все свои способности для того, чтобы попробовать разобраться в такой
сложной загадке Тенли как Высший Космический Разум, или, другими слова-
ми, Бог.
С годами знания выкристаллизовывались, как капля смолы в глубинах мо-
рей, постепенно вырастая в удивительный янтарь Единой Истины, который
никто не мог отобрать, да и самому его передать кому-либо было очень
сложно. Окунувшись в эту мутную воду, увидев те сокровенные знания и не-
вообразимую сложность Бытия человека, Игнат знал, точнее, понял с года-
ми, что он - один из тех, кому предстоит толкать колесо Эволюции, кому
придется вписывать страницы Истории Тенли. Игнат прекрасно понимал, что
как только он это скажет вслух, то его тут же упрячут в психушку. Но
ведь что-то же нужно было делать, и самое неприятное для него было то,
что он не знал, что нужно делать. И после того, как он пять лет прорабо-
тал в Академии Наук, после того, как его оттуда, откровенно говоря, вы-
перли, он понял, что у него есть только одна роскошь - писать стихи и
рассказы. А там будь, что будет.
Прошаркав старыми тапочками до кухни, Игнат разогрел чай и опять сел
за компьютер. Он печатал свой рассказ "Безназвание". Как он сам говорил,
это произведение - пример психологического сюрреализма. Глухих про себя
выматерился.
- Третий, я - пятый. Может, у него в подъезде устроить пожар, или за-
мыкание? - это кончилось терпение в группе слежения, на тот случай, если
вдруг Игнату заблагорассудится прогуляться, что было с ним не раз. Опе-
ративники очень хотели спать, чем и объяснялось их нетерпение в эфире.
Игнат любил гулять по ночному городу.
- Пятый, я - третий. Отставить. Если он заметит, то опять кто-нибудь
что-нибудь себе поломает или вывихнет, что было не раз. Он уже скоро за-
кончит, - Глухих старался действовать как можно незаметнее. В последнее
время майору часто снился Лаврентий Павлович. И черт бы с ним, с Берией,
но Володю Глухих доводило до бешенства то, что Лаврентий Павлович
по-отечески выслушивал его каждый раз, сочувствовал, переживал за него и
давал советы, что и как делать. Утром майор Глухих ненавидел себя за то,
что опять разговаривал с ним во сне, опять ему жаловался, но ничего по-
делать с собой не мог. По прошествии этих лет майор проклял тот день,
когда полковник Берлиозов дал ему это задание. Зная мысли и разговоры
Игната по доносам сексотов и часами подслушивая его болтовню о Боге, о
Синклите Руссании, о Высшем Космическом Разуме, о Высших слоях Шадаран-
кара, о Демиурге, наконец, Глухих частенько ловил себя на мысли о том, к
какой части этих понятий он имеет отношение. И один на один с собой он с
холодом в груди понимал, что его душа, если она есть, не вмещает эти по-
нятия, они остаются где-то в стороне. Именно поэтому он стал осторожнее
в этих делах, но, тем не менее, действовал так, чтобы никто из сослужив-
цев не заметил его страха, иначе всегда в их стае найд°тся такой, кото-
рый преподнес°т данные факты в таком ракурсе, что всем станет ясно, что
он - предатель. И бедный Глухих не мог толком понять, чего он боится
больше - Бога или Монстра под названием Бюро Национальной Безопасности.
В последнее время он терпеть не мог разговоров о репрессиях в тридцатые
годы - давали о себе знать ночные разговоры с Лаврентием Павловичем во
сне. Единственное, что в последнее время согревало нутро майора, так это
то, что он с удивлением для себя обнаружил, что несмотря на веселую и
непринужденную обстановку в их конторе, на лицах своих товарищей он ви-
дел искусственные и неестественные улыбки, и теперь прекрасно понимал,
почему. Значит, он был не одинок, и это его радовало. "Не я один такой
раб" - думал он про себя.
Наконец терминал высветил окончание работы компьютера Игната. Глухих
перебросил напечатанный рассказ на дискету, на всякий пожарный затолкал
ее в спичечный коробок и нажал селектор общего вызова.
- Всем, всем. Я - третий. Полный отбой. Остается дежурный хвост.
Завтра, как обычно, сбор в десять в конторе.
Это означало, что собраться в управлении нужно было в одиннадцать ча-
сов утра. Несмотря на засекреченность переговоров, в эфире действовали
стандартные приемы конспирации. На войне, как на войне. Неважно, что
внутри своей страны и со своим народом. Важно, что за это платят хорошие
деньги и есть куча привилегий.
По дороге домой майор, превозмогая собственный страх, все-таки решил-
ся в очередной раз устроить Воробьеву психологический прессинг, пос-
кольку в планы управления НБ по Энской области не входила писательская
деятельность Игната. "Одним преступлением больше, одним меньше, мне уже
все равно" - подумал он, сам того не подозревая, насколько он ухудшает
энергетическую прослойку психотропного состояния всего Энска. Не понима-
ло этого и его начальство, в очередной раз давшее "добро". Рабы смерти
тупо и исправно шли своей кровавой дорогой, но о последствиях этого они
узнают намного позже, когда уже ничего нельзя будет исправить и изменить
для них самих.
кулундин
Через несколько дней Игнат принес свой рассказ Андрею Осиповичу Ку-
лундину, своему старому другу. Воробьева интересовало мнение Андрея о
своем произведении.
Оставшись один, Кулундин медленно прочитал рассказ два раза, пытаясь
запомнить его слово в слово. Рассказ был написан в стиле психологическо-
го сюрреализма и на первый взгляд казался нагромождением обрывочных фраз
и несвязанных сюжетов. Отложив рассказ, Андрей налил чашечку кофе и уст-
роился поудобнее в старом затертом кресле, почти мгновенно превратившись
в живую ста-
тую, уставившись в одну точку и почти полностью отключив дыхание. На-
чался долгий процесс общения с Планетарным Логосом, или, другими слова-
ми, с Божественным Разумом Планеты. На заре вычислительной техники, ког-
да компьютеры были привилегией электронщиков и программистов, в обиходе
был термин "режим прямого доступа памяти". Пожалуй, этот термин очень
грубо и примитивно объяснял состояние, в котором находился Андрей. Он
никогда никому не говорил об этих вещах, прекрасно понимая, что простой
человек его не поймет, а те, кто знал о таких вещах, не спрашивали, за-
ранее зная ответ. Андрей долго думал над вопросом, после задавал его и
терпеливо ждал ответ. Уже была выпита третья чашка кофе, которую он на-
ливал автоматически и также автоматически выпивал, на считанные секунды
выходя из оцепенения. Наконец он встал, еще раз бегло просмотрел расс-
каз, оделся и вышел в моросящую черноту дождливого города.
Черные лужи мокрого асфальта фальшиво отражали облака, освещенные
уличными фонарями. Капли мелкого дождя, казалось, висели в осенней прох-
ладе. Тишину понурых дворов нарушало лишь редкое хлюпание тяжелых ка-
пель, срывающихся с пожелтевших листьев. Никак не реагируя на хвост
слежки НБ, которая, как обычно, крутилась вокруг, Андрей, ругаясь на се-
бя, выкурил две сигареты, держа в голове рассказ Игната. Незаметно его
мысли переключились на Веронику, и он, тяжело вздохнув, пошел домой.
Дома, быстро раздевшись, он залез в постель, и, укрывшись теплым оде-
ялом, практически сразу провалился в глубокий сон. Но мозг продолжал ра-
ботать, в голове крутились строки из рассказа Игната: "Если за окном
полночь, то это значит, что кончился еще один день...."
БЕЗНАЗВАНИЕ
Если за окном полночь, то это значит, что кончился еще один день, а
завтра настанет второй. Если мне сегодня грустно, то это значит, что
завтра будет лучше, чем вчера. Как это просто, странно, почему я не до-
гадался об этом вчера? Наверное, не мог. На сегодня хватит, пора спать.
Угасший день опускается во мрак прошлого, в далекие глубины памяти и
отрицательного времени. А наша жизнь всегда существует в нулевой отмет-
ке, "между прошлым и будущим", как это поется в песне. Я выключил ноч-
ник, и, укутавшись поуютнее, начал засыпать. Что такое сон? Кто пробовал
его понять? Вообще-то, пробуют многие, но кто его понял? Сколько ни пы-
таюсь, никогда не могу поймать грань между этими противоположными веща-
ми. Вроде бы, уже сплю.... А, может...? Завтра рано вста....
Вдруг, откуда ни возьмись, звонит телефон. Странно, но звонка я ни от
кого не жду. Ошалели. Поднимаю трубку.
- Алло.
В ответ молчат. Оглядываюсь. Вдали стоит Миледи. Рот скривило умной
улыбкой. Самоуверенная. Согласен, ведь она меня водила за нос больше,
чем полгода.
- Мне было так приятно держаться за твой нос, он так удобно умещался
у меня в руке, - смеется и испаряется, словно привидение.
Чудеса.
Я про себя думаю: глупая, тебе принадлежал мой нос, но не более. Как
ты не водила, а шел-то я туда, куда хотел. Хочется ругаться грязными
словами. Нос почему-то стал лиловым.
Вдруг появляется Великий Шарлатан и начинает говорить о возможностях
мозга, о трепанации черепа. Слушаю его внимательно. Говорит умно. Под
конец дает книгу. Читаю. Интересная книга.
Слушай, ведь ты абсолютно здоров, и кроме того, ты можешь стать сен-
сором, если захочешь. У тебя есть все задатки.
Это говорит Гипнотизер. А вот его можно даже не слушать, в том смыс-
ле, что все равно мы понимаем друг друга с помощью мысли. Словесные фра-
зы - это только корректировка ошибок телепатического понимания, ведь мы
еще только учимся. Гипнотизер ушел.
А вот этого человека я боюсь. С точки зрения логики такого не должно
быть. Олицетворение голубого неба, зеленой травы и желтого солнца. Ясно
все, как божий день. Это Ромашка. Я знаю точно, что она опять пройдет и
не заметит. Наши с ней встречи очень часто чувствую за три-четыре дня,
иногда за неделю, реже - за месяц. Идет, опустив глаза. Кому-то скалю
зубы, а сам наблюдаю за ней, стараясь быть незамеченным. Стройная, доб-
рая. Как мы с ней похожи! Завтра у нее будет хорошее настроение. Никак
не могу понять, почему я это чувствую. Прошла.
- Слышь, ты не Пушкин. Это точно.
- Все ?
С другой стороны:
- Это все бред. Вспомни песню: "лишь бы мне остаться самим собой".
Главное - свое достоинство, храбрость и спокойствие.
Кто же это говорил? Дурак какой-то.
В траве зачирикал Сверчок. Сверчок-светлячок. Когда-то я понимал его
каждую фразу, и сам насвистывал. Сколько раз этот Сверчок-Светлячок-мая-
чок показывал мне путь, сколько раз он давал мне сил, чтобы преодолеть
притяжение отчаяния. Светлячок....
Не знаю, была ли ты счастлива, или это для тебя было обузой, но я те-
бе благодарен. Вообще-то, я всегда благодарен всем, с кем сталкивает
судьба, но ты меня учила.... Да, да, ты меня учила доброте и пониманию,
вере во все лучшее. Ты учила простоте. Поверь, я был талантливым учени-
ком. Аттестат о жизненном образовании лежит во мне у сердца.
Это было прекрасно. Я любил подпевать, насвистывать веселые мелодии
вместе с Светлячком, когда все ночное небо было полностью обложено мра-
ком. Я пел, и мне казалось, что он рядом. Но сейчас понимаю, что он не
упрыгивал лишь потому, что понимал, что я не смогу его поймать при всем
своем желании. И он исчез, когда понял, что я фальшивлю. Я пытался дока-
зать, что это другая часть того же произведения, но он не поверил. А,
может, он прав. Все равно ничего уже не докажешь. Ну вот, упрыгал.
Появляется Безразличие. Его несут на плечах несколько человек.
Чувствую, что между собой они незнакомы и не похожи друг на друга. Но
несут его все поровну. Даже завидую их слаженной работе.
- Не тяжело?
Молча смотрят. Кто-то спокойным голосом с нулевой, полностью безраз-
личной интонацией ласково и галантно говорит:
- Тебе-то что?
- Извините.
Еще одно мгновение вижу их спины. Вдруг появляется Коллега. Смотрит
так, словно хочет проглотить.
- Ты что, хочешь прославиться? Но ведь это бред сивой кобылы, мерин
ты трехлапый. Собака на сене. И второе: что ты к ней пристал? Ведь она
