хвоста дрожал, прижав уши. Лишь изредка слабое, еле слышное рычание
доносилось из его глотки. Дэмьен же застыл, как изваяние, приковав
взгляд к старику, и тому на какое-то мгновенье вдруг показалось, что в
глазах юноши мелькнуло сочувствие и, может быть, даже сожаление. Джордж
внезапно вспомнил, как однажды Дэмьен заявил ему, что не сам выбирал
свою судьбу, И тут в измученной душе старика шевельнулось сострадание к
этому молодому человеку, чувство истинно христианское. И тогда произошло
нечто такое, от чего по впалым, морщинистым щекам ручьями покатились
слезы: в левой руке Джордж ощутил покалывание, затем ее свела судорога.
Значит, кровь опять побежала по руке.
Казалось, минула целая вечность, пока старик достиг алтаря. Зрение
его прояснилось, и он уже больше не спотыкался. Сердце выпрыгивало у
него из груди, и поначалу это испугало Джорджа, но зато кровь перестала
течь изо рта, да и тошнота отступила.
Старик застыл перед алтарем. Запрокинув голову, он уставился на
распятие и не переставал удивляться, как это Бухеру хватило сил поднять
крест. Фигура Христа была крепко привязана к балке, и, казалось, будто
Иисус пристально смотрит на Джорджа, успокаивая и сострадая ему, готовый
принять его душу.
Лестница почти упиралась в балку, и последняя ее ступенька была на
одном уровне с головой Христа. Джордж ухватился за перекладину и,
взглянув наверх, пробормотал:
- Прости мне, Господи, мой великий грех...
Визг и хохот за спиной заставили старика резко обернуться. Дэмьен
по-прежнему стоял возле церковных ворот, и от его взгляда Джордж
задрожал, как осиновый лист. Молнией промелькнула мысль о стервятниках,
терзающих его плоть, шакалах и гиенах, ожидающих его смерти. Дэмьен
неистово выкрикивал жуткие мерзости, издеваясь над попытками Джорджа
вернуться к Создателю.
Из последних сил переставлял старик ноги с одной ступеньки на другую.
Он задыхался, каждое движение учащало пульс так, что сердце
заходилось в бешеном ритме. Надо было останавливаться на каждой
перекладине, чтобы глотнуть побольше воздуха. Ладони Джорджа покрылись
потом и соскальзывали при каждом неловком движении. Старик вдруг
почувствовал, как в меченный зверем палец вонзилась заноза, но он с
радостью принял эту боль. Джордж боялся только одного: чтобы сердце его
не разорвалось прежде, чем он доберется до верха.
А Дэмьен продолжал осыпать старика проклятьями. И тогда тот запретил
себе глядеть вниз и оборачиваться, потому что твердо знал: один взгляд -
и он неминуемо рухнет с лестницы.
Силы покидали Джорджа. Он прижал лицо к перекладине и представил
внезапно, какие муки испытывал Христос, когда в его плоть входили
гвозди. Как вообще люди могли придумать такую пытку? Хотя, конечно же,
не они это придумали, их умами владело зло, темная сила, с которой
старик имел дело всю свою жизнь.
- Прости меня, - снова повторил он, услышав позади себя визг. -
Прости его, Назаретянин, - улюлюкая, кричал Дэмьен. - Прижми его к своей
жалкой груди и тогда поймешь, что эта змея достойна Твоего Царствия.
Джордж дотянулся до следующей перекладины, потом еще до одной. Теперь
лицо его почти касалось обугленных бедер Иисуса. Силы покинули его, и он
не мог больше ни подниматься, ни спускаться. Он замер, прислушиваясь к
жутким проклятьям Дэмьена внизу и к его леденящему кровь яростному
хохоту.
- Господи, дай мне силы, - пробормотал старик, почувствовав вдруг на
шее в том месте, где было клеймо зверя, зуд. Оно появилось много-много
лет назад, и сейчас, когда старик не мог и рукой пошевелить, шея в этом
месте нестерпимо чесалась - как будто в насмешку.
Сделав последнее усилие, Джордж поднялся еще на две перекладины и
теперь смотрел прямо в лик Христа. Старик вдруг вспомнил о безумном
художнике по имени Игаэль, который в незапамятные времена, идя на поводу
у Сатаны, вырезал фигурку Христа перед тем, как свести счеты с жизнью.
Старик увидел кинжалы, торчавшие из спины Иисуса, и шесть огромных
гвоздей в терновом венце. Он вспомнил ту страшную ночь, когда Дэмьен
волочил распятие из часовни, и в какой-то момент от неловкого движения
гвозди вонзились ему в шею, оставив на ней кровоточащие раны - Господи,
я перед Тобой, чтобы просить у Тебя прощения Вся моя жизнь прошла в
сплошном грехе и растрачена попусту. В последние дни Ты стал являться
мне во сне, предлагая покаяться, и теперь я вручаю Тебе мою душу, если
Ты ее примешь Возьми меня в Царство Твоего Отца, как обещал.
Громкий окрик заставил старика обернуться. Желтые глаза Дэмьена
прожигали Джорджа насквозь, они испепеляли старика и словно пригвождали
к лестнице, властно требуя повиновения, как когда-то это делал отец
юноши.
Сейчас он упадет. Старик знал это наверняка. Он снова повернулся,
чтобы взглянуть на лик Христа. И тут нога Джорджа соскользнула с
перекладины, терновый венец вонзился старику в глаза, и на долю секунды
тот буквально повис на шипах, испытав на мгновение мучительную агонию
распятого Христа.
Пальцы Джорджа разжались, он полетел вниз, и предсмертный крик
оборвался, как только тело рухнуло на алтарь, а затем соскользнуло на
церковный пол Но прежде, чем пыль в проходе осела, душа несчастного
покинула измученную плоть.
Глава 12
Джек Мейсон был не на шутку встревожен. Он, наконец, перебрался в
отель Хилтон, где его больше никто не подстерегал, и теперь в его
распоряжении оказалась уйма времени, чтобы все спокойно обдумать на
досуге. Происходящее здорово взбудоражило его воображение. И вообще в
этой истории не сходились концы с концами. А чего, собственно говоря, он
достиг в своих поисках? Какими фактами располагал? Да никакими. Кроме
разве что россказней кучки обезумевших фундаменталистов, свихнувшихся на
"Откровении Иоанна Богослова". Джек смертельно устал от этой книжонки.
Однако, изучая горы литературы и документов, он ни на дюйм не
продвинулся в своих исканиях. И уж тем более вся эта белиберда никоим
образом не проливала свет на семейку Торнов Джек уселся перед экраном
компьютера и стал набирать заметки этого шарахнутого Джорджа.
- Очередная абракадабра, - пробурчал под нос Мейсон, нажимая на
клавиатуру и наблюдая, как на экране вспыхивают слова:
"Дэмьен Торн, зачатый Сатаной и самкой шакала, родился в Римском
госпитале, в библейском Вавилоне".
- Самкой шакала... - пробормотал Мейсон. - Господи Боже!
"Существо, зачатое путем скотоложества, появилось на свет, как
появляются экскременты..." "Можете обследовать его тело, - писал старик.
- У него нет пупка, потому что не было пуповины".
- Господи Иисусе! - воскликнул Мейсон.
Он словно остолбенел и так, не шелохнувшись, просидел, наверное,
целую минуту. Затем набрал имя Кэрол Уаетт.
На экране появилась информация. Девушка совершила фатальную ошибку,
невольно став свидетельницей слабости молодого человека по отношению к
ней. Юноша чуть не угодил в сети соблазна и собственной влюбленности, и
потому она должна была умереть. Только таким образом Дэмьен мог
очиститься от предательской слабости.
Да, вот уж безумие так безумие! Но Мейсона поразило, что здесь
присутствовала логика.
- Если отбросить прочь весь этот сатанизм, - хмыкнул Мейсон, -
получается, что имеется некое зло, которое притягивает людей, а затем
отделывается от них.
Потом в заметках появились сноски из Библии, а в последнем сообщении
значилось, будто земные останки Дэмьена Торна покоились не в фамильном
склепе в Чикаго, а в Пирфорде, и сын Дэмьена черпал в них свои силы.
В мозгу внезапно всплыло воспоминание: кругленький толстячок-бармен,
рассказывающий Джеку о тщедушном священнике, свалившемся в могилу.
Мейсон задумчиво покачал головой Опять все та же логика. Ну что,
интересно, с ней делать? А может Анна Бромптон все-таки права?
Зазвонил телефон Сначала Джек не хотел брать трубку, но затем
передумал.
- Привет! - услышал он женский бодрый голос.
- Кто это?
- Твоя рабыня. Звоню из бара.
В зеркале напротив Мейсон разглядел отражение своего сияющего лица и,
с большим трудом насупившись, холодно осведомился:
- Какая рабыня? Из какого еще бара?
- Интересно, сколько ты вылакал? - фыркнув, весело рассмеялась Анна и
тут же сообщила, где находится.
Мейсон растаял и велел Анне подождать его.
Сегодня Анна была какой-то странной: пожалуй, так с ходу Мейсон бы и
не сказал, почему. То ли в ней вдруг всколыхнулась сексуальность,
которая прежде в их отношениях никогда не проявлялась. Они всегда
отличались теплотой, однако никогда не выходили из рамок чисто
профессиональных.
А сейчас... Она и поцеловала-то его, - как какая-нибудь шлюха.
- А ну-ка давай выкладывай, что там у тебя стряслось, - начал было
Мейсон как ни в чем не бывало.
- Если бы я знала, - по-прежнему весело защебетала Анна. - Что-то
вроде амнезии. Представь себе: вот я, преисполненная радости, вкалываю
на тебя, а уже в следующий момент оказываюсь вдруг в полицейском участке
Хайгейта и ничегошеньки не помню. Целая неделя моей драгоценной жизни
просто выпадает у меня из башки.
Внезапно побледнев, Анна провела рукой перед глазами, словно
отмахиваясь от назойливой мухи.
Мейсон нежно обнял ее за плечи и, погладив по волосам, почувствовал,
что Анна пришла в себя. На губах ее вновь заиграла улыбка.
- Я бы хотела продолжить работу, - заявила она.
- Даже и не знаю, - опешил Мейсон. - Когда ты звонила мне в последний
раз, ты, похоже, оказалась права, назвав все это сущей белибердой.
Просто в точку попала. Жуткий маразм. Трупы, шакалы. Сатана...
- Хочешь все это бросить? Мейсон пожал плечами.
- Вообще-то не мешало бы прочесать дебри фактов, что называется. Даю
себе еще месяц, и если к тому времени ничего не прояснится, ни секунды
не потрачу больше на эту ахинею.
- Хорошо. Я готова.
Анна принялась расспрашивать Джека, что тот сделал за неделю, и
Мейсон сообщил ей о Джордже и обо всех телефонных звонках. Затем он
поинтересовался, прихватила ли Анна пакет.
- Пакет? Какой пакет? - оторопела та.
- Ты же говорила. Из Италии. Анна напряглась, сдвинув брови.
- Я не помню.
- Опять провал?
- Наверное.
- А что тебе сказал врач? Память восстановится или как?
- Он надеется. И я тоже, - пробормотала Анна, поднимаясь из-за стола.
Мейсон хотел было спросить еще о чем-то, но решил, Что лучше
повременить. Пусть теперь медики думают, как ей вправлять мозги, а его
дело - загрузить Анну работой. - Знаешь, - обратился он к ней. - Тебе
придется выбирать: отправляться к астроному в Сассекс или двинуть в Рим
со своим приятелем Джеймсом Ричардом. Анна подняла руку, словно
собиралась бросить монетку.
- Рим. - Я так и думал.
Они поцеловались на прощание, и снова Мейсон спросил себя, уж не
разыгралось ли у него воображение? Или эта самая "амнезия" страннейшим
образом повлияла на его помощницу? Поцелуй был явно не символический. Ну
вот, только этого ему и не хватало для полного счастья!
На этот раз Джек мысленно подбросил монетку. Конечно, воображение!
Золотое правило, которого он придерживался всю жизнь, гласило: ни при
каких обстоятельствах не заводить интрижек с коллегами по работе.
***
В тот же вечер, направляясь в Сассекс, Мейсон попробовал хоть на
время забыть о том, что работа над книгой застопорилась. От этой поездки
Джек ожидал очень многого. Письмо астронома явилось прямо-таки оазисом
здравого смысла в пустыне религиозного безумия.
"Я прочел о Вас статью в газете, - сообщал астроном, - и хотел бы
пригласить Вас к себе в обсерваторию. Возможно, Вас заинтересует
