   В дверь постучали. Таврин повернул ключом в замочной скважине и увидел на
пороге улыбавшегося  генерала  Жиленкова.  Таврин  уже  успел  прочесть  его
брошюру "Первый день войны в Кремле", в которой бывший секретарь  райкома  и
член Военного  совета  армии  описал  панику,  охватившую  высшее  советское
руководство  в  связи  с  неожиданным  вторжением  гитлеровских   войск   на
территорию СССР. Брошюра была замечена в Берлине, и ее автора ввели в состав
"Русского кабинета", провозгласившего себя будущим правительством России,  с
Власовым во главе.
   - Я все знаю, Петр, - упредил Жиленков бывшего сокамерника, собиравшегося
поделиться своими трудностями  в  составлении  плана,  который  надлежало  в
скором будущем представить подполковнику Грейфе.  -  Может,  я  чем-то  тебе
помогу?
   Таврин обрадовался предложению. Потом  на  допросах  в  Москве  он  будет
утверждать, что план организации покушения на Сталина разработал Жиленков, а
он, Таврин, лишь переписал его своей рукой и отнес Грейфе.
   Наверное, так оно и  было  на  самом  деле.  Откуда  мог  знать  скромный
саратовский бухгалтер, никогда не живший в Москве, о том, где чаще всего  на
людях бывает кремлевский диктатор? Иное дело - Жиленков. Секретарь одного из
столичных райкомов партии до войны, он, конечно, был неплохо информирован  о
том, что Сталин обожал Большой театр.
   Кроме того,  в  Большом  театре  проводились  торжественные  мероприятия,
посвященные знаменательным датам  советской  истории.  Как  правило,  в  них
участвовали руководители партии и государства во  главе  со  Сталиным.  Если
оставить в зрительном зале радиоуправляемую мину...
   - А кто подаст радиосигнал? - настороженно спросил Таврин. - Надеюсь, мне
не уготована роль камикадзе?
   - Успокойся, в наши планы  не  входит  похоронить  тебя  подрбломками,  -
рассмеялся Жиленков. - У тебя  будет  возможность  покинуть  театр  вовремя.
Сигнал на взрыв даст твой напарник. Или напарница. А еще лучше - жена.
   - Жена? - переспросил Таврин. - Но у меня нетжены.
   - Ничего, обзаведешься, - рассмеялся Жиленков.
   И он начал излагать проект плана проникновения в Москву. С чем-то  Таврин
соглашался, с чем-то нет.  Примеривался  к  своим  возможностям,  физическим
данным.
   Спустя  несколько  дней  согласованный  план  был   представлен   Грейфе.
Подполковник  в  целом  одобрил  его,  поручив  своим  сотрудникам  провести
необходимую доработку и шлифовку.
   Пока в восточном отделе СД корпели над устранением замечаний, высказанных
Грейфе, самого Таврина направили из Берлина в Псков. Там  располагался  штаб
команды  "Цеппелин",  которую  возглавлял  майор   Отто   Краус.   Под   его
руководством Таврину предстояло пройти прикладную  подготовку  к  выполнению
задания.
   В Псков он прибыл в сентябре 1943 года и провел там полтора  месяца.  Его
тренировали на меткость стрельбы, преодоление препятствий, умение оторваться
от погони.
   В первых числах ноября Грейфе вызвал Таврина в Берлин, чтобы убедиться, в
чем преуспел будущий диверсант. Успехи  были  очевидны,  но  строгий  Грейфе
сделал недовольный вид и потребовал ускорить темпы.
   Между тем обстановка на фронте  под  Псковом  складывалась  не  в  пользу
немецких войск, и Берлин принял решение о передислокации команды  "Цеппелин"
в Ригу. Таврин приехал туда в начале декабря, и уже через  пару  недель  ему
представили жену - миловидную Лидию  Бобрик.  Девушка  обучалась  в  рижской
радиошколе команды "Цеппелин".
   Добрый  Грейфе  преподнес  молодым   поистине   королевский   подарок   -
предоставил полуторамесячный отпуск. Пусть супруги привыкнут друг  к  другу,
вживутся в новую для них роль. Средств на содержание молодоженов не жалели.
   Все хорошее рано или  поздно  кончается.  Закончился  и  "медовый"  месяц
Тавриных. Снова наступили тяжелые будни.
   - Мне было сказано, - давал Таврин показания советской  контрразведке,  -
что мои документы абсолютно надежны и что по ним я могу проникнуть в Москву,
не вызвав подозрений. Обосновавшись в Москве, я должен  был,  расширяя  круг
своих знакомых, устанавливать личные отношения  с  техническими  работниками
Кремля.  При  этом  Краус  рекомендовал  мне  знакомиться  с   женщинами   -
стенографистками,  машинистками,  телефонистками.  Через  таких  знакомых  я
должен был  выяснить  маршрут  движения  правительственных  машин,  а  также
установить, когда и где должны происходить торжественные заседания...
   Таврину надлежало быть  майором,  заместителем  начальника  контрразведки
"СМЕРШ" 39-й армии. Специалисты СД изготовили удостоверение за номером  298,
ничем не отличавшееся от советского аналога.
   Кроме того, ему предстояло быть Героем Советского
   Союза, кавалером пяти боевых орденов и двух медалей.
   Обычно  немецкая  разведка  снабжала  своих  агентов  фальшивыми  знаками
отличия. На этот раз все было настоящее  -  Золотая  звезда  Героя,  которая
принадлежала погибшему в боях генералу Шепетову, орден  Ленина,  два  ордена
Красного Знамени, орден  Александра  Невского,  орден  Красной  Звезды,  две
медали  "За  отвагу".  Диверсанта  снабдили  даже  специально  отпечатанными
номерами газет "Правда" и "Известия",  где  в  списках  награжденных  Указом
Президиума Верховного Совета СССР красовался сначала капитан, а затем  майор
Таврин, а также помещались его фотографии. Никому в голову не могло  прийти,
что газеты фальшивые.
   Надежные  документы  подготовили  и  для  его   супруги.   Лидия   Бобрик
превратилась в Лидию Шилову, младшего  лейтенанта  административной  службы,
секретаря особого отдела дивизии.
   Обоим выдали командировочные предписания о том, что они следуют по вызову
в Москву, в Главное управление контрразведки "СМЕРШ" Наркомата обороны СССР.
   По этим документам Тавриным надлежало лишь проникнуть в  Москву.  Жить  в
городе следовало уже по другим, для чего имелись  чистые  бланки  командиров
Красной Армии.
   По прибытии в столицу Таврин должен был выдать себя  за  инвалида  войны,
найти частную квартиру и прописаться. Чтобы ни у кого не  возникло  сомнений
относительно  ранения,  начальник  разведкоманды   "Цеппелин"   Отто   Краус
предложил сделать диверсанту хирургическую операцию на ноге.  Однако  Таврин
отверг это предложение. Сошлись на менее  болезненном  варианте.  В  рижском
военном госпитале Таврину под наркозом сделали на теле три глубоких  надреза
- один на животе и два на руках. Чем не зарубцевавшиеся раны?
   Инструктировал Таврина лично Отто Скорцени.
   - В беседе Скорцени объяснил мне, - давал Таврин показания на Лубянке,  -
какими личными качествами должен обладать террорист. Он заявил, что  если  я
хочу остаться живым, то должен действовать решительно и смело и  не  бояться
смерти, так как малейшее колебание и трусость могут меня погубить. Весь этот
разговор  сводился  к  тому,   чтобы   доказать   мне,   что   осуществление
террористических актов вполне реально, для  этого  требуется  только  личная
храбрость, и при  этом  человек,  участвующий  в  операции,  может  остаться
живым...
   На допросах в  Москве  Таврин  вспомнил  о  трех  встречах  со  Скорцени.
Возможно, их было и больше.
   Советская  контрразведка  проявила  особый  интерес  к  третьей  встрече,
которая состоялась в январе 1944 года в Берлине. Характер беседы  с  матерым
диверсантом Скорцени воспроизводили не менее десятка раз -  не  скрывает  ли
чего-нибудь Таврин?
   С разных сторон  подбирались  к  главному  вопросу  -  что  имел  в  виду
Скорцени, когда спрашивал у Таврина, возможно ли осуществить в Москве  такую
же операцию, как недавнее  похищение  Муссолини?  Какими  именно  точками  в
Москве и Подмосковье он интересовался?
   Таврин рассказал все, что знал. По его словам, он убеждал Скорцени в том,
что Подмосковье - это не Италия, что осуществить подобную операцию в  России
будет крайне трудно. Кого именно Скорцени намеревался умыкнуть на этот  раз,
Таврину не известно. Не исключено, что самого Сталина  или  на  худой  конец
какую-то крупную птицу из высшего эшелона.
   Можно представить, как  повела  себя  советская  контрразведка,  узнав  о
намерении Скорцени. Наверняка были предприняты  самые  решительные  меры  по
предотвращению дерзкого замысла матерого диверсанта.
   Но это, так сказать, попутный след, который обнаружился во время допросов
Таврина. Основной же вел к уничтожению Сталина на месте.
   Кроме  взрыва  в  Большом  театре,  предполагались   еще   два   варианта
террористического акта, ставившего целью устранение советского руководителя,
без которого, как считали в  Берлине,  страну  охватит  хаос  и  остановится
наступление Красной Армии.
   В случае появления  возможности  совершить  покушение  во  время  проезда
бронированного автомобиля  Сталина  с  пуленепробиваемыми  стеклами  Таврину
следовало   обстрелять   его   бронебойными   снарядами.   Для   этой   цели
высококвалифицированные инженеры из спецлаборатории разработали  уникальное,
единственное в своем роде оружие - "панцеркнакке".
   Это  был  необычный  аппарат,  работавший  по  принципу  короткоствольной
безоткатной пушки. Он состоял  из  небольшого  ствола,  который  при  помощи
специального кожаного манжета легко крепился на  правой  руке.  Преимущество
ствола в том, что его свободно можно было спрятать в рукаве пальто. Никому в
голову   не   могло   прийти,   что   в    стволе    находился    реактивный
бронебойно-зажигательный   снаряд   калибра   30   мм,   способный   пробить
45-миллиметровую  броню  на  расстоянии  300  метров.  Снаряд  приводился  в
действие нажатием специальной кнопки, соединенной проводом  с  электрической
батарейкой,  спрятанной  в   кармане   одежды.   "Панцеркнакке"   (буквально
"прогрызающий броню") имел комплект из девяти такихснарядов.
   Если этот вариант по каким-то причинам  не  проходил  или  предоставлялся
случай оказаться на  близком  расстоянии  от  Сталина,  террориста  снабдили
пистолетами с отравленными и разрывными пулями.
   Кажется, все было предусмотрено до мелочей. Но и чекисты не дремали!
   Задержание семейной пары Таврина-Шиловой после приземления  в  Смоленской
области пятого сентября 1944 года подавалось в печати как случайность или  в
лучшем случае как результат служебной добросовестности  старшего  лейтенанта
милиции Ветрова (имя и отчество этого человека, к сожалению, в документах не
сохранилось).
   Ветров всю ночь простоял на дороге у поселка Карманово, не сомкнув  глаз.
Его подняли по тревоге и сообщили, что над линией фронта обстрелян  немецкий
самолет, который, по всей видимости, углубился на советскую  территорию.  Не
исключено, что где-нибудь  поблизости  выброшен  десант.  Ветрову  надлежало
внимательно наблюдать за всеми проезжающими и с помощью группы, спрятавшейся
поблизости от дороги, принять меры для задержания подозрительных.
   Ночью шел дождь, и старенькая офицерская шинелька Ветрова сильно намокла.
Но он не покидал своего поста, какой бы  привлекательной  не  представлялась
мысль пойти в поселок согреться. Ветров был еще тот служака.
   Его долготерпение было вознаграждено.  Рано  утром  на  раскисшей  дороге
показался мотоцикл с коляской. Наметанным глазом  Ветров  определил  -  едут
двое.
   Когда мотоцикл приблизился. Ветров увидел, что  за  рулем  сидит  молодой
мужчина в кожаном пальто с майорскими погонами, а  в  коляске  -  миловидная
женщина в шинели с погонами младшего лейтенанта.
   Ветров дал знак остановиться. Пятнистый мотоцикл притормозил  у  одинокой
фигуры милиционера.
   -  Проверка  документов,  товарищ  майор,  -  козырнул  Ветров.  -  Прошу
предъявить служебные удостоверения...
   Водитель мотоцикла беспрекословно выполнил требование. Ветров внимательно
изучил удостоверение. "Таврин Петр Иванович, заместитель  начальника  отдела
контрразведки "СМЕРШ" 39-й армии 1-го  Прибалтийского  фронта",  -  прочитал
милиционер. Все в порядке с документами и у спутницы мотоциклиста.
   Ветров хотел уже их отпустить, но на всякий случай спросил:
   - Откуда едете, товарищ майор?
   Таврин назвал населенный пункт в районе  Ржева,  где  по  первоначальному
плану должен был приземлиться самолет. Но на подлете к  заданной  точке  они
попали в зону обстрела системы ПВО и вынуждены были развернуться  в  сторону
Смоленска.  Название  местности  -  где-то  в  районе  деревень  Завражье  и
Яковлеве, где сел самолет, Таврин, естественно, не знал. Ночь, темнота...
   Ветров подозрительно рассматривал майора. В голове промелькнуло - это  же
почти двести километров отсюда. Не менее  пяти  часов  пути.  Всю  ночь  лил
дождь, а на мотоциклисте и его спутнице абсолютно чистая и сухая одежда.
   И вдруг подозрительность с лица Ветрова как рукой сняло.
   - Все в порядке, товарищ майор, - почти весело сказал он. - Можете ехать,
только надо сделать отметку, что вы выехали из нашей зоны.
   - Какую отметку? - возмутился майор. - Это еще что такое? Делать вам  тут
в тылу нечего!..
   - Ничего не могу поделать, товарищ майор, - сочувственно произнес Ветров.
- Приказ не мною придуман. Придется заехать в Карманово. Уж извините - такой
порядок. Да и на следующем посту вас все равно задержат, ежели без отметки.
   Последний довод  прозвучал  убедительно,  и  майор,  ворча  сквозь  зубы,
вынужден  был  выполнить  требование  милиционера.  Тем  более,  что  к  ним
приближалась опергруппа, сидевшая в засаде.
   По дороге в Карманово майор возмущался здешними порядками: его вызвали  с
фронта в Москву, в Главное управление контрразведки "СМЕРШ",  дорога  каждая
минута, а тут какая-то районная милиция с  ее  дурацкими  отметками.  Ветров
помалкивал, изображая неловкость.
   Точно не известно, куда привезли супругов Тавриных. По одной версии  -  в
райотдел НКВД, по другой - в комендатуру войсковой  части.  Единственное,  в
чем нет разночтений, это в том, что пока Таврины оформляли отметки  в  своих
документах, старший лейтенант Ветров на свой страх  и  риск  решил  обыскать
мотоцикл.
   В коляске милиционер обнаружил три чемодана. Превозмогая страх - все-таки
майор "СМЕРШа", Герой Советского Союза! - Ветров непослушными руками  открыл
чемоданы.  Кроме  личных  вещей,  принадлежащих  майору,  там  лежали   семь
пистолетов, портативная рация,  "панцеркнакке"  и  кожаное  пальто  к  нему,
магнитная мина с приспособлением  для  дистанционного  взрыва,  более  сотни
разных штампов, чистые бланки документов.
   Ясно, что майора и  его  спутницу  после  этих  находок  не  отпустили  и
продержали некоторое время под стражей, пока не связались  с  Москвой  и  не
установили - в 39-й армии Таврин не значится да и вообще  человека  с  такой
фамилией нет во всей системе "СМЕРШ".
   Вскоре за ними приехали контрразведчики из  Москвы  и  забрали  с  собой.
Таврин сделал признание, что заброшен на советскую территорию для выполнения
специального задания, связанного с совершением террористического акта против
Сталина.
   И только совсем недавно стало известно, что  задержание  Таврина  старшим
лейтенантом милиции Ветровым не простая случайность.
   Еще во время подготовки Таврина  к  операции  чекисты  получили  из  Риги
сообщение о странном заказе, который сделал неизвестный посетитель  в  одной
из пошивочных мастерских, входивших в  систему  немецких  спецслужб.  Клиент
попросил сшить ему кожаное пальто по русской моде, но с  расширенным  правым
рукавом (для "панцеркнакке", конечно же!) и широкими удлиненными  карманами.
Ни адреса, ни своего имени заказчик не оставил, сказав, что  сам  придет  за
пальто. Портной, работавший на советскую  разведку,  удивился  необычайности
кроя и анонимности заказчика и поделился своими подозрениями с кем надо.  Во
время  примерки  за  заказчиком  незаметно  проследили.  Из  мастерской   он
направился прямехонько в отель "Эксельсиор", известный посвященным тем,  что
он входил в систему учреждений германских спецслужб.  Обладателя  необычного
кожаного пальто взяли на заметку -  видный  мужчина,  выше  среднего  роста,
широкоплечий, с благородными привлекательными чертами, с большим  лоснящимся
лбом, розовощекий.
   Для доставки диверсантов на советскую территорию оборудовали  специальный
четырехмоторный  транспортный   самолет   "Арадо-332",   который   благодаря
двадцатиколесному шасси и особым каучуковым гусеницам  мог  приземлиться  не
только на неприспособленной площадке, но и в случае  необходимости  даже  на
пахотном поле. Для передвижения по советской территории супругам подготовили
закамуфлированный мотоцикл "М-72" советского производства. Посадку  самолета
должна была обеспечивать заранее заброшенная аэродромная команда.
   По  плану  ее  выбросили  первой.  Однако  ей  не  повезло  -  переловили
сотрудники "СМЕРШ". На допросах аэродромщики особо не упирались  и  выложили
все, что им было известно. Они признались, что  прибыли  с  целью  встретить
другой самолет. Кто на нем должен прилететь, понятия не имеют.
   Контрразведчики поняли, что может пожаловать важная птица,  и  предложили
радисту группы передавать в разведцентр ту информацию,  которую  ему  дадут.
Началась радиоигра.  Радист  сообщал:  все  зер  гут,  подготовка  к  приему
самолета идет по плану.
   Не заметив подвоха, разведцентр  дал  добро  на  вылет  супругов.  Пятого
сентября 1944 года "Арадо-332" взлетел с военного аэродрома под Ригой и взял
курс к месту посадки на советской территории. Однако на подходе к  нему  был
обстрелян зенитной артиллерией и получил серьезные повреждения. Стало  ясно,
что сесть в указанном квадрате не удастся, и экипаж принял решение совершить
посадку в другом, более безопасном месте.
   Приземлились возле села  Карманово  Смоленской  области.  При  посадке  в
полнейшей темноте и на незнакомой местности самолет  получил  дополнительные
повреждения. Пока пилоты наскоро устраняли неисправности, пассажиры выкатили
мотоцикл, уселись, завели мотор, попрощались с членами экипажа  и  двинулись
по направлению к Москве.
   Советская контрразведка между тем обеспокоилась, не  встретив  самолет  в
назначенное  время  и  в  условленном  месте.  Заподозрив,  что   диверсанты
выброшены в другом районе, перекрыли дороги, ведущие на  Москву,  установили
дополнительные посты.
   Когда служба наблюдения системы ПВО сообщила  об  обстрелянном  в  районе
Можайска и развернувшемся в сторону Смоленска немецком самолете, туда срочно
были направлены оперативные группы. Одна из групп прибыла в  район  большого
села Карманово.
   Чекисты, переодетые в милицейскую форму, расспрашивали  местных  жителей,
не садился ли поблизости самолет, не  встречались  ли  им  незнакомые  люди.
Архивные документы донесли до  нас  фамилию  женщины,  видевшей  мотоцикл  с
незнакомыми мужчиной и женщиной. Учительница Алмазова сказала, что  мотоцикл
двигался в сторону Карманово.
   Другие жители сообщили о том, что между  деревнями  Завражье  и  Яковлеве
ночью, похоже, приземлялся самолет. Во всяком случае, оттуда что-то взлетело
поутру и исчезло в западном направлении.
   Так что человек по фамилии  Ветров,  облаченный  в  милицейскую  форму  с
погонами старшего  лейтенанта,  появился  на  раскисшей  от  дождя  сельской
дороге, ведущей в Карманово, вовсе не волей случая.
   На следствии Таврин выложил без утайки все, что ему было известно.
   Знал он немало. Особенно  ценными  оказались  его  сведения  относительно
готовившихся перебросок через линию  фронта  нескольких  групп  диверсантов.
Потом их всех переловили, не дав возможности  выполнить  задания  по  взрыву
мостов через Волгу, Каму и  другие  реки,  а  также  совершить  диверсии  на
оборонных объектах Урала.
   По  поведению  Таврина  было  видно,  что  он  не  прочь  искупить  вину.
Арестованный  террорист  прямо,   без   обиняков,   заявил,   что   согласен
сотрудничать с советской контрразведкой. Такое же пожелание высказала и жена
Таврина.
   Началась радиоигра. В сентябре сорок  четвертого  в  Берлин  ушло  первое
донесение Тавриных: прибыли благополучно, начали работу.
   Первого  марта  сорок  пятого  года  Лидия  Бобрик   передала   очередную
радиограмму: "Познакомился с женщиной-врачом. Имеет знакомства в кремлевской
больнице. Обрабатываю".
   Последнее сообщение Таврины передали девятого апреля сорок  пятого  года.
Ответа не последовало - наверное, берлинским хозяевам было не до  московских
агентов, поскольку бои шли уже на ближайших подступах к городу.
   По некоторым сведениям, Таврины содержались в тюрьме еще семь  лет  после
окончания войны. Время от времени их отвозили  на  конспиративную  квартиру,
откуда они передавали радиограммы в Берлин, напоминая о себе. Но  ответа  не
было. В Москве тоже никто не выходил на связь с ними.
   Осудили и расстреляли Тавриных только в 1952 году. Так долго  их  держали
живыми  потому,  что  они  были  нужны  советской   контрразведке,   помогая
опознавать заброшенных на советскую  территорию  немецких  агентов.  К  1952
году, наверное, их всех переловили, и в Тавриных нужды больше не было.
 
   РЫСКАЮЩИЕ ВОЛКИ
 
   Существует множество версий последних дней Сталина. Они подробно изложены
в моей книге  "Вожди  и  сподвижники.  Оговоры.  Слежка.  Травля",  изданной
"ОЛМАПРЕСС" в 1997 году.
   Во  всех  приведенных  там  версиях  сквозит  мысль,  выраженная  в  речи
албанского лидера Энвера  Ходжи  24  мая  1964  года:  "Советские  лидеры  -
заговорщики, которые имеют наглость открыто  рассказывать,  как  это  делает
Микоян, что они тайно подготовили заговор, чтобы убить Сталина".
   Лидеры - это четверка в составе Берии, Маленкова, Хрущева и Булганина.
   В последнее время в этом вопросе появилось и коечто новое.
   В 1996 году в  США  вышла  книга  "Снежный  волк".  Ее  автор  ирландский
писатель Глэн Мид исследовал ряд странных обстоятельств  кончины  Сталина  и
пришел к выводу, что к смерти советского диктатора приложили руку...  агенты
ЦРУ.
   Прежде  всего  Глэну  Миду  показалось  подозрительным,   что   тогдашний
американский президент Дуайт Эйзенхауэр, известный аккуратностью  в  ведении
личных дневников, по непонятным причинам не делал записей  в  течение  целых
трех недель как раз в тот период.  Хотя  для  Эйзенхауэра  все  происходящее
вокруг Сталина было крайне важным.
   В название книги лег тот  факт,  что  Сталин  в  последние  недели  жизни
проявлял непонятный интерес к волкам.  Любопытно,  что  за  пару  недель  до
внезапной кончины, на встрече с индийским послом Меноном, последним видевшим
его в живых иностранцем,  Сталин  сказал  две  фразы,  наполненные  каким-то
загадочным смыслом: "Волк рыскает в  поисках  моей  крови.  Надо  уничтожить
волков". Посол, несомненно, был озадачен.
   О том, что Сталин во время беседы рассеянно рисовал  в  блокноте  красным
карандашом  изображения  волков,  есть  сведения  и  в  книге  американского
журналиста Гаррисона Солсбери, который большую часть своей  жизни  провел  в
Москве. Ему рассказывал об этом все тот же  посол  Индии  Менон.  По  словам
Менона, Сталин сказал: русские крестьяне знали, что делать с волками, -  они
их уничтожали. Менону показалось странным это замечание.
   И еще. Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, вспоминала, что в последние  дни
жизни  Сталин  постоянно  рисовал  волков  с  длинными  острыми  клыками   и
приказывал держать печи на даче раскаленными добела. Ведь охотники разжигают
костры,  чтобы  отогнать  голодные  волчьи  стаи.   Примечательно,   что   в
политических карикатурах тех лет агентов ЦРУ изображали именно волками.
   Во время работы над "Снежным волком" Глэн Мид рассказывал о своей  версии
бывшим сотрудникам КГБ. Реакция  была  неоднозначной  -  от  категорического
отрицания до задумчивого "все может быть".
   Действительно, настоящие тайны долго  остаются  нераскрытыми.  Разве  нам
известно, кто убил президента Кеннеди? В официальную версию мало кто верит.
   Внезапная  смерть   Сталина   тоже   загадка.   К   сожалению,   разгадки
высказываются лишь публицистами да писателями. Официальные расследования  по
этому поводу не проводились.
   Приложение N 12:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из беседы  автора  этой  книги  с  бывшим  заместителем  начальника  9-го
управления КГБ СССР генерал-майором
   М. С. Докучаевым
   - Террористу Богдану было поручено убить Сталина на  одной  из  партийных
конференций. Он сумел в мае 1934 года проникнуть в зал заседания, но не смог
приблизиться к месту, где находился Сталин. К тому  же  в  последний  момент
Богдан заколебался. На следующий день он был убит у себя  на  квартире.  Его
устранил Бакаев - один из бывших помощников Зиновьева  по  Ленинграду.  Этот
отъявленный убийца предполагался Зиновьевым и  Каменевым,  после  совершения
государственного переворота, на должность председателя  ОГПУ  с  тем,  чтобы
замести  все  следы  преступлений  оппозиции.  Об  этом  Бакаев  поведал  на
следствии и  судебном  процессе.  Однажды  бакаевские  боевики  стреляли  по
катеру, полагая, что на нем совершал прогулку Сталин вдоль побережья Черного
моря...
   - Были ли еще какие-либо попытки покушения на Сталина?
   -  Были.  И  не  только  на  него,  но  и  на  других  членов  советского
руководства.
   - Выходит, это не легенды?
   - Какие уж тут легенды. В 1942 году террорист несколько дней  осуществлял
наблюдение на Красной площади за работой сотрудников службы безопасности при
проезде из Кремля и по улице Куйбышева автомашин с руководителями  партии  и
правительства. Он примелькался службе  охраны,  и  его  стали  принимать  за
своего  сотрудника.  Шестого  ноября  он  появился  на  Красной  площади  на
автомашине с оружием и представился сотрудникам безопасности как назначенный
на этот участок для усиления охраны в предпраздничные дни.
   - И что было дальше?
   - Когда из Кремля вышла  машина,  в  ней  сидел  Микоян,  этот  террорист
вскочил вовнутрь Лобного места и  открыл  оттуда  огонь  по  автомашине.  Он
стрелял метко и расчетливо, но его пули  отскакивали  от  брони  автомобиля.
Водитель, почувствовав удары по  стеклам,  быстро  свернул  к  Васильевскому
спуску и ушел от обстрела.
   - Никогда не слышал об этой истории...
   - Наверное, как и этих имен - майор госбезопасности Степин, капитан Цыба,
сержант Ватин? Эти люди вступили в поединок  с  террористом.  В  перестрелке
тяжелое  ранение  в  ногу  получил  майор  Степин.  Впоследствии   он   стал
генерал-майором, скончался в 1989 году. Капитан Цыба успел  метнуть  гранату
вовнутрь Лобного места и тяжело ранил бандита. Цыба  с  подоспевшим  Вагиным
схватили его. Майор Степин был награжден орденом Красного Знамени, а капитан
Цыба и сержант Вагин - орденами Красной Звезды.
   - Наверное, в охране Сталина были самые отборные сотрудники?
   - Безусловно. Охрана  Сталина  была  обеспечена  также  новейшими  видами
вооружения и современными транспортными средствами. С началом  войны  служба
его охраны была значительно усилена и, главным образом, на трассах проезда и
при проведении крупных общественно-политических мероприятий.
   - Кроме имени Власика и названных  вами  сейчас  трех  чекистов,  публика
совсем не информирована о тех, кто осуществлял охрану Сталина...  Не  говоря
уж о других руководителях советского государства... Сия тайна велика есть?
   - Сегодня уже не  тайна.  В  годы  Великой  Отечественной  войны  Сталина
охраняли генерал-лейтенанты Н. С. Власики В. В. Румянцев,  генерал-майор  С.
Ф. Кузьмичев, полковники А. М. Раков, И. В. Хрусталев, М. И.  Старостин,  К.
И. Буров, подполковники М. Г. Старостин, К-Горундаев, И.  М.  Орлов,  Н.  Г.
Кропотов,  Туков,  Н.  И.  Бородачеви  другие.  В   личную   охрану   Иосифа
Виссарионовича входили офицеры Кириллин, Старцев,  Ларин,  Гусаров,  Петров,
Косарев, Фомин, Кошеваров, Маринин, Кручинин, Воронцов, Нефедов,  Секошин  и
другие. Всего личная охрана Сталина насчитывала  26  человек.  Они  работали
через сутки, т, е, по 12 человек ежедневно, плюс один-двое на подмену.
   - А кто  были  у  Сталина  водителями  его  машин,  поварами?  Совершенно
неизвестно...
   - Записывайте. Водителями автомобилей Сталина были Н. И. Соловьев, бывший
шофер генерала Брусилова, который три дня однажды обслуживал на фронте  царя
Николая II. Кроме Соловьева, Сталина  возили  Карпов,  Кпивченков,  Цветков,
Гагач и Селяников. Повара?  Еду  готовили  Судзиловский,  Бугаков,  Моренов,
Колобов. Они готовили закуски, по два первых и вторых  блюда.  Сталин  любил
перепелок, голубей, а также другие грузинские блюда.
   - Интересно, а кто охранял других руководителей государства?
   -  В  различные  годы  других  видных  советских  руководителей  охраняли
чекисты, чьи имена, действительно, широкому кругу людей  неизвестны.  В.  М.
Молотова, например,  охранял  генерал-майор  Погудин,  офицеры  Александров,
Карасев, Лагин.  М.  И.  Калинина  -  полковники  Земской  и  Жилин,  К.  Е.
Ворошилова - генерал-майоры Хмельницкий и Сахаров, полковник Богачев. Л.  М.
Кагановича - генерал-майор Суслов, офицеры Ильюшин, Астафьев, Артамонов,  Л.
П. Берию - полковники  Саркисов  и  Надарая.  Н.  С.  Хрущева  -  полковники
Столяров и Литовченко. Н. А. Булганина - полковник Безрук, Г. М. Маленкова -
полковники Захаров и Зиновьев, М. А. Суслова  -  полковник  Назаров,  А.  Н.
Косыгина - полковники Смирнов, Потапов, Карасев.
   - А как было с видными военачальниками? Их тоже охраняли?
   - Конечно. На всех  фронтах  и  во  всех  горячих  точках  войны  офицеры
госбезопасности охраняли маршалов Советского Союза С. М.  Буденного,  Г.  К.
Жукова,  С.  К.  Тимошенко,  А.  М.  Василевского,  И.  С.  Конева,  К.   К.
Рокоссовского и других представителей  Ставки  и  командующих  фронтами.  Их
охрану осуществляли подразделения безопасности, которыми руководили  офицеры
Александров, Бедов, Марков, Белов, Шванев, Копылов. Многие из чекистов  этой
славной когорты геройски погибли. Я  бы  назвал  фамилии  Зайцева,  Реброва,
Крутихина, Саенко.  Немало  людей  получили  ранения,  выполняя  почетную  и
трудную  обязанность   по   охране   высоких   советских   руководителей   и
военачальников. Так, во время бомбежки здания ЦК ВКП(б) жизнь  секретаря  ЦК
партии А. С. Щербакова спас сотрудник охраны Сергеев,  закрывший  его  своим
телом. То же самое совершил майор Н. Х. Бедов, спасая жизнь  маршала  Г.  К.
Жукова во время Курской битвы.
   (Беседа состоялась 2 ноября 1994 года)
   Заключение консилиума о смерти Сталина
   (5 марта 1953 г., 12 час, дня)
   Состояние больного на утро 5-го марта  ухудшилось.  Расстройства  дыхания
усилились и были особенно резко выражены во вторую половину ночи и утром  5.
III. В начале девятого у больного появилась  кровавая  рвота,  не  обильная,
которая закончилась тяжелым коллапсом, из которого больного с трудом удалось
вывести. В 11 час. 30 мин, после нескольких рвотных движений вновь  наступил
коллапс с  сильным  потом,  исчезновением  пульса  на  лучевой  артерии;  из
коллапса больной был выведен с  трудом  после  инъекций  камфоры,  коффеина,
кардиозола, строфантина и т, д.
   Электрокардиограмма, снятая в 11 час,  утра,  показала  острые  нарушения
коронарного кровообращения с очаговыми изменениями преимущественно в  задней
стенке сердца.
   Причиной кровавой рвоты консилиум считает сосудисто-трофические поражения
слизистой оболочки желудка.
   19.50. Инъекции 3,0 камфоры. Пульс частый, слабый. Неполное смыкание век.
   20.00. Пульс 150, слабого наполнения. Инъекции 1,0 коффеина.
   20.10. Пульс 140, наполнение несколько  лучше.  Потливость.  Дыхание  45.
Внутримышечно введен глюконат кальция  10,0.  Коматозное  состояние.  Частый
слабого наполнения пульс. Потливость общая, резкая. Неполное  смыкание  век.
Отсутствие рефлекторных движений в левых конечностях. Поверхностное дыхание.
   0.35. 2,0 кардиозола.
   20.45. Глюконат кальция 10,0 внутримышечно.
   20.50. Камфора З,О.
   21.00. 2,0 коффеина.
   21.10. Резкий цианоз лица. Кожа влажная. Дыхание 45  в  1  минуту.  Пульс
аритмичный, 140 в 1 минуту, малого наполнения, временами нитевидный.  Легкие
- коробочный звук, спереди и на боковой поверхности хрипов не выслушивается.
Сердце - тоны  глухие,  эмбриокардия.  Живот  вздут.  При  перкуссии  живота
тимпанит.
   21.20. Введено под кожу 200,0 глюкозы 5% раствора.
   21.30. Резкая  потливость.  Больной  влажный.  Пульс  нитевидный.  Цианоз
усилился. Число дыханий - 48 в 1 минуту. Тоны  сердца  глухие.  Кислород  (1
подушка). Дыхание поверхностное.
   21.40. Карбоген (4,6% СО2) 30 секунд, потом  кислород.  Цианоз  остается.
Пульс едва прощупывается. Больной влажный. Дыхание учащенное, поверхностное.
Повторен  карбоген  (60  СО2)  и  кислород.  Сделаны  инъекции   камфоры   и
адреналина. Искусственное дыхание.
   21.50. Товарищ И. В. Сталин скончался.
   Третьяков, Лукомский, Тареев, Коновалов, Мясников,  Филимонов,  Глазунов,
Ткачев, Иванов.
   Патолого-анатомический диагноз
   Гипертоническая болезнь со  значительной  гипертрофией  левого  желудочка
сердца.  Выраженный  атеросклероз   артерий   головного   мозга,   умеренный
атеросклероз  венечных  артерий  сердца,  атеросклеротический  нефросклероз.
Обширное  кровоизлияние  с  размягчением  в  области  подкорковых  узлов   и
внутренней капсулы левого полушария мозга. Множественные  субэндокардиальные
кровоизлияния   в   левом   желудочке,   преимущественно   в    перегородке.
Неравномерность кровенаполнения в области задней стенки левого  желудочка  с
дистрофическими изменениями миокарда. Множественные  мелкие  геморрагические
эрозии слизистой оболочки желудка и  двенадцатиперстной  кишки  с  умеренным
кровоизлиянием в полость желудка и тонких кишок. Острый катарральный бронхит
правого  легкого,  преимущественно  нижней  доли.  Отек  правого  легкого  с
гипостазами и ателектазами... Ожирение печени  с  небольшими  цирротическими
изменениями. Множественные дивертикулы сигмовидной кишки и брюшинные  спайки
по ее окружности.
   Эпикриз
   Смерть ИОСИФА ВИССАРИОНОВИЧА СТАЛИНА последовала от  обширного  мозгового
кровоизлияния, вызвавшего  необратимые  нарушения  жизненно  важных  функций
дыхания  и  кровообращения.  Кровоизлияние  в   мозг   возникло   на   почве
гипертонической болезни, которая способствовала также развитию атеросклероза
мозговых  и  в  меньшей  степени  венечных  артерий  сердца.   В   связи   с
кровоизлиянием в мозг  возникли  острые  нарушения  кровообращения  в  мышце
сердца. Одновременно возникли множественные мелкие кровоизлияния в слизистой
желудка  и  желудочное  кровотечение.  Учитывая  течение  болезни,   следует
признать, что указанные  нарушения  кровообращения  способствовали  развитию
повторных приступов коллапса, которые наблюдались в последний день жизни  И.
В. СТАЛИНА.
   Приложение N 13:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из статьи А. Рыбина  "Бедный...  Иосиф"  в  газете  "Аргументы  и  факты"
(Заглавие, по свидетельству А. Рыбина, дано редакцией.
   А. Рыбин - бывший сотрудник  личной  охраны  И.  В.  Сталина,  работал  в
органах ОГПУ-НКВД-КГБ с 1929 по 1955г.) С 1930  года  органы  ОГПУ,  которые
возглавлял Г. Ягода, стали выходить из-под контроля ЦК  ВКП(б).  Сам  Ягода,
умертвив своего шефа В. Менжинского, окружил себя  единомышленниками,  среди
которых были его заместители Я. Соринсон,  М.  Фриновский,  капитан  Черток,
начальник отдела правительственной охраны комиссар Паукер,  его  заместитель
Волович, комиссар Курский, Даген и другие.
   Ягода в это время по ряду причин стал избегать встреч со Сталиным, в  том
числе из-за своих близких отношений с Н. Пешковой (женой сына М.  Горького).
Мне не раз приходилось сопровождать его на дачу к Горькому, в  Горки-10,  на
дни рождения Н. Пешковой. Она нередко и сама приезжала на  службу  к  Ягоде.
Если бы об этих отношениях узнал Сталин, то  он  бы,  что  называется,  стер
Ягоду в порошок из-за того, что тот разлагает семью Горького.
   ... К этому времени Ягода  поддерживал  тесную  связь  с  находящимся  за
рубежом Л. Троцким. Так, на открытом судебном заседании в  марте  1938  года
Ягода заявил,  что  переслал  Троцкому  20  тыс,  долларов  из  фондов  НКВД
("Правда", 10 марта 1938 г.). Оба они были  едины  в  борьбе  со  сталинским
правительством.
   Как написала мне майор  в  отставке,  бывший  партийный  работник  А.  В.
Никулина, она располагает сведениями, что 3 декабря 1934  г,  на  Сталина  в
Ленинграде готовилось покушение.  Ему  помешала  сильная  сталинская  личная
охрана.
   С этого времени Ягода начал в  Москве  практическую  подготовку  заговора
против Сталина. Вот что написал мне по этому  поводу  бывший  курсант  школы
ОГПУ И. Орловский: "В  начале  1936  г.  Ягода,  Соринсон,  Паукер,  Волович
сформировали из курсантов школы ОГПУ особую роту  боевиков.  Туда  подобрали
парней двухметрового роста, богатырской силы и ловкости.  Я  был  в  составе
этой роты, которая насчитывала 200 штыков. С нами проводил занятия по боевой
подготовке капитан из  ОГПУ.  Ежедневно  были  занятия  по  самбо,  ближнему
штыковому бою, преодолению трудных препятстсвий. Нас хорошо обмундировали  и
вооружили. Рота в  полном  составе  несколько  раз  маршировала  по  площади
Дзержинского.  Ягода  наблюдал  за  нашей  боевой  выучкой  из  окна  своего
кабинета. После этого Ягода, Соринсон, Паукер,  Волович  и  другие  устроили
смотр нашей боевой готовности во дворе здания НКВД. Позднее мы  узнали,  что
нам предстояло при содействии коменданта Кремля комиссара  Ткалуна  войти  в
Кремль  и  арестовать  Сталина.  Но  заговор   был   раскрыт.   Нас   быстро
расформировали по разным воинским частям. Я был откомандирован  в  Абхазскую
АССР".
   Далее все аресты участников заговора происходили  на  моих  глазах.  Были
арестованы Ягода, Соринсон, Паукер, Волович, Гулько, Даген. Курский и Ткалун
застрелились. Черток бросился с 7-го этажа и разбился.
   В эти годы я был военньм  комендантом  ГАБТа  СССР.  Перед  празднованием
двадцатилетия ВЛКСМ, состоявшимся в ГАБТе, ночью были арестованы сподвижники
Ягоды Тихонов, Панов, несколько ранее - Голубев, Козлов. Моим начальником на
торжественном  заседании  был  Б.  Кобулов;  весь  вечер   мне   приходилось
докладывать ему обстановку. После этого вечера по НКВД поползли слухи о том,
что оппозиция якобы намеревалась арестовать Сталина в ГАБТе.
   ("Аргументы и факты", 1990, N 36)
   Серго Берия о покушениях на Сталина
   "Ни одного покушения - знаю это совершенно точно - не  было,  вернее,  не
было допущено.  В  Тегеране  немецкая  разведка  планировала  похищение  или
убийство Сталина, но чем  все  закончилось,  известно  -  благодаря  усилиям
советской  разведки  заговор  против  "Большой   тройки"   был   раскрыт   и
руководители Великобритании, США и СССР не пострадали.
   В конце сорок второго года дезертир Савелий Дмитриев произвел на  Красной
площади несколько выстрелов по машине, выехавшей из Спасских  ворот  Кремля.
Засада была устроена на Лобном месте. Это была машина Микояна.  Никто  тогда
не пострадал, а террориста тут же охрана забросала газовыми гранатами.
   Сам Дмитриев показал на следствии, что готовил покушение на Сталина. Отец
считал, что бывший красноапмеец Дмитриев, возможно, считал себя пострадавшим
от Советской власти, но  доминировали  все  же  иные  мотивы  -  психические
отклонения  у   дезертира   Дмитриева   безусловно   были.   Допускаю,   что
планировались и другие покушения, но они пресекались  органами  безопасности
или на стадии подготовки таких акций, или сами  террористы  отказывались  от
них, не доведя дело до реализации своих намерений".
   Данный фрагмент - из  книги  С.  Берии  "Мой  отец  -  Лаврентий  Берия",
вышедшей в московском издательстве "Современник" в 1994  году.  Далее  автор
под рубрикой "Из  официальных  источников"  помещает  такое  вот  сообщение:
"Террорист Дмитриев был задержан на Красной площади 6 ноября 1942  года.  25
августа 1950 года по приговору военной коллегии Верховного  суда  Союза  ССР
был расстрелян".
   Из воспоминаний И. М. Орлова
   (И. М. Орлов - заместитель коменданта Ближней дачи
   Сталина в Кунцеве)
   ... Берия все время искал в окружении Сталина шпионов. Так погиб один  из
комендантов дачи И. Федосеев.  Берия  сумел  оболванить  людей  из  обслуги.
Добился от них, чтобы те написали, что Федосеев рылся в переписке Сталина  и
чуть  ли  не  снимал  с  писем  копии  посредством  фотоаппарата.  Федосеева
арестовали. Меня вызвал в КГБ И. Серов по этому поводу. Я  сообщил  об  этом
Сталину. Он ответил: "Сходите, что вам известно о Федосееве, то и  скажите".
Но мне о Федосееве нечего было сказать, тем более, что я  работал  в  другой
смене. Но мы, В. Туков, М. Старостин, И. Хрусталев, убеждены,  что  Федосеев
ни в чем не виноват. Он даже фотоделом не  занимался.  Однако  Федосеев  был
расстрелян, а его жена освобождена из-под стражи.
   На имя Сталина пришла анонимка из Италии: "Товарищ Сталин, в вашей машине
"Паккард" подложена магнитная мина". Доложили Сталину, он ответил:  "Скажите
М.  Старостину  -  шоферу,  А.  Кривченкову  -  механику,  пусть  проверят".
Проверили, разобрали по косточкам, ничего подозрительного не обнаружили.
   Берия имел привычку в отсутствие Сталина приезжать на дачу  и  шарить  по
комнатам. Как-то после такого приезда пропал у Сталина со стола  транзистор,
кажется, японской марки. Все перевернули, а  транзистора  не  нашли.  Сталин
внутренне, конечно, переживал. Как так - со стола пропал транзистор?  И  что
вы думаете? Дворник Кузин стал убирать снег около  госдачи  и  наткнулся  на
запорошенный снегом этот транзистор.
   В один из дней раздался на дачу доверительный  звонок  из  ЦК  ВКП(б)  по
"ВЧ". Инкогнито по секрету сообщил: "В диване, где Сталин отдыхает, заложено
взрывчатое устройство". Всполошившись не на шутку, В.  Туков,  И.  Хрусталев
начали перетрясать диван. Как раз появился Сталин, остановился и спрашивает:
"Что вы тут  делаете?"  Пришлось  ему  сказать  о  звонке  по  "ВЧ".  Сталин
рассмеялся и произнес: "И вы верите этой чепухе?" Сам пошел работать к  себе
в кабинет.
   Однажды Берия приехал на дачу к Сталину в Кунцево. У нас  водился  вольер
перепелов. Они со Сталиным зашли в вольер. Берия  попросил  ружье.  Принесли
ружье. Понятно, И. Хрусталев, В. Туков и другие расположились в кустах около
вольера. Берия, конечно, знал, где охрана расположена, и начал по  перепелам
палить - как раз в ту сторону, где находился Хрусталев и Туков, но продолжал
палить  из  дробовика.  Ранил  Хрусталева  и  легко  Тукова.  Он   ненавидел
органически сталинскую охрану, а она его вообще презирала...
   ... Сталин работал круглосуточно. Только глухая полночь его настигала,  и
он ложился, где придется. Кровати у него  не  было,  спал  на  диванах.  Еще
стояли два плетеных топчана. Один на террасе, второй под лестницей на второй
этаж.
   Как-то в 6 часов я пошел по комнатам искать хозяина  дачи.  Прошел  туда,
сюда, его нет. Зашел на террасу, а он отдыхает на плетеном топчане в шинели,
ботинках, фуражке. Но, поскольку заходило солнце и лучи падали  на  егблицо,
он прикрыл его маршальской фуражкой. Бывали случаи, когда мы  его  заставали
отдыхающим на топчане под лестницей. Обедал в разное время - в 5, 8, 10,  23
час, и т,  д.  Щи  русские,  гречневая  каша  с  кусочком  мяса,  компот  из
сухофруктов. Иногда заказывал яичницу-глазунью. Меня наказывал за промахи  в
работе стопкой цинандали или телиани. Он знал, что я не пил вино. Обычно  он
говорил: "Хозяин, а вот это вам за тот промах,  помните?"  Пил  Сталин  вина
мало, только перед обедом. Одну бутылку  цинандали  пил  целую  неделю.  Для
гостей были на столе всякие вина и закуски...
   Из записок генерал-лейтенанта КГБ Н. С. Леонова
   (Н. С. Леонов 33 года проработал во внешней разведке. Из них 12 лет  -  в
должности руководителя информационноаналитического  управления  и  7  лет  -
заместителем начальника ЛГУ. Ушел в отставку в 1991 году с поста  начальника
аналитического управления КГБ СССР.)
   ... И вот уже  совсем  разойдясь,  Микоян  вспоминал  про  политбюровские
мальчишники  на  Ближней  кунцевской  даче,  где  в  последние  годы   почти
безвыездно жил Сталин. "Число  членов  Политбюро  всегда  было  нечетным,  -
рассказывал Анастас Иванович, - а обедать садились за прямоугольным  столом,
придвинутым к стеклянной двери, выходившей  на  балкон,  в  комнате  второго
этажа. Оставался свободным один торец стола. Сидевший за ним смотрел прямо в
балконную дверь. На этом месте сидел самый нелюбимый член Политбюро,  судьба
которого висела на волоске. Сталин, боявшийся покушения, полагал,  что  если
что-то и произойдет, то первой жертвой станет тот, кто сидит прямо  напротив
окна. По мере изменения своего расположения к людям он  менял  их  места  за
обеденным столом, но все же последние месяцы  жизни  Сталина  роковое  место
занимал Микоян".
   О сталинском двойнике
   Из статьи в газете "Шуйские известия" Ивановской области (1991 г., N 6)
   ... После убийства в конце 1934 г, члена Политбюро Сергея  Кирова  Сталин
приказал службе безопасности найти человека  с  абсолютно  похожей  на  него
внешностью. Выбор остановили на бухгалтере-еврее с Украины  Евсее  Лубицком,
которым  на  одной  из  дач  недалеко  от  Москвы  занялась  целая   команда
косметологов, портных и парикмахеров. После "доводки" дублера эти люди  были
уничтожены. Сталин также отдал приказ ликвидировать семью Лубицкого.
   Впервые Евсей Лубицкий  сыграл  роль  Сталина  на  встрече  с  делегацией
шотландских шахтеров, никогда не видевших до этого живого  Сталина.  Гораздо
труднее было обмануть персонал Кремля и сотрудников МИД  СССР.  Но  и  здесь
двойник выполнил свою миссию отлично.
   В 1952 г. Лубицкий был арестован и отправлен в один из сибирских лагерей.
После смерти Сталина его освободили, незадолго до его кончины...
 
 
   Глава 8
   РАССТРЕЛ ЛУБЯНСКОГО МАРШАЛА
 
   Об этом человеке слагались песни: "О Берии поют сады и нивы,  он  защитил
от смерти край родной, чтоб голос песни, звонкий и счастливый, всегда звучал
над солнечной страной". Детвора на школьных утренниках декламировала  стихи:
"Что за праздник у  ребят?  Ликует  пионерия:  это  к  нам  пришел  в  отряд
Лаврентий  Палыч  Берия".  Защищались  кандидатские  диссертации  на   тему:
"Лаврентий Павлович Берия - верный друг и соратник товарища Сталина".
   И вдруг - как снег  на  голову  -  сообщение  в  "Правде"  десятого  июля
пятьдесят третьего года: "На днях  состоялся  Пленум  Центрального  Комитета
Коммунистической партии Советского Союза. Пленум ЦК КПСС, заслушав и обсудив
доклад Президиума ЦК - тов. Маленкова Г. М,  о  преступных  антипартийных  и
антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв Советского
государства в интересах иностранного капитала и  выразившихся  в  вероломных
попытках поставить Министерство внутренних дел  СССР  над  Правительством  и
Коммунистической партией Советского Союза, принял решение -  вывести  Л.  П.
Берию из состава ЦК КПСС и исключить его из  рядов  Коммунистической  партии
Советского Союза как врага Коммунистической партии и советского народа".
 
   ЛОВУШКА
 
   Хрущев любил рассказывать своим иностранным собеседникам, как проводилась
акция против Берии. Несмотря на некоторые вариации, сюжет в основном один  и
тот же.
   Согласно одному из  рассказов,  конец  Берии  был  такой.  Хрущев  убедил
сначала Маленкова и Булганина, а потом остальных членов Президиума  ЦК,  что
если Берию не  ликвидировать  сейчас  же,  то  он  ликвидирует  всех  членов
Президиума. Так, вероятно, думали все, хотя каждый боялся  сказать  об  этом
другому. Хрущев не побоялся. Трудна была лишь  техника  проведения  операции
против Берии. Нормальная процедура - свободное обсуждение  обвинения  против
него в Президиуме ЦК или на пленуме - совершенно  отпадала.  Опасались,  что
как только Берия узнает об обвинениях против него, то немедленно  произведет
государственный переворот и перестреляет всех своих соперников.
   Оставалось только  классическое  оружие  всех  подлецов:  обман,  засада,
ловушка. А поскольку по этой части сам Берия был великим мастером, надо было
ловкость обмана перемножить на искусность ловушки. Поэтому  операцию  против
Берии приурочили к началу летних маневров армии.
   В  маневрах  Московского  военного  округа  должны  были  участвовать   и
несколько сибирских дивизий (на всякий случай, если  в  московских  дивизиях
окажутся сторонники Берии). На заседании Совета Министров  министр  обороны,
его заместители и начальник Генерального штаба  должны  были  докладывать  о
ходе маневров, и поэтому было приглашено много военных.
   Повестка дня этого заседания, назначенного на 26 июня, как  обычно,  была
заранее разослана членам Совета Министров со всеми  проектами  решений  и  с
указанием имен всех приглашенных докладчиков  и  экспертов.  Словом,  рутина
рутин.
   Явились все.  Члены  правительства  собрались  в  зале  заседаний  Совета
Министров, а приглашенные, в том числе и военные, расположились, опять-таки,
как обычно, в комнате ожидания, откуда приглашенных вызывают в зал только во
время обсуждения их вопроса.
   Первым поставили на обсуждение вопрос о ходе маневров Советской Армии.  В
зал вошла группа военных во главе с маршалом Жуковым и командующим  войсками
Московского военного округа генералом Москаленко. У Берии  их  появление  не
вызвало удивления: Жуков уже был переведен из Свердловска в Москву и занимал
пост заместителя министра обороны.
   Маленков объявил объединенное заседание Президиума ЦК и Совета  Министров
открытым. И тут же обратился к Жукову:
   - Товарищ Маршал Советского Союза,  предлагаю  вам  от  имени  Советского
правительства задержать Берию!
   Жуков скомандовал Берии:
   - Руки вверх!
   Москаленко и другие генералы обнажили оружие,  считая,  что  Берия  может
пойти на провокацию.
   Берия потянулся к своему портфелю, который лежал на подоконнике у него за
спиной. Хрущев схватил Берию за руку, чтобы он  не  воспользовался  оружием,
которое могло находиться в портфеле. Правда, потом выяснилось, что оружия  у
Берии не было ни в портфеле, ни в  карманах.  Просто  он  произвел  какое-то
рефлексивное движение.
   В  портфеле  оказался  только  исписанный  его  рукой  лист,  на  котором
значилось  одно,  несколько  раз  повторяемое,  слово:  "Тревога!   Тревога!
Тревога!"
   Военные взяли Берию под стражу  и  увели  в  соседнюю  комнату,  рядом  с
кабинетом Маленкова.
   По  предложению  Хрущева  тут  же  освободили  от  занимаемой   должности
Генерального прокурора СССР, потому что он не вызывал у заговорщиков доверия
и мог не дать санкцию на арест Берии. Новым Генеральным прокурором утвердили
Руденко, который был человеком Хрущева.
   Далее Президиум ЦК приступил к обсуждению  вопроса  о  дальнейшей  судьбе
Берии.
   Заговорщики оказались перед сложнейшим  вопросом:  что  делать  дальше  с
арестованным? Куда его девать? Было два решения, и оба одинаково неприятные:
держать Берию в заключении и вести нормальное следствие или расстрелять  его
тут же, а потом оформить смертный приговор в судебном порядке.
   Принять первое решение было опасно, ибо  за  Берией  стоял  весь  аппарат
чекистов и внутренние войска, и его  легко  могли  освободить.  Министерству
внутренних дед доверить охрану Берии не  могли,  потому  что  это  было  его
ведомство, с его людьми. Заместителями у Берии были Круглов и Серов. Круглов
точно был человеком Берии, сомневались и в Серове.
   Принять  второе  решение  -  расстрелять  Берию  немедленно  -  не   было
юридических оснований.
   После всестороннего обсуждения минусов и плюсов обоих вариантов пришли  к
выводу: Берию надо немедленно расстрелять, поскольку  из-за  мертвого  Берии
бунтовать никто не станет. Исполнителем этого приговора - в той же  соседней
комнате - в рассказах Хрущева выступал один раз генерал  Москаленко,  другой
раз Микоян, а в третий даже сам Хрущев. Он подчеркнуто добавлял:  дальнейшее
расследование  дела  Берии  полностью  подтвердило,  что   расстреляли   его
правильно.
   У. Виттлин в вышедшей на Западе книге "Комиссар" пишет:  "Трудно  сказать
определенно, был ли он расстрелян Москаленко или Хрущевым, задушен  Микояном
или Молотовым при помощи тех трех генералов, которые схватили его за  горло,
как об этом уже говорилось. Также трудно сказать, был  ли  он  арестован  на
пути в Большой  театр  27  июня,  где  все  члены  Президиума,  кроме  него,
присутствовали на опере "Декабристы", или  он  был  арестован  на  заседании
Президиума ЦК... Поскольку Хрущев пустил в ход  несколько  версий  о  смерти
Берии и каждая последующая разнится от предыдущей, трудно  верить  любой  из
них".
   По одной из хрущевских версий, содержать Берию под стражей было  поручено
Москаленко, командующему войсками Московского округа.
   - Москаленко взял Берию, поставил вокруг своих людей и перевез его к себе
на командный пункт, в бомбоубежище. Я видел, что он делает это как нужно. На
этом заседание Президиума ЦК закончилось...
   Эту версию опровергают два серьезных свидетеля. Однако не будем опережать
события. К обстоятельствам, связанным с транспортировкой арестованного Берии
из Кремля, мы еще вернемся.
   Поглубже вникнем в то, как происходил арест. Несколько версий запустил не
только Хрущев.
 
   СТРАННАЯ ЗАБЫВЧИВОСТЬ
 
   Обратимся к свидетельствам военных, принимавших непосредственное  участие
в аресте Берии. Именно к их помощи обратились заговорщики, потому что  иного
выхода  не  было:  охрана   Кремля   подчинялась   Берии.   Достаточно   его
распоряжения, и все заговорщики моментально были бы изолированы.
   Единственная надежда была на армейских  генералов.  Но  и  здесь  таилась
опасность - по существовавшим правилам военные, приходя  в  Кремль,  сдавали
оружие в комендатуре. Это требование не распространялось  лишь  на  министра
обороны, автомобиль которого беспрепятственно въезжал  в  Кремль.  Министром
обороны тогда был Булганин. Ему и поручили провезти с собой группу военных с
оружием.
   Среди них был Г. К. Жуков, Маршал Советского Союза, в ту пору заместитель
министра обороны СССР. Вот его свидетельства.
   Его вызвал Булганин и сказал:
   - Садись, Георгий Константинович.
   Он был возбужден, даже не сразу поздоровался, и только потом подал  руку,
однако не извиняясь.
   Помолчали. Затем Булганин, ни слова не говоря по существу дела, сказал:
   - Поедем в Кремль, есть срочное дело.
   Поехали. Вошли в  зал,  где  обычно  проходили  заседания  Президиума  ЦК
партии.
   Потом Жуков узнал,  что  в  тот  день  было  назначено  заседание  Совета
Министров. И министры действительно были в сборе. На заседании с информацией
должен был выступать Берия. И он готовился.
   Жуков оглянулся. В зале  находились  Маленков,  Молотов,  Микоян,  другие
члены Президиума. Берии не было.
   Первым заговорил Маленков - о том, что Берия хочет захватить власть,  что
Жукову поручается вместе с его товарищами арестовать его.
   Потом стал говорить Хрущев, Микоян  лишь  подавал  реплики.  Говорили  об
угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.
   - Сможешь выполнить эту рискованную операцию?
   - Смогу, - ответил Жуков.
   Маршал отмечает, что задававшие вопрос  знали:  у  него  к  Берии  давняя
неприязнь, перешедшая во вражду. У них еще при Сталине не раз  были  стычки.
Абакумов и Берия хотели в свое время его арестовать. Уже и ключи подбирали -
выкрали фотографии, на которых Жуков был снят с американскими,  французскими
и другими видными персонами. Вот, мол, доказательство предательства  Жукова.
Но Сталин не поверил, сказал, чтобы кончали эту грязную затею.
   Вот почему Жуков, по его словам, охотно согласился участвовать  в  аресте
Берии.
   Решено было так. Лица из личной охраны  членов  Президиума  находились  в
Кремле, недалеко от кабинета, где  собрались  члены  Президиума.  Арестовать
личную охрану самого Берии поручили Серову. А Жукову  предстояло  арестовать
Берию.
   Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров  будет
отменено, министры отпущены по домам.  Вместо  этого  он  откроет  заседание
Президиума.
   Жуков вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким  и  адъютантом  Москаленко
должны сидеть в отдельной комнате и ждать, когда раздадутся  два  звонка  из
зала заседаний в эту комнату.
   Жуков пишет: его предупредили, что Берия физически сильный, знает  приемы
джиу-джитсу - рукопашной схватки.
   - Ничего, справлюсь, нам тоже силы не занимать.
   Потянулось  долгое  молчание.  Прошел   час.   Никаких   звонков.   Жуков
встревожился: не произошло ли там чтонибудь неожиданное,  не  перехитрил  ли
всех Берия?
   Немного погодя - было это в первом часу  дня  -  раздается  один  звонок,
второй. Жуков поднимается первым...
   Идут в зал. Берия сидит за столом в центре. Генералы обходят стол, как бы
намереваясь сесть у стены. Жуков подходит к Берии сзади, командует:
   - Встать! Вы арестованы.
   Не успел Берия встать, как  Жуков  заломил  ему  руки  назад,  приподняв,
встряхнул его. Глянул на него - бледный-пребледный. И онемел.
   Еще бы! Разве мог он ожидать такого коварства от соратников?
   При обыске у него не обнаружили никакого оружия. У  заговорщика  не  было
даже завалящего пистолетика! Впрочем, у Жукова и его генералов, прибывших  в
Кремль для ареста путчистов, было на всех... два пистолета. Это - по  версии
Жукова.
   Арестованного Берию держали в соседней комнате до десяти часов вечера,  а
потом погрузили в "ЗИС", положив  сзади,  внизу  у  сиденья,  предварительно
укутав в ковер. Сделали это для того, чтобы охрана  не  заподозрила,  кто  в
машине.
   Вез его Москаленко. Берия был определен  в  бункер  Московского  военного
округа. Там он находился и во время следствия, и во время суда,  там  его  и
расстреляли.
   Таково свидетельство человека, арестовывавшего Берию.
   Однако существует и второе его свидетельство,  отличающееся  от  первого,
хотя оба они опубликованы!
   Так вот, согласно второму свидетельству, дело происходило таким  образом.
Жукова вызвал к себе Н. С.  Хрущев.  У  него  в  кабинете  находился  Г.  М.
Маленков. Хрущев, поздоровавшись с Жуковым, сказал:
   -  Завтра  состоится  заседание  Президиума  ЦК  партии...  На  заседании
необходимо арестовать Берию... Надо будет  взять  с  собой  надежных  людей,
таких, например,  как  генералы  Батицкий,  Москаленко  и  двух  адъютантов,
которых ты хорошо знаешь. Надо захватить с собой оружие...
   Итак, в одном случае  Жуков  утверждает,  что  его  вызывал  Булганин.  В
другом, что - Хрущев. С одной стороны, получается, что он в Кремль поехал  с
Булганиным в одной машине. С другой, что поехал сам по вызову Хрущева.
   Разночтений  немало.  В  первом  варианте  разговор  происходит  в   зале
заседаний Президиума, во втором - в  кабинете  Хрущева.  По  первой  версии,
присутствуют Маленков, Молотов, Микоян и другие  члены  Президиума.  Фамилия
Хрущева не называется, он отнесен к "другим". По второй версии,  отсутствуют
Молотов, Микоян и другие члены Президиума.
   И самое главное: кто ставит задачу на арест? В первом случае -  Маленков.
Во втором - Хрущев.
   Первый рассказ Жукова опубликован  в  политиздатовском  сборнике  "Берия:
конец карьеры", вышедшем в 1991  году,  второй  -  в  книге  "Маршал  Жуков:
полководец и человек", выпущенной издательством АПН в 1988 году.
   Разночтения сразу же  были  замечены  внимательными  читателями,  которые
обратились за разъяснениями куда надо, и мне в  силу  тогдашнего  служебного
положения пришлось заниматься этим вопросом. Руководители обоих издательств,
каждый по  отдельности,  представили  машинописный  текст  с  воспоминаниями
Жукова, завизированный им собственноручно! Правда, в разное время.  Менялась
политическая конъюнктура, менялись и свидетельства  очевидцев.  Даже  таких,
как легендарный Жуков.
 
   ПРЕКРАСНАЯ ПАМЯТЬ
 
   А теперь сравним свидетельства другого высокопоставленного военного -  К.
С. Москаленко, занимавшего в то время пост командующего войсками Московского
военного округа. В девять часов утра двадцать пятого июня (т, е, когда Берия
еще не вернулся в Москву из поездки в ГДР), по телефону АТС Кремля  позвонил
Хрущев и спросил, имеются ли в его окружении близкие и  преданные  люди.  На
что Москаленко ответил, что такие люди имеются.
   После чего Хрущев сказал, чтобы Москаленко  взял  с  собой  планы  ПВО  и
карты, а также захватил сигары. Москаленко ответил, что заберет с собой  все
перечисленное, однако курить бросил  еще  на  войне,  в  1944  году.  Хрущев
засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые он имеет в
виду.
   Только тогда генерал догадался, что надо взять с собой  оружие.  В  конце
разговора он сказал, что сейчас позвонит министру обороны Булганину.
   Намек Хрущева на то, что надо взять с собой  оружие,  навел  генерала  на
мысль, что предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС...
   Нажатием кнопки электрического сигнала Москаленко тут же  вызвал  офицера
для  особых  поручений  майора  Юферева,  начальника  штаба   генерал-майора
Баксова, начальника политуправления полковника Зуба и сказал им: надо  ехать
в Кремль, взяв с собой оружие. Но  так  как  его  ни  у  кого  не  было,  то
командующий вызвал коменданта штаба майора Хижняка и приказал ему принести и
выдать пистолеты и патроны. Так как группа  была  маленькая,  то  Москаленко
позвонил начальнику штаба ВВС, бывшему начальнику штаба  Московского  округа
ПВО генерал-майору Батицкому и предложил ему прибыть незамедлительно, имея с
собой оружие.
   Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала  Булганина,
который сказал, что ему звонил Хрущев. Булганин предложил Москаленко сначала
прибыть к нему. Со своей  группой,  уже  вооруженный,  Москаленко  прибыл  к
министру. Булганин принял его одного. В разговоре с глазу  на  глаз  министр
объяснил задачу: предстоит арестовать Берию. Охрана у него в Кремле  сильная
и большая, преданная ему. Сколько у тебя человек? Москаленко ответил: с  ним
пять человек, все  они  фронтовики,  испытанные  в  боях  и  надежные  люди,
преданные Коммунистической партии. Советскому правительству и народу. На что
он ответил: "Это все хорошо, но очень мало  людей".  Тут  же  спросил:  кого
можно  еще  привлечь,  но  без  промедления?  Москаленко   ответил:   вашего
заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру.
В свою очередь Москаленко его спросил, кто находится сейчас  в  министерстве
из влиятельных военных. Булганин сказал: Жуков. Тогда  Москаленко  предложил
его взять. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия.
   Москаленко отмечает еще одну любопытную подробность: после ареста  Берии,
при очередном докладе Маленкову последний  как-то  сказал,  что  прежде  чем
обратиться к Москаленко, с аналогичным предложением обратились к  одному  из
маршалов Советского Союза, но тот отказался от участия в операции. Кто  этот
маршал, Москаленко уточнять не стал.
   Почему Хрущев обратился именно к Москаленко? Сам мемуарист на этот вопрос
ответить затрудняется. Хрущев знал его только по войне, по боевым  действиям
на  фронтах.  Изредка  они  встречались  после  войны.  Отношение  ко   мне,
признавался Москаленко, в то время Хрущева также  было  хорошим,  как  и  во
время войны. Берию лично он не знал и ранее не встречался с ним, знал о  нем
только  по  печати.  Поэтому  предложение  Хрущева,  уточненное  Булганиным,
Москаленко воспринял как поручение партии,  ЦК,  его  Президиума.  Мемуарист
отмечает также, что и все члены Президиума ЦК - Молотов, Маленков, Ворошилов
и другие относились к нему хорошо.
   И вот часов в  одиннадцать  дня  двадцать  шестого  июня  по  предложению
Булганина группа военных села в его машину и поехала в Кремль. Машина  имела
правительственные номера и сигналы и не  подлежала  проверке  при  въезде  в
Кремль. Подъехав к зданию Совета Министров, Москаленко вместе  с  Булганиным
поднялись на лифте, а Баксов, Батицкий, Зуб и Юферев поднялись по  лестнице.
Вслед за ними на другой машине подъехали Жуков, Брежнев,  Шатилов,  Неделин,
Гетман, Пронин. Неужели и Брежнев? Получается - да. Всех Булганин  провел  в
комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем  оставил  военных  и  ушел  в
кабинет к Маленкову.
   "Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и  Молотов,
- вспоминает  Москаленко,  -  Они  начали  нам  рассказывать,  что  Берия  в
последнее время нагло ведет  себя  по  отношению  к  членам  Президиума  ЦК,
шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда
ездит, с  кем  члены  Президиума  встречаются,  грубит  всем  и  т,  д.  Они
информировали нас, что сейчас будет заседание  Президиума  ЦК,  а  потом  по
условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова - Суханова,  нам
нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не  прибыл.
Вскоре они ушли в кабинет Маленкова. Когда все  собрались,  в  том  числе  и
Берия, началось заседание Президиума ЦК КПСС.
   Хотя заседание длилось недолго, нам казалось наоборот,  очень  долго.  За
это время каждый из нас пережил, передумал  многое.  В  приемной  все  время
находилось человек 15-17 людей в штатской и военной одежде. Это порученцы  и
лица, охраняющие и прикрепленные. А больше-всего это люди от  Берии.  Никто,
конечно, не знал и не предугадывал, что сейчас произойдет, все беседовали на
разные темы".
   Примерно через час, то есть в тринадцать, раздались условленные звонки, о
которых уже говорил Жуков, и "пять человек  вооруженных,  шестой  т.  Жуков"
(так у Москаленко. - Н. З.) быстро  вошли  в  кабинет,  где  шло  заседание.
Маленков объявил: "Именем советского закона  арестовать  Берию".  По  версии
Москаленко, все обнажили оружие (помните,  у  Жукова  -  на  всех  было  два
пистолета). "Я направил его (пистолет) прямо на Берию и приказал ему поднять
руки вверх, - свидетельствует Москаленко. - В это время Жуков обыскал Берию,
после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя  Совета  Министров,  а
все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить  заседание,  там
же остался и Жуков".
   По версии Жукова, приказ поднять руки вверх отдавал он.  В  интерпретации
Москаленко, как видим, именно он выступает в качестве главного  действующего
лица, а Жуков лишь обыскал оторопевшего Берию. В чем  нет  разночтений,  так
это по поводу  портфеля  Берии,  в  котором  обнаружили  лист  бумаги,  весь
исписанный красным карандашом: "Тревога, тревога,  тревога".  Видимо,  когда
начали о нем разговор на заседании, он сразу почувствовал опасность и имел в
виду передать этот лист охране Кремля, - делает догадку Москаленко.
   Он же приходит к заключению: по реакции присутствовавших никто, наверное,
кроме членов Президиума Булганина, Маленкова, Молотова и Хрущева, не  ожидал
ареста Берии.
   После всего происшедшего заседание длилось еще минут пятнадцать-двадцать,
потом все члены Президиума ЦК  и  Жуков  уехали  домой.  Сторожить  Берию  в
комнате отдыха Председателя Совета Министров остались Москаленко,  Батицкий,
Баксов, Зуб и Юферев. Снаружи, со стороны приемной, двери  охраняли  Брежнев
(вот неожиданность!), Гетман, Неделин, Пронин и Шатилов.
   Берия нервничал, пытался подходить  к  окну,  несколько  раз  просился  в
уборную, и все пятеро генералов с, обнаженным оружием сопровождали его  туда
и обратно. Картинка была еще та! По словам Москаленко, видно было, что Берия
хотел как-то подать сигнал охране, которая всюду и везде  стояла  в  военной
форме и в штатском платье, но с оружием.
   Правда, непонятно, почему многочисленная охрана спокойно смотрела на  то,
как  пятеро  вооруженных  генералов  водили  ее  начальника  по  кремлевским
коридорам до туалета и обратно. Тут с памятью у мемуариста, наверное, не все
в порядке. Хотя не  исключено,  что  заговорщики  уже  заменили  кремлевских
охранников на своих людей.
   Караулили Берию довольно долго. Ждали темноты,  чтобы  вывезти  Берию  из
Кремля  незаметно.  Все  были  голодны,  и  Суханов,   помощник   Маленкова,
организовал для генералов бутерброды и чай.
   В ночь с 26 на 27 июня, примерно около  24  часов,  с  помощью  Суханова,
помощника Маленкова, Москаленко  вызвал  пять  легковых  машин  "ЗИС-110"  с
правительственными сигналами и послал их в штаб Московского  округа  ПВО  по
улице Кирова. К тому времени по распоряжению  Москаленко  было  подготовлено
тридцать офицеров-коммунистов  штаба  округа  под  командованием  начальника
оперативного управления  полковника  Ерастова.  Все  они  были  вооружены  и
привезены в Кремль без проверки на пяти машинах и, как только прибыли, сразу
же заменили охрану в Кремле внутри здания, где под охраной находился  Берия.
После этого, окруженный охраной, он был выведен наружу  и  усажен  в  машину
"ЗИС-110" на заднее сиденье. Там  же  сели  сопровождавшие  его  вооруженные
Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Сам Москаленко сел  в  эту  машину  спереди,
рядом с шофером. В другую машину были посажены шесть прибывших  офицеров  из
ПВО. Двумя этими машинами военные  проехали  без  остановок  через  Спасские
ворота и повезли Берию на гарнизонную гауптвахту Москвы...
   На следующий день, то есть  в  субботу,  двадцать  седьмого  июня,  когда
Москаленко вместе с Батицким, Гетманом и другими генералами был в канцелярии
гауптвахты, туда приехали заместители  Берии  генерал-полковники  Круглов  и
Серов. Они доложили, что прибыли по приказанию Хрущева и Маленкова для того,
чтобы совместно с Москаленко вести следствие по делу Берии.
   Москаленко почувствовал себя неловко - ведь им предписывалось вести  дело
в отношении их начальника.
   - Хорошо, - сказал армейский генерал. - Пусть  будет  так.  Но  тогда  на
допросе должны присутствовать Батицкий и Гетман.
   Серов и Круглов категорически и наотрез отказались от этого предложения.
   Спорили долго, но  к  общему  знаменателю  не  пришли.  Тогда  Москаленко
позвонил Маленкову.
   В кабинете его не было. В приемной ответили, что все члены  Президиума  в
Большом театре на премьере Ю. Шапорина "Декабристы".
   Москаленко позвонил туда и попросил к телефону  Маленкова  либо  Хрущева.
Подошел Маленков. Выслушав доклад, он попросил подождать. Через  пару  минут
Москаленко услышал его голос:
   - Все трое приезжайте сюда.
   Во  время  антракта  в  особой  комнате  Большого  театра  собрался  весь
Президиум ЦК.
   Серов и Круглов доложили,  что  Москаленко  и  его  генералы  неправильно
обращаются с Берией, порядок содержания его неверный,  Москаленко  не  хочет
вести с ними следствие.
   Дали слово Москаленко. Он сказал:
   - Я не юрист и не чекист, как обращаться с Берией,  не  знаю.  Я  воин  и
коммунист. Вы мне сказали, что Берия враг нашей партии и народа. Поэтому все
мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но если я в чем-то  и  не
прав, подскажите, и я исправлю.
   Маленков сказал:
   - Действия товарища Москаленко правильны. Президиум ЦК их одобряет.
   Хрущев дополнил:
   - Следствие будет вести вновь назначенный Генеральный прокурор Руденко  в
присутствии товарища Москаленко...
   После этих слов Серов и Круглов вышли, а Москаленко  предложили  сесть...
за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную  и,  как  сказал  Маленков,
чистую работу.
   Поведение Серова и Круглова несколько озадачило и встревожило Москаленко.
Ему через месяц-два после ареста Берии начали поступать анонимные  письма  с
угрозами расправиться. Часть этих писем он уничтожал, часть посылал  Серову,
который стал председателем КГБ.
   После возвращения из Большого театра  Москаленко  с  товарищами  перевели
Берию во двор штаба МВО, в  бункер,  заглубленный  в  землю,  сделанный  как
временный командный пункт штаба округа.
   Двадцать девятого июня к Москаленко  прибыл  новый  Генеральный  прокурор
Руденко, и они вместе в течение шести месяцев день и  ночь  вели  следствие.
Оно шло трудно и тяжело.
   Двадцать третьего декабря 1953 года Берия был осужден и расстрелян, а его
труп сожжен.
   Через день, двадцать пятого декабря, Москаленко  был  вызван  к  министру
обороны  Булганину.  Он  предложил  написать  реляцию  на  пять  человек   -
Батицкого, Юферева, Зуба, Баксова и Москаленко для присвоения  звания  Героя
Советского  Союза.  Первым  трем  первичного,  а  последним  двум   второго.
Москаленко, по его словам, категорически отказался  это  сделать,  мотивируя
тем, что они ничего такого не совершили. Булганин,  однако,  сказал:  ты  не
понимаешь, ты не осознаешь,  какое  большое,  прямо  революционное  дело  вы
сделали,  устранив  такого  опасного  человека,  как  Берия,  и  его  клику.
Москаленко вторично отказался делать  такое  представление.  Тогда  Булганин
предложил написать реляции на несколько  человек  для  награждения  орденами
Красного Знамени или Красной Звезды.
   История повторяется: в августе 1991 года, празднуя победу над участниками
попытки государственного  переворота,  тогдашний  мэр  Москвы,  профессор  и
демократ Гавриил Попов  предложил  присвоить  Борису  Ельцину  звание  Героя
Советского Союза.
   ВСЕ НЕ ТАК
   В постсоветское время вдруг заговорил, нарушив многолетнее молчание,  сын
Лаврентия Павловича Берии Серго.
   По его  утверждению,  отец  был  убит  двадцать  шестого  июня  пятьдесят
третьего года без суда и следствия. И вовсе не в Кремле, как  под  хмельными
парами рассказывал Хрущев.
   Заседание в Кремле действительно намечалось, но его  почему-то  отложили.
Лаврентий Павлович уехал домой обедать. Примерно в полдень в кабинете Бориса
Львовича   Ванникова,   генерал-полковника,   впоследствии   трижды    Героя
Социалистического Труда, а  тогда  ближайшего  помощника  Берии  по  атомным
делам, раздался звонок. Серго Лаврентьевич находился в кабинете Ванникова  -
работал над докладом правительству о готовности к испытаниям.
   Звонил летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан, дважды Герой Советского Союза.
С ним и с Сергеем Анохиным,  тоже  Героем  Советского  Союза,  замечательным
летчиком-испытателем, Серго в те годы работал вместе и сошелся близко.
   - Серго! - сказал Ахмет-Хан Султан. - У вас дома была перестрелка. Ты все
понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем...
   У них действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, скажем,  в
Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии Серго не  раз  убеждался,
что эти летчики - настоящие друзья.
   Что налицо заговор против отца, Серго, по его словам, понял сразу.  Иначе
чем могла быть вызвана перестрелка в доме? Об остальном  можно  было  только
догадываться. Но что значило бежать в такой ситуации? Если  отец  арестован,
побег - лишнее доказательство его вины. И почему и  от  кого  должен  бежать
сын, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, Серго ответил
отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.
   Из Кремля вместе с ним поехали на Малую Никитскую,  где  жил  Берия.  Это
неподалеку от площади  Восстания.  В  одноэтажном  особняке  дореволюционной
постройки три комнаты занимал сам Берия, две - Серго со своей семьей.
   Когда они подъехали со стороны улицы, ничего необычного  не  заметили,  а
вот во внутреннем дворе  находились  два  бронетранспортера.  Позднее  Серго
приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле  их  дома,  но  сам  он
видел только два бронетранспортера и солдат.  Сразу  же  бросились  в  глаза
разбитые  стекла  в  окнах  отцовского   кабинета.   Значит,   действительно
стреляли... Охрана личная у отца была - по  пальцам  пересчитать.  Не  было,
разумеется, и настоящего боя. Все произошло неожиданно и мгновенно.
   Встреча Серго с отцом намечалась на четыре часа. Ванников тоже должен был
принять в ней участие. Но она не состоялась.
   Внутренняя охрана в дом их не пропустила. Ванников потребовал объяснений,
пытался проверить документы у военных, но Серго уже все понял. Отца дома  не
было. Арестован? Убит? Когда возвращались к машине,  услышал  от  одного  из
охранников: "Серго, я видел, как  на  носилках  вынесли  кого-то,  накрытого
брезентом..."
   В Кремль возвращались молча. Серго думал о том, что только  что  услышал.
Кто  лежал  на  носилках,  накрытых  брезентом?  Спешили  вынести   рядового
охранника? Сомнительно.
   Со временем он разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те
носилки...
   Подтверждением этой версии служит рассказ одного из офицеров  кремлевской
охраны Сергея Павловича Красикова, который дежурил в день  ареста  Берии  на
Спасских воротах. Так вот, этот офицер собственными глазами видел выезжавшую
из Кремля машину с улыбавшимся Берией - днем! А не "ближе к  полуночи",  как
утверждал Москаленко.
   - Только принял пост,  -  рассказывает  Красиков,  -  вижу  -  от  здания
правительства вдоль Кремлевской стены ко мне бежит Серов. Тогда еще не  было
между Кремлевской стеной и  зданием  четырнадцатого  корпуса  разделительной
металлической ограды и ворот. Подбежал,  командует:  "Отсеки  машину  охраны
Берии от кортежа и прикажи  вернуться  в  гараж".  Я  ему  говорю:  "Они  не
исполнят моего приказа, товарищ генерал. Я остановлю, а вы приказывайте, что
следует им исполнять".
   Едва успели обменяться этими словами, как  из-за  угла  административного
здания на бешеной скорости  вынеслась  кавалькада  правительственных  машин.
Автомобили прикрытия с асами-шоферами экстракласса, точно соревнуясь друг  с
другом в лихости езды и нарушении правил дорожного движения, пытались  сесть
на хвосты автомашинам своих охраняемых.
   Красиков включил зеленый свет на выезд и пропустил машину Хрущева. В  ней
на заднем сиденье были Никита Сергеевич, Маленков, Булганин. А  на  откидном
стульчике в накинутом на плечи пиджаке -  Лаврентий  Павлович!  Все  четверо
весело улыбаются, точно только что услышали веселый анекдотец.
   Подняв  жезл  в  положение  "Внимание!  ",  Красиков  пригасил   скорость
автомашин, а автомобиль прикрытия  Берии,  пытавшийся  на  высокой  скорости
обойти колонну слева, остановил. Офицеры бериевской охраны  кроют  Красикова
самыми непотребными словами, но шофер сажает машину на  тормоза  и  получает
строгий приказ Серова срочно вернуться в гараж  особого  назначения.  Приказ
безоговорочно выполняется.
   - Не исключено, что мирно беседовавшая четверка членов  правительства,  -
высказывает предположение  Красиков,  -  проследовала  на  машинах  во  двор
особняка Берии и там либо арестовала, либо уничтожила всесильного соперника.
Ибо охрана Берии была  Серовым  отсечена.  Но  что  именно  они  выехали  из
Спасских ворот вчетвером в одной  машине,  я  готов  поклясться  хоть  перед
Богом.
   По рассказу этого офицера кремлевской охраны, Берия в  сговоре  с  бывшим
командующим Московским военным округом генералом  Артемьевым  и  комендантом
Москвы генералом Синиловым намеревался арестовать  членов  Президиума  ЦК  в
Большом театре, на премьере оперы Шапорина "Декабристы". Он  даже  вызвал  в
Москву несколько воинских соединений, в том числе  танковую  колонну,  чтобы
окружить Большой театр и вынудить членов Президиума ЦК принять его условия.
   Но об этом проведалаармейская разведка и проинформировала Маленкова. Одна
танковая колонна по Минскому шоссе  двигалась  к  Москве.  Чтобы  остановить
танкистов, направили четырех сотрудников восемнадцатого  отделения  Главного
управления охраны. "Победа" с кремлевскими стражами встретилась  с  головным
танком как раз напротив панорамы "Бородинская битва".
   Старший колонны отказался отвечать на вопросы и пригрозил смять  "Победу"
в консервную банку, если она не оавободит путь. Отменить приказ о движении к
Большому театру может только действующий Маршал Советского Союза.
   По легенде, которую любят  рассказывать  до  сих  пор  ветераны  Главного
управления охраны, колонну остановил маршал Ворошилов.  В  ту  пору  он  был
Председателем Президиума Верховного  Совета  СССР.  Одевшись  в  маршальскую
форму, он на машине прибыл к станции метро "Маяковская",  куда  уже  подошла
танковая колонна. Ворошилов развернул ее в обратном направлении.
   Генеральный  прокурор  Руденко,  выясняя  у  заместителя  Берии  генерала
Масленникова причину ввода войск в Москву, дал ему понять, что он, как и его
шеф, ответственен за организацию заговора против правительства. Боясь ареста
и допросов, Масленников застрелился.
   Масленников,  который  при   Берии   командовал   внутренними   войсками,
действительно застрелился. Ситуация повторилась в августе 1991  года,  когда
покончил с собой министр внутренних дел СССР Борис Пуго, который тоже вводил
войска в столицу по решению ГКЧП.
   С этой версией можно  было  бы  согласиться,  если  бы  не  одна  мелочь:
внутренние войска  МВД  СССР,  которые  возглавлял  Масленников,  танков  на
вооружении не имели.
 
   ЕЩЕ ОДИН СВИДЕТЕЛЬ
 
   Как видим, ни у Жукова, ни у Москаленко, ни  у  Зуба  (полковника,  в  то
время  начальника   политуправления   Московского   военного   округа,   его
свидетельства  о  тех  событиях  тоже  опубликованы)  о  войсковых  маневрах
упоминаний нет. А как у военных рангом помельче? Записки "крупняка",  скорее
всего, предварительно читали "наверху". Может, у кого-либо из чинов поменьше
проскочили интересующие нас сведения?
   Конечно, неблагодарная это работа - перелопатить многие десятки сборников
военных воспоминаний, газетных подшивок.  Но  что  поделаешь  -  охота,  как
говорится, пуще неволи.
   И, представьте себе, нашел. Рассказ А. Скороходова, тогда  подполковника,
о том, как их  гвардейский  зенитный  артиллерийский  полк,  находившийся  в
подмосковном поселке, "готовили на войну" с Берией.
   Это произошло двадцатого июня 1953 года. Обратили внимание на дату? День,
как  обычно,  шел  по  установленному  распорядку.  Скороходов,   замещавший
командира полка, уехавшего в отпуск, составлял план  штабных  тренировок  на
предстоящий месяц. Потом пошел пообедать. Успел съесть  тарелку  борща,  как
его срочно вызвали на КП. В телефонной  трубке  он  услышал  знакомый  голос
начальника штаба артиллерии округа полковника Гриба:
   - Сейчас же снарядите машину с тридцатью автоматчиками и тремя офицерами.
Всем выдать по полному боекомплекту. Через два часа быть в штабе  округа.  О
выезде доложите!
   Команду Скороходов выполнил через полчаса, взяв солдат в полковой  школе.
И сразу же новое приказание - выслать еще одну машину  и  тоже  с  тридцатью
автоматчиками.
   Между тем новый приказ:
   - Развернуть батареи на огневых позициях,  действовать  по  плану  боевой
тревоги!
   Вой сирены привел в движение весь военный городок. Главный  пост  молчит,
никаких донесений о появлении воздушных целей не передает.  Из  жилых  домов
выбегают офицеры. Солдаты под дружный вскрик "раз-два, взяли..."  выкатывают
из парка тяжелые  пушки.  Поступает  и  новое  приказание:  объявить  боевую
тревогу батареям, находящимся в лагере, на стрельбище.
   Скороходов повел колонну сам. Сержант на проходной широко открыл  ворота,
полк трогается и сразу же останавливается.
   По  шоссе  мимо  артиллеристов  стремительно  проносится  головной  танк.
"Тридцатьчетверка" на большой скорости идет в сторону Москвы,  из  глушителя
вылетает чернью дым, пушка и пулемет  расчехлены,  в  открытой  башне  видна
фигура танкиста в шлеме  и  черном  комбинезоне.  За  ним  движется  большая
колонна машин. Истошный рев  моторов,  дымный  чад,  резкий  запах  солярки.
Неужели опять война? А может, это Берия стягивал к столице  войска  МВД  для
захвата власти? Но ведь танков-то они не имели...
   Наконец, и машины Скороходова выезжают на шоссе. Первая позиция  недалеко
- десяток километров. Дорога идет мимо двухэтажной дачи, обнесенной  высоким
забором с рядами колючей проволоки поверх. Ворота  ее  закрыты  наглухо,  но
кажется, что в глазок кто-то зорко  наблюдает.  Более  года  назад  командир
дивизии запретил ездить  мимо  этой  таинственной  дачи.  Теперь  Скороходов
посчитал обстоятельства  чрезвычайными  и  повел  колонну  по  "запрещенной"
дороге. Неожиданно метров через двести перед  головной  машиной  как  из-под
земли появляются двое военных. Один - полковник в кителе  с  погонами  войск
МВД, другой - молоденький  лейтенант  в  гимнастерке,  тоже  "малиновый",  с
автоматом на груди. Низенький, плотный полковник с  красным  от  жары  лицом
встает поперек дороги, подняв руку.
   - Немедленно  возвращайтесь  в  свои  казармы.  Я  уполномочен  от  имени
правительства передать войсковым частям - все приказания отменяются.
   И он разводит руки в стороны,  показывая,  что  двигаться  дальше  можно,
только переехав через него.
   - Я получил приказ от своего командира и буду выполнять, пока он сам  его
не отменит, - кричит Скороходов.
   - Вы ответите за свое преступление! - Полковник свирепеет от бешенства. -
Я вас предупреждаю... Немедленно поворачивайте назад в казармы!
   И он оборачивается, будто за ним стоит по  меньшей  мере  рота  солдат  с
пулеметами, а не один неуверенно топчущийся лейтенант.
   Малиновые петлицы и полковничьи погоны в  те  годы  могли  быть  причиной
крупных  неприятностей,  но  Скороходов  действовал  строго  по   уставу   и
чувствовал себя абсолютно правым.
   - С дороги, полковник! Я выполняю приказ. Не то сейчас  вызову  солдат  и
уберу вас силой!
   Скороходов кивнул  водителю,  машина  тронулась,  полковник  отскочил  на
обочину, бессильно грозя кулаком.
   Вскоре батарея втянулась на огневую позицию. Объявили боевую тревогу. Все
пришло в движение, расчеты снимали пушки  с  крюков  тягачей,  закатывали  в
подготовленные  окопы.  Раздалось  тарахтенье  подвижной  электростанции,  у
оптической трубы уже стоял разведчик и внимательно  оглядывал  небо,  ожидая
увидеть надвигающуюся армаду самолетов. Но  голубое  небо  по-прежнему  было
чистым.
   Скороходов доложил начальнику  штаба  артиллерии,  что  три  батареи  уже
заняли огневые позиции. В ответ - новый приказ:
   -  На  все  огневые  позиции  батарей  завезти   по   полному   комплекту
боеприпасов. Открыть склады, взять снаряды...
   По радио передают самые мирные известия - гдето убирают урожай, играют  в
футбол. Клавдия Шульженко поет о любви. А полк занял  боевые  позиции  около
Москвы.
   Так в боевой готовности  провели  три  дня.  Наконец  с  КП  округа  дали
"отбой", и все батареи, кроме дежурных, возвратились в городок.
   Только второго июля дошел слух: всему причиной был Берия.
   Скороходову в то время дважды приходилось приезжать  в  штаб  Московского
военного  округа,  на  территории  которого  находился  бункер  с   именитым
арестантом. В октябре пятьдесят третьего года, когда  Скороходов  вместе  со
своим командиром дивизии приехал туда  в  первый  раз,  их  машину,  полевой
"газик", остановили на углу. Дальше пошли пешком.
   Вход в штаб напоминал чем-то известную фотографию Смольного в 1917  году.
На площадке с  колоннами  стояли  два  станковых  пулемета  с  заправленными
лентами, около них сидели на табуретках по  два  пулеметчика.  У  пропускной
"вертушки", помимо дежурного контролера,  стояли  еще  по  два  автоматчика.
Справа в стене портала - окошко бюро пропусков,  и  возле  него  вооруженные
солдаты.
   Темное ночное небо нависало над Москвой. Но большой четырехугольный двор,
обрамленный зданием старинной архитектуры, был  ярко  освещен  прожекторами,
установленными на стволах деревьев. Прожекторы выбеливали каждый камешек  на
дорожках, скамейки и низкую чугунную ограду, окружавшую небольшое возвышение
в  центре.  Командир  дивизии  незаметно  показал  Скороходову  глазами   на
невзрачный холмик, и подполковник понял, что это и  есть  тот  бункер,  куда
запрятали всемогущего Берию.
   Скороходов на всю жизнь запомнил подробность: во всех четырех углах двора
стояли танки в полной готовности. В каждом - танкисты в  походных  шлемах  и
черных комбинезонах.
   Во второй раз Скороходов был в штабе недели через две. В охране ничего не
изменилось. По-прежнему было очень тревожно. Много времени спустя  полковник
Зинкин, бывший рядовым караульным в команде генерала Батицкого, рассказывал:
   - Поганая была работа, наверное, за все годы службы не было  так  погано.
Редкий мерзавец попался, вел себя исключительно нагло. Приходилось стоять  у
двери - там окошко. Эта тварь и  ругалась,  и  запугивала,  и,  можешь  себе
представить, бабу требовала! Такая пакость!
   Шло время, и история с арестом Берии не то что забывалась, а  в  насущных
заботах отходила на второй план. И все-таки, признается Скороходов, то одна,
то другая мысль возникала в голове.
   Зачем, скажем,  Хрущеву  нужно  было  поднимать  войска  противовоздушной
обороны столицы? Ведь в частях, подчиненных непосредственно Берии,  не  было
авиации. Видно, Хрущев не сбрасывал со счетов и того, что у Берии в  войсках
МВД  и  госбезопасности  было  немало  искренних  сторонников,   отнюдь   не
механически, а  вполне  сознательно  защищавших  хорошо  отлаженную  к  тому
времени карательную систему.
   Скороходов  пишет,  что  суд  над  Берией  проходил  в  том  же  бункере.
Председательствовал маршал Конев. Суд продолжался недолго,  и  приговор  был
приведен в исполнение в том же бункере, а труп казненного сожжен.
   Однако и тут начинаются странные вещи.
 
   ФАТА МОРГАНА
 
   Начнем с того, что праха Берии никто и никогда не видел. Никто не  знает,
где он захоронен.
   В 1958 году его сын Серго и жена Нина Теймуразовна жили в Свердловске под
девичьей фамилией супруги - Гегечкори. Однажды в своем почтовом  ящике  Нина
Теймуразовна  обнаружила  фотографию,  на  которой  Лаврентий  Павлович  был
изображен с какой-то дамой на площади Мая в столице Аргентины Буэнос-Айресе.
Снимок был сделан на фоне президентского дворца.
   Увидев фотографию, Нина Теймуразовна сказала:
   - Это муж.
   В почтовом ящике вместе со снимком находилось таинственное сообщение:  "В
Анаклии, на берегу Черного моря вас  будет  ждать  человек  с  очень  важной
информацией об отце".
   Нина Теймуразовна придумала себе  болезнь,  получила  больничный  лист  и
вылетела в Грузию на встречу с неизвестным  подателем  весточки.  Однако  на
встречу никто не пришел. Не исключено, что аноним хотел видеть именно  Серго
Лаврентьевича.
   По официальной версии Берия был расстрелян 23 декабря 1953 года. Однако и
здесь немало темного.
   Есть документ, датированный этим днем.  Подписан  он  тремя  должностными
лицами - генерал-полковником Батицким, Генеральным прокурором СССР Руденко и
генералом армии Москаленко. Документ имеет название "Акт. 1953 года, декабря
23 дня" и говорится в нем следующее:
   "Сего числа в 19 часов 50 минут  на  основании  предписания  председателя
специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 23  декабря  1953
года  за  N  003  мною,  комендантом  специального   судебного   присутствия
генерал-полковником Батицким П. Ф.,  в  присутствии  Генерального  прокурора
СССР, действительного государственного советника юстиции  Руденко  Р.  А,  и
генерала армии Москаленко К. С, приведен в исполнение приговор  специального
судебного присутствия по отношению к осужденному к высшей мере  наказания  -
расстрелу Берия Лаврентию Павловичу".
   Акт скреплен подписями этих трех лиц.
   Документ  не  вызывает  сомнений  в  достоверности,  если,  конечно,   не
сравнивать с другими, аналогичными  документами.  Сейчас  такая  возможность
появилась. В  тот  же  день,  двадцать  третьего  декабря,  был  приведен  в
исполнение еще один приговор специального судебного присутствия.  Вот  текст
нового акта:
   "23 декабря 1953 года замминистра внутренних дел СССР  тов.  Лунев,  зам.
Главного военного прокурора т. Китаев в присутствии генерал-полковника  тов.
Гетмана, генерал-лейтенанта Бакеева и генерал-майора  Сопильника  привели  в
исполнение приговор специального судебного присутствия Верховного суда  СССР
от 23 декабря 1953 года над осужденными:
   Кобуловым Богданом Захарьевичем, 1904 г, р.
   Меркуловым Всеволодом Николаевичем, 1895 г, р.
   Деканозовым Владимиром Георгиевичем, 1898 г, р.
   Мешиком Павлом Яковлевичем, 1910 г, р.
   Володзимирским Львом Емельяновичем, 1902 г, р.
   Гоглидзе Сергеем Арсентьевичем, 1901 г, р.  к  высшей  мере  наказания  -
расстрелу. 23 декабря 1953 года в 21 час 20 минут вышеупомянутые  осужденные
расстреляны. Смерть констатировал врач (подпись)".
   Теперь, наверное, ясно, в чем отличие первого  документа  от  второго.  В
первом  нет  констатации  факта  смерти  Берии  врачом.  В  отношении  фигур
второстепенных - пожалуйста, есть, а в отношении главного действующего  лица
констатация смерти врачом отсутствует.
   Забыли второпях?
   В книге военного журналиста С.  Грибанова  здоровенный  генерал,  ставший
после этого маршалом, так рассказывает о последних минутах Берии: "Повели мы
Берию по лестнице в подземелье. Он обос... Вонища. Тут я его  и  пристрелил,
как собаку".
   Генерал, ставший потом маршалом, - это,  конечно,  Батицкий.  Почему  его
свидетельства - разные?
   Это только часть нестыкующихся свидетельств  -  и  грустных,  и  гнусных.
Какие из них достоверны, судить истории. Возможно, когда-нибудь и  откроется
истина, как открылась она спустя восемьдесят лет о расстреле царской  семьи.
Многие эксперты считают, что скелетов Анастасии и наследника  Алексея  среди
останков царской семьи не оказалось.
   По словам Серго  Берии,  маршал  Жуков  в  аресте  его  отца  участия  не
принимал. Это, мол, все конъюнктурные штучки. Георгий  Константинович  вроде
бы сказал ему: "Если бы твой отец был жив, я бы был вместе с ним..."
   Член суда Шверник признался Серго Берии: "Живым  твоего  отца  не  видел.
Понимай как знаешь, больше ничего не скажу".  А  другой  член  суда,  бывший
секретарь  ЦК  Михайлов,  сказал  более  откровенно:  "В  зале  суда   сидел
совершенно другой человек".  Но  дальше  продолжать  разговор  на  эту  тему
отказался.
 
   НЕ ПЕРВАЯ ПОПЫТКА
 
   Новейшими исследованиями установлен  потрясающий  факт:  попытки  свалить
Берию предпринимались и  раньше.  Известно,  по  крайней  мере,  пять  таких
случаев, не считая, разумеется, июньского в пятьдесят третьем году.  Три  из
них связаны с физическим устранением, два - с помощью компромата.
   Первый относится к 1921  году.  Правда,  документальных  подтверждений  в
архивах  обнаружить  не  удалось,   версия   исходит   из   семейной   среды
репрессированных чекистов Кедрова и Березина.
   Впервые ее обнародовал Ф. Я. Березин - сын бывшего  секретаря  московской
ЧКЯ. Д. Березина. Отец рассказал ему, что в декабре  двадцать  первого  года
его  вызвал  к  себе  Дзержинский  и  вручил  ордер   на   арест   работника
азербайджанской  ЧК  Берии,  который  обвинялся  в  разжигании  национальной
вражды.
   Такая мера пресечения была вынесена Дзержинским  на  основании  докладной
записки ответственного работника ВЧК М. С. Кедрова,  ездившего  в  Баку  для
проверки местной ЧК.
   Для задержания и ареста Берии был назначен  наряд  из  четырех  чекистов.
Никто из них, включая и старшего, не  знал,  кого  предстояло  арестовывать.
Однако за несколько часов до прихода  ночного  поезда  из  Баку  Дзержинский
вновь вызвал Березина и объявил, что арест Берии  отменяется.  Березин  сдал
ордер, который Дзержинский тут же резко порвал.
   - Что случилось? - спросил Березин.
   -  Позвонил  Сталин,  -  ответил  Дзержинский,   -   и,   сославшись   на
поручительство Микояна, попросил строгих мер к Берии не применять.
   Докладная  Кедрова  осталась  у  Дзержинского,  он  не  передал  ее   для
регистрации в канцелярию ЧК. Что с ней стало дальше - неизвестно.
   Берия в ту ночь в Москву не прибыл и за неявку в ВЧК не получил  упреков.
Следовательно, на это имелась санкция высоких начальников. Самое  любопытное
в этой ситуации то, что Сталин лично тогда Берию не знал, они  познакомились
позже - в 1923 году. Стало  быть,  от  ареста  Берию  спас  Микоян.  Сам  из
Закавказья, Анастас Иванович, наверное, понял Берию, который пожаловался  на
то, что московская комиссия пошла на поводу у его недругов.
   Удачно складывавшаяся карьера недавнего  скромного  инспектора  жилищного
отдела аппарата Бакинского  Совета  -  ас  этой  должности  Берия  пришел  в
азербайджанскую ЧК - могла, безусловно,  разозлить  кое-кого  из  его  новых
коллег. Нашептать что-нибудь из зависти на ушко московской  комиссии,  плохо
разбиравшейся  в  национальных   особенностях   республики,   -   разве   не
соблазнительно? Однако тонко рассчитанный ход не сработал, Берию свалить  не
удалось, несмотря на уже выписанный ордер на арест.
   В середине тридцатых годов, когда он стал первым секретарем ЦК  компартии
Грузии, была предпринята попытка устранить его уже не с  помощью  хитроумной
интриги, а организовав террористический акт.
   В то лето в Грузии  отдыхал  второй  секретарь  ЦК  компартии  Белоруссии
Александр Хацкевич. Гостеприимный хозяин в один из выходных  решил  провезти
белоруса по Военно-Грузинской дороге.
   Сгустились сумерки. Машина Берии, в которой находился он, его жена и сын,
а также Хацкевич, с включенными фарами летела по проезжей части. Перед одним
из крутых поворотов шофер снизил скорость, и в  тот  же  момент  из  темноты
прогремели выстрелы. Огонь велся спереди и сзади - на поражение.
   Гость получил смертельное ранение и умер на руках  у  Нины  Теймуразовны.
Сам же Берия, против которого было затеяно это покушение, не пострадал.  Его
спасло то, что Хацкевич тоже носил пенсне. Наверное, это  и  сбило  с  толку
нападавших.
   Узнав о случившемся,  Сталин  прислал  Берии  американский  бронированный
"Паккард" - точно такой, на котором ездил сам. А вскоре вышло  постановление
Политбюро, по которому  первые  секретари  ЦК  компартий  союзных  республик
обязывались пересесть на такие же машины.
   Вообще-то в том покушении было немало странного. Через год  в  Белоруссии
мертвого  Хацкевича  объявили  врагом  народа.  Арестовали  его  жену.  Нина
Теймуразовна спасла их ребенка, устроив его в семью своих знакомых.
   Очередная попытка убийства Берии была предпринята летом 1935 года.
   Семьи Берии и председателя Совнаркома Абхазии Нестора Лакобы отдыхали  на
высокогорном озере Рица. Дороги к озеру тогда  еще  не  было,  и  отдыхавшие
руководители решили посмотреть, где ее можно проложить.
   Выехали большой компанией - человек пятнадцать,  не  меньше.  Жены,  дети
Берии и Лакобы, несколько человек из обслуживавшего персонала.
   Места вокруг были настолько изумительно  красивы,  что  решили  вспомнить
молодость и заночевать в палатках. Развели костер.
   Когда пошли укладываться спать, Лакоба предложил  Берии  перейти  в  свою
палатку. Лаврентий Павлович  отказывался,  Нина  Теймуразовна  тоже.  Однако
Лакоба настоял на своем. Недоумевающие супруги перенесли  уснувших  детей  в
палатку Лакобы.
   А под утро палатку, где должен  был  ночевать  Берия  с  семьей,  прошили
пулеметные очереди.
   Наверное, кто-то предупредил Лакобу о готовившемся покушении, и  он  спас
Берию.
   Следующий случай имел место в 1937 году, и снова в Абхазии.
   Берия на присланном Сталиным американском бронированном "Паккарде" ехал в
Сухуми. Вместе с ним в машине были помощник и  телохранитель.  Известно  имя
последнего - Борис Соколов.
   Не доезжая немного  до  города,  Берия  приказал  шоферу  остановиться  -
хотелось слегка размяться. Дорога была утомительной. Он вышел  из  машины  и
начал прохаживаться. Помощник и телохранитель находились рядом.
   И вдруг из придорожных кустов выросли три  фигуры.  Блеснул  револьверный
выстрел - мимо. Телохранитель Соколов метнулся к шефу  и  закрыл  его  своим
телом. Грянул еще один выстрел, и правая рука Соколова  повисла  плетью.  Из
нее выпал револьвер.
   В это время на дороге показалась милицейская машина  из  Сухуми,  ехавшая
для встречи и сопровождения пожаловавшего высокого гостя из Тифлиса. Завидев
ее, злоумышленники растворились в кустах.
   Берии снова повезло - он остался цел. Охранника  Бориса  Соколова  срочно
отвезли в больницу.
   Кто организовывал эти теракты?  Сын  Берии  считаеттогдашнее  руководство
наркомата внутренних дел СССР через своих ставленников в Грузии. И Ягода,  и
Ежов отлично понимали, какую опасность в личном плане представляет  для  них
Берия с его опытом работы в разведке. Прогнозировать его  перевод  в  Москву
можно  было   без   труда.   А   конкурентов   всегда   стремились   убирать
заблаговременно.
   Эта точка зрения, безусловно, имеет право на жизнь. Но нельзя исключать и
другую - нити первых заговоров против  Берии  вели  к  местным  политическим
кругам. Сепаратистские настроения в Закавказье тогда были довольно сильными.
Тот  же  Нестор  Лакоба,  например,  категорически  возражал   даже   против
строительства в Абхазии железной дороги, рассматривая ее  как  проникновение
России. И это Лакоба - председатель Совнаркома Абхазии! Что уж тут  говорить
о тех, кто стоял не на интернационалистских позициях.
   Берия,  как  и  его  предшественник  на  посту  руководителя  Заккрайкома
Орджоникидзе, был прорусски ориентированным грузином. И  это  обстоятельство
бесило тех его  земляков,  которые  выступали  за  сохранение  независимости
Грузии, против ее советизации.
   На секретном Пленуме ЦК в начале  июля  пятьдесят  третьего  года,  когда
вчерашние соратники формулировали обвинения Берии, вспомнили  слухи  о  том,
что он во время оккупации Баку в 1919 году английскими  войсками  работал  в
органах  разведки  созданного  англичанами  мусаватистского   правительства.
Следовательно, все эти десятилетия был английским шпионом.
   История не новая. Она всплыла, как только в ноябре тридцать восьмого года
Берию перевели на работу в  Москву  первым  заместителем  Ежова,  тогдашнего
наркома внутренних дел. И прозвучала не где-нибудь в кулуарах, а на  Пленуме
ЦК. Озвучил ее министр здравоохранения РСФСР Григорий Каминский,  который  в
начале двадцатых годов возглавлял Бакинский горком партии.
   Трудно сказать, по чьей наводке выступил тогда министр. Не исключено, что
по собственной инициативе. Мало ли какие отношения  могли  возникнуть  между
ними на служебной почве. Нет сомнений лишь в одном  -  какая-то  группа  лиц
упорно хотела свалить Берию.
   Однако заявление Каминского последствий не имело. Дело в  том,  что  этот
вопрос был уже тщательно изучен. Слухи о шпионском прошлом Берии запускались
всякий раз, как только его передвигали на новую служебную ступеньку. Сталину
это надоело, и он распорядился провести детальную проверку. О том,  что  она
проводилась,  свидетельствуют  обнаруженные  уже   в   постсоветское   время
документы  из  архива  Политбюро   ЦК   КПСС.   В   частности,   сохранилась
объяснительная записка И. П. Павлуновского, который с апреля 1919 по  январь
1920 года был заместителем начальника Особого отдела ВЧК, а в  1926  -  1932
годах - председателем Закавказского краевого ГПУ.
   Объяснение Павлуновского датировано 25 июня 1937 года и адресовано  лично
Сталину.
   Павлуновский  сообщает,  что  при   назначении   на   пост   руководителя
Закавказским ГПУ его пригласил председатель О  ГПУ  Дзержинский  и  подробно
ознакомил с обстановкой в Закавказье. "Тут же т.  Дзержинский  сообщил  мне,
что один из моих помощников по Закавказью т. Берия при мусаватистах  работал
в мусаватистской контрразведке. Пусть это обстоятельство  меня  ни  в  какой
мере не смущает и не настораживает против т. Берия, так как т. Берия работал
в контрразведке с ведома ответственных т, т, закавказцев и что об этом знает
он, Дзержинский и т. Серго Орджоникидзе".
   По словам Павлуновского,  когда  он  приехал  в  Тифлис  и  встретился  с
Орджоникидзе,  тот  сообщил  ему,  что   действительно   Берия   работал   в
мусаватистской контрразведке по  поручению  партии  и  что  об  этом  хорошо
известно Кирову, Микояну и Назаретяну.
   Далее Павлуновский написал: "Года  два  тому  назад  т.  Серго  как-то  в
разговоре сказал мне:  а  знаешь,  что  правые  уклонисты  и  прочая  шушера
пытается использовать в борьбе с  т.  Берия  тот  факт,  что  он  работал  в
мусаватистской контрразведке, но из этого у них ничего не выйдет. Я  спросил
у Серго, а известно ли об этом т. Сталину. Т.  Серго  Орджоникидзе  ответил,
что об этом т. Сталину известно и что об этом он т. Сталину говорил".
   Свалили Берию  не  земляки-грузины,  от  которых  он  больше  всего  ждал
опасности, а кремлевские соратники.
 
   НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОДРОБНОСТИ
 
   За десять дней до ареста в Кремле Берия отбыл в Берлин. В соответствии  с
решением Президиума ЦК и Совета Министров СССР его направили  в  ГДР  -  там
резко осложнилась обстановка.
   Всегда осторожный и подозрительный, Берия на этот раз подвоха  не  учуял.
Мотивы командировки опасений не вызывали. Действительно, его присутствие там
было необходимо.  В  Восточном  Берлине  не  прекращались  демонстрации  под
антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами. Митингующие жгли  портреты
Сталина, Вильгельма Пика и Отто Гротеволя, требовали объединения Германии  и
ее столицы. Берлинской стены тогда еще не  было,  и  поток  беженцев  в  ФРГ
постоянно нарастал. Советским и восточногерманским пограничникам приходилось
туго. Недовольство, бродившее среди восточных немцев,  подогревалось  извне.
Пять крупнейших западногерманских радиостанций  призывали  население  ГДР  к
гражданскому неповиновению.
   Берия  находился  в  Берлине  с  15  по  25  июня,  координируя  действия
советских, а также восточногерманских политиков и военных.
   Сегодня можно лишь гадать, был ли тайный  умысел  у  "руководящего  ядра"
Президиума ЦК, когда  оно  инициишвало  поездку  Берии  за  пределы  страны.
Никаких  свидетельств  на  сей  счет  обнаружить  не  удалось.  Впрочем,  не
исключается, что замысел избавиться от Берии окончательно созрел  именно  во
время его отсутствия в Москве.  "Руководящее  ядро"  осмелело,  сговорилось,
обсудило детали предстоящей операции. Если бы Лаврентий Павлович оставался в
Москве, кто знает, хватило ли бы у заговорщиков духу  на  столь  решительные
действия.
   По другой, весьма распространенной версии, Берия  намеревался  арестовать
весь Президиум ЦК в Большом театре. Эту  акцию  он  планировал  на  двадцать
седьмое июня, на премьере оперы Юрия Шапорина "Декабристы". Утверждают,  что
ближайшие приближенные Берии - Саркисов, Деканозов, Кобулов и другие - якобы
лично развозили приглашения советскому руководству. Что, наверное,  вряд  ли
правдоподобно, ибо изменение порядка приглашения вызвало бы по крайней  мере
недоумение, если не больше. По установившейся традиции члены  Президиума  ЦК
сообща принимали решение о посещении того или иного мероприятия.
   В  этой  связи  малоубедительным  представляется  ссылка  на   Булганина,
Маленкова и Хрущева, которые якобы впоследствии вспоминали, будто  бы  Берия
лично просил их "обязательно быть на премьере, отложив все дела".  Тот,  кто
знает порядки в  высших  кремлевских  сферах,  только  улыбнется  по  поводу
наивных представлений, спроецированных снизу на самую верхотуру власти.  Там
все иначе, чем у обыкновенной публики.
   Хотя слухи эти могли запускаться с определенной целью. Надо было  убедить
легковерных граждан, что злодей Берия сам готовил заговор против  Президиума
ЦК, и его "ядру" не оставалось ничего, кроме упреждающего удара.
   Двадцать шестого июня Берия  вернулся  в  Москву.  На  военном  аэродроме
Лаврентия Павловича встречал Микоян. Возбужденный Берия рассказывал Анастасу
Ивановичу об обстановке в ГДР. Недовольство погашено. Беспорядки прекращены.
   Микоян молча слушал, согласно кивал головой. Ни один мускул не дрогнул на
лице хитрого кремлевского лиса. Лимузин пролетел через всю Москву,  подкатил
к кремлевским воротам. В старинном желтом  дворце  с  белыми  колоннами  уже
собрались члены Президиума. По дороге Микоян объяснил, что они с нетерпением
ждут рассказа о берлинских делах. Ничего не подозревавший Лаврентий Павлович
бодро прошествовал в знакомый зал заседаний...
   Почему соратники решили избавиться именно  от  него?  Со  времен  Хрущева
публике вбивали в головы: Берия хотел захватить власть,  готовил  переворот.
Его недавно скончавшаяся вдова Нина Теймуразовна на  эти  обвинения  однажды
горько произнесла:
   - Лаврентий был умным человеком и  понимал,  что  второму  грузину  после
Сталина главой государства уже не стать...
   Логично. Так в чем же дело?
   Ответа два. Первый - Берия был организатором убийства Сталина.  Второй  -
он стал соучастником его коллективного убийства. В обоих  случаях  от  Берии
поспешили как можно быстрее избавиться.
   По мере того, как отдаляется время смерти Сталина, все больше  доминирует
версия о его насильственном уходе из жизни.
   Хрущев в своих мемуарах предательскую миссию перекладывает на Берию.  Он,
мол,  по-прежнему  контролировал  окружение  Сталина,  знал  всех  чекистов,
которые стремились снискать его расположение, и ему легко было  использовать
их в своих целях.
   Действительно, цепочка событий, предшествовавших  смерти  Сталина,  не  в
пользу Берии.
   До второго марта пятьдесят третьего года, когда Сталина хватил удар, были
смещены  со  своих  должностей  его  личные  врачи  и  начальник  Четвертого
управления при Министерстве здравоохранения СССР, которое лечило кремлевскую
верхушку.
   За две недели до  трагического  исхода  был  арестован  нааальник  личной
охраны  Сталина  генерал  Власик,  которого  Берия  и  Маленков  обвинили  в
присвоении крупных сумм казенных денег.
   Несколько  раньше  отстранили  от  должности  Поскребышева  -  за  утечку
государственных тайн.
   В  феврале  пятьдесят  третьего   скоропостижно   скончался   заместитель
коменданта Кремля генерал-майор Косынкин.
   Цепочка странных событий продолжилась и после смерти Сталина.  Не  успели
похоронить вождя, как Берия уволил  всех  офицеров  его  охраны.  Одни  были
переведены в отдаленные города, подальше от Москвы, где за  ними  установили
негласное  наблюдение,  другие   вскоре   внезапно   скончались.   Например,
Хрусталев.
   Полковник Хрусталев Иван Васильевич остается  в  этой  истории  одной  из
самых загадочных фигур.
   Именно он передал охране  следующие  слова  Сталина,  которые  тот  якобы
произнес в роковую ночь с двадцать восьмого февраля на  первое  марта  после
того, как в четыре часа утра первого дня уже нового  месяца  Берия,  Хрущев,
Маленков и Булганин покинули Ближнюю дачу:
   - Ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь.  Вы  мне
сегодня не понадобитесь...
   Такого распоряжения Сталин никогда раньше не давал! Ни с того ни  с  сего
вдруг велит собственной охране идти спать, оставив комнаты без присмотра.
   Теперь уже невозможно выяснить,  кто  приказал  Хрусталеву  передать  эти
слова охране. Не исключено, что ктото другой, но со ссылкой на Сталина. Кто?
Берия? Хрущев? Цепочка оборвалась на Хрусталеве, который вскоре после смерти
Сталина неожиданно заболел и также неожиданно скончался.
   Еще одна странная деталь: Хрусталев был на даче только до десяти утра,  и
дальнейшие события происходили уже без него.
   Пораженные командой не охранять Сталина, люди пошли спать.  Они  привыкли
добросовестно исполнять приказы. Остальное известно: более тринадцати  часов
к больному семидесятичетырехлетнему старому человеку не  подпускали  врачей.
Приехавшая по тревожному звонку охраны вчерашняя четверка гостей напустилась
на чекистов: "Что вы панику поднимаете? Товарищ Сталин спит". И  преспокойно
разъехалась по домам, оставив его без помощи.
   Остается только гадать, что происходило в комнатах дачи после  того,  как
Хрусталев выполнил чей-то приказ  и  уложил  своих  подчиненных  спать.  Кто
проникал в неохраняемые помещения?
   Даже если допустить, что Сталин сошел с ума  и  действительно  отдал  это
странное распоряжение или что под утро с ним приключился удар, все  равно  в
обоих случаях четверка - Берия, Хрущев, Маленков и  Булганин  -  сознательно
бросила Сталина умирать без помощи.
   Следовательно, можно с полной уверенностью утверждать, что это они  убили
его.
   Известно ли им было, что в народе подозревали, кто убил Сталина? Из тайно
записанного спецслужбами разговора сына Сталина Василия с шофером Февралевым
о похоронах отца:  "У  гроба  в  почетном  карауле  стоят  Маленков,  Берия,
Молотов, Булганин. И вдруг старуха им говорит: "Убили,  сволочи,  радуйтесь!
Будьте вы прокляты! "
   Генерал-лейтенанта авиации Василия Сталина уволили  из  армии  без  права
ношения военной формы меньше чем через месяц  после  смерти  его  отца.  Еще
через месяц арестовали и посадили во Владимирскую тюрьму - чтобы не болтал о
том, что отца убили. Выпустили на свободу спустя восемь лет, а через  год  -
странная смерть в Казани. По указанию Кремля Лубянка  запустила  слух  -  от
пьянства.
   Когда Берию арестовали, недавние соратники многое  ему  припомнили,  даже
мелкие служебные трения. Одно удивляет: почему следствие не  инкриминировало
ему вину за ослабление личной безопасности Сталина? В начале лета  пятьдесят
третьего, когда культ личности вождя еще не  был  разоблачен,  это  была  бы
очень выигрышная тема.
   Боялись, что подследственный начнет углубляться в  подробности?  И  тогда
всплывет и их неблаговидная роль?
   Куда  безопаснее  было  взвалить  вину  на  него,  но  -   уже   навсегда
замолчавшего. Даже Молотов процитировал слова, когда-то хвастливо  сказанные
Берией о Сталине: "Я его убрал".
   За что и был скинут с дороги.
   Относительно  обстоятельств  кончины  бывшего   всесильного   сталинского
монстра ясности нет и по сей день. Кто-то верит, что Берия был  застрелен  в
день ареста - в пятницу, 26 июня, и сделал это собственноручно не кто  иной,
как сам Никита Сергеевич. Кто-то не без  оснований  полагает,  что  вряд  ли
следует всерьез  воспринимать  сделанное  под  воздействием  хмельных  паров
заявление.
   Немало сторонников и у версии о  досудебном  расстреле  Берии  в  бункере
Московского военного округа, куда он был  помещен  после  ареста  в  Кремле.
Молва упорно не хочет верить в  официальную  версию  -  расстрел  вместе  со
сподвижниками после вынесения приговора. Не убедил и кинофильм, где зрителям
показали жутковатую процедуру кремации тела - картина-то игровая.
   Но вот открылись недоступные в прошлом архивы. Заговорили молчавшие люди.
   Приложение N 14:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из писем арестованного Л. П. Берии соратникам по Политбюро
   (. Хранились в архиве Политбюро ЦК КПСС, сейчас - в архиве Президента РФ.
Ф. 3., от. 24, д. 463, л. 163-174. Рукописи) В ЦК  КПСС  Товарищу  Маленкову
Дорогой Георгий. Я был уверен, что из той большой критики  на  Президиуме  я
сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в  коллективе.  Но  ЦК
решил иначе. Считаю, что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым  сказать,
что всегда был беспредельно предан партии Ленина-Сталина, своей Родине,  был
всегда активен в работе. Работал в Грузии, в Закавказье,  в  Москве  в  МВД,
Совете Министров СССР и вновь в МВД, все отдавал работе, старался  подбирать
кадры  по  деловым  качествам,  принципиальных,   преданных   нашей   партии
товарищей. Это же относится  к  Специальному  комитету.  Первому  и  Второму
главным управлениям, занимающимся атомными делами и управляемыми  снарядами.
Такое же положение Секретариата и помощников  по  Совмину.  Прошу  товарищей
Маленкова Георгия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Клементия, Хрущева Никиту,
Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна  Анастаса  и  других  -  пусть
простят, если и что  было  за  эти  пятнадцать  лет  большой  и  напряженной
совместной работы. Дорогие товарищи, желаю всем вам больших успехов в борьбе
за дело Ленина-Сталина, за единство и монолитность нашей партии, за  расцвет
нашей славной Родины.
   Георгий, прошу, если это сочтете возможным, семью (жена и старуха-мать) и
сына Серго, которого ты знаешь, не оставить без внимания.
   Лаврентий Берия
   28. VI. - 1953 г.
   В ЦК КПСС
   Товарищу Маленкову
   Дорогой Георгий!
   В течение этих четырех тяжелых суток для  меня  я  основательно  продумал
все, что имело с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, как
на работе, так и в отношении лично тебя и некоторых товарищей из  Президиума
ЦК, и подверг свои действия самой  суровой  критике,  крепко  осуждаю  себя.
Особенно тяжело и непростительно мое  поведение  в  отношении  тебя,  где  я
виноват на все сто процентов...
   У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться  ивсегда  для  дела
получалось лучше. Я видел в лице тебя старшего, опытного партийного  деятеля
большого масштаба,  талантливого,  энергичного  и  неутомимого,  прекрасного
друга и товарища, я никогда не забуду твою роль  в  отношении  меня  в  ряде
случаев, и особенно когда хотели связать меня с событиями в Грузии. И  когда
не стало товарища Сталина, я, не задумываясь,  назвал  тебя,  также,  как  и
другие товарищи. Председателем правительства...
   Вячеслав Михайлович! У меня всегда было прекрасное,  ровное  отношение  к
Вам. Работая в Закавказье, мы все высоко ценили, считали Вас верным учеником
Ленина и верным соратником Сталина, вторым  лицом  после  товарища  Сталина.
Если спросить мою семью. Вам могут рассказать очень много хорошего о  Вас  с
моих слов...
   Клемент Ефремович! Тоже начну с Закавказья, мы Вас крепко  любили,  я  по
поручению руководящих органов Грузии ездил специально в Москву в ЦК и  к  т.
Сталину и настоял прислать Вас в связи с пятнадцатилетием Советской Грузии.
   В начале войны товарищ Сталин сильно обругал меня и  назвал  политическим
трусом, когда я предложил назначить в тяжелые  времена,  переживаемые  нашей
Родиной, известных всей стране т-щей Вас и Буденного командующими  фронтами.
Обругать обругал, а чуть позже т-щ Сталин назначение провел. Это,  я  думаю,
товарищи подтвердят. С т. Маленковым Г. М, очень часто говорили между  собой
и  с  другими  товарищами  о  предложении   т-щу   Сталину   назначить   Вас
председателем Президиума Верх. Совета, и только теперь это  было  проведено.
Всего не скажешь.
   Никита Сергеевич! Если не считать последнего случая на Президиуме ЦК, где
ты меня крепко и гневно ругал, с чем я  целиком  согласен,  мы  всегда  были
большими друзьями. Я всегда гордился тем,  что  ты  прекрасный  большевик  и
прекрасный товарищ, и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом
говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил.
   Николай Александрович! Никогда и нигде я тебе  плохо  не  делал.  Помогал
честно и как мог. Т. Маленков Г. М, и я не раз о тебе говорили т-щу Сталину,
как о прекрасном товарище и большевике. Когда т-щ Сталин предложил нам вновь
установить очередность председательствования, то я с  т.  Маленковым  Г.  М,
убеждали, что этого не надо, что ты справляешься с работой, а  помочь  мы  и
так поможем.
   Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович. Вы оба знаете  меня  давно.  Анастас
меня направил еще в 1920 году из Баку для нелегальной работы в Грузию. Тогда
еще меньшевистскую. От имени Кавбюро РКП и Реввоенсовета  XI  армии.  Лазарь
знает меня с 1927 года, не забуду никогда помощи, оказанной мне по партийной
работе в Закавказье, когда вы были секретарем ЦК. За время работы  в  Москве
можно было многое сказать. Но одно  скажу:  всегда  видел  с  Вашей  стороны
принципиальное отношение, помощь в работе и дружбу...
   Товарищи Первухин и Сабуров говорили, что у меня  было  привилегированное
положение при жизни т-ща Сталина. Это же  неверно.  Георгий,  ты  это  лучше
других знаешь, знают это и другие члены Президиума... Что же касается  моего
отношения к т. Сабурову, то т. Маленков Г. М, и  я  отстояли  его  на  посту
председателя Госплана, а т. Первухина, конечно, по заслугам, я представил  к
Герою Социалист. Труда и провел это решение...
   Лаврентий Берия
   Т-щи, прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо  в  силу  своего
состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенсне (очков).
   1 июля 1953 г.
   В Президиум ЦК КПСС
   Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу,  Микояну,
Первухину, Булганину и Сабурову
   Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без судаи  следствия,  после
5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю вас всех, чтобы этого  не
допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет  поздно.  Прямо  по
телефону надо предупредить.
   Дорогие т-щи, настоятельно умоляю вас  назначить  самую  ответственную  и
строгую  комиссию  для  строгого  расследования  моего  дела,  возглавив  т.
Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели  член  Президиума  ЦК  не  заслуживает
того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения,  потребовали
бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех  точек  зрения  хорошо  для
дела и для ЦК. Зачем делать так, как сейчас делается, посадили  в  подвал  и
никто ничего не выясняет и не спрашивает.  Дорогие  товарищи,  разве  только
единственный и правильный  способ  решения  без  суда  и  выяснения  дела  в
отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить
его.
   Еще раз умоляю вас всех, особенно  т.,  работавших  с  т.  Лениным  и  т.
Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении  сложных  дел
т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во  имя  памяти  Ленина  и
Сталина прошу, умоляю вмешаться, и вы все убедитесь, что я  абсолютно  чист,
честен, верный ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.
   Кроме укрепления мощи нашей страны и единства нашей великой партии у меня
не было никаких мыслей.
   Свой ЦК и свое Правительство я не меньше любых т-щей поддерживал и  делал
все, что мог. Утверждаю, что все обвинения  будут  сняты,  если  только  это
захотите расследовать. Что за спешка и притом подозрительная.
   Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать. Разве будет плохо,  если
т-ща реабилитируют.
   Еще и еще раз умоляю вас вмешаться и невинного своего  старого  друга  не
губить.
   Ваш Лаврентий Берия
   Из письма Нины Берии Н. С. Хрущеву
   (Нина Теймуразовна Гегечкори-Берия, жена Л. П. Берии.
   После ареста мужа была помещена в Бутырскую тюрьму.
   Письмо рассмотрено на заседании Президиума ЦК КПСС
   27 ноября 1954г. Постановили: отправить Н. Т. Берия вместе с сыном  Серго
на поселение в административном порядке.)
   До своего ареста я состояла членом КПСС и это, как мне кажется, дает  мне
право обратиться к партии помочь мне пережить позор, выпавший  на  мою  долю
так неожиданно для меня, как на жену Л. П. Берия.
   Мне предъявлено обвинение в участии  в  антисоветском  заговоре  с  целью
восстановления  капитализма  в  Советском  государстве.  Такое  обвинение  -
страшное,  тяжелое.  В  этом  можно  обвинить  человека,  который,   потеряв
человеческий образ, превратился в "свинью под дубом" и, продав  свою  родину
врагам, пользуется правами и благом, предоставленными ему  почетным  званием
советского гражданина; в этом  можно  обвинить  человека,  которого  Великая
Октябрьская  социалистическая  революция  лишила   материальной   базы   для
эксплуатации трудящихся и который хочет вернуться к старому положению...
   ... В процессе следствия мне было предъявлено обвинение в переписке якобы
с моим родственником, грузинским меньшевиком Гегечкория, который находится в
эмиграции в Париже. Я его не знала, никогда не видела, он не  является  моим
родственником и я ни в какой переписке  с  ним  не  находилась  и  не  могла
находиться...
   ... Действительным страшным обвинением ложится на меня то,  что  я  более
тридцати лет (с 1922 года) была женой Берия и носила его имя. При  этом,  до
дня его ареста, я  была  ему  предана,  относилась  к  его  общественному  и
государственному положению с  большим  уважением  и  верила  слепо,  что  он
преданный, опытный и нужный  для  Советского  государства  человек  (никогда
никакого основания и повода думать противное он мне не дал ни одним словом).
Я не разгадала, что он враг Советской власти, о чем  мне  было  заявлено  на
следствии. Но он в таком случае обманул  не  одну  меня,  а  весь  советский
народ, который, судя по его общественному положению и занимаемым должностям,
тоже доверял ему.
   Исходя из его полезной деятельности, я много труда и энергии затратила  в
уходе за его здоровьем (в молодости он болел легкими, позже почками). За все
время нашей совместной жизни я видела его дома только  в  процессе  еды  или
сна, а с 1942 г., когда я узнала от него же о его супружеской неверности,  я
отказалась быть ему женой и жила с 1943 г, за городом вначале одна, а  затем
с семьей своего сына. Я за это время не раз ему предлагала, для создания ему
же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на  женщине,
которая может быть его полюбит и согласится быть его женой. Он  мне  в  этом
отказывал, мотивируя это тем, что без  меня  он  на  известное  время  может
выбыть как-то из колеи жизни. Я, поверив в силу привычки человека,  осталась
дома с тем, чтобы не нарушать ему семью и дать  ему  возможность,  когда  он
этого захочет, отдохнуть в этой  семье.  Я  примирилась  со  своим  позорным
положением в семье  с  тем,  чтобы  не  повлиять  на  его  работоспособность
отрицательно, которую  я  считала  направленной  не  вражески,  а  нужной  и
полезной.
   О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых  мне  также  было
сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне,  как  жене,
считала случайной и отчасти винила и себя, т, к, в эти годы я часто  уезжала
к сыну, который жил и учился в другом городе.
   Считая себя абсолютно невиновной перед советской  общественностью,  перед
партией, я беру на себя непозволительную смелость обратиться к вам, к партии
с просьбой возбудить ходатайство  перед  Генеральным  прокурором  Советского
Союза Руденко, чтобы мне не дали умереть одинокой, без утешения сына  своего
и его детей в тюремной камере или где-нибудь в ссылке. Я уже старая и  очень
больная женщина, проживу не более двухтрех  лет  и  то  в  более  или  менее
нормальных условиях. Пусть меня вернут в семью к сыну моему, где  трое  моих
маленьких внучат, нуждающихся в руках бабушки...
   ... Если же прокурор все-таки найдет, что я в какой-то степени  причастна
к вражескому действию против Советского  Союза,  мне  остается  просить  его
только  об  одном:  ускорить  вынос  заслуженного  мною  приговора   и   его
исполнение. Нет больше сил выносить  те  моральные  и  физические  (по  моей
болезни) страдания, с какими я сейчас живу.
   7 января 1954г.
   (Центр хранения современной документации. Ф. 5, от. 30, д. 75, лл. 12-17)
   Приложение N 15:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из интервью М. Г. Хижняка газете "Вечерняя Москва"
   (Полковник в отставке. В 1953 году - майор, комендант  штаба  Московского
округа войск ПВО. В течение шести  месяцев,  со  дня  ареста  Берии  до  его
последнего часа, неотлучно находился с ним.)
   Двадцать шестого июня в 21.15 раздался звонок в коридоре, я открыл дверь:
стоит капитан и говорит,  чтобы  я  явился  срочно  в  штаб,  меня  вызывает
командующий округом  генерал-полковник  Москаленко...  Быстренько  оделся  и
явился к генералу Баксову Николаю Ивановичу,  начальнику  штаба  округа.  Он
меня спросил, знаю ли я, как на  машине  проехать  в  Кремль,  к  Боровицким
воротам. Я сказал, что знаю.
   - Пойдем к командующему войсками.
   Командующий войсками округа генерал-полковник Москаленко Кирилл Семенович
опять меня спросил, знаю ли я, как проехать.
   - Хорошо, - сказал  он.  -  Берите  в  роте  охраны  пятьдесят  солдат  с
автоматами, подберите самых надежных. Садитесь в машины  и  направляйтесь  к
Боровицким воротам. Там вас встретит генерал Баксов...
   ... Подъехал к воротам Кремля, где встретил меня генеаал Баксов. Проехали
внутрь,  подъехали  к  одному  из  зданий.  Генерал  Баксов  подвел  меня  к
автомашине "ЗИС110" с правительственной сиреной и сказал: "Когда  выйдет  из
здания  группа  генералов  во  главе   с   командующим   генерал-полковником
Москаленко и сядет в машину, будьте бдительны: всеми силами охраняйте машину
и сидящих в ней людей и следуйте за ними".
   Через несколько  минут  вышли  из  здания  генералы  Москаленко,  Баксов,
Батицкий,  полковник  Зуб,  подполковник  Юферев  -  адъютант  командующего,
полковник Ерастов. Среди них Берия. В автомашину слева от Берии сел  Юферев,
справа  -  Батицкий,  напротив  Зуб  и  Москаленко.  Тронулись.  Впереди   -
"ЗИС-110", за ним - автомашины с  пятьюдесятью  автоматчиками.  Минут  через
сорок-пятьдесят приехали на гарнизонную гауптвахту.
   - Вы знали, направляясь в Кремль, что арестован Берия?
   - Нет. Но когда я туда приехал, мне  Баксов  сказал:  "Арестовали  Берию,
сейчас его приведут..." Двадцать седьмого вызвал меня командующий и  сказал,
что мне поручен уход за Берией. Я должен готовить пищу, кормить его,  поить,
купать, стричь, брить и, по его требованию, ходить с дежурным  генералом  на
его вызов...
   - Как вы лично познакомились с Берией? Как это произошло?
   - Когда командующий сказал, что я прикреплен к нему, мне сказали: "Несите
пищу". Пошли генерал Баксов, полковник Зуб, и я понес пищу. Вместе с ними.
   - Какую пишу?
   - Хорошая пища, из солдатской столовой. Он сидел  на  кровати,  упитанный
такой мужчина, холеный,  в  пенсне.  Почти  нет  морщин,  взгляд  жесткий  и
сердитый. Рост примерно 160-170 сантиметров. Одет  в  костюм  серого  цвета,
поношенный. Сперва он отвернулся, ни на кого не смотрел.  Ему  говорят:  "Вы
кушайте". А он: "А вы принесли карандаш и  бумагу?"  "Принесли",  -  ответил
командующий. Он тут же начал писать...  Когда  я  дал  ему  кушать,  он  эту
тарелку с супом вылил на меня  -  взял  и  вылил.  Все  возмутились.  Строго
предупредили. Но бумагу и карандаш ему оставили. В тот раз есть он вообще не
стал...
   - Вы ежедневно были у него?
   - Я был ежедневно, до двенадцати раз в сутки. Скоро его перевели  в  штаб
округа на улице Осипенко, 29. Там мы пробыли три-четыре дня, а потом там  же
перевели в бункер большой, где был командный пункт, во дворе здания штаба...
   - Сколько суд продолжался?
   - Больше месяца. Ежедневно, кроме суббот и воскресений. Они работали с 10
до 18-19 часов. Конечно, с перерывом на обед...
   - Кто-то писал, что он перед расстрелом  на  колени  бросился,  о  чем-то
умолял.
   - Не было этого. Я же с самого начала до конца был с ним. Никаких  колен,
никаких просьб... Когда его приговорили,  мне  генерал  Москаленко  приказал
съездить домой (Берия жил на углу улицы Качалова и  Вспольного  переулка)  и
привезти Берии другой костюм (до того он был все время в сером, в каком  его
арестовали в Кремле). Я приехал, там  какая-то  женщина.  Я  сказал,  кто  я
такой. Мне надо костюм. Она мне его подала. Черный.
   - Приговор вынесли. Вы съездили за костюмом... Дальше.
   - Я переодел его. Костюм серый я сжег, а в костюм  черный  переодел.  Вот
когда переодевал, он уже знал, что это уже готовят его.
   С двумя плотниками мы сделали деревянный шит примерно метра три  шириной,
высотой метра два. Мы его прикрепили к стенке в бункере, в  зале,  где  были
допросы. Командующий мне сказал, чтобы  я  сделал  стальное  кольцо,  я  его
заказал, и сделали - ввернули в центр щита. Мне  приказали  еще  приготовить
брезент, веревку. Приготовил.
   - Это все за один день?
   - Да, готовили весь вечер... Привел я его. Руки не связывали. Вот  только
когда мы его привели к щиту, то я ему руки привязал к этому кольцу, сзади.
   - Как он себя вел в это время?
   - Ничего. Только какая-то бледность,  и  правая  сторона  лица  чуть-чуть
подергивалась.
   - Глаза завязывали?
   - Вот слушайте. Я ведь  читал  в  газетах  и  книгах,  что  перед  казнью
завязывают глаза. И я  приготовил  полотенце  -  обычное,  солдатское.  Стал
завязывать ему глаза. Только завязал  -  Батицкий:  "Ты  чего  завязываешь?!
Пусть смотрит  своими  глазами!"  Я  развязал.  Присутствовали  члены  суда:
Михайлов, Шверник, еще Батицкий, Москаленко, его адъютант, Руденко...  Врача
не было. Стояли они метрах в шести-семи. Батицкий  немного  впереди,  достал
"парабеллум" и выстрелил Берии прямо в переносицу. Он повис на кольце.
   Потом я Берию развязал. Дали мне еще одного майора. Мы  завернули  его  в
приготовленный брезент и-в машину.
   Было это 23 декабря 1953 года, ближе к ночи. И когда  я  стал  завязывать
завернутый в брезент труп, я потерял сознание. Мгновенно. Брыкнулся.  И  тут
же очухался. Батицкий меня матом покрыл. Страшно жалко  было  Берию,  потому
что за полгода привык к человеку, которого опекал...
   ("Вечерняя Москва", 28 июля 1994г.)
   Из рассказа доктора технических наук А. Веденина
   (В конце 1952 года был выпускником физического  факультета  МГУ.  В  годы
войны - офицер полковой разведки. Во время ареста Берии находился на  курсах
под Москвой, где формировалось специальное подразделение.)
   В первых числах июня (1953 г. - Н. З.),  поздно  вечером,  на  нашу  базу
приехал заместитель  министра  Круглов.  Он  был  в  генеральской  форме,  в
сопровождении  двух  человек  в  штатском.  Круглов  с  ходу,   без   всяких
предисловий, заявил, что Берия  готовит  антиправительственный  переворот  и
необходимо его остановить и что нашему подразделению отводится ключевая роль
в этом деле. Впечатление от его слов  было  шоковое.  После  смерти  Сталина
Берия был вновь назначен министром, причем сохранил за  собой  пост  первого
заместителя председателя Совмина, авторитет его в органах был очень высок  и
он  только   что   приступил   к   глубокой   реорганизации   всей   системы
государственной безопасности. Нам стало ясно, что  после  слов  Круглова  мы
оказались в положении заложников, даже, пожалуй, смертников. Предположение о
возможной провокации было, очевидно, несостоятельным - ведь сами по себе  мы
ничего серьезного не представляли.
   Начиная с этого дня к нам стали поступать агентурные материалы на Берию и
его ближайшее окружение. Эти досье привозил человек  Круглова,  которого  мы
знали под именем Николая Коротко. Обычно  он  был  в  штатском,  но  однажды
приехал в форме подполковника  МГБ.  Все  особенности  поведения,  маршруты,
расположение помещений в особняке на улице  Качалова,  состав  охраны  Берии
были изучены досконально. Было разработано несколько сценариев ликвидации.
   Так прошли три недели, с каждым днем обстановка в группе становилась  все
более гнетущей. Наконец 26 июня,  примерно  в  6  утра,  нам  сообщили,  что
операция  будет  проведена  сегодня.  Вначале  предполагалось,   что   будет
использован вариант "Автокатастрофа", но к  8  часам  поступила  команда  на
вариант "Особняк".
   К 10 часам на трех "Победах" мы подъехали к дому Берии на  Качалова,  28.
Группой руководил Коротко. Круглов позвонил Берии по ВЧ и  договорился,  что
Коротко привезет секретные документы и будет с охраной из трех  человек.  На
этот час нам уже было известно, что  кроме  самого  Берии  в  особняке  было
четыре человека. Коротко  и  трое  "сопровождающих"  из  нашей  группы  были
беспрепятственно  пропущены  внутрь  здания,  остальные  заняли  оговоренные
схемой операции позиции у фасада и во внутреннем дворе. Спустя две  или  три
минуты раздалось несколько выстрелов - я слышал пять, может  быть  шесть.  Я
находился рядом с окнами  кабинета  Берии,  выходящимиьро  двор.  Две  пули,
пущенные изнутри кабинета, разбили стекла второго окна от угла здания. Через
несколько минут Коротко вышел наружу и скомандовал - всех в дом. Убитых было
трое: два охранника и сам Берия, у нас потерь не было, сказались  подготовка
и неожиданность акции. В течение последующего часа мы собрали все документы,
какие только смогли найти в доме, их  было  довольно  много.  Потом  к  дому
подошло какое-то армейское подразделение. Что это была за  часть  и  кто  ею
командовал, мне не известно. Все документы из дома Берии увез Коротко, а  мы
вернулись на подмосковную базу. Какова дальнейшая судьба архива Берии, я  не
знаю, но предполагаю, что все, что произошло в дальнейшем с Кругловым, имеет
связь с этими документами.
   Через несколько дней нам был предоставлен  двухмесячный  отпуск,  который
рекомендовали провести у родственников, по  месту  постоянной  прописки.  По
окончании  этого  отпуска  всем  была  предоставлена  возможность  завершить
образование. Никаких наград за эту операцию  никто  из  нас,  насколько  мне
известно,  не  получил,  но  по  окончании  учебы  всем  была  предоставлена
возможность  выбора  работы  в  учреждениях  Главспецмаша  на  перспективных
должностях. В этом была своеобразная ирония, так как эти КБ входили прежде в
Спецкомитет  при  Совмине,  созданный  по  инициативе  Берии  и   лично   им
возглавляемый до 26 июня. В кадрах госбезопасности никто из нас оставлен  не
был, и сам факт службы в органах в личных делах сперва отражения  не  нашел,
но некоторое время спустя была дана санкция на следующую запись  в  анкетах:
"офицерская должность  2-го  Главного  управления  Комитета  государственной
безопасности при СМ СССР".
   (Записано С. Горяиновым. "Неделя", 1997, N 22)
   Из биографии С. Н. Круглова
   Родился в 1907 году. Окончил  японское  отделение  Московского  института
востоковедения. С 1945 года нарком внутренних дел СССР. С  15  марта  по  26
июня 1953 года - первый заместитель Берии. В 1953-1956 годах - снова министр
внутренних дел СССР.
   В  1956  году   сорокадевятилетний   генерал-полковник   Круглов   Сергей
Никифорович был снят с поста министра, в 1957 году уволен из кадров  МВД,  в
1960 исключен из КПСС.
   В 1959 - 1966 годах получал не генеральскую пенсию, как это  положено,  а
сорокарублевую  пенсию  по  линии  органов  социального   обеспечения,   был
переселен с семьей в двухкомнатную квартиру.
   Шестого июня 1977 года Круглова сбил пригородный электропоезд.  Уголовное
дело  по  факту  гибели   было   закрыто   через   два   дня.   Происшествие
квалифицировано как "несчастный случай".
 
 
   Глава 9
   "А В НАШЕГО НИКИТУ НИКТО НЕ СТРЕЛЯЕТ..."
 
   Были ли покушения на Никиту Сергеевича Хрущева. Политические - да. В июне
пятьдесят третьего, когда, по некоторым  свидетельствам,  Берия  намеревался
арестовать весь состав Президиума ЦК КПСС в Большом театре на премьере оперы
"Декабристы". В июне пятьдесят седьмого,  когда  "антипартийная  группа"  во
главе  с  Молотовым,  Маленковым,   Кагановичем,   Ворошиловым   и   другими
соратниками  пыталась  отстранить  его  от  власти.  В  октябре   шестьдесят
четвертого, когда этот замысел наконец удалось осуществить.
   А были ли "чистые" террористические акты? Углубление в эту тему привело к
неожиданным открытиям.
 
   ДЛЯ ЧЕГО ОХРАНЕ РУКИ
 
   Хрущев был первьм советским лидером, часто и с удовольствием ездившим  за
границу.
   Ленин, как известно, за пределы Москвы вообще не выезжал.  Будучи  главой
первого советского правительства, он не посетил ни одной союзной республики,
ни одной российской области.
   Домоседом был и Сталин. Только дважды за свое тридцатилетнее правление он
покидал пределы Советского Союза - в 1943 году  для  участия  в  Тегеранской
встрече "Большой тройки" и два года спустя - в Потсдамской конференции  глав
стран-победительниц. Обе его заграничные поездки были вызваны  чрезвычайными
обстоятельствами, связанными с самой кровопролитной войной века.
   Не ездили по заграницам, разумеется, ни  члены  Политбюро,  ни  министры,
кроме,  пожалуй,   Молотова   да   Микояна,   возглавлявших   соответственно
внешнеполитическое и внешнеторговое ведомства.
   Поэтому Главное управление охраны МГБ СССР,  обеспечивавшее  безопасность
высшего советского руководства, не имело абсолютно никаких навыков работы  в
условиях заграничных поездок.
   Приход на смену малоразговорчивому, нелюдимому диктатору словоохотливого,
коммуникабельного Хрущева потребовал от  службы  охраны  Политбюро  коренной
перестройки своей деятельности. Новый лидер не только  сам  часто  ездил  за
границу. С таким же размахом он принимал у себя и иностранных гостей.
   Конечно, постепенно всему  научились.  С  течением  времени  в  структуре
Управления охраны появилось специальное  подразделение,  которое  занималось
обеспечением зарубежных поездок советского руководства.
   Сразу же после принятия решения о  визите  в  ту  или  иную  страну  туда
направлялась группа из нескольких человек. Они входили в контакт с  местными
спецслужбами и совместно вырабатывали систему  мер  безопасности.  Обсуждали
вопросы  взаимодействия,  применения  технических  средств,  знакомились  со
спецификой уличного движения и так далее.
   За два-три дня до визита самолетом  доставляли  автомобили  и  водителей.
Шоферы заблаговременно изучали основные  и  запасные  маршруты  предстоявших
поездок,  осваивали  подъездные  пути,   парковки,   привыкали   к   местным
особенностям.  С  трудом,  в  частности,  давались  непривычные  для  Москвы
левостороннее движение, езда  по  узким  улочкам,  по  брусчатке.  Все  это,
безусловно, со временем проходило.
   Но на первых порах неуклюжая советская охрана давала немало  поводов  для
насмешек преуспевшим в этом деле зарубежным  коллегам.  Особенно  потешались
над  тем,  что  у  представителей  московской  безопасности  руки,   вопреки
правилам,  всегда  были  чем-нибудь  заняты  -  деловой   папкой   с   речью
охраняемого, а то и его шляпой. В западных спецслужбах  такое  категорически
запрещалось.
   Буквально после первых  же  заграничных  турне  Хрущева  с  Булганиным  у
американских телохранителей родилась такая вот шутка:
   - Для чего охране руки? Для того, чтобы носить охраняемых!..
   Шутка  возникла   после   двух   происшествий,   получивших   огласку   и
разбиравшихся профессионалами многих стран. Правда, о первом  конфузе  знали
меньше, поскольку он случился в  глубине  СССР,  но  утечка  информации  все
жетфоизошла, а второй конфуз проходил на глазах всего мира.
   До прихода к власти Хрущев за границей был одинединственный раз - в  1945
году, да и то инкогнито, когда в  генеральской  форме  на  военном  самолете
посетил Германию.
   В ноябре 1955 года он вместе с председателем Совмина Булганиным вылетел в
Индию.  Это  был  ответный  визит.   Весной   Хрущев   принимал   в   Москве
премьер-министра Джавахарлала Неру, и именно тогда случился первый конфуз, о
котором речь пойдет несколько позже.
   Визит в Индию для Хрущева был третьей по счету  официальной  поездкой  за
границу. До этого он побывал в Пекине и  Белграде.  Принимали  там  довольно
сдержанно, поскольку при  Сталине  отношения  с  лидерами  этих  двух  стран
заметно осложнились.
   Иное дело в Индии. Советских руководителей встречали там с необыкновенным
радушием. Хрущев с Булганиным были первыми главами одной из великих  держав,
которые посетили эту  бывшую  британскую  колонию  после  провозглашения  ее
независимости.
   Куда бы ни приезжали высокие московские гости - в  Бомбей,  Калькутту,  в
другие города, не говоря о Дели, -  на  улицах  их  приветствовали  огромные
толпы народа.
   Одна из таких встреч едва не  закончилась  трагически.  Председатель  КГБ
Серов, вспоминая о том неприятном инциденте, говорил:
   - На моем веку было немало трудных дел. Но ни одно из них не  идет  ни  в
какое сравнение с тем, что пришлось пережить  во  время  поездки  Хрущева  и
Булганина в Индию в ноябре пятьдесят пятого года...
   Это случилось в Калькутте. Ее жители были уже немало наслышаны о Хрущеве,
о его свободной, непринужденной манере  общения  с  простым  народом.  Когда
стало известно, что советские лидеры прибывают в их город, сотни тысяч людей
высыпали на улицы. Каждому хотелось посмотреть на московских гостей, а  если
повезет, то и удостоиться пожатия их руки.
   Приблизившись к очередной площади,  до  отказа  запруженной  восторженным
народом,  размахивающим  советскими  и  индийскими  флажками,  Хрущев,   для
которого все  эти  заграничные  знаки  внимания  после  холодно-протокольных
встреч в Китае и Югославии  были  как  бальзам  на  душу,  велел  остановить
автомобиль.
   На  площади  увидели,  что  кортеж  прекратил  движение,   и   взорвались
радостными возгласами. Тысячи людей скандировали:
   - Кру-чев! Кру-чев! Руси, хинди - бхай, бхай!
   Хрущев  вышел  из  лимузина.  То  же  сделал  и   Булганин.   Приветствуя
собравшихся, они непроизвольно потянулись к ним.
   В радостном порыве толпа тоже  двинулась  им  навстречу.  Еще  минута,  и
жиденькое полицейское оцепление было смято. Возникла давка, закричали первые
пострадавшие.
   Задние ряды между тем изо всех сил напирали на  передние.  Всем  хотелось
посмотреть на гостей вблизи. Люди не обращали внимания на упавших,  лезли  и
лезли вперед. К Хрущеву и Булганину тянулись сотни рук, хватали  за  одежду,
хлопали по плечам.
   Гости становились частью  разлившегося  по  площади  человеческого  моря.
Словно гигантским прибоем их  бросало  то  в  одну,  то  в  другую  сторону.
Казалось, вот-вот они потеряют устойчивость, и волны сомкнутся над ними.
   Немногочисленная  охрана  в  мгновение  ока  была  оттерта  от  советских
руководителей и потеряла их из виду. Растерялись и  представители  спецслужб
принимавшей стороны - они тоже не обладали  необходимым  опытом  обеспечения
безопасности на подобного рода мероприятиях.
   И все  же  чувство  профессионализма  сработало.  Советские  и  индийские
телохранители быстро поняли, что надо делать.
   Это была еще та картина! Хрущев и Булганин взмыли высоко над толпой  и...
поплыли в сторону автомобилей. Охранники подняли советских руководителей  на
руки и понесли к кортежу.
   Еще более драматичная ситуация случилась во время визита в Советский Союз
индийского премьера Джавахарлала Неру и его дочери Индиры,  занимавшей  пост
министра культуры.
   Хрущев установил новую традицию приема важных  гостей.  Их  встречали  не
только торжественной церемонией в аэропорту или на  вокзале.  На  протяжении
всего маршрута следования  кортежа  вдоль  городских  улиц  стояли  ликующие
москвичи с цветами и приветственными плакатами. При Сталине такого не было.
   Впервые новый протокол был апробирован во время визита Джавахарлала Неру.
Первый блин оказался комом. Правда,  не  в  Москве,  а  в  Самарканде,  куда
приехала индийская делегация.
   Накладки начались сразу. В аэропорту Неру неожиданно отказался от заранее
подготовленного для его перемещений шикарного  лимузина  "ЗИС-110",  который
специально доставили в Самарканд из Ташкента.  Это  был  автомобиль  первого
секретаря ЦК компартии Узбекистана.
   Неру попросил, чтобы ему дали открытый автомобиль. Таковых  в  городе  не
было.  Правда,  председатель  облсовпрофа  ездил  на  стареньком  коричневом
кабриолете "Победа". Прибывший из Москвы заместитель председателя  КГБ  СССР
генерал-полковник Ивашутин  и  председатель  КГБ  Узбекистана  генерал-майор
Бызов ломали головы, что делать.  Кабриолет,  в  отличие  от  других  машин,
задействованных  в  кортеж,  не  подвергался  техническому  осмотру,  да   и
водителем у председателя облсовпрофа был крымский татарин. И все  же  решили
рискнуть.
   Выехали  из  аэропорта.  Впереди  машина  ГАИ,  за   ней   автомобиль   с
сотрудниками самаркандского КГБ, машина  с  прессой,  грузовик  с  открытыми
бортами  для  телевидения.  Пятой  шла  старенькая  "Победа".  В   ней   под
накрапывавшим дождем стояли Неру, его дочь Индира и прикрепленный к  высоким
гостям полковник из Управления охраны КГБ  СССР.  Неру,  опираясь  на  плечо
полковника, помахивал над головой своей белой пилоточкой, приветствуя тысячи
людей, стоявших по обеим сторонам улицы.
   На подъеме к Абрамовскому бульвару, в том  месте,  где  шоссейную  дорогу
занимали с обеих сторон заводские корпуса и студенческие  общежития,  густая
людская толна так плотно обступила кортеж, что машины оказались  в  ловушке.
Двигаться было невозможно ни вперед, ни назад. Передние ряды, чтобы не  быть
смятыми, изо всех  сил  упирались  руками  и  ногами  в  борта  автомобилей.
Появились первые покалеченные...
   Заместителю начальника Самаркандского  управления  КГБ  Кислову  каким-то
чудом удалось вырваться из пробки.  Поблизости  находилась  воинская  часть,
куда  он  бросился  за  помощью.  Офицеры  особого  отдела  быстро  выкатили
автомобиль-тягач с площадкой и осторожно стали продвигаться к кабриолету,  в
котором стояли гости. Продвинуться удалось всего лишь на метр -  давка  была
страшная.
   Особисты поднялись на площадку тягача. Двое  из  них  с  большим  трудом,
через головы людей, перебрались на кабриолет. Первой перенесли  на  площадку
Индиру Ганди, за ней ее отца. Таким же необычным способом  был  перемещен  и
московский полковник из Управления охраны КГБ, лишившийся нескольких пуговиц
на своем белом кителе.
   Пришли в себя только на даче обкома.
   Подобные  накладки  имели  место  лишь  на  первых  порах,  когда  охрана
приспосабливалась к новому, порой экстравагантному стилю поведения  Хрущева.
Прошло совсем немного времени, и охранники научились использовать свои  руки
по прямому назначению.
   В службе безопасности Хрущева был офицер по фамилии Солдатов. Хрущеву  он
достался от Сталина. Это был надежный, очень добросовестный телохранитель, и
Хрущев, став у руля государства, приказал оставить его в Кремле.
   В июне 1961 года Солдатов показал, на что он способен.
   Хрущев в то время прибыл с официальным  визитом  в  Австрию.  На  венском
вокзале его встречали руководители этой страны.
   Из здания вокзала советский  лидер  выходил  вместе  со  своим  давнишним
знакомым канцлером Австрии Бруно Крайским. Они что-то  оживленно  обсуждали,
полуобнимая друг друга за плечи.
   На  привокзальной  площади  было  много  людей.  В  отличие  от   городов
социалистических  стран,  где  перед  приездом   Хрущева   движение   обычно
перекрывалось, в Вене, как и в других западных столицах, жизнь протекала  по
обычному распорядку. Полиция образовывала коридор для  прохода  -  только  и
всего.
   Так произошло и на этот раз. Хрущев с  Крайским  следовали  к  сверкающим
черным лаком машинам,  возле  которых  уже  стояли  сотрудники  спецслужб  и
придерживали открытые дверцы.
   Когда до автомобиля Хрущева оставалось не более десятка шагов, из толпы к
его ногам полетел какой-то пакет. В ту же секунду чья-то фигура  взвилась  в
невероятном воздушном прыжке и накрыла упавший пакет своим телом.
   Это Солдатов, сотрудник службы безопасности Хрущева, полагая, что брошено
взрывное устройство, пытался поймать его на лету, а когда это не получилось,
принять взрыв на себя.
   К счастью, взрыв не  последовал.  Когда  Солдатов  вскрыл  пакет,  в  нем
оказалось письмо на имя Хрущева. Автор, выходец из  Румынии,  просил  помочь
ему вернуться на родину.
 
   ЧЕМ ЗАНИМАЛИСЬ АКВАЛАНГИСТЫ
 
   Когда последний генсек КПСС поехал в последний в своей генсековской жизни
отпуск в Форос, его охрану осуществляли  более  пятисот  человек.  В  службе
безопасности  Горбачева  были  даже  специальные   подразделения   подводных
снайперов-аквалангистов,   которые   наблюдали    за    сверхчувствительными
приборами, позволявшими пеленговать даже приближавшихся мелких  рыбешек,  не
говоря уже о крупных дельфинах.
   Служба аквалангистов была создана  в  Девятом  управлении  КГБ  СССР  при
Хрущеве. Ее рождению сопутствовали довольно забавные обстоятельства.
   Никита Сергеевич, в отличие от Михаила Сергеевича, охране  своей  персоны
уделял крайне мало внимания. Дача между Ливадией и Нижней Ореандой в  Крыму,
где он проводил отпуска, по всему  периметру  вообще  не  охранялась.  Посты
стояли лишь у главного входа и со стороны моря.
   Штат сотрудников, отвечавших за безопасность Хрущева,  был  невелик.  Его
личную охрану возглавлял полковник Литовченко, который работал с ним  еще  в
Киеве. Киевлянами были Коротков,  Бунаев,  Васильев,  Божко.  Из  сталинской
охраны ему "по наследству" достались Балашов,  Козин,  отличившийся  в  Вене
Солдатов, и еще несколько человек.
   Никита Сергеевич терпеть не мог, когда телохранители путались у него  под
ногами, придумывал для них всевозможные поручения,  лишь  бы  не  видеть  их
перед  глазами.  Относился  к  ним  пренебрежительно,  считая  дармоедами  и
бездельниками.  Из-за  чего  в  итоге  и  поплатился  в  октябре  шестьдесят
четвертого,  не  придав   значения   поступившей   от   охранника   Игнатова
конфиденциальной информации о созревавшем заговоре.
   Казалось бы, нет логики: если Хрущев недооценивал роль охраны, то  почему
тогда  именно  при  его  правлении  в  структуре  правительственной   службы
безопасности  возникло  новое  подразделение  аквалангистов?   Ведь   Никита
Сергеевич постоянно урезал расходы на содержание кремлевской стражи.
   Дело в том, что аквалангисты выполняли довольно пикантные функции.
   Никита Сергеевич был заядлым рыболовом. Он очень любил  щегольнуть  перед
иностранными гостями своим умением и удачливостью.  Ужение  рыбы  входило  в
программу его отдыха  в  выходные  и  праздничные  дни,  не  говоря  уже  об
отпусках.
   К рыбной ловле он пристрастился давно. Когда работал на Украине, его дача
под Киевом была рядом с дачей Подгорного. Мать Николая Викторовича почти все
свое свободное время проводила на небольшом озерце.
   Ей везло больше - она всегда была с хорошим уловом. Хрущев садился с  ней
рядом, закидывал удочку в то же место, но рыба у него не клевала.
   Раздосадованный Никита  Сергеевич  распорядился,  чтобы  мать  Подгорного
больше не пускали к озеру в то время, когда он  сам  рыбачит.  Рассказывают,
что на этой почве  он  буквально  возненавидел  старую  женщину  и  чуть  не
рассорился с ее сыном.
   Зная об этой причуде Никиты Сергеевича, о его  стремлении  показать  себя
перед  другими  умелым  рыболовом,  руководство  службы  охраны  приказывало
заранее подкармливать рыбу в тех местах, где он  обычно  ее  ловил.  Богатый
улов доставлял Хрущеву неподдельную, почти мальчишескую радость.
   Дальше - больше. Стремясь  угодить  ему,  начальники  кремлевской  стражи
выделили специальную группу сотрудников для проведения секретных операций. В
группу были подобраны спортсмены-разрядники подводного плавания. В их задачу
входило во время рыбалки Никиты Сергеевича погружаться в воду и  подставлять
рыбу к его удочке.
   О  секретах  удачливости  Хрущева  на  рыбалке,  конечно  же,  никто   не
догадывался. Сам он, безусловно, знал, почему ему так  постоянно  везет,  но
секретов не выдавал.
   Группа аквалангистов, которая была создана для  столь  забавной  цели,  и
стала родоначальницей нового подразделения в структуре  службы  безопасности
кремлевских небожителей.
   Хрущев, в отличие от Сталина,  много  ездил  по  стране.  Местные  власти
тщательно готовились к приездам Никиты  Сергеевича.  В  магазины  завозились
товары и продукты, но до отъезда Хрущева их не продавали, чтобы не возникали
гигантские очереди. Из соседних областей перегоняли скот, чтобы тучные стада
услаждали строгий взгляд высокого  гостя  и  подтверждали  правильность  его
экономической  политики.  Пуще  всего  местные  начальники  боялись,   чтобы
какой-нибудь несознательный гражданин не прорвался к Хрущеву и не  рассказал
бы ему обо всем этом очковтирательстве.  Поэтому  охраняли  его  в  поездках
весьма и весьма тщательно.
   Кремлевская стража, естественно,  благосклонно  внимала  советам  местных
удельных  князей,  как  оградить  Никиту  Сергеевича  от  желающих   поближе
протиснуться к нему. Охранники при этом преследовали свои цели - мол, не зря
они хлеб едят, - удельные князья - свои.  Обе  стороны  были  довольны  друг
другом.
   Но русский правдолюбец - всем правдолюбцам правдолюбец! Как ни перекрывай
пути-дороги  к  первому  лицу  государства,  какие  драконовские   меры   ни
предпринимай, а русский человек, одержимый идеей, обойдет все препоны.
   Поскольку из-за сильной охраны к Хрущеву во время его поездок  по  стране
пробиться было невозможно, советские правдоискатели связывали  свои  надежды
на встречу с ним, когда он отбывал в  отпуск.  Неутомимое  племя  жалобщиков
знало, что Никита Сергеевич  отдыхал  дважды  в  году:  в  апреле,  чтобы  в
спокойной обстановке отметить свой день рождения, и в конце лета.
   Как бесконечные косяки птиц, учуяв приближение весны, приходят в движение
и  пускаются  в   тысячеверстные   перелеты,   так   и   сотни   жалобщиков,
правдоискателей, разного рода непризнанных гениев со всех уголков  огромного
Советского Союза снимались с насиженных мест и слетались в  Крым.  Обычно  в
путь  трогались  за  неделю-другую  до  приезда  Хрущева,  чтобы  поселиться
поблизости и занять выгодную диспозицию.
   Купаясь в море с надувным кругом, он иногда приплывал на  городской  пляж
и, к изумлению отдыхавших, запросто вступал с ними в разговор. Вот тогда ему
можно было задать любой вопрос, пожаловаться, передать  письменную  просьбу.
Люди знали об этом чудачестве Хрущева и занимали лучшие  места  на  пляже  с
первыми лучами солнца.
   Жалобщики подстерегали его  везде.  Они  терпеливо  дежурили  на  пляжах,
торчали на дороге, ведущей  в  Ливадийский  дворец,  пытались  заглянуть  за
высокий забор, которым была  обнесена  правительственная  дача  номер  один.
Однажды  там  произошло  крупное  ЧП.  Для  его  расследования   специальным
самолетом из Москвы прилетели председатель КГБ СССР Семичастный и  начальник
Девятого управления Захаров. Для ряда охранников последствия  были  довольно
неприятными. Они были бы еще более драматичными, если  бы  не  дочь  Хрущева
Рада, которая уговорила отца сменить гнев на милость.
   Тем запомнившимся кремлевским стражникам летом Хрущев приехал в  Крым  на
отдых и поселился в Ливадийском дворце. До революции здесь проводила  летний
отдых царская семья. В нем проходила Ялтинская конференция  глав  государств
антигитлеровской коалиции. Это место облюбовал для своего отдыха и Сталин.
   Во времена Хрущева там не было ни  бассейнов,  ни  гротов,  ни  подземных
лифтов - они  появились  при  Брежневе.  После  нынешней  роскоши  с  трудом
верится, что когда-то там  все  было  просто  и  скромно.  Бывший  начальник
"девятки" генерал-полковник КГБ Николай Степанович Захаров рассказывал:
   - Когда Хрущев  собирался  на  пляж,  там  сооружали  легкую  парусиновую
палатку, в которой он обычно  переодевался.  Выносили  раздвижной  столик  и
ставили два плетеных кресла.  Все.  Никаких  излишеств.  Охранники  загорали
поблизости.
   В то злополучное для них утро Хрущев, как всегда в хорошую погоду,  решил
искупаться. Рядом плыли два телохранителя. Хрущев никогда не заплывал далеко
в море, с надувным  кругом  он  обычно  барахтался  возле  берега,  поднимая
множество брызг.
   Искупавшись, Хрущев стал  выходить  на  берег.  Охранники  были  молодые,
крепкие, к тому же имели спортивные разряды по плаванию. Им  наскучило  быть
все время около старика, хотелось вырваться на  морской  простор.  Хрущев  с
пониманием относился к их молодой прыти, и  когда  он  выходил  на  берег  и
направлялся в свою палатку, чтобы переодеться, охранники, убедившись, что  с
"дедом" все в порядке, делали заключительный заплыв.  На  какоето  время  их
подопечный оставался один.
   И хотя охранники знали, что ему ничто не угрожает, тем не  менее,  заплыв
далеко в море, не спускали с "деда" глаз.
   И  вдруг  они  с  ужасом  увидели  -  к  Хрущеву,  вышедшему  из  воды  и
обтиравшемуся полотенцем на берегу, крича что-то на ходу, бегут двое. Хрущев
застыл в испуге - что это за люди и как они оказались здесь?  Не  исключено,
что в его мозгу вспыхнуло нехорошее подозрение относительно  намерений  этих
мужчины и женщины, внезапно появившихся на территории охраняемого  пляжа.  А
может, просто стало неудобно - в таком виде  первого  секретаря  ЦК  КПСС  и
председателя Совета Министров СССР еще никто из посторонних не заставал!
   Можно сколько  угодно  гадать,  что  в  действительности  подумал  Никита
Сергеевич, когда увидел бегущих к нему двух  незнакомых  людей.  Но  что  он
пришел в ярость - это однозначно.
   Мужчину и женщину заметили и телохранители. Они  повернули  к  берегу  и,
выбежав из  воды,  по-спринтерски  рванули  наперерез  незнакомцам,  пытаясь
отсечь их от охраняемого, не допустить соприкосновения. Однако те  были  уже
рядом с Хрущевым и протягивали ему какуюто бумагу.
   Никита Сергеевич  кипел  от  возмущения.  Нелепее  сцены  не  придумаешь.
Государь в мокрых  от  купания  плавках,  прилипших  к  необъятных  размеров
животу, выставленные на всеобщее обозрение колышущиеся жирные складки  груди
-  и  трясущиеся  от  страха  подданные  с  челобитной  в  дрожащих   руках.
Картинка...
   Подоспевшие  охранники  задержали  челобитчиков.  Выяснилось,   что   это
семейная пара, иногородняя, приехала в Крым просить Никиту Сергеевича, чтобы
тот распорядился ускорить выделение квартиры.
   Взбешенный Хрущев приказал отправить полученное в  столь  экстравагантной
обстановке письмо в горисполком по месту проживания супружеской пары.
   У охранников же были свои профессиональные вопросы.
   - Как вы сюда попали? - удивлялись они.
   В услышанное трудно было поверить. Оказывается, ночью  парочка  перелезла
через забор и спряталась в ягодных кустах.  Там  супруги  провели  время  до
утра. Задача была такая - дождаться, когда Никита Сергеевич пойдет купаться.
Остальное - по обстоятельствам. Увидев,  что  охранники  какое-то  время  не
вылезали из воды, решили, что более удобного момента не будет.  И  что  есть
сил  бросились  к  Хрущеву,  который  стоял  один  на  берегу  и   вытирался
полотенцем.
   Хрущев относился довольно равнодушно к  организации  своей  безопасности.
Как вспоминал в беседе с  автором  этой  книги  бывший  начальник  "девятки"
генералполковник КГБ Захаров, Никита Сергеевич никогда не вникал в детали их
службы. Даже при подготовке первого визита в США в  сентябре  1959  года  не
пожелал знакомиться с планом мероприятий по обеспечению своей безопасности.
   - Вам  поручено  обеспечить  мою  безопасность,  -  сказал  он  Захарову,
которого долго продержал в приемной и принял лишь в полночь. -  Хорошо,  что
вы составили план  мероприятий.  Выполняйте  его.  Я  же  к  этому  никакого
отношения не имею. У меня свои заботы.
   Генералу ничего не оставалось, кроме как откозырять  и  покинуть  высокий
кабинет. Хотя, как вспоминает  Николай  Степанович,  потрудились  они  тогда
основательно. Предусмотрели очень многое: действия охраны  в  случае  аварии
самолета  и  поломки  автомобиля,  нападения  террористов  и   антисоветских
демонстраций,   дорожнотранспортного   происшествия    и    многих    других
непредвиденных  ситуаций.  План  разрабатывался  под   личным   руководством
председателя КГБ Шелепина, который собирал разработчиков три-четыре  раза  в
неделю.
   И вот результат их стараний: "У меня свои заботы".
   Тем более странным представляется  то  внимание,  которое  уделил  Хрущев
курьезному происшествию на пляже. Против своего обыкновения он глубоко  вник
в это дело. Охранники не посмели скрыть правду о том,  как  попала  на  пляж
нелепая парочка. Поведали все, как было, включая пассаж о  заборе  и  ночном
ожидании в кустах.
   Хрущев разгневался,  приказал,  чтобы  его  соединили  с  Семичастным,  и
устроил ему большой разнос. Председатель КГБ,  бросив  все  дела  в  Москве,
немедленно прибыл в Крым с начальником "девятки"  Захаровым  для  проведения
служебного расследования.
   Смена, дежурившая в ночь, когда парочка проникла на территорию дачи, была
отстранена от несения службы и отправлена в  Москву.  На  их  место  прибыли
новые охранники. Виновных уволили из системы КГБ. Однако Хрущеву показалось,
что Семичастный и Захаров либеральничают, покрывают своих  бездельников.  Он
потребовал замены всей охраны.
   С  большим  трудом  дочери  Раде  удалось  уговорить  отца   ограничиться
принятыми мерами. Да и любимый внучок Никитка расплакался: а  кто  будет  за
голубями присматривать? Не хочу других дядей, хочу, чтобы  эти  не  покидали
нас. Никита Сергеевич души не чаял во внуке - оттаял...
   С Черным морем связан еще один громкий скандал.  Случился  он  под  конец
всем надоевшего хрущевского правления,  поэтому  в  народном  сознании  этот
случай ассоциировался с заранее подготовленным покушением. Мол, один морской
офицер, подводник, возмущенный тем, что Хрущев отдал  приказ  резать  боевые
корабли   на   металлолом,   решил   отомстить   самодуру   за   разваленный
военно-морской флот.
   Во время последнего отпуска Хрущева этот офицер, командовавший  подводной
лодкой на Черном море, выследил катер, на котором  Хрущев  совершал  морскую
прогулку, и прошил днище судна.  В  образовавшуюся  пробоину  хлынула  вода.
Катер затонул,  подводная  лодка  ушла  на  глубину,  а  затем  благополучно
вернулась на свою базу.  Хрущеву  чудом  удалось  спастись  -  его  подобрал
вертолет, который барражировал вдоль прогулочного маршрута катера.  Командир
подводной лодки, узнав, что Хрущева спасли, пустил себе пулю в лоб.
   На самом деле было так. Действительно, катер с Хрущевым на борту во время
одной из морских  прогулок  на  полном  ходу  налетел  на  какой-то  твердый
предмет. В днище судна образовалась  огромная  рваная  пробоина,  в  которую
хлынула вода. Но ее тут же откачивала мощная  помпа,  благодаря  чему  катер
удерживался на поверхности. Экипаж проявил исключительное умение,  благодаря
чему судно удалось самостоятельно пришвартовать к пристани.  Все  пассажиры,
включая Никиту Сергеевича, благополучно сошли на берег.
   Что же это был за предмет, о который распорол  брюхо  прогулочный  катер?
Перископ подводной лодки. Да, да. Именно подводной лодки.
   Стало быть, слухи о безумном таране офицера-подводника не миф?
   Миф.  Расследованием  установлено,  что  причиной  ЧП  стало   чрезмерное
любопытство   капитана   второго   ранга   Владимира   Орлова.   Так   звали
командира-подводника, который, решив посмотреть, что это за надоедливые шумы
винтов не дают ему покоя, подвсплыл, но не сумел  вовремя  убрать  перископ.
Тот, словно гарпун, и прошил дно суденышка с вельможным пассажиром.
   Халатность, разгильдяйство, несогласованность, но не попытка покушения.
   Трудно обнаружить признаки организованного теракта и в Новосибирске, куда
Хрущев прибыл в марте 1961 года. Толпы горожан до  того  разбушевались,  что
ему пришлось в буквальном смысле убегать от разъяренных людей.
   Стихийные проявления недовольства Хрущевым имели место и в Караганде.  Из
Горького после митинга, на котором народу  было  объявлено  о  замораживании
облигаций, пришлось срочно уезжать ночью.
   Тысяча девятьсот шестьдесят первый год был для него самым "урожайным"  на
агрессивные  действия.  В  Тбилиси  возмущенные  решением  Хрущева  о  сносе
памятников Сталину горожане переколотили стекла  в  автомобилях  хрущевского
кортежа,  и  только  умелые  действия  охраны  спасли  советского  вождя  от
расправы. В Киеве, Новосибирске  и  Ташкенте,  по  отчетам  "девятки",  тоже
возникали взрывоопасные  ситуации.  Недовольные  тем,  что  Хрущев  запретил
держать домашний скот в рабочих поселках, люди покидали  дома  и,  пользуясь
приездом "дорогого" Никиты Сергеевича, устраивали уличные беспорядки.
   В конце декабря того же шестьдесят первого года в Киеве во время большого
совещания  работников  сельского  хозяйства  охранники  успели   перехватить
какую-то женщину, которая, увидев Хрущева с Подгорным, пыталась  кинуться  к
ним. Женщина оказалась буфетчицей ЦК КП Украины и, вероятно,  знала  Хрущева
раньше, когда он возглавлял украинскую партийную организацию.
   С  какой  целью  она  прорывалась  к   Хрущеву,   неизвестно.   Охранники
утверждали, что в ее руках был  нож.  Может,  хотела  просто  поздороваться,
вспомнить молодость? Нож? Но ведь буфетчица.  Что-то  нарезала  -  например,
хлеб или ветчину для бутербродов.
   Хотя, увидев нож вблизи от охраняемого, страже некогда задумываться,  для
каких он нужд - хозяйственных или террористических.
 
   АКВАЛАНГИСТЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ
 
   Летом 1957 года самый крупный советский крейсер "Орджоникидзе"  прибыл  с
дружественным визитом в Великобританию.
   На борту военного корабля был Никита Сергеевич Хрущев.
   Крейсер стал на рейде в порту Портсмут. Вечером в день прибытия советский
лидер дал прием на корабле. Были  приглашены  видные  политики,  влиятельные
банкиры, предприниматели и другие представители деловых кругов страны.
   Прием  проходил  на  освещенной  огнями  палубе.  Это  было  впечатляющее
зрелище. Стоило лишь слегка нагнуться и посмотреть вниз, и  в  темных  водах
залива можно было увидеть отражение всего, что происходило на палубе.
   Неслышно  скользили  стюарды-матросы  с  подносами,  на  которых   стояли
всевозможные горячительные и прохладительные напитки. Позванивали бокалы  со
льдом. Играл камерный квартет.
   Но  не  все  на  крейсере  расслабились,  не  все  поддались  усыпляющему
спокойствию.  Те,  кому  было   положено,   неусыпно   следили   за   каждым
подозрительным шорохом и звуком. Крейсер  был  густо  нашпигован  секретными
техническими новинками. За наглухо задраенными бронированными люками  сидели
специалисты высочайшего класса, прослушивавшие морское  дно  на  много  миль
вокруг.
   Терпение и наблюдательность  следивших  за  безопасностью  крейсера  были
вознаграждены. Когда веселье на палубе достигло апогея, один из дозорных, не
спускавший глаз с дисплея новейшего гидроакустического прибора, зафиксировал
всплеск воды неподалеку от крейсера. Налицо были все признаки глубоководного
погружения.
   Бдительный  дозорный  подал  условленный  сигнал.   Группа   немедленного
реагирования, созданная на случай возможной диверсии, сразу же принялась  за
дело.
   Секретные  мониторы  высветили   на   экранах   фигуру   аквалангиста   в
термокостюме, приближавшегося к днищу крейсера. Аквалангист нырнул было  под
киль, однако через  несколько  секунд  поднялся  на  поверхность.  Наверное,
барахлила подача воздуха. Вот он снова пошел вниз...
   Запеленгованную цель уже не теряли из вида. Неизвестно, зачем аквалангист
тайно пожаловал к советскому крейсеру,  но  было  ясно,  что  не  из  добрых
побуждений. Те, кто искренне  желали  мира  и  дружбы  с  Советским  Союзом,
находились на палубе.
   Что в действительности произошло с  аквалангистом,  до  сих  пор  покрыто
мраком неизвестности. Во всяком случае,  с  того  летнего  вечера  пятьдесят
седьмого года в живых его никто  не  видел.  Как  говорят  в  таких  случаях
военные, с задания не вернулся.
   Правда, уже  на  следующий  день  английские  газеты  сообщили  о  некоем
любителе-аквалангисте Лайонеле Крэббе,  который  по  собственной  инициативе
предпринял  авантюрную  затею  -  обследовать  днище   советского   крейсера
"Орджоникидзе". Дилетантизм дорого ему обошелся. Система подачи кислорода не
выдержала чрезмерных нагрузок и  разгерметизировалась.  Любитель-аквалангист
погиб.
   Однако в  оппозиционной  правительству  Великобритании  прессе  появились
другие сообщения. Аквалангист Лайонел Крэбб назывался командором королевских
военно-морских сил, то  есть  действовавшим  офицером,  а  не  каким-то  там
любителем, как пытались его представить правительственные издания.
   Назревал скандал. И хотя советская сторона хранила  молчание,  не  требуя
объяснений, премьер-министр  Великобритании  Энтони  Иден  счел  необходимым
принести Хрущеву извинения в связи с имевшим место инцидентом.
   -  Господин  Хрущев,  правительству  Ее  королевского  величества   стало
известно, что люди из МИ-6 перестарались. Они действовали на  свой  страх  и
риск, без какихлибо санкций на этот счет. Господин Хрущев, вы ведь знаете: у
разведок свои правила. Мы приносим вам глубокие извинения за случившееся.
   Верхи обеих сторон, замешанных в инциденте,  наверное,  знали  многое,  а
может быть, и все, но не говорили. Любопытствовавшие низы,  наоборот,  много
говорили, но мало знали.
   Британская печать после  окончания  визита  Хрущева  обсуждала  несколько
версий случившегося.
   Первая  версия.  Лайонел  Крэбб  пытался  прикрепить  к  днищу   крейсера
несколько  магнитных  мин  особо  большой  мощности,  которые  должны   были
взорваться, когда корабль  покикгт  территориальные  воды  Великобритании  и
будет находиться в открытом море.
   Вторая версия. Командор Крэбб выполнял задание МИ-6 об установке на днище
советского крейсера какойто особо сверхчувствительной аппаратуры.
   Третья версия. Командор Крэбб, наоборот, пытался по заданию МИ-6 похитить
то, что уже там установил КГБ.
   Командование королевских военно-морских сил сразу же  сделало  заявление:
командор Крэбб действовал без ведома своего прямого руководства. МИ-6, как и
все разведки мира  в  подобных  случаях,  на  газетную  дискуссию  никак  не
откликнулась.
   Промолчала она и через год, когда из залива в  районе  Чичестера  выудили
страшную  находку.  В  резиновом  термокостюме,  какие  обычно  использовали
аквалангисты, обнаружили разложившееся тело без головы и конечностей. Крэбб?
   Целый год о нем не было ни слуху ни духу. Морской  офицер  Великобритании
исчез без всякого следа, как будто его проглотила рыба-кит. Кому принадлежит
найденный  труп?  Коронер  -  так  в  Англии  называют   должностное   лицо,
совмещающее функции следователя и  судебномедицинского  эксперта,  -  своего
мнения не высказал.
   Молчание  официальных  властей  породило  массу  домыслов  и  инсинуаций.
Проверить их практически было невозможно. Одна газета  утверждала:  "Русские
поймали Крэбба и после  допроса  казнили".  Вторая  выдвигала  свою  версию:
"Крэбба втащили в трюм через секретный  люк  и  увезли  в  Советский  Союз".
Третья опубликовала следующую сенсацию: "Мой  источник  сидел  с  Крэббом  в
Лефортове!"   Четвертая   внесла   свою   лепту    в    разгадку,    сообщив
умопомрачительную новость о том, что Крэбба действительно увезли  в  Россию,
где он стал капитаном Военно-Морского Флота  СССР,  но  потом  скончался  от
рака.
   Не молчали и друзья исчезнувшего  командора.  Один  из  них,  по  фамилии
Сидней Ноулз, давний партнер  Крэбба  по  подводным  погружениям,  сказал  в
интервью, что Крэбб обладал нестандартной половой  ориентацией.  И  на  этой
основе якобы был завербован в начале пятидесятых годов знаменитыми  агентами
КГБ, известными как "кембриджская пятерка".  И  свое  погружение  под  днище
"Орджоникидзе"  он  совершил,   освобождая   корабль   от   магнитных   мин,
установленных некими безымянными террористами, недовольными Хрущевым за  его
ниспровержение Сталина.
   В Советском Союзе о таинственном диверсанте  или  шпионе  Крэббе  широкая
общественность  ничего  не  знала.  Московские  газеты  не  обмолвились   об
инциденте в Портсмуте ни одним словом.
   Наверное, этот темный случай навсегда растворился бы в анналах  советской
истории,  если  бы  не  распад  СССР  и  не  разделение  КГБ  на   несколько
самостоятельных частей. Преодолев  многолетний  страх  перед  своим  грозным
ведомством, некоторые сотрудники бывшего КГБ посмели рассказать о  том,  что
им было известно.
   В благословенном  израильском  городе  Хайфе  вот  уж  несколько  лет  на
заслуженном отдыхе пребывает человек по фамилии Иосиф Зверкин. Во времена не
столь  отдаленные   он   имел   непосредственное   отношение   к   советской
военно-морской  разведке.  В  середине  пятидесятых  годов,   когда   Хрущев
пожаловал на красавце крейсере "Орджоникидзе" на острова туманного Альбиона,
Зверкин работал нашим разведчиком в Лондоне.
   Вот его версия той давней таинственной истории:
   - Крэбб сработал грубо. Он подплыл близко к  кораблю,  не  маскируясь,  в
надводном, так  сказать,  режиме.  С  двадцатиметровой  высоты  его  заметил
вахтенный.  Двум  морякам  "Орджоникидзе",  матросу  и  офицеру,  последний,
кстати, славился как прекрасный стрелок, приказали  произвести  обследование
поверхности воды и выдали снайперскую винтовку-мелкашку... Крэбб нырнул  под
киль, но вскоре опять поднялся на поверхность  и  поплыл.  У  него,  видимо,
барахлила подача кислорода.  Тут  лейтенант  и  прикончил  его  выстрелом  в
затылок. Труп затонул. А все эти истории, будто мы его поймали  и  будто  он
был русским шпионом - все это неправда...
   Так для чего все-таки Крэбб нырял под киль советского крейсера с Хрущевым
на борту?
   Об этом наши потомки узнают лишь  в  2057  году.  Такое  решение  приняло
правительство Британии, засекретив  на  сто  лет  архивные  данные  по  делу
таинственно исчезнувшего аквалангиста Лайонела Крэбба.
 
   ГИРЬКА ОТ ХОДИКОВ
 
   Двадцать второго ноября 1963 года в результате террористического  акта  в
Далласе был убит президент США Джон Кеннеди.
   Незадолго до этого в одной из комнат студенческого общежития в московских
Черемушках появилась гирька от старых настенных часов-ходиков.
   Какая, казалось бы, связь между этими столь далекими и  не  равнозначными
событиями?
   Тем не менее нашлись люди, которые начали эту самую связь устанавливать.
   Не надо иронично улыбаться. Люди были вполне серьезные, имели  офицерские
звания и служили в известном ведомстве на Лубянке.
   Вскоре безобидная гирька, привезенная кем-то из студентов из деревни  для
колки орехов, была изъята и  приобщена  к  делу  в  качестве  вешдока.  Дело
наклевывалось нешуточное - вполне  тянуло  на  попытку  покушения  на  главу
партии  и  правительства  с  целью  насильственного   изменения   советского
государственного строя.
   Главой партии и правительства в 1963 году был Никита Сергеевич Хрущев.
   Как только в Кремле стало известно о выстрелах в Далласе,  унесших  жизнь
американского президента, сразу  же  были  приняты  дополнительные  меры  по
обеспечению безопасности Хрущева. Его охрану  перевели  в  режим  повышенной
боевой готовности. Разветвленный агентурный аппарат  получил  инструкцию  не
оставлять без внимания ни одно агрессивное высказывание в адрес Хрущева.  От
в  сердцах  произнесенного  словца   ниточка   может   привести   к   такому
замысловатому клубочку, что только ахнешь!
   Убийство Джона Кеннеди, произошедшее на  глазах  миллионов  телезрителей,
было предметом обсуждения на  разных  уровнях.  Надо  сказать,  что  к  тому
времени в  советском  обществе  ощущалась  некая  усталость  от  бесконечных
хрущевских реформации. Множилось число  социальных  слоев,  недовольных  его
нововведениями. Ростки нового культа вызывали разочарование и горечь.
   Пример американцев,  устранивших  своего  президента,  незримо  маячил  в
Москве и на периферии. На  Лубянку  все  чаще  начали  поступать  агентурные
донесения о разговорах на  эту  тему.  "А  вот  в  нашего  Никиту  никто  не
стреляет", - шутили острословы.
   Агентурным путем была добыта и информация о  том,  что  группа  студентов
Московского  государственного  института   международных   отношений   ведет
антисоветские разговоры и, похоже,  намеревается  осуществить  покушение  на
главу партии и правительства.
   Спустя  десять  дней  после  выстрелов  в  Далласе  московских  студентов
арестовали прямо в комнате общежития.
   Это были честолюбивые юноши, о чем свидетельствовали темы их подслушанных
разговоров.  Впрочем,  не  честолюбивых  в  МГИМО  отродясь  не  водилось  -
институт-то элитарный, готовил дипломатов и  разведчиков,  лидеров  братских
стран и ученых.
   Обсуждались бесконечные реформы "царя  Никиты"  и  причины  их  провалов,
свертывание десталинизации, отход от курса XX съезда. Не  таились,  говорили
вслух - и за игрой в "кинг"  в  студенческом  общежитии,  и  на  картошке  в
подмосковном колхозе, и за столиком  пивного  павильона  в  парке  Горького.
Оказывается, даже стены неказистой пивнушки имели уши.
   В заговоре участвовали шестеро. Старшими по возрасту в группе были  двое.
Игорь Ломов  учился  в  аспирантуре  на  кафедре  философии.  На  его  отца,
работавшего в Комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР, в июне  1937
года  поступил  донос.  Сталин  наложил  на  этом  письме  резолюцию:  "Т-щу
Молотову. Как быть?" Молотов начертал на его письме следующую резолюцию: "За
немедленный арест этой сволочи Ломова". Отец Игоря через несколько дней  был
арестован и расстрелян. Хрущев разрешил сыну реабилитированного после смерти
Сталина Ломова окончить МГИМО и поступить в аспирантуру.
   Постарше других был и шестикурсник Юрий Воронцов,  который  до  института
служил  в  военной  авиации.  Друзья  дали  ему  кличку   "Граф"   -   из-за
аристократической фамилии.
   Остальные - Александр Зубарев, Ромас Эйдригявичус, Вальдур Винк,  Георгий
Антонос - были совсем мальчишки, поступившие в институт со школьной  скамьи.
Они знали по два-три языка, а свой собственный язык  за  зубами  держать  не
научились.
   Первыми арестовали  Ломова,  Зубарева  и  Воронцова.  Спустя  двое  суток
пребывания в Лефортово Зубарева отпустили, но вызвали  на  допрос  Антоноса.
Оказалось, что он хотя и из Прибалтики, но не литовец, а  русский.  Литовцем
был  Ромас  Эйдригявичус,  и  его  на  следующий  день  взяли  под   стражу.
"Балтийский след" представлялся следователям очень перспективным,  поскольку
Прибалтика всегда была в  оппозиции  к  Москве,  и  из  Гаваны  был  отозван
проходивший там практику эстонец Вальдур Винк.
   Задержанным предъявили обвинение в антисоветской агитации  и  пропаганде,
создании подпольной антисоветской  организации  и  подготовке  покушения  на
Хрущева. Самой серьезной была последняя статья уголовного кодекса,  влекущая
за собой высшую меру наказания.
   Естественно, грамотные студенты, побывавшие к тому времени за границей  в
качестве практикантов в посольствах и торгпредствах, переводчиков  делегаций
и знавшие что к  чему,  категорически  отрицали  подготовку  теракта  против
Хрущева. Своим посиделкам они придавали невинный характер.
   Следствие  между  тем  настаивало,  что  группа   заговорщиков   намечала
произвести покушение на Хрущева во время первомайской демонстрации 1964 года
на Красной площади в Москве.
   Правда, насчет орудия  убийства  ясности  не  было.  Сначала  террористов
подозревали в том, что они намеревались осуществить свой злодейский  замысел
с помощью старой пушки у здания Музея революции. Потом долго  расспрашивали,
куда  девался  охотничий  нож  Зубарева,  которым  он  резал  колбасу.   Нож
действительно куда-то пропал - то ли его выбросили подальше от греха,  когда
начались задержания, то  ли  на  бесхозное  имущество  позарились  обитатели
соседних комнат.
   Нож  в  качестве  вещественного  доказательства  плана  убийства  Хрущева
приобщить не удалось,  а  вот  гирьке  от  настенных  часов-ходиков  повезло
больше. Ее изъяли и недоверчиво усмехались, когда террористы  убеждали,  что
использовали  этот  предмет  исключительно  в  мирных  целях,  то  есть  для
банальной колки грецких и фундуковых орехов.
   - А может обсуждали, как точнее попасть этой гирькой в висок сами  знаете
кому? - спрашивали следователи, крутя в руках тяжеловатую улику.
   От абсурдности вопросов не выдержал подследственный Зубарев. Он  попросил
бумагу и ручку. Думая, что сейчас последует  чистосердечное  признание,  его
просьбу выполнили. Каково же  было  изумление  и  негодование  следователей,
когда они увидели текст. Он был составлен на английском языке и  имел  форму
заявления послу США в Москве с просьбой предоставить политическое убежище.
   Дерзкий поступок, вызванный нервным срывом, стоил  Зубареву  смирительной
рубашки и обследования психиатрами.
   Не все гладко шло и со вторым обвинением - по поводу создания  подпольной
антисоветской организации.
   Улик, подтверждающих  ее  существование,  было  найдено  две.  Во-первых,
зашифрованные программные  документы  организации,  которые  подследственные
пытались  выдать  за  конспекты  лекций  по  дореволюционной  истории  КПСС.
Во-вторых, большая бутылка канцелярского клея.
   По версии следствия, заговорщики приобрели ее для расклейки антисоветских
листовок. Напрасно эстонец Винк, волнуясь и сердясь, в который раз объяснял,
почему он приобрел именно такую бутылку. Потому что не было  маленьких?  Это
вы, молодой человек, можете рассказывать  своей  бабушке.  Содержимое  такой
емкости явно предназначено именно для расклейки листовок.
   Правда, самих листовок не нашли, хотя обыскивали тщательно.
   Задержанные на следствии вели себя по-разному.  Возмущенный  Эйдригявичус
называл все происходившее  бредом,  улики  -  смехотворными.  Вину  свою  не
признавал, от дальнейших показаний  в  знак  протеста  отказывался.  Зубарев
вообще выкинул такое коленце, что пришлось помещать в психушку.
   Но были  и  такие,  кто  признавались.  Игорь  Ломов,  например,  признал
существование заговорщической группы и ее программы. Может, вспомнил  судьбу
отца? Или следователи напомнили?
   Винк, Воронцов и Антонос признались во вредных, необдуманных разговорах.
   Наконец,  полугодовое  следствие  закончилось.  Обвинения  в  замышляемом
теракте  и  организации  антисоветской  подпольной   организации   из   дела
"международников" выпали.
   Судили их  в  мае  1964  года  только  по  одной,  семидесятой  статье  -
антисоветская  агитация  и  пропаганда.  На  трехдневном  закрытом  судебном
заседании председательствовал судья Мосгорсуда Климов.
   Приговор  был  такой:  Ломову  -  пять  лет  лагерей   строгого   режима,
Эйдригявичусу - четыре года, Зубареву - три.
   Воронцов, Винк и Антонос проходили на суде в качестве главных свидетелей.
Их тоже наказали, правда, уже внесудебными методами, исключив  из  института
за месяц до его окончания.
   "Граф"  Воронцов  вернулся  в  авиацию.  Антонос  предпринимал  отчаянные
попытки получить диплом - даже сдал  два  госэкзамена,  но  на  третьем,  по
истории КПСС, получил "неуд" с такой вот необычной формулировкой: "Формально
высказанные знания не соответствуют убеждениям".
   Антонос все же добился своего и  получил  заветный  диплом  об  окончании
МГИМО, но случилось это только в 1990 году, уже при Горбачеве, то есть более
четверти века спустя, когда в стране бушевала перестройка и  новое  мышление
овладевало массами.
   Кроме Антоноса, известна судьба еще одного человека, проходившего по делу
"международников". Имеется в  виду  Александр  Зубарев,  осужденный  на  три
годалагерей.  В  конце  восьмидесятых  годов  он   работал   в   Грозненском
объединении "Промавтомат" и тоже пытался получить диплом об окончании МГИМО,
но ему прислали отказ.
   О дальнейшей судьбе других осужденных и свидетелей по этому делу сведений
нет.
   Когда  над  "международниками"  шел  суд,  до  настоящего,   кремлевского
покушения на Хрущева оставалось пять месяцев.
   Весной 1964 года заговор в Президиуме ЦК  против  первого  секретаря  уже
созрел.
   Впрочем, за три года до дела "международников" на Хрущева готовилось  еще
одно покушение. На этот раз довольно серьезное.
 
   ИДЕОЛОГ КУЗНЕЦОВ И СНАЙПЕР РЕМНИКОВ
 
   В 1961 году в Москве на площади Маяковского групна оппозиционной молодежи
выступила с протестом против авантюрной политики первого секретаря  ЦК  КПСС
Никиты Сергеевича Хрущева. В вину  советскому  лидеру  ставилось  возведение
Берлинской стены, приближение третьей мировой войны и прочие прегрешения.
   Протест выражался в  стихотворной  форме.  Молодые  люди  читали  дерзкие
четверостишия, раздавали прохожим нелегально изданные журналы "Синтаксис"  и
"Феникс".
   Сотрудники КГБ сразу же пресекли их антисоветскую деятельность, арестовав
самых активных - Эдуарда Кузнецова, Александра Гинзбурга,  Юрия  Галанского,
Владимира Осипова и Владимира Буковского. Поэтические ристалища  на  площади
Маяковского сразу же прекратились.
   Одним из идеологов бунтующей молодежи был Эдуард Кузнецов. Он  родился  в
Москве, окончил среднюю школу, ушел в армию.  Тогда  служили  три  года,  но
Кузнецов вернулся домой через полтора - Хрущев принял знаменитое  решение  о
сокращении советских вооруженных сил.
   В гарнизоне, в котором служил Кузнецов, под сокращение попали только двое
- инвалид и  он.  Инвалид  ясно  почему,  а  от  Кузнецова  решили  поскорее
избавиться изза его невыносимых бунтарских выходок. Ему  грозил  дисбат,  но
парня пожалели и отправили домой.
   Вернувшись к родителям, он  поступил  в  МГУ  на  философский  факультет.
Проучился полтора года, и вот арест. Было Эдуарду немногим  больше  двадцати
лет.
   Конечно, несанкционированный поэтический вечер на площади Маяковского был
лишь формальным поводом для задержания. КГБ давно следил за молодыми людьми,
которые, по агентурным сведениям, вынашивали план убийства Хрущева.
   Оперативные  службы  располагали  магнитофонными  записями  неоднократных
заявлений члена  молодежной  антисоветской  организации  Валерия  Ремникова,
который убеждал своих товарищей в том, что он  готов  убить  Хрущева  и  тем
самым пожертвовать собственной жизнью ради такого дела.
   Следствие установило, что группа студентов МГУ и в  самом  деле  готовила
покушение на Хрущева. Валерий Ремников был отличным  стрелком.  Он  раздобыл
где-то снайперскую винтовку и со  скрупулезностью  маньяка  изучал  маршруты
поездок Хрущева. Никита Сергеевич тогда много ездил, и  подстрелить  его  не
составляло особого труда. Удобнее всего это было  сделать  во  время  встреч
космонавтов, когда он ехал с ними на малой скорости в открытой машине.
   План был разработан до мелочей, но  заговорщиков  выдал  их  слабовольный
товарищ, струсивший в последний момент. Его обследовали психиатры и признали
невменяемым.  Такой  же  диагноз  установили  и  снайперу  Ремникову.  Обоих
направили на принудительное лечение.
   Остальных судили. Их приятелей,  знавших  об  антисоветской  деятельности
арестованных, но не доложивших куда надо, исключили из МГУ. Со студенческими
билетами тогда распрощалось около семидесяти человек.
   Эдуард Кузнецов получил семь лет лагерей строгого  режима.  Отсидел  весь
срок. После освобождения  проживать  в  Москве  ему  было  запрещено,  и  он
поселился  на  сто  первом  километре,  в   небольшом   городишке   Струнино
Владимирской области под надзором местной милиции.
   Там Кузнецов сколотил группу авантюристов и  предложил  ей  план  в  духе
приключенческих романов - захватить самолет первого секретаря Ленинградского
обкома КПСС Толстикова и улететь в Израиль. Кузнецов был наполовину русским,
наполовину евреем. В Тель-Авиве, мол, примут с распростертыми объятиями.
   Группа состояла из шестнадцати человек. Авантюристы прибыли в  Ленинград,
просочились в аэропорт. Увы, за каждым кустом  сидели  чекисты.  Террористов
взяли тепленькими, защелкнули на запястьях наручники.
   Скандал был громкий. Пострадал первый секретарь обкома  Толстиков  -  его
отправили послом в Китай, и на этом карьера крупного партийного  функционера
закончилась.
   Областная газета "Ленинградская правда" так описывала судебный процесс по
делу  угонщиков:  "24  декабря  19л)  года  коллегия  по   уголовным   делам
Ленинградского городского суда в  открытом  судебном  заседании  с  участием
представителей защиты закончила рассмотрение  уголовного  дела  в  отношении
Дымшица М. Ю., Кузнецова Э. С...
   В  результате  тщательного  исследования  материалов   уголовного   дела,
вещественных доказательств, допросов подсудимых и  свидетелей,  рассмотрения
заключения экспертов судом установлено, что организаторы преступления Дымшиц
и Кузнецов с конца 1969 года активно занимались созданием преступной группы,
подготовкой к разбойному захвату самолета и перелета в нем  с  целью  измены
родине за границу, а 15 июня сего года  покушались  на  осуществление  этого
враждебного акта способом, опасным для жизни пилотов.
   В судебном заседании было также установлено, что подготовка к  совершению
этого преступления велась  не  без  ведома  сионистских  кругов  государства
Израиль...
   Коллегия по уголовным делам, признав доказанной вину подсудимых по  делу,
приговорила организаторов особо опасного преступления Дымшица и Кузнецова  к
смертной казни..."
   Террористам-угонщикам неожиданно помог генералиссимус Франко. В испанской
тюрьме ждали приведения в  исполнение  смертного  приговора  три  баска.  Их
приговорили к расстрелу за реально совершенные ими  убийства.  Но  в  Европе
развернулись  мощные  демонстрации  под  лозунгом   отмены   этих   смертных
приговоров. И тут аналогичные судебные решения в  Советском  Союзе.  Мировая
общественность стала требовать отмены приговоров и  в  отношении  Дымшица  с
Кузнецовым.
   Испанский диктатор своих  заключенных  помиловал,  создав  таким  образом
прецедент и поставив в неловкое положение Кремль. А тут еще  Брежневу  начал
названивать американский  президент  Никсон.  К  нему  присоединились  главы
девятнадцати европейских государств, которые тоже просили  советские  власти
отменить смертные приговоры.
   Брежнев уступил. Смертные приговоры Кузнецову и Дымшицу были заменены  на
пятнадцать лет тюрьмы.
   Кузнецов из  определенного  ему  срока  отсидел  девять  лет.  К  нему  в
мордовский  лагерь  часто  приезжала  Елена  Боннэр,  привозившая  шариковые
авторучки с особо тонкими перьями. Кузнецов в тюрьме  писал  книгу,  которая
благодаря Боннэр и Сахарову была переправлена на Запад и в 1973 году вышла в
Италии под названием "Лагерный дневник". Сахаров по просьбе Боннэр обратился
к президенту США с ходатайством вступиться за Кузнецова и других узников.
   В  1979  году  его  и  еще  четверых  угонщиков  обменяли   на   шпионов,
арестованных в Америке. Кузнецова лишили советского гражданства и предписали
покинуть пределы СССР в течение двух часов.
   Ныне он - гражданин Израиля. Некоторое время жил в Германии,  работал  на
радио "Свобода". Сейчас редактирует самую  крупную  русскоязычную  газету  в
Израиле.
   Возвращаясь к событиям  шестидесятых-семидесятых  годов,  он  так  сказал
журналисту Феликсу Медведеву:
   - Я всегда хотел уехать из страны. Сознательно.  Это  было  мечтой  моего
детства. Отчасти от этого я и стал с ранних лет антисоветчиком, и в  отличие
от многих других  я  более  категорически  не  принимал  советскую  систему.
Бескомпромиссно. Плюс к этому я еще и сионист.
 
   НЕДООЦЕНКА АГЕНТУРНЫХ СВЕДЕНИЙ
 
   Анатолий Михайлов, бывший  старший  сержант  из  личной  охраны  Хрущева,
рассказал совершенно не похожую на все ранее известные  историю  возвращения
Никиты Сергеевича в Москву на пленум ЦК, на котором его сняли со всех постов
"по состоянию здоровья".
   Так вот, Хрущев якобы подозревал, что в Кремле -  заговор,  и  потребовал
сначала от командира экипажа, а потом и от охраны лететь на Киев.
   Но летчики не  открыли  дверь  кабины,  наглухо  задраенную  изнутри.  Им
категорически запрещалось это делать в полете.
   Так отреагировала и охрана, которой по инструкции тоже не  было  положено
вступать в разговоры с охраняемым лицом.
   Тогда Хрущев якобы обратился к майору, командиру одного из  подразделений
охраны:
   - Полковник! Ты - Герой Советского Союза! Поворачивай на Киев. Это -  мой
приказ!
   Майор не проронил ни слова в ответ.  Тогда  Хрущев  с  отчаянием  крикнул
охранникам:
   - Ребята! Вы все - Герои  Советского  Союза!  Летим  на  Киев.  Там  наше
спасение...
   И снова молчание.
   Хрущев все понял и молча удалился в свой салон.
   После приземления во Внуково, увидев, что  его  никто  не  встречает,  он
набросился на второстепенных работников ЦК:
   - Предатели! Перестреляю, как собак...
   Силы оставили его, и все услышали  глухие  рыдания  вождя,  прерывавшиеся
проклятьями и угрозами.
   В 1997  году  автор  этой  книги  рассказал  услышанную  историю  бывшему
начальнику управления кремлевской охраны  генерал-полковнику  КГБ  Захарову.
Николай Степанович рассмеялся:
   - Байки. Такого не было.
   - А как было, Николай Степанович?
   И Захаров повторил хорошо известную историю  возвращения  Хрущева  -  ту,
которую впервые обнародовал в 1988 году в журнале  "Огонек"  Сергей  Никитич
Хрущев.
   По версии сына Хрущева, тоже летевшего в том самолете,  отец  с  Микояном
все полетное время провели в хвостовом  салоне.  В  аэропорту  Внуково-2  их
встречали только председатель КГБ Семичастный и начальник управления  охраны
Чекалов.
   Это был недобрый знак.  Обычно  члены  Президиума  ЦК  гурьбой  приезжали
встречать Хрущева.
   Семичастный  подошел  к  главному  пассажиру  и  вежливо,  но   сдержанно
поздоровался:
   - С благополучным прибытием, Никита Сергеевич. Все  собрались  в  Кремле,
ждут вас.
   Хрущев повернулся к Микояну, который отдыхал вместе с  ним,  и  спокойно,
даже как-то весело произнес:
   - Поехали, Анастас.
   На мгновение задержавшись, он поискал  кого-то  глазами.  Увидев  личного
пилота  Николая  Ивановича  Цыбина,  с   которым   летал   еще   со   времен
Сталинградского фронта, улыбнулся, сделал шаг в  его  сторону,  пожал  руку,
благодаря за полет. Все, ритуал выполнен.
   Хрущев с Микояном сели в длинный "ЗИЛ-111" и покатили в Кремль.  За  ними
на "Чайке" - Семичастный.
   Такая вот хроника прибытия. На политическом уровне. А на оперативном?
   В постсоветское время появились некоторые новые  любопытные  подробности,
изложенные людьми калибром  помельче.  Из  тогдашних  политиков  к  середине
девяностых годов в живых никого не осталось - у них и во  время  описываемых
событий  возраст  был  преклонный,  а  вот   оперативники   были   помоложе.
Выяснилось, например, что, когда Брежнев с соратниками  в  Кремле  вынашивал
планы смещения Хрущева, вплоть до его физического устранения,  жены  Леонида
Ильича и Никиты Сергеевича безмятежно отдыхали на курорте в Карловых  Варах.
Нина Петровна вернулась домой уже никем.
   А вот свидетельство Семичастного:
   - Когда приехали в Кремль и они зашли в зал, я немедленно  сменил  охрану
на квартире  и  на  даче  Хрущева.  Предварительно  отпустил  в  отпуск  его
начальника охраны Литовченко. Оставил за него молодого хлопца Васю  Бунаева.
Я его в  Кремле  прижал  в  переходе:  "Слушай!  Сейчас  началось  заседание
Президиума ЦК. Все может быть. Я выполняю  волю  Президиума  и  ЦК.  Ты  как
коммунист должен все правильно понимать. От  этого  будет  зависеть  решение
твоей дальнейшей судьбы. Имей в виду - ни одной команды, ни одного  приказа,
ни одного распоряжения не выполняй без моего ведома. Я тебе запрещаю". Я  не
закрывал даже Кремля  для  посещения  людей.  Люди  ходили,  а  в  зале  шло
заседание Президиума ЦК. Я по Кремлю расставил, где  нужно,  своих  людей...
Брежнев и Шелепин беспокоились. Я  ответил:  "Не  надо  ничего  лишнего.  Не
создавайте видимости переворота".
   "Не создавайте видимости переворота..." А  у  дверей  квартиры  Брежнева,
оказывается, все эти  тревожные  ночи  с  автоматом  в  руках  простоял  его
начальник охраны Рябенко. "Нас посадили на казарменное положение и держали в
боевой  готовности",  -  вспоминал  будущий   начальник   охраны   Горбачева
генерал-майор КГБ Медведев, тогда молодой сотрудник "девятки".
   Всплыла и такая деталь. Когда "ЗИЛ-111" с Хрущевым и Микояном тронулся от
правительственного павильона аэропорта Внуково-2 в Кремль, последовавшая  за
ними "Чайка" Семичастного через несколько минут приотстала. Председатель КГБ
сделал  вид,  что  его  машина   забарахлила,   а   сам   по   радиотелефону
проинформировал Брежнева о ситуации.
   Еще один штрих. По свидетельству  бывшего  сотрудника  хрущевской  охраны
Сергея Красикова, вдень, когда  Никита  Сергеевич  вернулся  из  прерванного
отпуска, его особняк на Ленинских горах "был оцеплен охраной,  как  цепями".
Конечно, охрана состояла уже из других людей.
   Таким образом, не выдерживают критики  прежние  утверждения  о  том,  что
никакого заговора или переворота в октябре 1964 года не было, что,  мол,  ЦК
нашел в себе силы освободить своего первого секретаря,  не  дав  возможности
разрастись  его  ошибкам.  А  вот  ЦК  горбачевского  призыва  такая  задача
оказалась не по силам.
   Лица, причастные к свержению Хрущева, даже в годы горбачевской  гласности
сводили эту акцию к  чисто  демократической  процедуре.  Мол,  на  заседании
Президиума ЦК ему откровенно сказали о допущенных им ошибках, сообщили,  что
вопрос о  его  освобождении  будет  вынесен  на  решение  Пленума.  Выслушав
предъявленные обвинения, Никита Сергеевич и не пытался  оспорить  критику  в
свой адрес, подал заявление об освобождении.
   Идиллическая картинка, да и только! Как будто не надо  было  готовить  ни
это заседание Президиума, ни  Пленум,  что  уже  само  по  себе  было  делом
чрезвычайно опасным - достаточно вспомнить, чем закончился такой же путч для
его инициаторов в июне 1957 года.
   Недаром Брежнев страшно перепугался в начале октября,  когда  узнал,  что
Хрущев, похоже, обладает какойто информацией о готовившемся заговоре. Леонид
Ильич даже не хотел возвращаться из ГДР, где находился  во  главе  делегации
Верховного Совета СССР, придумывал разные поводы, чтобы оттянуть  отъезд.  А
вдруг Хрущев арестует их всех?
   Заговорщики рисковали и, как выяснилось, их страх был не напрасным.
   До недавнего времени считалось, что единственным источником, от  которого
Хрущеву  стало  известно  о  готовившемся  заговоре,  был  Василий  Иванович
Галюков. Этот человек работал в хозяйственном отделе  Президиума  Верховного
Совета РСФСР, который в 1964 году возглавлял Николай Григорьевич Игнатов,  и
был очень близок к нему.
   В 1957 году Игнатов был первым секретарем Горьковского  обкома,  случайно
оказался в дни июньского путча в Москве, и очень многое  сделал  для  победы
Хрущева  над  "антипартийной  группой"  Молотова,   Маленкова,   Кагановича.
Благодарный Никита Сергеевич тут же ввел его в состав Президиума ЦК КПСС,  а
через некоторое время Игнатов стал секретарем ЦК  КПСС.  Кстати,  во  второй
раз: при Сталине некоторое время ему уже приходилось занимать эту должность.
   Игнатов  сделал  неплохую  партийную  карьеру  -  был  вторым  секретарем
Ленинградского обкома и первым секретарем Ленинградского горкома, возглавлял
ряд  крупных   областных   партийных   организаций.   Галюков   в   качестве
прикрепленного, то есть телохранителя, переезжал с ним на каждое новое место
работы. В 1957 году статус Галюкова повысился: он  стал  начальником  охраны
члена Президиума ЦК Игнатова. Но  потом  Хрущев  почему-то  разочаровался  в
своем выдвиженце, и в 1961 году  на  XXII  съезде  КПСС  Игнатова  в  состав
Президиума не избрали. Галюков в тот же  миг  остался  без  работы.  Правда,
выслуга лет у него была, и он ушел на пенсию.
   Игнатов  не  забыл  своего  охранника.  Став   председателем   Президиума
Верховного Совета РСФСР, он позвонил Галюкову и предложил  ему  должность  в
хозотделе. Галюков согласился - функции, которые  следовало  выполнять,  ему
были хорошо знакомы: пикники на свежем воздухе, охота, рыбалка,  организация
отдыха шефа.
   В конце сентября 1964 года, когда Хрущев улетел в Казахстан  по  вопросам
ракетно-космической техники, а его сын Сергей приболел и находился  дома,  в
особняке раздался телефонный звонок правительственной  связи  АТС-2.  Звонил
Василий Иванович  Галюков,  который  просил  пригласить  к  аппарату  Никиту
Сергеевича, чтобы сообщить ему информацию чрезвычайной важности.
   Поскольку Хрущева в Москве не было, а  дело  не  терпело  отлагательства,
Сергей Никитич согласился на встречу с Галюковым. Близкий к Игнатову человек
рассказал сыну Хрущева, что против Никиты Сергеевича  готовится  заговор,  и
назвал известные ему фамилии тех, кто в нем участвует, в том числе и  своего
шефа.
   Пораженный услышанным, сын Хрущева пересказал содержание разговора  отцу,
как только тот вернулся в Москву. Никита Сергеевич вопреки ожиданию  отнесся
к этому сообщению спокойно. Он собирался в отпуск в Пицунду, выглядел  очень
усталым и не собирался менять планы. Переспросил имена участников  заговора,
подумал и сказал:
   - Ты сведи этого чекиста с  Микояном.  Он  человек  опытный,  разберется.
Правда, Анастас собирался лететь со мной в отпуск. Ничего, на  пару  деньков
задержится...
   Сергей Хрущев на своей машине привез Галюкова в особняк  Микояна,  и  там
охранник Игнатова слово в слово повторил то, что он рассказывал сыну  Никиты
Сергеевича. Запись по просьбе Микояна вел Сергей. Новым было только вот это:
   - Игнатов в последнее время выглядит очень  нервно,  часто  срывается  на
крик. Особенно его беспокоит, почему Никита Сергеевич не уезжает  в  отпуск.
Даже выругался недавно: "И что он, черт, отдыхать  не  едет?"  Мне  кажется,
этот повышенный интерес к отпуску товарища Хрущева  как-то  связан  со  всем
происходящим.
   - Благодарю вас за сообщение, товарищ Галюков, - сказал  Микоян.  -  Все,
что вы сказали, очень важно.  Вы  проявили  себя  настоящим  коммунистом.  Я
надеюсь, вы учитываете, что делаете это сообщение мне официально и тем самым
берете на себя большую ответственность?
   - Я понимаю всю меру ответственности, - бледнея, ответил Галюков. - Перед
тем как обратиться с моим сообщением, я долго думал,  перепроверял  себя,  и
целиком убежден в истинности своих слов. Как коммунист и  чекист  я  не  мог
поступить иначе.
   - Ну что ж, это хорошо. Я не сомневаюсь, что эти сведения вы нам сообщили
с добрыми намерениями и благодарю вас. Хочу только сказать, что мы  знаем  и
Николая Викторовича Подгорного, и  Леонида  Ильича  Брежнева,  и  Александра
Николаевича Шелепина, и других товарищей как честных коммунистов, много  лет
беззаветно  отдающих  все  свои  силы  на  благо  нашего  народа,  на  благо
Коммунистической  партии,  и  продолжаем  к  ним  относиться,  как  к  своим
соратникам по общей борьбе!
   Замечательная по  своей  виртуозности  концовка!  В  ней  весь  Микоян  -
хитрющий кремлевский лис, в ней секрет его политического долголетия. Анастас
Иванович лично проследил, чтобы эта концовка непременно попала в запись  его
разговора с Галюковым.
   Когда через несколько дней Сергей Хрущев приехал к отцу в Пицунду, Микоян
попросил  его  завизировать  странички  с  текстом  беседы   с   игнатовским
охранником, а потом спрятал их в комод под пачку белья. Не исключено, что он
предъявил их  заговорщикам  вечером  того  же  дня,  когда  согласившийся  с
предложением  об  отставке  Хрущев  покинул  заседание  Президиума   ЦК,   а
победители остались распределять портфели.
   Й5о всяком случае, чем еще объяснить тот факт, что Микоян, занимавший при
Хрущеве пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, оставался им  и
при Брежневе, а потом длительное время - с 1965  по  1974  год  -  оставался
членом Президиума  Верховного  Совета  СССР?  И  это  при  том,  что  робкие
предложения  отдельных  членов  Президиума  ЦК  оставить  Хрущева  хотя   бы
консультантом  Президиума  ЦК  или   Президиума   Верховного   Совета   были
категорически отвергнуты.
   Остается   только   догадываться,   как   излагал   Микоян   заговорщикам
интерпретацию своего разговора с Хрущевым по поводу полученной  от  Галюкова
информации. Наверняка убеждал членов  Президиума  ЦК  в  том,  что  с  целью
усыпить бдительность Хрущева советовал ему  не  придавать  особого  значения
сплетням какого-то мелкого охранника.
   Не исключено, что так было и на самом деле. Вполне возможно  допустить  -
Микоян  произнес  свою  гениальную  тираду-концовку,  заподозрив  в   визите
Галюкова какую-нибудь провокацию. А вдруг все это делается по сценарию  того
же Хрущева, который проверяет своих соратников, насколько они  ему  преданы?
Мудрый Микоян много чего насмотрелся в Кремле.
   Роль Микояна в свержении Хрущева полностью еще не изучена. Неужели  после
того, как из Москвы раздался звонок и соратники попросили  Хрущева  прервать
отпуск и безотлагательно прибыть в  Кремль,  Анастас  Иванович  не  вспомнил
предупреждение Галюкова? Не надо обладать сверхинтуицией, чтобы связать  эти
два события между собой. Микоян был  в  Пицунде  единственным  человеком,  с
которым Хрущев имел возможность посоветоваться. Все остальные,  на  кого  он
мог положиться, находились далеко от морского пляжа. Микоян, узнав о  звонке
из Москвы, почему-то твердо сказал Хрущеву: "Надо лететь".
   Наверное, заговорщикам было очень выгодно, чтобы такой человек оказался в
критическую минуту возле Хрущева. Может быть, это  даже  и  было  частью  их
плана.
   Есть косвенные подтверждения того, что  Хрущев  всетаки  разгадал  тайную
миссию Микояна в Пицунде. Четырнадцатого октября, после  окончания  Пленума,
на котором Хрущева официально освободили от должности, в его особняк  пришел
Микоян, которому поручили передать решение Президиума ЦК о  том,  какая  ему
установлена пенсия и где отведена дача.
   Попили чаю. Расставаясь, Анастас Иванович  обнял  и  расцеловал  Хрущева.
Тогда в руководстве не было принято целоваться,  и  это  произвело  странное
впечатление.
   Хрущев умер в 1971 году, Микоян - в 1978. С вечера четырнадцатого октября
1964 года и до своего последнего дня Хрущев ни разу с ним не встречался.
   Не встречался  он  и  с  остальными  бывшими  соратниками,  но  тут  есть
объяснение - они предали его. А Микоян?
   Хотя, окажись на его месте рядом с Хрущевым в Пицунде  другой,  но  более
преданный соратник такого же масштаба, что бы изменилось? Ну не  полетел  бы
Хрущев в Москву, остался бы на берегу моря. Все равно его бы  изолировали  -
птичку заперли бы в клетке.
   Другой поворот события могли  получить,  если  бы  он  не  отнесся  столь
равнодушно к полученным от Галюкова  агентурным  данным  и  не  уехал  бы  в
отпуск. Хотя нити заговора тянулись далеко и глубоко.
   Предупреждение Галюкова, как недавно выяснилось,  было  не  первым  и  не
единственным.
   Летом 1964  года,  еще  до  звонка  охранника  Игнатова,  дочери  Хрущева
позвонила незнакомая женщина, фамилию которой Рада не запомнила. Эта женщина
настойчиво добивалась встречи с ней, заявляя,  что  располагает  чрезвычайно
важными сведениями.
   Дочь Хрущева от встречи уклонилась.  И  тогда  незнакомка  сказала  -  ей
известна квартира, где собираются заговорщики и обсуждают  планы  устранения
Хрущева. Наверное, она была из обслуживающего персонала.
   1Рада посоветовала ей обратиться в КГБ - это его вопрос.
   - Как я могу туда  обращаться,  если  председатель  КГБ  Семичастный  сам
участвует в этих собраниях!
   Дочери Хрущева это заявление показалось абсурдным. Семичастный  дружил  с
ее мужем Алексеем Аджубеем, часто бывал у них дома. Рада не поверила.  Новых
звонков не последовало. И это агентурное сообщение, как видим, осталось  без
внимания.
   Конфиденциальная информация о смещении Хрущева доходила и до его  первого
помощника Г. Т. Шуйского. Он работал с шефом около тридцати  лет,  почти  со
Сталинграда, но, поразмыслив, решил ему ничего не сообщать. За это  Брежнев,
придя к власти, потом отблагодарил Шуйского, оставив его в аппарате ЦК.
   И уже в первых числах октября о  заговоре  стало  известно  секретарю  ЦК
компартии Украины Ольге Ильиничне Иващенко. Она пыталась по  ВЧ  дозвониться
Хрущеву в Пицунду, но ее с ним не соединили - не по рангу, мол.
   Большие события иногда познаются через мелочи. Спустя много лет  один  из
операторов кабеля ВЧ, обслуживавшего линию Москва-Пицунда, рассказывал,  что
в десятых числах октября их собрал  командир  и  сказал:  будут  звонить  из
Москвы - не соединяйте. Из Пицунды пусть звонят. А там  отдыхал  Хрущев.  Он
мог звонить, но многие московские номера были изменены.
   То-то Хрущев удивленно косился на замолчавшую вдруг батарею телефонов.  В
те дни  состоялся  очередной  запуск  космического  корабля,  но  Хрущеву  о
результатах  долго  не  докладывали.  Когда  он  приказал  соединить  его  с
председателем государственной комиссии по запуску, тот оправдывался, что  не
мог дозвониться из-за отсутствия связи.
   Приложение N 16:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   По свидетельству В. Семичастного
   (Владимир Ефимович Семичастный - председатель КГБ при
   Совете Министров СССР в 1961-1967 гг.)
   Весной  1964  года  Леонид  Брежнев  планировал   физическое   устранение
тогдашнего лидера Коммунистической партии Советского Союза Никиты Хрущева.
   Об  этом  сообщила  лондонская  "Обсервер".  Как  отмечает  газета,   это
сенсационное  признание  сделал  в  ходе  подготовки  телеканалом   Би-би-си
передачи, посвященной Никите Хрущеву, бывший глава КГБ Владимир Семичастный.
   По словам Семичастного, Брежнев вошел в контакт с рядом работников КГБ  и
обсуждал с ними вопрос о возможной ликвидации Хрущева. В  качестве  удобного
момента рассматривалась планируемая в то время поездка Хрущева в Финляндию.
   Однако, по свидетельству Семичастного, в  один  из  наиболее  напряженных
моментов у Брежнева сдали нервы, он "расплакался"  в  кругу  заговорщиков  и
начал повторять: "Никита убьет нас всех".
   (Газета "Новости разведки и контрразведки",
   1994, N 23-24)
   По свидетельству Г. Воронова
   (Геннадий Иванович  Воронов  -  председатель  Совета  Министров  РСФСР  в
1962-1971 гг., член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС в 1961 - 1973гг.)
   Незадолго до октябрьского  (1964  г.)  Пленума  Брежнев  позвонил  мне  и
говорит, что затеял, мол, в Завидове охоту на уточек и неплохо бы пострелять
вместе. Признаюсь, занятие это любил, охотником был страстным  и  согласился
сразу. В Завидове,  кроме  Брежнева,  меня  встретили  Полянский,  Андропов,
Громыко... Ас ними и Сергей Хрущев. Теперь я понимаю, что  позвали  его  для
отвода глаз, что в Москве, мол, все тихо-мирно. Заседают, охотятся. Пусть-де
Никита Сергеевич спокойно отдыхает с Микояном в Пицунде. А сами-то, пожалуй,
подозревали, что может произойти утечка информации и Хрущеву станет известно
о готовящемся перевороте.
   После охоты застолье было против обыкновения кратким. Когда  засобирались
домой, Андропов предложил мне ехать в Москву  с  ним  и  с  Брежневым.  Едва
вырулили на трассу, Андропов  поднял  стекло,  отделяющее  в  салоне  заднее
сиденье от шофера с  охранником,  и  сообщил  мне  о  готовящемся  свержении
Хрущева...
   - Но ведь пишут, что переворот готовил Игнатов,  председатель  Президиума
Верховного Совета России...
   - Чепуха! Это версия Роя Медведева. Игнатов для Хрущева - фигура  мелкая.
Никита Сергеевич полагал, что коль Суслов, Подгорный и  Брежнев  остались  в
Москве, бояться нечего, в любой ситуации они встанут за него горой. Так  что
не Игнатов, а сам Андропов с Брежневым в подготовке играли заглавную роль.
   Брежнев вставлял в разговор только реплики.  Нацепив  на  нос  очки,  всю
дорогу он шелестел листами со списком членов ЦК, против одних фамилий ставил
плюсы, против других минусы, подсчитывал, перечеркивал значки, минусы  менял
на плюсы и бормотал: "Будет, баланс будет беспроигрышный".
   Ну а остальное общеизвестно - Хрущева задвинули в пенсионеры сразу  после
доклада, прочитать который заставили Суслова.
   (Записано А. Иващенко незадолго до смерти Г. Воронова)
   По свидетельству Ф. Бурлацкого
   (Бурлацкий Федор Михаилович -  общественный  и  государственный  деятель,
писатель.  В  годы  правления  Хрущева  работал  в  аппарате  ЦК  КПСС,  был
спичрайтером первого секретаря.)
   Судя по рассказу Сергея Хрущева, Микоян не показал  протокола  (беседы  с
Галюковым. - Н. З.) Никите Сергеевичу, он только в общей форме  передал  ему
эту историю. И, вероятно, передал в успокоительных тонах. Поэтому Хрущев  не
принял никаких  контрмер.  Я  не  верю  в  версию,  которая  промелькнула  в
воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так он  устал.
Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить XX съезд, или июнь
1957 года, или Венгрию в 1956 году, или Карибский кризис. И был еще Хрущев в
прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так.
   Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все
было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат  ЦК,  КГБ  и  даже
армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский,  больше  не  подчинялись
ему. И еще ближайший соратник - Микоян по-настоящему побоялся  включиться  в
борьбу...
   ... О чем раздумывал  Микоян,  выслушав  рассказ  Галюкова?  Быть  может,
вспоминал свою  молодость,  когда  каким-то  странным  образом  ему  удалось
ускользнуть из тюрьмы в Баку? Он был в числе  27  бакинских  комиссаров,  но
расстреляно было только 26, а Микоян спасся. Или он  вспоминал,  как  Сталин
при его участии расправился с Каменевым,  Зиновьевым,  Бухариным?  Или  свое
выступление в 1937 году на одном из партийных совещаний, когда он  требовал:
бить, бить, бить? Но, быть может, он думал о неудачной попытке снять Хрущева
в 1957 году и своих колебаниях в тот момент - на чью сторону встать?
   Кто знает. Микоян уже после снятия  Хрущева  продолжал  занимать  высокий
пост и ушел только по старости, с почетом и сохранением всех благ для себя и
своей семьи. Вручил ли  он  те  записи  Брежневу  и  когда  -  до  заседания
Президиума ЦК или в перерыве, когда соотношение сил стало  для  него  вполне
ясным, - неизвестно. Но, так или иначе, сыгранная им во  всей  этой  истории
роль выглядит крайне странной. Думаю, что он использовал сообщение Сергея  в
своих целях.
   (Записано 27 мая 1997г.)
   Приложение N 17: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Председатели КГБ о снятии Хрущева
   (В. Е. Семичастный и А. Н. Шелепин спустя  четверть  века  о  заговоре  в
Кремле)
   Семичастный, Шелепин. В июле (1964 г. - Н. З.) уже  в  открытую  говорили
против Хрущева. Еще весной, накануне его 70-летия (в апреле), окружение было
возмущено его нетерпимостью.
   Семичастный. Здесь следует подчеркнуть, что заслуга  Хрущева  состояла  в
том, что он создал обстановку, при которой его смещение произошло на Пленуме
гласно, без создания обстановки чрезвычайности. Я даже  не  закрывал  Кремль
для посетителей, и экскурсанты обычным путем шли на осмотр Кремля.
   Во время заседания Президиума ЦК, уже к концу первого дня -  13  октября,
ко мне начались звонки членов Президиума Верховного Совета СССР, членов  ЦК,
которых к тому времени уже было много в Москве. Одни  возмущались:  "Ты  что
сидишь, Хрущева снимают, а ты бездействуешь!" Другие, наоборот, волновались,
что Хрущев останется.
   Что было на Президиуме, я не знал - там  не  был.  Я  позвонил  Брежневу,
сказал, что затягивать обсуждение дальше нельзя - могут быть непредсказуемые
действия: вокруг много волнений. Ну, они быстро свернули.
   Вопрос. Когда Вы узнали, что Президиум ЦК  по  Хрущеву  состоится  12-го?
Известна ли была эта дата заранее? Знали ли ее все участники "заговора"?
   Шелепин.  Насчет  "заговора".  Опять-таки  надо  помнить  традиции   того
времени, в частности, проведения партийных собраний. Как было тогда и у вас?
Секретарь "Петр Иванович", готовя собрание, подходил  к  одному,  другому  и
говорил: "Тебе надо выступить по такому-то  вопросу".  Что  же  вы  думаете,
такой практики не было при подготовке Пленума и о таких  событиях  не  знала
армия, КГБ? И этот Пленум готовили, как  и  все  тогда  партийные  собрания:
Брежнев и Подгорный беседовали с  каждым  членом  Президиума  ЦК,  с  каждым
секретарем ЦК. Они же вели беседы  с  секретарями  ЦК  союзных  республик  и
других  крупнейших  организаций,  вплоть  до  горкомов.   Был   разговор   с
Малиновским, Косыгиным. Говорили и со мной, я дал согласие...
   ... Брежнев проявил трусость - уехал в ГДР. В его отсутствие уже говорили
с Семичастным.
   Семичастный. И я сразу дал согласие. Уже накануне  празднования  70-летия
Хрущева шли разговоры, что дальше терпеть такое нельзя, то есть это было еще
весной 1964 года. И я был в числе первых, с кем вели разговор. Кстати, когда
говорили с Косыгиным, первое, что он спросил, - какова позиция КГБ, и  тогда
дал согласие.
   Шелепин. 10-го состоялась последняя беседа с Малиновским. Тот тоже  сразу
же дал согласие! И это понятно: Хрущев резко поссорился с военными.  И  дело
не только в сокращении армии на 2,5 миллиона человек, что, я считаю, сделано
было правильно, но он постоянно грубо оскорблял маршалов, не считаясь  с  их
человеческим достоинством. На смещение Хрущева были согласны и  кандидаты  в
члены Президиума ЦК.
   Президиум заседал неполных два дня.  Говорили  об  ошибках  Хрущева,  его
грубости. Выступал и я. Разговор шел не о личном, ибо Хрущев меня  выдвигал,
и личных обид у меня на него не было.
   В теперешних публикациях много  выдумки,  неточностей.  В  частности,  Ф.
Бурлацкий, Р. Медведев пишут, что Хрущев все понял, когда сел в самолет, - и
самолет-то не тот, и охрана другая... И хотел лететь в Киев... Это неправда.
Вместе с ним был его сын, и его свидетельские показания говорят о другом.
   Семичастный. Никто его личной охраны не  трогал,  никаких  дополнительных
кораблей в Черное море никто не вводил,  как  сейчас  домысливают.  Усиление
патрулирования было обычным,  как  всегда,  когда  выезжал  на  отдых  глава
правительства. Да и зачем это было делать? Не в Турцию же он мог уплыть?
   Вопрос. Итак, Брежнев прилетел из ГДР  11-го.  Подгорный  из  Кишинева  -
утром 12-го... А кого из членов Президиума ЦК  вы  можете  назвать  главными
действующими лицами, организаторами?
   Шелепин, Семичастный. Брежнев и Подгорный.
   Шелепин. Вот тогда и было решено сразу  собраться  и  немедленно  созвать
Пленум. 12-го вечером собрались все члены, кандидаты в  члены  Президиума  и
секретари ЦК. Ни Малиновского, ни Громыко не было, как об этом пишут, они не
входили в состав Президиума ЦК. Долго уговаривали Брежнева позвонить по ВЧ -
вызвать Хрущева из отпуска. Брежнев трусил. Боялся. Не брал трубку.  Наконец
его уговорили, и он, набрав номер, сообщил Хрущеву о готовящемся Пленуме.
   Хрущев: "По какому вопросу?"
   Брежнев: "По сельскому хозяйству и другим".
   Хрущев: "Решайте без меня".
   Брежнев: "Без Вас нельзя".
   Хрущев: "Я подумаю".
   Семичастный. Мы разошлись. Брежнев постоянно звонил мне: "Ну как?" Только
в полночь мне позвонили, что Хрущев заказал самолет  в  Адлер.  Летел  он  с
сыном, Микояном и своей охраной - взял пять человек, а мог взять и больше  в
десять раз. Уж 50  человек-то  у  него  были.  Дата  проведения  Пленума  не
обговаривалась заранее, а сложилась силой обстоятельств. Если бы  Хрущев  не
дал согласия на приезд в тот день, никто бы его силой не  притащил,  и  дата
Пленума могла быть иной.
   Хрущев прилетел (вместе с  Микояном)  в  Москву  13-го  в  середине  дня.
Встречали  его  во  Внуково-2  я  и  Георгадзе.  Обычно   встречающих   было
значительно больше. Но это его  не  насторожило,  он  только  спросил:  "Где
остальные?" - "В Кремле". - "Они уже пообедали?" - "Нет, кажется, Вас ждут".
Поздоровались за руку, обычно.  Хрущев  был  спокоен.  Отправились  эскортом
машин. Я ехал в конце и по дороге остановился на  обочине,  отстал  от  них.
(Дело в том, что  раньше  я  ездил  без  охраны,  а  на  эти  дни  дали  мне
сопровождающего, поэтому в машине оказался знакомый охране Хрущева  человек,
и, чтобы не смущать впереди едущих, я отстал.)  В  Кремле  вся  охрана  была
прежняя. Я ее сменил только после начала работы Пленума.
   Шелепин. На заседании Президиума выступили  многие,  практически  все.  Я
говорил третьим или четвертым... Заседание вел Хрущев.  Интересно,  что  все
критические выступления были не только в адрес  Хрущева,  началась  полемика
между присутствующими... Брежнев заключил прения, сказав, что  все  товарищи
единодушно оценили деятельность Хрущева. Микоян в ходе прений  настаивал  на
том,  чтобы  оставить  Хрущева  на  каком-нибудь  посту  -  в   партии   или
правительстве, мотивируя это тем, что решение о смещении Хрущева  и  перевод
на пенсию нанесет большой урон престижу КПСС на международной арене.
   Вопрос. Пленум собрался днем 14 октября. Открыл его  Брежнев  и  объявил,
судя по известным мне материалам, что на повестку  дня  поставлен  вопрос  о
ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с  неправильными
действиями Хрущева. С докладом выступил Суслов. Он  выступал  долго?  Где-то
было напечатано, что весь доклад занял минут  двадцать.  Текст  доклада  был
роздан участникам Пленума, как тоже говорят?
   Шелепин. Суслов зачитывал доклад, по-моему, около двух часов,  текст  был
только у него.
   Вопрос. В ряде довольно многих  публикаций  утверждается,  что  Президиум
жестко "зажал" обсуждение вопроса на Пленуме, не дал слова и Хрущеву.
   Шелепин. Пленум решил прений  не  открывать,  поскольку  Суслов  подробно
доложил о всем обсуждении на Президиуме ЦК. О Хрущеве он  сразу  же  сказал,
что  тот  просил  Президиум  не  заставлять  его,  не  настаивать   на   его
выступлении. Мнение в зале было единодушным. Были реплики, выкрики  с  мест,
иногда очень резкие, в адрес Хрущева, а особенно в адрес Аджубея.
   Вопрос. Один из участников Пленума  пишет,  что  после  заседания  Хрущев
"покрутился, покрутился", никто к нему не подходил, руки не подал, и,  всеми
покинутый, он одиноко ушел.
   Шелепин. Досужий, нечестный поклеп. После Пленума все члены Президиума ЦК
собрались в комнате президиума попрощаться.  Все  стояли.  Никита  Сергеевич
подходил к каждому, пожимал руку. Когда подошел ко мне, сказал: "С тобой они
сделают так же,  если  не  хуже..."  Вот  когда  выводили  из  ЦК  Молотова,
Кагановича, Маленкова, им действительно предложили покинуть зал, и  никакого
прощания с ними не было.
   (Записано 27 марта и 22 мая 1989г, в Центральном партийном архиве. Запись
вела научный сотрудник Г. Юдинкова. Вопросы задавал Н. Барсуков.)  Уточнения
Н. Егорычева
   (Николай Григорьевич Егорычев - в 1962-1967 гг, первый секретарь МГККПСС)
   Егорычев. Я могу рассказать эпизод, о котором я еще никому не рассказывал
и не писал. Брежнев очень нервничал перед октябрьским Пленумом  Центрального
Комитета партии (1964 г.). Он страшно был перепуган. Шла подготовка, обычная
подготовка. Скажем, я вот с некоторыми членами ЦК беседовал.  Уточнялись  их
позиции.
   Вопрос. Но определенная "конспирация" соблюдалась?
   Егорычев. Да,  конечно,  не  афишировали.  Ведь  это  было  действительно
опасно. Потому что если бы кто-то Хрущеву доложил, то, прямо скажем,  он  бы
расправился жестоко с нами.
   Вопрос. Но ведь Хрущев-то узнал?
   Егорычев. Он косвенным образом узнал об этом через своего сына,  которого
кто-то проинформировал якобы из окружения Николая Григорьевича Игнатова.
   Когда Хрущеву стало известно, он сказал Микояну:  "Ты  тут  разберись.  Я
поеду отдыхать, а ты разберись". Брежнев об этом знал. Он мне  как-то  утром
звонит по  простому  телефону:  "Ты  ко  мне  можешь  зайти  до  работы?"  -
"Пожалуйста, часиков в восемь я могу к Вам зайти". Зашел к  нему.  Он  стоял
бледный, дрожал, взял меня за руку и увел куда-то в дальнюю комнату.  "Коля,
Хрущеву все известно. Нас всех  расстреляют".  Совсем  расквасился,  знаете,
слезы текут... Я говорю: "Вы  что?  Что  мы  против  партии  делаем?  Все  в
пределах устава. Да и времена сейчас другие, не  сталинские".  -  "Ты  плохо
знаешь Хрущева. Ты плохо его знаешь". Еще что-то  говорил.  Я  его  повел  к
раковине и говорю: "Умывайтесь". Он умылся, немножко успокоился.  Вот  такой
эпизод. Конечно, он меня потом, когда стал Генеральным, держать  около  себя
не мог, имея в виду, что я видел его в таком состоянии.
   Вопрос. Вы на самом Пленуме были?
   Егорычев. Да, конечно.
   Вопрос. А на Президиуме?
   Егорычев. Нет, на Президиуме не был. Семичастный очень хорошо знает,  как
это все происходило. Когда Брежнев был в ГДР - это уже накануне  Пленума,  -
кончился официальный визит, а он все не возвращается. Не  едет  и  все  тут.
Отправился на охоту. Семичастному было поручено позвонить  туда  и  сказать:
"Если Вы не приедете, то Пленум состоится без Вас. Отсюда делайте вывод".  И
он срочно тогда прилетел.
   Вопрос. Значит, о Пленуме было договорено еще  до  отъезда  Брежнева  или
когда он был в Берлине?
   Егорычев. Конкретная дата Пленума была решена  на  заседаниях  Президиума
ЦК. Сейчас очень много пишут, что Суслов играл в подготовке Пленума чуть  ли
не главную роль. Он  не  принимал  прямого  участия  в  подготовке  смещения
Хрущева. Ему не доверяли,  держали  в  стороне  от  подготовки  октябрьского
Пленума. И ошибается Сергей Хрущев, что  звонил  в  Пицунду  Суслов,  звонил
Брежнев.
   (Записано 19 сентября 1990г, в Центральном партийном архиве. Запись  вела
научный сотрудник И. Ярмоленко.
   Вопросы задавал Н. Барсуков.)
 
 
   Глава 10
   ВЫСТРЕЛЫ У БОРОВИЦКИХ ВОРОТ ПРЕРВАННАЯ ТЕЛЕТРАНСЛЯЦИЯ
 
   Двадцать второго января 1969 года  миллионы  людей  прильнули  к  экранам
своих телевизоров. Из Москвы шел прямой репортаж о встрече космонавтов. В те
времена страна искренне переживала  за  своих  звездных  героев,  напряженно
следя за сообщениями об их полетах.
   Люди облегченно вздыхали, узнав о благополучном возвращении  космонавтов.
В конце 1968 года успешно завершился полет  корабля  "Союз-3",  управляемого
Береговым.  Семнадцатого  января  следующего  года  приземлился  "Союз-4"  с
космонавтами Шаталовым, Елисеевым и Хруновым. Вслед за ними,  восемнадцатого
января, благополучно сел возле Кустаная "Союз-5" с Волыновым.
   Страна ликовала, приходя в себя от шока, связанного  с  недавней  гибелью
Комарова. Очередная победа в космосе воспринималась как праздник, и миллионы
людей, застыв у телевизоров, следили  за  церемонией  торжественной  встречи
героев космоса в правительственном аэропорту Внуково-2.
   Телекамеры  показывали  крупным  планом   улыбающиеся   лица   виновников
торжества, принимавших участие в мероприятии руководителей страны,  выделяя,
безусловно, Леонида Ильича Брежнева, а также тысячи восторженных  москвичей,
высыпавших на улицы и приветствовавших праздничный кортеж на всем протяжении
его следования к Кремлю. Репортаж вели лучшие телезвезды той поры.
   - Кортеж правительственных машин приближается  к  Боровицким  воротам,  и
через  несколько  минут  героикосмонавты  будут  в  Кремле,  где   состоится
торжественная церемония их награждения...
   Это  были  последние   ликующие   слова   репортажа,   которые   услышали
телезрители. Прямая трансляция внезапно прервалась.
   Возобновилась они примерно через час. Показывали  церемонию  награждения.
Она  произвела  странное  впечатление.  Звезды   Героев   вручал   почему-то
Подгорный, а не Брежнев.  Чувствовалась  какая-то  растерянность  как  среди
награждаемых, так  и  среди  награждающих.  Бледные  лица,  дерганые  фразы,
нервные движения.
   Было видно - что-то произошло.
 
   ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СЕКРЕТЧИКА
 
   Утром двадцать первого января, за день до описываемых выше событий,  Иван
Андреевич  Машков,  командир  войсковой  части,   расположенной   в   городе
Ломоносове, проснулся рано. На семь часов был назначен отъезд  в  Ленинград,
куда его вместе с замполитом Мельником  вызвали  на  недельные  командирские
сборы.
   Без четверти семь появился Мельник - в безукоризненно отглаженной полевой
форме, безупречно выбритый, надушенный.
   Перед тем как выйти из дома, Мельник позвонил в часть.
   - Помощник дежурного по части  младший  лейтенант  Ильин!  -  услышал  он
бодрый голос в телефонной трубке.
   - Здравствуйте, товарищ Ильин, - поздоровался замполит. - Как дела?
   - Отлично, товарищ подполковник! - весело произнес помощник дежурного.
   - Отлично не бывает, бывает хорошо, - нравоучительно  произнес  замполит,
подумав про себя, сколько же еще надо сил  потратить,  чтобы  призванные  из
запаса офицеры научились наконец мыслить военными понятиями.  Ох  уж  эти  с
"гражданки", да еще с образованием! Мнят о себе невесть что.
   Ильин  прибыл  в  часть  в  марте  шестьдесят  восьмого  года.  Выпускник
Ленинградского топографического техникума. Двадцать два от роду.  Неженатый.
На младшего лейтенанта аттестовали в техникуме и тогда же военкомат  призвал
его в армию. Вместе  с  тремя  дружками-однокурсниками  прошел  проверку  на
допуск к секретной работе. У тех троих служба  с  первых  дней  пошла,  а  у
Ильина не очень. Не чувствуется военная косточка. Ушанка, и та блином сидит.
С солдатами запанибрата, они ему в ответ  -  Витек.  Умора.  Что  поделаешь.
Такие вот кадры военкоматы поставляют. Правда, не пьет, не курит.
   Удостоверившись, что в части все в порядке, командир с замполитом ровно в
семь утра отбыли в Ленинград.
   Однако уже несколько часов спустя, во  время  обеда,  в  столовую  вбежал
дежурный по сборам и сказал, что Машкова требуют к телефону  из  Ломоносова.
От недоброго предчувствия у замполита сжалось сердце.  Котлета  не  лезла  в
горло, и он отодвинул тарелку, в мыслях торопя командира и  в  то  же  время
страшась его возвращения.
   Машков вернулся злой, как черт.
   - ЧП, комиссар. Надо возвращаться в часть.
   Замполит, ожидая самого худшего, спросил:
   - Что случилось, Иван Андреевич?
   - Исчез Ильин. Докладывают: пропали два пистолета из сейфа.
   Предупредив  руководство  сборов  о  необходимости  срочно  вернуться   в
Ломоносов, командир с замполитом  через  час  уже  мчались  в  свой  военный
городок.
   Говорили об исчезнувшем. Что он надумал? От него можно было ожидать  чего
угодно.   Младший   лейтенант   Ильин   отличался   какой-то    странностью,
чудаковатостью. Русский, а кожа смуглая, вид цыганистый, за  что  и  получил
кличку "Копченый".
   На политзанятиях мог заявить, что комсомол как организация изжил себя. Не
составляло ему труда в присутствии других наивно задать вопрос: а  почему  у
нас монополия одной партии? Неодобрительно отзывался о вводе советских войск
в Чехословакию  в  шестьдесят  восьмом.  Замполит,  безусловно,  проводил  с
вольнодумцем  разъяснительную  работу,  но  его  поведение   от   этого   не
становилось ровнее.
   Вдруг ни с того ни сего ляпнет: вот в какой-то Африке офицеры чуть ли  не
каждый месяц устраивают государственные перевороты, а у нас? То, прочитав  в
газете об очередной версии расследования убийства  американского  президента
Джона Кеннеди, восхищенно воскликнет: "Молодец этот Ли Харви Освальд!  Всего
один выстрел - и знаменит на весь мир".
   Командир части тоже копался в памяти, отыскивая в ней эпизоды,  связанные
с проделками этого офицера. Начальник  штаба,  смеясь  и  укоризненно  качая
головой одновременно, рассказывал:
   - Детский сад! Приказываю переделать схему как неправильно исполненную, а
он вдруг - в форме, с погонами и кобурой! - вприпрыжку вокруг стола на одной
ноге: "А вот не буду! А вот не буду!"
   На ум пришел и вовсе неприятный случай. Произошел он  во  время  сезонных
работ. Старшим одной из групп назначили Ильина. И вот в  часть  сообщают:  в
деревне была стрельба. Провели расследование. И точно,  в  воздух  палил  из
пистолета младший лейтенант  Степанов,  напарник  Ильина.  Повздорили  из-за
девчат с местной молодежью. Ладно, Степанов погорячился, вспылил. А где  был
старший группы? В Ленинграде. Выяснял отношения с  некой  девушкой,  и  даже
пистолетом при этом размахивал, хотя брать с собой  оружие  не  имел  права.
Получается, самовольно оставил район  боевых  учений?  С  ним  тогда  крепко
разбирались.
   Что учудил Ильин на этот раз?  Подъезжая  к  воротам  части,  командир  с
замполитом терялись в догадках. Вспомнилась заплаканная девушка  Наташа,  не
отвечавшая взаимностью на чувства младшего лейтенанта.
   - Ты обо мне еще услышишь! - бросил ей в ярости Ильин.
   Неужели в отчаянии покончил с собой?
 
   ЧЕГО НЕ УВИДЕЛИ ТЕЛЕЗРИТЕЛИ
 
   Как  только  правительственный  кортеж  в   сопровождении   мотоциклистов
приблизился  к  Боровицким  воротам,  раздались  выстрелы.  Чья-то   фигура,
пропустив первую сверкающую  черным  лаком  "Чайку",  метнулась  ко  второй,
следовавшей в кавалькаде, и открыла огонь из двух пистолетов одновременно  -
в упор по лобовому стеклу. Оно моментально покрылось паутиной трещин.
   Это был классический террористический акт. Подобного на территории Кремля
не случалось более четверти века, с шестого ноября сорок второго года, когда
военнослужащий  Красной  Армии,  дезертир,  спрятавшись  в   Лобном   месте,
обстрелял машину наркома Микояна, полагая, очевидно, что в ней едет Сталин.
   И вот новое, почти такое же происшествие.
   Залитый  кровью,  бессильно  обмяк  на   рулевом   управлении   водитель.
Стрелявший не прекращал огня. Сидевшие в машине люди бросились под  сиденье.
Выстрелы продолжались. Позже установили, что он выпустил шестнадцать пуль.
   Одна  из  них  срикошетила  и   задела   плечо   сопровождавшего   кортеж
мотоциклиста. Превозмогая боль, он направил мотоцикл прямо на  террориста  и
сбил  его  с  ног.  К  упавшему  бросились  офицеры  из  "девятки"  Ягодкин,
Редкобородый.  Преодолевая  шоковое  оцепенение,  на  террориста  навалились
милиционеры, заломили руки.
   Стрелявший не сопротивлялся. У него внезапно закатились  глаза,  изо  рта
хлестнула белая пена. Сотрудники кремлевской  охраны,  к  своему  изумлению,
узнали в бившемся в нервном припадке того самого сержанта  милиции,  который
только что стоял на своем посту у Алмазного фонда.
   Смертельно раненный водитель скончался в больнице на следующий день.  Это
был старший сержант Илья Жарков. В тот день  он  не  должен  был  сидеть  за
рулем, так как ему уже была назначена  пенсия.  Ветеран  пришел  в  гараж  в
последний раз, чтобы попрощаться с товарищами. Но, как на беду, не вышел  на
работу по болезни один из основных водителей, и начальник  попросил  Жаркова
подменить его. Жарков с радостью согласился. Поездка стала для него роковой.
Посмертно его наградили орденом Красного Знамени.
   Узнав о страшной ошибке, стрелявший долго бился в истерике.  Он  полагал,
что  во  второй  "Чайке"  находился  Леонид  Ильич   Брежнев,   которому   и
предназначались выпущенные пули.
   Но в машине, по которой он открыл бешеный огонь сразу из двух пистолетов,
сидели другие люди. Это были космонавты Береговой, внешне немного похожий на
Брежнева, Николаев, Терешкова, а также сотрудник госбезопасности  Романенко.
Первые двое слегка пострадали:  Береговому  осколки  стекла  поранили  лицо,
Николаеву пуля по касательной задела спину. Его супруга Терешкова отделалась
легким испугом.
   Космонавт Андриан  Николаев  не  потерял  самообладания  в  экстремальной
ситуации. Перехватив руль у  раненого  водителя,  он  припарковал  машину  к
обочине.
 
   ПОИСКИ БЕГЛЕЦА
 
   Когда командир части  Машков  и  замполит  Мельник  вернулись  в  военный
городок, им доложили следующее.
   Исчезновение помощника дежурного обнаружили еще утром, но до  одиннадцати
никому не докладывали. Предполагали, что Ильин находится на территории, спит
гденибудь в укромном  месте.  И  только  когда  дежурный  по  части  старший
лейтенант Козырев обнаружил пропажу ключей от оружейной комнаты и  секретной
части, возникло подозрение, что дело гораздо хуже, чем думали сначала.
   Так и оказалось:  открыв  дубликатом  ключа  сейф,  в  котором  хранилось
табельное оружие офицеров штаба части, обнаружили отсутствие двух пистолетов
Макарова. Один из них принадлежал Ильину, второй - другому офицеру,  который
из части не уходил. Не хватало и четырех  полных  обойм.  И  тогда  дежурный
сообщил о происшествии оставшемуся за старшего заместителю  командира  части
Маргаритову.
   - Каким образом ключи оказались у Ильина?  -  сердито  спросил  Машков  у
старшего лейтенанта Козырева.
   - Наверное, в тот момент, когда  я  отлучился  позавтракать,  -  произнес
упавшим голосом побледневший  дежурный.  -  Это  было  в  7.20  утра.  Ильин
оставался на дежурстве.
   Мысль  о  самоубийстве  секретчика  -  первое,  что   пришло   в   голову
одновременно всем офицерам. Зная его неуравновешенный,  капризный  характер,
странности и чудачества, учитывая осложнение отношений  с  любимой  девушкой
Наташей, они вполне допускали такой исход. Иначе зачем оружие?
   Еще до приезда командира стало ясно,  что  если  Ильин  и  в  самом  деле
задумал свести счеты с жизнью, то не на территории части.  Опрошенный  наряд
на проходной доложил: помощник дежурного младший лейтенант Ильин проследовал
через ворота в направлении кухни. Во сколько? Примерно без четверти  восемь.
Он остановился возле старшего наряда, сержанта, и сказал, что идет на  кухню
снимать пробу с завтрака. Это входит  в  обязанности  дежурного  офицера,  и
потому ни у кого не вызвало вопросов. Однако на кухне утверждали, что  Ильин
у них не появлялся. На проходной тоже не могли припомнить, возвращался ли он
обратно. Помощник дежурного словно в воздухе растаял.
   Вернувшись  в  военный  городок,  командир  части  предпринял  энергичные
действия по розыску пропавшего офицера. Машков  немедленно  сформировал  две
поисковые  группы.  Одной  поставил  задачу  действовать  в   Ломоносове   и
окрестностях, второй, которую возглавил сам, - ехать на задержание беглеца к
нему домой.
   Ильин проживал  с  матерью  и  бабушкой  в  Ленинграде,  в  трехкомнатной
квартире на Васильевском острове, на Наличной улице. Оттуда он  каждый  день
ездил на службу в Ломоносов.
   Командирский "газик" с несколькими офицерами тормознул  у  дома  беглеца.
Подошли к нужной квартире. Прежде чем нажать кнопку дверного звонка,  Машков
шепотом скомандовал:
   - Приготовить оружие!
   Эта мера предосторожности была не лишней. Кто знает, что ждало бы  группу
захвата, окажись беглец дома с двумя пистолетами и четырьмя обоймами.
   Офицеры послушно сняли оружие с предохранителей. Машков  позвонил.  Дверь
открыла мать Ильина. Готовые к любым неожиданностям, о которых они  говорили
по дороге, офицеры ворвались в квартиру, действуя по согласованному плану.
   Однако группу захвата ждало разочарование: Ильина дома не оказалось.  Как
ушел на дежурство вечером двадцатого, так с тех пор не  появлялся.  Нет,  не
звонил.
   Беглый осмотр  комнат  неожиданно  оказался  удачным.  Младший  лейтенант
Баранов случайно взял в руки тетрадку, лежавшую на столе. Она открылась  как
раз на нужном месте - посередине. Там была такая вот запись: "Узнать,  когда
рейс на Москву. Если летят, брать. Идти на дежурство. Все уничтожить".
   Оставив в квартире нескольких офицеров, Машков с остальной частью  группы
помчался в аэропорт.
   Узнать, брал ли Ильин билет на Москву, особого  труда  не  составляло.  В
аэропорту подтвердили: брал. Но это вовсе не означало,  что  улетел.  Решили
дождаться возвращения самолета, на который беглец взял билет. Самолет прибыл
обратно вечером двадцать первого. Стюардесса вспоминала: на борту было много
спортсменов из ГДР, человек пятьдесят.  Военные?  Да,  были.  У  одного  две
большие звезды на  погонах,  он  постарше.  А  второй  совсем  мальчишка,  и
звездочка у него одна - малюсенькая,  сиротливая.  "Чернявенький  такой,  на
цыгана похож?" - "Точно, он", - подтвердила стюардесса.
   Офицеры из группы захвата  доложили  командиру  о  результатах  беседы  с
симпатичной стюардессой. Сомнений быть не могло -  Виктор  Ильин  улетел  на
Москву. Кто-то из его сослуживцев, вспомнив запись в дневнике "если летят...
брать", высказал предположение: не о космонавтах ли идет речь?  Накануне  по
радио было сообщено о предстоявшей их торжественной встрече.
   О возникших  подозрениях  в  связи  с  исчезновением  из  части  младшего
лейтенанта Ильина было доложено в областное управление  КГБ.  Информацией  о
вооруженном  беглеце  занялись   те,   кто   занимались   подобными   делами
профессионально.
 
   СУМАСШЕДШЕЕ ВЕЗЕНИЕ
 
   Бившегося в истерике террориста в милицейской форме,  расстрелявшего  две
обоймы по правительственной "Чайке" с космонавтами, скрутили, сунули под нос
нашатырь,  быстро  затолкали  в  подоспевшую  "Волгу"  и  увезли   с   места
происшествия. Прямиком в Лефортово.
   Начались допросы. Задержанный не темнил, подробно рассказывал о себе.
   Фамилия - Ильин, имя и отчество - Виктор Иванович.  1948  года  рождения.
Русский. Окончил Ленинградский топографический техникум. Служил в Ломоносове
под Ленинградом. Воинское звание - младший лейтенант. Утром двадцать первого
января самовольно оставил воинскую часть, похитив два пистолета  с  четырьмя
полными  обоймами,  и  прилетел  в  Москву,  чтобы  осуществить   задуманный
террористический акт в отношении  Генерального  секретаря  ЦК  КПСС  Леонида
Ильича Брежнева.
   Следователи были потрясены. Нет, не тем, что  после  устранения  Брежнева
Ильин собирался, по его словам, занять кресло генсека и создать свою  партию
- некоммунистическую. Изумление вызывала технология покушения, то, что ни на
одном этапе, кроме, разумеется, завершающего,  исполнитель  теракта  не  был
задержан. Какое-то фантастическое, сумасшедшее везение!
   Беспрепятственно покинул воинскую часть, прихватив оружие, в том числе  и
второй пистолет - для  верности.  В  портмоне  уже  лежал  предусмотрительно
приобретенный авиабилет на 92-й рейс, отправлявшийся в 10  часов  40  минут.
Прошел на посадку с двумя пистолетами в карманах, не пряча их,  и  даже  это
осталось незамеченным!  В  Домодедово  тоже  благополучно  прошел  контроль.
Впрочем, тогда советские аэропорты еще небыли оборудованы металлоискателями.
Да и военная форма, наверное, внушала доверие.
   Вот так, в офицерской шинели,  полы  которой  заметно  оттопыривались  от
спрятанного оружия, он на рейсовом автобусе доехал от аэропорта до  метро  и
уже через час звонил в квартиру своего  дяди-пенсионера.  Увидев  на  пороге
нежданного гостя, хозяин и его жена удивились  -  что  стряслось,  если  без
предупреждения, без телефонного звонка, без телеграммы?
   Визитер исходил из принципа: говорить правду, все равно не поверят.
   - Все в порядке. Просто хочу на космонавтов посмотреть. Когда  еще  такая
возможность представится. Завтра ведь встреча?
   О  точной  дате  предстоявшей  церемонии   сообщили   газеты,   радио   и
телевидение, поэтому, как впоследствии объяснял следствию  хозяин,  когда-то
работавший в милиции, мотивы приезда родственника вполне его  удовлетворили.
Тем более что он знал  его  странноватые,  чудаковатые  поступки.  Прилететь
специально из Ленинграда в Москву, чтобы посмотреть на любимых всем  народом
героев? Ну и что тут такого? Летают же фанаты футбола  и  рока  на  матчи  и
концерты в другие города!
   Вечером за ужином племянник как бы вскользь мечтательно произнес:
   - Вот если бы ты, дядя, дал мне завтра свою форму, наверное, и  в  Кремль
пропустили бы. Много ли на улице увидишь?
   Однако тот прервал разговор:
   - Ты что, с ума спятил? Знаешь, что за это полагается?
   Ильин рассмеялся, перевел  разговор  в  шутку.  А  назавтра,  рано  утром
внезапно  исчез.  Проснувшись,  дядя  обнаружил,  что  пропала  его   старая
милицейская форма. Он понял: тут что-то не так. Вспомнил, что  у  племянника
было оружие. Кое-что сопоставил и решил немедленно действовать.
   Куда  же  девался  племянник  старого  милицейского  служаки?  Выйдя   из
квартиры, он сел в метро и благополучно доехал до станции "Проспект Маркса".
Там вынырнул на морозный воздух и зашагал к проезду Боровицких ворот,  через
которые,  по  его  расчетам,  должен  был  проследовать  в   Кремль   кортеж
правительственных машин. Он долго прокручивал в уме этот маршрут, много  раз
смотрел   кадры   кинохроники,   запечатлевшие   встречи   героев    космоса
руководителями партии и государства. Этим путем ехали  в  Кремль  все  -  от
Гагарина и Титова до последних победителей Вселенной. Он знал  его  назубок,
мог воспроизвести с закрытыми глазами.
   Самое  удивительное   то,   что   странная   фигура   сержанта   милиции,
шествовавшего в легком летнем  плаще  по  январскому  морозу,  не  привлекла
ничьего  внимания.  Он  прошел   мимо   Исторического   музея,   свернул   в
Александровский сад. До  его  оттопыренных  карманов,  бросающихся  в  глаза
любому наблюдательному человеку, никому не было дела. Наверное,  милицейская
форма действовала магически на прохожих.
   В проезде Боровицких ворот он увидел милицейское оцепление.  Что  делать?
Преодолев минутную слабость в ногах, Ильин  вспомнил,  что  он  по  виду  не
отличается от них, и не спеша встал между ними - наугад, по наитию. Это была
крупнейшая удача, немыслимое везение, ибо место, которое он случайно  занял,
оказалось на стыке между двумя отделениями. На подошедшего сержанта  милиции
покосились, но в первом отделении подумали, что он из второго, а во втором -
что из первого.
   Правда, случилась минута, когда он снова  ощутил  предательскую  дрожь  в
коленях. Это произошло, когда к нему, молчаливо стоявшему уже в другой точке
-  в  Кремле,  у  Алмазного  фонда,  приблизился  некий  гражданин  крепкого
телосложения в штатском и по-военному строго спросил:
   - Ты чего здесь стоишь?
   Штатский знал, что  сегодня,  на  время  церемонии  встречи  космонавтов,
милицейский пост у Алмазного фонда был снят. И вдруг он видит постового. И и
тут снова  повезло.  Страх  придал  наглости,  и  Ильин  равнодушно-вальяжно
ответил:
   - Поставили, вот и стою.
   У штатского вопросов больше не было, и он отошел. Подумал, наверное,  что
пост восстановили.
   Остальное известно. Как  только  у  поворота  на  мост  Боровицкой  башни
показался правительственный  кортеж  в  сопровождении  мотоциклистов,  Ильин
стянул  перчатки,  сунул  руки  в  карманы  и  снял  с  предохранителей  оба
пистолета. Дождавшись,  пока  пройдет  первая  машина,  в  которой,  по  его
расчетам, должны быть космонавты, он  метнулся  навстречу  второй  и  открыл
огонь в упор.
 
   ИЗМЕНЕНИЕ МАРШРУТА
 
   Однако во второй машине, по которой стрелял Ильин, Брежнева  не  было.  В
ней ехали космонавты.
   "Чайка" генсека за несколько  минут  до  поворота  кортежа  к  Боровицким
воротам внезапно изменила маршрут и въехала в Кремль через Спасские ворота.
   Знатоки по сей день  ломают  головы  в  догадках  относительно  подлинных
мотивов столь странного поступка  Брежнева,  необъяснимо  оставившего  общий
кортеж и своевременно отвернувшего от места своей вполне возможной гибели.
   Версий две, и каждая по-своему уязвима.
   Предполагают,  что  с  того  момента,  когда  стало  известно  о   побеге
вооруженного двумя пистолетами офицера из воинской части,  профессионалы  из
спецслужб допустили возможную связь  между  прибытием  террориста  в  Москву
двадцать первого января и намеченной на следующий день встречей  космонавтов
с  руководителями  страны.  Получив  соответствующую  ориентировку,   охрана
Брежнева для страховки направила его машину через другие ворота.  На  всякий
случай.
   Однако специалисты утверждают, что охрана по  собственной  инициативе  не
может изменить маршрут следования охраняемого без его согласия.
   Давал Брежнев "добро" на  въезд  через  Спасские  ворота,  откликаясь  на
информацию охраны, обеспечивающей его безопасность, или сам  отдал  указание
покинуть кортеж?
   Вторая версия как раз и состоит в том,  что,  по  словам  одного  из  его
охранников, Леонид Ильич в какой-то момент сказал:
   - А мы-то чего лезем вперед? Кого чествуют, нас или космонавтов?
   После чего автомобиль генсека свернул к Спасским воротам.
   Вот и гадайте, что спасло тогда Леонида Ильича:  заговорившая  скромность
или  профессионализм  охраны.  Впрочем,  нельзя   исключать   и   следующего
обстоятельства: свою сакраментальную фразу генсек произнес после  того,  как
получил тревожную информацию о разгуливавшем по  Москве  злоумышленнике,  не
посвящая рядовых охранников в конфиденциальность полученного с самых  верхов
Лубянки сообщения и не объясняя подлинную причину изменения маршрута.
   И  только  недавно  стало   известно,   что   сработал   сигнал   старого
служаки-пенсионера,  сообщившего  о  подозрительном  приезде  племянника  из
Ленинграда и исчезновении из шкафа милицейской одежды.
   Приметы Ильина были сообщены многочисленным агентам КГБ.  Предполагалось,
что беглец появится или на самой Красной площади, или поблизости от нее.
   Дядю злоумышленника посадил в свой автомобиль  военный  комендант  Кремля
генерал Шорников и с  ним  дважды  проехал  по  маршруту  до  Внуково-2:  не
мелькнет ли где в толпе лицо племянника? Ильина искали перед Кремлем, а  он,
как мы знаем, находился уже в Кремле и "нес службу" у Алмазного фонда.
   Ценно и вот это свидетельство:
   - Могу сказать одно: ориентировка  от  военных  о  возможности  такого-то
инцидента поступила часа за три до прибытия кортежа в Кремль. Начали искать.
Но искали-то человека в военной форме, а Ильин оказался в  милицейской.  Мой
напарник у Боровицких ворот обратил внимание на Ильина, на  его  сходство  с
переданным описанием. Но тот был в милицейской форме. Ильин находился  возле
Алмазного фонда и, пользуясь формой, делал вид, что работает  в  Кремле.  Он
ходил взад-вперед и все время призывал людей встать поровнее, придерживаться
порядка. Это и сбило с толку. И пока коллега раздумывал, находясь от  Ильина
в нескольких шагах, кортеж уже въезжал.
   Так вспоминал о чрезвычайном происшествии в Кремле через одиннадцать  лет
после инцидента В. М. Мухин, отдавший девятнадцать лет жизни  охране  высших
государственных лиц страны, включая Л. И. Брежнева.
   Впрочем, свидетельства бывших сотрудников охраны Леонида Ильича  об  этом
теракте весьма противоречивы. Возможно, разные версии запущены  в  оборот  с
известными только охранникам оперативными целями.
   Например, длительное время умалчивалось, что человек,  у  которого  Ильин
остановился  в  Москве  и  потом  столь  своеобразным   способом   "одолжил"
милицейскую форму, являлся его дядей.
   А бывший адъютант генсека Г. Петров вообще напрочь отметает очень  важную
деталь, о которой  рассказывают  сотрудники  "девятки",  а  именно:  "Чайка"
Брежнева не сворачивала в Спасские ворота.
   - В аэропорту мы перестроились и поехали третьими, уступив второе место в
колонне героям дня - космонавтам, - рассказывает Г. Петров. - Я сидел  рядом
с водителем. В машине находились Брежнев, Подгорный и  Косыгин.  Когда  наша
машина подъехала к Боровицким воротам, услышал выстрелы в Кремле, на участке
между Оружейной палатой и Большим Кремлевским  дворцом.  Сразу  дал  команду
водителю остановиться. Когда  выстрелы  прекратились,  мы  обогнули  стоящую
машину с космонавтами и направились к Дворцу съездов. Все это  произошло  за
какие-то минуты. Преступник действительно стрелял по второй  машине,  будучи
уверенным, что в ней находится Брежнев. Машины въезжали в  Кремль  колонной,
одна за другой, и нам  повернуть  обратно,  чтобы  проехать  через  Спасские
ворота, было  невозможно.  Да  в  этом  и  не  было  никакой  необходимости,
поскольку стрелявший был уже задержан сотрудниками КГБ.
   По утверждению  же  генерала  Медведева,  заместителя  начальника  личной
охраны Брежнева, генсек следовал не в третьей машине, а  в  пятой,  то  есть
поближе к хвосту колонны.
   Разночтения вызваны, наверное, не только оперативными соображениями, но и
ведомственным самолюбием, которому этот инцидент нанес колоссальный удар.  В
Кремле такого не бывало даже в сталинские времена!
   Не исключено, что легенда об измененном маршруте должна была  в  какой-то
мере обелить кремлевскую стражу - мол, она все-таки вывела  из-под  обстрела
главное охраняемое лицо.
   Скандал между тем возник грандиозный.
   Ведомства, причастные к обеспечению безопасности высших  должностных  лиц
государства, спешно разрабатывали меры по ее  усилению.  Автомобилестроители
получили срочный заказ -  увеличить  пуленепробиваемость  стекол.  Произошли
существенные изменения в  самой  системе  охраны  Генерального  секретаря  и
членов Политбюро ЦК КПСС.
   До выстрелов у Боровицких ворот у членов  Политбюро  был  один  начальник
охраны  и  два  заместителя,  у  кандидатов  в   члены   Политбюро   -   два
телохранителя, у секретарей ЦК - один.  После  теракта  охрану  увеличили  у
всех. Для генсека создали так называемую "выездную  охрану",  состоявшую  из
десяти человек - по три человека в смене плюс  один  на  подмене.  Эти  люди
охраняли Брежнева в его поездках по стране и за рубежом.
 
   СУДЬБА ТЕРРОРИСТА
 
   Делом Ильина занялась многочисленная следственная  бригада  КГБ.  Конечно
же,  прежде  всего  ее  интересовал  вопрос:  не  стоит  ли  за  террористом
антигосударственный заговор?  Со  времени  смещения  Хрущева  прошло  совсем
немного времени, и все хорошо помнили, как это происходило.
   Выяснили, что заговора не было. Тем не менее  со  своих  постов  полетели
многие высшие и старшие офицеры Ленинградского военного  округа,  не  говоря
уже о  командовании  части,  в  которой  служил  Ильин.  Часть  основательно
перетрясли, за какую-то пару недель  в  ней  побывало  столько  комиссий  из
генералов и полковников, сколько  их  не  было  за  все  годы  существования
военного городка.
   Слетел  с  должности  военком  Смольнинского  района,  имевший  несчастье
призвать Ильина на военную службу.  Двоих  сослуживцев  террориста,  младших
лейтенантов А. Степанова и А. Васильева, осудили по статье 88 прим У К РСФСР
"за недоносительство" на пять лет лишения свободы каждого. Ильин на допросах
назвал их фамилии: с ними откровенничал, вел разговоры о том, что  в  Африке
офицеры запросто перевороты устраивают, возможно ли такое у нас?
   Что касается самого Ильина, то  все  оказалось  сложнее.  Ему  предъявили
обвинение по пяти статьям уголовного кодекса. Организация и  распространение
клеветнических  измышлений,  порочащих  советский  строй.  Попытка  теракта.
Убийство. Хищение оружия. Дезертирство с места службы. На первых же допросах
у следователя не возникли  подозрения  в  его  психической  состоятельности.
Однако психиатрическая экспертиза установила наличие шизофрении.
   В  годы  горбачевского  правления  пресса  пыталась  взять  под  сомнение
заключение  врачей-психиатров.  Против  Брежнева  тогда   велась   оголтелая
разоблачительная  кампания,  и  дело  Ильина,   запрятанного   в   психушку,
представляли в  печати  как  расправу  властей  над  инакомыслящим.  Но  вот
документ, относящийся к 1977 году,  когда  обсуждался  проект  "брежневской"
Конституции: "Каждый член общества имеет право  на  террористический  акт  в
случае, если партия  и  правительство  ведут  политику,  не  соответствующую
Конституции". Такое предложение вносил Верховному Совету СССР Виктор  Ильин,
пациент Казанской психиатрической лечебницы.
   Туда его поместили в мае 1970 года, - после почти двухлетнего следствия и
психиатрических экспертиз, - для принудительного лечения.
   Налицо  были  многие  признаки  ненормальности,  и   в   первую   очередь
неадекватное, полудетское восприятие мира. Специалисты зафиксировали у  него
и признаки мании величия: он считал, что своим  поступком  перевернет  жизнь
страны и войдет в историю. Одну из причин психического  надлома  отыскали  в
том, что незадолго до происшествия Ильин узнал новость, сильно повлиявшую на
его сознание. Случайно он обнаружил секретный домашний документ, из которого
следовало, что он не родной сын в семье, а взят из Дома ребенка.  Подлинными
отцом и матерью были алкоголики, лишенные судом родительских прав.
   В Казанской психбольнице Ильин провел восемнадцать лет. Жил  в  одиночной
палате - четыре метра на метр двадцать, в строгой изоляции. В коридоре стоял
охранник. Никаких свиданий, кроме с приемной матерью, не разрешалось. Первые
три года не приносили газет, убрали со  стены  радиоприемник.  С  1973  года
режим несколько ослабили.
   В 1988 году, благодаря стараниям матери,  его  перевели  в  Ленинград,  в
психиатрическую клинику N 3  имени  Скворцова-Степанова.  Условия  там  были
получше: вместо одиночки - палата, в которой жили пятеро. В 1990 году в этой
больнице состоялось - беспрецедентный случай! - выездное  заседание  Военной
коллегии Верховного Суда СССР. Коллегия освободила  его  от  принудительного
лечения, и Ильину разрешено было возвратиться домой.
   Домой? Но куда? После двадцати лет пребывания в психбольницах это был уже
другой человек.  Ему  требовалась  отдельная  жилплощадь.  А  у  него  -  ни
прописки,  ни  паспорта,  ни  пенсии.  Следует   отметить,   что   все   эти
двддесятилетия он не был уволен из армии и числился в списках своей воинской
части как больной. Это давало право на оплату по больничному листу.
   В дело вмешались депутаты Ленсовета. Ильину, как прошедшему  полный  курс
лечения, выделили однокомнатную квартиру, он получил паспорт, прописался.  У
него вторая группа инвалидности и соответствующая ей пенсия.
   По свидетельству лечивших его врачей, Ильин очень сожалел о гибели  ни  в
чем не повинного водителя Ильи Жаркова, переживал  за  друзей,  пострадавших
из-за него.
 
   ЕЩЕ ТОТ ГУСАР
 
   Начальником  охраны  Брежнева  был  генерал-майор   Александр   Яковлевич
Рябенко.
   Они впервые встретились  в  1938  году.  Брежнев  в  ту  пору  возглавлял
Днепропетровский обком партии на  Украине,  Рябенко  работал  в  обкомовском
гараже шофером.
   Встреча произошла при довольно забавных обстоятельствах.
   Рябенко получил повышение - возить первого секретаря обкома. На новеньком
"бьюике" водитель степенно подкатил к обкомовскому подъезду. Из здания вышел
какой-то форсистый парень -  густобровый,  спортивный,  в  белой  сорочке  с
закатанными рукавами. Сел в машину, сказал:
   - Поехали.
   - Куда? - насмешливо отозвался шофер. - Я жду  первого  секретаря  обкома
Брежнева.
   Рябенко  подумал,  что   этот   красавчик,   наверное,   не   более   чем
инструктор-новичок.
   - Я и есть Брежнев, - ответил седок.
   - Ну да? - изумился водитель.
   С тех пор они работали вместе - с перерывом на войну. Рябенко  тоже  ушел
на фронт. После войны снова встретились и больше уже не разлучались - бок  о
бок почти сорок лет.
   Телохранитель пережил своего шефа. После кончины Леонида Ильича в  ноябре
1982 года его охрану разогнали, а новый генсек Андропов назначил начальником
своей  личной  охраны  полковника  Евгения  Калгана,  работавшего   у   него
референтом. Рябенко перевели на второстепенный участок,  поручив  заниматься
охраной резервных дач, в которых жили бывшие члены Политбюро.  В  1987  году
его отправили  на  пенсию.  Скончался  он  в  марте  1993  года  в  возрасте
семидесяти семи лет.
   В последние годы жизни, находясь не у дел,  Рябенко  нарушил  многолетнее
молчание и рассказал автору этой книги  кое-что  о  своем  шефе.  Признаюсь,
услышанное расходилось с тем образом Брежнева, который сформировали средства
массовой информации в годы горбачевского правления.
   - Брежнев был очень смелым, решительным человеком, - рассказывал Рябенко.
- Он участвовал в аресте Берии, о чем мало кто знает. Ну а смещение Хрущева,
в котором он сыграл ключевую роль, говорит само за себя...
   По словам Рябенко, даже  выстрелы  Ильина  не  заставили  Леонида  Ильича
изменить прежний образ жизни. Он отказался пересесть с привычной "Чайки"  на
бронированный и пуленепробиваемый "ЗИС-110", и только много лет спустя после
инцидента  у  Боровицких  ворот,  будучи  больным  и  престарелым,   уступил
настояниям соратников.
   Вопросы мои крутились вокруг одной темы - были  ли  другие  покушения  на
жизнь Брежнева?
   - За границей были, - ответил Рябенко.
   - А внутри страны?
   - Кроме попытки Ильина, ничего серьезного не было. Так, по мелочи. Другое
дело, что Леонид Ильич сам постоянно создавал угрозу  собственной  жизни.  С
точки зрения безопасности он, безусловно, был уникальным лидером.
   - Что вы имеете в виду?
   - Прежде всего его увлечения, которые приносили охране немало забот.
   - Например?
   - Его страсть к автомобилям.
   По  рассказам   Рябенко,   Брежнев   самозабвенно   увлекался   вождением
автомобилей и нередко,  сидя  за  рулем,  развивал  бешеную  скорость.  Было
несколько случаев, когда он едва не разбивался насмерть.
   Это лихачество у него с  фронтовых  времен.  На  войне  Брежнев  научился
ездить на машинах разных марок. Лихую езду любил даже  тогда,  когда  начала
прогрессировать болезнь, слабее стала реакция. Однажды из Кремля до Завидова
домчался за пятьдесят минут. А это - сто пятьдесят километров!
   Конечно, трасса немедленно освобождалась от движения всякого  транспорта.
Но все равно, каждый раз, когда генсек садился за  руль,  у  Рябенко  и  его
заместителя Медведева, находившихся на заднем сиденье, потели спины.  Шофер,
сидевший рядом с лихачом, тоже с беспокойством поглядывал на него.
   - Леонид Ильич, может потише? Не ровен час...
   Не ровен час наступил, когда генсек ехал из Завидова в Москву. Охота была
удачной, и Брежнев находился в прекрасном расположении духа. Скорость развил
сумасшедшую.
   И вдруг:
   - Что-то вправо меня тянет...
   Действительно, машину стало заносить.
   - Скорость, скорость снижайте! - испуганно закричал шофер.
   Но Брежнев не растерялся. Всем своим весом  он  налег  на  руль  и  сумел
удержать машину. Как это ему удалось,  остается  гадать.  Ведь  он  был  уже
далеко не в лучшей форме.
   Когда остановились  и  осмотрели  машину,  увидели,  что  лопнуло  правое
переднее  колесо.  Только  самообладание  и  водительская  сноровка  генсека
помогли избежать аварии.
   Второй случай произошел в Крыму. Леонид Ильич отдыхал в  Нижней  Ореанде.
Утром он проснулся и решил съездить в охотничье хозяйство.
   Увидев двух женщин-врачей, по-гусарски сделал широкий жест,  приглашая  в
машину:
   - Не желаете прокатиться?
   Женщины, вне себя от счастья, уселись на заднее сиденье. С самим Леонидом
Ильичом, да еще он за рулем, - об этом можно только мечтать!
   Охрана проморгала генсека. Он лихо рванул с места  и  без  сопровождения,
без оповещения постов ГАИ развил на горном серпантине  немыслимую  скорость.
Дамы восхищенно визжали,  когда  иномарку  заносило  то  вправо,  то  влево.
Водитель свое дело знал тонко.
   Но в конце концов Леонид Ильич не справился  с  управлением  и  проскочил
нужный поворот. В ярости он нажал на тормоз, машину занесло, и она буквально
повисла над крутым обрывом.
   Выходить было нельзя - нарушится хрупкое равновесие.  Давать  задний  ход
тоже опасно. Положение спасла  охрана,  с  трудом  догнавшая  гусара-лихача,
решившего блеснуть перед дамами водительским мастерством.
   Нечто подобное произошло в  Бонне.  В  1973  году  Брежнев  посетил  ФРГ.
Канцлер Вилли Брандт, зная слабость советского лидера к автомобилям, подарил
ему шикарный  "мерседес".  Иномарку  подогнали  прямо  к  отелю,  в  котором
остановился высокий гость.
   Когда Леониду Ильичу доложили о подарке германского канцлера, он вышел из
отеля. Немецкие специалисты стали объяснять ему, где  какие  ручки,  кнопки,
переключатели. Расспросив, как включать машину, как останавливаться, Брежнев
сел за руль, резко дал газ и... скрылся из виду.
   Советская и германская охрана растерянно смотрели друг на друга. Это было
невероятно, но Брежнев укатил один! Преодолевая замешательство, руководитель
боннской полиции кинулся к телефону.  Какие  указания  он  отдавал  и  кому,
неизвестно. Но минут через двадцать лихач вернулся к отелю.
   Выяснилось, что дорогу ему  перекрыли  две  полицейские  машины.  Брежнев
вынужден был остановиться и развернуться в обратном направлении.
   - Ну, как я от вас  всех  сбежал?  -  рассмеялся  он.  -  Испугались?  Не
бойтесь, все в порядке.
   Все облегченно вздохнули.
   Лихачил Брежнев на  личных  автомобилях.  Их  у  него  было  несколько  -
английский черный "ролле-ройс", два немецких голубых  "мерседеса",  японский
"президент", американские  "кадиллак"  и  "линкольн".  Это  были  подарочные
экземпляры.  Чтобы  они  не   застаивались,   Брежнев   старался   соблюдать
очередность езды на них.
   Короче, жизнелюбивый генсек доставлял много хлопот своей охране.  Кое-кто
роптал: президенту США, например, инструкцией запрещено самому  садиться  за
руль автомобиля.
   Но нельзя не учитывать и того, что Леонид Ильич ни  разу  не  садился  за
руль служебного "ЗИЛа". Эта машина была самая надежная, она исключала  любые
неожиданности. Брежнев четко следовал военному правилу - никогда не  садился
за руль машины, которая ему не принадлежала. Напрасно  Рябенко  ссылался  на
плохую погоду - дождь или гололед - мол, на "ЗИЛе" сподручнее. Леонид  Ильич
оставался непреклонным. Уговорить его так и не удалось. Не помогали  никакие
уловки.
   Впрочем,  надежный  и  мощный  "ЗИЛ"  тоже  не  давал   полной   гарантии
безопасности, хотя имел множество преимуществ. Однажды во  время  следования
по Кутузовскому проспекту у  "ЗИЛа",  в  котором  ехал  Брежнев,  неожиданно
заглох мотор. Генсека быстро пересадили в оперативную машину,  и  кортеж  на
бешеной скорости - сто двадцать километров в час - проследовал  дальше.  Все
произошло настолько быстро, что посторонние ничего не заметили.
   За все время правления Брежнева лишь один раз  на  пригородных  маршрутах
произошло серьезное ЧП. К сожалению, не обошлось без человеческой жертвы.
   Это  произошло  во  второй  половине  семидесятых  годов.  Утром  тяжелый
правительственный "ЗИЛ" следовал из Завидова  в  Москву  -  после  дежурства
очередная  смена  личной  охраны  возвращалась  домой.   Если   сопровождают
охраняемое лицо, охранники обычно сидят с автоматами наизготовку на краешках
сидений  в  полуприседе,  как  бы  на  корточках,  в  любой  момент  готовые
выскочить. А тут ехали с работы. В машине было  шесть  человек.  Усталые  от
бессонной ночи офицеры "девятки" дремали.
   Навстречу, сбоку, неожиданно вылетела  грузовая  военная  машина.  За  ее
рулем  был  неопытный  солдат  срочной  службы,  который,  поворачивая,   не
посмотрел влево.
   Водитель "ЗИЛа", сотрудник гаража "девятки",  обладая  быстрой  реакцией,
сумел увернуться от прямого  столкновения.  Но  в  тот  же  момент  раздался
ужасающий скрежет  -  развернувшийся  "ЗИЛ"  врезался  в  неизвестно  откуда
появившийся на дороге трейлер.
   Офицеры "девятки", успевшие разогнать остатки  короткого  сна  и  вовремя
сгруппироваться, уцелели. К сожалению, все происходило настолько быстро, что
это удалось не каждому. Тридцатилетний Владимир Егоров  спал.  Он  не  успел
проснуться, и ему снесло череп. У одного офицера было сломано шесть ребер, у
другого - два. Остальные получили переломы, ушибы, ссадины.
   Брежнева в том "ЗИЛе" не было.
   Как и вообще в  жизни,  у  Леонида  Ильича  трагическое  переплеталось  с
комическим. Порой даже трудно себе представить,  что  такое  могло  быть  на
самом "верху".
   К  брежневскому  "ЗИЛу"  были  прикреплены  три  сменных  водителя.  Двое
пожилые, степенные, а третий - Борис - молодой, неженатый. Любил заглядывать
в рюмку. Однажды набрался до такой степени,  что  переполошил  всю  улицу  -
ловил какого-то мифического шпиона.
   Пьяного водителя брежневского лимузина привезли в  милицию.  Естественно,
сообщили на работу - разве можно такому безответственному человеку  доверять
бесценную  жизнь  дорогого  Леонида  Ильича?  В  гараже  особого  назначения
отреагировали круто - моментально уволили.
   А   Вместо   проштрафившегося   прислали    другого    шофера.    Брежнев
поинтересовался:
   - А где же Боря?
   Пришлось рассказать. Брежнев помолчал немного, потом спросил:
   - Кроме ловли шпиона за ним ничего не было?
   Проверили - ничего. Леонид Ильич распорядился:
   - Надо вернуть Борю.
   - Но он же за руль пьяным может сесть. Вас ведь возит...
   - Ничего, скажите, чтобы вернули.
   После  этого  Боря  буквально  боготворил  своего  шефа:  это  же   надо,
заступился! И за кого? За простого  шофера...  Чем-чем,  а  барством  Леонид
Ильич не страдал.
   На  этом  рассказы  Рябенко  о  происшествиях  на  родной   суше   обычно
заканчивались. Наступала очередь водных.
   Генсек очень любил плавать в море и порой, несмотря на  протесты  личного
врача Родионова, не вылезал из воды по два с половиной  часа.  Рядом  с  ним
всегда находились либо Рябенко, либо его заместитель  Медведев  и  еще  один
телохранитель. На случай, если вдруг генсека  схватит  судорога,  поблизости
двигалась весельная лодка с двумя офицерами, готовыми в любую секунду прийти
на   помощь.   В   полусотне   метров   шел   катер   с   аквалангистами   и
доктором-реаниматором.
   Родионов настойчиво рекомендовал Брежневу не увлекаться купанием в море -
уж лучше поплавать в бассейне. Леонид Ильич слушал, соглашался, и все  равно
тянулся в море. Даже в свой последний отпуск  в  год  смерти  он  по  старой
привычке заплывал далеко за конец зоны.
   А когда был помоложе, его азарт не знал предела. Холодно, высокая  волна,
штормит? Ерунда! Лез в воду  практически  в  любую  погоду,  что  доставляло
охране немало переживаний.
   Как-то раз во время утреннего заплыва перед завтраком сильное  течение  и
ветер погнали пловца  от  берега.  В  заплыве  его  сопровождал  заместитель
Рябенко полковник Медведев.
   - Леонид Ильич! - крикнул полковник. - Плывите к лодке! Или хватайтесь за
трап - ребята подтянут вас к берегу!
   Брежнев  раздраженно  взмахнул  рукой  и  стал  сильно  грести,   пытаясь
самостоятельно справиться с течением. Но его уносило все дальше. Медведев не
отставал от шефа, который, кажется, уже исчерпал свои силы  и  барахтался  в
воде, как пробка.
   Наконец генсек схватился за  трап,  офицеры  в  лодке  дружно  заработали
веслами, направляясь к берегу. Но, когда до него оставалось метров  пятьсот,
Брежнев отцепился и вновь поплыл сам. Течение снова подхватило его и понесло
на этот раз вдоль берега.
   Медведеву ничего не оставалось, как последовать за  шефом.  Они  миновали
основной пирс, лодочную станцию... Позади осталась вся  территория  госдачи.
Течение  несло  их  дальше.  Вот  и  санаторий  "Пограничник",   профсоюзная
здравница...
   Назад им пришлось возвращаться пешком через чужие пляжи. Было  уже  около
десяти  утра.  Отдыхающие  двух  санаториев  после  завтрака   высыпали   на
прибрежный песок и, загорая, не верили  своим  глазам  -  по  их  территории
шествует в плавках Генеральный секретарь ЦК КПСС!
   Он лез в море, не обращая внимания на крутую волну,  на  шторм  -  четыре
балла для него ничего не значило. Охранники стали надевать ласты - иначе  не
обойтись. Иногда в воде ему становилось плохо, он заваливался на бок,  терял
ориентацию и, случалось, полностью отключался. Тогда соорудили  водные  сети
наподобие гамака, проталкивали их под него и в случае отключки  поднимали  в
лодку.
   Смертельные трюки случались довольно часто.  Однажды  он  снова  полез  в
штормящее море. Сильные волны то и дело накрывали  его.  Медведев  с  другим
охранником, надев ласты, чуть ли не стояли в воде, пытаясь держать  его  под
мышки над волнами. Это были страшные минуты. Волны с  яростью  набрасывались
на пирс и откатывались назад. Пена, грохот, брызги. С огромным трудом пловца
удалось вытащить на берег.
   Немало трагикомического случалось и  на  охоте.  В  отличие  от  Хрущева,
Брежнев рыбалкой не увлекался, а вот пострелять в кабанов да в уток любил.
   Стрельба в уток  -  занятие  в  общем-то  безопасное,  хотя  и  здесь  не
обходилось без курьезов. Будучи в Омской области, Брежнев принял приглашение
хозяев и отправился с  ними  на  лодках  в  камыши,  где  обитало  множество
водоплавающей птицы. Но одно неосторожное движение - и  дорогостоящее  ружье
генсека бултыхнулось на дно озера. Пришлось охране нырять и извлекать из ила
уникальное орудие утиного промысла.
   В 1978 году дряхлеющий генсек умудрился на  охоте  дважды  ранить  самого
себя - прицелом винтовки тяжело, в кровь,  разбил  сначала  бровь,  а  потом
переносицу.
   Еще  более  курьезный  случай   произошел   в   Завидове   -   знаменитом
военно-охотничьем хозяйстве под Москвой. Эти места когда-то открыл Хрущев, и
Брежневу здесь тоже понравилось. Горбачев не любил охоту, он был в  Завидове
всего несколько раз. Сейчас там "Русь" - загородная  резиденция  российского
президента Бориса Ельцина.
   Удачным выстрелом с вышки Брежнев свалил  огромного  кабана.  Торжествуя,
спустился по лестнице вниз,  чтобы  насладиться  видом  поверженного  зверя.
Генсек, будучи настоящим охотником, поступал так всегда. Чувство  победителя
ни с чем не сравнимо.
   До туши оставалось  не  более  двадцати  метров,  как  она  вдруг  ожила,
вскочила на ноги и бросилась на приближавшегося Брежнева. Леонид Ильич  лишь
ранил зверя, и это он понял слишком поздно.
   Наверное, беды было бы не избежать, если бы стоявший поблизости  егерь  с
карабином в руках -  на  всякий  случай!  -  не  среагировал  мгновенно.  Он
навскидку выстрелил два раза и... промахнулся. Кабан отпрянул от  опешившего
Брежнева и побежал по кругу.
   Дежурным телохранителем Брежнева в тот день был Геннадий Федотов. У  него
в левой руке тоже был карабин, а в правой - длинный охотничий  нож.  Федотов
быстро воткнул его в землю, карабин перекинул на правую руку, но  выстрелить
не успел.
   Кабан бросился на брежневского телохранителя. По счастью,  рассвирепевший
зверь ткнул мордой в землю у ног Федотова, как  раз  в  том  месте,  где  он
воткнул нож, согнул его и... помчался дальше, туда,  где  стоял  заместитель
начальника брежневской личной охраны Борис Давыдов.
   Офицер попятился, нечаянно зацепил ногой за кочку  и  полетел  в  болото.
Кабан перепрыгнул через упавшего охранника и скрылся в густом лесу.
   На лице Брежнева не дрогнул ни один мускул. Он  невозмутимо  наблюдал  за
этой сценой. Когда к нему приблизился Давыдов, только что с маузером в  руке
поднявшийся из болотной жижи, генсек не без юмора спросил:
   - Борис, а что ты там делал?
   - Вас защищал, Леонид Ильич, -  не  моргнув  глазом,  ответил  находчивый
охранник.
   - Это еще ничего, - рассмеялся Брежнев. - А то вот с Гречко как-то случай
был. Раненый кабан тоже бросился на него. Наш бравый маршал - к вышке. И его
охранник тоже. Как-то так получилось, что Гречко еще бежит, а  охранник  уже
на самом верху. Маршал удивился: "А ты как  здесь  впереди  меня  оказался?"
Охранник не растерялся: а я, говорит, вам дорогу показывал, товарищ маршал!
   Здоровый  мужской  хохот  всколыхнул  поляну.  Умел   Брежнев   разрядить
обстановку, недаром его охранники никогда не чувствовали  себя  слугами,  не
ощущали унижения, хотя нередко и приходилось быть няньками - чистить  ружья,
прочищать  мундштуки,  набивать  карманы  запасом  различных  очков  шефа  с
наклейками "для дали", "для чтения", "для доклада".
 
   ЗАРУБЕЖНЫЕ ИНЦИДЕНТЫ
 
   Ветеран Секретной службы США Д. Маккарти рассказывал автору этой книги:
   - Очень важно, чтобы  агентов  секретной  службы  уважали  те,  кого  они
охраняют. Президент Джонсон очень хотел, чтобы мы выгуливали его собаку. Это
не наше дело. Генри Киссинджер хотел, чтобы мы носили его "дипломат". Каждый
раз, когда он проявлял такое намерение, я напоминал ему:  "Господин  доктор,
простите, но  вы  забыли  свой  "дипломат"  в  машине".  И  ему  приходилось
возвращаться за ним. Наша задача -  защищать  во  имя  американского  народа
жизнь руководителя страны, а не таскать их вещи...
   Западные телохранители никогда  не  держат  на  торжественных  церемониях
шляпу, портфель или бумаги охраняемого лица. Руки телохранителей должны быть
всегда свободны.
   Это правило с юмором вспоминал Владимир Медведев, заместитель  начальника
охраны Брежнева, распластавшись  на  дне  автомобиля,  который  двигался  по
многолюдным улицам Берлина. Таким неординарным способом  охранник  удерживал
на ногах грузного генсека, не  давая  ему  упасть.  И  это  -  на  ходу,  на
скорости. Брежнев и Хонеккер ехали в открытой машине,  и  ни  одна  душа  не
видела, кто обеспечивает устойчивость советскому лидеру.
   Этот и другие трагикомические случаи имели место в конце  его  правления.
Они в значительной мере наложили определенный отпечаток на всю  деятельность
Брежнева, образ которого приобретал гротескный оттенок. Даже реальные угрозы
его жизни всерьез не воспринимались.
   А они, по свидетельствам того же Рябенко и Медведева, были.
   В июне 1977 года, накануне визита Брежнева во Францию, "девятка" получила
из достоверных источников сигнал о том, что  на  него  готовится  покушение.
Указывалось место теракта - около Вечного огня у Триумфальной арки в Париже,
и время - в момент возложения венка.
   Согласно сообщению надежного источника, снайпер должен занять позицию  на
одной из улиц вблизи арки.
   Полученный сигнал обеспокоил руководство "девятки"  и  КГБ  в  целом.  Об
упорстве французских наемных убийц кремлевская стража знала по  бесчисленным
покушениям на президента де Голля. Много шума в  среде  охранников  наделала
публикация романа Форсайта "День шакала" в алма-атинском журнале "Простор".
   Теперь этот роман хорошо известен российским читателям, по нему поставлен
остросюжетный фильм, который многократно шел по разным телеканалам.  Тема  -
организация одного из терактов на президента Франции де Голля. Полтора  часа
непрерывного напряжения.
   Наверное, в Москве не обратили бы внимания на появившийся в  периферийном
журнале роман, если бы не анонимное письмо, поступившее в высокую инстанцию.
Против Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева в Алма-Ате сколочена
группа с целью покушения, сообщал  добровольный  информатор.  План  убийства
Леонида Ильича изложен в журнале  "Простор".  В  целях  конспирации  замысел
закамуфлирован под покушение на французского президента. На  самом  же  деле
имеется в виду советский генсек.
   Аноним  добросовестно  проштудировал  роман  Форсайта  с   точки   зрения
содержавшихся в нем террористических методов покушения.  Вот  какие  рецепты
обнаружил там бдительный доброжелатель: "На винтовке будет стоять глушитель,
никто не услышит выстрела... даже если первая пуля  попадет  в  висок.  Надо
иметь несколько секунд и  успеть  скрыться,  прежде  чем  заметят,  с  какой
стороны стреляли. Лучше запастись  разрывными  пулями...  с  глицерином  или
ртутью. Пожалуй, с ртутью. Гораздо аккуратней получается... при стрельбе  по
неподвижной живой мишени. Имея оптический прицел, можно не беспокоиться".
   Надерганные из романа отдельные фразы производили впечатление. КГБ  начал
раскручивать это дело, но, как и следовало  ожидать,  оно  оказалось  плодом
болезненной фантазии одного из  читателей.  Тем  не  менее  "девятка"  сочла
необходимым доложить ЦКо вредной публикации, раскрывающей  методику  "охоты"
на глав государств. Руководство журнала получило  крепкий  нагоняй,  а  само
издание едва не закрыли.
   Теперь можно понять, почему "девятка"  встревожилась,  получив  сигнал  о
готовившемся покушении на Брежнева в Париже. Выездная группа,  прибывшая  во
французскую  столицу  накануне  визита  генсека,  поставила  в   известность
парижские власти об имевшейся информации.
   Задача была не из простых - к Триумфальной  арке  вели  двенадцать  улиц.
Какую из них облюбовал неизвестный снайпер?
   После  долгих  консультаций  и  обсуждений  приняли  соломоново  решение:
обеспечить безопасность на всех двенадцати улицах.
   Это была беспрецедентная операция - по распоряжению парижских  властей  в
ней приняло участие двенадцать тысяч  полицейских.  То  есть  по  тысяче  на
каждую улицу.
   Кроме того, привлекли еще шесть тысяч пожарных - по  пятьсот  человек  на
крыши домов каждой улицы.
   Саму площадь с Триумфальной аркой окружили более тысячи полицейских.
   День двадцать первого июня 1977  года,  когда  советский  лидер  возлагал
венок к Вечному огню, был одним из самых трудных для сотрудников  "девятки",
приехавших в Париж с Леонидом Ильичом. Можно представить, сколько  тревожных
минут пережили кремлевские стражники в чужом городе.
   Но выстрел не прозвучал. Наверное, меры, предпринятые парижскими властями
по  просьбе  советской   спецслужбы,   сделали   невозможным   осуществление
террористического акта.
   Во второй раз за границей угроза над жизнью генсека нависла во время  его
визита в ФРГ в начале мая 1978 года.
   Из конфиденциальных источников "девятка" получила сигнал о  том,  что  на
советского лидера готовится покушение. Произойдет оно  в  замке  Аугустбург,
где по программе визита канцлер ФРГ Гельмут Шмидт даст обед в  честь  гостя.
Когда Брежнев будет выходить из замка, прозвучат выстрелы.
   Проверять поступивший сигнал не было времени,  и  на  коротком  совещании
руководство "девятки" приняло решение -  после  того  как  обед  закончится,
вывести Брежнева через запасной выход и, заслоняя своими телами от наружного
наблюдения, усадить в бронированный "ЗИС".
   Так и поступили. Мощный "ЗИС", к изумлению провожавших, привыкших к тому,
что русские долго прощаются, сразу же  рванул  с  места  и,  развив  бешеную
скорость, скрылся из виду. Планы террористов были сорваны.
   Кажется, это был первый случай, когда русские нарушили  свою  многолетнюю
традицию - долго рассаживаться по машинам, поджидать  опоздавших,  прощаться
через стекло с провожающими. С точки зрения безопасности  -  непростительная
беспечность. Водители машин американских президентов имеют четкую инструкцию
- трогаться с места в ту же секунду, как только седок номер  один  опустится
на сиденье. При этом не имеет значения, успели сесть его  спутники,  или  не
успели. Исключения нет ни для кого,  включая  супругу  президента  и  других
членов его семьи. Зазевавшихся подхватывают резервные автомобили.
   Визиты Брежнева в западные страны редко когда обходились  без  неприятных
для него инцидентов. В западногерманском городе Гамбурге едва не разыгралась
чудовищная  катастрофа.  Когда  самолет  с  советским  лидером  выруливал  к
взлетной полосе, буквально перед его фюзеляжем плюхнулся без  предупреждения
гигантский  транспортный  самолет  ВВС  США.  Чудом  он  не  зацепил  крылом
советский  авиалайнер.  Это  случилось  в  тот  момент,  когда  брежневскому
самолету дали "зеленую улицу" на взлет и в акватории воздушного пространства
над  аэродромом  не  должно  было  находиться  никаких  других   летательных
аппаратов. Катастрофу предотвратил командир экипажа брежневского самолета А.
Г. Майоров.
 
   МЕДСЕСТРА Н.
 
   По свидетельству лечащих врачей Брежнева, у него  был  крепкий  организм,
гарантировавший ему  по  крайней  мере  девяносто  лет  жизни.  Сгубили  его
снотворные, и окончательно добила авария в Ташкенте.
   Еще во время работы на Украине кто-то из днепропетровских  врачей  сказал
Брежневу, что из-за особенностей своего организма он должен спать  не  менее
девяти часов в сутки. Леонид Ильич поддался этому внушению, а поскольку  сон
шел не всегда, начал принимать снотворное.
   Через некоторое время  он  уже  безнадежно  втянулся  в  лекарства.  Днем
чувствовал себя сонным, а ночью не мог заснуть.
   Препарат назывался  ноксироном.  К  сожалению,  он  оказался  чрезвычайно
вредным из-за своих побочных действий.
   Родионов, личный врач Брежнева, был мягким и  податливым.  Он  безотказно
выдавал шефу значительный запас этого препарата,  которым  тот  вскоре  стал
злоупотреблять. В середине семидесятых годов Родионов неожиданно  скончался,
а его место  занял  новый  личный  врач  Михаил  Косарев,  который  поблажек
пациенту не  давал.  Но  Брежнев  уже  настолько  привык  к  препарату,  что
обходиться без  него  не  мог,  и  твердая  позиция  врача  раздражала  его.
Последовала угроза уволить. Непреклонный Косарев и тут  не  поддался.  Тогда
генсек вызывал Чазова. Главный кремлевский врач приезжал и покорно выписывал
дополнительные таблетки.
   Разбитый бессонницей, Брежнев справлялся у соратников, членов Политбюро:
   -  Ты  как  спишь?  Снотворными  пользуешься?   Какими?   Помогает?   Дай
попробовать...
   Никто ему не отказывал, наоборот, каждый пытался  услужить.  Больше  всех
старались Черненко и Тихонов, которые сами не  могли  без  снотворного.  Как
рассказывал Рябенко, Андропов передавал безвредные пустышки, по  виду  очень
похожие на настоящие лекарства.
   Подмена препаратов привела к совершенно неожиданным результатам.  Брежнев
глотал пустышки горстями, однако сон не наступал. Наткнувшись  на  настоящие
таблетки,  он  тоже  глотал   их   горстями.   Охрана   проявляла   максимум
изворотливости, чтобы под  руками  у  генерального  всегда  были  поддельные
лекарства.
   Кто-то из членов Политбюро порекомендовал Брежневу запивать  лекарства...
водкой. Свой выбор он остановил на белорусской "зубровке". Будучи на охоте в
Беловежской пуще, он попробовал эту местную водку, настоенную на  травах,  и
она ему понравилась. С тех пор "зубровка" была у  него  под  рукой  в  любое
время дня и ночи. Она стала его наркотиком. И снова охрана, спасая  генсека,
разбавляла "зубровку" кипяченой водой. Брежнев после  выпитой  рюмки  иногда
настораживался:
   - Что-то не берет...
   Чтобы упорядочить прием лекарств, Чазов после совета с  Андроповым  решил
установить при генеральном секретаре медицинский пост.
   Сначала работали две медицинские сестры из  ведомства  Чазова.  Но  между
ними возникла неприязнь, и одна выжила другую. Победительница имела  броскую
внешность, дело свое знала, с  обязанностями  справлялась  легко,  и  вскоре
между ней и Брежневым установились "особые отношения".
   Прошло еще какое-то время, и недавнюю скромницу было не узнать. Незаметно
и быстро она обрела власть над всеми, в том числе  и  над  больным  стариком
Брежневым. Без нее он не мог ступить ни шагу. Брал ее с  собой  в  Завидово,
усаживал за один стол вместе с членами Политбюро, где обсуждались  важнейшие
государственные и международные вопросы.
   Один из членов высшего партийного синклита - член Политбюро Д.  Полянский
- имел  неосторожность  высказать  Брежневу  свое  отношение  по  поводу  ее
присутствия на заседаниях руководства страны. За что и поплатился карьерой -
уехал послом в Страну  восходящего  солнца.  Рассказывают,  что  по  той  же
причине Брежнев отдалил от себя одного из самых преданных ему лиц -  первого
помощника Г. Цуканова.
   Не увенчались успехом  и  попытки  Чазова  оградить  смертельно  больного
генсека от влияния полуграмотной медсестры.
   - Евгений, ты зря нападаешь на Н., - сказал Брежнев. - Она мне помогает.
   Сегодня многие из  ближайшего  окружения  Леонида  Ильича  признают:  да,
медсестра Н, намного укоротила жизнь Брежневу. Она добавляла  в  его  рацион
таблетки, после чего генсек на пару часов  засыпал.  Уложив  его,  медсестра
спокойно отправлялась по своим личным делам.  У  нее  была  семья  -  муж  и
ребенок.
   Супруг этой обольстительной дамы сделал  головокружительную  карьеру.  За
годы близости жены с  Брежневым  от  скромного  капитана  пограничных  войск
дослужился до генерала. В 1982 году -  в  год  смерти  Брежнева  -  погиб  в
автомобильной катастрофе.
   Фамилию этой женщины не называют ни Рябенко, ни Медведев, ни Чазов. У нее
взрослая дочь, внуки. Когданибудь, возможно, все будет обнародовано.
   Единственное, что удалось выведать, это  обстоятельства  ее  удаления  из
Завидова и  вообще  от  Брежнева.  Операцию  разработали  КГБ,  "девятка"  и
Четвертое  главное  управление  при  Минздраве  СССР.  Медсестра   в   итоге
согласилась покинуть Леонида Ильича, но при одном условии - она должна с ним
проститься. Хитрая женщина рассчитывала на то, что, увидев  ее,  Брежнев  не
устоит и скажет окружающим, чтобы ее оставили в покое.
   Отказать в просьбе было невозможно, и это  условие  было  принято.  Но  в
процедуру прощания внесли существенные коррективы: расставание  организовали
не в  помещении,  а  на  улице.  В  помещении  генсек  мог  поддаться  чарам
обольстительной женщины.
   Из дома Брежнев вышел в тесном кольце охраны, как будто  он  находился  в
чужом городе, наводненном террористами, а не в безопасном, изолированном  от
всего мира Завидове. Увидев медсестру, которую в последнее время к  нему  не
допускали под разными предлогами, Леонид Ильич замешкался, тяжело задышал.
   Женщина, протянув к нему руки, начала что-то говорить. Охрана прервала ее
речь:
   - Хорошего вам отдыха. Леонид Ильич благодарен вам за  оказанную  помощь.
Извините, но машина уже ждет...
   Медсестра все поняла, хотела в последний раз взглянуть  в  глаза  Леонида
Ильича, но наткнулась на вежливохолодные взгляды охранников, стеной стоявших
вокруг него. Закусив нижнюю губу, она села в  черную  "Волгу"  и  уехала  из
Завидова навсегда.
   Личность этой женщины не менее загадочная, чем знаменитой Лидии  Тимашук,
о которой сложено столько небылиц.
   Приложение N 18:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Рассказывает генерал-майор КГБ В. Медведев
   (Владимир Тимофеевич Медведев - заместитель начальника личной  охраны  Л.
И. Брежнева, начальник личной охраны М. С. Горбачева.  В  КГБ  прослужил  30
лет. 19 августа 1991 года ему было приказано в течение трех  минут  покинуть
Форос.)
   Весной 1982 года произошли события, которые оказались для Леонида  Ильича
роковыми. Он отправился  в  Ташкент  на  празднества,  посвященные  вручению
Узбекской ССР ордена Ленина.
   Двадцать третьего марта по  программе  визита  мы  должны  были  посетить
несколько объектов, в том числе авиационный завод. С утра,  после  завтрака,
состоялся обмен мнениями с местным  руководством.  Все  вместе  решили,  что
программа достаточно  насыщена,  посещение  завода  будет  утомительным  для
Леонида Ильича. Договорились туда не ехать, охрану сняли  и  перебросили  на
другой объект.
   С утра поехали на фабрику по изготовлению  тканей,  на  тракторный  завод
имени 50-летия СССР, где Леонид Ильич сделал  запись  в  книге  посетителей.
Управились довольно быстро, и у нас оставалось свободное время.  Возвращаясь
в резиденцию, Леонид Ильич, посмотрев на часы, обратился к Рашидову:
   - Время до обеда еще есть. Мы обещали посетить завод. Люди  готовились  к
встрече,  собрались,  ждут  нас,  нехорошо...  Возникнут  вопросы...  Пойдут
разговоры... Давай съездим...
   ... Мы знали, что  принять  меры  безопасности  за  такой  короткий  срок
невозможно. Что делают в  таких  случаях  умные  руководители?  Просят  всех
оставаться на рабочих местах. Пусть бы работали в обычном  режиме,  и  можно
было никого не предупреждать,  что  мы  снова  передумали  и  высокий  гость
все-таки прибудет. Здесь же по  внутренней  заводской  трансляции  объявили:
едут, встреча - в цехе сборки. Все бросили работу, кинулись встречать.
   Мы все-таки надеялись на местные органы безопасности: хоть какие-то  меры
принять успеют. Но оказалось, что наша, московская охрана  успела  вернуться
на завод, а местная - нет. Когда стали подъезжать  к  заводу,  увидели  море
людей. Возникло неприятное чувство опасности. Рябенко попросил:
   - Давайте вернемся?
   - Да ты что!
   Основная машина с генеральным с трудом подошла к подъезду,  следующая  за
ней - оперативная - пробраться не сумела и остановилась чуть в  стороне.  Мы
не открывали дверцы машины, пока не подбежала личная охрана.
   Выйдя из машины, двинулись к цеху сборки. Ворота ангара были  распахнуты,
и вся масса людей также хлынула  в  цех.  Кто-то  из  сотрудников  охраны  с
опозданием закрыл ворота. Тысячи рабочих карабкались на леса, которыми  были
окружены строящиеся самолеты, и расползались наверху повсюду,  как  муравьи.
Охрана с трудом сдерживала огромную толпу. Чувство тревоги  не  покидало.  И
Рябенко, и мы, его заместители, настаивали немедленно вернуться,  но  Леонид
Ильич даже слушать об этом не хотел.
   Мы проходили под крылом самолета, народ,  наполнивший  леса,  также  стал
перемещаться. Кольцо рабочих вокруг нас сжималось, и охрана взялась за руки,
чтобы сдержать натиск толпы. Леонид Ильич уже почти вышел  из-под  самолета,
когда вдруг раздался скрежет. Стропила не выдержали,  и  большая  деревянная
площадка - во всю длину самолета и шириной метра четыре - под  неравномерной
тяжестью перемещавшихся людей рухнула!.. Люди  по  наклонной  покатились  на
нас. Леса придавили  многих.  Я  оглянулся  и  не  увидел  ни  Брежнева,  ни
Рашидова, вместе с сопровождавшими они были накрыты рухнувшей площадкой. Мы,
человека четыре из охраны, с  трудом  подняли  ее,  подскочили  еще  местные
охранники, и, испытывая огромное напряжение, мы минуты две держали  на  весу
площадку с людьми.
   Люди сыпались на нас сверху, как горох.
   ... Леонид Ильич лежал  на  спине,  рядом  с  ним  Володя  Собаченков.  С
разбитой головой. Тяжелая площадка, слава Богу, не успела никого  раздавить.
Поднимались на ноги Рашидов, наш генерал Рябенко, местные комитетчики. Мы  с
доктором Косаревым подняли Леонида Ильича. Углом металлического  конуса  ему
здорово ободрало ухо, текла кровь.  Помогли  подняться  Володе  Собаченкову,
сознания он не потерял, но голова была вся  в  крови,  ктото  прикладывал  к
голове платок. Серьезную травму,  как  потом  оказалось,  получил  начальник
местной "девятки", зацепило и Рашидова.
   Доктор Косарев спросил Леонида Ильича:
   - Как вы себя чувствуете? Вы можете идти?
   - Да-да, могу, - ответил он и пожаловался на боль в ключице.
   Народ снова стал давить на нас, все  хотели  узнать,  что  случилось.  Мы
вызвали машины прямо в цех, но пробиться к ним не было никакой  возможности.
Рябенко выхватил пистолет и,  размахивая  им,  пробивал  дорогу  к  машинам.
Картина - будь здоров, за все годы я не  видел  ничего  подобного:  с  одной
стороны к нам пробиваются машины с оглушительно ревущей сиреной, с другой  -
генерал Рябенко с пистолетом.
   Ехать в больницу Леонид Ильич отказался, и мы  рванул"  в  резиденцию.  В
машине  Рябенко  доложил  Брежневу,  кто  пострадал.   Леонид   Ильич,   сам
чувствовавший себя неважно, распорядился, чтобы Володю Собаченкова отправили
в больницу. У Володи оказалась содрана кожа, еще бы какие-то  миллиметры,  и
просто вытекли бы мозги.
   Конечно, если бы мы не удержали тяжеленную площадку с  людьми  на  ней  -
всех бы раздавило, всех, в том числе и Брежнева.
   В резиденцию вызвали врачей из 4-го управления Минздрава, которые прибыли
с многочисленной  аппаратурой.  Остальных  пострадавших  на  машине  "скорой
помощи" отправили в больницу. Володя Собаченков очень скоро, буквально через
час, вернулся из больницы с перебинтованной головой. Врачи осмотрели Леонида
Ильича, сделали рентген и, уложив его в постель, уехали проявлять снимки.
   Результаты предстали неутешительные: правая ключица оказалась сломана.  К
счастью, кости не разошлись.
   Леонид Ильич отдохнул,  пришел  в  себя,  началось  всеобщее  обсуждение,
сможет ли  он  завтра  выступить  с  речью  на  торжественном  заседании  ЦК
компартии республики и Верховного  Совета  Узбекистана.  Косарев  и  местные
врачи настаивали прекратить  визит  и  возвратиться  в  Москву.  Но  Брежнев
ответил, что чувствует себя вполне прилично, а возвращение домой  вызовет  в
народе массу ненужных кривотолков.
   Утром следующего дня, 24  марта,  состояние  Брежнева  ухудшилось.  Врачи
вновь просили его вернуться в Москву, и вновь он отказался,  просил  сделать
все  возможное,  чтобы  он  смог  выступить  на  праздничном   торжественном
заседании. Руку его укрепили на повязке...
   ... Возвратившись в Москву, мы сразу  отправились  в  больницу  на  улицу
Грановского. Повторный снимок поверг в уныние  даже  видавших  виды  врачей.
Трещина в ключице разошлась, кость сместилась.
   Хотели делать операцию, но не решились из-за слабого сердца.
   Помните, как он отдавал честь на последнем параде 7 ноября 1982 года?  Он
едва-едва приподнимал руку. Ключица так и не срослась.
   Жить ему оставалось немногим более полугода.
   Если раньше здоровье генерального постепенно, но  неуклонно  угасало,  то
после Ташкента оно просто рухнуло.
   Дни Леонида Ильича были сочтены, это знали не только мы,  опекавшие  его.
Престарелое окружение сделало достаточно для того,  чтобы  выставить  немощь
своего лидера на всеобщее обозрение.
   Приложение N 19: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из рассказа Н. Мухитдинова
   (Нуриддин Акрамович Мухитдинов в хрущевские  времена  был  секретарем  ЦК
КПСС, затем заместителем председателя Центросоюза.  В  брежневскую  эпоху  -
посол СССР в Сирии,  заместитель  председателя  Торгово-промышленной  палаты
СССР.)
   Советское  посольство  в  Дамаске  получило  из  Москвы   "молнию",   где
поручалось посетить президента Сирийской Арабской Республики Хафеза Асада  и
сообщить, что в соответствии с его  приглашением  Генеральный  секретарь  ЦК
КПСС, Председатель Президиума  Верховного  Совета  СССР  Брежнев  мог  бы  в
ближайшее время посетить Сирию с официальным визитом.
   Я встретился с президентом и передал ему это сообщение. Он воспринял  его
с радостью и заявил, что, как и весь сирийский народ,  готов  в  любой  день
принять дорогого гостя Леонида Ильича Брежнева.
   После согласования даты и программы визита по  всей  стране  развернулась
большая  подготовительная  работа.  Были  созданы  специальные  комиссии   в
правительстве,  Национальном  фронте,  в  городах,   провинциях,   различньи
министерствах,   ведомствах,   предприятиях,   учреждениях,   на    объектах
сирийско-советского сотрудничества. Министерство  почт  и  телеграфа  решило
выпустить специальную марку. Коллектив театра готовил программу  концерта  с
включением русских танцев и песен. Поэты сочиняли стихи к  приезду  высокого
гостя. Дамаскский университет  решил  присвоить  Брежневу  почетное  звание.
Трикотажные и текстильные предприятия начали выпускать свои  изделия  с  его
портретом и русским орнаментом.  Всюду  главной  темой  стал  приезд  лидера
партии и государства СССР.
   Группа ответственных работников соответствующих  министерств  и  ведомств
прилетела в Дамаск из Москвы со списком лиц, которым предстояло сопровождать
и обслуживать делегацию. Мы обговорили  и  решили  все  вопросы  ее  приема.
Страна готова к приезду дорогого гостя в назначенный день. И вдруг  получаем
"молнию":  посетите  президента  X.  Асада  и  сообщите,  что  в   связи   с
непредвиденными обстоятельствами  Л.  И.  Брежнев,  к  сожалению,  не  может
прибыть в назначенный день в Дамаск. Визит придется отложить. О  его  сроках
можно договориться по дипломатическим каналам.
   Не буду описывать, какая  последовала  реакция  у  руководства  и  народа
маленькой,  но  древней,  самобытной,  гордой  страны  и  находившихся   там
советских людей, которых насчитывалось тогда несколько тысяч человек.
   Спустя некоторое время я узнал о причинах "непредвиденных обстоятельств",
из-за которых визит пришлось отложить. Чуть ли  не  за  два  дня  до  вылета
кто-то "шепнул" Леониду Ильичу, что в Сирии разведка Израиля или  какой-либо
другой  страны  может  попытаться  совершить  на  него  покушение.  И  этого
оказалось достаточно, чтобы отменить уже  подготовленный  визит,  вообще  не
поехать. Положение "спасло" то, что вместо Брежнева сначала  Ирак,  а  затем
Сирию в 1976 году посетил А. Н. Косыгин.
 
 
   Глава 11
   ДЕЯТЕЛЬ МЕСТНОГО МАСШТАБА
 
   Что в действительности произошло с Машеровым? Времени со дня  его  гибели
прошло достаточно, сменился политический строй, СССР больше нет, -  не  пора
ли рассказать правду?
   В самом деле, оснований для опасений не существует, все прошедшее  теперь
- история. Неужели Брежнев и впрямь причастен к устранению одного  из  самых
своих вероятных конкурентов?
 
   ПОЛИТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО ИЛИ НЕЛЕПАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ
 
   Когда российские читатели получили возможность ознакомиться с вышедшим на
Западе знаменитым  бестселлером  Владимира  Соловьева  и  Елены  Клепиковой,
прежние подозрения в преднамеренном устранении Машерова усилились.
   В этом убеждало то место в книге "Борьба  в  Кремле  -  от  Андропова  до
Горбачева", где говорилось, что генсек повинен в смерти первого секретаря ЦК
компартии Белоруссии. Вот этот пресловутый абзац, заставивший  многих  людей
усомниться  в  правдивости  официальной  версии:  "Бронированный  автомобиль
Машерова, которого  после  смерти  Кулакова  стали  готовить  в  брежневские
наследники, врезался в поставленные на его пути на  перекрестке  две  пустые
милицейские машины. В Минске  никто  не  сомневается,  что  и  на  этот  раз
совершено политическое убийство".
   О длинной руке Кремля,  виновной  в  гибели  Петра  Мироновича  Машерова,
исписаны груды бумаги. В моем  досье  -  десятки  публикаций  на  эту  тему.
Процитирую фрагмент из малоизвестной в России газеты "Белорус", издающейся в
США. В статье "Кто убил Машерова?" (N 352,  1986  г.)  утверждается:  "Стали
известными некоторые очень спорные  обстоятельства  гибели  бывшего  первого
секретаря, который, как известно,  погиб  в  автомобильной  катастрофе.  Эти
новые обстоятельства стали  известными  во  время  следствия  по  делу  зятя
Брежнева,  бывшего   генерал-полковника   Чурбанова.   Выясняется,   что   в
действительности автомобильная катастрофа была обычным мафиозным  убийством,
организованным бывшим министром внутренних  дел,  наилучшим  другом  Леонида
Ильича - Щелоковым. Осуществлено  все  было  в  лучших  традициях  западного
гангстерства. Щелоковские приспешники не оставили после себя никаких следов.
И если бы не перестройка с ее гласностью, то вряд ли мы  когданибудь  узнали
бы правду об этом".
   По мнению автора публикации, поводом для устранения  белорусского  лидера
послужил инцидент на брестской таможне. Там якобы при попытке контрабандного
провоза через границу  были  обнаружены  бриллианты,  принадлежавшие  Галине
Брежневой - дочери генерального секретаря.
   Из Москвы в Минск сразу же последовал телефонный  звонок  с  предложением
замять  это  дело,  не  предавать  его  огласке.  Однако   Машеров   проявил
неожиданную строптивость. Никакие нажимы на него не действовали. И  тогда  в
Москве, посовещавшись, решили пойти на  употребление  чрезвычайных  средств.
Инициатором физического устранения несговорчивого белорусского лидера  автор
публикации называет брежневского фаворита, тогдашнего министра внутреннихдел
СССР Щелокова.
   Таким  образом,  Машеров  по  этой  версии,  как  и  его  предшественники
сталинских времен, стал жертвой того самого режима, которому служил верой  и
правдой. Его судьба еще раз ярко свидетельствует о том, как мало  изменилась
суть режима, изменились только формы осуществления преступления. Да, Машеров
погиб не как большинство его предшественников, объявленных "врагами  народа"
либо агентами польской или  фашистской  разведок,  а  как  герой,  в  ореоле
защитника белорусских интересов. Но  разве  это  меняет  суть  преступления?
Просто формы расправ стали более утонченными.
   Газета сообщала, что многие люди в  Белоруссии  требовали  от  московских
властей всей  правды  о  гибели  Машерова.  Особенно  неспокойно  вела  себя
творческая интеллигенция, с которой белорусский лидер находил общий язык. На
одном  из  пленумов  республиканской  писательской  организации  было  прямо
заявлено, что гибель Машерова  не  носит  случайного  характера.  Прозвучала
мысль о том, что все предыдущие деятели  Белоруссии  погибли  по  инициативе
руководителей из Кремля.
   Другие издания тоже внесли  свою  лепту  в  критику  официальной  версии.
Приводится, например, такой аргумент: на похороны из Москвы  приехал  только
секретарь ЦК Капитонов. А ведь Машеров был  кандидатом  в  члены  Политбюро,
руководителем крупнейшей партийной организации в стране.
   Как видим, оснований для пересудов и сплетен предостаточно.
   Масла в огонь добавляли муссировавшиеся слухи о том,  что  посты  ГАИ  не
были заблаговременно оповещены о предстоящем маршруте следования Машерова по
трассе,  и  даже  дежурный  ГАИ  УВД  Минского  облисполкома  не  знал,  что
машеровская "Чайка" с двумя машинами сопровождения появилась  на  Московском
шоссе. Дыма без  огня  не  бывает.  Действительно,  в  ходе  следствия  было
установлено, что ГАИ  не  предупредили  о  планируемом  прохождении  кортежа
спецавтомобилей по территории Минской области. В результате чего гаишники не
могли принять необходимых в таких случаях мер безопасности.
   Катастрофа произошла четвертого октября 1980 года. А  накануне,  третьего
октября, около восемнадцати часов  шофер  МАЗа  Пустовит,  ставший  назавтра
причиной аварии, испуганно прижмется к  обочине,  увидев  сигналы  спецмашин
сопровождения машеровского кортежа, который несся навстречу. С чего  бы  это
ему шастать по этой трассе? Не было ли это своеобразной рекогносцировкой?
   Почему именно грузовик Пустовита создал аварийную ситуацию? Почему именно
ему было поручено перевозить  злополучный  картофель  -  ведь  по  плану  из
бригады деревни Барсуки в Смолевичскую заготконтору должна была идти  совсем
другая машина. Но она почему-то сломалась как раз  перед  тем,  как  Машеров
выезжал на трассу, и отправляться в рейс  было  сказано  Пустовиту,  который
вчера вечером наблюдал за проездом спецкортежа. Пустовит так торопился,  что
уехал с недогруженным кузовом.
   В этом деле немало странностей. Например, за две недели до автокатастрофы
было заменено руководство КГБ Белоруссии. Прежний председатель Никулкин  был
отправлен на пенсию. Вместо него пришел новый генерал - Балуев. Незадолго до
трагедии сменили начальника личной  охраны  Машерова  полковника  Сазонкина,
которого перевели в центральный аппарат КГБ республики.
   И еще - мощный машеровский "ЗИЛ", который мог  выдержать  столкновение  с
любым транспортным средством, как раз в эти дни отправили в ремонт.
   Ветераны кремлевской "девятки" вспоминают два  подобных  случая,  имевших
место на их веку, когда мощная автомобильная броня  спасала  жизнь  именитым
седокам.  Первый  случай  произошел  в   1946   году   на   отрезке   трассы
Симферополь-Ялта. В бронированный "паккард" Сталина с полного хода врезалась
какая-то колхозная полуторка, которой управляла  женщина  лет  сорока  пяти.
"Паккард" столкновение выдержал, а вот полуторка  развалилась  на  части.  К
счастью, никто не пострадал. Сталин приказал отпустить несчастную женщину  и
не предъявлять к ней никаких  претензий.  Распоряжение  было  выполнено,  но
находившийся в кортеже тогдашний министр госбезопасности Абакумов все  же  -
на всякий случай - велел понаблюдать за ней.
   Второй случай  произошел  с  Косыгиным.  В  его  сверкающий  лаком  "ЗИЛ"
"въехал" старенький "Запорожец" пенсионера. "Запорожец" превратился в смятую
жестяную  банку.  Косыгин  тоже  приказал  не  трогать  пенсионера  и,   как
рассказывают, подписал распоряжение выделить ему новую машину.
   В "ЗИЛах" было меньше полезной площади и других удобств, чем в  "Чайках",
но зато первые гарантировали сохранение жизни при любом столкновении.
 
   ВЕРСИЯ ЮРИЯ ЧУРБАНОВА
 
   Гибель Петра Мироновича Машерова, по словам  бывшего  брежневского  зятя,
тяжело переживал Леонид Ильич Брежнев. Чурбанов отзывается о Машерове как  о
замечательном, очень умном человеке, любимце белорусского народа и партии.
   Находясь в заключении в Нижнем Тагиле, Чурбанов поведал  -  по  памяти  -
обстоятельства гибели  Машерова.  По  мнению  бывшего  заместителя  министра
внутренних дел СССР, Машеров попал в чудовищно нелепую автокатастрофу. В МВД
СССР о ней узнали незамедлительно, уже через несколько минут: о таких  вещах
дежурный по министерству всегда докладывает в срочном порядке.  МВД  тут  же
доложило в ЦК КПСС, Щелоков позвонил Леониду Ильичу.
   В  Минск  срочно  вылетел  начальник  Главного  управления  ГАИ   генерал
Лукьянов.  Там  уже  работала  большая   следственная   группа   Прокуратуры
Белоруссии и КГБ. О результатах  расследования  было  также  незамедлительно
доложено.
   Выяснилось, что большая часть вины ложится на водителя машины, в  которой
находился  Машеров.  Во  второй  половине  дня  в  пятницу  Петр   Миронович
неожиданно решил посмотреть всходы озимых, но его основная машина (членам  и
кандидатам в члены Политбюро полагался, как известно,  бронированный  "ЗИЛ")
находилась в ремонте. По существовавшей инструкции начальник охраны не  имел
права выпустить его на трассу, но Машеров настаивал, и тогда "ЗИЛ"  поменяли
на "Чайку".
   Это - более легкая машина, и при лобовом столкновении - а  именно  так  и
произошло - она была не в состоянии выдержать тот  удар,  который  по  силам
"ЗИЛу". Была и другая причина:  минувшей  ночью  у  водителя  Машерова,  уже
пожилого человека, случился приступ радикулита.  Как  об  этом  узнали?  При
осмотре трупа шофера все  увидели,  что  он  был  обвязан  теплым  шерстяным
шарфом.
   Но утром он ничего не сказал об этом, сел за руль "Чайки", и хотя  ширина
трассы и отличная видимость позволили бы здоровому  человеку,  находившемуся
за рулем, сделать любой маневр, радикулит, видимо, дал о себе знать. "Чайка"
столкнулась не с трактором, как писали в некоторых газетах, а  со  встречной
грузовой машиной, на скорости обгонявшей колонну других машин, - ее водитель
возвращался из дальнего рейса, провел без отдыха много часов за  баранкой  и
потерял, естественно, должную реакцию. Водитель и охранник Машерова  погибли
мгновенно, а сам Петр Миронович жил буквально несколько минут и  спасти  его
от смерти было уже невозможно.
   Этот рассказ Чурбанова вошел и в его книгу "Я расскажу  все,  как  было".
Здесь  много  неточностей  -  наверное,  потому,  что  Чурбанов  был   лишен
документальных источников и слишком передоверился своей памяти. А  она,  как
мы дальше увидим, несовершенна.
   Отметим,  как  Чурбанов  объяснял  скромные  похороны   Петра   Машерова,
отсутствие на них сколько-нибудь  влиятельного  лица  из  Москвы.  Кто  кого
должен хоронить? - задается он вопросом. В таких случаях принималось решение
Секретариата ЦК КПСС. Ну, хорошо, а почему на поминках Леонида  Ильича  тоже
был только Капитонов? Это как объяснить? Неуважением к  памяти  Генерального
секретаря ЦК КПСС со  стороны  его  товарищей  по  Политбюро  и  лично  Юрия
Владимировича Андропова? Конечно, нет. Тогда как?
 
   КАК ЭТО ВЫГЛЯДЕЛО СО СТОРОНЫ
 
   Четвертое октября 1980  года.  Около  пятнадцати  часов  на  Смолевичском
участке трассы Москва - Минск двигался  синий  МАЗ-503.  Вскоре  его  догнал
ГАЗ-53Б, кузов которого до половины был заполнен картофелем.
   Этот грузовик запомнился многим водителям, которые ехали в  тот  день  по
Московскому шоссе. ГАЗ-53Б мчался, как на пожар. Стрелка его спидометра явно
перешагнула за отметку семьдесят километров в час.
   - И куда только он несется? -  недовольно  пробурчал  пассажир  одной  из
попутных машин, которую ГАЗ-53Б обгонял на большой скорости.
   - Куда, куда... - зло произнес водитель. - Несется,  как  будто  погибели
ищет...
   Некоторое  время  машины  шли  одна  за  другой,  придерживаясь  примерно
семидесятиметровой дистанции. Водителю ГАЗ-53  были  хорошо  видны  номерные
знаки впереди идущей машины - 89-19 МИД. "Минская" - догадался он.
   Позже он узнал, что  синий  МАЗ  принадлежал  автокомбинату  N  4  города
Минска.
   Водитель синего МАЗа не мог не видеть номера пристроившейся ему  в  хвост
машины. Он тоже запомнит его на всю жизнь:  02-21  МБЕ.  ГАЗ-53Б,  груженный
тремя с половиной  тоннами  картофеля,  принадлежал  экспериментальной  базе
"Жодино" НИИ земледелия Министерства  сельского  хозяйства  БССР.  Эта  база
находилась в Смолевичском районе Минской области.
   Медлительность  синего  МАЗа  раздражала  шофера  следовавшего   за   ним
грузовика. Прежде чем пристроиться в хвост МАЗу,  водитель  ГАЗ-53Б  обогнал
уже одну транспортную единицу. Он намеревался сделать то же самое и с  синим
МАЗом, выискивая подходящий момент для маневра. К этому располагали и хорошо
просматриваемая дорога, и  отчетливо  проступавшая  сплошная  разделительная
полоса.
   Между тем водитель синего МАЗа увидел двигавшийся навстречу  эскорт  трех
легковых автомобилей. Впереди на большой скорости неслась  белая  "Волга"  -
прямо по осевой. Ослепительно мигал включенный световой  маячок  на  салоне,
два красных снопа вырывались из передних фар. Вслед за белой "Волгой" летела
черная  "Чайка".  Правительственную  машину  отделяло  от  "Волги"   сто-сто
пятьдесят метров. Замыкала кортеж "Волга" желтого цвета - тоже с  включенным
маячком и красными фарами.
   С передней машины сопровождения прозвучала команда водителю  синего  МАЗа
принять вправо и остановиться. Шофер беспрекословно выполнил  это  указание.
Увидев, что за МАЗом на расстоянии двадцать  пять  -  тридцать  пять  метров
движется ГАЗ-53Б, аналогичную команду  отдали  и  ему.  Водитель  ГАЗа  тоже
принял вправо.
   Водители  смотрели,  как  проскочила  передняя   "Волга"   сопровождения.
Красивое зрелище.  Шофер  ГАЗ-53Б,  наверное,  зазевался  на  какую-то  долю
секунды и, как потом рассказывал на следствии, с ужасом  вдруг  увидел,  что
стремительно приближается к борту стоящего впереди синего  МАЗа.  Оставалось
не более двадцати метров, и, чтобы избежать столкновения,  водитель  ГАЗ-53Б
ударил по тормозам и  резко  рванул  руль  влево.  Раздался  страшный  удар,
полыхнуло пламя.
   В груженный картофелем ГАЗ-53Б, внезапно  выехавший  из-за  синего  МАЗа,
пересекший осевую линию и выехавший  на  скорости  пятьдесят  километров  на
полосу  встречного  движения,  на  полном  ходу  врезалась  черная  "Чайка".
Водитель МАЗа, услышав запоздалый  скрежет  тормозов,  выглянул  из  кабины.
"Чайка", развернутая поперек шоссе, застыла, уткнувшись в самосвал.  Из  его
кабины вывалился  объятый  пламенем  человек  -  в  носках,  черной  куртке.
Обхватив голову руками,  он,  будучи  в  глубочайшем  психологическом  шоке,
бессильно опустился на обочину.
   Водитель синего МАЗа выпрыгнул из кабины  и  кинулся  к  "Чайке".  Правая
передняя  дверца  была  открыта.  В  глаза  бросился  пассажир,   обсыпанный
картофелем. Его тело завалилось влево, к водителю.  Изо  рта  и  носа  текла
кровь. Шофер МАЗа с ужасом узнал лицо Машерова, знакомое по портретам.
   Заскрежетали тормоза подъехавшей машины. Это была белая "Волга", передняя
машина сопровождения, вернувшаяся назад. В  ней  находился  старший  эскорта
старший лейтенант милиции Ковальков, который в зеркало  заметил  вспыхнувшее
сзади пламя. Подъехав к месту аварии, он видел, что огонь разгорается.  Надо
было срочно расцепить грузовик и "Чайку", отогнать горящий ГАЗ-53Б.  Повезло
- на трассе показался автокран одной из минских автоколонн. Автокрановщик А.
Васьков прицепил трос, и после некоторых усилий  объятый  пламенем  самосвал
оттащили на безопасное место.
   Засыпанного  до  головы  картофелем  Машерова  с   трудом   извлекли   из
расплющенной кабины.  Спасателям  показалось,  что  у  него  бьется  сердце.
Быстрее в ближайшую больницу! На огромной скорости, страшно завывая сиреной,
машина рванула в  сторону  Смолевич  -  районного  центра  Минской  области.
Встречные   машины   шарахались   в   сторону.   Такой   сумасшедшей   гонки
сопровождавшие  не  помнили  за  всю  свою  жизнь.  Увы,  чудес  не  бывает,
воскресить погибшего не удалось.
   Из "Чайки" вынесли  два  трупа.  Один  из  них  был  водителя,  другой  -
охранника Машерова. Двое проезжавших по трассе пассажиров оказались врачами.
Они осмотрели потерпевших и констатировали смерть.
   Из кобуры погибшего сотрудника КГБ представитель милиции вынул  пистолет.
Убедившись, что он на предохранителе и ни одна из восьми пуль  в  обойме  не
израсходована,  милиционер  положил  изъятое  оружие  в   карман.   Пистолет
телохранителя Машерова за N МР02036 потом был сдан в КГБ БССР.
   Из  поврежденной  "Чайки"  с  сорванным  кузовом,  открытыми  дверцами  и
горевшими колесами милиция вынесла мужские ботинки, портфель -  дипломат"  с
металлической пластинкой, на которой было выгравировано имя владельца -  "П.
М. Машеров". На полу среди рассыпанного картофеля нашли наручные часы  марки
"Полет". Стекла на них не было. Остановившиеся стрелки показывали 15 часов 4
минуты. На крышке часов виднелась надпись: "Т. Машерову П. М, от МВД СССР 28
мая 1971 г. ".
   Из багажника извлекли топор, телескопическую  удочку  из  стеклопластика,
произведенного на Полоцком заводе стекловолокна, две лески с поплавками, два
охотничьих ружья. Там же лежала карта БССР с  заштрихованными  территориями,
обозначавшими неблагоприятную экологическую обстановку.
   Автомобиль  ГАЗ-53Б  представлял  печальное  зрелище  -  передние  колеса
сгорели до ободов, радиатор сжат, стекло разбито, кузов с картофелем сорван.

   ЧТО ПОКАЗАЛА ЭКСПЕРТИЗА
 
   По факту  автомобильной  катастрофы  на  659-м  километре  автомагистрали
Москва-Брест, в результате чего столкнулись самосвал и машеровская  "Чайка",
что привело к гибели трех человек, в тот же день,  четвертого  октября  1980
года, было возбуждено уголовное дело. Вел его следователь  по  особо  важным
делам при прокуроре Белорусской  ССР  Николай  Игнатович,  будущий  народный
депутат СССР, ярый приверженец демократии, председатель Комиссии  Верховного
Совета  СССР  по  льготам  и  привилегиям.  После  приобретения  Белоруссией
независимости в 1991 году Игнатович стал Генеральным  прокурором  Республики
Беларусь. Скончался он при невыясненных до конца обстоятельствах.
   Следователь вроде бы попался дотошный. Первым делом он поручил произвести
судебно-автотехническую  экспертизу.   Виднейшие   специалисты   исследовали
мельчайшие подробности катастрофы. Вывод такой: ни одна  из  машин,  включая
"Чайку" и обе милицейские "Волги", не имели  технически  неисправных  узлов,
агрегатов и систем, которые могли бы влиять на опасность движения  в  данном
дорожно-транспортном происшествии.
   Действия водителя МАЗа в данной дорожно-транспортной ситуации требованиям
правил не противоречили - то есть, говоря понятным языком,  водитель  синего
МАЗа в случившемся не виноват.
   Что касается водителя самосвала,  то  он,  отвлекшись  от  наблюдения  за
дорожной обстановкой, не изменил скорости движения при сокращении  дистанции
с автомобилем  МАЗ-503  и  тем  самым  нарушил  правила  движения.  Он  имел
возможность занять крайне правое положение на проезжей части и  остановиться
без маневра влево и  последующего  выезда  на  полосу  встречного  движения.
Однако Пустовит предпочел противоположное - следы торможения  его  самосвала
влево составляли 27,6 метра.
   Относительно водителя машеровской "Чайки" экспертиза сделала  заключение,
что он не имел технической возможности предотвратить столкновение с  ГАЗ-53Б
путем торможения,  поскольку  расстояние,  бывшее  в  распоряжении  "Чайки",
меньше величины тормозного пути этого автомобиля.
   Эксперты  сочли,  что  водитель  "Чайки"  действовал  в  соответствии   с
правилами - он применил торможение с  целью  предотвращения  аварии,  о  чем
свидетельствуют следы на правой стороне дороги. Они составили 22,5  метра  с
поворотом от осевой линии дороги несколько вправо.
   Ознакомившись с данными судебно-автотехнической  экспертизы,  следователь
Николай Игнатович не ограничился представленной ему основательной  справкой,
а  счел  необходимым  дополнительно   допросить   заведующего   лабораторией
судебно-автотехнических исследований НИИ  судебной  экспертизы  Министерства
юстиции республики Э. Лесневского.
   Следователя  интересовало,  мог   ли   водитель   "Чайки"   предотвратить
столкновение с самосвалом путем маневрирования или торможения в сочетании  с
маневрированием? Почему эксперты не рассматривали  этот  вопрос?  Испытывали
пиетет перед высоким именем?
   Протокол  допроса  доносит   ответ   руководителя   экспертов:   величина
остановочного пути "Чайки" составляет около девяноста метров, а отдаление ее
от места столкновения в момент  начала  поворота  автомобиля  ГАЗ-53Б  влево
могло быть не менее 71 метра. Исходя  из  этих  расчетов,  эксперты  сделали
заключение  о  невозможности   предупреждения   столкновения   при   условии
применения торможения водителем  "Чайки".  В  подобных  случаях,  подчеркнул
специалист, если остановочный путь меньше  расстояния  до  помехи,  дорожная
обстановка считается аварийной, и действия водителя зависят от его  реакции,
самообладания, возможности  и  умения  правильно  прогнозировать  дальнейшее
развитие  дорожной  ситуации  с  учетом  скоростей  и  направления  движения
транспортных средств. Говоря понятным языком, действия водителя  зависят  от
его  субъективных  качеств.  А   их   оценка   не   входит   в   компетенцию
автотехнической экспертизы.
   Игнатович поинтересовался  у  Лесневского:  как  должен  был  действовать
водитель самосвала в ситуации, когда он имел  возможность  на  дистанции  от
пятнадцати до семидесяти метров за МАЗом заблаговременно увидеть приближение
к встречному кортежу спецмашин? Соответствовали ли его действия  требованиям
правил дорожного движения?
   Руководитель экспертов ответил, что, исходя из дистанции 70 метров  между
автомобилями  МАЗ-503  и  ГАЗ-53Б  и  равных  скоростей  движения  около  70
километров в час, водитель ГАЗа имел техническую возможность  занять  крайне
правое положение на проезжей части  и  остановиться  без  маневра  влево  от
дальнейшего выезда на встречную полосу.  Таким  образом,  действия  водителя
самосвала не соответствовали правилам дорожного движения.
   Игнатович провел следственный эксперимент, в ходе которого было выяснено,
что  с   места,   где   стоял   злополучный   грузовик,   кортеж   встречных
спецавтомобилей виден с расстояния от 150 до 400 метров, что позволяло герою
этой истории при соблюдении им правил безопасного движения  заметить  кортеж
своевременно   и   принять   необходимые    меры    по    обеспечению    его
беспрепятственного проезда.
 
   СЛОВО - ДРУГОЙ СТОРОНЕ
 
   А теперь, как говорили в Древнем Риме, послушаем другую сторону.
   Старшим эскорта сопровождения был старший лейтенант милиции Ковальков. Он
находился  в  передней  машине   -   помните   белую   "Волгу"?   Так   вот,
судебно-автотехническая  экспертиза  отметила,  что  окраска  спецавтомобиля
ГАЗ-24 N 01-30  МИК,  световая  сигнализация  и  надпись  "ГАИ"  на  нем  не
соответствовали  требованиям  ГОСТа   "Транспортные   средства   оперативных
служб..." Эксперты  отметили  также,  что  в  распоряжении  старшего  группы
Ковалькова был  автомобиль  ГАЗ-24  N  01-83  МИК,  который  оборудован  как
специальный, и он в соответствии с требованиями  специнструкций  должен  был
ехать первым в колонне.
   Дотошный следователь Игнатович вызвал Ковалькова для допроса и спросил  у
него, работал ли во время движения  по  трассе  четвертого  октября  на  его
автомобиле проблесковый маячок?
   На что допрашиваемый ответил: нет, не работал. В ходе  дальнейшей  беседы
выяснилось, что на передней машине эскорта маячок не был  установлен  вовсе.
Машеров не любил шума,  связанного  с  его  выездами,  не  хотел  привлекать
внимания к своей персоне. КГБ возражал, но потом притих - Машеров  все-таки!
И, вообще, кто кого обслуживает?
   Ответ вроде бы убедительный, но  следователь  не  отступал.  Поднимал  ли
Ковальков вопрос о том, что  сопровождение  проводилось  с  отступлением  от
приказа министра внутреннихдел СССР N 0747 от 1974 года, да ктому же  на  не
оборудованной в полном объеме машине?
   Старший эскорта приуныл:  письменно  этот  вопрос  он,  к  сожалению,  не
поднимал, но устно заострял неоднократно. Перед кем? Перед работниками  КГБ,
которые сопровождали Машерова, - Чесноковым,  Тесленком,  Сазонкиным.  Перед
заместителем командира дивизиона дорожно-патрульной службы. Знали об этом  и
министр внутренних  дел  Белоруссии  Жабицкий,  председатель  КГБ  Никулкин,
помощник первого  секретаря  ЦК  КПБ  Машерова  Крюков,  другие  руководящие
работники.
   Далее следователя заинтересовало, были  ли  оборудованы  машины,  которые
обслуживали Машерова, включая и "Чайку", привязными  ремнями?  Если  да,  то
пользовались ли ими водитель Машерова и пассажиры?
   Ковальков вынужден был признать, что, несмотря на наличие этих ремней как
на передних, так и на задних сиденьях,  ни  водитель,  ни  Машеров,  ни  его
охранник  Чесноков,  погибший  четвертого  октября,   ремнями   никогда   не
пользовались.
   Игнатович допросил и водителя передней машины  сопровождения  Слесаренка.
Это он, оглянувшись в зеркало и  увидев,  что  сзади  их  "Волги"  вспыхнуло
пламя,  воскликнул:  "Столкнулись!"  и  сразу  же  развернулся  в   обратном
направлении. На вопрос следователя, был ли включен  проблесковый  маячок  на
его "Волге", допрашиваемый  чистосердечно  признался,  что  Чесноков  иногда
приказывал снимать его, иногда - ставить. В тот трагический день  Слесаренок
выехал без маячка.
   Передо мной - протокол допроса тогдашнего начальника ГАИ города Минска И.
Худеева. И он тоже показал, что при сопровождении  машины  Машерова  впереди
вместо  спецмашины  стандартной   окраски   ставили   обычную   машину   без
проблескового маячка. Такое указание давал помощник Машерова  В.  Крюков,  а
также начальник охраны полковник КГБ В. Сазонкин. "Их  указания  для  нас  -
закон", - сказал начальник ГАИ.
   Интересное кино  получается,  не  правда  ли?  Поездки  охраняемого  лица
осуществляются  с  нарушениями  инструкций,  машина,  в  которую   врезалась
машеровская "Чайка", сновала по этой трассе накануне. И уж  совсем  в  дрожь
бросила такая вот сенсация: самосвал почему-то не загрузили полностью, и тем
не менее водителю велели немедленно ехать в Смолевичи. А если учесть, что  в
рейс должна была идти совсем другая машина...
   Поднаторевшие в  криминальных  интригах  Чейза  читатели,  наверное,  уже
мучаются догадками: а  не  объясняется  ли  недогруз  машины  и  срочная  ее
отправка в Смолевичи полученной кем-то информацией о предстоящем направлении
движения эскорта первого секретаря? В протоколах допросов  лиц,  проходивших
по этому делу, есть  свидетельство  командира  эскортного  взвода  дивизиона
дйрожно-постовой службы ГАИ УВД Минска Г. Пищака: сотрудники  милиции  машин
сопровождения подчинялись только работнику КГБ, который ехал с  Машеровым  и
который давал необходимые сигналы относительно маршрута следования. То  есть
утечка информации практически исключалась.
   Ну а работник КГБ? С Машеровым в "Чайке" был майор Валентин Чесноков. Что
это был за человек, видно из протокола допроса его жены. Она  показала,  что
муж никогда не рассказывал ей о своих служебных делах.  Даже  видавший  виды
следователь несказанно удивился: она не знала, что муж  ездит  с  Машеровым!
Для нее было открытием, что они погибли в одной машине.
 
   КТО БЫЛ ЗА РУЛЕМ
 
   Грузовиком  с  картофелем  управлял  тридцатидвухлетний   шофер   Николай
Пустовит, отец троих детей. Младшей дочери к моменту  катастрофы  на  трассе
исполнилось шесть месяцев.
   Его личность, как вы догадываетесь, привлекла особое внимание  следствия.
Задержанный сразу  же  после  аварии  Пустовит  был  направлен  в  Жодинскую
городскую больницу, где его поместили в отдельную палату,  которая  усиленно
охранялась. Но задержанный вел себя смирно, не предпринимал никаких  попыток
к побегу. Никто из посторонних на контакт с ним тоже не выходил.
   Пустовита проверяли так, как никогда прежде. КГБ, МВД, прокуратура дни  и
ночи проводили в поисках каких-либо компрометирующих данных. Увы,  все  было
напрасно. Биография шофера самосвала  была  чиста,  как  стеклышко.  Никаких
связей с криминальным миром. Никто из многочисленных  родственников  никогда
не привлекался к суду.
   В экспериментальной базе "Жодино" за 16 лет работы шофером он не допустил
ни одного нарушения правил дорожного движения. 47 раз поощрялся  за  высокие
производственные показатели. Прекрасный семьянин - не пил,  имел  свой  дом,
приусадебный участок, машину "Жигули" и мотоцикл. Хозяйство обустроенное,  в
доме достаток. Дети опрятные, ухоженные.
   Судебно-медицинская   экспертиза    сделала    заключение:    хронические
психические заболевания отсутствуют, пациент  понимает  всю  ответственность
того, что произошло, своими действиями  руководит.  Отклонений  в  поведении
нет. По характеру спокоен, уравновешен.
   С   разных   концов   прощупывали   версию   о   возможном   недовольстве
существовавшим строем,  руководителями  республики.  Тщательно  изучали,  не
пересекались ли когда-нибудь пути подследственного или его  родственников  с
погибшими  в  "Чайке".  Все   напрасно.   Пустовит   отличался   незлобивым,
добродушным характером, со всеми жил в  мире  и  согласии,  у  него  даже  с
односельчанами не было осложнений.
   Следствие вели крупнейшие  сыщики.  Достаточно  сказать,  что  из  Москвы
приехали  старший  помощник  Генерального  прокурора  СССР   Г.   Каракозов,
следователь  по  особо  важным  делам  при  Генеральном  прокуроре  СССР  В.
Калиниченко, группа ответственных работников из следственного управления КГБ
СССР. Плюс несметное число своих сыщиков. Копались  в  архивах,  запрашивали
информацию с мест, многократно беседовали с  односельчанами,  товарищами  по
работе.  Оперативно-розыскная  машина  работала   на   полную   мощь.   Были
задействованы самые громкие имена: крупнейшие авторитеты КГБ и МВД,  оставив
другие дела, подключились к выяснению обстоятельств автокатастрофы на трассе
Москва-Брест.
   Выяснилось, что в  течение  последнего  года  Пустовит  никуда  из  своей
деревни не выезжал. Опрошенные соседи показали, что незнакомые  люди  в  дом
Пустовита не приезжали. На  чужих  сразу  бы  обратили  внимание  -  деревня
небольшая, каждый на виду. Самым тщательным  образом  составили  хронометраж
дня, предшествовавшего аварии. Сразу же ухватились за  ниточку  -  признание
Пустовита в том, что накануне, третьего октября, возвращаясь после разгрузки
картофеля, встретил кортеж с МаАеровым. Повинуясь команде,  прозвучавшей  по
громкоговорящей связи, Пустовит затормозил, прижавшись к обочине.
   - Почему вы оказались в это время на трассе? Именно в это время?
   - Не знаю, - искренне ответил допрашиваемый.  -  Сгрузил  бульбу  и  ехал
домой. В Жодино купил хлеб - для родителей.
   Проверили.  Родители  Пустовита,  жившие  рядом,   подтвердили:   Николай
действительно привозил им хлеб вечером третьего октября.  После  чего  уехал
домой.
   Следствие получило доказательство, что, приехав  домой  вечером  третьего
октября, подследственный поужинал и лег спать, никуда в ночь не отлучаясь...
   Наутро четвертого октября он отвез сына в школу, а в восемь  был  уже  на
работе. Ему дали наряд-задание на перевозку свеклы. Пустовит был  в  хорошем
настроении. На плохое самочувствие не жаловался, вел  себя  как  обычно.  Ни
нервозности, ни внутреннего напряжения.
   -  Почему  картофель  в  заготконтору  повезли  именно  вы?  -   спросили
следователи у Пустовита. - Ведь у вас был наряд на перевозку свеклы...
   - Не знаю, - чистосердечно ответил подследственный. - Такую  команду  дал
мне главный агроном.
   Допрошенный  главный  агроном  объяснил,  что  машина,  занаряженная  для
перевозки  картофеля  в  Смолевичскую  заготконтору,  сломалась.  И  он  дал
указание  поставить  под  погрузку  картофелем  первую  же  машину,  которая
появится. Раньше  других,  по  случайному  стечению  обстоятельств,  приехал
Пустовит. Кузов его машины и начали загружать картофелем.
   - Почему ваш ГАЗ-53 оказался недозагруженным? Там было всего 3 тонны  700
килограммов...
   -  У  рабочих  возникли  какие-то  трения  с  руководством.  Я  особо  не
вслушивался. Около трех часов дня я спросил главного бухгалтера, что делать?
Машина недозагружена. Янушевский мне сказал: вези сколько есть...
   Вот такая  цепочка  мелких,  на  первый  взгляд,  событий  предшествовала
трагедии.
   А теперь посмотрим, кто был за рулем "Чайки".
   Евгений Федорович Зайцев, в  1979  году  перешагнувший  шестидесятилетний
рубеж своей жизни, возил Машерова с 1964 года - более  16  лет.  Зайцев  был
опытным водителем, за руль автомобиля сел  еще  до  войны  -  в  1938  году.
Воевал, поступил в военное училище, демобилизовался в 1952 году.
   Евгений Федорович курянин, из крестьян.  Семь  лет  работал  таксистом  в
Минске. В 1964 году его приняли водителем  легковой  автомашины  в  автобазу
управления делами ЦК компартии  Белоруссии.  Имел  36  поощрений,  знак  "За
безаварийную работу",  почетное  звание  заслуженного  работника  транспорта
республики.
   Именитый седок души не чаял в своем водителе.  Белорусская  пресса  много
писала о дорогих подарках, которые делал Машеров своему шоферу, в  одной  из
публикаций упоминалось о необыкновенном охотничьем ружье. Правда,  и  Зайцев
не оставался в долгу. Он тоже дарил хозяину изделия, которые сам вырезал  из
дерева. Машеровский шофер слыл на автобазе искусным резчиком по дереву.
   Знающие люди говорили мне, что шофер  Зайцев  был  как  бы  членом  семьи
Машерова. Привык за 16 лет, в поездки по  республике  отправлялся  только  с
ним. Когда в декабре 1979 года Евгению Федоровичу исполнилось 60 лет и  надо
было оформлять пенсию, Петр Миронович якобы сказал: ничего, еще поработаем.
   Мнение Машерова тут  же  было  передано  Зайцевым  руководству  автобазы,
которое, как выяснилось  в  процессе  следствия,  уже  подумывало  о  замене
старого водителя на более молодого. И человека уже  подобрали  -  Калмыкова.
Расстаться с Зайцевым хотели по двум причинам.
   Первая -  старый  шофер  вызывал  все  больше  опасений  из-за  состояния
здоровья. Его донимал радикулит. Когда мертвого Зайцева вынесли из  "Чайки",
обнаружили шерстяной шарф, а поверх  него  пояс  из  хлопчатобумажной  ткани
вокруг поясницы. Кто знает, может, именно адская боль и помешала  ему  резко
вывернуть машину в кювет в тот критический миг. И  еще:  в  последнее  время
стало сдавать зрение. Всплыла, к  примеру,  такая  подробность  -  во  время
медосмотра врач-окулист был серьезно встревожен состоянием его зрения  и  не
подписал "бегунок".
   Сработало телефонное право. Звонок в поликлинику, повторная медкомиссия -
и разрешение получено. Правда, при вождении Зайцеву предписано  было  носить
очки.
   Вторая  причина,  по  которой  Зайцева  хотели   отправить   на   пенсию,
заключалась в том, что он фактически подменил  собой  руководство  автобазы.
Близость к первому лицу республики, неформальные отношения между ними ни для
кого секретом не были. Руководство псковского гаража  молча  сносило  многие
финты, которые отмачивал машеровский водитель. Ему ничего  не  стоило  снять
любого человека с  должности,  принять  на  работу  своего  протеже.  С  ним
считались, перед ним лебезили, искали у него покровительства.
   Вся автобаза знала, что Зайцев пользуется у  Машерова  большим  доверием.
Шеф и в самом деле благоволил к  своему  водителю:  предоставил  возможность
перед   пенсией   некоторое   время   поработать   шофером   в   Белорусском
представительстве  при  ООН,  пообещал  персональную  пенсию.   Узнав,   что
руководство автобазы  подготовило  ему  замену,  Зайцев  невзлюбил  молодого
водителя. Доходило до того, что, будучи в  отпуске,  старый  слуга  прибегал
утром в гараж и  кричал  Калмыкову:  "Можешь  уходить,  я  поеду  за  Петром
Мироновичем!" Бывало, что вытаскивал молодого водителя из машины, вырывал  у
него путевой лист. Не хотелось, ох как не хотелось старику уступать кому  бы
то ни было водительское место в машеровском "ЗИЛе".
   За  два  месяца  до  гибели  Машерова  произошел  такой   случай.   После
возвращения из США Зайцев ушел  в  отпуск.  За  руль  "ЗИЛа"  сел  Калмыков.
Однажды они ехали по широкому Партизанскому проспекту в  Минске.  Неожиданно
под колеса бронированного "ЗИЛ-117" бросился человек, как потом  выяснилось,
вдрызг пьяный. Калмыков проявил  себя  как  незаурядный  шофер  -  мгновенно
вывернул руль влево, и машина встала поперек проспекта. Тело самоубийцы лишь
скользнуло по правой стороне автомобиля и упало на асфальт,  не  получив  ни
одной ссадины, ни одной царапины. Молодой водитель был настоящим виртуозом!
   Сведущие люди потом говорили: если бы Зайцев не вел "Чайку" по осевой,  а
шел бы по правой трехполосной стороне, у него была бы  возможность  объехать
препятствие - внезапно возникший на осевой самосвал. Увы, за  рулем  "Чайки"
находился  дряхлеющий  водитель,  не   способный   быстро   реагировать   на
изменившуюся обстановку. На широченной трассе он оказался беспомощным.  А  в
подобной аварийной ситуации многое зависит именно от реакции и самообладания
водителя.
   Судмедэкспертиза  установила,  что  смерть   Машерова   наступила   из-за
повреждения жизненно важных органов - от тяжелой черепно-мозговой  травмы  в
виде многочисленных переломов костей черепа, кровоизлияния в головной  мозг,
многочисленных разрывов органов  грудной  и  брюшной  полости  с  внутренним
кровотечением и травматичным  шоком.  Имевшиеся  заболевания  -  хроническая
ишемическая болезнь сердца, пневмосклероз, отсутствие левой  почки,  которую
удалили в 1977 году, - причинной связи с наступившей смертью не имели.
 
   ЧТО РЕШИЛ СУД
 
   Водителем синего МАЗа был человек  по  фамилии  Тарайкович.  Против  него
сначала было возбуждено уголовное  дело.  Впрочем,  как  и  против  водителя
машеровской  "Чайки"  Зайцева,  сотрудников  ГАИ   Ковалькова,   Слесаренка,
Прохорчика.
   Двадцать пятого ноября 1980 года следователь по особо  важным  делам  при
прокуроре БССР Николай  Игнатввич,  рассмотрев  материалы  об  автомобильной
катастрофе, постановил уголовное дело против названных лиц прекратить  из-за
отсутствия в их действиях состава преступления.
   Еще через месяц в Минске состоялся суд над водителем самосвала Пустовитом
Николаем  Митрофановичем.  Он  был  признан  виновным  в  нарушении   правил
безопасности движения, в результате чего погибли три человека.
   Пустовита  приговорили  к  лишению   свободы   сроком   на   15   лет   в
исправительно-трудовой  колонии  общего  режима.  Его  также  лишили   права
управлять транспортными средствами сроком на пять лет.
   В 1982 году вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР  об  амнистии  в
связи с 60-летием образования СССР. В соответствии с этим  указом  неотбытая
часть срока наказания Пустовиту была сокращена  наполовину.  В  колонии  ему
оставалось отбыть шесть лет.
   В сентябре 1983 года он был условно  освобожден  на  пять  лет  и  восемь
месяцев с направлением на стройки народного хозяйства.
   Наконец, 20 июня 1985 года народный суд Круглянского  района  Могилевской
области,  учтя  добросовестную  работу  и  примерное  поведение,  стремление
загладить вину, а также то, что осужденный отбыл с четвертого  октября  1980
года более половины назначенного срока наказания, решил освободить Пустовита
от дальнейшего отбывания наказания.
   В заключение остается добавить, что Пустовит вернулся в родную деревню  и
сейчас работает шофером.
   Следователь Игнатович, ведший его дело, вырос до  Генерального  прокурора
независимой Республики Беларусь и некоторое время назад скончался в Минске.
 
   ВОПРОСЫ ОСТАЮТСЯ
 
   Расследование обстоятельств, связанных с гибелью Машерова в автомобильной
катастрофе, велось в октябре-декабре 1980 года, при  жизни  Брежнева  и  его
ближайшего  окружения,   которое,   видя   угасание   генсека,   лихорадочно
прокручивало варианты престолонаследия.
   Следствие, разумеется, так высоко и глубоко  не  заглядывало,  да  в  тех
условиях и не могло  заглянуть,  довольствуясь  тем  малым,  что  лежало  на
поверхности - чисто технической стороной происшествия, которая, как видно из
вышесказанного, была исследована скрупулезно и добросовестно.
   Смена политического режима в России  и  Белоруссии,  упразднение  бывшего
союзного государства  дали  уникальную  возможность  взглянуть  на  трагедию
двадцатилетней давности без идеологической зашоренности и священного трепета
перед высокими инстанциями и громкими именами.  Сегодня  Брежнев,  Андропов,
Черненко, Горбачев, Щелоков, Машеров, Мазуров и другие  главные  действующие
лица той эпохи - всего лишь персонажи исторической драмы,  а  не  повелители
жизней миллионов людей.
   Прошло два десятка лет  -  и  многие  тайны,  касавшиеся  взаимоотношений
недавних сильных мира сего, перестали быть тайнами.
   Теперь мы знаем,  что  к  концу  правления  Брежнева  сформировались  две
главные группы, борющиеся за власть.  Одну  возглавлял  Черненко,  вторую  -
Андропов.
   Оба лидера ревниво посматривали в сторону Минска, где правил единственный
популярный в народе партийный  деятель.  Машерова  хорошо  знали  в  стране.
Белорусам, которым повезло на руководителя, откровенно завидовали.
   Авторитет  Машерова  в  партии  и  в  народе  раздражал   конкурировавшие
кремлевские группировки. И они предпринимали  все  возможное,  чтобы  отсечь
Брежнева от белорусского лидера. С этой целью КГБ стал распространять  слухи
о том, что Брежнев недолюбливает Машерова, поскольку видит в нем претендента
на свой пост, что отношения у них все более натянутые.
   В горбачевские времена, когда было принято ругать  Брежнева,  белорусская
пресса отомстила за своего любимца.  Генсека  подавали  в  непривлекательном
виде, изображали завидовавшим популярности  улыбчивого,  обаятельного  Петра
Мироновича. Дань модному поветрию отдал даже известный белорусский  писатель
Иван Шамякин. Вспоминая приезд Брежнева в Минск, Шамякин писал:
   "Интересен финал пребывания  Брежнева  в  Минске.  Вечером  был  прием  в
ресторане "Журавинка". На двух этажах собралось человек восемьсот.  Я  сидел
недалеко от "президиума" и внимательно следил за гостем: понадобятся детали,
как-никак я летописец своего времени.
   Брежнев сидел, словно отключенный от этого мира,  от  всего  окружающего,
как будто прислушивался не к тому, что говорили, а к тому, как урчит у  него
в животе, может, и правда, у старика что-то разболелось.  Ничего  не  выпил,
даже не поднял рюмки. Ничего не ел, от официанта отмахнулся, тарелка  так  и
осталась чистая. И вдруг, когда мы не успели еще разжевать  первую  закуску,
он, ни слова не сказав, поднялся  и  пошел  к  выходу.  Естественно,  следом
бросились все, кто сопровождал его (один из помощников сидел рядом со мной и
бесцеремонно опрокинул три рюмки и хорошо уплетал  еду).  За  ним  бросились
ошеломленные руководители республики.
   Подкатили к вокзалу - навстречу из здания  выходят  Машеров  и  все,  кто
успел приехать раньше нас. Поезд отошел. Пожал ли хоть гость руки хозяевам -
этого я так и не выяснил. (На перроне Брежнев с Машеровым расцеловались  при
встрече  -  в  последний  раз.  В  личном  архиве  сохранилась   фотография,
запечатлевшая пикантную сцену.)  Машеров  шел  веселый,  возбужденный,  явно
довольный. Чем? Звездой? Или тем, что "властелин" отбыл? Почему-то обратился
ко мне: "Ну что? Поедем допивать?" "Конечно, поедем, Петр Миронович! Столько
вкуснятины осталось!" Засмеялся. "Как ты сказал - вкуснятины? Емкое  слово".
И к помощнику: "Передайте всем, чтобы возвращались на прием..."
   Те, кто был умнее, остались  в  зале,  как  мои  коллеги-приятели,  даром
времени не теряли. Появление Машерова встретили  радостными  аплодисментами.
Прием продолжался "весело". Про гостя забыли. Пили  за  Беларусь-партизанку,
за Звезду Минска, за Звезду первого секретаря".
   Такое  вот  впечатление  от  посещения  Минска  Брежневым  в  1978  году.
Безусловно,  писатель,  хотя  и  такой  крупный,  как  Шамякин,  все  же  не
государственный  деятель,  привыкший  к   протоколу,   строгому   соблюдению
расписанной заранее программы и мер безопасности. Нравы в провинции попроще.
Приведенный фрагмент интересен в том смысле, что он отражает сложившееся под
воздействием запущенных Лубянкой  слухов  негативное  отношение  белорусской
интеллигенции к Брежневу за его нелюбовь к Машерову. Замысел КГБ удался!
   Белорусская пресса много муссировала эту тему. Вспомнили,  например,  что
когда в 1977 году узбекский  лидер  Рашидов  был  награжден  второй  Золотой
медалью Героя Социалистического Труда, ее вручали  уже  через  неделю  после
указа - в Кремле, в присутствии всех членов и кандидатов в члены  Политбюро,
с телетрансляцией на всю страну. А Машерову,  награжденному  первой  Золотой
Звездой в связи с шестидесятилетием, вручили  ее...  через  полгода  в  зале
приемов ЦК компартии Белоруссии. Без шума и света юпитеров.
   А геройская звезда Минску? Ее Брежнев вручил  городу  лишь  через  четыре
года после выхода соответствующего указа.
   Приводилось много других фактов, свидетельствовавших о том,  что  Брежнев
завидовал  популярности  Машерова  и  потому  держал  его  на   почтительном
расстоянии от себя. А чтобы белорусский лидер не возомнил о себе  Бог  весть
что, Леонид Ильич раз  и  навсегда  указал  ему  его  место,  недвусмысленно
подчеркнув при вручении Золотой звезды Героя Социалистического  Труда:  "...
Вы сложились как местный деятель". Знай, мол, свой шесток и  не  рассчитывай
на большее.
   Так, дескать, отреагировал Леонид Ильич на предложения перевести Машерова
в Москву, сделать его  членом  Политбюро  и  секретарем  ЦК  КПСС,  а  то  и
Председателем Совета Министров СССР.
   И только в постсоветское время стало известно, что Брежнев  не  завидовал
славе Машерова. Прервали молчание люди, хорошо знавшие их взаимоотношения, в
частности полковник КГБ Сазонкин,  возглавлявший  охрану  Петра  Мироновича.
Мнение полковника публикуется в приложении к этой главе.
   Скорее всего, Машеров не устраивал ни одну из противоборствовавших  тогда
в Кремле группировок. И обидная формулировка "деятель местного масштаба",  и
задержка с вручением наград Минску и самому  Машерову,  и  некоторые  другие
эпизоды  -  это  все  рождалось   в   недрах   аппарата   тех,   кто   хотел
дискредитировать белорусского лидера, унизить его, не допустить выдвижения.
   С этой целью, очевидно, и была разыграна интрига с ослаблением влияния, а
затем и с отправкой на пенсию  Мазурова,  который  в  то  время  был  членом
Политбюро  и  первым  заместителем  Председателя  Совета   Министров   СССР.
Инициатива смещения Мазурова, крепкого еще и не самого старого по  сравнению
с другими членами руководства, принадлежала вовсе не  Брежневу,  как  тщатся
доказать иные знатоки кремлевских лабиринтов.
   Владимир Медведев - тот самый "человек за спиной" - свидетельствует,  что
Брежнев чувствовал себя крайне неуютно и сильно волновался  перед  тем,  как
отправить Мазурова на пенсию.  Кто-то,  видно,  настаивал  на  этом,  собрав
дискредитирующий  материал.  Налицо  многоходовка   -   ведь   Машеров   был
выдвиженцем Мазурова. Устранение Кирилла Трофимовича бросило бы  тень  и  на
его минского друга.
   Брежнев дал добро  на  снятие  Мазурова,  и  Машеров  остался  без  своей
единственной поддержки в Кремле. Оборвалась ветвь  практических  работников,
которые, как говорится, от земли, возобладали противоположные тенденции.
   В новейших исследованиях о террористических актах  XX  века,  появившихся
после 1991 года, фамилия Машерова все чаще упоминается в списке тех, кто был
убит. К сожалению, эти публикации не документированы. Их авторы  исходят  из
личных предположений и призывают к пересмотру старого следствия.
   Трудно сказать, насколько правы историки  новой  волны,  полагающие,  что
крайняя мера устранения Машерова была  избрана  потому,  что  все  другие  -
обвинения в коррупции,  взяточничестве,  казнокрадстве,  которые  безотказно
срабатывали в отношении Гришина, Медунова, Романова, - применительно к этому
кристально честному человеку не годились.
   Гибель Машерова стоит в советской истории особняком - подобным образом не
погибал ни один деятель его ранга.
   Наверное, ближе к истине те исследователи, которые считают: если  Брежнев
и виноват в гибели Машерова, так только потому, что все местные партийные  и
советские руководители по-обезьяньи перенимали манеру  Леонида  Ильича  лихо
ездить. Но что дозволено Юпитеру, то не дозволено Быку. Возможности в Москве
одни, а в Минске - совсем другие.
   Машеров, подражая Брежневу, тоже требовал быстрой езды. По  этой  причине
он сменил шофера Малеева, который достался  ему  от  Мазурова,  на  Зайцева.
Малеев до Мазурова возил его  предшественника  на  посту  первого  секретаря
Пономаренко.   Машерову   Малеев   казался    слишком    медлительным,    не
соответствующим духу времени.
   Зайцев, в отличие от Малеева, любил быструю езду. На  этой  почве  они  и
сошлись с новым хозяином республики. После каждой  поездки  в  машине  текли
манжеты, выходили из строя сальники - даже такая мощная машина, как "Чайка",
не выдерживала бешеных скоростей.
   Машерова  не  остудили  даже  крупные  несчастья,  которые  случились   в
Белоруссии в 1976 году. Тогда в автоаварии погибли  Председатель  Президиума
Верховного Совета республики Ф. Сурганов  и  находившийся  с  ним  в  машине
дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Л. Беда.
   Когда разбился Машеров, скорость движения его  кортежа  составляла  свыше
ста километров, а в момент столкновения - 84 километра. Шофер все-таки успел
немного сбросить газ.
   После  гибели  Машерова  Политбюро  приняло  специальное   постановление,
которое обязывало первых секретарей ЦК компартий  союзных  республик  ездить
только на бронированных "ЗИЛах". Все водители правительственных  машин,  чей
возраст перешагнул пенсионный, были уволены.
   Приложение N 20:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из доклада В. Калиниченко
   Генеральному прокурору СССР
   (Владимир Калиниченко - член следственной бригады, направленной в  Минск,
следователь по особо важным делам при
   Генеральном прокуроре СССР.)
   ... Четвертого октября 1980 года в 14 часов 35  минут  от  здания  ЦК  КП
Белоруссии в  сторону  города  Жодино  выехала  автомашина  ГАЗ-13  "Чайка",
госномер 10-09 ММП под управлением водителя Е. Ф. Зайцева. Рядом с водителем
сидел П. М. Машеров, на сиденье сзади - офицер охраны майор В. Ф.  Чесноков.
Вопреки  правилам  и  соответствующим  инструкциям  впереди  шла  автомашина
сопровождения ГАЗ-24 обычной окраски, не снабженная проблесковыми  маячками.
И  только  сзади,  подавая  звуковыми  и  проблесковыми  маячками   сигналы,
двигалась автомашина ГАИ.
   На трассе Москва-Брест шириной до двенадцати метров пошли  по  осевой  со
скоростью 120 км/ч. Такая скорость рекомендуется службой  безопасности,  так
как, по расчетам, она не позволяет вести по автомобилям прицельную стрельбу.
Дистанцию между собой держали в 60 - 70 метров. За километр  до  пересечения
трассы с дорогой на Смолевичскую  бройлерную  птицефабрику  первая  "Волга",
преодолев  подъем,  пошла  на  спуск.  До  катастрофы  оставались   секунды.
Грузовик,   вынырнувший    из-под    МАЗа,    увидели    сразу.    Правильно
сориентировавшись в ситуации, старший  эскорта  резко  увеличил  скорость  и
буквально пролетел в нескольких метрах от двигавшегося навстречу и несколько
под  углом  грузовика.  Водитель  Машерова  пытался  тормозить,  но   затем,
ориентируясь  на  маневр  "Волги",  также  резко  увеличил  скорость.   Петр
Миронович уперся правой ногой в стенку кузова "Чайки" и, как бы  отстраняясь
от надвигавшегося препятствия, выбросил вперед  правую  руку,  отжимаясь  от
лобового стекла...
   Из рассказа полковника КГБ В. Сазонкина
   (Валентин Сазонкин - бывший  начальник  личной  охраны  П.  М.  Машерова.
Незадолго да автокатастрофы был переведен в центральный аппарат КГБ БССР.)
   В последнее время появилось довольно много публикаций  о  Машерове.  Одни
авторы пытаются доказать, что еще не все заслуги Петра Мироновича  признаны,
еще не все почести оказаны ему. Другие -  представляют  его  оппозиционером,
этаким бунтарем, неким мучеником режима Брежнева. Третьи - убеждают  в  том,
что его гибель - преднамеренное убийство по  политическим  мотивам  с  целью
устранения конкурента в борьбе за власть.
   Мне, проработавшему тринадцать лет ряд ом с Петром Мироновичем в качестве
начальника его личной охраны, хотелось бы высказать некоторые соображения на
этот счет.
   Авторитет его, несомненно, высок. Само имя Машерова говорит о многом,  но
обожествлять его не следует. Человек он был земной со своими, как и у  всех,
сильными  качествами  и  слабостями,  достоинствами   и   недостатками.   Но
утверждать, что Машеров был  оппозиционером,  бунтарем,  противником  режима
Брежнева, по меньшей мере несерьезно. Руководство партии  и  страны,  в  том
числе и генсек, относились к нему с уважением. Скажите,  какой  оппозиционер
удостаивался чести быть приглашенным на  семейные  торжества?  А  Машеров  с
супругой между тем бывали на семейных торжествах у Брежнева. Скажите, какого
оппозиционера пригласил бы генсек на охоту в свою вотчину,  в  Завидово  под
Москвой? Петр Миронович же там охотился, и  много  раз.  Более  того,  чтобы
угодить гостю, генсек во время утиной охоты приглашал Машерова в свою лодку.
   Оказывались Петру Мироновичу со стороны Брежнева и другие знаки внимания:
тот дарил ему, к примеру, добротные охотничьи доспехи. Я  очень  сомневаюсь,
что Брежнев кого-то еще так ублажал на охоте, как Петра
   Мироновича.
   Ярлык оппозиционера впервые приклеила Машерову парижская  газета  "Комба"
во время его пребывания во Франции в 1976 году. "Комба" поместила большую  и
явно провокационную  статью  некоего  Александера  под  заголовком  "Главный
оппозиционер режиму Брежнева  Петр  Машеров  в  Париже".  Машерову  перевели
публикацию, воспринял он ее равнодушно. Каким образом оценили эту  статью  в
ближайшем окружении Брежнева, сказать не могу. За год-два до гибели Машерова
генсек заметно охладел к нему. Видел ли он в Машерове  своего  конкурента  в
борьбе за власть? Думаю, что нет. Генсек настолько обезопасил свои тылы, что
ему ничто не угрожало.
   Резонен и другой вопрос: а стремился ли сам Машеров в Москву? Я  убежден:
нет и еще раз нет! Еще в бытность Машерова первым в Минске время от  времени
распространялись слухи о его возможном переводе в Москву. Эти слухи доходили
до него. Однажды он и в моем присутствии признался, что на эту  тему  с  ним
никто и никогда не беседовал...
   ... Однако ставить Машерова в  положение  оппозиционера,  бунтаря  против
режима Брежнева  -  это  глубокое  заблуждение.  Достаточно  хотя  бы  бегло
посмотреть его последнее выступление, напоминающее  оду  в  адрес  Брежнева.
Уверен: Машеров особо не насиловал себя, когда произносил эти слова.  Он  не
мог думать одно, а говорить другое. Допускаю,  что  где-то  в  глубине  души
Машеров, возможно, и не одобрял действий  Брежнева  по  каким-то  конкретным
вопросам, но выступать против Центра, да еще за спиной генсека, он просто не
мог, характер не позволял...
   ... Была ли гибель  Машерова  преднамеренным  убийством  по  политическим
мотивам, как это пытаются доказать некоторые авторы, или это был трагический
случай - ответило правосудие. Все точки над "i" поставлены.
   И тем не менее возникает вопрос: почему органы КГБ, охранявшие  Машерова,
не смогли уберечь его от гибели?
   Попытаюсь высказать свое субъективное мнение, поскольку к тому времени  в
его личной охране я уже не работал.
   Итак, почему КГБ, допустивший гибель Машерова, остался в стороне?  И  кто
все-таки должен был  ответить  за  этот  "промах"  в  работе?  Вина  бывшего
председателя КГБ республики генерала Никулкина, отправленного на  пенсию  за
две недели до гибели Петра Мироновича, несомненная. Он не  выполнил  приказа
Центра, возлагавшего на него персональную  ответственность  за  безопасность
первого, а перепоручил  ее  своим  подчиненным,  к  тому  же  совершенно  не
владеющим спецификой этой службы. В результате в охране  Машерова  оказались
сотрудники, по своим  профессиональным  и  физическим  данным  не  способные
справиться с порученным делом. Это в первую очередь  относится  к  погибшему
вместе с Машеровым сотруднику охраны В. Чеснокову. Его вина в гибели первого
секретаря неоспорима. Чесноков должен был  руководить  действиями  водителя,
чего он, к сожалению, в силу своей неподготовленности не сделал.
   Не могу умолчать и о двух телефонных звонках из КГБ СССР. Спустя примерно
час после гибели Машерова позвонил из Москвы первый заместитель председателя
Комитета госбезопасности СССР генерал Цвигун. Руководителей КГБ республики в
тот момент на месте не  оказалось.  Мне,  дежурному  по  приемной,  пришлось
ответить  на  его  телефонный  звонок.   Вначале   Цвигун   поинтересовался,
действительно ли погиб Машеров. Я подтвердил. Заместитель  председателя  КГБ
разразился потоком брани и угроз  в  наш  адрес,  обещал  прислать  в  Минск
большую  группу  ответственных  работников  из  Москвы  для  разбора  причин
катастрофы и наказания виновных.
   Через  пятнадцать-двадцать  минут  генерал  Цвигун  перезвонил.  Тон  его
разговора оказался, однако, совершенно иным. О группе из Центра он больше не
упомянул. Чем объяснялась столь резкая смена настроения  генерала,  остается
только гадать.
   (Беседа записана 15 августа 1993 года в г. Минске)
   Приложение N 21:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из беседы с Н. П. Машеровой
   (Машерова Наталья Петровна - дочь П. М. Машерова.
   Руководитель Белорусского союза им. П. М. Машерова.)
   Я  до  сих  пор  не  верю  в  случайность   случившегося,   хотя   прямых
доказательств у меня нет. Я читала  следственное  дело,  видела  фотографии.
Даже для дилетанта были понятны натяжки и издержки...
   Отец не дожил до Пленума ЦК КПСС меньше двух недель. Все было решено.  Он
шел на место Косыгина. Я понимаю, что отец мешал  многим.  Именно  тогда,  в
октябре 1980 года, "взошла звезда" Горбачева.
   Я полагаю, что, останься отец в живых, история  СССР  разворачивалась  бы
по-другому. У него были соратники, мыслящие конструктивно, не боящиеся  идти
против  течения.  Вспомните  хотя  бы  рано  ушедшего  из  жизни   Владимира
Игнатьевича Бровикова.
   (Беседа записана 26 мая 1995 года в г. Минске)
 
 
   Глава 12
   ДВА ОТПУСКА ЧЕРНЕНКО
 
   После очередной кончины в  марте  1985  года  очередного  генсека  партии
Черненко в народе любили рассказывать такой анекдот.
   Перед ноябрьскими праздниками парторг цеха думает, кому нести на  Красной
площади флаг в строевой колонне.
   - Ты, Иванов, понесешь! - наконец решает он.
   На следующий год снова:
   - Иванов, ты!
   Спустя год - опять:
   - Иванов, флаг понесешь ты!
   - Все я да я, - сокрушается рабочий, - и при Брежневе - я, при  Андропове
- я, при Черненко - я, каждый год-я...
   - Неси, неси, Иванов, у тебя рука легкая.
   Злая шутка. Черный юмор. Но - к месту. Уж больно много странного  было  в
той череде смертей. Что ни год, то похороны.
 
   ИНВАЛИД НА ТРОНЕ
 
   Страна разочарованно смотрела  на  нового  лидера,  чей  портрет  украсил
первые полосы газет и экраны телевизоров. "Живьем"  генсека  с  первых  дней
избрания  показывали  редко.  Сутулый,  седой,   как   лунь,   задыхающийся,
проглатывающий  слова,  кашляющий,  он  не  мог  привлечь  симпатий  широкой
публики.
   Тягостное впечатление осталось от его выступления на траурном митинге  во
время   похорон   Андропова.   Церемония   прощания   с   усопшим   генсеком
транслировалась по телевидению, и все видели, что небольшая надгробная  речь
давалась Черненко с большим трудом.
   Он не к месту останавливался, как будто ему не хватало  воздуха,  вытирал
платком губы и лоб, его правая рука едва приподнялась, когда он прощался  со
своим предшественником у могилы.
   И все, смотревшие телевизор, поняли, что  самую  высокую,  самую  главную
вершину власти в стране занял безнадежно больной старец.
   Неприятие облика  нового  вождя  усугубили  распространяемые  участниками
траурной  церемонии  подробности  поведения  Черненко   на   похоронах,   не
показанные  телевидением.  К  Мавзолею  он  поднимался  с  помощью   недавно
сооруженного в Сенатской башне Кремля специального подъемника,  а  спускался
при поддержке двух охранников. Было очевидно, что протянет он недолго.
   Жалели Андропова - хорошо начал, да слишком мало  времени  отпустила  ему
судьба  быть  у  руля  государства:  всего  каких-то   пятнадцать   месяцев.
Недоумевали - почему избрали генсеком именно Черненко?
   Ходили смутные слухи о разногласиях в Политбюро по поводу кандидатуры  на
пост генсека. Говорили, что  противостояние  возникло  сразу  после  кончины
Брежнева,  когда  кресло  лидера  оспаривали  две  могущественные  фигуры  -
Андропов и Черненко.  Тогда  победил  Андропов.  Его  сторонники,  похоронив
своего патрона, продолжали борьбу против  Черненко,  стремясь  не  допустить
этого   консерватора   к   власти,   настаивая   на   выдвижении   молодого,
перспективного лидера.
   Увы, никакой борьбы против кандидатуры Черненко не  было.  Рассекреченная
недавно рабочая запись заседания Политбюро  от  10  февраля  1984  года,  на
котором обсуждалась кандидатура нового генсека, раскрывает атмосферу решения
этого вопроса.
   Заседание открылось в одиннадцать  часов.  На  председательском  месте  -
Черненко. Это не вызывает удивления -  при  Андропове  Черненко  был  вторым
лицом в партии и в  отсутствие  генсека  вел  заседания  высшего  партийного
синклита.
   - Товарищи, -  обращается  он  к  собравшимся,  -  вчера  мы  рассмотрели
основные организационные меры, связанные  с  похоронами  Юрия  Владимировича
Андропова. Сейчас нам нужно решить еще один вопрос,  который  мы  не  решили
вчера.
   Черненко поднимается и пересаживается в середину общего  стола,  на  свое
обычное место, которое занимал, когда  не  замещал  генерального  секретаря.
Оттуда он обращается к девятнадцати таким же, как и сам, старцам:
   - Сегодня у нас один вопрос - это вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС.
Какие будут предложения? Прошу товарищей высказаться.
   Первым слово взял председатель Совета Министров Тихонов:
   - Вношу предложение рекомендовать  очередному  пленуму  ЦК  КПСС  избрать
Генеральным секретарем ЦК товарища Черненко Константина Устиновича.
   В поддержку выступают Громыко, Гришин, Устинов,  Горбачев,  другие  члены
Политбюро. Как,  и  Горбачев  тоже?  Трудно  отказать  себе  в  удовольствии
процитировать хотя бы один абзац из его панегирика:
   -  Обстановка  требует  того,  чтобы  наша  партия  и  прежде  всего   ее
руководящие органы - Политбюро, Секретариат - были сплочены  как  никогда...
Заседания Политбюро и Секретариата, которые  Константин  Устинович  ведет  в
последнее время,  проходят  в  духе  единства,  в  духе  учета  мнений  всех
товарищей...  Единодушие,  с  которым  мы  сегодня  говорим  о   кандидатуре
Генерального  секретаря,  называя  все  однозначно  кандидатуру  Константина
Устиновича, свидетельствует о том,  что  у  нас  в  Политбюро  действительно
существует в этом отношении полное единство...
   Выступили почти все. Ни один из членов  высшего  партийного  синклита  ни
словом не обмолвился об известном им  заключении  врачей,  представленном  в
Политбюро четыре месяца назад, осенью 1983 года, о  полной  потере  Черненко
работоспособности и установлении ему  инвалидности.  На  первом  же  пленуме
предполагалось вывести его из состава Политбюро.
   Зная  из  медицинского   заключения   расширенного   консилиума   ведущих
специалистов   страны    о    невозможности    восстановить    здоровье    и
работоспособность Черненко до  исходного  уровня.  Политбюро  тем  не  менее
рекомендовало пленуму, открывшемуся 13 февраля 1984 года,  избрать  инвалида
на пост главы государства.
   Если бы Андропов принял решение об отправке Черненко на пенсию в связи  с
состоянием здоровья до своего отъезда в отпуск, "эпохи Черненко"  в  истории
советского государства никогда бы не было.
   Но - словно какой-то  злой  рок  повис  над  страной  в  первой  половине
восьмидесятых годов.
 
   СРОЧНЫЙ ВЫЗОВ
 
   В  сентябре  1983  года  начальник  Четвертого  Главного  управления  при
Министерстве здравоохранения СССР Евгений Иванович Чазов собрался наконец  в
Германию.
   Долгое время он не мог выбраться в немецкий город  Йену,  чтобы  получить
диплом почетного доктора, присужденный  местным  университетом  за  комплекс
работ в области кардиологии. Несколько раз обговаривались сроки поездки,  но
их приходилось переносить в связи с обострением болезней  высокопоставленных
пациентов. Сначала это был Брежнев, теперь вот Андропов.
   Сидя в самолете,  Чазов  перебирал  в  памяти  подробности  отъезда  Юрия
Владимировича в отпуск. У генсека были больные почки, и потому отдых  решили
совместить с лечением. В Крыму, в Нижней Ореанде, размещалась так называемая
"первая дача", на которой в течение восемнадцати лет отдыхал  Леонид  Ильич.
Дачу построили по распоряжению  Хрущева,  который  тоже  несколько  раз  там
отдыхал. Вряд ли мог представить Никита Сергеевич, что роскошные спальни  со
временем превратятся в больничные палаты.
   Чазов вздохнул,  вспоминая,  как  под  его  руководством  переоборудовали
помещения. Готовили специальные комнаты для установки  искусственной  почки,
для обслуживающего персонала.  Изо  всех  сил  старался  начальник  Девятого
управления КГБ генерал Плеханов, по  наблюдениям  Чазова,  самый  близкий  и
преданный Андропову человек.
   Уже  через  несколько  дней  после  прибытия  в  Новую  Ореанду  Андропов
преобразился. Наверное, крымский климат добротворно повлиял на него.  Иногда
он даже улыбался и  шутил,  чего  ранее  за  ним  не  наблюдалось  неделями.
Улучшилась  походка,  бодрее  стало  настроение.  Почувствовав  себя  вполне
удовлетворительно, Андропов не стал задерживать возле себя Чазова и отпустил
его на несколько дней в Германию. В Москву из Крыма  возвратились  вместе  с
Плехановым, и начальник всемогущей "девятки" не видел оснований для задержки
в столице главного  кремлевского  врача  -  состояние  здоровья  генсека  не
вызывало тревоги.
   В Йене Чазова встречали с почтением. И хотя он за свою жизнь был удостоен
многих высоких наград, каждый новый знак признания своих заслуг  воспринимал
не без волнения.
   Старейший в  Германии  университет,  носящий  имя  Шиллера,  готовился  к
главному событию, сопутствующему вручению почетного диплома - торжественному
приему в честь новоиспеченного доктора.  Зал,  где  должна  была  состояться
праздничная церемония, заполнялся профессорами  и  академиками  -  светилами
мировой медицинской науки, их нарядно одетыми супругами.
   До начала оставалось около получаса.  Чазов  нетерпеливо  посматривал  на
себя в зеркало, одергивая непривычный смокинг. В дверь вдруг постучали:
   - Товарищ Чазов? Вас срочно просят соединиться с Москвой.
   В дверях стоял высокий человек в немецкой  военной  форме.  Чазов,  мысли
которого  были  полностью  поглощены  предстоящим  торжеством,   непонимающе
уставился на вошедшего.
   - Кто просит? С кем конкретно в Москве? И,  вообще,  надо  выяснить,  как
отсюда звонить...
   - Вы будете говорить по специальной связи, - мягко произнес немец. -  Это
недалеко, на окраине города. Я вас быстро туда доставлю.
   Минут через двадцать Чазов уже разговаривал с Крючковым. Далекий голос  с
Лубянки прорывался сквозь треск и писк специальной международной линии:
   - Евгений Иванович, вам необходимо срочно вылететь в Крым. Прямо из Йены.
   - Прямо из Йены? - переспросил Чазов. - Не  заезжая  в  Москву?  Владимир
Александрович, что случилось?
   - Подробностей я не знаю, - сказал Крючков. - Врачи говорят,  что  ничего
угрожающего на данный момент нет, но просят срочно приехать.
   Чазов понял, что речь идет об Андропове, хотя фамилия  не  произносилась.
Неужели его состояние ухудшилось?
   - Евгений Иванович, - услышал  он  голос  Крючкова,  -  не  будем  терять
времени. Вертолет из Берлина за вами уже  вылетел.  Скоро  будет  у  вас.  В
Берлине на военном аэродроме готовится к полету Ил-62.  Он  доставит  вас  в
Симферополь.
   Вернувшись в университет, где ждали хозяева, Чазов забежал  на  несколько
минут в зал и, извинившись, сказал, что, к сожалению, не может участвовать в
приеме. На академика смотрели  с  удивлением:  столы  накрыты,  приглашенные
готовы занять места. А человек, ради которого все  это  делалось,  заявляет,
что вынужден срочно их покинуть.
   Чазов не мог, не имел права объяснить причину своего внезапного  отъезда.
Все, что касалось здоровья высшего партийного  руководства,  являлось  особо
охраняемой государственной тайной. То, что академик появился в сопровождении
лиц в военной форме, только разжигало любопытство.
   Через полчаса, так ничего никому и  не  сказав,  Чазов  сел  в  вертолет,
который в наступивших сумерках понес его через Германию в Берлин. На военном
аэродроме стоял готовый к полету большой многоместный Ил-62.
   Экипаж  состоял  из  военных  летчиков,  поднятых  по  тревоге.   Они   с
любопытством смотрели на единственного пассажира, ради которого  был  затеян
специальный воздушный рейс. Пассажир был молчаливым, как бы ушедшим в  себя.
Он напряженно думал над возможными вариантами усложнения  ситуации,  которые
потребовали его срочного возвращения из Германии -  прямо  из-за  банкетного
стола. Наверное, произошло нечто экстраординарное.
   Самолет приземлился в Симферополе ночью. Диспетчеры посадили его подальше
от аэровокзала, чтобы не привлекать внимание публики к фигуре  единственного
пассажира, спускавшегося по трапу. Сев в ожидавшую его "Волгу", Чазов узнал,
что со здоровьем Андропова  плохо.  Чазов  глубоко  вздохнул:  прошло  всего
десять месяцев после избрания Андропова генсеком.
   Подробности стали известны в Новой Ореанде.  Почувствовав  себя  в  Крыму
хорошо, Андропов решил съездить погулять в лес - чтобы разрядить  больничную
обстановку "первой дачи". Погуляв пешком по лесу,  он  присел  на  гранитную
скамейку в тени деревьев.
   В конце сентября в Крыму климат коварный. На солнце  кажется,  что  очень
тепло, а попадешь в тень  зданий  или  леса  -  пронизывает  холод.  Посидев
некоторое  время  на  гранитной  скамейке,  Андропов  почувствовал  озноб  и
попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. Но  было  уже  поздно  -  на
второй день ему стало плохо. Осмотрев после прилета из Германии  рано  утром
вместе с  хирургом  Федоровым  высокопоставленного  пациента,  Чазов  увидел
распространявшуюся   флегмону.   Требовалось    немедленное    хирургическое
вмешательство, и Андропова тотчас же перевезли в Москву.
   Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны,  что
послеоперационная рана не заживала. Состояние больного неуклонно ухудшалось.
С октября он фактически перестал непосредственно  руководить  страной,  хотя
время от времени принимал своих помощников, читал присланные бумаги.
   По свидетельству Чазова, Андропов начал понимать, что из этого  состояния
ему уже не выйти. Однажды, глядя Чазову прямо в глаза, он сказал:
   - Наверное, я уже полный инвалид, и надо думать  о  том,  чтобы  оставить
пост генерального секретаря...
   С  октября  1983  по  февраль  1984  года  мир  Андропова  был  ограничен
больничной палатой и залом для проведения процедуры очистки крови. Чувствуя,
что сам стал инвалидом и дни его сочтены, он никогда не возвращался  к  теме
болезни Черненко и не поднимал вопроса о выводе его из состава  Политбюро  в
связи с инвалидностью.
   Как помнят читатели, судьбу Черненко Андропов  намеревался  решить  после
своего возвращения из отпуска.
 
   РЫБКА ОТ ФЕДОРЧУКА
 
   В годы горбачевской гласности пишущая братия на все лады  смаковала  тему
слабого  здоровья  Черненко,  словно  соревнуясь,  кто  хлестче  и   обиднее
пройдется по болезненному виду "КУЧера"  -  так  пренебрежительно  именовали
ушедшего в мир иной непопулярного в тот период лидера.
   И ни один из пишущих не попытался задаться вопросом - а что,  собственно,
стало причиной болезни предпоследнего генсека?
   Глухое молчание вокруг обстоятельств,  связанных  с  тяжким  заболеванием
Черненко, от которого он уже не оклемался, выглядит странным  на  фоне  того
завидного упорства, с  которым  средства  массовой  информации  горбачевской
эпохи копались в диагнозах других коммунистических вождей.
   Вспомним, сколько центнеров бумаги исписано по поводу  паранойи  Сталина,
якобы обнаруженной  у  него  профессором-психиатром  Бехтеревым,  что  стало
причиной гибели последнего, какие  монбланы  газетных  и  журнальных  статей
сооружены о сифилисе мозга у  Ленина,  сколько  километров  пленки  снято  о
пристрастии Брежнева к алкоголю и наркотикам. И  только  одно  исключение  -
Черненко.
   Заговор молчания был прерван лишь в постсоветское время. И  то  единожды.
Заговорил бывший помощник  Черненко  -  Прибытков,  один  из  немногих,  кто
присутствовал при ее "проявлениях". В его интерпретации эта история выглядит
так.
   Болезнь Черненко начиналась очень странно.
   Август восемьдесят третьего года. Страной рулит Андропов. Второй  человек
в партии - Черненко. Хотя  Андройов  и  отдалил  его  от  себя,  но  позиции
фаворита и личного друга Леонида Ильича в Кремле еще достаточно крепки.
   Константин Устинович собирается на отдых. Едет, как обычно, в Крым. С ним
следуют супруга Анна Дмитриевна, сын Владимир  со  своей  женой,  двухлетний
внук,  названный  в  честь  деда  Костей.  Получает  приглашение  и   Виктор
Прибытков. Помощник не знает, то ли радоваться, то ли огорчаться.
   С одной стороны, приглашение  приятно  щекочет  самолюбие.  С  другой,  -
многоопытный аппаратчик прекрасно понимает, с какой целью его берут с собой.
Читка и обработка  информации,  всяких  там  шифровок,  ежедневные  доклады.
Где-то невдалеке  будет  ласково  шуметь  море,  в  котором,  если  повезет,
искупнешься разок-другой. Не больше. Таков уж удел помощников.
   В отпуск Черненко берет  с  собой  Прибыткова  в  первый  раз,  и  потому
помощнику запоминаются многие детали. Курортная  жизнь  второго  человека  в
партии не слишком отличается от жизни простых смертных. Весь день на море  -
купается, загорает.
   Болезненной  немощи,  которая  через  полгода  поразит  телезрителей   на
траурной церемонии прощания с умершим Андроповым, нет и в помине.  Ничто  не
говорило о грозящей катастрофе со здоровьем.
   Конечно, Черненко не молод, семьдесят два года - это  приличный  возраст,
но выглядит он прекрасно. Долго и отлично  плавает,  несмотря  на  запретные
буйки, уходит далеко в  открытое  море.  Сказывается  енисейская  закалка  -
могучая сибирская река многому его научила. Охранник Маркин,  следовавший  в
двух-трех метрах сзади, отдает должное мастерству именитого пловца.
   Когда оба выходят из воды и садятся рядышком на горячем песке.  Прибытков
имеет редкую для простого смертного возможность  оценить  физические  данные
своего шефа и сравнить их с  молодым,  мускулистым  телохранителем.  И  хотя
разница в годах большая, Черненко для своего возраста  выглядит  не  так  уж
плохо. Морской влажный  воздух  ему  на  пользу,  даже  про  давно  мучившую
бронхиальную астму забывать стал.
   Дни текли за днями, вот уж и отпуск стал  приближаться  к  концу.  Начали
подумывать об отъезде. И тут в один прекрасный  летний  вечер  в  резиденции
Черненко появляется его давний знакомый и даже, как утверждают, приятель.  В
руках у гостя увесистый пакет.
   - Прими, Константин Устинович,  в  подарок,  -  протягивает  гость  пакет
хозяину. - Сам наловил. И коптил, между прочим, тоже сам.
   Раскрытый пакет источает обалденный запах. Ставридка и впрямь была хороша
- свежая, жирная, чуть солоноватая. Под свежую  отварную  картошечку  просто
объедение!
   И гостю, и его подарку  обрадовались.  Виталия  Васильевича  Федорчука  в
семье Черненко знали давно и хорошо. Выходец из Третьего Главного управления
КГБ СССР (военная контрразведка), Федорчук  дослужился  до  звания  генерала
армии. Возглавлял КГБ Украины, а после того как Андропов - еще при  Брежневе
- стал секретарем ЦК КПСС, сменил его на  посту  председателя  КГБ  СССР.  В
момент описываемых событий Федорчук занимал  пост  министра  внутренних  дел
СССР и отдыхал недалеко отдачи Черненко в правительственном санатории рангом
пониже. В основном коротал время за рыбной ловлей.
   Черноморский деликатес был с благодарностью принят. После того как  гость
ушел,  решили  отведать  ставридки.  Угощалась   вся   семья.   Рыба   очень
понравилась. По признанию Анны Дмитриевны,  супруги  Черненко,  от  ставриды
трудно было оторваться.
   А ночью случилась беда. Константин  Устинович  проснулся  от  нестерпимых
болей в  животе.  Началась  рвота.  Сильное  отравление.  В  крайне  тяжелом
состоянии его срочно транспортировали в Москву. Так спешно, что Прибытков  -
ближайший помощник - узнал об этом лишь утром.
   Он помчался в столицу. Ему сказали, что причина отравления - в  не  очень
свежей рыбе.
   Но ведь ставриду  ела  вся  семья!  Все  были  живы  и  здоровы,  у  Анны
Дмитриевны, которая  тоже  налегала  на  деликатес,  ни  малейших  признаков
недомогания. А Константин Устинович - в кремлевской реанимации.
   -   Просто   удивительная   ставрида    "точечного    бомбометания"!    -
многозначительно восклицает бывший помощник генсека.
   По словам Прибыткова, Чазов, к которому он обратился по приезде в Москву,
на вопрос, что же произошло с  Черненко,  отчего-то  прятал  взгляд,  уводил
глаза в сторону. С трудом  Прибытков  выудил  у  него  признание:  "Вирусная
инфекция..."
   Внятный, вразумительный ответ так и не прозвучал.  А  состояние  Черненко
между тем не улучшалось.
   Впрочем, Чазов дал-таки вразумительный ответ - в своей книге "Здоровье  и
власть", вышедшей в 1992 году, то есть спустя девять лет после  разговора  с
Прибытковым.
   "... К несчастью, рыба оказалась недоброкачественной, -  пишет  он,  -  у
Черненко  развилась  тяжелейшая  токсикоинфекция  с  осложнениями   в   виде
сердечной  и  легочной  недостаточности.  Выехавшие  в  Крым  наши   ведущие
специалисты   вынуждены   были   из-за   тяжести   состояния   срочно    его
транспортировать в Москву. Состояние было настолько угрожающим, что я, да  и
наблюдавший его профессор-пульмонолог А. Г. Чучалин, как  впрочем  и  другие
специалисты, боялись за исход болезни..."
   Далее Чазов  пишет,  что  он  проинформировал  генерального  секретаря  о
состоянии Черненко. Андропов отнесся к этому сообщению совершенно спокойно и
сказал, что не будет откладывать свой отпуск:
   - Я ничем ему помочь не могу. А в ЦК останется Горбачев, который в  курсе
всех дел и спокойно справится с работой...
   Речь шла о том, кому оставаться  на  "хозяйстве"  в  отсутствие  генсека.
Раньше в таких случаях его замещал Черненко, а теперь он вышел из строя.
   Сама судьба давала Горбачеву исторический  шанс,  и  он  не  преминул  им
воспользоваться. Однако его время тогда  еще  не  пришло:  карты  перепутала
неожиданная болезнь Андропова. Она удержала  Черненко  на  вершине  пирамиды
власти. Что касается Горбачева, то ему уже не надо было оттеснять Черненко с
его поста номер два в партии. Этот пост переходил к  нему  автоматически  от
Черненко,  который,  будучи  сам  неизлечимо  больным,  замещал   столь   же
неизлечимого генсека.
 
   НЕЛЕПАЯ ОПЛОШНОСТЬ?
 
   В этой истории немало путаницы, нестыковок, разночтений.
   Прибытков, бывший помощник Черненко, утверждает,  что  пакет  с  копченой
рыбой доставил  лично  министр  Федорчук,  отдыхавший  в  трех  или  четырех
километрах отдачи Константина Устиновича.
   Бывший главный кремлевский врач Чазов говорит: Федорчук прислал  Черненко
в подарок приготовленную в домашних условиях копченую рыбу.
   Касаясь этого происшествия,  бывший  начальник  личной  охраны  Горбачева
генерал-майор Медведев тоже говорит, что рыба была послана.
   Итак, сам привез или прислал с нарочным? Это принципиально важно,  потому
что если пакет привез кто-то другой,  то  было  совершено  грубое  нарушение
инструкции,  предписывавшей  проводить   строгую   проверку   всех   пищевых
продуктов, которые получает руководство страны.
   Впрочем, проверке подвергаются не только продукты питания.  И  на  Западе
существует  правило,  согласно  которому  тщательно  исследуется  все,   что
преподносится высшим должностным лицам в качестве подарков,  включая  букеты
цветов. Даже безобидные сувениры, которые  дарили  руководителям  страны  на
отдыхе в Крыму, фельдъегери отвозили в Москву для проверки.
   Требования к продовольственным товарам еще более жесткие -  их  исследуют
прямо на месте, для чего в Крыму до сих пор имеются специальные лаборатории.
Однако  рыба,  приготовленная  Федорчуком,  в  них  не   попала   и,   минуя
традиционную проверку, оказалась на столе у Черненко. Каким образом?
   Объяснений два. Первое - ставриду принес лично министр внутренних  дел  и
передал подарок в руки хозяина или хозяйки. В  этом  случае  ставрида  могла
миновать всевидящие  глаза  охраны  и  избежать  лабораторных  исследований.
Второе  -  охрана  допустила  оплошность,  просмотрела  или  понадеялась  на
качественность продукта.  Все-таки  прислал  близкий  знакомый,  к  тому  же
недавний высокопоставленный начальник охранников.
   Но и в первом  случае  допущено  явное  нарушение  инструкции,  требующей
проверки всех без исключения подарков,  независимо  от  того,  от  кого  они
исходят.
   - Как тут прогнать нехорошие  мысли?  -  спрашивает  Прибытков.  -  Скажу
больше - подозрений. Не знаю... Я, например, не мог избавиться от них тогда,
не получается и  теперь.  Бередит  душу  вопрос  -  кому  так  сильно  мешал
Черненко? Кому нужно было спешно убрать его с дороги?  Еще  тогда,  когда  у
руля стоял, точнее, лежал одолеваемый недугом  Андропов...  А  что,  если...
Нет, эту мысль я заканчивать не буду. Но допускаю, что "претендент" не хотел
терять лишнего года, его снедало нетерпение обладать властью,  взять  бразды
правления  сразу  же  после  Андропова.  Но  Черненко,  несмотря  на  щедрое
"угощение" из  рук  бывшего  председателя  КГБ  и  министра  внутренних  дел
Федорчука, чудом выкарабкался. Сразу же после  того,  как  Горбачев  добился
вожделенного поста, Федорчука отстранили от дел и отправили  в  политическое
небытие. Словно основного свидетеля спрятать старались...
   Смелое заявление. Очень смелое. Столь же  тенденциозна  и  характеристика
Федорчука:
   - Ни в одной из служб подчиненные его не любили. Больше того  -  боялись:
из-за  жестокого  необузданного  нрава,  солдафонства,   прямолинейности   и
приверженности к необъяснимым запретам, как  то:  не  иметь  милиционерам  в
личном владении садово-огородных участков и автомобилей...
   Темна вода во облацех. Трудно судить  о  человеке,  который  не  идет  на
контакты с прессой, который и в наше болтливое  время  предпочитает  хранить
молчание - что бы о нем ни  писали.  Выпустили  самооправдательные  фолианты
многие бывшие руководители КГБ -  Крючков,  Бобков,  Шебаршин,  охотно  дает
интервью Семичастный. Генерал армии Федорчук молчит.
   Его  полощут  в  прессе,  рассказывают  истории,  ставящие  под  сомнение
профессионализм  -  ну,  например,  в  бытность  председателем  КГБ  Украины
заставлял подчиненных приходить на службу в военной форме, в результате чего
бойцы невидимого фронта в одночасье "засветились".  Став  председателем  КГБ
СССР, потребовал того же и от центрального аппарата.
   Федорчук молчит. Нечем крыть или  четырехзвездный  генерал  считает  ниже
своего достоинства вступать в полемику с журналюгами из бульварной прессы?
   Переведенный с поста главы Лубянки в МВД - для расчистки авгиевых конюшен
Щелокова - Федорчук с первых дней показал крутой нрав. Первой его  "жертвой"
пал генерал-майор, с лакейской  услужливостью  бросившийся  открывать  перед
новым министром тугую дверь. "Как фамилия?" - осведомился  министр.  Генерал
радостно представился. "Молодец,  хороший  швейцар  из  тебя  получится!"  -
похвалил Федорчук. И тут же бросил: "Уволить!" Увольнял  уличенных  пачками,
не сообразуясь ни с  их  служебным  положением,  ни  с  высокими  связями  в
партийном руководстве. По отрицательным мотивам  тогда  было  вышвырнуто  из
органов  внутренних  дел  более  ста  тысяч  человек,  из  них  пять   тысяч
коммунистов. Больше половины из этих пяти тысяч исключили из  партии,  часть
осудили.
   И снова - ни подтверждения, ни опровержения этой астрономической цифры  -
сто тысяч!
   Когда в декабре восемьдесят пятого, через  шесть  месяцев  после  прихода
Горбачева к власти, Федорчука снимали с поста  министра  внутренних  дел,  в
вину ему поставили развал  МВД,  разгон  руководящих  кадров.  На  заседании
Политбюро якобы фигурировала фантастическая цифра - 30 тысяч. Столько  жалоб
в письменном виде было подано на министра от обиженных им подчиненных.
   Федорчук никак не отреагировал и на это обвинение.
   Его коллеги по андроповскому "партнабору" (имеются в виду 150 сотрудников
КГБ СССР, направленных на руководящую работу в МВД решением ЦК КПСС и Совета
Министров СССР в 1983 году) охотно комментировали изменение  политики  после
снятия  Федорчука,  когда  в  МВД  стали  искать  не  тех,   кто   занимался
безобразиями, а тех, кто с ними боролся.
   Федорчук и тут остался верен себе - молчал. Несмотря на то, что находился
на пенсии и не рисковал навлечь на себя гнев властей предержащих.
   Такой вот человек - молчун, человек-кремень, в отличие от десятков других
не в меру болтливых маршалов и четырехзвездных генералов.
   И Чазов, и Прибытков, и бывший начальник личной охраны последнего генсека
Медведев отмечают, что Федорчук был близким для Черненко человеком.
   В этом - загадка. Или разгадка?
 
   КРЕСЛО НОМЕР ДВА
 
   О том, что дни Андропова сочтены, знал, пожалуй, только  один  Чазов.  Да
еще, похоже, председатель КГБ Чебриков. Кое-кто из молодых членов  Политбюро
пытался с помощью хитроумных комбинаций  выяснить  у  главного  кремлевского
врача подлинные сведения о  здоровье  генерального  секретаря,  но  медицина
стояла неприступной стеной.
   Иное дело - Черненко. О его  предстоявшем  выходе  на  пенсию  знало  все
Политбюро.  Болезнь  ускорила  развязку,  поставила  естественную  точку   в
длительном противостоянии, которому многие были свидетелями. Ни для кого  не
было секретом, что внешне почти дружественные отношения между  Андроповым  и
Черненко - это только видимость, а  на  самом  деле  между  ними  существует
глубокая взаимная неприязнь.
   Возникла она в последние  годы  жизни  Брежнева,  когда  все  чаще  стали
задумываться о его преемнике. Больше всех рвался к власти  Андропов,  и  это
было видно  невооруженным  глазом.  Но  перед  ним  стояла  длинная  очередь
секретарей ЦК, и одним из первых в ней значился Черненко.
   Сегодня  уже  достаточно  написано  о  том,   как   Андропов,   используя
неограниченные возможности ведомства, которое он  раньше  возглавлял,  умело
расчищал себе дорогу. КГБ искусно инспирировал слухи о  ближайшем  окружении
Брежнева - Гришине, Романове, Кириленко  и  других.  Говорили  о  коррупции,
взяточничестве, о транжировании государственных  средств  на  увеселительные
поездки детей партийных  бонз  за  границу.  Доставалось  и  самому  Леониду
Ильичу,  впавшему  в  маразм,  закрывающему  глаза   на   проделки   близких
родственников.
   Казалось бы, главным объектом дискредитации должен быть именно  Черненко.
Увы, компромата на него не нашлось. Фаворит  Брежнева  не  брал  взятки,  не
погряз в коррупции.  Оставалось  одно  -  глумиться  над  его  здоровьем.  И
обзывать бумажной душой, бюрократом страны номер один, канцелярской крысой.
   Став генсеком, Андропов потихоньку, но настойчиво и методично отдалял его
от себя. Поначалу Черненко курировал  промышленность,  идеологию,  партийные
кадры. Он Превосходно знал аппаратную жизнь ЦК. Кроме того, он был  в  курсе
всех тайн и секретов - ничуть не меньше, чем председатель КГБ.  Такова  была
его многолетняя обязанность - заведующий общим отделом ЦК обычно  читал  все
депеши и  шифрограммы  глав  лубянского  ведомства.  Да  и  путь  в  кабинет
генерального секретаря официально лежал  через  заведующего  общим  отделом,
кооме экстремальных случаев, когда к генсеку председатель КГБ попадал  через
подчиненную ему охрану.
   Постепенно Андропов ограничивает сферу влияния  Черненко.  Для  этого  он
использует старый, испытанный прием - обновляет Секретариат ЦК. Роль второго
человека в партии - по степени доверия  со  стороны  Андропова  -  отводится
молодому выдвиженцу Горбачеву.
   Черненко трудно тягаться с энергичным  ставропольцем.  Горбачев  сильнее,
напористее,  говорливее  и,  главное,  пользуется  поддержкой  генсека.  Это
мгновенно замечают в аппарате и поворачиваются корпусом к новому фавориту.
   В  феврале-июле  восемьдесят  третьего   года   продолжается   дальнейшее
задвигание Черненко на задворки политической жизни. Для непосвященных он еще
на плаву - от имени Политбюро выступает на сессии Верховного Совета  СССР  с
рекомендацией об избрании Андропова на пост главы государства, но зарубежные
аналитики  скрупулезно  подсчитывают:  встречает  и  провожает  в  аэропорту
мозамбикскую делегацию, однако в самих переговорах  не  участвует;  сидит  в
президиуме торжественного собрания  по  случаю  165-летия  со  дня  рождения
Маркса, но отсутствует  на  вечере,  где  собрались  все  деятели  партии  и
государства в честь годовщины со дня рождения Ленина.
   По появлению на людях судят о победе или поражении недавнего брежневского
фаворита при новой  власти.  Поражений  больше,  чем  выигранных  аппаратных
сражений: его даже  не  пригласили  на  проведенную  с  невиданным  размахом
встречу с ветеранами партии.  Председательствовал  Андропов.  Присутствовали
Зимянин, Романов, Капитонов,  Рыжков.  Встречу  открыл  самый  молодой  член
Политбюро  -  Горбачев!  Он  сидит  за  председательским  столом   рядом   с
Андроповым.
   После этого Черненко отправляется в отпуск,  где  и  происходит  странная
история с отравлением копченой рыбой. "Как там в фильме - "Загнанных лошадей
пристреливают, не правда ли?" Очень похожая ситуация", - считает его  бывший
помощник Прибытков.
   Из больницы  он  выписался  инвалидом.  Но,  как  свидетельствует  Чазов,
реакция  Андропова  на  врачебное  заключение,  ему   представленное,   была
удивительной. Казалось бы,  недоумевает  бывший  главный  кремлевский  врач,
Андропов должен был бы обрадоваться, что  с  политической  арены  сошел  его
соперник. Однако генсек искренне сожалел о случившемся и не стал форсировать
события.
   -  Мы  не  будем  спешить  с  решениями.  Пусть  Черненко   поправляется,
набирается сил, а когда я вернусь из отпуска, будем думать, что делать и как
использовать его опыт.
   Что это: полная непричастность к происшедшему или умелый отвод от  всяких
подозрений? А может, ту злополучную рыбку разводили совсем в другой бухте?
   Когда Андропов слег в люксовый отсек кремлевской больницы,  день  и  ночь
привязанный к аппарату "искусственная почка", борьба за кресло номер  два  в
партии разгорелась с новой силой. Было  ясно,  что  сколько  бы  времени  ни
провел  генсек  на  больничной  койке,  управлять  страной  будет   человек,
занимающий кресло номер два. Скорее всего, он  и  займет  потом  вожделенное
кресло номер один.
   Де-юре кресло номер два принадлежало Черненко. Дефакто - Горбачеву. Когда
Андропов был здоров, арбитром выступал он, в душе отдавая предпочтение более
молодому из них. Оказавшись на больничной койке, вдали от Кремля,  угасающий
генсек брал сторону то одного, то другого.
   Для ветеранов Политбюро, которые обнаружили между собой  много  общего  в
этом раскладе сил, Черненко был человеком их мира. "Молодая поросль"  пугала
непредсказуемым влечением к  реформаторству.  За  десять  месяцев  правления
Андропова заменены почти все  заведующие  отделами  ЦК,  двадцать  процентов
первых секретарей обкомов, двадцать два процента министров. Черненко  такого
не допустил бы.
   Борьба за кресло номер два достигла своей кульминационной точки в декабре
восемьдесят третьего года. В полученных из  больницы  от  Андропова  тезисах
доклада, которые предполагалось раздать участникам пленума  ЦК,  содержалось
пожелание, чтобы  пленум  рассмотрел  вопрос  и  поручил  ведение  заседаний
Политбюро и Секретариата Горбачеву. То есть Андропов официально назначал его
своим преемником.
   Рассказывает Аркадий Иванович Вольский, бывший помощник Андропова:
   - Когда я пришел на пленум, эти тезисы, или, как мы их тогда  "деликатно"
называли, "текст речи", раздавали его участникам. Получив текст на  руки,  я
вдруг с ужасом обнаружил, что там нет последнего абзаца -  о  возложении  на
Горбачева ведения заседаний Политбюро и Секретариата ЦК... Этот абзац исчез.
Я попытался что-то выяснить, получить какое-то объяснение, но все  кончилось
тем, что мне было прямо сказано: не лезьте не в свое дело...
   Вольский полагает, что абзац убрала тройка: Тихонов - Черненко - Устинов.
   - Судя по тому, как взорвался Андропов вечером после  пленума,  нам  надо
было поступить как-то иначе. Чтото мы, его помощники,  сделали  не  так.  Но
опять  же,  не  обладая  полной  информацией  о  том,  как  все  происходило
"наверху", я был почти убежден, что абзац  этот  изъяли,  посоветовавшись  с
Юрием Владимировичем. В то время другое  предположить  было  просто  трудно.
Первая мысль у меня была такая: наверное, позвонили Андропову в  больницу  и
договорились с ним снять абзац о назначении Горбачева.  Но  когда  я  пришел
после пленума к себе на работу и выслушал по телефону от Юрия  Владимировича
столько резких слов, сколько не слышал за пятьдесят восемь лет жизни -  слов
грозных, гневных и каких еще угодно, я понял, что он ничего не знал об  этом
и что все прокрутили за его спиной.
 
   НАДО МЕНЯТЬ КУРОРТ
 
   Смерть Андропова не только примирила, но и превратила в друзей  двух  еще
недавно враждовавших между  собой  могущественнейших  людей  на  кремлевском
небосводе.
   Уже на первом  организационном  заседании  Политбюро,  проходившем  после
февральского пленума восемьдесят четвертого  года,  на  котором  генеральным
секретарем  единогласно   был   избран   Черненко,   при   перераспределении
обязанностей новый генсек предложил:
   - Пусть Михаил Сергеевич ведет заседания Секретариата!..
   Гроссмейстер  аппаратных  игр,  Черненко  все  взвесил  и  просчитал   на
несколько ходов вперед. Трезвый расчет подсказывал ему: лучше иметь  в  лице
молодого Горбачева  союзника,  чем  противника.  Он  решил  не  поступать  с
Горбачевым так, как с ним самим  поступил  Андропов,  задвинув  на  задворки
большой политики.
   Однако не все ветераны Политбюро  согласились  с  официальным  признанием
сельскохозяйственного  секретаря  в  качестве  второго  человека  в  партии.
Наверное,  они  не  успели  забыть  возню  вокруг  "завещания"  Андропова  в
последнем абзаце текста его доклада на декабрьском пленуме.
   -  У  меня  есть  некоторое   сомнение   в   предложенном   распределении
обязанностей секретарей ЦК, - внезапно заявил один из  патриархов  Политбюро
председатель Совета Министров Тихонов. -  Выходит,  что  Горбачев,  руководя
работой  Секретариата,  будет  одновременно  вести  все   вопросы   развития
сельского хозяйства. Я ничего не  имею  против  Михаила  Сергеевича,  но  не
получится ли здесь определенного перекоса?
   Пергаментные,  непроницаемые  лица  "неприкасаемых"   оживились.   Да-да,
Николай Александрович прав: есть угроза, что  Горбачев  превратит  заседания
Секретариата в коллегию Минсельхоза. Будет вытаскивать лишь аграрные вопросы
- те, которые ему ближе и понятнее.
   Против прозвучавших отводов решительно выступил маршал Устинов:
   - Константин Устинович прав - лучшей кандидатуры, чем Горбачев, не найти.
   - Мнения разделились. Старики явно  не  желали  усиления  позиций  самого
молодого  члена  Политбюро.  Половинчатую  позицию  занял  гибкий   дипломат
Громыко:
   - Давайте не будем  торопиться  и  принимать  сегодня  решение  по  этому
вопросу...
   И  тогда  Черненко  вновь  настоял  на  своем  предложении.  Почувствовав
твердость в его голосе, члены Политбюро  приняли  решение  доверить  ведение
заседаний Секретариата Горбачеву.
   Могли Черненко,  получив  необъятную  власть,  задвинуть  в  какой-нибудь
дальний угол фаворита скончавшегося генсека?  Запросто.  Старики,  наверное,
тоже отыгрались бы на "выскочке".
   Не задвинул. Наоборот, настоял на перемещении его в кресло номер два.
   Недавний соперник за  овладение  этим  вожделенным  креслом  тоже  понял:
выгоднее  стать  правой  рукой  больного,  угасающего   генсека,   чем   его
оппонентом. Первый путь  уверенно  вел  к  сверкающим  высотам,  от  которых
захватывало дыхание и сладко замирало сердце.
   Оставалось только ждать своего звездного часа.
   И тут опять случился отпуск. Прямо какое-то наваждение.  Как  у  Черненко
отпуск, так непременно беда.
   Словом, вызывает генсек своего помощника и говорит:
   - Ты, Виктор, не устал? Пора отдохнуть. Собирайся, едем в "Сосновый  бор"
- Чазов с Горбачевым  очень  рекомендуют.  Горный  воздух!  Очень  чистый...
Приготовь вот что... Хотя, там все есть: бумага, карандаши, ручки... Я  хочу
тебе кое-что подиктовать, а ты запишешь...
   Прибытков сделал стойку. Нет, не потому, что предстояла довольно  трудная
работа, идея которой у его шефа  зрела  давно,  да  все  дела  в  Москве  не
позволяли.  Безусловно,  лучшее  место  для   надиктовки   воспоминаний   из
собственной жизни - вдали от суетливой и беспокойной Москвы. Но  годится  ли
для этой цели "Сосновый бор"? У генсека ведь астма.
   - Константин Устинович, - участливо  сказал  помощник.  -  Высокогорье...
Свыше тысячи километров над уровнем моря...
   - Хороший курорт, - довольно улыбнулся Черненко.  -  Евгений  Иванович  и
Михаил взахлеб расхваливают... Ничего, поедем!
   Поехали, печально продолжает Прибытков. В "Сосновом бору"  его  шеф  смог
пробыть лишь десять дней. Ни разу не выходил из помещения. Даже по  комнатам
начал передвигаться с трудом. Дилетантскому,  с  медицинской  точки  зрения,
взгляду было видно, что каждый  день  "отдыха"  в  этом  курортном  местечке
дается ему с огромным трудом и напряжением всех сил.
   Наступил день, когда Черненко понадобилась "каталка".  Из  Москвы  срочно
прибыли Чазов с Чечулиным.
   - Надо  менять  курорт,  -  сказал  главный  кремлевский  врач,  осмотрев
больного.
   И  тогда,  по  словам  Прибыткова,  он  прямо  спросил  у   представителя
кремлевской  медицины,  почему  они  направили  Черненко  сюда?  Ведь   сами
рекомендовали...
   "Тот смутился и снова  отвел  глаза  в  сторону.  Ничего  не  ответил,  -
вспоминает Прибытков. - Кто знает,  может,  просто  привычка  у  него  такая
была... Судить не берусь, даже по прошествии минувших лет".
   С высокогорного курорта  Черненко  срочно  перевезли  в  Подмосковье,  на
брежневскую дачу в Завидово. Самостоятельно ходить  он  не  мог.  Говорил  с
трудом. Приступы астмы, которые раньше были  довольно  редкими,  участились.
Кашель, в груди хрипы. Здоровье  подорвано  окончательно.  Для  того,  чтобы
как-то  поддерживать  его  состояние,  на  даче  и  в  кабинете   установили
специальные кислородные аппараты. До неминуемой смерти оставалось  несколько
месяцев.
   Действительно, как тут прогнать нехорошие мысли и подозрения?
 
   КТО ЗНАЕТ ИСТИНУ?
 
   В случаях с севшим на холодную скамейку Андроповым и откушавшим  копченой
рыбки  Черненко  кремлевская  медицина  упрекает  охранников.  Не  уследили,
проморгали, не проверили.
   Те, в свою очередь, перекладывают вину на медицину, которая тоже,  по  их
мнению, чего-то там недосмотрела, недоучла, проворонила.
   Ближе  всего  к  истине  бывший  заместитель  начальника  личной   охраны
Брежнева, а  затем  начальник  личной  охраны  Горбачева  генерал  Медведев,
имеющий длительный опыт охраны высших должностных лиц государства.
   Он не верит в ставриду "точечного бомбометания":
   - Я даже не уверен, что рыба оказалась недоброкачественной. Ее коптили  в
домашних условиях, ели ее наверняка и сам  министр  внутренних  дел,  и  его
родня, прочее окружение. А пострадал лишь тяжело больной Черненко.
   Действительно, мы знаем, что  рыбой  угощалась  и  супруга  генсека  Анна
Дмитриевна, которая не почувствовала даже малейшего недомогания. Не могла же
она,  в  самом  деле,  подсунуть  мужу  именно  тот  кусок,  который  вызвал
отравление.
   -  Можно,  конечно,  винить  охрану,  которая   проморгала   лабораторных
специалистов, мимо которых все это прошло, - развивает Медведев свою  мысль.
- Но я думаю, главное в том, что ослабленный организм Черненко готов  был  к
тому, чтобы где-то дать сбой.  Как  и  в  случае  с  Андроповым,  готов  был
пострадать от чего угодно.
   Андропов сел в тени на скамью и сильно простудился. Да,  можно  спросить:
где была охрана, врачи? Но ведь тысячи людей  ищут  тень  в  жаркую  погоду,
отдыхают на скамейках, купаются. Просто у Андропова было больное  сердце,  с
трудом работали почки, которые можно было легко застудить где  угодно.  Весь
организм расшатан, Андропов готов был споткнуться на самом ровном месте.
   Генерал Медведев приводит массу нелепых случаев,  в  организации  которых
при желании можно заподозрить кого угодно.
   В Польше после проведения переговоров, когда советская делегация во главе
с  Брежневым  спускалась  по  большой  крутой  лестнице,  с  нее  "загремел"
председатель Совета Министров СССР  Тихонов.  То  ли  нога  соскользнула  со
ступеньки, то ли оступился, но он беспомощно рухнул, покатился вниз боком по
парадным ступенькам и внизу,  на  полу,  еще  продолжал  катиться,  пока  не
уткнулся носом в ноги Громыко.
   Крайним сделали, конечно же, охранника, хотя он, согласно инструкции, шел
сзади. На общем собрании отдела начальник "девятки" сделал ему  внушение  за
"упущение в работе".  А  за  что,  собственно?  За  то,  что  Тихонов  такой
немощный? Не нападение же было - ноги подкосились.
   В   Болгарии   перед   ужином   советская   правительственная   делегация
прогуливалась по аллее. Горели фонари, было  светло.  Громыко  шел  рядом  с
Брежневым и вдруг споткнулся на ровном месте. У него заплелись  ноги,  и  он
упал, сильно ободрав об асфальт руку. Хорошо, что  Брежнев  успел  подцепить
его, попридержать. Сцена была еще та - старик поддержал старика.
   Громыко  дважды  выносили  из  зала  в  полуобморочном  состоянии.  Самый
курьезный вынос случился во время вручения Брежневу очередной Золотой звезды
Героя. Громыко стало плохо, он начал заваливаться. С одной  стороны  к  нему
прижался Андропов, с другой притиснулся еще кто-то, и так,  сжатого  с  двух
сторон, потерявшего сознание министра вынесли из зала.
   Ворошилов мог ходить нормально,  без  поддержки,  только  по  прямой,  на
поворотах его заносило,  и  он  мог  завалиться  где-нибудь  на  кремлевской
лестнице.
   В каждом из этих и во многих других случаях, о  которых  знает  Медведев,
при желании  всегда  можно  поискать  виновных,  тех,  кто  заинтересован  в
дискредитации недругов. А причина была одна - ноги не держали старцев.
   Даже в истории с перевернувшейся  байдаркой-одиночкой,  в  которой  сидел
Косыгин,  некоторые  склонны   были   видеть   зловредную   руку   Брежнева,
завидовавшего популярности премьера. После того ЧП Косыгин так  и  не  сумел
восстановить здоровье -  Он  наглотался  воды,  потерял  создание,  и  когда
охранники вытащили его из реки, с  трудом  пришел  в  себя.  Увы,  любителей
острых ощущений ждет разочарование: злого умысла здесь  не  было,  просто  у
сановного  байдарочника  в  оболочке  мозга  разорвался  сосуд,   нарушилось
мозговое кровообращение, и Косыгин потерял сознание еще в лодке.
   Для  людей,  вкусивших  мед  власти,  отлучение  от  нее   было   крахом,
катастрофой. А ветхий,  изношенный  организм  уже  не  мог  переносить  даже
обычные нагрузки, не говоря о дополнительных, сопутствующих  государственной
службе.
   Наверное,  прав  Медведев:  главное  даже  не  в   болезнях   одряхлевших
руководителей, а в том, что они пытались их скрыть.
   - У Черненко были  очень  слабые  легкие,  -  вспоминает  генерал,  -  он
задыхался, с трудом не только  ходил,  но  и  говорил,  выходил  больным  на
работу. Кто сочтет теперь, на сколько дней, месяцев, а может быть, и лет  он
сократил себе жизнь, выезжая на охоту с генеральным и часами  высиживая  там
на морозе. Боясь отказом  от  охоты  вызвать  неудовольствие  шефа,  скрывая
недомогание... Поистине: кресло дороже жизни.
   А вот  мнение  геронтолога,  специалиста  по  психологии  лиц,  достигших
преклонного возраста, профессора Швемберга:
   - В борьбе за власть используются всевозможные приемы. Наряду с шантажом,
давлением,  компроматом  применяются   и   теракты,   покушения   на   жизнь
конкурентов. И все  же  пуля,  взрывчатка,  яд  -  это  прерогатива  молодых
соперников. В старости стремление к верховенству не угасает,  наоборот,  оно
довольно часто обостряется, притом приобретает весьма  специфические  формы.
Психика стариков устроена несколько иначе. Они  знают,  что  самое  уязвимое
место в нашей медицине - это уход за больными. Вспомним  русскую  дворянскую
литературу прошлого - сплошные нарекания на  прислугу.  Наверное,  это  наша
родовая черта.  И  нынешние  охранники,  медсестры  и  прочий  обслуживающий
персонал крайне небрежно относятся к своим  обязанностям.  В  принципе  этим
можно  воспользоваться.  Какая-нибудь   несоблюденная   процедурная   мелочь
способна отправить на тот свет любого старика. Ну, скажем, отсутствие пледа,
чтобы укрыть им скамейку, прежде чем на нее сядет больной.
   - Вы имеете в виду известный конкретный случай?
   - Нет, что вы, Боже упаси. Там, где молодой только чихнет,  старик  может
отдать  Богу  душу.  Кстати,  в  домах  престарелых  люди  с   криминальными
наклонностями используют подобные мелочи для устранения врагов.  У  немощных
свои представления о методах расправы, свой арсенал изощренных средств. Иной
раз   трудно   отличить   кажущийся   недосмотр   персонала   от   тщательно
закамуфлированного умерщвления. Оно может произойти от чего угодно, от любой
случайности. В этом возрасте все возможно.
   Интересная тема, не правда ли? Впрочем, она прямого  отношения  к  нашему
рассказу и тем более к его главным действующим лицам отношения не имеет. Так
себе, маленький штрих в картину  недавнего  прошлого,  полностью  замаранную
черной краской.
   Тринадцатимесячная эпоха Черненко, самая короткая  в  советской  истории,
дружно подвергается отрицанию и оплевыванию. Наверное, автор  этой  книги  -
единственный в мире, кто за последние тринадцать лет открыл сочинения самого
непопулярного генерального секретаря.
   И  обнаружил  в  них  концепции  "мощного  ускорения  развития  народного
хозяйства",    "совершенствования    социалистической    демократии,    всей
политической системы общества", "обновления кадров партии"  и  много  других
новаций, которые стали ключевыми у Горбачева и приписывались ему.
   Остается завидовать будущим историкам - они еще не то найдут.
   Приложение N 22:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ Из рассказов академика Евгения Чазова
   (Чазов Евгений Иванович - известный советский врач-кардиолог. С  1967  по
1987  год  возглавлял  Четвертое   Главное   управление   при   Министерстве
здравоохранения СССР.)
   ... Наши беседы с Устиновым, его заверения, что мнение Андропова о фигуре
Горбачева известно не только ему, позволяли мне предполагать, что именно он,
и это было бы логично, придет на смену Андропову. На следующий  день,  хотя,
возможно, это было и 11 февраля, к  нам  в  спецполиклинику  на  Грановского
заехал Устинов. Всегда общительный, веселый, разговорчивый, он  при  встрече
со мной выглядел на этот раз смущенным и несколько подавленным.
   "Знаешь, Евгений, - заявил  он  без  всякого  вступления,  -  генеральным
секретарем ЦК будет Черненко. Мы встретились вчетвером - я, Тихонов, Громыко
и  Черненко.   Когда   началось   обсуждение   сложившегося   положения,   я
почувствовал, что на это место претендует Громыко, которого  мог  поддержать
Тихонов. Ты сам понимаешь, что ставить его на это место нельзя.  Знаешь  его
характер. Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко,  и  все  со
мной согласились. Выхода не было". Он ни словом не упомянул о  Горбачеве,  о
том, что надо было бы узнать мнение других членов Политбюро. Я всегда верил
   Устинову, считая его честным и откровенным человеком.
   Но в этот момент мне показалось, что он чуть-чуть кривит  душой.  Видимо,
на встрече четырех старейших членов Политбюро он понял, что ни Черненко,  ни
Громыко, ни тем более Тихонов  не  поддержат  это  предложение  в  отношении
кандидатуры Горбачева. В этой ситуации его наиболее  устраивала  кандидатура
Черненко.  Больной,  к  тому  же  по  характеру  мягкий,  идущий  легко   на
компромиссы,   непринципиальный   Черненко   вряд   ли   мог   противостоять
настойчивому,    сильному    и     твердому     Устинову,     возглавлявшему
военно-промышленный комплекс. Да  и  другие  участники  этого  своеобразного
сговора понимали, что при  больном  Черненко  они  не  только  укрепят  свое
положение, но и получат большую самостоятельность, которой у них не было при
Андропове. Это особенно касалось председателя Совета Министров Тихонова.
   Узнав о  решении,  я  не  мог  сдержаться  и  сказал  Устинову:  "Дмитрий
Федорович,  как  можно  избирать  генеральным  секретарем  тяжело   больного
человека. Ведь все вы знали от меня, что Черненко - инвалид. Я лично  вам  и
Андропову говорил об этом".  Не  зная,  что  мне  ответить  на  справедливые
упреки, Устинов быстро распрощался и ушел.
   В феврале 1984 года на пленуме ЦК, как  всегда  единогласно,  генеральным
секретарем был избран Черненко. Вместе со всеми голосовал и  я.  Думаю,  что
впервые голосовал  вопреки  своему  мнению  и  своим  убеждениям  и  поэтому
мучительно   переживал   свою,   в    худшем    понимании    этого    слова,
"интеллигентность", а может быть, и трусость.
   Все-таки почему на пленуме ЦК я не встал и не сказал, что Черненко тяжело
болен и не сможет работать в полную силу, да и  век  его,  как  генерального
секретаря, будет недолог? Меня сдерживали не политические  мотивировки,  как
Устинова или Тихонова, не опасения, что во главе партии станет не  Горбачев,
а Громыко, а именно наша русская "интеллигентная скромность", если так можно
назвать это состояние. Да, с позиции политического и общественного деятеля я
должен был это сделать. А с позиций врача и просто человека, хорошо знающего
Черненко,  находившегося  с  ним  в  добрых  отношениях,  вправе  ли  я  был
пренебречь клятвой Гиппократа и выдать самое сокровенное  моего  больного  -
состояние его здоровья? Тем более что у нас нет никаких правил или  законов,
касающихся гласности этого вопроса. Да и вообще, как я буду смотреть в глаза
сидящему здесь же в зале Черненко, говоря о том, что его болезнь  неизлечима
и ее прогноз очень плохой. Он знает о тяжести болезни, мы предупредили его о
том, что он должен ограничить свою активность. И его долг  -  отказаться  от
этой должности.
   И еще. Весь состав Политбюро знал о состоянии здоровья Черненко. Но никто
из его членов не решился потоварищески  рекомендовать  ему  воздержаться  от
выдвижения на пост Генерального секретаря  ЦК  КПСС.  Никто  даже  не  задал
вопроса о его самочувствии. Я, как и весь состав ЦК, считал, что,  предлагая
пленуму кандидатуру Черненко, Политбюро взвесило все "за" и "против", трезво
оценило всю ситуацию, связанную с его избранием. Хотя многое говорило о том,
что в те времена принципиальные вопросы в Политбюро  решались  не  всем  его
составом, а узкой группой старейших  его  членов,  которые  навязывали  свое
решение всем остальным...
   ... Сложным и своеобразным было отношение больного Черненко к  Горбачеву.
Он не мог забыть, что Андропов, пытаясь удалить его  с  политической  арены,
противопоставлял ему в качестве альтернативы именно Горбачева. Не мог он  не
знать, что Андропов своим преемником видел Горбачева. Надо  сказать,  что  и
большинство старейших членов Политбюро, может быть, за исключением Устинова,
понимая, что время Черненко коротко, хотели освободиться от такой  фигуры  в
Политбюро, как молодой, завоевывавший авторитет Горбачев - наиболее реальный
претендент на пост  генерального  секретаря.  Они  понимали,  что  в  случае
прихода его к власти дни их в руководстве партии и страны будут сочтены. Так
оно, впрочем, и оказалось. Особенно активен был  Тихонов.  Я  был  невольным
свидетелем разговора Черненко с Тихоновым, когда тот категорически  возражал
против того, чтобы в отсутствие  Черненко  по  болезни  Политбюро  вел,  как
бывало раньше, второй секретарь  ЦК  Горбачев.  Давление  на  Черненко  было
настолько сильным, что при его прохладном отношении  к  Горбачеву  где-то  в
апреле 1984 года положение последнего было настолько шатким, что,  казалось,
"старики" добьются своего.
   Кто или что спасло Горбачева, мне трудно сегодня сказать. Из высказываний
Черненко я  понимал  двойственность  его  отношения  к  Горбачеву.  С  одной
стороны,  он  боялся  его  как  политического  оппонента  и  завидовал   его
молодости, образованности и широте знаний, а с другой -  прекрасно  понимал,
что именно такой человек ему нужен в ЦК, который мог бы тянуть  тяжелый  воз
всей политической и организационной работы. Сам он это делать не мог...
   ... Учитывая сложившиеся традиции, да и просто в силу формальных  правил,
я информировал о состоянии здоровья Черненко Горбачева как второго секретаря
ЦК КПСС. Он был в  курсе  складывающейся  ситуации.  А  она  с  каждым  днем
становилась  все  тяжелее.   Сам   Черненко   больше   интересовался   своим
ухудшающимся состоянием, чем проблемами, которые стояли перед страной...
   Из книги Дмитрия Волкогонова "Семь вождей"
   (Дмитрий Антонович Волкогонов - доктор философских и доктор  исторических
наук, профессор, генерал-полковник. Скончался в 1996  году.  В  книге  "Семь
вождей"  использованы  многие  ранее  засекреченные   документы   ЦК   КПСС,
Политбюро, открытые после августа 1991 года.)
   ...  Больной,  буквально  разваливающийся  Черненко   все   еще   пытался
появляться на людях и даже выступать на некоторых форумах. Летом 1984 года я
сам видел, как "выступает" генсек. В Большом  Кремлевском  дворце  проходило
Всеармейское  совещание  комсомольских  работников.   Мне   "по   положению"
заместителя начальника  Главного  политического  управления  армии  довелось
сидеть в президиуме совещания. После докладов, отчетов молодежных  армейских
работников к трибуне с трудом спустился  Черненко.  Пятнадцатиминутную  речь
произнес так, что было совершенно  трудно  понять  ее  смысл.  Через  каждые
две-три минуты замолкал, вытирал лоб, манипулировал баллончиком, доставая из
кармана, направлял его в рот, задыхался...
   Все сидели подавленные, низко опустив головы. Я видел почти умирающего на
людях человека, "выступающего"  с  трибуны.  После  речи  генсека  сразу  же
объявили пешрыв и предложили пройти в Георгиевский зал для фотографирования.
Эти 100-120 метров Черненко шел минут двадцать, поминутно останавливаясь. Со
всех сторон ему что-то говорили сопровождавшие его  лица,  с  целью  создать
впечатление, будто он останавливается не  из-за  немощи,  а  для  разговора,
беседы. Иногда генсек мучительно улыбался, поворачивая голову то вправо,  то
влево, с трудом, видимо, соображая, куда его ведут, зачем все это,  что  ему
говорят люди в военных мундирах...
   Из беседы с Валерием Болдиным
   (Валерий Иванович Болдин  -  помощник  генерального  секретаря  ЦК  КПСС,
руководитель аппарата Президента СССР. Проходил в  качестве  обвиняемого  по
делу ГКЧП, содержался  под  стражей  в  следственном  изоляторе  "Матросская
тишина".)
   Близился август 1984 года. Погода стояла  солнечная  и  жаркая,  и  врачи
настоятельно рекомендовали Черненко уйти в отпуск. Евгений  Иванович  Чазов,
возглавлявший медицинскую службу обеспечения здоровья высшего руководства  и
связанный  с  Горбачевым  давними   приятельскими   отношениями,   постоянно
докладывал ему о состоянии здоровья Константина  Устиновича,  других  членов
Политбюро,  секретарей  ЦК.  Несколько  раз  я   присутствовал   при   таких
обсуждениях. Докладывая и в тот жаркий конец лета о необходимости  отдыха  и
лечения Черненко, Чазов советовался с Горбачевым о трудностях,  связанных  с
тем, куда ехать Константину Устиновичу. Одна из последних поездок Черненко к
морю кончилась весьма плачевно. Он отравился копченой рыбой, и  врачам  едва
удалось спасти его жизнь. Но с тех пор его  здоровье  ухудшилось  настолько,
что он стал фактически полным инвалидом.
   Как истинный ставрополец, Горбачев  на  этот  раз  рекомендовал  отдых  в
Кисловодске. Место это для отдыха действительно отличное:  чистый  и  свежий
отдых, есть все условия и для прогулок, и для лечения.  В  Кисловодске  была
построена специальная дача, укромно укрытая посадками деревьев и холмами  от
взглядов многочисленных отдыхающих. Туда-то  и  было  рекомендовано  поехать
Черненко.
   Но, видимо, врачи не знали, что прозрачный воздух Кисловодска по  вечерам
и ночью становился прохладным: с вершин гор в  долину  спускались  остывшие,
пахнущие свежим снегом воздушные потоки. Через  несколько  дней  у  Черненко
началось обострение болезни в  связи  с  простудой.  Как-то  в  августовский
полдень он позвонил Горбачеву. Я в это время находился у Михаила  Сергеевича
и слышал разговор по усиленной правительственной связи. Голос  Черненко  был
слаб, прерывист. Он произносил несколько слов  и  замолкал,  набираясь  сил.
Затем вновь быстро и невнятно говорил. Смысл всего разговора был  тревожный.
Константин Устинович не скрывал, что чувствует себя плохо и советовался, что
делать  дальше.  Михаил  Сергеевич  успокаивал  Черненко,  считая,  что  это
обострение быстро пройдет и не надо делать поспешных шагов.
   Несмотря на уговоры Горбачева  переждать  обострение  болезни,  консилиум
врачей принял решение срочно эвакуировать генсека  из  неблагоприятного  для
его здоровья места под более надежную опеку  московских  медиков.  Основания
для этого, как выяснилось, были весьма серьезные. Болезнь ослабила Черненко,
он с трудом вставал с постели, не  мог  стоять  на  ногах  и  уж  тем  более
самостоятельно двигаться. Перед врачами,  службой  охраны  стояла  непростая
задача - переправить генсека в аэропорт и доставить в столицу.  Слава  Богу,
что заботливые и перспективно мыслящие руководители медицины и КГБ  еще  для
Брежнева поручили сконструировать специальный  лифт-подъемник,  своеобразную
лестницу-чудесницу,  которая   позволяла   без   особого   труда   поднимать
высокопоставленных    пассажиров    на    борт    самолета.    Без     такой
разгрузочно-погрузочной  машины  было  уже  трудно  ездить  в   командировки
Брежневу, особенно после трагедии, происшедшей  на  Ташкентском  авиационном
заводе, гае  желающие  взглянуть  на  генсека  взобрались  на  леса,  и  эта
конструкции,  не  выдержавшие   многочисленных   любопытных,   опрокинулись,
серьезно повредив плечо Леонида Ильича. Факт  этот  замалчивали,  и  о  нем,
видимо, мало кто знает,  потому  что  в  то  время  не  считали  случившееся
специально подстроенным оппозицией покушением на лидера.
   Во всяком случае, специалисты в спешном порядке создавали достойный наших
руководителей самодвижущийся трап. То ли они долго проектировали, то  ли  не
хватило каких-то  деталей,  но  служба  безопасности,  чтобы  не  рисковать,
приняла решение закупить подобный механизм за границей. Это  импортное  чудо
техники и решили быстро перебросить на специальном  самолете  в  Минеральные
Воды. Все обошлось удачно  и,  главное,  вовремя.  Правительственные  машины
выруливали  к  взлетной  полосе  как  раз  в  то  время,   когда   заработал
механический трап. Он  поднял  Черненко  на  необходимую  высоту,  и  медики
приняли больного в салоне правительственного лайнера.
   Через несколько часов Константин Устинович оказался в больнице и началось
его интенсивное лечение. Недели через две-три  ему  стало  лучше.  Он  часто
звонил Горбачеву, другим  членам  Политбюро,  расспрашивал  о  делах,  давал
советы и поручения. Но холодок  в  отношениях  его  с  Михаилом  Сергеевичем
оставался.
   Болезнь Черненко серьезно повлияла на его работоспособность. Генсек вышел
из больницы ослабленным и немощным.
   Теперь на заседания Политбюро, как рассказывали, еще до  того,  как  туда
должны были войти его  участники,  Черненко  часто  практически  вносили  на
руках, усаживали за стол председателя, пододвигали бумаги, затем  приглашали
занять места остальных. И он, задыхаясь и багровея, говорил несколько  фраз,
невнятно зачитывал  то,  что  ему  приготовили  помощники.  Время  заседаний
сократилось еще больше. Мне  никогда  не  приходилось  видеть  среди  членов
Политбюро, секретарей ЦК столь панического настроения.  Они  предчувствовали
исход болезни и понимали свою ответственность  за  рекомендацию  пленуму  ЦК
этой кандидатуры. Разговоры в ту пору среди них были откровенными, и  многие
из них мрачно смотрели на перспективу...
   (Записано автором книги 18 декабря 1995г.)
 
 
   Глава 13
   ПО СЛЕДАМ СЕКРЕТНЫХ ДОНЕСЕНИЙ
 
   О всех сколько-нибудь серьезных  происшествиях,  представлявших  малейшую
угрозу  жизни  или  здоровью  членов  советского  руководства,  на   Лубянке
немедленно составляли донесения на имя Генерального секретаря ЦК КПСС.
   О многих ЧП в  отношении  "рядовых"  секретарей  ЦК  КПСС,  а  тем  более
министров советские граждане и слыхом не слыхали. Некоторые факты, наверное,
впервые станут известны из этой главы, написанной на основе секретных сводок
ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ СССР.
   Речь пойдет не о первых лицах  страны,  как  в  предыдущих  главах,  а  о
деятелях рангом пониже. Здесь тоже немало "белых" пятен. Впрочем, Молотова и
Косыгина, кажется, к числу второстепенных лиц не отнесешь,  хотя  и  первыми
они,  безусловно,  не  были,  выглядывая  из  тени,  отбрасываемой  фигурами
могущественных генсеков.
 
   ТРЕТИЙ И ВОСЬМОЙ ПРЕМЬЕРЫ
 
   Одиннадцать человек возглавляли советское правительство в период  с  1917
по 1991 год. Это были Ленин, Рыков,  Молотов,  Сталин,  Маленков,  Булганин,
Хрущев, Косыгин, Тихонов, Рыжков и Павлов.
   О покушениях на Ленина, Сталина и Хрущева в этой  книге  уже  рассказано.
Судьба репрессированного при Сталине Рыкова известна - его расстреляли.  Чем
закончил последний советский премьер-министр Павлов, тоже каждый знает  -  о
ГКЧП еще не успели забыть.
   Из оставшихся в списке фигурируют в сводках тайного ведомства лишь двое -
Молотов и Косыгин. На Маленкова, Булганина, Тихонова и Рыжкова сведений нет.
По-видимому, их жизни и здоровью ничто не угрожало.  Во  всяком  случае,  их
имена не упоминаются в сводках КГБ, фиксировавших даже мелкие происшествия.
   Имя  третьего  премьер-министра   в   истории   советского   государства,
по-тогдашнему председателя Совета Народных Комиссаров, Вячеслава Михайловича
Молотова, упоминается вот в какой связи.
   В сентябре 1932 года он предпринял поездку по промышленным и  горнорудным
районам Сибири. Передвигался из города в город в основном  на  автомобильном
транспорте.
   Конечно, на самолете было бы быстрее. Но после гибели видного  партийного
деятеля Мясникова в авиационной катастрофе в середине двадцатых годов Сталин
провел через Политбюро строгое  решение,  запрещавшее  членам  ЦК  и  другим
крупным руководителям пользоваться самолетами. В те годы это был  ненадежный
вид транспорта, аэропланы часто падали, пассажиры гибли.
   Постановление действовало вплоть до начала войны 1941 года. Соблюдали его
неукоснительно. В тридцатые годы Микоян, приехавший в командировку в  Минск,
соблазнился предложением тамошнего авиационного командования прокатиться  на
боевом истребителе. Летчик с именитым пассажиром на борту выполнил несколько
фигур высшего пилотажа, о чем с  восхищением  сообщили  белорусские  газеты.
Неизвестно, каким образом о воздушном лихачестве узнал Сталин, но  Политбюро
на очередном заседании объявило Микояну выговор за недисциплинированность.
   В связи с этим не известным широкой публике запретом произошла конфузия в
литературном мире. Ныне порядком забытый писатель Федор  Панферов,  а  тогда
депутат, лауреат, главный редактор журнала "Октябрь"  в  своем  послевоенном
романе "Волга-матушка река" вывел образ первого секретаря  обкома,  которого
Сталин направил на Урал, где в одной из областей были плохи дела,  вызванные
небывалым мором скота.
   По сюжету романа сталинский посланец садится  на  пароход  и  две  недели
плывет по Волге к месту своего назначения.
   - И это в то время, когда в  области  мрет  скот!  -  вскричал  на  одном
писательском собрании пылкий юноша по фамилии Рыбаков. -  Посланец  товарища
Сталина  должен  мчаться  туда  на  самолете,  чтобы  немедленно  прекратить
вредительство. Две недели на пароходе... Это же сколько скота падет  за  это
время?
   Присутствовавший на  собрании  Панферов  тяжелым  взглядом  уставился  на
будущего автора "Детей Арбата", но смолчал, не стал  раскрывать  кремлевскую
тайну, в которую, конечно же, был посвящен.
   Но это, как говорится, к слову.
   В начале тридцатых годов кремлевская охрана была  малочисленной  и  слабо
подготовленной. Если еще в начале пятидесятых годов  в  Кремле  существовала
вечерняя средняя школа, и самым  младшим  там  был  пятый  класс,  то  можно
представить уровень подготовки двадцать лет назад.
   При выездах на приличное расстояние от Москвы кремлевский транспорт,  как
правило, к месту  командировки  высоких  лиц  заранее  не  доставлялся.  Это
правило появилось  значительно  позже  -  при  Хрущеве.  Обычно  кремлевские
начальники, даже  такого  высокого  ранга,  как  Молотов,  пользовались  тем
транспортом, который предоставлялся  им  на  месте.  Безусловно,  подавались
машины самого лучшего класса, на  которых  ездили  первые  лица  областей  и
городов.
   Водители были тоже местные, возившие своих начальников.  С  точки  зрения
обеспечения безопасности прибывших представителей Центра это был  не  лучший
вариант, но других возможностей в ту пору не было. Да и гонять за  тридевять
земель бронированные "паккарды" со своими водителями еще не осмеливались  по
причине боязни прослыть буржуазными перерожденцами.
   Вот и двинулся товарищ Молотов на предоставленной ему радушными хозяевами
кузбасского города Прокопьевска порядком  изношенной  машине  на  встречу  с
тружениками одной из шахт. Сибирские горняки хорошо приняли столичного гостя
- внимательно слушали,  расспрашивали  о  положении  в  стране  и  мире.  Им
импонировало, что к ним,  на  отдаленную  шахту,  приехал  сам  председатель
Совета Народных Комиссаров.
   После окончания встречи шахтеры тепло проводили
   Молотова к машине. Он тоже уезжал довольный - люди понимали, что  от  них
требуется, и не просили сверх того, чего власть пока им не могла дать.
   А  на  обратном  пути  в  Прокопьевск  едва  не  случилось  непоправимое.
Автомобиль с Молотовым внезапно свернул с дороги и покатился с  насыпи.  Она
была  довольно  высокая.  Автомобиль  потерял  устойчивость  и  опрокинулся.
Молотов почувствовал, что их неудержимо  тянет  вниз.  Он  обреченно  закрыл
глаза. Сзади  послышались  крики  и  ругань.  Это  сопровождавшие  его  лица
выражали свое отношение к водителю.
   Когда спустя какое-то мгновение Молотов открыл глаза и выглянул из машины
сквозь лобовое стекло, он похолодел от ужаса - автомобиль  висел  над  самым
краем глубокого придорожного  оврага.  Почему  он  замер  и  не  скатился  в
пропасть -  одному  Богу  известно.  Впрочем,  член  Политбюро  Молотов  был
атеистом.
   Опрокинувшуюся машину с помощью шахтеров,  разъезжавшихся  на  грузовиках
после встречи по домам, кое-как оттащили от опасного места и вновь поставили
на колеса. От сильного  удара  начальственное  транспортное  средство  имело
весьма удручающий вид и не заводилось. Молотова пересадили в фанерную кабину
грузовой
   "полуторки" и доставили в Прокопьевск.
   Председатель Совнаркома чудом избежал смерти. Свались машина в пропасть -
все, пиши пропало. Глубина оврага такая, что хоть в кино снимай.
   В Прокопьевске Молотов всю ночь не сомкнул глаз. Что  это  -  случайность
или кем-то спланированная  акция?  Если  автомобильная  авария  по  какой-то
причине сорвалась, не исключено, что злоумышленники предпримут другой способ
его устранения. Потом все спишут на уголовников, на раскулаченных, которых в
этом мерзком городе полным-полно. Молотов едва дождался рассвета и сразу  же
уехал в Кемерово.
   Когда  в  областном   центре   стало   известно   о   дорожнотранспортном
происшествии, в прокопьевский горотдел ОГПУ  поступила  срочная  шифровка  с
приказом о немедленном аресте водителя, по чьей вине едва не была  загублена
жизнь  главы  советского  правительства.  Местные  чекисты  и  без  указания
начальства уже  вовсю  раскручивали  личность  этого  человека  со  странной
фамилией Арнольд.
   Арестованного Валентина Арнольда,  управлявшего  опрокинувшейся  машиной,
доставили сначала в  Кемерово,  затем  привезли  в  Москву.  Ему  предъявили
обвинение  в  том,  что  он  намеревался  физически  устранить  председателя
Совнаркома Молотова путем организации автомобильной аварии.
   На допросах он признался, что  является  членом  подпольной  троцкистской
организации, орудовавшей в  Прокопьевске.  Организацию  возглавляет  Шестов,
один из руководителей этого шахтерского  города.  На  самом  деле  Шестов  -
глубоко законспирированный вредитель, ярый приспешник Троцкого,  готовый  за
него в огонь и в воду. Именно  по  заданию  Шестова  и  должен  был  Арнольд
совершить террористический акт под видом дорожно-транспортного происшествия.
   Перед приездом Молотова они  еще  раз  обсудили  и  уточнили  свой  план.
Большая надежда была на то, что  в  день,  когда  приедет  Молотов,  пройдет
дождь. Это упростило бы задачу и сняло подозрения - мол, дорога была мокрая,
скользкая, машину занесло, шофер не справился с управлением.
   Дождь и в самом деле прошел. Как по заказу.
   Почему же тогда шофер не осуществил свой преступный замысел? Что помешало
хладнокровному убийству председателя Совнаркома?
   Арнольд показал на  следствии,  что  в  последний  момент  он  испугался,
потерял самообладание и интуитивно нажал на  тормоза.  Считанные  сантиметры
насыпи отделяли Молотова от смерти.
   - И вас? - спросил следователь.
   - И меня, - опустил глаза Арнольд. - Я ведь тоже должен был  погибнуть  с
Молотовым и всеми, кто находился в машине. Сплоховал. Нервы не выдержали.
   - Но вы давали Шестову согласие на самопожертвование?
   - Давал. Я не думал, что это будет так трудно.  Нога  сама,  произвольно,
нажала на тормоз...
   Водителя расстреляли. Шестова и всех членов его троцкистской  организации
тоже.
   Спустя четверть века,  борясь  с  Молотовым,  Хрущев  бросил  ему  тяжкое
обвинение в том, что в Прокопьевске никакого  покушения  на  него  не  было,
просто прошел дождик, и на скользкой дороге машину занесло. Таких случаев  -
сколько угодно. Не виновных ни в чем людей расстреляли, город обезглавили.
   В конце восьмидесятых годов, будучи глубоким стариком, перед концом своей
жизни Молотов, касаясь этого эпизода, упорствовал:
   - Было покушение в Прокопьевске. Шофер дал  показания,  что  в  последний
момент передумал, там пропасть была, и он  испугался.  Неизбежно  не  только
меня убило бы, но и его тоже.
   Восьмой  по  счету  советский  премьер,  Алексей  Николаевич  Косыгин,  в
серьезные переделки попадал чаще.
   В конце октября 1971 года он  прибыл  с  официальным  визитом  в  столицу
Канады  город  Оттаву.  Программой  пребывания  предусматривалось  посещение
канадского парламента.
   После того как встреча закончилась и советская  делегация  направилась  к
выходу, хозяева предложили высокому гостю небольшую прогулку  вокруг  здания
парламента. Косыгин принял это предложение.
   Многочисленные  журналисты,  ожидавшие  советского  премьера  на   улице,
воспользовались моментом и начали  снимать  его  на  кино  -  и  фотопленку.
Началась толкотня. В  общей  суматохе,  когда  журналисты  отталкивали  друг
друга, чтобы занять позицию поудобнее и поближе к Косыгину, чья-то фигура  с
зажатой в руке финкой метнулась к московскому гостю.
   Начальник  личной  охраны  Косыгина  полковник  Е.  С.  Карасев   и   его
заместитель подполковник Н. Н. Горенков среагировали мгновенно. Несмотря  на
то что, по заверениям канадских коллег, местные  журналисты,  сопровождавшие
Косыгина в его поездках по Оттаве, были тщательно  отобраны  и  не  вызывали
подозрений, Карасев и  Горенков  держали  ухо  востро.  Когда  нападавший  с
холодным оружием  в  руке  бросился  на  Косыгина,  телохранители  применили
профессиональный прием и нейтрализовали террориста,  прежде  чем  тот  успел
замахнуться финкой.
   Скрученного  киллера  передали  канадской  полиции.  Им   оказался   член
венгерской   эмигрантской   организации,   действовавший   под    прикрытием
журналиста. Как ему удалось проникнуть в число работников прессы, освещавших
визит советского премьера, сотрудники "девятки" выяснять  не  стали.  Вот  и
верь после этого на слово зарубежным коллегам...
   О дорожно-транспортном происшествии в  Москве,  когда  в  "ЗИЛ"  Косыгина
врезался  затрапезный  "Запорожец",  читатель  знает  из  главы,  в  которой
рассказывалось о гибели белорусского лидера Машерова.  Косыгин  приказал  не
наказывать  пенсионера  -  водителя  "Запорожца",  который  лишился   своего
транспортного средства и сам чудом уцелел. Но  после  этого  ЧП  последовало
ограничение скорости  в  столице.  Даже  на  самых  лучших  магистралях  она
снижалась с восьмидесяти до шестидесяти километров.
   Но самое трагическое происшествие случилось с Косыгиным  первого  августа
1976 года.
   Алексей Николаевич был сухощав, спортивен, много ходил пешком, всю  жизнь
увлекался академической греблей на байдарке. Она, можно сказать,  и  сгубила
его.
   В первый день последнего летнего месяца семьдесят шестого  года  выдалась
чудесная солнечная погода. Был выходной день - воскресенье, и Косыгин  вновь
решил посвятить его своему любимому занятию. Был бодр, ничто  не  предвещало
несчастья.
   В районе Архангельского неожиданно байдарка перевернулась. Косыгин  пошел
на дно головой вниз. Утонуть не дала, как ни странно, именно  байдарка.  Она
была одиночная, и ноги гребца в ней находятся в специальных креплениях.  Это
спасло Косыгина.
   Назавтра по Москве пополз слух  -  авария  на  воде  была  подстроена.  О
неприязненных отношениях между генсеком и премьером знали  многие.  Симпатии
народа были на стороне Косыгина, потому молва и обвинила Брежнева в  попытке
избавиться от сильного конкурента.
   Слухи еще  больше  укрепились,  когда  через  месяц  после  происшествия,
второго сентября 1976 года, вышел указ об утверждении Н. А. Тихонова  первым
заместителем Председателя Совета Министров  СССР.  Все  знали,  что  Косыгин
находится в больнице, а в его отсутствие Брежнев назначил  ему  заместителем
своего человека, который и начал фактически руководить правительством,  хотя
там продолжал работать другой первый заместитель Предсовмина, к тому же член
Политбюро, - К. Т. Мазуров.
   Между тем положение со здоровьем  Косыгина  было  критическое.  Пока  его
вытащили, в дыхательные пути попало много воды. Бледного,  без  сознания,  с
тяжелой одышкой, Косыгина доставили в  военный  госпиталь  в  Архангельском.
Надо отдать должное охране - она действовала быстро и  умело.  Телохранители
премьера  следовали  на   лодках-байдарках   сзади   и,   когда   охраняемый
перевернулся, бросились на помощь. Промешкай они - и было бы поздно.
   Ни руки Брежнева, ни других недоброжелателей Косыгина  в  случившемся  не
было.  Во  время  гребли   у   Алексея   Николаевича   произошло   нарушение
кровообращения в мозгу с потерей сознания, после чего он и  перевернулся.  К
счастью, разорвался сосуд не в мозговой ткани,  а  в  оболочках  мозга,  что
облегчило его участь.
   Сильный организм Косыгина, а также эффективное лечение позволили больному
довольно быстро выйти не только из тяжелого состояния,  но  и  приступить  к
работе. Но это был уже не прежний Косыгин, смело принимавший решения. Вскоре
его сменил Тихонов.
 
   САМУРАЙСКИЙ МЕЧ
 
   В годы, когда  Косыгин  возглавлял  советское  правительство,  у  него  в
заместителях  ходил  Николай  Константинович   Байбаков.   Одновременно   он
руководил и Госпланом СССР.
   Этот человек отличался удивительным политическим долголетием:  начав  при
Сталине в 1944 году наркомом нефтяной промышленности, Байбаков удерживался в
высоких креслах при всех очередных вождях, и ушел на пенсию  лишь  где-то  в
середине горбачевской перестройки.
   Во время описываемых событий ему было 56 лет.
   В середине января 1968 года Байбаков с  супругой  и  группой  руководящих
работников Госплана СССР прибыл в Японию с  деловым  визитом.  Принимала  их
Федерация экономических организаций "Кейданрэн".
   Программа пребывания была рассчитана на две недели. Предстояли поездки  в
разные города, встречи с деловыми кругами.
   Многое в этой стране удивляло и поражало Байбакова. Например, поезда  уже
в то время там ходили со скоростью двести километров в час. Непривычным было
и то, что делегацию такого уровня возили не  спецтранспортом,  а  в  обычных
железнодорожных вагонах.  На  вокзалах  не  было  и  специальных  залов  для
ожидания. Все не так, как в Советском Союзе.
   Но в чужой монастырь со своим  уставом  не  лезут.  Байбаков  внимательно
присматривался   к   чужой   жизни,   пытаясь   понять   феномен   японского
экономического чуда.
   В  городе  Нагоя  советских  гостей  свозили  на  завод  радиотехнической
промышленности, где они впервые увидели безлюдные цехи. Рабочих там заменяли
роботы. С завода делегация в сопровождении местного губернатора, сотрудников
его администрации и охранников прибыла  на  железнодорожный  вокзал,  откуда
гости должны были переехать в другой японской город - Осаку.
   На вокзале и случился инцидент, о котором много писала западная пресса  и
ни словом не обмолвилась советская.
   В момент, когда делегация прошла на  перрон,  чтобы  сесть  в  скоростной
поезд, следовавший на Осаку, к идущим вместе Байбакову с  супругой  Клавдией
Андреевной и работником советского посольства в Японии Л. Немзером  метнулся
незнакомый человек. В вытянутой руке он держал большой меч.
   Первый удар обрушился  на  Немзера.  Сбив  дипломата  с  ног,  нападавший
подпрыгнул и опустил свое страшное оружие на Байбакова. Не  ожидавший  такой
наглости зампред Совмина не успел увернуться и тут же  со  стоном  согнулся,
схватившись за плечо, которое обожгла дикая боль.
   Пытаясь выпрямиться,  Байбаков  краем  глаза  увидел,  что  меч  в  руках
террориста взметнулся снова. Но нового удара не  последовало.  На  этот  раз
злоумышленник замахнулся мечом на супругу Байбакова, которая стояла напротив
мужа, рядом с губернатором Нагой.
   Он  был  настоящим  рыцарем.  Заметив,  что  удар   направлен   на   жену
руководителя советской делегации, губернатор  поднял  руку  вверх,  заслоняя
женщину. Меч с силой опустился на внезапно возникшую перед целью преграду, и
лицо защитника исказилось от боли  -  благородство  губернатора  стоило  ему
перебитого пальца.
   Клавдия Андреевна, как всякая женщина, была, наверное, идеальным объектом
для  нападения.  Если  террорист  еще  как-то  опасался  мужчин,  то   какое
сопротивление могла оказать она? Поэтому он снова замахнулся  на  нее  своим
мечом, и снова благородный губернатор принял  удар  на  себя.  На  этот  раз
губернатор  сумел  перехватить  меч,  направленный  на  голову   беззащитной
женщины, и фактически спас ей жизнь.
   И  только  тут  японская  охрана  опомнилась.  Полиция   набросилась   на
террориста, вырвала из его рук меч,  который,  к  счастью,  оказался  не  из
металла, а из мореного дуба.  На  преступника  надели  наручники  и  куда-то
увели.
   Весь эпизод занял несколько минут. Никто не успел ничего понять.
   Между тем к перрону подошел поезд. Как поступать дальше? Стоит  ли  после
этого продолжать  визит?  Потирая  ушибленные  места,  сотрудник  советского
посольства Немзер вопросительно смотрел на Байбакова.
   Взгляд зампреда Совмина метал громы и молнии. В душе закипала ярость.  Но
в этот момент к  руководителю  советской  делегации  подошел  губернатор  и,
указывая на дверь вагона, сделал широкий приглашающий жест.
   Превозмогая себя и призывая на помощь всю свою выдержку,  Байбаков  молча
поднялся в вагон. Вслед за ним поднялись остальные члены делегации.
   Минут  через  пятнадцать-двадцать  после  того,  как  поезд  тронулся  от
вокзала, в купе Байбакова постучали.
   - Войдите, - не слишком любезно откликнулся он.
   В  дверях  стояли  и  вежливо  улыбались  несколько  японцев.  Переводчик
сообщил, что эти господа  представляют  делегацию,  уполномоченную  японским
правительством принести гостям искренние извинения за досадный  инцидент  на
перроне.
   "Откуда правительство  так  быстро  узнало  о  происшествии?  -  удивился
Байбаков. - Ведь прошло не более двадцати минут... А  как  правительственная
делегация попала на этот поезд? Он же нигде не  делал  остановку...  Неужели
все было предусмотрено заранее?"
   Лицо Байбакова стало непроницаемым.
   - Я, как заместитель председателя советского правительства, - сухо сказал
он, - прошу передать императору и правительству Японии решительный протест в
связи с неудовлетворительным обеспечением безопасности нашего  пребывания  в
вашей стране.
   С  лиц  почтительно  склонившихся  в  полупоклонах  японцев  не   сходили
маски-улыбки. Байбаков, глядя на них, разозлился.
   - У нас нет желания дальше знакомиться с вашей страной. Заявляю,  что  мы
незамедлительно возвращаемся в Москву.
   Японцы все также вежливо выслушали и, откланявшись, удалились из купе.
   Через час скоростной поезд прибыл в Осаку. Гостей разместили  в  шикарном
отеле. Поселившись в отведенном ему номере, Байбаков включил телевизор.
   - Клава, смотри! - позвал  он  супругу,  когда  на  телеэкране  появилось
изображение государственного  флага  Японии,  на  фоне  которого  красовался
портрет молодого человека, напавшего на них в городе Нагоя.
   В эту минуту к ним постучался переводчик. Он тоже включил в своем  номере
телевизор и увидел точно такую же заставку.
   На экране между тем высветились какие-то иероглифы. "Он борется  за  наши
северные территории", - прочел вслух переводчик.
   Потом в кадре показался телеведущий и что-то залопотал по-японски.
   - Человек, который напал  на  заместителя  господина  Косыгина  в  городе
Нагоя, является японцем, - пересказывал переводчик. - Он  молод,  ему  всего
двадцать пять лет. Недавно он вернулся из мест заключения, где  отсидел  два
года за уголовное преступление. Этот молодой человек  являлся  руководителем
группы, поставившей своей целью добиться передачи Японии четырех  Курильских
островов.
   - Диву даешься, как можно  было  это  узнать  и  подготовить  репортаж  в
течение одного часа, - недоверчиво произнес Байбаков.
   Вернувшись в тот  же  день  из  Осаки  в  Токио,  он  направил  в  Москву
шифротелеграмму о покушении на  себя  и  свою  супругу.  Байбаков  предлагал
прервать визит и вернуться домой немедленно.
   Однако  Москва  думала  иначе.  В  ответной   шифротелеграмме   Байбакову
предписывалось продолжать визит в соответствии с намеченным планом, а  также
рекомендовалось не акцентировать внимания на покушении.
   Спустя некоторое время  после  возвращения  в  Москву  ему  доложили:  по
дипломатическим каналам из Токио пришло сообщение, что террориста осудили на
три года тюремного заключения.
   От себя КГБ проинформировал Генерального секретаря ЦК КПСС:  инцидент  на
вокзале в городе Нагоя послужил  поводом  правительству  Японии  для  замены
начальника охраны и увеличения численности службы безопасности, занимающейся
сопровождением официальных иностранных делегаций, с тридцати до ста человек.

   "ТРИ СЕМЕРКИ"
 
   На секретаря ЦК КПСС Суслова тоже, оказывается, было совершено покушение.
   К концу правления Брежнева Суслов стал вторым  лицом  в  партии.  Он  был
единственным  секретарем  ЦК,  который  имел  свое  мнение   и   осмеливался
высказывать его Леониду Ильичу.
   Долговязая фигура главного идеолога  партии  была  несколько  странной  и
выглядела довольно комично. Даже в солнечную погоду Суслов не расставался  с
калошами, много лет подряд носил одно и то же длинное старомодное пальто,  и
только шутливое предложение Брежнева членам  Политбюро  скинуться  на  новое
вынудило его заменить гардероб.
   Суслов не выносил быстрой езды. Когда Брежнев утром торопился на службу и
видел впереди на подъезде к Москве скопление машин, плетущихся со  скоростью
не более шестидесяти километров, безошибочно угадывал:
   - Наверное, Михаил едет.
   Впрочем, по имени называл его только за глаза. Обращался обычно по  имени
и отчеству - как и к Косыгину. С остальными был  на  "ты".  Это  исключение,
которое генсек делал только для двух человек из своего ближайшего окружения,
говорило о многом.
   Суслов был одним из старожилов на Старой площади. Секретарем ЦК он стал в
1947 году, при Сталине, и скончался в той же  должности  в  1982  году,  при
Брежневе. Тридцать пять лет на страже идеологии!
   Одно время должность секретаря ЦК Суслов совмещал  с  другой  -  главного
редактора газеты "Правда". Тогда и случилось  происшествие,  зафиксированное
Лубянкой.
   Дело было в канун большого революционного  праздника.  В  "Голубом  зале"
редакции "Комсомольской правды" должен был состояться традиционный  концерт,
и молодые сотрудники газеты, не занятые выпуском текущего номера, в ожидании
встречи с артистами позволили себе несколько расслабиться.
   Расслабляться в те времена было просто, так как  в  редакционных  буфетах
старого корпуса "Правды" спиртные напитки продавались без  ограничений.  Кто
хотел, всегда мог опрокинуть  рюмочку-другую  для  поднятия  настроения  или
снятия стресса. Уважаемым авторам предлагали чашечку кофе  с  коньяком,  что
располагало  к  обстоятельной  беседе.  Самое  любопытное,  что   пьяных   в
редакционных коридорах не было.
   В  "Комсомольской  правде"  тогда  начинал  будущий  известный  советский
фельетонист  Илья  Шатуновский.  В  коридоре  ему  встретился   коллега   из
международного отдела. Взглянув на часы, международник сказал:
   - Время еще есть. Может, к "Савелию" сходим, пообедаем?
   "Савелием"  журналисты  между  собой  называли  ресторан  на  Савеловском
вокзале, расположенный в пяти минутах ходьбы от редакции.
   Шатуновский поддержал предложение,  и  приятели  двинулись  по  знакомому
адресу.
   Пообедали, безусловно, не без запотевшего графинчика. Заодно  пообсуждали
кое-какие  вопросы  и  в  предвкушении  праздничного  концерта  вернулись  в
редакцию.
   Артисты, как выяснилось, еще не приехали,  и  Шатуновский  пошел  в  свой
отдел. Через четверть часа дверь комнаты открылась, на пороге  возникли  три
мужские фигуры.
   Впереди   шествовал   Михаил   Самсонович,   заведовавший   в    редакции
хозяйственными делами. Его Шатуновский знал. А  вот  двух  его  спутников  -
молодых, крепкого сложения парней - видел впервые.
   Хозяйственник подошел вплотную к столу, за которым сидел  Шатуновский,  и
шумно  втянул  воздух  носом.  г  -  Что  под   праздничек   поделываем?   -
поинтересовался Михаил Самсонович и придвинулся еще ближе.
   "Принюхивается!" - пронеслось в мозгу у проштрафившегося журналиста.
   - Да как вам сказать,  Михаил  Самсонович,  -  промямлил  Шатуновский.  -
Концерт ожидаем. Говорят, артисты опаздывают...
   - Э, да вы, кажется, выпивали! - воскликнул хозяйственник. -  Или  будете
отрицать?
   -  Михаил  Самсонович!  -   укоризненно   произнес   будущий   знаменитый
фельетонист.  -  Ну  как  можно...  Такой  деликатный  вопрос,  да  еще  при
посторонних людях...
   И тут один из посторонних начальственно распорядился:
   - Да что с ним в кошки-мышки играть! Следуйте за нами...
   Шатуновского привели в кабинет ответственного секретаря редакции, где уже
пребывали в тихой задумчивости несколько его отловленных коллег,  включая  и
международника, с которым  полчаса  назад  обедал  у  "Савелия".  Главным  в
кабинете был человек средних лет в спортивном костюме.
   - А вы что пили? - спросил "спортсмен" у вошедшего Шатуновского.
   - Водку, - честно признался он.
   - Хм, и этот - водку! - театрально развел руками "спортсмен". -  А  может
все-таки вино?
   Вино, конечно, выглядело меньшим злом по сравнению с сорокаградусной,  но
все задержанные настаивали на том, что пили именно ее.
   Проводивший дознание "спортсмен" пытался запутать журналистов, устроив им
перекрестный допрос, но из этого тоже  ничего  не  вышло.  Тогда  он  принял
радикальное решение:
   - А ну, рассядьтесь по компаниям, кто с кем пил!
   Шатуновский уселся рядом с международником. Они действительно пили водку.
Оба терялись в догадках, почему это так важно  допрашивавшим  их  незнакомым
людям, которые даже не представились, кто они.
   В этот момент Михаил Самсонович и два  крепких  парня,  отлавливавшие  по
всей редакции тех, кого подозревали, что они под хмельком, привели еще  одну
жертву. Ею оказался дежурный литературный правщик.
   - Что вы пили? - сурово спросил у него "спортсмен".
   - П-п-порт-т... - запинаясь, испуганно начал оправдываться правщик.
   - Портвейн! - обрадовался дознаватель. - Так-так, и какой марки?
   - Т-три... с-сем...
   - "Три семерки"! Отлично... Вот  ты-то  нам  и  нужен!  Поедешь  с  нами.
Остальные свободны! - распорядился "спортсмен".
   Любитель "Трех семерок" пытался что-то говорить в свое оправдание, но его
уже не слушали и повели на выход. Он отсутствовал все октябрьские праздники.
В редакции появился спустя несколько  дней  -  перепуганный,  съежившийся  и
изрядно похудевший.
   - Что с тобой? - удивлялись коллеги. - Где ты пропадал?
   - Я ведь тоже пил водку, как и все, - оправдывался бедолага.  -  А  когда
началась проверка, подумал - лучше сказать, что пил вино. За сорокаградусную
может больше попасть - все-таки днем дело было, в рабочее время. Соврал себе
во вред...
   - Ничего не понимаю, - молвил  Шатуновский.  -  Какая-то  дикая  история.
Зачем им был нужен человек, употреблявший именно "Три  семерки"?  И  вообще,
кто они такие?
   Литправщик  огляделся  по  сторонам  и  по  большому  секрету   рассказал
необыкновенную историю.
   Оказывается,  все  эти  дни  его  продержали  в  камере  предварительного
заключения. Выясняли, кто надоумил  его  совершить  террористический  акт  в
отношении товарища Суслова.
   Покушение на него было осуществлено в  тот  самый  предпраздничный  день,
когда журналисты "Комсомольской правды" расслаблялись в ожидании  встречи  с
артистами в своем "Голубом  зале".  Суслов  приезжал  в  редакцию  "Правды",
пробыл там некоторое время, и  на  выходе  из  здания,  когда  усаживался  в
машину,  откуда-то  сверху  вдогонку  ему  полетела  пустая  бутылка  из-под
портвейна "Три семерки".
   Охрана  решила,  что  бутылку  бросили  с  шестого  этажа,   на   котором
размещалась "Комсомольская правда", и приступила к следственным действиям.
   Злоумышленника так и не нашли. Скорее всего, ктото выбросил  бутылку  без
всякой задней мысли, не имея в виду посягнуть на жизнь товарища Суслова.
   После того случая резко сократилась  реализация  популярной  тогда  марки
портвейна в гастрономе напротив "Правды". Продавщицы ломали головы над  тем,
почему вдруг пишущая братия разлюбила "Три семерки".
 
   МЕСТЬ СЕРОВА
 
   Утром восьмого января 1961 года  секретарь  ЦК  КПСС  Нуриддин  Акрамович
Мухитдинов возвращался из Душанбе в  Москву.  Во  Внуковском  аэропорту  его
встречали жена и дети.
   Все уселись во вместительную "Чайку".  Около  двенадцати  часов  дня  она
отъехала от здания аэропорта.  В  машине,  кроме  высокопоставленной  семьи,
находился охранник Бобышкин.
   Фамилия Мухитдинова сегодня мало кому известна  в  России.  Между  тем  в
хрущевские времена его имя постоянно  фигурировало  в  протокольных  отчетах
ТАСС в ряду высших руководителей Советского Союза.
   Правда, это продолжалось недолго. Уже в 1961 году член Президиума ЦК КПСС
Мухитдинов слетел с политического Олимпа, после  чего  занимал  малозаметные
посты в Центросоюзе, Госкомитете по культурным связям с зарубежными странами
и других второстепенных  учреждениях.  Переведенный  в  Москву  Хрущевым  из
Ташкента в 1957 году, он ничем себя не проявил и сумел продержаться в Кремле
лишь три года. Разочаровавшись в Мухитдинове, отец  десятилетней  "оттепели"
больше не предпринимал попыток выдвижения кадров  в  центр  из  национальных
республик.
   Итак, январским морозным днем "Чайка"  следовала  из  Внукова  в  Москву.
Казалось, ничто не предвещало несчастья. И вдруг, когда  она  поравнялась  с
высотным зданием Московского университета,  из  боковой  улицы  на  огромной
скорости вылетел трудяга-самосвал и протаранил правительственную машину.
   От страшного удара "Чайка" отлетела в сторону, словно футбольный  мяч,  и
напоролась на осветительную мачту. Мотор заглох, машина перевернулась.
   Главный пассажир очнулся через какое-то время у  себя  дома,  в  кровати.
Сначала до его слуха начали долетать разрозненные звуки, потом стал доходить
смысл разговора, который вели у его постели кремлевские врачи.
   Мухитдинову, можно сказать, крупно повезло - он отделался незначительными
ушибами и легкими контузиями. Тем не менее ему предписали  постельный  режим
до конца января, а затем подлечили в Кремлевской больнице.
   Не сильно пострадали и члены его семьи.  Все  остались  живы  и  здоровы,
поскольку основной удар пришелся с той  стороны,  где  сидел  он  сам.  Жена
получила легкие царапины, дети чувствовали себя  нормально.  Легким  испугом
отделались водитель Василий и телохранитель Бобышкин.
   Узнав, что шофер  под  следствием,  Мухитдинов  распорядился,  чтобы  его
освободили из-под стражи и больше не  трогали,  поскольку  он  абсолютно  не
виноват. Через два дня водителя выпустили на свободу.
   Как-то Мухитдинова пришел проведать  один  его  близкий  друг.  Предложив
выйти на веранду, он оглянулся вокруг и тихо сказал:
   - Есть подозрение, что эта авария организована.
   Мухитдинов, по его словам, не стал развивать данную  тему,  лишь  коротко
ответил ему:
   - Разберутся.
   Друг намекал на причастность к аварии тогдашнего председателя КГБ Серова.
И из других источников Мухитдинов тоже слышал, что авария подстроена. Однако
в подробности никто вникать не стал, и дело вскоре закрыли.
   О том, что это было покушение, Мухитдинов заговорил четверть века спустя,
в середине восьмидесятых годов, когда засобирался переезжать  из  Москвы  на
родину,  в  Узбекистан.  Новая  интерпретация  старого  дорожнотранспортного
происшествия была сразу же зафиксирована и доложена  Генеральному  секретарю
ЦК КПСС М. Горбачеву.
   Заурядное дорожно-транспортное происшествие  двадцатипятилетней  давности
приобретало политический оттенок. По версии Мухитдинова, которой он  делился
со своими друзьями, дело обстояло так.
   В начале 1958 года он вместе с Ворошиловым и другими  членами  Президиума
ЦК приехал в аэропорт Внуково встречать главу одного государства, с  которым
предстояли переговоры. В ожидании самолета перекидывались дежурными фразами.
   Вдруг  к  Мухитдинову  подошел  председатель  КГБ  Серов  и  без  всякого
предисловия рубанул:
   - Ты ухаживаешь за хозяйкой своего особняка!
   - Не понял, - ответил Мухитдинов. - Повтори, что ты сказал.
   Серов повторил, назвав  имя  хозяйки  загородной  дачи,  на  которой  жил
Мухитдинов.
   - Откуда ты это взял?
   - Она сама заявила!
   - Врешь! Это ложь.
   - Хочешь, допрошу ее и запротоколирую?
   - Наверняка уже допросил, и протокол лежит в кармане.
   - Хотел просто предостеречь тебя.
   - Не предостеречь, а прибрать таким образом к рукам.
   После этих слов Мухитдинов разразился гневной филиппикой.
   Что же касается хозяйки особняка, то Мухитдинов обвинил Серова в том, что
он сам организовал эту провокацию  и  вынудил  бедную  женщину  дать  ложные
показания.
   В общем, ссора с Серовым  произошла  сильная.  Вернувшись  в  кабинет  из
аэропорта после встречи высокого гостя, Мухитдинов сразу же позвонил Хрущеву
и попросил срочно принять его по неотложному вопросу.
   Получив согласие, Мухитдинов отправился к Хрущеву и передал ему  разговор
с Серовым - слово в слово. По реакции Никиты  Сергеевича  Мухитдинов  понял,
что Серов передал ему предостережение с подачи Хрущева.
   У Мухитдинова упало настроение, и  он  даже  попросил  Никиту  Сергеевича
разрешить ему вернуться назад в Ташкент. Однако Хрущев эту просьбу отклонил.
   Когда Мухитдинов вечером приехал на дачу, сотрудницы, о  которой  говорил
Серов, уже не было. Ее перевели на другую работу.
   Мухитдинов клялся, что  он  к  ней  не  приставал  и  ничего  от  нее  не
домогался. Просто у него в особняке както  были  гости  из  Узбекистана.  Их
хорошо приняли, угостили.
   - Проводив земляков, по обыкновению,  поблагодарил  всех  сотрудников,  -
рассказывал Мухитдинов об этом эпизоде.  -  Ту  женщину  особо  похвалил  за
аккуратность, вежливость и гостеприимство,  которые  так  ценятся  у  нас  в
Узбекистане.
   Серов же  располагал  другими  сведениями  -  мол,  благодарность  носила
несколько иные формы.
   Рапорт той женщины сохранился  в  архиве,  при  желании  его  можно  было
поднять, но Горбачева это донесение не заинтересовало. Дела  давно  минувших
дней, какие-то мелкие дачные интриги.
   Ну, хочется Мухитдинову преподнести банальную  автомобильную  аварию  как
попытку  покушения,  пусть  преподносит.  Правда,  в  таком  случае  хочется
спросить - а мотивы? Чем  не  угодил  Мухитдинов  Серову,  что  тот  надумал
избавиться от него таким способом?  А  мстил  за  выступление  на  заседании
Президиума  ЦК,  где  Мухитдинов  докладывал  о  необходимости  реабилитации
невинно пострадавших народов Крыма, Закавказья и Северного Кавказа, насильно
переселенных в Сибирь, Казахстан и Узбекистан. Да, Серов тогда участвовал  в
операциях по депортации этих народов. Но ведь не Серов принимал политическое
решение. И если Хрущев оставил его председателем КГБ, значит, не возлагал на
него вину за выселение народов с их родных земель.
   Почти машеровский вариант - так квалифицирует ту аварию  Мухитдинов.  Что
ж, каждому по прошествии времени хочется выглядеть значительнее.
 
   ЕКАТЕРИНА ТРЕТЬЯ
 
   На рядовых, не генеральных, секретарей ЦК  КПСС  попыток  покушений  было
мало. Кроме случаев с Сусловым и Мухитдиновым, если таковые, конечно,  можно
считать посягательствами на жизнь, других происшествий не зарегистрировано.
   Что касается ситуаций, связанных с угрозой здоровью, а то и повлекших  за
собой преждевременную  смерть,  больше  всего  слухов  ходило  вокруг  имени
Екатерины Алексеевны Фурцевой, которую в пору ее могущества  народная  молва
не без оснований возводила в ранг Екатерины Третьей.
   Скромная фабричная девчонка из Вышнего Волочка сделала головокружительную
карьеру, став членом Президиума и секретарем ЦК КПСС.  Высокая  и  стройная,
она одевалась с необыкновенным вкусом - ее элегантные  костюмы  подчеркивали
синеву глаз.
   Народная молва приписывала ей любовь с руководителем государства - именно
поэтому она не предала его в трудные июньские дни 1957 года, когда соратники
задумали  отстранить  Хрущева  от  власти.  Фурцева  спасла  его,   но   он,
неблагодарный, все забыл, моментально разлюбил и выгнал  ее  из  состава  не
только Президиума, но и из состава ЦК.
   Что оставалось несчастной женщине? Правильно, покончить  с  собой.  После
организационного Пленума, не услышав своей фамилии  в  вожделенных  списках,
она вернулась домой и вскрыла себе вены.  Потеряла  много  крови,  прибывшие
врачи застали ее в тяжелом состоянии, но спасли.
   Когда  руководителю  государства  стала  известна  эта  история,  в   нем
заговорила совесть, и он опять включил Фурцеву и в состав  ЦК,  и  в  состав
Президиума.
   - Какие вены? Что значит потеряла много крови? Откуда тяжелое  состояние?
Я приехал к ней на дачу сразу  же,  как  только  стало  известно  о  попытке
самоубийства.
   Меня послал к ней Хрущев.  Со  мной  был  начальник  Четвертого  Главного
управления при Минздраве...
   Это говорит генерал-полковник КГБ Николай Степанович Захаров. В  ту  пору
он возглавлял Службу охраны
   Кремля. Главному хрущевскому охраннику восемьдесят девять лет, но  память
у него прекрасная, он отлично помнит детали.
   - Скорее это была инсценировка... Так, слегка царапнула себя лезвием.  Ее
даже  в  больницу  не  увозили.  Нервный  стресс,  переживания...  Прописали
какие-то микстуры...
   Такие вот разноречивые мнения.
   Немало слухов и вокруг ее кончины, последовавшей 24 октября 1974 года, на
шестьдесят четвертом году жизни.
   В официальную версию - внезапную остановку сердца  -  мало  кто  верил  с
самого начала. Она была здоровой  и  энергичной,  только  что  вернулась  из
южного санатория. Ее начальник Мазуров, курировавший в правительстве вопросы
культуры, рассказывал:
   - Вечером двадцать четвертого октября ее видели на приеме в честь  юбилея
Малого театра. Ничего не пила, не  ела,  сделала  только  несколько  глотков
боржоми. Была оживленной, беды ничто не предвещало...
   О боржоми неспроста. Русская народная молва приписывала ей наклонность  к
известному русскому народному напитку.
   Отсюда первая версия смерти - злоупотребляла. Было отчего - кругом измены
и обман. В семьдесят третьем не выдвинули депутатом Верховного Совета  СССР,
что напомнило драму шестьдесят первого, попытку покончить с  собой.  Фурцева
была очень  тщеславной  женщиной,  и  неизбрание  во  власть  означало  крах
карьеры. А жизнь и карьера для нее было одним и тем же.
   Второй шок случился летом семьдесят четвертого. Возник скандал  с  дачей,
которую построила для дочери.  Паркет  брали  в  Большом  театре,  в  других
подведомственных ей учреждениях - она была  министром  культуры.  Вызвали  в
КПК,  и  глава  партийной  инквизиции  Пельше  предложил  положить  на  стол
партийный билет. Нагрубила старику, потом пришлось идти на поклон к Брежневу
и Косыгину. Дачу сдала государству. Позор, унижения, пересуды.
   Не вынесла - и отравилась цианистым калием.
   Может, было так, а может, и не так.  Кто  знает  правду,  тот  молчит.  А
задача КГБ - аккуратно собирать  все,  что  говорят  люди,  и  информировать
политическое руководство.
   Красавицей была - это верно. Сталину нравилась, а  Хрущев,  собираясь  за
рубеж, всякий раз напоминал:
   - Фурцеву не забудьте включить в делегацию!
 
   ПОЧКИ АНДРОПОВА
 
   Чтобы закончить тему партийных  деятелей,  остается  сказать  немного  об
Андропове.
   Проницательный  читатель,  наверное,   уже   обратил   внимание   на   то
обстоятельство, что  ни  один  Генеральный  секретарь  ЦК  КПСС  не  избежал
драматической участи - каждый  хотя  бы  раз  в  жизни  становился  объектом
агрессивных действий или террористических замыслов.
   Покушения были практически на всех советских вождей.  А  почему  тогда  в
книге нет раздела об Андропове?
   Действительно, стреляли в Ленина, вынашивались планы убийства  Сталина  и
Хрущева,  Брежнева  и  Горбачева,  можно,  наверное,  говорить   о   попытке
устранения Черненко, и только один Андропов исключение. Он кто, заговоренный
или неприкасаемый?
   Ни то и ни другое.
   Просто он очень мало - всего пятнадцать месяцев  -  был  первым  лицом  в
государстве, притом семь месяцев из  них  провел  в  больничной  палате,  не
показываясь ни в Кремле, ни на Старой площади. Андропов, став  генсеком,  не
нанес ни одного визита за рубеж,  не  посетил  ни  одного  региона  в  своей
стране. Его затворнический образ жизни,  вызванный  ухудшавшимся  состоянием
здоровья,   напрочь   исключал   возможность   возникновения   против   него
заговорщического плана "снизу".
   Такой план мог возникнуть только в верхах, поскольку Андропов в "низовке"
никогда не появлялся. И он вроде бы возник.
   КГБ доложил генсеку о слухах, циркулировавших не только в Москве, но и за
рубежом. Якобы зимой 1983 года  жена  снятого  им  министра  внутренних  дел
Щелокова выстрелила в давнишнего конкурента своего мужа.
   Приводились такие подробности: квартиры Брежнева,  Андропова  и  Щелокова
находились в одном подъезде, но на разных этажах дома N 26  по  Кутузовскому
проспекту. Жена Щелокова встретила Андропова на лестнице и разрядила в  него
свой пистолет. Убить обидчика она не  смогла,  только  ранила.  Пуля  задела
почку. Выкарабкаться после этого ранения Андропов уже не смог. С той роковой
минуты и начался отсчет его болезненного состояния, преждевременно  сведшего
в могилу.
   Сама же террористка в состоянии сильного душевного потрясения выбросилась
из окна на шестом этаже. Фигурировала  даже  такая  деталь:  перед  тем  как
осуществить свой прыжок, жена Щелокова сняла туфли и аккуратно поставила  их
на подоконник.
   Слухи о том, что Светлана Петровна Щелокова стреляла в Андропова и ранила
его, были настолько упорными, что в них верили. Действительно, оснований для
такой версии было немало.
   Знатоки дворцовых интриг знали о давнишнем соперничестве глав КГБ и  МВД,
которое переносилось  и  на  работников  этих  ведомств.  Брежнев  не  давал
Щелокова в обиду, и Андропов, добивавшийся его снятия, терпеливо ждал своего
часа. Он наступил  со  смертью  Брежнева.  Придя  к  власти,  Андропов  снял
Щелокова с поста министра и поручил КГБ  расследовать  его  деятельность.  К
тому  времени  был  собран  порядочный  компромат  на  супругу  экс-министра
внутренних дел и на их сына, которого освободили от обязанностей члена  бюро
ЦК ВЛКСМ.
   Словом, оснований для мести Андропову у Светланы Петровны было более  чем
достаточно.
   Называли дату, когда она привела в исполнение свой  акт  возмездия  -  19
февраля 1983 года.  И  действительно,  в  течение  трех  последующих  недель
Андропов не показывался на работе.
   Однако доподлинно известно, что супруга Щелокова не выбрасывалась из окна
с шестого этажа дома на Кутузовском проспекте. Она застрелилась на  даче  из
пистолета мужа, о чем есть медицинское подтверждение.  Единственное,  что  в
этой истории верно, так это дата смерти Светланы Петровны - 19 февраля  1983
года.
   Можно ли верить версии  о  самоубийстве  из  пистолета?  Трудно  сказать.
Медицинское заключение еще ни о чем не говорит - Хрущев  в  своих  мемуарах,
например, рассказывает о  случаях,  когда  ради  угодного  властям  диагноза
убитым подменяли внутренние органы,  и  медицинские  светила  выносили  свое
заключение, будучи абсолютно уверенными в его объективности. Правда,  Хрущев
говорил о тридцатых годах...
   У Андропова почти не работали почки. Один-два раза в неделю он приезжал в
Кунцевскую больницу и ночевал там. В ЦКБ оборудовали  специальный  отсек,  в
котором размещалась искусственная  почка,  палата  для  пребывания  генсека,
помещения для охраны и врачей.
   Когда началась эта болезнь?  Бывший  главный  кремлевский  врач  академик
Чазов отвечает уклончиво - в начале 1983 года.  Февраль,  когда  по  слухам,
супруга Щелокова стреляла в Андропова, тоже ведь начало года. Есть и  другая
версия - болезнь почек развилась у Андропова гораздо раньше,  во  время  его
поездки в Афганистан еще при жизни Брежнева.
   Болезнь и  кончина  Андропова  обросли  толстым  слоем  нагромождений  из
слухов, домыслов, сплетен и предположений. Дело дошло до  того,  что  группа
работников КГБ обратилась к  тогдашнему  руководителю  лубянского  ведомства
Чебрикову с требованием его личного  вмешательства  в  обеспечение  процесса
лечения, так как по имевшимся у них сведениям оно проводится неправильно.
   Спустя четырнадцать лет весной 1997 года лидер ЛДПР Жириновский на  одной
из своих пресс-конференций в Госдуме снова коснулся этой  темы.  Он  заявил,
что Андропов скончался из-за  небрежности  медсестры,  которая  недостаточно
стерильно обработала аппарат искусственной почки.
   Непостижимо, но младший медицинский персонал почему-то  укорачивал  жизнь
генеральным секретарям! Сначала Брежневу, теперь вот его преемнику.
   Хотя скепсис в случае с Андроповым, наверное, неуместен: канцлер  Австрии
Бруно Крайский, оказавшись  в  сходной  с  Андроповым  ситуации,  много  лет
продолжал свою активную государственную деятельность.
 
   НАРКОМЫ И МИНИСТРЫ
 
   Больше всего ситуаций, представлявших угрозу жизни, случалось у наркомов,
а затем у министров, возглавлявших силовые  ведомства.  К  ним  примыкает  и
министерство иностранных дел.
   К руководителям остальных наркоматов-министерств насилие не  применялось.
Во всяком случае, упоминаний  на  аей  счет  в  сводках  КГБ  обнаружить  не
удалось.
   Самое первое покушение на советского  наркома  должно  было  произойти  в
ноябре 1933 года за границей, в  США.  Жертвой  террористического  акта  был
намечен народный комиссар иностранных дел СССР Максим Литвинов.
   До 1933 года США не признавали советское правительство, и дипломатических
отношений между Кремлем и Капитолием не было.  Нарком  Литвинов  собрался  в
Вашингтон на переговоры, чтобы по поручению Политбюро решить эту проблему.
   Эмигранты-белогвардейцы, осевшие в Западной  Европе,  обеспокоились  этой
поездкой, предрекая ей успех. Дело в том, что  настоящая  фамилия  Литвинова
была другая - Баллах, и Сталин неспроста в 1930 году назначил  его  на  пост
наркома иностранных дел, полагая, что еврей Баллах добьется на этом  поприще
больше   успеха,   чем   русский   Чичерин.   У   Литвинова    было    много
друзей-единоверцев в США и в других странах, да и сам факт, что  еврей  стал
министром у Сталина, значил многое.
   Короче говоря, русские эмигранты, бежавшие из Совдепии, как они  называли
советскую Россию, решили  во  что  бы  то  ни  стало  сорвать  переговоры  в
Вашингтоне, чтобы  не  дать  двум  державам  наладить  дружественные  мосты.
Совдепия должна оставаться в международной изоляции!  -  такова  была  точка
зрения бывших офицеров белой армии.
   Сорвать намечавшиеся контакты многочисленные  эмигрантские  союзы  решили
путем организации террористического акта против наркома Литвинова. Для  чего
и была создана группа боевиков, прекрасно владевших снайперским  искусством.
Офицеров, прославившихся меткостью в пулевой стрельбе на фронтах  мировой  и
гражданской войн, разыскивали по всем странам и свозили в один центр.
   В октябре, после некоторой дополнительной подготовки,  их  перебросили  в
США, где  предстояло  ознакомиться  с  новыми  условиями,  адаптироваться  в
незнакомом городе.
   Однако приготовления, проводившиеся в таком крупном масштабе, не остались
незамеченными для агентуры НКВД,  работавшей  практически  во  всех  странах
Западной Европы и Латинской Америки. На Лубянку начали стекаться донесения о
коварном замысле эмигрантских центров.
   Политбюро поставило перед  НКВД  задачу  -  обезвредить  террористов,  не
допустить убийства Литвинова  и  срыва  переговоров  с  правительством  США.
Установление дипломатических отношений с богатой заокеанской страной  сулило
выгодное экономическое сотрудничество, инвестиции, развитие торговли.
   НКВД проникся серьезностью поручения и блестяще справился с  задачей.  На
всем пути следования наркома в Штаты - через Польшу, Германию  и  Францию  -
агентура НКВД была значительно усилена  и  приведена  в  боевую  готовность.
Возможность соприкосновения подозрительных лиц с  наркомом  была  сведена  к
нулю.
   Во  Франции  Литвинов  сел  на  океанский  лайнер  "Беренгария",  который
седьмого ноября благополучно бросил  якорь  на  внешнем  рейде  нью-йоркской
гавани. На пароходе безопасность  наркома  обеспечивали  восемь  здоровенных
телохранителей-американцев, которые не спускали с него глаз  ни  на  минуту.
Они несли вахту у его каюты круглосуточно, включая и ночные часы.
   Агентура НКВД в Нью-Йорке и Вашингтоне  тоже  не  теряла  времени  даром.
Располагая  точными  приметами  всех  прибывших  в  США  боевиков-снайперов,
лубянские  нелегалы  переловили  их  и  обезвредили.  Это   была   одна   из
уникальнейших  операций,  когда-либо  проводившихся  спецслужбами  в   чужой
стране.
   Тем не менее меры безопасности  не  ослаблялись  в  течение  всего  срока
пребывания Литвинова в Вашингтоне. Все  передвижения  советского  наркома  и
сопровождавших его членов делегации производились на машинах в сопровождении
охраны. За двадцать дней, которые Литвинов провел в США,  он  только  дважды
шел пешком, и то это было очень короткое  расстояние,  плотно  блокированное
агентами НКВД и сотрудниками секретной службы принимавшей стороны.
   Двадцать пятого ноября Литвинов  покинул  Америку,  подписав  договор  об
установлении дипломатических отношений между СССР и США. Покушение  на  него
благодаря принятым НКВД мерам не состоялось.
   После  ухода  Литвинова  в   1939   году   внешнеполитическое   ведомство
возглавляли  Молотов,  Вышинский,  Громыко,  Шеварднадзе,  Панкин.   Случаев
нападения на них  в  заграничных  командировках  не  зафиксировано.  Правда,
существует версия о том, что Вышинский застрелился в 1954 году, когда  новое
кремлевское  руководство  взяло  курс  на  реабилитацию   жертв   сталинских
репрессий. Напомню, что министр иностранных дел СССР Вышинский -  тот  самый
Вышинский, поддерживавший государственное обвинение на громких  политических
процессах тридцатых годов.
   Согласно многочисленным донесениям агентуры, лежащим  в  архивах  КГБ,  и
свидетельствам ветеранов "девятки", больше всего  покушений  предпринималось
на Ворошилова, который с  1925  по  1940  год  был  наркомом  обороны  СССР.
Наверное, это  объясняется  тем,  что  он  возглавлял  ведомство,  работники
которого всегда имели при себе оружие.
   Вообще-то судьба наркомов обороны в Советском Союзе незавидная. В далекой
Мексике погиб от удара ледорубом по голове первый наркомвоенмор Троцкий, при
загадочных обстоятельствах умер во время  хирургической  операции  сменивший
его Фрунзе.
   Вместо Фрунзе во главе вооруженных сил страны стал Ворошилов. НКВД не раз
задерживал  подозрительных  лиц,  которые  дежурили  у   здания   наркомата,
выслеживая расписание выездов наркомовской машины.  Было  несколько  попыток
обстрелять ее, но спасало то, что машина шла на очень  большой  скорости,  и
это исключало возможность точного попадания в цель.
   В 1936 году был арестован  начальник  штаба  одной  из  авиабригад  майор
Кузьмичев, добровольно взявший на себя выполнение теракта против Ворошилова.
Кузьмичев намеревался выполнить свой замысел на маневрах Киевского  военного
округа. Однако там встретиться с наркомом обороны не удалось. Воинская часть
Кузьмичева стояла в районе  Белой  Церкви,  а  маневры  проходили  в  другой
стороне, в направлении города Коростень. Поэтому совершение теракта пришлось
отложить до разбора маневров, где предполагалось присутствие Ворошилова.
   - Где происходил разбор маневров? - спросил следователь.
   - В Киевском театре оперы и балета, - ответил Кузьмичев.
   - Каким образом вы попали в театр?
   - Прилетел в Киев на самолете и узнал, что для  нашей  авиачасти  билетов
нет. Комендант театра предложил занять свободные  места  сзади.  Так  как  я
намерен был совершить террористический акт над Ворошиловым во время  разбора
маневров, я принял меры к подысканию места поближе к сцене, где  на  трибуне
после Якира выступал Ворошилов. Встретив Туровского, я попросил достать  мне
билет. Через несколько минут Туровский дал мне билет в ложу.
   - На каком расстоянии вы находились от трибуны?
   - Метрах в пятнадцати, не больше.
   Кузьмичев объяснил, почему  он  не  выстрелил  в  Ворошилова  -  помешали
присутствовавшие в ложе, которые его знали.
   Покушение на наркома обороны готовил и комдив  Дмитрий  Шмидт.  Убийством
Ворошилова террористы хотели  вызвать  замешательство  оставшегося  военного
руководства и передачу власти троцкистам.  На  маневрах  Киевского  военного
округа комдив Шмидт выкрал у Ворошилова папку с маршрутом  его  передвижения
по войскам - чтобы подстеречь в удобном месте и пристрелить.
   После неудачной для Советского Союза войны с  Финляндией  нарком  обороны
Ворошилов был смещен со своего поста. Его сменил маршал  Тимошенко.  В  годы
Великой Отечественной войны наркомат обороны возглавил лично  Сталин.  Потом
этот  пост  занимали  маршалы  Василевский,  Булганин,  Жуков,  Малиновский,
Гречко, Устинов, Соколов, Язов, Шапошников.
   Угроз жизни Василевскому, Малиновскому и  Гречко  не  зафиксировано.  Они
умерли в своих постелях,  последние  двое  -  будучи  министрами.  Булганина
разжаловали в генерал-полковники, Жукова сняли с поста министра и  отправили
в отставку, Соколов "погорел" из-за посадки Руста на Красной площади,  Язова
посадил в тюрьму Горбачев.
   Самой странной из всей послевоенной плеяды министров  обороны  Советского
Союза представляется кончина маршала Дмитрия Федоровича Устинова.
   С 1941 года он был на виду. Когда  ему  было  всего  тридцать  три  года,
Сталин назначил его наркомом вооружений. Самый молодой  нарком,  не  обращая
внимания на свой высокий  ранг,  ездил  на  службу  на  мотоцикле,  развивая
фантастическую скорость. Однажды он попал в аварию и сломал ногу. Оказавшись
в больнице на улице Грановского, провел заседание коллегии наркомата в своей
палате.
   Узнав  об  этом,  Сталин  на  первом   же   заседании   Политбюро   после
выздоровления Устинова сказал:
   - Идет тяжелейшая война, каждый человек на счету, а некоторые наркомы  по
собственной глупости  ломают  ноги.  Товарищ  Устинов,  что,  разве  вам  не
выделили машину? Я распоряжусь на этот счет...
   Он оставался человеком неуемной энергии до конца своих дней. Отдыхать  не
любил и не умел. Им владела постоянная жажда деятельности.
   Кончина Устинова вызывает массу вопросов.
   Осенью 1984 года он выехал на совместные учения советских и чехословацких
войск, которые проводились на территории Чехословакии. В маневрах участвовал
министр обороны принимающей стороны генерал Дзур.
   - После возвращения с маневров Устинов  почувствовал  общее  недомогание,
появилась небольшая лихорадка и изменения в легких,  -  рассказывает  бывший
главный кремлевский врач  Чазов.  -  Мы  отвергли  связь  этого  процесса  с
перенесенным  злокачественным  заболеванием.   Удивительное   совпадение   -
приблизительно в то же время, с такой же клинической картиной  заболевает  и
генерал Дзур. Несмотря на проводимую терапию, вялотекущий процесс у Устинова
сохранялся, нарастала общая интоксикация. От нее он и скончался.
   В печати высказывались предположения об отравлении обоих  военачальников.
Устинов был человеком Черненко. Дмитрий Федорович, как  полагают,  предложил
кандидатуру Черненко  на  пост  генерального  секретаря  ЦК.  С  неожиданной
кончиной Устинова Черненко лишился мощной поддержки. К тому же застрелился и
эксминистр внутренних дел Щелоков, с которым Черненко долго работал  вместе.
Русская линия  в  Политбюро  на  Устинове  прервалась,  Черненко  остался  в
одиночестве, и верх одержали западники.
   Приложение N 23: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Письмо М. Литвинова Н. Ежову
   (Литвинов М. М. - Баллах Макс - в 1930-1939 гг,  нарком  иностранных  дел
СССР. Ежов Н.  Н.  -  в  1935  году  председатель  КПК  при  ЦК  ВКП  (б)  и
одновременно секретарь ЦК ВКП (б). Письмо датировано  9  сентября  1935  г.,
отправлено из Женевы.)
   Многоуважаемый Николай Иванович!
   Я вынужден писать Вам о своей охране.  Я  свыше  10-ти  лет  езжу  подряд
ежегодно за границу как по  служебным  делам,  так  и  для  лечения,  но  до
последнего  года  всегда  обходился  без  всякой  охраны.  Много   раз   ГПУ
предупреждало о якобы готовящихся на меня покушениях, но все это оказывалось
вымыслом. Информаторы НКВД, зная о моих частых поездках за границу, сочиняют
информацию,  которая,  вероятно,  хорошо   оплачивается,   не   заботясь   о
правдивости своих сообщений. Были случаи, когда они  сообщали  фамилии  лиц,
якобы готовившихся совершать покушения и даже с какими паспортами они должны
были приезжать в Женеву, но при проверке  таких  лиц  никогда  в  Женеве  не
оказывалось. Надо Вам знать, что нынешний глава Женевского  правительства  -
левый социал-демократ - вполне наш человек, который, не  полагаясь  на  свою
позицию, своими путями проверяет наши  сообщения  о  мнимых  террористах,  и
результат всегда получается отрицательный. Во всяком случае, до сих  пор  ни
малейших признаков слежки за мною за границей не наблюдалось.  Как  Вы  сами
знаете, я и в прошлом году был в Мариенбаде,  затем  в  Меране,  а  затем  в
Женеве без  всякой  охраны  и  ничего  не  случилось,  несмотря  на  грозные
предостережения НКВД.
   Считая,  однако,  возможность  покушения   теоретически   допустимой,   в
особенности когда я засиживаюсь подолгу в одном городе,  как,  например,  на
курорте или в Женеве, я с прошлой зимы дал согласие  на  сопровождение  меня
двумя сотрудниками НКВД, при условии, однако, производства  охраны  согласно
моим собственным указаниям. Вы должны согласиться, что,  при  моем  опыте  и
знании заграницы, я лучше Ягоды и  его  сотрудников  понимаю,  где  и  когда
следует "охранять". Я ездил таким образом несколько раз с этими сотрудниками
и никаких недоразумений у меня с ними не было.
   К сожалению, в данное время Ягода, очевидно, основываясь на  явно  ложной
информации, дал инструкцию своим сотрудникам не считаться с моими указаниями
и навязывать мне свои формы охраны, которые не только  раздражают  меня,  но
явно дискредитируют меня, а зачастую привлекают ко мне ненужное  внимание  и
раскрывают мое инкогнито. Тов. Суриц мог бы рассказать  Вам,  как  некоторые
иностранцы узнали меня в Мариенбаде благодаря нелепому поведению сотрудников
НКВД.
   Усвоенная  теперь  сотрудниками  НКВД  форма  охраны   меня   не   только
раздражает,  но  и  в  чрезвычайной  степени  угнетает,  делая  меня  иногда
совершенно неработоспособным. Там, где нужно, я не возражаю  против  охраны,
хотя за мною по Женеве ходят  иногда  четверо  швейцарских  агентов  и  двое
наших. Необходимо, однако, время от времени уединиться, погулять  совершенно
свободно, не чувствовать за собою  топота  шагов,  -  только  тогда  я  могу
обдумать какую-нибудь проблему или необходимое выступление. Иначе я  делаюсь
совершенно неработоспособным, раздражительным и т, п. Кроме этого,  возможны
скандалы на виду у полиции и иностранцев.
   Ввиду  изложенного,  я   Вас   убедительно   прошу   провести   следующее
постановление: "Предложить НКВД дать  инструкцию  его  агентам  за  границей
осуществлять  охрану  Л.,  считаясь  с   его   собственными   указаниями   и
распоряжениями, не навязывая ему охраны там, где он это признает  абсолютно,
на все 100%, ненужной и вредной".
   С приветом М. Литвинов.
   P. S. Я уже не говорю о том, что надуманные в Москве меры охраны  требуют
огромных валютных расходов, абсолютно ненужных.
   М. Л.
   (Архив Президента Российской Федерации. Ф. 57, от. I, д. 18, лл.  99-100.
Подлинник)
   Рассказывает генерал-лейтенант Л. Шебаршин
   (Шебаршин Леонид Владимирович -  последний  начальник  советской  внешней
разведки. После провала  ГКЧП  в  августе  1991  года  исполнял  обязанности
председателя КГБ СССР.) В один из февральских  дней  1982  года  на  военном
аэродроме Кабула приземлился ничем не  примечательный  пассажирский  самолет
Аэрофлота,  прибывший  специальным  рейсом  из  Москвы.  Аэродром  полностью
контролировался советскими  военными,  афганская  сторона  в  известность  о
грузах или пассажирах не ставилась, так что прибытие самолета  не  привлекло
ничьего внимания. Осведомители  оппозиции  могли  только  зафиксировать  его
посадку.
   Небольшая группа встречающих  быстро  разместила  прибывших  по  машинам.
Впереди автомобиль с опознавательными знаками афганской дорожной полиции, но
с советским экипажем, несколько машин с советской же вооруженной охраной - и
кавалькада  понеслась  по  заснеженным  кабульским  улицам   в   направлении
Дар-альАмана к посольству  СССР.  У  самых  посольских  ворот  машины  резко
повернули влево  и,  проехав  несколько  сотен  метров,  остановились  около
двухэтажного особняка.
   Особняк арендовался представительством КГБ в Кабуле и предназначался  для
проведения конфиденциальных встреч с высокопоставленными лицами и размещения
важных гостей из Москвы. В уютном,  хорошо  обставленном  и  чисто  убранном
доме, укрытом от посторонних глаз  глухим  забором,  на  два  дня  поселился
прибывший в Кабул  член  Политбюро  ЦК  КПСС,  председатель  КГБ  СССР  Юрий
Владимирович Андропов.
   Все, что делала советская  сторона  в  Афганистане,  окутывалось  завесой
секретности. Визит Андропова был сверхсекретным, о  нем  знал  только  самый
узкий круг советского руководства.
   Андропов провел интенсивные беседы с некоторыми руководителями  советских
учреждений в  Кабуле,  с  Б.  Кармалем  и  Наджибуллой.  В  результате  была
сформулирована стратегическая задача советско-афганской  стороны  -  в  1982
году покончить в основном с банддвижением на  территории  Афганистана.  Упор
при этом делался на военную силу...
   ... Андропов покидал  Кабул  во  время  жестокой  снежной  бури.  Тяжелые
военные  снегоочистители  не  успевали  сгонять  снег  со  взлетной  полосы,
видимость приближалась к нулевой, ни один летчик не рискнул  бы  взлетать  в
горах в такую погоду. Но председателя КГБ уже  ничто  не  могло  удержать  в
Кабуле. Он выполнил здесь свою  миссию,  в  Москве  ждали  неотложные  дела.
Андропов  был  человеком  решительным  и  нетерпеливым,  летчики  -   людьми
мужественными,  дисциплинированными  и  умелыми.  По  приказу   председателя
самолет взлетел и взял курс на Москву.
   Для  Юрия  Владимировича  короткий  визит  в  Кабул  имел  неожиданные  и
неприятные  последствия.  Редкому  посетителю  афганской  столицы  удавалось
покинуть ее хотя бы без желудочного заболевания. Андропову не повезло  -  он
заболел оспой. Видимо, врачи не сразу поняли, с каким заболеванием они имеют
дело. По  рассказам,  состояние  больного  быстро  становилось  безнадежным.
Каким-то чудом жизнь Андропова  была  спасена,  но  предстояло  ему  прожить
меньше двух лет.
   Из донесения агента ленинградского управления КГБ
   (Приводится в книге Олега Калугина "Прощай, Лубянка! ".
   Калугин Олег Данилович - бывший генерал-майор КГБ.
   Прославился  в  конце  восьмидесятых  годов  обличением   нравов   своего
ведомства. Живет в США.)
   Среди персонала  1-го  Медицинского  института,  связанного  с  Четвертым
Главным управлением при Минздраве СССР, циркулируют разговоры о загадочности
смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Андропова.
   По мнению ряда специалистов в ГУ (Главном управлении), есть люди, которые
на ранней стадии болезни Андропова умышленно вели неправильный курс лечения,
что впоследствии привело к его кончине.  На  более  поздней  стадии  ведущие
специалисты страны были бессильны что-либо сделать...
   Люди,  залечившие  Андропова,  связаны  с  группировкой  некоторой  части
партийных аппаратчиков в Москве, которым пришлись  не  по  вкусу  позитивные
изменения и реформы, начатые  Андроповым,  в  частности  намерение  отменить
"кремлевский  паек",  призывы  к  личной  скромности  партийных  работников,
обращение к ленинским идеалам коммуниста.
   Т)дин бывший ответственный сотрудник Госплана СССР подтвердил  изложенное
выше и добавил, что Андропова убрали. Мне трудно было оценить  достоверность
информации...
   Приложение N 24: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Рассказывает экс-секретарь ЦК КПСС
   Н. Мухитдинов
   (Мухитдинов Нуриддин Акрамович - в 1957-1961 гг, секретарь  ЦК  КПСС.  На
XXII съезде КПСС в 1961 году он, Фурцева и ее муж Фирюбин  не  были  избраны
членами ЦК. По версии Мухитдинова - за то, что появились  на  заключительное
заседание съезда. С 1987 года на пенсии. Живет в Ташкенте.)
   Последний раз я был в своем кабинете, в здании ЦК  на  Старой  площади  в
восемь часов утра 31 октября 1961 года, то есть в день закрытия XXII съезда.
После этого не заходил туда и никому из секретарей и работников ЦК партии не
звонил.
   Третьего ноября к концу  дня  ко  мне  приехал  работник  общего  отдела,
занимавшийся документами и другими делами Президиума  ЦК.  Сказал,  что  ему
поручено привезти ключи от моего кабинета и сейфа в ЦК, а также имевшиеся  у
меня  на  руках  документы  Президиума  и  Секретариата.  Отдал.   Это   был
воспитанный, культурный человек, с ним у меня были добрые отношения. Он-то и
сообщил  мне  доверительно  в  тот  день,  что  Суслов,  Козлов  и   Рашидов
подготовили и передали Хрущеву проект постановления о выводе меня и Фурцевой
опросным путем из состава членов ЦК КПСС.
   Четвертого марта 1962 года мне позвонили на работу (Мухитдинов  приступил
к исполнению обязанностей заместителя председателя Центросоюза. - Н. З.)  из
общего отдела ЦК и сообщили:
   - Завтра в девять часов прибыть в Кремль на заседание Президиума ЦК.
   Конечно, не сказали - по телефону не положено, - по какому вопросу.
   Наутро у подъезда Свердловского зала меня встретил подполковник:
   - Товарищ Мухитдинов, я провожу вас.
   Не задавая вопросов, прошел с ним, вдвоем поднялись  на  лифте,  вошли  в
приемную Президиума. Там уже сидели несколько  человек.  Дежурный  секретарь
зашел в зал и, выйдя, пригласил:
   - Входите.
   Вошел. Все члены,  кандидаты  в  члены  Президиума,  секретари  в  сборе,
председательствует Хрущев. В конце длинного стола стоит  Фурцева  и,  рыдая,
говорит что-то. Я сел с краю, в  углу.  От  Фурцевой  требовали  объяснений,
почему не явилась на заключительное заседание съезда. От волнения и слез она
еле говорила, и ей предложили сесть. Вызвали и ее мужа Фирюбина, заместителя
министра иностранных дел, избранного на этом съезде кандидатом в  члены  ЦК.
Оказалось, он тоже не присутствовал на заключительном заседании съезда.
   Никита Сергеевич крепко ругал его. Напомнив прежние ошибки, он сказал:
   - Как партийный работник в прошлом, как  муж,  вы  должны  были  проявить
волю, ум, - не только самому явиться на съезд, но и  предотвратить  позорные
действия жены.
   Он извинялся, выражал раскаяние. Никита Сергеевич дал знак мне.  Подошел,
остановился у края длинного стола.
   - А вы почему не пришли?
   В ответ произнес одно слово:
   - Заболел.
   При общем молчании он продолжил:
   - Мы вас так высоко подняли,  создали  условия,  прислушивались  к  вашим
предложениям, высказываниям. У нас были на вас большие надежды. Как вы могли
так поступить?!
   Я не  сказал  ни  слова.  Видимо,  мое  молчание  подействовало  на  него
раздражающе, он даже побагровел. Никто из присутствовавших  не  произнес  ни
слова. Никита Сергеевич завершил обсуждение словами:
   - Давайте проинформируем Пленум о их поведении.
   Так закончилось обсуждение. Фурцева, Фирюбин и я  вышли  из  кабинета.  В
приемной нам сказали, что в  десять  часов  открывается  Пленум.  До  десяти
оставалось несколько минут.
   Открывая Пленум, Никита Сергеевич сказал, что на обсуждение вносится один
вопрос: "Современный этап коммунистического строительства и задачи партии по
улучшению руководства сельским хозяйством". Участники Пленума согласились  с
этим. Далее он предложил:
   - Прежде чем мы приступим  к  обсуждению,  хочу  проинформировать  вас  о
поведении  некоторых  членов  ЦК,  которые  не  явились  на   заключительное
заседание XXII съезда партии, тем самым не выполнили свой партийный долг как
делегаты и члены ЦК. Вот товарищ  Фурцева...  -  говорил  он  резко.  -  Она
пользовалась  большим  уважением,  возглавляла  столичную   парторганизацию,
входила в состав Президиума и Секретариата ЦК, в  последнее  время  являлась
министром  культуры  Союза.  Но  после  организационного  Пленума   проявила
безволие только из-за того, что не избрана членом Президиума,  нанесла  себе
телесные повреждения. На Президиуме ее резко критиковали. Она признала  свои
ошибки, обещала сделать выводы.
   Недостойно  повел  себя  Фирюбин.  Несмотря  на  его  ошибки  в  прошлом,
утвердили  заместителем  министра  иностранных  дел,   на   съезде   избрали
кандидатом в члены ЦК. Вы  знаете,  он  муж  Фурцевой.  Тоже  не  явился  на
заседание съезда, хотя никаких веских причин у него к этому не было. Он  был
обязан не только явиться сам, но и воздействовать на жену. Не  знаю,  сможет
ли он попартийному оценить свой поступок, сделать нужные выводы.
   Не пришел на заключительное заседание и товарищ Мухитдинов. Вы знаете, мы
его  выдвинули,  пригласили  из  Узбекистана  в  центр,  поручали   крупные,
ответственные дела, оказывали полное доверие, всяческую  поддержку.  К  нему
серьезных  замечаний  или  претензий  нет.   Но   руководители   Узбекистана
неоднократно сообщали нам о том, что он вмешивается в дела республики,  дает
свои установки, что создает им трудности в работе.
   Кроме того, он сам не раз ставил  вопрос,  в  силу  своих  разногласий  с
некоторыми членами Президиума, о переводе из ЦК на другую работу. В связи  с
этим и не был избран в новый состав Президиума и Секретариата ЦК.  Очевидно,
решил свою обиду на это показать неявкой на заседание съезда.
   Мы обсудили на Президиуме его  поступок,  прямо  все  высказали.  Думаем,
понял.  Он  молодой,  образованный,  энергичный,  принципиальный   работник.
Надеемся, извлечет уроки, сделает выводы на будущее из того, что  говорилось
на  Президиуме  и  в  личных  беседах.  Думаю,  что  Мухитдинов   приобретет
соответствующую служебную форму как член ЦК КПСС.
   Далее Никита Сергеевич спросил, надо ли обсуждать этот  вопрос.  Из  зала
ответили:
   - Нет.
   - Видимо, нет нужды принимать решение? - обратился Хрущев к залу.
   - Нет, - ответил зал.
   - Тогда, - сказал он, - приступим к рассмотрению повестки дня.
   Хрущев подошел к трибуне и сделал большой обстоятельный доклад.
   Запомнился мне один характерный момент. Когда я вошел в  зал,  то  увидел
несколько свободных мест, но никто не пригласил сесть рядом, не  среагировал
на мое появление, опальный ведь. Я прошел  в  конец  зала  и  сел.  А  когда
наступил перерыв, многие стали подходить,  здороваться,  поздравлять.  Таков
финал  моего  восхождения  на  кремлевский  Олимп  и  преодоления   опасного
спуска...
 
 
   Глава 14
   ТЕРРОРИСТ ИЗ ПРОСТОКВАШИНА И ДРУГИЕ ИСТОРИИ
 
   "МИЛИЦАНЕР" С ОБРЕЗОМ
 
   Празднично разукрашенные колонны одна  задругой  вкатывались  на  Красную
площадь. Демонстранты  двигались  восемью  потоками.  Реяли  красные  флаги,
колыхались  плакаты,  транспаранты.  В  воздухе  крупными  гроздьями  висели
разноцветные шары. На шеях родителей, крепко обхватив их  ручонками,  сидели
дети и завороженно смотрели на веселящееся человеческое море.
   Конечно, ощущение праздника было.  Гремели  марши,  из  громкоговорителей
разносились здравицы в адрес вступавших на площадь представителей московских
предприятий и организаций, колонны откликались  многоголосым  "ура".  Однако
степень народного ликования была уже не та,  что  прежде.  Шел  ноябрь  1990
года, и от перестроечных иллюзий уже почти ничего не оставалось.
   Если быть точным, то событие, о котором пойдет речь, случилось 7 ноября.
   О том, что это предпоследняя демонстрация, не подозревал  никто:  ни  те,
кто стоял на трибуне Мавзолея, ни те, кто проходил мимо  них  в  праздничных
колоннах. Радостно-возбужденные демонстранты, вступив  на  Красную  площадь,
как по команде, поворачивали головы  направо,  стараясь  получше  разглядеть
находившихся вблизи трибуны.
   Больше всех везло крайнему, восьмому  со  стороны  ГУМа,  потоку.  Людям,
которые шествовали в нем, ничто не загораживало вида. Они по давней привычке
досадно впивались глазами в членов кремлевского ареопага  с  их  неизменными
красными бантиками на лацканах черных пальто, вполголоса  произносили  имена
узнанных по телеэкранам вождей.
   Священный трепет, испытываемый при благоговейном созерцании  стоявших  на
трибуне Мавзолея небожителей,  который  отчетливо  читался  на  простодушных
лицах многих демонстрантов, вдруг  начал  понемногу  исчезать.  Вместо  него
появлялось  удивление,  недоумение.   Среди   публики   помоложе   раздались
приглушенные смешки. Еще нисколько мгновений, и вот уже посыпались колкости,
остроты.
   Объектом шуток был  постовой  напротив  Мавзолея.  Милицейская  шинель  с
широкой нашивкой старшего сержанта, шапка с кокардой, в одной руке -  рация,
в другой... Текущие возле него колонны демонстрантов невольно  улыбались:  в
другой  руке  странный  постовой  держал...  обрез.   Остроты   относительно
необычного "табельного" оружия достигали ушей милиционера - действительно, в
тот день иметь с  собой  пистолеты  им  не  полагалось,  -  он  сам  понимал
нелепость своего положения, но оставить пост без приказа не имел права.  Так
и стоял некоторое время с охотничьим ружьем со спиленным прикладом на виду у
не скупящихся на остроты демонстрантов, пока не сообразил связаться по рации
с дежурным:
   -  Докладывает  старший  сержант  Мыльников.  Так  что   мне   делать   с
двустволкой-то? Народ глазеет. Смеется...
   - Как, ружье еще у тебя? - прохрипела рация. - Сейчас решим.
   Минут через десять к Мыльникову подошел человек в штатском.
   - Давай свой трофей, герой. Я из КГБ.
   Теперь Мыльников ничем не отличался от  других  постовых.  Новые  колонны
демонстрантов,   вкатывавшиеся   на   Красную   площадь,    скользили,    не
останавливаясь, по его  фигуре  равнодушным  взглядом  и  вытягивали  шеи  в
сторону тех, кто стоял на трибуне Мавзолея.
   В тот же день, 7 ноября, в вечернем выпуске  телепрограммы  "Время"  было
передано такое вот сенсационное сообщение ТАСС, напечатанное назавтра  всеми
центральными и региональными газетами: "Во время праздничной демонстрации  7
ноября на Красной площади в районе ГУМа прозвучали  выстрелы.  Как  сообщили
корреспонденту ТАСС в пресс-службе управления Комитета госбезопасности  СССР
по городу Москве и Московской области, задержан  житель  города  Ленинграда,
произведший из обреза охотничьего ружья два выстрела в воздух.  Пострадавших
нет. Ведется расследование".
   Наверное, не один гражданин, проходивший в восьмом  потоке  демонстрантов
с11.15 до 11.25, услышав или прочитав это сообщение, вздрагивал  в  страшной
догадке, вспоминая бросившуюся всем в глаза  фигуру  странного  постового  в
милицейской форме с обрезом охотничьей двустволки в руке.
   Не то ли ружье стреляло? И в кого?
 
   В ПАРИКЕ И ГРИМЕ
 
   А теперь перекинем листки  календаря  в  обратном  направлении,  на  семь
месяцев назад.
   Глухая мартовская ночь. По грязным улицам города  Колпино,  раскисшим  от
неубранного мокрого снега, бредет одинокий гражданин. Время  от  времени  он
пугливо  озирается  по  сторонам  и,  не  заметив  ничего   подозрительного,
направляется к ближайшему  зданию.  На  ходу  расстегивает  сумку,  еще  раз
бросает настороженный взгляд назад. Взмах кисточкой - и белая полоска бумаги
остается на стене.
   Расклеив поблизости еще три  листовки,  гражданин  счел,  что  для  этого
района достаточно. Зайдя в подъезд заранее облюбованного дома,  сделал  вид,
что хочет открыть "свой" почтовый ящик. По замыслу, это  не  должно  вызвать
подозрений у  какого-либо  припозднившегося  жильца,  если  бы  такой  вдруг
появился  в  подъезде:  высотка  новая,  соседи   еще   не   успели   толком
перезнакомиться.
   Косясь на входную дверь, гражданин сделал вид, что  ищет  в  сумке  ключ.
Убедившись, что вокруг тихо, быстрым движением извлек парик и надел  его  на
голову. Порывшись в  сумке,  вынул  еще  какие-то  коробочки  и  флакончики.
Взглянув в зеркальце дамской пудреницы, удовлетворенно хмыкнул.
   Человек, который вышел спустя несколько минут из подъезда на  улицу,  был
совершенно не похож на того, который  входил.  Грим  и  парик  изменили  его
внешность до неузнаваемости. На голове  красовалась  шляпа  вместо  кепочки,
короткую куртку сменил плащ.
   Незнакомец, не оглядываясь, уверенно двинулся по улице. Шаг  у  него  был
крупный, размашистый - не то что у  недавнего  гражданина,  мелкими  шажками
скользнувшего в подъезд несколькими минутами раньше.
   Человек в парике и гриме был единственным пешеходом в этот  поздний  час.
Шел он довольно долго, и никто не встретился ему на пути.  Следующую  партию
листовок наш незнакомец расклеил в другом районе города, чтобы запутать тех,
кто будет искать его следы. Сделав свое дело, он опять  зашел  в  намеченную
раньше высотку и там повторил процедуру с переодеванием и гримом. И снова из
подъезда вышел человек, не похожий на того, в плаще и шляпе.
   Остаток листовок он расклеил в новом месте. Домой возвращался под утро  в
своем обычном обличье, в котором привыкли  видеть  его  соседи  по  рабочему
общежитию Ижорского завода. Кепка, куртка, джинсы - так экипированы  десятки
тысяч людей.
   И хотя по его расчетам все должно было обойтись  благополучно,  поскольку
он предпринял все мыслимые меры предосторожности, несколько  дней  провел  в
тревожном ожидании.
   Однако беспокойство вскоре улеглось. Наш герой торжествовал. Оказывается,
если хорошенько пораскинуть мозгами,  вполне  можно  обвести  вокруг  пальца
всесильный КГБ.
   Чем чаще перебирал он в памяти детали  осуществленного  наконец  замысла,
тем сильнее утверждался  в  своих  исключительных  умственных  способностях.
Пусть покрутятся гебисты! Следов  он  не  оставил  практически  никаких.  По
почерку его никогда не вычислят, пусть хоть  сто  графологических  экспертиз
устраивают! Листовки не от руки написаны и  не  на  машинке  напечатаны.  Он
подбирал текст буквально по буквам из разных газет.  Потом  монтировал  -  в
перчатках, чтобы  не  оставить  отпечатков  пальцев.  Расклеивал  в  парике,
загримированный.
   В  Ленинградском  областном  управлении  КГБ,  куда  бдительные  граждане
доставили несколько из четырнадцати расклеенных  в  темную  мартовскую  ночь
1990  года  листовок  угрожающего  характера   в   отношении   руководителей
государства, изумлялись особой ухищренности, с  какой  действовал  анонимный
автор.  Немедленно  был  разработан  широкий  комплекс  оперативно-розыскных
мероприятий, направленных на выявление  личности  автора  угроз.  Дело  было
нешуточное: опасности подвергалась жизнь самого М. С. Горбачева.
   Однако сотрудники органов госбезопасности вскоре поняли,  что  их  задача
крайне осложнена. Неизвестный, к их глубокому сожалению, не оставил  никаких
следов, ни одной, даже самой тонкой, ниточки.
   Розыскная машина крутилась вхолостую.
 
   ГЕРОЙ ДНЯ
 
   Командир   отделения   из   1-го    полка    патрульно-постовой    службы
Мосгорисполкома  старший  сержант  Андрей   Мыльников   получил   приказание
сопровождать на милицейской машине колонну демонстрантов Бауманского района.
   Каждый  год  1  мая  и  7  ноября  личный  состав  полка  привлекался   к
мероприятиям, связанным с проведением  демонстраций  трудящихся  на  Красной
площади. Участие патрульных и постовых  сводилось  к  тому,  что  их  машины
становились во главе колонн и задавали им определенный  темп  движения.  Это
делалось для того, чтобы представители  трудящихся  разных  районов  столицы
подходили к Красной  площади  в  точно  отведенное  им  время  во  избежание
столкновений колонн на перекрестках.
   В соответствии с полученным приказом  Андрей  Мыльников  прибыл  к  месту
сбора колонны бауманцев в шесть утра. Стоял легкий  морозец,  на  душе  было
легко и празднично.
   В девять сорок он  получил  по  рации  распоряжение  о  начале  движения.
Сидевший за рулем милицейской  машины  сержант  Сергей  Романовский  включил
двигатель, и "газик" тронулся с места.
   Андрей Мыльников еще не знал, что он движется навстречу своей славе.
   Перед вступлением колонны бауманцев на Красную площадь милицейская машина
свернула в сторону, и Мыльников, как ему и предписывалось,  некоторое  время
шагал вместе с демонстрантами.  Как  только  первые  шеренги  поравнялись  с
Мавзолеем,  сержант  в  соответствии  с  инструкцией  отошел  от  колонны  и
остановился, пропуская ее.
   Часы на Спасской башне показывали десять минут двенадцатого.
   Дальнейшее происходило,  как  в  замедленной  съемке.  Взгляд  Мыльникова
внезапно обнаружил разрыв в рядах демонстрантов - метров  пять,  не  больше.
"Непорядок" - зафиксировал опытный милицейский глаз.  Мыльников  хотел  было
подать знак, чтобы отстающие ускорили шаг и ликвидировали разрыв, как  вдруг
увидел нечто невероятное.
   Один из демонстрантов, в длинном до пят пальто, отстал от своей  шеренги,
замедлил шаг и, оказавшись в  центре  образовавшегося  разрыва,  молниеносно
распахнул полу одной рукой, а второй выхватил обрез и прицелился  в  кого-то
на трибуне Мавзолея.
   Террорист с ружьем находился в каких-то  двух  метрах  от  Мыльникова  и,
наверное, не заметил милиционера.
   Мыльников взвился в прыжке.
 
   СНАЙПЕРСКИЕ ЗАБАВЫ
 
   С момента расклейки листовок с угрозами в адрес Горбачева прошло полгода.
Любитель конспирации, париков и грима совсем  успокоился.  "Не  так  страшен
черт", - думал он про себя, втайне гордясь славной победой над КГБ.
   Все это время не давала покоя одна мыслишка, возникшая у него давно.  Она
то пугала, отталкивая страхом за последствия, то вновь стучала в мозгу, маня
и привораживая. Он вырезал из газет необходимые слова и  буквы,  смонтировал
их в листовку. На бумаге они не казались  теперь  страшными.  Это  было  как
приказ, оформленный письменно.
   После успешной  операции  с  листовками  навязчивая  идея,  родившаяся  в
воспаленном мозгу, окрепла окончательно. Вскоре она полностью  овладела  им.
Отказаться от своего замысла он уже был не  в  состоянии,  если  бы  даже  и
захотел. Им владела неведомая сила, сопротивляться которой он не мог.
   Начался этап интенсивной подготовки к осуществлению задуманного.
   Первым делом надо было определиться с видом оружия. Мечту об автомате или
пистолете пришлось сразу отбросить как неосуществимую.  Такое  оружие  в  те
благословенные времена достать было не просто. После  тщательной  проработки
вариантов остановился на охотничьем ружье.
   Во-первых, нет проблем  с  приобретением.  В  любом  охотничьем  магазине
богатейший выбор. Во-вторых, ни у кого не шевельнется подозрение, для  каких
целей  оно  приобретается.  Значит,  можно  безбоязненно   толкаться   среди
покупателей, знающих толк в оружии, поспрашивать, какое надежнее. В-третьих,
это даст законное основание для снайперских упражнений -  меткость  стрельбы
составляла  главное   условие   успешного   осуществления   выношенного   им
хитроумного плана.
   В середине октября, примерно за три  недели  до  Октябрьских  праздников,
высмотрел  подходящее  ружьецо.  Немецкого  производства   -   двуствольное,
шестнадцатого калибра. Любовно провел ладонью по прикладу,  ощущая  приятную
прохладу металла.
   Продавец выбор одобрил:
   - Серьезная пушка. Бьет точно. С полутораста метров лося наповал кладет.
   Покупатель боевые качества ружья  знал.  Заранее  облюбовал.  За  покупку
выложил девятьсот рублей - деньги по тем  временам  немалые.  С  оформлением
проблем   не   было   -   покупатель   выложил   билет   члена   Колпинского
межрегионального общества охотников и рыболовов, а также полученное по  всем
правилам разрешение на хранение охотничьего оружия.
   Об искусстве снаряжения патронов вычитал в  публичной  библиотеке.  Много
ценных советов дали охотники  в  магазине,  совершенно  не  подозревавшие  о
подлинной цели любознательного новичка.
   Оставалось главное - пристрелять ружье, научиться попадать  в  цель.  Для
снайперских упражнений вполне подходил дальний  лес,  куда  и  зачастил  наш
любитель конспирации. Нельзя считать, что он был полнейшим профаном  в  этом
деле, поскольку оружие в руках держать приходилось - в  молодости  служил  в
армии.  Поэтому  на  пристрелку  охотничьей  двустволки  много  времени   не
понадобилось.
   Удовлетворенный  успехами  в  снайперском  искусстве,  он   приступил   к
осуществлению второй части своего плана, заключавшейся в  том,  чтобы  найти
способ незаметно пронести оружие к предполагаемому месту действий. Привыкший
к изощрениям мозг и здесь подсказал нестандартное решение.
   Первым делом спилил приклад - при обыске его потом найдут на даче. Немало
усилий затратил на то, чтобы сшить специальное приспособление во  внутреннюю
часть пиджака - нечто вроде войлочного кармана, которому  отводилось  еще  и
функция самодельного  "бронежилета".  Работать  приходилось  так,  чтобы  не
застукали домашние. Подобрать удобный момент было нелегко - дочь-дошкольница
всюду совала свой нос-пуговку. Да и от жены следовало прятаться  -  в  тайну
задуманного не был посвящен никто.
   В области камуфляжа он проявил незаурядные способности.  Чтобы  обрез  не
выделялся под одеждой, купил широченный шарф - на всю грудь.  Пальто  должно
быть непременно просторным, полы - как можно длиннее,  до  пят.  В  магазине
одежды, где он примерил, а затем купил эту явно не  по  его  фигуре  обнову,
продавщицы посмеивались над чудаковатым покупателем.
   В  глухом  болотистом  лесу,  убедившись,  что  поблизости  никого   нет,
облачился в купленное и приступил к тренировкам, цель которых - в  считанные
секунды выхватить  обрез  и  открыть  огонь.  Может,  кто-то  и  слышал  эти
выстрелы, но, наверное, думал, что стреляет охотник. На это и был расчет.
   В  первых  числах  ноября  все  приготовления  были  закончены.  Ружье  с
патронами "жакан", обладающими особой убойной силой, свободно  уместились  в
чемодане. Билет на Москву в кармане.
   Утром 6 ноября любитель  париков  и  грима  вышел  из  вагона  поезда  на
Ленинградском вокзале. Чемодан с обрезом сдал в камеру хранения. В ту пору в
Москве  расплодилось  несчитанное  количество   кооперативов,   занимавшихся
устройством на ночлег иногородних приезжих. Пассажир с "Красной  стрелы"  не
преминул воспользоваться услугами одной из  посреднических  контор,  которая
предложила ему несколько адресов на выбор.
   Хозяйкой квартиры, куда он определился на постой, была  пожилая  женщина.
Она только посмеялась над наивностью постояльца, поинтересовавшегося,  можно
ли завтра утром попасть на Красную площадь.
   - Только после демонстрации, милок. До начала туда никого не пускают.
   Квартирант изобразил разочарование.
   - А я-то надеялся на Горбачева да на Рыжкова посмотреть.
   Хозяйка кивнула на телевизор.
   - И оттуда все видать...
   Однако такой вариант, судя по всему, постояльца не устраивал.
   После обеда он  ушел  -  на  вокзал  за  чемоданом.  Вернулся  к  вечеру.
Обложился газетами, внимательно изучая сообщения о местах сбора  праздничных
колонн жителей столицы. Наиболее подробные  сведения  были  в  "Вечерке",  и
потому он вырезал из этой газеты заметку и опустил ее в карман.
   Утром 7 ноября отправился к месту  сбора  колонны  Бауманского  района  и
каким-то чудом влился в нее.
   А теперь, если позволите, небольшое отступление личного плана. За всю мою
жизнь мне только дважды - в 1976 и 1986 годах -  приходилось  участвовать  в
праздничных демонстрациях на Красной площади, и оба раза старший шеренги,  в
которой  нам  надлежало  шествовать,  строжайше  предупреждал:  не   пускать
незнакомых людей в колонну, как бы они ни умоляли. Теперь понятно, почему. А
тогда  мы  подтрунивали  над  нашим  сверхбдительным,  как   нам   казалось,
правофланговым - ну и зануда!
   В 1990 году, наверное, эти правила уже не соблюдались.
 
   ПРЫЖОК МЫЛЬНИКОВА
 
   Старший сержант милиции Андрей Мыльников,  пропуская  мимо  себя  колонну
бауманцев, увидел человека, цедившегося из обреза  в  сторону  Мавзолея,  и,
будучи сам без  табельного  оружия,  прыгнул  на  приготовившегося  стрелять
демонстранта.
   Реакция поразительная, особенно если учесть, что сержант был обыкновенным
милицейским патрульным, никаким не спецназовцем. Он даже не успел  подумать,
есть ли у злоумышленника вооруженные сообщники. И  если  бы  это  было  так,
Мыльникову пришлось бы, наверное, худо.
   Потом он рассказывал, что раздумывать было некогда. Скорее всего сработал
автоматизм - тот  самый,  который  движет  людьми  его  профессии  в  первые
мгновения экстремальных ситуаций.
   Мыльникову в прыжке удалось схватить обеими руками стволы и резко рвануть
их вверх. Грохнул первый выстрел - в воздух. Сержант,  вцепившийся  в  обрез
мертвой хваткой, дернул его на себя и вниз.  Стволы  повернулись  в  сторону
ГУМа - на  уровне  пояса.  Стоявшая  там  цепочка  милиционеров  в  штатском
среагировала мгновенно: кто упал  на  брусчатку,  кто  отскочил  в  сторону.
Грохнувший второй выстрел ударил в землю. Мыльников напрягся и вырвал  обрез
из рук стрелявшего.
   К ним подскочили сотрудники службы безопасности. Один схватил  террориста
за руку, второй сделал то же самое, третий схватил за  туловище.  Стрелявший
повис в воздухе. Еще мгновение, и он поплыл в сторону ГУМа!
   Чекисты сработали  профессионально.  Подняв  стрелявшего  в  воздух,  они
увидели, что под пальто он плотно обтянут марлей. "Взрывное  устройство",  -
подумали люди из службы безопасности.
   Однако  опасения  оказались  ложными.  Марля  держала  изготовленный   из
специального  материала  самодельный  "бронежилет",  и   только.   Взрывного
устройства на теле не оказалось.
   Марлю развязали, "бронежилет" сняли. В карманах обнаружили  701  рубль  с
копейками, а также вырезку  из  "Вечерней  Москвы"  с  расписанием  движения
праздничных колонн. При личном обыске изъяли записку, которую  злоумышленник
заранее приготовил на случай своей гибели при  осуществлении  покушения.  Из
записки следовало, что целью теракта было уничтожение президента СССР М.  С.
Горбачева.
   Послали за Мыльниковым, героическим поступком которого было предотвращено
страшное  преступление.  Явившемуся  сержанту  велели  сочинить   рапорт   о
случившемся.
   Андрей подробно изложил все, что видел и сделал.
   Героя-милиционера   поощрили   премией,   пригласительным   билетом    на
праздничный  концерт,   посвященный   Дню   советской   милиции.   Последним
обстоятельством сержант был  чрезвычайно  смущен,  поскольку,  как  говорили
близкие к нему люди, подобной чести не был удостоен даже сам командир полка.
Героического сержанта представили также к  награждению  орденом  "За  личное
мужество".
   Мыльников заслуженно принимал поздравления, сыпавшиеся на  него  со  всех
сторон. Поступок и в самом деле был не из простых: следствие установило, что
результаты теракта могли быть серьезными, поскольку  все  происходило  в  46
метрах  от  трибуны  Мавзолея,  прямо  напротив  нее.  Заряд  -   две   пули
шестнадцатого калибра, а высококлассное ружье, как  мы  уже  говорили,  было
прекрасно пристреляно и с полутораста метров укладывало наповал лося.
   Обезвреженного террориста после обыска и установления личности  доставили
в "Лефортово".
 
   ЛИЧНОСТЬ ИСПОЛНИТЕЛЯ
 
   Уже на  первых  допросах,  снятых  на  видеопленку,  задержанный  проявил
словоохотливость и, не упрямясь, подробно  рассказал  о  себе  и  о  деталях
длительной и тщательной подготовки к теракту.
   Шмонов Александр Анатольевич, 1952 года рождения,  коренной  ленинградец,
до октября 1990 года работал слесарем  в  тридцатом  цехе  производственного
объединения  "Ижорский  завод",   расположенном   в   городе   Колпино   под
Ленинградом. Окончил среднюю школу, затем техникум, служил в армии.
   Женат, имеет дочь-дошкольницу. Проживает в рабочем  общежитии  завода  на
окраине Колпино, в районе, который местные жители называют Простоквашино.
   Убить Горбачева решил потому, что  тот  тормозит  процессы  начавшихся  в
стране преобразований, защищает отживший советский строй.  К  мести  взывает
память жертв кровавого октября семнадцатого.
   Партийная  принадлежность?  Член  ревизионной   комиссии   Ленинградского
народного фронта. Около двух месяцев назад вступил  в  Колпинское  отделение
северозападного региона Свободной демократической партии России.
   Надо  отдать  должное  следствию  -  оно  никоим  образом  не   связывало
совершенное  Шмоновым  с  его  партийной  принадлежностью   и   общественной
деятельностью. Однако в Колпино выехала специальная группа дознавателей КГБ,
чтобы на месте поглубже изучить, что за птица этот Шмонов и есть ли  у  него
сообщники.
   Проверили  происхождение,  родословную  и  за  голову  схватились:   отец
террориста  -  бывший  начальник  Колпинского  управления  внутренних   дел,
офицер-отставник,  чьи  мемуары  о  пройденном  пути  приняты  к  публикации
Лениздатом.
   Беседы  с  родственниками,  соседями,  товарищами  по  работе   показали:
Александр Шмонов - человек мягкий, спокойный, общительный. Правда,  упрямый.
Не лидер, хотя и целеустремленный.
   Докопались даже до таких деталей: с огромным трудом,  отказывая  семье  в
самом необходимом, скопил деньги на покупку магнитофона. Целых  две  тысячи.
На Невском купил с рук - в красивой фирменной коробке. Принес домой, открыл,
а там вместо магнитофона, о  котором  столько  мечтал,  -  кирпич.  Торговал
красной смородиной, которую выращивал на  своем  дачном  участке  -  за  сто
километров от дома. Хватало терпения. Фанат идеи.
   Опрошенные изумлялись: Шмонов целился в  Горбачева?  Он  ведь  флегматик,
тихоня. Однако, подумав, заявляли: правда, одержимый. А такие, как известно,
легко отваживаются на крайние поступки.
   И все же те, кто хорошо знал Шмонова, с трудом верили в  случившееся.  Он
ведь отвергал насилие.
   Вспомнили, что на прошлогодней ноябрьской демонстрации Шмонов нес плакат,
прикрепленный к самодельной раме. Нашелся фотокорреспондент, снявший  смелые
для того времени кадры: Шмонов с  плакатом,  на  котором  такой  вот  текст:
"Прямые всенародные выборы главы государства на альтернативной основе!" А на
обратной стороне грустная эпитафия: "Вечная память жертвам Октября!"
   То, что  Шмонов  начинал  свой  путь  в  политике  как  сторонник  мирных
преобразований,  подтверждалось  многими  свидетельствами.  На   выборах   в
народные  депутаты  весной  1989  года  входил  в  состав  "Демократического
движения", работал в ассоциации избирателей 52-го округа. И вот на  каком-то
этапе ему показалось, что мирных форм парламентской борьбы недостаточно.
   Нашлись свидетели, сообщившие, что в феврале 1990 года  Шмонов  предложил
распространить  листовку  с  призывом  не  избирать  депутатами   российских
коммунистов, бороться с ними, в том числе и вооруженными формами. С  ним  не
согласились, и тогда он сочинил и расклеил ее сам, от своего имени.
   Листовки! Местные чекисты обратились к ждавшим своего часа с марта месяца
анонимным угрозам в адрес Политбюро и Горбачева. Нет ли здесь связи?  Шмонов
не стал отрицать, что это его рук дело.
   На все вопросы следствия арестованный  давал  исчерпывающие  ответы.  Они
находили подтверждение в ходе других следственных мероприятий. В "Лефортове"
Шмонов написал заявление, где полностью признал свои  преступные  намерения.
Действовал он в одиночку, ни сообщников, ни вдохновителей у него не было. По
его словам, посвящение  кого-либо  в  детали  готовившейся  им  акции  резко
снизило бы ее шансы на успех, поскольку провалы подобных операций в  прошлом
происходили  по  той  банальной  и  досадной  причине,  что  кто-то   просто
проговаривался  в  силу  элементарной   болтливости.   Он   изучил   историю
неудавшихся покушений и извлек необходимые уроки.
   Покуда Шмонов  сидел  в  "Лефортове"  и  давал  чистосердечные  показания
следователям, поражая последних бесстрастностью,  с  которой  он  говорил  о
жертвах и деталях теракта, за стенами  следственного  изолятора  КГБ  кипели
страсти. Случай и в самом  деле  из  ряда  вон  выходящий,  впервые  за  всю
советскую историю празднества  Октября  в  столице  проходили  под  зловещий
аккомпанемент выстрелов. И где? Возле главной партийной святыни!
   Масла в огонь подлил комментарий "Радио Франс интернасьональ", переданный
через три дня после инцидента на Красной площади. В комментарии говорилось о
заседании координационного совета Народного фронта  Ленинграда  и  правления
Свободной  демократической  партии  России,  членом  которых,  напомню,  был
Шмонов. Так вот, участники  заседания  отметили  две  странности.  Первая  -
Шмонов отличался мягким, покладистым характером и потому был  неспособен  на
совершение теракта. И вторая деталь: подозрительно, что инцидент был  заснят
на видеопленку. Как это успели сделать, если ЧП было  полной  неожиданностью
для службы безопасности, а террориста,  по  официальной  версии,  обезвредил
обыкновенный постовой милиционер. Откуда видеокамера?
   В общем, все это похоже на разыгранный спектакль.
   По мнению некоторых участников заседания, сообщало
   "Радио Франс интернасьональ", не  исключена  вероятность,  что  режиссура
происшествия была неплохо разработана компетентными органами.
   Стало быть, рука КГБ? По Москве зароились слухи.
   С видеозаписью и в самом деле вроде бы нестыковка.
   Неужели происшедшее - не более чем срежиссированный одноактный спектакль,
повод для перехода противников  реформ  в  крупномасштабное  наступление  на
демократические силы? В таком случае, отмежевавшись от Шмонова,  его  бывшие
соратники допускают, что он провокатор и агент КГБ?
 
   РАЗВЯЗКА
 
   Ясность в запутанную  интригу  внесла  съемочная  групна  аудиовизуальной
редакции  ТАСС  -  это  в  ее  телекамеру  попал  эпизод  с  обезвреживанием
террориста, а не в кагэбэшную.
   Следствие по делу Шмонова вел старший следователь по особо  важным  делам
КГБ  СССР  полковник  Петр  Соколов.   От   него   удалось   узнать   немало
дополнительных   подробностей   о   тончайших    ухищрениях,    предпринятых
террористом.
   Оказывается, неудовлетворенность советской  действительностью  у  Шмонова
появилась еще в 1981 году. Уже тогда он задумал физически  устранить  Л.  И.
Брежнева. Но после некоторых размышлений отказался  от  своего  намерения  -
понимал, что это может стоить ему жизни.
   В 1978 году он лечился в ленинградской психиатрической  больнице  N  6  с
диагнозом  шизоаффективный  психоз.  Когда  выписался,  был   поставлен   на
соответствующий учет. Однако он  очень  боялся  этого  медицинского  клейма.
Чтобы избавиться от него, Шмонов сменил место жительства. И, странное  дело,
по каким-то невыясненным причинам документы о его недуге в  новый  диспансер
не поступили. Они непонятно как исчезли из того  лечебного  учреждения,  где
Шмонов находился на учете до переезда на новую квартиру.
   Расправиться с Горбачевым он задумал в 1987 году. На  подготовку  теракта
ушло почти три года. Он с поистине маниакальной методичностью просчитал  все
мыслимые и немыслимые ситуации, в которые мог угодить. За несколько  месяцев
до выстрелов на Красной площади  подготовил  письмо-ультиматум  Горбачеву  и
несколько листовок, начинавшихся словами: "Дамы и господа, прошу вас убивать
руководителей  СССР".  Напечатал  их  на  машинке   "Любава".   После   чего
напильником затер на ней все литеры и закопал ее в пустынном  глухом  месте.
Взамен же приобрел пишущую машинку "Москва"  -  мол,  такая  у  него  всегда
стояла.
   Маленьких хитростей у него было предостаточно. Например, спилил мушку  на
ружье, чтобы  случайно  не  зацепилась  за  одежду.  Приклад  спилил  только
накануне  приезда  в  Москву,  боясь,  что  придет  участковый  и   попросит
предъявить  приобретенное  оружие.  А  оно  окажется  без  приклада.   Сразу
подозрения: для какой цели?
   Для обреза смастерил специальный чехол, который с помощью  ремней  крепил
на теле. Чтобы оружие  сильно  не  выпирало  из-под  одежды,  прикрывал  его
резиновым ковриком, пришитым к костюму.  Прямо  на  пиджак  нашил  несколько
бинтов. Это на тот случай, если бы вдруг подошел милиционер  и  спросил  бы,
что у него там под длинным пальто? Он бы расстегнул пуговицу и показал бы на
бинты - мол, бандаж у него, после операции.
   Тщательно продумал, как вытащить ствол на  Красной  площади,  не  вызывая
подозрений. До автоматизма отработал  движение  руки,  доставая  из  кармана
пальто носовой платок, громко высмаркивался и якобы клал его  за  пазуху,  а
сам между тем моментально хватался за рукоять обреза.
   Предусмотрел  Шмонов  и  вовсе  невероятный  момент:  вдруг   специальной
аппаратурой, установленной на Красной площади, у  него  засекут  металл?  На
этот случай смастерил плакат "Поддерживаем демократию"  и  водрузил  его  на
массивный металлический штырь. Если подойдут, скажет, что он-то и фонит.
   Шмонов извлек обрез за рекордно короткий срок -
   12 секунд. Убойная сила пули "Полева" - 1060 метров, пули "Спутник" - 915
метров. Президента и стрелявшего разделяло всего 52 метра.
   Осенью 1991 года Московский  городской  суд  признал  Александра  Шмонова
невменяемым. Уголовное дело в его отношении было прекращено.
   Шмонова после суда направили на принудительное лечение, где он  находился
до середины 1995 года.
   Кстати,  по  словам  самого   Шмонова,   в   психиатрической   экспертизе
участвовали семь профессоров. Их мнения разделились. Двое экспертов признали
пациента психически здоровым. Однако  остальные  пятеро  вынесли  вердикт  -
невменяем.
   Такой диагноз спас жизнь террористу.  Если  бы  его  признали  психически
здоровьш, то суд мог бы приговорить к высшей мере наказания. Но  объективно,
по мнению Шмонова, было бы лучше, если бы его признали здоровым. Потому  что
одно дело, если стреляет невменяемый, и совсем другое  -  если  здоровый.  В
первом случае  это  обычная  выходка  душевнобольного,  во  втором  -  месть
Горбачеву за совершенные им злодеяния.
   О  психиатричке  у  Шмонова  остались  плохие  воспоминания.   Постоянные
таблетки, очень болезненные уколы. К тому же - неволя.
   Товарищи по Свободной  демократической  партии  не  забывали  невольника:
приносили передачи, дважды организовывали пикеты у больницы.  Выпустили  его
через четыре года и семь месяцев.
   После возвращения домой Шмонов некоторое  время  вынашивал  идею  создать
партию под названием "Партия возможности гражданину отделиться от  России  с
территорией". Согласно уставу, эта территория равнялась примерно одиннадцати
гектарам. В  Санкт-Петербурге,  где  живет  Шмонов,  набралось  36  желающих
вступить в его партию. Но дальше дело не пошло.
   Первое время  после  освобождения  к  нему  часто  приходили  журналисты.
Спрашивали, считает ли он, что попал  в  историю?  Ведь  он  был  настоящим,
классическим террористом последнего этапа жизни Советского
   Союза.
   Относительно истории Шмонов говорил: нет, наверное в нее он не попадет.
   Комментируя события в Буденновске, сказал, что это не терроризм. Террор -
это убийство политического противника. Захват же заложников - не террор, это
просто уголовное преступление.
   Террор, по мнению Шмонова, многие одобряют. В Советском Союзе немало улиц
было названо именами террористов.
   - В июне девяностого года я направил письмо в  Политбюро,  -  рассказывал
Шмонов. - В нем я предупреждал, что попытаюсь  их  убить,  если  до  первого
сентября девяностого года они не организуют всенародный референдум. На  него
должны  были  быть  вынесены  вопросы  о   свободных   всенародных   выборах
руководства, о введении многопартийной системы, о рыночной экономике - всего
тринадцать пунктов. Если бы мои условия выполнили,  я  бы  не  стал  мстить.
Письмо я подписал псевдонимом. Оно до них дошло, потому что  потом,  уже  на
следствии, мне его показывали. Но до выстрелов на Красной  площади  меня  по
нему не вычислили.
   Вот какой предупредительный террорист.
   О мотивах  своего  поступка  через  пять  лет  после  его  совершения  он
рассказывал так:
   - Почему я решил это сделать? Я считал  Горбачева  виновным  в  убийствах
мирных  людей  девятого  апреля  восемьдесят  девятого  года  в  Тбилиси   и
двадцатого января девяностого года в Баку.
   О причине неудачи:
   - Видимо, целился я слишком долго - секунды две, наверное. Ко  мне  успел
подбежать сержант, он ударил по ружью, и стволы задрались вверх. Первая пуля
прошла над Мавзолеем. К сержанту подбежали другие охранники, вывернули ружье
в противоположную от Мавзолея сторону, так что вторая пуля  попала  в  стену
ГУМа... Ружье я зарядил двумя пулями: правый ствол пулей "Полева", а левый -
пулей "Спутник". Стрелял  я  неплохо.  В  армии  со  ста  метров  попадал  в
"девятку", диаметр  которой  всего  пятнадцать  сантиметров.  А  на  Красной
площади я стрелял с сорока семи метров и целил в голову.  Так  что  шансы  у
меня были... Целиться, конечно, надо  было  побыстрее...  Демонстранты  мне,
конечно, не мешали, а вот сержант опередил...
   Остается лишь добавить, что обрез, из  которого  он  хотел  выстрелить  в
Горбачева, сейчас вывешен для обозрения в уютном  особнячке  с  каланчой  на
Селезневской улице в Москве, недалеко от станции метро "Новослободская". Там
когда-то были пожарная охрана и полицейский участок. Сейчас - музей МВД.
 
   БУКЕТ ЦВЕТОВ
 
   Шестого июня 1991 года президент СССР прибыл в  столицу  Швеции  -  город
Осло - с однодневным визитом.
   За шесть лет пребывания в  Кремле  Горбачев  нанес  сорок  один  визит  в
двадцать шесть стран мира. С такой частотой в XX веке за границу  не  ездил,
наверное, ни один руководитель великой державы.  Не  говоря  уже  о  странах
благополучных, мало кто из президентов, в чьих государствах было неспокойно,
позволял себе роскошь так часто и на продолжительное время  оставлять  своих
соотечественников.
   Президент СССР руководил страной заочно, из-за границы, почти  полгода  -
столько в обшей сложности он провел в зарубежных поездках.
   Однодневных поездок у него было чрезвычайно мало  -  всего  три.  Первого
декабря 1989 года в Ватикан, восемнадцатого ноября 1990  года  -  в  Италию,
шестого июня следующего года - в Швецию.
   К шведам он приехал за получением Нобелевской премии мира.
   Ее  вручение  было  обставлено  с  большой  помпой.  Радушие,  с  которым
принимали  Горбачева  на  Западе,  резко  контрастировало  с   неприязненным
отношением на родине.
   Впрочем, и  за  рубежом,  как  сейчас  стало  известно,  тоже  не  всегда
обходилось гладко.
   Серьезный инцидент произошел во время визита в Японию в апреле 1991 года.
Японские власти в жесткой форме потребовали, чтобы  советский  президент  не
выходил  из  машины  там,   где   это   не   предусмотрено   программой.   О
непредсказуемом поведении Горбачева были осведомлены все.
   Тем не менее договоренности спецслужб были  нарушены.  Раиса  Максимовна,
проезжая по токийским улицам,  пожелала  выйти  из  машины  и  пообщаться  с
народом. Прохожие тут же  бросились  к  президентской  чете  и  окружили  ее
плотным кольцом.
   Охране советского лидера с огромным трудом  удалось  образовать  коридор,
чтобы Михаил  Сергеевич  с  супругой  мог  двигаться  по  улице.  Обстановка
осложнилась еще и тем, что личная охрана Горбачева  не  имела  оружия  -  по
японским законам оно подлежало сдаче на  таможне  при  пересечении  границы.
Безоружность  лишала  привычной  уверенности,  тем  более   что   обстановка
принимала угрожающий характер.
   Японская  молодежь  скандировала  явно  враждебные   лозунги,   требовала
возвращения Курильских  островов.  Агрессивность  постоянно  увеличивавшейся
толпы возрастала. Сопровождавший президентскую  чету  посол  Японии  в  СССР
начал получать ощутимые тычки справа и  слева.  Толпа  наэлектризовалась  до
такой степени, что  достаточно  было  незначительной  искры,  чтобы  рвануло
пламя.
   Оперативный отряд японской полиции  двигался  в  конце  кортежа.  Получив
сигнал о начавшихся беспорядках, полицейские включили сирены и поспешили  на
помощь. Их машины с ревом  рванулись  вперед,  сметая  все  на  своем  пути.
Студенты шарахались в стороны, некоторые оказались не  столь  увертливыми  и
получили серьезные травмы.
   Через год, находясь в Чебоксарах и комментируя  причину  переноса  сроков
своего визита в Японию, Ельцин сказал, что  японцы  очень  жестко  поставили
вопрос о Курилах:
   - А ехать не с чем... Да, потом еще эти пикеты... Ичто же, как Горбачев в
прошлый раз, бегать от студентов, которые устраивали демонстрации, и  где-то
там скрываться в подвалах от них? Нет, на такое унижение  ни  президент,  ни
Россия не пойдет.
   Досадные происшествия за границей случались довольно часто, но  советская
пресса по вполне  понятным  причинам  о  них  даже  не  упоминала.  Наиболее
известные инциденты имели место в Париже и Нью-Йорке.
   Во французской столице президентская чета неожиданно вышла из  машины  на
площади  Бастилии,  чего  служба  безопасности  никак  не  ожидала.   Михаил
Сергеевич  с  супругой  решили  пообщаться  с  парижской  публикой.  Но  она
оказалась далеко  не  такой  благожелательной  и  восторженной.  На  площади
Бастилии кучковались бомжи, безработные, наркоманы  далеко  не  европейского
вида. Они с  изумлением  уставились  на  хорошо  одетую  паау,  вышедшую  из
шикарного лимузина, и бросились к ним в надежде на щедрое подаяние.
   Супруге советского президента было невдомек, что  в  Париже  нет  горкома
партии и что эти люди пришли сюда отнюдь не по  специальной  разнарядке  для
встречи дорогих гостей.
   Говоря  языком  лиц,  отвечающих  за  безопасность,  возникла   аварийная
ситуация. Толпа бродяг едва не смела  каких-то  чудаков,  пахнувших  дорогой
парфюмерией, в  надежде  получить  презент.  Личная  охрана  Горбачева  была
скована,  она  не   имела   возможности   двигаться.   Откуда-то   понаехали
корреспонденты, начали снимать это  безобразие  -  свалку,  в  ходе  которой
многие получили синяки и ушибы.
   С огромным трудом охране Горбачева удалось подать его лимузин и увезти от
опасного места. Проехав сотню метров, он приказал остановиться:
   - Я сделал ход, обманул корреспондентов.
   И снова толпа ринулась к странному субъекту, словно дразнившему ее.
   Аналогичный случай произошел в США. Там Горбачева прикрывал  американский
охранник. Он навис над Горбачевым, прикрывая его своим телом, и  без  всяких
деликатностей и извинений наносил удары по рукам,  тянувшимся  к  советскому
лидеру. Американский охранник свое дело знал туго: неизвестно, с какой целью
тянут руки к московскому гостю. Опасаясь за его жизнь,  сотрудник  секретной
службы начал подталкивать Горбачева к машине, пока наконец не усадил его.
   Зарубежным поездкам Горбачева  предшествовала  огромная  подготовительная
работа.  Сначала  на  место  намеченного  визита  отправлялась   группа   из
протокольных отделов аппарата президента и МИДа. Затем, за две-три недели до
отбытия,  вылетала  другая  группа,  куда  входила  и   охрана,   готовившая
пребывание. За час-полтора до основного вылета отправляли еще один самолет -
с питанием, сопровождавшими  лицами,  другой  охраной.  Отдельным  самолетом
доставляли основную машину Горбачева и машины для прикрытия.
   Однодневный визит в Швецию не обошелся без конфуза.
   В СССР поездку Горбачева за Нобелевской премией восприняли негативно.  Во
многих республиках страны лилась кровь, полыхали межэтнические войны - какие
уж тут заслуги на ниве мира? Но - международное сообщество уважило.
   Зал, где вручали  премию,  был  полон.  Советский  президент  вдохновенно
произносил написанную спичрайтерами в Москве речь.
   Когда выступление приближалось  к  концу,  в  одном  из  рядов  поднялась
женщина. В ее руках был большой букет цветов.
   Женщина с цветами шла через зал по направлению к  сцене,  где  заканчивал
свое выступление советский президент.
   Она шла уверенно, целенаправленно, и никто из сотрудников шведской охраны
не остановил ее. И только когда женщина  поравнялась  с  первым  рядом,  где
сидели сотрудники личной охраны Горбачева,  навстречу  ей  поднялся  высокий
стройный молодой человек в безукоризненно сидевшем на нем штатском костюме.
   - Простите, мадам... Вы к кому?
   Женщина остановилась  и  сказала,  что  хочет  вручить  цветы  советскому
президенту.
   - Извините, мадам, но это невозможно. Президент Горбачев еще не  закончил
свою речь. Не будете ли настолько любезны передать  мне  ваш  букет?  Уверяю
вас, мадам, он будет передан по назначению и  принят  с  благодарностью.  Мы
сообщим Вам об этом, если вы пожелаете и дадите свои координаты...
   - Нет, я сама хочу вручить цветы, - настаивала женщина.
   - Сожалею, мадам, но сейчас  это  невозможно.  Придется  подождать,  пока
президент закончит речь. Вы можете присесть рядом со мной...
   Поняв по настойчивому голосу обаятельного молодого человека, что он ни за
что не подпустит ее к трибуне, с которой выступал  Горбачев,  женщина  вдруг
преобразилась.
   - Мерзавец! Подлец! Предатель! Будь ты проклят! - закричала она  во  весь
голос.
   - Горбачев - предатель! Сатана! Меченый! - поддержал ее мужской  голос  в
другом конце зала.
   Создавалось впечатление, что сообщник женщины понял - ее к  Горбачеву  не
допустят, и давал волю своему гневу и отчаянию.
   Они выкрикивали ругательства и проклятия в  адрес  стоявшего  на  трибуне
среднего роста упитанного человека  с  известной  всему  миру  отметиной  на
лысине.
   В зале зашумели. Горбачев испуганно умолк.
   Спохватившаяся шведская охрана бросилась к мужчине и женщине и вывела  их
из зала. Они оказались супружеской парой. Из Афганистана.
   На допросе муж и жена признались,  что  они  действовали  заодно.  Однако
шведские спецслужбы так и не поделились с советскими коллегами подробностями
о выведанных намерениях. Сказали только - женщина собиралась бросить цветы в
лицо Горбачева. Что было в букете цветов -  умолчали.  Наверное,  не  хотели
портить настроение гостям.
 
   УДАР ПРОФЕССИОНАЛА
 
   Шесть  лет  спустя  после  неудачного  покушения   ленинградца   Шмонова,
стрелявшего  в  президента  СССР  из  обреза  охотничьего  ружья  во   время
ноябрьской демонстрации на Красной площади, на М. С.  Горбачева  снова  было
совершено покушение.
   На этот раз дело происходило 24  апреля  1996  года  в  сибирском  городе
Омске, куда кандидат в президенты России М. С. Горбачев прибыл для встречи с
избирателями.
   На следующий день после инцидента, о котором в день происшествия средства
массовой информации успели дать лишь короткое сообщение, Михаила  Сергеевича
пригласил в программу "Герой дня" известный телеведущий Евгений Киселев.
   Миллионы телезрителей слушали рассказ Горбачева  о  совершенном  на  него
покушении.  Это  случилось  в  вестибюле  Омского  общественно-политического
центра:
   - Я шел по вестибюлю в комнату отдыха, откуда должен был выйти в  зал.  У
входа стояли люди, которые держали плакаты такого содержания, какое  присуще
анпиловцам  и  другим  компартиям  ультрарадикального  толка.  Это   обычная
ситуация. Пять-десять таких плакатиков всегда кто-нибудь держит. Правда, тут
побольше было, наверное, хорошо продумали. Так вот, иду я по вестибюлю, а он
был  полупустой,  стояли  лишь  небольшие  группки,  и  тут  произошло   это
нападение. От одной из группок отделился человек...  Впереди  меня  шли  два
офицера и рядом со мной тоже шли. Я думаю, совсем все  выглядело  бы  иначе,
если бы они не  успели  в  какой-то  мере  ослабить  этот  удар.  А  он  был
профессиональный. Туда бьют те, кто знает...
   Киселев поинтересовался мнением охраны:
   - С вами находились сотрудники бывшего Девятого управления КГБ. Они  тоже
считают, что удар был нанесен профессионалом?
   - Да. Выбор места для удара - свидетельство  того,  что  нападавший  знал
свое дело неплохо. Но моя  охрана  среагировала  быстро.  Он  получил  такой
ответный удар, что тут же сел на пол.
   По словам Горбачева, телохранители тут же увели его в  сторону,  опасаясь
нового нападения. Когда террориста  передали  в  руки  подоспевшим  офицерам
местной службы  безопасности,  вестибюль  возмущенно  загудел,  а  отдельные
группки  агрессивно  настроенных   людей   начали   требовать   освобождения
задержанного. Учинилась потасовка. Однако вызволить нападавшего не удалось -
его быстренько сдали милиции.
   С Горбачевым была его личная охрана, положенная емупо закону как  бывшему
президенту СССР. Увы, предотвратить нападение она не смогла - от полученного
удара Горбачев покачнулся и, наверное, упал  бы,  если  бы  его  вовремя  не
подхватили охранники. Кроме четырех офицеров личной охраны из Москвы, к нему
были приставлены еще два сотрудника местного управления службы  безопасности
- как к кандидату на пост президента Российской Федерации. Однако, по мнению
Михаила Сергеевича,  двоих  офицеров  было  крайне  недостаточно.  В  других
регионах  вопросам  обеспечения  его  безопасности  уделялось  куда   больше
внимания.
   Отвечая на вопросы телеведущего, Михаил Сергеевич посетовал,  что  власти
стремятся придать этому инциденту характер хулиганского поступка.
   - Мол, шел Горбачев сквозь толпу, и кто-то задел его рукой. А при большом
скоплении людей задеть могут все.
   Горбачев  убеждал  с  экрана  телевизора:  случившееся   в   Омске   было
спланированной  акцией.  При  задержании  у  нападавшего  на  него  молодого
человека обнаружили нож.
   - Нож? - переспросил Киселев.
   - Да, милиции это уже известно. От нее мои офицеры узнали, что  это  так.
Так что это было покушение.
   Горбачев нетерпеливо поправил телеведущего, когда  тот,  итожа  интервью,
сказал,  что  в  студии  был  Михаил  Сергеевич,  который  вчера,   в   ходе
предвыборной поездки по Сибири, в Омске подвергся хулиганскому нападению.
   - Не хулиганскому,  -  недовольно  поморщился  гость  студии.  -  Это  не
хулиганство, это покушение на официальное лицо, кандидата в президенты.
   Киселев повторил:
   - Покушение на официальное лицо, как считает сам кандидат.
   - Юрист Горбачев, - уточнил Михаил Сергеевич.
   В  сообщении  пресс-службы  "Горбачев-фонда"  и  инициативной  группы  по
выдвижению Горбачева кандидатом в президенты России  инцидент  в  Омске  был
охарактеризован как попытка покушения.
   Российская пресса крайне скупо откликнулась на  это  событие,  омрачившее
последний  день  поездки  Михаила  Сергеевича  по  Сибири.  Другая  сенсация
занимала газетные полосы -  сообщение  об  исчезновении  мятежного  генерала
Джохара Дудаева.
   Но кое-что некоторые газеты все же тиснули. Оппозиционные -  о  том,  что
нападение почти на час задержало выход Горбачева к избирателям, так  как  он
потребовал  от  местных   властей   обеспечения   полной   безопасности.   К
общественно-политическому центру стянули крупные силы правопорядка. Это  еще
больше разгорячило людей. Когда Горбачев все-таки  появился  на  сцене,  зал
разразился свистом и недовольными выкриками в его адрес.  "Встреча"  длилась
всего семь минут...
   В сообщениях независимых изданий преобладал разнобой. В одном  говорилось
о "сильнейшем ударе в голову", от которого экс-президент начал падать, и его
едва  успели  перехватить  охранники.  В   другом   применялась   уклончивая
формулировка: "поднял руку на бывшего лидера  страны"  В  третьем  -  "нанес
сильный удар в  лицо".  Имело  место  и  неуважительное  "получил  по  шее".
Болееменее респектабельные издания ограничились эвфемизмами типа  "прилюдная
пощечина".
   Оскорбленный  кандидат  в  президенты  помимо   политических   заявлений,
обвинявших власти в нежелании обеспечить ему полную безопасность,  обратился
также в районный суд с заявлением,  суть  которого  сводилась  к  тому,  что
гражданин,  совершивший  на  него  покушение,  должен  понести   заслуженное
наказание.
   Расследование длилось три  месяца.  И  вот  в  конце  июля  1996  года  в
Центральном районном суде города Омска состоялось слушание этого  дела.  Оно
длилось четыре часа. Председательствовала судья  Нина  Куряхова.  Свидетелем
выступала сестра обвиняемого Татьяна Афонина, его права представляли пожилой
отец и адвокат Оскар Челенков.
   А что с обвиняемым? Почему его не доставили в суд? Ведь он  обвинялся  по
статье 206, часть  2  в  хулиганских  действиях,  выразившихся  в  прилюдной
пощечине экспрезиденту СССР -  к  такому  заключению  пришло  следстйе.  Как
видим,  заявление  Горбачева  о  попытке  покушения,   о   профессиональном,
подготовленном заранее ударе, нападении как  спланированной  акции,  изъятом
при обыске ноже и т, п, не нашло подтверждения. В решении суда четко и  ясно
сказано о нанесении пощечины.
   И нанесена она была в состоянии невменяемости.  К  такому  выводу  пришла
строгая и тщательная медицинская комиссия.  Вот  почему  судебное  заседание
проходило без обвиняемого, который в то время был помещен в  психиатрическую
больницу общего содержания. Суд освободил обидчика  Горбачева  от  уголовной
ответственности,  но  вынес  определение  направить  его  на  принудительное
лечение, хотя адвокат и родственники обвиняемого настаивали на том,  что  он
никакой социальной опасности не представляет  и  может  лечиться  в  обычной
больнице. По словам его сестры Татьяны,  брат  ведет  себя  спокойно,  любит
детей - она доверяет ему своего ребенка, ладит с соседями.
   Кто же этот "профессионал", о котором столь гневно говорил экс-президент?
Михаил Малюков, 1967 года рождения. Постоянного  места  работы  не  имел,  в
период инцидента  в  общественно-политическом  центре  перебивался  продажей
газет. В 1986 году был комиссован из армии по состоянию здоровья.
   На первом же допросе Малюков заявил: идя  на  встречу  с  Горбачевым,  не
знал, что отважится на такой поступок.  Но,  когда  увидел  Горбачева  перед
собой, переполнился гневом "за то, что он сделал с нашей страной..."
   Из скандальной хроники (1992 - 1997 гг.)
   Угнали  "Волгу".  По  возвращении  из   Германии   (сентябрь   1992   г.)
экс-президент  СССР  не  досчитался  одной   из   трех   "Волг",   купленных
"Горбачев-фондом". Машина была угнана ночью с огороженной территории  фонда.
Его  работники  подозревали,  что  угон  совершил  человек,  знавший  график
дежурств охраны и время пересменок.
   Три новые "Волги" были  куплены  после  того,  как  распоряжением  Бориса
Ельцина у Михаила Горбачева был изъят имевшийся в его распоряжении "ЗИЛ"
   Под покровом ночи похитители  перепилили  замок  на  воротах  и,  вытащив
машину на улицу, скрылись.
   Первого советского премьера Ульянова-Ленина бандит Кошельков  высадил  из
автомобиля и отобрал документы,  а  также  браунинг.  Последнего  советского
лидера тоже обидели, и тоже  на  автомобильной  ниве.  Фамилия  угонщика,  к
сожалению, неизвестна. У Ленина был Дзержинский, который поднял ВЧК на  ноги
и нашел злоумышленника.  Горбачеву  некому  было  давать  поручение.  Своего
"Дзержинского" - Крючкова он посадил в тюрьму.
   И остался один - как перст.
   Отсидел "за президента". В июле 1993 года Петропавловский  городской  суд
Казахстана пересмотрел дело Виктора Леонтьева, который в июне 1991 года  был
приговорен к двум годам "химии" за оскорбление  тогдашнего  президента  СССР
Михаила Горбачева.
   Обидчик Михаила Сергеевича позволил себе пройтись по колхозному  рынку  с
карикатурой на главу государства. Проведя на исправительных работах  полтора
года,  он  наконец  был  "досрочно"  освобожден  от  отбывания   оставшегося
наказания в пять месяцев и пять дней: не  сразу  ведь  после  инцидента  был
вынесен судебный вердикт.
   Виктор   Леонтьев   был    руководителем    Петропавловского    отделения
"Демократического союза".
   Он - единственный, кто понес столь строгое наказание. Другие  оскорбители
Михаила Сергеевича - а их официально было зарегистрировано в Советском Союзе
около  двух  десятков  -  отделывались  либо   небольшими   штрафами,   либо
пятнадцатисуточными отсидками.
   Судили Леонтьева за  нарушение  закона  "О  защите  чести  и  достоинства
Президента СССР". Аналогичного закона в ельцинской России не существует.
   "Дело" Горбачева  жило  два  года.  Летом  1992  года  в  газете  "День",
выходящей ныне под названием "Завтра", была опубликована статья  "К  ответу!
", в которой М. С. Горбачев обвинялся в измене Родине.
   Следственное управление Министерства безопасности России провело проверку
изложенных в  публикации  сведений  и  вынесло  постановление  об  отказе  в
возбуждении уголовного дела.  Предъявленные  в  статье  обвинения  в  измене
Родине были признаны несостоятельными.
   Вместе с тем следователи признали  бывшего  президента  СССР  виновньм  в
превышении своих служебных полномочий при принятии в сентябре  1991  года  в
составе  возглавляемого  им   Госсовета   постановлений   о   предоставлении
независимости Латвии, Литве и Эстонии. Этот вопрос, по мнению  следствия,  в
соответствии с действовавшими  тогда  законами  относился  к  исключительной
компетенции Съезда народных депутатов СССР.
   Указанные  действия  М.  С.  Горбачева,  причинившие  существенный   вред
государству, следствие квалифицировало как противоправные,  подпадавшие  под
признаки преступления, предусмотренного ст. 171, ч. 1 УК РСФСР.
   Однако  управление  по  надзору  за  исполнением  законов  о  федеральной
безопасности и  межнациональных  отношениях  Генеральной  прокуратуры  сочло
данный  вывод  следствия  преждевременным  и  на  этом  основании   отменило
постановление в целом и возвратило материалы на дополнительную проверку,  не
высказав при этом каких-либо претензий по поводу отказа в  возбуждении  дела
по измене Родине.
   Но  сотрудники  следственного  управления  министерства  безопасности  не
согласились с мнением работников прокуратуры и заявили  о  несостоятельности
претензий  последних  по  поводу  полноты  проверки  сведений  в   отношении
Горбачева и дважды  обжаловали  решение  об  отмене  их  постановления  и  о
возвращении материалов на дополнительную проверку.
   Оппозиционная  пресса  смаковала  инцидент:  если  Генеральный   прокурор
признает обоснованность доводов следствия и  оставит  в  силе  постановление
следственного управления МБ России об отказе в возбуждении  уголовного  дела
против Горбачева по части 1  статьи  171  У  К  РСФСР  вследствие  амнистии,
объявленной  указом  президента  России  от  18  июня  1992  года  для  лиц,
перешагнувших шестидесятилетний рубеж, то создастся прецедент, когда впервые
в истории нашего государства  действия  высшего  руководителя  страны  будут
официально квалифицированы как преступные.
   Тогдашний генпрокурор Степанков с мнением следствия согласился.
   Предшественники Шмонова. В 1993 году сотрудник
   МВД Молдавии Евгений Соколов поделился сенсационной новостью:  он  и  его
сокурсник по  академии  МВД  СССР  последним  указом  Горбачева  в  качестве
президента были в конце 1991 года награждены орденами Красной Звезды.
   За что они удостоились этой награды? По словам
   Е. Соколова, первого мая 1987 года, за  три  года  до  попытки  покушения
Шмонова на Горбачева, аналогичную акцию во  время  демонстрации  на  Красной
площади предпринял уроженец Грузии Теймураз Кабахидзе. Его задержали Соколов
с однокурсником.
   - История эта долго замалчивалась в прессе, - сказал Соколов. -  О  самом
Кабахидзе знаю лишь, что  долгое  время  его  содержали  в  психбольнице  на
предмет выяснения вменяемости.
   В том же 1987 году и тоже первого мая, отдельно от Кабахидзе,  действовал
некто Кайрйс. О нем практически  ничего  не  известно  кроме  того,  что  он
намеревался  взорвать  себя  и  как  можно  больше  манифестантов,   включая
Горбачева. Словом, "урожайным" на теракты выдался Первомай 1987 года!
   Как и Кабахидзе, Кайрису не удалось осуществить  свой  кровавый  замысел.
Его вовремя нейтрализовали.
   Обоих признали невменяемыми.  После  соответствующего  курса  лечения  их
выпустили на свободу.
   Обокрали дочь. Дочь бывшего президента СССР Ирина стала жертвой воровства
в  столице  Ирландии  Дублине  (август  1996г.).  Как  удалось   узнать   из
информированное источников, в одном  из  кафе  ирландской  столицы  у  Ирины
украли кошелек с деньгами и водительскими правами.
   Ирина изучала  в  Дублине  английский  язык  и  находилась  там  с  двумя
дочерьми.  Как  сообщил  представитель  полицейского   управления   Дублина,
официальные власти не занимались расследованием данного инцидента,  так  как
"пострадавшая россиянка не заявляла  о  краже  в  правоохранительные  органы
Ирландии".
   "Убейте меня!.." Двадцать первого марта  1996  года  Горбачев  приехал  в
Петербург, чтобы объявить  о  своем  решении  баллотироваться  в  президенты
России.
   Северная столица встретила экс-президента СССР холодно и  негостеприимно.
Из Смольного во все гостиницы пришло  распоряжение  -  человека  по  фамилии
Горбачев Михаил Сергеевич, 1931 года  рождения,  не  поселять.  Руководители
промышленных предприятий отказывали во встречах  с  коллективами  -  мол,  у
рабочих нет интереса к человеку, развалившему страну. Умолкали, переключаясь
на режим автоответчиков, самые высокие телефоны.
   В приемной мэра ответили, что господин Собчак очень  занят  и  беспокоить
его не нужно.
   Кое-как  собрали  журналистов  города  на  пресс-конференцию.  Под  конец
поступило сообщение о готовящемся теракте против гостя.
   Надо было покидать угрюмо насупленный Петербург. Поехали в Иван-город, на
границу с  Эстонией.  Собравшиеся  на  площади  скандировали  оскорбительные
лозунги.
   - Но вы же сами меня пригласили!
   - Да катись ты!
   И тогда он шагнул навстречу толпе:
   - Ну что ж, убейте, распните, если кому-то от этого станет лучше!..
   Из  гуманитарной,  творческой  элиты  Петербурга  встретиться  с   бывшим
президентом СССР захотели только трое -  один  поэт,  один  прозаик  и  один
композитор...
   "Соображаете, с кем имеете дело?" Из рассказа Вениамина Ширшова, сменного
заместителя директора департамента авиационной безопасности ОАО "Аэрофлот":
   - Если раньше мы  руководствовались  документом,  определяющим  категории
лиц, не подлежащих контролю, то полтора года назад он утратил  силу.  Теперь
согласно  решению  правительства  за  подписью  премьера  и   вышедшему   во
исполнение этого решения приказу министра  транспорта  предполетный  досмотр
должны проходить все без исключения. Но у Михаила Сергеевича эти требования,
принятые,  кстати,  во  всем  мире,  почему-то  постоянно  вызывают  крайнее
раздражение.
   Первый раз на моей памяти он отправлялся в  Швейцарию  их  авиакомпанией.
Нашими он вообще не летает, но дело не в этом: требования-то везде  одни.  И
вот стоит швейцарский представитель, наш  сотрудник  -  все  как  обычно,  а
Горбачев наотрез отказывается проходить через "рамку". Буквально  перед  ним
швейцарский  посол  прошел  -   никаких   проблем.   Летают   вице-премьеры,
руководители ФСБ, Конституционного  суда,  генпрокурор,  наши  и  зарубежные
дипломаты - все с пониманием: закон есть закон.
   Второй раз они с супругой летели куда-то в Европу - то же самое. Как себя
вела  Раиса  Максимовна,  думаю,  понятно.  И  теперь  вот,  второго  апреля
девяносто седьмого года, он с семейством  в  Стамбул  отправился.  На  рамке
вдруг зазвенел металлоискатель. Наши сотрудники попросили вынуть  железо  из
карманов и пройти снова -  чего,  собственно,  здесь  обидного?  В  ответ  -
истерика: отбросил пальто, начал расстегивать  верхнюю  одежду,  руки  вверх
поднимать... Я подошел: "Михаил Сергеевич, в  чем  дело?"  Так  он  на  меня
набросился: "Как тебе не стыдно, ты бы хоть очки снял". Не  пойму,  при  чем
здесь мои очки? С ним охрана вооруженная, но согласно технологии  оружие  на
борт самолета оформляется под сохранность экипажа - опять  же  как  во  всем
мире.
   Помощнику приказал всех нас переписать: "Я с ними еще разберусь".  А  тут
еще дочка вмешалась: "Вы все тут с ума  посходили,  не  соображаете,  с  кем
имеете дело! ". Ну мы-то  в  чем  виноваты:  у  нас  инструкции,  если  ваше
семейство не согласно - с начальниками и воюйте.  Хотя,  с  другой  стороны,
Михаил Сергеевич раньше ратовал за правовое государство, где  перед  законом
все равны...
   По данным службы безопасности международной ассоциации  авиаперевозчиков,
авиакомпания "Аэрофлот - Российские  международные  авиалинии"  обеспечивает
авиационную безопасность пассажиров на мировом уровне. В 1996 году в  России
не было ни одного захвата или угона воздушных  судов  (в  1995  году  -  два
случая). Наиболее же "урожайным"  в  СССР  по  этому  виду  террористической
деятельности был 1990 год - 33 захвата. Страной рулил тогда Горбачев.
   Приложение N 25:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из интервью М. Горбачева "Комсомольской правде"
   - Недавно бывший начальник Вашей охраны Медведев заявил, что за время его
работы на Вас было совершено десять  покушений.  Вам  что-либо  известно  об
этом?
   - Ни одного покушения, которое бы я реально увидел, я не знаю.  А  угрозы
были, и не десять, а десятки.
   - А Вы интересовались, кто именно?
   - Нет, никогда. Вот я знаю, что произошла свалка во  время  демонстрации,
когда я стоял на Мавзолее, а с той  стороны,  от  ГУМа  раздался  хлопок.  Я
только глянул и увидел - там  какая-то  свалка.  Это  тот  случай,  когда  я
непосредственно видел, и мне сказали, что предотвращена  попытка  покушения.
Я, правда, опять не знаю - не подстроено ли  это  было,  чтобы  повлиять  на
Горбачева?
   "Комсомольская правда", 22 августа 1992г.
   Из интервью  начальника  Управления  государственной  охраны  Украины  М.
Гайдука "Аргументам и фактам"
   - В 1989 году в Киеве находился  генеральный  секретарь  ЦК  КПСС  Михаил
Горбачев. Как и требовалось по ритуалу, к памятнику  Ленину  были  возложены
цветы. После этого генсек по своей привычке направился "в народ". Неожиданно
неподалеку от него упал брошенный кем-то из толпы "дипломат". Люди  даже  не
поняли, что  произошло,  когда  спортивного  вида  молодой  человек  схватил
чемоданчик, за считанные секунды преодолел "стометровку" до ближайшей машины
и спрятал его под днище. Этот парень был сотрудником охраны. Он не знал, что
в чемоданчике, но предполагал, конечно, самое худшее - взрывное устройство.
   Впоследствии выяснилось, что  там  лежала  всего  лишь  невинная  жалоба,
которую ее автор таким способом решил передать генеральному секретарю.
   "Аргументы и факты", N 7,1993 г.
   Из записок начальника личной охраны Горбачева генерал-майора  КГБ  В.  Т.
Медведева
   - Володя, послезавтра, девятнадцатого, в час  будем  вылетать,  -  сказал
Михаил Сергеевич. - Когда надо с дачи выезжать?
   - Ну, ехать минут сорок. Если вы особо прощаться ни с кем  не  будете,  в
двенадцать выедем.
   Я тут же связался с Москвой, с В. Генераловым, заместителем Плеханова.
   - Я за вами этим же самолетом и прилечу, - ответил он. - Заеду на дачу.
   Так было заведено уже при Горбачеве. Когда он возвращался  откуда-либо  в
столицу, за ним обязательно  прилетал  кто-либо  из  руководства  московской
"девятки". Для чего так перестраховывались, я не понимал, но  дело  не  мое,
порядок есть порядок...
   18 августа  также  был  обычным  днем.  Около  одиннадцати  часов  Михаил
Сергеевич и Раиса Максимовна спустились к морю. Она, немного отдохнув, стала
плавать, а он читал на берегу книгу. Через час с небольшим они отправились к
дому. По дороге еще раз уточнили время отъезда и вылета.
   Я вернулся к себе кабинет, отдал ряд  распоряжений,  касающихся  отъезда.
Пообедал.
   В 14.30 позвонил жене в санаторий "Форос".  Договорился,  что  сегодня  в
девять вечера я постараюсь к  ним  подъехать,  поскольку  завтра  вылетаю  в
Москву.
   ... Примерно через два часа мне позвонил дежурный по объекту:
   - Владимир Тимофеевич! Пограничникам поступила команда:  через  резервные
ворота дачи никого не выпускать!
   - От кого поступила команда?
   - Не знаю.
   Я стал выяснять, и в  этот  момент  в  кабинет  ко  мне  вошли  оба  моих
начальника - Плеханов и Генералов...
   Только что, недавно я говорил по телефону с Москвой - с Генераловым,  обо
всем договорились, и вдруг он здесь вместе с Плехановым. Мы поздоровались, и
я сразу же спросил:
   - Кто отдал команду перекрыть выход?
   - Я. - Плеханов улыбался. - Не волнуйся, все в порядке.
   Когда на объект приезжает  начальник  управления,  все  бразды  правления
переходят к нему, он имеет право отдавать любые распоряжения  любому  посту.
Формально тут не было никаких нарушений или превышения власти,  по  существу
же - я, начальник охраны, оказываюсь не в курсе.
   - К Михаилу Сергеевичу прилетела группа, пойди доложи.
   - А кто приехал? По какому вопросу? Как доложить?
   - Не знаю... У них какие-то дела...
   Плеханов нервничал, я заметил, но отнес это к важности дела, по  которому
они прибыли. Это  теперь  уже,  спустя  время,  я  анализирую  -  нервничал,
волновался, неспокойный был какой-то, а тогда это все мелькнуло и ушло.
   - Ну, ладно, - сказал Плеханов после паузы, - мы пойдем к нему.
   - Как же вы пойдете, надо же доложить.
   - Ну иди, доложи.
   Он назвал прибывших - Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников. Перечень  имен
исключал всякие подозрения, больше того - успокаивал.
   Во-первых, сам Плеханов - доверенное лицо Горбачева.
   Шенин. Личность сама по себе интересная, неординарная. Горбачев  прилетал
к нему, когда тот был еще первым секретарем Красноярского крайкома партии. И
встреча, и проводы были теплыми, дружескими. Горбачев взял его  в  Москву  и
поставил не куда-нибудь, а заведующим отделом оргпартработы, то есть доверил
все кадровые вопросы. В Москве оба сохраняли близкие отношения.
   Бакланов. У меня с  ним  сложились  добрые  отношения.  Он  -  человек  в
принципе дружелюбный, при встрече  тепло  здоровался.  Секретарь  ЦК,  ведал
военно-промышленным  комплексом,  космосом.  Со  всякой  информацией  звонил
Горбачеву, иногда через меня. Если его нет, просил: запиши, доложи  то-то  и
то-то. И во время отпуска Горбачева поддерживал с ним связь.
   Болдин. Начальник аппарата президента. Весь повседневный  календарь  -  у
него. Он заходил к  Михаилу  Сергеевичу  и  ни  разу  не  сказал  секретарю:
"Доложи, что я здесь". Входил прямо, без доклада.
   Генерал Варенников. Тоже из ближайшего окружения.
   Все - свои. Самые, самые свои.
   Плеханов остался у меня в кабинете, в гостевом доме, остальные находились
в комнате отдыха. Я направился к Михаилу Сергеевичу.
   Он сидел  в  теплом  халате,  читал  газету.  Дня  три-четыре  назад  его
прихватил  радикулит,  то  ли  переохладился,  то  ли  просто  ветер  дунул.
Возвращался после прогулки, поднял ногу на ступеньку и охнул.
   - Михаил Сергеевич, разрешите?
   - Заходи. Что там?
   - Прибыла группа. - Я назвал по именам. - Просят принять.
   Он удивился:
   - А зачем они прибыли?
   - Не знаю.
   Горбачев надолго замолчал. Я стоял около минуты.  Он  что-то  заподозрил.
Почему же не захотел посоветоваться, прикинуть варианты: Володя,  задержись,
потолкуем. С кем приехали - одни, с "Альфой"? Какой был разговор? Не  уходи.
Будь со  мной  и  выполняй  только  мои  распоряжения.  Или,  если  разговор
секретный: возьми своих ребят и будьте рядом, наготове.
   Мне кажется, какой-то предварительный разговор  о  том,  чтобы  ввести  в
стране чрезвычайное положение, у них с Горбачевым был, может быть,  в  самой
общей форме. Ведь они прилетели не арестовывать президента, а договориться с
ним, уговорить его поставить свою подпись. Раз  летели,  значит,  надеялись.
Что же, в итоге не сошлись в формах и методах?
   Ни они не знали, чем кончится разговор, ни он не знал,  поэтому  не  счел
нужным переговорить со мной. Тут еще подвела его и отчужденность с охраной -
общение лишь через  Плеханова,  и  вечная  привычка  советоваться  с  Раисой
Максимовной. Он же после минутного раздумья и легкого замешательства пошел к
ней в спальню...
   А я отправился обратно к себе в кабинет.
   Так и вышло по его теории: меньше знаешь - лучше спишь...
   В кабинете у меня по-прежнему сидел Плеханов. Я  сказал,  что  приказание
выполнил, доложил, но Михаил Сергеевич не сказал ни "да", ни "нет".
   Плеханов сам повел группу к Горбачеву.
   Вскоре вернулся,  сказал,  что  Михаила  Сергеевича  в  кабинете  нет,  и
попросил меня пойти в главный дом и разыскать Горбачева. Я ответил, что  он,
видимо, в спальне, не исключено, что переодевается.
   - Подождите, он выйдет.
   Время шло, Михаил Сергеевич  не  появлялся.  Начальник  управления  снова
попросил сходить, выяснить. Я снова отказался:
   - Ходить по дому и искать президента не буду.
   Хождения в главный дом были строго ограничены,  что  вполне  справедливо:
семья находится на отдыхе, и каждое чужое появление сковывает и раздражает.
   Появился Болдин.
   - Нет его, пойди найди.
   - В спальную комнату не пойду.
   Опять подключился Плеханов, в два голоса они настояли:
   - Ну посмотри. Люди же ждут.
   Вместе с ними я снова поднялся в дом.  Вся  группа  попрежнему  сидела  в
холле. О чем-то негромко переговаривались,  вполне  спокойно,  без  видимого
напряжения. Я уловил главное: в Москве что-то случилось. Но нашей службы это
не касается. Болдин и Плеханов присоединились к группе,  а  я  направился  в
кабинет. Опять - пусто. С минуту постояв,  развернулся  и  мимо  всех  молча
направился к себе.
   Вскоре вернулся Плеханов.
   - Что случилось-то? - снова попытался я выяснить.
   - Да дела какие-то у них...
   Заговорили  о  радикулите,  как  это  произошло.  Как  еще  раньше  Раиса
Максимовна вызвала начальника отдела и велела заменить хрустальные люстры  в
домике на пляже на другие - попроще. И опять в тон общего разговора спросил:
   - Для чего группа-то, Юрий Сергеевич?
   Он снова засмеялся и повторил:
   - Да успокойся ты, успокойся, все в порядке.
   Тут я снял домофонную трубку. У Горбачева должен загореться огонек,  если
он на месте - поднимет трубку... Но Плеханов объявил:
   - Не трогай. Телефон не работает.
   Тут я понял: хрущевский вариант. Вся связь отключена.
   Мы вышли на улицу, остановились  возле  нашего  подъезда.  На  выходе  из
гостевого дома появились визитеры. Плеханов громко, через дорогу, спросил:
   - Ну, что там?
   Болдин так же громко ответил:
   - Да ничего... Нет, не подписал.
   Ответил разочарованно, но спокойно, как будто и предполагал, что так оно,
вероятно, и будет.
   Плеханов двинулся им навстречу, и они о чем-то беседовали.
   Если бы Михаил Сергеевич хотел изменить создавшееся положение!
   Ребята были у меня под рукой. В моем подчинении  были  резервный  самолет
Ту-134 и вертолет. Технически - пара  пустяков:  взять  их  и  в  наручниках
привезти в Москву. В столицу бы заявились, и там еще можно было накрыть кого
угодно. Было еще только 18-е... Что  же  Горбачев  -  не  смекнул?  Не  знал
исхода? Но как же тогда мы, охрана, могли догадаться?
   Для меня, как начальника охраны, главный вопрос: угрожало ли что-нибудь в
тот момент  жизни  президента,  его  личной  безопасности?  Смешно,  хотя  и
грустно: ни об угрозе жизни, ни об аресте не могло быть  и  речи.  Прощаясь,
обменялись рукопожатиями. Делегация вышла от Горбачева хоть и  расстроенная,
но, в общем, довольно спокойная: не получилось,  и  ладно,  они  этот  исход
предполагали. Что будет дальше, не знали ни Горбачев,  ни  те,  кто  к  нему
пожаловал.
   О чем они там советовались после неудавшейся беседы - не  знаю.  Плеханов
двинулся ко мне и завел в кабинет.
   - Михаил Сергеевич продолжит отдых. Генералов остается начальником охраны
на объекте, а вместо тебя... Кого ты оставляешь?
   Вошел Климов.
   - Вот, Олег будет выполнять твои обязанности. А  тебе  -  три  минуты  на
сборы, полетишь с нами в Москву.
   Я - работник КГБ. Генерал КГБ. Там, в КГБ, я получал зарплату, много  лет
назад там, в КГБ, я давал присягу  и  этой  могущественной  организации  был
всецело подчинен, более того, именно Плеханов непосредственно  ввел  меня  в
кабинет Горбачева, и он же своей властью отстраняет меня от работы.
   Разговоры о том, чтобы вывести охрану президента СССР из-под  крыши  КГБ,
велись давно. Александр Николаевич Яковлев убеждал в этом Горбачева. Во всех
цивилизованных странах охрана подчинена президенту. Мы, охрана, и  я  в  том
числе, были "за". А Плеханов - против.
   - Президента станет охранять только  его  личная  охрана,  -  говорил  он
Горбачеву, - а так этим занимается весь КГБ.
   Теперь с моей стороны речь шла об элементарной воинской дисциплине.
   - Это приказ? - спросил я.
   - Да! - ответил Плеханов.
   - Вы меня отстраняете? За что?
   - Все делается по согласованию.
   - Давайте письменный приказ, иначе не полечу. Дело серьезное,  вы  завтра
откажетесь, а я как буду выглядеть?
   Плеханов взял лист бумаги, ручку, сел писать.
   - У меня веыя на пляже, - сказал я.
   - Пришлют. Три минуты на все.
   Я собирал то, что было под рукой, а он писал приказ.
   Вошел Болдин.
   - Поехали!
   Плеханов:
   - Сейчас. Один момент.
   Он протянул мне письменный приказ.
   - На, ознакомься.
   Арест - не арест? Оружие не  отобрали.  Я  достал  из  сейфа  пистолет  и
подвесил его на ремне.
   У выхода из дома увидел доктора.
   - Не поминайте лихом, будьте здоровы.
   Конечно, мои начальники  хорошо  понимали,  что  оставить  меня  на  даче
нельзя, на сговор с ними  я  бы  никогда  не  пошел,  продолжал  бы  служить
президенту верой  и  правддй,  как  это  было  всегда.  Это  значит,  что  я
обязательно организовал бы отправку Михаила Сергеевича в Москву,  не  говоря
уже о налаживании связи со всем миром, повторяю, и экипажи дежурных самолета
и вертолета, и все наличные силы на территории дачи подчинялись мне.
   Могу поставить себе в достоинство: мои шефы, зная меня  хорошо,  даже  не
пытались войти со мной в сговор.
   Выехали на трех "Волгах". На заднем сиденье возле  меня  сидел  Плеханов,
впереди начальник крымской "девятки" полковник Лев Толстой. По дороге  ни  с
кем не обмолвился ни словом...
   ... Много я размышлял потом. А если бы Горбачева  действительно  приехали
арестовывать? Силой? Мы бы не дали. Завязалась бы борьба. Но если бы Крючков
или его заместитель,  или  тот  же  Варенников  предъявили  ордер  -  мы  бы
подчинились. Подчинение воинской дисциплине - мой долг, этому я присягал.
   Если  суждено  было  случиться  тому,  что  случилось,  хорошо,  что  все
произошло именно так. Без замыслов ареста, угроз, насилия, шантажа. То  есть
в данном случае подчинение дисциплине не разошлось с нравственным пониманием
долга.
   Какая там физическая угроза устранения... Даже душевный покой  президента
в тот день че нарушили. Мы  улетели,  а  он  отправился  на  пляж.  Загорал,
купался А вечером, как обычно, в кино.
   Забеспокоился он много позже, спустя более  суток.  То  есть  вечером  19
августа, когда Янаев на пресс-конференции объявил его, Горбачева, больным...
   Ельцин, придя к власти, быстро сделал  правильный,  очень  важный  шаг  -
личную охрану вывел из-под  власти  КГБ,  сделал  ее  действительно  личной,
подчиненной только ему...
   ... Внуково - 2.
   Суета. Бегают солдаты.
   Баранников. Шахрай. Станкевич. Подъехал Бессмертных.  Меня  удивило,  что
Баранников - министр  внутренних  дел,  не  знал,  в  каком  самолете  летит
Горбачев.
   - Во втором? - спросил он меня.
   - В первом.
   Подошел Станкевич.
   - Вы разве здесь? А я думал - там.
   - Меня отозвали.
   Прилетел самолет, и начался спектакль.
   Могу  в  чем-то  ошибиться,  но,  всю  жизнь  профессионально   занимаясь
безопасностью первых лиц страны, утверждаю: был поставлен спектакль. Самолет
приземлился и встал, чуть дальше, чем обычно. Как объяснял потом всей стране
Руцкой: "Если вдруг аэропорт блокирован, тут же прямо и взлетаем". Глупость!
У них же связь с землей. Там, в воздухе, они все знали - кто встречает,  кто
где стоит.
   Подали трап. Открылась дверь. В проем выглянул  начальник  личной  охраны
Руцкого и с автоматом наперевес картинно сбежал по  трапу  вниз.  Подошел  к
Баранникову, о чем-то пошептался с ним и также картинно вбежал обратно  -  в
самолет.
   Только  после  этого  снова  открылась  дверь.  Появилась  личная  охрана
Горбачева, все - с автоматами наиеревес, как будто только  что  вырвались  с
боем из тяжелого окружения, за ними появился сам Горбачев, за  ним  Бакатин,
Раиса Максимовна... Далее - интервью, его знаменитые слова, которые войдут в
историю, о том, что там, в Форосе, он "... контролировал ситуацию".
   Спустили и задний трап, там тоже охрана...
   Потом  Голенцов,  мой  второй  заместитель,  сопровождавший   президента,
рассказывал, что, когда самолет приземлился, Раиса Максимовна спросила:
   - Кто встречает?
   Голенцов перечислил всех, в том числе и меня.
   - А этому что здесь надо? - спросила она.
   Сойдя по трапу, Михаил Сергеевич прошел взглядом мимо меня,  поздоровался
с моим заместителем Пестовым.
   Я спросил Голенцова:
   - Как обстановка?
   - В машине поеду я, - ответил он коротко, - остальное расскажу на даче.
   Я понял, что моя песенка спета...
   Из интервью Р. М. Горбачевой газете "Труд":
   Корр.: Раиса Максимовна, думали ли вы когда-нибудь прежде  о  возможности
такого поворота событий - изоляции, а по сути аресте президента страны?
   P. М.: Нет, я никогда не  думала,  что  на  нашу  долю  выпадет  и  такое
испытание. Эти дни были ужасны...
   Корр.: Как вы реагировали на сообщение об ультиматуме заговорщиков?
   Р. М.: Испытания начались  для  нас  не  с  предъявления  ультиматума,  а
раньше, в тот момент, когда 18 августа, где-то около пяти часов  вечера,  ко
мне в комнату неожиданно вошел взволнованный Михаил  Сергеевич.  Он  сказал:
"Произошло что-то тяжелое, может быть, страшное. Медведев  доложил,  что  из
Москвы прибыла группа лиц. Они уже на территории дачи, требуют встречи. Но я
никого не приглашал. Поднимаю телефонную трубку - одну, вторую, третью...  -
все телефолы отключены. Даже красный..."
   Корр.: Простите, нельзя ли пояснить, чю это за красный телефон?
   Р. М.: Это особый аппарат Главнокомандующего Вооруженными Силами  страны.
"Отключена и внутренняя связь, - продолжал Михаил Сергеевич. - Это изоляция.
Или даже арест. Значит, заговор..."
   Да, все было отключено, в том числе телевизор и радио. Ситуацию мы поняли
сразу.
   Помолчав, Михаил Сергеевич сказал мне: "Ни на какие авантюры и  сделки  я
не пойду. Не поддамся на шантаж. Но нам все это может обойтись дорого. Всем,
всей семье. Мы должны быть готовы ко всему..."
   Я  быстро  позвала  Ирину  и  Анатолия  -  наших  детей.  Сказала  им   о
случившемся. И вот тогда мы высказали наше мнение -  оно  было  единым,  все
поддержали Михаила Сергеевича: "Мы будем с тобой".
   Это было очень серьезное решение. Мы  знаем  свою  историю,  ее  страшные
страницы...
   Психологически эти двадцать или тридцать минут,  когда  Михаил  Сергеевич
стремительно вошел ко мне, когда позвали детей, когда говорили  о  ситуации,
были очень трудными. Может быть, это был один из самых  тяжких  моментов,  А
потом, когда решение уже приняли, не только я, но все мы  почувствовали  как
будто какое-то облегчение.
   Михаил Сергеевич пошел  на  встречу  с  путчистами.  Подтвердились  самые
худшие  предположения:  приехавшие  сообщили  о  создании  ГКЧП,  предъявили
Михаилу Сергеевичу требование о подписании им Указа о введении чрезвычайного
положения в стране, передать полномочия Янаеву. Когда  это  было  отвергнуто
Михаилом Сергеевичем, ему предложили подать  в  отставку.  Михаил  Сергеевич
потребовал срочно созвать Верховный Совет СССР или Съезд народных депутатов.
   Корр.: Какие чувства владели вами в те первые часы -  возмущение,  страх,
отчаяние?
   Р. М.: Нет, не это. Мучила горечь предательства...
   Какое-то время мы думали,  что  решение  Михаила  Сергеевича,  сообщенное
заговорщикам, его позиция, требования, которые  он  непрерывно  передавал  в
Москву, остановят путчистов. Но уже  последующие  события,  в  том  числе  и
проведенная девятнадцатого августа прессконференция членов  ГКЧП,  показали,
что они пойдут на все.
   Корр.: Вы видели пресс-конференцию по телевизору?
   Р. М.: Да. К вечеру 19-го после настойчивых требований удалось  добиться,
чтобы телевизор включили. Но атмосфера вокруг нас постепенно  сгущалась.  Мы
уже находились в глухой изоляции. С территории дачи никого  не  выпускали  и
никого туда не впускали. Машины закрыли и опечатали. Самолет был угнан.
   На море мы уже не видели движения гражданских судов. Знаете, обычно  идут
баржи, сухогрузы, другие суда. Зато появились  дополнительные  сторожевые  и
военные корабли.
   "Корр.: Когда вы в первый раз заметили их?
   Р. М.: В ночь с 18 на 19 августа, примерно в половине пятого утра. И  вот
эти военные корабли то приближались к нашему берегу, то удалялись  от  него,
то вообще исчезали...
   Чувство нарастающей опасности заставляло действовать. Вся  личная  охрана
президента СССР работала практически круглосуточно.  А  затем  часть  охраны
ввели и в дом.  Уже  рассказывалось,  что  мы  не  пользовались  продуктами,
доставленными после 18-го.
   В ночь с  19-го  на  20-е  с  помощью  нашей  видеокамеры  делали  записи
Обращения и Заявления Михаила Сергеевича.  Работали  всю  ночь,  чтобы  было
несколько пленок.
   Эти документы, в  том  числе  и  письменное  заключение  нашего  врача  о
состоянии здоровья Президента, мы распределили  среди  тех,  кому  полностью
доверяли.
   Корр.: Кто эти люди?
   Р. М.: Я бы не хотела называть имена, чтобы не обидеть  других.  На  даче
оставалось  немало  людей  -  помощник  Президента   СССР,   стенографистки,
обслуживающий персонал... Мы отдали им пленки, чтобы  они  сохранили  их.  А
потом, когда представится возможность, вынесли видеозаписи  с  территории  и
когда-нибудь предали гласности.
   Корр.: То есть вы рассчитывали на самое худшее, хотели,  чтобы  правда  о
президенте и его семье, даже если вас уже не будет, дотла до людей?
   Р. М; Да, мы хотели именно этого.
   Корр.: Теоретически заговорщики могли уничтожить всех, кто был  на  даче,
чтобы не оставлять свидетелей...
   Р. М.: Но это уже сложнее... Мы выходили на территорию дачи и  к  морю  с
определенной целью - чтобы как можно больше людей видели:  Президент  жив  и
здоров... Ведь за нами вели постоянное наблюдение - со скал, со стороны моря
- с кораблей. Чем больше людей увидят нас, тем труднее  потом  будет  скрыть
правду... И еще: старались держаться как обычно,  спокойно,  чтобы  морально
поддержать всех, кто был вместе с нами задержан, а по сути интернирован.
   Корр.: Вы были полностью уверены в той охране, которая осталась с вами на
даче?
   Р. М.: Вечером и ночью 18 августа, после того как мы узнали  о  поведении
Плеханова - начальника управления охраны КГБ, и о том,  что  Медведев  уехал
(это  два  главных  лица,  ответственных  за   охрану   Президента),   скажу
откровенно, не давала покоя мысль:  будет  ли  выполнять  оставшаяся  охрана
указания своего руководства или будет защищать нас?
   И очень важно, что уже утром 19-го  мы  знали:  наша  охрана  осталась  с
Михаилом Сергеевичем. Пришел старший  и  сказал:  "Михаил  Сергеевич,  мы  с
вами".
   Корр.: Как вы возвращались в Москву?
   Р. М.: Вызволение из блокады... Это произошло вечером 21-го. Об этом  уже
рассказывалось. Мы полетели вместе с российской делегацией на  их  самолете.
Сидели все вместе - А. Руцкой, И.  Силаев,  Е.  Примаков,  В.  Бакатин,  наш
доктор, вся  наша  семья.  Крючков  тоже  летел  в  этом  самолете,  но  был
изолирован.
   "Труд", 3 сентября 1991 года
 
 
   Глава 15
   "В СЛУЧАЕ МОЕЙ ВНЕЗАПНОЙ СМЕРТИ..."
 
   Солнечным июньским утром  1992  года  высокопоставленный  квартиросъемщик
одного из самых элитных домов в Москве проснулся как всегда рано.
   Была суббота, располагавшая к некоторому расслаблению, но хозяин квартиры
не терпел праздности. Он очень много в жизни  работал  и  потому  во  многом
преуспел, особенно на  политическом  и  научном  поприще,  достигнув  в  них
наивысших результатов.
   Намереваясь  спуститься  вниз,   чтобы   забрать   из   почтового   ящика
корреспонденцию, он открыл дверь на лестничную площадку. То,  что  открылось
глазам, заставило невольно отпрянуть.
   К дверям его квартиры был прислонен... похоронный венок.
   Совладав с собой, бывший член Политбюро,  академик  Александр  Николаевич
Яковлев через минуту уже  иронично  улыбался,  глядя  на  столь  неожиданный
сюрприз, красноречиво свидетельствовавший о политических воззрениях тех, кто
его приготовил. Жена выходила из шокового состояния дольше.
 
   СЕНСАЦИОННОЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ
 
   Двенадцатого октября 1992 года в Конституционном суде России продолжались
слушания по "делу КПСС". В качестве  свидетеля  в  этот  день  на  заседание
прибыл  один  из  отцов-основателей  перестройки   и   гласности   Александр
Николаевич Яковлев.
   Слушания  начались  с  изменения  регламента.  Суд  проявил  к  именитому
свидетелю завидную почтительность, мягкость и  терпимость,  перенеся  начало
заседания на час раньше. Причина уважительная: Александр  Николаевич  в  тот
день собирался лететь в Сорбонну читатьлекции, надо было собрать чемодан,  и
высшая  российская  судебная  инстанция  сочла   данный   повод   веским   и
убедительным.
   Регламентом поступились еще раз, когда председатель суда Валерий  Зорькин
на два часа увеличил время для ответов свидетеля на  вопросы  представителей
КПСС. Это было абсолютно безопасно для президентской  стороны,  потому  что,
свидетельствуя, Яковлев не сказал ни слова в защиту  партии,  в  руководстве
которой  он  состоял  тридцать  три   года.   Наоборот,   яростные   наскоки
представителей КПСС лишь вынуждали бывшего члена Политбюро выкладывать  одну
за  другой  тайны  высшего  партийного  синклита,  которые  выбивали  у  его
оппонентов почву изпод ног.
   Яковлев умел держаться на трибуне, мастерски владел ораторскими приемами,
позволявшими постоянно подогревать внимание аудитории. Остроумные колкости в
адрес КГБ вызывали улыбки.
   - Была ли прелюдия августовского путча? Да, нечто подобное происходило 28
марта, когда в  Москву  были  введены  войска.  Зачем?  Я  спросил  об  этом
Горбачева, и тот сказал, что есть  информация  КГБ:  демократы  готовятся  к
захвату  Кремля.  На  предприятиях  куются  крюки.  Мэр  столицы  Попов  эту
информацию прокомментировал так: "Да у нас даже веревок в Москве не  хватит,
чтобы забросить крюки на кремлевскую стену..."
   Затронув тему КГБ, свидетель подробно поведал суду о  практике  борьбы  с
некоторыми   инакомыслящими   из   партийной   верхушки.   Подслушивание   и
прослушивание было в порядке вещей. Иногда даже генсек не мог объяснить,  по
чьей инициативе это делалось.
   Доведенный до кипения разоблачениями  политического  расстриги,  один  из
представителей  КПСС,  профессор  Рудинский,  в  упор,   бездипломатничанья,
спросил:
   - Вы агент ЦРУ?
   Свидетель умел держать удар. Под смех президентской  стороны  он  сказал,
что его американские  хозяева  считают  Рудинского  сотрудником  израильской
разведки.
   Взаиморазоблачения агентов прекратил председатель суда Зорькин.
   К числу сенсационных разоблачений, которые сделал Яковлев,  относилось  и
заявление о готовившемся на него в недрах КГБ покушении.
   Оно замышлялось зимой девяносто первого  года,  после  того  как  Яковлев
побывал в Прибалтике. Вернувшись в  Москву,  он  вскоре  убедился,  что  его
телефон поставлен на прослушивание. А  один  старинный  друг,  генерал  КГБ,
предупредил:
   - На тебя готовится дорожно-транспортное происшествие. Берегись.
   И тогда еще не исключенный из КПСС Яковлев  подошел  к  председателю  КГБ
Крючкову и сказал:
   - Передай своим - они просчитаются. Я оставил письмо, и его опубликуют по
трем адресам.
   Письмо начиналось словами: "В случае моей внезапной смерти..."
 
   ОПРОВЕРЖЕНИЕ ИЗ ТЮРЬМЫ
 
   В  момент,  когда  Яковлев  озвучивал  свое  сенсационное   разоблачение,
касающееся  намерения  Крючкова,  эксглава  КГБ  находился  в   следственном
изоляторе "Матросская тишина", куда был  помещен  еще  в  августе  девяносто
первого года по делу ГКЧП. То есть пребывал под стражей четырнадцать месяцев
- более года.
   Услышав в тюремной камере о том, что Яковлев обвинил  его  в  организации
автомобильной катастрофы, Крючков изумленно всплеснул руками.
   - Поразительная по своей беспардонности  ложь!  Причем  не  выдерживающая
никакой критики!
   Но кто мог услышать голос узника? Разве что его адвокат  Иванов.  Толстые
тюремные стены отделяли подследственного от прессы.
   Адвокат внимательно слушал своего подзащитного, который отрицал даже  сам
разговор с Яковлевым.
   - Никогда Александр Николаевич не подходил ко мне  с  этим  вопросом.  Не
говорил  ни  о  каком  письме.   Дорожно-транспортное   происшествие?   Бред
какой-то!.. Ничего подобного и в помине не было.
   Крючков - человек сдержанный, немногословный.  Годы  работы  в  лубянском
ведомстве  наложили  свой  отпечаток   и   на   манеру   изложения   мыслей.
Аналитический ум сразу же сосредоточился на уязвимых местах обвинения.
   - Что помешало Яковлеву обнародовать ставший ему известным "факт" раньше,
еще в бытность мою председателем КГБ?  Почему  он  поведал  об  этом  только
сейчас?
   Адвокат тоже удивился. Действительно странно: человека предупреждают, что
на него замышляют покушение, а он молчит.
   - Почему он сразу не сообщил президенту? -  размышлял  далее  Крючков.  -
Ведь с Михаилом Сергеевичем  его  связывали  теплые  отношения.  Не  доложил
Верховному Совету? Не рассказал обо всем журналистам?
   Адвокат согласно кивал головой: предание  публичной  огласке  полученного
известия наверняка бы расстроило планы КГБ.
   - В конце концов, Александр  Николаевич  мог  бы  рассказать  об  этом  в
августе-сентябре девяносто первого года, когда  модно  было  лить  грязь  на
ГКЧП, - продолжал Крючков. - А то вдруг - год спустя...
   Как-то  само  собой  вспомнилось,  что  19-20  августа   Яковлев   особой
активности не проявлял. Объявился он "на людях" лишь после того,  как  члены
ГКЧП были арестованы. Только тогда он выступил с балкона Белого дома.
   Казалось бы, самое время обнародовать коварный замысел  КГБ.  АН  нет,  о
замышляемом против него теракте сказал лишь в 1992 году.
   - А  может,  Александра  Николаевича  ввели  в  заблуждение?  -  высказал
осторожное предположение адвокат.  -  Тот  самый  генерал,  на  которого  он
ссылается?
   - Не было никакого генерала, - убежденно произнес Крючков. -  И  быть  не
могло. Это самая настоящая клевета. Впрочем, если Александр Николаевич будет
настаивать на существовании своего осведомителя, есть прекрасная возможность
отблагодарить его, представив к награде - как-никак, спас жизнь отцу русской
демократии...
   Адвокат рассмеялся.
   - Это было бы забавно.
   - А что остается делать в моем положении? - спросил  Коючков.  -  Я  ведь
арестован и нахожусь под стражей. Но  и  молчать  не  могу.  Не  вижу  иного
выхода, кроме как обратиться к генеральному прокурору с требованием провести
официальную проверку этого публичного заявления.
   - Вы хотите, чтобы вам вменили в  вину  организацию  покушения  на  жизнь
Яковлева?
   - И не только  на  него.  Оказывается,  несколько  лет  назад  я  готовил
террористический акт и против Ельцина. Его убийство должно было произойти  в
Таджикистане, а мой соучастник  -  руководитель  органов  безопасности  этой
республики, - горько улыбнулся Крючков.
   Адвокат понял, что  его  подзащитный  знал  о  публикации  в  "Московских
новостях" - именно там было опубликовано это сенсационное сообщение.
   - Следствие  провести  будет  несложно,  -  размышлял  узник  "Матросской
тишины". - Времени прошло немного, и сотрудники аппарата КГБ, через  которых
я собирался осуществить оба покушения, наверняка живы.
   В тот же день Крючков подготовил заявление генеральному прокурору.
 
   О СВЕЖЕСТИ ИСПОДНЕГО
 
   Сегодня Крючков и Яковлев - непримиримые враги, регулярно  обменивающиеся
взаимными выпадами друг против друга в устных и печатных выступлениях.
   Вражда была не всегда. Более того, Горбачев именно  с  подачи  Александра
Николаевича утвердил Крючкова председателем  КГБ,  который  сменил  на  этом
посту фронтовика генерала армии Чебрикова.
   По словам Крючкова, с Яковлевым он впервые встретился в 1983 году.  В  то
время Владимир Александрович возглавлял советскую внешнюю  разведку.  Как-то
ему доложили, что его хочет навестить посол в  Канаде  Яковлев.  Крючков  не
удивился - советские послы регулярно посещали Первое главное управление КГБ.
   Глава  внешней  разведки   поинтересовался   у   руководства   канадского
направления, какие конкретные вопросы хочет затронуть гость,  к  чему  нужно
быть готовым.
   - Специальных тем для обсуждения он не обозначил, - доложили Крючкову.  -
Сказал, что беседа будет носить общий характер.
   - В таком случае, может, его примет кто-нибудь из моих заместителей?
   - Нет, он хочет поставить вопросы широко...
   - Например?
   -  Будет  жаловаться  на  нашу  службу,  резко  критиковать   сотрудников
резидентуры  и  центрального  аппарата.  Не  исключено,  что   намекнет   на
желательность полного сворачивания оперативной работы в Канаде...
   - Даже так? - удивился начальник разведки.
   - Может ударить и по КГБ в целом. Это его любимый конек...
   - Ладно, тогда приму я. Приглашайте...
   И тут в кабинете  Крючкова  раздалась  требовательная  трель  телефонного
аппарата правительственной связи. Звонил Андропов, Генеральный секретарь ЦК,
с которым у начальника разведки были доверительные отношения еще со  времени
совместной работы в Венгрии. Андропов, будучи послом  в  Будапеште,  выделил
своего пресс-атташе, и с тех пор Крючков следовал за  Юрием  Владимировичем,
как нитка за иголкой. Крючков побывал  и  помощником  Андропова,  когда  тот
состоял "рядовым" секретарем ЦК, и начальником его секретариата, когда  Юрий
Владимирович переместился со Старой площади на Лубянку.
   - Что нового? - по старой привычке,  принятой  между  давними  и  добрыми
сослуживцами, спросил генеральный.
   Начальник разведки, находившийся под впечатлением только  что  полученной
информации о характере предстоявшей беседы с послом в Канаде, доложил:
   - Яковлев просится на прием. Говорят, что недоволен нашей службой.
   - Яковлев? Ни черта не поймешь, что он думает на самом деле!.. Десять лет
сидит в Канаде, пора, наверное, забирать его в Москву.  Кстати,  есть  люди,
которые очень хлопочут о его возвращении. Пусть порадуются...
   В числе этих  хлопочущих  людей,  по  словам  Крючкова,  Андропов  назвал
академика Г. Арбатова, который при Брежневе сам приложил руку к тому,  чтобы
отправить Яковлева подальше из Москвы на посольскую работу.
   - А теперь вдруг почему-то жить не может без этого проходимца...
   "Да, именно так, назвав Яковлева "проходимцем", и закончил наш телефонный
разговор Юрий Владимирович", - напишет Крючков  в  своей  громко-скандальной
статье "Посол беды", опубликованной 13 февраля 1993 года газетой  "Советская
Россия". Вот такую, мол, короткую, но очень емкую характеристику  дал  "отцу
русской демократии" незабвенный Юрий Владимирович еще в 1983 году.
   Поди проверь!  Свидетелей  разговора  нет,  а  любимый  народом  Андропов
давным-давно ушел в мир иной...
   Сотрудники канадского направления не  ошиблись,  предсказывая  начальнику
разведки сценарий его встречи с Яковлевым. Посол высказал много нареканий на
работу разведслужбы. Досталось и всему КГБ в целом.  Зачем,  мол,  вообще  и
кому нужна наша разведка в Канаде?
   - Пустая трата усилий и денег, - с жаром убеждал посол.
   По его мнению, резидентура только тем и занималась, что вовсю следила  за
ним. Подслушивала, вела наружное наблюдение, досматривала  почту  и  вообще,
как он выразился, копалась в его грязном белье.
   На  что  Крючков  замечает  -  да,  исподнее  у  Александра   Николаевича
действительно уже в ту пору было несвежим.
   - Если бы наши сотрудники и впрямь  занимались  тем,  что  им  приписывал
господин Яковлев, думаю, мы гораздо раньше  узнали  бы  некоторые  "детали",
которые до сих пор пытается скрыть этот "архитектор" перестройки...
   Впрочем, подозрений у КГБ в отношении  Яковлева  тогда  еще  не  было,  и
потому заключительная часть беседы с начальником внешней разведки  прошла  в
доброжелательном ключе.
   По словам Крючкова, тревожная информация, указывающая на связи Яковлева с
американскими спецслужбами, начала поступать в КГБ в начале 1989 года.
 
   ВЫЗЫВАЕТ РЕЗИДЕНТ
 
   Бывший заведующий общим отделом ЦК КПСС, руководитель аппарата президента
СССР Валерий Иванович Болдин рассказывал автору этой книги:
   - Однажды, подписывая решение  Политбюро  о  поездке  Яковлева  то  ли  в
Испанию, то ли еще  в  какую-то  страну,  он  в  полушутливом  тоне  сказал:
"Видимо, его туда вызывает резидент".
   Такая вот была реакция генсека на доклад главы КГБ  о  связи  Яковлева  с
зарубежными спецслужбами. Правда,  иногда,  недовольный  каким-то  действием
Яковлева, Горбачев спрашивал Болдина:
   - Слушай, неужели его действительно  могли  "прихватить"  в  Колумбийском
университете?
   Об  этой  истории  Болдин  впервые  услышал  от  Крючкова  при  следующих
обстоятельствах.
   Путь в кабинет Горбачева  лежал  через  его  руководи  -  теля  аппарата,
который составлял график рабочего дня генсека. Все посетители  обычно  ждали
вызова из первой приемной, находясь у Болдина. Не был  исключением  и  глава
КГБ.
   - Он поделился со мной, о чем собирается доложить генсеку, - рассказывает
Болдин. - Поскольку Крючков, как и я, был  хорошо  знаком  с  Яковлевым,  то
вполне естественно, шел он с этими материалами не без внутренних  колебаний,
Я сказал тогда Крючкову, что идти с подобной новостью  можно  только  будучи
очень уверенным в бесспорности фактов. Помню, он ответил мне на это так: "Мы
долго задерживали эту информацию, проверяли ее  и  перепроверяли,  используя
все наши ценные возможности. Факты очень серьезные". Что он имел  в  виду  -
сказать не могу, но, повторяю, тогда подобное сообщение было для меня крайне
неприятно.
   Причина задуматься о том, что говорил Крючков, у Болдина, по его  словам,
была. Яковлев, вернувшись в Москву из  Канады,  рассказывал,  что  во  время
учебы  в  Колумбийском  университете,  роясь  в  библиотеках,  встречаясь  с
американскими  учеными,  добывал  такую  информацию  и  отыскивал  такие  ее
источники, за которыми наша агентура охотилась не один год.
   У Болдина даже возникло предположение, что Яковлев  мог  представлять  за
рубежом интересы нашей военной разведки или КГБ, но никак не заниматься тем,
в чем его подозревали сотрудники Крючкова. Да и в Канаде как посол он был  в
курсе всех чекистских мероприятий.
   Поэтому то, что сказал Крючков, Болдин воспринял неоднозначно. Но  он  не
мог легко отбросить и то, в чем уверен был Крючков.  И  потому  сказал,  что
если у него сведения серьезны и обоснованны, то не сообщить о них  Горбачеву
нельзя.
   Крючков проследовал в кабинет генсека.
   Спустя какое-то время Горбачев спросил Болдина:
   - Ты знаешь о том, что за Яковлевым тянется колумбийский хвост?
   Болдин ответил, что слышал, но не знает  деталей.  Горбачев  сказал,  что
просил Крючкова переговорить с Яковлевым.
   - Может, и ты примешь участие в беседе? - предложил он Болдину.
   Такой уж характер у Михаила Сергеевича - все неприятное  он  спихивал  на
кого-то другого.
   - Участвовать в такой беседе мне крайне не хотелось, - вспоминает Валерий
Иванович. - Не располагая никакими фактами, не зная источников подозрения, я
должен был присутствовать при тягчайшем обвинении человека, поднявшегося  до
самых высоких вершин власти великой державы.  Конечно,  я  знал,  что  среди
советской агентуры влияния за рубежом бывали и короли, и президенты, но это,
видимо, чаще всего случалось с представителями разложившихся демократий.  Но
чтобы такое у нас?  Не  хотелось  верить  даже  после  того,  как  начальник
Генерального  штаба  маршал  Ахромеев  подтвердил,  что   военная   разведка
располагает приблизительно такими же данными, как и КГБ. Подумалось: а вдруг
это  следствие  неприязненного  отношения  Ахромеева,  да  и   почти   всего
генералитета к Яковлеву?..
   Итак, генсек поручил одному члену Политбюро ЦК сообщить о  подозрениях  в
связях со спецслужбами зарубежных стран и потребовать объяснений от  другого
члена Политбюро, секретаря ЦК. И каким образом? В частном разговоре!
 
   О ПОЛЬЗЕ САУНЫ
 
   Беседа состоялась через две-три недели в непринужденной обстановке  -  не
только при расстегнутых воротничках, но и вообще без всего, что  можно  было
расстегнуть.
   Глава КГБ выполнял поручение генсека в сауне -  между  двумя  заходами  в
жаровню. Впрочем, в римских банях решались и не такие щекотливые вопросы!
   Крючков заранее договорился с Болдиным, что тот  оставит  его  наедине  с
Яковлевым на короткое время для разговора с глазу на глаз. Так и поступили.
   Как только они остались вдвоем, Крючков сообщил коллеге по Политбюро, что
он располагает одной крайне неприятной информацией, с содержанием которой  и
хотел бы его ознакомить.
   - Вкратце я  изложил  Александру  Николаевичу  суть  дела,  -  вспоминает
Крючков. - Вид у Яковлева,  надо  сказать,  был  неважнецкий,  он  был  явно
растерян и ничего не мог выдавить из себя в ответ, только тяжело вздыхал.  Я
тоже молчал. Так мы и просидели до возвращения Болдина, не проронив ни слова
по существу. Я понял, что Яковлев просто не знает, что сказать в ответ, судя
по всему, для него весь этот разговор явился полной неожиданностью.  Значит,
Горбачев, подумал я, решил не торопить  события  и  не  предупредил  заранее
своего протеже. В этой ситуации оставалось  только  ждать  продолжения  всей
этой истории.
   Ожидаемого  продолжения  не  было.  Подозреваемый  в   сотрудничестве   с
зарубежными  спецслужбами  член  Политбюро  и  секретарь  ЦК  не  явился  за
разъяснениями к генсеку. Он вел себя так, будто ничего не произошло.
   Хотя, по словам  Болдина,  первое  время  Горбачев  ограничил  количество
документов, направляемых лично Яковлеву. Были такие бумаги,  которые  генсек
расписывал двум-трем, иногда четырем человекам.  Это  были  наиболее  важные
секреты государства. Так вот, Горбачев стал ограничивать Яковлева в подобной
информации, а с уходом его из Политбюро  и  вовсе  перестал  направлять  ему
сколько-нибудь секретные материалы.
   Иных мер принимать не стал. Когда председатель КГБ проинформировал его  о
результатах разговора с Яковлевым и спросил, а может все же  стоит  провести
проверку полученного сигнала, генсек согласия не дал.
   - Поговори с ним еще раз. - в обычной своей манере, на "ты",  посоветовал
Горбачев.
   Крючкову оставалось только подчиниться. И он поехал на Старую  площадь  с
каким-то пустяковым вопросом. Главным, конечно, было выяснить, не говорил ли
Яковлев с кем-либо, в частности, с Горбачевым, о недавней беседе.
   - Вопрос-то серьезный, Александр Николаевич, - сказал Крючков. - Мало  ли
что может быть...
   В ответ Яковлев тихо произнес:
   - Нет.
   И снова глава КГБ доложил генсеку  о  повторном  разговоре  с  Яковлевым.
Горбачев никак не отреагировал. На том дело и  кончилось  -  молчал  генсек,
молчал Яковлев. А вскоре Александр Николаевич ушел  из  ЦК  и  был  назначен
руководителем группы консультантов при  президенте.  Правда,  членом  Совета
безопасности не  стал.  Эту  должность  он  займет  позже  -  после  августа
девяносто первого.
 
   КОЛУМБИЙСКИЙ СЛЕД
 
   - Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?! -  вырвалось
у  Горбачева,  когда  председатель  КГБ  Крючков   проинформировал   его   о
поступивших агентурных сообщениях, согласно которым член  Политбюро  Яковлев
сотрудничал с зарубежными спецслужбами.
   Генсек, по рассказу  Крючкова,  был  в  полном  смятении,  никак  не  мог
совладать  со  своими  чувствами.  Придя  в  себя,  он  спросил,   насколько
достоверна  полученная  информация  и  можно   ли   верить   источнику,   ее
предоставившему.
   - Источник абсолютно надежен, - ответил Крючков. - Но  объект  информации
настолько неординарен, что весь материал нуждается еще в  одной  контрольной
проверке.
   Глава  КГБ  сообщил,  что  каналы  и   способы   проведения   необходимых
проверочных  мероприятий  в  данном  случае   имеются,   и   притом   весьма
эффективные, так что всю работу можно провести в сжатые сроки.
   Горбачев долго молча ходил по кабинету.
   - Возможно, с тех пор он вообще для них ничего не делал, -  заглядывая  в
глаза Крючкову, сказал он. - Сам видишь, они недовольны его работой, поэтому
и хотят, чтобы он ее активизировал!
   Эти  подробности  Крючков,  к  тому  времени  выпущенный  из  "Матросской
тишины", привел в своей публикации "Посол беды". История с Яковлевым впервые
публиковалась в открытой печати. Потрясенные читатели узнавали  сведения,  о
которых ходили глухие слухи.
   Крючков поведал, что первые сообщения о связях Яковлева  с  американскими
спецслужбами были  получены  еще  в  1960  году.  Тогда  Яковлев  с  группой
советских стажеров, в числе которых был  и  Олег  Калугин,  в  течение  года
стажировался в США в Колумбийском университете
   ФБР проявило повышенный интерес к ним с целью возможного  приобретения  в
их лице перспективных источников информации, проще говоря, готовя почву  для
их вербовки. Это обычное дело для разведслужб всех стран, и бойцы  невидимых
фронтов всегда стараются не упустить свой шанс.
   К сожалению, утверждает Крючков, стажеры, оказавшись вдали от всевидящего
ока отечественных служб безопасности, дали  немало  поводов  для  противника
рассчитывать в этом деле на успех. Яковлев, например, отлично  понимал,  что
находится под пристальным наблюдением американцев, чувствовал, к чему клонят
его новые американские друзья, но правильных выводов для себя не сделал.  Он
пошел на несанкционированный контакт с  американцами,  а  когда  на  Лубянке
стало известно об этом, изобразил дело таким образом,  будто  сделал  это  в
стремлении получить  нужные  для  советской  страны  материалы  из  закрытой
библиотеки.
   Однако инициатива  Яковлева  не  была  поддержана  представителями  нашей
службы безопасности и дальнейшего развития не получила. В тот момент никаких
претензий Яковлеву предъявлено не было.
   Стажеры благополучно закончили учебу и вернулись домой.
   В Канаде, где Яковлев длительное время работал послом, местные спецслужбы
пристально его изучали и пришли к выводу о перспективности продолжения с ним
тесных контактов. В 1990 году КГБ как по линии  разведки,  так  и  по  линии
контрразведки получил из  нескольких,  причем  оценивающихся  как  надежные,
источников крайне настораживающую информацию.  Смысл  донесений  сводился  к
тому, что,  по  оценкам  спецслужб,  Яковлев  занимал  выгодные  для  Запада
позиции, надежно противостоял консервативным силам в Советском  Союзе  и  на
него можно твердо рассчитывать в любой ситуации.
   Но, видимо, на  Западе  считали,  что  Яковлев  сможет  проявлять  больше
настойчивости и активности, и поэтому одному американскому представителю, по
словам Крючкова, было поручено провести с Яковлевым соответствующую беседу и
прямо заявить, что от него ждут большего.
   Экс-глава КГБ разъяснил: такого рода указания даются  тем,  кто  уже  дал
согласие работать на спецслужбы,  но  затем  в  силу  каких-то  причин  либо
уклоняется от выполнения заданий,  либо  не  проявляет  должной  активности.
Именно поэтому информация была оценена Крючковым как весьма  серьезная,  тем
более  что   она   хорошо   укладывалась   в   линию   поведения   Яковлева,
соответствовала его практическим делам.
   Однако Горбачев не дал согласия на проверку агентурных данных. Почему? По
мнению Крючкова, прежде всего потому, что генсек прочно связал свою судьбу с
Яковлевым, а тут вдруг такой материал!..
   Прочитав в "Советской России" откровения экс-главы КГБ, Яковлев назвал их
чушью. Он дал ряд интервью, в которых смеялся  над  утверждениями  Крючкова.
Получается, что агент ЦРУ три десятка лет работал  в  ЦК  КПСС,  был  членом
Политбюро, за это время сменилось восемь  председателей  КГБ,  а  бдительные
чекисты не могли его разоблачить? Куда они все смотрели?
   Яковлев отрицал даже сам факт беседы с ним Крючкова по поводу  агентурной
информации.
   - Это невозможно представить. Чтобы трусишка-зайчишка  Крючков  пришел  к
члену Политбюро с таким разговором? Такого просто не могло быть, потому  что
не могло быть никогда.
   О своем колумбийском периоде он отозвался так:
   - В конце пятидесятых годов было заключено первое соглашение между СССР и
США о международном  обмене  студентами  и  аспирантами.  Первые  слабенькие
результаты хрущевской оттепели. Двадцать человек от них - к нам, столько  же
от нас - к ним. Тогда я учился в аспирантуре Академии общественных наук,  до
этого уже поработал инструктором ЦК КПСС - словом, мне "доверили" возглавить
нашу группу. Кстати, добрая половина из  наших  "студентов"  были  ребята  с
Лубянки. В том числе и Олег Калугин, который оказался со мной в Колумбийском
университете...
   Яковлев  начисто  отрицает,  что  лично  им  интересовались  американские
спецслужбы.
   - Ни в малейшей степени. Все разведки  мира  одинаковы  -  "интересуются"
прежде всего теми, кого можно на чем-то подловить: на выпивках,  женщинах  и
тому подобном. Что касается меня, то это был заведомо не тот случай.
   На вопрос корреспондента московской газеты "Вечерний клуб", собирается ли
он подавать на Крючкова в суд за клевету, Яковлев ответил, что делать  этого
не будет, хотя у  него  на  столе  лежат  телеграммы  от  рабочих  комитетов
Кузбасса, где говорится, что они готовы подать в суд в защиту  его  чести  и
достоинства.
   - Не хочу уподобляться Крючкову, - сказал он о своем недавнем коллеге  по
Политбюро. - Это его специальность - сажать в тюрьмы людей за политику. А  я
считаю, что в тюрьмах должны сидеть только убийцы и насильники.
   Яковлев признал, что с Андроповым у него  были  плохие  отношения.  Стало
быть, Крючков не лукавил,  когда  говорил,  что  Юрий  Владимирович  называл
Яковлева  "антисоветчиком"?  По  версии  Александра  Николаевича,   нелюбовь
Андропова  он  заслужил  своим  противодействием  некоторым  его  мерам.   В
частности, считал, что глушить зарубежные радиостанции идеологически  глупо.
Но Андропов после событий 1968 года  в  Чехословакии  настоял  на  своем.  И
строптивого пропагандиста, конечно, запомнил.  В  КГБ  ничего  не  забывают.
Крючков тоже не забыл его вопросов по поводу событий в Вильнюсе.  Кто  стоит
за той провокацией? Что там делала "Альфа"? Председателю  КГБ  это  явно  не
нравилось...
 
   ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ
 
   На допросах по делу ГКЧП Крючков прямо говорил о том, что в КГБ поступала
информация по Яковлеву, о его "недопустимых,  с  точки  зрения  безопасности
государства, контактах с представителями иностранной державы".
   Однако показания экс-главы КГБ Генеральная  прокуратура  России  оставила
без внимания. Предаваясь  тяжелым  мыслям  в  тюремной  камере,  Крючков  не
исключал того, что назначенный на его место Бакатин,  выполняя  поставленную
перед  ним  цель  разгрома  органов  госбезопасности,  уничтожил  материалы,
касавшиеся  Яковлева.   Возможно,   они   попадут   к   российским   службам
безопасности. Вселяла надежду мысль о том, что,  в  конце  концов,  остались
живые свидетели, которые, надо надеяться, рано или поздно заговорят...
   Между тем публикация в "Советской России" наделала много  шума.  В  итоге
группа депутатов обратилась в Генеральную прокуратуру с запросом  по  поводу
фактов, изложенных в статье Крючкова "Посол беды". Началось расследование.
   Были допрошены  многие  руководящие  работники  бывшего  КГБ.  Их  мнения
разделились.
   Бывший начальник внешней разведки Л. Шебаршин  и  заместитель  начальника
этого ведомства  Ю.  Дроздов  подтвердили:  за  период  их  работы  в  конце
восьмидесятых  годов  в   разведку   действительно   поступали   сигналы   о
недозволенных контактах Яковлева с представителями западных стран.
   - Об этом докладывалось Крючкову, однако от  него  не  было  указаний  на
проверку  агентурных  сигналов,  в  связи  с  чем  проверочные  действия  не
производились...
   Допрошенный в качестве свидетеля Горбачев не отрицал  того,  что  в  ходе
разговоров  с  Крючковым   ему   докладывалось   о   сигналах   относительно
настораживающих действий Яковлева и о необходимости их проверки.  На  вопрос
следователя, почему Горбачев не давал указания о проверке, последовал ответ:
   - Потому что мне был понятен  замысел  Крючкова  -  посеять  недоверие  к
Яковлеву...
   Горбачев  также  не  отрицал  того,  что  сигналы  шли  от  определенного
источника, причем весьма важного. Но поскольку Крючков не называл каких-либо
конкретных фамиилий, это вызывало у генсека сомнения.
   Немало свидетелей отказались подтвердить показания  Крючкова.  Бакатин  и
Калугин, в частности, заявили, что никаких материалов на Яковлева не  видели
и, разумеется, не могли их уничтожить, и что утверждения  Крючкова  являются
клеветническими по своей сути.
   - О настораживающих моментах в  поведении  Яковлева  мне  стало  известно
только из статьи Крючкова, - заявил вызванный в Генеральную прокуратуру  его
предшественник на посту  председателя  КГБ  Виктор  Михайлович  Чебриков.  -
Прежде об этом мне ничего не было известно.
   "Видимо, забыл кое-что Виктор Михайлович, - с горечью  замечает  в  своей
книге "Личное дело" Крючков, - и, в частности, наш разговор в начале октября
1988 года при передаче мне дел по Комитету госбезопасности. В таких  случаях
обычно дают преемнику советы, не  был  исключением  и  наш  разговор  в  тот
памятный вечер.
   Поскольку настораживающие сигналы в отношении Яковлева поступали до этого
и в разведку, руководителем которой я был, и в  КГБ,  Чебриков  счел  нужным
посоветовать мне проявлять осторожность во всем, что  связано  с  Яковлевым.
"Учти, - говорил он мне, - Яковлев и Горбачев - одно и то же. Через Яковлева
не перешагнуть, можно сломать шею".
   Не внял я совету Чебрикова, и, повторись  ситуация  заново,  я  снова  не
прошел бы мимо, только поступил бы более открыто и решительно".
 
   ЯКОВЛЕВ НЕ АГЕНТ, КРЮЧКОВ НЕ ТЕРРОРИСТ
 
   Восемнадцатого  июня  1993  года   Генеральная   прокуратура   Российской
Федерации вынесла постановление. В нем говорилось о  прекращении  уголовного
дела по фактам, изложенным в показаниях бывшего председателя КГБ Крючкова  и
его статье "Посол беды" в газете "Советская Россия" от 13 февраля 1993  года
о недопустимых с точки зрения безопасности государства контактах Яковлева  с
представителями западных стран.
   Возбужденное поначалу уголовное дело прекращалось за отсутствием  события
преступления.
   В официальном  сообщении  для  прессы,  которое  Генеральная  прокуратура
распространила  через  ИТАРТАСС,  говорилось,  что  в  ходе  следствия  были
тщательно  изучены  материалы,  находящиеся  в   распоряжении   Министерства
безопасности и Службы внешней разведки России, допрошен  широкий  круг  лиц,
приняты все возможные следственные и оперативные меры.  Однако  причастности
Яковлева к какой-либо противоправной деятельности не установлено.
   Крючков, по его словам, узнал о постановлении Генеральной прокуратуры  из
прессы, хотя ему достоверно  известно,  что  Яковлева  с  данным  документом
ознакомили.
   Впрочем, с одним документом ознакомили и Крючкова. Из той же  Генеральной
прокуратуры ему пришла официальная бумага о том, что дело по факту покушения
на Яковлева прекращено за отсутствием события преступления.
   Если в деле по  организации  теракта  в  отношении  Яковлева  прокуратура
разобралась довольно быстро, то расследование "таджикской истории" несколько
затянулось. Объяснялось это наличием некоторых  сложностей,  вызванных  тем,
что необходимые материалы  надо  было  получать  из-за  пределов  Российской
Федерации.
   Спустя несколько месяцев Крючкову пришло официальное извещение о том, что
уголовное дело по факту организации бывшим председателем  КГБ  покушения  на
Ельцина прекращено. Основание - отсутствие самого события.
   Так благополучно закончились эти  истории.  Крючков  получил  официальное
подтверждение прокуратуры, что он не террорист, Яковлев - что  он  не  агент
ЦРУ.
   Но  "колумбийский"  след  "архитектора"  перестройки   имел   неожиданное
продолжение. И не только "колумбийский".
   Приложение N 26:
   ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из открытого письма генералов КГБ А. Н. Яковлеву
   (Этот документ ходил в списках.  Ссылки  на  него  были  в  оппозиционной
печати. В полном виде опубликован  в  книге  Виктора  Казначеева  "Последний
генсек". Автор - земляк Горбачева, много лет работал с ним в  Ставропольском
крае, менял его на разных комсомольских и партийных должностях.)
   Неуважаемый сэр!
   Нам нет нужды называть свои имена. Почти всех  нас  вы  знаете  лично,  с
остальными, Бог даст, познакомитесь в зале суда. Вы никогда нас не любили, и
это неудивительно: вы  не  без  оснований  опасались,  что  когда-нибудь  мы
раскроем  вашу   двойную   жизнь,   докопаемся   до   обстоятельств   вашего
предательства, как это случилось  с  Пеньковским,  Огородником,  Толкачевым,
Поляковым, Шевченко и другими изменниками Родины, и вам придется отвечать за
содеянное...
   ... Нас объединил  профессиональный  интерес,  с  которым  мы  в  течение
последних  девяти  лет  наблюдали  за  вашей  преступной  деятельностью.   К
сожалению, подчиняясь законам профессии, большую часть этого срока  мы  вели
наблюдение за вами порознь, из-за жесткой конспирации, не зная всего  объема
поступавшей на вас информации. Только этим, да  еще  тем,  что  при  прежнем
режиме вы, занимая высокое положение  в  партийной  иерархии,  относились  к
числу "неприкасаемых", и объясняется то  обстоятельство,  что  мы  не  имели
возможности и права обратиться к вам лично или через газету. Теперь, выйдя в
отставку, мы обменялись информацией, и ничто не может помешать нам  привлечь
вас к общественному, а возможно, и уголовному суду и представить необходимые
доказательства.
   Итак, впервые в поле  нашего  зрения  вы  попали  в  1987  году.  Поводом
послужила добытая нами стенограмма состоявшейся еще в мае 1978 года,  т,  е,
вскоре после побега Шевченко, когда вы сами были послом в Канаде,  беседы  с
одним из членов канадского правительства. Как следовало из этой стенограммы,
вы полностью одобрили поступок Шевченко,  а  заодно,  выражаясь  юридическим
языком, допустили  несанкционированное  разглашение  сведений,  составляющих
государственную  тайну,  а  конкретно  -  сообщили   некоторые   подробности
завершившейся в марте 1978 года операции  по  внедрению  в  агентурную  сеть
канадских спецслужб сотрудника КГБ, в результате чего  в  Канаде  разразился
громкий политический скандал. Эта операция имела кодовое название  "Турнир",
2 декабря с, г, о ней рассказывалось в телепрограмме "Совершенно секретно".
   На ваше счастье, к моменту получения этих сведений  вы  были  уже  членом
Политбюро, и нам было категорически запрещено не то что  сообщать,  но  даже
получать  подобную  информацию.  К  тому  же  нельзя  было  исключить,   что
спецслужбы США (сама стенограмма была получена от  американского  источника)
специально   подсунули   ее   нам,   чтобы   скомпрометировать   одного   из
"архитекторов" перестройки.
   Прошло полгода, и надежный источник в ЦРУ (теперь его имя известно  всему
миру) сообщил, что в этом ведомстве вас  давно  уже,  еще  со  времен  вашей
стажировки  в  Колумбийском  университете,  считают  "своим   человеком"   и
возлагают на вас "большие  надежды".  Эта  информация  стыковалась  с  более
отрывочной, но не  менее  достоверной  информацией,  полученной  от  другого
сотрудника ЦРУ, незадолго до этого покинувшего США по политическим  мотивам.
Игнорировать две такие информации, поступившие  из  независимых  источников,
даже если речь шла о представителе партийной элиты, было невозможно,  и  они
были доложены председателю КГБ.
   Но  и  на  этот  раз  вам  повезло.  Судя  по  тому,  что  на  допросе  в
Генпрокуратуре весной 1993 года В. М. Чебриков заявил,  что  ему  ничего  не
известно о подобных сигналах, он, видимо, зная ваши тесные взаимоотношения с
М. С. Горбачевым, воздержался от доклада генсеку.
   В последующие годы все тот же источник в  ЦРУ,  а  также  другие  агенты,
близкие к правительственным кругам США, убеждали нас в том, что вы являетесь
"агентом влияния", мы регулярно сообщали эту информацию председателю КГБ  В.
А. Крючкову, но никакой видимой реакции не последовало: вы,  как  и  прежде,
продолжали проводить свою линию.
   У  нас  было  не  принято  спрашивать  у  руководителя   ведомства,   как
реализуется та или иная информация, тем более когда речь идет  об  одном  из
руководителей партии и государства. Мы не могли знать,  что  В.  А.  Крючков
докладывал эту информацию М. С. Горбачеву и что  за  этим  последовало.  Обо
всем этом мы узнали только в феврале 1993 года  из  статьи  В.  А.  Крючкова
"Посол беды". Но в это время нам показалось, что все наши усилия бесполезны,
что в Политбюро, видимо, все заодно (приносим В. А. Крючкову свои  извинения
за оказавшиеся совершенно необоснованными подозрения), и, не желая  ломиться
в открытую дверь и подставлять себя под удар, мы перестали заниматься  вашим
делом и сосредоточили усилия на выявлении других американских  агентов.  Так
вы в очередной раз  ушли  от  разоблачения,  хотя  всеми  своими  действиями
подтверждали достоверность полученных из США сведений...
   ... После публикации статьи В. А. Крючкова "Посол беды" некоторых из  нас
допрашивали в Генпрокуратуре России. Чтобы не подводить нашего бывшего шефа,
мы подтвердили, что в КГБ действительно поступала информация о ваших  связях
с американскими спецслужбами, но не стали  вдаваться  в  детали.  Во-первых,
политическая ситуация в стране явно не располагала к подобной откровенности,
да и поезд, как говорится, уже ушел. К тому же у нас не было  сомнений,  что
под  руководством  Степанкова,  многократно   нарушавшего   закон   во   имя
расследования "дела ГКЧП", генпрокуратура будет делать  только  то,  что  ей
прикажут ваши друзья-единомышленники в российском руководстве. Во-вторых, мы
(и как оказалось, не зря!) опасались за судьбу тех агентов, которые сообщили
нам информацию, и обязаны были позаботиться об их безопасности.
   Но теперь ситуация существенно изменилась. Некоторых наших агентов сдали,
кое-кто умер, кое-кого удалось надежно спрятать до лучших времен,  и  потому
наша откровенность не может  им  навредить.  Что  касается  разоблачительной
информации, можете не обольщаться: ваши  коллеги  по  стажировке  в  США  не
сумели  ее  уничтожить.  Давно  известно,  не  горят  не  только   рукописи,
компроматы тоже не горят! Можете поверить нам на  слово:  в  КГБ  никогда  и
ничто не пропадало бесследно! Найти иногда бывало трудновато, особенно  если
не очень заинтересован в поисках или не знаешь, где искать. А  мы  знаем!  И
заблаговременно позаботились о том, чтобы ничего не пропало. Не только  ради
наказания виновных в тяжких преступлениях перед Отечеством, но и из  чувства
самосохранения: пока существует  подобная  информация,  жизни  тех,  кто  ее
когда-то добыл, ничего не угрожает!
   Сейчас у нас появилась надежда, что справедливость все же восторжествует,
что  наконец-то  власти  проявят  живой  интерес  к  деятельности  некоторых
"архитекторов" и "прорабов" перестройки, а следственные органы выслушают нас
по существу вашего дела. И  не  только  выслушают,  но  и  приобщат  к  делу
собранные нами доказательства. А их количество за прошедшие годы,  к  вашему
сведению, не только не убавилось, а, напротив, даже увеличилось, потому  что
в отставку ушли не только мы, но и многие сотрудники ЦРУ, имевшие  доступ  к
материалам на вас и других "агентов  влияния".  Теперь  мы  с  ними  изредка
встречаемся, вспоминаем былое.
   Ряд  бесед  с  ними   мы   сумели   задокументировать,   поэтому   совсем
необязательно просить их выступить  в  суде  в  качестве  свидетелей,  можно
обойтись и видеозаписью.  Так  что  приготовьтесь  к  серьезному  разговору,
Александр Николаевич! До сих пор вы  призывали  к  покаянию  других,  теперь
наступило время и самому покаяться. Хотя одним раскаянием за  содеянное  вам
не отделаться, слишком тяжела ваша вина перед Отечеством!
   До встречи в суде! И пусть свершится правосудие!
   В. Казначеев. "Последний генсек". М., "Гудок", 1996г.
   Приложение N 27:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Список Баранникова
   (Виктор Павлович Баранников возглавлял Министерство безопасности России в
1992 - 1993 гг. Уволенный в отставку, поддержал  Хасбулатова  и  Руцкого  во
время октябрьского (1993 г.) противостояния властей, был заключен  вместе  с
ними в тюрьму. Предполагают, что к нему перешел список 2200 видных  деятелей
новой России, которые были агентами
   КГБ. О списке знал и В. А. Крючков.)
   ... После убийства генерала Гусева наиболее высокопоставленной фигурой из
тех,  кто  был  причастен  к  составлению  списков,  оказался  сам   министр
Баранников. После пребывания в Лефортове его активность пошла на убыль. Но с
марта этого года Баранников снова стал  передавать  надежным  людям  остатки
компромата, собранного в 93-м.
   Развязка наступила 20 июля. Утром Виктор  Павлович  получил  с  очередной
почтой  заботливо  подосланную  кем-то  газету,  где   публиковалась   очень
благожелательная к нему  статья.  Баранников  перечитал  ее  несколько  раз,
обратился  к  жене,  хлопотавшей  рядом  по  дому:  "Смотри,  начинают  меня
реабилитировать".  Через  несколько  минут  58-летний  генерал  был   мертв.
Врачебное  заключение  -  инфаркт.  Не  подвергая  сомнению   компетентность
медиков, хотим обратить внимание читателей на несколько  фактов.  Газета  со
статьей была прислана по  почте,  а  не  передана  в  руки.  Ее  химического
анализа, понятно, никто  не  проводил.  Когда  вы  читаете  и  перечитываете
статью, вас заинтересовавшую, вы много раз  складываете  и  мнете  газету  в
руках, интенсивно касаясь ее кожей.
   Нелепые домыслы, скажете вы? Тогда еще один  штрих.  Архивные  материалы,
которые пересылал Баранников, были собраны  еще  до  его  назначения.  Более
остальных в их содержание был посвящен последний председатель  КГБ  Крючков.
Во время процесса по делу ГКЧП у  Крючкова,  находившегося  в  заключении  в
"Матросской тишине", произошло ухудшение здоровья. Местный врач прописал ему
какие-то глазные капли. Сразу же после  первого  приема  капель  у  Крючкова
произошел острый сердечный приступ. По случайности  его  соседом  по  камере
оказался врач. Вместе с дежурной  медсестрой  они  успели  оказать  Крючкову
помощь. Экс-председателя удалось откачать.
   Из статьи А. Баранова и А. Ляско "Список, сеющий смерть"  ("Комсомольская
правда", 25 августа 1995г.)
 
 
   Глава 16 ИНЦИДЕНТЫ С ПРЕЗИДЕНТОМ ЕЛЬЦИНЫМ
 
 
   ДОРОЖНО-ТРАНСПОРТНЫЕ
 
   В понедельник, 22 июня 1992 года,  Москва  зароилась  слухами:  в  Бориса
Николаевича стреляли. Произошло это, мол, вчера, в воскресенье,  на  дороге,
по которой президент ехал из аэропорта, возвращаясь из-за океана.
   Находились знакомые знакомых  очевидцев,  которые  своими  ушами  слышали
выстрелы на трассе, по  которой  должен  был  проследовать  именитый  ездок.
Называлось даже точное место - 49-й километр Московской кольцевой дороги,  и
время - одиннадцать утра.
   Обсуждая  свежайшую  новость,  добропорядочные  обывательницы   осуждающе
качали головами:
   - Не дают житья человеку... Вот уж прицепились так прицепились...
   В каждом уважающем себя женском коллективе, будь то школа, парикмахерская
или   торговая   фирма,   обязательно   найдется   пара-тройка    фанатичных
почитательниц Бориса Николаевича, ветеранок митинговых стихий, знающих все о
российском  президенте.  Бьюсь  об  заклад,  что,  услышав  о  выстрелах  на
Рублево-Успенском шоссе, не одна полногрудая  красавица  вспомнила  инцидент
двухлетней давности, тоже породивший немало слухов.
   Поскольку по прошествии времени  это  событие  уже  порядком  подзабылось
основной массой граждан, напомню  его  коллизию.  Кстати  это  будет  еще  и
потому, что по классификации  действий,  которые  людская  молва  относит  к
покушениям на президента Ельцина,  данное  происшествие  входит  как  раз  в
разряд дорожно-транспортных, разбором которых мы и займемся в этой главе.
   Двадцать первого сентября 1990  года  Москву  облетела  весть:  совершено
покушение  на  Бориса  Николаевича  Ельцина,  занимавшего  в  ту  пору  пост
Председателя Верховного Совета РСФСР. Приводились  подробности,  от  которых
благородным негодованием наполнялись сердца рядовых горожан: "Волга" Ельцина
таранена, Борис Николаевич в больнице, фамилия таранившего  -  Ерин.  "Ерин?
Это же из милицейских! - спохватывалась московская публика. -  Теперь  ясно,
куда ведет ниточка".
   Переданное в тот же день, 21 сентября, сообщение
   ТАСС, многократно повторенное по радио и телевидению, не успокоило людей.
Не улеглись страсти и после того, как пресс-центр  Петровки  38  обнародовал
подробности. Многим казалось, что власти темнят, скрывают истинную подоплеку
случившегося.
   А случилось вот что. В  8  часов  25  минут  утра  на  пересечении  улицы
Горького  с  переулком  Александра  Невского  в  машину   Ельцина   врезался
"жигуленок". Следуя в направлении центра города  в  крайней  правой  полосе,
водитель "жигуленка" проехал на запрещающий жест регулировщика и  столкнулся
с выезжавшей на улицу Горького "Волгой", в которой  находился  Ельцин.  Удар
пришелся на правую переднюю дверь машины - как раз по тому месту, где  сидел
Борис Николаевич.
   По одним сообщениям, Ельцин пересел на шедшую сзади  резервную  машину  и
проследовал на  работу.  Его  состояние  -  превосходное.  Однако  в  прессе
появились и другие сведения, в частности о том, что он получил  значительный
ушиб правого бедра, мягких тканей лица  и  легкое  сотрясение  мозга.  Такую
информацию дали журналистам врачи Центральной клинической больницы, входящей
вместо     упраздненного     Четвертого      Главного      управления      в
Лечебно-оздоровительное объединение Совета Министров СССР.
   Вечером  21  сентября  телепрограмма  "Время"  сообщила  о  благополучном
возвращении Ельцина домой из ЦКБ, где его  обследовали  и  сделали  рентген.
Однако  назавтра  ряд  газет,  в  том  числе   и   набиравший   популярность
"Коммерсанть", опубликовали  телефонные  интервью  с  дочерью  пострадавшего
Еленой Окуловой: в одиннадцать вечера 21 сентября она заявила, что отец пока
еще в больнице.
   И снова зашепталась, всколыхнулась старая  сплетница  Москва.  Нестыковка
информации породила новую волну слухов и предположений.
   Самое разумное, что можно было предпринять для успокоения  взбудораженных
граждан - это дать возможность выступить  по  телевидению  самому  виновнику
аварии. Слава Богу, у властей предержащих хватило ума пойти на такой шаг.
   И вот на экране - водитель "Жигулей". Действительно, его фамилия Ерин, но
отношения к милицейскому генералу не имеет. Юрию Ильичу 60 лет,  он  военный
пенсионер, армейский майор в отставке, проживает в Химках. В то  злополучное
утро вместе с дочерью Еленой по своим делам направился  в  центр  Москвы  на
принадлежавших ему "Жигулях".
   Согласно рассказу Ерина, дело обстояло так. Он  не  успел  затормозить  -
слишком поздно взметнулся в руках постового  жезл.  Говорят,  что  постовой,
увидев на черной "Волге", подъезжавшей  к  перекрестку  с  улицей  Горького,
внезапно вспыхнувший спецсигнал - красную  "мигалку",  -  немедленно  поднял
жезл, перекрывая движение, и даже свистнул. Но он, Ерин, свистка не услышал.
Вот если бы шофер Ельцина включил сирену, то  тогда  наверняка  услышал  бы.
Когда Ельцина увезли, он, Ерин, сказал водителю Бориса Николаевича о сирене.
На что Витя, шофер Ельцина, ответил: Борис Николаевич с  сиреной  ездить  не
любит.
   - Если бы мне рассказали, я бы сам подумал, что это  покушение,  но  я  ж
Борису Николаевичу полный единомышленник. Я из партии даже раньше него вышел
- не стал ждать, пока нам начнут плевать в лицо. А когда узнал,  что  это  в
Ельцина стукнул, мне страшно стало и стыдно.
   Покаянные  интервью,  которые  раздавал  направо  и  налево  герой   того
сентябрьского утра, кого-то убеждали в  непреднамеренности  случившегося,  а
кого-то и нет. Сам он отделался легкой царапиной, а вот  дочь  Елена  сильно
расшибла лоб о приборный щиток. Ей требовалась медицинская  помощь,  и  отец
собрался  переправить  ее  в  ближайшую  больницу,  но   не   тут-то   было.
Незадачливого автовладельца с 27-летним водительским стажем не  отпускали  с
места происшествия, а потом отправили в ГАИ и продержали там весь день -  до
шести вечера.  Дочери  пришлось  искать  больницу  самой.  В  двух  лечебных
учреждениях ее не приняли, и только в третьем по счету наложили швы на рану.
Такие вот нравы царили в нашей матушке-столице при партократах. Что касается
Ерина, то поздно вечером он сговорился с  таксистом,  и  тот  за  20  рублей
отбуксировал его "жигуль" в Химки.
   И все же от той уже порядком  забывшейся  истории  у  недоверчивой  части
сограждан осталось ощущение  какойто  недосказанности,  неполноты.  Наверное
потому, что почти все исходившее тогда по адресу Ельцина из союзных структур
воспринималось населением с определенной долей скептицизма. Общее  неприятие
критики в  его  адрес  со  стороны  Кремля  сказывалось  даже  на  очевидных
эпизодах,  где  он  был  неправ.  Публика  хотела   видеть   своего   кумира
безукоризненным во всех отношениях!
   Вот почему общественное мнение двояко отнеслось к разъяснению  тогдашнего
руководства ГАИ, заявившего, что инцидент не произошел бы,  если  бы  Ельцин
уведомлял постовых  по  рации  о  своем  приближении,  как  это  делают  все
пассажиры его ранга. Следовательно, имело место не покушение на  Ельцина,  а
нарушение им самим устоявшейся практики  передвижения  по  городским  улицам
государственных деятелей.  Милиция  готова  хоть  за  полчаса  останавливать
движение, но Ельцин этим правом  не  пользуется  и,  видимо,  принципиально.
Действительно, Борис Николаевич тогда ездил без сопровождения,  не  разрешал
устраивать эскорты с воем сирен и отключением светофоров. Не пользовался  он
тогда и службой охраны КГБ СССР с ее  отработанной  десятилетиями  методикой
обеспечения безопасности охраняемых лиц.
   Умысла в наезде, конечно же, не было. Но признать своего любимца виновным
в  том,  что  он  отказался  от  положенной   ему   привилегии,   выше   сил
обожествляющих его людей. Проще подозревать злые козни недругов.
   Вот  почему,  когда   в   июне   1992   года   прозвучали   выстрелы   на
Рублево-Успенском шоссе, по которому должен был проезжать  президент,  вновь
зароились слухи о попытке покушения на его жизнь.
   Что же в действительности там произошло? Да, выстрелы звучали. Притом  на
поражение. Их было шесть. Столько раз пришлось нажимать на спуск  пистолета.
Стрелявшие торопились: вот-вот на шоссе должен был показаться  президентский
кортеж.
   Стреляли в громадного лесного красавца-лося, загромоздившего  дорогу,  на
которой с минуты на минуту ожидали появления Ельцина. Лось  лежал  прямо  на
проезжей части, пытался встать, но снова падал - у него были перебиты ноги.
   Лесной красавец столкнулся с... "Запорожцем". Очевидно, переходил дорогу,
и тут, как на грех, инвалид-водитель на своей развалюхе. Несчастное животное
рухнуло прямо на проезжую  часть.  Сотрудники,  обеспечивавшие  безопасность
президентского  маршрута,  пытались  приблизиться  к  лосю,  но  великан  не
подпускал их к себе. Счет времени шел на минуты, раздумывать  было  некогда,
тогда и решили пристрелить незадачливого гостя. После шестой  пули  лось  не
подавал признаков жизни. Его  быстро  оттащили  в  кусты,  кое-как  прикрыли
ветками. Правда, следы крови смыть не  успели  -  показавшийся  на  повороте
президентский кортеж вихрем промчался через это место и скрылся вдали.
   Слава Богу,  Борис  Николаевич  вовремя  опомнился  и  стал  ездить,  как
полагается персонам его уровня.
   Много шума в столице наделала история, случившаяся 27 марта 1996 года. Из
уст в уста  передавали  новость  о  том,  что  во  время  посещения  Борисом
Николаевичем московского театра  имени  Маяковского  рядом  со  зданием  был
остановлен "мерседес" с вооруженными людьми. Новость  подхватили  падкие  на
сенсации средства массовой информации. Многочисленные теле - и  радиоканалы,
словно соревнуясь между собой, целые сутки выдавали в эфир кучу  домыслов  и
предположений, запутывая и запугивая обывателей.
   С  интервалом  в  полчаса  на  их  головы  обрушивались  сногсшибательные
сведения о том, что сотрудники службы безопасности  президента  задержали  у
здания театра имени Маяковского как раз в тот момент, когда  там  находились
Борис Ельцин и Юрий Лужков, автомобиль "мерседес-500" с тремя  неизвестными,
один из которых был вооружен пистолетом Макарова. Автомобиль  проигнорировал
запрещающий сигнал сотрудников ГАИ.
   Что же произошло на самом деле? Служба безопасности президента перед  его
выездом в театр перекрыла движение на улице Герцена и выставила посты ГАИ, в
составе  которых  были  и  сотрудники  президентской  охраны.  Это   обычная
практика, так делается всегда.
   Выполняя  требование  инспекторов,   стоявших   в   оцеплении,   водители
освобождали проезжую часть улицы, сворачивая в сторону  согласно  подаваемым
знакам. Непослушным оказался лишь один, сидевший за  рулем  "мерседеса-500".
Он летел прямо "на флажки", никак не отреагировав  на  предупреждающий  жест
гаишника.
   Ослушника  остановил  следующий  заслон  ГАИ.   К   водительской   дверце
приблизился инспектор и вежливо, но твердо предложил развернуться и уехать в
том направлении, какое ему указывали на  первом  посту.  Сидевшие  в  машине
возмущенно загалдели, замахали руками.
   Тогда к милицейскому инспектору подошли люди из  президентской  охраны  и
снова вежливо  попросили  выполнить  услышанное  ими  требование.  Пассажиры
"мерседеса" не подчинились. Им предложили предъявить документы. Снова отказ.
   Люди из  службы  охраны  президента  вынуждены  были  извлечь  строптивых
ездоков из автомобиля. Обладая необходимыми навыками,  охранники  справились
со своей задачей быстро и умело.
   Проверка  документов  показала,  что  в  "мерседесе"  сидели  генеральный
директор некоего товарищества с ограниченной  ответственностью,  его  личный
телохранитель и шофер. При осмотре машины обнаружили пистолет  телохранителя
и документы на право ношения оружия.
   Задержанную троицу препроводили  в  ближайшее,  83-е  отделение  милиции.
Узнав, с  кем  имеют  дело,  коммерсанты  быстро  потеряли  самоуверенность.
Водитель растерянно объяснял, что  не  заметил  отмашки  инспектора  ГАИ,  а
потому и поехал "на флажки". Впредь обещал быть более внимательным.
   Троицу,  удовлетворившись  объяснениями  и  чистосердечными  раскаяниями,
отпустили.
   И  не  было  ни  стрельбы,  ни  погони,  как  не  было,  естественно,   и
террористов, поджидающих президентский кортеж с оружием наизготовку.
 
   МЕДИЦИНСКИЕ
 
   Этот инцидент замалчивался почти целое десятилетие.
   Ни сам Борис  Николаевич,  ни  его  многочисленное  окружение,  создавшее
солидную письменную "ельциниану", нигде и ни под каким предлогом не касались
в печатных или электронных источниках  происшествия,  случившегося  девятого
ноября 1987 года. Впервые поведали о нем, почти одновременно, но  независимо
друг от друга, экс-генсек Горбачев и бывший член Политбюро Воротников.
   Михаил Сергеевич  -  в  своем  двухтомнике  "Жизнь  и  реформы",  Виталий
Иванович - в  дневниковой  книге  "А  было  это  так...  ".  Оба  источника,
пролившие свет на эпизод почти десятилетней давности, появились в
   1995  году.  Истины  ради  следует  отметить,   что   глухие   слухи   об
окровавленном Ельцине, обнаруженном девятого  ноября  1987  года  в  комнате
отдыха его горкомовского кабинета, зациркулировали уже на другой день  после
этого  чрезвычайного  происшествия.   Но   официального   подтверждения   не
последовало.
   Между тем чиновная Москва судачила: что же в действительности  произошло?
Скрыть, замолчать инцидент было  невозможно,  хотя  поначалу  о  случившемся
знало только несколько  человек.  Ведь  не  каждый  день  первого  секретаря
столичного горкома КПСС в ранге кандидата в члены Политбюро находят  залитым
кровью и в бессознательном состоянии. И тогда верхушке партийнохозяйственной
номенклатуры доверительно  разъяснили:  Борис  Николаевич  сидел  в  комнате
отдыха за столом, потерял  сознание,  упал  на  стол  и  случайно  порезался
ножницами, которые держал в руках. Рана оказалась пустяковой,  прибывшие  по
вызову врачи во главе  с  Чазовым  увезли  пострадавшего  в  поликлинику  на
Мичуринский проспект. Жизнь Бориса Николаевича вне опасности.
   Как ни старались высокопоставленные чиновники держать язык за зубами,  но
эта  версия  быстро  распространилась  по  городу.  Однако  она,  по  словам
Горбачева, никак не устраивала  Бориса  Николаевича.  Действительно,  ничего
возвышенного,   романтического,   героического.   Тривиальная   будничность:
случайно порезался примитивными  канцелярскими  ножницами.  Словно  какой-то
мелкий, ничтожный клерк, всю жизнь  вскрывавший  пакеты.  И  тогда  шикарный
горкомовский кабинет был заменен ночной улицей, а прозаические  канцелярские
ножницы - бандитскими финками.
   Авторство этой легенды экс-генсек приписывает Борису Николаевичу, который
самолично запустил ее в оборот года через два после происшествия.  По  новой
версии, ночью на улице на него совершили покушение.
   О  нестандартном  поведении  московского  руководителя  земля   полнилась
слухами, и потому передаваемые из уст в уста подробности о ночном  нападении
казались правдоподобными. Это применительно к его предшественникам  подобная
информация выглядела бы нереальной. А Ельцин и не такое отчебучивал.  То  он
неожиданно являлся на завод, брал директора, вел его в  рабочую  столовую  и
там устраивал публичный разнос. То садился в автобус или трамвай, заходил  в
магазин или поликлинику, после чего с  треском  снимал  с  работы  нерадивых
начальников.  Так  что  бродивший  без  охраны  по  ночным   улицам   Ельцин
воспринимался без тени сомнения.
   "Два хулигана набросились с финками, - воспроизводит экс-генсек  легенду,
запущенную, по его словам, экс-персеком, - он, конечно,  расшвырял  их,  как
котят, но ножевое ранение все  же  получил.  Эта  легенда  звучит  куда  как
геройски. К тому времени я уже знал способности Ельцина к сочинительству.  А
тогда, 9 ноября, снова пришлось собирать членов Политбюро".
   О том, как проходило  заседание  высшего  коллегиального  органа  партии,
поведал в своих дневниковых записях тогдашний председатель Совета  Министров
РСФСР Воротников. Был понедельник, первый  рабочий  день  после  Октябрьских
праздников. На 13.30 Виталия Ивановича срочно пригласили в Кремль.  Сказали,
что состоится внеочередное заседание Политбюро.
   В  кабинете  Горбачева  собрались  только   "полные"   члены   Политбюро.
Кандидатов и "рядовых" секретарей ЦК не приглашали.  Воротников  перечисляет
прибывших  -  Лигачев,   Громыко,   Рыжков,   Зайков,   Чебриков,   Яковлев,
Шеварднадзе, Соломенцев.
   Сообщение сделал Лигачев. Ему позвонил второй секретарь МГК и сказал, что
у  них  ЧП.  Госпитализирован  Ельцин.  Что  произошло?  Утром  он   отменил
назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в  комнате
отдыха. Примерно после 11 часов принял пакет из ЦК - по линии Политбюро. Ему
передали пакет.
   Далее автор дневника делает уточнение: он точно не  помнит,  как  говорил
Лигачев - то ли ожидали визы на документе и зашли к Ельцину, то  ли  он  сам
позвонил, чтобы вошли - но, когда открыли дверь комнаты отдыха, то  увидели,
что он сидит  у  стола,  наклонившись.  Левая  половина  груди  окровавлена,
ножницы для разрезания пакета - тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из
Четвертого Главного управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву. О факте
знают несколько человек в МГК.
   После Лигачева дополнительную информацию дал
   Чебриков - тогдашний председатель КГБ. Он подтвердил сказанное  Лигачевым
и сообщил, что в больнице на Мичуринском проспекте, куда  привезли  Ельцина,
он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели.  Ему  сделали  успокаивающую
инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится Чазов. Что он говорит?  Был
порез - ножницами - левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма,
поверхностная. Необходимости в госпитализации нет. Сделали обработку пореза,
противостолбнячный укол.
   Выслушав сообщения Лигачева и Чебрикова, члены
   Политбюро  начали  обмениваться   соображениями.   Факт   сам   по   себе
беспрецедентный.  Что  это?  Случайность  или  срыв?  Форма   протеста   или
малодушие? Неужели попытка самоубийства?
   Осень  1987  года,  как  помнят  читатели,  была   трудной   для   Бориса
Николаевича. 12 сентября он, разуверившись  в  успехе  затеянной  Горбачевым
перестройки, написал ему в Крым письмо, в  котором  ставил  вопрос  о  своей
отставке. Генсек просьбу проигнорировал. 21 октября  Ельцин  поднимает  этот
вопрос на Пленуме ЦК КПСС. Генсек устраивает публичную порку.  Пленум  резко
осудил позицию Ельцина и поручил Политбюро вместе с горкомом решить вопрос о
первом секретаре МГК.
   Десять дней спустя, 31 октября, Ельцин приходит на заседание Политбюро  и
признает свою главную ошибку:  из-за  амбиций,  самолюбия  он  уклонился  от
нормального сотрудничества с Лигачевым, Разумовским,  Яковлевым.  Бюро  МГК,
собравшись без Ельцина, осудило  его  поведение,  но  рекомендовало  забрать
заявление об отставке,  продолжить  работу  в  прежней  должности.  Третьего
ноября он посылает Горбачеву письмо, в котором излагает мнение бюро  горкома
и просит дать ему возможность продолжить работу в качестве первого секретаря
МГК.
   Получив письмо, генсек собирает Политбюро: что делать?  Отменить  решение
пленума никто не имеет права. Ситуация осложнилась  тем,  что  в  зарубежной
прессе появился кем-то сфабрикованный текст выступления Ельцина на  пленуме,
и разные варианты этой фальшивки начали появляться в Москве...  Опровержений
со стороны  Ельцина  не  последовало.  Его  имя  уже  начали  произносить  с
восхищением, превращать в народного защитника,  раздраженно  говорили  члены
Политбюро, стараясь угодить генсеку. Решили  действовать  в  соответствии  с
постановлением пленума.  О  чем  Горбачев  и  уведомил  Бориса  Николаевича,
позвонив ему по телефону: дескать, мнение членов Политбюро - выносить вопрос
на пленум горкома.  Тональность  разговора  генсека  была,  по  его  словам,
жесткая: высказал все, что накопилось за эти дни.
   Такой вот подарочек к празднику. И еще: Горбачев на сей  раз  не  прислал
поздравительную открытку. Так же поступили  и  многие  члены  Политбюро.  Не
удивительно, что Ельцин вышел на работу в  первый  послепраздничный  день  в
подавленном  состоянии.  "Надо  же  додуматься   до   такого   поступка!   -
добросовестно записал Воротников слова генсека. - Сколько  с  ним  возились!
Беседовали, обсуждали. Вот характер!"
   У  Горбачева  нет  никаких  сомнений  по  поводу   случившегося:   Ельцин
канцелярскими ножницами симулировал покушение  на  самоубийство,  по-другому
оценить эти его действия было невозможно.
   Во время экстренного заседания  Политбюро,  собравшегося  для  обсуждения
этого беспрецедентного случая, Горбачеву несколько раз звонил Чазов. Главный
кремлевский врач информировал, что порез  -  небольшой,  можно  два-три  дня
подержать в больнице, хотя это амбулаторный  режим.  Никакой  опасности  для
жизни рана не представляла - ножницы, скользнув по ребру, оставили  кровавый
след, столь испугавший вошедших в комнату отдыха.
   "Врачи сделали все, чтобы эта  малопривлекательная  история  не  получила
огласки", - вспоминает в своих мемуарах Горбачев. Время показало - не только
врачи. Сам Борис Николаевич, возвращаясь к той трудной полосе в своей жизни,
ни словом не обмолвился о ножницах. "9 ноября с сильным приступом головной и
сердечной боли меня увезут в больницу, - читаем в его "Исповеди На  заданную
тему". - Видимо, организм не выдержал нервного напряжения,  произошел  срыв.
Меня сразу накачали лекарствами, в основном  успокаивающими,  расслабляющими
нервную систему. Врачи запретили мне вставать с  постели,  постоянно  делали
капельницы, новые уколы. Особенно тяжело было ночью, в три-пять часов я  еле
выдерживал эти сумасшедшие головные боли.  Ко  мне  хотела  зайти  проведать
жена, ее не пустили, сказали, что беспокоить нельзя, слишком  плохо  я  себя
чувствовал".
   Утром 11 ноября в его палате раздался телефонный звонок. Сигналы  подавал
аппарат АТС-1 - "кремлевка", обслуживавшая высших руководителей страны. Сняв
трубку, Ельцин услышал голос Горбачева:
   - Надо бы, Борис Николаевич, ко мне приехать ненадолго. Ну а потом, может
быть, заодно и пленум Московского горкома проведем.
   - Не могу приехать, Михаил Сергеевич, - ответил
   Ельцин. - Я в постели, мне врачи даже вставать не разрешают.
   - Ничего, - бодро произнес генсек. - Врачи помогут.
   Этот поступок Горбачева Ельцин  назовет  безнравственным,  бесчеловечным.
Увезти больного из больницы, чтобы  снять  с  работы?  Чего  генсек  боялся,
почему торопился? Или считал, что в таком виде  с  Ельциным  как  раз  лучше
всего на пленуме Московского горкома партии расправиться? Может быть, добить
физически? Понять такую жестокость, по словам Ельцина, невозможно.
   Борис Николаевич начал собираться. Послушные врачи, запрещавшие ему не то
что ехать куда-то, просто вставать, двигаться, принялись закачивать  в  него
затормаживающие средства. Голова кружилась, ноги подкашивались, он почти  не
мог говорить, язык не слушался.  В  таком  виде  и  оказался  на  Политбюро,
практически ничего не понимая.  Потом  в  таком  же  состоянии  очутился  на
пленуме Московского горкома.
   Партийная верхушка пришла на пленум,  когда  уже  все  участники  сидели.
Главные партийные начальники дружно сели в президиум,  как  на  выставке,  и
весь пленум, по словам Бориса Николаевича,  смотрел  на  них  затравленно  и
послушно, как кролик на удава.
   По-иному интерпретирует этот эпизод Горбачев. На  заседании  Политбюро  9
ноября стало ясно, что вопрос о  работе  Ельцина  надо  ставить  немедленно.
Врачи еще раз подтвердили: никакой опасности для жизни и  здоровья  рана  не
представляет. Его состояние  уже  стабилизировалось.  Решили  встретиться  с
секретарями райкомов Москвы, обсудить предварительно на бюро МГК, а затем на
пленуме МГК.
   Разговор  с  Ельциным  по  телефону  провел  сам  Горбачев.  Чтобы  снять
малоприятную для него тему о том, что произошло, генсек сразу же сказал, что
обо всем знает и догадывается о его состоянии. Поэтому нужно наметить день и
провести пленум МГК.
   Горбачеву показалось, что Ельцин растерялся.
   - Зачем такая спешка? Мне тут целую кучу лекарств прописали...
   - Лекарства дают, чтобы успокоить и поддержать тебя. А тянуть с  пленумом
ни к чему. Москва и так полна слухами о твоем выступлении на Пленуме  ЦК,  о
твоем здоровье. Так что соберешься с духом, приедешь  в  горком  и  сам  все
расскажешь. Это в твоих интересах.
   - А что я буду делать потом?
   - Будем думать.
   - Может, мне на пенсию уйти?
   - Не думаю, - ответил Горбачев. - Не  такой  у  тебя  возраст.  Тебе  еще
работать и работать.
   По словам Горбачева, Ельцин вроде бы старался выиграть время, лихорадочно
искал  запасные  варианты  поведения.  Потом,  когда  они  начали  обсуждать
возможности его работы в Госстрое в ранге министра, Ельцин спросил:
   - Это уход с политической арены?
   - Сейчас  вернуть  тебя  в  сферу  большой  политики  нельзя,  -  ответил
Горбачев.
   Сказал - и ошибся.
   В  середине  девяностых  годов  состояние  здоровья  президента   Ельцина
беспокоило все  российское  общество.  Слухи  о  недугах  главы  государства
распространялись  по  стране  с  быстротой  молнии.   Поэтому   можно   себе
представить те чувства,  которые  испытывали  наши  соотечественники,  когда
узнавали  из  путаных  и  маловразумительных  сообщений   средств   массовой
информации о двойном убийстве в семье его лечащего врача.
   Сами  собой  возникали  подозрения  в  преднамеренности  происшедшего   -
какие-то  злоумышленники  явно  вынашивали   план   физического   устранения
президентского лекаря, который один знал,  как  надо  поддерживать  здоровье
Бориса Николаевича.
   От приводившихся в средствах массовой  информации  подробностей  стыла  в
жилах кровь.
   Представьте себе состояние живущей отдельно от родителей молодой замужней
женщины, которая звонит утром матери и узнает, что отец так и не возвратился
домой. Обеспокоенная, едет  навестить  ее,  но  встречает  запертую  изнутри
дверь. Женщина  долго  и  настойчиво  звонит,  стучит  в  дверь,  кричит,  -
бесполезно. Никто не откликается.
   На шум выглянули соседи. Дом относился  к  числу  элитных,  размещался  в
престижном  районе  -  по  Рублевскому  шоссе,  известному  в   Москве   как
правительственная трасса. Жили здесь, естественно, люди не простые.
   Молодую женщину хорошо знали. Ее муж,  Владлен  Вторушин,  был  одним  из
лечащих врачей президента  Бориса  Ельцина.  В  квартире  проживали  трое  -
семидесятилетняя мать, семидесятитрехлетний  отец  и  девяносточетырехлетняя
бабушка.
   По словам молодой женщины, мать встревоженно сообщила ей по телефону, что
отец ночевать домой не пришел. Соседи знали -  несмотря  на  свой  почтенный
возраст, Андрей Ичко продолжал работать. Ветеран войны и труда, награжденный
многими орденами и медалями, он исправно ходил на службу на ТЭЦ.
   - Маме он сказал, что  едет  домой.  Звонок  был  около  Жсти  вечера,  -
растерянно рассказывала женщина соседям.  -  Утром  я  позвонила  маме,  она
говорит - нет, не приехал. Примчалась к ней, у меня свой ключ,  а  дверь  на
цепочке...
   Убедившись в том, что дверь действительно  заперта  изнутри  на  цепочку,
соседи посоветовали женщине обратиться в милицию. Женщина послушалась.
   Когда стражи порядка вошли в квартиру, их взорам  предстал  невообразимый
разгром. Из шкафов и тумбочек были  вывалены  вещи.  Такое  ощущение,  будто
что-то усиленно искали.
   Но самая страшная находка была впереди. Мать молодой женщины  лежала  без
всяких признаков жизни. Тещу президентского врача прикончили  двумя  ударами
ножа, один из которых - в шею - был роковым.
   Узнав, кому погибшая приходилась  родственницей,  на  место  происшествия
съехалось все руководство московской  милиции.  Сразу  же  создали  штаб  по
раскрытию этого преступления.
   Судмедэксперты установили, что смерть пенсионерки наступила  примерно  за
четыре часа до того, как обнаружили  ее  тело.  Поскольку  квартиру  открыли
около десяти часов утра, следовательно, убийство произошло  в  районе  шести
часов. Кому так рано открыла дверь Анна Ичко?
   Первый осмотр  места  происшествия  каких-либо  ощутимых  результатов  не
принес. Орудия убийства  исчезлопреступник  или  преступники  унесли  его  с
собой. Но как они покинули  квартиру,  если  она  была  заперта  на  цепочку
изнутри? Путь мог быть один - через балкон. Супруги  Ичко  жили  на  третьем
этаже, и если налетчики были ловки и молоды, они наверняка могли  без  труда
спуститься на землю.
   Оставалась еще надежда  на  мать  погибшей.  Увы,  девяносточетырехлетняя
бабушка ничем не могла помочь следствию, поскольку была незрячей  и  глухой.
Почему преступники не тронули ее - остается только гадать. Пожалели? Рука не
поднялась?
   Опрос лифтера тоже ничего не дал. Он здесь работал  недавно,  к  тому  же
особой  наблюдательностью  не  отличался.   Вроде   бы   проходил   какой-то
посторонний, но кто он и откуда - трудно сказать. Молодой, внешне  похож  на
военного.
   Дочь убитой не обнаружила пропажи из квартиры  каких-либо  ценных  вещей.
Собственно, их здесь и не было. Ее родители жили более чем скромно - иначе с
какой стати отец  в  семьдесят  три  года  продолжал  бы  работать  на  ТЭЦ?
Квартирные грабители явно обманулись в своих предположениях, рассчитывая  на
крупную добычу.
   А может, это были не квартирные грабители? Впопыхах кто-то из  них  забыл
солдатскую куртку, к которой были прикреплены боевые  награды.  В  них  дочь
погибшей без труда опознала ордена своего отца. Но куда же девался он сам?
   Ответ стал известен через сутки. В ночь на среду, девятого  октября  1996
года, мертвое тело Андрея Ичко обнаружили все в том же доме  по  Рублевскому
шоссе. Тело лежало на первом этаже под лестницей черного хода - без  ботинок
и верхней одежды.
   Судмедэксперты установили, что смерть Андрея Ичко наступила  более  суток
назад, то есть примерно на шесть часов  раньше,  чем  погибла  его  супруга.
Скончался он от черепно-мозговых травм.
   Так вот почему он вовремя не пришел  домой  с  работы!  Кто-то  подстерег
несчастного в подъезде, проломил голову тупым предметом  -  куском  железной
арматуры или кирпичом, - после чего затолкал  труп  под  лестницу  запасного
хода. Одному справиться с такой "работой" довольно  трудно,  решили  сыщики,
преступников было минимум двое.
   Версия следствия  была  такова:  неизвестные,  скрывавшиеся  в  подъезде,
заметили старика, поднимавшегося пешком по лестнице  на  свой  третий  этаж,
настигли его и нанесли удары по голове. Затем они обшарили карманы жертвы  -
у Андрея Ичко пропали паспорт, ключи, портмоне.
   Номер квартиры установили по штампу  прописки  в  паспорте  и  без  труда
проникли в квартиру - жена Ичко открыла дверь, думая, что вернулся с  работы
муж.  Мог  быть  и  другой  вариант:  например,  грабители  какое-то   время
выслеживали свою жертву, наблюдая за престарелыми  жильцами  дома  с  первых
этажей.
   Милицейское начальство постепенно приходило  к  заключению,  что  двойное
убийство тещи и тестя  президентского  лекаря  скорее  всего  носит  бытовой
характер. И совершено, наверное,  дилетантами.  В  квартире  они  поживились
только двумя золотыми кольцами и некоторыми носильными вещами. Что, побогаче
квартиру не могли найти?
   Предположение о том, что преступники явно не блистали сообразительностью,
крепло с каждым новым часом следствия. Опытные сыщики Московского уголовного
розыска, УВД Западного административного  округа  и  отдела  внутренних  дел
"Фили-Давыдково" были почти убеждены в том, что преступление  не  готовилось
заранее и что супруги Ичко стали случайными  жертвами.  То,  что  они  имели
отношение к президентскому врачу, - лишь стечение обстоятельств.
   Однако падкие на сенсации средства массовой информации и  здесь  пытались
найти политическую подоплеку. Слишком банальным представлялся бытовой мотив.
Громкое имя президента кружило голову!
   Сыщики же делали свою работу основательно. Не осталось без их внимания  и
сообщение одной наблюдательной жилички о том,  что  она  видела  в  подъезде
этого дома молодых людей, похожих на солдат. Они были какие-то странные, эти
солдаты. Однажды жиличка поднималась на верхний этаж к приятельнице, а  они,
подозрительно оглядываясь, спускались с чердака. Беглые, что ли?
   Информацию словоохотливой старушки не пропустили  мимо  ушей,  проверили.
Действительно, около двух недель назад из  одной  из  воинских  строительных
частей, дислоцированных в Москве, сбежали два солдата. Правда,  без  оружия.
Дезертиров усиленно разыскивали.
   Беглецам  по  девятнадцать  лет,  первогодки,  призывались  из  Поволжья.
Сообразительностью не блещут.
   "Похоже, наши клиенты", - решили сыщики. И включились в поиск дезертиров.
   Действительно,  ими  оказались  беглые  солдаты  срочной  службы   Сергей
Михайлов  и  Андрей   Семенов,   которые   самовольно   оставили   стройбат,
расположенный неподалеку от Крылатского. Выяснилось, что за  четыре  дня  до
нападения на супругов Ичко убийцы поживились в этом же доме, взломав дверь в
квартире несколькими этажами выше  и  похитив  ювелирные  изделия,  а  также
носильные вещи.
   Преступников  задержали  в  городе  Петрозаводске.  Столицу  Карелин  они
выбрали не случайно.
   Там проживал приятель Семенова. Когда-то они  вместе  росли  в  чувашском
городе Мариинский Посад. Через некоторое время друг Семенова уехал в Карелию
поступать в речной техникум. Поступил. Ему дали место в комнате общежития.
   Вот сюда и нагрянули беглецы-разбойники. Замысел был как в крутом боевике
- сбыть часть похищенных вещей и скрыться  в  Финляндии.  Приятель  Семенова
пообещал дружкам помочь достать фальшивые документы.
   Однако осуществить задуманное им не удалось. Беглецы  были  возвращены  в
Москву.
 
   ВОДНЫЕ
 
   Происшествие на Успенских дачах получило международную огласку  благодаря
публичному обсуждению на сессии Верховного Совета СССР.
   По доброй советской традиции наш народ по-прежнему узнает  подробности  о
своих лидерах из зарубежных источников. Так  вот,  только  в  1992  году  мы
узнали, что случай, обсуждавшийся на сессии союзного парламента в 1989 году,
был не единственным в биографии нашего президента. Борис  Ельцин  тонул  три
раза.
   Этот и многие другие неизвестные ранее факты из Жзни  Бориса  Николаевича
содержатся в книге Владира  Соловьева  и  Елены  Клепиковой  "Борис  Ельцин.
Политические  метаморфозы".  Авторы  бестселлера,  имевшего  громкий   успех
(гонорар перевалил за миллион долларов,  книга  выпущена  20  издательствами
Европы, Японии, США, Бразилии и Аргентины), - журналисты,  эмигрировавшие  в
1977 году из СССР. В основе их произведения - материалы поездок  по  стране,
личные  беседы  с  теми,  кто  знал  Ельцина  по  годам  учебы  и  работы  в
Свердловске, встречи с его родными и близкими.
   Авторы утверждают, что Борис Ельцин тонул трижды. Младенцем -  в  купели,
при крещении. Подростком - в туристском походе. Зрелым политиком - невдалеке
от правительственных дач.
   Если первые два случая не имели  какой-либо  политической  подоплеки,  то
третий  оброс  всевозможными  слухами  и  домыслами,  среди  которых  самыми
живучими были подозрения в том, что падение с моста в речку - дело  рук  его
политических противников. Вся Москва,  не  говоря  уже  о  провинции,  свято
верила в козни кремлевского ареопага против народного любимца.
   Впрочем, в печати проскальзывали,  правда  спустя  тричетыре  года  после
случившегося, и  иные  версии.  Однако  официально  истина  не  раскрыта  до
настоящего времени. Любопытных могу отослать к опубликованной в октябре 1989
года  "Известиями"  стенограмме  обсуждения  этого   инцидента   на   сессии
Верховного Совета СССР, а также к ельцинскому личному "Заявлению для  печати
и других средств массовой  информации",  сделанному  тогда  же.  Листовки  с
текстом заявления были расклеены по всему городу. Борис Николаевич  расценил
предание огласке этой истории как новый политический фарс, как факт  травли,
попытку переноса акцентов с методов политической борьбы на  безнравственные,
беспринципные методы уничтожения оппонентов.
   На митинге 15 октября 1989 года он выразился по этому поводу  еще  резче:
"Специально в КГБ собрали  совещание,  чтобы  дать  указание  распространять
слухи, что Ельцин где-то напился, где-то с женщинами гулял. Они перешли  уже
все рамки, когда уже эта злость, видимо,  затмила  разум,  затмила  разумные
действия. Их озлобленность не имеет границ, она уже перешла в явную  травлю,
чтобы скомпрометировать, дискредитировать  депутата,  которыйдавно  им,  так
сказать, как кость в горле, которая торчит у них, понимаешь, как  гвоздь..."
В одном из тогдашних интервью Борис Ельцин  заявил:  "Зачем,  скажите,  было
обсуждать инцидент из моей личной  жизни  на  сессии?  Что,  мало  в  стране
проблем? При межнациональных столкновениях льется кровь, экономика в упадке,
кризис в финансах, в социальной сфере. Нет, еще  стенограмму  в  "Известиях"
напечатали - как будто это важнейший вопрос в государстве".
   Что ж, каждый гражданин имеет  право  на  неразглашение  в  прессе  своей
личной жизни. Президент страны - тоже не исключение. Поэтому ограничусь теми
сведениями, которыми сам виновник происшествия счел возможным  поделиться  с
читателями своей книги " Исповедь на заданную тему".
   "После встречи с избирателями,  -  рассказывает  Борис  Николаевич,  -  я
поехал в машине к своему старому свердловскому другу на дачу в  подмосковный
поселок Успенское. Недалеко от дома я отпустил водителя, так я  делаю  почти
всегда, чтобы пройти несколько сот метров пешком. "Волга" уехала,  я  прошел
несколько метров, вдруг сзади появилась другая машина.  И...  я  оказался  в
реке. Я здесь не вдаюсь в эмоции, то, что в эти  минуты  я  пережил,  -  это
совсем другая история.
   Вода была страшно холодная. Судорогой  сводило  ноги,  я  еле  доплыл  до
берега, хотя до него всего несколько метров. Выбравшись на берег,  повалился
на землю и пролежал на ней какое-то время, приходя в себя. Потом  встал,  от
холода меня трясло, температура воздуха, по-моему, была около нуля. Я понял,
что самому мне до дома не добраться, и побрел к посту милиции.
   Ребята-милиционеры, дежурившие на посту, сразу же меня узнали.
   ... Вопросов они не задавали, поскольку я сразу  же  сказал,  что  никому
ничего сообщать не надо. Пока пил чай, который ребята мне  дали,  пока  хоть
чуть-чуть просыхала одежда, про себя ругался - до чего дошли,  но  заявления
не делал. Через некоторое время за мной приехали жена и дочь, и, прощаясь, я
еще раз попросил милиционеров о происшедшем никому не сообщать".
   Почему он принял такое решение? Борис Николаевич объясняет это  тем,  что
он легко предвидел реакцию людей, которые с большим трудом терпят  моральные
провокации против него, но спокойно воспринять весть  о  попытке  физической
расправы они уже не смогут. В знак протеста мог остановиться  Зеленоград,  а
там большинство оборонных, электронных и научных предприятий, остановился бы
Свердловск, а там еще больше военных заводов, остановилось бы пол-Москвы...
   "Возможно, я не прав. Возможно,  мой  принцип  всегда  и  везде  говорить
правду и ничего не скрывать от людей не подвел бы меня и в этот раз.  Именно
это больше всего и поразило  моих  избирателей:  я  что-то  скрываю,  что-то
недоговариваю...
   Все-таки считал, что люди сами все поймут, сами во всем  разберутся.  Тем
более когда министр внутренних дел СССР Бакатин на сессии Верховного  Совета
СССР докладывал, что на меня не было совершено покушения, и в доказательство
сообщил  фальсифицированную  информацию,  это  еще  больше  вселяло  в  меня
уверенность - народ во всем разберется. Бакатин  почему-то  вводил  людей  в
заблуждение даже там, где факты легко  проверялись.  Он  говорил,  например,
если бы потерпевшего действительно сбросили с моста, он бы сильно  разбился,
так как высота - 15 метров. Высота моста на самом деле - 5 метров...
   ... В  общем,  у  меня  почему-то  была  уверенность,  что  люди  ощутят,
почувствуют эти многочисленные несуразицы и нестыковки в версии руководителя
МВД, поймут, что же случилось со мной. И поймут самое главное - почему я  на
сессии сказал: покушения не было".
   Далее автор сообщает: на подготовленную почву была брошена  сплетня,  что
он ехал к своей любовнице на  дачу,  которая  облила  его  из  ведра!  Бред,
чушь...
   Водная история имела продолжение.  С  нею  связывают  в  Москве  рождение
нового народного обычая - ельцинирования.  Впервые  он  проводился  в  конце
сентября 1992 года в честь трехлетней годовщины  чудесного  спасения  Бориса
Николаевича из вод безвестной подмосковной  речушки.  Поскольку  подробности
купели кремлевского ослушника известны лишь в общих чертах, то  суть  обряда
сводится к тому, что всякому желающему надевают  бумажный  или  целлофановый
пакет на голову, а затем бросают в воду. После принятия обряда  добровольцам
вешают  на  грудь  "звездочку  ельциненка".  А  также  производится   запись
новоельцинированного в "железную ельцинскую гвардию".
   Время и место проведения торжественных обрядов неизменны  -  четыре  часа
дня 20 сентября, фонтан у кинотеатра "Россия". Глубина  воды  в  фонтане  не
превышает пяти дюймов.
   В 1994 году во  время  обряда,  посвященного  пятой  годовщине  чудесного
спасения Бориса Николаевича из вод неизвестной реки  с  холщовым  мешком  на
голове, с грустью констатировалось, что виновники злодеяния до  сих  пор  не
найдены. В то же время выражалась  гордость,  что  Борис  Николаевич  выплыл
назло всем недругам и доказал всему миру, что под  его  руководством  Россия
никогда не будет плясать под чужой саксофон и что наша дирижерская палочка в
надежных руках.
   Пародируются обычно курьезы.  Драматические  происшествия,  как  правило,
либретто для шоу не становятся.
 
   ВОЗДУШНЫЕ
 
   Трудная посадка испанского частного самолета, в котором летел  Ельцин  во
время пребывания в этой стране летом 1990 года, тоже вызвала волну догадок и
предположений.  В  Испании  Борису  Николаевичу  не  повезло.   Он   получил
повреждение позвоночника и  вынужден  был  даже  пройти  там  курс  лечения.
Последствия неудачного приземления дают о себе знать и по сей день.
   Подозрения о причастности политических оппонентов  из  Кремля  к  трудной
посадке самолета в Испании столь крепко сидели в головах его  многочисленных
почитателей и почитательниц, что понадобились годы, прежде чем  общественное
сознание изменило точку зрения. И то главным образом потому,  что  появились
свидетельства, написанные людьми из его окружения, которые сидели  с  ним  в
злополучном самолете. Касаясь этого происшествия, они приводили убедительные
доказательства, что руки КГБ здесь не  было,  что  поездка  в  Испанию  была
незапланированной - туда заскочили на денек, поскольку появилась  "форточка"
во время пребывания в соседней стране. При всем своем всесилии КГБ  не  смог
бы что-нибудь предпринять: самолет был  частный,  намерение  лететь  на  нем
возникло в последний момент.
   Подробности этой темной истории таковы.
   19 мая 1990 года в ленинградской  газете  "Смена"  появилась  публикация,
которую перепечатали многие издания. Сообщение, переданное  по  телефону  из
пресс-центра  межрегиональной  депутатской  группы   в   Москве,   содержало
сенсационную новость.
   Весь май страна обсуждала происшествие, случившееся с Ельциным в Испании.
Самолет, на котором Борис Николаевич летел в Барселону, неожиданно  потерпел
аварию. Главный пассажир  получил  сильные  травмы.  Циркулировали  слухи  о
неслучайном характере авиакатастрофы.
   И  вот  -  подтверждение  слухов.   Ленинградская   газета   сообщила   о
причастности КГБ к аварии самолета. Подробности передавались из уст в уста.
   Ельцин сначала побывал в Лондоне, где встретился с
   Тэтчер, а затем в сопровождении  своего  -  еще  со  времен  Госстроя!  -
помощника Л. Суханова  направился  в  Испанию.  Во  время  полета  на  борту
отказало  навигационное  оборудование,  выключилось  питание.  Не  сработало
шасси.
   Пассажиры пересели в другой самолет. Однако ситуация  вновь  повторилась.
Неимоверной амплитуды достигла вибрация корпуса. Новый самолет тоже  не  был
пригоден для эксплуатации.
   По  свидетельству  не  названного  в  публикации  лица,   передавшего   в
пресс-центр МДГ столь необычную информацию, в Испанию  для  оказания  помощи
пострадавшему в аварии кандидату  на  пост  Председателя  Верховного  Совета
РСФСР Б. Н. Ельцину была  направлена  группа  советских  врачей.  Однако  по
неизвестным причинам она задержалась в пути. Со ссылкой на помощника Ельцина
Льва Суханова говорилось, что в Барселоне, где предстояло провести  операцию
Борису Николаевичу, действительно неожиданно  появился  советский  врач.  Он
настоятельно рекомендовал пациенту вылететь в Москву и провести  операцию  в
Советском Союзе. К счастью, Ельцин уже дал согласие оперироваться в Испании.
   Автор сенсационного сообщения, руководивший пресс-центром  МДГ,  заявлял,
что  он  сам  был  свидетелем  достаточно  странного   поведения   человека,
назвавшегося  врачом,  во  время  встречи   пострадавшего   в   Шереметьеве.
Журналисту показалось странным, что этот человек потребовал отменить встречу
москвичей с их народным депутатом. С учетом состояния здоровья Ельцина прямо
на летное поле была подана машина,  которая  намеревалась  увезти  опального
депутата, минуя встречавших.  Но  Ельцин  высказался  за  встречу.  И  через
несколько  минут  сотни  представителей  демократических  движений   плотным
кольцом окружили Бориса Николаевича.
   Словом, любящий народ ограждал своего кумира от зловредных козней КГБ  на
родной земле! Жаль, что этих горящих глаз и протянутых  к  божеству  рук  не
оказалось в нужный момент в чужедальнем краю.
   Правда,  утверждать  о   причастности   Лубянки   к   попытке   совершить
авиакатастрофу в небе Испании автор заметки не посмел. Для этого,  осторожно
заметил он  в  конце  своего  произведения,  надо  обладать  неопровержимыми
фактами. Пресс-центр МДГ, по понятным  причинам,  не  может  взять  на  себя
подобной ответственности. Однако,  замечает  искушенный  журналист,  этот  и
другие сигналы, поступившие к нему, подтверждают неоспоримую истину -  когда
речь идет о власти, Аппарат (с прописной буквы) не выбирает средств.  Именно
поэтому руководитель пресс-центра МДГ и решил предать полученную  информацию
гласности.
   В тонкости завершающего  абзаца  газетной  заметки  рядовой  читатель  не
вникал. Главный смысл заключался в начале: КГБ достал народного любимца даже
в далеком испанском небе!
   Скандал  получился  изрядный.  КГБ  не  мог  не  отреагировать  на  столь
серьезные обвинения. И он отреагировал.
   27 мая, через неделю  после  публикации  в  "Смене",  "Правда"  поместила
"Заявление КГБ СССР". Комитет госбезопасности информировал общественность  о
том, что ему  ничего  не  известно  об  обстоятельствах  авиапроисшествия  в
Испании, он не в  курсе  того,  что  там  произошло  на  самом  деле,  какие
технические неполадки были на  борту  самолета,  в  котором  летел  народный
депутат СССР.
   Лубянка изложила свою  официальную  точку  зрения:  всесильное  ведомство
никакого отношения к  "инциденту"  с  самолетом  не  имеет  и  рассматривает
публикацию  об  этом  как   грубую   клевету,   как   оскорбительный   прием
нечистоплотного политиканства. Публикация  в  "Смене",  по  мнению  КГБ,  об
"очередном" покушении на Б. Н. Ельцина не делает  чести  газете,  заставляет
сомневаться в искренности ее гражданских позиций, в профессиональной чести и
элементарной порядочности.
   Об авторе заметки в "Смене" было сказано:  заранее  сняв  с  себя  всякую
ответственность и прикрываясь  именем  пресс-центра  межрегиональной  группы
народных депутатов  СССР,  он  беззастенчиво  пошел  на  заведомый  обман  с
расчетом взбудоражить общественное мнение. В связи с чем КГБ СССР  обратился
в  Прокуратуру  СССР  с  просьбой  провести   расследование   обстоятельств,
связанных с публикацией в газете "Смена".
   Как признавался позднее автор заметки в "Смене", он  порядочно  струхнул.
Наверное, впервые в истории СССР грозное ведомство печатно  давало  отповедь
"отдельно взятому" щелкоперу. "КГБ обратился в Прокуратуру СССР  с  просьбой
провести расследование..." Было от чего прийти в уныние,  тем  более  что  в
штабе  межрегиональной   депутатской   группы   незадачливому   руководителю
прессцентра отказали в пропуске.
   - Что за хреновину ты написал в этой  "Смене"?  -  возмутились  в  штабе,
который располагался в гостинице "Москва".
   - Ладно, плывите без меня! - сказал журналист и бросил телефонную трубку.
   Некоторое время он отсиживался у приятеля, не возвращался в свою квартиру
даже на ночь. А потом уехал в Рязань, чтобы запутать следы.  Там  и  услышал
весть о том, что Ельцин избран председателем Верховного Совета РСФСР.
   Свершилось!
   В связи с этим возникает вопрос: случайно ли появилась в "Смене"  заметка
о причастности КГБ к авиапроисшествию с Ельциным в Испании? Авария  самолета
произошла 25 апреля, а сообщение о ней опубликовано лишь  19  мая,  то  есть
почти  спустя  полмесяца.  Хотелось  бы  верить,  что   пресса,   опьяненная
дарованной Горбачевым свободой, погналась за очередным  слухом,  придав  ему
некую  степень  вероятности,  не  ставя  перед   собой   тщательно   скрытой
сверхзадачи. Однако автор нашумевшей публикации спустя четыре года  признал:
именно она и стала той последней  каплей,  которая  склонила  чашу  весов  в
пользу Ельцина. Напомню: в тот критический момент в Верховном  Совете  РСФСР
шло  перетягивание  каната  между  Ельциным   и   руководителем   российских
коммунистов Полозковым.
   - Мог бы я сейчас, набравшись нахальства, и пол-литра сяего стребовать за
ту победу, - откровенничал бывший руководитель пресс-центра МДГ в 1994 году,
- да что уж там - выпито было уже без меня...
   К испанскому инциденту пресса  вернулась  через  год.  Позабытая  история
вновь всплыла, на этот раз в "Комсомольской правде".  Шло  лето  1991  года,
Ельцин вступил в предвыборную борьбу за кресло российского президента.
   В интерпретации народного депутата СССР В.  Ярошенко,  который  находился
вместе с Ельциным на борту того злополучного самолета,  скандальная  история
годичной давности выглядела следующим образом. Он ни словом не обмолвился  о
пересадке в  другой  самолет  -  первый,  как  помнит  читатель,  по  версии
руководителя пресс-центра МДГ оказался неисправным,  и  потому  полетели  на
другом, с которым случилась беда. Ярошенко говорит не о двух самолетах, а об
одном.
   Падение самолета началось с высоты примерно 3.500 метров в  10  часов  25
минут по местному  времени,  через  25  минут  после  вылета  из  маленького
аэропорта испанского города Кордова. Это был  шестиместный  самолеттакси.  В
кабине находились Ельцин, его  помощник  Лев  Суханов,  депутат  Ярошенко  и
переводчик Г. Гонсалес.
   Неожиданно полностью  вышла  из  строя  система  электропитания.  Штурман
что-то сказал в сердцах по-испански. Испанского  языка  никто  из  советских
пассажиров,  естественно,  не  знал.  Ярошенко,  по  его   словам,   понимал
по-французски, а поскольку французский и испанский языки имеют общие  корни,
то Ярошенко  понял  смысл  сказанного  штурманом,  который  кого-то  обозвал
"сволочами". Обращено  ругательство  было,  очевидно,  ктем,  кого  Ярошенко
называет "механиками", заключая это слово в кавычки. Они, "механики", то  ли
забыли в самолете чтото лишнее, то ли изъяли что-то важное.
   Воздушное такси между тем падало. Посмотрев в иллюминатор, Ярошенко  живо
представил, что такое  пикирующий  бомбардировщик.  По  мнению  депутата,  в
результате   отказа   системы   электрооборудования    перестали    работать
механические и гидравлические приводы механизмов управления.
   Внизу громоздились скалы. На каком-то расстоянии от  них  пилоту  удалось
выровнять машину. Он повернулся к пассажирам лицом  и  сказал,  что  намерен
прервать полет и постарается совершить вынужденную посадку.
   - Просьба застегнуть ремни, - передал просьбу пилота переводчик.
   Ярошенко обернулся и  посмотрел  на  Ельцина.  Он  сидел  с  Сухановым  в
хвостовой части самолета.
   - Пристегиваться отказываюсь, - категорически сказал Борис Николаевич.  -
Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
   Суханов тоже посмотрел в  иллюминатор  и  плотно  сжал  губы.  Он  также,
очевидно, стал фаталистом.
   В то время, как пилот с трудом разворачивал самолет, штурман, не уставая,
повторял: "Ах, сволочи, сволочи..."
   Вспоминая тот эпизод, Ярошенко признается, что  ему  до  сих  пор  трудно
понять, что же на самом деле произошло.
   - Самолет буквально рухнул на взлетную полосу - мы почувствовали  сильный
удар, который пришелся на хвостовую часть самолета - туда, где сидели Ельцин
и Суханов. Ельцин  застонал,  но  мы  как-то  не  обратили  на  это  особого
внимания, так как были очень рады тому, что этот кошмар наконец кончился...
   С трудом выйдя из самолета, Ельцин пожал руку пилоту и штурману:
   - Как все-таки красиво звучит по-испански "сволочи"...
   Далее Ярошенко рассказал о медицинской операции, которую Ельцину  сделали
в Испании на позвоночнике. Если бы  не  экстренное  вмешательство  испанских
врачей, неизвестно, выдержал ли бы он дорогу  до  Москвы.  Травма  оказалась
очень  серьезной:  тело  было  парализовано  на   80   процентов,   начались
необратимые процессы.
   Кто подразумевался под "сволочами"? Механики аэропорта или кто-то другой?
Прямого ответа в  публикации  "Комсомольской  правды"  не  было.  Оставалось
ощущение     недосказанности,     будоражащей      воображение      интриги,
многозначительности   намека...   Что,   наверное,   объяснялось    законами
предвыборной  борьбы  -   привлечением   внимания   электората   к   персоне
пострадавшего.
   И только спустя значительное время после победы Ечьцина на  президентских
выборах 1991 года начали появляться свидетельства лиц,  находившихся  в  том
злополучном  самолете,  развеивающие  слухи  о  причастности  КГБ  к  аварии
воздушного такси в небе Испании.
 
   ЧЕРДАЧНЫЙ
 
   "Ох, рано встает охрана!" - слова незамысловатой песенки, наверное, долго
преследовали сначала задержанного, а затем арестованного  33-летнего  майора
российской армии Ивана Кислова,  когда  он  мысленно  -  в  который  раз!  -
перебирал обстоятельства своего провала.
   В половине шестого утра он,  не  заметив  вокруг  ни  одной  живой  души,
незаметно приблизился к заранее облюбованному зданию  на  Ильинке  в  районе
Старой площади. Дом как нельзя лучше подходил для  его  замысла.  Во-первых,
очень удобно расположен, поскольку вплотную примыкает  к  правительственному
комплексу. Вовторых, весь в строительных лесах, что позволяет  подняться  по
ним на чердак.
   Дальнейший план был такой: утром, с  приходом  рабочих,  выдать  себя  за
одного из них, новичка, и,  воспользовавшись  удобным  моментом,  спуститься
вниз, во внутренний двор. А там остается лишь дождаться, когда "ЗИЛ" Ельцина
остановится и именитый седок выйдет из  лимузина.  Вот  тогда-то  и  следует
внезапно напасть на президента и сильно ударить его ножом.
   То, что президентские апартаменты Ельцина расположены в  Кремле,  Кислов,
безусловно, знал. Но, по его разумению, президент должен непременно бывать и
в здании правительства на Старой площади. А потому самым тщательным  образом
изучил расположение корпусов и систему их охраны. Увидев ремонтируемый  дом,
примыкавший к правительственному комплексу, и снующих возле него строителей,
понял:  это  шанс,  ниспосланный  провидением.  Майор  Кислов  знал  толк  в
строительных   тонкостях   -   еще   месяц   назад   служил   в   одном   из
военностроительных батальонов на Дальнем Востоке. Он сразу  же  оценил  роль
этого дома.
   Итак, темной январской ночью 1993 года Кислов взобрался  по  строительным
лесам на крышу здания. Оттуда он через окно проник на чердак. Притаившись  в
углу, стал ожидать начала рабочей смены.
   И тут случилось непредвиденное. Около семи утра, когда  было  еще  темно,
Кислов услышал приближающиеся шаги. Вспыхнул свет фонаря.
   - Ты что здесь делаешь?
   Застигнутый врасплох грозным окриком сотрудника охраны правительственного
комплекса, злоумышленник, стараясь быть спокойным, ответил:
   - Уборщик снега я. Намело, вишь, за ночь...
   Охранник впился цепким взглядом в обнаруженного на чердаке  человека.  На
вид лет 30-33. Телосложение щуплое. Черты лица тонкие, правильные. Уж больно
интеллигентен для уборщика снега.
   - Документы! - властно потребовал охранник.
   "Уборщик снега" застыл в оцепенении. Охраннику стало ясно,  что  дело  не
чисто, и он вызвал подкрепление.
   Кислов не пытался  бежать.  Когда  его  задержали  и  произвели  досмотр,
сопротивления не оказал.
   Поскольку "уборщик снега" оказался майором, его препроводили в московскую
военную  комендатуру,  где  выяснилось,  что  он  самовольно  покинул   свою
строительную часть под Хабаровском еще в декабре прошлого года и целый месяц
отирался в Москве. Фактически бродяжничал.
   - Бомж-майор? Это что-то новое, - удивились в комендатуре.
   Удивляться было  чему.  Офицер  в  немалом  звании  обитал  на  Казанском
вокзале, затем, когда его оттуда выжили брмжи, перебрался на Белорусский.
   - Как же вы докатились до жизни такой? - спросили у него в комендатуре.
   Задержанный вяло, неохотно ответил, что разочаровался в армейской службе.
На  него  смотрели  с  изумлением.  Ладно,   если   бы   в   бега   ударился
восемнадцатилетний  солдатик  срочной  службы,  что  сегодня  не  такая   уж
редкость, а то ведь офицер, майор! 33 года от роду,  глава  семьи.  Странный
способ перемены профессии.
   Кислов отрешенно слушал нравоучительные сентенции работников комендатуры,
угрюмо и затравленно молчал.
   Задержали  его  27  января.  Пока  связывались  с  Хабаровском,  уточняя,
действительно ли проходит службу в Дальневосточном округе майор Кислов  Иван
Васильевич, 1959 года рождения, пока судили-рядили, что с ним делать дальше,
задержанный вдруг сделал ошеломляющее заявление.
   Случилось это 30 января на  допросе  в  военной  прокуратуре  Московского
гарнизона, "Я прибыл в Москву 1 января 1993 года с целью совершить  убийство
президента России Бориса Ельцина", - заявил он.
   Меру пресечения после такого признания тут же изменили  с  задержания  на
арест. Против террориста были выдвинуты обвинения  по  трем  статьям:  15-й,
66-й часть 1  и  246-й  п.  "В"  Уголовного  кодекса  Российской  Федерации.
Арестованному инкриминировали  приготовление  к  убийству,  террористический
акт, самовольное оставление воинской части на срок более месяца. По  решению
тогдашнего Генерального прокурора России В. Степанкова началось следствие  в
Москве и Хабаровске.
   Выяснилось, что в Хабаровске уже давно встревожены исчезновением  майора,
по  факту  чего  военная  прокуратура  Дальневосточного   округа   возбудила
уголовное дело. По местному телевидению было передано  сообщение  о  розыске
Кислова, а также показан его портрет. Предполагали, что Пропавший офицер мог
стать  жертвой  криминального   случая,   поскольку   товарищи   по   службе
характеризовали его как  исключительно  честного  и  совестливого  человека,
правдолюба и правдоискателя, который не пройдет мимо хулигана или  дебошира,
всегда вступится за слабого.
   Исчез Кислов незаметно: утром ушел на службу, вечером домой не  вернулся.
И только когда стало известно, что  он  задержан  в  Москве  и  чего-то  там
натворил, жена вспомнила его невзначай оброненные в досаде слова о том,  как
трудно в конце года  достать  билет  на  Москву.  Тогда  же  обнаружилось  и
отсутствие бритвы с туалетными принадлежностями. Местным  сыщикам,  искавшим
исчезнувшего офицера, эти детали были в новинку.
   Основными,  конечно,  были  следственные  действия  с   самим   Кисловым.
Интересовали прежде всего мотивы задуманного им. Подследственный заявил, что
он "не согласен с политикой президента России, таких, как он, много, поэтому
решил возложить на себя высокую миссий избавления России от этого человека".
   Как  помнят  читатели,  выплеснувшаяся  на  страницы  газет  эта  история
комментировалась и обсуждалась одними журналистами. Официальных точек зрения
Главного управления охраны  и  прокуратуры  в  печати  не  было.  В  течение
нескольких  месяцев  средства  массовой   информации   держали   публику   в
напряжении,  преподнося  все  новые  подробности  зловещего  замысла  майора
Кислова, который, изменив свои прежние показания о том, что, разочаровавшись
в военной профессии, бродяжничал в Москве, заговорил, чем в действительности
занимался в столице.
   Оказывается, он приехал в Москву с двумя вариантами убийства  президента.
Первый - разорвать его бомбой.  Адскую  машину  Кислов  лично  изготовил  24
декабря, начинив два  взрывпакета  детонирующего  типа  стальными  шариками.
Запасной вариант - зарезать ножом.
   Обстоятельства сложились так, что второй вариант стал основным. 15 января
террорист попал под сильный  дождь  со  снегом,  в  результате  чего  адская
машина, спрятанная под курткой, промокла. Тогда он выбросил бомбы. Где -  не
знает.
   (Оставалась надежда на нож. Им  и  решил  действовать.  Ну  и  что,  если
перочинный? В умелых руках это тоже оружие!
   Особенно сочно расписывали журналисты, как террорист искал дом, в котором
живет президент. Ходил по улицам, выведывал у простодушных москвичей  адрес.
И,  представьте,  нашел.  Сутками  крутился  возле  подъезда,  наблюдая   за
входящими жильцами, чтобы подсмотреть код зашифрованного замка. Однако скоро
сделал  вывод:  президентский  "ЗИЛ"  въезжает  внутрь  дома  по  подземному
тоннелю. Стало быть,  здесь  до  президента  не  добраться.  И  тогда  решил
поджидать его на Старой площади, у комплекса правительственных зданий,  где,
кстати, Ельцин бывал не чаше одного-двух раз в году.
   Знакомясь с таким увлекательным  чтивом,  здравомыслящие  люди  протирали
глаза: не наваждение ли все это? Майор, и вдруг какие-то самодельные  бомбы,
нож. Ну, прямо как у старорежимных цареубийц народовольцев. Что,  "Макарова"
не мог прихватить? И эта странная адская машина, намокшая под курткой. Ну  а
подземный автомобильный тоннель внутри жилого дома совсем доконал.
   Нет, не тоннель. Окончательно доконало время подготовки покушения. Как-то
все выпустили  из  виду  сущий  пустячок:  в  тот  момент  объект  покушения
находился с визитом в Индии.
   Ну а что с самим  незадачливым  террористом?  Правильно.  Вы  угадали.  И
психиатрическая экспертиза это подтвердила.
 
   МОДНОЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕ
 
   Похоже, предупреждать о готовящихся терактах на Бориса Ельцина становится
модным развлечением. Вот информация  из  тульской  областной  "молод  ежки":
накануне приезда президента  в  Тулу  (16-17  ноября  1993  г.)  в  редакцию
позвонил  анонимный  работник  одного  из  местных  заводов  и   сообщил   о
готовящемся  там  покушении  на  главу  государства.   Информацию   тут   же
распространила на всю страну телепрограмма "Вести".
   В Ярославле накануне  визита  Ельцина  неизвестный  позвонил  в  один  из
райотделов милиции и сообщил, что намерен совершить покушение на президента.
Тут же информация была  передана  в  управление  Министерства  безопасности.
Анонима нашли: 26 лет, ярославец. Звонок сделал в промежутке между первой  и
второй стопками.
   А вот этот случай имел  место,  скорее  всего,  после  многих  стопок.  С
похмелья. В еще пьяной и сонной Москве, только что завершившей  празднование
нового, 1993 года, и готовившейся отметить православное Рождество.  И  не  в
какой-то там  занюханной  общаге,  а  в  фешенебельном  столичном  офисе  по
Страстному бульвару, дом 5, не далеко от Пушкинской площади.
   Четвертого января 1993 года в хорошо обставленном  кабинете  руководителя
офиса  сидели  двое  и   разговаривали.   Один   был   с   диктофоном,   что
свидетельствовало о принадлежности к журналистской братии. Второй,  вальяжно
развалившийся   в   мягком   кресле,   отвечал   на   вопросы    изумленного
корреспондента.
   Серджено Серджи, постоянный представитель итальянской  газеты  "Унита"  в
Москве, был ошеломлен уже началом интервью. Недавний первый  вице-премьер  и
министр  информации  российского  правительства,   а   сейчас   руководитель
Федерального  информационного  центра  России   Михаил   Полторанин   сразил
корреспондента неожиданным заявлением:
   - Новый государственный переворот в России был уже почти  осуществлен.  И
во главе был Хасбулатов, председатель Верховного Совета. Я сорвал его.
   Заметим,  что  речь  идет  не   об   известном   осеннем   противостоянии
законодательной и исполнительной властей, вылившемся в кровавое столкновение
с применением танков. Интервью проходило в первый рабочий день нового года.
   Полторанин обрушил на корреспондента поток сенсационной информации:
   - Банды вооруженных чеченцев уже собрались в Москве, чтобы  выступить  по
первому  приказу  Хасбулатова.  Президент  должен  был  бы  снять  министров
безопасности и внутренних дел, которые обо всем знали...
   Журналистский диктофон записывал разоблачительный монолог директора ФИЦа:
   - Мы были в одной команде, мы боролись за Хасбулатова, чтобы избрать  его
председателем Верховного Совета. Мы рассчитывали, что вместе сможем  двигать
реформы и развивать демократию...
   - Но?..
   - Но он вместо этого стал окружать себя сбродом, человеческими отбросами,
стал заниматься своими собственными частными делами... Он создал вооруженную
группу до пяти тысяч человек со школой специальной подготовки,  которая  уже
подготовила отделение спецназа,  отдал  распоряжение  приобрести  еще  сорок
тысяч автоматов. Одновременно в Москву прибыли вооруженные до  зубов  группы
чеченских боевиков, которые заняли весь гостиничный комплекс близ ВДНХ.
   - Да что вы говорите?! - воскликнул изумленный журналист.
   - Как что говорю? Они прибыли. Они были  там  в  ожидании  приказов.  Тем
временем  Хасбулатов  благодаря  этим  группам  берет  под   свой   контроль
телевизионный  центр   "Останкино",   Государственный   банк,   прокуратуру,
министерство иностранных дел и так далее.  Семьдесят  пять  объектов.  Одним
словом, забирает милицию, которая подчиняется министерству внутренних дел, и
ставит своих людей.
   - А министры безопасности и внутренних дел были согласны с операцией?
   - Не только. Они ее поддерживали. Президент все узнал от меня,  а  не  от
них.
   -  Таким  образом,  министры  безопасности  и  внутренних  дел  допустили
создание этих групп?
   - Особенно министр внутренних дел Виктор Ерин, который  подписал  и  сдал
объекты под охрану. Не информируя об этом президента.
   Словом, путч по всем правилам.  Со  специальными  вооруженными  до  зубов
группами, захватом всех стратегических зданий  столицы,  от  министерств  до
телекомпании, при молчаливом согласии министров  безопасности  и  внутренних
дел. А  во  главе  -  Руслан  Хасбулатов,  председатель  Верховного  Совета,
противник Бориса Ельцина. Спас его, устранив трагическую перспективу, Михаил
Полторанин. Когда он понял, что происходит, начал бить тревогу.
   Сенсационное интервью Полторанина "Унита" опубликовала девятого января. А
двенадцатого его перепечатала  "Российская  газета".  Тогдашний  официальный
орган парламента сопроводил перепечатку  своим  комментарием:  "Ну  что  тут
скажешь?.. Очевидно, Михаил Никифорович, давая это интервью, находился в том
же состоянии, в каком пребывала посленовогодняя Москва..."
   Много шума было и вокруг  опубликованной  в  марте  1994  года  в  "Общей
газете" так называемой "Версии номер один". Генеральная  прокуратура  России
по указанию тогдашнего и, о, генерального прокурора Алексея  Ильюшенко  даже
начала проверку изложенных  в  статье  сведений  о  "группе  государственных
деятелей, которая намерена осуществить попытку отстранения Бориса Ельцина от
власти".
   Главную роль в путче должен был якобы сыграть вицепремьер Олег  Сосковец.
Однако он не замедлил сделать  заявление  о  своей  непричастности  к  якобы
готовящемуся перевороту. Московский мэр Лужков, чье имя тоже фигурировало  в
"Версии", счел необходимым дать пространные объяснения по телевидению.  Всех
переплюнул премьер Черномырдин, бросивший в Москве буксовавшие переговоры  с
Международным валютным фондом и срочно навестивший отдыхавшего президента  в
Сочи, где заверил его в своем исключительном почтении.
   Контрразведке не  пришлось  долго  искать  автора  "Версии  номер  один",
который сначала в  "Общей  газете",  а  затем  и  в  "Комсомольской  правде"
рассказал о кознях номенклатурных реваншистов за спиной  президента  России.
Автор сам явился в редакцию "Общей газеты" и оказался... членом ее редсовета
Глебом Павловским.
   По словам сочинителя-одиночки, опубликованное является  рабочим  текстом,
принадлежавшим  ему  лично,   и   представляет   рутинную   производственную
справкукомпиляцию открытых данных, а жужжание всегдашних слов  о  "заговоре"
связано с упорхнувшей от него черновой  бумагой,  помеченной  "Версия  номер
один".
   В тот день, когда Павловский  шокировал  прогорбачевскую  "Общую  газету"
своим явлением  народу  с  повинной,  помощник  президента  по  национальной
безопасности Юрий Батурин торжественно заявил:
   -  Делается  все,  что  надо:   спецслужбы,   правоохранительные   органы
занимаются поиском анонима. После того как  он  будет  найден,  можно  будет
ставить вопрос о возбуждении  уголовного  дела  с  обвинением  в  совершении
тяжкого государственного преступления.
   А в день, когда вышел номер "Общей газеты"  с  объяснениями  Павловского,
директор  Федеральной  службы   контрразведки   Сергей   Степашин   уведомил
общественность, что созданной ФСК совместно с прокуратурой небольшой  группе
удалось  выявить  конкретные  персоналии.  По  его  словам,  злоумышленников
установлено уже четверо.
   Кабинетно-политологическая версия "переворота" была воспринята  настолько
всерьез и без сомнений, что даже  Ельцин,  осведомленный  об  успехах  своих
спецслужб, не стал высмеивать незадачливого аналитика, а сурово  предостерег
всех, что он хорошо проинформирован о желании некоторых политических  кругов
искусственно дестабилизировать обстановку в стране,  "а  если  назвать  вещи
своими именами, любой ценой свалить президента".
   После всполошившей  первой  "версии"  появилась  вторая  и  третья.  "Как
сообщили источники, близкие к информированным..." И далее - по канону. Сюжет
- бродячий: грядет государственный переворот.
   Финал этих историй, как  правило,  во  всех  случаях  один:  сенсационная
информация оказывалась обыкновенной мистификацией. И пекутся эти сенсации по
одному шаблону - в их основе некая аналитическая записка, отсутствие авторов
и  ссылок  на  то,  как  сей  труд  попал  в   газеты,   копирование   стиля
политологических разработок, имеющих хождение  в  коридорах  Кремля,  Старой
площади и Белого дома.
   Каждый получает свое. Журналисты - работу, политики - допинг, общество  -
чтиво.
   Даже самое заурядное криминальное происшествие экстраполируется на высшие
политические  сферы.  В  начале  апреля  1996  года  неизвестный  в   маске,
подъехавший на грузовике "ГАЗ-66" к дому 10/1 по Осеннему бульвару, произвел
три выстрела из снайперской винтовки с оптическим прицелом. С кем он  сводил
счеты, неизвестно.
   Но Осенний бульвар - это Крылатское, где  расположен  престижный  дом,  в
котором живет Ельцин. Если киллер там стрелял, то не в президента ли?  Целый
день радио держало слушателей в напряжении, передавая сообщение о  найденной
винтовке, брошенной преступником, двух гильзах калибра 7,62, шапке, маске  и
перчатках. Стрелявший якобы скрылся на "Жигулях".
   Увы, снова ложная тревога. Выстрелы на Осеннем бульваре гремели не у дома
Ельцина, как, задыхаясь от волнения, сообщали  ведущие  радиоканалов,  а  на
довольно  приличном  расстоянии,  в  квартале,  который  не  входит  в  зону
ответственности службы безопасности президента.
   Снова Ярославль. Четвертого ноября 1995 года на  трибуну  межрегиональной
конференции чеченских диаспор поднимается некий гражданин и заявляет, что он
представитель "Совета подпольных освободительных сил России".
   Названия этой организации никто  в  зале  до  того  не  слышал.  Чем  она
занимается - тоже. Оратор снисходительно просвещает публику:
   - Наше движение вынесло смертные приговоры ряду  высших  должностных  лиц
страны, виновных в чеченской войне. Мне поручено сообщить высокому собранию,
что эти приговоры в скором времени будут приведены в исполнение...
   Изумленная публика узнает, что среди  прочих  приговоренных  к  смерти  -
президент Борис Ельцин.
   Когда об этом чрезвычайно смелом заявлении стало известно  в  Ярославской
прокуратуре, там сразу же вынесли решение о возбуждении уголовного  дела  по
признакам статей 15 и 66 уголовного кодекса - приготовление к преступлению и
убийству государственного или общественного деятеля (теракт).
   Оратор к тому  времени  благополучно  вернулся  в  Москву,  где  он  имел
постоянное место жительства. Правда, он нигде не работал, хотя  имел  вполне
трудоспособный возраст - 55 лет. Задержали его работники Федеральной  службы
безопасности в Реутове, откуда  он  был  этапирован  в  Ярославль.  Там  его
поместили в местный СИЗО.
   По  документам  он  значился  Михаилом   Киселевым.   Сотрудники   службы
безопасности президента покопались в своих компьютерных файлах  и  выяснили,
что фамилия этого человека уже была зафиксирована год  назад.  Некий  Михаил
Киселев шумно витийствовал на многолюдных митингах в  Москве,  представляясь
функционером тереховского "Союза офицеров". Народный трибун уверял,  что  не
менее семи-восьми бригад спецназа Главного разведуправления Генштаба  готовы
выступить по первой же команде "Союза офицеров" и  взять  власть  в  Кремле,
свергнув антинародный режим.
   Потрясенные  невероятной  наглостью   самозванца,   руководители   "Союза
офицеров" поспешили откреститься и от агитатора-горлана, и от сделанного  им
заявления. Так, мол, и так, гражданин Киселев Михаил к их движению  никакого
отношения не имеет и в их сплоченных рядах никогда не состоял.
   И вот прошлогодняя история повторилась. Да еще в более мрачном варианте.
   - Ваш человек?  -  спросили  сотрудники  службы  безопасности  президента
устроителей конференции.
   Те поклялись, что никогда прежде его не видели и представления не  имеют,
кто он такой. На конференцию его не приглашали, в списках выступающих он  не
значился - пожалуйста, посмотрите. Сам на трибуну вылез.
   Похоже, чеченцы говорили правду. В этом  сотрудники  службы  безопасности
убедились в ходе проверки сделанного Киселевым  заявления.  Выяснилось,  что
никакого "Совета подпольных освободительных  сил  России"  не  существует  в
природе. А категорическое обещание "цареубийства" -  чистейшей  воды  вздор.
Просто ляпнул "от балды" - и все. "Ныне свобода слова,  каждый  имеет  право
говорить все, что хочет",  -  гордо  блеснул  знанием  своеобразия  текущего
момента гражданин Киселев на допросе.
   Ярославская прокуратура тоже пришла к  выводу,  что  у  задержанного  нет
никаких реальных  возможностей  для  осуществления  его  зловредного  плана.
Незадачливому "террористу" изменили меру пресечения и выпустили  на  свободу
под подписку о невыезде. Вскоре и это ограничение  с  несостоявшегося  главы
новоявленного "Союза меча и орала" было  снято  -  как  предполагают,  после
медицинского освидетельствования.
   Мысли о Ельцине как о мишени приходят в головы не только  людям  простого
звания. Иногда они посещают даже  высоколобую  военную  элиту  из  мозгового
центра российской армии - ее Генерального штаба.
   У полковника Виктора Баранца было  два  варианта  физического  устранения
своего Верховного Главнокомандующего, Президента Российской Федерации.
   Угрохать машину Ельцина очень  удобно  из  окна  полковничьего  кабинета,
который расположен в здании на Арбатской  площади.  К  такой  мысли  Баранец
пришел, глядя сквозь давно не мытые оконные стекла на президентский  кортеж,
несущийся по Знаменке в сторону Кремля.
   Гранатомет или граната типа "Ф-1" - вещи для этого  отличные.  Но  у  них
существенный недостаток - слишком шумные. Да и для прохожих  небезопасные  -
много осколков. У стреляющего нет шансов на спасение, и ему останется только
застрелиться самому - сразу после того, как разлетятся на куски президент  и
его длинный сверкающе-черный "членовоз".
   Есть еще один способ отправить Ельцина на тот  свет.  Для  этого  следует
установить радиоуправляемую мину на дороге в люке канализации,  над  которым
регулярно проезжает Верховный Главнокомандующий. Мину можно купить в  Москве
почти на любой толкучке за 500 баксов.
   Но вот туг-то и начинаются проблемы. Где взять эти самые 500 баксов?  Это
примерно  две  месячные  зарплаты  полковника  Генштаба.  Беда  в  том,  что
государство вот уже три месяца не отдает армии долги.
   Мысли генштабиста, изложенные в  дневнике,  опубликованном  ежемесячником
"Совершенно  секретно"  в  февральском  номере  за  1997  год,   вызвали   в
Министерстве обороны и Генштабе настоящий переполох. Это вам не какой-то там
анонимный авантюрист, а вполне реальное  лицо.  Да  еще  какое  -  полковник
Баранец на фотографиях стоит рядом с министром Родионовым, сопровождает  его
в поездках в войска  и  за  границу.  Участник  афганской  войны,  награжден
орденом, медалями.  Руководитель  целого  управления  центрального  аппарата
Минобороны, под началом которого служат десятки офицеров.
   И вдруг этот человек трубит на весь мир, что он хотел бы взорвать  своего
Верховного Главнокомандующего, но не хватило денег на мину.
   Несмотря на то  что  было  воскресенье,  безумца  рано  утром  вызвали  к
министру   обороны.   Разговор   был   крайне   тяжелый.   Пришлось   писать
объяснительную начальству и спецслужбам.
   Баранец оправдывался тем, что публикация в "Совершенно  секретно"  -  это
фрагмент из его дневника генштабиста, который он вел в течение 1991  -  1996
годов. Всего почти две тысячи страниц. Честно писал, что думал. Конечно, все
мысли о "покушении" - не более чем всплеск  эмоций:  когда  видишь,  как  на
твоих  глазах  разваливают  армию,  унижают  офицеров   и   генералов,   как
нищенствуют их семьи, а воры в погонах процветают, и понимаешь, что ты не  в
силах ничего изменить, охватывает отчаяние. Но,  как  видно  из  текста,  он
напрочь гнал от себя эти мысли и, конечно, в практическом  плане  ничего  не
предпринимал.
   Корреспондент одной из газет,  взявший  у  полковника  Баранца  интервью,
прямо спросил, есть ли у него справка о состоянии здоровья?
   - Я предвидел, что меня могут попытаться упрятать в психушку,  -  ответил
Баранец. - Но у меня на руках результаты последней диспансеризации, где есть
и заключение психиатра.
   После той скандальной публикации на военной  карьере  полковника  Баранца
была поставлена точка.
   Впрочем, появлению в печати дневника генштабиста предшествовала такая вот
предыстория.  Полковник  Виктор  Николаевич  Баранец  при  министре  обороны
Грачеве был в опале -  одно  время  работал  даже  в  "Правде".  С  приходом
Родионова некоторым бывшим сотрудникам центрального аппарата Минобороны было
предложено  вернуться  на  военную  службу.  Баранец  стал  пресс-секретарем
министра - начальником пресс-службы Минобороны.
   Однако его  пребывание  на  военном  Олимпе  на  первых  ролях  оказалось
недолгим. В результате "войны" прессслужб президента и министерства  обороны
по поводу скандала с Главкомом сухопутных войск Семеновым  Родионов  сместил
Баранца с должности.  По  словам  Баранца,  его  сделали  козлом  отпущения,
обвинив в том, что  он  сообщил  журналистам  точную  формулировку  решения,
принятого президентом по генералу Семенову.
   Баранец остался  заместителем  начальника  пресс-службы,  имевшей  статус
министерского   управления.   Однако   вскоре   управление   расформировали.
Дальнейшая служба в армии полковника  оказалась  под  вопросом.  И  тогда  в
популярном издании появились черные мысли о черном лимузине.
   Приложение N 28:
   ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
   Из стенограммы сессии Верховного Совета СССР
   (Вечернее заседание, 16 октября 1989 года)
   Председательствующий   М.   С.   Горбачев.    Товарищи,    прения,    как
договаривались,  завершаем.  Сегодня  днем  собрались  члены  Президиума   и
послушали информацию по вопросу, который сейчас  интересует  уже  не  только
общественность Москвы, но и страны. Так или  иначе,  нельзя  уклоняться,  на
него нужно дать ответ. Я имею в виду вопрос о так  называемом  покушении  на
члена ЦК КПСС, члена Президиума  Верховного  Совета  СССР  товарища  Ельцина
Бориса Николаевича. Многие депутаты, и не только они, уже  и  лично  ко  мне
обращаются, да и интервью, которые дал нескольким  газетам  товарищ  Ельцин,
требуют внести ясность. И Верховный Совет должен иметь тут  ясность,  потому
что дело дошло просто  до  политической  спекуляции.  Если  Верховный  Совет
заинтересован,  то  мы  должны  предоставить  слово,  как  и  поступили   на
Президиуме, товарищу Бакатину и товарищу Ельцину. Так, да?
   Пожалуйста, товарищ Бакатин.
   Бакатин В. В., министр внутренних дел СССР. Уважаемые товарищи  депутаты.
Президиум  Верховного  Совета  поручил  мне  доложить  об   обстоятельствах,
связанных со слухами вокруг имени  Бориса  Николаевича  Ельцина.  Докладываю
вам, что 29 сентября от первого заместителя начальника ГУВД  Мособлисполкома
товарища Черноглазова я получил вначале устный, а потом письменный рапорт  о
том, что им получен  рапорт  от  командира  охраны  Успенских  дач.  В  этом
документе сообщалось об устном заявлении Бориса Николаевича Ельцина о  якобы
совершенной попытке покушения на его жизнь. Разрешите зачитать информацию об
этом.
   28 сентября 1989 года в 23 часа 10 минут на проходной  дачного  хозяйства
"Успенское"  Совета  Министров  СССР  (Одинцовский  район)  к   милиционерам
Тумскому и Костикову, несшим службу по охране дач, обратился товарищ  Ельцин
Борис Николаевич и сообщил, что примерно в 21.00 он  ехал  на  автомашине  к
своему другу, который проживает на территории указанного дачного  хозяйства.
(Я не называю фамилию друга.)  Автомашина,  на  которой  он  ехал,  была  им
остановлена на перекрестке дорог село  Успенское-Николина  Гора  и  водитель
отпущен.  Поздоровавшись  с  инспектором  ГАИ,   несшим   службу   на   этом
перекрестке, товарищ Ельцин пошел в сторону  дачного  хозяйства,  расстояние
около 500 метров, пешком.  Во  время  движения  его  догнала  автомашина,  и
неизвестные втащили его  в  нее,  накинули  на  голову  мешок  и  повезли  в
неизвестном направлении. Через некоторое время его вытащили  из  автомашины,
сбросили с моста в Москву-реку. Примерно через 300 метров от моста  вниз  по
течению он выплыл  к  берегу,  отдохнул,  после  чего  пришел  на  указанную
проходную. Одежда на нем  была  мокрая.  Работники  милиции  помогли  отжать
одежду,  угостили  чаем,  спросили  разрешения  доложить  о  случившемся   в
отделение милиции. Однако товарищ Ельцин  о  случившемся  просил  никому  не
сообщать. Милиционеры позвонили на дачу, но там ответили,  что  здесь  таких
нет. Впоследствии сестра-хозяйка дачи пояснила, что товарищи, проживающие на
даче, два дня назад легли на лечение в больницу. Спустя  некоторое  время  в
проходную дачного хозяйства позвонил мужчина и  спросил,  находится  ли  там
Борис Николаевич. Что с ним? Ему ответили утвердительно и попросили принести
одежду. Спустя некоторое время с  аналогичным  вопросом  позвонила  женщина,
которой был дан тот же ответ.  После  этого  она  попросила  никуда  его  не
отпускать и дождаться ее приезда. Через 30 - 40 минут, в 00 часов 50 минут к
проходной на автомашине "Нива" подъехал неизвестный мужчина.  Еще  через  10
минут на автомашине  "Волга"  серого  цвета  приехали  жена,  дочь  и  зять.
Указанные лица уехали в час ночи.
   Перед отъездом Борис Николаевич просил милиционеров никому но сообщать  о
случившемся. Я должен сказать, что милиционеры не имели права не сообщать  о
случившемся. В соответствии с Уставом  патрульно-постовой  службы  советской
милиции, его сто двадцать седьмым пунктом они обязаны  доложить  о  подобных
заявлениях - устных или письменных, а также о  фактах.  Тем  более  что  они
очевидны: мокрая одежда, насквозь вымокший человек в очень тяжелом состоянии
не позволяли в данном случае не верить. Поэтому они и доложили по службе,  я
таким образом получил информацию о случившемся. Я также  считал  невозможным
оставить это заявление без расследования, поэтому для объективного выяснения
обстоятельств   сделанного   сообщения   Борисом    Николаевичем    Ельциным
следственным управлением ГУВД Мособлисполкома возбуждено уголовное  дело  по
признакам покушения на умышленное убийство. О чем,  собственно,  можно  было
судить из его обращения в милицию.
   Расследованием установлено, что обстоятельства,  изложенные  в  заявлении
товарища Ельцина, объективного подтверждения не нашли. В чем это выражается?
   Во-первых, водитель автомашины, закрепленной за товарищем Ельциным, факты
остановки и выхода товарища Ельцина у поста ГАИ, в 500 метрах от  проходной,
категорически отрицает. Отрицает также и факт  преследования  их  какой-либо
автомашиной.  Утверждает,  что  высадил  его  непосредственно  у   проходной
Успенских дач в 22 часа 10 минут, передал ему два  букета  цветов.  Один  из
этих букетов был обнаружен примерно в 900 метрах от проходной, где и опознан
водителем. После возвращения домой, узнав от жены о телефонном звонке дочери
Ельцина, водитель позвонил ей и на вопрос, где отец, ответил, что отвез  его
на Успенские дачи.
   Во-вторых. Работник ГАИ Русанов, дежуривший в этот день на  посту  до  22
часов  45  минут,  с  которым  якобы  поздоровался  товарищ  Ельцин,   также
категорически отрицает факт, что  товарищ  Ельцин  выходил  у  поста  ГАИ  и
двигался пешком в сторону проходной. Машина не  останавливалась,  и  из  нее
никто не выходил.
   Изучение местности, которое было проведено, показывает, что, судя  по  ее
характеру, включая и тот мост, который там есть, никто не мог быть сброшен в
воду без причинения тяжелых физических повреждений, поскольку  высота  моста
там около 15 метров, а глубина воды под ним всего 1,5  метра.  Других  мест,
где можно было бы подъехать на машине и выполнить эти действия, там нет. Тем
более в столь короткое время, в течение одного часа - полежать, отдохнуть  и
прийти.
   Во время моего разговора с Борисом  Николаевичем  Ельциным  30  сентября,
после того как были проведены предварительные действия органами дознания, он
мне заявил, что никакого расследования не надо производить, поскольку  факта
покушения на его жизнь не было.
   Со второго октября  каких-либо  действий  по  расследованию  этого  факта
органами МВД не производится. Мы прекратили это дело.  Следователь,  который
вел  его,  также  разговаривал  с  Борисом  Николаевичем  Ельциным  с  целью
выяснения обстоятельств. Я могу передать, что и в разговоре со  следователем
товарищ Ельцин подтвердил, что никакого нападения на него не  было.  О  том,
что случилось, как он сказал, "я никуда не заявлял и  не  сообщал  и  делать
этого не собираюсь. По поводу случившегося мне звонил сам министр, я  просил
его закрыть дело  по  расследованию  данного  случая.  Он  должен  был  дать
указания по этому поводу".
   Самого факта нахождения в  проходной  Успенских  дач  товарищ  Ельцин  не
отрицал. В ходе этого  разговора  товарищ  Ельцин  несколько  раз  твердо  и
категорически  подтвердил,  что  никакого  нападения  на  него  не  было,  к
работникам милиции жалоб и претензий не  имеет.  При  этом  он  сказал,  что
просил сотрудников милиции никуда не сообщать.
   С учетом вышеизложенного я еще раз докладываю, что  никаких  следственных
действий со 2 октября нами не производится. Дело прекращено. Факта нападения
не было, это подтверждено и самим Борисом Николаевичем Ельциным.  А  поводом
для распространения слухов о якобы имевшем место  нападении  явилось  личное
устное заявление товарища Ельцина. Причем независимо от того, проводилось бы
расследование органами МВД или не проводилось,  слухи  все  равно  имели  бы
место. Расследование, которое нами произведено, просто позволит, повидимому,
более четко, ясно высказаться  по  этому  поводу  и  пресечь  их  дальнейшее
распространение, которое, безусловно, никому не на руку.
   Председательствующий. Есть ли вопросы к министру? Присаживайтесь, товарищ
Бакатин. Борис Николаевич, пожалуйста.
   Ельцин Б. Н., председатель Комитета Верховного Совета  СССР  по  вопросам
строительства и архитектуры.
   Я  заявил  министру,  когда  он  позвонил  на  следующий  день,  а  также
следователю через день  и  представителям  многочисленных  средств  массовой
информации, что никакого факта нападения на меня не было, никаких письменных
заявлений я не делал, никуда  не  обращался,  никаких  претензий  к  органам
внутренних дел не имею. У меня все.
   Председательствующий. Есть вопросы? Давайте суммируем  это  так,  как  мы
сделали на Президиуме. Таким образом, исходя из того, что доложил и  министр
и что сказал Ельцин Борис Николаевич, одно ясно: никакого покушения не было.
Что  же  касается  заявления  работников,  на   основе   которого   началось
расследование, то на Президиуме  Борис  Николаевич  сказал,  что,  может,  и
пошутил, а меня неправильно поняли. Ну, допрашивать, пошутил или не пошутил,
- это уже за пределами криминальных  аспектов  данной  темы.  Это  уже  дело
другое. А для нас сегодня вопрос должен быть ясен. Об этом  говорю  еще  раз
потому, что, пока я объявлял, пришел еще один запрос.
   Из записок Александра Коржакова
   (Коржаков   Александр   Васильевич   -    генерал-лейтенант,    отставной
руководитель Службы безопасности  Президента  России.  Одиннадцать  лет  был
главным телохранителем Ельцина.)
   ... Около полуночи у меня в квартире зазвонил телефон. Трубку взяла жена,
я принимал душ. Ирина боялась ночных звонков и всегда сердилась, если кто-то
так поздно беспокоил - дети спали. У нас вдобавок был телефонный  аппарат  с
пронзительным  звонком.  Мне  его  подарили  коллеги  на  день  рождения   -
правительственный телефон с гербом на диске, надежный,  но  без  регулировки
звукового сигнала.
   Жена прибежала в ванную:
   - Таня звонит, говорит, что Борис Николаевич пропал. Уехал после  встречи
с общественностью в Раменках, и  нет  его  нигде  до  сих  пор.  Должен  был
появиться на даче в Успенском, но  не  появился.  Они  туда  уже  много  раз
звонили...
   Из ванной советую супруге:
   - Пусть Татьяна  позвонит  на  милицейский  пост  около  дачных  ворот  в
Успенском и спросит, проезжал ли отец через пост.
   Если бы Ельцин проехал мимо милиционеров, они бы наверняка запомнили.  Но
в душе я на это не рассчитывал.  Недоброе  предчувствие,  когда  я  из  душа
услышал поздний звонок, теперь сменилось нешуточным беспокойством. Из ванной
комнаты я вышел с твердой решимостью срочно куда-то ехать искать Ельцина. Но
куда?!
   Таня тем временем переговорила с милицейским постом  и  опять  позвонила,
сообщив убитым голосом:
   - Папу сбросили с моста... У Николиной Горы, прямо в реку. Он  сейчас  на
этом посту лежит в ужасном состоянии. Надо что-то делать,  а  у  нас  ничего
нет. Сейчас Леша поедет в гараж за машиной.
   Леша - это Татьянин муж. Мы же с Ириной от рассказа  про  мост  и  Бориса
Николаевича, пребывающего ночью в милицейской будке в ужасном состоянии,  на
мгновение оцепенели. Смотрели друг на друга и  думали:  наконец-то  Горбачев
решил окончательно покончить с опасным конкурентом.  А  может,  заодно  и  с
нами. Стало жутко. Я сказал:
   - Ириша, быстро собирай теплые вещи, положи в сумку мои  носки  и  свитер
афганский.
   Был конец сентября. В старой литровой  бутылке  изпод  вермута  я  хранил
самогон. Когда  Лигачев  боролся  против  пьянства,  Ирина  научилась  гнать
самогон отменного качества. Я тоже принимал участие в запрещенном процессе -
собирал зверобой в лесу, выращивал тархун на даче,  а  потом  мы  настаивали
самодельное спиртное на этих целебных травах.
   Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку и сломя голову побежал  к
машине. Гнал  на  своей  "Ниве"  за  120  километров  в  час.  Прежде  и  не
подозревал, что моя машина  способна  развивать  такую  приличную  скорость.
Мотор, как потом выяснилось, я почти загнал.  Но  я  бы  пожертвовал  сотней
моторов, лишь бы спасти шефа.
   Машин на шоссе почти не было, но в одном месте меня  остановил  инспектор
ГАИ. Я ему представился и говорю:
   - Ельцина в реку бросили.
   Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе ответил:
   - Давай гони!
   К Борису Николаевичу тогда  относились  с  любовью  и  надеждой.  Он  был
символом настоящей перестройки, а не болтовни, затеянной Горбачевым.
   Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую картину. Борис Николаевич
лежал на лавке в милицейской будке неподвижно, в одних мокрых белых  трусах.
Растерянные  милиционеры   накрыли   его   бушлатом,   а   рядом   поставили
обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим,  будто  его  специально
чернилами облили. Заметив меня, Борис Николаевич заплакал:
   - Саша, посмотри, что со мной сделали...
   Я ему тут же налил стакан самогона. Приподнял голову  и  фактически  влил
содержимое в рот. Борис Николаевич так сильно замерз,  что  не  почувствовал
крепости напитка. Закусил яблоком и опять  неподвижно  застыл  на  лавке.  Я
сбросил бушлат, снял мокрые трусы и начал  растирать  тело  шефа  самогоном.
Натер ноги и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки. Затем энергично,  до
красноты растер грудь, спину и надел свитер.
   Мокрый костюм Ельцина висел на гвозде. Я заметил на одежде следы крови  и
остатки речной травы. Его пребывание в  воде  сомнений  не  вызывало.  Борис
Николаевич изложил свою версию происшествия.
   Он шел на дачу пешком от перекрестка, где его высадила служебная  машина,
мирно, в хорошем настроении - хотел зайти в  гости  к  приятелям  Башиловым.
Вдруг рядом резко затормозили "Жигули" красного цвета. Из  машины  выскочили
четверо здоровяков. Они набросили мешок  на  голову  Борису  Николаевичу  и,
словно овцу, запихнули его в салон. Он приготовился к  жестокой  расправе  -
думал, что сейчас завезут в лес и убьют. Но  похитители  поступили  проще  -
сбросили человека с моста в речку и уехали.
   Мне в этом рассказе  почти  все  показалось  странным.  Если  бы  Ельцина
действительно хотели убить, то  для  надежности  мероприятия  перед  броском
обязательно стукнули бы по голове. И откуда люди из машины знали, что  Борис
Николаевич пойдет на дачу пешком? Его ведь всегда  подвозили  на  машине  до
места.
   Тогда я спросил:
   - Мешок завязали?
   - Да.
   Оказывается, уже в воде Борис Николаевич попытался развязать мешок, когда
почувствовал, что тонет.
   Эта информация озадачила еще больше - странные здоровяки попались,  мешка
на голове завязать не могут.
   Я спросил у сотрудников милиции:
   - Вы видели хоть одну машину здесь?
   - Очень давно проехала одна машина, но светлая. Мы точно не запомнили.
   Минут через пять после первого стакана я влил в шефа второй,  а  затем  и
третий. Щеки у Бориса  Николаевича  раскраснелись,  он  повеселел.  Сидит  в
носках, жует яблоко и шутит.
   Проверил я документы - они намокли, но оказались  на  месте  -  лежали  в
нагрудном кармане. Милиционеры  выглядели  тоже  странно  -  они  все  время
молчали и разглядывали нас с каким-то затравленным удивлением. Словно Ельцин
не с моста упал, а с луны свалился.
   Позднее подъехали Наина Иосифовна, Татьяна с Лешей на "Волге". Выходят из
машины и уже заранее рыдают.  Вслед  за  ними  прибыла  еще  одна  машина  -
милицейская: в компетентные органы поступила информация, что  пьяный  Ельцин
заблудился в лесу.
   Наина Иосифовна бросилась к мужу:
   - Боря, Боря, что с тобой?
   У  Бориса  слезы  выступили,  но  он  уже  согрелся,  пришел  в  чувство.
Полупьяного, слегка шатающегося мы довели его до машины.
   На следующее утро  ближайшие  соратники  и  единомышленники  собрались  у
Бориса Николаевича дома, на Тверской. Ельцин лежал в  кровати,  вокруг  него
суетились врачи. Они опасались воспаления легких, но  все  обошлось  обычной
простудой...
   (Из книги "Борис Ельцин от рассвета до заката")
   Об августовских днях
   Из книги Бориса Ельцина "Записки президента"
   Как  известно,  18  августа  я  находился  в  Алма-Ате.  Это  был  важный
официальный визит - подписывалось соглашение между  Россией  и  Казахстаном.
Визит закончился. Пора улетать.  Назарбаев  нас  не  отпускает,  уговаривает
остаться еще на час...
   После большого торжественного обеда - концерт казахской народной  музыки,
потом выступает хор, потом еще хор, еще...  Потом  танцевальные  коллективы,
звучат национальные инструменты,  пляшут  ярко  одетые  девушки.  И,  честно
говоря, уже в глазах рябит от всего этого.
   Вылет отложили на час. Потом еще на час. У Нурсултана Абишевича восточное
гостеприимство - не навязчивое, а мягкое, деликатное. Но хватка та же.
   И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим.
   Я в тот день еще успел искупаться в горной речке.  Меня  клонило  в  сон.
Перед глазами - сплошные хороводы. А внутри - сплошная безотчетная тревога.
   Не думаю, что наша  трехчасовая  задержка  с  вылетом  из  Алма-Аты  была
случайной...  Вот  только  одна  деталь.  Один  из  путчистов,  находясь   в
"Матросской тишине", составил инструкцию своим  "под  ельникам".  В  ней,  в
частности, говорится:  "Необходимо  воспроизвести  в  ходе  следственного  и
судебного разбирательства... что в беседе с Горбачевым предусматривался даже
вариант, накануне принятия окончательного решения о введении ЧП,  уничтожить
18 августа ночью самолет в воздухе, на котором следовала в Москву  делегация
Российского правительства во главе с Ельциным из Казахстана..."
   Когда я прочел этот документ, отчетливо  вспомнил  то  ощущение  тревоги,
непонятного холода в груди. Был ли в действительности  такой  план  или  это
только фальшивка с целью обмануть следствие - узнать нам вряд ли удастся. Но
сейчас, восстанавливая в памяти те дни, я еще раз убеждаюсь - мы шли по краю
пропасти...
   ... 19 августа 1991 года. В четыре утра  небольшое  подразделение  группы
"Альфа" во главе с ее командиром Карпухиным прибыло в Архангельское. Еще  не
зная цели операции, люди в пятнистой форме проложили от шоссе просеку  через
лес, а затем выслушали по рации бредовую формулировку:  по  особому  сигналу
доставить Ельцина "с целью обеспечения безопасности переговоров с  советским
руководством". Никто ничего не понял. Но пояснений не последовало: приказ  о
нападении на дачу был к тому времени (в пять утра) отменен лично  Крючковым.
Он решил не торопить события. Сначала поставить Ельцина вне закона. А  потом
уже решать, что с ним делать...
   ... Обстановка в Архангельском в то  утро  была  необычная.  Очень  много
машин, постов наблюдения, часть  людей  они  маскировали,  часть,  наоборот,
нарочито   демонстрировали,   много   было   сотрудников   КГБ   и    других
спецподразделений в гражданском. Коржаков заметил, что у него такое чувство,
будто все эти посланные сюда люди плохо отличают "своих" от "чужих".
   Нелепости в их поведении стали бросаться в глаза довольно быстро.  Группа
захвата из подразделения "Альфа", присланная сюда еще ночью, так и  осталась
сидеть в лесу без  конкретной  задачи.  Были  арестованы  депутаты  Гдлян  и
Уражцев, а главные российские лидеры проснулись  у  себя  на  дачах,  успели
сообразить, что случилось, и начали организовывать сопротивление.
   Пока я обратил внимание только на телефоны. Они  работают,  значит,  жить
можно.
   Марионеточный, тупой характер заговора начал только еще проявляться, но я
успел почувствовать: что-то тут не так. Настоящая военная хунта так себя  не
станет вести. Тут расчет на что-то другое. На всеобщий испуг, что ли? На то,
что все само собой образуется?..
   ... Позже я не-раз вспоминал то утро, хотел понять: что  же  нас  спасло?
Перебирал в уме и то, и это. Я спортсмен и прекрасно знаю, как  это  бывает:
вдруг какой-то толчок и ты  чувствуешь,  что  игра  идет,  что  можно  брать
инициативу в свои руки.
   Примерно такой же толчок я ощутил в то утро  в  Архангельском:  на  часах
почти  девять  утра,  телефон  работает,  вокруг   дачи   никаких   заметных
перемещений. Пора. И я поехал в Белый дом.
   Нас могли при выезде расстрелять из засады, могли взять на  шоссе,  могли
забросать  гранатами  или  раздавить  бронетранспортером  на   пути   нашего
следования. Но просто сидеть на даче  было  безумием.  И  если  исходить  из
абстрактной логики безопасности, наше решение тоже  было  нелепым.  Конечно,
нас "вела" машина  прикрытия,  но  к  настоящей  безопасности  это  никакого
отношения не имело.
   Охрана предлагала другой, более красивый вариант: провезти меня на  лодке
по реке до пересечения с шоссе - сработать под рыбака. А там уже  подхватить
машиной.
   Наконец, можно было придумать более изощренный путь к Москве, а может,  и
от Москвы - чтобы затеряться, уйти от преследования.
   Позднее я узнал, что группа захвата наблюдала за нашими перемещениями  из
леса. Начальник группы принял двести грамм для храбрости - он  ждал  приказа
на уничтожение или арест в любую минуту. В течение четырех часов  эти  парни
следили за каждым нашим шагом. Когда  они  поняли,  что  мы  направляемся  в
Москву - к центру, - успокоились. Ведь мы  же  не  скрывались,  а  наоборот,
бросились в самое пекло.
   Первой проехала машина Силаева. Он позвонил мне  уже  из  Белого  дома  -
доехали нормально.
   Никогда не забуду эти томительные минуты. Эти бесконечные колонны военной
техники. Автомат на коленях Коржакова. Яркий солнечный свет в глаза...
   ... Моя машина уехала в Белый дом. Семья еще оставалась в Архангельском.
   К воротам дома отдыха  подъехала  группа,  человек  восемь,  в  десантных
костюмах.  Старший  предъявил   удостоверение   десантных   войск   на   имя
подполковника Зайцева. Охраннику они  объяснили,  что  приехали  по  заданию
генерала  Грачева  охранять  президента  Ельцина.  И  надо  же  было  такому
случиться, что старшим по охране семьи в  этот  день  оказался  Саша  Кулеш,
человек, который отлично знал, что подполковник Зайцев никакой не десантник,
а офицер КГБ.
   Саша незадолго до этих событий  учился  на  курсах  КГБ,  и  этот  Зайцев
приезжал туда читать лекции. Парень, естественно, его запомнил, а вот лектор
студента запомнить не смог.
   Кроме того, удостоверение у Зайцева было абсолютно  новеньким,  сразу  же
видно, что выписано буквально вчера.
   Группу впустили и накормили до отвала. Сытый солдат  -  это  уже  не  тот
солдат. Накормили раз, потом другой. Они расслабились.
   Их план был таков: воспользовавшись моим звонком  Грачеву,  проникнуть  в
Архангельское, взять меня как бы под охрану, а потом внезапно арестовать. Но
и этот план был благополучно провален - еще в тот момент, когда выписывалось
удостоверение на имя Зайцева. И к тому же они  опоздали.  Машина  президента
беспрепятственно выехала из Архангельского.
   Нелепое и запоздалое появление  "десантников"  в  Архангельском  еще  раз
показало, что события повернули в выгодное для нас русло. Русло самотека.
   Еще один скромный сотрудник охраны, о котором я  хочу  сказать  несколько
добрых слов, Виктор Григорьевич Кузнецов. Именно на его квартире первую ночь
скрывалась Наина с детьми. Эта двухкомнатная квартира в  Кунцеве,  по  нашим
сведениям, не была "засвечена" КГБ.
   Семью посадили в "рафик" со шторками. Сзади поехала машина прикрытия.
   В "раф" при выезде  заглянули  -  увидели  женщину  и  детей,  ничего  не
сказали.
   На следующий день уже вся семья переехала в нашу квартиру у Белорусского.
Наина в первую ночь звонила мне из телефона-автомата.  Слава  Богу,  ее  еще
никто не знал в лицо...

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: