Фэнтези - Дэвид Зельцер

Омен 1-5

Омен 1-5

ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА
ДЭМЬЕН
ЗНАМЕНИЕ
АРМАГЕДДОН 2000
КОНЕЦ ЧЕРНОЙ ЗВЕЗДЫ




			      ГОРДОН МАКГИЛ

		            ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

		      (Третья книга цикла "Дэмьен")



                               ПРЕДИСЛОВИЕ

     Астроном не отличался религиозностью. В свой телескоп он рассматривал
именно небо, а не небеса. Когда астроном был еще юношей,  он,  разумеется,
верил в того же Бога, что и его родители. Но, превратившись  во  взрослого
мужчину, он оставил эти детские забавы. По мнению Джона Фавелла, все тайны
Вселенной имели прямое отношение к чудесам математики и физики.
     Зрелище, представшее перед ним благодаря  двухсотдюймовому  телескопу
Фернбэнковской обсерватории в Сассексе, было  достаточно  захватывающим  и
без Высшего Существа, которое только осложнило бы дело.
     В этот раз облачный  покров  был  минимальный,  поэтому  Джон  быстро
справился с ежедневной подготовительной рутиной. И  сейчас  он  погрузился
наконец  в  созерцание  небесного   свода.   Параллельно   Джон   проводил
фотографическое сканирование, раз за разом пополняя  свой  каталог  новыми
группами данных и постепенно составляя космический атлас.
     Джон потягивал кофе,  исподволь  наблюдая,  все  ли  идет  как  надо.
Обсерватория,   почти   все   пространство   которой   занимал   телескоп,
безмолствовала.  Рядом  с  Джоном  сидел  техник,  его  руки   лежали   на
контрольном пульте. Ожидая распоряжений, он оглянулся на Фавелла,  подобно
псу, просящемуся на прогулку.
     Фавелл склонился над столом и прищурился, уставившись на  монитор.  -
Так куда мы сегодня отправляемся? - пробормотал он. - В Кассиопею, сэр,  -
подсказал техник.
     На какую-то долю  секунды  сознание  астронома  затуманилось,  что-то
мелькнуло в памяти - что-то, чему Джон никак не мог найти объяснения, -  и
тут же исчезло. Фавелл устроился возле телескопа.
     - Кассиопея, - повторил он, - подъем  справа.  Один  час  шестнадцать
минут,  двадцать  секунд.  Подберите  угол  на  двадцать  два  градуса   в
соотношении восемь к четырем.
     Фавелл удовлетворенно хмыкнул, когда телескоп выбрал нужный  небесный
участок. Он повторил команду, как делал это каждый раз последние пять лет,
сканируя фотообъективом небо  и  производя  свои  записи.  Наконец  Фавелл
увидел то, что ему было нужно.
     - О'кей, снимок получился классный. Джон оторвался от  своего  стола,
пересек зал и остановился, ожидая,
когда снимок необходимого ему небесного участка  выскользнет  из  бокового
отверстия телескопа.  Он  осторожно  поднял  диапозитив,  перенес  его  на
освещенный стенд и, разгладив на стекле, внимательно вгляделся  в  снимок.
Затем сощурил глаза и фыркнул:
     - Странно. Мы ведь  делали  подобный  снимок  на  днях,  так?  Техник
кивнул: - В понедельник, сэр. Он  достал  картотеку  со  слайдами,  выбрал
нужный и протянул его
Фавеллу. Тот  положил  второй  диапозитив  рядом  с  первым  и  растерянно
заморгал.
     - Произошло какое-то движение, -  промолвил  Фавелл.  -  Три  солнца.
Теперь, в свою очередь, нахмурился помощник. Щеки  Фавелла  порозовели  от
возбуждения, он взглянул на техника. -
Найдите все снимки части звездного неба в хронологической  перспективе.  и
сразу же возвращайтесь.
     Некоторое время астроном следил за тем, как  его  помощник  торопливо
роется в картотеке, затем снова подошел к телескопу, посмотрел на звезды и
поджал  губы.  "Физика  с  математикой   -   вот   пожалуй,   единственная
определенность", - подумал он. И тем не  менее  каждый  раз  на  очередном
банкете или приеме обязательно находился  какой-нибудь  придурок,  который
непременно задавал ему вопросы обо всех этих идиотских штуках - о НЛО  или
о маленьких  звездных  человечках.  Невежественных  людей  всегда  волнует
таинственность и разного рода чепуха, и  ему  иногда  с  трудом  удавалось
скрыть презрение, которое он испытывал к этому сорту людей.
     Помощник дернул его за  рукав  и  протянул  целую  стопку  прозрачных
слайдов.  Фавелл,  внимательно  просмотрев  их,  повернулся   к   молодому
человеку.
     - Что скажете?
     - Скажу, что все это напоминает какой-то сон,  -  как  бы  извиняясь,
промямлил помощник, пожимая плечами.
     - Именно так. - Фавелл жестом указал на монитор. - Каково  ускорение?
Молодой человек снял показания приборов. - Пара тысяч парсеков как
минимум.  Черт  возьми,  похоже,  мы  становимся  свидетелями  еще  одного
грандиозного взрыва.
     Фавелл раздраженно покачал головой: - Это не столкновение, они просто
выстраиваются в одну линию. Суньте все это в компьютер.  Посмотрим,  можно
ли получить приблизительный график сближения.
     Помощник  щелкнул  на  мониторе  нужным  тумблером,  и  ученые  стали
пристально вглядываться в экран, наблюдая за проекцией полета трех  звезд.
Взгляд мужчин то и дело перескакивал со  сближающихся  точек  на  цифровые
показатели в углу экрана.
     Глядя на мельтешащие цифры, Фавелл вдруг вспомнил то,  что  несколько
минут назад промелькнуло у него в сознании.
     Кассиопея. Именно ее  упоминал  священник  три  года  тому  назад  на
международной конференции в Ницце. Итальянский священник в  сутане  явился
на эту встречу незванным гостем  и  призывал  всех  делегатов  внимательно
следить, не возникнут ли в созвездии Кассиопеи три звезды,  которые  будут
стремительно  сходиться.  Он  умолял  участников   конференции   постоянно
наблюдать за небом и, как только они заметят  что-либо  подобное,  тут  же
сообщить ему.
     Теперь Фавелл  ясно  припомнил  все  детали:  священник  находился  в
неимоверном возбуждении, но вместе с тем держался  с  таким  достоинством,
что никому из участников конференции и в голову не пришло насмехаться  над
его искренней верой. Правда, когда он  покинул  зал,  они  позволили  себе
слегка почесать языки.
     - Сэр!  -  Помощник  показывал  на  экран.  Точки  сблизились,  часто
запульсировали и испустили множество
светящихся колец. Числовой датчик замер, и  цифры  четко  отпечатались  на
экране монитора.
     002.26.00.24.03.82
     Время и дата.
     Голос священника прозвучал в мозгу Фавелла, безумные слова о рождении
нового Мессии, втором пришествии Христа.
     24.03.82
     Это была дата рождения.
     Джон Фавел инстинктивно перекрестился.



     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     Глава первая

     Уже пару часов вгрызался массивный  бур  в  толщу  Земли  на  глубине
десяти футов под улицами Чикаго. Каждые шесть минут туннель удлиннялся  на
один метр. Влажная земля, пройдя через бурильную установку,  выбрасывалась
позади нее на ленту конвейера.
     Тщедушный человечек с трудом удерживал рукоятку бурильной  установки,
он молча наблюдал за струей земли, бьющей на конвейер, и время от  времени
окатывал из шланга вращающийся бур. Воздух в туннеле был  спертый,  и  Джо
обливался потом от духоты.
     Самая мерзкая работенка на земле, во всеуслышанье  объявит  он  своим
друзьям. Но именно это занятие вызывало в нем также и  гордость.  Однажды,
влив в себя пару кружек пива, он сравнил его с отбыванием наказания в аду.
     Неожиданно бур застопорился, странно  чихнул,  а  затем  заскрежетал,
упершись в какую-то плотную массу.  Скрежет  сменился  визгом,  и  Джо,  с
головы до ног обстрелянный кирпичными и бетонными  осколками,  едва  успел
отскочить. Машина выплевывала раздробленный кирпич туннеля.
     Ругаясь на чем свет стоит, Джо заорал оператору, чтобы  тот  отключил
бур, затем проверил, не поврежден ли механизм. Опираясь на стены  туннеля,
Джо глянул вниз и снова чертыхнулся: каменная стена. Джо нанимался  бурить
землю, а не кирпич. Если по какой-то причине происходил сбой в работе,  то
это означало только одно: отсрочку жалованья. Джо яростно  проклинал  всех
этих невидимых начальников, этих безмозглых, с  иголочки  одетых  чистюль,
которые никогда толком не разбирались в своих обязанностях,  в  результате
чего люди вроде Джо постоянно сталкивались с неприятностями.
     Спустя некоторое время его окружили другие рабочие, прибежал  мастер,
с удивлением рассматривавший выбитые буром кирпичные обломки. Насупившись,
Джо ожидал дальнейших распоряжений.
     - Ничего страшного, - заверил мастер, - просто подвальная стена музея
Торна.
     Джо вспомнил это место.  Сам  музей  сгорел  лет  пятнадцать-двадцать
назад.  В  памяти  всплыла  загадочная  история  -   таинственный   пожар,
случившийся невесть по какой причине. Виновного так до сих пор и не нашли.
     Джо сплюнул и опять обложил всех  своих  боссов.  Если  они  знали  о
стене, то какого черта отрядили его с буром для мягкого  грунта?  Джо  так
убедительно крыл руководство, что мастер обернулся и велел ему заткнуться.
     Через несколько минут Джо остался один. Все разошлись,  договорившись
взорвать стену и пробиваться дальше.
     ...Бурильная  установка  чихнула  и  снова  принялась  вгрызаться   в
податливый грунт, только Джо держался теперь подальше от  земляной  струи.
Он потянулся за шлангом, чтобы остудить бур. Внезапно среди грунта  что-то
блеснуло. Обеими руками Джо спихнул с конвейера комья, они,  развалившись,
упали. Джо склонился над ними и вдруг отшатнулся. Из распавшихся на  кучки
комьев торчали обгоревшие кости и остатки раздробленного черепа.  А  среди
этих останков поблескивали какие-то металлические стержни.
     Осторожно,  почти  не  дыша,  Джо  вытянул  ближайший  и  огрубевшими
пальцами стер с него землю. Это оказался кинжал с длинным тонким лезвием и
инкрустированной рукояткой.
     - Необычный ножичек, - констатировал Джо, - пожалуй, старинный. -  Он
провел по лезвию большим пальцем и вздрогнул. Лезвие  было  очень  острым.
Джо поскреб рукоятку и в полумраке рассмотрел, что вырезана  она  в  форме
распятия.
     В фигурку распятого Христа въелась земля, она покрывала тело  и  лицо
Спасителя.
     Джо огляделся. Никого. Его никто не  видел.  А  он  не  промах,  этот
пройдоха Джо. Все как дважды два. Кинжалы плюс кости означали,  что  здесь
произошло убийство. Кто-то закончил свои дни в огне, но если  Джо  сообщит
об этом в полицию, то с кинжалами придется расстаться.
     Он совсем позабыл о бурильной установке. Единственное чего, он сейчас
хотел, это забрать кинжалы. Один, два, три...
     Откинув в сторону кости, Джо счищал с лезвий  и  рукояток  грязь.  Он
спрятал кинжалы под конвейерную ленту до тех  пор,  пока  не  представится
возможность унести их отсюда.

     Ростовщик, разглядывая кинжалы, неопределенно похмыкал. - А что  если
они принадлежали какой-нибудь банде? - предположил он.
     Джо тыльной стороной ладони вытер лоб. - Да ладно, вы же сами видите,
что они древние.
     Ростовщик пожал плечами. - Наверняка совсем старинные и уж  как  пить
дать стоят целое состояние, - настаивал Джо.
     - Неужели? В конце концов Джо пришлось уступить. Из своего  обширного
опыта он
хорошо знал, что спорить с ростовщиком значило попусту тратить время.  Джо
зажал кучку помятых банкнот и покинул лавку.
     Он скользнул в дождь,  на  ходу  пересчитывая  деньги.  Их  оказалось
немного, но все равно это было лучше, чем ничего. Раскапывать  погребенные
сокровища - до чего вдохновляющее занятие. Монетка ли случайная,  иная  ли
драгоценность, свалившаяся в сточную трубу, - с этого  ведь  не  взимаются
налоги. Хотя за кинжалы ему, конечно, следовало выручить гораздо  солидную
сумму. С другой стороны, это был неожиданный презент, небесный дар.
     Джо распахнул двери бара.  Он  был  суеверен.  Такие  деньги  хранить
нельзя. Либо он  их  промотает  на  скачках,  либо  просто  прокутит.  Джо
взгромоздился на стул и для  начала  заказал  порцию  шотландского  виски.
Затем угостил бармена и своих друзей.
     Утром он чувствовал себя так погано, что, пожертвовав  своим  дневным
заработком, счел за благо остаться дома.

     Приблизительно месяц  провалялись  кинжалы,  никем  не  замеченные  в
глубине витрины. И вот наконец один из сотрудников аукциона заметил  их  и
купил. Два дня спустя они были выставлены на аукционе. Экспонат  назывался
"Семь кинжалов", все они - один к одному - красовались  на  бархате.  Семь
ликов  Христа  ослепительно  сверкали,  а  лезвия  были  отполированы   до
звездного блеска. Сначала торг  никак  не  удавалось  сдвинуть  с  мертвой
точки.  Сезон  заканчивался,  и  на  аукционе  присутствовали  всего  лишь
несколько учасников, а "Семью  кинжалами"  заинтересовался,  похоже,  лишь
один человек, стоявший в конце зала. Всего два раза  поднималась  цена  на
кинжалы, прежде чем он купил их.
     По  дороге  домой  он  поглядывал  на  свою  покупку,  завернутую   в
упаковочную материю. Мысль о ней  будоражила  в  нем  любопытство.  Что-то
необъяснимое не давало ему покоя, но тщетно пытался он  вспомнить,  что  и
где читал про самые кинжалы несколько лет тому назад.
     Добравшись домой, он прошел прямо в свой кабинет и разложил  реликвии
на  письменном  столе.  Некоторое  время  смотрел  на  них,  потом  поднял
ближайший кинжал, пробуя его на вес. Едва холодный металл коснулся ладони,
мужчина вскрикнул: лезвие мгновенно рассекло  кожу,  выступила  кровь.  Он
обмотал кисть носовым платком и  зажал  кинжал  между  большим  и  средним
пальцами, так что большой палец пришелся как раз на лик  Христа.  Медленно
приподнял кинжал над лежащим на столе блокнотом  и  отпустил  его.  Лезвие
проткнуло блокнот и воткнулось в стол.
     Христос на рукоятке вздрогнул. Мужчина выдернул  кинжал  из  стола  и
принялся разглядывать дырку. Да, это было страшное  оружие  с  треугольным
лезвием, и любая рана,  полученная  от  него,  заживала  бы  очень  долго.
Мужчина направился к книжным полкам. Выбрав три нужных  тома,  вернулся  к
письменному столу, устроился поудобней и стал читать, поглаживая рукоятку.
     Часом позже мужчина протянул руку к телефону,  набрал  номер  и  стал
ждать.
     - Отца Дулана, пожалуйста, - попросил он и даже не удивился, услышав,
насколько взволнованно прозвучал его голос.

     Пассажиры, очутившиеся на борту "Боинга 747"  рядом  со  священником,
были поначалу несказанно рады этому  соседству.  Люди  в  ожидании  полета
нервничали, и  когда  массивный  самолет,  вздрогнув  на  взлетной  полосе
Нью-Йоркского аэропорта Кеннеди, поднялся над Лонг-Айлендом в чистое  небо
и взял курс на восток, они несколько поуспокоились, вслушиваясь в  молитвы
священника. Но уже через небольшой промежуток  времени  эти  же  пассажиры
ощутили некоторое беспокойство. Почему священник так суетлив? Чем  он  так
глубоко озабочен? Неужели что-то скрывает от них? Что может  находиться  в
странном свертке у него на коленях? Он так вцепился в этот сверток, что не
отложил его даже во время еды. Приземлившись в Риме, люди были  счастливы,
что находятся наконец в безопасности.
     На контроле таможенник, извинившись, попросил  священника  предъявить
багаж. При этом он  испытал  некоторое  смущение  от  того,  что  вынужден
оказать недоверие человеку в сутане, но другого выхода  у  него  не  было.
Наркобизнес применял нынче всяческие уловки, и контрабандисты вполне могли
выдавать себя за служителей церкви.
     Таможенник растерянно заморгал, увидев в сумке священника кинжалы, но
не успел он и рта раскрыть как тот выложил перед ним счет за купленный  на
чикагском аукционе экспонат.
     Пропустив священника, таможенник посмотрел ему в след, размышляя, что
же  собирается  затеять  в  Риме  этот  американский  церковный  служка  с
полудюжиной кинжалов. Неисповедимы пути господни, решил он, повернувшись к
следующему пассажиру. И тут же забыл об отце Дулане.

     В аэропорту священник взял напрокат машину и,  несмотря  на  глубокую
ночь, поехал на юг.
     Приближаясь к нужной деревушке, он сверился с картой  и  взглянул  на
часы. Скоро рассвет. Он зевнул, потянулся и уверенно направил  свой  юркий
"фиат" по деревенской  дороге  мимо  спящих  ферм  и  поселков  в  сторону
местечка Субиако.
     Было еще  темно,  когда  отец  Дулан  затормозил  и  выключил  мотор.
Непривычная тишина заставила его вздрогнуть. Священник  вышел  из  машины,
осмотрелся по сторонам и взглянул на монастырь  -  темное,  потрескавшееся
сооружение, будто выросшее из вершины холма.  Обшарпанная,  видавшая  виды
крыша монастыря четко вырисовывалась на фоне ночного неба.
     Пробираясь к зданию, отец Дулан внезапно осознал,  насколько  древним
являлось это место, впервые  в  жизни  его  пронзило  ощущение  времени  и
истории. Он вдруг отчетливо и ярко представил постоянную борьбу  добра  со
злом,  веками  происходившую  на  этой  бренной  земле,   и   почувствовал
собственную убогость и незначительность.
     Отец Дулан застыл в нескольких ярдах от старинной  двери.  Перед  его
мысленным взором пронеслись вереницы монахов, денно и нощно  молившихся  в
этих  древних  стенах.  Священника  затопило  ощущение   непрерывности   и
бесконечности времени.  Он  вздрогнул.  Никогда  в  жизни  отец  Дулан  не
испытывал необъяснимого страха.
     Наконец священник толкнул тяжелую дверь, и она со  скрипом  подалась.
Медленными шагами он вошел и легонько постучался во внутреннюю дверь.  Она
тут же распахнулась, и поначалу отец Дулан  не  смог  ничего  рассмотреть,
кроме длинного темного силуэта в дверном  проеме.  Жестом  его  пригласили
войти. Теперь священник заметил, что встретивший  его  высокий  монах  был
черен, как гарлемская ночь, и носил козлиную бородку. Монах  повернулся  и
пригласил отца Дулана следовать за ним в маленькую часовню.
     Очутившись в часовенке, отец Дулан вцепился  в  рукоятки  кинжалов  и
принялся оглядываться по сторонам. Он был один. Чернокожий монах удалился.
     Почти все пространство часовенки занимал крест, и в  полумраке  Дулан
различил крошечную молельню  у  противоположной  стены.  Преклонив  колени
перед крестом, он  вдруг  почувствовал,  как  в  часовенку  кто-то  вошел.
Священник обернулся и увидел плотного мужчину  лет  пятидесяти  с  широким
лбом и орлиным носом.
     - Отец де Карло? -  прошептал  Дулан.  Мужчина  кивнул  и  велел  ему
подняться с колен. Дулан встал, протянул
священнику кинжалы. Он ожидал хоть какого-нибудь  объяснения.  Но  в  этот
момент за ним вернулся чернокожий монах. Может быть, потом ему  что-нибудь
и объяснят, а пока он хотел только одного - спать.
     Отец де Карло подождал, пока останется один, затем вытащил из свертка
кинжалы и, прежде чем положить их на  алтарь,  пристально  оглядел  каждый
клинок. Он склонился в молитве, благодаря Господа за возвращение кинжалов,
древних кинжалов из города Мегиддо, известного в свое время под  названием
Армагеддон.
     Священник поднялся, собрал кинжалы и, достав кожаный  кошель,  сложил
их внутрь. Затем вернулся в молельню, распахнул двери, поцеловал кошель  и
положил его в центре молельни.
     Молча воздал он благодарственную молитву за звездочета Джона Фавелла,
сообщившего о дате  рождения  в  Субиако,  и  за  возвращение  кинжалов  -
единственного оружия, способного оборвать жизнь Антихриста.
     Уже дважды предпринимались попытки свести  счеты  с  Антихристом,  но
каждый раз они заканчивались трагедией.
     Но на этот раз неудачи быть не могло,  ибо  Сын  уже  шел  к  ним.  А
Антихрист все еще жил.
     Близился час последней схватки.


     Глава вторая

     Высоко над улицами Чикаго, в маленькой комнатке, где на одной из стен
висел экран, а занавески  на  окнах  были  чуть  приподняты,  в  полумраке
расположились несколько молодых людей. Один мужчина  курил,  Другой  то  и
дело, хватаясь за спинки кресел, расхаживал по комнате. Третий грыз ногти.
Громко и как-то бестолково они переговаривались друг с другом и  постоянно
хихикали. Переполнявшее их возбуждение ощущалось почти физически.
     Дверь открылась и луч света из коридора ворвался в комнату.
     На  пороге  стоял  Дэмьен  Торн  -  председатель  совета  директоров.
Стройный брюнет шести футов роста. Недавно в одном из влиятельных журналов
Дэмьен был представлен как  завидый  жених,  входящий  в  тройку  наиболее
изысканных  и  могущественных  холостяков  Западного  мира.  Не  достигнув
тридцати трех лет, он являлся основным держателем акций "Торн  Корпорейшн"
и, конечно же, одним из богатейших людей на Земле.
     В сопровождении своего помощника Дэмьен Торн проследовал в комнату. -
Господа! - обратился он к присутствующим. - Дэмьен! - хором подхватили те,
пока Торн лавировал между ними к своему месту.
     - Вы все знаете Харвея Дина. Дин кивнул в знак приветствия -  каждому
в отдельности. Худощавый,
щегольски одетый сорокалетний мужчина, он будто испускал  особую  энергию.
Взгляд Дина то и дело перебегал  с  одного  человека  на  другого.  Каждый
считал своим долгом улыбнуться Дину, ибо Харвей Дин  являлся  своего  рода
сторожевым псом председателя. Кто-то из директоров  пошутил  однажды,  что
Дин для Дэмьена все равно что Борман для Гитлера.
     Торн и Харвей уселись и подождали, пока остальные займут свои  места.
Дэмьен легонько хлопнул в ладоши, и  свет  погас.  Люди  начали  щуриться,
осваиваясь в темноте.
     Дэмьену Торну, рожденному самкой шакала, не нужно  было  привыкать  к
мраку.
     Спустя мгновение засветился  экран.  Вот  на  нем  сверкнула  молния,
освещая пустынный пейзаж. Присутствующие внимательно вслушивались в  голос
диктора,  доносящийся  с  экрана:  "Пятьдесят   тысяч   лет   тому   назад
человечество столкнулось с ужасной угрозой собственной гибели..."
     Дэмьен почесал за ухом.
     "Опустошение вызванное природой. Ледниковый период.  Он  длился  пять
тысяч лет. За это время четыре пятых поверхности  планеты  превратились  в
необитаемые  земли.  Ледник  подмял  под   себя   всех,   кроме   наиболее
приспособленных живых существ".
     На экране появилась пещера с примитивными рисунками.
     "Одним из этих выживших существ был человек, -  продолжал  диктор,  -
посреди ледяной пустыни зарождалась новая  эра  и  новая  надежда.  Словно
Феникс, человек восстал из страшной мерзлоты и холода и устремился к своей
мечте".
     Теперь по экрану пробежали кадры, запечатлевшие уничтоженную  засухой
плантацию.
     "С тех пор человечество пережило множество катастроф, но ни  одна  из
них не была безнадежней той, что угрожает ему ныне.  Экологический  кризис
последних десятилетий  коснулся  всех  уголков  земного  шара.  Он  принес
человечеству инфляцию, голод и хаос".
     Дэмьен облизнул нижнюю губу. Мужчина, сидящий сзади, подмигнул своему
соседу и толкнул его локтем.
     "Некоторые считают это Великим Отступлением, - сообщал далее  диктор,
- другие называют Армагеддоном - последней битвой  согласно  предсказаниям
древних пророков. Но вот  в  этом  пессимистическом  хоре  раздается  один
голос, выражающий надежду на будущее. Это голос Торна..."
     Когда по экрану поползло изображение здания  "Торн  Корпорейшн",  все
присутствующие поудобней устроились в своих креслах.  Это  был  сверкающий
небоскреб, взмывший в ночное небо.Огромные светящиеся  буквы  сливались  в
единую гигантскую литеру.
     "Там, где свирепствуют голод или болезни,  "Торн  Корпорейшн"  первой
появляется на месте несчастья..."
     На экране мириадами лампочек  вспыхнула  карта  мира,  каждый  огонек
указывал, что и на эту точку распространяется влияние "Торн Корпорейшн".
     "...ведя  беспощадную  войну  с  нуждой,  снабжая  своими  ресурсами,
технологиями и проектами, которые не только помогают облегчить  страдания,
но и закладывают основу для будущего всеобщего процветания".
     Наступила короткая пауза, потом снова зазвучал голос другого диктора.
     "Торн"  -  это  обнадеживающий  луч  света   в   деле   строительства
завтрашнего рая".
     Рекламный ролик закончился.
     Присутствующие затаили дыхание, боясь пошевелиться и тем самым выдать
свое волнение.
     - Ну и как? - наконец поинтересовался один из зрителей.
     - Все абсолютно ясно, как дважды два, - негромко произнес Дэмьен. Все
за  исключением  Дина,  рассмеялись.  Дэмьен  встал  и   окинул   взглядом
присутствующих. - Думаю, что
телезрители вряд ли обратят внимание на эту ханжескую белиберду.
     Это заявление повисло в воздухе, а служащие заерзали на своих местах.
- Я же говорил, что мне необходимо действие, а не слова. Я хочу видеть как
работает Торн, а не слышать об этом.
     Головы присутствующих поникли, сидящие избегали встречи  со  взглядом
Дэмьена.
     Тысячи голодающих детей, требующих сою  компании  "Торн  Корпорейшн".
Целый штат медиков компании за работой.  Строительный  размах  Корпорации.
Технические сооружения.
     Дэмьен помедлил и обратился к человеку,  прервавшему  молчание  после
просмотра рекламы.
     - Вместо этого вы добрую  половину  ролика  тратите  на  низкосортные
рассказы о ледниковом периоде.
     Колкий  упрек  задел  служащего,   он   слегка   поежился   в   своем
пятисотдолларовом костюме. "Уйма времени, - рассуждал он про себя, - целая
куча денег, творческие усилия - и все ради чего? Чтобы в  один  прекрасный
момент почувствовать рыбой на крючке?"
     Дэмьен повернулся к своему помощнику: - А не отснято ли что-нибудь об
оказании помощи во время австралийской засухи?
     Дин утвердительно кивнул и добавил: - Но там нет  ничего  особенного,
почти все было показано по телевидению.
     Дэмьен снова  обратился  к  человеку,  снявшему  рекламный  ролик:  -
Хорошо, мы что-нибудь найдем для вас. А пока продолжайте работу над старым
роликом. Этот мне не нужен... - Он жестом указал на потухший экран.
 - Этот вообще не выйдет.
     С этими словами Дэмьен прошел между служащими, Дин следовал за ним. -
До  свидания,  мистер  Торн,  -  попрощались  собравшиеся,  но  ответа  не
последовало.
     Дэмьен устремился в свой кабинет. - Ну и что мы имеем на  сегодняшний
день? - спросил он Дина, когда тот нагнал его.
     - Ботсвана - на следующей неделе, затем Асуанская плотина -  в  конце
месяца.
     Дин задумался. Ботсвана являлась проблемой. Но команда,  внедрившаяся
в эту страну, уже предсказывала, что переворот может  произойти  ближайшие
три-четыре  дня.  Начнется  неразбериха.  Надо  будет  прокормить   тысячи
беженцев.  Что  же  касается  Асуанской  плотины,  то   приготовления   по
проведению этой операции еще продолжались, однако имелись все шансы успех.
Ведь у них  работали  лучшие  взрывники.  Да  и  Поль  Бухер  -  президент
Корпорации - сам занимался этим проектом. А у Бухера редко случались сбои.
- Сможем ли мы вовремя доставить в Ботсвану фильм?
     - Определенно, - заверил шефа Дин, - но до переворота  мы  не  вправе
забрасывать туда наши спасательные команды, а никто не  знает,  как  будет
протекать эта заварушка и сколько она займет времени.
     Дин проследовал за своим боссом в кабинет и закрыл  дверь,  скользнув
напоследок  оценивающим  взглядом  по  внутреннему  убранству  только  что
пройденных залов. Как любой новичок, он предполагал увидеть здесь  хром  и
сталь, стекло и кожу, короче, что-то мужское, и был поражен, заметив,  что
стены обшиты деревом, стулья - какие-то старомодные, а  инкрустация  стола
являла собой сценки из охотничьей жизни. Вся атмосфера кабинета напоминала
о старых добрых временах и располагала к неге.
     Однажды Поль Бухер отпустил в адрес Дэмьена шпильку,  предложив  тому
примерить напудренный паричок и шелковые панталоны,  дабы  соответствовать
интерьеру. Разумеется, только Бухер мог отважиться на подобную  вольность,
хотя даже он - второй человек в компании - весьма редко шел на такой риск.
Поначалу он хорошенько  прикидывал  в  уме,  в  каком  настроении  сегодня
Дэмьен, и уж затем мог позволить себе что-то в этом роде.  Он  никогда  не
выделывал подобных фокусов за спиной у босса, как и  не  принимал  никаких
важных решений  без  одобрения  Дэмьена.  Это  правило  он  постиг  давно,
двадцать лет тому назад, когда работал еще на Ричарда Торна  -  тогдашнего
президента компании.
     Дэмьен обошел письменный стол и,  пройдя  к  окну,  уставился  поверх
чикагских крыш.
     - О'кей, пусть  будет  плотина.  Ты  сможешь  обеспечить  необходимый
контингент наших людей, когда заварится каша?
     Дин кивнул. - И удостоверься, чтобы основной фронт  работ  остался  -
таки за  нашими  спасателями.  Чтобы  никакой  там  Красный  Крест  их  не
обскакал.
     Дин улыбнулся и подошел к Дэмьену. У него созрел план. - А почему  бы
тебе не отправиться туда собственной персоной? Вот  это  рекламка:  Дэмьен
Торн лично руководит спасательными работами.
     Дэмьен, усмехаясь, покачал головой: - Мне придется остаться здесь.  -
Но зачем? - Дин никак не мог отыскать причину отказа. Оставаться на  месте
его шефу, было похоже, незачем.
     - Чтобы быть  под  рукой,  когда  меня  вызовет  президент.  Подобное
заявление из каких угодно уст прозвучало бы абсурдно и
претенциозно. Но  только  не  из  уст  Дэмьена  Торна.  Оно,  возможно,  и
смахивало на своеобразную шутку,  однако  Дэмьен  Торн  не  имел  привычки
шутить.
     Он собирается предложить мне пост посла в Великобритании.
     Дин заморгал и пожал плечами. Так и не сумев найти подходящего слова,
он  наблюдал  как  Дэмьен  направился  в  сторону  книжных  полок,  рядами
выстроившихся вдоль стены.
     - Ты что-нибудь слышал о Хевронской книге?
     - О какой книге? - Ну вот, сперва Великобритания, теперь Хеврон. Этот
человек говорит загадками.
     Дэмьен тем временем снял с полки томик: - Хевронская книга - одно  из
апокрифических писаний. "И придет время,
 - прочитал он,  -  когда в конце лет зверь  будет  править  дюжину  сотен  и
тридцать дней и ночей, и воскликнул верующий:  Где  ты,  Господи,  во  дни
торжествующего зла?
     И внемлет Господь их  молитвам,  и  с  острова  Ангелов  призовет  Он
Освободителя, святого отца Агнца Божьего, который сразится со зверем...  и
сотрет его слица Земли.
     Дэмьен захлопнул  книгу.  -  "Зверь  будет  править  дюжину  сотен  и
тридцать дней и ночей"  -  довольно  образная  интерпретация  срока  моего
пребывания на посту главы "Торн Корпорейшн". "И с острова Ангелов  Господь
призовет Освободителя". - Дэмьен помедлил. -  "Остров  Ангелов".  -  Потом
пожал плечами. - "Англия".
     Дин нахмурился, пытаясь собрать воедино все эти загадки;  неохотно  и
как-то болезненно сознание его пыталось выстроить неведомую цепочку.
     - Только не зверь будет стерт с лица  Земли,  -  произнес  Дэмьен,  -
уничтожен будет Назаретянин.
     Это уже слишком! Чтобы переварить  подобное,  требовалось  немыслимое
усилие. Мозг Дина противился информации, как будто в него был впаян  некий
запретный механизм.
     - Так что же там насчет посла  в  Великобритании?  Человека,  который
сейчас в Лондоне.
     Дэмьен расплылся  в  улыбке.  Эта  улыбка  и  послужила  единственным
ответом на заданный Дином вопрос. До поры до времени.

     Глава третья

     Преследование,  казалось,  длилось   уже   целую   вечность,   и   он
окончательно выбился из сил. Дыхание прерывалось. Ноги отяжелели. Когда он
попытался кашлянуть, его стошнило.
     Спотыкаясь, он брел сквозь пустыню и не отрывал взгляда от  маячивших
на горизонте деревьев: покачиваемые легким ветерком  ветви  словно  манили
его, подбадривая, призывали двигаться вперед, к спасению. Но он знал,  что
никогда не доберется до деревьев. Он понимал это изначально, но  продолжал
плестись, хотя ноги его уже  с  трудом  отрывались  от  земли.  Как  будто
завязли в патоке.
     Он слышал, как она тащилась за ним, ощущал ее омерзительное зловоние,
но не мог оглянуться. И даже тогда, когда влажное и горячее дыхание  твари
обожгло ему спину, подернутые пеленой глаза  продолжали  смотреть  вперед.
Внезапно раздалось клацанье челюстей, и  он  почувствовал  боль  в  спине.
Вскрикнув, он взмахнул руками, и чудовище отпрянуло, когтями разодрав  ему
кожу. Он снова закричал, но опять его горло не исторгло ни звука. Он  упал
на колени, тут же попытался подняться, но зверь накинулся на  него.  Тогда
он попробовал свернуться в клубок, но чудовище уже вгрызалось в его  живот
острыми клыками, вспарывало тело,  в  какой-то  момент  он  чуть  было  не
задохнулся от смрада зловонного монстра.
     И тут  он  попытался  зажмурить  глаза,  но  не  смог.  Он  продолжал
сражаться за свою жизнь. На костях чудовища не было ни плоти,  ни  шерсти,
это был скелет с голым черепом.
     Он ухватился за клыки, пытаясь разомкнуть  их,  но  сил  не  хватало.
Каждой  клеточкой  он  ощущал,  как  жизнь  постепенно  уходит  из   него,
просачиваясь сквозь пыль и песок; он наблюдал как бы со стороны,  как  его
на части разрывают чудовищные когти, а жуткие клыки вгрызаются в пах...
     С истошным воплем он проснулся. - Эндрю!  -  Жена  обхватила  его  за
плечи, пытаясь уложить спиной на подушку.
     Какое-то  время  он  пробовал  сопротивляться,  потом  повернулся   и
уставился на ее застывшее в напряжении лицо.
     - Ты себя нормально чувствуешь? Эндрю кивнул и попробовал заговорить,
но едва смог пролепетать что-то
невнятное.
     - Может быть, тебе лучше показаться докто...
     - Нет! - Он ожесточенно замотал головой,  потом  попытался  ободряюще
улыбнуться, но вместо улыбки лицо исказила вымученная  гримаса.  -  Все  в
порядке. Со мной все в полном порядке. Извини. Спи.
     Окончательно расстроившись, жена повернулась на другой бок и  закрыла
глаза. Эндрю дождался пока ее дыхание  станет  ровным,  и  выскользнул  из
постели.  Обнаженный,  он  на  цыпочках  пересек  комнату,  зажимая   свой
израненный живот. Никогда бы Эндрю не решился рассказать об этом жене.  Ее
всегда привлекала его сила, и вряд ли сумела бы жена вынести, простить его
слабость. Если бы Эндрю все-таки попытался посвятить  ее  в  этот  кошмар,
жена бы точно решила, что он свихнулся.
     Он шагнул в душ, пустил струю воды, наблюдая, как  кровь  заструилась
по ногам, и чувствуя, как  когти  впиваются  в  его  спину.  Эндрю  слегка
коснулся раны на животе. Во время схватки тварь все  время  метила  своими
чудовищными клыками прямо  в  его  пах,  будто  получая  от  этого  особое
удовольствие. Эндрю рассмеялся про себя, выключил душ и облачился в халат.
     Вернувшись в спальню, он откинул простыню и уже было собрался рухнуть
в постель, но тут его лицо исказилось гримасой отвращения. На  том  месте,
где он  лежал  всего  несколько  минут  назад,  находилась  кровавая  куча
шакальих экскриментов.
     Эндрю оставалось только надеяться, что Эйлин не пошевелиться во  сне.
Вряд ли перенесет она весь этот ужас. Он опустил простыню на прежнее место
и вышел из комнаты, собираясь пройти в кабинет и уснуть на кушетке.  Может
быть, там, на этой кушетке, зверь оставит его в наконец  покое.  До  конца
ночи.

     Самым светлым моментом в жизни Эндрю Дойла была утренняя прогулка  по
Гайд-парку. Она несла в себе желанное освобождение от  письменного  стола,
телексов и всей той утомительной кутерьмы, которой  до  отказа  забит  его
день.
     За последний год такая прогулка превратилась в  устойчивую  привычку.
Один из престижных журналов даже поместил на своих  страницах  статью  под
названием "День из жизни посла Соединенных Штатов".  Эндрю  вспомнил,  как
вскинулись секретные службы, прочитав  этот  материал.  Ух,  как  они  там
кипятились, разъяренные подробной  информацией  о  расписании  и  маршруте
объекта их пристального внимания! Статья спутала им  все  карты,  усложнив
наблюдение. Хотя, с другой стороны, у этой  организации  всегда  находился
повод пожаловаться на что-нибудь.
     Эндрю взглянул  на  аллею,  раскинувшуюся  в  северной  части  парка.
Впереди,  примерно  в  двадцати  ярдах  от  посла,  шагал  один   из   его
телохранителей. Другой должен находиться на  таком  же  расстоянии  сзади.
Эндрю вдруг улыбнулся, прокрутив в мозгу некоторые воспоминания.  Как  ему
поначалу льстило, что у него появились  телохранители.  Однако  позже  это
начало раздражать, ибо таило  в  себе  и  определенные  неудобства.  Эндрю
понадобилась уйма времени, чтобы привыкнуть к  личной  охране.  Но  сейчас
толку от них не было. Они ведь не имели ни малейшего представления  о  тех
кошмарах и галлюцинациях, что мучили Эндрю в последнее время. А если бы он
им про все это рассказал, ребята попросту решили бы, что он сошел с ума.

     Собака стояла на дороге, ведущей к аллее, и пристально вглядывалась в
даль. Черный, с массивными клыками и желтыми пронзительными глазами  зверь
застыл в ожидании. Он был без ошейника. Не  мигая,  стояло  это  изваяние,
твердо уперевшее в землю лапы. Другие собаки предпочли держаться  подальше
от этого монстра, да и у детей не возникло желания приласкать жуткого пса.
     Собака наконец дождалась  того,  кого  выслеживала.  Она  запрокинула
морду, потрусила вверх по склону, не оставляя следов, и вскоре скрылась  в
кустах.

     Дойл медленно брел по парку, оглядываясь по сторонам  и  наблюдая  за
происходящим. Он улыбнулся, заметив, как  снующие  по  веткам  бука  серые
воробышки  выпрашивали  у  прохожих  еду.  Группа   японцев,   беспрерывно
щелкавших фотоаппаратом, окружила одну из скульптур. Двое мужчин невдалеке
спиливали засохшее дерево.
     Дойл вдруг резко остановился и обернулся. Это произошло так внезапно,
что шедший сзади подросток неожиданно налетел на него.
     - Мистер, лучше смотрите себе под ноги! Эндрю не обратил на мальчишку
никакого внимания. Он только вздохнул,
покачал головой и возобновил прогулку. Затем на мгновение прищурил  глаза,
а когда вновь открыл  их,  то  сразу  же  заметил,  что  охранник,  шедший
впереди, исчез.  Ему  вдруг  показалось,  что  опустел  весь  парк.  Эндрю
вздрогнул, ощутив внезапно налетевший ветер, стремительные порывы которого
раскачивали деревья, скрипевшие и стонавшие. Он посмотрел  направо,  потом
перевел взгляд на вершину холма, надеясь, что вот-вот кого-нибудь заметит.
Но ничего не произошло.
     Дойл ускорил шаг,  пытаясь  подавить  волнение  и  желание  пуститься
наутек, но в это мгновение услышал сзади хрип и знакомое гнусное  урчание.
Еще немного, и он почувствовал мерзкое зловоние...
     - Боже, помоги  мне,  -  прошептал  Дойл.  Ветер  усилился,  и  Эндрю
обхватил себя за плечи, с трудом продвигаясь вперед.  Боль  овладела  всем
его телом.
     - Боже, пожалуйста, - вновь еле слышно пробормотал Эндрю  и  бросился
бежать. Ноги его отяжелели, будто  увязая  в  грязи.  Словно  в  ответ  на
молитву Эндрю, всего в пятнадцати ярдах  от  него  показался  на  повороте
раскрашенный фургончик, и толстый продавец улыбнулся  ему.  Дойл  замедлил
бег и уже шагом направился к фургончику,  на  ходу  приглаживая  волосы  и
пытаясь выдавить хоть  какое-то  подобие  улыбки.  Сейчас  он  купит  себе
гамбургер. Он не брал в рот ни одного со студенческих времен, однако  вкус
их помнил. Конечно, это дрянная еда, но он съест их с горчицей, кетчупом и
луком. Черт с ним,  с  этим  луковым  запахом  изо  рта,  да  и  со  всеми
посольскими посетителями вместе!
     Попросив гамбургер, Эндрю обрадовался, что голос  его  не  дрожит.  -
Минуточку, сэр. - Продавец за  прилавком  склонился,  намереваясь  достать
булочку. Дойл посмотрел вокруг и заглянул в кусты, размышляя при этом, как
отреагирует его язва на лук и кетчуп.
     Когда он снова повернулся, фургончик исчез. Вместо него  Дойл  увидел
череп, таращившийся на него пустыми глазницами,  и  почувствовал  смрадное
дыхание.
     - О Господи! - Посол споткнулся и бросился  бежать.  Он  стремительно
несся назад по той же дороге, что привела его сюда, не обращая внимания на
удивленного  продавца.  Хозяин  фургончика  еще  с  минуту  вглядывался  в
удаляющуюся спину странного покупателя, затем выругался на огромного  пса,
столкнул с прилавка его лапы и бросил  булочку  назад  в  ящик.  Некоторое
время он наблюдал, как пес беззвучно поднимается вверх  по  склону,  затем
пожал плечами и отвернулся.
     А Эндрю Дойл уже никого не видел. Все, что происходило теперь с  ним,
было рождено его воспаленным воображением: его окружали хищники с  острыми
клыками; эти твари питались падалью, вгрызаясь в  останки  когда-то  живых
существ.
     Гиены.
     Стервятники.
     Шакалы.
     Очутившись возле своего  автомобиля,  Дойл  чуть  не  задохнулся,  но
остановиться не смог. Не обращая  ни  малейшего  внимания  на  приветствие
шофера, он помчался в сторону Парк-Лейн. Здесь было  оживленное  движение.
Три  потока  машин  двигались  к  северу  по  направлению  Марбл  -   Арч:
автомобили, грузовик, такси и туристические  автобусы  будто  выбрали  эту
дорогу для гоночного трека, то и дело пытаясь обогнать друг друга.
     Дойл шагнул в этот  сумасшедший  поток,  не  слыша  ни  заскрежтавших
тормозов, ни злых окриков. Живой и  невредимый,  он  добежал  до  барьера,
перешагнул через него и слепо побрел в противоположную  сторону,  снова  и
снова протискиваясь между бамперами, пока наконец не добрался до тротуара.
По тротуару Дойл устремился к Дорчестеру, затем задними улочками к площади
Гросвенор.
     Он взбежал  по  ступеням,  ворвался  в  дверь  посольства,  не  слыша
приветственного оклика охранника, промчался  мимо  стола  секретарши.  Та,
улыбнувшись, встала со своего места и открыла  было  рот,  чтобы  передать
последние сообщения, но Дойл распахнул дверь в свой кабинет, захлопнул  ее
за собой и бросился к столу, с трудом переводя дыхание.
     Вид массивного стола из  черного  дерева,  герб  Соединенных  Штатов,
висящий на стене, а также два свернутых  флага,  казалось  привели  его  в
чувство. Вот оно - его рабочее место.
     Постепенно спокойное дыхание вернулось к нему. Тогда Эндрю направился
в ванную. Там он досчитал до пятидесяти, провел руками по волосам и прижал
большие пальцы к вискам.  Тихонько  напевая,  он  пустил  холодную  струю,
набрал полные пригоршни воды и плеснул себе в  лицо,  затем  потянулся  за
полотенцем и взглянул в зеркало.
     Из зеркала на него уставилась тварь из ночного кошмара.
     Эндрю отшатнулся, его широко открытые  глаза  пристально  смотрели  в
зеркало. Через несколько секунд Эндрю отвернулся  от  черепа  чудовища,  в
пустых глазницах которого пульсировали вены.
     Он вдруг осознал, что  ему  больше  никуда  не  спрятаться  от  этого
кошмара.
     Он медленно направился в кабинет. С минуту постоял возле  письменного
стола, уставившись в стену. Потом протянул руку к кнопке на столе и  нажал
на нее.
     Тут же раздался ответ: - Пресс-офис. -  Это  посол.  -  Дойл  говорил
ровным  безжизненным  голосом.  -  Я  хочу  провести  в   своем   кабинете
конференцию в три часа.
     - Но, господин посол, вы  же  назначили  конференцию  на  завтра,  на
десять утра.
     Дойл взглянул на большой герб и снова пригладил  волосы.  -  Господин
посол? - В три часа в моем кабинете, - повторил Дойл и отключил селектор.
     Сев за стол, посол уставился в пространство, затем потянулся к одному
из ящиков  и  вытащил  ружье.  Прищурился,  рассматривая  его,  приподнял,
оценивая на вес, заглянул в магазин.  Губы  посла  беззвучно  двигались  в
молитве. Он положил оружие на стол, вытащил из пишущей машинки  катушки  и
принялся  раскручивать  ленту.  Продолжая  ее  разматывать,  он  встал   и
направился  к   двери.   Дойл   аккуратно   замотал   ею   ручки   больших
распахивающихся дверей, уверенной походкой вернулся к  письменному  столу,
посмотрел на ружье и сел. Потом взглянул на часы.
     Очень скоро все кончится. Кошмаров больше не будет.

     Кейт  Рейнолдс  расплатилась  с  таксистом  и  поспешила  к  ступеням
парадного входа в посольство.  Она  испытывала  облегчение  от  того,  что
выбралась  наконец  из  такси.  Водитель  оказался  редкостным   болтуном:
моментально  узнав  ее  по  телевизионным  передачам,   он   с   развязной
фамильярностью телезрителя всю дорогу называл ее не иначе, как Кейти.  Еще
минут пять, и он сподобился бы зазвать ее на обед.
     На входе Кейт предъявила свое удостоверение, и ее проводили наверх, в
приемную посла. Там  журналистка  расписалась  в  книге:  "Кейт  Рейнолдс,
Би-би-си", - и ее пропустили.
     Кейт узнала среди посетителей множество журналистов, в  том  числе  и
дипломатический корпус из национальной прессы, репортера  из  Ай-Ти-Эн,  а
также своих коллег, стоящих у окна.
     В приемной царила атмосфера  томительного  ожидания,  все  до  одного
терзались вопросом, что же происходит. Еще не было случая, чтобы  к  послу
вызывали так срочно и внезапно. Никаих  видимых  и  очевидных  причин  для
этого не было.
     Журналистка, как и другие ее  коллеги,  ерзала  от  профессионального
любопытства. Как только секретарша объявила, что посол готов  их  принять,
она потихоньку стала продвигаться к дверям.
     Кейт держалась позади секретарши, когда та потянула за  ручку  двери.
Дверь почему-то не поддавалась. Кейт  взялась  за  дверную  ручку,  и  обе
женщины потянули сильнее. Дверь  распахнулась,  и  Кейт  мельком  заметила
привязанную изнутри ленту от  пишущей  машинки;  лента  протянулась  через
ковер к столу. Посол коленями зажимал направленное вверх дуло ружья.
     Лента натянулась, и у Кейт  чуть  было  не  остановилось  дыхание  от
оглушительного грохота. Она успела разглядеть, как тело вздрогнуло,  будто
его  дернули  за  веревку,  голова   откинулась   назад,   половина   лица
разлетелась, а стена позади обагрилась кровью.
     У Кейт подкосились ноги, но она продолжала смотреть  на  Дойла.  Тело
посла начало заваливаться вперед, левая нога дергалась в конвульсиях, один
глаз уставился на посетителей, другой был выбит -  лицо  Дойла  невозможно
было узнать. Осколки черепа оставили жуткие следы на стене,  кровь  залила
висящий там же герб.
     Тело все еще шевелилось. Кейт, как пригвожденная, застыла  на  месте.
Вокруг раздавались стоны и  крики  ужаса.  За  секунду  до  того,  как  ее
сознание затуманилось, Кейт успела подумать,  что  это  был  исключительно
садистский способ свести счеты с жизнью.

                       Глава четвертая

     Смерть Эндрю Дойла породила массу сплетен. Весь штат  посольства  был
скрупулезно допрошен. Одна из  газет  предлагала  свою  версию  проишедшей
трагедии: сотрудник какой-то  мнимой  террористической  организации  тайно
проник в кабинет Дойла, напичкал посла  наркотиками  и  привязал  ленту  к
ружью. Однако другие версии были еще  похлеще.  "А  почему  бы  и  нет,  -
оправдывались авторы самых невероятных предположений, - если несколько лет
тому назад прямо в центре Лондона средь бела дня отравленным зонтиком  был
заколот болгарский гражданин?"
     Для многих ключа к разгадке и вовсе  не  находилось.  Дипломатическая
карьера Дойла приближалась к концу, его ожидала  прекрасная  пенсия.  Брак
был вполне удачным. Жена не могла дать мало-мальски толковых объяснений. К
тому же она предпочла умолчать о его криках по ночам, ибо каким-то образом
ощущала свою вину, свою молчаливую причастность к  неразделенной  трагедии
мужа. Но для нее, как  и  для  всех  остальных,  гибель  посла  оставалась
тайной.
     В тот самый момент, когда тело Дойла поднимали на борт самолета - ибо
похороны должны были состояться непременно в  Вашингтоне,  -  Дэмьен  Торн
находился в Белом Доме.  Он  стоял  возле  письменного  стола  в  Овальном
кабинете и дожидался президента, который разговаривал по телефону.  Дэмьен
был в прекрасной форме и превосходно себя чувствовал.
     Торн кончиками  пальцев  коснулся  стола,  осознавая,  что  находится
практически в самом сердце политической власти. Именно здесь в свое  время
Кеннеди "сцепился" с Хрущевым по вопросу о Кубе; здесь кончалась неудачная
карьера Никсона и Киссинджера, в этих стенах Картер горевал о заложниках в
Тегеране. Но с проблемами,  которые  возникли  перед  нынешним  владельцем
кабинета, не приходилось сталкиваться ни одному из его предшественников.
     - Назовите мне любую страну, - заявил однажды президент, - и  вы  тут
же столкнетесь с какой-нибудь  проблемой.  Пусть  даже  с  революцией  или
чем-то в этом роде.  Любая  заварушка  может  оказаться  следствием  более
сложой проблемы. Арабы  убивают  друг  друга  в  Лондоне  и  Париже.  НАТО
одолевают собственные  заботы,  которые  эхом  отзываются  даже  в  обычно
спокойных Скандинавских  странах,  не  говоря  уже  о  горячих  точках  от
Белфаста до Тегерана или от Майами до Кабула. Оружие везде наготове, равно
как и те, кто жаждет крови.
     Как всегда, на Ближнем востоке царила полная неразбериха, пальба  там
не стихала. Люди жили в постоянном  напряжении,  даже  старость  наступала
раньше. А теперь еще и плотина взорвалась. Последствия этой трагедии  были
устрашающими.
     Дэмьен чувствовал себя в своей стихии, будто  этот  кабинет  был  его
собственной резиденцией. Он принялся рассматривать портрет Джона  Кеннеди,
висящий на стене. Многие репортеры  давно  обратили  внимание  на  внешнюю
схожесть Дэмьена с семейством Кеннеди, в особенности с Робертом. И они так
часто  использовали  это  сходство  в  своих  материалах,  что  давно  уже
превратили его в клише.
     Конечно,  некоторое  сходство  действительно  существовало.   Дэмьен,
правда, был более черноволосым, чем Роберт Кеннеди, но обоим было  присуще
мальчишеское очарование,  пленявшее  как  женщин,  так  и  мужчин.  Роберт
Кеннеди, как и Дэмьен, пользовался успехом у самых очаровательных  женщин.
Оба были богатейшими  и  могущественными  людьми.  Карьера  Кеннеди  стала
легендой. Теперь наступила очередь Дэмьена.
     Торн резко повернулся и взглянул на президента.  Тот  пожал  плечами,
как бы извиняясь, что телефонный разговор затянулся.
     - Я знаю, - говорил президент утомленным  голосом,  -  но  не  сделаю
никаких заявлений ни для него, ни для кого  бы  то  ни  было.  Это  только
усугубит ситуацию. - Он забарабанил пальцами по столу.  -  И,  пожалуйста,
удостоверьтесь, чтобы телеграмма звучала нейтрально:  "Президент  выражает
соболезнование" и т. д. Перед тем как отправить, дайте  мне  взглянуть  на
нее.
     Он положил трубку и откинулся на спинку стула - солидный  и  уставший
мужчина, изрядно поседевший за последние шесть месяцев.
     - Вы можете поверить в это? - обратился он к  Дэмьену.  -  Египетская
оппозиция, видите ли, желает, чтобы их ноту  протеста  против  плотины  мы
передали Израилю. А откуда мы можем знать, виновен ли в этом Израиль?
     Дэмьен согласно кивнул. - Сдается мне, что это работа НФО, -  заметил
он.
     Президент  недоуменно  уставился   на   него.   -   Нубийский   Фронт
Освобождения, - пояснил Дэмьен. - Это вполне проамериканская  группировка,
которая с самого  момента  построения  плотины  точит  зуб  на  Каир.  Они
заявляют, что плотина отняла  у  них  пятьдесят  процентов  родной  земли.
Кстати, так оно и есть в действительности. Если  помните,  сэр,  во  время
сооружения плотины проводилась потрясающая операция по спасению  бесценных
статуй.
     - Ах да, - уклончиво проговорил президент.
     - Рамзес Второй, - подсказал Дэмьен. - Это был  грандиозный  успех  с
точки зрения археологов, но жизнь сотен  тысяч  нубийцев,  оставшихся  без
крова, он никоим образом не улучшил.
     - Но ведь было обращение ООН, не так ли? - поинтересовался президент.
     - Правильно, сэр. Президент наклонился вперед. -  Откуда  у  вас  эта
информация? - Одна из
наших спасательных команд находилась в это время там.  Еще  до  того,  как
появились египетские спасательные отряды. И они  собрали  воедино  обрывки
сведений, которые услышали от местных жителей.
     - Я хотел бы увидеть их отчет.
     - Но,  как  вы  понимаете,  это  совершенно  неофициально.  Президент
кивнул. - Едва ли необходимо упоминать о том, что если мы
докажем  непричастность  Израиля  к  этой  трагедии,  то  сумеем  избежать
колоссального скандала.
     Дэмьен помедлил, как бы взвешивая в уме слова президента. - Сначала я
проверю все это сам, - объявил он. - Не хотелось бы передавать в Белый дом
фальшивую информацию. Что касается другого вопроса,  боюсь,  мне  придется
отказаться от права контролировать "Торн Корпорейшн", и я...
     -  Ни  в  коем  случае,  -  оборвал  его  президент.  -  Об  этом  мы
позаботимся.
     Дэмьен изобразил на своем лице удивление: - Но это  же  противозаконн
о...
     Президент улыбнулся.  -  Ну,  тогда  мы  слегка  подправим  закон,  -
попытался он закончить беседу.
     - Есть еще два условия, -  продолжал  Дэмьен,  глядя  прямо  в  глаза
президенту. - Во-первых, я бы хотел занять эту  должность  только  на  два
года, до выборов в сенат.
     Президент согласно кивнул. - Во-вторых, мне  хотелось  бы  возглавить
Совет по делам молодежи ООН.
     Президент нахмурился. Вот здесь  собирался  поторговаться.  С  какого
перепугу Торну приспичило завладеть этим  постом?  И  вдруг  его  осенило.
Дэмьен постоянно произносил нескончаемые  речи  о  молодежи.  Чрезвычайное
пристрастие к молодым было похоже на душевное заболевание,  ибо  никто  не
мог объяснить его причины. Возможно, оно  явилось  следствием  воспитания.
Отец Дэмьена был убит при кошмарных обстоятельствах, когда  мальчику  было
всего шесть лет. Потом бесследно исчез дядя, воспитавший ребенка.  Видимо,
все эти трагические события оставили в душе мальчика глубокий след.
     Но просьба Дэмьена была неудобна со многих  точек  зрения.  Президент
покачал головой:
     - Я уже обещал этот пост Фостеру.
     - Я понимаю ваши затруднения, - продолжал Дэмьен, все еще  пристально
глядя в глаза президенту.  Какое-то  время  тот  удерживал  взгляд,  затем
отвернулся и взял в руки блокнот. И тут Дэмьен понял, что выиграл.
     - Так как там - Н, Ф...? - начал президент. О, - подсказал Дэмьен,  -
Нубийский Фронт Освобождения. Президент пометил что-то в  блокноте,  затем
нажал на кнопку селектора.
- Сандра,  пришлите,  пожалуйста,  Крейга  и  не  забудьте  о  билетах  на
субботний спортивный праздник. -  Президент  взглянул  на  Дэмьена.  -  Не
хотите присоединиться к нам? Моя жена и детишки тоже собираются  пойти  на
соревнования.
     Дэмьен покачал головой: - К сожалению, я занят весь день.  -  Сандра,
пять билетов так и остаются.
     Как только президент отключил селектор, раздался легкий стук в дверь,
и на пороге показался молодой человек.
     - Крейг! -  Президент  кивком  подозвал  его.  -  Я  хочу,  чтобы  вы
познакомились с нашим новым послом при английском королевском  дворе  -  с
Дэмьеном Торном.
     Молодой человек протянул руку для пожатия. - И попросите, пожалуйста,
Эйзенберга подготовить для прессы сообщение.
     - Сию  минуту,  господин  президент.  Молодой  человек  направился  к
выходу, а Дэмьен с обескураженным видом
повернулся к президенту.
     - Ах да, Крейг, спохватился тот, - не могли бы вы  там  же  добавить,
что господин Торн назначается президентом Совета  по  делам  молодежи  при
ООН.
     Крейг обернулся. На лице его  застыло  крайнее  удивление.  -  Но,  я
думал... - Пожалуйста, сделайте то, что я сказал,  -  раздраженно  оборвал
его президент.
     - Конечно, господин президент. Президент дождался, когда его помощник
выйдет из комнаты, затем
повернулся к Дэмьену.  На  лице  его  играла  улыбка,  знакомая  миллионам
американских телезрителей. Он поднялся со своего кресла и протянул Дэмьену
руку.
     - Ваш отец гордился бы вами, Дэмьен. Конечно,  президент  намекал  на
то, что отец Дэмьена, являясь одним из
наиболее уважаемых послов в Великобритании, радовался бы назначению своего
сына на этот пост, что само  по  себе  это  назначение  в  некотором  роде
сглаживало кошмарные воспоминания, связанные с гибелью Роберта Торна.
     Однако Дэмьен резко перебил говорящего. - Я ценю ваши соболезнования,
сэр, - заявил он, пожимая руку президенту.
     Они улыбнулись друг другу. И тут президент внезапно почувствовал, как
по его спине пробежали мурашки. Перед ним  стоял  невероятно  уверенный  в
себе человек. Будто этот кабинет  принадлежал  Дэмьену,  а  президент  был
всего-навсего гостем. И пока президент  провожал  взглядом  выходящего  из
кабинета Дэмьена, он осознал, что Торн ни разу  не  упомянул  имени  Эндрю
Дойла. Все остальные как-то выразили свое потрясение  или  соболезнования.
От Дэмьена он не услышал ничего подобного. Будто бывшего посла никогда  не
существовало.

     Глава пятая

     Харвей Дин прищурившись смотрел на стюардессу, склонившуюся над  ним.
Девушка разъясняла пассажирам, что пора отстегнуть ремни безопасности. Дин
попросил  мартини,  откинулся  в  кресле,  мельком  глянул   на   Дэмьена,
погруженного в чтение романа, достал свой кейс и  расслабился.  Обычно  он
редко занимался самоанализом, хотя время от времени  все-таки  оглядывался
на прожитые годы и прикидывал,  на  какие  высоты  занесла  его  нелегкая.
Сейчас был как раз такой  момент.  Дин  находился  на  борту  авиалайнера,
принадлежащего Торну. Это был  самолет,  способный  без  посадки  пересечь
Атлантику. К тому же он был изнутри настолько  роскошный,  что  пассажиры,
при известной доле воображения, могли себе представить,  будто  находятся,
например, в отеле "Савой".
     Дин  взял  мартини,  поблагодарил  стюардессу  и  принялся  смаковать
напиток, который оказался превосходным, как раз то, что надо: особо  сухой
с джином. Дин считал себя удачливым  человеком.  Он  прекрасно  знал  свои
слабые и сильные стороны, что само по себе было уже преимуществом. К своим
слабостям он относил неспособность понимать  людей.  Его  представления  о
человеческой природе были смутными, он не разбирался в  мотивах  поведения
того или иного человека, постоянно удивляясь,  как  по  разному  реагируют
люди на определенные явления. Но вот уловить суть какой-нибудь проблемы он
мог за считанные секунды. У него были  сверхъестественная  хватка  в  мире
бизнеса  и  прямо-таки  пророческий  дар,  если  дело  касалось  важнейших
советов. Дин обладал также острейшим  чутьем  на  неприятности:  чуть  где
запахнет жареным, он уже держит нос по ветру.
     Именно благодаря этим способностям восемь лет назад  Дина  пригласили
из Гарвардской школы бизенса  в  директорат  крупнейшей  транснациональной
компании. Дин с точностью мог припомнить мельчайшие детали своей встречи с
Полем Бухером. Он с благодарностью тогда принял  приглашение  на  обед.  А
Бухер перешел прямо к делу.  Сотрудники  "Торн  Корпорейшн"  были  приятно
поражены стилем работы Дина.  Внимательно  просмотрев  все  характеристики
Дина, Бухер тут же предложил ему место. Дин, конечно  же,  был  польщен  и
принял предложение еще до того, как  подали  горячее.  Он  был  совершенно
очарован Бухером. Дин знал, что это тот самый  Бухер,  который  двенадцать
лет назад настоял на расширении  компании  "Торн  Индастриз"  и  предложил
заняться соей и удобрениями; решение это превратило  "Торн  Индастриз"  из
промышленного гиганта в транснациональный колосс. Именно Бухер понял,  что
люди, занимающиеся пищевыми продуктами, делают погоду во всем.
     А  после  второй  порции  бренди  Дин  почувствовал  к  Бухеру  такое
расположение, что, уже не стесняясь,  поинтересовался,  правда  ли,  будто
именно Бухер произнес фразу, ставшую впоследствии  крылатой:  "Только  при
одном условии мы можем быть уверены в завтрашнем  дне.  И  это  условие...
голод!"
     Бухер слегка улыбнулся: - _ Да, полагаю, что-то в этом роде.
     Месяц спустя  Дин  стал  служащим  "Торн  Корпорейшн".  А  еще  двумя
неделями позже Бухер начал на свой лад перекраивать жизнь Дина  Харвея.  В
один из уик-эндов на загородной вилле Бухера проводилась  вечеринка.  Жена
Дина - Барбара - проводила лето в Хэмптоне, а для мужской  половины  "Торн
Корпорейшн" это время являлось традиционной порой  разного  рода  любовных
похождений и других приключений.
     На вечеринке Бухер познакомил Дина  с  Аэйшей.  Она  была  наполовину
креолкой, наполовину венесуэлкой. Дин, большую часть времени  проведший  в
стенах колледжа, никогда не встречал подобных женщин. Он был ошеломлен  ее
сексуальной ненасытностью. Ее поведение в постели никак не  вписывалось  в
рамки обычных представлений Дина о женщинах: грубая инициатива  в  купе  с
потрясающей чувственностью. Будь Дин чуточку помоложе, он  с  негодованием
отказался бы от подобной женщины.
     После второй бурно проведенной ночи Аэйша ни с того ни с сего достала
Библию. Дин решил было, что это очередной плод  извращенной  фантазии.  Но
женщина казалась на редкость серьезной,  когда  посвящала  его  во  многие
тайны, заключенные  на  страницах  Библии.  И  он  сдался.  Оглушенный  ее
наркотическим  влиянием,  почти  задохнувшийся  в  ее  тягучих  и   острых
благовониях, он уже в каком-то экстазе ощутил, что  все,  о  чем  она  ему
поведала, имеет смысл. После этого, когда Дину объяснили наконец,  кто  же
такой Дэмьен Торн, он чуть не разрыдался от счастья.
     С этого самого дня Дин готов был следовать за Дэмьеном на край  света
и с радостью отдал бы за него жизнь. К своему удивлению, он легко  скрывал
все это от Барбары.
     Он полез в кейс за документами, нашел необходимые и отложил  портфель
в сторону.
     "Советский Союз ведет  переговоры  с  Египтом  о  закупке  сои  ценой
пятьдесят долларов за тонну с рассрочкой  платежа  на  пять  лет.  Это  на
восемь долларов меньше того, что предлагаем мы".
     - Каковы ваши соевые запасы? - поинтересовался Дэмьен,  отрываясь  от
книги.
     - Где-то восемьсот миллионов тонн.
     - Отлично. Пусть покупают  по  тридцать  долларов  за  тонну  и  пять
процентов годовых за десятилетнюю рассрочку платежа.  -  Впервые  за  день
Дэмьен улыбнулся. - В результате этой  акции  правительство  Египта  будет
находиться у нас в кармане ближайшие десять лет.
     Дин сделал  пометку  в  документах.  Дэмьен  продолжал:  -  Президент
настаивает на отчете об НФО, но я не желаю,  чтобы  он  появлялся  на  его
столе, пока информация не устареет. Как скоро мы сможем переложить вину за
взрыв плотины на Израиль.
     - У нас есть в Тель-Авиве свой человек, его зовут Шредер, -  напомнил
Дин, - министр обороны в израильском правительстве. Бухер  разговаривал  с
ним на прошлой неделе, и Шредер заявил, что берется подготовить  подложные
документы, где будет содержаться очевидный намек на  необходимый  нам  ход
событий.
     Дэмьен впился глазами в Дина. -  А  не  выведет  ли  это  на  нас?  -
усомнился он. - Бухер утверждает, что  никоим  образом,  -  возразил  Дин,
прекрасно понимая, что снимает с себя ответственность,  взваливая  все  на
плечи Бухера.
     - Ну что ж,  -  повеселел  Дэмьен,  -  сколько  времени  ему  на  это
понадобится?
     - Самое большее, пару недель.
     - Отлично. Дэмьен опять уткнулся в книгу,  а  Дин  продолжал  изучать
документы.
Самолет набрал высоту, и Дэмьен вдруг обратился к Дину:
     - Когда приезжает Барбара?
     - К концу недели она должна  быть  в  Лондоне.  По  морю  путешествие
занимает около пяти дней. Я пытался убедить  ее  лететь  с  нами,  но  она
испугалась, что родит прямо в самолете.
     Дэмьен  усмехнулся:  -  Лучшего  места  для   рождения   ребенка   не
придумаешь.
     Дин хмыкнул в ответ и вытащил финансовый отчет. Все оставшееся  время
они сидели молча, занимаясь каждый своим делом.
     - Рейс будет несложным, - сообщил  командир  самолета.  Дул  попутный
ветер, и небо над Лондоном было чистым.

     В то время, как самолет Торна снижался над  лондонским  аэропортом  в
Хитроу, в Субиако отец де Карло собирал монахов.
     Один за другим, со склоненными  головами  и  сложенными  под  сутаной
руками, входили они в слабо освещенную часовенку. Когда последний  из  них
зашел в помещение, отец де Карло поднял руки, и монахи преклонили  колени.
Они расположились полукругом перед крестом,  возвышавшемся  над  небольшой
молельней.
     Отец де Карло взял в руки  массивную  Библию,  лежавшую  у  основания
креста, и, перелистав страницы, обратился к "Откровению Иоанна Богослова":
     "И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная въ солнце;  под
ногами ея луна, и на главе ея венецъ изъ двенадцати звездъ. Она  имела  во
чреве, и кричала отъ болей и мукъ рождения. И другое знамение  явилось  на
небе. Вотъ, большой красный драконъ, с седмью головами, и на головахъ  его
седмь диадемъ. Хвостъ его увлекъ с неба третью часть звездъ, и повергъ  их
на землю. Дракон сей сталъ предъ женою, которой  надлежало  родить,  дабы,
когда родитъ  пожрать  младенца.  И  родила  она  младенца  мужеска  пола,
которому надлежитъ пасти все народы жезломъ железнымъ,  и  восхищено  было
дите ея къ Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено
было для ней место от Бога..."
     Священник склонил голову в молчаливой молитве, затем обратил  взор  к
кресту. Монахи тем временем шептали  ответную  молитву.  Священник  открыл
дверь в молельню, достал кожаный кошель и разложил  кинжалы  полукругом  у
подножия креста. Таким образом образовалось полукольцо защищающей стали.
     Когда молитва подошла к концу, отец де Карло склонился перед алтарем.
В часовне воцарилось молчание.
     - О, благословенный Спаситель, - прошептал священник, - который через
признание  отступившего  от  него  слуги,  отца  Спилетто,   раскрыл   нам
присутствие в обличье Антихриста на земле, дай нам Твою силу и укажи  путь
к спасению, чтобы смогли мы освободить мир от Дэмьена Торна  и  обеспечить
святость Твоего второго пришествия.
     Священник распростер над кинжалом руки. - О Господи,  благослови  эти
семь священных кинжалов из Мегиддо,  которые  Ты  вернул  нам.  Пусть  они
послужат своей священной цели и уничтожат Царя Тьмы, ибо жаждет он стереть
с лица земли Дитя Света.
     Монахи еле слышно подхватили: - Аминь.
     Отец де Карло не спеша поднялся с колен и повернулся к ним. -  Теперь
я призываю каждого из вас вооружить себя во имя Господа Бога. Брат Мартин.
     Невысокий человек встал с  колен.  Он  был  лыс,  нервное  лицо  его,
казалось, было освещено изнутри. Брат Мартин шагнул вперед, взял  один  из
кинжалов и, твердо сжав его, вернулся на место.
     - Брат Паоло. Черный монах проделал то же самое. - Брат Симеон. Самый
молодой, по-юношески прекрасный.  -  Брат  Антонио.  Огромный  седобородый
здоровяк с копной волос. - Брат Матвей... Сорокалетний неприметный человек
с мягкими чертами лица. - Брат
Бенито...
     Молодой и черноволосый. С застывшим, напряженным лицом.
     У креста оставался лежать последний кинжал. Отец де Карло поднял  его
и посмотрел в глаза каждому монаху.
     -  Прежде  чем  мы  отсюда  выйдем,  каждый  в  глубине  души  должен
помолиться Господу нашему.
     Молча покидали монахи часовенку. Они направлялись вверх  по  истертым
ступеням, в свои кельи. Из одного коридора - в другой. Так же молча святые
братья разошлись по своим кельям - пустым комнатенкам, где  стояли  только
кровать и стол с кувшином воды. В келье каждый монах склонился у изголовья
кровати, закрыв глаза, зажав в руках кинжалы, как распятия.
     Они молились, а внизу, в часовне, отец де Карло молился за всех.
     "И раз мы готовы отдать наши жизни во исполнение этого святого  дела,
нам надобно сейчас испросить отпущения грехов, дабы не было нам отказано в
последнем предсмертном искуплении..."
     Только  он  произнес  эти  слова,  как  монахи  наверху  одновременно
вздрогнули и прижали к груди кинжалы.
     "Мы должны просить Бога даровать нам силы, мужество  и  указать,  как
нам побороть Сатану и сына его, Антихриста.
     Небесные знамения явили нам точный  час  второго  пришествия  Господа
нашего, о котором мы веками проливали слезы. И теперь надо избавить мир от
Антихриста еще до второго пришествия. Времени у нас остается в обрез".
     Де Карло возвел глаза к небу, где, казалось, видел будущее. Он  знал,
что произойдет.
     "Братья, помните: мы сами да еще эти семь кинжалов - то единственное,
что стоит между Сыном Сатаны  и  Сыном  Бога,  только  эти  кинжалы  могут
уничтожить Дэмьена Торна".
     Он поднялся на ноги и взглянул на крест, думая о Роберте  Торне,  чей
сын был убит  при  рождении,  уступив  дорогу  Антихристу.  Убийца  камнем
проломил череп младенцу, а чудовище, зачатое дьяволом и  рожденное  самкой
шакала, заняло его место.
     Отец де Карло вспомнил, как еще будучи молодым монахом,  он  выслушал
признание отца Спилетто, который помог появлению проклятого ублюдка.
     Священник помолился за душу  Торна,  воспитывавшего  Антихриста.  Сын
Сатаны убил жену Роберта и еще не рожденного в ее чреве ребенка. Де  Карло
припомнил и других людей, погибших только потому, что  стояли  на  пути  у
сатанинского отродья.
     Затем был брат Роберта, Ричард. Он вырастил ребенка, а  после  вместе
со своей женой исчез с лица земли. Ричард Торн, Анна Торн и многие другие.
     Так много невинных жертв!
     На этот раз неудачи быть не могло, ибо судьба мира зависела от них  -
священника и шести монахов, людей добрых и  мягкосердечных,  терпеливых  и
постоянно размышляюших о человеческих судьбах.
     Теперь же им предстояло совершить ужасное дело.
     Де Карло подумал о каждом из братьев-монахов, и глаза его наполнились
слезами.

     Глава шестая

     Собираясь  на  прием  в  посольство,  Кейт  Рейнолдс   облачилась   в
элегантное дорогое платье приглушенных мягких тонов.  Выкроив  часик,  она
забежала в парикмахерскую и теперь была во всеоружии. Эта женщина почти не
пользовалась косметикой. Мужчины часто повторяли Кейт, что она  ей  вообще
не нужна. У журналистки было очень выразительное лицо с высокими  скулами,
широко поставленными глазами и великолепным профилем.
     Кейт Рейнолдс уселась в такси и  прикинула,  что  для  корреспондента
Би-би-си очень даже неплохо выглядит. Она помахала  на  прощание  сынишке,
стоящему возле  автомобильной  дверцы.  Мальчик  подшучивал  над  матерью,
утверждая, что для своего возраста она прекрасно сохранилась.
     Кейт попросила водителя отвезти ее к  американскому  посольству.  Уже
второй раз за этот месяц она направлялась туда. И пока автомобиль не спеша
катил  по  лондонским  улицам,  перед  мысленным  взором   Кейт   предстал
разможженный череп Эндрю Дойла. Она вздрогнула  от  жуткого  воспоминания.
Никто толком не  объяснил  этого  загадочного  самоубийства.  И  очень  уж
скоропалительно прибыл новый посол.
     Кейт разбирало жгучее любопытство относительно  Торна.  И  не  только
оно.  Тридцать  два  года  -  фантастически  молодой  возраст  для   такой
исключительно ответственной должности, и было ясно, как  божий  день,  что
для Торна это место - лишь  первая  ступенька  на  политической  лестнице.
Вспоминая сегодняшний телефонный разговор с корреспондентом из Вашингтона,
Кейт состроила гримасу. Через океан тот подтрунивал над  ней,  расписывая,
какой красавчик этот  Торн,  да  какой  очаровашка,  и  какое  несказанное
удовольствие получит она, взяв у нового посла интервью.
     Кейт заинтересовал тот факт, что Торн не был  женат.  Обычно  у  жены
посла имелся определенный круг обязанностей. Интересно, кто  же  будет  их
выполнять? Похоже, в жизни Торна не было пока прочной  привязанности,  как
не было и ни одного хотя бы незначительного скандального эпизода. Тридцать
два года и не женат - совершенно естественное  подозрение  возникло  в  ее
мозгу, оно тут же исчезло. "Даже  чрезвычайно  раскованные  американцы  не
осмелятся послать в Лондон беспутного посла", - осадила себя Кейт.  Лондон
кишел гомосексуалистами, и воскресные газеты пару раз в месяц выдавали  на
своих страницах новые и новые пикантные истории. Кейт послала к черту свое
расшалившееся воображение  и  достала  кошелек,  потому  что  таксист  уже
подруливал к площади Гросвенор.

     Зал для  приемов  был  отделан  дубом,  по  стенам  висели  старинные
портреты, написанные маслом. Зеркала в золоченных рамах достигали потолка,
драпировка была  из  темного  тяжелого  бархата,  зал  освещали  массивные
светильники. "Потрясающе экстравагантная обстановка", - мелькнуло в голове
Кейт.
     Предъявляя приглашение,  она  механически  пробежала  глазами  список
гостей. Журналистов в этом  списке  было  раз-два  и  обчелся.  Пригласили
только    серьезных     профессионалов,     занимающихся     исключительно
дипломатической хроникой.
     Кейт знала, почему  находится  здесь.  Она  официально  обратилась  в
посольство с просьбой об участии Дэмьена Торна  в  одной  из  телепередач.
Заявку  рассмотрели,  и  теперь  у  Кейт   появилась   возможность   лично
встретиться С Дэмьеном. А заодно, возможно, и очаровать его.
     Осмотревшись  по  сторонам,   Кейт   взяла   бокал   вина   и   стала
прислушиваться к обрывкам разговоров. Вечер начинался как обычно  в  таких
случаях. Справа от Кейт стояли двое пожилых мужчин, и  она  узнала  в  них
служащих иностранного отдела, завсегдатаев встреч. Оба  чувствовали  себя,
как рыба в воде, один из них разглядывал этикетку на бутылке.
     Проходя мимо, Кейт улыбнулась им и невзначай бросила: -  Неужели  ему
действительно всего тридцать два? -  Понятия  не  имею,  -  пожал  плечами
первый. - Вообще-то я не удивлюсь этому.  Американцы  уверены,  что  умеют
управлять раньше, чем научатся ходить. - Он хмыкнул.
     Отвечаю на ваш вопрос, - вдруг раздался голос сзади. -  Да,  тридцать
два. Самый молодой посол за всю историю Соединенных Штатов.
     Кейт обернулась и увидела щегольски одетого, улыбающегося человека  в
очках.
     - Харвей Дин, - представился  он.  -  Личный  секретарь  посла.  Кейт
пожала ему руку и представилась. - Моя супруга Барбара, -
познакомил Дин журналистку со своей женой.
     Барбара представляла собой довольно милую женщину, хотя для  подобной
вечеринки была совсем не к месту. Будучи на сносях, она с упоением  только
об этом и щебетала. Кейт не могла придумать, что же сказать этой женщине.
     - Хотите познакомиться с послом? - поинтересовался Дин. Да, очень.  -
Журналистка уже приметила Дэмьена в противоположном
конце зала и мгновенно оценила его притягательность.  Очарование,  внешняя
привлекательность и, надо полагать интеллект.
     Следом за Дином Кейт протиснулась сквозь  толпу  гостей.  -  Господин
посол, - обратился Дин к Дэмьену, - это Кейт Рейнолдс с  Би-би-си.  Миссис
Рейнолдс ведет собственную шоу-программу "Мир на ТВ".
     "Мир в фокусе", - поправила Кейт.  -  Извините,  "Мир  в  фокусе",  -
продолжал Дин. - Или без фокуса, - пошутила Кейт, - это уж как получится.
     Дэмьен слегка поклонился. - Приятно познакомиться,  миссис  Рейнолдс.
Вы, похоже, английская Барбара Уолтерс?
     - С моим-то жалованьем? - рассмеялась Кейт. Дэмьен широко  улыбнулся,
наклонился к журналистке и
насмешливодоверительным  тоном  сообщил  ей,   что   имеет   отношение   к
благотворительности. Кейт уже поставила себе высшую оценку. Она болтала  с
послом, как со старинным приятелем. И  здорово,  что  на  ней  именно  это
платье. Кейт решила идти на пролом.
     - Вам нравится Лондон?
     - Надеюсь, что понравится, - заверил ее Дэмьен. - Все,  что  я  успел
здесь разглядеть, привлекательно.
     Кейт улыбнулась. - Вы, вероятно, в курсе. Я просила о встрече с вами.
Разумеется, официальной.
     - Нет, я не в курсе, - удивился Дэмьен. - А что вы хотели обсудить?
     -  Ну,  например,  ваши  взгляды  на  молодежь,  -  закинула   удочку
журналистка. - Моему сыну всего двенадцать лет, но он уже глубоко убежден,
что все ваши планы гениальны...
     Ее  прервал  Дин:  -  Посол  Израиля  покидает  нас,  он   хотел   бы
переговорить.
     Дэмьен взял Кейт за руку. -  Буду  счастлив  встретиться  с  вами,  -
сказал он. - Позвоните завтра Харвею, и  он  назначит  время.  Как  насчет
воскресенья?
     - Хорошо, - быстро  ответила  журналистка.  Но  тут  же  вспомнила  о
Питере. Воскресенье - единственный день, который она  проводила  вместе  с
сынишкой. На все остальное в этот священный день накладывалось табу.  Кейт
разрывалась на части. Однако Дэмьен мгновенно разрешил этот конфликт.
     И захватите с собой Питера, - бросил он на прощание.
     Кейт наблюдала, как Дэмьен пересекал зал. Она взяла еще один бокал  и
поздравила себя. Замечательно.  Слишком  все  легко.  Чрезвычайно  хорошо,
чтобы быть правдой.
     Обаятельный, красивый и умный.
     И неженатый.

     Питер и Дэмьен подружились с первой встречи. Их  отношения  настолько
окрепли, что Кейт испытывала к ним  что-то  вроде  ревности.  Никогда  еще
Питер вот так, сходу не попадал под влияние мужчины. С другими бывал,  как
правило, либо замкнут, резок и груб, либо чрезвычайно любезен. С  Дэмьеном
мальчик был самим собой: подвижным и милым ребенком.
     В Гайд-парке Питер и Дэмьен склонились над Серпантином и  следили  за
игрушечной моделью яхты, скользящей по его поверхности. Кейт наблюдала  за
ними. Питеру было двенадцать лет, и  он  превращался  в  красивого  юношу,
очень похожего на своего отца.
     Его бабушка с милой старомодностью утверждала, что Питер разобьет  не
одно сердце. А коллега с Би-би-си был предельно откровенен,  заявляя,  что
Питер восхитительно хорош, и с тех пор мать держала сына подальше от него.
     Кейт полезла в сумочку и, достав фотоаппарат, взглянула на Дэмьена  и
Питера.  Они  склонились  над  водой,  не  замечая  направленного  на  них
объектива. И тут невесть откуда появилась огромная собака. Она  уставилась
на журналистку, и Кейт, вздрогнув от ужаса, невольно отступила. Зверь  был
устрашающих размеров, черный,  с  исполинскими  клыками  и  поразительными
глазами, в которых полыхало желтое пламя.
     Кейт пыталась поначалу не обращать на собаку внимания. Она нажала  на
затвор, затем убрала фотоаппарат в сумочку и направилась к воде.
     - Эй, мам! - Питер поднялся с колен. Когда Кейт подошла к нему, глаза
его сияли. Руками он вцепился в пульт дистанционного управления  яхтой.  -
Ты только посмотри, что мне подарил Дэмьен. Я его не просил. Это он сам.
     Кейт укоризненно покачала головой и повернулась к Дэмьену. Яхта  была
очень дорогой.
     - Но... вы не можете... - начала она.
     - Но... он может, - передразнил ее Питер. - Он ее только что  подарил
мне.
     Дэмьен взглянул на журналистку. -  У  него  яхта,  пожалуй,  будет  в
полной безопасности. А из меня лоцман никудышный. Представляете, столкнись
я с другим судном, вспыхнул бы международный скандал.
     Добавить к этому было нечего.
     Они вместе наблюдали за резвящимся Питером.  -  Вам  не  следует  его
баловать, - упрекнула Дэмьена Кейт. - Но дети заслуживают того,  чтобы  их
время от времени баловали.
     Знаю. Я сама постоянно этим занимаюсь. Мой муж умер, когда Питер  был
совсем крошечным. - Женщина не знала, зачем рассказывает обо всем Дэмьену,
но тем не менее продолжала. - Поэтому Питер вьет из меня веревки.
     Сказать по правде, это он портит  меня,  а  не  наоборот,  -  заметил
Дэмьен. - Далеко не каждый день у меня появляется возможность ощутить себя
снова мальчиком. Вы должны гордиться Питером. Я бы гордился, будь  у  меня
такой сын.
     - Я горжусь, - согласилась Кейт, - только не захваливайте его.  Он  и
так не в меру тщеславен.
     Она пристально посмотрела на Дэмьена и вдруг откровенно спросила: - А
вы сами думали когда-нибудь о женитьбе?
     Дэмьен отрицательно покачал головой. - Я неизлечимый  скептик.  Кроме
того, у меня просто не было времени. - И куда же вы так торопились?
     Дэмьен пожал плечами, наблюдая за Питером. - Знаете, я сам удивляюсь,
частенько думая  об  этом.  -  Несколько  секунд  он  стоял  молча,  потом
обернулся и уставился на собаку. Та как-то незаметно подкралась сзади и не
мигая смотрела на него сузившимися глазами. В ее взгляде сквозило странное
неодобрение.
     - Питер все время пристает ко мне, требуя купить  собаку,  -  сказала
Кейт.
     - Вам следует это сделать. - Дэмьен не сводил глаз со странного  пса.
- Мальчики и собаки очень дружат между собой. А вы знаете, что такие вот
собаки сопровождали римскую армию еще две тысячи лет назад?
     - Неужели?
     - Они такие же древние,  как  и  грех.  Собака  вскочила  на  лапы  и
потрусила в сторону. Дэмьен и Кейт
направились следом за ней, их догнал  Питер,  тащивший  яхту  и  швырявший
время от времени псу палку. Случайный наблюдатель решил бы со стороны, что
по парку прогуливается счастливая семейка.
     Покинув Серпантин, Кейт вдруг сообразила, что прогуливались  они  как
раз по тому маршруту, которым шел Эндрю Дойл  в  день  своей  гибели.  Она
вскользь упомянула об этом, выразив свое  сожаление.  Но  Дэмьен,  если  и
слышал ее слова, не обратил на них никакого внимания. Пожав плечами,  Кейт
решила, что мысли его где-то далеко.
     Когда они дошли до угла, где  выступали  спикеры,  Питер  бросился  к
фургончику с мороженым. Люди собрались в группки, слушая ораторов, но один
голос перекрывал все остальные:
     "...День Христа близок, писал апостол  Павел  во  втором  послании  к
фессалоникийцам..."
     Дэмьен и Кейт продрались сквозь толпу.
     "И не позволяйте ни одному человеку обманывать вас, так как этот день
не наступит,  пока  Человек  Греха  не  будет  обнаружен.  Проклятый  Сын,
Антихрист. И не обманывайтесь,  ибо  сам  Сатана  превратился  в  светлого
ангела..."
     Кейт слушала говорявщего, но смысл слов не доходил до нее. -  Дэмьен,
вы, должно быть, считаете,  что  я  никуда  не  гожусь  как  журналист,  -
заговорила она. - Я ведь не задала вам и половины намеченных вопросов.
     - Так вот почему наша прогулка была  особенно  приятна,  -  улыбнулся
Торн. - А ваши вопросы оставьте для телепередачи.
     "Отлично, - подумала Кейт,  -  значит,  вопрос  об  участии  Торна  в
программе  решен".  Утро  выдалось  на  славу.  Все   усилия   журналистки
увенчались успехом. Новый посол впервые появится на Британском телевидении
именно в передаче Кейт Рейнолдс.
     Поздравив себя, она вдруг обнаружила, что стоит в одиночестве, Дэмьен
продвинулся вперед и, не отрываясь, смотрел на говорящего.
     "Час Второго пришествия Христа приближается..."
     Кейт  проследила  за  взглядом  Дэмьена  и  принялась   рассматривать
священника. Тот стоял на возвышении, а надпись  на  плакате  рядом  с  ним
гласил о близости Второго пришествия. Кейт сдержала улыбку и встала  рядом
с Дэмьеном.
     "Пророчества исполнились - одно за другим, - продолжал священник, - и
возникнут еще знаки и на солнце, и на луне, и на звездах... Прямо  сейчас,
друзья мои, в созвездии Кассиопея сближаются три звезды, чтобы  возвестить
о Втором пришествии Господа нашего, и так  же  как  звезда  над  Вифлеемом
указывала путь древним мудрецам, так и  эта  святая  троица  соберет  всех
верующих".
     Священник обернулся и встретился взглядом  с  Дэмьеном.  На  какое-то
мгновение они уставились друг на друга, забыв обо всем на свете.
     "...горе вам, - говорит святой  Иоанн  в  Откровении,  -  ибо  Дьявол
явился к вам в великом озлоблении, зная, что время его коротко..."
     - Что случилось? - озабоченно спросил Питер, заметив напряженное лицо
Дэмьена.
     - Ничего особенного, - внезапно расслабился тот, взглянул на Питера и
взял у него протянутое мороженое. - Я не устаю поражаться  эксцентричности
одной из ваших общественных организаций.
     Питер кивнул и повернулся к Кейт,  предлагая  и  ей  мороженое.  Взяв
мороженое, Кейт вдруг вздрогнула, как от боли. Питер, испуганный внезапным
выражением лица матери, проследил за ее взглядом и хмыкнул, увидев собаку.
Пес, твердо уперев в землю лапы, застыл в  неподвижности.  Шерсть  на  нем
ощетинилась и встала дыбом.
     - Эй, песик, привет, - помахал чудовищу Питер.
     - Питер! - резко вскинулась Кейт. - Держись от него подальше. Мальчик
отрицательно помотал головой и принялся свистеть собаке. -
Мам, это только ты ей не нравишься.
     Собака миновала Кейт и потрусила дальше  к  деревьям,  устремив  свой
горящий взгляд на высокого человека в черном, наблюдавшего за ними.
     - Эй, песик, пошли! - крикнул Питер. Собака подбежала к нему, лизнула
руку и направилась к Дэмьену. Кейт, держась от них подальше, снова подошла
к ораторам и не слышала, о чем разговаривали Питер и Дэмьен.
     - Интересно, почему собака не любит маму?
     - Потому что мама не принадлежит к  нам.  Кейт  не  заметила  и  того
странного выражения, которое внезапно
промелькнуол на обоих лицах.

     Монахи прождали целый день, и отец де Карло  начал  беспокоиться.  Он
стоял  возле  пыльного   и   грязного   окна,   уставившись   на   красные
полуразвалившиеся кирпичные дома напротив.
     Де Карло взглянул на небо, но оно было покрыто тучами,  напоминавшими
дешевые потолочные  обои.  Он  тряхнул  головой.  Кейбл-стрит  действовала
угнетающе, но их священная миссия должна осуществиться именно в этих сырых
трущобах. Всю свою жизнь отец де Карло прожил в вере, загнав воображение в
строгие рамки. Прелести внешнего мира не коснулись его души. Но  восточный
Лондон так удручал священника, что  Субиако  в  сравнении  с  ним  казался
просто раем. По крайней мере в Субиако светило солнце и можно было  видеть
безоблачное небо. Отцу де Карло стало жаль тех, кто был  вынужден  жить  в
Лондоне всю свою жизнь.
     Он взглянул на остальных монахов,  мрачно  сгрудившихся  в  сумрачной
каморке.
     Со стороны лестницы  послышались  шаги,  и  де  Карло,  повернувшись,
увидел входящих монахов Паоло и Матвея. Они несли с собой  плакат.  Матвей
дрожал от волнения и тут же с порога пытался выложить новости.  Когда  все
расселись, де Карло разрешил Матвею высказаться.
     И тот  поведал,  что  они  видели  его,  Антихриста,  в  человеческом
обличье, сегодня днем, совсем близко. Его сопровождали женщина и  ребенок.
С ними была и собака.
     - Какая женщина? - заинтересовался отец де Карло. Паоло  достал  свою
записную книжку. - Телерепортер. Я справился у тех,
кто просил у  нее  автограф.  Кейт  Рейнолдс.  Очевидно,  очень  известная
личность.
     - А мальчик? Паоло пожал плечами. - Наверное, ее сын. Положив на стол
руки, отец де Карло  склонился  вперед.  "Женщина  и  ребенок,  -  подумал
священник. - Что ему нужно?" Матвей перебил ход его мыслей. -  Пожалуйста,
святой отец, взмолился
он. - Можно мне начать? Мы уже встретились с ним: глаза в глаза. Он клюнул
на меня. Я заманю его и уничтожу.
     Отец де Карло покачал головой и вздохнул. Какие  же  они  порывистые,
храбрые и... наивные.
     - Он наверняка прочел твои мысли, - возразил священник. -  Мы  должны
сначала усыпить его бдительность.
     Де  Карло  оглядел  комнату,  мрачную  и  убогую  даже  при   дневном
освещении. Семь  кинжалов.  Семь  мужчин,  сидящих  за  ветхим,  скрипучим
столом. Такая слабая и крошечная  армия  против  страшного  и  всесильного
противника.
     - Цель должна быть определена, заявил один из монахов.
     - Может быть, когда он спит? произнес другой.  Отец  де  Карло  опять
отрицательно покачал головой. - Его резиденция
охраняется и днем, и ночью. - А посольство?
     Отец де Карло не удостоил высказывание ответом, а Паоло  пробормотал:
"Невозможно". Отец де Карло успел рассмотреть здание на площади Гросвенор
 - сооружение внушительных размеров с кучей охранников. И вот это-то здание
брат Мартин собирался атаковать с одним кинжалом!
     Тихий голос нарушил его мысли: - Вот наш выход.
     Священник взглянул на Бенито, указывавшего в левый угол, где на  трех
ножках стоял сломанный телевизор.
     Сначала он никак не мог взять в толк,  куда  клонит  Бенито.  И  лишь
когда тот вместе с Паоло начали вслух  высказывать  свои  мысли,  отец  де
Карло поднял глаза и возблагодарил Господа за озарение.

     Глава седьмая

     Битый час стоял Бенито под  моросящим  дождем.  Костюм,  который  ему
выдали, сковывал движения. Брюки плотно прилегали к телу, и  он  никак  не
мог взять в толк, зачем люди выдумали такую неудобную одежду. То  ли  дело
просторная сутана.
     Монах стоял у дверей высокого особняка и наблюдал за людьми.  Кинжал,
завернутый в ткань, покоился у  пояса;  Бенито  сжимал  его  рукоятку,  не
вынимая руку из кармана.
     Туристический автобус затормозил у студии. Бенито выскользнул  из-под
козырька и пристроился в хвост  потоку  людей,  сошедших  с  автобуса.  Он
улыбнулся про себя, миновав привратника, а затем  охранников  в  приемной.
Вот он уже в студии. Здесь монах отделился от группы туристов,  свернул  в
сторону и направился в туалет. Он зашел в кабину  и  огляделся.  Пока  ему
везло, и Бенито помолился, чтобы удача и впредь не покидала его.
     Монах подождал некоторое время, пока не почувствовал, как уверенность
наполнила его душу. И тогда он вышел в  коридор.  Ему  понадобилось  минут
пятнадцать, чтобы найти  студию  N$4.  Осмотревшись  по  сторонам,  Бенито
толкнул дверь. Она тут же подалась, и  монах  проскользнул  внутрь.  Здесь
было темно. Монаху без труда удалось  спрятаться  среди  какого-то  хлама.
Теперь оставалось ждать начала передачи.

     Дэмьен прибыл сорок минут спустя. Он перекинулся парой фраз с Кейт  и
продюссером,  затем  в  сопровождении  двух  телохранителей  направился  в
гримерную. Харвей следовал за ним.
     Пока гримерша усердно занималась лицом Торна, тот заметил через плечо
телевизионный монитор. На нем уже появились первые кадры передачи  "Мир  в
фокусе". Демьен бесстрастно наблюдал за  вереницами  беженцев  на  экране.
Люди отрешенно брели вдоль берегов разбушевавшейся реки.  И  тут  в  кадре
возникла рухнувшая Асуанская плотина. Вода хлестала через пробоины.
     Никто не заметил, как на губах Дэмьена мелькнула короткая усмешка.
     В  гримерной  раздался  голос  Кейт  Рейнолдс,  доносящийся  из  двух
динамиков: "Израильское правительство категорически отвергает обвинение  в
причастности Израиля к катастрофе, которая унесла как  было  объявлено  на
сегодняшний день около пятидесяти тысяч жизней. Однако многие  высказывают
опасение, что окончательное число жертв окажется в два раза больше.
     У некотрых беженцев уже начался тиф, и, видимо, не  избежать  тяжелых
эпидемий..."
     Дэмьен  взглянул  на   дверь,   около   которой   застыли   два   его
телохранителя, уставившиеся на экран монитора.
     "Как и в Камбодже, - продолжала Кейт, - основная помощь была  оказана
не правительством пострадавшей страны, а Соединенными Штатами, в частности
"Торн Корпорейшн".
     Гримерша дотронулась до  волос  Дэмьена.  Тот  резко  отстранился:  -
Спасибо, я сам причешусь.
     Женщина передала Торну расческу и повернулась к столу. Она не  первый
раз  сталкивалась  с  различными  проявлениями  тщеславия.  Дэмьен   Торн,
накормивший  добрую   половину   голодающих,   настоял   на   том,   чтобы
причесываться собственными руками. Любопытно. Но в конце  концов  у  всех,
заносимых сюда волею судьбы,  была  своя  изюминка.  Да  и  вообще,  стоит
нацелить на человека телекамеру, как он тут же приобретает  особые  черты.
Профессия наложила  на  гримершу  определенный  отпечаток,  развив  в  ней
наблюдательность. Позже она поведала своей приятельнице, что Дэмьен Торн -
человек с большими странностями. Кожа его казалась чрезмерно огрубевшей, а
кончики пальцев, наоборот, невероятно гладкими. Как будто на них вообще не
было ни одной линии, словно они побывали в огне.
     К сожалению, первопричина, символ которой был запечатлен  на  скальпе
Торна, осталась для гримерши тайной.
     Дэмьен Торн уложил наконец волосы и опять взглянул на монитор.
     "И хотя  некоторые  обозреватели  считают,  будто  "Торн  Корпорейшн"
наживается на человеческой трагедии, тем не менее египетское правительство
сообщило, что Торн поставляет сою почти на  пятьдесят  процентов  дешевле,
чем на мировом рынке".
     Внезапно дверь приоткрылась, и в гримерную заглянул молодой  человек.
Он поинтересовался, готов ли Дэмьен.  Тот  кивнул,  улыбнулся  гримерше  и
покинул комнату в сопровождении своих телохранителей.
     Голос Кейт раздавался и в коридоре.
     "В центре всех проводимых корпорацией мероприятий стоит человек,  имя
которого уже при жизни стало легендой".
     Дэмьен улыбнулся и переступил порог студии. Он увидел  Кейт,  залитую
светом юпитеров. На нее, сидящую в легкой  задумчивости,  были  направлены
три камеры.
     К Дэмьену приблизился один из сотрудников студии и,  прижав  к  губам
палец, повел их за собой. В полумраке Дэмьен  разглядел  Дина.  Он  шагнул
вперед и постучал по часам: полчаса здесь, затем  едем  в  Пирфорд.  Позже
будет звонить Бухер, кроме того,  имеется  целая  куча  бумаг,  касающихся
Израиля...
     Дин внезапно наклонился к уху Дэмьена и прошептал: - Ты заметил,  как
здесь кормят? Потрясающе!
     Дэмьен  улыбнулся.  Харвею  Дину  стукнуло  уже  сорок,  а  он,   как
мальчишка, все еще удивляется жизни.
     В это время на противоположном конце студии медленно выступил  вперед
Бенито. Он все еще сжимал рукоятку кинжала. Ладонь была влажной от пота, а
лоб покрылся испариной.
     "На прошлой неделе, - рассказывала Кейт, -  господин  Торн  прибыл  в
Британию в качестве самого  молодого  посла  за  всю  историю  Соединенных
Штатов. Чуть позже в программе мы еще встретимся с господином послом".
     Когда Дэмьен  приблизился  к  своему  креслу  напротив  Кейт,  Бенито
глубоко вздохнул и отступил в тень.
     "Но сначала, -  продолжала  журналистка,  -  давайте  остановимся  на
главных вехах в его карьере. Ее ведь не зря сравнивают  с  карьерой  Джона
Кеннеди".
     Дэмьен  удобно  расположился  в  кресле.  Бенито   прикинул   в   уме
расстояние, отделявшее его от  Торна.  Примерно  десять-двенадцать  шагов.
Монах закрыл глаза, пробормотал какую-то молитву, затем открыл их.
     - Разрешите вам помочь? -  внезапно  раздался  над  его  ухом  голос.
Бенито вздрогнул и резко  обернулся.  Позади  монаха  стоял  человек  и  с
любопытством рассматривал его.
     - Что-что? - промямлил Бенито, стараясь скрыть свое смятение.
     - Сдается мне, что вы не участвуете в этой передаче, не так ли? - Это
был скорее не вопрос, а вызов.
     - Я ищу студию 8, - попытался выпутаться монах.
     - Но это студия 4, а 8 - в коридоре  напротив,  -  спокойно  объяснил
человек.
     Бенито торопливо поблагодарил незнакомца и поспешил  скрыться.  Голос
Кейт преследовал его. "После окончания Йельского университета Дэмьен  Торн
был зачислен в Оксфорд . Здесь  же,  в  Англии,  он  стал  победителем  по
водному поло на Кубок Уэстчестера..."
     У  двери  Бенито  оглянулся  и  заметил,  что  незнакомец  пристально
наблюдает за ним. В смущении монах двинулся от двери к юпитерам.
     Следивший за ним человек что-то прошептал оператору. Они уставились в
темноту, а затем направились к двери.
     Бенито тихонько простонал и свернул  направо.  Он  двигался  вслепую,
пытаясь сообразить, что делать, если его  обнаружат.  Монах  напоролся  на
что-то плечом и задрал голову. Он  заметил  края  металлической  лестницы,
ведущей к осветительным приборам. Ни минуты не размышляя, монах  ухватился
за перекладину и, подтянувшись, повис на лестнице, пока те двое стояли  от
него в каких-нибудь десяти футах.
     "В 1975 году, - рассказывала Кейт, - Дэмьен взял в свои  руки  бразды
правления "Торн Индастриз" и в течение семи лет превратил ее в  крупнейшую
на планете корпорацию, производящую буквально все, начиная от соевых бобов
и кончая ядерным оружием..."
     Двое мужчин какое-то время всматривались в темноту,  затем  вернулись
на свои места. У Бенито от напряжения заныли руки. Он еще раз подтянулся и
начал  взбираться  по  лестнице,  пока  не  очутился  на  самом  верху   у
осветительной установки. Здесь монах перевел дыхание и  стал  продвигаться
вперед. Снизу до него долетал голос Кейт: "А теперь, в  возрасте  тридцати
двух лет Дэмьен Торн вступил на политическую арену не только как посол США
в Великобритании, но и как президент Совета молодежи при ООН..."
     Из  горла  Бенито  вырвался  хрип,  он  чуть  было  не  послал  Торну
проклятия.
     "Через два года Дэмьен Торн намерен  баллотироваться  в  американский
сенат,  он  уже  сегодня  имеет  серьезные  шансы  стать   самым   молодым
президентом США за всю их историю".
     Бенито наблюдал, как в двадцати футах  под  ним  Кейт  повернулась  к
Дэмьену. Монах остановился и стал осматриваться, намереваясь  продвинуться
хоть еще на несколько дюймов, чтобы оказаться прямо над Торном.
     - Замечательная карьера  для  молодого  мужчины,  господин  посол,  -
обратилась Кейт к Торну.
     - Ну не знаю,  -  возразил  Дэмьен,  -  если  учесть,  что  Александр
Македонский командовал армией в шестнадцать лет.
     Бенито с  отвращением  хмыкнул  и,  цепляясь  за  выступающие  детали
осветительных  установок,  продолжал  продвигаться  вперед.  Внезапно   он
остановился, заметив, что переборки  резко  обрываются  и  с  них  свисают
провода прямо к ногам осветителей. Двое мужчин, только что  преследовавших
монаха, посмотрели  вверх,  но,  ослепленные  ярким  светом  юпитеров,  не
разглядели его. Бенито снова пробормотал  молитву  и  продвинулся  еще  на
несколько дюймов вперед.
     - Многие люди и вас считают Александром двадцатого  века,  -  нашлась
Кейт. - Они убеждены, что под  вашим  руководством  начнется  золотая  эра
процветания.
     Дэмьен улыбнулся: - Вы,  вероятно,  просмотрели  слишком  много  моих
рекламных фильмов. - Но ведь именно этот  образ  вы  пытались  создать,  -
настаивала на своем Кейт.
     - Образ корпорации - да, но не личный образ. Вообще-то я оптимист  и,
естественно, хочу надеяться, что Торн будет играть  не  последнюю  роль  в
будущем.
     Бенито замер на месте и взглянул вперед. Он продвинулся так близко  к
самому краю, что рисковал сорваться вниз. О прыжке и речи не  могло  быть.
Он тут же сломал бы себе шею. Подавив отчаяние, монах принялся соображать,
как выйти из  этого  положения.  Через  всю  студию  под  ним  протянулись
сооружения наподобие лодочек с осветительными лампами.  Он  вспомнил,  как
однажды, давным-давно, вместе с дядей оказался в море, и тот рассказал ему
о кораблекрушениях, о том, как моряки перибираются из одной тонущей  лодки
в другую.
     Бенито сжал губы и кулаки, почти физически ощущая, как поднимается  в
крови адреналин. Только бы веревки выдержали. Он дотянулся до одной из них
и  потянул,  пробуя  на  прочность.  Канат  оказался  достаточно  крепким.
Взглянув вверх, монах убедился, что веревка спускается с  самого  потолка.
Бенито помолился, чтобы крепление выдержало его  вес,  обернул  одну  ногу
веревкой, ухватившись за канат  обеими  руками,  шагнул  с  перекладины  и
бесшумно соскользнул в лодочку. Сжавшись в  комок,  он  затаил  дыхание  и
почувствовал, как кинжал уперся острием в его бедро.  Тогда  он  развернул
ткань и крепко сжал рукоятку в ладони.  Ближайшая  лодочка  находилась  от
него в нескольких футах. Если его не заметят, он без труда  переберется  в
нее.

     - Вы всегда интересовались молодежью, господин посол, -  вела  беседу
Кейт. - Каковы ваши  планы  теперь,  когда  вы  стали  президентом  Совета
молодежи?
     - Масса планов, - заявил Дэмьен. - Я полагаю, что самое  главное  для
меня - помочь молодым людям играть  в  мировых  проблемах  более  заметную
роль, чем мы им сейчас позволяем или, точнее, не позволяем.
     Кейт открыла было рот, чтобы задать  следующий  вопрос,  но  Дэмьена,
похоже, разобрало красноречие:
     - До какой же степени нас  одолело  тщеславие,  заставляющее  думать,
будто мы справимся со всем лучше, чем они?
     Кейт покачала головой, но Дэмьен и не  рассчитывал  на  ответ.  -  Мы
называм их наивными и  незрелыми,  -  продолжал  он.  -  "Подождите,  пока
повзрослет, - говорим им мы, - вот тогда мы вас выслушаем".  На  самом  же
деле  мы  имеем  в  виду  другое:  "Подождите,  вот  состаритесь,  а   там
посмотрим". Таким образом, у молодежи не остается выбора.  Вот  поэтому  с
ней-то я и собираюсь сотрудничать.
     Внимание всех присутствующих было сосредоточено на Дэмьене. Не  часто
интервьюированный так стремительно прибирал к  своим  рукам  инициативу  и
говорил так страстно и убедительно.
     Никто не заметил монаха, перебирающегося из одной лодочки  в  другую,
пока он наконец не оказался прямо над Дэмьеном.
     - Мы усиленно нашпиговываем их  нашими  ценностями,  -  ораторствовал
Торн. - Мы вколачиваем в них  наши  доктрины  до  тех  пор,  пока  они  не
покидают стены институтов с промытыми мозгами. Вот тогда - с  нашей  точки
зрения -  это  "полноценные  граждане".  А  у  них  остаются  выхолощенные
собственные мысли и абсолютно  аморфная  воля.  Стремление  к  поступку  -
нулевое. Зато они абсолютно безопасны.
     Впившись глазами в затылок Дэмьена, Бенито присел. Потом  приподнялся
и наклонился, приготовившись к прыжку. Лодочка чуть сдвинулась  под  весом
монаха  и  качнулась  в  сторону.  От  внезапного  напряжения   натянулась
поддерживающая ее веревка, и  она  резко  нырнула  вниз.  Хлопнула  вторая
веревка. Бенито упал на колени и, чтобы  не  выпасть,  схватился  за  края
лодочки. Разом сдвинулись все крепления.
     Кейт взглянула вверх и вскрикнула. Дэмьен вскочил со  своего  кресла.
Лодочка пронеслась мимо него.  Две  огромные  лампы  вылетели  из  нее  и,
подобно бомбам, оглушительно взорвались на полу. На заднем плане съемочной
площадки мгновенно вспыхнули тяжелые нейлоновые занавески.
     Во время  падения  Бенито  зацепился  ногой  за  кабель,  моментально
обвившийся вокруг его ноги лодыжки, и, как маятник, раскачивался над  всей
студией.
     Он закричал. Но не от страха, а от бессильной ярости. Когда его  тело
относило к пылающим занавескам, он в безграничном отчаянии  думал  о  том,
каким идиотом будет выглядеть в полицейском участке. Он никогда не  сможет
взглянуть в глаза отцу де Карло. Провалился, как последний дурак. И даже в
тот момент, когда языки пламени коснулись его, Бенито не  почувствовал  ни
боли, ни страха.
     Волосы вспыхнули, как сухая трава. Брови и ресницы  тут  же  сгорели,
лицо почернело. Нейлоновые занавеси закрутили его лицо  и  тело,  пока  он
болтался из стороны в сторону.  Они,  как  расплавленный  саван,  облепили
Бенито, заживо  его  зажаривая.  Кто-то  наконец  отыскал  огнетушитель  и
направил на пламя струю. Дэмьен бесстрастно следил за действиями  техника.
Он думал о том,  что  вычитал  где-то,  будто  мозг  и  сердце  сгорают  в
последнюю очередь. Вдруг Торн что-то  заметил.  Он  стремительно  бросился
вперед, несмотря  на  предостерегающие  крики  Дина,  наклонился,  схватил
какой-то блестящий предмет и так же быстро вернулся на свое место.
     От висящего тела исходил пар, все оно было покрыто  пеной.  Занавески
расплавились настолько, что сквозь них проступало черное, обугленное,  уже
нечеловеческое лицо. Ноги, с удовлетворением  заметил  Дэмьен,  продолжали
дергаться. И пока он завороженно рассматривал их, Дин взял его за  руку  и
повел к дверям.
     Поездка до Пирфорда, где находился  загородный  дом  Дэмьена,  заняла
около сорока минут. И пока они добирались до дома, ни один  из  мужчин  не
проронил ни слова. Дэмьен  уставился  в  окно,  обычно  разговорчивый  Дин
уперся невидящим взглядом в газету. Он был бледен от только что пережитого
шока. Оказавшись в кабинете Дэмьена, Дин достал  бутылку  со  спиртным,  и
молчание, наконец, было прервано.
     - Да, мне необходимо выпить,  -  пробормотал  Дин.  -  У  меня  перед
глазами это кошмарное лицо.
     Дэмьен бросил на стул пальто и поднес к  свету  кинжал.  -  Это  была
попытка убийства, - спокойно констатировал он.
     Дин, широко раскрыв глаза, обернулся к нему. - Сядь.
     Дин послушно опустился в кресло и, медленно потягивая  джин,  слушал,
как Дэмьен, словно на уроке  истории,  преподносил  ему  сведения  о  роде
Бугенгагенов, которые на протяжении веков боролись  с  Сатаной.  Девятьсот
лет тому назад одному из них удалось побороть сына сатаны; в  1710  другой
Бугенгаген вновь восстал против  исчадия  ада  и  не  дал  тому  выполнить
страшную миссию. Бугенгагены - сторожевые псы Христа...
     - Ты когда-нибудь слышал о Мегиддо? Дин отрицательно замотал головой.
- Подземный город Мегиддо, что под
Иерусалимом. Он назывался раньше Армагеддон. Двадцать лет  назад  там  жил
Бугенгаген. Именно он обнаружил кинжалы. - Дэмьен снова  поднес  кинжал  к
свету и внимательно посмотрел на него. - Он-то и передал  их  моему  отцу.
Семь кинжалов. Роберт Торн попытался  уничтожить  меня.  Последний  раз  я
видел этот кинжал в занесенной надо мной руке Торна. Мне было тогда  шесть
лет. - Дэмьен выбросил вперед руку с кинжалом, и острие сверкнуло, отражая
свет камина. - Да, он попытался убить меня, но  я  был  защищен  настоящим
отцом.
     Какое-то время Дэмьен  стоял  неподвижно,как  изваяние,  его  рука  с
кинжалом была словно занесена  для  удара.  Потом  она  упала,  а  сам  он
бессильно рухнул в кресло.
     Дин нервно глотнул из своего бокала.  -  Ты  говоришь,  имеются  семь
кинжалов. А у тебя только один. Где же остальные шесть?
     - Именно это нам и надо выяснить. Их,  должно  быть,  обнаружили  при
раскопках музея в Чикаго...
     Дин взглянул на Дэмьена в полном недоумении. - Был пожар, -  напомнил
тот, - ты должен об этом знать. Все было разрушено до основания. Не смогли
спасти и моих дядю с тетей.
     - Твой дядя был убит? - удивился Дин.
     - Котел взорвался. Их и завалило в подвале. Никто не  знал,  что  они
были в музее.
     - Но откуда же ты... - Дин вдруг заметил  выражение  лица  Дэмьена  и
запнулся на  полуслове.  На  лице  Торна  было  написано  презрение,  губы
змеились сардонической усмешкой. Конечно, Дэмьен знал.  Ему  ведь  открыто
все, что для другого остается тайным. Ничто не могло  ускользнуть  от  его
мысленного взора.
     - Единственное, что не погибло, - продолжал Дэмьен, - это кинжалы.  И
теперь они в руках моих врагов, прекрасно знающих, кто я.
     - А знающий, кто ты, - пробормотал Дин, - должен знать и пророчество.
     -  Да,  именно.  Вот-вот  грядет  рождение  Назаретянина.  -   Дэмьен
пристально посмотрел на рукоятку в форме распятого Христа и перевел взгляд
на Дина. - Немедленно свяжись с Бухером. Вели ему добраться до Чикаго  как
можно быстрей... Расскажи  ему...  -  Торна  прервал  стук  в  дверь.  Она
распахнулась, и вошел лакей.
     -  Извините,  сэр,  только  что  позвонили  из  больницы  и  спросили
господина Дина.
     - Барбара, - хлопнул себя  по  лбу  Дин,  и  на  его  лице  появилось
выражение вины.  -  Сегодня  днем  она  собиралась  куда-то  пойти.  -  Он
повернулся к Дэмьену. - Ты не возражаешь, если?..
     - Конечно. Бери машину и поезжай, только сначала  все-таки  дозвонись
из посольства Бухеру.
     - Но ведь Бухер В Вашингтоне, - возразил Дин.  -  Он  там  по  поводу
израильской заварушки. Завтра ему необходимо быть в Белом доме...
     Дэмьен разъяренно  накинулся  на  помощника:  -  Идиот,  ты  что,  не
понимаешь? Они же здесь, чтобы уничтожить меня. Если им это  удастся,  Все
вы пойдете следом за мной... я имею в виду каждого из вас.
     Дин покинул кабинет, оставив Торна одного с кинжалом в  руке.  Дэмьен
медленно подошел к окну и устремил взгляд в небо. Губы его двигались в еле
слышном шепоте:
     - И какой же это зверь, чей час пробил, приближается ныне к Вифлеему,
чтобы появиться на свет?

     Отец де Карло и пять монахов сгрудились возле стола,  уставившись  на
мерцающий экран телевизора.  Как  только  новости  закончились,  священник
перекрестился, поднялся со стула и, выглянув в окно, повернулся к монахам.
Он пытался осмыслить происшедшее. Отец  де  Карло  припомнил  свою  первую
встречу  с  Бенито,  когда  монах  был  еще  послушником,  исполнительным,
спокойным и преданным вере человеком. Он не поддался юношеским  искушениям
и посвятил свою жизнь Богу. А теперь Бог забрал ее.  Но  эта  смерть  была
ужасной.
     - Какой-то неизвестный, - тихо повторил Паоло вслед за диктором. Отец
де Карло повернулся, пытаясь в точности вспомнить, что же
сообщил диктор.
     - Разве о кинжале ничего не было сказано? - спросил он.
     - Нет, - ответил Паоло. - Они трактуют это как несчастный случай.
     - Торн знает, что это не так, - мягко возразил де Карло.
     - Нет,  -  перебил  его  упрямый  Паоло,  обладающий  фотографической
памятью на детали. -  В  заявлении  американского  посольства  сообщается,
будто Торн удовлетворен, что  между  ним  и  этой  несчастной  жертвой  не
прослеживается никакой связи.
     Отец де Карло с нежностью посмотрел  на  этого  большого  и  наивного
человека. До чего же Паоло педантичен. Все в этом  мире  раскладывалось  у
него  на  белое  и  черное.  Вот  и  сейчас   сообщили,   что   связь   не
прослеживается, и у Паоло ни на минуту не возникло сомнения в обратном. До
чего же наивен. И все они наивны.
     Торн прекрасно все знал. И теперь он будет  на  чеку.  Гибель  Бенито
осложнила их миссию. Но пусть они все-таки верят. В конце концов это  было
не столь важно. Главное, не позволять им закиснуть от отчаяния.  Де  Карло
подошел к столу и призвал всех к молчанию.
     - Наша главная задача: как только Святое Дитя появится на свет, найти
Его, - начал он. - Брат Симеон и брат Антонио, я хочу,  чтобы  вы  сегодня
сопровождали меня. Надо узнать место Его рождения, ибо час приближается.
     Двое монахов кивнули и преданным взглядом впились в глаза священника,
радуясь, что он назвал именно их.
     - Остальным придется подождать, когда мы  вернемся.  Затем  нам  надо
будет решить, как действовать дальше. В следующий раз наши  усилия  должны
быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.
     Стулья заскрипели, и монахи, шепча молитву, поднялись. В душе  каждый
из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния.

     Глава восьмая

     Покалывание в пальцах вернуло Дэмьена к  действительности.  Его  взор
так долго был прикован к небу, что ощущение времени просто пропало. Дэмьен
взглянул  на  свои  руки,  вцепившиеся  в  кинжал.  Запястья  побелели  от
напряжения, пальцы посинели.  Он  отбросил  кинжал  и  принялся  растирать
затекшие руки, мельком глянув на часы. Часы были очень дорогие, их подарил
ему сам президент. Эта роскошная штуковина не больно-то  нравилась  Торну,
но из соображений дипломатии он предпочитал-таки носить ее. На циферблате,
вдогонку друг за другом, бежали какие-то точки и цифры. По  этим  часам  в
любое время суток можно было определить и дату, и температуру  воздуха,  и
влажность, и еще Бог знает что, как выразился президент. Кроме  того,  они
были противоударными, водонепроницаемыми, антимагнитными, в них можно было
без опасения и взобраться на Эверест и  пересечь  Сахару...  Дэмьен  тогда
горячо поблагодарил президента, прикинув  в  уме,  а  не  испытать  ли  их
прочность где-нибудь и на дне океана.
     Было  десять  тридцать  пять,  двадцать  третье  марта.  Дэмьен  даже
присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна более получаса.  Он  снова
взглянул на небо, чувствуя, как кровь  начинает  пульсировать  в  пальцах,
затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой  лестнице,  он
позвал:
     - Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей.  -  Сегодня
вечером мне
больше ничего не понадобится. - Да, сэр. Спокойной ночи.
     Дэмьен  подождал,  пока  лакей  закроет  за  собой   дверь.   События
сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он
вспомнил изуродованного, обугленного человека,  висящего  на  веревках,  и
взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки  кинжала.  Вдруг
его обуяла холодная ярость.
     Торн миновал галерею, выходившую в  холл,  и  устремился  по  темному
коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул  сначала  в  один,
затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав  открытую  дверь,  он
заметил выбежавшую из комнаты  собаку.  Тяжело  дыша,  сверкая  в  темноте
желтыми глазами, она потрусила следом за ним.
     В конце узкого коридора Дэмьен остановился.  Он  наклонился,  отворил
дверь, проскользнул  внутрь  и  закрыл  ее  за  собой.  Собака  устроилась
снаружи, высунув язык и вытянув лапы.
     Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных  месс.  Она
была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было  ни  единого
предмета, за  исключением  креста,  стоящего  посреди  часовни  и  как  бы
символизирующего власть в том пространстве. На  кресте  висела  деревянная
прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты
к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины,  а
руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты  ладонями  вниз.
Он был обнажен.
     Единственный  луч  света  падал  с  потолка  на  скульптуру   Христа,
выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки  на
спине.
     С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение
красивого мальчика  -  плод  безумной  фантазии  несчастного  сумасшедшего
художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни  бедный
художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи  раз
и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген.  Кто
хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо  на  ней  было  нарисовано  лицо
Дэмьена Торна.
     Дэмьен  посмотрел  на  свой  детский  портрет,  затем  повернулся   и
обратился к окружающей его тьме:
     - О, отец мой! - тихо молился  он.  -  Князь  тьмы!  Человечество  не
признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня
и укрепи мои силы в попытке спасти мир от  Иисуса  Христа  и  его  мирской
ненасытности. - Дэмьен помедлил. - Двух тысяч лет было предостаточно. - Он
прошел вперед,  застыв  перед  крестом.  -  Яви  человеку  величие  Твоего
царствия, и пусть он проникнется и  глубиной  Твоей  скорби,  и  святостью
одиночества, и чистотой зла, и раем  боли.  Что  за  извращенные  фантазии
рождают в человеке мысли, будто ад  сокрыт  в  земных  толщах?  Существует
только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И  рай  только
один: царствие отца моего.
     Дэмьен поднял руки ладонями  кверху.  Взгляд  его  уперся  в  затылок
Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.
     - Назаретянин, шарлатан, - раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен,  -
что ты можешь предложить человечеству? - Он замолк, словно  ожидая  света,
затем  продолжал:  -  С  тех  самых  пор,  как  ты  явился  на   свет   из
исстрадавшегося чрева женщины  ты  ничего  не  сделал.  Зато  потопил  все
горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке  благочестивой
морали.
     Дэмьен сделал шаг вперед,  от  лика  Христа  его  отделяли  несколько
дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное
судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:
     -  Ты  воспламенил  незрелый  ум  молодежи  своей  мерзкой  догмой  о
первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после
смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин,  как  и  в
прошлый раз.
     Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних  сил.  Он
склонил  голову,  и  его  волосы  коснулись  плеча  Христа.  Со   звериным
неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда  он
вновь поднял голову, голос его окреп:
     Мы оба созданы по образу  и  подобию  человеческому,  но  тебя  зачал
импотентный Бог, меня же -  сам  Сатана,  отверженный,  падший.  -  Дэмьен
задумчиво покачал головой. - Твоя боль на кресте - это всего  лишь  заноза
по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес,  по  сравнению  с
болью падшего и отвергнутого ангела. - Он  вцепился  в  голову  Христа,  и
терновые колючки впились ему в ладонь. - Я вгоню эти иголки еще  глубже  в
твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин.
     Дэмьен резко отстранился от креста,  прикрыл  глаза  и  закричал,  но
отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.
     - О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу  за  твое  страдание.  Я
уничтожу Христа навсегда.
     Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его  ладонь.  Кровь
закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному
в муках лику Спасителя...

     Глава девятая

     Подстегиваемый любопытством, Джон Фавелл мчался в своем автомобиле на
юг. Нервы его были напряжены. Пробежав  глазами  прогноз  погоды,  Джон  в
мыслях обратился к Богу, в которого, по сути дела, не верил,  умоляя  Его,
чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана.  Значит,  он
сможет зафиксировать слияние - слияние Троицы, как он его называл. И вовсе
не Святой - осложнять дело, привнося  в  это  явление  еще  и  религиозные
мотивы, не было никакой нужды.
     Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда  тот  в  своем
письме  напросился  присутствовать  при  этом  событиии,  Фавелл  поначалу
чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно  кто-то  пытается
сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и  теперь  от
рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл  терпеть  не  мог,  когда  в
обсерватории  присутствовали  посторонние.  Своими  идиотскими   вопросами
посетители каждый раз выводили астронома из себя.
     Однако чем больше Фавелл размышлял над  будущим  визитом  священника,
тем сильнее росло  его  любопытство.  Понаблюдать  за  реакцией  человека,
далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями  священник
будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.
     Фавелл  свернул  за  угол  и  взглянул  на  вырисовывающуюся  вдалеке
обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз  при  виде  этого
здания его охватывало волнение. Он любил свою работу.
     Выйдя  из  лифта,  астроном  поднялся  на  залитую  неоновым   светом
смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и  они
обменялись обычными приветствиями.
     Первое время они занимались  необходимой  ежедневной  рутиной.  Когда
раздался звонок, оба ученых взглянули  на  часы.  Барри  пересек  кабинет,
подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу:
     - Это тот ненормальный монах.
     - Не богохульствуй, - улыбнулся Фавелл. - Пусть заходит.
     - Вот они уже и входят, - констатировал помощник, нажимая на  кнопку,
контролирующую вход внизу.
     - Что?
     - Их трое.
     - Черт возьми, - пробормотал Фавелл. - Здесь вряд ли  найдется  место
для всех. - Астроном опять начал злиться. "Не хватает, чтобы они захватили
с собой ладан и мирту", - сердито подумал он.
     Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и  Антонио
вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник  и  монахи
были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.
     Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. - Мы  благодарим
вас за сообщение о Троице. - Ну, меня-то не стоит благодарить, -  смущенно
протянул Фавелл. - Бог вознаградит вас,  -  продолжал  отец  де  Карло.  -
Боюсь, что я не отвечаю вашим... - Господь все равно  вознаградит  вас,  -
просто возразил священник.
     Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу,  что
это один из лучших в  мире  телескопов.  Астроном  показал  им  компьютер,
мониторы, а также прозрачные  слайды  на  освещенном  стенде,  позволяющие
проследить движение трех звезд.
     - Нам необходимо знать, где произойдет рождение, - напомнил де Карло.
     - Мы сможем определить точку максимальной  интенсивности  в  пределах
квадратного метра. - Фавелл повернулся к телескопу.
     Заметив, что Барри уставился на часы, Фавелл кивком пригласил всех  в
дальний угол кабинета к сканирующему монитору.
     - Вы просто понаблюдайте, а мы займемся всем остальным,  -  предложил
он.
     - А что это за цифры? - поинтересовался отец де Карло.
     - Дни, часы, минуты, а самые быстрые - секунды, - пояснил астроном  и
вернулся к пульту. Оборудование  обсерватории  было  настолько  сложным  и
чувствительным, что поэтически настроенный Барри назвал его как-то  мостом
к звездам. Однако сегодня Барри был серьезен. Фавелл  посмотрел  на  него,
затем повернулся к мониторам. На одном из них простиралось звездное  поле.
На другом виднелась изрешеченная карта Земли. Астроном взглянул на цифры в
углу, склонился к селектору, забыв о прежнем волнении, и вперился взглядом
в экран.
     - Переходите к квадрату восемьдесят четыре, - скомандовал  Фавелл.  -
Угол наклона сорок четыре градуса двадцать один. Зафиксируйте АР-4.
     Телескоп, отыскивая нужный  участок  пространства,  так  стремительно
заскользил по звездному полю, что у отца де Карло закружилась голова.
     - Задержите этот участок, - приказал Фавелл. Изображение на  мониторе
застыло. - Включите суперфильтр 1-А. Экран потемнел, и Фавелл взглянул  на
часы. Три изумленных вздоха
раздались одновременно, когда отец де Карло и монахи увидели темное небо в
четком фокусе. Но астроном ничего не слышал, он слился с машиной в  единое
целое. Случись в эту минуту в  обсерватории  грандиозный  пожар,  вряд  ли
Фавелл заметил бы его.
     Еще  какое-то  время  изображение  оставалось  неподвижным,  затем  в
центре, а также из двух точек снизу, начал пробиваться свет. Отец де Карло
затаил дыхание. Руки сами собой молитвенно сложились.
     Постепенно три светлых пятна начали сближаться, разгораясь все ярче и
ярче, пока наконец экран не озарился  ослепительной  вспышкой.  Ее  сияние
было настолько ярким и невыносимым, что Антонио,  прикрыв  ладонью  глаза,
откинулся на спинку стула.
     - Включите десятый фильтр, - резко произнес Фавелл.  Фильтр  притушил
ослепительный свет трех слившихся дрожащих дисков.
Отец де Карло заморгал,  ожидая,  что  вот-вот  с  экрана  вырвутся  языки
пламени. Он перевел взгляд на Фавелла и собрался было  заговорить  с  ним,
надеясь хоть на какое-нибудь разъяснениее, но астроном был погружен в свою
работу, глаза его перебегали с изображения звезд на цифры в  углу  экрана.
Здесь, на земной карте, три диска сливались.
     Фавелл бросил очередное отрывистое указание, и изображение на  экране
сменилось: теперь это  был  крупный  план  слившихся  звезд.  Максимальное
свечение приходилось как раз над Британскими островами.
     Де Карло взглянул на щелкающие в углу экрана секундные показатели:
     0012
     0011
     0010
     009
     008
     007...
     Он перекрестился и затаил дыхание.
     В глазах Фавелла, перебегающих с одного монитора на  другой,  плясали
чертики,  пальцы  барабанили  по  пульту  компьютера,  и  теперь  уже  вся
обсерватория погрузилась в дрожащее мерцание, исходившее от двух  экранов.
Священник и монахи купались в сиянии, исторгнутом глубинами Вселенной.
     003
     002
     001
     000!
     Оба экрана вспыхнули ярчайшим светом, а на карте, над южным  участком
Англии, запульсировали три диска. Монахи, молясь, упали на колени, а  отец
де Карло, не сдерживаясь более, разрыдался.

     В этот момент в  двадцати  милях  к  северу  от  обсерватории  Дэмьен
вскочил с кровати. Он резко дернулся, будто с ног  до  головы  был  опутан
веревками. В течении получаса он метался во сне, мучимый кошмаром,  и  вот
теперь весь этот ужас становился реальностью. Пот струился  по  его  телу,
заливая простыни и пропитывая матрац. Глаза горели, а на приоткрытых губах
застыл беззвучный вопль. Пальцы через скомканную простыню впились в  кожу.
Он неподвижно уставился в потолок, ничего не видя и не слыша вокруг  себя.
Он даже не осознал, что за звук раздался совсем рядом: жуткий,  чудовищный
вой собаки, будто из ее черного тела вырвали душу.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава десятая

     Группа демонстрантов на  площади  Гросвенор,  такая  малочисленная  с
утра, постепенно росла и  превратилась  к  обеду  в  толпу.  Были  вызваны
дополнительные  отряды  полиции,  прибыли  репортеры,  толпа   еще   более
пополнила свои ряды, а отдельные выкрики  можно  было  слышать  уже  и  на
Оксфорд-стрит, и на Парк-Лейн.
     Когда к посольству подкатил  автомобиль  Торна,  из  толпы  вырвались
несколько человек, но их тут же задержали  полицейские.  Дэмьен  вышел  из
лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом
плакате.
     "Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!"
     "Где же твой голос, Америка?"
     "Прекратите поддержку еврейских подонков!"
     Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу  в  посольство.  -
Как вы себя чувствуете, господин посол? - прозвучал первый вопрос.  -  Как
никогда хорошо. - А не находите ли вы, что существует какая-то связь между
тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями?
     - Никакой связи.  Торн,  окруженный  репортерами  и  телеоператорами,
протиснулся к двери.
В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:
     - Как бы вы  прокомментировали  заявление  Шредера,  будто  за  взрыв
Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?
     - Если это  соответствует  действительности,  -  произнес  Дэмьен,  -
происшедшее - настоящий удар по миру на всем земном шаре.
     - Можно считать ваши слова официальным заявлением? - выкрикнул другой
репортер.
     - Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано.  Раздались
многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел
руками и поспешил к дверям,  которые  один  из  его  охранников  услужливо
распахнул перед ним.
     Он уже  заходил  в  здание  посольства,  когда  услышал  голос  Кейт,
позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку,  проталкивающуюся  к
нему сквозь толпу.
     - Доброе утро, миссис Рейнолдс. - Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт
вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.
     Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела  дыхание.  -  Я
вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. - Кейт взглянула на
посла. В ее взгляде еще  сквозило  тревожное  воспоминание  о  случившейся
трагедии. - Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?
     - Как, например? - полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта  и
нажимая кнопку вызова.
     Кейт пожала плечами.  Пока  она  в  уме  лихорадочно  перебирала  все
возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.
     - Ну, к примеру, можно закончить интервью. Кейт благодарно  взглянула
на него. - Однако на этот раз я бы
предпочел встретиться у меня, - продолжал Дэмьен. - Ваши апартаменты  меня
не очень-то устраивают.
     Кейт облегченно вздохнула.
     Дэмьен  стоял  перед  разошедшимися  створками  лифта.  -  Вы  можете
остаться на обед, если захотите. - Он вошел в лифт. - Мы будем втроем.
     Кейт в недоумении захлопала ресницами. - Вы, я и Питер.
     "Почему Питер?" - подумала Кейт и выпалила скороговоркой: -  Спасибо,
но  мне  кажется,  что  Питеру  необязательно  присутствовать.  -  Мне  бы
хотелось, чтобы он пришел, - бросил на прощание Дэмьен, прежде чем  дверцы
лифта сомкнулись.

     Кожа  и  дерево  в  кабинете  Эндрю  Дойла  уступили  место   мебели,
отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав  в  руке  телефонную  трубку,  Харвей  Дин
испытывал  в  кабинете  Торна  странное  ощущение,  будто  все   это   уже
происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь  толстые
оконные стекла до него долетали выкрики. Дин  пытался  определить  размеры
толпы.
     - Когда Белый дом получил все это? - спросил  он  в  трубку.  Услышав
ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на  часы.  -  Полагаю,  мы  можем  ждать
ответа... м-м-м... во сколько? К полудню по вашему времени? - Он помедлил,
заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем  продолжал  со
странным  удовлетворением  в  голосе:  -  Я  уже  давно  не  видел  ничего
подобного.  Даже  представить  себе  боюсь,  как  все   это   выглядит   у
израильского посольства.
     Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На
его лице играла торжествующая улыбка.
     - Нет, - возражал он кому-то, - мальчик. - Тут Дин увидел входящего в
кабинет Дэмьена. - Я потом перезвоню, Поль, -  бросил  он  на  прощание  и
повесил трубку.
     Улыбка Дэмьена улетучилась.  Здесь,  за  закрытыми  дверями,  он  мог
позволить  себе  быть  самим  собой  и  не  прятать  свое   отвратительное
настроение.
     - Это был Бухер, - радостно объявил  Дин,  не  уловив  напряженности,
висящей в воздухе. - Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый дом  доклад
о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе  такие  дыры,  что  впору  танку
проехать.
     Дэмьен молча подошел к окну. - Спасибо за цветы, - продолжал  Дин.  -
Барбара очень признательна. - Так  как  же  все-таки  насчет  кинжалов?  -
раздраженно перебил его Дэмьен. Ему не хотелось говорить о мелочах.
     Дин  посмотрел  на  Торна,  и  вся   его   оживленность   моментально
испарилась.
     - Бухер выясняет. Очевидно, кинжалы появились на аукционе,  где  были
куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. - Дин
подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. - Суби...  В  общем,
что-то в этом роде, - припомнил он.
     - Субиако, - уточнил Дэмьен. - Монастырь святого Бенедикта.
     - Да, точно,  -  согласился  Дин.  -  Мы  подключили  к  этому  наших
итальянских ребятишек, так что...
     - Слишком поздно, - резко оборвал Дина Торн. - Птички уже вылетели из
клетки. - Он не отрываясь смотрел в окно. - Они  уже  в  Англии.  Пытаются
засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем  я
сотру их с лица земли. - Дэмьен взглянул на небо. - Он родился этой ночью.
Дин склонился над письменным столом. Листки бумаги, разлетевшись, упали на
пол.
     - Как только он родился, я сразу же почувствовал его  присутствие,  -
поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. - Это  как  вирус,  пожирающий  мои
силы, иссушающий мое тело.
     Дин впервые видел Торна таким измученным. Под глазами  черные  круги,
лицо прорезали морщины. Это был  уже  не  прежний,  молодой  и  подтянутый
Дэмьен. Он как бы состарился за одну ночь.
     - Изо дня в день, пока он живет и  растет,  -  монотонным  и  тусклым
голосом констатировал Торн, - мои силы будут таять.
     Он снова отвернулся от Дина и уставился в окно невидящим взглядом.  -
Назаретянин, неужели ты  такой  трус,  что  боишься  встретиться  со  мной
наедине? Прячься, если хочешь, но рано  или  поздно  я  выслежу  тебя.  Ты
пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я распну  тебя
на кресте забвения.
     Дин вздрогнул и подошел к окну,  пытаясь  разглядеть  то,  что  видел
Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Он заметил  в  центре  толпы
человека с плакатом. Плакат выделялся среди прочих: "Возрадуйтесь рождению
Христову!"
     Дэмьен и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во  взгляде
его светилось торжество. Это были глаза победителя.
     Дэмьен вздрогнул, отпрянул от окна, устало покачал головой и рухнул в
кресло.

     С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь  опустела,
и только один человек оставался сидеть на скамейке. То и дело  посматривая
на здание посольства, он наблюдал, как постепенно гаснет свет в его окнах.
Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и  приблизился  к
посольству, но к автомобилю никто не вышел.  Водитель  сидел  в  машине  и
дремал. Только в одном окне горел свет, и  Мэтью  разглядел  силуэты  двух
мужчин.
     - Возрадуйтесь, - еле слышно произнес он, - ибо Христос снова  с  нам
и...

     Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез
отказывался к  чему-либо  прикасаться.  Вместо  этого  он  впился  мрачным
взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло
предела, и Дин то и  дело  выбегал  в  ванную,  чтобы  хоть  на  мгновение
избавиться от него.
     Священник на площади не трогался с места. -  Чего  он  там  сидит?  -
нарушил молчание Дин. - Он ждет меня, - тусклым голосом объяснил Дэмьен, -
заманивает в ловушку.
     Дин  негодующе  хмыкнул:  -  Да,  он,  похоже,  идиот.  -  И  тут  же
почувствовал, как его ладонь инстинктивно  сжимается  в  кулак.  Уже  одно
присутствие священника было оскорбительным. - Что заставляет  его  думать,
будто ты клюнешь крючок?
     - Он знает, что именно это я  и  собираюсь  сделать.  Дин  недоуменно
пожал плечами. Он вдруг вспомнил человека в студии,
его обгоревщий труп, и внезапно ему в голову пришла  мысль,  что  один  из
кинжалов находится у этого священника.
     Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел  его  на
скамейку.
     - Если у него не хватает времени, я трачу время  впустую,  -  заметил
он.
     Дин покачал  головой.  Это  было  слишком  сложно  для  него.  Полная
бессмыслица. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, лучше и  не
понимать всего этого.

                      Глава одиннадцатая

     Из  вагонного  окна  Мэтью  наблюдал,  как  фигура  отца   де   Карло
уменьшилась до размеров пятнышка. Он в последний раз  помахал  ему  рукой,
размышляя при этом, что ни разу, с тех самых пор, как  силы  добра  и  зла
столкнулись в битве за его душу, не испытывал подобных мук.
     Накануне Мэтью проснулся, охваченный паническим страхом. Однако  отец
де Карло успокоил его.
     Наконец наступила и его, Мэтью, очередь. Тридцать  лет  он  прекрасно
ладил и с Богом, и с самим собой. У него  не  возникало  ни  сомнений,  ни
страхов. В молодости его терзала собственная плоть, и Дьявол  искушал  его
запретными плодами. В нем происходила настоящая борьба, пока он,  наконец,
не встал на праведный путь...
     Мэтью склонил в молитве голову и попросил  Бога  даровать  ему  силы.
Подняв голову, он вдруг осознал, что впервые остался совершенно один. Один
- с тех  самых  пор,  как  переступил  порог  монастыря.  Он  взглянул  на
пассажиров. Сидящий напротив мужчина был занят своим портфелем.  Семья  по
другую сторону прохода обедала, уплетая сандвичи  и  запивая  их  чаем  из
термоса. Впереди сидели две женщины,  бесстыдно  выставившие  на  всеобщее
обозрение свои тела.
     Мэтью прижал к себе  сумку,  свисавшую  через  плечо,  нащупал  через
плотную  ткань  кинжал  и  вновь  покрылся  испариной.  А  сможет  ли   он
воспользоваться  кинжалом,  когда  пробьет  нужный  час?  Будет  ли  он  в
состоянии вонзить кинжал по самую рукоятку в плоть  и  кровь?  "Пусть  это
буду я, Отец, - умолял  Мэтью  Господа  в  воскресенье.  -  Пусть  я  буду
единственной жертвой". Но тогда ушел Бенито. Теперь же была  его  очередь.
То,  что  ему  предстояло  осуществить,  являлось  невероятной  честью   и
привилегией. Мэтью вспомнил, как впервые мельком  увидел  Антихриста,  чьи
пылающие глаза, казалось, буравили его насквозь - желтые,  безумные  глаза
животного.
     "Он прочел твои мысли точно так же, как ты прочел  его",  -  объяснил
тогда отц де Карло. Именно эти слова пробудили в Мэтью мысль  о  приманке.
Антихрист обязательно последует за ним. Он, Мэтью, вынудит его отправиться
на поиски Сына Божьего. Эта роль и волновала и пугала его.
     Укачанный плавным ходом состава, он задремал, но вскоре  проснулся  и
до самого конца пути не смыкал глаз, то и дело ощущая на  себе  любопытные
взгляды окружающих.
     Под  вечер  он  сошел   с   экспресса,   перебрался   по   мосту   на
противоположную сторону платформы и сел на  другой  поезд,  старенький,  с
крошечным купе. В нос ударил резкий запах конюшни.
     Оставшийся путь Мэтью проделал в тишине, если не считать стука  колес
и поскрипывания вагона. Вокруг простиралась зеленая однообразная  сельская
местность.  Маленькие  полустанки  были   безлюдны.   Поезд   периодически
останавливался, но никто не входил в  него  и  не  покидал  вагона.  Монах
какое-то время разглядывал окленные выцветшими  фотографиями  стены  купе,
затем выташил кинжал и принялся поигрывать им. Пытался взяться за  чтение,
но никак не мог сосредоточиться. Когда поезд добрался до  нужной  станщии,
Мэтью облегченно вздохнул и ступил на платформу. Уже смеркалось. Он  вышел
со станции и зашагал по проселочной  дороге.  Прижав  к  себе  перекинутую
через  плчо  сумку,  Мэтью  приблизился  к  автобусной  остановке  и  стал
дожидаться автобуса. Наконец автобус вынырнул  из-за  угла  и  остановился
перед монахом. Впереди, рядом  с  водителем,  сидели  двое  мужчин.  Мэтью
кивнул им и прошел на заднее сиденье.
     Через некоторое время он заметил роскошный лимузин, свернувший на  ту
же дорогу. Когда автомобиль поравнялся с автобусом, Мэтью успел  заглянуть
в глаза водителю. Несколько секунд  они  сверлили  друг  друга  взглядами,
затем лимузин притормозил и отстал от автобуса.
     Мэтью в страшном напряжении пытался справиться со своим волнением. Он
дрожал с головы до ног. Итак, на приманку клюнули.
     Мэтью раскрыл сумку и достал портативный передатчик, который дал  ему
отец де Карло. Он коснулся пальцами кнопок на панели и прижал его  к  уху.
Никогда раньше не приходилось ему пользоваться такой штуковиной, но сейчас
он был рад, что имел ее при себе.
     В это время автобус круто повернул и затормозил. Обернувшись к Мэтью,
водитель объявил, что это конечная остановка. Монах поблагодарил шофера  и
сошел с автобуса. Ему показалось, что он путешествует уже целую  вечность.
Автобус  скрылся  из  виду,  а  Мэтью  удовлетворенно  хмыкнул,  обнаружив
тропинку, что вилась сквозь бархат дерна. Он радостно  устремился  по  ней
вперед, испытывая облегчение и приказывая себе не  оглядываться.  Он  даже
начал разговаривать с овцами, которые, оторвав морды от  травы,  удивленно
поглядывали на него.
     Послышался рокот автомобиля, и монах оглянулся. Силуэт лимузина четко
вырисовывался на горизонте в лучах заходящего солнца.
     - Отлично, - громко проговорил Мэтью, шагая по заболоченному  лугу  и
радуясь, что находится на открытом  пространстве,  вдали  от  автобусов  и
поездов, вызывающих клаустрофобические настроения.
     Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до  долины.  Впереди
на вершине скалы он разглядел очертания часовни. Купол ее был разрушен,  в
сумеречном свете возвышались лишь неровные, обвалившиеся стены.  Часовенка
напомнила Мэтью монастырь, и ему вдруг захотелось домой. Глянув под  ноги,
он заметил белую палочку, воткнутую в  землю.  Мэтью  остановился,  достал
передатчик, надавил на кнопку и поднес  аппарат  к  губам.  Чувствуя  себя
несколько глуповато, он заговорил в микрофон, и голос  его  напугал  овец.
"Мэтью у полукилометровой отметки. Торн следует параллельно в сотне метров
к северо-востоку от меня. На нем голубой  капюшон.  -  Мэтью  помедлил.  -
Прием". "Действуй, как договорились, вперед в часовню". -  Услышав  ответ,
Мэтью округлил глаза от удивления и улыбнулся про себя. Современная  наука
творит чудеса. Голос Мартина был  слышен  отчетливо,  как  будто  тот  был
рядом, в каких-нибудь нескольких футах. Мэтью сунул передатчик  обратно  в
сумку и зашагал вперед, пытаясь уловить шум автомобильного  двигателя.  Но
единственное, что он услышал, был звук его собственного дыхания.
     За все время путешествия собака  ни  разу  не  шевельнулась.  Положив
морду на спинку заднего сиденья, она устремила  взгляд  на  дорогу  сквозь
автомобильное стекло. Лишь  несколько  раз,  когда  лимузин  подскочил  на
ухабах  узкой  дороги,  ее  огромное   тело   слегка   дернулось.   Машина
остановилась, и собака напряглась в ожиданиии. Когда открылась дверца, она
выпрыгнула из автомобиля и прямиком устремилась вглубь лесочка, бесшумно и
незаметно двигаясь туда, где на фоне ночного неба  высился  черный  силуэт
часовни. С каждым метром собака настигала свою жертву.
     Мэтью добрался до кладбища и взглянул на часовню, высившуюся над ним.
Сквозь разрушенные стены и пустые оконные  проемы  виднелась  луна.  Мэтью
поздравил про себя отца де Карло за сделанный выбор.  Место  действительно
как  нельзя  лучше  отвечало  предназначенной   схватке.   Разрушенная   и
заброшенная  обитель  Господа  все  равно  являлась  Божьим   пристанищем.
Гордость переполняла  Мэтью.  Он  выполнил  то,  что  было  ему  поручено.
Довершить задуманное должны другие.
     Мэтью крадучись пробирался между могил. Некоторые из них провалились,
на других надгробия так накренились, что могилы казались сросшимися. Между
могил метались  какие-то  тени.  Вдруг  Мэтью  услышал  страшный,  как  бы
предупреждающий звук, и тут же к нему выскочила  крупная  овца.  Несколько
мгновений она стояла, застыв  от  ужаса,  затем  дернулась  и,  постукивая
копытами по надгробиям, помчалась в сторону. Мэтью с улыбкой повернулся  и
проследил за овцой, пока она не скрылась  из  виду.  Взглянув  вперед,  он
отшатнулся. Из тьмы на  Мэтью  уставилось  адское  видение  с  чудовищными
клыками...
     Целый день напролет эти двое не отрывали глаз от дороги. Они  болтали
друг с другом, обсуждая всякую чепуху,  как  будто  разговорами  о  ерунде
можно было отстраниться от жуткой реальности, и пристально вглядывались  в
темноту.
     - Он уже должен быть здесь... - прошептал Паоло. Когда он  произносил
эти слова, Мартин прижался к скале, ибо в то
мгновение он увидел Антихриста. Схватив Паоло за руку, он потащил  его  за
собой через  разрушенный  вход  внутрь  часовни.  Они  подошли  к  темному
массивному алтарю, возвышавшемуся посреди  часовни,  и  спрятались  в  его
тени.
     Снаружи  послышалось  движение.  Должно  быть  Антихрист   запыхался,
взбираясь на вершину скалы. И  немудрено,  так  как  карабкаться  надо  на
высоту порядка  сорока  футов.  Монахи  слышали  тяжелое  дыхание,  словно
застревавшее в горле. Заметив в дверях силут, они замерли, будто вросли  в
стену. "К алтарю, иди же к алтарю!" Это необходимо свершить на алтаре. Как
бы повинуясь их мысленному приказу, фигура решительно скользнула в сторону
алтаря, положила на него руки и неподвижно застыла. Зажав кинжал в  правой
руке, Паоло схватил Антихриста левой рукой за шею, как его учили, и вонзил
клинок. Он услышал  треск  костей  и  почувствовал,  что  рука  немеет  от
охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но  вместо
этого погрузил его глубже. Пальцы коснулись капюшона. "Пожалуйста,  только
не кричи", - пробормотал Паоло.
     Бубня что-то себе под нос  Мартин  высоко  занес  кинжал,  ударил  по
капюшону, но промахнулся. Лезвие, попав в  плечо,  скользнуло  по  нему  и
вонзилось в позвоночник.
     Выдернув  кинжалы,  монахи  отшатнулись.  В  жутком  оцепенении   они
наблюдали, как тело качнулось вперед и, медленно оседая, упало  на  алтарь
лицом вниз.
     Наступла короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и  перекрестился,
бормоча  молитву.  Мартин  двинулся  следом  за  ним.  Монахи   с   трудом
перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его  застыло  в
неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали  одни
белки.
     Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки,  и  в  ужасе
уставились друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались  найти
объяснение, но его не было. Паоло поднял к небу  полные  страдания  глаза,
только бы не смотреть в это страшное,  искаженное  гримасой  смерти  лицо.
"Господи, Спаситель, - прошептал он, -  избавь  наши  умы  от  помрачения,
предотврати беду..."
     Вдруг сзади раздалось  звериное  рычание.  Повернувшись  всем  телом,
Паоло увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся  и  застыл  на  месте,
впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно  отступили  назад,  а
чудовище, стоявшее в дверном проеме,  переводило  свои  пылающие  глаза  с
одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена.
     "Окно", - мелькнула у  Паоло  спасительная  мысль.  Они  заберутся  в
оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет.
     Паоло почувствовал в руке ладонь Мартина и  двинулся  к  окну,  но  в
оконном проеме вырисовывался череп шакала,  таращившийся  на  них  пустыми
глазницами,  в  которых  ритмично  пульсировала  кровь.  Череп  как  будто
освещался изнутри.
     Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное  бормотание.
Мартин оступился. Пытаясь  сохранить  равновесие,  он  вцепился  в  волосы
Мэтью, но пальцы его  соскользнули  в  мертвые  глаза.  Мартин  вскрикнул,
отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его
различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь
какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз.  Это
был старый  заброшенный  колодец  с  гладкими  черными  стенами.  Дно  его
находилось у самого основания  скалы.  Не  колеблясь  ни  секунды,  Мартин
протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами  он  пытался
нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за  ним.  Монахи  повисли,
вцепившись в  ржавую  решетку  на  высоте  пятидесяти  футов  от  земли  и
прижавшись к стенам колодца.
     Они неподвижно висели  над  пропастью.  И  вдруг  отчетливо  услышали
какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи  взглянули  вверх  и
увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала  прямо
на лицо Мартина. С  минуту  стояла  она  так,  словно  сторожа  их,  затем
раздался скрежет. Решетка вместе  с  вцепившимися  в  нее  монахами  стала
задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях - так крепко
вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали  раскачиваться,  ударяясь  о
стенки колодца, ноги болтались в воздухе.
     Решетка тяжело и плотно задвинулась.  Собака  торжествующе  зарычала.
Паоло бросил на пса взгляд  и  почувсвовал,  как  его  левая  ладонь,  еще
влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он  уже  висел  на
одной руке,  опираясь  о  стену.  Со  второй  попытки  ему  удалось  опять
ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша,  Паоло  смотрел  вверх.  А
собака тем временем надавила лапой  на  пальцы  Мартина.  Монах  закричал,
пытаясь оторвать собачью лапу.
     - Не двигайся, - прошептал Паоло. - Оставь ее... Лицо его  исказилось
от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал
головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то  сказать,  пальцы
соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть  уши
он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу.
     Собака вновь зарычала, а затем как сквозь  землю  провалилась.  Паоло
открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может
провисеть  еще  минуты-полторы  от  силы.  И  тут  Паоло  заплакал,  слезы
струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние  секунды  он
надеялся, что боль не продлится целую вечность...

                      Глава двенадцатая

     Впервые за этот год денек  выдался  по  настоящему  теплым.  Весенний
солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в  глаза
телевизионщикам, устанавливающим оборудование.
     Обычно молчаливые и циничные, сейчас они  перебрасывались  шуточками.
Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.
     А на террасе Дэмьен и Дин без особой  радости  разглядывали  весенние
цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они  вдоль  террасы,  и
Дин  размышлял  про  себя,  станет  ли  Дэмьен   когда-нибудь   нормальным
человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал,  и  Дин  на
своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то
вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно
прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их
тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело.
     Дин решил нарушить затянувшееся молчание. - Итак, у  нас  уже  четыре
кинжала, - начал он.
     Дэмьен кивнул: - Дин, осталось три, но я не могу больше терять время.
-  Он  помедлил,  затем  еле  слышно  продолжал:  -  Единственный   способ
отделаться от Назаретянина - это истребить по всей стране  всех  младенцев
мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.
     Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена.  Лицо  Торна
выражало твердую решимость,  и  Дин  даже  присвистнул,  пытаясь  мысленно
охватить грандиозность предложения.
     - Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране?
- сделал он слабую попытку возразить.
     - В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов,  -  заявил
Дэмьен.  -  А  эти  педантичные  христиане  точно   придерживаются   буквы
предсказания.
     Они пришли в  сад.  Дэмьен  сорвал  цветок  с  куста  рододендрона  и
принялся обрывать лепестки.
     - Как Барбара? - поинтересовался он.
     - Хорошо, - ответил Дин.
     - А как твой сын? Дин тут же  подавил  в  себе  страшную  догадку.  -
Прекрасно, прекрасно, -
заверил он Торна.
     Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что  к  ним  подбегает  Питер.
Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.
     - Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?
     - Кто? - Дин прикинулся дурачком и тянул время.
     - Твой сын.
     - Нет. - Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня  в  этом  не
было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал  все  его  самые  сокровенные
мысли. - Нет-нет, - повторил Дин, - двадцать третьего марта, как раз перед
полуночью.
     Питер подбежал к ним и передал, что  мама  готова  начать  работу.  -
Скажи ей, что мы уже идем, - пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя  на
Дина. Он оборвал с  цветка  все  лепестки  и  теперь  мял  в  пальцах  его
сердцевину. - Уничтожьте Назаретянина, - еле слышно произнес Торн.
     - Но как? - раздраженно бросил Дин.
     - Для этого-то и существуют  ученики,  -  просто  заметил  Дэмьен.  -
Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с  собой  на
охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.
     Он  повернулся  и  зашагал  к  дому,  улыбнувшись  и   пожелав   Дину
приободриться.
     Дин  наблюдал  за  ним.  Да  уж,  приободриться.  Пожелание  в   духе
британцев: "Возьми себя в  руки.  Вот  теперь  можешь  и  чай  с  орешками
попить". Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она
оказывает  на  Дэмьена  плохое  влияние.  И   впервые   Дин   почувствовал
безотчетный  страх,  будто  совершил  ужасную  ошибку.  Волна  внутреннего
сопротивления поднялась было в  нем,  но  он  тут  же  совладал  с  ней  и
направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные
списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто  не  мог
возвратить ее ему.  Сожалеть  о  чем-то  уже  поздно.  Однако,  подойдя  к
письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что  одной
вещи не сделает никогда, даже если это будет  означать  для  него  великие
муки...

     В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн -  самом  сердце  обитания
английских юристов, -  молодой  адвокат  по  имени  Фрэнк  Хатчинс  поднял
трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения,  повесил
ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день.  Убедившись,  что
персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу,  вытащил  справочник  и
положил его рядом с телефоном.
     Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат.  Три  года  назад
его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно  ожидая
настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно  справился
со своей работой. А начал  Хатчинс  с  того,  что  принялся  выуживать  из
воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде "Сатанизм
и сотворенное им зло" и тщательно  исследовал  подобные  статьи.  В  конце
концов у него собралось изрядное досье.
     И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет.  Когда  он
покинул свой  кабинет,  в  ушах  все  еще  стояло  дребезжание  телефонных
звонков. Адвокат закатился в бар и, в  одиночестве  восседая  за  стойкой,
потягивал "чери".

     Для сестры Ламонт  поменять  свою  смену  на  другую  было  делом  не
сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась,  как  он
ей дорог. Когда Ламонт попросила о  замене,  Шарон  великодушно  уступила,
проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена.
     Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою  дорожную  сумку  и
отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует  от  нее  детального
изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий  ящик,  ей
надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную  историю,  чтобы  развлечь
бедную толстушку...

     ...В  Хампстеде  десятилетний  Тревор  Грант  разработал   план.   Он
прекрасно понимал, что родители ни  за  что  не  отпустят  его  одного  на
уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и  начнется
дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли  и  узнал,  что
сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда  мать
поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже
в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы  они  не  сходили  с  ума.  Положив
трубку, Тревор  пересчитал  свои  карманные  деньги  и  стал  прикидывать,
попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше  просто  стащить
их. Он остановился на последнем. В будущем  он  еще  не  раз  прибегнет  к
подобному решению.

     В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и
осведомился,  не  сможет  ли  тот  провести  воскресную  службу  за  него.
Воскресенье - день семейного траура,  объяснил  Росс.  Молодой  человек  с
готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение
при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией.
     - Благослови тебя Господь, - напутствовал священника Росс и  вернулся
в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый
крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами...

     ...Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и  сообщил,
что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По  ее
голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет  проверять,
звонить, выяснять, и когда он, наконец,  вернется,  разразится  чудовищный
скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил  прелесть  в
этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину...

     По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в  дорогу.  Они  еще
раз проверили маршрут перед  путешествием  к  их  общей  заветной  судьбе.
Каждый осознавал, что готов выполнить  все,  что  пожелает  или  потребует
Дэмьен Торн.

                      Глава тринадцатая

     С тех  пор  как  страшная  весть  обрушилась  на  него,  Антонио  был
безутешен. Он любил  их  всех,  особенно  Мэтью,  которого  знал  вот  уже
тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение.
Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени  Дэмьен  Торн.
Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в  него  кинжал.  Он
придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели,  Антонио
представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал  бы
наказывать его за эту жестокость.
     Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он  начисто  забыл
об осторожности. Его безудержная ярость то и дело  выплескивалась  наружу,
стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна.
     У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот
будет  находиться  без  охраны.  За  ним  нужно  охотиться   на   открытом
пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.
     На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него  не  осталось
выбора.
     Пока  поезд,  громыхая  по  рельсам  уносил  их  на  запад,   Антонио
поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и
дело всхлипывал во сне, как будто его одолевали кошмары. Антонио  коснулся
влажного  лба  юноши.  "Бедный  мальчик,  -   подумал   монах,   -   такой
чувствительный". Вот он - Антонио - никогда не испытывал кошмаров. Отец де
Карло  заметил  однажды,  что  причиной  тому  -  отсутствие   у   Антонио
воображения. Ну а что еще мог сказать священник?
     Всю дорогу Антонио обдумывал план,  прорабатывал  его  до  мельчайших
деталей. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности,  вплоть
до секунды, и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться,
но если разработать план досконально, то у него появятся шансы на победу.

     Все шло гладко с самого начала. Они устроились в деревенской  таверне
и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться  было
довольно сложно. Люди в этой местности говорили на странном  диалекте.  Но
все равно им удалось понять  друг  друга,  и  они  без  умолку  болтали  о
политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал  лишь  понаслышке.
Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном  завелась
уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал  в  постели  и
размышлял  о  том,  что,  останься  он  в  миру,  вполне  мог  бы  достичь
определенных высот на деловом поприще,  ибо  обладал  умом  расчетливым  и
предприимчивым.
     На следующее утро они прогуливались по полям  с  одним  из  фермеров.
Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его,  где
можно достать лошадей и терьеров для  охоты  на  лис,  даже  не  удивился.
Просто  объяснил,  у  кого  все  это  можно  найти.  Если  человеку  вдруг
понадобился терьер, разве это не его личное дело? А захочет  рассказать  -
так расскажет.
     Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то  через
молодую поросль, то через подлесок. По виадуку пересекли узкое ущелье,  по
дну которого протекала речушка. На несколько минут задержались на мосту  и
посмотрели вниз, на речку. Но  взгляд  Антонио  впился  в  противоположный
конец моста. Часть скалы здесь обрушилась,  и  в  месте  обвала  виднелась
влажная земля.

     Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав  уши,
она время от времени принюхивалась и потягивалась, пытаясь повернуться  на
бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние
лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать.
     И тут животное почуяло опасность.  Навострив  уши,  лисица  мгновенно
проснулась и  поползла,  задевая  головой  свод  норы.  Снаружи  доносился
собачий лай и царапанье. Пятно света впереди -  и  без  того  небольшое  -
внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили...
     Навстречу ей полз терьер, глаза  его  сверкали.  Лисица  стремительно
прыгнула на него, вцепилась в собачью морду  и  затрясла  ею.  В  какой-то
момент она выпустила голову терьера, нацелившись ему  в  глотку.  Подобрав
под себя задние лапы, лисица завалилась на  бок,  мгновенно  проскользнула
под собакой и прижалась  к  стене  норы.  Лязгая  зубами,  терьер  пытался
выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась  проворней,  она
моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед, к свету.
     И тут она мордой врезалась в какой-то  предмет.  Охваченная  паникой,
лисица пыталась развернуться, но не могла  сдвинутться  с  места.  Путь  к
отступлению был отрезан, ей некуда было деваться - ни вперед, ни назад.
     Симеон действовал быстро. Как только лисица оказалась  в  клетке,  он
захлопнул крышку. Монах крепко  держал  клетку,  не  обращая  внимания  на
вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан  грязью,  с  морды  капала
кровь, и он выл от боли и возмущения.
     Антонио, верхом  на  серой  кобыле,  наклонился,  перехватил  из  рук
Симеона клетку и торжествующе поднял кверху кулак.

     Часом пзже возле замка Мэнор  вот-вот  должна  была  начаться  охота.
Участники уже допивали глинтвейн и возвращали грумам  кружки.  В  утреннем
тумане клубилось дыхание гончих и лошадей. Собаки  нетерпеливо  перебирали
лапами, то и дело наталкиваясь друг на друга. Топча копытами  землю,лошади
были готовы сорваться  с  места  в  карьер.  Кейт  расправляла  на  Питере
курточку. "До чего же он красив,  -  подумалось  ей,  -  в  этих  бриджах,
сапожках  и  охотничьей  куртке".  Однако  Кейт  чувствовала,   что   сына
раздражает ее внимание. Мужчины, отправляющиеся на охоту  не  нуждаются  в
том, чтобы рядом суетились какие-то женщины, пусть даже  их  матери.  Кейт
отошла от сына, и тот быстро смешался с остальными участниками. Женщина  с
трудом  сдерживала  волнение.  Пронзительное  ржание  заставило  ее  резко
обернуться.  В  дверях  показался  Дэмьен  и  направился  к  великолепному
антрацитовому  жеребцу.  Конь  бешено  повел  глазами  и,  обнажив   зубы,
отпрянул. Волнение жеребца передалось  и  другим  скакунам.  Один  из  них
несколько раз норовисто лягнулся, чуть было не сбросив седока, другие  же,
яростно раздувая ноздри, зафыркали и захропели.
     Вокруг черного жеребца засуетились люди. Странно, поражались они, что
случилось с лошадьми? Обычно они были такими покладистыми. Однако и минуты
не прошло, как грум успокоил антрацитового жеребца. Дэмьен сунул в  стремя
ногу и вскочил в седло. Несмотря на охотничью одежду,  он  вдруг  напомнил
Кейт кого-то из героев вестернов. Видимо, из-за манеры сидеть в седле. Да,
американцы по-другому скачут на лошадях, и она отдала  должное  мастерству
Дэмьена. Кучка репортеров толкалась возле  Торна,  и  Кейт  улыбнулась.  А
неплохо будут смотреться в газетах снимочки: американский посол,  решивший
поразвлечься на охоте.
     Питеру достался пони. Мальчик  умело  вскочил  в  седло  и  улыбнулся
матери, когда та направилась в его сторону.
     - Держись сзади, возле  Сьюзен,  -  напутствовала  сына  Кейт,  кивая
молодой женщине на небольшой лошадке. - И не выпендривайся перед Дэмьеном.
     - Не буду, - заверил ее Питер с ангельской улыбочкой на  губах.  Кейт
слишком хорошо знала эту улыбку. Он с кротким смирением
соглашался со всем, чтобы мать ни говорила, а сам, разумеется,  делал  все
наоборот.
     - И не заводись понапрасну, - Кейт наклонилась, лаская пони,  -  тебе
еще только предстоит крещение кровью.
     - Что означает  "крещение  кровью"?  -  продолжая  наивно  улыбаться,
спросил Питер, и глаза его округлились.
     - Ты прекрасно знаешь, что это означает, - покачала головой Кейт.
     - Честно, нет.
     - Это старая охотничья традиция, - вмешалась в разговор Сьюзен.
     - Ты сейчас впервые на охоте, - терпеливо  объясняла  Кейт.  -  Когда
убьют  лисицу,  ее  кровью  вымажут  тебе  щеки.  -  Она   улыбнулась.   -
Удовлетворен?
     Питер кивнул, скорчил ей рожицу и обернулся на звук охотничьего рога.
- Будь осторожен! - крикнула Кейт.
     Сын с любопытством взглянул на нее. - Почему ты всегда  дрожишь  надо
мной? - Потому, что тебя очень  люблю.  Ты  -  единственное,  что  у  меня
осталось.
     И вот они умчались - всадники на лошадях и целая стая  гончих.  Когда
они  достигли  подножия   холма,   Дэмьен   догнал   передних   всадников,
непринужденно болтавших о том, как убить лису.
     - Да, уж давно такого не случалось, - присвистнул  главный  егерь,  -
эти чертовы лисы стали такими хитрыми.
     На вершине холма Дэмьен  оглянулся,  пересчитывая  наездников.  Всего
двадцать пять человек, считая Сьюзен и Питера. Мальчик помахал ему, Дэмьен
отсалютовал в ответ, а затем взглянул на главного егеря, который  указывал
на подлесок внизу, в четверти мили от места, где  они  сейчас  находились.
Старик принюхивался к чему-то,  как  те  гончие,  которых  он  только  что
направил вниз с холма. Собаки помчались что есть  духу,  пригнув  к  земле
морды. Они слились в единое целое, испытывая безудержную радость от  того,
что вырвались, наконец, за пределы своей собачьей конуры.
     Пока собаки прочесывали подлесок, всадники - кто  терпеливо,  кто  от
возбуждения привстав в стременах - ждали, готовые в любой момент рвануться
вслед за собаками. Наконец тишина была прервана. Гончие  залаяли.  Главный
егерь протрубил в рог и поскакал вниз.
     Дэмьен последоавл за  ним.  Остальные  всадники  помчались  вдогонку.
Переведя лошадей в галоп, они скоро достигли подлеска и,  приблизившись  к
густой поросли, перешли на шаг.
     Дэмьен, завороженный охотой, услышал вдруг сзади крик и звук падения.
Он резко обернулся и  увидел  распростертое  на  земле  неподвижное  тело.
Дэмьен с беспокойством переводил взгляд с  одного  наездника  на  другого,
выискивая глазами Питера. Наконец  кусты  раздвинулись.  Заметив  мальчика
верхом на пони, он улыбнулся.
     Дэмьен первым выследил лисицу. Глаза его сузились,  ноздри  раздулись
от возбуждения. Из горла вырвался сдавленный хрип, и Торн замер на  месте,
поджидая главного егеря. Мгновение спустя старый егерь издал  воинственный
клич и припустилсвою лошадь сквозь кусты в сторону гончих и огненно-рыжего
зверька, мчащегося впереди через поле.
     Дэмьен прижался к лошади и пустился в погоню. Он без  труда  опередил
всех, возглавив кавалькаду. Еще несколько секунд и он догнал свору  гончих
и, распластавшись на своем черном жеребце, очень скоро оставил  ее  далеко
позади.
     Охотники восхищенно и с удивлением наблюдали как мастерски  управляет
Дэмьен жеребцом. Никогда еще не доводилось им видеть,  чтобы  лошадь  этой
породы неслась так быстро...
     Брат  Антонио  в  бинокль  разглядывал  сцену  погони  и,   довольный
происходящим, улыбался. Все шло по плану.
     Он повернулся к серой кобыле, вскочил в седло  и  поправил  на  спине
ружье, постоянно бившееся о клетку, привязанную  к  передней  луке  седла.
Лисица внутри клетки огрызнулась и бросилась было на  него,  но  монах  не
обратил на нее внимания.  Он  проскакал  по  лесу  добрую  сотню  ярдов  и
очутился, наконец, в намеченном местечке. Антонио спешился,  отвел  лошадь
подальше в кусты и привязал ее. Потом  отстегнул  ружье  и  поднял  его  к
плечу.
     Прищурив глаза, всматривался Антонио  вдаль.  Губы  его  были  плотно
сжаты. "Если бы все было так легко, - думал он, - если бы  все  это  можно
было разрешить ружейным выстрелом".
     И тут Антонио заметил лисицу. Он спустил курок. Осечка. Он  выстрелил
снова, подбежал к убитой лисице, поднял трупик и, торопливо  возвратившись
той же дорогой, закинул его в кусты. Затем отвязал от седла клетку и  стал
продираться  назад  к  тропинке.  Он  то  и  дело  прислушивался,  пытаясь
определить, насколько приблизилась свора гончих. Она  уже  почти  настигла
его.  Антонио  молниеносно  распахнул  дверцу  клетки,  и  лисица  тут  же
выскочила на тропинку. Антонио бросился на землю и прижался  к  ней  лицом
как раз в тот самый момент, когда  Дэмьен,  а  за  ним  гончие,  преследуя
лисицу, пронеслись мимо.
     Антонио подхватил мертвую лисицу,  привязав  ее  к  длинной  веревке,
вскочил на лошадь и поскакал обратно, надеясь поспеть вовремя.  На  дороге
он оказался за несколько секунд  до  того,  как  туда  примчалась  собачья
свора. Когда Антонио внезапно появился среди них и неожиданно  повернул  в
обратную сторону, собаки замешкались в растерянности,  но  затем  одна  за
другой бросились следом. Они пытались ухватить труп лисицы, привязанный  к
лошади Антонио и тащившийся за ней на веревке по грязной дороге.
     Через некоторое время монах свернул направо и  поскакал  галопом.  За
ним по пятам мчались гончие. За спиной он уже слышал стук  копыт  и  крики
отставших охотников.
     Антонио  ликовал.  Разделив  их,  он  добился  своего.  Все   отлично
сработало. На полном скаку монах подтянул  веревку  и  ухватил  лисицу  за
голову. Дорога из лесу  теперь  резко  спускалась  к  берегу,  где  стояла
мельница. Отвязав веревку от лисьего трупика, Антонио подбросил его высоко
в воздух и еще успел заметить, как он свалился футах в тридцати от старой,
разрушенной мельницы. Но монах даже не остановился. Времени было в  обрез.
К месту встречи он должен подоспеть вовремя.
     ...Дэмьен, распластавшись, мчался по тропинке, что-то  нашептывая  на
ухо жеребцу. Лисица скрылась из виду, и Дэмьена это поразило. Похоже,  что
зверек несся сейчас еще быстрее, чем прежде, на старте. Лес поредел,  Торн
увидел впереди глубокое ущелье  и  мост  через  него.  Лисица  направилась
прямиком к ущелью, нырнула в ворота моста и устремилась дальше.
     Дэмьен  пришпорил  лошадь  и  снова  помчался   вперед.   За   мостом
расстилалось  открытое  поле.  Там  загнанной  лисе  уже  не   спрятаться.
Оказавшись на мосту, Дэмьен мельком взглянул через парапет, а когда  вновь
поднял глаза, то увидел, что лиса вдруг остановилась и неожиданно  исчезла
в норе.  Дэмьен  выругался  и  в  сердцах  бросил  поводья.  Свора  гончих
огрызалась возле норы, собаки яростно рыли лапами землю, скуля от отчаяния
и бессильной злобы.
     Дэмьен спешился. Хрипло дыша, он сорвал с головы жокейский  картуз  и
смахнул пот со лба. Похоже, егерь  был  прав  -  день  выдался  неудачным.
Дэмьен подошел к собакам, наклонился и  попробовал  заглянуть  в  нору.  А
когда поднял голову, то увидел идущего в его  сторону  молодого  монаха  с
кинжалом в руке. Дэмьен медленно распрямился, заметив, что монах запер  за
собой ворота с одной стороны виадука. Резко  обернувшись,  Дэмьен  увидел,
что  и  на  противоположной  стороне  моста  медленно  закрылись   ворота.
Седобородый монах, двигающийся к нему верхом на лошади, тоже сжимал в руке
кинжал.
     Дэмьен окаменел. Его поймали в ловушку! Но как,  как  они  могли  это
сделать, как могли угадать, куда именно побежит лисица? Однако времени  на
размышления не оставалось. С обеих сторон к нему приближались  вооруженные
кинжалами монахи.
     Вглядевшись в лицо старца, Дэмьен отметил, что на  губах  его  играет
победная улыбка. Всадник и лошадь были не дальше, чем в  десяти  ярдах  от
него, когда Дэмьен перевел взгляд на кобылу и пристально, не  мигая,  стал
смотреть в глаза лошади. Он нарисовал в воображении страшный финал  погони
шакалов за лошадью: вот они настигают ее, впиваются зубами в ляжку, виснут
на боках до тех пор, пока она не падает на колени. Ноги лошади изодраны  в
клочья, а шакалы яростно рвутся к животу, выгрызают  куски  мяса,  терзают
внутренности. Лошадь бьется от боли, угасающим взглядом  обводя  тварей  с
окровавленными пастями, пожирающими ее живую плоть...
     Кобыла под Антонио  вдруг  резко  остановилась,  не  реагируя  ни  на
поводья, ни на шпоры. Глаза ее расширились от ужаса, она замотала  головой
из стороны в сторону, но не смогла избавиться  от  пронзительного  взгляда
Дэмьена. Внезапно кобыла взвилась на дыбы  и  сбросила  Антонио  прямо  на
парапет. Лишь  мгновение  его  тело  удерживалось  на  парапете,  а  затем
сорвалось вниз. Бессильно взлетели и опустились руки,  из  горла  вырвался
протяжный крик, оборвавшийся на дне ущелья.
     Дэмьен резко обернулся. Молодой монах стоял  в  нескольких  шагах  от
него. Лицо его побелело от ужаса, когда он взглянул через парапет  на  дно
ущелья. Но монах быстро совладал с собой и,  сжав  кинжал,  стал  медленно
приближаться к Дэмьену. Дэмьен не сдвинулся с  места.  Он  просто  перевел
взгляд на самую большую собаку и стал смотреть ей прямо в глаза...
     Однако теперь перед его мысленным взором проносились совершенно  иные
видения. Собака, как завороженная, не сводила с Дэмьена  сузившихся  глаз.
Она наклонила голову набок и тяжело дышала. Всего несколько секунд  стояла
она замерев, потом медленно повернулась. Симеон находился в шаге  от  нее.
Собака стремительно прыгнула на монаха,  пытаясь  вцепиться  ему  прямо  в
горло, но промахнулась и ухватила его за плечо, вырвав клок одежды. Симеон
выронил кинжал, отступил назад  и  в  полнейшем  недоумении  посмотрел  на
кровь, сочившуюся из раны.  Он  коснулся  плеча  и  нахмурился.  Несколько
мгновений все стояли молча, застыв, как на картине: двое мужчин и  собака.
И тут второй пес бросился на спину Симеону.  Собака  когтями  вцепилась  в
одежду, зубы ее лязгали. Она  пыталась  ухватить  монаха  за  шею.  Симеон
рванулся, и пес, сильно ударившись о парапет, взвыл от боли.  Но  вот  уже
третья собака набросилась на монаха, а  за  ней  и  четвертая.  Пинаясь  и
расшвыривая гончих, Симеон схватил одну из них за горло и сдавил ей морду.
Тут же, снизу, ему на грудь прыгнула еще одна собака. Симеон споткнулся и,
неловко расставив руки, упал. Свора собак  мгновенно  облепила  монаха,  и
крик его внезапно оборвался.
     Дэмьен взглянул на часы. Схватка длилась всего полторы минуты,  ровно
столько, сколько одной из собак понадобилось,  чтобы  добраться  до  горла
монаха и разодрать его. Теперь же свора обезумела от крови  и  еще  долгое
время терзала мертвое тело Симеона.
     Для гончих эта утренняя охота выдалась на редкость удачной.
     Вернувшись в замок,  Питер  принялся  жаловаться  матери:  -  Дэмьен,
наверное, преследует другую лисицу, - ворчал он, - наша удрала за водопад.
     Кейт пожала плечами. - Думаю, и я предпочла бы утонуть,  лишь  бы  не
быть в клочья изодранной.
     Питер с улыбкой взглянул на  мать.  Чувством  юмора  оба  обладали  с
избытком,  а  это  уже  было  кое-что,  особенно  в  сложном  подростковом
возрасте.
     Кейт стиснула руку сына,  но  Питер  уже  глядел  через  ее  плечо  и
указывал на что-то пальцем. Она оглянулась и разглядела Дэмьена, скачущего
в их сторону. Сзади него мчалась свора гончих. Морды их были в крови.
     Питер  устремился  навстречу  Дэмьену.  -   Ты   поймал   лисицу?   -
приблизившись, воскликнул мальчик. -  Гончие  не  много  оставили  мне  на
память, - охладил тот его пыл, - однако  я  кое-что  припас  для  тебя.  -
Дэмьен полез в карман и вытащил густо пропитанный кровью платок.
     - Ты можешь окрестить меня  этой  кровью?  -  спросил  Питер.  -  Это
считается?
     - Для меня считается, - заверил его Дэмьен. Он наклонился  и  вымазал
кровью щеки мальчика. Питер коснулся лица,
увидел кровь на своих пальцах и прижал их к губам.
     В сотне ярдов от них стояла Кейт. Она наблюдала за ними... и ей стало
не по себе от увиденного.

     Глава четырнадцатая

     На протяжении всего долгого  путешествия  в  Корнуэлл  Френк  Хатчинс
дразнил свое воображение, подогревая себя мыслями о  предстоящей  встрече.
Он хотел приехать первым, чтобы  стоять  в  первых  рядах  и  видеть  его,
подойти к нему как можно ближе. Может быть, удастся даже  переброситься  с
ним хоть парой слов и получить его благословение за все,  что  сделал  он,
Хатчинс. В конце концов ведь именно он - Френк Хатчинс - собрал их вместе.
Он являлся жизненно важным элементом в этом огромном организме,  и,  если,
конечно, повезет, Дэмьен Торн его выделит.
     Когда Хатчинс очутился на стоянке, он с радостью  обнаружил,  что  ни
один автомобиль не опередил его. Он прибыл рано. И он будет первым.
     Хатчинс захлопнул автомобильную  дверцу  и  двинулся  по  тропинке  к
убежищу среди скал. Нужно было пройти пешком с  полмили,  и,  прежде,  чем
Хатчинс добрался до места сбора, он услышал,  как  внизу  волны  бьются  о
скалистый берег, и разглядел мигающий вдали маяк.
     Хатчинс некоторое  время  любовался  морским  пейзажем,  затем  начал
спускаться вниз, к морскому берегу. Ночь была  беззвездная,  тьма  -  хоть
глаз выколи, и он пару  раз  поскользнулся.  Достигнув  подножия,  Хатчинс
обернулся на скалы, окаймляющие их убежище.
     Тайное убежище было необычным  и  странным,  и  Хатчинс  почувствовал
вдруг, как в нем начинает расти волнение. Кровь запульсировала  в  висках.
Он обернулся и разглядел первых учеников,  пробирающихся  сюда,  маленькие
световые пятнышки от фонариков - три человека, четыре... еще одна группка,
и еще. Волна гордости захлестнула Хатчинса - вот он каков! - и он принялся
расставлять всех на скале. Находясь среди учеников, Хатчинс перезнакомился
с  ними.  Назначенный  час  приближался.  Хатчинс  стоял  на  пляже  возле
молоденькой медсестры и озирался по  сторонам.  Каждый  из  присутствующих
вглядывался  в  море,  тысячи  лиц,  освещеннных  колеблющимся   отблеском
далекого маяка, тысячи белых пятен подобно чайкам на фоне темной скалы.
     - Вот он, - шепнула сестра Ламонт, и Хатчинс взглянул на горизонт. Он
тут же услышал шум мотора и свист вертолетных винтов. Хатчинс  поперхнулся
от волнения, когда черный огромный вертолет, мигая посадочными огоньками и
кружась над ними, начал снижаться и  опустился  на  берег  в  каких-нибудь
пятидесяти ярдах от толпы. Хатчинс хотел было двинуться вперед, но остался
стоять на том же месте.
     Теперь он  уже  видел  его,  задержавшегося  на  мгновение  в  проеме
вертолетного люка. Хатчинс внезапно задохнулся и тут же почувствовал,  как
медсестра прижалась к нему, ее ладонь коснулась его руки.
     Дэмьен спрыгнул на берег и стоял неподвижно, ожидая,  пока  вертолет,
взлетев, покружится над морем и исчезнет за горизонтом.
     Воцарилось молчание. Дэмьен возвел руки к небу. - Ученики Царя  Ночи!
- прокричал он. - Я стою перед вами от имени единственно подлинного бога -
князя Подземной империи, сброшенного с небес, но ожившего во мне.
     Он помедлил, затем продолжал: - Вы слышите меня?
     Каждая  женщина,  каждый  ребенок  и  каждый  мужчина  в  один  голос
ответили:
     - Мы слышим и подчиняемся. Свет маяка вновь достиг скал, выхватив  из
тьмы лица, застывшие в
немом повиновении и страхе. В этом  неясном  свете  Хатчинс  на  мгновение
уловил выражение лица своей соседки: глаза горели возбуждением, губы  были
влажными.
     - И теперь я вам приказываю, - опять раздался громкий голос Торна,  -
найти и уничтожить младенца - Назаретянина.
     Медсестра ближе придвинулась к Хатчинсу. - Убейте Назаретянина,  и  я
буду царствовать вечно. Если вам это не удастся, я погибну.
     - Нет, - прошептала Ламонт, - я не допущу промаха.
     - Убейте Назаретянина, и вы, мои ученики, унаследуете Землю. Если вас
постигнет неудача, вы  бесследно  исчезнете.  Убейте  Назаретянина,  и  вы
познаете райскую жестокость и восторг отца моего.
     Ламонт вцепилась  в  руку  Хатчинса,  и  тот  почувствовал,  как  она
прижалась к нему всем телом.
     - Если вам не удастся сделать  это,  вы  будете  навечно  прокляты  в
объятиях немощного вялого Христа. Вы слышите меня?
     - Мы слышим и подчиняемся, - хором прозвучал ответ.
     - Ученики Царя Ночи, нельзя откладывать. Убейте  Назаретянина,  и  мы
победим. Отныне и во веки веков. Вы слышите меня?
     - Мы слышим и подчиняемся. Дэмьен стоял  перед  толпой,  отовсюду  до
него долетали слова: "Убить
Назаретянина. Убить Назаретянина..."
     В последний раз прокричав эту фразу, Хатчинс рванул к себе медсестру,
и она вцепилась в него, на ходу раздирая одежду. Они тут  же  по-звериному
схватили друг друга, совершенно забыв об остальных... Хатчинс услышал крик
своей партнерши, перекрывающий все  остальные  голоса:  "Дэмьен,  я  люблю
тебя!", но ревности он не испытал, ибо в этот миг кричал то же самое.

                      Глава пятнадцатая

     Барбара  Дин  влюбилась  в  Лондон   с   первого   взгляда.   От   их
очаровательного  домика  в  Хампстеде  так  и  веяло  уютом.   Барбара   с
нетерпением дожидалась лета, когда можно  будет  порадовать  новых  друзей
создавать бербекью. А до чего красивы были лондонские улочки - такие узкие
и своеобразные! Барбару поразили и антикварные магазины. Очень  скоро  она
перенесла свое  восхищение  английской  столицей  и  на  жителей  Лондона,
казавшихся ей чудесными! Конечно, среди ее новых  знакомых  встречались  и
такие, что вели себя с Барбарой несколько заносчиво. Иногда казалось,  что
они просто насмехаются над ней. Что за слово употребил Харвей, рассказывая
ей об этих людях? Барбара порылась в памяти. "Высокомерные". Вот именно. А
впрочем, это не имело  значения.  Похоже,  англичанам  и  полагалось  быть
именно такими: высокомерными и отчужденными.  Барбара  разочаровалась  бы,
окажись они другими.
     Хампстед являлся для Барбары Дин вершиной мечтаний,  осбенно  теперь,
когда она стала матерью. Это был идеальный уголок для воспитания ребенка.
     Напевая про себя, Барбара составляла список покупок. Закончив писать,
она заглянула в кошелек, проверила наличность и кредитки. Потом подошла  к
кроватке,  взяла  на  руки  младенца  и  слегка   потрепала   его.   Малыш
разулыбался. Когда мать уложила его обратно в коляску, он протянул  к  ней
свои ручонки. И тут раздался стук в окошко. Барбара повернулась.
     - Привет, Кэрол, - воскликнула  она,  помахав  подружке  рукой,  -  я
сейчас.
     Она завернула ребенка в одеяльце, взбила ему волосики и, направившись
к двери, крикнула:
     - Харвей!
     - Да. - Голос Дина слабо доносился откуда-то из комнат.
     - Я пошла в магазин с Кэрол.
     - О'кей.
     - Малыш со мной.
     - О'кей. Барбара  опять  принялась  что-то  напевать  про  себя.  Она
повернулась и
выкатила коляску  в  сад  перед  домом.  Коляска  Кэрол  находилась  возле
калитки,  и  Барбара  поставила   свою   рядом.   Женщины   с   обожаннием
рассматривали своих младенцев.
     - Прямо как близнецы, - заметила Кэрол.
     - Ну, в какой-то мере, - повторила Кэрол, чему-то  улыбаясь.  Барбара
взглянула на подругу и рассмеялась. - Только после тебя, -
сквозь  смех  выдавила  она.  -  Нет,  это  я   после   тебя,   заходилась
бессмысленным хохотом Кэрол.
     Заливаясь смехом, они выбрались на солнышко и покатили  свои  коляски
вдоль улицы.
     Дин некоторое время постоял у окна, наблюдая за женщинами, пока те не
скрылись  из  виду.  Затем  повернулся  к  письменному  столу,  где   были
разбросаны листы. Он аккуратно собрал их в  стопку.  Это  были  фотокопиии
свидетельств о рождении. Он был знаком с клерком из нотариальной  конторы.
Никому и в голову не пришло что - либо заподозрить, когда Хатчинс заглянул
в контору и просмотрел какие-то  документы.  Предполагалось,  что  молодой
юрист имеет право интересоваться определенными сведениями.
     Дин перелистал свидетельства. Потом  несколько  минут  сверял  их  со
своими списками. Сличив данные, Дин вытащил из портфеля радиотелефон.
     Сделав глубокий вдох, он на мгновение прикрыл глаза. И набрал  номер.
- Петерсон? - заговорил Дин в трубку. - Это Харвей Дин. Ведь ты  работаешь
в этом секторе? ТК 1423 до ТК 2223. Понятно? Отлично. У  тебя  еще  три  в
Ливерпуле.
     Дин взял в руки три верхние фотокопии и прочитал адреса. Затем набрал
следующий номер.

     Когда с покупками было  покончено,  обе  женщины  сложили  пакеты  на
сетчатые поддоны колясок. Ребенок  Барбары  уже  спал,  а  младенец  Кэрол
забавно пускал пузыри.
     Они остановились возле забегаловки на Х-стрит. Кэрол заглянула в  бар
и вернулась с двумя бокалами пива. Так они  и  стояли,  потягивая  пиво  и
наслаждаясь ласковым весенним  солнцем.  Барбара  в  шутку  заметила,  что
выглядит,  наверное,  как  законченный  алкоголик,  подавая  их  крошечным
сыновьям достойный пример. Допив бокал, она взглянула на часы  и  спросила
Кэрол: "Ты будешь еще?"
     Кэрол  отрицательно  замотала  головой.  Пора  возвращаться.   Подняв
ладошки своих малышей, обе женщины помахали ими друг  другу  и  в  веселом
настроении разошлись в разные стороны.
     Некоторое время Кэрол следила за тем, как Барбара  переходила  улицу.
"Какая же она милая, - подумала Кэрол, - и какая наивная. Но временами она
слишком серьезна и не понимает, когда люди шутят. Принимает все за  чистую
монету!"
     Ребенок пискнул, и  Кэрол  наклонилась  и  приласкала  младенца.  Тот
заулыбался и выбросил из коляски погремушку.
     - Ну ты и баловник, - воскликнула  Кэрол,  наклоняясь  к  тротуару  и
подбирая игрушку. Погремушка была в пыли, но женщина сунула  ее  в  сумку.
Малыш замахал ручонками.
     - Саймон Джеймс Фрезер,  -  нарочито  серьезно  произнесла  Кэрол,  -
ведите себя прилично.
     В ответ ребенок что-то пробубнил, и  мать  рассмеялась.  Никогда  еще
Кэрол не была так счастлива, как теперь. Через два  месяца  Тони  уйдет  в
отпуск, и они снимут виллу на Корфу. Будут валяться на пляже и впитывать в
себя солнце.
     - И ты станешь толстым и загорелым, - обратилась Кэрол к  сынишке.  -
Пухленький Саймон.
     Розовая ножка высунулась из-под одеяльца, Кэрол  пощекотала  пяточку,
спрятала ее под простынку и развернула коляску, чтобы идти дальше.
     Вдруг что-то мелькнуло у нее перед глазами и стукнуло по плечу. Кэрол
застыла на  месте  и  завизжала  от  ужаса.  Откуда-то  сверху  спускалась
бечевка, и к ее концу, вверх лапками, была привязана серенькая  белочка  с
перерезанной глоткой.
     Кэрол отпрянула и в  страхе  оттолкнула  трупик,  всего  на  какое-то
мгновение выпустив коляску из  рук.  Но  этого  было  достаточно.  Коляска
стремительно покатилась под уклон. Малыш продолжал  весело  махать  матери
пухленькими ручонками и улыбаться.
     Кэрол бросилась вслед за коляской, но  не  успела  схватить  ее.  Она
побежала, пытаясь на ходу скинуть туфли на высоком каблуке, мешавшие бегу.
Коляска неслась все быстрее и быстрее. Кэрол споткнулась, упала на колени,
тут же снова вскочила и  всхлипывая  бросилась  следом.  Коляска  достигла
подножия холма, отскочила от тротуара и выехала на дорогу, Кэрол  даже  не
успела  прикрыть  глаза,  когда  огромный  грузовик  налетел  на  коляску,
раздавил ее, как картонную коробку, и пронесся дальше...
     Спрятавшийся в кустах Тревор Грант подтянул бечевку с трупиком  белки
и рассмеялся, поздравив себя с успехом.

     Роды были трудные. Схватки начались задолго до положенного  срока,  и
матери сделали кесарево сечение. После операции она быстро пришла в  себя,
и ей разрешили взглянуть на сынишку,  лежащего  в  инкубаторе  интенсивной
терапии. Ребенок весил всего полтора килограмма, но врачи  заверили  мать,
что он вполне здоров и это всего лишь вопрос времени. Ее выписали домой  и
предложили навещать ребенка в любое время. А главное - не волноваться.
     Ребенок спал и дышал кислородом. Он был одним из двенадцати таких  же
крошечных  пациентов.  Врачи  и   медсестры   гордились   сверхсовременным
медицинским оборудованием палаты. С  тех  пор  как  ее  внедрили,  детская
смертность в их округе снизилась вполовину.
     Две медсестры в белых халатах и марлевых повязках еще раз  проверили,
исправно ли оборудование. Наконец они покинули  палату  и,  сняв  повязки,
направились выпить чаю. Когда они скрылись в конце коридора, сестра Ламонт
проскользнула в двери палаты.  Стояла  тишина,  слышалось  только  шипение
кислорода.  Ламонт  подошла  к  первой  кроватке,  взглянула  на   именную
табличку, затем к следующей и  так  до  тех  пор,  пока  не  нашла  нужный
инкубатор. Ламонт с любопытством заглянула в него. Ребенок  набрал  уже  с
момента рождения пару фунтов.  Личико  его  утратило  неприятный  синюшный
оттенок, оно порозовело, как и ручки; дыхание стало ровным и легким.
     Протянув руку к выключателю,  Ламонт  перекрыла  в  трубке  кислород,
отошла к окну и подождала несколько минут. Потом вернулась снова,  пустила
кислород и заглянула в инкубатор. Ребенок не шевелился.

     Она взглянула на мирно спавшего ребенка и возблагодарила Бога. Дважды
у нее  случались  выкидыши,  и  если  бы  третья  беременность  обернулась
несчастьем, шансов у нее не осталось бы.
     Малыш родился чудесный, весил девять фунтов. Глазами и подбородком он
был в отца. Когда вырастет, будет играть за сборную Англии, заявил ее  муж
на крещении в той самой церкви, где крестилась и она. У ребенка будет все.
Они ничего не пожалеют для него.
     Вокруг нее в церкви раздавалось пение. Она посмотрела  на  мальчиков,
поющих в хоре, потом на мужа,  на  своих  родителей,  перевела  взгляд  на
викария и присоединилась к пению. Крестные отец и мать подошли  поближе  к
купели.
     - Возлюбленные чада мои, - заговорил преподобный отец Грэхэм Росс,  -
вы принесли сюда этого ребенка, дабы окрестить его.  И  я  требую  во  имя
этого дитяти отречься от  всего  дьявольского,  дабы  ничто  бесовское  не
смогло соблазнить вас.
     - Отрекаемся, - в один голос произнесли родители. Викарий сделал  шаг
вперед и протянул руки. Мать еще раз взглянула на
младенца и передала его викарию. Она вцепилась в руку своего мужа.
     - Я нарекаю этого ребенка... - начал Викарий
     - Александром-Дэвидом, тихо подсказала мать.
     - Благословляю тебя, Александр-Дэвид, во имя Отца и  Сына  и  Святого
Духа. Аминь. - Росс повернулся, придерживая левой рукой голову мальчика, а
правую опуская в купель, и побрызгал на лицо ребенка водой.  Тот  пискнул,
сморщил носик и расплакался.  -  Мы  принимаем  это  дитя  в  лоно  церкви
Христовой и благословляем его крестным знамением...
     Сильные пальцы Росса нащупали на детском темечке мягкий  пульсирующий
родничок, и ребенок навсегда перестал плакать.

     В своей квартире на одном из верхних этажей молодая  мать  находилась
на грани отчаяния. Какие-то варвары опять сломали лифт,  и  она  не  могла
вывезти младенца на прогулку. Ее муж ушел в плавание, а ребенок  заливался
днем и ночью, сводя молодую женщину с ума. Его  вопли  действовали  ей  на
нервы, а сегодня она проворонила молоко, и оно полностью выкипело. Женщина
попыталась досчитать до ста. Затем снова принялась  укачивать  ребенка.  В
какой-то момент ей захотелось выпрыгнуть из окна, лишь  бы  избавиться  от
этого бесконечного крика. А там пусть разбирается полиция.
     В прихожей раздался звонок.
     Ворча себе под нос, она подошла к двери и открыла ее.
     На пороге стояли два бой-скаута  и  приветливо  улыбались.  -  Доброе
утро, миссис, - поздоровался один из них. - Мы пришли,  чтобы  помочь  вам
сегодня.
     Она молча уставилась на них. - У  кого-нибудь  из  вас  есть  младшие
братья и сестры?
     Да, миссис, - ответил мальчик.  -  И  вы  знаете,  как  обращаться  с
младенцами?
     Да, миссис, я знаю, как играть с ними.
     Подождите здесь, - попросила женщина и направилась к своему  ребенку,
блгодаря Бога за  то,  что  на  свете  существуют  бой-скауты.  Она  взяла
младенца на руки и подошла к двери.
     "Может быть, теперь, - подумала она, -  у  меня  будет  хоть  немного
покоя..."

                      Глава шестнадцатая

     Когда позвонил Тони и сообщил Барбаре страшное известие, она поначалу
никак не могла в него поверить. Потом, переварив,  в  мыслях  случившееся,
свалилась в обморок. Придя в себя, Барбара проплакала целый час,  а  затем
побежала  к  Кэрол.  Но  та  находилась  под  присмотром  врачей,  и   это
продолжалось еще два дня. На третий день  ее  выписали  домой,  и  женщины
наконец встретились. Обнявшись они разрыдались.
     И  теперь  Барбара  ежедневно  навещала  Кэрол,  надеясь,  что  своим
присутствием хоть чуть-чуть развеет тоску подруги.
     Как только Барбара узнала о происшедшей трагедии, она тут же закатила
коляску в гараж и никогда больше не пользовалась ею.  Теперь  она  повсюду
носила своего малыша на руках. Одна  знакомая  предложила  ей  специальный
рюкзак, чтобы носить ребенка на спине, но Барбара отмела и этот вариант.
     Несколько раз Барбара изливала свою душу Харвею.  Она  рыдала  в  его
объятиях, бормоча что-то невнятное.
     - Это моя вина, - всхлипывала Барбара, - нельзя было соглашаться пить
пиво; если бы я отказалась то, может быть...
     Харвей пробовал  успокоить  жену,  но  она  частенько  видела  своего
ребенка во сне. Он спал в коляске, а та стремительно неслась вниз с холма.
Барбара с криком просыпалась.
     Харвей ничем не мог ей  помочь.  Последнее  время  он  был  постоянно
чем-то озабочен и отдалился от жены.
     Барбара Дин возненавидела Лондон.
     В этот вечер за ужином они едва обменялись парой слов. Харвей  угрюмо
уставился в экран  телевизора,  а  Барбара  кормила  младенца.  Показывали
какой-то вестерн. Его сменила очередная передача.
     "Мир в фокусе", представляемый Кейт Рейнолдс...
     Барбара задала  себе  вопрос,  почему  Харвею  так  не  нравится  эта
женщина. Она находила ее довольно приятной. Конечно, несколько  напориста,
но такова уж ее профессия. А может быть, Харвей просто побаивается ее?  Он
инстинктивно бежал от агрессивных женщин, как от чумы.
     - Добрый вечер, - поздоровалась Кейт, улыбаясь  телезрителям.  Харвей
поднялся со стула, чтобы выключить телевизор.
     - Сегодня, первая часть нашей передачи  будет  посвящена  загадочному
явлению, которое озадачило на этой неделе и полицию, и врачей.
     Харвей потянулся к кнопке. - ...загадочная смерть младенцев  мужского
пола... - Подожди! - воскликнула Барбара,  устраиваясь  в  кресле.  Харвей
пожал плечами.
     - ...смерти при ряде  обстоятельств,  классифицируемых  следователями
как "несчастный случай".
     - Харвей, сядь,  мне  не  видно,  -  резко  бросила  Барбара,  и  Дин
подчинился, взяв бокал с вином.
     - В одном только Лондоне, - продолжала Кейт, -  за  последнюю  неделю
умерли семнадцать мальчиков, из Бирмингема нам сообщают о  шести  смертях,
из Манчестера - о четырех, из Лидса - о двух и из Глазго - о восьми.
     Барбара  впилась  взглядом  в  экран.  -  Эти  цифры  далеко  не  так
безобидны, как кажется на первый взгляд, ибо они означают  подъем  детской
смертности по стране на пятнадцать процентов. Детали пока  не  выяснены  и
четкой картины происшедших трагедий  не  имеется.  За  исключением  одного
факта. - Кейт помедлила. - В каждом случае жертвой стал младенец  мужского
пола.
     Барбара застыла, как изваяние, и вцепилась в сынишку. Дин  повернулся
к ней. Он хотел успокоить ее, заверить, что все хорошо, что он рядом и  их
ребенок в безопасности. Но слова застревали в горле. Он так  ничего  и  не
сказал  и  молча  вернулся  в  кресло.  Кейт  тем  временем   представляла
телезрителям сотрудниц министерства здравоохранения и социальной защиты.
     - Скажите, пожалуйста, доктор  Филмор,  какое  объяснение  вы  можете
предложить на данный момент?
     Чиновник заерзал на стуле и пожал плечами. - Ну, конечно, еще слишком
рано делать какие-то определенные заявления...
     Кейт оборвала его: - Но тем не менее  вы  признаете,  что  совершенно
необъяснимый подъем смертности среди младенцев мужского пола?
     - Да, конечно,  тут  наблюдается  подъем,  но  ведь  он  наблюдается,
например, и при эпидемии гриппа.
     Камера вновь остановилась на Кейт, лицо которой выражало теперь явное
презрение.
     - Однако сейчас мы не ведем речь об эпидемии, - вскинулась она, -  мы
говорим о ... - тут  она  принялась  выбрасывать  в  счете  пальцы,  -  об
утопленниках,  о  пожарах  в   домах,   автомобильных   авариях,   пищевых
отравлениях. Во всех  этих  случаях  гибли  младенцы.  -  Кейт  помолчала,
размышляя над только что сказанным. Филмор тут же воспользовался паузой  и
обрушил на Кейт целый поток слов:
     - Простите, если я скажу напрямик. Ваш панический репортаж - это  как
раз тот стиль  представителей  средств  массовой  информации,  который  не
делает   им   чести.   Должен   заметить,   что   крайне   безответственно
преувеличивать  факты,  подтасовывая  их,  и  таким   образом   устраивать
очередную сенсацию. Самые бульварные газетчики подумали бы немножко  перед
тем, как напечатать подобный материал.
     Камера снова застыла на журналистке, потерявшей дар речи и сидевшей с
приоткрытым ртом.
     Дин взглянул на жену. Она все еще прижимала к себе малыша,  будто  он
мог рассыпаться на кусочки. "Филмор, конечно, молодчина, - подумал Дин,  -
именно поэтому они его и выбрали. Это было его лучшее выступление, однако,
похоже, Барбару он вряд ли убедил". Дину оставалось надеяться, что  Филмор
убедил остальных.

     - Что с тобой стряслось? - вопрос прозвучал обвиняюще.
     - Извини, Боб, я просто не ожидала... - начала оправдываться Кейт.
     - И позволила ему нести эту чушь...
     -  Да  говорю  же  тебе,  -  выпалила  Кейт,  -  это  было  абсолютно
неожиданно. Мне и в голову не приходило, что беседа примет такой оборот.
     - Довольно, Кейт, - взорвался коллега. - Надо было держаться с ним  в
том же тоне и не позволить этому негодяю натянуть  тебе  нос.  -  Репортер
резко повернулся и  вышел  из  комнаты,  оставив  Кейт  наедине  со  своим
огорчением.
     - Ах ты, кембриджский  зазнайка,  -  раздраженно  пробормотала  Кейт.
Посмотреть бы на него там, в студии, под лучами юпитеров. Со стороны легко
критиковать.  Но,  в  общем,  он,  конечно  же,  прав.   Настроение   Кейт
окончательно испортилось. Ей никоим образом нельзя было позволить  Филмору
припереть себя к стенке. Он просто захватил ее врасплох. И журналистка  не
смогла дать ему отпор. А ведь это более чем странно. На протяжении  многих
лет Кейт  считалась  мастером  интервью,  где  преобладали  наступление  и
натиск. Ее мишенями становились  люди,  у  которых,  как  говорится,  было
рыльце в пуху.
     А вот почему Филмор повел себя  подобным  образом?  Чем  больше  Кейт
ломала над этим голову, тем сильнее запутывалась в своих догадках.  И  она
сочла за благо забежать в бар и опрокинуть стаканчик вина.

     Вернувшись домой Кейт почувствовала раздражение. Обычно, возвращаясь,
она забирала с собой на верхний этаж Питера,  но  сейчас  было  уже  очень
поздно, и он наверняка спал. Женщина припарковала машину и, поднявшись  по
ступенькам крыльца, принялась шарить в сумке в поисках  ключей.  При  этом
бубнила себе под нос, до чего же она никудышная мамаша.
     Миссис Рейнолдс...
     Внезапно раздавшийся голос испугал журналистку. Она резко  обернулась
и увидела священника.
     - Мне необходимо срочно поговорить с вами,  миссис  Рейнолдс...  Кейт
удрученно вздохнула. "Нашел по телефонному справочнику", -
подумала она. Пожалуй, она стала слишком  известной.  Все  новые  и  новые
незнакомцы прогуливаются у нее под окнами.
     - ...о вашей передаче. Об этих смертных случаях.
     -  Демонстрация  протеста  одного  из  недовольных  телезрителей,   -
саркастически съязвила Кейт. - Как же все это надоедает.
     - Наоборот, возразил отец де Карло, -  я  поздравляю  вас.  Вы  очень
проницательны.
     Кейт вставила ключ в замочную скважину. - Ну и что дальше? - спросила
она, наблюдая, как священник внимательно окинул взглядом окрестности.
     - Нельзя ли мне поговорить с вами в доме? Кейт отрицательно  покачала
головой. - Извините, но... - Меня зовут
отец де Карло. Я священник. - У меня был  тяжелый  день,  святой  отец,  -
устало произнесла женщина.
 - Может быть, вы позвоните моему секретарю  на  студию  и  договоритесь  о
встрече...
     - Это дело чрезвычайной срочности, миссис Рейнолдс... Кейт пристально
посмотрела на священника. Он совсем не походил на
человека, от которого можно ожидать неприятностей. К тому же  он,  видимо,
был искренен. "Ладно, -  решила  про  себя  Кейт,  -  пусть  этот  человек
выскажется и успокоится".
     Она толкнула дверь и пропустила  священника.  -  Только,  пожалуйста,
говорите потише, мой сын спит.
     Кейт проводила священника в гостиную. Как обычно,  там  царил  полный
хаос:  повсюду  валялись  справочники,  книги  и  листы  бумаги.  Поначалу
журналистка решила извиниться за этот  беспорядок,  но  потом  передумала.
Черт с ним, в конце концов. Никого она не приглашала.
     Кейт усадила священника в кресло, а сама сбросила пальто. Она  хотела
узнать о цели ночного визита, но священник вдруг  уставился  в  потолок  и
заговорил:
     - ...Ирод послал их вперед, и они перебили в Вифлееме всех младенцев,
родившихся в тот же день, что и Исус, о чем царь выспросил у мудрецов.
     С губ Кейт сорвался стон. - Чего ради?..
     Но отец де Карло приподнял руки, успокаивая женщину, и  продолжал:  -
Вы  сообщили  в  своей  передаче,  что  во  всех  этих  смертных   случаях
прослеживается общая закономерность: жертвами оказались младенцы  мужского
пола.
     Опустившись в кресло, Кейт согласно кивнула. - Но есть и другая общая
деталь, миссис Рейнолдс. Все мальчики родились между  полуночью  и  шестью
часами утра двадцать четвертого марта. И любой мальчик, явившийся на белый
свет в это время, подвергается смертельной опасности, если с  ним  уже  не
покончено.
     "Не покончено, - мысленно повторила Кейт. - Какой странный священник!
Однако ну и хватка же у него".
     - Так вы полагаете, что их всех убили?
     - Нет, я утверждаю, что так оно и было.
     - Но кому же понадобилось совершить это преступление? Отец  де  Карло
наклонился, и Кейт почувствовала, что он волнуется.
Руки священника дрожали, глаза блестели, он вообще выглядел так, будто  не
спал уже целую вечность.
     - Он снова родился, миссис Рейнолдс. Taк же,  как  и  Антихрист,  сын
Сатаны, что было предсказано в "Откровении".
     - Извините, святой отец, - прервала его Кейт, поднимаясь с кресла.  -
Я уважаю вашу веру, но не разделяю  ее.  -  В  душе  женщина  ругала  себя
последними  словами,  не  понимая,  как  допустила  с   свой   дом   этого
сумасшедшего. Надо было немедленно выпроводить ненормального священника.
     - Вы не в полном смысле христианка? - поинтересовался де Карло.
     - Я в полном смысле журналист, - отрезала Кейт, - а  первая  заповедь
журналистики - быть Фомой неверующим.  Мне  нужно  увидеть  доказательства
собственными глазами.
     Отец де Карло тут же решил  воспользоваться  этими  словами,  раскрыл
свой чемоданчик и вытащил кое-какие документы.
     -  Вот  доказательство.  Почитайте.  Кейт  неохотно  взяла  бумаги  и
разложила на столе. Это были копии
свидетельств о рождении. Ее глаза расширились, когда она узнала  несколько
фамилий.
     - Я раздобыл их в центральной нотариальной  конторе,  -  объяснил  де
Карло. Кейт недоуменно уставилась на него, и  священник  продолжал:  -  Я,
конечно, не могу взывать к вашей вере, но  взываю  к  вашей  логике.  Кому
может прийти в голову  уничтожать  мальчиков,  родившихся  в  определенное
время? Не тому ли,  кто  пытается  стереть  с  лица  земли  единственного,
нужного ему, ребенка?
     - И кто же это? - спросила Кейт.
     - Американский  посол  Дэмьен  Торн.  Кейт  ошарашенно  взглянула  на
священника и тут же залилась смехом. -
Дэмьен, - сквозь хохот выдавила она, пытаясь взять себя в  руки.  -  Но  я
знаю Дэмьена.
     - Вы знаете мужчину, - парировал священник,  -  но  не  его  душу.  Я
человек религиозный, но не фанатик. Наша вера запрещает нам  клеветать  на
человека... Если бы у меня была хоть капля сомнения  в  отношении  Дэмьена
Торна, моя вера приказала бы мне молчать.
     Кейт заставила себя взглянуть священнику в глаза.  Она  посерьезнела,
загипнотизированная  его  спокойной  искренностью.  Оба   так   напряженно
вдумывались в слова друг друга, что не услышали, как  Питер,  на  цыпочках
прокравшись по коридору, притаился за дверью.
     - Я наблюдаю за Торном вот уже двадцать  семь  лет,  -  продолжал  де
Карло. - С того момента, когда его отец переступил порог нашего  монастыря
и обратился к нам за помощью, не зная, как уничтожить Антихриста. На  моих
глазах Торн превратился во взрослого мужчину и смел со своего  пути  всех,
кто пытался восстать против него.
     Питер напряженно вслушивался, отступив слегка в темноту  коридора.  -
Вы знаете Торна, как мужчину, миссис  Рейнолдс.  -  Священник  поднялся  и
достал из своего чемоданчика папку. - Я оставлю вам все  сведения,  но  вы
должны прочесть их до конца и только потом составить свое мнение. Когда вы
дойдете до последней страницы, умоляю вас связаться со мной по адресу... -
И де Карло записал на папке адрес. - Сделайте это как можно быстрее.
     Кейт приняла из рук папку и в упор  посмотрела  на  священника.  -  Я
ничего не могу обещать вам, святой отец, - сказала  она.  -  Вы  говорите,
будто я знаю Дэмьена, как мужчину, и не знаю его  душу.  Но  ведь  я  и  в
собственной душе не разберусь, так как же я могу заглянуть в его?
     - Господь подскажет вам,  улыбнулся  де  Карло  и  почувсвовал  вдруг
неизмеримое облегчение от того, что скептицизм Кейт изрядно поубавился.  -
Имеется  знак,  выделяющий  Антихриста  среди  всех  прочих.  Вы   найдете
упоминание о нем в "Откровении Иоанна Богослова".  А  знак  вы  отыщете  у
Торна на затылке, под волосами. Это клеймо дьявола: 666.  Да  поможет  вам
Бог! - вымолвил он и направился к двери.
     Питер резко отпрянул от нее и бесшумно устремился в свою комнату.
     Священник ушел, и Кейт,  прихватив  папку,  поднялась  в  спальню.  В
голове у нее царила полнейшая неразбериха, недоверие граничило  со  жгучим
любопытством. Конечно, высказывания священника  были  безумными.  Но  надо
непременно прочесть записи. Кейт  забралась  в  постель  и  стала  листать
документы.
     Ее  взгляд  наткнулся  на  газетную  вырезку   о   назначении   Торна
президентом Совета по делам молодежи.  Рядом,  видимо,  рукой  священника,
были сделаны несколько пометок. Когда Кейт мельком пробежала  их  глазами,
на ум ей внезапно пришло интервью с Дэмьеном: он  говорил,  что  стремится
дать молодым людям большие  полномочия  в  общественной  жизни.  В  памяти
вспыхнули   страстность   и   красноречие,   сопутствовавшие   тогда   его
выступлению. Журналистка  вспомнила  древнее  высказывание:  "Отдайте  мне
мальчика, когда ему нет шести, и я заставладею им навсегда".
     Кейт вздрогнула, подумав вдруг об охоте, о Питере, о следах крови  на
его лице после "крещения".
     В обширную документацию отец  де  Карло  вложил  и  брошюру  о  "Торн
Корпорейшн" со списком тех стран, кому эта корпорация оказывала помощь. На
полях он добавил свой вывод: "Президент США к сорока годам".
     Кейт попыталась разобраться  в  своих  мыслях.  Доверчивость  -  это,
пожалуй,  самый  серьезный  недостаток  журналиста.   Но   и   агрессивный
скептицизм - не лучший  стиль  в  этой  области.  Кейт  припомнила  своего
первого шефа, однажды заявившего ей,  что  никакого  труда  не  составляет
бросить фразу, вроде "ну и чушь все это". Язвить или насмешничать, конечно
же, неизмеримо проще.
     Но ведь как раз в этом-то случае все и  являлось  чушью,  разве  нет?
Полное безумие. Она  страшно  утомилась,  а  священник  воспользовался  ее
усталостью и предложил ей эту... ерунду.
     Дэмьен Торн - сын Сатаны. Абсурд, бред. Кейт  повернулась  на  бок  и
мгновенно провалилась в сон.
     Она не слышала, как в спальню вошел Питер, взял в руки папку и впился
глазами в оставленный священником адрес.

                      Глава семнадцатая

     Симптомы были налицо. Харвей Дин понимал, что  ему  грозит  опасность
превратиться в бросовую, ненужную вещь. Он боялся  теперь  просыпаться  по
утрам и идти на работу, чувствовал себя в  присутствии  Дэмьена  на  грани
срыва. Дин пытался  найти  хоть  какой-нибудь  выход,  но  ничего  путного
придумать не мог. От этого никуда  не  уйти.  Он  вынужден  помалкивать  и
надеяться на лучшее. Его будущее в чужих руках.
     Чудовищность ситуации заключалась в том, что Дин внезапно обнаружил в
себе страстную отцовскую любовь. Он был без ума  от  своего  сынишки.  Дин
обожал в нем все, начиная с крошечных ноготков на пальчиках до торчащих на
голове волосиков. Он любил малыша сильнее, чем Барбару и  Дэмьена,  вместе
взятых. Однако вздумай он удрать с ребенком хоть на край  света,  его  все
равно нашли бы. Дин что-то пробормотал в телефонную трубку и  взглянул  на
Дэмьена.
     - Израильтяне вцепились в Шредера,  -  заявил  Дин.  -  Придется  его
ликвидировать, пока он еще не проболтался.
     Дэмьен не отрывался от бумаг. - Ну так сделайте это, - бросил он. - У
нас нет возможности  подобраться  к  нему,  -  возразил  Дин,  не  скрывая
отчаяния в голосе. - Его ведь  держат  в  Тель-Авиве,  а  ты  один  можешь
сделать это, Дэмьен.
     - Ты тоже в состоянии позаботиться об этом.
     - Но ведь я только что сказал тебе...
     - А я сказал тебе, - перебил его Дэмьен, поднимая, наконец, голову от
письменного стола и насквозь  прожигая  взглядом  Дина.  -  Я  еще  раньше
говорил тебе, что силы мои будут убывать с каждым новым днем Назаретянина.
Сколько еще осталось мальчиков?
     - Может быть, один или два, -  заверил  Дин,  взмолившись  про  себя,
чтобы Дэмьен оставил его в покое.
     - Включая твоего сына.
     - Моего сына? - всполошился Дин. - Но, погоди, я же тебе говорил, что
он родился двадцать третьего марта. Дэмьен, поверь, он...
     - Убей Назаретянина,  тогда  поверю.  Зазвонил  телефон,  и  Дин  так
вцепился в трубку, будто это была
соломинка, за которую хватается утопающий. В трубке что-то хлюпало, и  Дин
нахмурился.
     - Да? Кто это? - Он повернулся к Дэмьену. - Это сын Кейт Рейнолдс. Он
звонит из автомата. Откуда у него твой номер?
     - Я ему дал. Дэмьен поговорил с мальчиком и  повесил  трубку,  а  Дин
исподтишка
взглянул на него, пытаясь  уловить,  не  вернется  ли  Дэмьен  к  начатому
разговору.
     - Будь осторожен, Дэмьен. Его мать звонила  сегодня  утром  и  хотела
тебя видеть. Мне удалось отговорить ее, но...
     - Почему ты мне ничего не сказал об этом? - оборвал его Дэмьен.  -  Я
сам хотел поговорить с ней.
     - Но это опасная женщина, стоял на своем Дин. - Ее телешоу и так  уже
растревожило...
     - Мне решать, кто для меня опасен, а кто - нет, -  отрезал  Дэмьен  с
потемневшим от гнева лицом. -  Найди  ее  по  телефону  и  передай,  чтобы
сегодня днем она приехала ко мне  домой.  Но  не  вздумай  проболтаться  о
Питере.
     - Ты хозяин, - буркнул Дин и сделал пометку в блокноте. Когда  Дэмьен
покинул кабинет, Дин вздохнул с облегчением.

     Харвей рано покинул здание посольства, его терзали страх и  сомнения.
Автомобиль влился в вечерний поток машин и несся сквозь  город  на  север.
Через некоторое время Дин достиг холма, радуясь,что едет домой.  Он  желал
только одного - чтобы телефон умолк навечно. Ах, если  бы  он  мог  прийти
домой и, захлопнув за собой дверь, отгородиться от всего мира!
     Дин поставил машину в гараж, вошел в дом и прямо  с  порога  окликнул
жену. Ответа не последовало. Он заглянул в кухню и столовую.  Может  быть,
она вышла куда-нибудь? Хотя обычно она оставляла ему записку. Дин  плеснул
в бокал спиртного и по лестнице поднялся в свой кабинет. Открыв дверь,  он
замер, ошарашенно уставившись на бедлам, представший перед глазами.
     Барбара с ребенком на коленях сидела в его кресле. Вокруг нее на полу
были разбросаны бумаги. Тут же валялась опрокинутая картотека, ящики  были
выдвинуты.
     - Какого черта? - начал было  Дин  и  двинулся  вперед.  Барбара  вся
съежилась и крепко прижала к себе  ребенка.  Лицо  ее  исказилось  гневом,
глаза покраснели от слез.
     - Не подходи к нему!.. - закричала она. - Убийца!
     - Ты с ума сошла? - Дин попытался сделать шаг в ее  сторону.  Барбара
схватила нож для разрезания бумаг и  выставила  его  перед  собой.  Дин  с
побелевшим лицом застыл как вкопанный.
     - Только тронь его,  и  я  тебя  прикончу,  -  выдавила  жена.Как  ты
прикончил всех этих детишек.
     Дин протестующе открыл рот, но не смог издать  ни  звука.  -  Сегодня
приходил священник, - выпалила Барбара, - и рассказал о Дэмьене Торне.  Он
объяснил, кто такой твой шеф, и предупредил, что Торн убьет моего  ребенка
так же, как убил всех остальных, родившихся в этот час.
     "Отрицай, отрицай все!"  -  мелькнула  в  голове  Дина  мысль,  и  он
заговорил охрипшим голосом:
     - Ты хочешь сказать, что веришь этим религиозным маньякам, которые...
Нет, - оборвала его Барбара, царапая ножом стол. - Я сама нашла
доказательства. - И протянула ему копии свидетельств о рождении.
     Крыть Дину было нечем. Он тряхнул головой  и  принялся  тереть  лицо,
будто получил удар в челюсть. Вид  его  был  жалок.  Ненависть  в  Барбаре
мгновенно улетучилась, она подошла к Дину.
     - Ради  Бога,  Харвей,  помоги  священнику  уничтожить  Дэмьена!  Дин
взглянул на жену и кивнул. Окрыленная его согласием, Барбара
кинулась к мужу.
     - Он говорит, что  ты  можешь  это  сделать.  Дэмьен  доверяет  тебе.
Харвей, пожалуйста, свяжись со священником.  Ради  любви  к  Богу...  ради
любви к сыну.
     Дин обнял жену. Они стояли среди  всего  этого  хаоса,  прижавшись  к
ребенку, и покачивались из стороны  в  сторону.  Младенец  улыбался  им  и
дергал Дина за волосы.

     Глава восемнадцатая

     Будучи ребенком Кейт, неизменно пробуждала в своих родственниках и их
знакомых одни и те же чувства. Ее считали излишне  самоуверенной.  С  этим
клеймом она и росла, пока не отправилась учиться в Лондон и Париж. Вот  уж
там Кейт развернулась на полную  катушку:  без  всяких  угрызений  совести
ложилась в постель с каждым встречным-поперечным. Она сама нашла Фрэнка  и
выскочила за него замуж, ко всеобщему восторгу своих родственников.
     Когда  Фрэнк  скончался,  все  дружно  решили,  что  Кейт  непременно
сломается, ибо эта трагедия была в ее жизни первой. Но никто не  увидел  в
ее глазах даже слезинки.
     С тех пор у Кейт было еще трое мужчин. Она сама их выбирала,  была  с
ними  счастлива  и  сама  же  отказывалась  в  дальнейшем  от  них.   Кейт
рассказывала им о Фрэнке, но запрещала лезть в душу. Ей удалось  сохранить
со своими бывшими партнерами дружеские отношения.  Кейт  часто  повторяла,
что первым признаком зрелости  является  способность  сохранить  дружбу  с
прежним любовником. Однако в холодные часы ночного одиночества она жаждала
близости с тем, с кем  невозможны  после  расставания  никакие  отношения.
Проснувшись   утром,   Кейт   отбрасывала   свои   ночные    мечты,    как
сентиментальный, романтический бред.
     Самонадеянный, уверенный в себе профессиональный журналист.  Да,  все
так и было. Пока она не встретила Дэмьена Торна.
     Кейт проснулась этим утром, цепляясь  за  обрывки  сна.  Сначала  она
никак не могла понять, где находится, а потом сразу вспомнила. Сумасшедший
священник  и   его   безумные   теории.   За   завтраком   Кейт   пыталась
сосредоточиться на бумагах и утреннем сообщении  по  радио,  но  вчерашний
разговор с де Карло постоянно лез в голову, перебивая все другие мысли.
     Добравшись до письменного стола, Кейт позвонила в посольство. Она еще
точно не знала, что скажет, но уж что-нибудь  придумает.  Все  зависит  от
того, кто снимет трубку. Однако проблема разрешилась сама собой. Торна  не
было на месте. Кейт продиктовала записку для него  и  постаралась  тут  же
забыть о Дэмьене.  Она  принялась  просматривать  почту,  затем  пробежала
глазами свой еженедельник, но так  и  не  смогла  сосредочиться.  Ее  мозг
напоминал в это утро расстроенное банджо с тренькающими не в лад струнами.
Через полчаса Кейт сдалась. Это было уже  совсем  плохо.  Она  сгорала  от
любопытства, и ничего не могла с этим  поделать.  Захлопнув  еженедельник,
Кейт поднялась из-за письменного стола и направилась в библиотеку. Там она
попросила все газетные материалы, касающиеся Дэмьена Торна.
     Библиотекарь скорчил гримасу: - Уж не собираетесь ли вы снова брать у
него интервью?
     Кейт одарила его  лучезарной  улыбкой.  С  такими  людьми  необходимо
поддерживать дружеские  отношения,  иначе  здесь  придется  торчать  целую
вечность. Она взла подборку и начала читать ее с самого начала, с  заметки
о няне Дэмьена по имени Чесса, которая повесилась  во  время  праздника  в
Пирфорде, когда Дэмьену было всего четыре года. Газетная вырезка пожелтела
от времени. Кейт перевернула страницу и принялась  читать  дальше.  Миссис
Кейти Торн, жена американского посла,  сильно  пострадала  при  падении  в
своем загородном особняке. Она была беременна и потеряла ребенка. Катерина
Торн  умерла  при  таинственных  обстоятельствах,  выбросившись  из   окна
больницы.
     - Господи! - выдохнула Кейт. Роберт Торн. Она, конечно, знала о  нем,
это было частью трагедии Дэмьена. Затем шли газетные вырезки о процветании
и росте влияния "Торн Индастриз". Была упомянута история  некоего  Уильяма
Ахертона, исполнительного директора компании. Он утонул во время  уик-энда
на даче Торнов. Трагедия поизошла на  реке,  возле  загородного  особняка.
Сообщалось, что Ахертон во время игры в хоккей провалился под лед.  Следом
за этой заметкой стояла другая: о трагедии с Дэвидом  Пасарианом  -  шефом
отдела по сельскохозяйственным исследованиям компании "Торн Индастриз". Он
погиб, когда в помещении его отдела проходила экскурсия учащихся из  школы
Дэмьена. Этот случай по сравнению с другими был очень коротко изложен, как
будто газетчики вообще не придавали ему никакого значения.
     Кейт  сморщилась,  заметив  на  своем  пальце  капельку  крови.  Она,
оказывается, сидела и грызла ногти, чего не делала никогда в жизни.
     Как зачарованная, Кейт продолжала читать: кузен Дэмьена Марк  умер  в
возрасте  тринадцати  лет.  Также  таинственная  смерть,   хотя   вскрытие
показало, что был разрыв сосудов головного мозга.
     - Тринадцать, еле слышно прошептала  Кейт.  -  Всего  на  год  старше
Питера.
     Дальше читать она не смогла. Хватит!
     Лицо Кейт исказилось от всей этой информации,  из  пальца  продолжала
сочиться кровь.  Кейт  сходила  в  ванную  и  сполоснула  руки.  Смерть  и
разрушения, трагедии и загадочность, несчастные случаи без видимых причин.
Да и тот труп в студии никто не опознал. Здесь крылась еще одна тайна.
     - Кейт! Журналистка обернулась и увидела на пороге своего  секретаря.
- Некто
по имени Харвей Дин только что позвонил из  американского  посольства.  Он
передал, что тебя хочет видеть посол. Ты приглашена сегодня на обед в  его
загородный особняк.
     Кейт поблагодарила и вытерла руки.  Внезапно  ее  охватило  волнение.
Чушь все это. Ведет себя, как школьница, собирающаяся на свой первый  бал.
Кейт взглянула в зеркало и показала своему отражению язык. Она вернулась к
письменному столу и снова заглянула в свой еженедельник. Если она поедет в
Пирфорд, придется отложить две встречи. Ничего,  обойдутся.  Эти  могут  и
подождать. В конце концов, если уж так приспичит, она объяснит  режиссеру,
что уточняла некоторые детали.
     Конечно,  для  режиссера  Кейт  могла  придумать  любую  историю,  но
обманывать себя не было никакой  нужды.  Ведь  не  существовало  ни  одной
веской причины, побуждавшей ее к визиту. Ехала она только потому,  что  он
хотел ее видеть. И все. Проще не бывает.
     Пока Кейт колесила по окраинам западного Лондона,  она  то  подпевала
песенкам, доносившимся из динамиков  приемника,  то  отвечала  на  вопросы
радиовикторины. Но как только машина вылетела на загородное  шоссе,  рокот
мотора заглушил все остальные звуки.  Кейт  выключила  радио  и  принялась
воображать свой разговор с Дэмьеном.
     - Вчера вечером ко мне приходил  священник,  -  громко  сказала  Кейт
самой себе.
     - Неужели?
     - Он заявил, что ты - сын Сатаны.
     -  Сатаны?  Кейт  усмехнулась.  -  Ты  что-нибудь  слышал  о   гибели
младенцев? - Да. -
А ты знаешь, что все они родились между полуночью  и  шестью  часами  утра
двадцать четвертого марта?
     - Да, что-то в этом есть, не так ли? Кейт встряхнула  головой,  чтобы
избавиться от наваждения. - Вокруг
тебя все время умирают люди...
     Кейт сделала над собой усилие и попробовала улыбнуться. Перед глазами
опять возник обгоревший труп. На какую-то долю секунды ей вдруг захотелось
развернуться и бежать отсюда. Если у  нее  осталась  хоть  капля  здравого
смысла, надо держаться подальше от Дэмьена Торна.  Но  мысль  эта  тут  же
исчезла. Кейт  внимательно  следила  за  дорогой  и  вскоре  вынырнула  на
финишную прямую.
     Привратник сообщил Кейт, что ее ждут. Она подрулила  к  особняку.  На
пороге появился Джордж - слуга Дэмьена и,  поклонившись,  пропустил  ее  в
дом. Кейт зябко поежилась, выйдя из автомобиля. Здесь было холоднее, чем в
городе.
     - Посол в кабинете, мадам, - доложил Джордж.
     - Спасибо, - ответила Кейт и подумала про себя: "Неплохо иметь лакея,
а заодно и повара, и шофера, и массажиста, и..."
     - Кейт, как это мило, что вы приехали, - произнес Дэмьен,  поднимаясь
из-за стола. - Хотите выпить?
     - Нет, спасибо. У меня и так после этой  поездки  голова,  как  кочан
капусты.
     - Тогда можно подышать свежим воздухом. Прогуляемся по  окрестностям,
- предложил Дэмьен.
     - Отличная идея. Кейт наблюдала, как он облачался в замшевый  пиджак.
"Да, - прикинула
она, - у него прекрасные глаза и овал лица.  Интересно,  сколько  девчонок
имел он в колледже и сколько после окончания его? И  почему  о  них  никто
никогда не упоминал?"
     Застегивая  на  куртке  "молнию",  Дэмьен  с  трудом  подавил  зевок.
Сильнейшая усталость проглядывала даже сквозь загар. Интересно,  откуда  у
него эта усталость? Кейт собралась было спросить Дэмьена, но сдержалась. В
конце концов это не ее дело.
     - Готовы? - поинтересовался Дэмьен,  раскрывая  окна  и  дверь.  Кейт
прошла мимо него на террасу, и они направились в сад.  В  какой-то  момент
Кейт вдруг оглянулась на дом, прикидывая, из какого окна с петлей  на  шее
выпрыгнула няня Дэмьена.
     Торн провел ее через  розарий  к  забору,  за  которым  земля  покато
спускалась к реке. Кейт слушала Дэмьена и никак не  могла  взять  в  толк,
когда же, наконец, он объяснит, зачем пригласил ее сюда.
     Возле забора они оглянулись, чтобы еще раз посмотреть на  особняк.  -
Знаете, - сказал вдруг Дэмьен, - если  я  когда-нибудь  стану  президентом
США, то первое,  что  я  сделаю,  перенесу  мой  загородный  дом  со  всем
хозяйством и окружением в Соединенные Штаты.
     - А я была бы первой, кто встал бы у вас на пути, - возразила Кейт. -
Вы американцы, уже увезли и Лондонский мост, и "Королеву  Мэри".  Скоро  у
нас вообще ничего не останется, кроме тумана,  правда,  и  его  количество
неуклонно понижается.
     Дэмьен лукаво улыбнулся. - А если серьезно, - продолжала Кейт, -  чем
Англия так запала вам в душу?
     - Ну не знаю, - протянул он, пожимая плечами. Полагаю, сердце  любого
человека остается там, где прошло его детство. Мое пролетело здесь. Англия
для меня - страна утраченных радостей.
     Кейт  метнула  на  Дэмьена  внимательный  взгляд,  взвешивая  в  уме,
насколько  слова  Торна  могли  соответствовать  действительности.  Однако
Дэмьен задумчиво смотрел на дом.
     - Думаю, что если бы мой отец был послом в Гренландии, я точно так же
пошел по его стопам. - Взяв Кейт за руку, Дэмьен  увлек  ее  за  собой  по
аллее. - Здесь я провел  самые  счастливые  дни  в  своей  жизни,  -  тихо
произнес он. Настроение его вдруг резко изменилось. - Пойдемте,  -  позвал
он Кейт, - я покажу вам реку, где обитает Старый Ник.
     - Старый кто? Но Торн не ответил. Он легко перемахнул через  забор  и
бегом
устремился к реке.
     "Господи, Всевышний! - подумала Кейт. - Старый Ник и сын Сатаны.  Что
дальше?"
     И пока Кейт догоняла Торна, она вдруг осознала,  что  тот  ничего  не
спросил у нее о Питере. Это было необычно. Однако ведь и она  ни  разу  не
вспомнила о сыне за все утро. Кейт почувствовала уколы совести.
     У реки Дэмьен  остановился,  затем  взобрался  на  старые  деревянные
мостки над узким ручьем, впадающем прямо в реку. Касаясь ветхих  поручней,
он склонился над ручьем и уставился на воду.
     Когда Кейт  достигла  мостков,  она  успела  порядком  запыхаться.  В
изнеможении женщина ухватилась за Дэмьена и поручни.
     - Он где-то там, - сказал Дэмьен,  указывая  пальцем  на  воду.  Кейт
вглядывалась в ручей и никак не могла сообразить, что же Дэмьен
собирался там увидеть. Или кого?
     - Это самая гигантская щука, какую вам когда-либо доводилось  видеть,
- пояснил он.
     - А, так это, значит, рыба, - произнесла Кейт  и  почувствовала  себя
дурочкой.
     - Да, и ей уже по меньшей мере лет  сорок.  Впервые  мы  встретились,
когда мне было всего четыре года, и вот с тех пор дружим с ней.
     - А вам известно, что Старым Ником называют в этих местах дьявола?  -
выпалила Кейт.
     - Конечно, знаю. И имя это отлично подходит  щуке.  Кейт  внимательно
посмотрела на Торна. - Вы верите в Бога? - Вопрос
был задан как-то помимо ее воли.  Но  Дэмьен,  даже  если  и  услышал,  не
обратил никакого внимания на последние слова Кейт. Он просто  улыбнулся  и
склонился еще ниже.
     - Смотрите, вот она.
     - Где? - Кейт нагнулась, вглядываясь туда, куда указывал Дэмьен.
     - Да вон же... смотрите. Внезапно раздался треск, Кейт почувствовала,
что соскальзывает, и,
вскрикнув, рухнула в ручей. Оказавшись в воде, она вдруг представила,  что
попала прямо в огромную зубастую пасть щуки, и принялась неистово колотить
руками и ногами. Ледяная вода оглушила Кейт, она погрузилась с  головой  в
ручей, затем стремительно вынырнула,  жадно  хватая  воздух  и  выплевывая
воду, как фонтанирующий кит.  Ярдах  в  пятидесяти  она  смутно  различала
сквозь брызги очертания  особняка,  а  впереди,  все  более  затягивая  ее
бурлила река. Кейт  вновь  ушла  под  воду,  почувствовала,  что  ноги  ее
коснулись дна ручья и тут же  зацепилась  за  корни  деревьев.  Она  опять
запаниковала и, вынырнув, замолотила руками по воде.
     И тут взгляд ее упал на Дэмьена. Ей показалось, что он улыбается,  но
Кейт видела его нечетко. Протянув руку, она нащупала обломившийся поручень
и вцепилась в него. Поток был стремительным, и Кейт потребовались  все  ее
силы, чтобы преодолеть  течение  и  выбраться  на  пригорок.  Наконец  она
оказалась в безопасности - замерзшая и полуживая от ужаса.
     Дэмьен опустился  на  колени  и  ухватил  ее  за  запястье.  Кейт  не
сопротивлялась, когда он вытянул ее из воды и на руках перенес  на  берег.
Она выплевывала воду, трясла и мотала  головой,  чтобы  вода  вылилась  из
ушей. Дэмьен предложил ей переодеться, поднял ее на руки и понес.
     Кейт сидела у камина и,  расчесывая  волосы,  наблюдала,  как  пылают
потрескивающие поленья. Сейчас, когда шок миновал, она вдруг осознала, что
никогда в жизни ей не было так хорошо. Кейт потянулась за бокалом  бренди.
После горячего душа тело ее как будто звенело, а халат был таким шершавым,
что кожа сделалась гусиной. Кейт казалось, что к ее ногам подвесили  гири,
и она не могла подняться со своего кресла. Глаза ее ярко  блестели.  Перед
ее мысленным взором то и дело вставал улыбающийся Дэмьен.  Никогда  ей  не
удавалось угадать, о  чем  он  думает.  Дэмьен  Торн  был  окутан  тайной.
Единственный вывод, сделанный ею со всей определенностью, состоял  в  том,
что Торн являлся уникальным мужчиной, обладавшем незаурядной волей.  Такой
волей, которой хотелось подчиняться.
     Кейт никогда не лгала себе. Ее потрясла мысль, что рядом  с  Дэмьеном
она чувствовала себя настоящей женщиной.
     Она услышала, как в комнату вошел Дэмьен, но  не  оглянулась.  -  Тут
вот, наверное, что-нибудь  придется  вам  впору,  -  предложил  тот.  Кейт
продолжала смотреть на огонь, всем телом ощущая приближение Дэмьена.
     - Вот, кажется,  то,  что  надо.  Кейт  резко  повернулась,  щеки  ее
пламенели от каминного жара. Дэмьен
уставился на нее, зажав в руках зеленую сорочку.
     - Зеленая или серая - это уж как настроение подскажет, - произнес он.
Кейт потянулась за рубашкой и коснулась руки Дэмьена. Когда она снова
заговорила, голос ее упал до шепота:
     - Я чувствую, что мотылек слишком близко подлетел к  пламени.  Дэмьен
улыбнулся и пальцем очертил ей на ладони окружность. - Но кто
же все-таки этот мотылек? - спросил он.

     Как долго длилось все это? Пожалуй, месяцев шесть. Она только  теперь
поняла, насколько ей этого не хватало. Первый порыв настиг их в  коридоре.
Они буквально вцепились друг в друга по пути в спальню. И не было ни  сил,
ни желания скрывать пожирающую их страсть. Шесть месяцев подряд снедала ее
эта лихорадка, но теперь их время пришло...
     - Ну, иди же, иди ко мне, - шептала Кейт, гладя Дэмьена  по  волосам.
Она  ласкала  обнаженные  плечи  и  прижимала  его   к   себе.   И   вдруг
почувствовала, что он сопротивляется. Кейт слегка отстранилась и заглянула
ему в лицо. Веки Дэмьена были плотно сжаты, как от боли.
     - Что такое? Что? - причитала Кейт, стараясь привлечь его к себе,  но
Дэмьен внезапно отпрянул от нее.
     - Нет, плохи дела, - пробормотал он. - Не могу любить.  Не  умею,  не
хочу, не буду любить.
     Да, Дэмьен, да, люби же меня,  -  умоляла  Кейт.  Она  вся  горела  и
находилась на грани отчаяния. Дэмьен склонился над ней  и  заглянул  ей  в
глаза. Кейт вдруг показалось, что они полыхнули желтым пламенем.
     - Хочешь видеть то, что вижу я? - прошептал Дэмьен у самого  ее  уха.
Кейт отрицательно замотала головой, пытаясь вникнуть в смысл его слов.
     - Боль всесильна и всеобъемлюща. - Дэмьен зубами коснулся ее  шеи.  -
Рождение - это боль. Смерть - это боль. И красота - это боль.
     - Люби меня, Дэмьен, - все еще бормотала Кейт,  едва  осознавая,  что
эти слова уже не имели никакого значения.
     - Я дам тебе мою боль, ибо любовь - это тоже боль...  Кейт  обхватила
руками свою голову, пытаясь не слышать его слов, лицо
ее исказилось, но она не могла уйти от его рук, вцепившихся ей в спину, от
его ногтей, вонзившихся в кожу.
     - Яви ей настоящую боль, отец, - крикнул Дэмьен. -  Не  мелкие  уколы
повседневного страдания, а подлинную святую боль истязания...
     И Кейт сдалась. Она уже не слышала его  слов,  а  только  выкрикивала
что-то вместе с ним, и скоро  вопли  ее  смешались  с  торжествующим  воем
зверя.

     Было еще темно, когда Кейт проснулась. Она инстинктивно потянулась  к
Дэмьену, но его  не  оказалось  рядом.  Кейт  выскользнула  из  постели  и
пробралась к двери. В зеркале она  разглядела,  как  исцарапано  ее  тело;
синяки и кровоподтеки покрывали спину,  шею  и  руки.  Кейт  вздрогнула  и
отшатнулась. Накинув рубашку, она выскочила в коридор  и  шепотом  позвала
Дэмьена, но овета не  последовало.  Ее  окружала  тьма.  На  цыпочках  она
миновала галерею, заглянула в холл.
     Через какое-то  время  она  набрела  на  часовню,  толкнула  дверь  и
разглядела белеющее в полумраке  тело  Христа  гвоздями  приколоченного  к
кресту.  Кейт  вздрогнула,  увидев  эту  фигуру,  ее  охватил   ужас,   но
всмотревшись, она заметила Дэмьена. Обнаженный и  скрюченный,  он  спал  у
подножия креста. Колени его были подтянуты к подбородку, и он обхватил  их
руками.
     - Дэмьен? - прошептала Кейт, но тот даже не шелохнулся. Она  бесшумно
подкралась к нему и, склонившись, слегка коснулась его
спины. Он замерз. Кейт протянула руку и  погладила  его  волосы,  а  потом
опять взглянула на крест. Когда она вновь опустила глаза, то  увидела  под
раздвинутыми волосами метку. Это была метка зверя.
     666.
     Прикрыв глаза, Кейт застыла на месте. Потом поднялась и направилась к
двери.  Она  ни  разу  не  оглянулась.  Слезы  ручьем  лились  по  лицу  и
скатывались ей на грудь.
     Когда она вышла, Дэмьен открыл глаза, отсвечивающие желтым пламенем.

     Глава девятнадцатая

     Подъехав на следующее утро к зданию посольства, Харвей Дин  обнаружил
здесь толпу репортеров, запрудивших вход в вестибюль, вплоть до лифта. Дин
бросил на охранников выразительный взгляд, в котором сквозило раздражение,
но те в ответ лишь пожали  плечами.  Дин  не  мог  себе  представить,  как
журналистам удалось проникнуть внутрь здания, но у него  не  было  времени
раздумывать над этим.
     Никто даже не пытался соблюсти формальности. - Торн заплатил Шредеру?
- задал первый вопрос один из них. - Извините, господа, -  проворчал  Дин,
проталкиваясь сквозь плотные ряды репортеров и нажимая кнопку лифта.  -  Я
не собираюсь давать никаких комментариев.
     - Почему мы не можем видеть посла?
     - Потому, что в настоящее время его нет  на  месте.  -  Дин  все  еще
пробивался к дверям лифта.
     -  А  где  же  он?  Ответа  так  и  не  последовало.   Дверцы   лифта
раздвинулись, и Дин с
облегчением вошел в него, отирая со лба пот.
     На пороге своего  кабинета  Дин  остолбенел,  заметив  за  письменным
столом Дэмьена.
     - Я думал, ты дома, - растерянно протянул он. Дэмьен  не  ответил.  -
Пресса переполошилась в связи с заявлением
Шредера. Надеюсь, мне удастся  удержать  толпу,  пока  ты  переговоришь  с
Бухером, но...
     - Что вчера  делал  де  Карло  в  твоем  доме?  -  Вопрос  был  задан
бесцветным голосом, лицо ничего не выражало.
     - Кто? - Недоумение Дина было искренним. - Кто  такой,  черт  побери,
этот де Карло?
     Ярость овладела Дэмьеном. Он медленно поднялся и пристально посмотрел
на Дина.
     - Скажи мне правду. Дин пожал плечами. Что он мог сказать? Во взгляде
Дэмьена мелькнуло отвращение. Не отводя глаз, он крикнул:
"Питер!" Открылась боковая  дверь,  и  на  пороге  появился  мальчик.  Как
сомнамбула, он постоял некоторое время в  дверях,  затем,  странно  волоча
ноги продвинулся вперед.
     - Иди, иди сюда, Питер, -  ласково  позвал  Дэмьен.  Мальчик  вытащил
записную книжку и открыл ее. Когда Питер заговорил,
он стал похож на полисмена,  зачитывающего  на  суде  протокол:  "Вчера  в
половине четвертого я заметил священника по имени де  Карло,  входящего  в
дом номер 114 на Эбби-Кресит, где он, разговаривал с женой  мистера  Дина,
провел один час двадцать две минуты".
     Дин вышел из  себя,  все  его  раздражение  выплеснулось  наружу.  Не
замечая Питера, он в бешенстве обратился к Дэмьену:
     - Послушай, я же не знал, кто это, я имею ввиду, Барбара мне ни слова
не говорила.
     - Уничтожь своего сына. Дин тряхнул головой  и  отшатнулся.  Рот  его
приоткрылся, но он не мог
подыскать нужных слов.
     - Остался только один мальчик, - холодно констатировал  Дэмьен,  -  и
это твой сын. Уничтожь его, или сам будешь уничтожен.
     Дин качал головой и инстинктивно отступал к двери.  Страх  постепенно
перерастал в панику.
     Нет, нет... - запинаясь, бормотал он. - Ради Бога, Дэмьен...
     Дэмьен  и  бровью  не  повел,  услышав  последнюю  реплику  Дина.  Он
неподвижно стоял, сложив на груди руки.
     -  И  Бог  сказал  Аврааму:  "Возьми  жизнь   твоего   сына,   твоего
единственного Исаака, которого  ты  любишь,  и  отдай  его  на  жертвенный
огонь".
     Дин наткнулся на стену и принялся судорожно шарить в поисках  дверной
ручки.
     - Если Авраам был готов убить сына из любви к своему Богу, то  почему
ты не сделаешь этого из любви к своему?  -  продолжал  Дэмьен,  вцепившись
взглядом в Дина.
     Дин потерял дар речи. Язык его будто прирос к  небу.  Похоже,  только
ноги могли еще двигаться. Он толкнул дверь, вылетел из кабинета и, забыв о
достоинстве, промчался мимо секретарш прямо к лифту.
     Питер спокойно наблюдал за ним, а потом обратился к Дэмьену: - Ты  не
остановишь его?
     Дэмьен покачал головой. В этом уже не было нужды.

     За время супружеской  жизни  Барбара  Дин  впервые  спала  одна.  Она
втащила в детскую комнату кушетку и расположилась на расстоянии  вытянутой
руки от колыбели. Трижды за ночь она  просыпалась,  убеждаясь,  что  с  ее
малышом все в порядке.
     За завтраком они с Дином едва обменялись парой слов. Если сегодня  он
ничего не предпримет, то она уедет, с Дином или без него.
     Барбара опустила трубку и удовлетворенно  покачала  головой.  Подруга
Кэрол согласилась на время принять Барбару у себя в Сассексе.
     Перед тем как укладывать чемоданы, Барбара решила  прогладить  белье.
Она установила доску и залила в утюг воды. Малыш резвился у окна в люльке,
лучи солнца касались его лица.
     Гладя белье, Барбара то и дело заглядывала  в  люльку.  Когда  она  в
очередной раз подошла к колыбели, малыш, сложив ручонки,  заснул.  Барбара
вернулась к гладильной доске. Скоро они уедут - она, ее ребенок  и,  может
быть, ее муж.

     Собака бесшумно двигалась в намеченном направлении. Достигнув  нужной
улицы, она принюхалась и потрусила дальше вдоль дороги. Люди шарахались от
нее. Дважды она сворачивала и, наконец, остановилась. Шерсть встала дыбом,
клыки обнажились в злобном рычании. Поводя носом, собака подбежала к дому,
встала на задние лапы и заглянула  через  распахнутые  створки  в  люльку.
Желтые пронзительные глаза ее не мигали,  из  пасти  на  одеяльце  стекала
липкая слюна.
     Барбара завопила не своим голосом, а  собака  спрыгнула  на  землю  и
медленно потрусила прочь. Она сделала свое дело.
     Барбара захлопнула окно. Сердце ее неистово колотилось. Появившееся в
окне чудовище  ввергло  женщину  в  состояние  шока.  Она  склонилась  над
малышом. Он повернулся во сне и лежал  ничком,  его  ножки  подергивались,
будто он пытался убежать.
     - Все в порядке, солнышко, -  сказала  Барбара,  -  мы  прогнали  эту
ужасную собаку. - И она перевернула ребенка.
     Из колыбели на нее уставилось старое, сморщенное лицо,  желтые  глаза
запали в глазницах, кожа  посерела.  Ребенок  протянул  к  ней  скрюченные
ручонки, и Барбара  отшатнулась.  Рот  у  нее  приоткрылся,  но  крика  не
последовало. Ребенок взирал на нее умирающими глазами.

     Припарковав  автомобиль,  Дин  распахнул  двери  и,  вбежав  в   дом,
остановился в холле. "Как она будет рада!" - подумал он. Теперь, когда Дин
наконец принял решение, он чувствовал себя значительно лучше.  По  крайней
мере выбор был сделан.
     - Барбара? Тишина. Дин нахмурился и заглянул в гостиную.  -  Барбара?
Он распахнул дверь на кухню и увидел Барбару. Она стояла к нему
спиной возле гладильной доски. Дин взглянул на колыбель и заметил поднятую
детскую ручонку:  крохотные  пальчики,  словно  в  приветствии  замерли  в
воздухе.
     - В чем дело, Барбара, ты меня что, не  слышишь?  я  хочу,  чтобы  ты
начала собирать чемоданы. Мы...
     Барбара обернулась, и он застыл на месте, оборвав себя на  полуслове.
Глаза ее покраснели от слез,  лицо  было  искажено  жуткой  гримасой.  Она
издала звериный рык и набросилась на него. Последнее, что он заметил, была
ее рука, сжимающая дымящийся утюг. В следующее мгновение она  нанесла  ему
удар по глазу.
     Предсмертный вопль Дина смешался с шипением пара и  запахом  горелого
мяса. Из обгоревшей глазницы сочилась желтоватая  жидкость  и  стекала  по
разбитой щеке.
     Барбара аккуратно поставила утюг на доску и, склонившись  над  трупом
мужа, коснулась его плеча. Затем подошла к раковине,  взяла  полотенце  и,
вернувшись к мужу, нежно и осторожно вытерла ему лицо.
     После этого Барбара села за стол и... окончательно потеряла рассудок.

                       Глава двадцатая

     За последнюю неделю отец де Карло превзошел все пределы  человеческой
выносливости. Ел он очень мало и почти не спал, поддерживаемый  разве  что
верой и Богом. Священник испытывал неописуемую радость от мысли,  что  Сын
Божий родился и что он - де Карло - призван защитить Его.  Сознание  своей
роли вдохновляло священника, укрепляло его силы. Плоть жаждала отдыха,  но
разум не позволял телу расслабляться.
     Из окна такси, катившего по улицам Вест-Энда,  де  Карло  разглядывал
прохожих. Они спешили по своим делам, и священник  завидовал  этим  людям,
занятым простыми житейскими проблемами. В  одном  из  пешеходов  де  Карло
уловил сходство с Антонио и снова, в сотый раз, склонил голову, молясь  за
души шестерых монахов. Иногда печаль и отчаяние овладевали  его  душой,  и
казалось, будто они вот-вот одержат  верх.  Единственное,  что  спасало  в
подобные минуты, - это надежда. Святое Дитя должно быть спасено.
     Де Карло  перелистал  записную  книжку.  В  последнее  время  он  сам
удивлялся своей хитрости. Ему в одиночку удавалось прятать Дитя,  а  также
следить за каждым передвижением Торна, этой женщины и ее сына.
     - Би-Би-Си, приятель, - бросил  через  плечо  шофер.  Отец  де  Карло
поблагодарил его и выбрался из такси. Здание окутывала
мгла, окна не горели, но священник знал,  что  Кейт  обычно  задерживается
допоздна. Вход никем не охранялся ,  и  де  Карло  возблагодарил  Бога  за
удачу. По крайней мере ему не надо торчать на холоде.  Он  может  спокойно
войти и перехватить ее.

     Кейт сделала в блокноте последние  пометки  и  стала  искать  глазами
пальто.
     - Через пять минут закрываем, миссис Рейнолдс.
     - Иду, иду! - крикнула она в ответ.  Обычно  Кейт  радовалась,  когда
программа удачно завершалась, но  сегодня  все  было  иначе.  Она  боялась
возвращаться домой.
     - Миссис  Рейнолдс,  -  внезапно  раздался  чей-то  голос.  Кейт  вся
сжалась. Обернувшись, она гневно взглянула  на  священника.  Как  он  сюда
проник? Вечно появляется в темноте и пугает ее.
     - Что вы здесь делаете? - спросила Кейт.
     - Вы его видели,  не  так  ли,  миссис  Рейнолдс?  Священник  казался
изможденным. В полумраке она смогла разглядеть его
впалые щеки, усталые глаза, поникшие плечи.
     - Теперь вы знаете, что Торн - Антихрист, - продолжал он. - Почему вы
защищаете его.
     - Либо вы уйдете отсюда, либо я вызову охрану, - раздраженно отрезала
Кейт.
     - Миссис Рейнолдс, а ваш сын... Где он?
     - В кровати. Спит, конечно. Отец де Карло покачал головой. - Нет,  он
не в кровати. Ваш сын с
Дэмьеном Торном.
     Кейт удивленно уставилась на него. - С  Торном,  миссис  Рейнолдс,  -
повторил священник. - С ним - душой и телом. Ваш  сын  сделался  апостолом
Антихриста.
     Кейт разразилась язвительным смехом.  Она  до  смерти  устала,  и  ей
хотелось, чтобы священник оставил ее наконец в покое.
     - Вы думаете, что последние три недели Питер провел в школе,  не  так
ли?
     Кейт насмешливо кивнула. - Проверьте, если не верите мне. Позвоните в
школу. - Отец де Карло заметил, как переменилось  выражение  лица  Кейт  -
гнев уступил место сомнению  и  страху.  -  Питер  служит  Торну.  Он  его
последователь в деле зла. Но им не удастся убить Божьего Сына. Святое Дитя
вне пределов досягаемости. Оно в безопасности, но ваш сын - нет.
     Кейт покачала головой и нахмурилась. - Есть только один  путь  спасти
Питера, миссис Рейнолдс, и путь этот - уничтожение Антихриста. - Священник
полез в свою куртку, и  вытащил  кинжал.  Кейт  смотрела  на  него  широко
раскрытыми от ужаса глазами.
     - Вы просите, чтобы я... - Она замолчала. Взгляд ее  был  прикован  к
лезвию.
     - Нет, миссис Рейнолдс, это уж мой святой долг. Но если  вы  дорожите
бессмертной душой сына, то должны помочь мне.
     Кейт все еще смотрела на кинжал. Отец де Карло пристально вглядывался
в ее лицо. Он нуждался в помощи Кейт. Если она не поможет, надежды мало.
     - Пожалуйста, поспешите, миссис Рейнолдс, - раздался голос одного  из
сторожей.
     - Да, да, закрываю! -  воскликнула  Кейт.  Голос  охранника,  похоже,
вернул ее на землю. - Иду! - прокричала Кейт
и, уже полностью овладев собой, проговорила:
 - Я еду домой, к своему сыну.
     - Тогда умоляю, разрешите мне присоединиться к  вам,  -  попросил  де
Карло. - Нельзя терять ни секунды после того, как вы  убедитесь,  что  его
нет дома.
     Кейт пожала плечами и пошла к выходу.  Она  не  могла  запретить  ему
следовать за ней. Она проведет его наверх, в спальню, и  ткнет  пальцем  в
своего сына. Может, после этого он, наконец, оставит ее в покое!
     -  Питер!  Дом,  погруженный  во  мрак,  безмолствовал.   Пока   Кейт
поднималась в
спальню сына, отец де Карло дожидался в гостиной. Когда женщина вернулась,
на ней не было лица.
     - Вы были правы, - потухшим голосом вымолвила она.  Де  Карло  поднял
телефонную трубку и передал ее Кейт. Она набрала
номер школы и замерла в ожидании.
     Миссис Грант? Извините за столь поздний звонок. Это Кейт Рейнолдс...
     Пока Кейт разговаривала, священник поглядывал через окно на улицу.  -
Вы опять правы, - положив трубку, проговорила Кейт. - Вы  утверждали,  что
Питер был прошлой ночью Пирфорде?
     - Боюсь, что так.
     - О, Господи! - Кейт так сжала  свои  руки,  что  кожа  на  запястьях
побелела.
     - Вы поможете мне? - спросил священник.
     - Конечно. Маршрут был ей знаком. Она вела машину, пытаясь переварить
в уме то,
о чем рассказывал ей де Карло.
     - Я в курсе, что вы читали о трагедии Торнов, - тихим голосом говорил
тот. - Но вы знаете только половину.
     Кейт бросила на него любопытный  взгляд.  -  Отец  Тассоне,  -  тихим
голосом продолжал де Карло, - трагическая фигура, он помогал при рождении.
Потом пытался искупить свой грех и предупредить Роберта Торна. Он мертв.
     Де Карло поднял правую руку и начал загибать пальцы.  -  Фотограф  по
имени Дженнингс, пытавшийся помочь Роберту Торну. Обезглавлен.
     Кейт вздрогнула. - Шесть  лет  спустя,  -  продолжал  священник  ,  -
Бугенгаген, археолог. Похоронен заживо. Билл Ахертон...
     - Да, - прервала его Кейт, - я читала о нем.
     - Джоан Харт. Как и вы, журналистка. Мертва.  Доктор  Чарльз  Уоррен,
руководитель музея Торнов. Раздавлен...
     - Хватит, - остановила его Кейт. Лицо ее побледнело, голос дрожал.  -
Я не хочу больше слушать.
     - Ладно, - согласился священник.  -  Тогда  я  вам  расскажу  кое-что
другое. - Он прикрыл глаза. - Мы наблюдали вспышку трех  звезд.  Это  были
самые восхитительные минуты в моей жизни. Через  две  тысячи  лет.  Второе
пришествие.
     Кейт слегка расслабилась, пытаясь избавиться от страшных видений. - А
потом мы бросились на Его поиски. Все было очень просто.  Астроном  указал
нам точное место Его рождения. И мы нашли Его... у цыган.
     Кейт всплеснула руками. - Это самое  красивое  и  чудесное  существо,
которое я когда-либо видел. Цыганам не  нужны  свидетельства  о  рождении,
потому-то  Он  и  остался  жив.  А  все  остальные  несчастные   младенцы,
родившиеся в ту же ночь, были перебиты. Ради чего?
     - А ваш друг, монах? - вставила Кейт. - И он умер? Ради чего?
     - Не только он, - мягко возразил де Карло.
     - Разве был еще кто-то?
     - О, да. Кейт протестующе оторвала руку от  руля.  -  Пожалуйста,  не
говорите
мне. Я больше не вынесу. - Да, я  понимаю.  Но  есть  еще  кое-что  ...  -
Несмотря на возражения Кейт, священник рассказал ей о рождении Дэмьена,  о
камне, размозжившем голову младенца, и ужасном  чудовище,  извлеченном  из
утробы шакалихи.
     - Чьей? - переспросила Кейт, резко повернувшись к  де  Карло  и  чуть
было не выпустив руль из рук. Она вновь почувствовала на своем теле  укусы
и когти. Кейт передернуло, когда она вспомнила  животную  похоть,  тяжелое
дыхание, странные слова и звериный вой... Гнусная мерзость. Ей  захотелось
выдраить себя до крови, но она понимала, что никогда больше не почувствует
себя чистой.
     - Вот здесь, - указал де Карло.  -  Мы  приехали.  Кейт  затормозила,
подождала, пока священник вылез из машины, затем
развернулась и направилась за Питером. Когда весь  этот  кошмар  кончится,
она заберет сына с  собой,  и  они  уедут  отдыхать.  Она  обнимет  его  и
долго-долго не будет выпускать из своих объятий. Пока не залечатся раны  в
их душах.
     У ворот особняка охранник улыбнулся Кейт  и  доложил,  чтто  господин
посол ждет. Она даже не удивилась, ибо ничего на свете  не  могло  удивить
ее.

     Часовня была погружена во мрак. но Питер  видел  все,  что  ему  было
нужно. Он уставился на крест и на Дэмьена, застывшего перед распятием.
     - Итак, ты думаешь, что ты победил? - обратился Дэмьен к Христу. - Ты
равнодушно наблюдал, как я истреблял вместо тебя сотни младенцев,  и  даже
пальцем не пошевелил, чтобы спасти их... - Дэмьен презрительно взглянул на
распятие и обошел его, чтобы посмотреть в искаженное агонией и прижатое  к
кресту лицо. - Твоя вечная игра в кошки-мышки. На протяжении столетий.  Ну
теперь-то она закончилась. - Дэмьен взглянул на Питера.  Потом  подошел  к
нему, взял за руку и поднял глаза к потолку. - О Сатана, возлюбленный отец
мой, победа за тобой! Благодарю тебя за то, что ты отдал мне этого чистого
отрока, и теперь я смогу встретиться с Назаретянином.
     Дэмьен упал на колени, глядя в лицо Питеру и  удерживая  его  за  обе
руки.
     - Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Питер, - произнес он. - Слушай меня
внимательно. Твоя мать на пути сюда. Она собирается забрать тебя...
     Питер  замотал  головой:  -  Нет,  Дэмьен,  не  отдавай  меня.  -  Не
беспокойся, с этого момента ты принадлежишь мне душой и телом, - улыбнулся
Дэмьен, коснулся лица мальчика и приподнял его подбородок.  -  У  христиан
десять заповедей. У меня - всего одна.
     Питер кивнул. В коридоре послышались шаги, но Дэмьен не обернулся. Он
впился взглядом в лицо Питера.
     - Повторяй, что я говорю, и мы станем с тобой единым целым.
     - Я обожаю тебя, - выдохнул Питер.
     - Сильнее всех и превыше всего, - требовал Дэмьен.
     - Сильнее всех и превыше всего.
     - Сильнее самой жизни.
     - Сильнее самой жизни. Дэмьен  вздохнул  и  склонил  голову.  В  этот
момент дверь распахнулась и
на пороге появилась Кейт.
     - Я здесь, чтобы поторговаться с тобой, Дэмьен, - бросила она.  Питер
испуганно переминался с ноги на ногу. Но Дэмьен крепко держал
его за руки.
     - Где Он? - спросил Дэмьен, продолжая глядеть Питеру в глаза.
     - Верни мне моего сына, и я отвезу тебя к Нему,  -  предложила  Кейт.
Питер прижался к Дэмьену: - Нет, Дэмьен, я не ее сын. Я принадлежу
тебе.
     Из груди  Кейт  вырвался  стон.  Услышав  его,  Дэмьен  улыбнулся  и,
медленно повернувшись, посмотрел на стоящую в дверях женщину.
     - Веди нас к Назаретянину, - согласился он. -  И  тогда  тты  сможешь
забрать Питера.
     Мальчик съежился и снова замотал головой: - Нет, Дэмьен, это  уловка.
- Если она хочет вернуть сына, это не может быть уловкой.
     Кейт кивнула и привалилась к двери, впившись взглядом в Питера.
     Питер, ее единственный ребенок, превратился во врага.  Она  не  могла
принять этого.
     - Пойдем, - произнес Дэмьен. Кейт бросила взгляд  на  крест.  Вся  ее
жизнь разлетелась вдребезги. У
нее не оставалось выбора. Ей  предстояло  вести  своего  сына  в  западню.
Единственное существо, за которое она легко отдала бы собственную жизнь.
     - Если можешь помочь мне, - прошептала Кейт, глядя в искаженный мукой
лик Христа, - то помоги.

     Глава двадцать первая

     Кейт глянула в зеркальце заднего вида. Две пары глаз смотрели на нее,
две пары  глаз,  отсвечивающих  желтым  пламенем.  Она  слышала,  как  они
переговариваются, будто два заговорщика, и ее охватила ярость...
     Кейт попыталась взять себя в руки. Но мысли  обрывались  и  путались.
Пожалуй, в таком состоянии она в два счета разобьет машину. Это,  конечно,
шанс спасти Питера. Но если он пострадает, она никогда себе не простит.
     - Мы уже подъезжаем? - голос Питера прервал ход ее мыслей.
     -  Еще  две  мили,  -  вмешался  Дэмьен.  Кейт  удивленно   захлопала
ресницами. Он знал. Он читал ее мысли,
проникал  в  самое  сокровенное.  Сидя  за  спиной  Кейт,   он   наверняка
посмеивался над ее  нелепыми  и  шаткими  планами.  И  Кейт  сдалась.  Она
полностью сосредоточилась на дороге. Кругом не  было  ни  души,  и  только
насекомые то и дело разбивались о лобовое стекло. Ночь  выдалась  ясная  и
светлая. Множество звезд мерцали в высоком небе. Все безмолствовало.
     Наконец Кейт заметила силуэт разрушенного собора.  Питер  поперхнулся
на вдохе и  прикрыл  лицо  руками,  чтобы  не  видеть  собора,  будто  его
присутствие доставляло мальчику боль. Дэмьен облизнул губы.
     Кейт резко ударила по тормозам, из-под самых колес  взметнулась  стая
ворон. Она услышала проклятия Дэмьена и отметила, что он крепче  прижал  к
себе мальчика.
     Неодолимая ненависть поднялась в ней. В конце концов это его  судьба,
а не их. Кейт  вдруг  вспомнила,  как  он  любовался  загородным  домом  и
рассказывал ей о безоблачной поре своего детства. Да черт  с  ним,  с  его
невинным детством, пропади он пропадом, и пусть душа его  вернется  в  ад,
где ей и место!
     Ярдах в пятидесяти от собора Кейт заглушила мотор. Тишина  обрушилась
на них.
     - Разреши мне войти первой, - попросила Кейт. - Давай пойдем  вдвоем,
Дэмьен, только ты и я. Оставь Питера в машине. Пожалуйста!
     - Мы пойдем все вместе, - отрезал Дэмьен
     - Поверь мне, Дэмьен, я просто хочу знать...
     - Нет, - закричал вдруг Питер,  -  не  доверяй  ей!  Он  выбрался  из
машины, Дэмьен - следом за ним. Они стояли рука об
руку - мальчик и мужчина - и ждали Кейт. "У меня нет  выбора,  -  внезапно
осознала Кейт, - я не могу ничего изменить".
     - Веди нас, - приказал Дэмьен. Кейт взглянула на  собор.  Он  казался
холодным и пустым. Разрушившийся
монумент забытому Богу. Кейт нетерпеливо вглядывалась в  темноту,  но  так
ничего и не обнаружила.
     - Иди же, - скомандовал Питер с нетерпением в голосе.  Кейт  медленно
двинулась вперед. Она боялась упасть. Божий Сын родился
среди цыган. Кейт все еще не могла поверить в  это.  Впрочем,  ее  уже  не
волновали подобные мысли. Она думала только о кинжале...
     У  входа  Кейт  остановилась,   каждой   своей   клеточкой   чувствуя
присутствие Дэмьена.
     - Там, внутри, - произнесла Кейт.
     - Открой дверь, - приказал Дэмьен. Кейт  шагнула  вперед  и  потянула
дверную ручку. Краешком глаза она
заметила де Карло,  появившегося  из-за  колонны  с  кинжалом  в  руке,  и
инстинкттивно вскрикнула: "Нет, святой отец!"
     Священник колебался ровно столько,  сколько  хватало  Дэмьену,  чтобы
повернуться, схватить Питера и,  приподняв  его  перед  собой,  прикрыться
мальчиком, как щитом. Однако де Карло уже не мог  остановиь  свой  прыжок.
Кинжал, нацеленный на Дэмьена, вонзился в спину Питера.
     - Питер! - закричала Кейт, когда Дэмьен, швырнув мальчика  на  землю,
ринулся на священника, пытаясь ухватить его за горло.
     - Питер! - Кейт бросилась к сыну, но споткнулась и упала  на  колени.
Мальчик полз на четвереньках, из спины торчала рукоятка кинжала.
     - Сыночек, любимый мой... Не покидай  меня!  -  взмолилась  Кейт.  Но
глаза его уже затуманились, дыхание с хрипом вырывалось  из  груди.  -  Не
умирай, пожалуйста, не умирай!...
     - Я люблю тебя, - пробормотал Питер.
     - Питер...
     - Больше жизни люблю тебя, Дэмьен... - Он улыбнулся, закрыл  глаза  и
поник на руках матери.
     - Нет, Питер, нет!... Кейт несколько секунд смотрела на  сына,  затем
осторожно перевернула
тело и, затаив дыхание, обеими руками вытащила кинжал.
     Демьен повалил отца де Карло и склонился над ним,  пытаясь  добраться
до горла. Он не видел, как Кейт медленно двинулась к нему.  Яростный  крик
прорезал тишину в тот момент,  когда  она  вонзила  кинжал  ему  в  спину.
Послышался хруст костей, и Кейт погрузила лезвие по самую рукоятку. Только
тогда она отступила, а крик ее эхом продолжал отдаватться среди руин.
     Дэмьен поднялся и выпрямился во весь рост. Он пытался  дотянуться  до
кинжала. Из груди его вырывался хрип, он снова  рухнул  на  колени,  затем
встал и, шатаясь, двинулся к дверям собора. Распахнув двери, он застыл  на
пороге.
     Несколько мгновений стоял Дэмьен, не шевелясь, глаза его  лихорадочно
блуждали по разрушенным стенам.
     - Назаретянин! - выкрикнул он рокочущим басом. - Где ты, Назаретянин?
Ты слышишь меня?
     Как бы в ответ на  призыв  в  дальнем  конце  собора  забрезжил  едва
различимый свет, сияющий ореол, разгоравшийся  все  ярче  и  ярче.  Дэмьен
шагнул вперед и направился навстречу свету.  Раскинув  руки,  он  побежал.
Спину жгла невыносимая боль, лицо исказилось от мучительного страдания, но
взгляд его был устремлен в небо,  разгоревшееся  чудесным  сиянием  сквозь
разрушенный купол собора.
     - Сатана! - прорычал Дэмьен. - Почему ты  покинул  меня?  Руины  эхом
отразили бас, и Дэмьен рухнул на четвереньки. - Вот и все,
отец, - прошептал  он.  Забери  меня  обратно  в  свой  рай.  -  Тело  его
задрожало, он ничком упал на каменный пол и затих.
     Сияние становилось невыносимым,  но  отец  де  Карло  впился  в  него
немигающим взглядом. Затем он посмотрел на Кейт,  склонившуюся  над  телом
сына, коснулся ее волос и перекрестил мальчика. Кейт взяла тело Питера  на
руки и встала рядом со священником. Они не отводили глаз от ослепительного
ореола, и по их щекам струились слезы.
     Пробил час рассвета. Противоборство завершилось. Наступала новая эра.

     "И отретъ Богъ слезу съ очей ихъ, и смерти не будет уже; ни плача, ни
вопля, ни болезни уже не будетъ; ибо прежнее прошло. И сказалъ сидящий  на
престоле: се, творю все новое...
     Се, гряду скоро: блаженъ соблюдающий слова пророчества книги сей".

                                              Откровение Иоанна Богослова,
                                                  гл. 21: 4, 5; гл. 22: 7.

























                               Жозеф ХОВАРД

                                  ДЭМЬЕН




                           ПРОЛОГ. СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

     Карл Бугенгаген, всемирно  известный  археолог,  нервничал.  Он,  как
крот, ход за ходом буравил  землю.  Но  волновался  Бугенгаген  совсем  не
потому, что забрался так глубоко. Напротив, ему нравилось здесь.  Прохлада
и сумрак будоражили приятные воспоминания. Стояла гробовая тишина.
     Внезапно археолог услышал  какие-то  шорохи.  Бугенгаген  был  не  из
пугливых. Ему давно уже  перевалило  за  пятьдесят,  но  Карл  по-прежнему
оставался в форме: рослый и крепкий, литая шея и  мускулистые  плечи  были
точь-в-точь как у древнегреческих  атлетов.  Поседевшие  волосы  и  борода
вкупе с пронзительным и загадочным взглядом придавали ученому  сходство  с
каким-то ветхозаветным пророком. Отчасти  это  внешнее  сходство  являлось
истинным.  Ибо  Бугенгаген  искал  здесь,  в  недрах  израильской   земли,
доказательства существования Дьявола.
     Услышав шорох,  Бугенгаген  вздрогнул.  Каждой  клеточкой  он  ощутил
угрозу со стороны своего могущественного противника.  Археолог  уже  давно
предчувствовал, что станет очередной жертвой в кровавом списке несчастных,
пытавшихся предупредить мир о страшной опасности. Более  того,  у  Дьявола
была и особая причина избавиться от Бугенгагена, ведь ученый  уже  пытался
убить ЕГО.
     Сам  археолог  не  нуждался  ни  в  каких  доказательствах.  Все  его
подозрения оказались сущей правдой. Но ему необходимо было убедить  в  ней
своего помощника Майкла Моргана - только  так  можно  было  сохранить  эти
страшные сведения. Бугенгаген слишком ясно отдавал себе отчет в том,  что,
покусившись на жизнь Антихриста, он не сможет избежать мести Дьявола.
     Накануне они с Морганом сидели в уютном прибрежном кафе и  наблюдали,
как под их ногами на прохладном плиточном полу удлиняются тени.
     Поначалу Морган не поверил Бугенгагену. Карл прекрасно  понимал,  что
здесь необходимы только факты. И  сейчас,  в  этом  калейдоскопе  ярчайших
средиземноморских красок, когда солнце,  заваливающееся  за  синюю  водную
гладь, дробило ее на огненно-рыжие осколки, а белоснежные  каменные  стены
древнего израильского города Эйкра, отражая, струили мягкий закатный свет,
Бугенгагену пришла вдруг мысль, не сошел ли он просто с ума.
     Но следом за этой внезапно мелькнувшей  мыслью  он  услышал  в  своем
мозгу голос, убедивший археолога в том, что, находясь в  здравом  уме,  он
осенен свыше знанием и ответственность за это знание камнем лежала на  его
плечах.
     Бугенгаген из кожи вон лез, пытаясь убедить скептически  настроенного
Моргана  в  правдивости  своего  рассказа.  Но  если  Майкл  всего-навсего
сомневался, то уж его очаровательная подружка всем своим видом показывала,
что не верит ни одному слову археолога. Бугенгагена вообще  раздражало  ее
присутствие,  но  он  нисколько  не  удивился,  заметив  рядом  со   своим
помощником женщину, он просто разозлился.
     Ее звали Джоан Харт. Броская особа с сияющими глазами  и  каштановыми
волосами. Если бы Бугенгаген был помоложе, такая фемина  вполне  могла  бы
сразить его наповал. Но во времена его молодости женщин, похожих на  Джоан
Харт, просто не существовало. Джоан была фоторепортером, о чем при  первой
же  возможности  сообщала  каждому   встречному.   Мимолетное   знакомство
скреплялось в довершение всего  крепким  рукопожатием  и  профессиональной
улыбкой. Неизгладимое впечатление  на  собеседника  производила  и  манера
Джоан одеваться. Ее костюм от лондонского портного, сшитый,  вероятно,  по
сногсшибательной цене,  напоминал  о  временах  Хемингуэя.  Бижутерию  она
предпочитала огромных размеров, кроме нее на шее у Джоан всегда  болталась
пара фотоаппаратов "Никон". Она беспрерывно  курила  и  ни  на  минуту  не
закрывала рта.
     Нельзя сказать, что в Эйкру журналистку привела  ее  профессиональная
неуемность. Нет. Джоан находилась в этом  городе  потому,  что  здесь  был
Майкл Морган. Он являлся сейчас для Джоан средоточием всей ее жизни. Хотя,
если честно признаться, все, чем жила  и  дышала  эта  молодая  прелестная
женщина, было Майклу глубоко безразлично.
     Джоан, только  что  прилетевшая  из  Лондона,  уже  встречала  где-то
заголовок газеты, которую Бугенгаген  сейчас  так  упорно  совал  Моргану:
"Похороны американского посла и его жены". Майкл тоже не впервые видел эту
газетную строку, заголовок совершенно не привлекал его внимания.
     - Да, - произнес он с хорошо сыгранной, вежливой  заинтересованностью
в голосе, свойственной  только  представителям  высшего  света  Англии,  -
весьма любопытно.
     Бугенгаген, ни на йоту не задетый этим тоном, показал Майклу еще одну
газету - на этот раз американскую - с заголовком: "Президент  и  его  жена
успокаивают осиротевшего сына посла".
     Бугенгаген ткнул толстым пальцем в фотографию шестилетнего мальчика с
черной повязкой на рукаве.  Лицо  мальчика  было  прекрасно  и  лучезарно,
подобно ликам херувимов с полотен эпохи Возрождения или фресок на полотнах
высоких церковных куполов.
     - Вы его узнаете? - спросил Бугенгаген.
     Морган снова взглянул на фотографию, на этот раз более пристально.
     - Нет, - твердо заявил он.
     На  Бугенгагена  -  единственного  живого   свидетеля   разыгравшейся
трагедии - мало-помалу обрушивалась страшная усталость.
     - Вы что, еще не видели стену Игаэля? - резко вскинулся он.
     - Ее ведь обнаружили только на прошлой неделе, Карл, -  пытался  было
оправдаться Морган, но Бугенгаген тут же перебил его.
     Археолог понимал, что единственным выходом из создавшегося  положения
было бы раз и навсегда объясниться с  Морганом,  как  бы  дико  сейчас  ни
звучали доводы ученого. ВРЕМЕНИ ОСТАВАЛОСЬ В ОБРЕЗ. Бугенгаген снова ткнул
пальцем в фотографию и отчетливо произнес: "На стене Игаэля  я  уже  видел
его лицо! Этот мальчик, этот Дэмьен Торн - Антихрист!"
     Морган приподнял брови в знак протеста.
     - Карл, - начал он, но ученый снова перебил его.
     - Ты должен верить мне!
     Морган  вдруг  перестал   улыбаться.   Напряжение,   сковавшее   лицо
Бугенгагена, по-настоящему встревожило Майкла. Ведь  перед  ним  сидел  не
выживший из ума старик, человек с застывшим  от  волнения  лицом  был  его
учителем; всем, что знал и умел Морган, он был обязан Бугенгагену.
     - Карл, - мягко произнес Майкл, - я ведь не религиозный фанатик. Я  -
археолог.
     Бугенгаген никак не отреагировал на это. "И где бы  вы  ни  УСЛЫШАЛИ,
что он идет..." Дальше Карл не мог вспомнить. Он не спал  несколько  ночей
подряд и чудовищно устал. К тому же память начала подводить ученого.
     Морган покачал головой и обратился к Бугенгагену:
     - А где факты, Карл?
     - Неделю назад, - произнес Бугенгаген, - отец Дэмьена  пытался  убить
мальчика. На алтаре лондонской церкви Всех Святых. Посол стремился вонзить
кинжал в сердце ребенка.
     Джоан в ужасе содрогнулась. Морган, потянувшись  за  своим  стаканом,
еще раз пробежал глазами газетные заголовки.
     -  Похоже,  репортерам  не  все  удалось   пронюхать,   -   продолжал
Бугенгаген. Он глубоко вздохнул,  затем  произнес:  -  Эти  кинжалы  послу
вручил я. Мой друг, отец Джеймс, находился тогда в церкви,  он  видел  все
собственными глазами. Святой отец позвонил мне и рассказал  о  происшедшей
трагедии. Он узнал древние кинжалы и убедил полицейских, чтобы они их  мне
вернули.
     За столиком воцарилось молчание. Морган замер со стаканом  в  руке  и
уставился на своего друга. Джоан также не  сводила  с  Бугенгагена  широко
раскрытых  глаз.  Не  давая   им   опомниться,   ученый   яростно,   почти
скороговоркой, продолжил:
     - Американского посла звали Роберт Торн. Его новорожденный сын  погиб
в  римском  госпитале.  И  Торн,  уступив  мольбам  какого-то  священника,
усыновил другого младенца. На самом деле этот священник оказался Апостолом
Зверя. Торн убедил свою  жену,  что  тайно  усыновленный  им  малыш  -  их
собственный ребенок.  Торны  всем  сердцем  полюбили  ребенка,  он  рос  и
воспитывался в Лондоне, а супруги даже не подозревали, что рожден  мальчик
самкой шакала! Вскоре ребенок начал убирать  со  своей  дороги  всех,  кто
каким-то образом догадывался о его подлинной сути. Вот тогда  Торн  пришел
ко мне за помощью. С первых же слов его рассказа я понял, что  говорит  он
чистую правду, ведь мне давно являлись  знамения,  будто  я  скоро  вообще
останусь в одиночестве: один на один с этим Зверем. Я  отдал  тогда  Торну
семь древних кинжалов - единственное оружие против Дьявола, ими надо  была
пронзить Его тело. К тому времени жена Торна была уже мертва, впрочем, как
и двое других несчастных, узнавших правду! - Бугенгаген покачал головой. -
Полицейские застрелили Торна до того, как он успел вонзить кинжалы в  тело
сына Дьявола. Они решили, что посол сошел  с  ума  после  смерти  жены!  -
Бугенгаген снова замолчал и кивком указал  на  газетную  фотографию.  Все,
чего он хотел от Моргана,  заключалось  в  том,  чтобы  тот  поверил  ему,
осознал страшную опасность и начал наконец действовать. - Ребенок все  еще
жив!
     Последовало долгое молчание, затем Морган спросил:
     - Где он теперь?
     - В Америке. Живет со своим дядей - братом  покойного  Торна.  И  как
написано:  "Там  его  власть  распространится,  он   будет   разрушать   и
процветать, орудием в его руках будут и святые и сильные мира сего".
     - О Майкл, немедленно отправляемся в  Америку!  -  воскликнула  Джоан
Харт, репортер до мозга костей.
     - Да замолчи ты! - оборвал ее  Майкл.  То,  что  сообщил  Бугенгаген,
выходило за рамки сенсационной новости.
     Бугенгаген тем временем наклонился к своей ноге и вытащил из  ботинка
чудесно  сшитый  кожей  мешочек  с  парой  кармашков  и  бог  весть  каким
количеством всяких ремешков и кнопок. Когда археолог положил его на  стол,
что-то внутри мешочка звякнуло.
     -  Ты  должен  передать  это  новым  родителям  мальчика,  -   заявил
Бугенгаген. - Тут кинжалы и письмо, которое им все объяснит.
     Морган никак не мог понять, чего добивается от него Бугенгаген.  Одно
дело - услышать эту фантастическую историю, пусть даже поверить в  нее,  и
совсем другое - принять участие во всей этой заварухе.
     - Извини, Карл, - засомневался Майкл,  покачивая  головой.  -  Ты  же
можешь ожидать от меня просто...
     - Их необходимо предупредить! - резко перебил его Бугенгаген.
     Посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Археолог
перешел на хриплый шепот.
     - Я уже стар и  слишком  болен.  Я  не  могу  сделать  этого  сам.  И
поскольку я - единственный, кто знает правду, я должен... - Очевидно, ужас
от осознания этой мысли настолько сковал Бугенгагена, что он  не  в  силах
был закончить фразу вслух.
     - Должен что? - пытал его Морган.
     Ученый уставился на стакан:
     - ...оставаться в безопасности.
     Морган грустно покачал головой.
     - Мой дорогой друг, у меня ведь определенная репутация.
     Бугенгаген ожесточенно прервал его:
     - Именно поэтому это должен сделать ты! Тебе они поверят!
     Майклу подобное заявление совершенно не  льстило.  Его  по-настоящему
начинало беспокоить лихорадочное  состояние  Бугенгагена.  К  тому  же  он
просто не рассматривал просьбу учителя всерьез.
     - Но, Карл, меня же в определенном смысле сочтут за соучастника...
     Бугенгаген поднялся из-за стола. Лучи заходящего  солнца  пронизывали
белоснежную библейскую  бороду  ученого,  строгость  и  отрешенность  черт
делали его лицо похожим на лик святого.
     - Пошли к стене Игаэля, - скомандовал Бугенгаген.
     Это был приказ, и  Морган  почувствовал,  что  не  смеет  ослушаться.
Сопротивление на сей раз было невозможно.
     - Ну и что дальше? - произнес он, хотя знал, что все уже решено.
     - Пошли, - повторил Бугенгаген и,  повернувшись,  зашагал  в  сторону
своего "джипа".
     - Можно, я пойду с вами? - спросила Джоан, пытаясь пустить в ход свою
самую обольстительную улыбку.
     Морган отрицательно покачал головой.
     - Почему бы тебе не подождать в отеле? Это не займет много времени. -
Он наклонился к Джоан и поцеловал ее. Затем поднялся.
     - Ладно, - улыбнулась женщина, притворно вздыхая. - Но предупреждаю -
долго ждать я не собираюсь.
     Майкл засмеялся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, исчез  за
углом. Это было их последнее свидание. Джоан Харт потребовалась  вечность,
чтобы примириться с этим,  и  еще  целая  уйма  времени  для  того,  чтобы
осознать истинную причину.


     Древний замок Бельвуар,  окруженный  стеной,  расположился  на  самой
границе Сибуланской долины, недалеко от города Эйкры.  Он  стоял  здесь  с
двенадцатого века, с тех самых пор,  когда  крестоносцы  явились  сюда  из
Европы, дабы отвоевать Святую Землю у мусульман.  Они  построили  замок  в
память о Христе. И именно в подземельях замка  Бельвуар  Бугенгаген  нашел
необходимое доказательство - Антихрист обитает среди людей СЕЙЧАС.
     Отдаленный рокот мотора  заставил  длинношерстных  овец,  пасшихся  у
древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет,  красное  солнце
живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг  длинные  разноцветные
тени. Когда "джип" неожиданно вынырнул  из-за  ближайшего  холма  и  начал
спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались;  вразнобой
зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.
     "Джип", приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались
Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже,  заметил
только Майкл. Бугенгаген судорожно  рылся  в  багажнике,  выискивая  среди
автомобильного  хлама  еще  одну   шахтерскую   каску.   Там,   куда   они
направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно,  что  света
одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.
     Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На  стене,
в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними.  В  его
глазах застыла ненависть.
     Мужчины пересекли просторный и сумрачный  банкетный  зал,  окруженный
шестью пятидесятифутовыми колоннами. С  потолка,  головами  вниз,  свисали
спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к  своей  груди,  будто
боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках
и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.
     Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены  там,
где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на  каждом
шагу встречались  ямы.  Все  было  свалено  в  одну  кучу:  и  современное
оборудование, и древние  раскопки  -  все  это  было  накрыто  пластиковой
пленкой и лежало вдоль стены.
     Вдруг Морган увидел нечто, заставившее  его  похолодеть.  Сердце  его
судорожно  забилось,  готовое  выпрыгнуть  из  груди.   Морган   чуть   не
задохнулся, разглядев  на  каменной  стене  гравюру  и  отвратительную,  и
прекрасную одновременно. На ней была изображена  женщина,  восседающая  на
багряном Звере. Семь отвратительных и  уродливых  голов  было  у  Зверя  и
десять ужасных рогов; весь он был  испещрен  словами  на  древних  языках,
таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.
     - "Вавилонская блудница", - прочел вслух завороженный Морган.
     Ужасное имя эхом  отозвалось  в  подземелье.  Майкл  отвел  глаза  от
гравюры и  заметил,  что  Бугенгаген,  вскарабкавшись  наверх,  скрылся  в
стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим  учителем.
Перспектива остаться в темноте один  на  один  с  "Вавилонской  блудницей"
ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.
     Она была там. Стена Игаэля.  Свет  от  фонаря  на  каске  Бугенгагена
выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в  дальнейшем  с
ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.
     Самый крупный фрагмент картины вызывал  ужас:  Сатана  в  пору  своей
зрелости. Он был уже  почти  сброшен  в  Хаос.  Дьявол  цеплялся  за  край
пропасти, мускулистые  руки  и  ноги  напряглись  в  последнем  усилии,  а
огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего
господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.
     На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос  из  скальпа
выползали извивающиеся змеи с острыми языками.  Но  голова  эта  также  не
имела четкого рисунка лица.
     Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру -  Сатана
в детстве. Лицо выписано с  потрясающей  четкостью.  Оно  было  прекрасно,
подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.
     - Ну что, убедит тебя этот портрет? - проговорил Бугенгаген.
     Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он
медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и  ближе  портретом.  И
вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за
ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в  сторону  Бугенгагена.
Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.
     Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая
столбы  пыли.  Пыль  клубилась,  и  Морган  стал  задыхаться.   Бугенгаген
оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:
     - Здесь есть еще выход?
     Бугенгаген отрицательно покачал головой и  тотчас  почувствовал,  как
его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и  в  тот
же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.
     Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход  в
туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной,  туннель  становился
их могилой.
     Морган  в  ужасе  взглянул  на  Бугенгагена.  Старик  закрыл   глаза,
смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.
     И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не  понял,  откуда  он
доносится, но потом заметил тоненькую струйку  песка,  просачивающуюся  из
крохотного отверстия в потолке.  Тут  же  образовалось  второе  отверстие.
Через мгновение  их  было  уже  четыре.  Потом  двенадцать.  Вскоре  пошел
настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная
куча у ног археологов росла и росла.
     Тут и Морган ясно осознал  приближение  смерти.  Он  окинул  взглядом
туннель: внизу, под его ногами, покоилась "Вавилонская блудница".  Ее  уже
почти засыпало песком. В  диком  и  бессмысленном  порыве  Майкл  принялся
разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько  минут
пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.
     - Антихрист здесь! -  прокричал  Бугенгаген  сквозь  шум  струящегося
песка. - Вручи свою душу Господу!
     В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались  и  стали
оседать. Глубоко под ними  послышался  могучий  гул.  Морган,  всхлипывая,
продолжал расшвыривать песок, пытался  освободить  от  него  стену,  чтобы
докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже  до  его  пояса  и  стал
стремительно расти.
     Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: "И дано ему было  вложить
дух в образ зверя... чтобы образ зверя и говорил и действовал  так,  чтобы
убиваем был всякий, кто не  будет  поклоняться  образу  зверя".  -  Старик
замолчал, затем снова заговорил: "Благослови нас, Иисус Христос, и  прости
нам..."
     Песок  достиг  их  подбородков.  Морган  что-то  невнятно   бормотал.
Бугенгаген же продолжал: "...и покажется,  что  силы  зла  одолеют  нас  и
возьмут верх, но ДОБРО _п_о_б_е_д_и_т_. Ибо сказано в  Апокалипсисе:  ...и
не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи... а  ночи  там
не будет... ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец..."
     Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл
их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство.  И
пришла смерть.
     Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли
и щебня, превратил замок в руины.
     Лишь две вещи остались нетронутыми.  Стена  Игаэля  и  лежащий  у  ее
основания кожаный  мешочек  Бугенгагена.  Как  будто  в  последний  момент
какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала  у  нее
из рук единственное доказательство.
     Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел  черный
ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и  наводящие  ужас
крики, затем взмыл в небо к  поднимающемуся  солнцу  и  растаял  в  раннем
утреннем тумане.



                                    1

     Неровное, потрескивающее пламя костра освещало не по-детски серьезное
лицо  двенадцатилетнего  мальчика.  Напряженно  застыв,  он  уставился  на
мечущиеся огненные языки. Мальчик пытался что-то вспомнить. Он  чувствовал
в крови толчки зыбких первобытных ощущений, где-то в  глубинах  его  мозга
таилась  древняя  мудрость,  связывающая  подростка  с   временами   давно
минувшими...
     - Дэмьен?
     Мальчик не шелохнулся.  Садовники  продолжали  сгребать  вокруг  него
опавшие листья.
     Будто окаменев, стоял мальчик перед большим костром  посреди  широкой
аллеи, ведущей к огромному старому особняку. Этот дом, напоминающий скорее
дворец, находился в северной  части  Чикаго  и  принадлежал  его  приемным
родителям.
     Мысли  подростка  находились  далеко  отсюда,  в   ином   времени   и
пространстве. Мальчик видел себя в окружении  бесконечных  ярких  пылающих
огней, стоны и непрекращающиеся вопли неслись со всех сторон - это стонали
те, кто безмерно страдал, и боль их была оттого отчаянней и  тяжелей,  что
конца ей не предвиделось.
     - Дэмьен!
     Видение исчезло. Дэмьен Торн тряхнул головой и обернулся на голос. Он
прищурился, глядя на солнце, медленно скатывающееся за позолоченную  крышу
дома. На балконе третьего этажа стоял его двоюродный брат Марк и изо  всех
сил махал ему руками.
     Дэмьену нравился Марк. Всегда добродушный  и  щедрый,  Марк  искренне
полюбил сводного брата,  семь  лет  назад  попавшего  в  их  семью.  Между
братьями установилась такая близость, какая  редко  возникает  даже  между
родственниками. Оба носили тщательнейшим образом отутюженную форму военной
академии, где они учились. Мальчики приезжали домой, чтобы  отметить  День
Благодарения в семье. А теперь пришло время  возвращаться  в  школу.  День
Благодарения вообще был самым грустным праздником в  году  -  ведь  именно
после него Торны закрывали свой летний дом и переезжали на зиму в город. И
так до следующего июня.
     Дэмьен помахал в ответ рукой.
     - Иду! - крикнул он и, обернувшись, бросил садовнику: - До следующего
лета, Джим. - Старик едва кивнул в ответ.
     Пружиня четкий и ладный шаг, Дэмьен помчался к дому, стрелой пронесся
по лужайке и влетел в массивные двери особняка.
     Марк тем временем вытащил  свой  любимый  рожок  и  протрубил  что-то
печальное.
     Дэмьен уже поднимался по лестнице.
     Ему вот-вот должно было стукнуть тринадцать. Необыкновенный  возраст,
когда мальчик в полную силу должен ощутить свое мужское начало.
     Дедушка Дэмьена - Реджинальд Торн завладел этим угодьем в 20-е  годы.
Это был обширный кусок земли на озере Мичиган  в  северной  части  Чикаго.
Часть заработанных во время первой мировой войны денег он  использовал  на
постройку пышного особняка. Злые языки утверждали, что он просто свихнулся
на этой почве. Над ним посмеивались, но всем сплетням пришел конец,  когда
сюда проложили прекрасную автомобильную  дорогу.  И  теперь  все,  у  кого
имелся в запасе хоть какой-нибудь  капиталец,  начали  спешно  застраивать
северное побережье озера. Но ни у кого из вновь прибывших не  было  такого
роскошного дома.
     Торн часто повторял, что возвел эти чертоги для своих сыновей Роберта
и Ричарда. Он обожал своих сыновей и, видя в них продолжение  рода,  делал
для  мальчиков  все  возможное.  Когда  их   не   приняли   в   престижную
Дэвидсоновскую Военную Академию по причине того, что  их  отец  занимается
"торговлей", Торн выложил кругленькую сумму на  постройку  новой  гимназии
Мальчиков туда, естественно, приняли, школе было присвоено имя их отца,  а
Ричард и Роберт закончили ее с отличием.
     Роберт, старший сын, занимался дипломатией. А Ричард с головой ушел в
семейный бизнес. Торн был доволен обоими. Все шло по его плану.  Незадолго
до своей смерти Реджинальд вложил деньги в  постройку  огромного  музея  в
самом сердце Чикаго. В этом музее должны  были  демонстрироваться  древние
христианские реликвии и произведения искусства.
     Он не дожил до того дня, когда был достроен музей. Как не  дотянул  и
до времени расцвета "Торн Индастриз". И, к счастью,  его  уже  не  было  в
живых, когда его сын Роберт Торн  -  посол  при  английском  дворе  -  был
застрелен на  церковном  алтаре,  где  он,  вскоре  после  трагического  и
необъяснимого  самоубийства  горячо  любимой  жены,   пытался,   очевидно,
зарезать собственного сына.
     Никто не знал, что помнил Дэмьен из событий того страшного дня,  семь
лет тому назад, когда отец волочил его  к  алтарю,  чтобы  вонзить  в  его
маленькое, бешено колотящееся сердце кинжал, как замертво упал,  сраженный
пулей британского констебля.
     Скорее всего Дэмьен ничего не помнил  об  этом  трагическом  дне,  но
психика его,  по-видимому,  была  травмирована,  и  Ричард  Торн  запретил
обсуждать события семилетней давности. Его  вторая  жена  Анна  -  детский
психолог  -  была  убеждена,  что  вся  эта  драма  погребена  в  глубинах
подсознания Дэмьена, что может наступить час, когда мальчик все  вспомнит,
и совершенно  непредсказуемо,  в  каких  формах  поведения  проявится  это
воспоминание. Анна высказала Ричарду свои опасения. Но муж не дослушал ее.
В конце концов, разве Дэмьену чего-нибудь не хватало?
     Марк ничего не знал об этой трагедии, ему лишь сказали, что  родители
Дэмьена погибли при ужасных  обстоятельствах  и  любое  упоминание  об  их
гибели может оказаться слишком болезненным для его сводного брата.
     Единственным человеком, кто был твердо убежден, что Дэмьен помнил все
отчетливо и ясно, была Мэрион Торн.
     Тетя Мэрион, как ее здесь все звали,  являлась  прямой  родственницей
Реджинальда Торна. Это была редкая штучка, упрямая и своенравная. Никто не
шобил тетю Мэрион, ибо она вечно совала нос не в свои дела. Она никогда не
была замужем и весь свой нерастраченный пыл  посвятила  племянникам  и  их
семьям. Однако Мэрион всегда предпочитала Роберта, потому  что  он  выбрал
свой-путь,  порвал  с  семейным  бизнесом.  Известие   о   неожиданной   и
трагической смерти потрясло  тетушку  до  глубины  души,  с  тех  пор  она
испытывала к Дэмьену  неприязнь.  Тетя  Мэрион  чувствовала,  что  мальчик
каким-то  образом  причастен  к  гибели  Роберта,  хотя  и  не  осознавала
истинного смысла происшедшей трагедии.
     Тетя Мэрион прекрасно понимала, что ее не очень-то любят, но  ее  это
не трогало. Она и раньше не испытывала к себе щедрого внимания.  Ее  редко
звали на обеды, даже родственники не удостаивали приглашением на  семейные
праздники.
     На этот раз тетя Мэрион была вынуждена одолеть свою гордыню. Она  без
приглашения приехала к  Торнам  на  День  Благодарения.  Ибо  тетя  Мэрион
собиралась неожиданно сообщить всем что-то очень важное.
     В этот субботний вечер она наблюдала, как мальчики прощались со всеми
в холле; дверь была  широко  распахнута,  чтобы  Мюррей,  шофер,  спокойно
сносил вещи мальчиков в машину. Из года в год повторялось одно  и  то  же:
приезжали они сюда с парой чемоданов, уезжали  с  шестью.  Холодный  ветер
внезапно ворвался в холл, и Ричард Торн, красивый черноволосый мужчина лет
шестидесяти, поеживаясь от пронизывающего сквозняка, отошел в сторону.  Он
давал Анне возможность не торопясь проститься с мальчиками.
     Анна стояла в дверях и обнимала обоих мальчиков, покусывая свои губы,
чтобы не разрыдаться. Целуя детей,  она  просила  их  не  забывать  писать
письма и вести себя хорошо.  Ричард,  наблюдавший  эту  сцену,  наполнился
вдруг какой-то новой любовью к этой замечательной женщине, вошедшей в  его
жизнь в трудное и полное отчаяния время.
     Марк обернулся у бросился к отцу, чтобы еще раз обнять его.
     - Ну что, встретимся на нашем дне рождения, да, па?
     - Спрашиваешь! Дэмьен! Подойди сюда! Обними, что ли, своего старика.
     Дэмьен подбежал к Ричарду и прижался к нему, правда,  не  так  пылко,
как Марк. В двери появился Мюррей и деликатно кашлянул.
     Анна улыбнулась.
     - Мы поняли намек,  -  проговорила  она,  направившись  к  Ричарду  и
подросткам. - Ну, мальчики, пора.
     Обнявшись на  прощание  с  мачехой,  мальчики  плюхнулись  на  заднее
сиденье роскошного черного  лимузина.  Дверцы  захлопнулись,  мальчишеские
носы и губы расплющились о холодные стекло в прощальном поцелуе, и  машина
плавно покатилась, шурша по дорожному гравию.
     Ричард с Анной стояли на ступенях особняка и махали до тех пор,  пока
автомобиль не скрылся из виду. Когда они повернулись, чтобы войти  в  дом,
Анна рассмотрела в окне третьего  этажа  тетушку  Мэрион,  наблюдавшую  за
отъездом. Старушка тут же отскочила от окна, резко задернув занавески...
     Дэмьен вольготно раскинулся на заднем сиденье.
     - Ну и дела! - воскликнул он и присвистнул.
     - И не  говори,  -  согласился  Марк.  -  Что  за  уик-энд!  Мне  уже
показалось, что я начну орать.
     - А давай сейчас поорем, - предложил Дэмьен. И они  так  пронзительно
завопили, что чуть было не оглушили Мюррея.
     - Мюррей, - позвал Дэмьен, когда им надоело кричать, - а ну-ка, выдай
нам по сигаретке.
     Мюррей отрицательно покачал головой и взглянул в зеркальце.
     - Ты знаешь мое отношение к этому, Дэмьен.
     Дэмьен, вздрогнув, пожал плечами.
     - Пока не спросишь, никогда не узнаешь. - Внезапно он развернулся  на
сиденье, приставил большой палец к носу  и,  пошевелив  другими  пальцами,
загримасничал:  -  Тетя  Мэрион!  Это  тебе  наш  прощальный  приветик!  -
выкрикнул Дэмьен. Марк протрубил в свой охотничий рожок.
     - Боже, - произнес он, оборачиваясь, - до чего она противна.  И  чего
они вообще разрешили ей приехать?
     -  Да  все  для  того,  чтобы  она  тыкала  в  нас  пальцем  и  своей
сварливостью портила праздник. Вот почему, - объяснил Дэмьен.
     - По крайней мере нам не пришлось еще и  сегодня  с  ней  обедать.  -
Когда Марк  сильно  волновался,  он  начинал  излишне  четко  выговаривать
отдельные слова. - Ей, должно быть, уже лет сто, - продолжал он. -  А  чем
это несет от нее постоянно?
     - Дурак, это  лаванда,  -  пояснил  Дэмьен.  -  Все  старые  леди  ею
поливаются.
     - Мальчики, -  прервал  их  Мюррей,  -  только  потому,  что  леди  -
старушка...
     - Старушка действует нам на нервы, - смеясь, перебил его Марк.
     Дэмьен вдруг изменился в лице.
     - Мюррей прав, - заявил он.
     Марк уставился на брата, пытаясь  уловить  в  его  голосе  шутку.  Но
Дэмьен не шутил.
     - Время бедняжки кончилось, - продолжал он, сам себе удивляясь.  -  И
не следует нам над ней подтрунивать!
     Дэмьен говорил такие странные вещи, что Марк, замолчав, разинул  рот.
Мюррей попытался изменить тему разговора.
     - Вы уже встречались с новым командиром взвода?
     Оба подростка отрицательно покачали головами.
     - Я надеялся, что они не смогут найти замену, - сказал Марк.
     Дэмьен опять вздрогнул: "Пока не спросишь, не узнаешь".
     - Вам когда-нибудь говорили, что случилось с  сержантом  Гудричем?  -
поинтересовался Мюррей.
     - Нет, а... - протянул Дэмьен, пихнув  Марка  локтем  под  ребра.  Он
снова, похоже, включился в игру.
     - Говорят, он покончил жизнь самоубийством. - Мюррей бросил взгляд  в
зеркальце. Но никакой реакции на эти слова  не  последовало.  Самоубийство
бывшего взводного, видимо, совершенно не волновало мальчиков.
     - Эка невидаль - сержант взвода, - воскликнул Дэмьен. -  Да  все  они
одним миром мазаны. - И он, войдя в  раж,  начал  выкрикивать  команды:  -
Внимание! Глаза на лоб! Уши торчком! Пузо вперед! Целься!
     Мальчики просто зашлись от  хохота.  Марк  с  обожанием  взглянул  на
брата.
     - Ты все-таки рехнулся, ты это знаешь?
     Дэмьен кивнул, а затем, склонившись, таинственно прошептал:
     - Я практикуюсь.
     Марк хмыкнул.
     - Еще один приветик тете Мэрион! - закричал Дэмьен.
     Марк, всегда готовый доставить своему странному, чудному и обожаемому
брату удовольствие, громко протрубил в свой любимый охотничий рожок.  Звук
получился какой-то хрустальный и завораживающий. Он  долго  еще  звенел  в
холодном ночном воздухе уже после  того,  как  машина  скрылась  в  темных
окрестностях Иллинойса.


     Обеденного стола вполне хватало для того, чтобы  свободно  разместить
двенадцать человек, но сегодня за ним восседало всего лишь четверо. Ричард
Торн занимал место во главе стола,  слева  сидела  Анна.  По  правую  руку
расположилась тетушка Мэрион,  а  рядом  с  ней  примостился  взъерошенный
мужчина средних лет, звали его доктор Чарльз Уоррен. Будучи одним из самых
выдающихся знатоков христианских артефактов, он  являлся  куратором  Музея
Древностей, основанного Реджинальдом Торном.
     Тетушка Мэрион собиралась произнести речь,  и  окружающим  ничего  не
оставалось, как выслушать ее. Ричарду, правда, очень  не  хотелось,  чтобы
при этом присутствовали посторонние.
     -  Уже  поздно,  и  я  устала,  -  начала  тетушка  Мэрион,  окидывая
присутствующих взглядом и убеждаясь, что все трое внимательно слушают  ее.
- Перейду сразу к делу. Я старею и скоро умру. - Она в упор  взглянула  на
Анну. - А вздохи свои  поберегите  на  потом.  -  Анна  попыталась  что-то
возразить, но тетушка продолжала: - Я владею  тридцатью  семью  процентами
"Торн Индастриз" и, кажется, имею право  распорядиться  своей  долей,  как
сочту нужным.
     - Да, конечно, - подхватил  Ричард,  как  всегда  делал,  когда  речь
заходила на подобную тему.
     - Вы знаете также, - продолжала Мэрион, - что в  настоящий  момент  я
все оставляю тебе, Ричард.
     Племянник кивнул.
     - И что?
     - Так вот, я сегодня здесь для  того,  чтобы  объявить:  пока  вы  не
выполните мою просьбу...
     Торн отшвырнул салфетку. Он на дух не переносил  ничего  такого,  что
хоть отдаленно напоминало вымогательство.
     - Мэрион, не шантажируйте меня, - предупредил Ричард, чувствуя, как у
него вскипает кровь. - Меня не волнует...
     - Тебя не может не волновать сумма порядка трех миллионов долларов.
     Доктор Уоррен смущенно привстал.
     - Извините, но я не думаю, что здесь необходимо мое присутствие. - Он
сделал движение, чтобы уйти, но Мэрион остановила его.
     -  Вы,  доктор  Уоррен,  потому  здесь,   что   являетесь   куратором
торновского  музея!  Двадцать  семь   процентов   и   этой   собственности
принадлежит мне!
     Уоррен сел.
     Тетушка Мэрион  торжествовала.  Она  ощущала  на  себе  пронзительный
взгляд Анны, чувствовала, как та ее ненавидит. Но  это  ровным  счетом  не
беспокоило тетушку Мэрион. Ей  никогда  не  нравилась  Анна.  Более  того,
старушка предполагала, что время, когда  Анна  решила  ворваться  в  жизнь
Ричарда,  было   как-то   _с_л_и_ш_к_о_м_   удачным.   Здесь   как   будто
присутствовала охота за  приданым,  и  настойчивость,  с  которой  молодая
женщина обхаживала ее  племянника,  напоминала  скорее  кружение  мух  над
свежим трупом.
     Однако  тетушка  Мэрион  припасла  на  сегодня  еще  кое-что.  Слегка
наклонившись вперед, она произнесла медленно и отчетливо:
     - Я хочу, чтобы вы забрали мальчиков из военной академии и  поместили
их в разные школы.
     Последовало долгое молчание. Наконец Анна, вложив в  слова  всю  свою
ненависть, произнесла:
     - Меня совершенно не волнует ваше  отношение  к  мальчикам.  В  конце
концов это не ваши сыновья, а наши.
     Именно этого и ждала Мэрион.
     - Позвольте вам напомнить, - возразила она, ядовито улыбаясь,  -  что
никто из них не является вашим _с_о_б_с_т_в_е_н_н_ы_м_ сыном. Марк  -  сын
Ричарда от первой жены, Дэмьен - сын Роберта.
     Анна задрожала от гнева. Пытаясь изо всех  сил  сдержать  слезы,  она
резко поднялась.
     - Ну, спасибо. Большое спасибо!
     Ричард нежно тронул жену за руку и заставил ее сесть. Потом обратился
к Мэрион.
     - Ради Бога, что вам нужно?
     - Изолируйте Дэмьена, - проговорила старушка, и взгляд ее был  тверд.
- Его влияние ужасно, неужели вы этого не видите? Вы что, хотите  погубить
Марка, _у_н_и_ч_т_о_ж_и_т_ь_ его?
     Ричард вскочил.
     - Ну, хватит, - оборвал он тетушку. - Я провожу вас в  вашу  комнату,
Мэрион.
     Старушка поднялась ему навстречу.
     - Ты ослеп, Ричард. - Она схватила его за обе руки. - Ты  же  знаешь,
что брат твой пытался убить Дэмьена.
     Доктор  Уоррен  находился  в  состоянии   шока.   Анна   вскочила   и
воскликнула:
     - Уведи ее отсюда, Ричард! _У_в_е_д_и_!
     Мэрион вдруг осознала, что если она не скажет  всего  сейчас,  то  не
скажет этого никогда. И старушка продолжала:
     - Почему он пытался убить Дэмьена? Ну ответь мне! Скажи правду!
     Ричард еле сдерживал свою ярость.
     - Роберт был болен, - отчеканил он, - психически.
     - Ну все, хватит, - заверещала Анна, - не смей разговаривать с ней!
     Доктор Уоррен не знал, что  и  делать.  Он  был  ошеломлен.  Не  смея
произнести ни звука, доктор комкал в руках салфетку.
     Мэрион глубоко вздохнула и предприняла последнюю попытку шантажа.  На
этот раз в ее голосе прозвучала мольба.
     - Если вы не разъедините мальчиков, я весь свой  капитал  оставлю  на
благотворительные фонды, на благотворительные...
     - Да делайте с ним, что хотите! - взорвался Ричард. - Сожгите деньги,
выбросьте их к черту, только не пытайтесь...
     - Ричард, ну пожалуйста, - умоляла его Мэрион. - Послушай меня! Да, я
стара, но я не выжила из ума. Твой  брат  пытался  покончить  с  Дэмьеном.
ПОЧЕМУ?
     - Убирайтесь отсюда! - взвизгнула Анна. Она обежала  вокруг  стола  и
решительно устремилась к старушке, будто собиралась  ударится  ее.  Ричард
попытался удержать жену, но она тут же вырвалась и, ткнув в пеону  тетушки
Мэрион дрожащими пальцами, произнесла:
     - Вели ей уйти!
     - Я и так ухожу! - ледяным тоном произнесла старушка, вложив  в  него
все свое достоинство. Она кивнула на прощание доктору Уоррену  и  покинула
комнату. Ричард последовал за ней. Когда их шаги  затихли,  Анна,  глубоко
вздохнув, обратилась к доктору:
     - Извините, Чарльз, мне и в голову не приходило...
     - Ничего, ничего, все в порядке,  -  успокоил  ее  Уоррен.  -  Я  все
понимаю. - Он поднялся и кивком указал  в  сторону  маленькой  комнаты.  -
Почему бы нам не поглядеть на слайды, - предложил он. - У меня есть  здесь
замечательные штуки, которые я бы хотел продемонстрировать вам и Ричарду.
     В действительности же ему хотелось поскорее покинуть этот дом.
     На площадке третьего  этажа  тетя  Мэрион  высвободила  наконец  свой
локоть из руки Ричарда.
     - Я и сама пока могу идти! - с достоинством бросила она.
     Молча миновали они длинный, покрытый ковром коридор, и лишь  у  двери
спальни старушка снова повернулась к племяннику:
     - Твой брат пытался убить Дэмьена...
     - Но мы же с этим покончили, тетя Мэрион.
     - Должна была быть причина.
     - Я вам уже говорил. Я не могу больше об этом. Особенно в присутствии
посторонних. Иисус Христос...
     - Но зачем он пытался убить собственного сына?
     - Он был болен, тетя Мэрион, психически болен.
     - А Дэмьен? Думаешь, он не болен?
     - Что Дэмьен? С ним ничего особенного не  происходит!  -  Торн  опять
начал выходить из себя. Одновременно он и злился  на  себя,  понимая,  как
легко смогла  Мэрион  довести  его  до  такого  состояния.  Может,  она  и
прекратила бы свои нападки, если бы Ричард так остро не реагировал на них.
Он попытался успокоиться. - Ваша ненависть лишена всяких оснований...
     - Будь поосторожнее, - перебила его тетушка Мэрион.
     "Наконец-то она приходит в  себя",  -  подумал  Торн  и  обратился  к
старушке:
     - Ложитесь спать. Пожалуйста. Вы себя сейчас не контролируете.
     Тетя Мэрион подняла брови. Она знала, куда нанести удар.
     - Дэмьен не унаследует от меня  ничего.  Завтра  я  займусь  этим.  -
Старушка потянулась к дверной ручке.
     - Делайте, как знаете, часть акций компании - ваша! - Ричард  понимал
всю отчаянность положения. Ему была необходима эта доля, чтобы  обеспечить
интересы обоих сыновей. - Но уж если вы в моем доме...
     - То я твоя гостья, - закончила Мэрион.  -  Я  знаю.  Но  это  _м_о_я
комната, и я вынуждена просить тебя уйти. Сейчас же.
     Торн вздохнул, наклонился и чмокнул старуху в макушку.
     - Мюррей будет ждать вас завтра утром в машине.
     Тетя Мэрион некоторое  время  подождала,  пока  он  скроется  в  тени
коридора,  а  потом,  торжествующе  улыбнувшись,  прошагала  в  комнату  и
захлопнула за собой дверь.
     Когда Ричард заглянул в маленькую комнату, Анна с  доктором  Уорреном
уже  установили  проектор  и  экран.  Чарльз  хотел  дать  им  возможность
предварительно  взглянуть  на  экспонаты  новой   выставки,   которую   он
подготовил для чикагского Музея Древностей.
     Ричард унаследовал от своего отца  любовь  к  археологии  и  всячески
поддерживал любое начинание в этой области.  Одним  из  таких  предприятий
были рискованные  раскопки  близ  города  Эйкра,  где  обнаружились  самые
потрясающие за последние двадцать лет находки. И хотя инициатором раскопок
являлся Реджинальд Торн, именно Ричарду предстояло  пожинать  плоды  этого
предприятия.
     Чарльз Уоррен включил проектор, и Ричард притушил свет.
     - Большинство этих экспонатов уже  упаковано  и  находится  сейчас  в
дороге. Вскоре первая партия прибудет сюда.
     Первые  слайды  демонстрировали   вазы   и   миниатюрные   статуэтки.
Разглядывая их, Торн, казалось, забыл о тетушке  Мэрион,  Анна  улыбалась,
поглядывая на мужа. Вдруг она перевела взор на экран, и у нее  перехватило
дыхание. На  слайде  была  запечатлена  фигура  женщины  довольно  больших
размеров, яркая и уродливая, облаченная в багровые  и  пурпурно-золотистые
одежды со  множеством  украшений.  Восседала  блудница  на  Звере  о  семи
головах. Каждая голова  покоилась  на  длинной  чешуйчатой  шее,  из  лбов
торчали рога, а из пастей - клыки и языки. Голова  женщины  была  откинута
назад, длинные волосы беспорядочно спутались, а сама она  казалась  пьяной
от содержимого золотой чаши, которую сжимала в своей руке.
     - О, господи, - пробормотала Анна.
     - Да, - поддержал ее Чарльз, - вид у нее весьма устрашающий.
     - Вавилонская блудница? - поинтересовался Ричард.
     Чарльз кивнул. Анна вопросительно взглянула на мужа.
     - Ты ее знаешь? - удивилась  она,  и  все  рассмеялись.  Чарльз  взял
карандаш и подошел к экрану.
     - Она символизирует Рим. А эти десять острых, как  бритва,  рогов  на
Звере - десять царей, у которых  пока  нет  царств.  Но  Сатаной  им  была
обещана временная власть до тех пор, пока не  явится  он  в  своем  полном
величии.
     - А зачем она взгромоздилась на Зверя? - спросила Анна.
     - Не знаю. Но, очевидно, она не останется на нем  долгое  время.  Ибо
сказано в "Откровении Иоанна Богослова", что  десять  царей  "возненавидят
блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне".
     - Потрясающе, - вздрагивая, произнесла  Анна.  -  И  вы  во  все  это
верите?
     - Ну, я  полагаю,  вся  Библия  целиком  состоит  из  удивительных  и
чудесных метафор. Нам еще предстоит найти разгадки ко многим из них.
     - Например? - заинтересовалась Анна.
     Чарльз был не из  тех  людей,  кто  при  любой  возможности  пытается
обратить в свою веру первого встречного.  Но  он  решил  не  увиливать  от
ответа и четко объяснить все Анне.
     - Ну, имеется, например, масса  свидетельств,  что  конец  света  уже
близок.
     - Что? - не поняла Анна. Она решила, что ученый шутит.
     -  Многие  события,  происшедшие  за  последнее   десятилетие,   были
предсказаны в "Откровении Иоанна  Богослова".  Землетрясения,  наводнения,
голод, небо, потемневшее от смога, отравленные воды, меняющийся климат...
     - Но такие вещи происходили всегда, - запротестовала Анна.
     - Имеются и  более  любопытные  свидетельства.  Например,  существует
предсказание, что конец света наступит вскоре после того, как Библия будет
переведена на все письменные  языки.  В  начале  60-х  годов  это  и  было
сделано.  Предполагают,  что  последний  Армагеддон  начнется  на  Среднем
Востоке.
     - Но... - начала Анна, но тут вмешался Ричард:
     - Вы не возражаете, если мы вернемся к слайдам? Если конец  настолько
близок, мне не терпится узнать, за что я выложил кучу денег, пока все  это
не превратилось в прах?
     Напряжение  рассеялось.  Даже  Чарльз  рассмеялся.  Он  нажал  кнопку
дистанционного управления. На  следующем  слайде  была  также  запечатлена
Блудница, но сфотографированная  издалека.  Рядом  с  изображением  стояла
молодая женщина, так что, сравнивая ее рост и габариты картины, можно было
судить о размерах фигуры Блудницы.
     - Что это за девушка? - полюбопытствовал Ричард.
     - Фи, а я-то подумала, что ты и ее знаешь, - съязвила Анна.
     - Это моя приятельница. Репортер. Ее зовут Джоан Харт. Вы  что-нибудь
о ней слышали? Харт пишет биографию археолога Бугенгагена.
     Следующий слайд демонстрировал Джоан Харт с близкого расстояния.  Это
была потрясающая рыжеволосая женщина с сияющими глазами.
     - Похоже, ты у нее на крючке, а, Чарльз? - бросила Анна.
     Чарльз отрицательно покачал головой и рассмеялся.
     - Да нет, никаких планов на этот счет. Просто она здорово делает свою
работу. Кстати, она собирается в Чикаго. Думаю, скоро явится  сюда.  Хочет
взять у тебя интервью, Ричард.
     - У меня? - удивился Ричард. - По какому, интересно, поводу?
     - Раскопки, выставка, ну и все такое.
     - Ты же знаешь, что я терпеть не могу всякие интервью, Чарльз.
     - Да, знаю. Но я подумал...
     - Так вот, передай ей это.
     - Ладно, ладно. - Чарльз удрученно покачал головой, хотя был в курсе,
насколько дорожил Ричард покоем своей семьи.
     Несколько позже собравшиеся прощались в холле.
     - Я завтра буду в городе, - заговорил Ричард, помогая Чарльзу  надеть
пальто. - А Анне придется остаться здесь  и  проследить,  чтобы  все  было
закрыто.
     Чарльз кивнул.
     - А чудное было лето, - вымолвил он и обернулся, чтобы поцеловать  на
прощанье Анну.
     - Увидимся послезавтра, - пообещала она, распахивая дверь.
     Ричард проводил Чарльза к машине:
     - Да, по поводу тети Мэрион... - начал он.
     - Все, все, я уже все забыл, - улыбнулся Чарльз.
     Ричард захлопнул автомобильную дверцу и помахал Уоррену на  прощанье,
покуда тот не скрылся  во  мраке  холодной  ноябрьской  ночи.  Затем  Торн
вдохнул глоток морозного воздуха и вернулся в дом.


     Тетушка Мэрион слышала каждое слово, сказанное при расставании, в том
числе и сбивчивое извинение  Ричарда  за  ее  сегодняшнее  поведение.  Как
обычно  перед  сном,  старушка  открыла  окно,  что  дало  ей  возможность
подслушать разговор Ричарда с Уорреном.
     - Неблагодарный слепец, - пробормотала Мэрион и  вновь  обратилась  к
старенькой Библии, которую листала каждый вечер. Сегодня она открыла ее на
тексте  Бытия:  "...плодитесь  и  размножайтесь,  и  наполняйте  землю,  и
обладайте  ею,  и  владычествуйте  над  рыбами  морскими,  и  над  птицами
небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся на земле".
     "Ну вот, - вслух размышляла тетушка Мэрион, - разве _э_т_о_  не  знак
уж и не знаю чего!" Она толковала только что прочтенный  отрывок,  имея  в
виду компанию "Торн Индастриз". Ей виделось,  что  компании  предначертано
достичь  таких  вершин,  которые  вообразить  невозможно.  И  еще   крепче
уверилась старушка, что доля ее ни в коем случае не должна попасть в  руки
Дэмьена,  этого  средоточия  зла.  Она  решила  завтра  же,   как   только
возвратится домой, изменить свое завещание. Конечно же, она завещает  свою
долю  очень  благонамеренной  религиозной   общине.   Она   проучит   этих
неблагодарных родственников! Мэрион до такой степени размечталась о мести,
что даже не заметила огромного черного ворона,  неожиданно  возникшего  на
подоконнике  ее  спальни.  В  глазах  замершей  птицы   застыла   холодная
ненависть.


     Ричард читал в кровати, а вокруг возвышались кипы деловых  бумаг.  Он
часто работал по ночам, так как  необходимо  было  постоянно  держаться  в
курсе событий. И  все  равно  он  не  успевал  охватить  всего  того,  что
происходило в его компании. Все данные, которые постоянно  менялись,  надо
было удерживать в голове.
     Сегодня Ричард никак не мог сосредоточиться. Лавина  воспоминаний,  с
таким тщанием закапываемых в самые недра  сознания,  вдруг  обрушилась  на
него. Кто знает, кем мог стать его брат? Может быть, даже президентом.  Но
в расцвете сил быть подстреленным, как собака...
     - Ричард! -  Анна,  сидевшая  перед  туалетным  столиком,  замерла  с
расческой в руке. Он понял, что жена давно пытается привлечь его внимание.
Ричард сдвинул на лоб очки и взглянул на нее. -  Ты  же  обещал  мне...  -
продолжала жена.
     - Обещал что, солнышко?
     Анна вздохнула. Было ясно,  что  он  ни  слова  не  слышал  из  всего
сказанного.
     - Что никогда больше тетя Мэрион  не  переступит  порог  этого  дома.
Никогда.
     - О, Анна...
     - Обещай мне!
     - Ну ради Бога, старушке ведь уже восемьдесят четыре года!
     - Мне наплевать на это. И ноги ее не должно быть здесь.  Она  злющая,
ее надо опасаться, и...
     - Да у нее же старческий маразм, Анна!
     - Она отравляет даже воздух вокруг себя. Она действует мне на нервы и
пугает мальчиков...
     - Ерунда, они-то ее всерьез вообще не воспринимают.
     -  Да,  конечно.  Они  насмехаются  над  ней,  но,  заметь,  избегают
находиться с ней в одной комнате. Особенно Дэмьен.
     Ричард снял очки и положил их на ночной столик возле кровати. Сегодня
он не в состоянии был прочесть ни строчки. Торн собрал документы и  сложил
их на полу.
     - Ну, - попытался он снять напряжение, -  по  крайней  мере  рот  она
раскрывает всего лишь раз в несколько лет, прямо как какой-нибудь  депутат
во время предвыборной кампании.
     - Не смешно, - оборвала мужа Анна. Она отложила расческу и  выключила
над туалетным  столиком  лампу.  Потом  встала,  потянулась  и  подошла  к
постели. Ричард не переставал изумляться, как красива была Анна и как  ему
повезло, что он ее встретил.  Ричард  был  уверен,  что  после  ужасной  и
противоестественной гибели Мэри он уже не в состоянии влюбиться. И  вдруг,
как Божий дар, появилась Анна. Они мельком виделись в  Вашингтоне.  Ричард
находился там по делам компании, она же переехала в этот город  в  надежде
начать жизнь сначала. Сперва Анна принялась  неистово  флиртовать  с  ним,
пока Ричард не рассказал ей о смерти Мэри и о своем нежелании  вступать  в
какие-либо серьезные отношения. Анна резко изменилась  и  начала  искренне
ему сочувствовать. Наверное, из всего этого так ничего бы и не вышло, если
бы, возвращаясь в Чикаго, Ричард не обнаружил свою будущую супругу сидящей
рядом  с  ним.  Анна  утверждала,  что  это  чистое  совпадение,  и  Торн,
польщенный и заинтригованный, великодушно принял эту ложь.  Объявление  об
их помолвке стало настоящим  сюрпризом  для  всех.  Но  Ричард  не  привык
считаться ни с какими условностями, к тому же  он  был  бешено  влюблен  в
Анну.
     И вот Анна, спустя семь лет их супружеской жизни, здесь, в его руках,
а он по-прежнему  сходит  по  ней  с  ума.  Ричард,  конечно,  должен  был
признать, что секс тут играл немаловажную роль. Анна вывела его на вершину
наслаждения, этот пик уже мог показаться и греховным. Мэри была в  постели
робкой и стеснительной, Анна же соблазняла и одурманивала. Ричард даже  не
подозревал, насколько сам он был сексуален, пока в его жизни не  появилась
Анна и не пробудила в нем истинного наслаждения.
     - О чем ты задумался? - прервала мысли Ричарда жена.
     - О тебе. 0 том времени, когда мы встретясь. И о  том,  как  жутко  я
тебя люблю.
     - Ах, об этом...
     Ричард засмеялся. Да, Анна умела заставить его смеяться так,  как  он
никогда не смеялся с Мэри. Но Ричард не мог  сравнивать  этих  женщин.  Он
начинал чувствовать комплекс вины перед Мэри.
     - Опять испытываешь чувство вины? - спросила Анна. Она  умела  читать
его мысли.
     - Нет, - солгал Ричард. Он слишком устал от откровений.
     Анна клубочком устроилась рядом.
     - Что ты ей сказал? - промурлыкала она ему в ухо.
     - М-м-м?
     - Что ты сказал тете Мэрион, когда провожал ее?
     - Я ей велел хорошо себя вести.
     - И все?
     - Ну, я, конечно, был несколько жестче, потверже, что ли...
     - Может быть, выйди Мэрион замуж, она не была  бы  такой  стервой.  -
Анна вновь прильнула к Ричарду.
     - Интересно, чего только не сделает настоящий мужчина, -  возбужденно
проговорил Ричард, привлекая к себе жену. Она на  секунду  отстранилась  и
прошептала, глядя на него глазами невинной девочки:
     - Обещаешь?
     Ричард понял, что не может дальше сопротивляться.
     - Обещаю, - прошептал он, выключая свет, - больше тети  Мэрион  здесь
не будет.


     Два огонька погасли в один и тот же момент. Освещение в спальне  тети
Мэрион и свет в ее глазах.
     Старушка была мертва, Библия выскользнула из ее рук.
     Никто не знал, что же здесь  произошло,  кроме  исполинского  черного
ворона, вылетевшего из ее окна. Огромная черная птица стремительно  взмыла
в ночь.



                                    2

     На  следующий  день  в  Дэвидсоновской  Военной  Академии   состоялся
торжественный парад. Курсанты высыпали на  плац  и  под  грохот  школьного
духового оркестра принялись маршировать в ослепительном блеске всех  своих
регалии.
     Большинство ребят, прокручивая в голове ежедневные утренние  занятия,
пытались при этом демонстрировать что-то вроде бравой военной выправки.
     Полковник стоял на широкой  каменной  лестнице,  ведущей  к  главному
зданию Академии, и сиял  от  гордости,  глядя  на  стройные  ряды  молодых
курсантов. Для военного он был тучноват, но, зная  прекрасно,  что  родная
страна не призовет его под знамена на свою защиту, полковник позволял себе
это удовольствие - сытно и вкусно поесть.
     Рядом с ним стоял строгий, красивый, несколько настороженный  молодой
человек. Его тугие  мышцы  прямо-таки  играли  под  тщательно  отутюженной
формой.  Внешний  вид  молодого  человека  походил  на  вызов   обрюзгшему
полковнику.
     Полковник  произнес  приветственную  речь   по   случаю   возвращения
курсантов  в  Академию  после  Дня  Благодарения.  Затем  был  сделан  ряд
объявлений о школьном расписании на следующие недели.
     Стоя на плацу, Марк незаметно шепнул Дэмьену:
     - Это, кажется, он. - Его слова относились  к  молодому,  атлетически
сложенному офицеру, застывшему рядом с полковником.
     - Вроде ничего выглядит, - прошептал в ответ Дэмьен.
     - Ну, если гориллы в твоем вкусе...
     Как раз в этот момент полковник скомандовал:
     - Взвод Брэдли - оставаться на месте. Всем остальным  -  в  столовую.
Правое плечо вперед... Шагом марш!
     Мальчики сгрудились вокруг двух офицеров. Полковник кивнул в  сторону
молодого человека.
     - Это сержант Дэниэль Нефф. Он здесь вместо сержанта Гудрича.
     Данное сообщение явилось первым упоминанием о сержанте  Гудриче.  Как
бы парадоксально это  ни  выглядело  в  военной  школе,  но  с  курсантами
старались по возможности не заводить разговоров на тему  о  смерти,  а  уж
разговоры о самоубийстве вообще не допускались, ибо подобный акт  считался
позорным для мужчины. Поэтому  упоминание  о  несчастном  Гудриче  явилось
первым и последним.
     - Сержант Нефф - опытный солдат, - продолжал полковник, - и я наперед
уверен, что вы станете лучшим взводом Академии. - Полковник  подбадривающе
улыбнулся.  Потом  повернулся  к  Неффу:  -  Ну,  а  дальше  вы  уж   сами
знакомьтесь, сержант.
     Нефф лихо отсалютовал, а затем, продолжая стоять по стойке  "смирно",
проводил взглядом удаляющегося полковника.
     В заднем ряду взвода стоял огромный парень, на  голову  возвышавшийся
над всеми курсантами. Он был грузен и толст, его  шея  и  кулаки  неуклюже
торчали из воротничка и рукавов рубашки, слишком для него тесной.  Верзилу
звали   Тедди.   Пытаясь   как   бы   скомпенсировать   свою   более   чем
непривлекательную внешность, он измывался над всеми остальными ребятами.
     В этот момент Тедди решил, что неплохо  было  бы  с  ходу  произвести
впечатление на нового сержанта.
     -  Господин  сержант,  -  подобострастно  заулыбался   он,   нарочито
разглядывая ряд ослепительно сверкающих медалей на груди Неффа. -  За  что
вы получили ваши награды?
     - Откроете свой рот только тогда, когда я с вами заговорю, -  рявкнул
Нефф. - Вы будете слушаться каждого моего слова! Я  намерен  довести  вашу
подготовку до самого блестящего состояния. А посему буду полировать вас до
тех пор, пока блеск ваших достижений не ослепит всю Академию.
     Нефф замолчал и окинул взглядом всех курсантов.
     - Ясно?
     Побледневшие мальчики кивнули. Тедди опустил голову  и  сглотнул  ком
обиды, застрявший в горле. Он не выносил, когда его в чьем-то  присутствии
осекали.
     - Я еще поговорю с каждым из вас  отдельно.  После  завтрака  в  моем
кабинете, - продолжал Нефф. - А пока что назовите ваши имена.
     Расхаживая взад-вперед, он остановился перед Марком.
     - Марк Торн, - робко произнес мальчик, изнемогая под жестким взглядом
офицера.
     - У меня,  Торн,  имеется  воинское  звание,  и  оно  меня  пока  что
устраивает.
     - Марк Торн, господин сержант.
     - Торн, а? - заулыбался Нефф. - Вашу семью ведь  многое  связывает  с
этой Академией, не так ли?
     Марк, выросший  в  богатстве  и  роскоши,  был  идеально  воспитан  и
чувствовал, что напоминать о своих славных предках  значило  бы  допустить
ужасную  бестактность  по  отношению  к  остальным  ребятам.  Поэтому  он,
обливаясь краской стыда, молча стоял, не зная, что и ответить.
     - Что, разве не так? - настойчивее повторил свой  вопрос  Нефф.  Марк
деликатно ответил:
     - Мои отец и дед были здесь курсантами.
     - Хорошо, - произнес Нефф, приятно удивленный тактичностью  мальчика.
- Но учти, что это не дает тебе никаких преимуществ, мы все здесь в равном
положении.
     - Да, господин сержант,  -  с  готовностью  кивнул  Марк,  сгорая  от
нетерпения, когда же наконец офицер от него отстанет.
     Тедди не смог удержаться от соблазна вознаградить себя за унижение.
     - Мы все это слышали и раньше, - прошипел  он.  Курсанты  замерли  на
месте.
     Нефф круто повернулся к Тедди и злобно бросил:
     - Но не от меня, ясно?
     Да, этого "новенького" так просто  не  одолеешь.  Тедди  не  выдержал
тяжелого взгляда Неффа и опустил голову.
     Нефф двинулся дальше.
     - Имя?
     - Дэмьен Торн, господин сержант.
     Нефф стрельнул взглядом в сторону Марка,  потом  опять  уставился  на
Дэмьена.
     - Вы не похожи.
     - Мы - двоюродные братья, господин сержант,  -  пояснил  подросток  и
рискнул улыбнуться. Что-то неуловимое мелькнуло в глазах Неффа, но тут  же
исчезло.
     - Хорошо. Но и к тебе относится то же самое. Никаких привилегий.
     Дэмьен кивнул и провожал взглядом  командира,  пока  тот  подходил  к
следующему курсанту. Что-то в этом Неффе взбудоражило Дэмьена, взволновало
его до мозга костей. Но что это было, он не понимал. Пока.


     В шестидесяти милях от Академии, в самом сердце Чикаго,  Ричард  Торн
шагал по затейливо обставленному вестибюлю  огромного  здания  -  главного
офиса "Торн Индастриз". Рядом с ним находился и  президент  компании  Билл
Ахертон. В холле присутствовали еще несколько человек: либо  самые  рьяные
служащие, так как было слишком рано, либо те,  кто  возвращался  с  ночной
смены.
     Ахертон, добрейший и внешне непримечательный, мог бы стать, вероятно,
первоклассным шпионом. Ему стукнуло шестьдесят четыре года, и по жизни  он
скользил  медленно,  но  уверенно,  без  всяческих  усилий  продвигаясь  к
намеченной цели.
     После окончаний колледжа Ахертон пришел  работать  в  компанию  "Торн
Индастриз", в отдел развития и планирования. Он сделал блестящую карьеру и
числился  теперь  вторым  человеком  после  Ричарда   Торна,   являвшегося
председателем правления директоров.
     Ахертон по-прежнему жил в доме, который купил после женитьбы на своей
однокурснице.  Он  горячо  любил  свою  жену,  она  была  его   первой   и
единственной женщиной. Жизнь не  припасла  никаких  особых  сюрпризов  для
Билла Ахертона, и он с удивленным смущением  наблюдал  взлеты  и  крушения
судеб своих друзей, чье существование было значительно  неустойчивей,  чем
его собственное.
     Ахертон, возможно, был слишком мягок, но далеко не глуп.  Да  и  кто,
будучи недалеким человеком, мог бы  стать  президентом  "Торн  Индастриз"?
Одна мысль сегодня не давала президенту покоя, мысль, зародившаяся  в  нем
уже давно. И  она  была  связана  с  Полем  Бухером  -  директором  отдела
Специального Проектирования и его, Ахертона, непосредственным подчиненным.
     Бухер - молодой мужчина, почти на тридцать лет  моложе  Ахертона,  не
делал секрета из того, что метил на место президента компании. Но  не  это
беспокоило Ахертона. У него с давних пор выработался иммунитет ко  всякого
рода  интригам.  Президент  прочно  занимал  свое  место,  ибо   прекрасно
разбирался в работе и понимал, что Ричард Торн, один из  его  старейших  и
лучших друзей, никогда не поддастся ни на какие маккиавеллиевские  уловки.
А волновало Ахертона то, что чем ближе узнавал он Бухера,  тем  явственней
обнаруживал  в  нем   жестокость   и   беспринципность.   Проводимые   его
заместителем деловые операции рано или поздно могли отрицательно сказаться
на  репутации  компании  и,  что  еще  опаснее,  могли  навлечь  на  "Торн
Индастриз" серьезные неприятности, особенно если учесть, что в перспективе
Бухера ожидали более обширные полномочия, чем в настоящее время.
     Все это разом пронеслось в  сознании  Ахертона,  пока  они  вместе  с
Ричардом Торном пересекали вестибюль, направляясь  к  вращающимся  дверям.
Они  должны  были  встретиться  с  Бухером,  предложившим  компании  "Торн
Индастриз" приобрести сельскохозяйственный завод и осмотреть предприятие.
     Ахертон решил сегодня пораньше прийти  на  работу,  чтобы  поделиться
своими опасениями с Торном прежде, чем они попадут на завод.  Он  понимал,
что там у него уже не будет возможности выговориться.
     Торн, как обычно, оставался дипломатом.
     - Я первый, кто признает, что с Полем сработаться трудно, -  высказал
он свое мнение, - но ведь нам потребовалось целых три  года,  чтобы  найти
человека подобной квалификации.
     - Но я не ставлю под вопрос его профессиональные качества, - возразил
Ахертон, - я говорю о...
     - О его стиле, - закончил за него Торн как раз в  тот  момент,  когда
они выходили к автомобилю, поджидавшему их.
     Ахертон отрицательно покачал головой:
     - Я легко мог бы смириться с его стилем. Каждый день я  встречаюсь  с
разными людьми. Не в этом дело. Мне просто не нравится, что он предлагает.
У меня это стоит уже  поперек  горла,  и  я  не  собираюсь  скрывать  свое
отношение ко всем его затеям.
     -  Ты  беспокоишься,  как  бы  у  нас  не  возникли  неприятности   в
департаменте юстиции, - заключил Торн.
     - Но он ввязался в очень щепетильные делишки...
     Они подошли к лимузину, Мюррей открыл дверцу.
     - Давай-ка выслушаем его самого, - предложил Торн, когда  они  удобно
расположились на заднем сиденье автомобиля. -  Я  прошу  тебя  высказывать
свои соображения несколько более... деликатно... чем обычно.
     Мюррей захлопнул  автомобильную  дверцу  под  одобрительное  хмыканье
Ахертона.


     Один за другим  курсанты  взвода  Брэдли  входили  в  кабинет  нового
командира. Они робко и нетерпеливо ожидали своей очереди в коридоре  рядом
с его кабинетом. Тедди с видом неимоверной  скуки  опирался  о  стену.  Он
пытался придать своему лицу этакое бесстрастное выражение, чтобы никому  и
в голову не пришло, будто  Тедди  хоть  на  миг  испугался  Неффа,  дважды
унизившего его в глазах курсантов.
     На самом деле Тедди порядком струхнул. И теперь пытался прояснить для
себя, как изменить тактику своего поведения в отношении нового сержанта.
     Как обычно возле Тедди околачивалась пара-другая подхалимов, на лицах
у них было написано такое же  нарочитое  безразличие.  Чтобы  хоть  как-то
скрасить ожидание, Тедди решился на маленькое представление. Он подошел  к
противоположной стене, где аккуратными рядами были вывешены примерно сорок
фотографий.  На  них  в  хронологическом  порядке  были  запечатлены   все
футбольные команды Академии. Рассматривая фотографии, можно было узнать не
только о том, как развивалась с годами игра в футбол,  но  и  о  том,  кто
учился здесь в разное время,  сопоставив  их  с  сегодняшними  курсантами.
Любопытный  вывод  напрашивался  в  результате  этого  сравнения:  если  и
существовало в старое доброе время нечто, называемое  честью  мундира,  то
теперь ее  место  заняла  озлобленность  -  именно  на  этом  очень  часто
строились сейчас отношения между курсантами.
     Тедди нашел наконец то, что искал:
     - Мой старик играл за эту команду. Вот он, - пояснил он, тыча  жирным
пальцем в одну из  фотографий.  Несколько  слоняющихся  в  ожидании  своей
очереди подростков подошли к верзиле, чтобы взглянуть на фотографию. -  Он
играл на переднем крае, - помедлив, продолжал Тедди, а затем оглянулся  на
Дэмьена.
     - Роберт Торн играл правым защитником, - в  голосе  Тедди  прозвучало
неприкрытое презрение. - Мне кажется, уж ты-то  в  состоянии  купить  себе
все, что угодно?
     Дэмьен оттолкнулся от стены, на которую опирался:
     - Тедди, - угрожающе произнес он.
     Верзила  оглянулся  на  приблизившихся   курсантов,   с   нетерпением
ожидающих развития событий, и откровенно полез на рожон.
     - Ты не прикупил еще право на правого защитника?
     Кругом послышались сдавленные смешки. Дэмьен двинулся на Тедди, но  в
этот момент дверь в кабинет Неффа распахнулась и  оттуда  вышел  Марк.  Он
сразу же почувствовал сгустившуюся, напряженную  вражду,  возникшую  между
его кузеном и Тедди. Марк прокашлялся и спокойно произнес:
     - Дэмьен, ты следующий.
     Дэмьен взглянул на брата, затем снова впился глазами в Тедди.
     - Не смей никогда больше упоминать имени моего отца. _Н_и_к_о_г_д_а_,
- проговорил он, сам удивляясь той угрозе, которая  прозвучала  в  голосе.
Дэмьен резко повернулся и исчез за дверью, тихо закрыв ее за собой.
     Тедди глянул на Марка и фыркнул.
     - Твой братец, очевидно, думает, будто представляет  из  себя  что-то
стоящее, да? - Верзила повернулся к собравшимся.  -  Мой  предок  мне  тут
как-то поведал, что Торны сами  себе  мастерят  шляпы,  ведь  ни  в  одном
магазине не найти чего-нибудь подходящего на их умные и большие головы!  -
Тедди гнусно  захихикал,  и  большинство  курсантов,  побаиваясь  верзилу,
последовали его примеру.
     Марк шагнул к Тедди и отчетливо, с ледяным спокойствием, спросил его:
     - Ты филателист?
     Тедди не мог  распознать  подвоха,  но  прекрасно  понял,  что  здесь
спрятана какая-то уловка. Хотя совершенно не  ожидал  от  Марка,  что  тот
способен хоть на малейшее сопротивление. Вот Дэмьен -  это,  конечно,  да,
это крепкий орешек. Ну, а Марк...
     - Кто, кто? - переспросил Тедди, потягиваясь и еще сильнее возвышаясь
над Марком.
     - Что ж, попробую тогда объяснить, -  с  холодной  иронией  продолжал
Марк. - Ты марки собираешь?
     - Нет, - ответил верзила, все еще не понимая, куда клонит этот Торн.
     - Ну так, - ухмыльнулся Марк, - скоро начнешь. Прямо _с_е_й_ч_а_с_! -
И с этими словами он изо всех сил пнул по левой ноге Тедди.
     Верзила на мгновение застыл. Он был поражен не столько тем, что  этот
сосунок отдавил ему ногу, - хотя боль была преизрядная, и  Тедди  запрыгал
на одной ноге, - его удивило, как Марк посмел сделать это. Никто  в  школе
так  вызывающе  не  вел  себя  с  ним,  и  Тедди   пребывал   в   страшной
растерянности.
     Не отличаясь сообразительностью, верзила медленно раскидывал мозгами,
что же ему предпринять. В это время  Марк,  грустно  покачивая  головой  и
заметно усмехаясь, ударил каблуком  по  другой  ноге  Тедди.  Ошеломленный
Тедди не смог устоять на месте.
     Курсанты еле сдерживали смех, до того нелепо  выглядел  их  мучитель,
прыгая с ноги на ногу. Но тем не менее они хорошо понимали,  что  основная
битва еще впереди, и знали, кто ее выиграет. Поэтому, поставив  на  Тедди,
они прикинули в уме возможные последствия своего смеха и  сочли  за  благо
смолчать. Расступившись, они оставили Марка один на один с Тедди..
     Дэмьен стоял перед массивным письменным столом, за  которым  восседал
Нефф, перелистывая дело Торна. Наконец он обнаружил  то,  что  искал.  Его
палец побежал по списку оценок мальчика.
     - Математика, - начал  он,  -  "хорошо".  Логика...  "очень  хорошо".
Военная  история...  прилично.  -  Брови  его  поднялись.  -  Здесь  можно
постараться как следует.
     - Да, господин сержант. - Дэмьен почти не слушал командира.  Он  едва
заметно покачивался взад-вперед на носках и вслед за Неффом  поглядывал  в
окно, мельком наблюдая,  как  самый  младший  взвод  высыпал  на  утреннюю
переменку.
     - Физические упражнения, - продолжал Нефф, - "отлично". - Он  отложил
папку и,  сцепив  пальцы,  наклонился  вперед.  -  Я  слышал,  ты  хороший
футболист. - Торн вздрогнул. Он знал,  что  играл  неплохо,  но  не  любил
говорить об этом. В конце концов слова  ведь  ничего  не  значили.  Только
действие имело силу.
     - Гордись своими достижениями! - рявкнул Нефф, отчего Дэмьен  тут  же
вытянулся по стойке "смирно". - Гордиться - нормально, правда, когда есть,
чем гордиться! - Нефф для верности треснул кулаком по столу.
     - Да, господин сержант.
     - Я буду присутствовать на сегодняшней игре, -  откинулся  на  спинку
стула Нефф.  Слова  прозвучали  скорее  как  вызов.  Дэмьен  кивнул.  Едва
ощутимое, какое-то глубинное волнение опять начало подниматься в нем. Нефф
странным образом действовал на мальчика.
     Воцарилось неловкое молчание. Сержант как будто собирался с  мыслями.
Наконец он прикрыл глаза и проникновенно начал:
     - Я здесь для того, чтобы обучать тебя. Но не только. Мне  необходимо
и... защищать тебя. - Нефф подбирал каждое слово. - Если у тебя  возникнет
какая-нибудь проблема - приходи ко мне. Не бойся...
     "Не бойся?" - мелькнуло вдруг в голове Дэмьена. Он начал  внимательно
прислушиваться.
     - И днем, и ночью, нужен какой совет... приходи ко мне. - Нефф открыл
глаза. - Понимаешь?
     Дэмьен ничего не понимал, но согласно кивнул.
     - Да, господин сержант.
     - Скоро мы познакомимся с тобой  поближе,  -  продолжал  Нефф.  Затем
взглянул на папку и ткнул пальцем в соответствующий пункт. -  Я  вижу,  ты
сирота.
     Мальчик опять кивнул.
     Нефф подбадривающе улыбнулся.
     - Я тоже, - сообщил он. - Видишь, между нами кое-что общее.
     Дэмьен удивленно взглянул на сержанта. Он совершенно запутался  и  не
мог объяснить, что происходит. Внезапно улыбка исчезла с  лица  Неффа,  он
встал, отвернулся и взглянул в  окно.  Голос  его  снова  приобрел  сухие,
казенные интонации. Он вытер платком лоб и произнес:
     - Пришлите Фостера.
     Дэмьен бесшумно выскользнул за дверь.
     Услышав, что дверь за мальчиком затворилась, Нефф  уронил  голову  на
грудь и глубоко вздохнул. Часть сложнейшего дела была сделана.
     Дэмьен вышел в коридор как  раз  в  тот  момент,  когда  Тедди  нанес
сокрушительный удар по Марку. Марк, скорчившись, лежал на полу и прикрывал
разбитое лицо руками. Ни секунды не раздумывая, Дэмьен крикнул:
     - Тедди!
     Странно прозвучал его голос, совсем не похож он был  на  его  прежний
мальчишеский, к которому здесь все привыкли.  В  этом  окрике  воплотилась
пугающая глубина и сила, в нем прозвучала вся  резкость  команды,  которой
невозможно не повиноваться.
     Верзила обернулся. На губах у него застыла торжествующая ухмылка. Но,
заглянув в ледяные, пронзительные  глаза  Дэмьена,  он  в  тот  же  момент
перестал гримасничать.
     Сгрудившиеся вокруг них курсанты замерли в ожидании.
     И вдруг послышался какой-то странный звук, похожий на  клацанье,  как
будто хлопали друг о друга тонкие металлические пластинки. Тедди  завертел
головой в поисках источника звука. Но, казалось, никто, кроме  верзилы,  и
не  слышал  его.  Ребята  с  удивлением  уставились  на  Тедди.   Клацанье
становилось все громче, пока не стало ясно, что исходило оно от  огромных,
сильных _к_р_ы_л_ь_е_в_, бьющихся в воздухе прямо над головой верзилы! Тот
закрутился на месте и истошно завопил:
     - Прекрати это!
     Он размахивал руками, пытаясь ухватить нечто невидимое, что,  похоже,
стремительно атаковало его голову. Собравшиеся застыли с открытыми  ртами.
Дэмьен, казалось, находился в трансе. Марк вскочил на ноги и уставился  на
Тедди.
     И тут внезапно как будто мощный воздушный  поток  подхватил  верзилу,
его приподняло над полом - все выше и выше - и яростно швырнуло о стену!
     В этот момент дверь кабинета открылась, и на пороге  показался  Нефф.
Неожиданное появление командира  вывело  Дэмьена  из  транса,  он  тряхнул
головой и заморгал. Тедди скорчился у стены. Клацанье  затихло.  Курсанты,
не шелохнувшись, стояли, как пригвожденные к полу.
     - Что это ты делаешь на полу? - поинтересовался Нефф у Тедди.
     Тедди не мог  говорить.  Всхлипывая  и  потирая  челюсть,  он  сделал
попытку привстать.
     - Кто тебя ударил? - настаивал сержант.
     Тедди наконец поднялся.
     - Никто, сэр.
     - О'кей, - согласился Нефф. - Фостер следующий.
     Сержант повернулся и направился в кабинет. Курсант  по  имени  Фостер
последовал за ним, тихо притворив за собой дверь.
     Установившаяся   тишина   невыносимо    давила.    Наконец    Дэмьен,
протолкнувшись сквозь ряды учащихся, устремился к выходу. Марк бросился за
ним. На полпути Марк схватил брата за руку.
     - Что ты с ним сделал? - взволнованно спросил он.
     - Я не знаю, - ответил Дэмьен, не понимая,  что  произошло  на  самом
деле. Может, он начинает сходить с ума, как и его отец?
     - Меня пригласили играть в оркестре, - сообщил Марк.
     Дэмьен улыбнулся, искренне радуясь,  что  предмет  разговора  наконец
переменился.
     - Отлично. - Дэмьен повеселел,  мгновенно  превратившись  в  прежнего
раскованного и веселого мальчишку. Он захлопал ресницами и легонько  ткнул
Марка локтем. - Побежали на поле, я тебя сейчас обставлю!
     И они помчались, хохоча и улюлюкая, расплескивая вокруг себя  веселье
и мальчишескую энергию.
     Как и все обыкновенные дети.


     Особняк Торнов готовился к зиме.  Слуги  вытрясали  пыль  из  широких
белоснежных  покрывал  и  набрасывали  их  на  мебель,  отчего  дом  скоро
превратился в некое подобие музея или усыпальницы.
     Анна вышла из столовой и по широкой мраморной  лестнице  взбежала  на
второй этаж. Эта ежегодная домашняя рутина всегда  угнетала  ее,  хотелось
закончить все побыстрее.
     Проходя мимо спальни, она заметила служанок,  собирающих  в  комнатах
грязное белье, и подошла к одной из девушек:
     - Мисс Мэрион уже встала, Дженни?
     Служанка отрицательно покачала головой:
     - Мне кажется,  она  еще  не  проснулась,  миссис  Торн.  Я  стучала,
стучала, но она не отвечает.
     - Спасибо, - бросила Анна  и  заспешила  в  сторону  спальни  тетушки
Мэрион. Подойдя к дверям, Анна настойчиво постучала.
     Ни звука в ответ.
     Она приложила ухо к дверям, но ничего не услышала.
     - Тетя Мэрион, вы хотите опоздать на самолет?
     И опять ни звука не донеслось из спальни.
     Анна дернула ручку двери и вошла  в  спальню.  Постель  была  пустой.
Несмятые простыни и одеяло свидетельствовали  о  бессонной  ночи  тетушки.
Анна бросилась в ванную и, не добежав до нее, обнаружила, наконец, тетушку
Мэрион. Старушка, вытянувшись, лежала на коврике возле кровати.
     Тело ее застыло в такой неестественной позе, что  было  ясно:  Мэрион
мертва.  Старенькая  Библия  лежала  здесь  же,  в  нескольких  дюймах  от
вытянутой руки.
     Анна зажала рот рукой, чтобы не закричать, и зажмурила глаза, пытаясь
отогнать  от  себя  страшную  реальность.  И  постыдный  скандал  накануне
вечером, и глупые обвинения показались ей в один миг такими бессмысленными
и жестокими.
     Когда Анна вновь открыла глаза, взгляд ее упал на  распахнутое  окно.
Утренний ветер колебал бледные кружевные занавески.
     К югу от Чикаго территория приобретала вид  плоской  равнины,  как  в
Канзасе. Здесь в основном находились  сельскохозяйственные  угодья.  Новый
завод, так приглянувшийся Бухеру, располагался именно  в  этой  местности.
Стеклянный стены завода  простирались,  казалось,  в  бесконечность  -  не
здание, а прямо какая-то научная фантастика, - и все это на  фоне  пейзажа
XIX века.
     Фантомами из будущего казались и опускавшийся прямо на поле  вертолет
компании  "Торн  Индастриз",  и  небольшой  электрокар,  поджидавший   их.
Выглядел электрокар весьма занятно - нечто вроде супертележки для гольфа с
вмонтированной внутрь радиосистемой и телевизором.
     Управлял электрокаром Дэвид Пасариан, шеф отдела сельскохозяйственных
исследований компании Торнов. Это был человек Бухера.
     Пасариан был смуглым индейцем небольшого роста. Еще во времена  своей
юности он испытал на себе, что  такое  голод,  и  уж  кому,  как  не  ему,
следовало заниматься сельским хозяйством. Отдел  Пасариана  выискивал  все
возможные способы накормить ту часть земного  шара,  которая,  к  великому
негодованию индейца, называлась Третьим миром. Как не  понять,  возмущался
он, что мир-то един, неделим, и  либо  все  будут  сыты,  либо  все  будут
голодать.
     Пасариан  вспомнил  Бангладеш,  где  на   улицах   видел   ребятишек,
сбивавшихся, как дикие собаки, в стайки. Эти высохшие, сморщенные дети  со
вздутыми от голода животами готовы были убить за крошку хлеба. Сепаратизм,
заложенный в самом словосочетании "Третий мир", бесил  Пасариана  так  же,
как и отношение к этим странам его начальника Поля Бухера.
     Бухеру было ровным счетом наплевать и на  детей,  и  на  Третий  мир,
вместе взятых. Он не замечал вокруг себя ничего, кроме процентов с прибыли
или иных голых и холодных цифр. Пасариан ненавидел холодный расчет  своего
начальника, но успокаивал себя мыслью, что расчет расчетом - Бог с  ним  в
конце концов,  -  главное  все  же  заключалось  в  том,  чтобы  накормить
голодных.
     Индеец согласился на уговоры Бухера встретить Торна.  Пасариан  сидел
сейчас в этой не то тележке, не то напичканном  всяким  радиооборудованием
контейнере.
     Вертолет приземлился. Поздоровавшись, мужчины расселись в электрокаре
и отправились в поле. Пасариан управлял тележкой, Торн сидел  рядом,  двое
других находились сзади. Бухер с  ходу  начал  высказывать  свою  позицию,
подтвердив все опасения Ахертона.
     - Билл здесь просто ошибается, - склонившись  вперед,  к  самому  уху
Торна, прокричал Бухер. - В моем докладе подчеркивался  неоспоримый  факт,
что главный интерес для "Торн Индастриз"  представляет  в  текущий  момент
область энергетики и электроники. Я пытаюсь доказать, что, идя на поводу у
дурацких предрассудков, мы игнорируем то,  что  происходит,  например,  на
этом заводе. Сами-то мы при этом  рискуем.  Ведь  наше  приносящее  доходы
будущее, -  Бухер  набрал  в  легкие  побольше  воздуха,  -  наше  будущее
заключается только в одном: в _г_о_л_о_д_е_!
     Ахертон даже фыркнул от негодования.
     - Вот весь ты в этом, Поль, - возмутился он, тряхнув головой.  -  Это
же бессердечно и...
     -  П_р_а_в_д_о_п_о_д_о_б_н_о_!  -  закончил  Бухер.  -  Нет,  это  не
бессердечие. Это действительность.
     Ахертон, наклонившись вперед, к Торну, громко и отчетливо произнес:
     - К 1980 году нефть  будет  обходиться  странам  Среднего  Востока  в
двадцать миллиардов  долларов  ежегодно.  До  процветания,  мягко  говоря,
далековато, здесь не спасет и цена: 1 доллар за  галлон.  Мы  взвалили  на
свои плечи ответственность за энергию и перед нацией, и перед всем  миром,
так  давайте  же  тратить  наше  время  и  деньги  на  ее   развитие,   на
совершенствование ее форм. Как насчет  программ,  которые  мы  уже  начали
разрабатывать в солнечной, ядерной и гравитационной энергетике? Что ж нам,
все достижения, имеющиеся у нас в этих областях, списать  на  мусор?  Что,
все это зря делалось, зря время, что ли, тратилось?
     - Кстати, о времени, Билл, - вмешался Бухер, взглянув на часы. - Пока
ты тут взывал к нашим славным достижениям  в  области  энергетики,  восемь
человек померли с голоду. Вообще каждые  шесть  тире  восемь  секунд  один
человек где-нибудь на земле обязательно отдает Богу душу. От голода. Стало
быть, семь человек в минуту. За час - четыреста двадцать. Итого  -  десять
тысяч за день.
     Ахертон не скрывал своего презрения.
     - К чему ты _к_л_о_н_и_ш_ь_, Поль?
     - Да все к тому, Билл, - вскипая, нетерпеливо пояснил Бухер, - что не
имеет смысла создавать новые источники энергии, если не останется никого в
живых, кто бы мог ими пользоваться.
     Торн решил, что самое время вмешаться.
     - Поль, не мрачноват ли твой прогноз? - засомневался он.
     - Страшный день  приближается,  Ричард,  -  убежденно  заверил  Торна
Бухер. - И быстрее, чем тебе кажется.
     - Ну и дальше что? - спросил Торн.
     Бухер испустил какой-то театральный вздох облегчения.
     - А я было подумал, что ты не собираешься даже выслушать меня.
     Ахертон бессильно откинулся на спинку сиденья и, помрачнев,  скрестил
руки. Пасариан натянуто улыбнулся. Если всего  несколько  дней  назад  эти
заявления и походили на искренние, то теперь все это  напоминало  какое-то
представление. Но любой способ, выбранный Бухером  для  решения  очередной
задачи, всегда приводил его к намеченной цели.
     И пока электрокар катился к теплице, никто из четырех  погруженных  в
спор мужчин не заметил служащего, изо всех сил махавшего им. Этот  человек
пытался привлечь внимание Ричарда Торна. Дело  в  том,  что  за  несколько
минут до настоящего момента  раздался  телефонный  звонок.  Ричарда  Торна
спрашивали по чрезвычайно важному и безотлагательному делу.


     В теплице четверо  мужчин  продвигались  по  длинному  проходу  среди
безбрежного  океана  зелени.  Они  шли   молча,   потрясенные   окружающим
многообразием. Наряду с  овощами  каких-то  невероятно  огромных  размеров
здесь ютились миниатюрные растения в тепличных ящичках. Бухер краем  глаза
заметил, что даже Ахертон восхищен. Но, несмотря на  внутреннее  волнение,
Бухер напустил на себя  строгий  и  сдержанный  вид  и  продолжал  бубнить
голосом, похожим на молитву.
     - Жил однажды человек, - монотонно рассказывал он, - который спросил:
"Можете ли вы вспахать море?" Люди решили, что он  свихнулся.  Но  человек
этот не был сумасшедшим, он всего-навсего опередил свое время. Ибо сегодня
на этот  вопрос  мы  можем  ответить  утвердительно  и  не  просто  "можем
ответить", а и обязаны это сделать.  Начало  положит  гидропоника.  -  Они
двигались вдоль овощей, более ярких, чем обычно. Наконец мужчины очутились
в помещении, где были выставлены кое-какие технические  экспонаты.  Стенды
пестрели картами и графиками.
     - Вот здесь, - указал Бухер на  тщательно  выполненный  макет,  -  вы
видите современного фермера  таким,  каким  он  будет.  Вот  он  сидит  за
контрольным щитом в  центральной  башне.  Монитор  компьютера  выдает  ему
информацию  о   состоянии   полей.   Миниатюрный   воздушный   аппарат   с
дистанционным управлением посылает на землю ультразвуковые волны,  которые
вместо самого фермера прекрасно  управляются  со  вспашкой.  Его  автоматы
могут собирать, сортировать и раскладывать по ящикам  сельскохозяйственные
продукты. И все это с помощью механических  пальцев,  так  же  управляемых
компьютером.
     Ахертон обрел наконец дар речи.
     - А что со всего этого будет иметь, к примеру, голодающий китаец?
     - Да это же накормит их, - взбесившись, выкрикнул Бухер.  -  Китайцы,
видите ли, гордятся, что в состоянии сидеть на одной чашке риса в день, но
чем же здесь гордиться? И нам придется накормить  этих  людей!  -  В  этот
момент Бухер, бесспорно, оседлал своего любимого конька. - Чтобы  добиться
этого, надо вспахать океаны, разработать новые виды быстрорастущего  риса,
произвести горы искусственного мяса. И мы -  "Торн  Индастриз"  -  обязаны
возглавить все это. Мы будем владеть землей или  брать  ее  в  аренду.  Мы
будем контролировать  урожай  и  прирост  животных.  Мы  произведем  такие
удобрения, что заставят пищу расти, как  на  дрожжах,  мы  спроектируем  и
построим машины, которые превратят бесплодные земли и отравленные  моря  в
цветущие сады.
     - А вы-то какое место во всей этой  утопии  займете?  -  презрительно
бросил Ахертон. - Царское, что ли?
     Бухер ни на грамм  не  обиделся.  Произнеся  весь  этот  монолог,  он
оглянулся на зеленый океан и, опять погрузившись в себя, заговорил:
     - Вы знаете... однажды жило одно весьма примитивное  племя  высоко  в
горах Мексики. Жили туземцы на очень плодородной земле,  но  не  умели  ее
обрабатывать. Где-то рядом находилась американская строительная  компания,
прокладывавшая  в  тех  местах  дороги.  Закончив  свои  работы,  компания
подарила этому племени трактор. Туземцам подробно объяснили, как управлять
машиной. И вот, когда они научились вспахивать поля,  что  они  сделали  с
трактором?
     - Они его съели, - заявил  Пасариан,  впервые  за  это  утро  нарушив
молчание. Было непонятно, осознал ли Бухер сарказм в  словах  индейца,  во
всяком случае, он проигнорировал это заявление.
     - Туземцы вознесли трактор на алтарь  и  обожествили  его.  Они  всем
племенем валились перед ним на колени и молились.
     Ахертон вдруг весь похолодел.
     В этот момент к ним подбежал техник в белом халате.
     - Извините, мистер Торн, - вмешался он в разговор,  -  вас  просят  к
телефону. Срочно.
     Поблагодарив техника, Ричард извинился перед  всеми  и  направился  к
телефону. Жаркий спор тем временем продолжился.
     - Нефтяные страны, не колеблясь ни секунды, приставили к нашему горлу
нож, разве не так? - неистовствовал Бухер. - Почему же в отношении еды  мы
должны поступать по-другому?
     - Если мы собираемся превратить всех голодных в наемных фермеров, - с
трудом сдерживая захлестнувшую ярость, проговорил Ахертон, - почему бы нам
заодно не превратить их в рабов?
     - Потребителей, а не рабов, - раздраженно поправил Ахертона Бухер,  -
дело ведь в том, что мы накормим их!
     И хотя Пасариану не  нравились  мотивы,  двигавшие  его  начальником,
главной заботой индейца  всегда  оставалась  возможность  прокормить  всех
голодающих.
     - Я вынужден согласиться с Полем, - заявил  Пасариан.  -  Думаю,  нам
надо разрабатывать это направление.
     Тут они заметили Ричарда. Он был бледен.
     -  Мэрион  скончалась  вчера  ночью,  -  произнес  он.  -   Сердечная
недостаточность.
     Ахертон был в шоке.
     - Господи, Ричард. Искренне сочувствую.
     Торн  рассеянно  кивнул:  мысли  его  уже  были  заняты  предстоящими
похоронами.
     - Видимо, мне придется покинуть вас, - обратился он к Ахертону. -  Ты
не подбросишь меня к вертолету?
     - Конечно, - согласился тот.
     - Поль, - продолжал  Торн,  -  пожалуйста,  доберись  до  телефона  и
предупреди  директорат.  И  еще  проследи,   чтобы   во   все   зарубежные
представительства были разосланы телеграммы по поводу статуса управляющего
заводом.
     - Сделаю, сделаю, - заверил его Бухер.
     - Собрание через десять дней. А похороны  через  три  дня.  Надо  еще
сделать  взносы  в  Кардиоционный  Фонд.  О  банках  и  Уолл-стрит  я  сам
позабочусь. - Ричард распрощался со  всеми  и  направился  с  Ахертоном  к
выходу.
     Бухер поймал его за рукав.
     - Ричард, - начал он, - может  быть,  завтра  позавтракаем  вместе  и
закончим наконец обсуждение этого проекта?
     Ахертон негодующе отшатнулся, Ричард  же  спокойно  отнесся  к  этому
предложению.
     - Да, конечно, - согласился он, - приходи завтра ко мне домой часам к
восьми.
     Пасариан покачал головой. "Да, этот не теряет времени даром. Старушка
умерла. Ну, так что из этого, сказал бы Бухер, другие-то продолжают  жить.
Конечно, Поль добьет Торна, и решающим мнением  в  компании  будет  мнение
Поля Бухера".
     Бухер прервал ход мыслей Пасариана.
     - Значит, Торны уже переехали в город? - поинтересовался он.
     - Сегодня, - кивнул индеец.
     - Опять зима, - подытожил Бухер. И  отправился  на  поиски  телефона,
чтобы выполнить инструкции Торна.
     Даже своей смертью Мэрион Торн причиняла всем массу неудобств.


     В этот самый момент неподалеку от Гибралтарского  пролива  на  высоте
тридцать тысяч футов над Атлантическим океаном летел  реактивный  самолет.
Поднявшись из аэропорта в Тель-Авиве, он направлялся на Запад.
     На борту в туристском салоне сидела очень привлекательная рыжеволосая
англичанка с сияющими глазами. Это была Джоан Харт. Как и  сообщал  доктор
Уоррен, она предприняла это путешествие, чтобы взять  интервью  у  Ричарда
Торна. Но не голое  любопытство,  как  предположил  Торн,  вынудило  Джоан
сорваться с насиженного места.
     С момента исчезновения ее друга Майкла Моргана прошло уже  семь  лет.
За это время Джоан сама  провела  кое-какие  расследования:  она  подробно
изучила Библию и ту серию необъяснимых  фактов,  которые  были  связаны  с
рядом странных смертей. И все это каким-то непостижимым образом  вертелось
вокруг одного маленького мальчика - Дэмьена Торна.
     Джоан уверовала наконец, что Бог выбрал ее своей посланницей. И  хотя
Бугенгаген пытался сделать когда-то своим духовным последователем  Майкла,
выбору его не дано было осуществиться. Но на  той  встрече  присутствовала
Джоан - она слышала все и поняла, что это не было простым  совпадением.  И
та Сила, что привела ее семь лет назад в кафе, заставляла  теперь  сделать
так, чтобы новый Антихрист не дожил до своего тринадцатилетия. Ибо в  этот
день Антихрист узнает, кто он, и тогда уничтожить  его  будет  практически
невозможно.
     Джоан выпала участь Кассандры: ей никто не верил. Все, кто ее  раньше
знал, подшучивали над ней  и  утверждали,  что  пророчества  Джоан  -  это
очередная блажь, которая скоро пройдет. Люди незнакомые шарахались от  нее
как от безумной.
     До некоторого времени и сама Джоан не вполне была уверена в здравости
своего рассудка. Еще неделю назад ее мучили сомнения. И  тут  ей  поручили
сделать репортаж о раскопках в  замке  Бельвуар.  Она  давно  ждала  этого
момента. Бродя среди  раскопок,  Джоан  обнаружила  останки  двух  мужчин,
живших, без сомнения, в ХХ веке. Она легко опознала их. Очень  внимательно
рассмотрела Джоан и стену Игаэля.
     Вот тогда-то она и решила лететь в Штаты,  чтобы  рассказать  Ричарду
Торну правду.
     Надо было предупредить о страшной угрозе всех тех, кто находился  уже
в непосредственной опасности, ибо Сын Дьявола пребывал среди них.
     Трудная и опасная была эта миссия, но Джоан стремилась выполнить ее с
тем экзальтированным восторгом, который свойствен только истинно верующим.



                                    3

     Столовая в чикагском  доме  Торнов,  отделанная  темными  деревянными
панелями, выглядела элегантно, мебель была изготовлена  из  хромированного
металла в сочетании со стеклом и  мягкой  коричневой  кожей.  Обычно  Торн
завтракал в светлой и просторной комнате рядом с кухней.  Но  сегодня  это
был не совсем обычный завтрак и Ричард решил перекусить  в  более  строгой
обстановке. Для встречи с Бухером он выбрал столовую.
     Они уже доедали грейпфрут, но ни один из мужчин так и не мог решиться
заговорить о деле, ради которого, собственно, и была назначена сегодняшняя
встреча.
     - И когда же вы планируете открыть эту  выставку?  -  спросил  Бухер,
проявляя нарочитый интерес к археологическому хобби Торна.
     - Это  зависит  от  того,  когда  из-за  границы  прибудут  последние
контейнеры, - пояснил Торн. - Ориентировочно мы планируем ее  к  Пасхе.  А
твой доклад, Поль, был просто великолепен. Я никак не могу понять, как  ты
умудрился подготовиться к нему всего за месяц.
     - Но... - протянул Бухер, соображая,  как  бы  поскорее  коснуться  в
разговоре необходимой темы. - Но... я не уверен, что  осуществление  этого
проекта надо начинать с ходу, без полной поддержки всей нашей верхушки.
     - М-да, к тому же, насколько я понял, Билл Ахертон против проекта.
     - Да, и я ему доверяю. Тебе тоже следует доверять Биллу. Он, конечно,
не из этих скороспелых всезнаек, но дело  свое  знает.  -  Торн  отхлебнул
глоточек кофе. - Я бы советовал тебе  наладить  отношения  с  Биллом.  Это
подстегнуло бы твое продвижение в компании.
     Бухер понимал, что его следующее  заявление  связано  с  определенным
риском, но все же решился:
     - Ричард, если Билл Ахертон не прекратит травить меня и  моя  карьера
будет зависеть от каких-то реверансов в его сторону, то, может быть, лучше
мне уволиться из компании?
     - Чепуха, - возмутился Торн. Затем с улыбкой добавил:  -  Твое  время
еще придет.
     Бухер, торжествуя в душе, удовлетворенно кивнул.
     - Ладно, - согласился он, - отброшу пока эти  мысли.  -  А  про  себя
подумал: "Пока, до того момента, когда _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_  придет
мое время".
     Закончив завтрак, мужчины спустились к автомобилю. Торн, несмотря  на
смерть тетушки Мэрион, вынужден был лететь в Вашингтон, где  у  него  была
назначена важная встреча. Водитель лимузина поджидал его, чтобы отвезти  в
аэропорт. Прощаясь, Торн обратился к Бухеру:
     - Ты придешь на день рождения мальчиков в этот уик-энд?  В  домик  на
озере?
     - Ни за что не упущу такую  возможность,  -  подыграл  Поль  Торну  в
попытке загладить их отношения.  Он  с  удовольствием  принял  необходимое
условие этой джентльменской игры. - А озеро уже замерзло?
     - Спрашиваешь! - Торн положил руку на плечо Бухеру. - Захвати с собой
коньки.
     Поль, улыбнувшись, помахал Ричарду рукой и заспешил  на  угол  ловить
такси. Внутренне он покатывался со смеху, представляя себе Билла  Ахертона
на коньках, в накинутых поверх тройки пальто и  шарфе,  спотыкающегося  на
льду озера. Вот будет потеха.
     Взявшись за ручку автомобильной  дверцы,  распахнутой  Мюрреем,  Торн
услышал за спиной женский голос, принадлежащий, очевидно, англичанке:
     - Мистер Торн? О, мистер Торн!
     Он оглянулся и увидел  необычайно  привлекательную  женщину,  которая
неистово махала  ему,  бросившись  наперерез.  На  ней  было  ярко-красное
шерстяное пальто с пушистым меховым воротником такого  же  цвета,  красные
перчатки, черные кожаные сапоги  на  высоких  каблуках.  На  плече  висела
большая  кожаная  черная  сумка.  Улыбка  у  незнакомки  была   совершенно
обворожительная, но какая-то неуловимая натянутость скользнула в ней.
     На секунду-другую Торн  опешил.  Что-то  знакомое  почудилось  ему  в
облике этой  сногсшибательной  женщины,  но  он  наверняка  знал,  что  не
встречал ее раньше. И тут  Ричард  наконец  вспомнил,  где  он  видел  эту
женщину: на одном из слайдов Уоррена она стояла подле  фигуры  Вавилонской
блудницы.
     Это была Джоан Харт, репортер. Приятное впечатление, вызванное  видом
этой красивой женщины, ищущей с ним встречи, тут же рассеялось.  Она  была
всего-навсего репортером.  И,  как  сообщал  доктор  Уоррен,  намеревалась
выцыганить у него интервью. Но Джоан Харт уже стояла рядом.
     - Извините, что пришлось кричать, но я никак не могла упустить вас...
     - Ничего, - холодно перебил ее Ричард. Он понимал, зачем она здесь, и
не собирался отвечать на ее наверняка бестактные вопросы.
     - Меня зовут Джоан Харт. Полагаю, Чарльз Уоррен рассказывал  вам  обо
мне.
     - Да, рассказывал. И я просил его передать вам...
     - Он говорил, говорил, - нетерпеливо прервала Ричарда  Джоан.  Затем,
сменив вдруг тему, почти жалобно продолжила:  -  Здесь  жуткий  холод.  Не
лучше ли нам посидеть в вашем автомобиле, пока вы  мне  объясните,  почему
отказались от интервью?
     Торн нехотя улыбнулся.
     - Из вас могла бы получиться настоящая леди. -  Он  указал  Джоан  на
просторное заднее сиденье автомобиля.
     Как только они уселись, Джоан залезла в свою сумку  и  принялась  там
копошиться. "В этой огромной сумке, - подумалось вдруг Ричарду, - могло бы
уместиться  обширное  досье  на  Бугенгагена,  от  рождения  и  до  смерти
старика". Внезапно  Джоан  вытащила  из  сумки  дорогой  шелковый  платок,
который  любая  другая  женщина  с  удовольствием  носила  бы  на  шее,  и
высморкалась в него.
     - В холодную погоду я становлюсь жуткой развалиной.
     - Мисс Харт, - начал Торн.
     - Знаю, знаю. Вы на дух не переносите репортеров.
     - И, кроме того, я очень спешу в аэропорт, - добавил он.
     - Только несколько минут. Это все, о чем я вас прошу.
     - Но я не могу опоздать на  самолет.  Может  быть,  мы  встретимся  в
другое время?
     - Мне всегда казалось, что самолет может подождать Ричарда Торна.
     - Только не этот.
     - Ну что ж, тогда  я  буду  сопровождать  вас  в  аэропорт.  -  Джоан
неотразимо улыбнулась. - А куда вы летите?
     Торн нажал кнопку переговорного устройства, позволяющего ему общаться
с Мюрреем через толстое стекло, разделявшее их.
     - Трогайте, Мюррей.
     Затем, отключив связь, повернулся к Джоан:
     - В Вашингтон.
     Джоан опять улыбнулась.
     - Никого  не  ждущий  самолет  номер  один.  А  чем  вы  занимаетесь?
Советуете президенту, как управлять страной?
     - Нет, -  ответил  Торн,  находя  занимательным  ее  юмор.  -  Только
госсекретарю. Ну, а чем я вам могу быть полезен?
     Джоан Харт снова  потянулась  к  своей  сумке  и  вытащила  маленькую
записную книжку в кожаном переплете и золотой карандашик. Женщина  тут  же
преобразилась, будто попавшие к ней в руки записная  книжка  и  карандашик
наделили   ее   особой   силой.   Она   превратилась    в    бесстрастного
профессионального  репортера,  подобно  Бугенгагену,  извлекавшему  из-под
земли свои реликвии, Джоан факт за фактом  вытягивала  сведения  из  своей
очередной жертвы.
     На полпути в аэропорт Торну порядком надоела эта игра в интервью.
     - Мисс Харт, вы уже задали мне семь вопросов,  и  все  они  почему-то
связаны с деньгами, - заявил он.
     - Деньги заставляют крутиться весь мир, не так ли?
     - Да, и не только мир, - вставил Торн.
     Джоан заметила, что Ричарда начинает охватывать раздражение,  но  она
никак не могла сказать ему самого главного. Еще не время. Чуть-чуть позже.
     - М-м-м, ваш отец построил музей, - она взглянула в записную  книжку,
- в 1940 году. Во что это ему обошлось?
     - Порядка десяти миллионов, или что-то около этого.
     - Ну да, миллионом больше, миллионом меньше, -  засмеялась  Джоан.  -
Когда ваш отец впервые приехал в Чикаго, он устроился на биржу?
     - Правильно.
     - Скажите, а не заставлял ли он вас и вашего брата  Роберта  лезть  в
холодную ванну или спать на досках, дабы  испытать  на  своей  шкуре,  что
значит быть бедным?
     Торн расхохотался.
     - Кто же вам такое наплел о нас?
     В этот момент лимузин резко затормозил. Они  подъехали  к  разводному
мосту около Мичиган-авеню. Сигнальные звонки и сверкающие красные  огоньки
на шлагбауме предупреждали: мост вот-вот разведут, чтобы пропустить судно.
Ричард выглянул в окно и узнал  танкер,  принадлежащий  "Торн  Индастриз".
Дорогу Торну пересекало его собственное судно.
     Джоан Харт воспользовалась этой задержкой и внезапно повела атаку:
     - Вы когда-нибудь встречались с Бугенгагеном?
     - Нет, - ответил Торн, почувствовав, как резко сменила Джоан тактику.
     - А вы знаете, что он был не только археологом? Бугенгаген был прежде
всего экзорцистом - изгоняющим Дьявола.
     - Не понимаю, какое это имеет отношение к...
     - Его скелет  нашли  при  раскопках  замка  Бельвуар,  -  не  обращая
внимания на реплику Ричарда, продолжала Джоан. - Вы об этом не знали?
     - Ч_е_й_-_т_о_ скелет, мисс Харт. По-моему, официально  его  пока  не
идентифицировали.
     В голосе женщины звучала твердая уверенность.
     - Там нашли два скелета, мистер Торн. Один - Бугенгагена, а второй  -
молодого археолога по имени  Майкл  Морган.  Майкл  был  моим  женихом.  Я
встречалась с ним в день их исчезновения.
     Как раз в эту минуту шлагбаум был поднят, и Мюррей завел мотор.  Торн
в бешенстве нажал кнопку переговорного устройства.
     - Мюррей, подождите. Мисс Харт выходит.
     Джоан скороговоркой выпалила:
     - За неделю до своей гибели ваш брат прилетал в Израиль для встречи с
Бугенгагеном. А через несколько дней после его смерти Бугенгаген  и  Майкл
Морган были заживо похоронены. Вас не настораживает все это, мистер Торн?
     "Ну вот, этого еще не хватало, -  решил  Ричард.  -  Сейчас  она  мне
выдаст, кто убил Кеннеди". Ледяным голосом он отчетливо произнес:
     - Не заставляйте меня  вышвырнуть  вас,  мисс  Харт.  Мы  задерживаем
движение.
     - А вы знаете, почему полиция  застрелила  вашего  брата?  -  В  дико
сверкающих  глазах  Джоан  появилось  какое-то  безумие.  -  Вам  известно
что-нибудь о кинжалах?
     Мюррей вышел из машины и распахнул заднюю дверцу.
     - Мне одно известно: вы напрасно тратите свое и мое время.
     - Пожалуйста, выслушайте меня! - умоляла женщина.  -  Я  долгие  годы
потратила на изучение всего этого! Все сходится... и теперь...
     Ричард застонал.  Только  не  это.  Он  было  решил,  что  призрачная
мистическая пелена вокруг гибели  брата  навсегда  рассеялась.  Не  тут-то
было!
     Мюррей  грубо  схватил  Джоан  за  руку.  Цепляясь  за  сиденье,  она
воскликнула:
     - Вы в смертельной опасности!
     - Убирайтесь отсюда! И чтобы я вас никогда больше не видел! Ясно?
     - Обратитесь к Христу! - воскликнула Джоан.
     - Мюррей, ради Бога!
     - Поверьте в Христа! - рыдала она.
     Мюррей вытащил ее из  машины  и  захлопнул  дверцу.  На  улице  Джоан
продолжала кричать:
     - Ради _Б_о_г_а_! Только он может защитить вас! Взгляните же на стену
Игаэля, мистер Торн! Вглядитесь в лицо Сатаны и скажите наконец,  чье  это
лицо!
     - Мюррей, черт подери, да поехали же поскорее от этой ненормальной! -
заорал Торн.
     Мюррей вскочил в машину и завел мотор.
     Машина набрала скорость. Джоан застыла посреди дороги, слезы отчаяния
струились по ее лицу, а холодный ветер пытался сорвать ярко-красное пальто
с ее дрожащих плеч.


     Когда Реджинальд Торн вздумал воздвигнуть себе монумент, идея создать
музей пришлась ему как нельзя  более  по  душе.  Он  отправился  к  своему
старинному приятелю - помощнику  главного  чикагского  архитектора,  чтобы
обсудить с ним эту мысль.
     Торн  предпочел  неоклассицизм.  Ему  хотелось,  чтобы  здание  через
десятки лет не выглядело рухлядью. Долго и тщательно присматривался старик
к архитекторам, пока не остановил свой выбор на уверенном в себе и  полном
сил молодом человеке, которого порекомендовал Торну его друг.
     Приятель не подвел его. Он познакомил Торна с Фрэнком Райтом, и  план
создания музея немедленно начал претворяться в жизнь.
     Сегодня, почти сорок лет спустя,  музей  Торна  выглядел  по-прежнему
современно и восхитительно, как будто был  построен  неделю-другую  назад.
Музей расположился на  берегу  озера  Мичиган  и  фасадом  был  обращен  к
наиболее роскошным кварталам Мичиган-авеню. Ни одно соседнее сооружение не
превосходило красотой и элегантностью здание музея.
     Когда такси с сидевшей в нем Джоан Харт затормозило перед  музеем,  в
глаза ей бросились афиши, сообщающие о выставке полотен Эдварда Мюнха.  На
афишах была изображена наиболее известная и шокирующая  картина  художника
под названием "Крик". Вдруг Джоан как вкопанная  застыла  перед  картиной.
Она сочла ее за знак свыше и, вновь обретя утраченное вдохновение, вошла в
музей.
     Очутившись в огромном зале с устремленными к небу потолками, Джоан на
мгновение почувствовала себя крошечной и беззащитной. Но она твердо знала,
зачем пришла сюда, и собралась с духом. Гид направил Джоан  в  галерею  на
втором этаже, где  Чарльз  Уоррен  готовил  выставку  реликвий,  найденных
несчастным Бугенгагеном при раскопках в Бельвуаре.
     Уоррен, окруженный бесчисленными  планами  и  фотографиями,  объяснял
Анне Торн, как он предполагает расположить будущую  выставку.  Анна  давно
сделала для себя выбор, остановившись на музее, и частенько интересовалась
его делами. Но никогда еще Уоррен не наблюдал в  ней  такого  любопытства,
какое проявила Анна к находкам из Бельвуара.
     - Мы собираемся реконструировать катакомбы вон там, в конце. - Уоррен
указал на план. - По этому маршруту посетители будут переходить из галереи
в галерею, и даже издалека какая-то часть  катакомб  будет  всегда  видна.
Заканчивая маршрут, посетители пройдут по ним.
     - Заманчиво, - похвалила Анна.
     Уоррен благодарно заулыбался.
     - Да, мне тут сообщили, что после моего  отъезда  раскопали  кое-что,
называемое стеной Игаэля. После реставрации ее пришлют сюда. -  Он  указал
на еще одно помещение в плане. - Эту галерею я держу про  запас,  так,  на
всякий случай.
     После упоминания о стене Игаэля любопытство Анны достигло апогея.
     - А кто такой был этот Игаэль? - поинтересовалась она.
     - Весьма загадочная фигура, -  начал  объяснять  Уоррен,  -  монах  и
изгоняющий Дьявола. Предполагается, что он жил в XIII веке. Как повествует
легенда, однажды ему явился Сатана, и бедный монах сошел с ума.
     Уоррен ожидал, что Анна, подобно большинству людей, рассмеется, но, к
его удивлению, она даже не улыбнулась. И он продолжал:
     - Затем Игаэль заперся от всего мира. Лицо Сатаны  преследовало  его,
видимо, так неотступно, что монах решил нарисовать  Антихриста,  каким  он
его видел - от рождения и до падения, это был  единственный  выход,  чтобы
избавиться от наваждения.  -  Уоррен  вздрогнул.  -  Самого  Игаэля  никто
никогда больше не видел. Только его стену.
     - Я просто сгораю от нетерпения  взглянуть  на  нее,  -  взволнованно
произнесла Анна. Ученый как будто околдовал ее своим рассказом.
     - А теперь, - сказал Уоррен, снова указывая на план,  -  относительно
вашего любимого экспоната - Вавилонской блудницы! Ее мы  установим  здесь,
посреди галереи номер 4. Таким образом никто из посетителей  не  пропустит
ее.
     В галерею неожиданно вошла Джоан Харт.
     - Джоан, - удивленно и радостно воскликнул Уоррен. -  Отлично!  Когда
вы прилетели?
     - Прошлым вечером, - натянуто улыбнулась Джоан, пытаясь держать  себя
в руках, так рвалось наружу все то, ради чего она сюда пришла.
     - Анна, - обратился к жене Торна ученый, - это  Джоан  Харт,  молодая
женщина...
     - С вашего слайда, - закончила Анна.  Когда  дело  касалось  красивых
женщин, у нее срабатывала фотографическая память.
     Уоррен кивнул.
     - Да, стоящая рядом с Вавилонской блудницей.
     Анна хотела тут же съязвить на этот счет, но прикусила язык.
     - Я Анна Торн. А вы, видимо, пытались взять интервью у моего мужа.
     - Я уже взяла его.
     Уоррен взбесился.
     - Я же ясно сказал вам... - начал он.
     Но Джоан оборвала его:
     - Вы себе не представляете, насколько это было важно. И ваше "нет" не
могло остановить меня.
     - Вы, должно быть, умеете убеждать,  -  проговорила  Анна  уже  менее
дружелюбно. - А как вам вообще удалось к нему попасть?
     Джоан при желании могла вести себя вызывающе, и ей  вдруг  захотелось
подразнить Анну:
     - Я бросилась ему на шею! - воскликнула она. - Прямо в  его  огромной
сверкающей машине.
     - Да-а? - протянула Анна. - Я уверена, он был в восторге.
     - Ну, сначала  не  очень-то,  -  принялась  напропалую  врать  Джоан,
испытывая к Анне неосознанную неприязнь. -  Ваш  муж,  конечно,  не  очень
высокого мнения о репортерах, не так ли?
     - Он считает, что они существуют за счет несчастий  других  людей,  -
заявила Анна, голосом давая понять, что это также и ее мнение.
     Джоан расплылась в улыбке.
     - Как шакалы? - спросила  она,  пытаясь  выведать,  насколько  хорошо
осведомлена жена Торна.
     -  Отличное  сравнение,  -  парировала  Анна.  Лицо   ее   оставалось
бесстрастным.
     Уоррен не знал, как выпутаться из этой  ситуации,  и  сделал  попытку
сгладить разгоравшийся конфликт:
     - Джоан пишет в основном на тему археологии, - робко пояснил он.
     - Неужели? - ядовито улыбнулась Анна.
     В этот момент  визгливо  засигналил  карманный  биппер.  Уоррен,  как
правило, негодовал  на  это  маленькое  пискливое  устройство,  но  сейчас
обрадовался возможности выйти из конфликтной  ситуации  при  помощи  этого
миниатюрного аппарата.
     - Через минуту вернусь, - заверил он женщин.
     - А  знаете,  -  как  бы  между  прочим  заявила  Джоан.  -  Ваш  муж
несправедлив к прессе. Репортеры деликатно относились к его брату.
     - Что вы имеете в виду? - вскинулась Анна, не понимая, к чему  клонит
Джоан.
     - Отчет о гибели Роберта Торна  был  выдержан  в  очень  уважительном
тоне.  Хотя,  строго  говоря,  обстоятельства  его  смерти   были   весьма
необычными.
     - Разве? - спокойно заметила Анна. -  Я,  к  сожалению,  ни  разу  не
встречалась с братом Ричарда.
     Джоан изобразила на лице удивление.
     - Конечно, конечно! Что же это я все время забываю! Вы же вторая жена
Ричарда!
     - Мисс Харт, - начала терять терпение Анна.
     - А теперь позвольте мне  быть  с  вами  откровенной,  -  не  обращая
внимания на попытку Анны вмешаться, продолжала Джоан. - Марк - сын Ричарда
от первой жены, а Дэмьен - сын его брата. Получается, что вы не  являетесь
матерью ни одному из мальчиков!
     - Вы, должно быть,  пишете  для  какого-нибудь  женского  журнала!  -
взорвалась Анна.
     - А Дэмьен? - настаивала Джоан. - Что вы можете сказать  о  нем?  Что
это за мальчик? Нравится ли ему военная академия?
     Анна не успела ответить, так как в галерею ворвался Чарльз Уоррен.
     - Анна, - закричал он, - ни слова больше этой женщине! - Ученый грубо
схватил Джоан за плечи и подтолкнул к  дверям.  -  Вы  превратили  меня  в
посмешище, - с болью заговорил он. - Ричард в бешенстве!
     Терять Джоан было нечего.
     - Вы в опасности! - отчаянно воскликнула она хриплым голосом.  -  Все
вы!
     - Да что же это такое в вас вселилось? - Уоррен выталкивал  Джоан  из
галереи, подальше от Анны.
     - Я видела стену Игаэля! - вскричала  она,  будто  это  могло  что-то
объяснить.
     На Уоррена это не произвело никакого впечатления.
     - Мне все равно, что вы там видели!
     - Но вы _о_б_я_з_а_н_ы_ быть начеку! -  Джоан  вырвалась  наконец  из
тисков и повернулась к Анне. - Дэмьен...
     - Что Дэмьен? - резко спросила Анна.
     - Он... он... - залепетала Джоан и, внезапно  замолчав,  стремительно
бросилась вон из галереи. - Я не знаю! - крикнула она на ходу.
     Анна медленно повернулась к ученому.
     - Черт подери, что все это значит?
     Уоррен грустно покачал головой.
     - Понятия не имею. Христос любит нас всех. Но только очень немногие -
весьма необычные люди - по-настоящему любят Его!
     Он  был  серьезен,  но  Анне  его  замечание  показалось   невероятно
забавным. Улыбнувшись, она  крепко  обняла  ученого,  и  оба  вернулись  к
обсуждению будущей выставки, забыв о странной Джоан Харт, будто  ее  и  не
было вовсе.
     Однако несмотря на то, что и  Уоррен,  и  Анна  заподозрили  Джоан  в
безумии, она никогда еще не действовала так четко и целенаправленно.
     Преследуемая демонами и, как ей казалось, сама бросившаяся  по  следу
одного из них, Джоан точно знала, что ей делать.
     Выскочив  из  музея,  она  прямиком  направилась   в   бюро   проката
автомобилей, над дверями которого красовался  лозунг:  "Мы  изо  всех  сил
стараемся". Арендовав машину, Джоан тут  же  помчалась  на  север  Чикаго.
Через некоторое время она уже тормозила у военной  академии,  где  учились
Дэмьен и Марк. Шла тренировочная футбольная игра.
     Будь  игроки  на  футбольном  поле  несколько   старше,   неожиданное
появление  Джоан  могло  бы  стать  причиной  всеобщего   смятения.   Она,
безусловно, являлась самой красивой из всех женщин,  побывавших  здесь  за
последнее время, а напряжение, отразившееся на чудесном лице, добавляло ей
еще больше привлекательности.
     Однако сегодня здесь не было  никого,  кто  бы  мог  заметить  Джоан:
единственными зрителями  на  футбольном  поле  были  несколько  родителей,
которые подбадривали  своих  драгоценных  чад.  Расположившись  отдельными
группками, они целиком сосредоточились на игре.
     Заметить Джоан мог бы, конечно,  Нефф,  но  он  с  таким  напряжением
следил за ходом игры, будто ребята сражались за суперкубок.
     Рядом с Джоан  Харт  стоял  паренек,  который,  судя  по  форме,  был
курсантом. Профессиональным взглядом Джоан моментально  оценила  ситуацию:
мальчишка был какой-то хлипкий,  прыщавый,  на  нос  ему  сползли  очки  с
толстенными линзами. Все его внимание  было  поглощено  футбольным  полем.
Было совершенно очевидно, что один из игроков - его кумир. В иной ситуации
Джоан Харт с удовольствием побилась бы об заклад, чтобы  угадать,  кто  же
этот кумир. Но сейчас ей хотелось только одного: знать, играет ли  Торн  и
который  из  мальчиков  Дэмьен.  Под  тяжелыми  шлемами  было   совершенно
невозможно  разглядеть  лица  мальчиков.  Джоан  уже  собралась   спросить
прыщавого мальчишку, но в это время Нефф объявил перерыв в игре. Джоан  не
расслышала слов сержанта. Она легонько похлопала  подростка  по  плечу  и,
прервав его оцепенение, громко спросила:
     - Дэмьен Торн играет?
     Один из игроков неожиданно повернулся и впился глазами в спину  Джоан
Харт. Женщина  всем  телом  ощутила  этот  пронзительный  взгляд  и  резко
обернулась. Ей почудилось, что она уже видела эти злобные  желтые  кошачьи
глаза.
     Внезапно игрок сбросил свой шлем, и Джоан в ужасе отпрянула.  У  него
было такое же резко очерченное лицо, что и на картине в Эйкре.
     - Вон Дэмьен Торн, - указал хлипкий курсант,  но  Джоан  и  сама  уже
знала  это.  Она  безоговорочно  верила  в  существование   Дьявола,   но,
неожиданно узрев его в человеческом обличье, запаниковала и отступила.
     Джоан повернулась и, еле передвигая ноги, поплелась прочь с  игрового
поля, изо всех сил пытаясь выглядеть естественно. Но, не  успев  пройти  и
десятка шагов, она ощутила вдруг такой ужас, что побежала, все  быстрей  и
быстрей несли ее ноги. Так, не разбирая дороги, она  долетела  наконец  до
автомобиля.
     Ее обдало жарким потом, под лопатками, как  раз  в  том  месте,  куда
уставились жуткие желтые  глаза  Дэмьена  Торна,  горело.  Плюхнувшись  на
сиденье автомобиля, Джоан услышала резкий крик Неффа:
     - Торн, что уставился как баран на новые ворота?
     Лопатки перестали гореть. Джоан с трудом откопала в своей сумке ключи
зажигания, ткнула ими  в  замок  -  не  заводится,  еще  раз  -  опять  не
получилось. Наконец двигатель  заработал.  Зашуршали  по  гравию  шины,  и
машина покатилась прочь от Дэвидсоновской Академии.


     Джоан направлялась на север. По идее ей нужно было бы развернуться  и
ехать прямиком  в  Чикаго,  но  она  понимала,  что  там  ей  не  на  кого
рассчитывать.
     К  кому  обратиться  за  содействием?.  Чьей  помощью   Джоан   могла
заручиться в борьбе против мощной, хитрой и всепроникающей Силы?
     Она чисто механически продолжал крутить руль, полностью уйдя в  себя.
Подальше, подальше от этой страшной Академии.


     Некоторое   время   спустя    Джоан    поняла,    что    заблудилась.
Сосредоточившись, она огляделась и решила,  что  заехала  далеко  в  глубь
штата.  Кругом  раскинулись  бывшие  фермерские  угодья.  Местность   была
плоская, и Джоан  тут  же  вспомнились  крошечные,  гладкие  облатки,  что
выдавали в церкви по воскресеньям.
     Горизонт простирался до бесконечности. На триста шестьдесят  градусов
вокруг Джоан лежала замерзшая, унылая равнина. Дорога,  по  которой  катил
автомобиль, похоже, была единственной. Она рассекала  местность,  и  Джоан
подумала: "Как кинжал Бугенгагена".
     Внезапно налетел ураганный  ветер.  Несколько  деревьев  надломились.
Женщину  опять  пронзило  леденящее   чувство   страха.   Она   попыталась
сообразить, как ей вернуться в  Чикаго  или  хотя  бы  найти  какое-нибудь
пристанище на ночь.
     В этот момент движок  в  автомобиле  забарахлил  и,  спустя  какое-то
время, заглох.
     Так же внезапно затих и ветер. Некоторое время автомобиль еще катился
по инерции, затем застыл посреди дороги.
     Воцарилась абсолютная тишина. Вокруг не было ни одной живой души.
     Джоан еще раз надавила на педаль газа, подергала ключ зажигания.
     Ни звука в ответ. Она  взглянула  на  бензинный  индикатор.  Бак  был
наполовину заполнен.
     Выходит, причина не в этом.
     Внезапно она вспомнила, как погибли  Бугенгаген  и  Майкл  Морган,  и
почувствовала озноб. Но Джоан не смирилась. Крайнее  возбуждение  охватило
ее, бешено билось сердце,  кровь  стучала  в  висках.  Джоан  с  неистовой
поспешностью прокручивала в мозгу все  возможности  и  лихорадочно  искала
выход, понимая, что находится перед лицом смертельной опасности.
     Судорожно вздыхая, она начала бормотать какие-то  слова:  "Отче  наш,
сущий на небесах! да  святится  имя  Твое;  да  придет  Царствие  Твое..."
Молитва оборвалась. Джоан взглянула на дорогу. Никаких признаков жизни.
     И вдруг она заметила придорожный знак, хотя могла бы поклясться,  что
еще мгновение назад его тут не было. Старый  и  обшарпанный,  он  выглядел
так, будто торчал здесь со времен менестрелей.  Надпись  на  нем  гласила:
"Местечко Нэнси. Вкусно и по сходной цене".  И  затем  более  существенная
информация: "3 мили".
     Если  бы  Джоан  чуть-чуть  получше  знала  эту  местность,  она   бы
сообразила, что бесплодность этого  района  напрочь  исключает  какое-либо
"Местечко Нэнси". Но она предпочла поверить в то,  что  где-то  поблизости
находится уютный ресторанчик, где люди могут спокойно поесть, поболтать  и
вволю повеселиться.
     Ей нестерпимо захотелось туда, к людям.
     Джоан открыта дверцу и выбралась из  автомобиля.  Сильно  похолодало.
Она наклонилась, чтобы вытащить свое пальто, и вдруг  услышала  отрывистые
хлопающие звуки. Затем с крыши автомобиля донеслось странное царапанье.
     Джоан резко выпрямилась и замерла в ужасе. На крыше, не более  чем  в
двух дюймах от ее лица, сидел, нахохлившись, огромный черный ворон.  Он  с
ненавистью уставился на женщину.
     Джоан завизжала и,  споткнувшись,  еле  удержалась  на  ногах.  Ворон
пристально следил за ней - таким же пронизывающим  был  и  взгляд  Дэмьена
там, в Академии. Женщина замахнулась на ворона своим пальто,  но  огромная
птица даже не шелохнулась.
     Джоан захлопнула  дверцу  и  начала  натягивать  пальто,  не  отрывая
взгляда от ворона. Ворон сидел неподвижно, казалось, он пребывал в  полной
уверенности, что одним взмахом крыльев настигнет женщину.  Джоан  пятилась
все дальше и дальше, в сторону "Местечка Нэнси".  Вот  уже  от  ворона  ее
отделяли  добрых  сорок  ярдов.  Она  опустила  голову  и,  сцепив   руки,
пробормотала еще один отрывок из молитвы.  Как  заклинание  звучали  слова
Иисуса Христа из Евангелия от Луки: "А даю вам власть наступать на змей, и
скорпионов, и на всю силу вражию; и ничто не повредит  вам".  Затем  Джоан
еле слышно прошептала: "Слава Тебе,  Господи"  и  взглянула  вверх.  Ворон
у_л_е_т_е_л_.
     Джоан вскрикнула от радости. Значит, то, во что она верила, - правда!
Иисус _о_б_л_а_д_а_л_ силой, он смог изгнать зло!
     Но неожиданно ворон атаковал Джоан сзади, с отвратительным  карканьем
вцепился ей в волосы, глубоко вонзив свои когти.
     Джоан истошно закричала. Она молотила  по  птице  руками  и  пыталась
оторвать ее от своей головы, но ворон в кровь исклевал ей руки.
     Сверкая глазами, в которых все ярче и ярче разгоралось адское  пламя,
ворон вцепился своим желтым клювом в залитое слезами лицо Джоан  и  терзал
его до тех пор, пока лицо не превратилось в страшное кровавое месиво.
     Собрав остатки сил, Джоан со стоном  подняла  голову,  обратившись  к
небу, но она не могла больше его видеть: на месте глаз зияли изодранные  в
кровь  пустые  глазницы.  Женщина  умоляла  избавить   ее   от   страшной,
нечеловеческой боли.
     Внезапно ворон, расправив крылья, взмыл высоко в небо. Клочья волос и
кожи Джоан все еще свисали с его когтей.
     Еле живая, Джоан споткнулась и соскользнула с  дороги  в  наполненную
грязью яму. Силы оставили ее, и она затихла.
     Вдруг откуда-то послышался звук, похожий на шум мотора. Вниз по  реке
двигался грузовик. Он быстро приближался.
     Джоан подняла голову. Возможно ли это? Она с трудом поднялась на ноги
и попыталась выбраться на дорогу. Огромный  восемнадцатиколесный  грузовик
был совсем близко. Джоан крикнула из последних сил, моля о помощи.
     Человеческий  слух  устроен  весьма  своеобразно.  Если  звук   резко
обрушивается на вас,  то  практически  невозможно  определить,  откуда  он
доносится: спереди или сзади.
     У Джоан Харт не было больше глаз. Когда  грузовик  внезапно  вынырнул
из-за поворота, водитель успел заметить  жуткую,  перепачканную  кровью  и
грязью  женщину.  Она  стояла   посреди   дороги,   _о_б_р_а_т_и_в_ш_и_с_ь
л_и_ц_о_м_  в   _п_р_о_т_и_в_о_п_о_л_о_ж_н_у_ю_   о_т_   г_р_у_з_о_в_и_к_а
с_т_о_р_о_н_у_.
     Водитель не успел затормозить.
     Грузовик врезался в Джоан Харт, взметнув ее в воздух. Женщина  умерла
раньше, чем ее тело упало на асфальт.
     Грузовик, проскрежетав тормозами, остановился в сотне ярдов от тела.
     Наступившую тишину нарушали лишь глухой рокот мотора и  пронзительное
карканье ворона. Круг за кругом, он поднимался все выше до тех  пор,  пока
не растаял вдали, в темнеющем синем небе.



                                    4

     Едва ли на всей территории Соединенных Штатов отыщется  второй  такой
уголок, подобный краю Озер в штате  Висконсин;  многие  знатоки  при  этом
небезосновательно полагают,  что  жемчужиной  этого  края  является  озеро
Женева. Расположено оно на редкость удачно и достаточно близко  к  Чикаго,
чтобы стать для его богатых жителей центром зимних развлечений, и в то  же
время на определенном  расстоянии,  которое  отпугивало  в  праздничные  и
выходные дни основную массу населения этого города.
     Зимний дом Торнов, или, как его еще называли, "озерный  уголок",  был
построен из дерева. Дом был  внешне  стилизован  под  охотничью  избу.  Но
внутри его имелись такие удобства, которые  были  по  карману  лишь  очень
обеспеченным людям. Например, внутренняя телевизионная  система  слежения.
Как и многие богатые люди, Ричард Торн  имел  все  основания  остерегаться
кражи детей. В довершение всего рядом с домом была оборудована вертолетная
площадка.
     "Озерный уголок" был снабжен также одной  из  самых  сложных  частных
телефонных систем, имеющихся в США. Конечно, Торн запросто мог  отказаться
от всех звонков, за  исключением  телефонного  вызова  от  президента  или
госсекретаря.  Но,  как  человек,  облеченный  властью,   он   предпочитал
оставаться в пределах досягаемости.
     На этот раз в доме на озере  Женева  собралась  неизменная  компания:
сами  Торны,  их  друзья  и  деловые  знакомые.  Предстояло  отпраздновать
тринадцатилетие мальчиков. Торнам нравилось устраивать вечеринки, особенно
же они любили отмечать семейные торжества.
     Хотя настоящий день рождения Дэмьена был шестого июня, с тех пор, как
он вошел в семью своего дяди, дни рождения мальчиков праздновались в  один
и тот же день. Многие знакомые Торнов решили, что подобное совмещение двух
праздников задумано просто  удобства  ради.  И  лишь  Ричард  помнил,  что
безумный поступок  его  брата  Роберта  каким-то  образом  связан  с  днем
рождения Дэмьена.
     Накануне торжества вечером Марк и Дэмьен устроились в  гостиной.  Они
играли. Обычно Дэмьен всегда  выигрывал.  Но  в  этот  раз  Марк,  похоже,
обскакал брата. Марк совершенно спокойно  относился  к  своим  проигрышам,
если в сражении участвовал только Дэмьен. Однако стоило кому-то из  других
сверстников  вырвать  победу  у  него  или  у  Дэмьена,  Марк  моментально
заводился. Когда же дело касалось только братьев,  проигрыш  не  имел  для
Марка ни малейшего значения.  Возможно,  это  объяснялось  тем,  что  Марк
всегда подсознательно помнил о трагическом прошлом брата.  Он  всегда  был
невероятно деликатен, даже в младенчестве, теперь же, по-своему заботясь о
Дэмьене, Марк самозабвенно отдавал брату все самое лучшее.
     Мальчики расположились  перед  пылающим  кирпичным  камином  огромных
размеров  и  бросали  игральный  кубик.  Тишину  в  зале  нарушали  только
потрескивание поленьев и стук фишек на игральном столе. Высоко над камином
висело чучело оленьей головы. Ричард застрелил оленя как раз  в  тот  год,
когда был построен этот дом. Еще была жива его первая жена Мэри, и  теперь
даже  мимолетный  взгляд  на  чучело  вызывал  в  Ричарде  грусть.   Мэри,
ненавидевшую любое убийство, охватило в ту ночь страшное смятение при виде
туши убитого оленя, которую Ричард тащил от ручья в Лэнд Роувер.  Убийство
животного и твердое  намерение  Ричарда  иметь  чучело  головы  оленя  над
камином привело к их единственной серьезной ссоре. Мэри была настолько  не
в себе, что нарушила неписаное правило:  ограничиваться  предметом  спора.
Она пошла дальше и припомнила мужу чуть ли не  все  его  прегрешения.  Всю
неделю потом Ричард побаивался, как бы Мэри не ушла от него, но через свое
упрямство  так  и  не  смог  переступить:  он-таки  смастерил   чучело   и
взгромоздил его над камином.
     Когда Анна, впервые заметив голову оленя, спросила о ней мужа, Ричард
ограничился рассказом об охоте, где застрелили этого  самца.  О  ссоре  со
своей первой женой Ричард никогда бы не решился заговорить с  Анной.  Хотя
порой сам себе удивлялся: ведь его вторая жена при всей  ее  женственности
испытывала  почти  мужскую  страсть  к  любому  "кровавому"  виду  спорта.
Совершенно очевидно, что Анна разделила бы увлечение Ричарда, заняв в  том
давнишнем, беспокоящем его инциденте позицию мужа.
     Мальчики так увлеклись игрой, что  не  заметили,  как  Анна  вошла  в
гостиную.  Некоторое  время  она  молча  наблюдала  за  ними.  "Какие  они
замечательные", - подумалось ей. Наконец она нарушила молчание:
     - Эй вы, двое, уже поздно. Завтра такой день...
     Марк, которому впервые за этот вечер пришло везение, поднял  глаза  и
попросил:
     - Мам, мы почти закончили. Еще пару минут, хорошо? Ну, пожалуйста!  -
Он обратился к брату за поддержкой. Лукаво прищурившись, Дэмьен возразил:
     - Пошли, Марк. Раз мама говорит, что пора спать, значит,  так  оно  и
есть.
     Анна улыбнулась. Улыбнулся и Марк.
     - У меня идея, - начал он. - Почему бы нам на ночь не оставить  доску
здесь, прямо так - не убирая?
     Все засмеялись. Поцеловав мальчиков, Анна выключила свет  и  ушла.  А
братья отправились наверх по деревянной лестнице в свои спальни.
     - Дэмьен, - заговорил Марк, - я хотел у тебя кое-что спросить.
     - Это очень важно? - акцентируя в голосе  томную  усталость,  обронил
Дэмьен. В этот момент  он  точно  спародировал  занудливого  и  брюзжащего
бизнесмена. Марк рассмеялся.
     - Конечно, нет.
     - Ладно, валяй, - милостиво разрешил Дэмьен.
     - Что за дела у вас с Неффом?
     Чего угодно ожидал Дэмьен, но только не этого вопроса. Он внимательно
взглянул на брата и холодно спросил:
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ну, - протянул  Марк,  остановившись  наверху  у  лестницы,  -  мне
кажется, он все время за тобой наблюдает. Это как-то странно.
     - Да, пожалуй, - согласился Дэмьен. Он прошел по темному  коридору  к
своей комнате и открыл дверь. Потом повернулся к  Марку,  наблюдавшему  за
ним: - Нефф - сержант. А сержанты все странные. Ты что, не  знаешь?  -  Он
драматически поклонился и вдруг улыбнулся, давая понять, что шутит.  Затем
театрально произнес: - Спокойной ночи! - И исчез в своей спальне.
     Гости прибыли вечером на  следующий  день.  Здесь  были  и  Бухер,  и
Пасариан с Ахертоном, и доктор Уоррен. Даже из  Академии  несколько  ребят
умудрились добраться сюда на торжество.
     Посреди просторной и ярко освещенной столовой в  окружении  друзей  и
гостей стояли Марк и Дэмьен. Они зажали глаза ладонями. Приглушили свет. В
столовую доносились изысканнейшие ароматы из великолепной  буфетной  залы,
где был накрыт длинный  узкий  стол.  Этот  стол  XVI  века  долгое  время
принадлежал ордену фламандских монахов. Как-то во время визита в монастырь
Святого  Симона  Ричард  Торн  обратил  внимание  на  антикварный  стол  и
мимоходом заметил своему близкому другу из  семейства  Херстов,  что  этот
старинный предмет ему очень понравился. Спустя несколько недель  стол  был
доставлен в Чикаго вместе с запиской  следующего  содержания:  "Как-нибудь
угостишь меня за  этим  столом".  Поначалу  Ричард  пребывал  в  некотором
замешательстве от подобной щедрости друга. Но подарок тем не менее  принял
и через некоторое время переправил его в Лейксайд.
     Теперь же, стоя посреди зала, стол выдерживал немалую тяжесть:  здесь
были и копченая индейка, и деревенский окорок, и  потрясающий  ростбиф,  и
куча всяких салатов - словом, все то, что так необходимо двум крепким юным
паренькам, дабы набраться сил и превратиться в мужчин.
     Не хватало только десерта, и его вот-вот должны были подать.
     - А можно уже посмотреть? - проговорил Марк, все еще зажимая ладонями
глаза.
     - Пока нет, - ласково ответила Анна.
     Из соседней комнаты донеслись поющие мужские голоса:
     - С днем рождения! С днем рождения!
     - А теперь? - не унимался Марк.
     - С днем рождения, Марк и Дэмьен! - пропели мужчины.
     - Можно! - волнуясь, воскликнула Анна, и оба мальчика тут  же  отняли
руки от лица.
     Они увидели торт таких размеров, что им одним можно  было,  наверное,
накормить досыта всю Дэвидсоновскую Академию. Торт был трехъярусным, а его
верхушка походила  на  озеро  Женева,  если  на  него  взглянуть  из  окна
столовой. По поверхности  озера  из  сахарной  ваты  катались  на  коньках
буковки-человечки  в  длинных  пальто  и  шарфах:  женщины  в  хорошеньких
шляпках, мужчины в цилиндрах. Все  эти  конькобежцы  конца  прошлого  века
застыли на месте, освещенные, будто  фонарями  вокруг  катка,  тринадцатью
свечами. Создатель этого торта обычно оформлял к рождеству  витрины  самых
фешенебельных чикагских магазинов.  Но  тут  его  убедили  применить  свое
искусство в новой области. И он создал нечто, что несомненно явилось самым
восхитительным и, возможно, наиболее дорогим тортом  ко  дню  рождения  из
всех когда-либо существовавших.
     Марк  восторженно  захлопал  в  ладоши,  Дэмьен  заулыбался.  Грянули
аплодисменты.
     - Фантастика! - воскликнул Марк.
     - С днем рождения, мои  дорогие  мальчики!  -  Анна  обняла  Марка  и
Дэмьена и расцеловала их.
     Марк не мог  больше  сдерживать  свое  любопытство,  он  вырвался  из
объятий Анны и бросился к торту, который как раз водрузили на стол. Следом
за ним кинулся к столу и Дэмьен.
     В зал вошел Бухер, пропустивший церемонию поздравлений.  Его  одолела
мучительная мигрень, и он пытался избавиться от нее, отлежавшись  в  одной
из комнат.
     Анна первая заметила Бухера и сочувственно улыбнулась.
     - Ну как, получше, Поль? - поинтересовалась она.
     - Да, намного, спасибо, - ответил  Бухер.  Но  сведенное  болью  лицо
выдавало его состояние. - Последние дни я был страшно занят,  -  признался
он и поглядел в другой угол на Ахертона,  стоявшего  рядом  с  мальчиками.
Марк восхищенно разглядывал маленькие  фигурки  на  торте,  а  Дэмьен  тем
временем успел засунуть в сахарный лед палец и весь вымазался.
     - Мам! Мистер Бухер! Подите сюда, посмотрите же! -  крикнул  Марк,  с
трудом отрывая взгляд от этого произведения искусства.
     Анна улыбнулась и подошла к  Марку,  а  Бухер  направился  в  сторону
Дэмьена, который стоял, прислонившись  плечом  к  стене.  Мальчик  заметил
приближение Бухера, улыбнулся и вежливо кивнул, надеясь, что  тот  пройдет
мимо. Дэмьена не устраивала перспектива заниматься болтовней со взрослыми,
ведь поблизости находился такой роскошный торт!
     - Как к вам относятся в Академии, Дэмьен? - спросил Бухер.
     Дэмьен вздрогнул.
     - Хорошо, мистер Бухер.
     - А сержант Нефф?  Он  как?  -  продолжал  спрашивать  Бухер.  Дэмьен
заинтересовался.
     - Вы его знаете? - удивился мальчик. Растерянность была  написана  на
его лице.
     Бухер рассмеялся и положил руку на плечо Дэмьену.
     - Я спросил о нем только потому, что наблюдаю за  вами,  -  улыбаясь,
пояснил Бухер. Дэмьен не  знал,  что  и  ответить.  Он  смутился  и  снова
уставился на торт. От Бухера, похоже, было трудно отделаться.  -  Скажите,
пожалуйста, Дэмьен, - опять начал тот, - а знаете ли вы, чем я занимаюсь в
"Торн Индастриз"?
     Дэмьен взглянул на него и отрицательно покачал головой:
     - Не совсем, сэр. -  Мальчику  казалось,  что  его  глаза  достаточно
красноречиво выражают скуку, но деликатность не позволяла  резко  оборвать
разговор. Между тем Бухер продолжал:
     - А вам следует знать о  "Торн  Индастриз"  абсолютно  все.  В  конце
концов ведь однажды компания станет вашей.
     - И Марка, - поправил его Дэмьен.
     - "Вашей" - я имел в виду вас обоих, - уточнил Бухер. "Этот мальчик -
не дурак, - подумалось ему. - Такту и дипломатии обучен  прекрасно".  -  А
почему бы вам не зайти  как-нибудь  на  завод?  Поглядеть  на  все  своими
глазами?
     Предложение показалось Дэмьену заманчивым.
     - А можно я приду с друзьями? - спросил он. И тут же представил себе,
как они под  видом  экскурсии  на  целый  день  отделаются  от  занятий  в
Академии.
     - Конечно, конечно, - тут же согласился Бухер, делая при этом широкий
жест политика, только что удачно завершившего дело чрезвычайной важности.
     В это время Ричард Торн постучал серебряной ложечкой по  хрустальному
бокалу; этот звук  заставил  всех  разом  замолчать.  Гости  расселись  за
столом, и Ричард поднял свой бокал:
     - Именно в такие моменты  хочется  поднять  бокал  за  нашу  удачу  и
поблагодарить судьбу за все, что мы имеем.  Потому  что  мы  действительно
имеем очень многое. Торны - особая семья. И очень важно, что мы используем
свое привилегированное положение, как мне кажется, правильно и  мудро.  Мы
ни на минуту не должны  забывать:  так  было  всегда,  но  все  это  может
оборваться,  если  мы  не  будем  много  и  упорно  трудиться,  дабы  быть
достойными того, что нам оставлено. Это все, что я  хотел  сказать.  Марк,
ты, конечно, будешь рад услышать, что  я  не  собираюсь  тут  выступать  с
речью.
     - Но ведь ты как раз только что с  ней  выступил,  папа,  -  возразил
Марк, и все рассмеялись. Ричард жестом призвал гостей к молчанию.
     - Хотя мне действительно надо сказать еще кое о чем...  -  За  столом
раздались дружные и нарочитые стоны. - Помогите! -  театрально  воскликнул
Ричард; - Я чувствую себя как победивший адмирал Нельсон!
     На этот раз все покатились со смеху. Счастливые  слезы  выступили  на
глазах Ахертона, а Чарльз Уоррен ухмылялся, как Чеширский кот.
     Ричард, как ни в чем не бывало, продолжал:
     - Я все-таки скажу, как бы вы ни пытались меня остановить.  -  Он  на
мгновение  замолчал  и  для  пущего  эффекта  затаил  дыхание.  А   затем,
заскользив по паркету, закричал: - Все к окну!
     Несколько  озадаченные,  гости  бросились  за  ним.   Однако   первым
подскочил к отцу Марк,  обожавший  сюрпризы  и  надеявшийся  на  очередную
забаву.
     - Пожалуйста, выключите свет, - попросил Ричард, когда  вся  компания
собралась у широкого окна. Комната  погрузилась  во  мрак.  Деньги  творят
чудеса! Снаружи в темном ночном небе, как по мановению волшебной  палочки,
вспыхнул фейерверк. Это был один из самых ярких и  красочных  фейерверков,
когда-либо виденных присутствующими. Зеленые, голубые,  желтые  и  красные
радужные брызги рассыпались по  небу,  превращая  ночь  в  неоновый  день.
Взлетали ракеты, оставляя  за  собой  хвосты  огненных  брызг;  шипя,  они
взрывались где-то в полутора сотнях футов над  озером.  И  вдруг  вся  эта
полыхающая феерия каким-то образом распалась на огромные красочные  буквы:
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МАРК И ДЭМЬЕН!
     Все ошеломленно замерли и тут же принялись неистово хлопать в ладоши,
обниматься и целоваться.
     - В это невозможно поверить, папа! - воскликнул  Марк,  бросившись  к
отцу, чтобы обнять его.
     Дэмьен улыбался. Он, пожалуй, был так же взволнован, как и  Марк,  но
не считал нужным выражать свои чувства подобным образом. Его  эмоции  были
глубоко запрятаны и всегда строго контролировались.
     Единственным человеком, оставшимся ко  всему  этому  пиротехническому
зрелищу совершенно безразличным, был Бухер.  Он  стоял  позади  Дэмьена  и
пытался опять поговорить с ним. Склонившись над мальчиком, он зашептал ему
на ухо:
     -  Тринадцатилетие  юноши  многие  расценивают  как  начало   половой
зрелости. Мужского начала. Евреи, например, называют его "бар митцвах".  В
переводе с иврита это означает "Сын Долга", или "Человек Долга".
     Дэмьен никак не мог понять, что  имеет  в  виду  Бухер.  Но  мальчику
ничего не оставалось, как продолжать игру в вежливость.
     - Неужели? - спросил он, все еще не отрывая взгляда от фейерверка.
     - Ты также будешь отмечен,  -  произнес  Бухер.  Дэмьен  обернулся  и
поглядел на него. Глаза их встретились. Бухер мягко  заговорил,  он  почти
завораживал своим голосом: - Извини, мне придется процитировать из Библии:
"В "Первом Послании к коринфянам" говорится: "Когда я  был  младенцем,  то
по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а
как стал мужем, то оставил младенческое".  Время  придет,  и  ты  оставишь
"младенческое" и столкнешься с тем, "кто ты".
     - А кто я?
     Бухер кивнул.
     - Великий момент, Дэмьен. Ты, должно быть, уже чувствуешь его.
     Дэмьена охватило волнение. Поначалу он решил,  что  Бухер  добивается
его расположения, чтобы как-то польстить Ричарду. Но именно  Бухер  только
что выразил словами то глубокое  беспокойство,  которое  испытывал  Дэмьен
последние несколько месяцев.
     - Думаю, что да, - медленно  произнес  Дэмьен,  -  я  чувствую...  не
уверен, но я ощущаю... что-то происходит со  мной...  _с_о_б_и_р_а_е_т_с_я
произойти...
     - Предчувствие судьбы, не так ли? - улыбнулся Бухер. - Оно у  всех  у
нас есть. И у твоего отца, и у Билла Ахертона... и у меня. - Он  помедлил,
а затем с какой-то нарочитой драматичностью в голосе произнес:  -  Я  тоже
сирота, ты этого не знал?
     Дэмьен отрицательно покачал головой.
     -  Поэтому  я  мог  бы  помочь  тебе  преодолеть  возможные   будущие
препятствия. Кстати, ты ведь начал предчувствовать свою судьбу с  прошлого
июня, не так ли? Когда наступил твой _н_а_с_т_о_я_щ_и_й_ день рождения...
     Дэмьен был ошеломлен, но не успел  он  открыть  рот,  как  их  позвал
Ахертон:
     - Эй вы, двое! Присоединяйтесь к нам!
     Церемония по разрезанию торта была в самом разгаре.
     - Дэмьен, иди же сюда! - нетерпеливо  окликнул  брата  Марк.  Он  уже
готовился задувать свечи.
     - И не забудьте загадать желание! - напомнила мальчикам Анна..
     Дэмьен бросился к Марку, испытывая облегчение от того, что  отделался
наконец от Бухера. Слишком тягостным  казалось  мальчику  общение  с  этим
человеком.
     Марк и Дэмьен набрали в легкие воздух и, стремительно  выдохнув  его,
задули все тринадцать свечей, расставленных на торте.
     - Молодцы, мальчики, - воскликнула Анна. - Разрезайте теперь торт.  А
то мы все жутко проголодались!
     - Да, пока мы не начали есть, - заметил Дэмьен, - у меня тут  кое-что
есть для Марка. - Он полез в карман.
     - Ба-а, - хитро протянул Марк, - и я кое-что забыл отдать тебе.  -  С
трудом сохраняя подобие серьезности, он тоже засунул руку в карман.
     Размерами и очертаниями подарки мальчиков походили друг на друга  как
две капли  воды.  Даже  оберточная  бумага  была  одинаковой.  Марк  начал
смеяться:
     - Если ты приготовил для меня...
     - То же самое, что я приготовил для тебя, - перебил его  Дэмьен.  Они
взглянули на Анну и воскликнули:
     - Мам!
     Счастливо улыбаясь, Анна наблюдала за мальчиками, которые нетерпеливо
распаковывали подарки. Наконец  они  вытащили  наборы  красивых  армейских
ножичков. На  сверкающих  клинках  была  выполнена  гравировка.  Раздались
одобрительные возгласы.
     - Я как раз такие хотел! -  воскликнул  Марк  и  легонько  подтолкнул
брата локтем.
     - Я тоже! - заявил Дэмьен.
     Мальчики решили обновить свое сокровище и разрезать праздничный торт.
Но прежде чем они приступили к этому,  Дэмьен  своим  ножичком  неожиданно
срезал с верхушки торта одного конькобежца.  Затем  вдвоем  с  Марком  они
вонзили ножи глубоко в торт под одобрительные возгласы окружающих.


     На следующее утро лучи яркого солнца, отражаясь и дробясь  в  ледяном
панцире озера Женева, заливали все вокруг сверкающим, радужным сиянием.
     На свои собственные средства природа устроила восхитительное  дневное
шоу, перещеголяв вчерашний вечерний фейерверк.
     Из озера вытекала речка; изгибаясь, она убегала далеко в лес.  Именно
здесь проходила сегодня хоккейная битва.
     К полудню игра была  в  разгаре.  Хоккейные  команды  составились,  в
основном, из служащих "Торн Индастриз".
     На первый взгляд  казалось,  что  хоккей  на  свежем  воздухе  -  это
всего-навсего чудесное  развлечение.  Но  и  Ахертон,  с  его  потрясающим
внутренним  чутьем,  и  Бухер,  бесконечно  чуткий  к   любому   изменению
эмоциональной  температуры,  прекрасно   сознавали,   что   происходит   в
действительности. По  ряду  причин  хоккей  в  компании  "Торн  Индастриз"
воспринимался как средство продвижения по служебной лестнице. Ричард  Торн
- человек глубоко порядочный - без сомнения  был  бы  невероятно  поражен,
если бы  узнал,  что  в  нижних  эшелонах  власти  его  компании  классный
хоккейный игрок считается очень важным лицом, что его  молодые  и  ретивые
служащие время от времени проводят свои субботние дни  на  озере  дю  Лак,
тренируясь под руководством стареющего канадского экс-чемпиона.
     Сегодня день выдался на редкость удачным. Все были  полны  сил,  даже
пожилые служащие вышли на площадку, пытаясь укротить холод.
     Здесь  же  присутствовали  и  жены,  разодетые  в  пестрые  шерстяные
шапочки, шарфики и варежки,  теплые,  мягкие  сапожки;  каждая  стремилась
сегодня походить на девушку из мечты, которой  когда-то  грезил  любой  из
присутствующих  мужчин  и   которая   почудилась   ему   либо   на   катке
Рокфеллеровского центра, либо на льду одного из местных озер.
     Дэмьен и Марк были  капитанами.  Они  бросили  жребий,  кому  первому
предстоит набирать команду. Жребий пал на Дэмьена.  Он,  конечно,  тут  же
воспользовался случаем и  первым  выбрал  своего  приемного  отца.  Ричард
забавно раскланялся, выказывая нарочитую гордость тем,  что  его  отметили
первым, а затем присоединился к Дэмьену.
     Марк начал с Ахертона. Строго говоря, игроком тот  был  неважным,  но
недостатки с лихвой восполнялись  энтузиазмом  Билла.  Ахертон  благодарно
улыбнулся и заскользил в сторону Марка. Следующим  Дэмьен  выбрал  Бухера.
Возможно, это был  своего  рода  ответный  шаг  после  вчерашнего,  такого
необычного, разговора. Или Дэмьен вдруг осознал, что Бухер был  из  породы
тех, с кем надо играть в одной команде, а не  против.  Бухер  стремительно
бросился к Дэмьену и Ричарду, обдав их веером ледяных осколков.
     Следующий свой  выбор  Марк  остановил  на  Пасариане.  Ему  нравился
индеец, хотя, по большому счету, от Пасариана был такой же  толк,  что  на
скачках - от задумчивой кобылы.  Но  дух  индейца  компенсировал  неумение
играть. На льду он творил чудеса. Пасариан так умел подбадривать  игроков,
что команда неизменно одерживала победу.
     Наконец команды были сформированы, очерчены  края  площадки,  и  игра
началась.
     Бухер был умелым игроком, всегда уверенным в себе и идущим  напролом.
Видимо, он много  и  упорно  тренировался.  Ричард  держался  в  тени,  не
выказывая желания играть виртуозно и попасть в центр внимания. Он наблюдал
за Бухером и вдруг понял: у Поля начисто отсутствует  понимание,  что  все
это - просто игра. Охотничий азарт Бухера насторожил  и  испугал  его.  Он
исподтишка принялся наблюдать за своим приемным сыном.
     Даже  в  этой  любительской  игре  Дэмьен  выказывал   поразительное,
особенно для мальчика его лет, мастерство. Мелькая то здесь,  то  там,  он
наслаждался  борьбой,  сверкал  лезвиями  коньков,   выписывая   на   льду
замысловатые фигуры. Все восхищенно наблюдали  за  ним;  Дэмьен,  ловко  и
умело орудуя клюшкой, большую часть времени не выпускал шайбу, и, несмотря
на все усилия соперников, именно он определил ход игры.
     Чарльз Уоррен предпочел сегодня не играть. Вместо этого он проковылял
на своих коньках к краю реки, окончательно притомившись, стряхнул  снег  -
следы последнего падения - и  неуклюже  заскользил  туда,  где  Анна  Торн
возилась у большой передвижной жаровни. Все слуги были  отпущены,  поэтому
здесь царила на редкость непринужденная  атмосфера.  Анна  состряпала  уже
целую гору гамбургеров, булочек с сосисками и жареного на углях мяса  -  и
все это так быстро и толково, будто родилась настоящей кухаркой.
     Заметив Уоррена, жена Ричарда крикнула:
     - Что вы хотите?
     - Булочку с сосиской, - запыхавшись, бросил  Уоррен.  Анна  протянула
ему одну.
     - Все?
     - Для начала все,  -  заявил  Уоррен.  -  Я  так  проголодался,  что,
наверное, съел бы все ваши сосиски.
     Он проглотил за один прием полбулочки и водрузил на оставшуюся  часть
целую горку лука с соусом.
     - Я читала о вашей приятельнице  в  газетах,  -  заговорила  Анна.  -
Конечно, бесполезно сейчас об этом говорить, но я очень сожалею.
     Уоррен кивнул:
     - Я никак не пойму, что могло там произойти...
     Но Анна уже отвернулась, продолжая наблюдать за игрой.
     Уоррен дожевал остатки булочки с сосиской  и  воровато  потянулся  за
следующей.
     Никто из присутствующих не заметил  гигантского  черного  ворона.  Он
уселся на ветвях высокого темного дерева всего в двадцати  футах  от  них.
Ворон разглядывал людей холодными, пронзительными глазами.
     Ричард  тем  временем  передал  точный  пас  Дэмьену,  тот  аккуратно
перехватил его своей клюшкой. Ахертон, неуклюжий в хоккейной форме,  играл
защитником. Он двинулся вперед, пытаясь остановить мальчика.
     Дэмьен, наслаждаясь  игрой  и  скоростью,  прорвался  вперед.  Ни  на
секунду не сомневаясь,  что  обыграет  старика,  он  устремился  прямо  на
Ахертона. Тот поскользнулся и, с трудом удержав равновесие, весь  съежился
и закрыл глаза, ожидая столкновения.
     Дэмьен, однако, в самое последнее мгновение  проделал  восхитительный
пируэт вокруг Ахертона и с огромной скоростью помчался вперед  к  воротам.
Когда он выполнял свой эффектный трюк, лед слегка треснул.
     Ахертон открыл глаза и попытался уяснить, что  же  произошло.  Дэмьен
будто испарился. Ахертон обернулся и увидел рвущегося к воротам  мальчика.
То и дело  спотыкаясь,  старик  пересек  площадку  и  заковылял  вслед  за
Дэмьеном.  Незаметная  поначалу  трещина  позади   Ахертона   стремительно
расширялась.
     Вот она  уже  опередила  старика  и  догнала  Дэмьена.  Лед  под  ним
захрустел.
     Бухер первый заметил это и рванулся к обоим игрокам.
     Внезапно   раздался   зловещий   хруст,   трещина   вокруг   Ахертона
превратилась в широкую полынью. Игроки в ужасе застыли  на  своих  местах.
Зрители с берега что-то кричали.
     Наконец Бухер добрался до Дэмьена, обхватил его за пояс, приподнял  и
швырнул в безопасное место. Сам он при этом находился всего  в  нескольких
дюймах от трещины.
     Ахертон испугался. Он  понимал:  происходит  нечто  ужасное,  но  был
бессилен что-либо предпринять. Старик не успел вовремя переступить трещину
на льду.
     - Билл! Держись! - крикнул Торн и бросился к Ахертону.
     В застывшем воздухе опять раздался треск. Он походил на хруст костей.
Лед вокруг Ахертона разломился на отдельные кусочки. Старик  на  крошечном
ледяном островке посреди холодной и темной  реки  оказался  отрезанным  от
берега.
     Трещина тем временем расползалась и расползалась. На  противоположной
от трещины  стороне  сбились  в  кучу  игроки.  Они  протягивали  Ахертону
хоккейные клюшки, предлагая ему уцепиться за них. Но  все  было  напрасно.
Крошечный ледяной островок накренился под весом старика, и  Ахертон  начал
соскальзывать к его краю прямо в темный водоворот.
     Анна  зажала  рот,  чтобы  не  закричать.  Она  поняла,  что  вот-вот
произойдет страшная, непоправимая беда. Дэмьен рвался из  объятий  Бухера.
Полный отчаяния, он стремился  помочь  старику,  но  Бухер  крепко  держал
мальчика.
     - Прыгай! - кричал Пасариан.
     Но  было  уже  слишком  поздно.  Плавучая   льдина   под   Ахертоном,
накренившись, выскользнула  из-под  него  и  вместе  со  стариком  ушла  в
булькающую темную поверхность.
     Несколько секунд  Ахертона  не  было  видно.  Внезапно  он  вынырнул,
судорожно  хватая  ртом  воздух.  Мужчины  цепочкой  легли  на  лед.  Торн
протягивал руки, пытаясь дотянуться до пальцев Ахертона.
     Голова старика едва-едва поднималась  над  водой.  Глаза  были  полны
ужаса. Ахертон судорожно цеплялся за  лед,  пытаясь  выкарабкаться.  Кровь
струилась из расцарапанных ладоней. Он издал душераздирающий крик,  и  тут
же поток подхватил его и утянул вниз. Старик исчез под водой.
     Люди на льду словно окаменели. Они не верили собственным глазам.
     И вдруг прямо под Торном появилось лицо, плотно прижатое к внутренней
поверхности льда. Это был Ахертон. В его широко  открытых  глазах  застыла
мольба. Окровавленными кулаками он пытался снизу пробить  лед.  Послышался
странный звук, отдаленно напоминающий крик, и Ахертона, из  последних  сил
цепляющегося за ледяной панцирь, опять утянуло стремительным потоком.
     Какое-то время присутствующие еще могли по розовому  кровавому  следу
подо льдом проследить страшный путь старика. В  отчаянии  люди  бегали  по
льду, следуя за замерзающим и тонущим Ахертоном.  Пытаясь  проломить  лед,
они  колотили  своими  клюшками  по  застывшей  поверхности  реки,   чтобы
пробиться к погибающему человеку.
     Дэмьен вырвался, наконец,  из  объятий  Бухера  и  помчался  ко  всем
остальным. Тори лезвиями коньков пытался разбить лед.
     Ахертон начал задыхаться.  Сквозь  призму  толстого  льда  он  смутно
распознавал очертания людей, суетящихся на поверхности, до него доносились
какие-то глухие обрывки их криков. Но  старик  не  мог  пробиться  к  ним.
Легкие его разрывались. Вдруг впереди сверху забрезжил свет. Яркий круг на
фоне мрачной воды. Это было дерево,  растущее  на  берегу,  но  часть  его
оказалась под водой  и  образовала  в  ледяном  панцире  промоину.  Собрав
последние силы, Ахертон стал молиться.
     Его чудом вынесло в полынью.
     - Вон он! - закричал Дэмьен. Все бросились к дереву, но  остановились
на некотором расстоянии от него, так как лед  был  слишком  тонок.  Голова
Ахертона отчетливо виднелась над  поверхностью  промоины,  лицо  его  было
искажено, как загарпуненная рыба, он судорожно ловил открытым ртом воздух.
     - Мы идем к тебе! - заорал Ричард, и они с Дэмьеном  дюйм  за  дюймом
стали приближаться к Ахертону по тонкой корке льда.
     Еще какое-то мгновение голова  старика  была  видна.  А  потом  будто
чья-то гигантская рука схватила его за лодыжки и потянула под воду.
     Темная фигура Ахертона все глубже опускалась на дно, пока  совсем  не
пропала.
     - Всем растянуться! - в отчаянии закричал Торн. - Мы потеряли его.
     Но все уже  было  напрасно.  Ахертон  исчез.  И  пока  люди  на  льду
выстраивались в цепочку, огромный черный ворон сорвался с ветки и взмыл  в
небо, затянутое облаками.



                                    5

     Почти месяц миновал с тех пор, как погиб Ахертон, а Бухер  все  никак
не мог закончить  переустройство  своего  нового  кабинета.  Стены,  ранее
оклеенные обоями, он отделал деревянными панелями, на смену старым кожаным
креслам из мужского клуба Ахертона появилась современная мебель, обтянутая
черной кожей и сверкающая хромировкой. Бухеру льстило,  что  его  нынешний
кабинет имел сходство со столовой Торнов в  их  чикагском  доме.  В  конце
концов ведь именно там все и началось.
     Бухеру нравилось так же иметь собственный портрет в красивом  багете.
Он висел в зале перед кабинетом, где  сидели  секретарь  и  администратор,
там, где ему и полагалось висеть... на месте бывшего портрета Ахертона.
     Но больше всего в это январское утро Бухера  порадовал  его  помощник
Байрон. Это был послушный и сообразительный молодой человек.
     Как только лимузин Бухера  затормозил  перед  главным  зданием  "Торн
Индастриз", от его дверей отделился Байрон с журналом в руках.
     Это был последний номер журнала "Форчун", на обложке его  красовалась
копия портрета, висевшего перед кабинетом Бухера. Поль специально  вылетал
в Нью-Йорк, чтобы заказать эту фотографию. Надпись на  журнальной  обложке
гласила: ПОЛЬ БУХЕР, НОВЫЙ ПРЕЗИДЕНТ "ТОРН ИНДАСТРИЗ".
     Байрон, не шелохнувшись,  стоял  у  дверей  в  ожидании  распоряжений
босса.
     Бухер слегка кивнул и, на ходу бросив помощнику:  "Спасибо,  Байрон",
прошел мимо.
     - О, так вы уже видели журнал, - разочарованно протянул Байрон.
     Бухер взглянул на своего помощника с нескрываемым презрением.
     - А вы думали,  что  подобные  вещи  происходят  случайно?  -  Иногда
наивность помощника казалась ему наигранной. Десять лет назад  сам  он  не
был таким. Во всяком случае, так ему казалось. Ибо чем  старше  становился
Бухер, тем более тщательно срабатывала его память.
     Байрон оборвал ход мыслей босса.
     - Мне кажется, снимок  получился  удачным,  -  заявил  он,  кивая  на
обложку.
     Бухер не соизволил даже ответить.
     Стоя в холле, они ожидали лифта.
     - От Пасариана есть какие-нибудь известия? - поинтересовался Бухер.
     - Нет, сэр, - заговорил Байрон. - Похоже, он совсем исчез.
     Плавно разошлись двери лифта, и мужчины вошли  в  него.  Бухер  нажал
нужную кнопку. Когда лифт миновал  три  этажа,  Байрон  вдруг  обрушил  на
Бухера новость: "Ричард хочет видеть вас прямо сейчас".
     Поль на мгновение растерялся, но лишь  на  мгновение.  Он  узнал  эту
игру. Сам он сотни раз играл в нее, карабкаясь по служебной лестнице. Суть
этой игры сводилась в данном случае к следующему: Ричард рано вернулся  из
отпуска. Я это знаю, а ты  -  нет.  Он  хочет  тебя  видеть.  Сейчас.  Это
означает, что у тебя,  возможно,  неприятности.  Я  назвал  его  Ричардом.
Раньше я никогда не называл его иначе, как мистер Торн. Это означает,  что
у нас с ним теперь, возможно, другой уровень отношений. И был он достигнут
за твоей спиной, пока ты занимался своим кабинетом и  фотографировался  на
всякие там обложки. Может быть, я даже знаю _п_о_ч_е_м_у_ Ричарду - как  я
его теперь называю - не терпится увидеть тебя.
     Но Байрон не  учел  того,  что  Бухер  был  опытнейшим  и  прожженным
игроком. Затевать против него какую-то комбинацию все равно, что применить
защиту Капабланки против самого Капабланки.
     - О! - спокойно протянул Бухер. - Он уже у себя?
     Байрон был сражен.
     - Да, - хмурясь, ответил помощник. Он  судорожно  пытался  придумать,
что можно еще добавить.
     Наконец Байрон произнес:
     - И он здорово загорел.
     Оба прекрасно понимали, что ответ оказался неудачным.


     За столом,  где  совершенно  свободно  могла  бы  разместиться  целая
делегация ООН, сидел Торн и пил кофе.
     Не успел Бухер открыть для приветствия рот, как Ричард выпалил:
     - Какого черта Пасариан ошивается в Индии?
     Бухер,  поставив  на  стол  свой  "дипломат",  сел.  "Надо  дать  ему
возможность выговориться. Попытаюсь угадать, что все это значит.  И  какой
странный вид у Торна, - размышлял Бухер. -  Воротничок  с  монограммой  на
рубашке расстегнут. Отсутствует галстук. Небрит. Конечно, Ричард  имел  на
все это право, но он никогда не позволил бы себе появиться здесь  в  таком
виде, не имея на то определенных причин".
     Это была уже не игра, Ричард действительно был взбешен.
     - Мне необходимо еще одно компетентное мнение по поводу закупки земли
в тех краях, - начал Бухер. - Кто лучше...
     - А мы уже покупаем эти земли? - испуганно спросил Торн.
     - Вы согласились с  тем,  что  я  полностью  реализую  выводы  своего
доклада, - продолжал Бухер, оправдываясь и испытывая при этом унижение.  -
Это явилось условием моего согласия стать президентом компании.
     Торн потер обеими руками лицо и вздохнул:
     - Но это не означает, что вы можете исключить меня из управления моей
собственной компанией. Прежде чем что-то реализовывать, вам  следовало  бы
спросить меня.
     - Но вы же были в отпуске, - запротестовал Бухер. - Я  решил  вас  не
беспокоить лишний раз. - Произнося  эти  слова,  Поль  понимал,  насколько
фальшиво звучит его объяснение.
     - Меня в любой момент можно было найти по телефону, - парировал Торн.
Затем он устало опустил голову на грудь и грустно добавил: - Билл  никогда
бы не принял подобного решения, не поставив меня в известность.
     - Я не Билл, - возразил Бухер.
     - А я и не жду от вас, чтобы вы им были, - вскинулся Ричард. -  Но  я
очень рассчитываю, что вы будете соблюдать правила поведения в компании!
     Наступило долгое молчание. Торн решил смягчить удар.
     - Поль, - начал он, - вы блестящий  специалист.  И  вы,  конечно  же,
заслуживаете, чтобы быть  на  самом  верху.  Но,  пожалуйста,  никогда  не
забывайте, чья это компания.
     -  Это  больше  никогда  не  повторится.  -  Похоже,  Бухер  искренне
раскаивался. Он попробовал сменить тему разговора: - Вы искали  Пасариана.
Зачем?
     - Там какие-то неполадки с его установкой П-84,  -  сообщил  Торн.  -
Уолкер начал по этому поводу психовать. Я, конечно,  понимаю,  что  Уолкер
всегда чего-нибудь боится: то катастроф, то других  неприятностей,  но  на
этот раз он и меня заставил беспокоиться.
     - Я позабочусь об этом,  -  поднимаясь,  заверил  Ричарда  Бухер.  Он
понял, что беседа закончилась.
     - Надеюсь, что так. - Торн дождался, пока Бухер  вышел  из  кабинета,
потом встал и подошел к большому  окну,  выходившему  на  красивую  старую
водонапорную башню. Вид из окна, как правило, успокаивал его, но только не
сегодняшним утром. Торн был слишком огорчен.
     Что-то терзало его с момента трагической смерти Ахертона,  но  Ричард
не мог объяснить, что конкретно его беспокоило.



                                    6

     Курс лекций назывался "Военная история: теория и  практика".  И  хотя
название заинтриговывало, на самом  деле  эти  лекции  представляли  собой
несколько расширенный обзор наиболее знаменитых сражений.  Предполагалось,
что они должны вселить в курсантов  уважение  к  воинским  доблестям.  Это
иногда  срабатывало,  но  в  большинстве  случаев   подростки   оставались
совершенно равнодушными к боевым заслугам предков. Курс был  обязательным,
и каждому мальчику надлежало пройти его.
     На сегодняшнем уроке истории присутствовали  почти  все  курсанты  из
взвода сержанта Неффа. Школьный священник рассказывал ребятам о знаменитом
гунне Аттиле. Священник Будмэн  был  высок,  худощав,  его  черные  волосы
разделял прямой пробор. Он носил церковный  воротник  и  твидовый  пиджак.
Читая повествования о жизни и подвигах Аттилы, Будмэн проникал за  пределы
холодных и бесстрастных страниц, заглядывал в  душу  воинственного  гунна.
Священник  чувствовал,  что  Аттила  был  глубоко  несчастным   человеком,
страдальцем, что по-настоящему он не был никем понят. И это  роднило  его,
Будмэна, с великим гунном.
     -  Этого  беднягу,   -   любил   повторять   священник,   -   история
интерпретирует, конечно  же,  неправильно.  Вам  необходимо  уяснить,  что
Аттила считался среди своих соотечественников справедливым правителем...
     Единственным подростком в классе, кто внимательно слушал лектора, был
Дэмьен, что явилось неожиданностью даже для него  самого,  ибо  Дэмьен  не
очень-то жаловал историю.  Напротив,  он  чувствовал  какое-то  внутреннее
сопротивление к этому предмету.  Однако  за  последние  несколько  месяцев
Дэмьен вдруг начал испытывать странное и смутное очарование  при  мысли  о
тех, кто жил и умер много-много лет назад.
     - Меньше всего Аттила стремился к разрушениям, - продолжал священник,
- во всяком случае, по  сравнению  с  другими  завоевателями  до  и  после
него...
     Марк и Тедди, который пристроился с некоторых пор к  Торнам,  затеяли
возню. Марк что-то накарябал на обрывке бумаги, и Тедди  еле  сдерживался,
чтобы не захихикать.
     - В самом деле, - рассказывал Будмэн, -  ведь  Аттила  так  стремился
получить всестороннее образование, что пригласил  к  своему  двору  многих
ученых римлян...
     В этот момент Марк сунул клочок бумаги Дэмьену. Тот глянул на обрывок
и, захваченный врасплох, не сумел сдержать смех.
     Священник замер на полуслове:
     - Кто смеялся? - спросил он.
     Дэмьен тотчас вскочил:
     - Я, господин священник.
     - Подойди сюда и захвати с собой этот  листок.  -  Дэмьен  немедленно
исполнил приказание.
     Марк беспокойно заерзал на стуле, Тедди слегка пихнул его в бок.
     - Ну и дела, - прошептал он.
     Курсанты с любопытством наблюдали за происходящим.
     Будмэн взял в руки клочок бумаги. На нем  был  нарисован  он  сам:  в
высоком церковном воротнике и верхом на коне. Над собой  священник  держал
несколько вражьих голов.
     Будмэн похолодел. Получалось, что насмехались даже не над ним, а  над
его обожаемым Аттилой. И делал это один из самых толковых ребят.
     Будмэн скомкал рисунок и выбросил его в мусорную корзину.
     - Итак, - произнес  он  после  драматической  и,  как  ему  казалось,
наводящей страх паузы, - у нас  в  классе  объявился  художник.  Торн,  я,
похоже, навожу на вас скуку? Вы, конечно, все знаете о подвигах Аттилы?
     Глубоко вздохнув, Дэмьен ответил:
     - Кое-что, сэр. - И сам удивился своему ответу.
     - Кое-что, да? - повторил священник с тем же сарказмом. - Вот если бы
Аттила так же знал всего-навсего "кое-что" о военном деле, мы бы сегодня и
имени его не вспомнили. - Он прищурил глаза.  -  Торн,  а  вы  что-нибудь,
кроме своего имени, знаете? Что-нибудь об Аттиле или римлянах?
     Дэмьен еще раз глубоко вздохнул:
     - Думаю, что да, сэр. - Но он же ничего не знал! Что за чертовщину он
вдруг понес?!
     В классе зашушукались, обсуждая, что за  штуку  затеял  Дэмьен.  Всем
было известно, что прямая конфронтация была не в его духе.
     - Значит, "думаете, что знаете", - передразнил мальчика священник.  -
Ну что ж, сейчас мы это выясним, не возражаете? Ответьте мне, Торн, какова
была численность войска Аттилы, когда тот завоевал Галлию?
     - Примерно полмиллиона человек, сэр, - заявил Дэмьен, даже  не  успев
удивиться, откуда в его голове появился ответ. И  тут  же,  как  будто  со
стороны, услышал сам себя: - Но он был разбит Аэцием в битве при Шалоне  в
451 году. Он вернулся назад, завоевав Северную  Италию,  на  не  дошел  до
Рима.
     Будмэн опешил. Он не ожидал этого. Но класс ждал, и не в его правилах
было сдаваться. Придется доводить опрос до конца.  В  любом  случае  ответ
мальчика  напоминал  скорее  цитату  из   энциклопедии.   Возможно,   Торн
принадлежал к такому типу учащихся,  которые  знали  все  наизусть,  такие
всегда отвечали, что Америку в 1492 году открыл Колумб, но  они  не  имели
представления о том, что искал-то путешественник Индию.
     Будмэн решил задать вопрос на сообразительность.
     - А почему Аттила не дошел до Рима?
     И снова Дэмьен ни на секунду не задумался.
     - Считается,  что  это  заслуга  папы  Льва  I,  его  дипломатии.  Но
настоящая причина крылась в  отсутствии  провизии...  -  Здесь  Дэмьен  на
мгновение заколебался. Будмэну показалось, что мальчик сбился. В  сознании
Дэмьена тем временем всплыло жуткое видение венерического  заболевания,  и
мальчик пытался подобрать слова, чтобы объяснить это. Наконец он произнес:
- И кроме того, армия была подкошена... чумой.
     Несколько  курсантов  уловили  суть  заминки  и  захихикали.   Дэмьен
покраснел.
     Священник был взбешен.
     - Тихо! -  заорал  он  на  курсантов.  Затем,  опять  повернувшись  к
Дэмьену, решил подловить мальчика на каких-нибудь малоизвестных  фактах  и
покончить, наконец, с этим тягостным инцидентом.
     - Когда родился Аттила?
     - Это неизвестно, сэр.
     - Дата правления?
     - С 434 по 453 год нашей эры, сэр. Умер от носового  кровотечения  во
время... м-м-м... празднования своей последней свадьбы.
     На этот раз взорвался уже весь класс.
     - Замолчать! - взвизгнул священник, и его уверенность пошатнулась. Он
вплотную подошел к Дэмьену и  проговорил  прямо  в  лицо  мальчику,  будто
испытывая его:
     - Как звали его брата?
     - Бледа. - И  снова  Дэмьен  не  ограничился  этим  простым  ответом.
Мальчик, вдруг наполнившись каким-то могучим и всесильным  знанием,  начал
его излучать. Глаза Дэмьена  заблестели.  Казалось,  что  пульсация  этого
знания распространяется по всему классу. Она словно обрела материальность.
Дэмьен вдруг узнал все о гунне Аттиле, но он не мог  понять,  _о_т_к_у_д_а
пришло это озарение. Он как будто растворился в мозге Аттилы. Дэмьен читал
его мысли, как будто они были его собственными. Ему  внезапно  показалось,
что он знал Аттилу в одной из своих прошлых жизней.
     А, может, _о_н _и_м_ и _б_ы_л _к_о_г_д_а_-_т_о_?
     - Аттила и его брат Бледа унаследовали  империю  гуннов  в  434  году
нашей эры, - продолжал Дэмьен. - Она протянулась  от  Альп  и  Балтики  до
Каспийского моря. - Дэмьен императорским  жестом  широко  распростер  свои
руки. - Два брата были неразлучны. - Тут Дэмьен уставился на  брата.  Марк
вздрогнул и оцепенел под этим тяжелым и всепроникающим взглядом.  -  Между
435 и 439 годами, хотя никаких письменных упоминаний об этом нет,  принято
считать, что Аттила подчинил себе варваров в северном и  восточном  концах
империи... - Внезапно Дэмьен остановился и  взглянул  на  Будмэна.  -  Мне
продолжать?
     Священник  прекрасно   понимал,   что   теперь   остановить   Дэмьена
невозможно. Он был ошеломлен, непонятный ужас начал  овладевать  Будмэном,
но он чувствовал, что необходимо довести  эту  игру  до  конца.  Священник
кивнул в ответ.
     Дэмьен заговорил снова.
     - В 441 году Римская империя отказалась платить  Аттиле  дань,  и  он
атаковал Дунайскую границу. Аттила был великолепным воином,  и  невозможно
было устоять против него. Годом позже римляне попросили перемирия.
     Подростки завороженно слушали Дэмьена.
     - Аттила был также мудрым политиком,  -  продолжал  тот.  -  Он  умел
обратить предрассудки своего  народа  себе  на  пользу  и  заставил  людей
обожествлять,  например,  обнаженный  меч.  Однажды  в   пустыне   пастух,
разыскивая пропавшего теленка, наткнулся на меч, торчащий в  песке,  будто
его сбросили с небес. Пастух принес его Аттиле. Тот тут  же  явился  перед
своей армией и, высоко взметнув над собой этот меч, объявил, что  обладает
духом "Смерть - в - Бою".
     Класс ловил каждое слово Дэмьена. Марк  же  внезапно  ощутил  смутное
чувство страха.
     И тут Дэмьен выдал такое, что даже священник слышал впервые.
     - Возможно, - произнес мальчик, -  Аттила  потому  высоко  над  собой
вознес меч, что он напомнил ему  детство.  Ведь  его  мать  точно  так  же
поднимала малыша над собой, считая, что если она подобным образом подержит
его в течение часа каждый день, то он проникнется силой  солнца.  Говорят,
это изменило даже цвет его кожи, он стал  смуглым.  -  Дэмьен  на  секунду
остановился. Сердце его бешено колотилось. - Это происходило, когда Аттиле
было три года.
     Священник, открыв рот, уставился на мальчика.
     Но Дэмьен знал гораздо больше. Неведомая сила как будто  выжимала  из
него факты.
     - Внешне Аттила мало походил на своего брата, - продолжал мальчик,  -
уж не говоря о цвете кожи. Но его мать прославилась тем, что развлекла  не
одного мужчину. Причем совершенно открыто. Когда Аттила затеял свое первое
сражение, он был моим ровесником... - Дэмьен остановился и через мгновение
поправился: - Нашим ровесником. Есть даже картина, где он в этом  возрасте
изображен с мечом, пронзившим одновременно трех взрослых мужчин. Возможно,
это преувеличение. Он был очень красив в эти годы, и многие женщины желали
его. Примерно в этом же возрасте Аттила начинает участвовать  и  в  черных
мессах...
     Этого Будмэн уже не мог вынести.
     - Возмутительно! - воскликнул он. - Откуда  вы  взяли  эти  сведения?
Н_а_з_о_в_и_т_е _в_а_ш _и_с_т_о_ч_н_и_к_! -  Это  было  любимое  выражение
Будмэна.
     Впервые Дэмьен растерянно запнулся.
     - Я... я не знаю, сэр. -  Ошеломленный  и  потрясенный,  он  внезапно
смешался, будто нарушил какую-то заповедную границу.
     Священник тут же воспользовался замешательством мальчика.
     - А что, его брат - я полагаю, - он тоже участвовал в черных мессах?
     - О нет, сэр, - возразил Дэмьен, уверенно покачав головой. - К  этому
времени Аттила уже убил его.
     Марк задохнулся.
     А Дэмьен уже не понимал того, что произносили  его  губы.  Слова  как
будто сами выплескивались из него.
     - Ему пришлось пойти на это, чтобы править в одиночестве. А потом,  -
внезапно мальчик понизил голос, будто пытаясь  поделиться  каким-то  очень
важным секретом, - он начал называть  себя  такими  именами,  как  Великий
Нимрод, Бич Божий и... _А_н_т_и_х_р_и_с_т_!
     В классе воцарилось мертвое  молчание.  В  этот  момент  дверь  резко
распахнулась, и в класс вошел Нефф. Он подошел к священнику. Будмэн дрожал
всем телом, на лице его  выступила  испарина.  Он  находился  в  состоянии
полнейшей растерянности. Нефф прошептал ему  что-то.  Священник  кивнул  в
ответ.
     Сержант обратился к Дэмьену:
     - Следуйте за мной, Торн.
     Дэмьен молча пошел за Неффом.
     - Спишите то, что на доске, - выпалил  Будмэн  и  поспешил  вслед  за
Дэмьеном и Неффом, оставляя застывших в  абсолютной  тишине  ребят.  Через
мгновение класс взорвался жарким и ожесточенным спором.
     Нефф уводил Дэмьена в такое место, где  их  не  смогли  бы  услышать.
Семенивший за ними священник проскользнул  в  туалет.  Ему  необходим  был
глоток воды. Как только дверь за Будмэном захлопнулась, Нефф  обернулся  и
сердито произнес:
     - Что это вы  там  пытались  проделать,  Дэмьен?  -  Впервые  сержант
обращался к Торну по имени.
     Дэмьен, до сих  пор  находящийся  в  состоянии  прострации,  медленно
произнес:
     - Я отвечал на вопросы, господин сержант.
     Нефф отрицательно покачал головой.
     - Вы просто выпендривались, - коротко бросил он.
     Дэмьен даже не удивился, откуда Неффу все известно. Он был переполнен
происшедшим,  той  внутренней  колоссальной  _с_и_л_о_й_,  которая   вдруг
открылась ему. - Но я знал все ответы! - твердил он Неффу. - Я  их  просто
знал!
     Сержант был неумолим.
     - Вы не должны привлекать к себе внимание.
     - Но я и не старался... - пытался  оправдаться  Дэмьен.  -  Я  просто
чувствовал это...
     Нефф перебил мальчика.
     - Наступит день, когда все узнают, кто вы, - отчеканил он. - Но  этот
день еще не пришел.
     То же самое говорил Дэмьену и Бухер.
     Опешив, Дэмьен пролепетал:
     - К_т_о_ же я? - Подсознательно он начал испытывать страх. Мальчик не
понимал происходящего, не ведал своего предназначения  в  этой  жизни,  он
только заметил, что все  эти  люди  как-то  особо  выделяли  его.  Дэмьену
показалось, что он начинает сходить с ума.
     -  Почитай  Библию,  -  посоветовал  Нефф.  -  В  Новом  Завете  есть
"Откровение Святого Иоанна Богослова". Это как  раз  для  тебя,  Дэмьен...
"Откровение"... для тебя... о тебе...
     Дэмьен уставился на Неффа.
     - Прочти его, - как-то слишком поспешно  бросил  сержант.  -  Прочти,
выучи и осознай.
     Слезы навернулись на глаза Дэмьену. От ужаса и усталости он заплакал.
     - Что мне  полагается  осознать?  -  Мальчик  с  мольбой  протянул  к
сержанту руки. - Пожалуйста, объясните мне.
     Нефф долго и пристально разглядывал мальчика, прежде чем ответить.  А
затем тихо и с нескрываемым подобострастием в голосе произнес:
     - К_т_о_ т_ы_ е_с_т_ь_.
     Дэмьену показалось, что перед уходом Нефф слегка поклонился ему.
     Мальчик остался один в темном гулком коридоре, слезы струились по его
лицу. Он пытался сосредоточиться и понять,  что  наговорили  ему  все  эти
люди. Наконец Дэмьен решил заглянуть в "Откровение Иоанна Богослова".
     И узнать, было ли там действительно что-нибудь о нем самом.



                                    7

     В Дэвидсоновской Академии имелся вполне  приличный  оркестр,  который
принимал участие во всех праздниках. Марк  был  здесь  ведущим  горнистом.
Хотя нотные возможности  горна  несколько  ограничены,  Марк  удивительным
образом приспособился вкладывать в звучание этого музыкального инструмента
всю свою экспрессию. Кроме того, Марк получил и особое задание -  выдувать
на  горне  различного  рода  сигналы.  Он  горнил  подъем   по   школьному
громкоговорителю. Ребятам очень нравилось, как мальчик интерпретировал  на
свой лад обеденный призыв. Даже в постный день, когда повар, кашеваривший,
по слухам, еще во времена  гражданской  войны  под  началом  генерала  Ли,
стряпал для  ребят  осточертевшую  вермишель  с  сыром  или  какого-нибудь
резинового  тунца,  Марк  непостижимым  образом  мог  поднять   подросткам
настроение. В таких случаях он трубил к обедне  дополнительное  "у-у-у-у",
будто импровизировал для солистки стриптиза.
     День сегодня выдался пасмурный, и оркестр  решил  порепетировать  для
парада. Второй этаж общежития делился на маленькие комнатки,  напоминавшие
клетушки. Окнами  они  выходили  на  плац.  На  первом  этаже,  прямо  под
спальнями, располагались классные комнаты. В центре находился просторный и
свободный зал. Именно здесь репетировались различные парадные оркестровки.
     Сейчас  оркестр  исполнял  марш,  который  нравился   Марку.   Музыка
обволакивала мальчика, а барабан стучал в такт с его собственным  пульсом.
Прекрасные  акустические  параметры  зала  превращали  обычную   репетицию
оркестра в праздник.
     Была еще только середина дня, но на  улице  уже  потемнело.  Курсанты
коротали свободное время либо в  своих  комнатах,  либо  в  гимнастическом
зале.
     Никто не обращал внимания на Дэмьена. Мальчик  только  что  стащил  у
Будмэна Библию. В спальнях курсантов  не  было  Библии.  Школа  обеспечила
своих учеников книгами по футболу и другим  видам  спорта,  но  не  Словом
Божьим. Первым делом Дэмьен отправился искать эту книгу в  библиотеку,  но
не обнаружил здесь ни одного экземпляра. Возможно,  он  искал  не  на  тех
полках. Дэмьен  был  слишком  осторожен,  чтобы  попросить  у  кого-нибудь
помощи. Он тут же сообразил, что найдет Библию у священника.  Нужно  будет
поискать у него в кабинете.
     Дэмьен дождался дневного перерыва. Это было время, когда  большинство
курсантов и учителей  разбредались  по  своим  комнатам.  Начинал  греметь
оркестр. Мальчик прокрался в кабинет священника. Кабинет, как всегда,  был
не заперт: в Дэвидсоновской Академии все полагались на кодекс чести.
     На письменном столе и  на  полке  лежало  несколько  томиков  Библии.
Дэмьен выбрал книгу в самой тусклой и неприметной обложке, надеясь, что ее
хватятся в самую  последнюю  очередь.  Он  рассчитывал,  что  уже  сегодня
прочитает нужный текст и к вечеру вернет томик на место.
     Когда Дэмьен по балкону возвращался к себе  в  комнату,  кровь  вдруг
запульсировала  в  висках.  Он  отодвинул  занавеску,   которая   заменяла
курсантам дверь, и присел, чтобы собраться с мыслями.  Он  едва  не  терял
сознание от головокружения и возбуждения.
     Вот-вот прояснится, кто  же  он  такой.  Перспектива  была,  конечно,
жуткой. Да и скольким людям достанет мужества открыть указанную  страницу,
если там сказано об их судьбе?
     Дэмьен сорвал одеяло и простыни с кровати и подоткнул их под  дверную
занавеску. Мальчик пытался загородить свет, чтобы никто не догадался,  что
он  в  комнате.  Дэмьен  вытащил  из-под  рубашки  украденную  Библию   и,
растянувшись на животе, положил книгу на пол так, чтобы на нее падал  свет
от единственной лампочки возле кровати. Расположившись на  голом  матрасе,
мальчик принялся листать Библию и, найдя  "Откровение  Иоанна  Богослова",
углубился в чтение:
     "...и дивилась вся земля, следя за  зверем,  и  поклонились  дракону,
который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто  подобен  зверю
сему? и кто может сразиться с ним?"
     Дэмьен оторвался от книги и  попытался  понять,  что  все  это  может
означать. Мальчик вспомнил Марка, который обожал его с самых первых  дней,
вспомнил и Тедди, который теперь так же в нем души не чаял. Дэмьен подумал
о Бухере, о Неффе - они странным образом выделяли  мальчика  и  заставляли
думать о его  особой  значимости.  Дэмьен  вдруг  осознал,  что  никто  из
курсантов не может превзойти его по физическим данным, что никто из них не
в состоянии ни в чем опередить его.
     Волнуясь, мальчик продолжал читать:
     "И увидел я зверя и царей земных  и  воинства  их,  собранные,  чтобы
сразиться с сидящим на коне и воинством Его..."
     Внезапно Дэмьен вспомнил, как ясно и  отчетливо  представил  он  себе
Аттилу, насколько пугающе вжился он в этот образ: ведь мальчик видел  себя
там, на поле боя, верхом на коне, его окружала воинственная орда,  готовая
к любым его приказам.
     Дэмьен судорожно сглотнул. Что-то росло в  нем,  и  это  _ч_т_о_-_т_о
готово было вот-вот взорваться. Мальчик вскочил с  постели  и  заходил  по
комнате. Ему необходимо было двигаться.  И  хотя  по  мере  чтения  Дэмьен
чувствовал, как его заполняет ужас, мальчик  понял,  что  должен  дочитать
текст. Он наклонился и схватил книгу, впиваясь в текст горящими глазами.
     "Зверь, которого я видел, был подобен  барсу;  ноги  у  него,  как  у
медведя, а пасть у него, как пасть у льва; и дал ему дракон  силу  свою  и
престол свой и великую власть".
     Дэмьен сообразил, что это всего-навсего метафоры, так же описывали  и
Аттилу. Когда его воины возвращались с поля битвы, они  рассказывали,  как
свиреп был их вождь и на кого он был  похож  во  время  сражения.  Мальчик
прикинул в уме, как эти повествования обрастали со временем подробностями,
пока не стали легендами, а Аттила в них  превратился  в  страшного  зверя,
против которого не мог устоять ни один человек.
     Дэмьен  подумал,  что,  возможно,  когда-нибудь  о  нем  самом  будут
рассказывать подобные истории.
     Однако, как только Дэмьен осознал свою власть, в  его  мозгу  тут  же
мелькнула мысль: "Я не могу! Я же всего-навсего ребенок!"
     Мальчик чувствовал, что надо читать дальше, хотя  буквы  расплывались
перед его глазами, полными слез:
     "И он сделает то,  что  всем,  малым  и  великим,  богатым  и  нищим,
свободным и рабам, положено будет начертание на правую  руку  их,  или  на
чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме  того,
кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его. И дано  было
ему вести войну со святыми, и _п_о_б_е_д_и_т_ь_ их; и дана была ему власть
над всяким коленом и народом, и языком и племенем!"
     Сердце Дэмьена готово было выскочить из груди. Он испытывал  огромное
желание схватить книгу, выбросить ее, затоптать,  сжечь  и  все-все  разом
забыть.
     Мальчик  зашвырнул  Библию  в  дальний   угол.   Она   стукнулась   о
противоположную стену и упала на пол. Тут же в стену постучали, требуя  не
шуметь.
     Дэмьен застыл, уставившись  на  книгу.  Она  манила  его,  как  пламя
бабочку. И хотя мальчик уже понимал, что Библия сожжет его  дотла,  он  не
мог сопротивляться. Разгадка была совсем близко, и ему  предстояло  узнать
ее, даже ценой собственной жизни.
     Как в бреду, Дэмьен поднял книгу. Страницы в месте удара  измялись  и
сморщились. Лихорадочная дрожь охватила мальчика. Его руки тряслись. Он  с
трудом нашел то место в тексте, где  остановился,  и  с  огромным  усилием
продолжил чтение:
     "Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя: ибо  это  число
человеческое. Число его шестьсот шестьдесят шесть".
     Дэмьен захлопнул книгу. Итак, вот оно, доказательство!  Если  у  него
нет этого знака, он в безопасности! Он свободен!
     С отвращением прижав к груди Библию, готовый в любой момент разодрать
ее в клочья, Дэмьен выскочил из комнаты, распинав по дороге  баррикаду  из
постельного белья. Мальчика уже не беспокоило, видит ли его кто-нибудь. Он
мчался по коридору в ванную комнату.
     Здесь никого не было. В  свете  люминесцентной  лампы  ярко  сверкала
кафельная плитка, а сумерки за окном сгущались.  Ветер  шумел  в  вершинах
деревьев. Темные облака стремительно неслись по угасающему небу.
     Дэмьен дрожащими руками положил украденную Библию в раковину и  встал
перед зеркалом, забрызганным зубной пастой. У  него  почти  не  оставалось
никаких сомнений. Ребром ладони мальчик протер зеркало и вгляделся в  свое
отражение. Он знал, что на его правой руке не было никакого  знака,  иначе
он давно бы его заметил. И тем не менее, Дэмьен еще раз осмотрел  в  свете
люминесцентной лампы свою руку со всех сторон.  Никаких  меток.  Рука  как
рука.
     Тогда Дэмьен, глядя на свое отражение, раздвинул надо лбом волосы.
     Никакого знака.
     Он  раздвинул  волосы  в  другом  месте  и  снова  взглянул  на  свое
отражение.
     Опять ничего. Дэмьену внезапно показалось, что он сходит с ума. Что с
ним происходит? Зачем он позволил себе  вообразить  весь  этот  ужас?  Как
легко пошел он на поводу у взрослых, внушивших ему подобные мысли. Ему  же
тринадцать лет,  он  становится  взрослым  мужчиной.  Он  просто  начинает
ощущать первые сексуальные позывы. Возможно, именно  так  они  и  начинают
проявляться. И они, наверное, не одного его сводили с ума.
     Если бы на месте Дэмьена был кто-то другой, он вполне ограничился  бы
этой догадкой. Но только не Дэмьен. В конце концов он же причислял себя  к
клану Торнов, а уж они-то всегда доводили начатое дело до конца.
     Дэмьен раздвинул волосы на своем темени.
     И тут он увидел нечто ужасное.
     Конечно, этой метки никто никогда не видел. Это  были  три  крошечные
шестерки, едва различимые даже в свете люминесцентной лампы.
     666.
     Дэмьен чуть не задохнулся. Он привалился к стене, еле удерживаясь  на
ногах. Мальчика ошеломило это открытие. Он  никак  не  мог  оправиться  от
потрясения. Значит, все это было правдой. Все, чего  Дэмьен  страшился,  о
чем ему толковал Нефф, на что намекал Бухер. Все, все было п_р_а_в_д_о_й_.
     Слезы брызнули у  него  из  глаз.  Он  выскочил  из  ванной  комнаты,
по-прежнему прижимая к груди Библию. Дэмьен не знал, что ему делать,  куда
идти. Единственное, что ему хотелось -  это  остаться  на  какое-то  время
одному.
     Он  рванулся  к  лестнице.  Оркестр  все  еще  гремел  внизу.  Дэмьен
протолкался сквозь встречную  толпу  курсантов  и  понесся  мимо  классных
комнат. В этот момент его заметил Марк и крикнул:
     - Дэмьен!
     Но Дэмьен  даже  не  обернулся.  Возле  кабинета  священника  мальчик
остановился, чтобы вернуть Библию на место. Дверь в кабинет была  открыта,
и это означало, что  священник  находился  внутри.  Тогда  Дэмьен  швырнул
Библию на пол рядом с дверью и помчался обратно. Выскочив из общежития, он
пересек стадион, миновал входные ворота в Академию и  устремился  вниз  по
дороге.
     Так, ничего не соображая, пытаясь скрыться от всех,  Дэмьен  несся  и
несся вперед, в неизвестность. Он бежал до тех пор,  пока  его  легкие  не
начали пылать, а ноги одеревенели и перестали  ему  повиноваться.  Дэмьену
показалось, что он умрет, если сделает еще хоть один шаг. Споткнувшись, он
остановился возле одиноко растущего дерева, упал на колени и зарыдал.
     Долго сидел Дэмьен, оцепенев и уставившись в одну точку, затем поднял
глаза и взглянул вверх, на потемневшее небо. Прямо над головой  собирались
дождевые тучи, а откуда-то издалека доносились раскаты грома. В  отчаянном
и безнадежном протесте Дэмьен протянул к небу руки. Что это было - мольба?
Или он уже сдался в эти минуты?
     Высоко над ним, на самую верхушку дерева спланировал огромный  черный
ворон. Он уставился на охваченного отчаянием и болью мальчика. Глаза птицы
как будто источали торжество.


     Дэмьен был бы еще сильнее потрясен,  окажись  он  сегодня  свидетелем
двух невероятных событий.
     Первое событие имело место в спальне Поля Бухера.  Тот  готовился  ко
сну. Бухер снял с безымянного пальца правой руки кольцо, которое  носил  с
момента "посвящения", и вдруг обнаружил на этом пальце  отметку.  Знак,  с
нетерпением ожидаемый им все  это  время.  Отметка  была  крошечной,  едва
различимой. Бухера охватил  восторг.  Три  цифры  -  666.  Наконец-то  его
приняли.
     Второе событие произошло в ванной комнате  в  небольших  апартаментах
Дэниэля Неффа. Умывшись и  почистив  зубы,  Нефф,  как  всегда  с  момента
"посвящения", откинул со лба волосы и наклонился  к  зеркалу.  Вглядевшись
сегодня в свое отражение, он заметил ее - эту метку. Наконец-то. Три цифры
- 666.
     Теперь уже ничто не стояло у них на пути.


     Марк беспокойно ворочался в кровати.
     После репетиции он сразу же вернулся в  комнату,  где  жил  вместе  с
братом. Здесь, на полу, он  обнаружил  смятую  постель.  Заправив  кровать
Дэмьена,  он  лежал  на  своей  койке  и  пытался  расслабиться.  Марк   с
нетерпением ждал брата. Он никак не мог понять, что же произошло.  Сегодня
на уроке Марк заметил какое-то неистовое состояние Дэмьена, затем это  его
поспешное бегство из общежития. Они не успели поговорить, а Дэмьен до  сих
пор не вернулся. Марк был не на шутку встревожен и не мог заснуть.
     Наконец он услышал легкие шаги Дэмьена. Марк повернулся  и  увидел  в
дверях брата, пристально смотревшего на него.
     - Где ты был? - с беспокойством спросил Марк. - Я так боялся за тебя!
     Дэмьен ни слова не проронил в ответ. Он молча двинулся к своей  койке
и как-то отрешенно рухнул на нее. Дэмьен  уставился  в  потолок,  даже  не
заметив, что Марк заправил ему постель.
     - Дэмьен! - нетерпеливо прошептал Марк, но опять не  получил  ответа.
Он проследил за взглядом приемного брата  и  снова  позвал,  на  этот  раз
громче: - Дэмьен, с тобой все в порядке?
     Долгой время Дэмьен молчал. Наконец он произнес:
     - Теперь все в порядке. Выключи свет. А то у нас  с  тобой  возникнут
неприятности.
     Марк погасил свет. Комната погрузилась во мрак. Когда глаза  привыкли
к темноте, Марк  разглядел  неподвижно  лежащего  брата;  он  уставился  в
потолок невидящими глазами и тихо спросил:
     - Ты уверен, что с тобой все в порядке?
     - Спи, - приказал Дэмьен  непривычно  резким  и  твердым  голосом.  И
отвернулся к стенке.
     Но прошло еще много времени, прежде чем Марк уснул.



                                    8

     Пасариан, измученный сменой часовых поясов, с раздувшимся  портфелем,
спешил по покрытому гудроном шоссе.  Позади  него  остывал  самый  большой
самолет компании, только что проделавший беспосадочный перелет из Индии.
     Пасариан направился к ближайшему телефонному  автомату.  Несмотря  на
поздний воскресный вечер, отложить этот звонок он не мог. Торну необходимо
рассказать, что произошло. И немедленно.
     В кармане индеец обнаружил кредитную  телефонную  карточку  и  горсть
индийских монет. Он нервно постукивал по стеклу телефонной будки,  ожидая,
пока, наконец, соединится с дачей Торнов на озерах. Поднявший трубку лакей
доложил, что Торн будет сегодня только поздно вечером и пообещал  передать
своему хозяину послание индейца.
     Пасариан расстроился, он никак не мог сообразить, что же ему  делать.
Некоторое время он размышлял, затем  опять  снял  трубку  и,  не  придумав
ничего подходящего, набрал номер Бухера.
     Квартира Бухера выглядела такой же безликой и  холодной,  как  и  его
кабинет.  Единственное,  что  тут  по-настоящему  привлекало   взгляд,   -
захватывающая дух панорама Чикаго.
     Бухер читал, когда раздался звонок. Он протянул руку и снял трубку.
     - Бухер, - представился Поль.
     Последовала пауза, легкая заминка,  потом  в  трубке  раздался  голос
Пасариана:
     - Поль, это я, Дэвид. Мне надо кое-что сообщить тебе.
     - Где ты? - Голос Бухера напрягся.
     - В аэропорту. Здесь, в Чикаго. Мне надо уехать. Неприятности.
     Бухер оборвал его:
     - Немедленно приезжай сюда.
     В  это  время  Ричард  и  Анна  наслаждались  одиночеством.  Мальчики
вернулись в Академию; гости,  которых  непременно  надо  было  развлекать,
разъехались по домам. Да и ни на какие встречи не надо было мчаться  сломя
голову.  Телефон  молчал.  Торны  пребывали   в   каком-то   романтическом
настроении и решили вечерком прокатиться по снегу на санях.
     Это были настоящие сани, огромные и тяжелые. Справиться с ними  могла
только одна лошадь - Клайдсдэйл. Пару таких  лошадей  Ричард  прикупил  на
прошлое  Рождество  у  своего  приятеля.  Анна  тогда  перекрасила   сани,
прикрепила к ним колокольчики. И теперь их заливистый звон предупреждал  о
приближении упряжки.
     Заскрипели полозья, раздался  конский  топот  -  это  возвращались  с
прогулки Ричард и Анна. Тесно прижавшись друг к  другу  под  одним  теплым
одеялом, счастливые и радостные, они только удивлялись: за  что  им  такая
благодать...


     Войдя в дом, Ричард тут же обнаружил  послание  Пасариана.  Он  сразу
попытался дозвониться до него, но индейца не оказалось  на  месте.  Ричард
пожал плечами и повесил трубку.
     - Нет дома, - обратился он к Анне и привлек ее к себе. - Завтра утром
увижу его. В конце концов не так уж это и важно.
     Анна, порозовевшая на морозе, со сверкающими  в  волосах  снежинками,
была очаровательна. Она потянулась, чтобы поцеловать мужа.
     - Ничего не  может  быть  более  важным,  чем  то,  что  я  для  тебя
припасла... - вымолвила Анна.
     Ричард ответил ей долгим и страстным поцелуем. Тогда Анна  взяла  его
за руку и повела наверх, в их спальню.


     Пасариан  сидел  на  черной  кожаной  кушетке  в  строгой  элегантной
гостиной Бухера и медленно  потягивал  кофе.  Мысли  его  разбегались.  Он
чувствовал себя выжатым как лимон. Когда Бухер  предложил  индейцу  выпить
что-нибудь  крепкое,  тот  отказался,  зная,  что  моментально  уснет   от
спиртного.
     Бухер пытался осмыслить все то, что сейчас рассказал ему Пасариан.
     - Итак, ты думаешь, - начал Бухер, -  что  этот  человек  не  захотел
продавать нам землю и потому был убит? Да еще одним из наших людей?
     Пасариан устало кивнул.
     - Я почти уверен в этом.
     - Но это невозможно! - воскликнул Бухер и направился  к  бару,  чтобы
плеснуть в бокал спиртного.
     - Я объездил восемь провинций, прицениваясь и  проверяя  землю,  и  в
трех из них...
     - Трех?
     - Три убийства. - Пасариан отхлебнул глоток кофе и поставил чашку.
     - Но кто это мог быть?
     - Понятия не имею.
     - Да, - глубоко вздохнул Бухер. - Пожалуй, будет лучше, если во  всем
этом разберусь я сам.
     Индеец поднялся.
     - Доложить Ричарду? - Он потянулся за пальто.
     - Да уж, придется! - ожесточенно  произнес  Бухер.  -  Я  звякну  ему
утром. - Он помог Пасариану надеть  пальто.  -  Кстати,  -  как  бы  между
прочим, проговорил Бухер, - Торн хочет тебя видеть.
     - Ричард? Зачем?
     Бухер проводил Пасариана до дверей.
     - Очевидно, что-то с твоей П-84. У тебя на  письменном  столе  должна
быть докладная, Ричард обеспокоен. Надо срочно проверить утром. - Он пожал
индейцу руку и добавил: - Я не хочу покрывать это, Дэвид.
     Пасариан кивнул.
     - Ладно, я проверю, - бросил он и открыл дверь.
     Бухер устремил взгляд в окно, рассматривая очертания Чикаго.
     - Надеюсь, эти люди на полях не слишком энергичны?  -  тихо  произнес
он. Потом обернулся к индейцу и улыбнулся: - Спасибо, что заглянул, Дэвид.
Я действительно ценю твое доверие.
     Пасариан кивнул, попрощался с Бухером и вышел,  чувствуя  себя  не  в
своей тарелке. Он размышлял, правильно ли только что поступил.


     Плохие  новости,  привезенные  внезапно  возвратившимся   Пасарианом,
начисто выбили из колеи Бухера. Надо было доложить обо всем  Торну.  Кроме
всего прочего, предстояла мышиная возня с установкой П-84. Голова у Бухера
шла кругом от всех забот. Поэтому неудивительно,  что  он  начисто  забыл,
какой сегодня день. А ведь именно сегодня должны были приехать курсанты из
Академии,  чтобы  осмотреть  недавно  приобретенный   сельскохозяйственный
завод.
     Бухер выглянул из окна и, увидев внизу автобус Дэвидсоновской Военной
Академии, весьма удивился. Когда до него наконец дошло, зачем  здесь  этот
автобус, Бухер немедленно вызвал секретаршу и велел на время отменить  все
телефонные разговоры. Необходимо было заняться мальчиками.
     "Едва ли можно было выбрать более неудачный день", - подумал Бухер.
     Тем временем подростки оживленно обменивались впечатлениями. До  сего
момента они имели лишь отдаленное представление, насколько  богаты  Торны.
Но сегодня, увидев кирпичные громады, занимающие по площади целый город  -
в таких небольших городках жили некоторые из курсантов,  -  мальчики  были
просто ошеломлены. Кто-то даже присвистнул.
     Тедди решил разрядить возникшую напряженность.
     - А входит ли в экскурсию обед?  -  Он  похлопал  себя  по  животу  и
облизнул губы наподобие некоего гротескового персонажа из мультфильма.
     - Конечно, - вежливо заверил его Дэмьен.
     Марк решил продолжить начатую Тедди игру.
     - Мы проверим на тебе действие нового пестицида, - заявил он,  и  все
рассмеялись.
     Курсанты вошли в главное здание компании, где их уже ждал Бухер.
     Дэмьен вдруг почувствовал, что несколько смущается в его присутствии.
У мальчика не было времени, чтобы усвоить даже _с_о_т_у_ю_ часть того, что
он узнал о себе. И  хотя  Дэмьен  ощущал  себя  сильнее  и  увереннее,  он
прекрасно понимал, что время действий еще не наступило.  Мальчик,  мельком
глянув на Бухера, прочитал надпись на стеклянной стене, мимо  которой  они
проходили: "Сектор пестицидов. Вход воспрещен. Только для сотрудников".
     Бросив взгляд сквозь  стекло,  Дэмьен  успел  рассмотреть  просторное
помещение  размером  с  добрую  баскетбольную  площадку.  Мальчик  заметил
Пасариана. Зал был битком набит разноцветными, замысловато  переплетенными
трубами и шлангами и походил на внутренности  очень  большого  и  сложного
робота.
     Эта лаборатория, созданная Пасарианом, была его детищем. Именно здесь
собирались совершенствовать и  другое  приобретение  индейца  -  установку
П-84.
     Пасариан стоял у большого  компьютерного  пульта,  наблюдая,  как  на
монитор поступает нужная информация.


     Представив мальчиков одному из своих сотрудников, Бухер  отрядил  его
сопровождать  ребят.  Сам  же  поспешил  назад,  в  свой  кабинет.   Здесь
предстояла очень  важная  конференция.  Эту  встречу  готовили  в  течение
нескольких недель.
     Бухер предпочитал иметь дела с людьми, в чьих жилах  бурлила  молодая
кровь, кто был до краев наполнен энергией  и  силой.  Он  безгранично  мог
сеять свои идеи в таких пытливых и  одержимых  жаждой  деятельности  умах.
Только  эти  молодые  люди  могли  стать  достойными   и   исполнительными
союзниками в борьбе за осуществление его проектов.
     Бухера не переставало удивлять, какими же юными выглядели  эти  люди:
одинаково причесанные, в костюмах-тройках. Ему вдруг  показалось,  что  он
обращается  со  вступительным  словом  к  выпускникам  Гарвардской   школы
бизнеса.
     -  Если  проект  приобретения  земель,  какой  мы   сейчас   пытаемся
осуществить в Индии, станет реальностью, - разглагольствовал Бухер, -  нам
придется опасаться местного населения, которое вдруг решило, что мы начнем
его эксплуатировать. Ерунда, мы не собираемся этого делать!  Мы  находимся
там, чтобы помогать! У этих людей, - конечно, не по их вине, - отсутствуют
и  культура,  и  образование.  Мы  принимаем  все  это,  как  само   собой
разумеющееся.  Мы  нерадиво  будем  исполнять  свои  обязанности   и   как
сотрудники "Торн Индастриз", и  как  американцы,  -  Бухер  удовлетворенно
отметил про себя, что  в  должном  порядке  расставил  слова,  -  если  не
поделимся нашим  изобилием  с  теми,  кто  несчастлив  и  голоден.  И  еще
запомните: обеспечивая пищей  Индию  и  Ближний  Восток,  мы  предотвратим
продвижение в эти регионы русских. Таким образом мы приобретем  не  только
благодарность, но и ресурсы.
     В кабинет вошла секретарша.
     - Мистер  Пасариан  приступил  к  испытанию  П-84,  -  сообщила  она,
залившись краской при виде столь многочисленного племени молодых мужчин. -
Вы просили доложить.
     - Спасибо, - поблагодарил Бухер, повернулся к аудитории и  улыбнулся.
- Джентльмены, отдохните полчасика. - Он вышел, прикрыв за собой дверь.
     Эти могли и подождать. Никаких отлагательств не терпело лишь  дело  с
Пасарианом.


     Сотрудник, сопровождавший мальчиков по заводу,  был  благовоспитанным
молодым человеком. Он принадлежал к низшим эшелонам  власти  и  работал  в
отделе связей с общественностью. И действительно, молодой  человек  в  это
утро всего себя посвятил ребятам, надеясь, что его ретивость произведет на
юных сыновей Торна благоприятное впечатление, и  они  со  временем  о  нем
вспомнят.
     Молодой сотрудник только что привел ребят в сектор пестицидов.
     - Чтобы урожай был как можно богаче и для ускорения его созревания, -
объяснял он, - требуются более эффективные и улучшенные удобрения, а также
вновь изобретенные пестициды.
     Группа остановилась перед запертыми  дверями.  Это  и  был  отдел  по
производству пестицидов, где Пасариан проводил испытание  своей  установки
П-84.  Гид  показал   охраннику   свои   документы   и   незаметно   сунул
двадцатидолларовую бумажку. Это помещение никогда не включалось в  обычную
экскурсию, но молодому сотруднику так хотелось сделать для юных  Торнов  и
их друзей что-то особенное.
     Распахнулись массивные двери,  и  курсанты  вошли  внутрь  помещения.
Двери за ними немедленно захлопнулись. На полную мощность гудели машины, и
сопровождающему  ребят  сотруднику  пришлось  повысить  голос,  чтобы  его
услышали.
     - Сложная работа, - он почти кричал, - целиком выполняется всего лишь
тремя сотрудниками вон  там,  у  компьютерных  пультов.  -  Гид  указал  в
направлении застекленной площадки прямо посреди  зала.  -  Вот  почему  вы
здесь никого не видите.
     Большинство ребят были несколько ошарашены  масштабом  происходящего.
Но только не Тедди. Мысли его опять застопорились на привычной теме.
     -  А  существуют  ли  в  природе  пестициды,  повышающие  сексуальную
активность? - поинтересовался Тедди.
     - О господи, Тедди, - накинулся на него один из курсантов. - Ты опять
об этом!
     Но  молодой  сотрудник  как  ни  в  чем  не  бывало  продолжал   свое
объяснение.
     - Тедди совершенно прав, - возразил он, - сексуальные  стимуляторы  -
феромоны - извлекают из насекомых  и  прячут  в  ловушку,  чтобы  привлечь
особей противоположного пола, в этом-то  капкане  и  гибнут  насекомые.  А
истребив достаточное количество представителей одного пола, вы по существу
уничтожите и сам  вид,  так  как  не  остается  никого,  кто  бы  мог  его
воспроизводить.
     Однако  вся  эта  информация  бледнела  по  сравнению  с   окружающей
грандиозностью происходящего. Гид провел ребят по  металлической  лестнице
прямо  под  потолком.  Они  находились  теперь   высоко   над   лабиринтом
разноцветных труб.
     - Это устройство  для  сортировки,  -  на  ходу  продолжал  объяснять
молодой сотрудник, то и дело срываясь на крик. - Оно, как и все  остальное
тут, компьютеризировано. Установка запрограммирована таким образом,  чтобы
поставлять на главный завод точные порции смесей вещества и  растворов  из
складских цистерн.
     Теперь все могли видеть Пасариана, расположившегося внизу,  рядом  со
сложнейшей измерительной системой. Она фиксировала необходимое давление  и
крепилась в связке желтых труб.
     Пасариан взглянул вверх и узнал своих юных друзей.
     - Марк! Дэмьен! - позвал он. - Что вы здесь  делаете?  -  Индеец  был
встревожен  их  присутствием.  С  испытанием  установки  что-то  никак  не
клеилось.
     Мальчики улыбнулись ему.
     - У нас грандиозная экскурсия! - прокричал Дэмьен. Потом они вместе с
Марком помахали Пасариану рукой и двинулись  дальше.  Индеец  почувствовал
замешательство.
     Как раз в этот момент в дальнем углу зала внезапно лопнула  труба,  и
из нее с шипением повалил густой зеленоватый пар. Он стремительно наполнял
зал.
     - Утечка! - закричал кто-то.
     Пасариан поднял глаза и увидел, как лицо его помощника исказилось  от
вдыхания ядовитого газа. Помощник  еще  раз  судорожно  вздохнул,  потерял
сознание и опрокинулся через поручень. Он  упал  на  пол,  размозжив  себе
голову.
     Пасариан не верил собственным глазам.  Он  бросился  к  компьютерному
пульту и заорал:
     - Всем выйти! Заберите отсюда детей!
     Его приказ долетел до экскурсантов. Гид испуганно оглянулся. Газ  уже
почти поднялся до их уровня.
     Пасариан впился глазами в показания измерительных приборов.  Давление
стремительно падало по мере того, как из развороченной трубы мощной струей
уходил газ.
     На пульте имелась кнопка тревоги. Пасариан изо всей силы  надавил  на
нее. Сквозь стекло он глянул в прилегающий компьютерный зал и увидел,  что
два техника в белых халатах оживленно болтают  друг  с  другом.  Аварийная
кнопка, похоже, не срабатывала. Откуда мог знать индеец,  что  эту  кнопку
сегодня утром установил его начальник Бухер?
     Пасариан снова нанял кнопку, но оба техника как ни в  чем  не  бывало
продолжали свою беседу. Очевидно, они ничего не замечали.
     И тут индеец услышал крики курсантов. Ребята  задыхались  и  кашляли,
они, спотыкаясь, наталкивались друг на друга в отчаянной попытке выбраться
отсюда. Охваченные  ужасом  курсанты  жадно  хватали  ртом  воздух.  Слезы
струились у них из глаз. У некоторых  ребят  на  лицах  и  руках  высыпали
крошечные волдыри.
     Сопровождающий курсантов  сотрудник  бросился  к  грузовому  лифту  и
принялся неистово нажимать подряд все кнопки.
     Но безуспешно. Лифт не работал.
     Сотрудник тыкал в кнопку за кнопкой. Он  не  знал,  что  ему  делать.
Меньше всего в этой ситуации молодой человек боялся  за  свою  собственную
жизнь. Но допустить, чтобы с кем-нибудь из юных Торнов случилась  беда,  -
этого он не мог. Чего будет стоить тогда его собственная жизнь?
     Единственным  человеком,  кого,  казалось,  совершенно  не  коснулась
всеобщая паника, был Дэмьен. Газ не действовал на него.  Он  оглянулся  на
своих друзей, уже начинающих терять сознание. И тут впервые Дэмьен  ощутил
свою особую силу.
     Понял мальчик и другое. У него появилась  свобода  выбора.  Он  может
сейчас уйти и остаться в живых. Он будет  единственным  уцелевшим  в  этой
аварии. Но есть  еще  одна  возможность.  Дэмьен  поможет  всем  остальным
выпутаться из этой ситуации и, конечно, тут же попадет в герои.
     Странно, но все это начинало обретать для него некий смысл.
     Дэмьен решил помочь ребятам. Ему пришлась  по  вкусу  мысль  прослыть
героем. Мальчик быстро  оглядел  потолок  и  заметил  металлический  трап,
закрепленный на стене и ведущий к  люку,  который  выходил,  очевидно,  на
крышу.
     - Туда! - крикнул Дэмьен и устремился к трапу. Он ловко  и  грациозно
вскарабкался по нему,  дотянулся  до  портика  и  наконец  распахнул  люк,
впустив потоки солнечного света и свежего воздуха.
     Остальные ребята брели, еле передвигая ноги,  вдоль  узкого  прохода.
Они опирались друг на друга. Мальчики на  ощупь  взобрались  по  трапу  на
крышу, где тут  же  рухнули,  распластав  руки  и  глубоко  вдыхая  воздух
тяжелыми, жадными глотками.
     Внезапно Дэмьен вспомнил про Пасариана.  Он  огляделся  по  сторонам,
чтобы убедиться, все ли на месте, потом повернулся и снова скользнул вниз.
Мальчик двигался  быстро  и  осторожно  по  верхнему  коридору.  Потом  он
молниеносно сбежал по металлической лестнице.
     Никого. Пасариана и след простыл. Лишь зеленый ядовитый газ, клубясь,
наполнял зал. Сработал  наконец  аварийный  сигнал,  и  кругом  замелькали
красные огни.
     Дэмьен перебежал на другую сторону и опустился по лестничному пролету
на следующий уровень.
     Здесь он увидел Пасариана. Но индеец уже ни  на  что  не  реагировал.
Скорчившись, он лежал рядом с  развороченной  трубой.  Рука  индейца  была
вытянута вперед, по-видимому, это  была  его  последняя  попытка  заделать
отверстие.  Вздувшееся  и  покрытое  волдырями   лицо   было   практически
неузнаваемо.
     Дэмьен с отвращением отвернулся и со всех ног кинулся к лестнице.
     Вновь очутившись на крыше, мальчик обнаружил,  что  остальные  ребята
все еще находятся в состоянии панического смятения. Они катались по крыше,
задыхались, жадно хватая ртом воздух. Дыхание с присвистом  вырывалось  из
легких. От боли слезы струились из глаз.
     Дэмьен пробирался между корчившимися телами к Марку.  Ему  необходимо
было узнать, в каком состоянии находится его брат.
     И пока Дэмьен разыскивал Марка, он внезапно осознал, что вот такой  -
нынешний - он начинает себе нравиться. И плевать на то,  кто  он  есть  на
самом деле.



                                    9

     Узнав о случившемся, Ричард Торн и Анна  покинули  Озерный  уголок  и
помчались в Детский госпиталь, куда после аварии отвели курсантов.
     Торн стоял бледный и небритый. Его трясло от гнева. Он разговаривал с
Бухером по больничному телефону рядом с палатой мальчиков.
     - Кажется, с ними  обошлось,  -  говорил  Ричард,  -  но  я  пока  не
переговорил с врачом. Мне нужен полный отчет о том, что произошло, и  этот
отчет должен лежать сегодня на моем письменном столе!
     Ричард бросил трубку и, вконец измученный, тяжело привалился к стене.
     Краешком глаза он заметил высокого  и  красивого  чернокожего  врача,
входящего в палату мальчиков. Торн бросился за ним. Он а нетерпением  ждал
результатов предварительных анализов.
     Анна сидела на стуле меж двух  кроватей.  Марк  был  бледен  и  слаб.
Однако Дэмьен, похоже, чувствовал себя вполне прилично.
     Врач подошел к Анне. Он назвался доктором Кейном. Торн  стоял  позади
него.
     - С мальчиками все будет в порядке, - обнадежил  доктор  Кейн.  -  Мы
проверили, не повреждены ли у кого из  ребят  легкие.  Никаких  признаков.
Какое-то время их еще будет подташнивать, но постоянных...
     - Я хочу, чтобы за всеми ухаживали самым лучшим  образом,  -  прервал
его Торн.
     Доктор Кейн утвердительно кивнул.
     - Конечно, - согласился он, отводя Торна в сторону. - А нельзя ли мне
переговорить с вами лично? Всего минуту? - прошептал врач.
     - Да, да, конечно. - Торн последовал за доктором в коридор.
     Дэмьен, лежа в кровати, пристально наблюдал, как они выходили.
     Выйдя в коридор, доктор Кейн подождал,  пока  пройдет  медсестра,  и,
когда уже никто не мог услышать их, тихо заговорил.
     - Мы провели все  возможные  анализы  крови  и  поврежденных  тканей.
Каждый мальчик в той или иной степени подвергся воздействию газа.  Каждый,
за исключением вашего сына Дэмьена.
     Мускулы на лице Торна дрогнули.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Ричард. - Он что...
     Доктор Кейн перебил его.
     - Нет, нет, мистер Торн. Это совсем не то, что вы думаете. - Врач изо
всех сил старался объяснить все как можно деликатней. - Дэмьен  вообще  не
подвергся _н_и_к_а_к_о_м_у_ воздействию... _с_о_в_с_е_м_.


     В палате Дэмьен обратился к Анне.
     - Как ты думаешь, что происходит? - Его глаза  начали  затуманиваться
темным и холодным гневом.
     - О, скорее всего ничего, - рассеянно произнесла Анна. - Доктора ведь
так любят всякие секреты.
     Когда мужчины вернулись в палату, Ричард выглядел очень расстроенным.
     - Доктор просил оставить Дэмьена здесь еще на пару дней,  -  произнес
он,  пытаясь  говорить  непринужденно.  -  Ему  необходимо  провести   еще
кое-какие анализы.
     Дэмьен сел на кровати.
     - Но со мной же все в порядке, - запротестовал он. - Почему мне  надо
остаться, если...
     - Вы хотите провести повторные анализы?  -  прервала  мальчика  Анна,
обращаясь к доктору Кейну.
     Торн выразительно взглянул на них: не в присутствии ребят.
     Дэмьен снова заговорил:
     - Я не хочу оставаться здесь!
     Анна подошла к мальчику и взяла его руки в свои.
     Марк тоже поспешил на помощь брату.
     - Если он останется, то и я с ним.
     Анна устремила взгляд на врача.
     - Почему мы не можем сейчас же забрать их  домой?  Мы  приведем  сюда
Дэмьена на следующей неделе. Ужасно все, что с ним произошло.
     - Может быть, так и сделаем? - робко спросил Ричард.
     Похоже, доктору  Кейну  не  очень  нравился  этот  вариант,  но  врач
прекрасно понимал, что он окончательный.
     - Хорошо, - согласился доктор Кейн.
     Анна, торжествуя, улыбнулась и еще раз обняла Дэмьена.
     - Замечательно, мальчики, - обратилась она к ним.  -  Почему  бы  вам
теперь не отдохнуть, а попозже мы заедем  за  вами  и  отвезем  на  озера,
договорились? Свежий воздух будет вам полезен.
     Мальчики радостно закивали, расцеловались с родителями  и  проследили
взглядом, как за ними и доктором Кейном закрылась дверь.


     В  тот  же  день  поздно  вечером  доктор  Кейн  сидел  в  больничной
лаборатории, склонившись над  микроскопом.  Он  пытался  усвоить  значение
только что увиденного и в сотый раз уставился на  стеклянную  пластинку  с
мазком крови. Затем заглянул в справочник, лежащий подле  него:  это  была
толстая голубая книга с мелким шрифтом и до мельчайших деталей  подробными
фотографиями, потом снова уставился на слайд. Ошибки быть не могло.
     Кровь Дэмьена Торна содержала хромосомный набор шакала.
     Это походило на какую-то абракадабру, что-то вроде дурацкой шутки,  и
тем не менее доказательство было налицо. Вот с  ним-то  рассудительный  ум
Кейна и вел сейчас борьбу.
     По необъяснимой причине Кейну не  хотелось  заниматься  всем  этим  в
одиночестве. Врач поднял трубку  и  набрал  внутренний  добавочный  номер.
Совершенно случайно его друг и коллега оказался на работе.
     - Да, - буркнул знакомый голос.
     - Бен! - крикнул Кейн. - Слава Богу, ты еще на месте! Можно я спущусь
к тебе на минутку? Надо перекинуться парой слов.
     - Вообще-то, - раздался хрипловатый голос, - я уже уходил.
     - Пожалуйста, это срочно, - попросил Кейн.
     - Ладно, спускайся, - согласился наконец коллега.
     - Спасибо, Бен. Через минуту буду. - Кейн повесил  трубку,  аккуратно
поставил слайд в контейнер и, засунув справочник под мышку,  направился  к
лифту.


     В Озерном уголке все крепко спали.  И  лишь  Дэмьен  бодрствовал.  Он
неподвижно лежал в постели. Его широко раскрытые глаза были  устремлены  в
одну точку. Казалось, они глядели на что-то невидимое, находящееся в ином,
далеком измерении. Мальчик чувствовал, что ему необходимо  сосредоточиться
на этом. Он изо всех сил сконцентрировался. Пот выступил  на  лбу,  и  все
тело охватила дрожь.


     Доктор Кейн вошел в лифт и нажал кнопку. Ему надо было спуститься  на
шестнадцатый этаж. Дверцы плавно захлопнулись, и лифт двинулся.
     Но почему-то не вниз, а вверх.
     Врач глянул на светящееся табло. 21... 22... 23... Он снова нажал  на
кнопку "16". Лифт остановился, и дверцы разошлись.
     Доктор Кейн в третий раз надавил ту же кнопку.
     Дверцы лифта сомкнулись, и он наконец поехал вниз: 19... 18... 17...
     Лифт  миновал  шестнадцатый  этаж  и,  набирая  скорость,   продолжал
спускаться.
     Кейн испугался  и  ощутил  замешательство.  Он  уронил  справочник  и
слайды. Врач судорожно тыкал пальцем во все кнопки подряд. Они вдруг разом
загорелись и начали мигать. Лифт набирал скорость. Он стал  вибрировать  и
трястись.
     10... 9... 8...
     - Господи, Боже мой! - закричал Кейн, колотя по панели и нажимая  все
кнопки и выключатели.
     5... 4... 3...
     Внезапно лифт, дернувшись, застопорился. Кейна  швырнуло  на  пол.  В
мертвой тишине на полу лифта неподвижно лежал врач, боясь шевельнуться или
вздохнуть.
     Потом он перевернулся, медленно и осторожно. Сел. Ощупав  себя,  Кейн
убедился, что ничего не сломал. Кажется, все обошлось. Он  был  ошеломлен,
но не ранен. Кейн заметил, что слайды разбились, но сейчас ему было на это
наплевать. Он радовался, что остался жив.
     А высоко над ним, в шахте, от  внезапной  остановки  лифта  оборвался
один трос.  В  эти  мгновения  он  падал  с  молниеносной  скоростью,  как
огромный, смертоносный кнут.
     И тут Кейн услышал звук: высокий, пронзительный, металлический  визг.
Врач огляделся, но так и не понял, откуда  исходит  этот  шум.  Он  поднял
глаза и успел заметить, как трос надвое перерезал крышу  лифта,  скользнул
вниз и то же самое проделал с полом, заодно  расчленив  пополам  и  самого
Кейна.


     Дэмьен наконец расслабился; глаза его  закрылись,  и  он  уснул,  так
мирно и безмятежно, как не спал уже целую вечность с тех самых пор,  когда
почувствовал это странное внутреннее волнение. На шестой день июня.



                                    10

     Ричард с Анной валялись в постели, просматривая доставленные вместе с
завтраком утренние газеты. Ричард уткнулся  в  свою  любимую  "Уолл  Стрит
Джорнал", Анна же предпочитала "Чикаго трибун".
     Раскрыв газету, Анна чуть не задохнулась.
     - Ричард! Посмотри! - вскрикнула она, протягивая мужу газету.
     Там помещалась жуткая фотография погибшего доктора Кейна. Внизу  была
напечатана сопровождающая статья о  трагедии  в  лифте  накануне  вечером.
Рядом коротко излагалось и об утечке газа на "Торн Индастриз".
     Ричарда не особенно взволновала  гибель  доктора  Кейна.  Он  тут  же
пробежал глазами заметку об аварии в компании, интересуясь, в каком  свете
выставили журналисты эту историю.
     - Только вчера мы разговаривали с ним, - задумчиво  произнесла  Анна,
накручивая на палец прядь волос. - Тебе  не  кажется,  что  во  всем  этом
присутствует нечто сверхъестественное?
     - Гм-м-м...
     Анна отхлебнула глоток кофе и в упор посмотрела на мужа.
     - В любом случае интересно, что за анализы собирался провести  доктор
Кейн?
     - Я не уверен, - пробормотал Ричард, - я не думаю, что даже  он...  -
Торн вдруг умолк. - А где мальчики? - внезапно спросил Он.
     - Спят, я полагаю. А что?
     Ричард отложил газеты и повернулся к Анне.
     - Я просто не хочу, чтобы они об этом узнали.
     - Но почему? - Анна забеспокоилась. - Что тебе сказал врач?
     - Похоже, на Дэмьена газ никак не подействовал.
     - Ну, а что же в этом плохого-то? Нам следует благодарить судьбу...
     - Но именно это обстоятельство взволновало врача, - возразил  Ричард.
-  Так  произошло  потому,  что  у  Дэмьена,  как  утверждал  Кейн,   иная
хромосомная структура.
     - Иная? - воскликнула его жена. - Да это просто какой-то абсурд!
     - Именно так я ему и ответил, -  согласился  Ричард.  -  Но,  похоже,
доктор Кейн был по-настоящему обеспокоен.
     Анна некоторое время сидела молча, потом спросила:
     - И что же ты намерен предпринять?
     - Да ничего. - Ричард снова  потянулся  за  своей  газетой.  -  Я  не
покупаюсь на эти генетические штучки. Дэмьен в полном порядке.


     Доктор Чарльз Уоррен только что вернулся  из  Эйкры,  где  возглавлял
утомительную отправку последних экспонатов, найденных во время раскопок  в
замке Бельвуар. Экспонаты было намечено выставить в музее Торна.
     Уоррену так и не удалось увидеть стену  Игаэля.  Бесценный  экземпляр
был упакован  и  отправлен  до  того,  как  прибыл  ученый.  Уоррен  очень
расстроился  по  этому  поводу.  С  тех  самых  пор,  как   его   погибшая
приятельница журналистка Джоан Харт устроила из-за  стены  такой  скандал,
его словно магнитом потянуло к  этому  экспонату.  А  теперь  он  вынужден
дожидаться, когда стена Игаэля прибудет, наконец, в Чикаго, или же мчаться
в Нью-Йорк и отлавливать ее там, карауля приход судна.
     Уоррен испытал нечто, похожее  на  счастье,  когда  ступил  на  порог
своего кабинета. Ученый полагал, что его кабинет является  лучшим  рабочим
местом во всем здании музея.  Кабинет  находился  на  уровне  подвала,  он
примыкал  к  котельной  и  тем  самым  обеспечивал  тишину  и   уединение,
необходимые для работы. Особенно в  такие  вот  вечера,  как  сегодняшний,
когда музей уже закрыт и все разбрелись по домам.
     Кабинет Уоррена был оборудован по последнему слову техники,  все  это
оснащение помогало ученому сохранять  и  реставрировать  древние  находки.
Здесь имелись специальные кондиционеры,  инфракрасное  с  ультрафиолетовым
освещение,  переносные  обогреватели,   напичканные   термостатами,   уйма
каких-то  химикатов  в  бутылках,  многочисленные  кисти,  а  также  масса
различных ножей и ножичков.
     Имея в  своем  распоряжении  эту  любопытную  комбинацию  из  древних
памятников и современной технологии, ученый  добивался  того,  что  фреска
вековой давности выглядела как новенькая. При  этом  оригинальный  замысел
художника оставался неповрежденным.  Для  реставрации  Уоррен  использовал
только те материалы, что были доступны древним художникам.
     Доктор Уоррен рассматривал некоторые вещицы, полученные  накануне  из
Эйкры. Отодвинув в сторону  несколько  бронзовых  ножей  и  пару  глиняных
плошек, он вытащил  очень  древний  кожаный  сундучок.  Это  был  один  из
экспонатов, которые Уоррен привез сюда на самолете лично.  Предполагая  их
ценность, он только  и  ждал  подходящего  момента,  чтобы  в  одиночестве
внимательно осмотреть находки.
     Доктор Уоррен развязал кожаные ремешки и открыл сундучок. Заглянул  в
него, понюхал. На поверку оказалось, что сундучок был не таким уж древним,
хотя, конечно же, далеко не современным.
     Ученый сунул  внутрь  руку  и  вытащил  несколько  туго  перевязанных
пергаментных свитков. Он  отложил  их  в  сторону.  Потом  снова  полез  в
сундучок и  извлек  оттуда  миниатюрное  распятие  с  фигуркой  Спасителя.
Христос, казалось, мучился в страшной агонии. Ученый уставился на предмет.
Затем отложил его и снова запустил руку внутрь сундучка,  доставая  оттуда
вполне современный конверт! Доктор Уоррен был крайне  заинтригован,  но  и
этот конверт последовал за уже извлеченным содержимым.
     В сундучке кое-что еще оставалось.
     Уоррен поднял со дна довольно увесистый сверток, обернутый в  ветхую,
разодранную тряпку: когда ученый вытаскивал этот  сверток,  что-то  внутри
его звякнуло. Он развернул ткань и обнаружил семь тонких, очень острых  и,
похоже, невероятно древних кинжалов. Рукоятки их - каждая в виде распятого
на кресте Христа - были вырезаны из слоновой кости.
     Любопытство Уоррена достигло предела. Он схватил конверт  и  разорвал
его. Оттуда вывалилась кипа каких-то бумаг. Ученый изумленно уставился  на
нее. Он узнал почерк Карла Бугенгагена.
     Уоррен начал читать бумаги.


     Сегодня был один из тех редких чудесных вечеров, когда  семья  Торнов
собралась  в  собственном  кинозале  и  смотрела  захватывающий   вестерн.
Полсеместра мальчики уже отзанимались и теперь приехали на отдых.
     На  экране  высокий  мужчина  шагал  по  улице  какого-то  заштатного
городка. Руки его находились на бедрах, в нескольких  дюймах  от  рукояток
револьверов.
     Мужчина,  конечно  же,  не   заметил   короткого   дула   винчестера,
нацеленного на него из окна третьего этажа, как  не  заметил  и  колебания
занавесей в окне второго этажа, где находился, по мысли режиссера,  пустой
продуктовый склад.
     И вот грянул выстрел, мужчина упал.
     Внезапно изображение начало множиться,  стало  каким-то  размытым,  а
затем перескочило с экрана на стену.
     - Пристрелить киномеханика! - завопил Дэмьен.
     И тут же из  отверстия  в  стене  высунулась  голова  Марка.  Мальчик
крикнул в ответ:
     - Упал замертво! - Он нетерпеливо повернулся к  проектору,  исправляя
неполадки.
     Как правило, у проектора  стоял  один  из  лакеев,  но  Марк  упросил
Ричарда  научить  его  пользоваться  аппаратом.  Сегодня  мальчик  впервые
выступал в роли киномеханика и, как нарочно,  застопорил  фильм  на  самом
интересном месте.
     К счастью, Марк быстро справился с забарахлившим проектором  и  снова
запустил фильм. Все это время Дэмьен сочувственно подбадривал брата.
     И вот герой вскакивает на ноги и  устраивает  восхитительную  пальбу.
Правой рукой он выхватывает  пистолет  и  наповал  укладывает  человека  с
винчестером, а левой вытаскивает еще один пистолет  и  отправляет  на  тот
свет кого-то за колеблющейся  занавеской.  Этот  кто-то  вынужден  рухнуть
прямиком на крышу склада, а потом, прокатившись по ней,  свалиться  оттуда
на стоящую внизу лошадь. Сам герой тут  же  прыгает  на  другую  лошадь  и
скачет навстречу заходящему солнцу под общие громкие аплодисменты.
     - Ну! Хоть конец счастливый! - произнесла Анна, пока  Дэмьен  включал
свет.
     - Так, средненький фильм, - резюмировал Дэмьен.
     Анна улыбнулась и покачала головой.
     - А не слишком ли ты молод для подобной циничности? -  Она  встала  и
потянулась. - Кто желает сэндвич?
     - Первый! - Ричард поднял руку.
     - Второй! - присоединился к нему Дэмьен.
     - По-моему, Марк тоже не против, - сказала Анна и пошла на кухню.
     Тем временем Марк в  будке  осторожно  сматывал  фильм,  стараясь  не
поцарапать  киноленты.  Дэмьен  свертывал  экран,   а   Ричард   складывал
настольную игру.
     Внезапно раздался звонок в дверь. Ричард  с  Дэмьеном  в  один  голос
воскликнули:
     - Кто бы это мог быть?
     Дэмьен пожал плечами.
     - Пойду открою, - бросил он и направился к входной двери.


     На пороге стоял  Чарльз  Уоррен.  Он  насквозь  продрог  и  весь  был
запорошен снегом. В руках он сжимал конверт с бумагами Бугенгагена. Ученый
дрожал, но не от холода. Только что он прочел нечто такое, что  до  смерти
напугало его.
     Когда дверь открылась и Уоррен увидел перед собой Дэмьена, он чуть не
задохнулся  от  неожиданности.  Чарльз  попытался  улыбнуться,  но  улыбка
получилась какая-то вымученная, и Дэмьен мгновенно уловил эту перемену. Он
моментально насторожился.
     - Хэллоу, доктор Уоррен, - чеканя слова, произнес мальчик.
     - Привет, Дэмьен, - Чарльз пытался говорить как можно естественней. -
Ты не передашь папе, что мне необходимо повидать его?
     - А он вас ждет?  -  вопрос  Дэмьена  прозвучал  сухо  и  официально.
Мальчик даже не пригласил ученого в дом.
     - Пожалуйста, передай ему, что я здесь, - произнес Уоррен,  и  в  его
голосе зазвенели стальные нотки.
     Дэмьен на секунду заколебался, потом проговорил:
     - Входите.
     Уоррен шагнул в холл, и мальчик прикрыл за ним дверь.
     - Я передам ему, что вы здесь, - сказал он и направился в комнату.
     Уоррен стряхнул с куртки снег.
     - Там доктор Уоррен, - сообщил отцу Дэмьен.
     - Чарльз? - Ричард обрадовался, но удивился. - Отлично! Так  веди  же
его!
     Но Уоррен, не вытерпев, уже сам входил следом за мальчиком.
     - Попроси маму слепить еще один сэндвич для доктора Уоррена, -  велел
Ричард Дэмьену, который молча вышел из комнаты,  плотно  закрыв  за  собой
дверь.
     Оставшись в одиночестве, Дэмьен дал волю  своему  бешенству.  Ему  не
требовалось никакого объяснения, зачем здесь Уоррен и какова причина столь
странного взгляда, каким ученый окинул в дверях мальчика. Но он ничего  не
мог  сделать  -  пока...  Дэмьен  поспешил  на  кухню  заказать  еще  один
бутерброд, как ему было велено.
     Пока Ричард наполнял коньяком два бокала, Уоррен  размышлял,  с  чего
начать.
     Торн совершенно забыл о Марке, который все еще продолжал перематывать
пленку. Мальчик находился в будке, откуда было слышно каждое слово  беседы
доктора Уоррена с отцом.
     Чарльз взял предложенный Ричардом бокал с коньяком и отхлебнул  такой
большой глоток, что хозяин удивленно взглянул на него.
     Алкоголь  придал  Уоррену  храбрости,  и  он  решил  спросить   Торна
напрямик.
     - Ричард, - начал он, - можно я спрошу тебя об одном очень деликатном
деле?
     - Чарльз, мы же друзья, - подбодрил приятеля Торн. - Продолжай.
     Уоррен глубоко вздохнул и поинтересовался:
     - Ты не мог бы мне сказать, что на самом деле произошло в  Лондоне  с
твоим братом?
     Голос и поведение  Ричарда  резко  изменились,  в  них  появилась  та
холодная твердость, которая пресекала все разговоры на подобную тему.
     - Почему ты задал этот вопрос? - наконец выдавил из себя Ричард.
     - Накануне я распечатал прелюбопытнейший сундучок,  который  нашел  в
Эйкре. Принадлежал он Бугенгагену. В этом сундучке содержались личные вещи
археолога. А нашли его рядом со скелетом Бугенгагена.
     - Ну и что? - выпалил Торн. В его голосе начинало звучать нетерпение.
     Уоррен сделал еще один приличный глоток.
     - Знал ли ты, что именно Бугенгаген вручил твоему брату  кинжалы?  Те
самые, которыми Роберт пытался заколоть Дэмьена?
     Торн резко оборвал друга.
     - Что ты такое несешь, черт подери?
     В проекционной будке Марк, холодея, вслушивался в разговор.
     - Семь лет назад Бугенгаген написал тебе письмо, - продолжал Уоррен.
     - Письмо? Мне? - Торн принялся взад-вперед ходить по комнате. - Я  не
получал никакого письма.
     - Он не успел его отослать. Письмо находилось в сундучке.
     - И ты его прочел? - произнес Торн обвиняющим тоном.
     Уоррен как-то весь сжался.
     - Ричард, - умоляюще вымолвил он. - Ты же знаешь меня.  Я  -  человек
рациональный. Но то, что я хочу тебе сейчас сказать,  прозвучит  наверняка
совсем по-иному.
     - Ну давай же, Уоррен, выкладывай все поскорее, ради Бога!
     - Бугенгаген утверждает, что Дэмьен... - Уоррен судорожно сглотнул, -
что Дэмьен... орудие Дьявола. Антихрист!
     Торн уставился на Уоррена так, будто тот сошел с ума.
     А в проекционной будке у Марка перехватило дыхание.
     Уоррен тем временем продолжал:
     - Он не человек, Ричард. Я понимаю, все это  выглядит  сумасшествием,
но Бугенгаген утверждает, что Дэмьен - порождение шакала!
     Торн рассмеялся.
     - И ты не преминул тут же выложить мне все это? - Он мотнул головой и
собрался уйти.
     Уоррен осушил бокал и поставил его на стол.
     - Твой брат все понял, - заговорил он, следуя за Торном. - Он приехал
к Бугенгагену в отчаянии, не зная, что ему делать. Старик поведал Роберту,
как покончить с мальчиком.
     Торн с грохотом опустил на столик стакан и повернулся к Уоррену.
     -  Мой  брат  был  болен,  -  ледяным  тоном  произнес  он.  -  Болен
психически. Смерть его жены...
     - ...вызвал Дэмьен! - закончил за Ричарда Чарльз. - И  все  остальные
смерти...  пять  необъяснимых  случаев.  Кажется,  это  лишь   часть   тех
предначертаний, что записаны в "Откровении  Иоанна  Богослова".  -  Уоррен
понимал, что вступил на опасный путь, но продолжал, не обращая внимания на
раздражение Торна. - Бугенгаген...
     - Который, очевидно, свихнулся, - перебил Чарльза хозяин.
     Уоррен в изнеможении покачал головой. Страх вновь овладел ученым.
     - Я знаю, все это звучит безумно... - признался он.
     - Но ты этому веришь, - возразил Ричард.
     Уоррен вытащил из кармана письмо Бугенгагена и швырнул его на стол.
     - Вот это письмо. Прочти его сам.
     - Нет.
     - Если Бугенгаген прав, - настаивал Чарльз, - то все мы в  опасности.
Ты, Анна, Марк - все мы. Вспомни-ка, что случилось  с  Джоан  Харт  -  она
знала.
     Торн оставался несокрушимым.
     - Я не намерен читать бредни старого маразматика! - произнес он.
     - Ричард, - умолял Уоррен, - я знал Бугенгагена.  Он  не  был  старым
маразматиком. Неужели ты не испытываешь ни малейшего  подозрения?  Неужели
ничего странного...
     - Нет! - заорал Торн.
     Уоррену вдруг  показалось,  что  Ричард  его  сейчас  ударит,  но  он
настойчиво продолжал: - Ты не замечал ничего  такого,  что  показалось  бы
тебе странным? Ни в словах, ни в поведении мальчика?
     - Я хочу, чтобы ты сейчас же ушел, Чарльз...
     - Смерть уже не раз посетила нас...
     - Убирайся! - Торна затрясло от ярости.
     Но Уоррен уже не мог остановиться.
     - Знаки слишком очевидны, Ричард. Да и совпадения  что-то  уж  больно
участились. Куда уж дальше. Почитай Библию - "Откровение Иоанна Богослова"
- там все сказано! Нам придется испить чашу до дна!
     - До какого дна?
     - Стена Игаэля, - выдохнул Уоррен, тяжело дыша. - В письме Бугенгаген
сообщает, что эта стена явилась последним доказательством, убедившим  его.
Сейчас стена Игаэля на пути в Нью-Йорк. И будет там со дня на день.
     - Ты уже закопался  в  прошлом,  -  язвительно  произнес  Торн,  -  и
превратился в религиозного маньяка, как и твоя  приятельница  Джоан  Харт.
Нет уж, я в этом не участвую. Сам поезжай и смотри на что хочешь!
     - Я поеду, - мягко промолвил Чарльз и вышел, тихо  прикрыв  за  собой
дверь.
     Ричард, подавленный и оглушенный, опустился  на  стул.  Он  ощущал  в
словах Уоррена долю правды, но  Торна  обескураживало,  что  Чарли  вообще
обладал  этими  сведениями.  Что  касается  всего   остального...   Ричард
удрученно покачал головой. Он чувствовал, что потерял  близкого  друга,  а
почему - Ричард не понял.


     В проекционной будке Марк дрожал как осиновый лист. Он  дотянулся  до
заслонки отверстия и осторожно задвинул ее.
     Тем временем на кухне Дэмьен помогал Анне лепить  сэндвичи.  Услышав,
как хлопнула входная дверь, затем завелся мотор  и  по  дороге  заскрипели
шины, они взглянули друг на друга, а потом на вновь слепленные бутерброды.
     - Ну ладно, так уж и быть, - бойко затараторил  Дэмьен.  -  Придется,
как видно, съесть их мне.



                                    11

     Сон Дэмьена был  таким  безмятежным,  каким  и  полагалось  быть  сну
тринадцатилетнего мальчика.
     Анна тоже мирно спала.
     Но Ричард Торн не смыкал глаз, точно так же бодрствовал и Марк.
     Занимался рассвет.
     Торн, усталый и изможденный;  сидел  за  письменным  столом  в  своем
кабинет. Обхватив голову руками, он пытался сообразить, что же ему делать.
Перед  Ричардом  лежало  письмо  Бугенгагена,  адресованное  ему.   Ричард
несколько раз перечитал его. Намеки были слишком  очевидны  и  невероятны,
так что Торну требовалось некоторое время, чтобы все это переварить.
     Ричард собрал странички письма и запер их  в  столе.  Потом  встал  и
потянулся. Подошел к  окну.  Солнце  едва-едва  вытягивало  свои  лучи  за
далекими, покрытыми снегом холмами.
     "Все это не может быть правдой, - прошептал Торн. - Такая штука,  как
Дьявол, существует лишь в людском воображении".
     Он повернулся и зашагал наверх, в спальню, надеясь прилечь  и  уснуть
хотя бы на пару часов.
     Ричард не мог предположить, что  сегодня  не  спал  и  Марк.  Мальчик
сделал вид, что спит, а когда все в доме стихло, выскользнул из постели  и
пробрался вниз, в библиотеку. Там он снял с полки большую семейную  Библию
и принялся читать "Откровение Иоанна Богослова".
     Сумеречный утренний свет проник в окно библиотеки, когда Марк наконец
оторвался от книги. Он  чувствовал  себя  смертельно  уставшим.  Но  самым
страшным было то ужасающее знание, которое  он  только  что  почерпнул  из
Библии.
     Ибо Марк, не задумываясь, сразу уверовал, что Дэмьен плоть  от  плоти
Дьявола.
     Он поднялся и поставил Библию на место. Потом тихонько, на  цыпочках,
выбрался в холл, стащил с вешалки свое тяжелое зимнее пальто, облачился  в
него и незаметно выскользнул на улицу. Ему необходимо было уйти  отсюда  и
подумать, что делать...


     - Кто, кто? Кто - Дэмьен? - воскликнула Анна, отрываясь от плиты, где
она жарила яичницу. - И ты этому _в_е_р_и_ш_ь_, Ричард?
     - Я не говорил, что верю этому,  Анна,  -  возразил  муж,  стоящий  в
дверях кухни с письмом Бугенгагена в руках. - Я тебе  просто  пересказываю
то, что наболтал тут Чарльз и что написано в этом послании.
     - Но ты же не собираешься лететь в  Нью-Йорк,  Бог  ты  мой!  -  Анна
отшвырнула ложку и направилась к шкафу за тарелками. Разговор показался ей
каким-то бредом. - Уж не означает ли это...
     - Нет! - рявкнул Ричард. - Все это чушь, и я, конечно, не верю в это.
Но Роберт был убит в церкви, когда пытался заколоть Дэмьена, а...
     - Да-да, Уоррен все-таки добрался до тебя. - Анна подошла к  столу  и
поставила  тарелки.  -  Теперь  и  ты  заразился  этим  безумием.  -   Она
приблизилась к мужу, перехватила из его рук письмо Бугенгагена и  положила
на стол. Затем взяла Ричарда  за  руки.  -  Я  не  позволю  этому  безумию
овладеть тобой. Ты устал и не  соображаешь,  что  делаешь.  Ты  никуда  не
едешь. И забудь обо всей этой ерунде...
     - Анна...
     - Нет-нет, покончим с этим. Ты услышал глупую,  дурацкую  историю,  -
теперь забудь ее, - Анна расплакалась. - О Ричард, что с нами  происходит?
Или мы все посходили с ума?
     Ричард прижал ее к себе.
     - Не плачь, - пытался он успокоить  жену.  -  Ты  права.  Я  устал  и
заработался. Прости меня, пожалуйста, прости...
     - О Господи, конечно же, - пробормотала Анна, уткнувшись ему в плечо.
     - Ну, успокойся, все в порядке. Я никуда не еду.
     - А Дэмьен?.. Ты будешь по-прежнему к нему относиться?..
     - Ну конечно, конечно.
     - Обещай мне.
     - Обещаю.
     Обнимая жену и слегка покачивая ее в своих объятиях, Ричард  стоял  и
глядел в окно. Вдруг он заметил  на  улице  Дэмьена,  пересекающего  аллею
позади дома. Мальчик направлялся в лес.
     Эта картина пробудила в Ричарде смутное волнение.
     - А где Марк? - спросил он, стараясь скрыть охватившую его тревогу.
     - Он уже давно куда-то ушел, - ответила Анна, отстраняясь от  мужа  и
вытирая глаза. - Когда я утром выходила за газетами, то заметила,  что  на
вешалке нет его пальто.
     - А почему бы и нам не погулять, а? - предложил Ричард.
     - Но яичница... - Анна бросилась к плите, где уже начинали  пригорать
яйца.
     - Я бы предпочел свежий воздух.
     Анна уставилась на мужа. Что-то невероятное происходило в  их  семье,
то, чего она никак не могла понять. В свое время, выходя замуж за Ричарда,
она вполне отдавала себе отчет,  насколько  сложной  будет  их  совместная
жизнь. Но Анна так любила Ричарда и его мальчиков, что ей казалось,  будто
она преодолеет любые семейные кризисы.
     Однако сейчас уверенность Анны несколько пошатнулась.
     Женщина пожала плечами и поставила сковородку в раковину.
     - Хорошо, - с легкостью согласилась она, - идем на прогулку.


     Марк сидел под деревом далеко  от  дома.  В  глазах  мальчика  застыл
недетский ужас. Он судорожно вцепился в колени, но  не  от  холода,  а  от
пронзительного страха, ибо никогда в жизни Марк так не боялся.
     Мальчик не знал, у кого просить помощи. Ведь раньше все свои  тревоги
и страхи он выкладывал Дэмьену. А теперь?
     Теперь он остался один на один со всем этим кошмаром.
     Вдруг совсем рядом Марк услышал шаги.
     - Марк? Эй, Марк!
     Это был Дэмьен. Вездесущий Дэмьен.
     Марк вскочил на ноги и, крадучись, стал отступать в глубь леса.
     Дэмьен шел по пятам.
     Марк бросился бежать.
     - Эй, Марк!
     Марк в глубине души понимал, что не уйдет далеко. Мальчик не спал всю
ночь, он был измучен, ужас сковывал движения. Он  поравнялся  с  огородным
деревом и нырнул за его ствол, пытаясь хоть чуть-чуть отдышаться.
     Прошло всего несколько минут, и он снова услышал рядом с собой  голос
Дэмьена.
     - Я знаю, что ты здесь, - произнес Дэмьен.
     Марк задрожал всем телом.
     - Оставь меня одного, - еле слышно проговорил он.
     Дэмьен обошел дерево и остановился в шести футах от Марка.
     - Почему ты убегаешь от меня? - с горечью в голосе спросил Дэмьен.
     Воцарилась длительная пауза. Наконец Марк хрипло вымолвил:
     - Я знаю... кто ты.
     Дэмьен улыбнулся:
     - Знаешь?
     Марк кивнул.
     - Я слышал, что рассказал доктор Уоррен папе.
     Дэмьен нахмурился.
     - Так что же он сказал? - Это был уже скорее приказ, нежели вопрос.
     - Он сказал... - Марк с трудом подыскивал слова,  -  он  сказал,  что
Дьявол может создать свой образ на земле.
     - Продолжай.
     Марк отвернулся. Слеза скатилась по его щеке.
     - Ну скажи это,  Марк,  -  почти  прошептал  Дэмьен.  Марк  судорожно
сглотнул.
     - Он сказал... что ты - сын Дьявола.
     Дэмьен тяжелым взглядом уставился на брата.
     - Продолжай, - скомандовал он.
     И тут Марка словно прорвало.
     - Я видел, что ты тогда сделал с Тедди, - громко воскликнул он.  -  Я
видел, что случилось и с Ахертоном, и  с  Пасарианом!  Твой  отец  пытался
убить тебя! - кричал Марк. - Считают, что он сошел с ума, но  если  это  и
так, то только потому, что он _з_н_а_л_. - Марк, весь дрожа  с  головы  до
ног, рухнул на колени.
     Дэмьена охватило волнение. Он не собирался причинять брату боль.
     - Марк, - начал он.
     - У-у-у-у, - всхлипывал Марк.
     - Ты мой брат, и я люблю тебя...
     - Не называй меня своим братом! - вскинулся Марк. - У  Антихриста  не
может быть брата!
     Дэмьен тряхнул Марка за плечи.
     - Послушай меня! - закричал он.
     Марк отрицательно покачал головой.
     - Признай же, - выпалил он, - признай, что ты убил  свою  собственную
мать!
     Это была последняя капля. Связующая мальчиков нить оборвалась.
     - Она не была _м_о_е_й_ матерью, - яростно возразил  Дэмьен.  -  Моей
матерью...
     - ...была самка шакала.
     - Да! - с гордостью вскричал Дэмьен, и голос его еще долго  отдавался
эхом в лесу. Теперь мальчик полностью осознал  всю  свою  силу.  В  глазах
Дэмьена разгоралось пламя, а от его лица исходило какое-то  нечеловеческое
сияние. - Я рожден по образу и подобию величайшей силы,  -  заявил  он,  и
голос его  напрягся.  -  Отвергнутый  ангел!  Лишенный  своего  величия  и
сброшенный в  бездну!  Но  он  _в_о_с_с_т_а_л  _в_о  _м_н_е_!  Он  смотрит
м_о_и_м_и_ глазами, и у него _м_о_е_ тело!
     Марк с отчаянием огляделся по сторонам.  Страх  уже  прошел.  Мальчик
чувствовал чудовищную опустошенность. Происходящее походило на бесконечный
кошмарный сон, и убежать из него не было никакой возможности.
     - Пойдем со мной, - предложил Дэмьен. - Я могу взять тебя с собой.
     Марк поднял на него  глаза.  Он  перестал  дрожать,  долгим  взглядом
уставился на кузена, наконец медленно покачал головой:
     - Нет.
     Дэмьен попытался еще раз:
     - Не заставляй упрашивать тебя...
     Марк твердо стоял на своем:
     - Нет!
     И этот отказ как будто вдохнул в него силы. Марк вскочил  с  земли  и
бросился бежать так быстро, как только позволяли его ослабевшие ноги.
     - Марк! - позвал его Дэмьен.
     - Отстань от меня, - бросил он Дэмьену.
     - Марк! - крикнул вслед Марку Дэмьен. Это был голос,  только  однажды
слышанный Марком. Тогда, в коридоре, когда Дэмьен расправился с  Тедди.  -
П_о_с_м_о_т_р_и_ н_а _м_е_н_я_! - приказал он.
     Марк остановился. Он был не в состоянии сделать ни шагу.
     - Пожалуйста, уходи, - умолял мальчик.
     Голос Дэмьена пригвоздил его к месту.
     - Я еще раз прошу тебя, - спокойно промолвил  Дэмьен,  -  пожалуйста,
пойдем со мной.
     Марк обернулся и посмотрел прямо в глаза Дэмьену.
     -  Нет,  -  решительно  ответил  он  и  внезапно  ощутил  потрясающее
спокойствие. - Ты, Дэмьен, не можешь избежать своей судьбы. А я -  убежать
от своей. - Марку вдруг показалось, что какая-то  другая  сила  заставляет
его произносить эти слова. -  Ты  обязан  делать  то,  что  тебе  на  роду
написано.
     Марк, покорившись своей судьбе, молча ожидал развязки.
     Гнев охватил Дэмьена, гнев, порожденный отверженностью. Он рос и  рос
в мальчике, глаза которого разгорались все ярче, все  пламенней.  Внезапно
слезы навернулись на них, и Дэмьен, взглянув на небо, весь задрожал...


     Ричард и Анна заметили следы  ног  обоих  мальчиков  и  поспешили  на
поиски. Шагая рядом  с  мужем  и  постоянно  касаясь  его,  Анна  казалась
спокойной. А Ричард то и дело поглядывал на небо. Будто ощущал  в  воздухе
какое-то предзнаменование.
     И вдруг до Марка донесся шум, тот самый шум, какой  услышал  Тедди  в
коридоре, рядом с кабинетом сержанта Неффа. Клацанье, будто бились друг  о
друга тонкие металлические пластинки.
     Звук хлопающих крыльев ворона.
     Защищаясь от невидимого, стремительно атаковавшего  противника,  Марк
вытянул руки и принялся отбиваться. Он кричал и визжал, пытаясь  вырваться
и убежать, но страшный клюв и когти безжалостной птицы рвали его плоть. Он
упал  на  колени  и  застонал  от  боли.  Кровь   застилала   ему   глаза;
единственным, кого он перед собой видел,  был  Дэмьен  -  воплощение  зла:
выпрямившийся в полный рост, безжалостный и холодный.
     Клюв  птицы  разбил  череп  Марка.  Лицо  мальчика  побелело,   глаза
закатились. Он упал лицом в снег.
     Шум крыльев затих. Дэмьен взглянул вниз, на  мертвое  тело  Марка,  и
закричал. Его крик походил скорее на вой, в  нем  сквозили  одиночество  и
тоска.
     Снег вокруг Марка постепенно краснел от сочившейся крови.
     Дэмьен подбежал к Марку, упал на колени и попытался  поднять  хрупкое
безжизненное тело. Он стремился вернуть брата к жизни.
     Жуткий вопль Дэмьена донесся до Анны и Ричарда. Подбежав, они увидели
Дэмьена, склонившегося над безжизненным телом брата. Он всхлипывал: "Марк,
о Марк..."
     Услышав крик Анны, Дэмьен поднял глаза и мгновенно пришел в себя.  Он
отскочил от Марка.
     - Мы просто гуляли...  -  воскликнул  Дэмьен,  -  ...и  он  упал!  Он
только...
     - Возвращайся в дом! - завопил Ричард. Он подбежал к Анне, стоящей на
коленях возле тела Марка.
     Дэмьен пытался возразить:
     - Но я ничего не сделал!
     - Возвращайся домой, _ч_е_р_т_ т_е_б_я_ п_о_б_е_р_и_! - Ричард дрожал
от гнева.
     Дэмьен повернулся и бросился к дому. Слезы струились по его лицу.
     - Он упал! - бросил мальчик через плечо. - Я ему ничего не сделал!
     Ричард отвернулся  от  убегающего  Дэмьена  и  склонился  над  женой.
Обхватив ее за плечи, он приподнял Анну. Удостоверившись,  что  она  может
стоять на ногах,  Ричард  наклонился  и  подхватил  на  руки  тело  своего
мертвого сына.
     Потом распрямился и в упор взглянул на Анну. Глаза его обвиняли.
     Анна нервно дернула головой и, запинаясь, произнесла:
     - Нет-нет, это не Дэмьен. Он не...
     Но она так и  не  закончила  фразу.  Ричард  отвернулся  от  жены  и,
прижимаясь щекой к  окровавленному  лицу  своего  погибшего  сына,  побрел
прочь.



                                    12

     Фамильный склеп Торнов располагался на Северном берегу, неподалеку от
поместья. Тут вместе со своей женой  спал  вечным  сном  Реджинальд  Торн;
первая, жена Ричарда, Мэри, была похоронена здесь же;  да  и  тетя  Мэрион
обрела последний приют вблизи своего брата.
     Марка похоронили рядом с матерью.
     "Однажды, -  подумал  вдруг  Ричард  Торн,  обводя  невидящим  взором
собравшихся этим морозным и тоскливым  днем  вокруг  небольшой  могилы,  -
однажды я тоже окажусь здесь".
     Анна с Ричардом были облачены  в  черное.  Дэмьен,  стоящий  рядом  с
Анной, был одет просто - в синюю курсантскую форму с  черной  повязкой  на
рукаве.
     Поль Бухер представлял на похоронах компанию "Торн Индастриз".  Здесь
же находился и сержант Нефф, прибывший из Академии  с  небольшим  почетным
караулом. Когда гроб опускали в могилу, курсанты взяли под козырек, а один
из них выступил вперед и протрубил на горне сигнал,  которым  обычно  Марк
провожал всех ко сну.
     Услышав звуки горна, Анна разрыдалась, Торну же, как ни странно, этот
сигнал напомнил вдруг старую ковбойскую песенку. Давным-давно, когда он  и
его бра Роберт были еще детьми и учились  в  Академии,  они  собирались  с
другими курсантами вокруг костра и весело  горланили  эту  песенку.  Слезы
выступили у Ричарда от этого воспоминания, и он  заплакал.  Впервые  после
гибели сына.
     Когда священник приступил к проповеди,  Ричард  отвернулся.  Что  мог
сказать о Марке совершенно незнакомый человек?
     Священники  вынуждены  говорить  штампами,  а  Ричарду  меньше  всего
хотелось слышать сейчас какие-то банальности о Марке.
     Взгляд Ричарда упал на Дэмьена, и то, что он вдруг уловил,  привлекло
его внимание.  Мальчик  уставился  на  Неффа,  который,  в  свою  очередь,
пристально смотрел  на  Бухера.  Взгляд  же  Бухера  был  сосредоточен  на
Дэмьене. Четкий, маленький треугольник.
     Торн почувствовал, что его дернули за рукав. Он  обернулся  и  увидел
Анну. Ее лицо было залито  слезами,  а  глаза  молили  не  отвлекаться  от
церемонии.
     Ричард погладил руку жены и снова взглянул на могилу,  заставив  себя
вслушиваться в проповедь и отыскивая в ее словах хоть какой-нибудь  смысл.
Но вскоре опять мысленно перескочил к событиям последних лет.
     Память возвратила его к разговору,  состоявшемуся  после  вскрытия  в
кабинете доктора Фидлера.


     - Как это  могло  произойти?  -  спросил  Ричард  врача.  -  Ведь  вы
наблюдали его с момента рождения. Неужели же не было ни единого признака?
     Семейный врач грустно покачал головой.
     - К сожалению. Мне уже как-то приходилось сталкиваться с подобным,  -
начал он. - Совершенно здоровый мальчик или  мужчина,  но  эта  штука  уже
сидит  в  организме,  выжидая  своего  часа,   какого-то   непредвиденного
напряжения. У  него  была  очень  тонкая  артериальная  стенка.  Она-то  и
лопнула... - Врач широко развел руками - жест неизбежности и сострадания.
     Анна перебила его:
     - Значит, он был обречен с рождения?
     Доктор Фидлер кивнул.
     - Более чем вероятно, - мягко заверил он. - Я очень сожалею, очень.


     Похоронная церемония  закончилась,  и  траурная  процессия  двинулась
прочь от могилы. Начинался сильный ливень, и с последними словами утешения
все начали разбредаться но своим машинам.
     Ричард принял от собравшихся соболезнования,  ограничившиеся  скупыми
грустными улыбками и легкими прикосновениями рук, а затем рухнул на заднее
сиденье автомобиля рядом с Анной и  Дэмьеном.  Он  подал  знак  Мюррею,  и
лимузин медленно тронулся.


     В один из поздних вечеров на следующей неделе в доме  Торна  раздался
звонок.  Звонил  священник  из  Нью-Йорка  и  просил  Ричарда   немедленно
приехать. Он сообщал также, что доктор Чарльз Уоррен  находится  в  плохом
состоянии и не перестает звать Ричарда Торна.
     Несколько минут понадобилось Ричарду на сборы, он побросал в  чемодан
кое-какие вещи. Анна пыталась убедить мужа остаться хотя бы до утра, но он
и слышать не хотел об этом. Он должен был ехать немедленно.
     - Я не хочу ехать, - кричал он жене, - но я _в_ы_н_у_ж_д_е_н_!
     Анна опустилась  на  кровать  и  потянулась  за  сигаретой.  Ее  руки
дрожали.
     - Почему ты не можешь поговорить с Чарльзом по телефону?  -  спросила
она. - Зачем тебе ехать в Нью-Йорк? Чарльз в конце концов  не  самый  твой
близкий друг, чтобы сломя голову мчаться к нему на ночь глядя.
     - Мне передали, что он в смертельной опасности и нуждается во мне,  -
перебил жену Ричард. Он окинул взглядом комнату, соображая,  не  забыл  ли
чего.
     - Здесь ты нам тоже нужен, - тихо проговорила Анна.
     Ричард повернулся и посмотрел на нее.
     - Я вернусь как можно быстрее. - Он наклонился и, чмокнув ее в  щеку,
направился к двери.
     - Что я завтра утром скажу Дэмьену? - спросила Анна.
     Стоя в дверях, Ричард на мгновение  заколебался.  Он  не  подумал  об
этом.
     - Скажи ему, - произнес Ричард, все еще соображая, - скажи,  что  мне
надо  помочь  Чарльзу  утрясти  кое-какие  таможенные  дела  в  Нью-Йорке.
Придумай что-нибудь. Только не говори ему  правду!  -  И  он  поспешил  из
комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
     Пока Ричард на цыпочках спускался по  лестнице  к  ожидавшему  его  в
лимузине шоферу, он,  конечно  же,  не  заметил,  как  приоткрылась  дверь
спальни Дэмьена. И взгляд желтых, как у кошки, глаз пронизал тьму.
     Сразу после того, как шасси самолета отделились от  взлетной  полосы,
Ричард  включил  над  головой  свет  и  вытащил  из   "дипломата"   письмо
Бугенгагена. Колоссальный объем информации, а времени в обрез. Торн глянул
на часы. Половина пятого утра. В Нью-Йорке он будет в семь  тридцать  или,
самое позднее, в восемь. Город в это время только начинает пробуждаться.
     Ричард снова посмотрел на странички и уже в четвертый или  пятый  раз
принялся читать:
     "И дано ему было вложить дух в  образ  зверя,  чтобы  образ  зверя  и
говорил  и  действовал  так,  чтобы  убиваем  был  всякий,  кто  не  будет
поклоняться образу зверя".
     Торн вздрогнул. За  последние  несколько  месяцев  произошло  столько
смертей  -  слишком  много  для  банального  совпадения.  Отдельные  части
начинали, наконец, складываться в единое целое.
     Первой в этой страшной цепочке оказалась  тетушка  Мэрион.  Ее  голос
вдруг зазвучал в мозгу Торна.
     "Дэмьен  оказывает  ужасное  влияние,  ты  разве  не   замечаешь?   -
спрашивала   тетушка   Мэрион.   -   Ты   хочешь,   чтобы   Марк    _б_ы_л
у_н_и_ч_т_о_ж_е_н_, _ч_т_о_б_ы _е_г_о _п_о_г_у_б_и_л_и_?"
     Потом эта журналистка Джоан Харт. Жуткая, жуткая гибель. Судя по  той
короткой газетной заметке, смерть была  мучительной.  И  кому  она  только
понадобилась?
     "Все вы в _с_м_е_р_т_е_л_ь_н_о_й _о_п_а_с_н_о_с_т_и_! - предупреждала
Джоан. - _У_в_е_р_у_й_т_е_ в _Х_р_и_с_т_а_!"
     И Ахертон. Еще одна невероятная, страшная потеря. А  он  кому  мешал?
Торн не мог этого  понять.  Смерть  Пасариана  тоже,  казалось,  не  имела
смысла.
     Ричард   подумал   о   своей   компании   -   одной   из   крупнейших
трансконтинентальных корпораций мира. О том,  как  однажды  ее  унаследует
Дэмьен. И тут все встало на свои места. Ахертон стоял на  пути  Бухера,  и
Ахертон исчез с лица земли. Бухер стал президентом компании,  и  его  план
уже начал осуществляться. Но не так гладко, как  тому  хотелось.  Возникли
кое-какие проблемы, и первым их обнаружил Пасариан. И... погиб.
     Когда-нибудь, если, конечно, все будет развиваться в  соответствии  с
планом Бухера, Дэмьен унаследует корпорацию, контролирующую питание  всего
земного населения.
     Торн вспомнил похороны Марка  и  странную,  треугольную  связь  между
Дэмьеном, Бухером и Неффом. Но Нефф-то тут при чем? Ричард опять  вернулся
к страничкам письма, чтобы попытаться найти ключ к разгадке:
     "...и дивилась вся земля, следя за  зверем,  и  поклонились  дракону,
который дал власть зверю. И поклонились зверю, говоря: кто  подобен  зверю
сему? и кто может сразиться с ним?"
     Дракон.
     Может, Нефф как раз и являлся этим драконом? Военный  стратег,  чтобы
обучить и выпестовать...
     "И дано было ему вести войну со святыми, и _п_о_б_е_д_и_т_ь _и_х_:  и
дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем...
     И восстанет он против Царя Царей..."
     Торн не мог читать дальше. У него  заболели  глаза,  а  мысли  начали
путаться. Он уже был не в  состоянии  о  чем-нибудь  думать.  Ричарду  как
воздух были необходимы несколько часов сна.
     Его преследовала фраза Уоррена, брошенная Чарльзом в тот вечер, когда
ученый  демонстрировал  им  слайды  из  мест   раскопок:   ИМЕЕТСЯ   МНОГО
СВИДЕТЕЛЬСТВ О БЛИЗКОМ КОНЦЕ СВЕТА.
     Анна рассмеялась тогда, но Уоррен продолжал как ни в  чем  не  бывало
читать выдержки из библейских пророчеств. И что же? Все они осуществились,
и все сразу. Наводнения, голод, тьма, войны...
     Торн подумал вдруг о некоторых тревожных событиях в мире, происшедших
совсем недавно. Ситуация на Ближнем Востоке все еще  грозила  вылиться  во
всеобщую войну, в нее, возможно, будут вовлечены и все  другие  страны.  И
будет она называться Третья мировая война. Конечно, если останется в живых
хоть один человек, кто будет ее так называть.
     Ядерное  вооружение  распространяется  устрашающими  темпами.   Почти
каждая нация имеет уже доступ к атомной бомбе. И все что требуется  -  это
где-нибудь, пусть даже случайно, по самой дурацкой  причине  рвануть  хоть
одну бомбу. Тут-то и произойдет неизбежная и необратимая  цепная  реакция:
каждая нация будет стремиться  стереть  с  лица  земли  другую,  пока  та,
другая, не уничтожила ее саму.
     Нью-Йорк не являлся исключением из числа городов, перенесших  в  этом
году те или иные потрясения.  Лондон,  Париж,  Москва,  Токио  -  все  эти
столицы претерпевали мощные мистические  крушения.  Конечно,  здесь  можно
было подозревать и саботаж, но не было найдено  ни  одного  свидетельства,
подтверждающего эту версию. Везде грабежи, разбой, насилие и убийства, все
более жестокие и изощренные. И не оставалось уже на мировой карте  города,
где бы не происходили какие-нибудь катаклизмы.
     Похоже, человеческие  существа  постепенно  превращались  в  роботов,
орудующих без чувств и сострадания. В  этой  суматошной  жизни  у  них  не
оставалось  ни  минутны,  чтобы  остановиться   и   задуматься.   Стольким
разочарованиям и такому частому бессмысленному насилию подвергались  люди,
что рано или поздно замыкались  в  себе,  изолируя  свой  дом-крепость  от
окружающего мира.
     Да и в природе происходили весьма странные  и  необъяснимые  явления.
Снег сыпал там, где раньше его и в помине не было, засуха обрушивалась  на
области, прежде подверженные  ливням,  а  засушливые  земли  затапливались
водой. Ураганы, торнадо и землетрясения все  чаще  опустошали  и  разоряли
планету. Трудно сказать, на самом ли деле участились  подобные  проявления
стихии, или же мир просто получал большее количество  информации  об  этих
случаях. Но результат оставался тем же.  Казалось,  будто  этих  катастроф
стало больше.
     Торн был уже не в состоянии бороться с дремотой. Веки  его  слипались
от усталости и вскоре закрылись. Он забылся неглубоким и беспокойным сном.



                                    13

     Было уже светло, когда  самый  маленький  самолет  компании  коснулся
посадочной полосы в аэропорту Ла Гардиа.
     Торн потянулся и, зевнув, взглянул на часы. Семь сорок пять.
     Вдруг Ричард почувствовал  себя  одураченным.  То,  что  он  пролетел
тысячу миль  -  и  все  из-за  какого-то  ночного  звонка  от  священника,
сообщавшего ему о состоянии Уоррена, - внезапно  показалось  Торну  чем-то
нереальным. К тому же последняя встреча Ричарда с Чарльзом вылилась  в  их
ссору, и Уоррен уехал. Торн был уверен, что им уже  не  доведется  обрести
былые дружеские отношения.
     Но сведения, которыми Уоррен пытался  поделиться  с  Ричардом  в  тот
вечер, как дамоклов меч зависли над самим Торном. Теперь и  Ричард  ощущал
жгучую потребность увидеть стену Игаэля собственными глазами и понять  все
до конца.
     Он был уверен, что Уоррен уже был у стены.
     Ричарда серьезно обеспокоил тот факт, что звонил священник, а не  сам
Чарльз. Возможно, таким образом Уоррен пытался заманить Торна в  Нью-Йорк.
Откуда  Ричард  мог  знать,  что  там  происходило?  Торн  пересек  здание
аэропорта,  взял  такси  и  назвал  адрес,  следуя  указаниям  священника,
полученным накануне ночью. Таксист, удивленно  взглянув  на  Торна,  пожал
плечами, и машина тронулась.
     Сидя в  такси,  Торн  задавал  себе  вопрос  по  поводу  происходящих
событий: кому это может быть выгодно? Вдруг  Ричард  понял,  что  все  эти
ужасные события были выгодны Дэмьену Торну.
     Только  два  человека  отделяли   сейчас   Дэмьена   от   возможности
контролировать могущественнейшую компанию: Ричард Торн и его жена.
     Торн знал наверняка, зачем Уоррен ищет с ним  встречи.  Чарльз  будет
просить его убить Дэмьена.
     Это уже было. Бугенгаген и Роберт Торн. Они намеревались сделать  это
семь лет назад, однако попытки эти привели их к гибели.
     "Опять меня понесло не туда, - подумал Торн.  -  Я  обязан  сохранять
спокойствие. И ясный ум. Слишком много поставлено нынче на карту".
     - Вы предпочитаете заплатить  сейчас?  Мне  подождать  вас  здесь?  -
Таксист прервал размышления Торна.
     Ричард пробормотал какие-то извинения и полез в карман за бумажником.
Проезд влетал ему уже в тридцать долларов. Торн сунул  таксисту  еще  пару
банкнот сверху, чтобы тот дождался его, вышел из  машины  и  огляделся  по
сторонам. Он находился у  старой,  разрушенной  церкви,  стоящей  рядом  с
железнодорожными путями. Рельсы тянулись сюда издалека  -  с  Центрального
вокзала.
     Церковь выглядела заброшенной. Ричард подошел к ней и толкнул  дверь.
Она легко распахнулась. Торн оглянулся на такси. Машина стояла на месте, у
обочины тротуара, тихо работал мотор.  Таксист  сдвинул  на  глаза  кепку,
похоже, он уже задремал. Торн повернулся и вошел в здание.
     Внутри церковь была такая же пыльная и обшарпанная,  как  и  снаружи.
Деревянные скамьи были сработаны из рук вон плохо,  они,  похоже,  вот-вот
развалятся. Окна были грязными, казалось, что  стекла  в  них  никогда  не
мылись, кое-где они были выбиты. И  лишь  почти  неуловимый  запах  ладана
говорил о том, что здесь время от времени проходят службы.
     Ричард направился к алтарю. Как только он подошел  к  поручню,  дверь
слева внезапно отворилась, и оттуда вышел невысокий горбатый священник.
     - Мистер Торн?
     Торн кивнул.
     Хромая, священник подошел к Ричарду и протянул для приветствия руку.
     - Я отец Уэстон. Спасибо, что пришли. - Он  пожал  протянутую  Торном
руку. - Доктор Уоррен ждет вас. - Священник жестом указал на боковую дверь
справа от алтаря и направился к ней.
     Ричард последовал за ним.
     - Спасибо, что позвонили, - прошептал он. - Что случилось с  доктором
Уорреном?
     - Он не хочет говорить со мной, я только  уверен,  что  этот  человек
обуреваем жутким страхом.
     Они подошли к небольшой боковой дверце, и священник легонько  стукнул
в нее один раз. Изнутри  донесся  хриплый  голос:  "Кто  это?"  Голос  был
какой-то чужой и совсем не походил на голос Уоррена.
     - Здесь мистер Торн, - объявил священник.
     Дверь  распахнулась,  и  на  пороге  появился  Уоррен.  Выглядел   он
чудовищно. Казалось, его подкосила какая-то внезапная и  ужасная  болезнь.
Глаза Чарльза покраснели, щеки впали, а кожа под трехдневной щетиной имела
неестественный  бледно-желтый  цвет.  Уоррен  трясущимися  руками   сжимал
распятие.
     - Ричард? - воскликнул он голосом, в котором сквозил ужас.
     - Это я, Чарльз.
     Уоррен ринулся вперед. Он схватил Торна за воротник плаща и втащил  в
комнату. Захлопнув за собой дверь, он запер ее на засов.
     Торн украдкой взглянул на Уоррена, почти уверенный, что тот  сошел  с
ума.
     - Чарльз, - осторожно начал Ричард ласковым голосом, - я вот сразу же
приехал, как только...
     Казалось, Уоррен не слышал его. Дикий взгляд  ученого  был  устремлен
сквозь Торна куда-то вдаль.
     - Зверь с нами, - прошептал он. - Это все  правда,  сущая  правда!  Я
видел стену...
     - Чарльз, пожалуйста, выслушай меня...
     - Я видел ее! Она кошмарна! - Уоррен вздрогнул и в ужасе  зажмурился.
- Она свела с ума и Джоан Харт, и Бугенгагена...
     Торн подскочил к Уоррену и схватил его за плечи.
     - Возьми же, наконец, себя в руки! - Ричард не  верил  своим  глазам.
Неужели перед ним стоял человек, который на протяжении многих лет управлял
его музеем и долгие годы был его лучшим и верным другом? Если во всем этом
и присутствовал Бог, то какое же нелегкое существование уготовил  Он  всем
тем, кто в Него верил!
     Внезапно Уоррен  перестал  дрожать.  Он  уставился  на  Торна,  будто
пытался прочесть на его лице разгадку.
     - Теперь ты веришь мне, Ричард, -  спросил  он,  -  или  до  сих  пор
считаешь, что я свихнулся?
     Ричард все еще держал Чарльза за плечи. Он пока  не  хотел  говорить,
что поверил Уоррену. Кто-то из  них  должен  по  крайней  мере  оставаться
спокойным и рассудительным. Но кое-что надо было сделать. Торн должен  был
увидеть стену Игаэля собственными глазами.
     - Где она? - наконец проговорил он. - Где стена Игаэля?


     Вслед за Уорреном, указывающим дорогу, Торн шагал по  железнодорожным
путям вдоль длинной линии  товарных  вагонов.  Уоррен  шел,  вцепившись  в
распятие; он казался еще более возбужденным, чем прежде. Время от  времени
Чарльз останавливался и поднимал глаза к небу.
     - Что ты там высматриваешь? - поинтересовался Торн.
     Но возбуждение Уоррена переходило уже все возможные границы. Он  едва
мог говорить. И лишь невнятное бормотание слетало с его  губ:  "...еще  не
здесь... ничего... скоро..."
     Наконец они подошли к месту, где на рельсах в  тупике  одиноко  стоял
вагон с контейнерами "Торн Индастриз". Уоррен, повозившись некоторое время
с замком, позвал Ричарда. Торн удивленно взглянул на Чарльза.
     - Разве ты не полезешь со мной? - обратился он к Уоррену.
     Уоррен отрицательно  замотал  головой  и  снова  посмотрел  на  небо.
Внезапно он застыл на месте, скованный жутким страхом.
     Торн проследил за его взглядом. Не более чем в двадцати футах от  них
в небе медленно кружил огромный черный ворон.
     Ричард снова посмотрел на Уоррена,  боязливо  жавшегося  к  вагону  и
вцепившегося в распятие.
     - Пойдем, Чарльз. - Он попытался успокоить Уоррена. - Это  же  просто
птица.
     Уоррен затряс головой, не спуская с ворона глаз.
     Торн глубоко вздохнул и взобрался в вагон.
     Вагон был уставлен ящиками разных размеров, все  они  были  тщательно
заколочены. Все, за исключением одного, взломанного  кем-то,  очевидно,  в
большой спешке. Горн подошел к развороченному ящику.
     А в это время издалека вдруг начал откатываться назад длинный эшелон.
Тяжелые вагоны,  с  грохотом  наталкиваясь  друг  на  друга,  двигались  в
направлении отдельно стоящего вагона с контейнерами "Торн Индастриз".
     Стоящий у вагона Уоррен закрыл глаза и начал  молиться.  Внезапно  по
соседнему пути на огромной скорости прогрохотал поезд. Он так оглушительно
засвистел, что заставил Уоррена броситься на землю. Когда  поезд  умчался,
Чарльз поднялся на  ноги  и  поплелся  к  носовой  части  вагона.  Там  он
остановился и приготовился к неизбежному.
     Внутри вагона Торн сорвал с ящика доски и обнаружил  фрагмент  стены.
Выступающий край был, похоже, вытесан из камня.
     Он казался  очень  древним.  Краски  на  нем  совсем  поблекли.  Торн
продолжал отдирать доски. Глаза Ричарда внезапно остановились на  рисунке.
Это  было  изображение  маленького  ребенка.   Но   лицо   было   каким-то
расплывчатым.
     Снаружи тяжелый эшелон стремительно набирал скорость. Головной  вагон
был весь покрыт огромными ржавыми штырями. Они угрожающе выпирали.  Эшелон
достиг стрелки. Она сработала и перевела пути. Состав, грохоча, направился
в сторону вагона с контейнерами "Торн Индастриз".
     Уоррен снова зажмурил глаза и принялся неистово бормотать молитву.  А
над ним в небе ворон описывал все более и более сужающиеся круги.
     Торн добрался до очередной секции ящика и обнажил ту часть стены, где
Сатана уже в зрелом возрасте был изображен цепляющимся за  край  пропасти.
Но и здесь лицо Сатаны было как-то размыто.
     "Я что, тоже сошел с  ума?  -  подумал  Торн.  -  Здесь  нет  никаких
доказательств".
     Ричард сорвал последние доски.
     И тут, наконец,  он  увидел  лицо.  Казалось,  его  нарисовали  всего
несколько лет назад, так четко и ясно было оно изображено.
     Лицо Дэмьена Торна.
     Имелись,  конечно,  и  некоторые  отличия.  Вместо   волос   художник
изобразил извивающихся злобных змей с острыми языками, а глаза на  рисунке
были не человеческие, а кошачьи - желтые и пронзительные. Но в  целом  это
было лицо Дэмьена.
     В этот момент длинный состав, грохоча, приблизился  к  вагону  Торна.
Уоррен, погруженный в молитву, широко раскрыл глаза, но было  уже  слишком
поздно,  чтобы  отскочить  от  выпирающих  штырей   вагона,   стремительно
надвигающегося на ученого. Штыри молниеносно пронзили  Уоррена,  пришпилив
его тело к передней стенке  вагона  "Торн  Индастриз".  Уоррен  еще  успел
крикнуть от ужаса и мучительной, нечеловеческой боли,  а  затем  повис  на
острых концах, как заживо пришпиленная бабочка.
     От столкновения Ричард растянулся на полу вагона. Стена Игаэля позади
него начала медленно крениться. Ричард заметил, что она вот-вот упадет  на
него, и едва успел увернуться. Стена рухнула как раз на то место,  где  он
стоял минуту назад. Она разлетелась на миллион крошечных кусочков.
     Доказательства, ради которого Торн отмахал столько  мыль,  больше  не
существовало.
     Но Торну некогда было думать об этой потере. Он выпрыгнул из вагона и
с  колотящимся  сердцем  огляделся  по   сторонам   в   поисках   Уоррена.
Непостижимо, но Уоррен был все еще жив. Кровь  струйкой  вытекала  из  его
рта, а в местах, где ржавые штыри  распороли  грудь,  рубашка  пропиталась
кровью, уже слегка запекшейся.
     - Боже! Чарльз! -  Торн,  охваченный  ужасом,  кинулся  к  умирающему
другу.
     Уоррен с трудом протянул руку с распятием.
     - Возьми, - хриплым голосом прошептал он. - И  возьми...  кинжалы.  -
Чарльз силился вздохнуть. - Мальчик... должен... быть... убит.
     - Кинжалы? - вскричал Торн. - Они у тебя?
     - Уходи, - выдохнул Уоррен, - пока не поздно!
     Торн поднял глаза. На крыше вагона сидел ворон,  уставившись  на  них
цепким, пронизывающим взглядом. Торн снова посмотрел на Уоррена.
     - Г_д_е _к_и_н_ж_а_л_ы_? - Он внезапно осознал, что и сам находится в
смертельной опасности.
     Но Уоррен уже ничего не слышал.  Глаза  его  закатились,  и  распятие
выпало из безжизненной руки.
     Торн в ужасе отскочил назад.
     В эту секунду ворон издал хриплый, отвратительный звук и стремительно
ринулся вниз с крыши вагона прямо на Торна.
     Ричард бросился к распятию. Он схватил его и выставил крест над собой
за мгновение до того, как на него обрушился ворон. Птица злобно  закаркала
и отлетела, выжидающе кружась над Ричардом.
     Торн бросился бежать, взметнув высоко над  собой  распятие.  И  тогда
ворон улетел.
     А Ричард все бежал и бежал.



                                    14

     В  Дэвидсоновской  Военной  Академии  проходил   вечер,   посвященный
ежегодному вручению личного оружия.
     Церемония проводилась на внутреннем плацу.  А  родители  и  остальные
курсанты  собирались  на  балконе  и  наблюдали,  как  особо  отличившимся
мальчикам вручают сверкающие символы их достижений.
     В этом году подобной чести удостоились шесть курсантов. Среди них был
и Дэмьен.  Марк  такими  должен  был  получить  парадный  клинок,  и  пять
курсантов растянулись таким образом, чтобы было ясно: одного человека в их
ряду не хватает.
     Дэмьен, подтянутый и гордый, застыл, ожидая своей очереди. Он до  сих
пор носил черную повязку, туго стягивающую его левое плечо.
     Анна стояла  на  балконе  рядом  с  Бухером.  Казалось,  она  вот-вот
расплачется. Бухер заметил это и предложил женщине носовой  платок.  Анна,
признательно улыбнувшись, взяла его.
     Внизу, на некотором расстоянии от курсантов, одиноко стоял трубач. Он
трубил каждый раз, стоило только  очередному  мальчику  выступить  вперед,
чтобы получить клинок.
     На  противоположной  стороне  балкона  собралась  стайка  хорошеньких
девушек. Все они оделись в одинаковые  нарядные  платьица.  Среди  девушек
выделялась одна юная особа. И не  только  своей  ошеломляющей  красотой  и
свежестью. Позади нее стояли два здоровенных мужчины  в  темных  костюмах.
Глядя на них, любому становилось ясно, что это  телохранители.  Хотя  саму
девочку вряд ли кто-нибудь смог бы узнать. Поскольку отец  ее,  губернатор
штата Иллинойс, всячески пытался оградить своего единственного ребенка  от
любопытных взоров общественности.
     Во время торжественной церемонии девочка не сводила глаз с Дэмьена.
     Когда объявили его  имя,  Дэмьен,  как  на  марше,  выступил  вперед.
Эффектно щелкнув каблуками, он застыл на  расстоянии  шага  от  вручающего
награду.
     На балконе Анна нервно вцепилась в руку Бухера. Он погладил ее руку и
ободряюще улыбнулся.
     После того как Дэмьен получил личное  оружие,  награждающий  протянул
ему второй клинок.
     - Возьми его, - заявил он, вручая оружие. - Это клинок  вашего  брата
Марка, которого уже нет среди нас. Но он заслужил эту награду.
     Толпа разразилась неожиданными аплодисментами.  Анна  вытерла  глаза.
Энергичнее всех  хлопала  дочка  губернатора  на  противоположной  стороне
балкона.
     Дэмьен элегантно поклонился и отступил назад, на свое место в строю.
     Позади Анны возникла фигура шофера Мюррея. Он что-то прошептал ей  на
ухо. Анна кивнула и обратилась к Бухеру:
     - Мне придется уехать, Поль. Ричард только что позвонил  с  самолета.
Через несколько минут он прилетает. Я хочу встретить его в аэропорту...
     Бухер кивнул.
     - Вы приедете на котильон? - поинтересовался он.
     Анна пожала плечами.
     - Постараемся, - бросила она и поспешила вслед за Мюрреем.
     Бухер проследил за ее уходом, потом посмотрел вниз  и  поймал  взгляд
Неффа. Оба одновременно кивнули и отвернулись.
     Анна учась ка заднее сиденье автомобиля. Она  с  нетерпением  ожидала
возвращения Ричарда.
     Самолет подрулил почти вплотную к автомобилю и  остановился.  Моторы,
наконец, заглохли, и сбоку был спущен трап. Дверь распахнулась, и  Ричард,
заметив Анну с шофером, торопливо начал спутаться.
     Не поздоровавшись с Анной, Ричард обратился к Мюррею:
     - Где Дэмьен? - Его голос дрожал от возбуждения.
     -  В  Академии,  сэр,  -  опешив  от  такого   странного   поведения,
пробормотал Мюррей.
     - Мы возьмем такси до музея. Я хочу, чтобы вы сейчас же привезли туда
Дэмьена. - Открыв заднюю дверцу, Ричард подождал, пока его жена выйдет  из
машины. - Пойдем, - скомандовал он, - ты едешь со мной.
     Оба поспешили к зданию аэровокзала. Анна силилась не отстать от мужа.
Она никак не могла понять, что происходит. Мюррей посмотрел им вслед, и  в
его глазах вдруг загорелась ненависть.
     Котильон был в полном разгаре. Казалось, что эти мальчики  и  девочки
явились сюда из старых добрых  времен.  Курсанты  были  одеты  в  парадные
мундиры, а большинство девочек облачились в корсажи и длинные - до пола  -
платья.
     У стены возле стола с пуншем стояли подростки, которые по  каким-либо
причинам не желали танцевать: кто стеснялся, а кому и просто было  скучно.
Девочки сбились в стайку по одну сторону  стола,  мальчики  находились  по
другую. И хотя они обменивались друг с другом взглядами и хихикали,  никто
так и не решался предложить пойти потанцевать.
     У противоположной стены стояли Дэмьен и сержант Нефф, оба внимательно
наблюдали за танцующими. Наискосок через зал Нефф вдруг заметил девочку  с
двумя телохранителями, пристально разглядывавшую Дэмьена.
     - Наберись-ка смелости  и  пригласи  ее  потанцевать,  -  посоветовал
Дэмьену сержант.
     - Дочку губернатора? - полюбопытствовал Дэмьен. Он прекрасно понимал,
чего хотел от него Нефф.
     Нефф кивнул.
     Дэмьен улыбнулся.
     - Вы забываете, что я знаком с  этой  семьей,  -  на  ходу  кинул  он
сержанту и направился через зал к противоположной стене.
     Нефф наблюдал за ним. На лице сержанта было написано удовлетворение.


     Ричард мчался по лестнице, ведущей на нижний этаж музея.  За  ним  по
пятам бежала Анна.
     - Ты не убедишь меня в этом! - запыхавшись и  пытаясь  догнать  мужа,
выкрикнула она.
     - Тебе _п_р_и_д_е_т_с_я_ поверить!  -  возразил  Ричард.  -  Он  убил
Марка. Он убил Ахертона и Пасариана.
     - Прекрати! - взмолилась Анна, догнав его и схватив за  руку.  Ричард
оглянулся.
     - Убийства будут продолжаться. Он убьет любого, кто  встанет  на  его
пути. - Ричард  вырвался  из  тисков  жены  и  бросился  вниз  по  широкой
мраморной лестнице.
     Внутри Анны все кипело.
     - Как? - воскликнула она. - И как же он их  убил?  Ой  что,  заставил
треснуть лед?..
     - Нет, - прервал ее муж, - он не сам...
     - Или он разворотил трубу, по которой шел газ?..
     Ричард как вкопанный замер на полдороге и взглянул на жену.
     - Есть другие, - произнес он. - Те, кто его окружает.
     - Ричард, - начала Анна, пытаясь  казаться  спокойной,  -  ты  только
послушай, что ты несешь! Это же бред сумасшедшего!  Какие-такие  "другие"?
Еще дьяволы? Тайная организация дьяволов? Ричард, ну, пожалуйста!
     Ричард схватил ее за руки.
     - Анна, - проговорил он умоляющим  голосом,  -  я  видел,  как  погиб
Чарльз...
     Анна задохнулась. Она впервые услышала о смерти Уоррена.
     - И я видел на стене Игаэля _л_и_ц_о _Д_э_м_ь_е_н_а_!
     Наступила долгая, тревожная пауза.
     Ричард и Анна застыли  друг  перед  другом:  два  противника  в  этой
страшной борьбе. Ричард страстно желал сейчас только  одного:  чтобы  Анна
поверила ему. Анна же больше всего на свете хотела обратить все  в  шутку.
Пусть в ужасную, но в шутку. Ее вдруг охватил  ужас  при  мысли,  что  еще
может произойти.
     - Что ты собираешься делать? - спросила она тихо.


     Дэмьен танцевал с  дочкой  губернатора.  Казалось,  что  для  девочки
котильон с Дэмьеном являлся самым счастливым событием в ее жизни. Мальчики
благоговейно  наблюдали  за  этой  парой,  а  большинство   девочек   были
переполнены ревностью. Ибо эти двое составляли потрясающе красивую молодую
пару.
     Развернувшись в танце, Дэмьен заметил в дальнем конце  зала  Неффа  и
Мюррея. Они о чей-то оживленно беседовали. Шофер поймал взгляд Дэмьена.
     - Прошу прощения, - обратился Дэмьен к своей даме, - я скоро вернусь.
- Он проводил губернаторскую дочку до ожидавших ее верзил и  направился  в
сторону Мюррея и Неффа. Когда Дэмьен приблизился к ним,  Нефф  шагнул  ему
навстречу и очень четко произнес:
     - Будьте осторожны!
     Дэмьен окатил его ледяным презрением и надменно отчеканил:
     - Вы забыли, кто я.
     Нефф, словно извиняясь, склонил голову.
     Дэмьен повернулся на каблуках и вышел из зала, следуя за Мюрреем. Они
направились к автомобилю.


     Ричард нашел, наконец, ключ и открыл  дверь  в  кабинет  Уоррена.  Он
бросился в комнату, включил свет и начал суматошно что-то искать: выдвигал
и задвигал многочисленные ящики, забирался под столы и другую мебель.
     - Что ты делаешь? - воскликнула Анна, стоя в  дверях.  Ричард  поднял
глаза и очень отчетливо произнес:
     - Кинжалы здесь. Они _д_о_л_ж_н_ы_ быть здесь.
     Анна ворвалась в кабинет.
     - Ричард, нет! - закричала она.  -  Не  делай  этого!  Я  не  позволю
тебе... - Ричард оттолкнул ее.
     - Уйди! - приказал он. - Я знаю, что они где-то здесь.
     Анну охватил ужас.
     - Ты собираешься _у_б_и_т_ь_ его?
     Ричард продолжал рыться в шкафу.
     - Он должен быть...
     - Нет!
     - Анна, этот мальчик  не  человек!  -  Торн  наткнулся,  наконец,  на
запертый ящик и с ожесточением дернул за ручку.
     - Но он же сын твоего брата! - Анна зарыдала. -  Ты  целых  семь  лет
любил его, как собственного сына!
     Но Ричард больше не слушал ее. Ему  надо  было  вскрыть  ящик.  Он  в
отчаянии огляделся по сторонам, ища какой-нибудь подходящий инструмент,  и
вдруг заметил поднос, доверху заполненный разным  археологическим  хламом.
Тут же лежало долото. Торн схватил его и опять повернулся к ящику.


     На улице перед музеем затормозил автомобиль. Из него вышел Дэмьен. Он
что-то  быстро  проговорил  Мюррею,  а  затем,  перескакивая   через   две
ступеньки, помчался по лестнице наверх.



                                    15

     - Подожди, Ричард! - умоляла Анна. - Пожалуйста, ради меня, подожди!
     Но с таким же успехом она могла обращаться к глухому. Ибо Ричард  уже
не слышал жену. Он взломал ящик  и  с  каким-то  странным  удовлетворением
смотрел на семь кинжалов; сверкающих в холодном свете.
     А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ДЭМЬЕН СБЕГАЛ  ВНИЗ  ПО  ШИРОКОЙ  МРАМОРНОЙ  ЛЕСТНИЦЕ,
ВЕДУЩЕЙ ИЗ ВЕСТИБЮЛЯ  НА  НИЖНИЙ  ЭТАЖ.  ОТКУДА-ТО  ИЗДАЛЕКА  ДО  МАЛЬЧИКА
ДОНОСИЛИСЬ  ПРИГЛУШЕННЫЕ  ГОЛОСА,  АННА  О  ЧЕМ-ТО   УМОЛЯЛА,   А   РИЧАРД
СОПРОТИВЛЯЛСЯ. НА ЛИЦЕ ДЭМЬЕНА, ОДНАКО, НИЧЕГО НЕ ОТРАЗИЛОСЬ. ОН ПРОДОЛЖАЛ
СПУСКАТЬСЯ.
     Анна бросилась к ящику, отпихнув мужа от страшных кинжалов.
     - Я не позволю тебе... - завизжала она. Ричард  пристально  посмотрел
на Анну.
     - Дай мне кинжалы, Анна.
     Она замотала головой, слезы заструились по ее щекам.
     - Анна. - Ричард говорил очень внятно, подчеркивая  каждое  слово.  -
Дай - их - мне.
     Они немигающим взглядом уставились друг на  друга.  Казалось,  минула
целая вечность.
     Наконец, Анна первая отвела глаза и растерянно осмотрелась.  Неземная
тоска овладела сердцем женщины. Медленно-медленно выдвинула она ящик.
     ДЭМЬЕН СТОЯЛ ПРЯМО ЗА ДВЕРЬЮ КАБИНЕТА УОРРЕНА. ОН НАПРЯЖЕННО
ПРИСЛУШИВАЛСЯ. ВЗГЛЯД ЕГО БЫЛ СОСРЕДОТОЧЕН. КАЗАЛОСЬ, МАЛЬЧИК НАХОДИЛСЯ В
СОСТОЯНИИ ТРАНСА. ДЭМЬЕН ЗАКРЫЛ ГЛАЗА. ДРОЖЬ ОХВАТИЛА ЕГО С ГОЛОВЫ ДО НОГ.
     Анна колебалась. Движения ее устрашали своей целенаправленностью.  Но
тем не менее в поведении  женщины  ощущалось  и  странное  противоборство,
будто она силилась сама себя остановить, отстранить  от  той  неведомой  и
страшной участи, уготованной ей кем-то жестоким и могущественным. Голос ли
звучал внутри Анны, гораздо более мощный, чем ее собственная слабая воля?
     Анна извлекла из ящика кинжалы. Потом повернулась лицом к мужу.
     Ричард протянул руки за кинжалами.
     Внезапно  Анна,  охваченная  странной,  демонической  силой,  рванула
вперед. Лицо ее исказилось, стало похожим на страшную и злую маску. Взгляд
блуждал, как у безумной. Она приблизилась к мужу и прошептала ему на ухо:
     - Вот, Ричард, вот твои кинжалы! - и вонзила  в  его  тело  все  семь
ножей.
     От ужаса и боли Ричард широко раскрыл глаза.
     - Анна! - только и успел выдохнуть он, упал ничком, и острия кинжалов
еще глубже вонзились в его тело.
     Анна гордо откинула голову назад, глаза  ее  победно  заблестели,  на
губах заиграла торжествующая улыбка. И тут женщина выкрикнула:
     - ДЭМЬЕН!
     ДЭМЬЕН ПЕРЕСТАЛ ДРОЖАТЬ И ОТКРЫЛ ГЛАЗА. ОН ПОТЯНУЛСЯ К ДВЕРНОЙ РУЧКЕ,
ПОТОМ ЗАКОЛЕБАЛСЯ, БУДТО ЧТО-ТО ЗАСТАВИЛО ЕГО ПЕРЕМЕНИТЬ РЕШЕНИЕ.  ДЭМЬЕН,
НЕ ДВИГАЯСЬ, ПОСТОЯЛ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ  В  ГЛУБОКОЙ  ЗАДУМЧИВОСТИ.  А  ПОТОМ
РЕШИТЕЛЬНО ПОВЕРНУЛСЯ И ПОШЕЛ НАЗАД, К ЛЕСТНИЦЕ.
     В КОТЕЛЬНОЙ, НЕПОСТРЕДСТВЕННО ПРИМЫКАЮЩЕЙ К КАБИНЕТУ УОРРЕНА, ОДИН ИЗ
САМЫХ БОЛЬШИХ КОТЛОВ НАЧАЛ ЗЛОВЕЩЕ ВИБРИРОВАТЬ...
     Анна стояла в кабинете, спокойная и безмятежная.
     ДЭМЬЕН ПРИБАВИЛ ШАГ.
     В этот момент  котел  взорвался.  Струи  горящего  топлива  пробились
сквозь вентиляционную решетку в кабинет Уоррена. Огненная лава  обрушилась
на Анну, застывшую в самозабвенном исступлении.  Женщина  вскрикнула  и...
превратилась в пылающий факел.
     МИССИЯ ДЭМЬЕНА НА ЭТОТ РАЗ ПОДХОДИЛА К КОНЦУ. ОН БЫСТРО ПЕРЕСЕК ХОЛЛ.
ВЕЗДЕ ОГЛУШИТЕЛЬНО ЗАВЫВАЛА СИСТЕМА АВАРИЙНОЙ СИГНАЛИЗАЦИИ, СРАБОТАВШАЯ ОТ
ПОЖАРА ВНИЗУ.
     И тогда,  наконец,  включилась  система  тушения  пожара.  Тело  Анны
окуталось облаками пара.
     Слишком поздно.
     Торжествуя в своем страшном исступлении, подобная демонической  Жанне
д'Арк, Анна подняла глаза и прокричала:
     - Дэмьен! Д_э_м_ь_е_н_!! Д_Э_М_Ь_Е_Н_!!!
     У выхода из музея Дэмьен помедлил и оглянулся назад. Какое-то подобие
грусти мелькнуло в его глазах. Затем он распахнул дверь и шагнул в ночь.
     Перед ним, распростершись во всем  великолепии,  лежал  Чикаго,  ярко
сверкавший на фоне ясного ночного неба.
     Вдруг издалека раздались завывающие звуки сирен. Это спешили к зданию
музея пожарные машины.
     Внизу у входа ждал длинный черный лимузин. Мюррей,  вытянувшись,  как
всегда, стоял справа возле открытой дверцы.
     Дэмьен быстро сбежал по широким ступеням и нырнул на  заднее  сиденье
автомобиля.
     Там, удобно раскинувшись в темноте, сидели Поль Бухер и сержант Нефф.
Оба удовлетворенно улыбались.
     Дэмьен нажал кнопку, и Мюррей завел  мотор.  Когда  лимузин  бесшумно
заскользил в ночь, Дэмьен еще раз  оглянулся  на  окна  музея,  уже  почти
целиком охваченного пламенем. Огненные сполохи отражались в  автомобильных
стеклах, они же мелькали на лице Дэмьена.
     В глазах его застыл восторг...
     Дэмьен улыбался.


     "ИБО ТАКОВЫЕ ЛЖЕАПОСТОЛЫ, ЛУКАВЫЕ ДЕЛАТЕЛИ, ПРИНИМАЮТ  ВИД  АПОСТОЛОВ
ХРИСТОВЫХ. И НЕУДИВИТЕЛЬНО, ПОТОМУ ЧТО САМ  САТАНА  ПРИНИМАЕТ  ВИД  АНГЕЛА
СВЕТА".
                                     (Второе послание к коринфянам, 11:13)

ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         є
є         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       є
є    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј




                               Дэвид ЗЕЛЬЦЕР

                                 ЗНАМЕНИЕ


                                           Здесь мудрость. Кто имеет
                                           Ум, тот сочти число зверя;
                                           Ибо это число человеческое.
                                           Число его
                                             шестьсот шестьдесят шесть.
                                                    (Книга Откровений.)



                                 ПРЕДИСЛОВИЕ

     Все произошло в тысячную долю секунды. Движение в галактиках, которое
должно было бы зиять века, свершилось в мгновение ока.
     Молодой астроном в обсерватории Кейп  Хэтти  сидел  ошеломленный.  Он
спохватился  слишком  поздно,  и  фотокамера  была  бессильна  запечатлеть
случившееся: расщепление  трех  созвездий,  в  результате  чего  появилась
сияющая звезда. Частицы вещества из Козерога, Рака и Льва неожиданно стали
слетаться навстречу друг другу  с  поразительной  точностью  и  слились  в
пульсирующее галактическое тело. Оно становилось  все  ярче,  и  созвездия
задрожали, а может быть, просто задрожал окуляр -  у  астронома  от  обиды
затряслись руки.
     Он боялся, что оказался  единственным,  кто  видел  это.  Но  глубоко
из-под земли послышался гул. Это были голоса, человеческие, но не  совсем,
усиливающиеся в религиозном экстазе, пока звезда набирала силу. В пещерах,
подвалах, открытых полях  собирались  они:  повивальные  бабки,  ожидающие
рождения, и было их двадцать тысяч. Они соединили руки и уронили головы, и
голос их возрастал и стал слышен повсюду. Это был звук "ОХМ!", и он звоном
взлетал в небеса и падал в самое сердце земли.
     Был шестой месяц, шестой  день  и  шестой  час.  Именно  этот  момент
предсказан в Ветхом Завете. Именно в этот  миг  должна  измениться  судьба
Земли. Все войны и перевороты были только лишь репетицией,  проверкой  для
того момента, когда человечество будет подготовлено  к  великим  событиям,
знаменующим переворот. Книга Откровений давно его предсказывала...
     Высоко и далеко в небе разгоралась звезда, и пение людей  становилось
все громче, и земное ядро задрожало от этой силы.
     В  древнем  городе  Меггидо  это  почувствовал  старик  Бугенгаген  и
заплакал, ибо теперь все его записи и свитки стали ненужными. А наверху, в
Израиле, группа студентов-археологов на минуту прекратила свою работу. Они
опустили лопаты и прислушались: земля под ними начала шевелиться.
     В салоне первого класса самолета,  выполняющего  рейс  Вашингтон-Рим,
сидел Джереми Торн. Он тоже  почувствовал  нечто  странное  и  механически
застегнул ремни, занятый своими мыслями и делами, ждущими его там,  внизу.
Но даже если бы он и знал истинную причину этого волнения, то  ничего  уже
не смог бы изменить. Потому что в этот момент в подвале госпиталя Женераль
камень размозжил голову его собственного ребенка.



                                    1

     Ежесекундно в самолетах, находящихся в воздухе, летят  тысячи  людей.
Эта статистика, которую Торн вычитал в журнале Скайлайнер,  заинтересовала
его, и он тут же разложил людей на тех, кто пребывает в  воздухе,  и  тех,
кто остался на земле. Обычно Торн не занимался подобной ерундой, но именно
сейчас он цеплялся за все, лишь бы не думать о том, что может ожидать  его
на Земле. По статистике выходило,  что  если  вдруг  земное  население  по
какой-то причине внезапно погибнет, то в живых останется всего сотня тысяч
людей, спокойно посасывающих в полете коктейли и  смотрящих  кино,  -  они
даже не узнают, что стряслось на Земле.
     Самолет летел над Римом, и Торн задумался: сколько же тогда останется
женщин и мужчин? И как  же  они,  при  условии,  что  смогут  благополучно
приземлиться, будут восстанавливать здоровое общество? Ведь очевидно,  что
большинством будут мужчины, причем занимающие в экономике солидные  посты,
а значит, их деятельность на Земле будет бесполезна, поскольку все рабочие
погибнут. Менеджеры останутся, но руководить-то будет  некем!  Неплохо  бы
нанять несколько самолетов, которые постоянно  возили  бы  рабочих,  чтобы
после катаклизма было с чего начинать.
     Самолет заложил крутой вираж, и Торн затушил  сигарету,  рассматривая
тусклые огни внизу. Он так часто летал на самолетах в последнее время, что
привык к этому зрелищу. Но сегодня оно  возбудило  его.  Двенадцать  часов
назад в Вашингтоне Торн получил телеграмму, и если  что-то  за  это  время
случилось, то все уже было позади. Катерина наконец-то родила и нянчит  их
ребенка в госпитале или же находится в  состоянии  безнадежного  отчаяния.
Она уже была два раза беременна, но оба раза случались выкидыши, теперь же
беременность продлилась целых восемь  месяцев.  Он  знал,  если  и  сейчас
что-то случится, он навсегда потеряет Катерину.
     Они были знакомы  с  детства,  и  Торн  все  время  замечал  какое-то
беспокойство  в  ее  поведении.  Испуганные  глаза,  ищущие   покровителя,
преследовали его, но роль покровителя вполне удовлетворяла. Именно  это  и
лежало в основе  их  отношений.  Только  в  последнее  время,  когда  Торн
значительно продвинулся по службе, у него накапливалось столько неотложных
дел, что Катерина осталась одна, совсем одна, и никак не могла  свыкнуться
с ролью жены видного политического деятеля.
     Первый сигнал о душевном смятении жены прошел незаметно. Вместо того,
чтобы проявить внимание и заботу, Торн только рассердился, когда Катерина,
ни с того ни с сего, взяла ножницы и состригла свои роскошные волосы.  Она
носила парик с прической "Сессун", пока волосы не  отросли,  а  через  год
забралась зачем-то  в  ванну  и  начала  бритвой  разрезать  себе  кончики
пальцев, а потом с ужасом  вспоминала,  зачем  она  все  это  делала.  Вот
тогда-то они и пригласили психиатра, который  сидел,  тупо  уставившись  в
стену, и ничего не понимал. Через месяц Катерина перестала его посещать  и
решила, что ей нужен ребенок.
     Она забеременела сразу же, и эти три месяца беременности были лучшими
в их супружеской жизни. Катерина чувствовала себя  прекрасно  и  выглядела
настоящей красавицей. В довершение всего она даже отправилась  с  мужем  в
путешествие по Ближнему Востоку. Но беременность  прервалась  в  самолете,
прямо в туалете, и  все  ее  надежды,  заглушаемые  рыданием,  унеслись  в
никуда.
     Вторая  беременность  наступила  только  через  два  года,   но   она
расстроила всю сексуальную жизнь,  которая  была  вершиной  их  отношений.
Явился специалист по системе зачатий и назначил им день и час,  исходя  из
менструального цикла жены, но это время было чертовски неудобно для Торна,
он чувствовал себя дураком, сбегая со службы раз в месяц, чтобы  проделать
свою чисто механическую работу. Ему даже предложили заняться мастурбацией,
чтобы потом его семя можно было ввести, когда понадобится,  но  здесь  его
терпению пришел конец. Если ей так нужен ребенок, пускай усыновит  чужого.
Но теперь уже не соглашалась она. Катерине был  нужен  только  СОБСТВЕННЫЙ
ребенок.
     В конце концов одна-единственная клеточка разыскала ту, которая  была
ей нужна, и в  течение  пяти  с  половиной  месяцев  надежда  снова  стала
хозяйкой в их доме. Ранние схватки застали Катерину в супермаркете, но она
продолжала делать покупки и игнорировала боль, пока та стала  невыносимой.
Врачи говорили, что ей сильно повезло, поскольку зародыш был очень слабым,
но депрессия ее продолжалась целых полгода. Теперь Катерина была беременна
в третий раз, и Торн знал, что это их последняя надежда. Если  и  на  этот
раз что-нибудь произойдет, рассудок жены не выдержит.
     Самолет коснулся взлетной дорожки. "Зачем мы вообще летаем? - подумал
Торн. - Неужели жизнь такая дешевая штука?" Он оставался  на  месте,  пока
другие пассажиры, толкаясь, пробирались к выходу. Его  обслужат  быстро  в
отделе для особо важных персон, и машина уже  ждет.  Торн  был  советником
президента по вопросам экономики и председателем Всемирной Конференции  по
экономике, которая недавно перенесла свою штаб-квартиру из Цюриха  в  Рим.
Четырехнедельная программа растянулась на шесть месяцев, и в это время его
начали замечать видные люди. Скоро пошел слушок, что через  несколько  лет
он станет главной надеждой и опорой президента США.
     В свои сорок два года Торн уже вращался в верхах, и карьера сама  шла
ему в руки. Избрание Председателем  и  Президентом  Всемирной  Конференции
повысило его в глазах общественности и стало вехой на пути к посту  посла,
затем к кабинету министра, а там, возможно, он смог бы  баллотироваться  и
на высший пост в стране.
     Семейные заводы Торнов процветали во  время  войны,  и  Джереми  смог
получить самое лучшее и самое дорогое образование, не  думая  о  том,  как
заработаны эти деньги. Но когда умер отец, Джереми Торн закрыл все  заводы
и объявил, что никогда не будет поощрять разрушения. Каждая  война  -  это
братоубийство.  Но  и  в  интересах  мира   состояние   Торна   продолжало
приумножаться. Он начал развивать строительство в своих поместьях, улучшал
районы гетто, давал займы  нуждающимся  и  перспективным  дельцам.  В  нем
соединились дар накопления и чувство ответственности перед  теми,  у  кого
денег  не  было.  По  подсчетам  выходило,  что  личное  состояние   Торна
исчисляется сотней миллионов долларов, хотя  проверить  это  было  трудно,
даже сам Торн не знал точных данных. Подсчитывать -  значит  делать  пусть
короткую, но остановку, а Торн находился в постоянном движении...


     Такси  остановилось  у  темного  здания  госпиталя   Женераль.   Отец
Спиллетто выглянул из своего кабинета на третьем этаже и сразу  же  понял,
что человек, идущий  к  ним,  не  кто  иной,  как  Джереми  Торн.  Волевой
подбородок и седеющие виски были знакомы по газетным фотографиям,  походка
и манера держаться тоже  были  знакомы.  Торн  выглядел  именно  так,  как
подобает выглядеть человеку  в  его  положении.  Выбор  сделан  правильно,
отметил про себя отец Спиллетто. Священник встал,  подбирая  полы  одежды.
Стол показался совсем крошечным по сравнению с его могучей  фигурой.  Шаги
Торна уже слышались в коридоре, они гулко звучали в темном здании.
     - Мистер Торн?
     Торн, уже поднявшийся на первую ступень лестницы, повернулся и поднял
глаза кверху, пытаясь разглядеть человека в темноте.
     - Да, это я.
     - Меня зовут отец Спиллетто. Я послал вам...
     - Да. Я получил вашу телеграмму. Я выехал  сразу,  как  только  стало
возможным.
     Священник передвинулся в круг света и навис над  лестничной  клеткой.
Что-то в его движениях, в окружающей его зловещей тишине подсказывало, что
здесь не все в порядке.
     - Ребенок... родился? - спросил Торн.
     - Да.
     - А моя жена?..
     - Отдыхает.
     Священник спустился вниз, и глаза его встретились  с  глазами  Торна,
как бы пытаясь подготовить его, смягчить удар.
     - Что-нибудь произошло? - спросил Торн.
     - Ребенок умер.
     Наступила  страшная  тишина,  казалось,  пустые  кафельные   коридоры
зазвенели от нее. Торн стоял как громом пораженный.
     - Он дышал только одно мгновение, - прошептал священник,  -  а  потом
дыхание оборвалось.
     Священник наблюдал, как Торн, ничего не видя перед собой,  подошел  к
скамейке, сел на нее, склонил голову и заплакал. Рыдание  эхом  пронеслось
по коридорам, священник же заговорил снова.
     - Ваша жена в безопасности, но она больше не сможет рожать.
     - Это конец, - прошептал Торн.
     - Вы можете усыновить ребенка.
     - Она хотела иметь собственного...
     На мгновение установилась тишина, и священник шагнул вперед.  У  него
были грубые, но правильные черты  лица,  в  глазах  светилось  сочувствие.
Только выступивший пот выдавал его волнение.
     - Вы очень сильно любите ее, - сказал он.
     Торн кивнул. Он был не в силах отвечать.
     - Тогда вы должны согласиться с божьей волей.
     Из темноты коридора возникла пожилая монахиня, глазами  она  отозвала
священника  в  сторону.  Они  отошли   и   начали   о   чем-то   шептаться
по-итальянски, потом женщина ушла, и священник снова повернулся  к  Торну.
Что-то необычное было в его взгляде, Торн напрягся.
     - Пути господа неисповедимы, мистер Торн. - Священник протянул вперед
руку, Торн невольно поднялся и двинулся за ним.
     Палаты для рожениц находились тремя этажами выше, и они пошли туда по
запасной  лестнице,  потом  по  узкому   коридору,   освещенному   редкими
электрическими  лампочками.  Больничные  запахи  усилили  чувство  потери,
которое  билось  во  всем  теле  Торна.  Они  остановились  у   стеклянной
перегородки, и священник проследил взглядом, как Торн, колеблясь,  подошел
поближе и взглянул на  то,  что  находилось  с  другой  стороны.  Там  был
ребенок. Новорожденный, похожий  на  маленького  ангелочка.  У  него  были
взъерошенные черные волосы и глубоко  посаженные  голубые  глаза,  которые
инстинктивно тут же отыскали Торна.
     - У него никого нет, - сказал священник. - Его мать умерла.  Так  же,
как и ваш ребенок... в один и тот же час. - Торн резко повернулся к  нему.
- Вашей жене нужен ребенок, - продолжал священник, - а этому ребенку нужна
мать.
     Торн медленно покачал головой.
     - Мы хотели иметь собственного, - сказал он.
     - Осмелюсь сказать... он очень сильно похож...
     Торн снова взглянул на ребенка и не мог не согласиться с этим. Волосы
младенца были такого же цвета, как у Катерины, а черты  лица  походили  на
его собственные. Тот же волевой подбородок и даже маленькая ямочка на нем.
     - Сеньора никогда об этом не узнает, - сказал священник.
     Торн внезапно закрыл глаза, руки у него задрожали.
     - А ребенок... здоровый?
     - Абсолютно здоров.
     - Остались родственники?
     - Никого.
     Торна и священника обволакивала  полная  тишина.  Это  было  до  того
необычно, что безмолвие словно давило на барабанные перепонки.
     -  Я  здесь  главный,  -  сказал  священник.  -  Никаких  записей  не
останется. Никто об этом не узнает.
     Торн отвел взгляд, все еще сомневаясь.
     - Можно мне... посмотреть на МОЕГО ребенка? - спросил он..
     - Что это изменит? - ответил священник. - Отдайте любовь живым.
     За стеклянной перегородкой ребенок поднял обе ручки и  вытянул  их  в
сторону Торна, как бы желая обнять его.
     - Ради вашей жены, сеньор, Бог простит вам этот обман. И  ради  этого
ребенка, у которого иначе никогда не будет дома...
     Он замолчал, потому что добавить было уже нечего.
     - В эту ночь, мистер Торн... Бог подарил вам сына.
     Высоко в небе пульсирующая звезда достигла зенита и задрожала, как от
неожиданного удара молнией. А  в  больничной  кровати  очнулась  Катерина,
думая, что просыпается сама. Она ничего не  знала  об  уколе,  который  ей
сделали несколько минут назад. Она рожала в течение десяти часов и помнила
все до последних схваток, но потом потеряла сознание и ребенка не  видела.
Придя в себя, она начала волноваться  и  попыталась  успокоиться,  услышав
приближающиеся шаги в коридоре. Дверь  распахнулась,  и  Катерина  увидела
своего мужа. В руках Джереми держал ребенка.
     - Наш ребенок, - сказал Торн, и голос его задрожал от  радости.  -  У
нас есть сын!
     Она протянула руки, взяла ребенка и зарыдала от нахлынувшего счастья.
Слезы застилали  глаза  Торну,  и  он  благодарил  Бога  за  то,  что  ему
подсказали верный путь.



                                    2

     Торны были из семей католиков, но сами  никогда  в  Бога  не  верили.
Катерина редко произносила молитвы и посещала церковь только на  рождество
и пасху, но больше по традиции, нежели из-за веры  в  католические  догмы.
Сам же Торн относился весьма спокойно в отличие от Катерины к тому  факту,
что их сына Дэмьена так и не окрестили. Правда, они пробовали сделать это.
Сразу же после рождения супруги принесли младенца в церковь, но его страх,
как только они вошли  в  собор,  был  таким  очевидным,  что  им  пришлось
остановить церемонию. Священник вышел за ними на улицу, держа святую  воду
в руках, и предупредил, что если ребенок не будет окрещен, то  никогда  не
сможет войти  в  Царство  Божие,  но  Торн  наотрез  отказался  продолжать
крещение, видя, что ребенок сильно испуган. Чтобы успокоить Катерину, было
устроено импровизированное крещение на дому, но она так и  не  поверила  в
него до конца, собираясь как-нибудь потом вернуться с Дэмьеном в церковь и
сделать все как следует.
     Но этот день так и не  наступил.  Скоро  они  окунулись  в  водоворот
неотложных  дел,  и  о  крещении  было  забыто.  Конференция  по  вопросам
экономики закончилась, и Торны снова вернулись в Вашингтон. Торн приступил
к обязанностям советника президента и стал видной политической фигурой.  В
его поместье в Маслине, штат Вирджиния, начали  происходить  совещания,  о
которых писали газеты от Нью-Йорка до Калифорнии,  и  семья  Торнов  стала
известной  всем  читателям  национальных  журналов.  Они  были   богатыми,
фотогеничными и быстро  поднимались  вверх.  Что  не  менее  важно,  в  их
обществе часто можно было видеть и, президента. Поэтому  ни  для  кого  не
было неожиданностью назначение Торна послом США в Великобритании.  В  этой
должности он мог развернуть все свои потенциальные возможности.
     Переехав  в  Лондон,  Торны  обосновались  в  Пирфорде,  в   поместье
семнадцатого века. Жизнь их стала походить на прекрасный сон, особенно для
Катерины: она была так чудесна и совершенна, что это даже пугало. В  своем
загородном доме она жила в уединении - счастливая мать  с  любимым  чадом.
При желании могла выполнять обязанности жены дипломата  и  была  при  этом
замечательной хозяйкой. Теперь у нее было все: и ребенок, и  любовь  мужа.
Катерина  расцвела,  как  очаровательный  цветок  -  хрупкий   и   нежный,
удивляющий всех подруг своей свежестью и красотой.
     Поместье  Пирфорд  было  очень  респектабельным,  его   существование
уходило глубоко в историю Англии. Здесь были  погреба,  где  долгое  время
скрывался сосланный герцог, пока его не  отыскали  и  не  казнили;  вокруг
простирался лес, в котором король Генрих Пятый охотился на диких  кабанов.
В доме были  подземные  переходы  и  таинственные  секретные  лазы,  но  в
основном там царила радость, потому что дом был полон  смеха  и  гостей  в
любое время суток.
     Для выполнения домашних дел были наняты слуги, кроме того в доме жила
постоянная пара слуг, Гортоны, выполнявшие обязанности кухарки и шофера, -
настоящие англичане  с  неповторимым  чувством  собственного  достоинства.
Когда Катерина была занята своими делами, с  Дэмьеном  занималась  няня  -
юная пухленькая англичанка по имени Чесса. Она была умницей,  знала  много
игр и обожала Дэмьена, как будто это был ее собственный  сын.  Они  часами
были вместе, Дэмьен ходил за ней по  большой  лужайке  или  тихо  сидел  у
пруда, пока Чесса ловила ему головастиков и стрекоз, которых они  потом  в
баночках приносили домой.
     Ребенок  подрастал  и,  с  точки   зрения   художника,   был   просто
совершенством. Ему  исполнилось  три  года,  предсказание  о  превосходном
здоровье сбывалось. Кроме  того,  он  поражал  своей  изумительной  силой.
Дэмьен обладал таким спокойствием и наблюдательностью, которые редко можно
встретить у детей его возраста, и гости часто чувствовали себя неуютно под
его взглядом. Если ум измерять способностью к внимательному созерцанию, то
его можно было считать гением, потому что мальчик  мог  часами  сидеть  на
маленькой кованой лавочке под яблоней и наблюдать за  людьми,  проходящими
мимо, не упуская из виду ни одной детали. Гортон, шофер семьи, часто  брал
Дэмьена с собой, когда ему приходилось выполнять различные поручения.  Ему
нравилось  молчаливое  присутствие  малыша,  и  он  удивлялся  способности
ребенка с таким вниманием и удовольствием познавать окружающий мир.
     - Он похож на маленького марсианина, -  сказал  как-то  Гортон  своей
жене, - как будто его прислали сюда изучать человечество.
     - Мать в нем души не чает, - ответила она. - Не  вздумай  сказать  ей
что-нибудь подобное.
     - Я не имел в виду ничего плохого. Просто он немного странный.
     И еще одно было необычно: Дэмьен редко пользовался  голосом.  Радость
он показывал широкой улыбкой, отчего на щеках проступали ямочки. Когда  он
грустил, то молча плакал. Однажды Катерина сказала об этом врачу,  но  тот
успокоил ее, рассказав об одном ребенке, который не говорил до восьми лет,
а однажды произнес за обедом: "Я не  люблю  картофельного  пюре".  Мать  в
изумлении спросила, почему же он молчал все это время?  На  что  мальчуган
ответил, что говорить не было необходимости, поскольку раньше пюре никогда
не подавали.
     Катерина рассмеялась и успокоилась насчет  Дэмьена.  В  конце  концов
Альберт Эйнштейн не говорил до  четырех,  а  Дэмьену  было  только  три  с
половиной. Кроме его  поразительной  наблюдательности  и  молчаливости,  в
остальном он был совершенным ребенком, достойным плодом  идеального  союза
Катерины и Джереми.



                                    3

     Человек по имени Габер Дженнингс родился под созвездием  Водолея.  По
гороскопам выходило, что во время его рождения  произошло  сближение  двух
небесных  тел  -  Урана  и   прибывающей   Луны.   Он   всегда   отличался
отвратительной прической и  настойчивостью,  доходящей  до  умопомрачения.
Дженнингс был фанатиком в своей работе - работе фоторепортера. Как  кошка,
выслеживающая мышь, он мог днями лежать в  засаде  и  ждать  момента  ради
одной-единственной  фотографии.  Его  и  держали  на  работе  как  мастера
"оригинального жанра". Он знал, где и  когда  надо  быть,  чтобы  получить
такие фото,  какие  никто  из  его  коллег  не  добудет.  Репортер  жил  в
однокомнатной квартире в Челси и редко позволял себе роскошь  носить  дома
носки. Но относительно своих фотографий он был так же щепетилен, как  Солк
в поисках лекарства от полиомиелита.
     В последнее время его внимание привлек американский посол в  Лондоне.
Это была достойная цель, хотя бы из-за его идеального лица. Занимается  ли
он сексом со своей женой, и если да, то как именно? Дженнингс заявил,  что
хочет показать их, как он говорил, "ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КАЧЕСТВА", хотя на  самом
деле ему мечталось нарисовать всех в наихудшем свете.  Чем  же  они  лучше
его? Может быть, посол покупает неприличные журналы, а может, у него  есть
девочка на стороне? Вот эти-то вопросы  и  интересовали  Дженнингса.  Хотя
ответов на них пока что не было, оставалась надежда, и был смысл  ждать  и
наблюдать.
     Сегодня он должен был идти в Пирфорд. Возможно, фотографий не  будет,
потому что там и без него будет хватать фотографов и гостей, но он  сможет
пронюхать все ходы и определить, кого из слуг можно кутать за пару фунтов.
     Дженнингс встал  рано  утром,  проверил  фотоаппараты,  протер  линзы
салфеткой, а потом ею же выдавил прыщ  на  лице.  Ему  было  уже  тридцать
восемь, но прыщи на коже до сих пор преследовали  его.  Видимо,  это  было
следствием работы - репортер постоянно прижимает камеру к лицу. Он вытащил
одежду из-под кровати и облачил в нее свое худое тело.
     Перед самым  отъездом  он  порылся  в  бумагах,  отыскивая  листок  с
приглашением. В Пирфорде должно было состояться празднество  в  честь  дня
рождения: сыну Торна исполнялось четыре года,  из  всех  районов  гетто  в
сторону  Пирфорда  уже  направились  автобусы,  переполненные  сиротами  и
детьми-калеками.
     Вести машину по пригороду было  легко,  и  Дженнингс  решил  покурить
опиума, чтобы немного расслабиться. Через некоторое время ему  показалось,
что дорога сама катится под колеса, а машина стоит на месте, и он  позабыл
о действительности, полностью отдав себя закоулкам своего подсознания. Его
воображение  походило  на  картинки  в  красочном  комиксе,  где   главным
действующим лицом был он сам.
     В миле от поместья Торнов стояли полицейские, наблюдавшие за машинами
и проверявшие пригласительные карточки. Дженнингс тупо глядел вперед, пока
они изучали его приглашение. Он уже привык к этому и  знал,  что  не  надо
придавать себе чересчур уж достойный вид, будто его карточка не может быть
поддельной.
     В конце  концов  он  оказался  перед  большими  коваными  воротами  и
постарался стряхнуть с себя опиумный  дурман.  Во  всем  поместье  бушевал
великолепный карнавал: лужайки были разукрашены и кипели  жизнью,  детишки
шныряли  между  цирковыми  палатками  и  каруселями,  а  мимо   вышагивали
лавочники, предлагая всем сладости и фрукты. Их голоса заглушала  органная
музыка, под которую дети поднимались  и  опускались  на  качелях,  оседлав
розовых  лошадок  и  лебедей.  Здесь  же  была  палатка  предсказательницы
будущего, и многие известные в Лондоне люди  уже  заняли  к  ней  очередь.
Маленькие шотландские пони бегали без привязи по  поместью,  и  был  здесь
даже  маленький  слоненок,  разрисованный  красными  яблоками   и   охотно
принимающий орехи из рук веселых ребятишек. Повсюду шныряли,  обезумев  от
удачной вечеринки, фотографы, но  Дженнингсу  здесь  фотографировать  было
нечего.  Разве  что  фасад  здания.  Кирпичную  стену,  которая  для  всех
остальных казалась настоящей.
     - Что с тобой, коллега? Кончилась пленка?
     Это был Гоби, неизменно представляющий "Геральд Ньюс".  Он  судорожно
заправлял новую ленту, опершись  о  столик  с  горячими  сосисками,  когда
Дженнингс подошел к нему и небрежно загреб изрядное количество еды.
     - Жду канонизации, - ответил Дженнингс, набив полный рот.
     - Как тебя понимать?
     - Не знаю, кого здесь приветствуют: наследника миллионов Торна или же
самого Иисуса Христа.
     - Дурак, ты же все пропустишь! Не так уж часто приходится нам  бывать
в подобных местах.
     - Ну и что? В случае чего я куплю эти фотографии у тебя.
     - А, опять ждешь чего-нибудь необычного?
     - А мне другого и не надо.
     - Ну ладно, желаю удачи. Хотя вряд ли она  тебе  улыбнется:  Торны  -
самая лучшая семья по эту сторону Монако.
     Исключительное фото. Вот что нужно было  Дженнингсу.  Вторгнуться  во
что-то интимное и недоступное. Он выслеживал свои жертвы, но каждый раз не
был уверен, что из этого что-нибудь выйдет.  Если  бы  только  можно  было
пробраться ВОВНУТРЬ...


     - Эй! Нянюшка! Нянюшка! - закричал вдруг Гоби. - Посмотрите-ка  сюда!
- И все устремили взгляд на огромный торт, который вывезли из дома.
     Няня ребенка была  наряжена  клоуном,  лицо  ее  было  покрыто  белой
пудрой, а на губах  толстым  слоем  лежала  красная  помада,  изображающая
широкую  улыбку.  Фотографы  заплясали  и  забегали  вокруг  нее,  а  она,
довольная, кривлялась, обнимала Дэмьена  и  размазывала  по  ребенку  свой
грим.
     Дженнингс обежал взглядом толпу  и  заметил  Катерину  Торн,  стоящую
далеко от всех. По ее  выражению  репортер  понял,  что  она  не  одобряет
происходящего. Через секунду Катерина сняла свою  полумаску,  и  Дженнингс
инстинктивно поднял камеру и щелкнул затвором. При виде праздничного торта
послышались радостные аплодисменты, Катерина шагнула вперед.
     - Пусть ему предскажут судьбу! -  выкрикнул  один  из  репортеров.  -
Давайте сводим его к  предсказательнице!  -  И  как  единое  целое,  толпа
понеслась вперед, к палатке предсказательницы, увлекая  за  собой  нянюшку
вместе с ее любимым чадом.
     - Я понесу его, - сказала Катерина, подходя к Чессе.
     - Я могу все сделать сама, мэм, - ответила няня.
     - Нет, я сама это сделаю, - холодно улыбнулась Катерина.
     Через секунду их глаза встретились, и  няня  молча  передала  ребенка
матери. Никто не обратил на это  внимания,  толпа  понесла  их  дальше,  и
только Дженнингс видел все через видоискатель своей камеры.  Толпа  прошла
мимо, няня осталась одна, позади нее высилась  башня  поместья,  и  костюм
клоуна еще сильнее подчеркивал ее одиночество. Дженнингс успел сделать два
снимка, прежде чем Чесса повернулась и медленно пошла в дом.
     Возле палатки предсказательницы Катерина  попросила  всех  репортеров
оставаться снаружи, вошла внутрь и вздохнула с облегчением,  окунувшись  в
покой и полумрак.
     - Здравствуй, малышка.
     Голос  доносился  из-под  капюшона,   предсказательница   сидела   за
маленьким зеленым столиком и старалась, чтобы голос казался  таинственным.
Лицо ее было вымазано зеленым гримом. Дэмьен посмотрел на нее, напрягся  и
вцепился в плечо матери.
     - Не бойся, Дэмьен, - засмеялась Катерина. - Это добрая  фея.  Правда
же, вы добрая фея?
     - Конечно, - ответила предсказательница, - я не сделаю тебе больно.
     - Она расскажет, что ждет тебя впереди,  -  пыталась  уговорить  сына
Катерина.
     - Иди ко мне, - подозвала его предсказательница, -  и  дай  мне  свою
ручку.
     Но Дэмьен только сильнее прижался к матери.  Тогда  предсказательница
сняла резиновую маску, под которой скрывалось милое девичье лицо.
     - Посмотри на меня. Я такая же, как все. Это совсем не больно.
     Дэмьен успокоился и протянул  руку.  Катерина  оперлась  о  карточный
столик.
     - О, какая мягкая, премиленькая ручка! У тебя  будет  хорошее,  очень
хорошее будущее.
     Но вдруг она запнулась, вглядываясь с недоумением в ладонь.
     - Ну-ка, дай мне вторую ручку.
     Дэмьен протянул вторую, и гадалка поразилась еще больше.
     - Я никогда такого не видела, - сказала девушка. - Вот уже три  года,
как я гадаю на детских праздниках, но такое вижу впервые.
     - Что вы видите?
     - Посмотрите сами. У него нет линий на руках! Одни только складки.
     - Что?
     Катерина посмотрела на ладони сына.
     - Он не обжигался?
     - Разумеется, нет.
     - Тогда посмотрите на свою руку. Посмотрите на эти  мелкие  черточки.
Они делают каждого из нас неповторимым. Это линии вашей судьбы.
     Наступила напряженная тишина, ребенок с удивлением  смотрел  на  свои
руки, не понимая, что в них было плохого.
     - Посмотрите,  какие  гладкие  у  него  кончики  пальцев,  -  сказала
девушка. - По-моему, у него даже не будет отпечатков!
     Катерина присмотрелась и поняла, что это действительно так.
     - Ну и хорошо, - рассмеялась девушка. - Если он ограбит банк, то  его
никогда не найдут.
     - Не могли бы вы предсказать его будущее? За этим мы и пришли к  вам.
- Голос Катерины дрожал, беспокойство никак не покидало ее.
     - Конечно.
     Когда девушка взяла ребенка за руку, снаружи раздался  громкий  крик.
Няня Чесса звала мальчика:
     - Дэмьен! Дэмьен! Выходи! У меня есть для тебя сюрприз!
     Предсказательница замолчала. В голосе Чессы чувствовалось отчаяние.
     - Дэмьен, иди сюда и посмотри, что я сейчас сделаю ради тебя!
     Катерина вышла из палатки, держа Дэмьена на руках,  и  посмотрела  на
крышу дома. Там, наверху, стояла Чесса, держа в руках прочный  канат.  Она
подняла его, показав, что один конец кадет  на  шею.  Толпа  внизу  начала
оглядываться, а маленький клоун наверху встал на край крыши и сложил руки,
будто собираясь прыгнуть в бассейн.
     - Смотри, Дэмьен! - закричала Чесса. - Это все для тебя! - И  шагнула
вперед с крыши.
     Ее тело тяжело полетело вниз, остановилось, удерживаемое  канатом,  а
потом безвольно повисло. Чесса была мертва.
     Люди на лужайке ошеломленно глядели, как маленькое тело раскачивается
в такт карусельной музыке. И тут раздался крик ужаса. Кричала Катерина,  и
четыре человека рванулись к ней, успокаивая и помогая войти в дом.
     Дэмьен остался один в своей комнате. Он глядел на пустую лужайку, где
стояли только рабочие и продавцы, уставившись  наверх,  куда  поднялся  по
лестнице мрачный полицейский, чтобы перерезать веревку. Тело  упало  вниз,
задев головой кирпичную кладку. Разбитое, оно лежало на траве, глаза Чессы
глядели в небо, а на лице продолжала сиять нарисованная клоунская улыбка.


     Дни перед похоронами Чессы были мрачными. Небо  над  Пирфордом  стало
серым и постоянно содрогалось от далекого грома.  Катерина  проводила  все
время  в  одиночестве  в  темной  гостиной,  уставившись  в   никуда.   Из
письменного сообщения следователя выходило, что  у  Чессы  в  крови  перед
смертью был высокий уровень бенадрила, лекарства против аллергии,  но  это
только добавило неясности. Все вокруг только  и  говорили  о  самоубийстве
няни. Чтобы не давать репортерам пищи для  всяческих  домыслов  по  поводу
происшедшего, Торн оставался дома, посвящая  свое  время  жене.  Он  очень
боялся, что она впадет в то состояние, которое мучило  Катерину  несколько
лет назад.
     - Ты вся извелась, дорогая, - сказал он однажды, войдя в гостиную.  -
Ведь Чесса не была членом нашей семьи.
     - Была, - тихо ответила Катерина. - Она говорила мне, что  хотела  бы
всегда жить с нами.
     Торн покачал головой.
     - Видимо, она передумала. - Он не хотел, чтобы его  слова  прозвучали
бездушно, и боялся встретиться с Катериной взглядом в темноте.
     - Извини, - добавил он,  -  но  мне  не  нравится,  что  ты  в  таком
состоянии.
     - Я во всем виновата, Джереми.
     - Ты?
     - На дне рождения был один момент...
     Торн пересек комнату и сел рядом.
     - На нее все обращали внимание, - продолжала Катерина, - и  я  начала
ревновать.  Я  забрала  у  нее  Дэмьена,  потому  что  сама  хотела   быть
центральной фигурой.
     - По-моему, ты к себе слишком строга.  У  девушки  была  расстроенная
психика.
     - И у меня тоже, - проговорила Катерина. - Если для  меня  так  важно
быть в центре внимания.
     Она замолчала. Все уже было сказано. Торн обнял ее и  подождал,  пока
она не заснула. Сон ее был похож на тот, который он наблюдал  во  времена,
когда она принимала либриум, и Торн подумал, что, может быть, смерть Чессы
ее так потрясла, что она опять стала его принимать. Он просидел так  около
часа, а потом аккуратно взял жену на руки и отнес в спальню.
     На следующий день Катерина пошла на похороны Чессы и  взяла  с  собой
Дэмьена. Народу было  очень  мало,  только  семья  девушки  и  Катерина  с
Дэмьеном. Все происходило на маленьком кладбище в  пригороде.  При  обряде
присутствовал лысеющий священник,  который  читал  отрывки  из  священного
писания и держал при  этом  над  головой  сложенную  газету,  спасаясь  от
моросящего дождя. Торн отказался  присутствовать  на  похоронах,  опасаясь
общественного мнения, и предупредил Катерину, чтобы та тоже не ходила.  Но
она не послушалась, так  как  любила  девушку  и  хотела  проводить  ее  в
последний путь.
     За оградой кладбища толклись репортеры, сдерживаемые  двумя  морскими
пехотинцами-американцами, которых в последнюю минуту прислал из посольства
Торн. Среди газетчиков был и Дженнингс. Закутанный в черный  непромокаемый
плащ, обутый  в  высокие  сапоги,  он  основательно  устроился  в  дальних
деревьях,  наблюдая  оттуда  за  церемонией  с   помощью   длиннофокусного
объектива. Это был  даже  не  объектив,  а  некое  чудовищное  сооружение,
установленное  на  штативе.   С   такой   штукой   можно   было   запросто
сфотографировать спаривающихся мух на Луне. Репортер  аккуратно  переводил
объектив с одного лица на другое: семья в  слезах,  Катерина  в  состоянии
прострации, рядом с ней ребенок, беспокойный,  возбужденный,  с  горящими,
воспаленными глазами.
     Именно  ребенок  заинтересовал  Дженнингса,  и  он   стал   терпеливо
поджидать момента, когда  можно  будет  щелкнуть  затвором.  Такой  случай
представился. Блеск в глазах и  выражение  лица  Дэмьена  изменились,  как
будто что-то испугало мальчика, но через  минуту  он  опять  был  спокоен.
Глаза Дэмьена были обращены в сторону дальнего  угла  кладбища.  Дженнингс
перевел туда свой телескопический объектив, но  ничего,  кроме  надгробных
плит, не увидел. Затем вдали  что-то  шевельнулось.  Темный,  расплывчатый
предмет возник в объективе, и Дженнингс навел  резкость.  Это  был  зверь.
Собака. Огромная и черная, с глубоко посаженными на узкой  морде  глазами.
Нижняя челюсть пса выступала вперед, обнажая зубы. Никто больше не заметил
ее. Собака  замерла,  а  Дженнингс  проклинал  себя  за  то,  что  зарядил
черно-белую пленку: желтые собачьи  глаза  делали  всю  сцену  страшной  и
таинственной. Он поставил диафрагму так, чтобы на фотографии они  казались
совсем белыми, затем перевел объектив на мальчика и щелкнул затвором.
     Для подобной сцены стоило  потратить  утро,  и,  упаковывая  аппарат,
Дженнингс  почувствовал  себя  вполне  удовлетворенным,   но   не   совсем
спокойным. Он поглядел на вершину холма -  гроб  уже  опускали  в  могилу.
Собака и ребенок казались издали крохотными, но их бессловесная связь была
очевидной.
     На следующий день произошли  два  события:  дождь  пошел  сильнее,  и
появилась миссис Бэйлок, энергичная ирландка, которая подошла к воротам  и
объявила, что она новая няня. Охранник хотел было задержать ее, но  миссис
Бэйлок протаранила себе путь, вызвав таким бурным натиском и  уважение,  и
страх.
     - Я знаю, вам сейчас нелегко, - сказала она Торнам, снимая  пальто  в
вестибюле, - поэтому я не буду напоминать о вашем  горе.  Но,  между  нами
говоря,  каждый,  кто  нанимает  няней  такую  молоденькую  девочку,   сам
напрашивается на неприятности.
     Она передвигалась быстро, и, казалось,  даже  воздух  зашевелился  от
движений  ее  грузного  тела.  Торн  и  Катерина  молчали,  пораженные  ее
уверенностью.
     - А знаете, как определить хорошую няню?  -  Она  рассмеялась.  -  По
размеру груди. Эти маленькие девочки с пупырышками могут сменяться  каждую
неделю. А с таким размером,  как  у  меня,  остаются  надолго.  Сходите  в
Гайд-парк и увидите, что я права.
     Она на секунду замолчала и подняла чемодан.
     - Ну, хорошо. А где же мальчик?
     - Я покажу, - сказала Катерина, поднимаясь по лестнице.
     - Оставьте нас пока вдвоем, ладно? Мы сами познакомимся, - предложила
миссис Бэйлок.
     - Дэмьен стесняется незнакомых людей.
     - Ну, уж только не меня, поверьте.
     - Нет, право же...
     - Чепуха. Я попробую.
     В ту же секунду она двинулась, и ее массивное тело скрылось из  виду.
В тишине, наступившей после ее ухода, Торны переглянулись,  потом  Джереми
неопределенно кивнул.
     - Мне она нравится, - сказал он.
     - И мне тоже.
     - Где ты ее нашла?
     - Где я ее нашла? - переспросила Катерина.
     - Ну да.
     - Я ее не находила. Я подумала, что это ты ее нашел.
     В ту же секунду Торн позвал новую няню:
     - Миссис Бэйлок!
     Она вышла на площадку второго этажа и взглянула на Торнов сверху:
     - Да?
     - Извините... мы не совсем понимаем.
     - В чем дело?
     - Нам непонятно, как вы сюда попали.
     - На такси. Но я его уже отпустила.
     - Нет, я имею в виду... кто вас прислал?
     - Контора.
     - Контора?
     - Из газет они узнали, что вы потеряли няню, и прислали другую. Меня.
     Торн знал, как трудно сейчас в Лондоне  найти  работу,  и  объяснение
показалось правдоподобным.
     - Они весьма предприимчивы, - сказал он.
     - Может быть, я позвоню, чтобы они все это подтвердили? -  предложила
Катерина.
     - Конечно, - холодно ответила женщина. -  А  мне  пока  подождать  на
улице?
     - Нет-нет... - постарался сгладить неловкость положения Торн.
     - Я похожа на иностранного шпиона? - довольно грозно спросила  миссис
Бэйлок.
     - Да нет, не очень, - натянуто улыбнулся Торн.
     - Не будьте так самоуверенны, - ответила большегрудая няня.  -  Может
быть, у меня за корсажем полно магнитофонов.  Можно  вызвать  молоденького
солдата - пусть меня обыщет.
     Все рассмеялись, и громче всех сама миссис Бэйлок.
     - Ладно, идите, - сказал Торн. - Мы потом проверим.
     Торны прошли в кабинет, но Катерина все же позвонила  в  контору.  Ей
сказали, что у миссис Бэйлок  большая  практика  и  хорошие  рекомендации.
Единственная загвоздка в том, что она  числится  работающей  в  Риме.  Но,
видимо, у нее изменились обстоятельства, и это просто не успели занести  в
бумаги. Они все выяснят, как только вернется из четырехнедельного  отпуска
менеджер конторы, направивший ее к Торнам.
     Катерина повесила трубку и посмотрела на мужа. Он пожал  плечами,  но
был  доволен,  что  все  прояснилось.  Миссис  Бэйлок  казалась  несколько
эксцентричной, но зато полной жизни, что сейчас было самым  необходимым  в
их доме...
     Наверху миссис Бэйлок без улыбки глядела на  мальчика,  дремавшего  в
кровати, и губы у нее тряслись, будто она созерцала произведение искусства
неповторимой красоты. Ребенок услышал неровное  дыхание,  открыл  глаза  и
встретился с ней взглядом. Он напрягся  и  сел  в  кровати,  прижавшись  к
спинке.
     - Не бойся, крошка, - прошептала новая няня срывающимся голосом. -  Я
пришла, чтобы защищать тебя.
     С небес раздался неожиданный раскат грома. Дождь усиливался.



                                    4

     К июлю в сельской местности  Англии  все  расцвело.  Необычно  долгий
дождливый сезон привел к тому, что все притоки Темзы разлились и вызвали к
жизни даже засохшие семена. Откликнулись на  это  и  земли  Пирфорда:  они
густо зазеленели и  ожили;  леса,  начинавшиеся  сразу  за  садами,  стали
непроходимыми от трав и скрывали множество животных.  Гортон,  боясь,  что
дикие кролики скоро начнут выходить из леса и грызть тюльпаны, поставил на
них ловушки: пронзительные крики попавших в капканы  зверьков  можно  было
слышать по ночам. Но скоро все кончилось, и не только потому, что Катерина
настояла на этом, но также из-за того, что Гортону самому  было  неприятно
ходить в лес и  собирать  останки  несчастных  кроликов.  Кроме  того,  он
чувствовал на себе чей-то взгляд, будто следящий за ним из зарослей. Когда
он признался в этом своей жене, та рассмеялась и сказала, что  это  скорее
всего призрак короля Генриха Пятого. Но  Гортону  было  не  до  шуток,  он
отказался ходить в лес, будучи очень озабочен тем, что новая няня,  миссис
Бэйлок, часто брала туда Дэмьена и находила  там  бог  знает  какие  вещи,
которые развлекали его часами. Гортон также заметил, помогая жене стирать,
что на одежде мальчика  было  много  черных  волос,  будто  он  возился  с
каким-то животным. Но он  не  смог  обнаружить  связи  между  волосками  и
путешествиями в Пирфордский лес и решил считать это еще  одной  неприятной
загадкой дома Пирфорд, которых становилось все больше.
     Катерина стала уделять  все  меньше  и  меньше  времени  ребенку,  ее
заменила новая  няня.  Миссис  Бэйлок  и  в  самом  деле  была  прекрасной
гувернанткой, и ребенок полюбил ее. Одно только тревожило и казалось  даже
неестественным: мальчик предпочитал ее общество обществу своей собственной
матери. Все слуги замечали и обсуждали это, им  было  обидно  за  хозяйку,
которую новая няня вытеснила из сердца сына.  Им  хотелось,  чтобы  миссис
Бэйлок уехала. Но вместо этого ее положение укреплялось с каждым  днем,  а
влияние на хозяев дома усиливалось.
     Катерина чувствовала то же самое, но не могла что-либо изменить.  Она
не хотела показывать ревность к человеку, которого любил ее  ребенок.  Она
чувствовала себя виноватой в том,  что  однажды  лишила  Дэмьена  любимого
друга, и не хотела, чтобы это повторилось. Когда  в  конце  второй  недели
миссис Бэйлок попросила перевести ее в комнату напротив  спальни  Дэмьена,
Катерина согласилась. Наверное, у богатых так бывает всегда. Сама Катерина
воспитывалась в более скромной семье, и только мать была  ее  единственным
другом и защитником. Но здесь жизнь  иная.  Она  была  хозяйкой  огромного
дома, и, возможно, пришло время для подобных поступков.
     Вновь обретенная свобода использовалась Катериной в полной  мере:  по
утрам она занималась  благотворительностью,  днем  посещала  чаепития,  на
которых велись  беседы  о  политике.  Муж  одобрял  ее  занятия.  Катерина
перестала быть хрупким цветком -  она  стала  львицей,  обладающей  такими
энергией и уверенностью, которых он  раньше  никогда  в  ней  не  замечал.
Именно такую жену он мечтал иметь, и, хотя резкая  перемена  ее  характера
слегка обеспокоила его, он никоим образом не мешал ей. Даже в постели  она
стала другой - более возбужденной и страстной. Торн не  понимал,  что  это
было скорее выражение отчаяния, чем желания.
     Работа Торна занимала все его время, с назначением в Лондон  он  стал
центральной фигурой по вопросам нефтяного  импорта.  Президент  США  очень
рассчитывал на результаты его встречи с нефтяными шейхами. Через несколько
недель Торн должен был лететь в Саудовскую Аравию,  но  один,  потому  что
арабы считали присутствие женщин в  деловой  поездке  проявлением  мужской
слабости.
     - Я не могу понять  этого,  -  сказала  Катерина,  когда  он  ей  все
объяснил.
     - Это часть их культуры, - ответил Торн. - Я еду в их страну и должен
считаться с национальными обычаями.
     - А они не должны считаться с тобой?
     - Конечно, должны.
     - Но я ведь тоже часть культуры!
     - Катерина...
     - Я видела этих шейхов. Я видела женщин, которых они  покупают.  Куда
бы они ни шли, вокруг них всегда вертятся проститутки. Может быть,  они  и
от тебя ждут того же?
     - Честно говоря, я не знаю.
     Они разговаривали в спальне, было уже поздно - не самое лучшее  время
для споров.
     - Что ты имеешь в виду? - тихо спросила Катерина.
     - Это очень важная поездка, Кэти.
     - И если они захотят, чтобы ты спал с проституткой...
     - Если они захотят, чтобы я спал с их евнухом,  я  буду  спать  с  их
евнухом! Ты знаешь, ЧТО поставлено на карту.
     Катерина с трудом нашла в себе силы ответить.
     - А какова моя роль в этом? - тихо спросила она.
     - Ты будешь здесь. То, что делаешь ты, не менее важно.
     - Мне не нужен твой покровительственный тон!
     - Я просто хочу, чтобы ты поняла...
     - Что ты спасешь мир, если будешь делать то, что они захотят?
     - Можно сказать и так.
     Она взглянула на него пристально. С неприязнью.
     - Наверное, все мы проститутки, Джереми. Ты - для  них,  а  я  -  для
тебя. Поэтому пошли в постель.
     Он нарочно пробыл в ванне долгое время, надеясь, что, когда вернется,
жена уже будет спать. Но она не спала. Она ждала  его,  и  Торн  ощутил  в
воздухе запах духов. Он сел на кровать и долго смотрел на нее. Наконец она
улыбнулась и сказала:
     - Извини меня. Я все понимаю.
     Она взяла его голову и притянула к себе. Потом они  стали  заниматься
любовью, но совершенно по-новому. Катерина  отказалась  двигаться,  но  не
отпускала мужа, прося, заставляя его довести все до конца. Когда все  было
закончено, она расслабила руки, и он посмотрел на нее с болью и смятением.
     - Иди и спасай мир, - прошептала Катерина. - И  делай  все,  что  они
тебе прикажут.
     В эту ночь Торн не мог заснуть, он  сидел  у  застекленной  балконной
двери и любовался лунной ночью.  Он  видел  лес,  онемевший  и  застывший,
словно некое сонное существо.
     Но лес не спал, и Торну вдруг почудилось,  будто  кто-то  смотрит  на
него. Торн подошел к порогу,  взял  бинокль  и  приставил  его  к  глазам.
Сначала он не видел ничего, кроме темноты.  И  вдруг  заметил  глаза!  Два
темных светящихся уголька,  отражающих  свет  луны,  близко  поставленные,
темно-желтые. Они  были  направлены  в  сторону  дома.  Торн  содрогнулся,
опустил бинокль и отступил назад. Он оставался некоторое время в  комнате,
потрясенный увиденным, а потом босиком спустился  по  лестнице  к  входной
двери и медленно вышел на улицу. Было совсем тихо, даже сверчки замолчали.
Торн снова двинулся вперед, как будто его что-то влекло к лесу. В чаще  он
остановился. Никого не было. Два светящихся уголька исчезли. Он повернулся
и угодил ногой во что-то теплое и мокрое. У Торна перехватило дыхание,  он
отступил в сторону и склонился над землей. Это был мертвый кролик,  только
что убитый. Головы у зверька не было...
     На следующее утро Торн встал пораньше и спросил  Гортона,  продолжает
ли тот ставить ловушки на кроликов. Гортон ответил отрицательно,  и  тогда
Торн привел его в лес, к тому месту, где  лежали  останки  животного.  Над
тельцем кружились мухи. Гортон веткой  отогнал  их,  а  потом  нагнулся  и
исследовал трупик.
     - Что вы думаете? - спросил Торн. - У нас завелся хищник?
     - Не могу понять, сэр. Но сомневаюсь.
     Он поднял окоченевшую тушку и с отвращением показал ее Торну.
     - Хищники обычно _о_с_т_а_в_л_я_ю_т_ голову,  а  не  _с_ъ_е_д_а_ю_т_.
Тот, кто убил его, сделал это для развлечения.
     Торн велел Гортону убрать труп и никому  не  говорить  об  этом.  Они
двинулись вперед, но Гортон вдруг остановился.
     - Мне очень не нравится этот лес, сэр.  И  не  нравится,  что  миссис
Бэйлок водит сюда вашего мальчика.
     - Скажите ей, чтобы она больше этого не делала, - ответил Торн. -  На
лужайке тоже много интересного.
     Гортон исполнил приказание, и Торн впервые заметил, что в доме не все
ладно. Миссис Бэйлок отыскала его  вечером  в  кабинете  и  выразила  свое
негодование по поводу того, что приказания ей передаются через слуг.
     - Конечно, я все сделаю, - сказала она презрительно, - но считаю, что
приказания мне должен давать непосредственно хозяин.
     - Не вижу никакой  разницы,  -  ответил  Торн.  Его  удивила  ярость,
сверкнувшая в глазах женщины.
     - Это разница между большим домом и маленьким домишкой, мистер  Торн.
У меня появляется чувство, что здесь нет главного человека.
     Она повернулась на каблуках и вышла, а Торн так и не понял,  что  она
имела в виду. Если она намекала на  слуг,  то  ими  командовала  Катерина.
Кроме того, он часто отсутствовал. Возможно, миссис Бэйлок хотела сказать,
что в доме не  все  так  хорошо,  как  кажется.  Что  поведение  Катерины,
возможно, вышло из-под контроля...
     В Челси на третьем этаже своего убогого жилища не спал репортер Габер
Дженнингс. Он смотрел на растущую галерею  фотографий  Торнов,  украшавшую
стену в темной комнате.  Фотографии  похорон,  темные  и  унылые:  крупным
планом  собака  среди  надгробий,  крупным  планом   мальчик.   Здесь   же
фотографии, сделанные на дне рождения: Катерина смотрит на  няню,  няня  в
клоунском  костюме,  совершенно  одна.   Последняя   фотография   особенно
заинтересовала его, потому что над головой  няни  темнело  пятно.  Обычный
фотодефект, но сейчас он смотрелся как некое знамение  несчастья.  Видимо,
была повреждена эмульсия,  и  над  головой  няни  в  виде  легкого  тумана
образовался обруч, заходящий на  шею.  При  других  обстоятельствах  такая
испорченная фотография была бы выкинута, но эту стоило оставить.  Конечно,
при условии, что были известны дальнейшие  события,  это  пятнышко  носило
символический характер - будто  бы  над  несчастной  Чессой  нависла  тень
судьбы. На последней фотографии было  запечатлено  ее  тело,  висевшее  на
веревке, - страшная реальность, которой заканчивалась  подборка.  Вся  эта
галерея создавала некую фотозапись кошмара. И это нравилось Дженнингсу. Он
изучал Торнов по всем доступным  источникам  и  нашел  в  их  семье  нечто
необычное, что никто до него  еще  не  находил.  Он  принялся  копаться  в
истории семьи, для чего завел контакты с американцами.
     Выяснилось, что Катерина происходила из семьи русских  эмигрантов,  и
ее родной отец покончил жизнь самоубийством: статья в "Миннеаполис  Таймс"
рассказывала, что он  бросился  с  крыши  своей  конторы  в  Миннеаполисе.
Катерина родилась через месяц после самоубийства, а ее мать вторично вышла
замуж и переехала с мужем в Нью-Гэмпшир. Катерина носила его фамилию, и  в
скудных интервью, данных ею за все эти годы, она никогда не  упоминала  об
отчиме. У репортера росла уверенность в том, что он попал в нужную струю.
     Ему не хватало только фотографии самого посла, и  Дженнингс  надеялся
получить ее на следующий день. В церкви Всех Святых должно было состояться
венчание  знатных  особ,  и  семья  Торнов  скорее  всего  будет  на   нем
присутствовать. Конечно, такое событие было не в стиле Дженнингса, но пока
что ему везло, и, может быть, повезет снова.
     ...За день до венчания Торн оставил свои  обычные  субботние  дела  в
посольстве и поехал с Катериной за город. Его очень беспокоил  их  спор  и
странная близость, которая последовала за ним, поэтому он хотел  побыть  с
ней наедине и  выяснить,  что  с  ней  происходит.  Впервые  за  последние
несколько месяцев Катерина повеселела, наслаждалась поездкой и держала его
за руку, пока они бродили на лоне  природы.  В  полдень  они  очутились  в
Стрэтфорде-на-Эвон  и  пошли  на  любительский  спектакль  "Король   Лир".
Катерина была поглощена пьесой и даже прослезилась. Монолог  короля  Лира:
"Зачем собака, крыса дышит... коль у тебя дыханья нет..." растрогал ее  до
глубины души; она заплакала уже открыто, и  Торн  долго  успокаивал  ее  в
пустом театре, после того как пьеса закончилась и зрители разошлись.
     Они вернулись в машину и поехали дальше, Катерина продолжала легонько
сжимать руку мужа, и всплеск эмоций вернул близость, которая давно исчезла
в их отношениях. Теперь она была  чувствительна  ко  всему,  и  когда  они
остановились у реки, Катерина снова расплакалась. Она рассказала  о  своих
страхах, о боязни  потерять  Дэмьена  -  она  не  переживет,  если  с  ним
что-нибудь случится.
     - Ты не потеряешь его, Кэти, - нежно успокаивал ее Торн. -  Жизнь  не
может быть настолько жестокой.
     Он давно уже не называл ее Кэти, и  это  слово  как  бы  напомнило  о
расстоянии, увеличивающемся между ними в последние  месяцы.  Они  сели  на
траву под огромным дубом, и голос Катерины упал до шепота.
     - Я так боюсь, - сказала она.
     - Бояться совершенно нечего.
     Огромный  майский  жук  полз  мимо  нее,  и  она  смотрела,  как   он
пробирается между травинок.
     - Чего ты боишься, Катерина?
     - А чего мне не бояться?
     Он смотрел на нее, ожидая продолжения.
     - Я боюсь хорошего, потому что оно уйдет... Я боюсь  плохого,  потому
что я очень слабая... Я боюсь твоих успехов и неудач. И я  боюсь,  что  не
имею никакого отношения  к  ним.  Я  боюсь,  что  ты  станешь  Президентом
Соединенных Штатов, Джереми.. и тебе придется терпеть жену,  которая  тебя
недостойна.
     - Ты все делаешь прекрасно, - попытался успокоить ее Торн.
     - Но мне это не нравится!
     Признание было таким простым и как-то успокоило их, кое-что прояснив.
     - Тебя это шокирует? - спросила Катерина.
     - Немного, - ответил Джереми.
     - Ты знаешь, чего я хочу больше всего.
     Он покачал головой.
     - Я хочу, чтобы мы вернулись домой.
     Он лег на траву, уставившись на зеленые листья дуба.
     - Больше всего, Джереми. Уехать туда, где мы  будем  в  безопасности.
Туда, где мы родились.
     Последовала долгая пауза. Она легла рядом, и Торн обнял ее.
     - Здесь тоже безопасно. В твоих объятиях.
     - Да.
     Катерина закрыла глаза, и на ее лице появилась мечтательная улыбка.
     - Это Нью-Джерси, правда? - прошептала она. - А там, на том холме, не
наша ли маленькая ферма? Та самая, на которой мы работаем?
     - Это очень большой холм, Кэти.
     - Я знаю. Знаю. Нам никогда через него не перейти.
     Поднялся легкий ветерок и зашевелил листву под ними. Торн и  Катерина
молча наблюдали, как солнечные зайчики бегают по их лицам.
     - Может, Дэмьен сумеет, - прошептал Джереми. - Может быть, он  станет
процветающим фермером.
     - Вряд ли. Он весь в тебя.
     Торн не ответил.
     - Это правда, - продолжала Катерина. - Как будто я вообще не  имею  с
ним ничего общего.
     Торн приподнялся и посмотрел на ее погрустневшее лицо.
     - Почему ты так говоришь?
     Она пожала плечами, не зная, как это объяснить.
     - Он очень самостоятельный. Похоже, ему вообще никто не нужен.
     - Так только кажется.
     - Он не привязан ко мне, как обычно ребенок привязывается к матери. А
ты любил свою мать?
     - Да.
     - А свою жену?
     Их глаза встретились, и он погладил ее по лицу.  Катерина  поцеловала
его руку.
     - Я не хочу уходить отсюда, - прошептала она. - Я хочу лежать так всю
жизнь.
     - Знаешь, Кэти, - произнес Торн после долгого  молчания,  -  когда  я
увидел тебя в первый раз, я подумал, что  ты  самая  красивая  женщина  на
свете.
     Она благодарно улыбнулась.
     - Я до сих пор так думаю, Кэти, - прошептал он. - До сих пор.
     - Я люблю тебя, - сказала Катерина.
     - Я очень люблю тебя, - ответил Джереми.
     Она сжала губы, в глазах заблестели слезы.
     - Я даже хочу, чтобы мы с тобой больше ни о чем не говорили.  Я  хочу
запомнить сказанное только что.
     ...Когда она снова открыла глаза, было уже темно.
     Они вернулись в Пирфорд поздно. В доме все  спали.  Супруги  разожгли
огонь в камине, налили вина и сели рядом на мягкую, обитую кожей кушетку.
     - А чем мы будем заниматься в Белом Доме? - спросила Катерина.
     - Он очень далеко.
     - А любовью там можно заниматься?
     - Почему бы и нет?
     - А не будет ли это противно в спальне Линкольна?
     - Противно?
     - Что мы такие низменные.
     - В спальне Линкольна?
     - Прямо на его кровати!
     - Ну, он, наверное, подвинется.
     - О, он может к нам присоединиться.
     Торн засмеялся к прижал ее к себе.
     - Придется еще как-то привыкать к туристам, -  добавила  Катерина.  -
Они проходят через спальню Линкольна три раза в день.
     - А мы запрем дверь.
     - Нет, так не пойдет. Вот  что:  будем  брать  с  них  дополнительную
плату!
     Он опять засмеялся, довольный ее хорошим настроением.
     - Взгляните сюда, - продолжала дурачиться Катерина. - Посмотрите, как
Президент трахает свою жену.
     - Кэти!
     - Кэти и Джерри вместе. Старик Линкольн переворачивается в гробу.
     - Что это на тебя нашло? - попытался урезонить жену Торн.
     - Ты.
     Она засмеялась, и Торн присоединился к ней. И этот день, и  эта  ночь
были именно такими, о которых она мечтала всегда.
     Следующий день начался прекрасно. К девяти часам утра  Торн  был  уже
одет для посещения венчания и весело спустился в гостиную.
     - Кэти! - позвал он.
     - Еще не готова, - раздался из ванной ее голос.
     - Мы опоздаем.
     - Наверняка.
     - Они будут ждать нас, поэтому поторопись.
     - Я стараюсь.
     - Дэмьен уже одет?
     - Надеюсь, что да.
     - Я не могу опаздывать.
     - Попроси миссис Гортон приготовить тосты.
     - Я не хочу завтракать.
     - Я хочу.
     - Лучше поторопись.
     Гортон уже подал лимузин к подъезду, Торн вышел  на  улицу  и  жестом
попросил его подождать еще немного, потом быстро вернулся на кухню.
     Катерина вышла из комнаты, на ходу завязывая пояс на белом платье,  и
направилась в комнату Дэмьена, громко говоря:
     - Пошли, Дэмьен! Все уже готовы!
     В комнате мальчика не было. Она услышала плеск воды в ванной,  быстро
прошла туда и вскрикнула от негодования: Дэмьен все еще сидел в ванной,  а
миссис Бэйлок продолжала его мыть.
     - Миссис Бэйлок, - грозно сказала Катерина, - я  просила  вас,  чтобы
мальчик был одет не позднее...
     - Если вы не против, мэм, я думаю, что ему  лучше  пойти  погулять  в
парк.
     - Я сказала, что мы собираемся взять его с собой в церковь!
     - Церковь -  неподходящее  место  для  маленького  мальчика  в  такой
солнечный день.
     Женщина  улыбалась.  Очевидно,  она  не  понимала  всей   серьезности
положения.
     - Уж вы простите, - Катерина старалась говорить спокойно,  -  но  нам
очень важно быть в церкви.
     - Он еще очень мал для церкви. Он там будет шалить, -  настаивала  на
своем миссис Бэйлок.
     - Вы, кажется, не понимаете меня? -  твердо  сказала  Катерина.  -  Я
хочу, чтобы он поехал с нами в церковь.
     Миссис Бэйлок напряглась, оскорбленная тоном Катерины.  Ребенок  тоже
почувствовал неладное и придвинулся поближе к няне, а та,  сидя  на  полу,
смотрела снизу вверх на его мать.
     - Он раньше бывал в церкви? - спросила миссис Бэйлок.
     - Я не понимаю, какое это имеет значение...
     - Кэти! - закричал Торн.
     - Иду! - отозвалась  она  и  строго  посмотрела  на  женщину,  но  та
ответила точно таким же взглядом.
     - Извините, что я высказываю свое мнение, но неужели вы думаете,  что
четырехлетний  ребенок  поймет  церковный  бред  церемонии   католического
венчания?
     У Катерины перехватило дыхание.
     - Я католичка, миссис Бэйлок, и мой муж тоже!
     - Кому-то надо быть католиками, - отпарировала женщина.
     Катерина стояла, окаменев от внезапного нападения.
     -  Вам  придется  одеть  моего  сына,  -  произнесла  она  как  можно
спокойней, - и привести к машине в течение пяти минут. Или же подыскивайте
себе работу в другом месте.
     - Возможно, я так и поступлю.
     - Это ваше дело.
     - Я подумаю.
     - Надеюсь.
     Наступила напряженная тишина, Катерина вдруг повернулась и  собралась
уходить.
     - Кстати, насчет церкви... - сказала миссис Бэйлок.
     - Да?
     - Вы пожалеете, что взяли его.
     Катерина вышла. Не прошло и пяти минут, как Дэмьен, чистый и  одетый,
стоял у машины.
     Они поехали через Шеппертон, где строилось новое шоссе,  и  попали  в
большую пробку. От  этого  напряжение,  и  без  того  царившее  в  машине,
усилилось.
     - Что-нибудь случилось? - спросил Торн, посмотрев на жену.
     - Ничего особенного.
     - Ты очень сердита.
     - Ерунда.
     - Что случилось?
     - Да так.
     - Ну, ладно. Рассказывай.
     - Миссис Бэйлок, - сказала со вздохом Катерина.
     - Что там у нее?
     - Мы поговорили.
     - О чем?
     - Она хотела погулять с Дэмьеном в парке.
     - Разве это плохо?
     - Вместо церкви.
     - Не могу сказать, что я был бы против этого.
     - Она делала все, чтобы он с нами не поехал.
     - Наверное, ей без него скучно.
     - Я не знаю, хорошо ли это.
     Торн пожал плечами и невидящим взглядом уставился вперед, в то  время
как они продвигались в рычащей веренице автомобилей.
     - Объехать никак нельзя, Гортон? - спросил он.
     - Нет, сэр, - ответил Гортон, - но если вы  не  против,  я  хотел  бы
сказать кое-что о миссис Бэйлок.
     Торн и Катерина переглянулись, удивившись такому заявлению.
     - Говорите, - сказал Торн.
     - Я не хочу говорить в присутствии малыша.
     Катерина посмотрела на Дэмьена. Он играл шнурками  новых  ботинок  и,
очевидно, не прислушивался к разговору.
     - Все в порядке, - сказала Катерина.
     - Мне кажется, она плохо на него влияет, - продолжал Гортон. - Она не
уважает правила, заведенные в доме.
     - Какие правила? - спросил Торн.
     - Я не хотел бы вдаваться в подробности, сэр.
     - Пожалуйста.
     - Ну, вот, хотя бы: у нас принято, чтобы слуги ели вместе,  а  посуду
мыли по очереди.
     Торн посмотрел на Катерину. Очевидно,  ничего  страшного  в  этом  не
было.
     - Она с нами никогда не ест, -  продолжал  Гортон.  -  Наверное,  она
спускается после того, как все поедят, и берет еду для себя.
     - Понимаю, - сказал Торн с напускной озабоченностью.
     - И потом оставляет свои тарелки.
     - Я думаю, можно попросить ее больше так не делать.
     - Также у нас принято не выходить на улицу после  того,  как  в  доме
погасили свет, - продолжал Гортон, - а я не раз видел, как она среди  ночи
шла в лес. И шла очень тихо, явно надеясь, что ее никто не услышит.
     Торны задумались, сказанное очень удивило их.
     - Это как-то странно... - пробормотал Джереми.
     - И еще одно деликатное дело. Вы уж меня извините, - сказал Гортон, -
но мы заметили, что она не пользуется  туалетной  бумагой.  Мы  не  меняли
рулон в ее кабинке с тех пор, как она появилась.
     На  заднем   сиденье   Торны   переглянулись.   История   становилась
непонятной.
     - Я думаю, что она делает  это  в  лесу,  что  совсем  не  похоже  на
поведение цивилизованного человека.
     Наступило молчание. Торны были ошеломлены.
     - И еще одно, сэр. Еще одно плохо.
     - Что еще, Гортон? - со страхом спросил Торн.
     - Она заказывает по телефону разговоры с Римом.
     Закончив свою речь, Гортон отыскал свободное место между  машинами  и
быстро выехал из пробки. Пейзаж замелькал перед глазами. Катерина  и  Торн
тихо переговаривались, изредка поглядывая друг на друга.
     - Сегодня она вела себя вызывающе, - сказала Катерина.
     - Ты хочешь ее уволить?
     - Не знаю. А ты?
     Торн пожал плечами.
     - Похоже, что Дэмьен к ней привык.
     - Я знаю.
     - С этим надо считаться.
     - Да, - вздохнула Катерина. - Конечно.
     - Но ты можешь ее уволить, если хочешь.
     Катерина помолчала немного.
     - Я думаю, она сама уйдет.
     Дэмьен сидел между ними, уставившись в пол; Машина въезжала в город.
     Церковь Всех Снятых была гигантским строением. Здесь слились  воедино
элементы архитектуры XVII, XVIII, XIX и XX веков. Огромные  входные  двери
были всегда открыты, внутри днем и ночью  горел  свет.  Сегодня  лестница,
ведущая к дверям, была покрыта ковром цветов, и по обе ее  стороны  стояли
торжественно одетые шафера. На  торжество  собралось  множество  людей,  и
охранники с  трудом  сдерживали  толпу.  Это  отнимало  много  времени,  и
лимузинам пришлось выстроиться в цепочку в  ожидании  своей  очереди.  Они
подъезжали к дверям церкви и высаживали пассажиров.
     Лимузин Торнов из-за опоздания оказался позади остальных машин. Здесь
охраны не было, и люди окружили машину,  бесцеремонно  заглядывая  внутрь.
Автомобиль медленно продвигался вперед, а толпа все сгущалась. Задремавший
Дэмьен очнулся, и  его  испугали  люди,  заглядывающие  в  окна.  Катерина
прижала мальчика к себе и посмотрела вперед. Людей становилось все больше,
они уже начали толкать машину. Уродливая голова гидроцефала приблизилась к
окошку, и он начал стучать по стеклу, как будто просился в машину.
     Катерина отвернулась, ей стало нехорошо, а урод расхохотался и  понес
какую-то чушь.
     - Боже  мой,  -  сказала  Катерина,  поборов  тошноту.  -  Что  здесь
происходит?
     - Затор на целый квартал, - ответил Гортон.
     - Объехать никак нельзя?
     - Машины стоят бампер к бамперу и сзади, и спереди.
     Стук по стеклу продолжался, и  Катерина  закрыла  глаза,  пытаясь  не
слышать все усиливающийся неприятный звук.
     - Неужели никак нельзя отсюда выбраться? - взмолилась она.
     Дэмьен  тоже  разделял  тревогу  матери,  в  его   глазах   появилось
беспокойство.
     - Все хорошо... все в порядке, - успокаивал малыша Торн, заметив  его
тревогу. - Эти люди нас не обидят, они только хотят посмотреть, кто  сидит
в машине.
     Но глаза ребенка начали расширяться от ужаса, только смотрели они  не
на толпу, а выше, - на поднимающийся совсем рядом шпиль церкви.
     - Не надо бояться, Дэмьен, - сказал Торн. - Мы идем смотреть свадьбу.
     Страх ребенка  усиливался,  лицо  его  напряглось.  Машина  неумолимо
приближалась к церкви.
     - Дэмьен...
     Торн взглянул на Катерину, не спускавшую глаз с ребенка. Лицо Дэмьена
стало совсем каменным, он весь сжался, хотя толпа давно отступила, и перед
ними предстал величественный собор.
     - Все в порядке, Дэмьен, - шепнула Катерина. - Люди уже ушли...
     Но взгляд ребенка был по-прежнему устремлен на церковь,  а  в  глазах
застыл страх.
     - Что с ним случилось? - резко спросил Торн.
     - Не знаю.
     - Что с тобой, Дэмьен?
     - Он перепуган до смерти.
     Катерина протянула мальчику руку, и он вцепился в  нее,  с  отчаянием
заглядывая в глаза то ей, то Торну.
     - Это всего лишь церковь, дорогой, - напряженно выговорила Катерина.
     Мальчик резко отвернулся. Губы у него пересохли, он начал  впадать  в
панику: дыхание стало прерывистым, кровь отхлынула от лица.
     - Боже мой! - ахнула Катерина.
     - Ему нехорошо?
     - Он весь как лед. Холодный как лед!
     Лимузин резко затормозил  у  церкви,  дверца  распахнулась:  один  из
шаферов протянул руку Дэмьену, и тот забился в ужасе, вцепившись в  платье
Катерины.
     - Дэмьен! - закричала Катерина. - Дэмьен!
     Она пыталась разжать его пальцы, но он  держался  за  платье  со  все
большим отчаянием.
     - Джереми! - Катерина теряла самообладание.
     - Дэмьен! - крикнул на него Торн.
     - Он рвет мое платье!
     Торн наклонился к ребенку, но мальчик еще сильнее  вцепился  в  мать,
царапая ее по лицу, хватаясь за волосы, отчаянно пытаясь удержаться.
     - Помогите! Боже! - взвизгнула Катерина.
     - Дэмьен! - заорал Торн, тщетно пытаясь оторвать ребенка.  -  Дэмьен!
Отпусти!
     Дэмьен  от  ужаса   пронзительно   закричал.   Собралась   толпа,   с
любопытством наблюдающая за их схваткой. Гортон,  пытаясь  как-то  помочь,
повернулся с переднего сиденья и попытался подтолкнуть его, чтобы вытащить
на улицу. Но ребенок превратился в настоящего зверя, он орал, а его пальцы
с острыми ногтями вонзились в лицо и голову  Катерины.  Ему  удалось  даже
вырвать изрядный клок ее волос.
     - Уберите его! - закричала Катерина.
     В ужасе она начала бить Дэмьена, пытаясь вывернуть руку,  вцепившуюся
ей в лицо. Резким движением Торн оторвал ребенка, схватил его в  охапку  и
прижал к себе.
     - Поехали! - крикнул он, задыхаясь, Гортону. - Поехали отсюда!
     Ребенок продолжал биться. Гортон захлопнул  двери,  лимузин  рванулся
вперед.
     - Боже мой, - всхлипывала Катерина, обхватив голову руками. - Боже...
мой...
     Лимузин двигался вперед, и судороги ребенка постепенно  стихали,  его
голова запрокинулась в полном изнеможении. Гортон выехал на шоссе, и через
несколько минут в машине наступила тишина. Глаза у Дэмьена горели, на лице
проступили капельки пота. Торн все еще не отпускал его руки. Рядом  сидела
потрясенная Катерина,  с  растрепанными  волосами,  один  ее  глаз  совсем
закрылся. Ехали молча, никто не осмеливался заговорить.
     Приехав в Пирфорд,  они  отвели  Дэмьена  в  его  комнату  и  немного
посидели с ним. Лоб ребенка был холодный, и врача  вызывать  не  пришлось.
Дэмьен старался не смотреть на них: он, похоже, и сам испугался того,  что
натворил.
     - Я позабочусь о нем, -  спокойно  сказала  миссис  Бэйлок,  войдя  в
комнату.
     Увидев ее, Дэмьен немного успокоился.
     - Он очень перепуган, - сказала Катерина.
     - Он не любит церковь, - ответила служанка. - Я же хотела повести его
в парк.
     - Он стал... совсем диким, - произнес Торн.
     - Он просто рассердился.  -  Миссис  Бэйлок  прошла  вперед  и  взяла
Дэмьена на руки. Он  прижался  к  ней,  а  Торны  молча  наблюдали.  Затем
медленно вышли из комнаты...
     - Здесь что-то не так, - сказал ночью Гортон своей жене.
     Она молча выслушала его рассказ о том, что произошло днем.
     - Что-то не так с этой миссис Бэйлок, - продолжал он, - и  что-то  не
то с этим мальчиком, и что-то не то во всем этом доме.
     - Ты слишком серьезно все воспринимаешь, - ответила она.
     - Если бы ты это видела, то поняла бы меня.
     - Детская вспышка раздражительности.
     - Звериная вспышка.
     - Он очень горяч, вот и все.
     - С каких это пор?
     Она покачала головой и не ответила.
     - Ты заглядывала когда-нибудь ему в глаза? - спросил  Гортон.  -  Все
равно как на зверя смотришь. Эти глаза наблюдают. Они ждут. Они ведают то,
чего не знаешь ты. Они помнят места, в которых мы никогда не бывали.
     - Опять ты со своими суеверными страхами.
     - Подожди, и увидишь сама, - убеждал ее Гортон.  -  Здесь  происходит
что-то дурное.
     - Что-то дурное происходит везде.
     - Мне все это не нравится, - мрачно сказал он. - Я  думаю,  нам  надо
отсюда уехать.
     В это время Торны сидели во  внутреннем  дворике.  Было  уже  поздно.
Дэмьен спал. Они молчали и смотрели в  ночь.  Лицо  у  Катерины  припухло,
виднелись  кровоподтеки,  и  она  ритмично  прижимала  к  больному   месту
салфетку, смачивая ее время от времени теплой водой  из  кувшина,  который
стоял рядом.
     - Ну, - сказала она наконец, - самое  лучшее,  что  можно  сделать  с
плохим днем, это покончить с ним. Я иду спать.
     - Я еще немного посижу и приду.
     Шаги жены затихли, и Джереми остался наедине со своими мыслями.
     Он смотрел на лес, но вместо  него  видел  госпиталь  в  Риме,  себя,
стоящим у стеклянной перегородки и давшим согласие на усыновление ребенка.
Почему он не расспросил о  матери  Дэмьена?  Кто  она?  Откуда?  Кто  отец
ребенка,  и  почему  он  не  пришел?  За  эти  годы  он  делал   некоторые
предположения, которые  усмиряли  его  страхи.  Возможно,  настоящая  мать
Дэмьена была простой крестьянской девушкой, религиозной, и поэтому  пришла
рожать в католический госпиталь. Это был дорогой госпиталь, и она, не имея
связей, не смогла бы туда попасть. Возможно, она была сиротой,  а  ребенок
родился вне брака, - этим объяснялось и отсутствие отца. Что еще надо было
знать? Что еще могло иметь значение? Ребенок родился подвижный, красивый и
"совершенно здоровый".
     Торн не привык сомневаться в своих поступках  и  обвинять  себя,  его
мозг упорно настаивал на том, что он все сделал правильно. Тогда он был  в
отчаянии. Будучи чересчур ранимым и чувствительным, он мог легко поддаться
внушению. Возможно, он поступил неправильно. Может быть, следовало  узнать
побольше?
     Ответа на эти вопросы Торн так и не получил.
     Только  маленькая  горстка  людей  знала  их,  но  теперь  они   были
разбросаны по всему земному шару.  Сестра  Тереза,  отец  Спиллетто,  отец
Тассоне. Только они знали. Лишь на их совести лежала эта тайна.  Во  мраке
той далекой ночи они занимались  своим  делом,  гордые  тем,  что  избрали
именно их. За всю историю Земли проделать подобное пытались  лишь  дважды,
но лишь сейчас все должно было получиться. Их было трое, дело продвигалось
безукоризненно, и ни одна живая душа не ведала о происходящем здесь. После
рождения Дэмьена сестра Тереза подготовила его: вывела депилятором  шерсть
с рук и лба, припудрила его, чтобы дитя выглядело хорошо к  тому  моменту,
когда появился Торн. Волосы на голове у новорожденного были очень  густые,
как они и  рассчитывали,  при  помощи  фена  она  распушила  их,  проверив
сначала, есть ли на скальпе родинка. Торн  никогда  не  увидит  ни  сестру
Терезу, ни более мелкую фигуру - отца  Тассоне,  который  тем  временем  в
подвале укладывал в  корзины  два  тела,  чтобы  увезти  их.  Первое  тело
принадлежало ребенку Торна - он  замолчал  прежде,  чем  успел  закричать,
второе - матери того, кто выжил. Снаружи  ждал  грузовик,  готовый  увезти
трупы в Черветери, где в тишине кладбища Сент-Анджело у гробниц уже  ждали
могильщики.
     План разрабатывался обществом  дьяволопоклонников,  и  Спиллетто  был
главным. Он выбирал соучастников с большой  осторожностью.  Сестра  Тереза
вполне удовлетворяла его, но в последние минуты Спиллетто стал  беспокоить
отец Тассоне, чья вера рождена была страхом. В последний день  он  проявил
нерешительность,  что  заставило   Спиллетто   задуматься.   Тассоне   был
энергичным, но энергия его направлялась на себя самого, он  делал  все  на
грани отчаяния. Тассоне  забыл  о  важности  их  миссии,  и  вместо  этого
полностью отдался своей роли. Такое самосознание  вело  к  возбуждению,  и
Спиллетто хотел вывести Тассоне из игры. Если один из них не выдержит,  то
отвечать придется всем троим. Но  самое  главное,  это  отложится  еще  на
тысячу лет.
     В конце концов Тассоне оправдал себя,  преданно  и  усердно  выполняя
работу, и даже справился со случайностью, которую никто не мог предвидеть.
Когда корзину грузили в машину, ребенок не  был  мертв  и  издавал  звуки.
Быстро  сняв  корзину,  Тассоне  вернулся  с  ней  в  подвал  госпиталя  и
постарался, чтобы ребенок больше никогда не произнес ни  звука.  Содеянное
сильно потрясло его. Но он сделал это, а остальное было неважно.
     В ту ночь все вокруг казалось обычным:  доктора  и  сестры  выполняли
свои ежедневные обязанности, ничуть не подозревая  о  том,  что  произошло
совсем рядом. Все было сделано с  тщательной  осторожностью,  и  никто,  в
особенности Торн, не смог бы ничего узнать.
     Он сидел во внутреннем дворике и смотрел в ночь. Вдруг Торн  осознал,
что Пирфордский лес больше не вызывает у него дурных предчувствий.  Теперь
лес  казался  мирным,  а  сверчки  и  лягушки   создавали   обычный   шум,
успокаивающий и наводящий на размышление о том, что жизнь везде шла  своим
естественным путем. Джереми перевел взгляд на дом, на комнату Дэмьена. Там
горел ночник, и Торн представил себе лицо  спящего  мальчика.  Сейчас,  на
исходе  этого  страшного  дня,  стоило  посмотреть  на  Дэмьена.   Джереми
поднялся, погасил лампу и направился в спящий дом.
     Внутри было совсем темно, тишина звенела в ушах. Торн ощупью  отыскал
лестницу и поднялся наверх. Он тщетно  попытался  нащупать  выключатель  и
прошел  дальше.  Все  вокруг  него  навевало  сон,  и   Джереми   медленно
продвигался  вдоль  стены,  затем  повернул  за  угол  коридора.   Впереди
находилась комната Дэмьена, слабый отсвет ночника выползал  из-под  двери.
Торн остановился как вкопанный: ему показалось, что он услышал звук.  Этот
звук походил на вибрацию или глухой рокот, который сразу  же  прекратился,
прежде чем Торн успел в нем разобраться. Снова воцарилась  полная  тишина.
Торн собрался шагнуть вперед, но звук  повторился,  на  этот  раз  громче,
отчего сердце Джереми чуть не взорвалось от собственного стука. Он  глянул
вниз и увидел глаза. Дыхание перехватило, и  Торн,  окаменев,  прижался  к
стене; рычание усилилось, и из тьмы возникла собака, как страж бросившаяся
к  двери  ребенка.  Глаза  сверкали,  уставившись  на  него,  рычание   не
прекращалось.
     - Ну... ну, - выговорил Торн срывающимся  голосом,  и  от  звука  его
зверь сжался, готовясь к прыжку.
     - Спокойно, - сказала миссис Бэйлок, выходя из своей комнаты.  -  Это
хозяин дома.
     Собака  сразу  успокоилась,  напряжение  рассеялось.  Миссис   Бэйлок
дотронулась до выключателя, и коридор  тут  же  наполнился  светом.  Торн,
уставившись на собаку, затаил дыхание.
     - Что... это? - выдавил он.
     - Сэр? - спокойно спросила миссис Бэйлок.
     - Эта собака.
     - По-моему, овчарка. Красивая? Мы нашли ее в лесу.
     - Собака, неожиданно присмирев, легла у ее ног.
     - Кто дал вам разрешение...
     - Я подумала; что нам может пригодиться сторожевая собака, и  мальчик
очень любит ее.
     Торна, стоявшего в напряжении у стены, еще трясло, и миссис Бэйлок не
смогла сдержать своего любопытства.
     - Она вас напугала?
     - Да.
     - Видите, какая она хорошая.  В  смысле,  как  сторож.  Поверьте,  вы
будете мне благодарны за нее, когда уедете.
     - Куда я уеду? - спросил Торн.
     - Разве вы не собираетесь в Саудовскую Аравию?
     - Откуда вам известно про Саудовскую Аравию?
     Она пожала плечами.
     - Я не знала, что это такая тайна.
     - Я никому не говорил о поездке.
     - Миссис Гортон мне рассказала.
     Торн кивнул и снова посмотрел на собаку.
     - Она не будет никого беспокоить, - заверила его женщина. - Мы  будем
кормить ее объедками...
     - Я не хочу, чтобы она оставалась, - отрезал Торн.
     Миссис Бэйлок посмотрела на него с удивлением.
     - Вы не любите собак?
     - Когда я захочу иметь собаку, я сам ее выберу.
     - Но мальчику она очень нравится, сэр, она ему нужна.
     - Я сам решу, какая собака ему нужна.
     - Дети считают животных своими  защитниками,  сэр.  Остальное  их  не
интересует.
     Она посмотрела на него так, будто собиралась сообщить какую-то  очень
важную вещь.
     - Вы... хотите еще что-то сообщить?
     - Я не осмеливаюсь, сэр.
     Но ее вид обеспокоил Торна.
     - Если вы что-то хотите сказать, миссис Бэйлок, я с удовольствием вас
выслушаю.
     - Нет, сэр. У вас и так много дел...
     - Я сказал, что выслушаю вас.
     - Мне кажется, что ребенок чувствует себя одиноким.
     - Почему он должен быть одиноким?
     - Его мать не очень благожелательно относится к нему.
     Торн застыл при этом замечании.
     - Вот видите? - сказала она. - Мне не надо было говорить.
     - Не очень благожелательно?
     - Мне кажется, она не любит его. И он это чувствует.
     Торн промолчал. Он не знал, что сказать.
     - Мне иногда кажется,  что  у  Дэмьена  никого  нет,  кроме  меня,  -
добавила женщина.
     - Я думаю, что вы ошибаетесь.
     - А теперь у него есть собака. Она  ему  нравится.  Ради  ребенка  не
выгоняйте ее.
     Торн посмотрел вниз на огромного зверя и покачал головой.
     - Мне не нравится эта собака. Завтра же выставите ее.
     - Выставить - куда? - в изумлении спросила она.
     - Отдайте собачникам.
     - Но они же УБИВАЮТ их!
     - Тогда просто вышвырните. Чтобы завтра ее не было.
     Лицо миссис Бэйлок окаменело, и Торн  отвернулся.  Женщина  и  собака
смотрели ему вслед; в их глазах горела ненависть.



                                    5

     Торн провел бессонную ночь. Он сидел на террасе спальни и курил, вкус
сигарет был ему уже отвратителен. Из комнаты доносились стоны Катерины,  и
он задумался над тем, с каким демоном борется она во сне. Не  вернулся  ли
это старый демон депрессии, который снова начинает преследовать ее?
     Чтобы  не  думать  о  действительности,  Торн  начал   размышлять   и
погрузился в свои фантазии, позабыв  о  реальных  заботах  и  тревогах.  В
мечтах Торн провел всю ночь напролет.
     Когда Катерина проснулась, раненый глаз распух еще сильнее  и  совсем
закрылся. Уходя, Торн посоветовал ей все же обратиться к врачу. Больше они
ни о чем не говорили. Катерина молчала, а Торн был занят проблемами нового
дня. Оставалось собрать кое-какие мелочи для поездки в Саудовскую  Аравию,
но предчувствие, что ему не следует уезжать, угнетало Торна. Он боялся. За
Катерину, за Дэмьена, за самого себя, и не мог понять  почему.  В  воздухе
ощущалось напряжение, казалось, что жизнь висит на  волоске.  Торн  раньше
никогда не задумывался о смерти, прежде она витала где-то очень далеко. Но
сейчас сознание, что его жизнь каким-то образом  находилась  в  опасности,
занимало все его мысли.
     В лимузине, по дороге  в  посольство,  он  небрежно  заполнил  бланки
страховых полисов и набросал кое-какие указания, которые  необходимо  было
соблюсти в случае его смерти. Торн делал это  автоматически,  не  замечая,
что подобное происходит впервые в его жизни.  И  только  теперь,  закончив
писать, Торн вдруг ощутил  страх;  оцепенев,  он  просидел  в  напряженной
тишине до тех пор, пока автомобиль не подъехал к посольству.  Предчувствие
чего-то страшного не покидало Джереми.
     Лимузин остановился, и Торн вышел из него,  дождавшись,  пока  машина
уедет. Он увидел, как к нему стремительно приближаются двое  мужчин.  Один
щелкнул фотоаппаратом, а другой принялся сыпать вопросами. Торн направился
к посольству, но они встали у него на дороге.
     - Вы читали сегодняшний "Репортер", мистер Торн?
     - Нет, не читал...
     - Там есть статья о вашей няне, о той, которая спрыгнула...
     - Я не видел.
     - В ней пишут, что няня оставила после себя записку.
     - Чепуха.
     - Посмотрите в эту сторону, пожалуйста. - Это  сказал  Дженнингс,  он
быстро передвигался и щелкал фотоаппаратом.
     - Дайте мне пройти, - попросил Торн, когда  Дженнингс  преградил  ему
дорогу.
     - Это правда, что она принимала наркотики? - спросил второй репортер.
     - Конечно, нет.
     - После вскрытия в крови было обнаружено лекарство.
     - Это было лекарство против аллергии, - ответил Торн, стиснув зубы. -
У нее была аллергия...
     - Говорят, там была передозировка...
     - Не двигайтесь секундочку, - попросил Дженнингс.
     - Уйдите же с дороги! - зарычал Торн.
     - Это наша работа, сэр.
     Торн шагнул в сторону, но они продолжали  его  преследовать  и  снова
преградили путь.
     - Она принимала наркотики, мистер Торн?
     - Я уже сказал вам.
     - А в статье говорится...
     - Мне наплевать, что говорится в этой статье!
     - Прекрасно! - воскликнул Дженнингс. - Еще секундочку не шевелитесь!
     Он слишком быстро придвинул фотоаппарат, Торн  резко  толкнул  его  и
вышиб из рук Дженнингса. Фотоаппарат с грохотом разбился о тротуар,  и  на
какое-то мгновение все застыли, пораженные резкой вспышкой гнева.
     - Неужели у вас нет никакого уважения? - выдавил Терн.
     Дженнингс опустился на колени и снизу вверх взглянул на него.
     - Извините, -  удрученно  произнес  Торн.  Голос  у  него  дрожал.  -
Пришлите мне счет за убытки.
     Дженнингс поднял разбитый аппарат, медленно встал  и  пожал  плечами,
глядя в глаза Торну.
     - Все в порядке, мистер посол, - сказал он. - Давайте считать...  что
вы мне "должны".
     Из  посольства  выбежал  солдат  морской  пехоты,  но   увидел   лишь
последствия столкновения.
     - Он разбил мою камеру, - обратился  Дженнингс  к  солдату.  -  Посол
разбил мою камеру.
     Они постояли немного в замешательстве, потом разошлись каждый в  свою
сторону.
     В кабинете Торна царил переполох. Поездка в Саудовскую Аравию была  в
опасности, потому что Торн отказывался ехать, не давая никаких объяснений.
Разработка планов поездки заняла почти  две  недели,  и  теперь  помощники
требовали от него объяснений, считая, что их разыграли, и весь труд пропал
даром.
     - Вы не можете отменить ее, - убеждал один  из  помощников.  -  После
всей подготовки вы не можете просто так взять и сказать...
     - Она не отменяется, - возразил Торн, - она откладывается.
     - Они воспримут это как оскорбление.
     - Пусть будет так.
     - Но почему?
     - Я не могу сейчас уезжать, -  сказал  Торн.  -  Сейчас  неподходящее
время.
     - Вы понимаете, что поставлено на карту? - спросил другой помощник.
     - Дипломатия, - ответил Горн.
     - Гораздо больше.
     - Я пошлю кого-нибудь другого.
     - Президент хотел, чтобы поехали вы.
     - Я поговорю с ним. Я все объясню.
     - Боже мой, Джереми! Мы планировали две недели!
     - Тогда перепланируйте! - закричал Торн.
     Такая внезапная вспышка  гнева  заставила  всех  умолкнуть.  Зазвонил
селектор, и Торн протянул к нему руку.
     - Да?
     - Вас хочет видеть отец Тассоне, - раздался голос секретаря.
     - Кто?
     - Отец Тассоне из Рима. Он говорит, что у него срочное личное дело.
     - Я никогда о нем не слышал, - ответил Торн.
     - Он говорит, что займет всего минуту. Что-то насчет госпиталя.
     - Наверное, попросит пожертвований, - пробормотал один из  помощников
Торна.
     - Или передачи даров, - добавил второй.
     - Хорошо, - вздохнул Торн. - Пустите его.
     - Я и не знал, что вас  так  легко  растрогать,  -  заметил  один  из
помощников.
     - Общественные дела, - пробормотал Торн.
     - Не принимайте  окончательного  решения  насчет  Саудовской  Аравии.
Хорошо? У вас сегодня плохое настроение. Давайте подождем.
     - Решение уже принято, - устало  ответил  Торн.  -  Или  едет  кто-то
другой, или мы откладываем поездку.
     - Откладываем на какой срок?
     - На потом, - ответил Торн. - Когда я почувствую, что смогу ехать.
     Двери распахнулись, и в огромном проеме возник  маленький  человечек.
Это был священник. Одежда на нем была в полном беспорядке, и весь вид  его
говорил о неотложном деле. Помощники обменялись настороженными  взглядами,
не будучи уверены, могут ли они оставить комнату.
     - Можно ли... попросить, - сказал  священник  с  сильным  итальянским
акцентом, - ...поговорить с вами наедине?
     - Это насчет госпиталя? - спросил Торн.
     - Si.
     Торн кивнул, и помощники  неохотно  двинулись  к  выходу.  Когда  они
вышли, священник закрыл за ними дверь, затем повернулся с выражением  боли
на лице.
     - Да? - с участием спросил Торн.
     - У нас мало времени.
     - Что?
     - Вы должны меня выслушать.
     Священник не двигался, прижавшись спиной к двери.
     - И о чем же вы будете говорить? - спросил Торн.
     - Вы должны уверовать в Христа, вашего Спасителя. Вы должны уверовать
прямо сейчас..
     На секунду воцарилось молчание.
     - Пожалуйста, синьор...
     - Извините меня, - перебил его Торн. - Если я вас правильно понял,  у
вас ко мне срочное личное дело?
     - Вы  должны  уверовать,  -  продолжал  священник,  -  выпейте  крови
Христовой и съешьте его тела, потому что только тогда он будет внутри вас,
и вы сможете победить сына дьявола.
     Атмосфера в кабинете накалялась. Торн протянул руку к селектору.
     - Он уже убил один раз, - прошептал священник,  -  и  убьет  еще.  Он
будет убивать до тех пор, пока все ваше имущество не перейдет к нему.
     - Если вы подождете немного в коридоре...
     Священник стал приближаться, в голосе его росло волнение.
     - Только с помощью Христа вы сможете  бороться  с  ним,  -  угрожающе
произнес он. - Уверуйте в Христа. Выпейте его крови.
     Торн нащупал кнопку селектора и нажал ее.
     - Я запер дверь, мистер Торн, - сказал священник.
     Торн напрягся, его испугал тон священника.
     - Да? - раздался в селекторе голос секретаря.
     - Пришлите охрану, - ответил Торн.
     - Что случилось, сэр?
     - Я умоляю вас, синьор, - воскликнул священник, - послушайте,  что  я
вам скажу.
     - Сэр? - повторила секретарша.
     - Я был в госпитале, мистер Торн, - сказал священник, -  в  ту  ночь,
когда родился ваш сын.
     Торн застыл. Он не мог отвести взгляда от отца Тассоне.
     - Я был... акушером, - сказал священник запинающимся голосом. -  Я...
был... свидетелем рождения.
     Опять  послышался  голос  секретаря,  на  этот  раз  в  нем   звучало
беспокойство.
     - Мистер Торн? - спросила она. - Извините, я не расслышала вас.
     - Ничего, - ответил Торн. - Просто... будьте на месте.
     Он отпустил кнопку, с ужасом глядя на священника.
     - Я умоляю вас... - произнес Тассоне, едва сдерживая слезы.
     - Что вам угодно?
     - Спасти вас, мистер Торн. Чтобы Христос простил меня.
     - Что вам известно о моем сыне?
     - Все.
     - Что вам известно? - строго переспросил Торн.
     Священник задрожал, в голосе его чувствовалось крайнее волнение.
     - Я видел его мать, - ответил он.
     - Вы видели мою жену?
     - Его МАТЬ, мистер Торн!
     Лицо Торна стало жестким.
     - Это шантаж? - тихо спросил он.
     - Нет, сэр.
     - Тогда что вы хотите?
     - РАССКАЗАТЬ вам, сэр.
     - Что рассказать?
     - Его мать, сэр...
     - Продолжайте, что там насчет его матери?
     - Его матерью, сэр...  была  _с_а_м_к_а  _ш_а_к_а_л_а_!  -  Священник
застонал. - Он родился от _ш_а_к_а_л_а_. Я сам это видел!
     Послышался треск, и дверь распахнулась. В кабинет ворвался солдат, за
ним   помощники   Торна   и   секретарь.   Торн   сидел,   не    шевелясь,
мертвенно-бледный. По лицу священника катились слезы.
     - Здесь что-нибудь произошло, сэр? - спросил солдат.
     - У вас был странный голос, - добавила секретарь. - А дверь оказалась
запертой.
     - Я хочу, чтобы этого человека выпроводили отсюда, - сказал Торн. - А
если он когда-нибудь снова появится, посадите его в тюрьму.
     Никто не шевельнулся. Солдат не знал, что ему делать со  священником.
Тассоне медленно повернулся и пошел к двери. Здесь он оглянулся на Торна.
     - Уверуйте в Христа. Каждый день  пейте  кровь  Христову,  -  грустно
прошептал он и вышел.
     - Что он хотел? - спросил один из помощников.
     - Не знаю,  -  тихо  ответил  Торн,  глядя  вслед  священнику.  -  Он
сумасшедший.
     На улице рядом с посольством Габер Дженнингс прислонился к автомобилю
и проверял запасной фотоаппарат, отложив разбитый в  сторону.  Он  увидел,
как солдат сопровождает священника из посольства, и сделал  пару  снимков.
Солдат заметил Дженнингса и подошел поближе, недовольно глядя на него.
     - Вам недостаточно хлопот с этой штукой? - спросил  он,  указывая  на
аппарат.
     - Хлопот? Их никогда не бывает достаточно, - улыбнулся Дженнингс, еще
раз сфотографировав маленького священника, прежде чем тот исчез вдали...
     Поздно вечером Дженнингс сидел в своей темной комнатке и  разглядывал
фотографии. Чтобы убедиться  в  исправности  запасной  камеры,  он  сделал
тридцать шесть снимков с разной диафрагмой и выдержкой, и три из них вышли
неудачными. Это был тот же дефект, что и несколько месяцев назад, когда он
снимал няню на дне рождения в поместье Торнов. Теперь нечто  похожее  было
на снимках со священником. Опять создавалось впечатление,  что  повреждена
эмульсия, но теперь  это  было  не  на  одном  снимке.  Брак  задевал  два
негатива, потом шли два хороших кадра, потом опять точно  такой  же  брак.
Самым поразительным, однако, было  то,  что  брак,  казалось,  преследовал
определенного  человека:  странное  мутное  пятно  зависло   над   головой
священника.
     Дженнингс  вынул   из   проявителя   пять   фотографий   и   принялся
рассматривать их вблизи. Два снимка  священника  с  солдатом,  два  снимка
солдата крупным планом и еще один, с удаляющимся священником. На последнем
снимке пятно стало меньше, в соответствии с размерами  самого  священника.
Как и раньше, этот брак напоминал какое-то свечение, но в отличие от пятна
на снимке с няней оно было продолговатой формы и зависло над  священником.
Пятно походило на призрачное копье, готовое вот-вот пригвоздить священника
к земле.
     Дженнингс достал опиум и погрузился в размышления. В  свое  время  он
вычитал, что эмульсия фотопленки очень чувствительна к сильному теплу, так
же, как и к свету.
     Возможно, тепло,  которое  вырабатывается  при  чрезмерном  волнении,
прорывается через человеческое тело, и его можно заснять на пленку рядом с
человеком, находящимся в состоянии сильного стресса.
     Все это взволновало Дженнингса, и  он  стал  рыться  в  справочниках,
отыскивая  самый  чувствительный  в  мире  образец  фотопленки   -   номер
Три-Х-600. Пленку начали выпускать  только  недавно.  Чувствительность  ее
была настолько высока,  что  позволяла  запечатлеть  предметы,  освещенные
пламенем свечи. Видимо, она была также чувствительна к теплу.
     На следующее утро Дженнингс  купил  двадцать  четыре  кассеты  пленки
Три-Х-600 и набор сопутствующих фильтров, чтобы испытать пленку на  улице.
Фильтры будут закрывать часть света, но пропускать при этом  тепло,  и  он
таким образом скорее обнаружит то, что ищет. Ему надо было найти  людей  в
состоянии сильного стресса, поэтому он направился  в  больницу  и  скрытой
камерой снимал обреченных на смерть больных. Результаты разочаровали  его:
из десяти использованных пленок ни на  одном  кадре  не  появилось  пятна.
Теперь стало ясно, что  бы  ни  означали  эти  пятна,  они  не  связаны  с
предчувствием смерти.
     Результаты этой съемки несколько разрушили теорию Дженнингса,  но  он
не  упал  духом,  интуитивно  чувствуя,  что  находится  на  верном  пути.
Вернувшись в свою темную комнату, он отпечатал  еще  несколько  снимков  с
няней и священником на разной фотобумаге и исследовал  каждое  зерно  этих
отпечатков. При большом увеличении было  видно,  что  там  на  самом  деле
присутствовало нечто, невидимое невооруженным глазом.
     Всю последующую неделю мысли и  время  Дженнингса  были  заняты  этим
таинственным явлением. А потом он решил еще раз выйти на Торна.
     Торн  выступал  на  территории  местного  университета,  на   деловых
завтраках, даже на фабриках, и все могли прийти послушать его.  Посол  был
очень красноречив, говорил страстно и неизменно овладевал аудиторией,  где
бы ни выступал.
     - У нас так много разделений! - выкрикивал посол. - Старые и молодые,
богатые и  бедные...  но  самое  главное  деление  -  на  тех,  кто  имеет
возможность, и на тех, у кого ее нет! Демократия - это равные возможности!
А без равных возможностей слово "демократия" превращается в ложь!
     Торн отвечал на вопросы и контактировал с  публикой  во  время  таких
выступлений, но самым ценным являлось  то,  что  он  мог  заставить  людей
п_о_в_е_р_и_т_ь_.
     Эта страстность, на которую так охотно откликались люди, рождалась от
отчаяния. Торн  убегал  от  самого  себя,  пытаясь  заполнить  свою  жизнь
общественными делами, ибо растущее  предчувствие  чего-то  ужасного  стало
преследовать его. Два раза в толпе, собиравшейся на  его  выступления,  он
замечал знакомую черную  одежду  священника.  Торн  не  придал  серьезного
значения словам Тассоне: просто человек, религиозный фанатик, преследующий
политического деятеля, сошел с ума, а то, что он упомянул  ребенка  Торна,
могло быть простым совпадением. И тем не менее слова священника  врезались
в  память.  Ему  пришла  в  голову   мысль,   что   священник,   возможно,
потенциальный убийца, но Торн отринул и это предположение. Разве  смог  бы
он куда-нибудь выходить, если бы все время думал, что в  толпе  его  может
ожидать смерть? И все же Тассоне  был  хищником,  а  Торн  -  жертвой.  Он
чувствовал  себя,  как  полевая  мышь,  постоянно   опасающаяся   ястреба,
кружащегося над ней высоко в небе.
     В  Пирфорде  все  казалось  спокойным.  Но  за  внешним  спокойствием
скрывалось  волнение.  Торн  и  Катерина  виделись  редко:   из-за   своих
выступлений он был постоянно в разъездах. Когда  же  они  встречались,  то
говорили лишь о мелочах, избегая тем,  которые  могли  бы  их  расстроить.
Катерина стала уделять Дэмьену больше времени. Но это только  подчеркивало
их отчуждение: в ее присутствии ребенок был  замкнут  и  молчалив,  долгие
часы томясь в ожидании возвращения миссис Бэйлок.
     С няней Дэмьен играл и смеялся, а Катерина неизменно вызывала  в  нем
оцепенение. Чего только не пробовала Катерина в поисках  способа  пробить,
наконец, его замкнутость.  Она  покупала  детские  книжки  и  альбомы  для
раскрашивания, конструкторы и заводные игрушки, но он принимал все  это  с
неизменным равнодушием. Правда, один раз ребенок проявил интерес к альбому
с рисунками зверей, и вот тогда она решила поехать с ним в зоопарк.
     Собираясь на прогулку, Катерина  вдруг  подумала  о  том,  как  резко
отличается их жизнь от жизни обычных людей. Ее  сыну  было  уже  четыре  с
половиной года, а он ни разу не был в зоопарке. Семье посла все подавалось
на блюдечке, и они редко искали развлечений  вне  дома.  Возможно,  именно
отсутствие  путешествий   и   переживаний   лишило   Дэмьена   способности
веселиться. Но сегодня глаза у него были веселые, и, когда он сел рядом  с
ней в машину, Катерина почувствовала, что  наконец-то  сделала  правильный
выбор. Он даже заговорил с ней: пытался произнести слово  "гиппопотам"  и,
когда оно получилось правильно, рассмеялся. Этой мелочи  было  достаточно,
чтобы Катерина почувствовала себя счастливой. По дороге в  город  она  без
умолку болтала, и Дэмьен внимательно слушал ее... Тигры похожи на  больших
котов, а гориллы - это просто большие мартышки,  белки  -  все  равно  что
мыши, а лошади - как ослики. Ребенок был восхищен, старался все запомнить,
и Катерина даже придумала что-то  вроде  стихотворения,  повторяя  его  по
дороге. "Тигры - будто бы коты, а лошадки  -  как  ослы.  Белки  -  словно
мышки, гориллы -  как  мартышки".  Она  быстро  повторила  его,  и  Дэмьен
рассмеялся, потом она пересказала его еще быстрей, и он рассмеялся громче.
Они хохотали всю дорогу до зоопарка.
     В тот зимний воскресный день в Лондоне было солнечно, и  зоопарк  был
заполнен посетителями до  отказа.  Звери  тоже  наслаждались  солнцем,  их
голоса были слышны повсюду, даже  у  входных  ворот,  где  Катерина  взяла
напрокат прогулочную коляску для Дэмьена.
     Они остановились около лебедей и наблюдали, как ребятишки кормят этих
красивых птиц. Катерина с Дэмьеном подошли поближе, но в эту минуту лебеди
вдруг прекратили есть и, величественно развернувшись, медленно  отплыли  к
середине пруда. Там они остановились и с царской надменностью смотрели  на
ребятишек, кидающих им хлеб и зовущих вернуться. Но лебеди не трогались  с
места. Когда Катерина с Дэмьеном отошли, лебеди снова подплыли к детям.
     Подходило время обеда,  и  людей  становилось  все  больше.  Катерина
пыталась отыскать клетку, у которой стояло бы  поменьше  зрителей.  Справа
висел плакат "Луговые  собаки",  и  они  направились  туда.  По  пути  она
рассказала Дэмьену все, что знала о луговых собачках. Подойдя  к  вольеру,
Катерина увидела, что и здесь народу не меньше.
     Неожиданно животные попрятались в свои норы,  а  толпа  разочарованно
зашумела и начала расходиться. Когда Дэмьен вытянул шею, чтобы  посмотреть
на собак, он увидел только кучи грязи и разочарованно взглянул на мать.
     - Наверное, они тоже  пошли  обедать,  -  сказала  Катерина,  пожимая
плечами.
     Они пошли дальше, купили сосиски и булочки и съели их на скамейке.
     - Мы пойдем  смотреть  обезьян,  -  сказала  Катерина.  -  Ты  хочешь
посмотреть на обезьян?
     Путь до вольера  с  обезьянами  сопровождали  таблички  с  названиями
животных,  и  они  подошли  к  длинному  ряду  клеток.  Глаза  у   Дэмьена
засветились от нетерпения,  когда  он  увидел  первое  животное.  Это  был
медведь,  уныло  передвигающийся  взад-вперед  по  клетке,  равнодушный  к
галдящей толпе. Но стоило Катерине с  Дэмьеном  подойти  поближе,  медведь
встрепенулся. Он остановился, посмотрел на них и сразу же удалился в  свое
логово. В соседней клетке сидела большая  дикая  кошка;  она  застыла,  не
сводя с них своих желтых  глаз.  Дальше  жил  бабуин,  который  неожиданно
оскалился, выделив их из толпы проходящих  мимо  людей.  Катерина  ощутила
действие, которое они производили  на  зверей,  и,  проходя  мимо  клеток,
внимательно наблюдала за животными. Они не сводили глаз с Дэмьена. Он тоже
почувствовал это.
     -  Наверное,  ты  им  кажешься  вкусным,  -  улыбнулась  Катерина.  -
По-моему, это верно.
     Она подтолкнула коляску на соседнюю дорожку. Из павильона  доносились
крики, веселый смех, и Катерина поняла, что впереди вольер  с  обезьянами.
Она оставила коляску у входа и взяла Дэмьена на руки.
     Внутри было жарко и противно пахло, ребячьи голоса звенели повсюду, и
звук этот усиливался, эхом отражаясь от стен. Они стояли у дверей и ничего
не видели, но по  возгласам  посетителей  Катерина  поняла,  что  обезьяны
играют в  самой  дальней  клетке.  Она  протолкнулась  вперед  и  увидала,
наконец, что  происходило  в  клетке.  Это  были  паукообразные  обезьяны,
находившиеся в прекрасном расположении духа: они раскачивались  на  шинах,
бегали по клетке, развлекая публику акробатическими трюками.  Дэмьену  это
понравилось, и  он  рассмеялся.  Катерина  продолжала  проталкиваться,  ей
хотелось встать в первом ряду. Обезьяны не обращали внимания на людей, но,
когда Катерина и Дэмьен подошли поближе, настроение их  резко  изменилось.
Игра сразу же закончилась, животные начали  нервно  выискивать  кого-то  в
толпе. Люди тоже  замолчали,  удивляясь,  почему  замерли  животные.  Все,
улыбаясь, ждали, что они так же внезапно снова разыграются.  Вдруг  внутри
клетки раздался вой - сигнал опасности и тревоги.  К  нему  присоединились
крики других  обезьян.  Звери  заметались  по  клетке,  пытаясь  выскочить
наружу. Они бросались во все стороны,  разламывали  проволочную  сетку,  в
безумии царапали друг друга, пуская в ход зубы  и  когти,  на  их  раненых
телах выступа кровь. Толпа в ужасе притихла, а Дэмьен хохотал, указывая на
обезьян, и с удовольствием  наблюдал  за  кровавой  сценой.  Страх  внутри
клетки разрастался, и одна большая обезьяна кинулась вверх  к  проволочной
сетке на потолке, зацепилась шеей за проволоку,  тело  ее  задергалось,  а
потом бессильно повисло. Люди в ужасе закричали, многие бросились к двери,
но их крики тонули в визге животных. С вытаращенными глазами и оскаленными
пастями обезьяны метались от стены к стене. Одна из них  начала  биться  о
бетонный пол и упала, дергаясь в  судорогах,  остальные  прыгали  рядом  и
кричали в страхе. Люди, расталкивая друг друга, рванулись к выходу. Вместо
того  чтобы  убежать  от  вольеров,  Катерина  продолжала  стоять,   будто
окаменев. Ее ребенок смеялся. Он указывал на истекающих кровью  обезьян  и
заливался смехом. Это именно ЕГО они испугались.  Это  ОН  все  сделал.  И
когда бойня в клетке усилилась, Катерина пронзительно закричала.



                                    6

     В Пирфорде ее ждал Джереми.  Джереми  надеялся,  что  она  приедет  в
хорошем настроении, и попросил не подавать обеда до ее приезда. Они сидели
за маленьким столиком, Торн смотрел на Катерину, пытавшуюся спокойно есть,
но напряжение сковывало ее.
     - С тобой все в порядке, Катерина?
     - Да.
     - Ты все время молчишь.
     - Наверное, просто устала.
     - Много впечатлений?
     - Да.
     Она отвечала коротко, будто не хотела расспросов.
     - Понравилось?
     - Да.
     - Ты взволнована.
     - Разве?
     - Что случилось?
     - Что могло случиться?
     - Я не знаю. Но ты чем-то расстроена.
     - Просто устала. Мне надо поспать.
     Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось.  Торн
забеспокоился.
     - С Дэмьеном все в порядке?
     - Да.
     - Ты уверена?
     - Да.
     Он внимательно посмотрел на Катерину.
     - Если что-нибудь было не так... ты бы рассказала мне, правда? Я хочу
сказать... насчет Дэмьена.
     - Дэмьена?  Что  может  случиться  с  Дэмьеном,  Джереми?  Что  может
случиться с нашим сыном? Мы ведь так счастливы!
     Катерина слегка улыбнулась, но выражение ее лица оставалось грустным.
     - Я хочу сказать, что двери нашего дома  открыты  только  для  добра.
Темные тучи обходят наш дом стороной.
     - Но что же все-таки _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_? - тихо спросил Торн.
     Катерина опустила голову.
     - Мне кажется... - ответила  она,  пытаясь  совладать  с  голосом,  -
...что мне надо обратиться к врачу. - В глазах ее застыло  отчаяние.  -  У
меня... страхи. Причем такие страхи, которых у нормального человека просто
не может быть.
     - Кэти, - прошептал Торн. - ...Какие страхи?
     - Если я тебе расскажу, ты меня запрячешь подальше.
     - Нет, - убедительно ответил он. - Нет... я люблю тебя.
     - Тогда помоги мне, - взмолилась она. - Найди врача.
     По щеке поползла слеза, и Торн взял ее за руки.
     - Конечно, - сказал он. - Конечно.
     И тут Катерина разрыдалась. То, что произошло днем,  осталось  камнем
лежать на ее сердце.


     Психиатра в Англии найти было не так просто, как в Америке, но тем не
менее Торну удалось разыскать такого, которому можно было доверять. Он был
американец,  правда,  моложе,  чем  хотелось  бы  Торну,  но  с   хорошими
рекомендациями и огромным опытом. Его звали  Чарльз  Гриер.  Он  учился  в
Принстоне и работал интерном в Беллеву. Особенно ценным было  то,  что  он
некоторое время жил в Джорджтауне и лечил нескольких сенаторских жен.


     - Обычная проблема жен политических деятелей - алкоголизм,  -  сказал
Гриер, когда  Торн  расположился  у  него  в  кабинете.  -  Я  думаю,  это
происходит от чувства одиночества.  Чувства  собственной  неполноценности.
Из-за ощущения, что они не представляют цельной личности.
     - Вы, конечно, понимаете, что наш разговор строго  конфиденциален,  -
сказал Торн.
     - Разумеется, - улыбнулся психиатр. - Люди доверяют  мне,  и,  честно
говоря, больше я им ничего не  могу  предложить.  Они  не  обсуждают  свои
проблемы с другими, боясь, как бы их откровение не "аукнулось"  им.  А  со
мной можно. Не могу обещать многого, но вот это именно могу.
     - Она должна прийти к вам?
     - Просто дайте ей мой номер. Не _з_а_с_т_а_в_л_я_й_т_е_ ее приходить.
     - Да нет, она сама хочет прийти. Она просила меня...
     - Хорошо.
     Торн поднялся, и молодой врач улыбнулся.
     - Вы позвоните после того, как поговорите с ней? - спросил Торн.
     - Сомневаюсь, - просто ответил Гриер.
     - Я хочу сказать... если вам будет что сказать.
     - Все, что мне надо будет сказать, я скажу ЕЙ.
     - В смысле, если вы будете БОЯТЬСЯ за нее.
     - Она склонна к самоубийству?
     - ...Нет.
     - Тогда мне нечего за нее бояться. Я уверен, все не так серьезно, как
вы предполагаете.
     Приободренный, Торн направился к выходу.
     - Мистер Торн?
     - Да?
     - А зачем вы пришли ко мне?
     - Чтобы увидеть вас.
     - Для чего?
     Торн пожал плечами:
     - Наверное, посмотреть, как вы выглядите.
     - Вы хотели сообщить что-нибудь важное?
     Торн почувствовал себя неловко. Немного подумав, он покачал головой.
     - Вы хотите сказать, что мне самому нужен психиатр? Я так выгляжу?
     - А я? - спросил психиатр.
     - Нет.
     - А у меня есть свой врач, - улыбнулся Гриер. - При  моей  работе  он
просто необходим.
     Эта беседа  расстроила  Торна,  и,  вернувшись  в  свою  контору,  он
размышлял над ней весь день. Сидя у Гриера, он почувствовал, что ему  надо
все рассказать, все, о чем он никогда никому не говорил. Но  что  хорошего
могло из этого получиться? Этот обман стал уже частью его жизни.


     День тянулся медленно, и Торн решил подготовить одну важную речь.  Ее
предстояло  произнести  на  следующий  вечер   перед   группой   известных
бизнесменов, там будут  присутствовать  представители  нефтяных  компаний.
Торн  стремился,  чтобы  его  выступление  послужило  в   конечном   итоге
установлению мира на Ближнем Востоке. Из-за длительного арабо-израильского
конфликта Арабский блок все  дальше  отдалялся  от  США.  Торн  знал,  что
арабо-израильская вражда была исторической и корнями уходила  в  Священное
писание. - Для этого он решил проштудировать  целых  три  издания  Библии,
надеясь выяснить для себя кое-что с помощью вековой мудрости. Кроме  того,
тут была еще и практическая цель, потому что  во  всем  мире  трудно  было
найти аудиторию, на которую не произвели бы впечатления цитаты из Библии.
     В тишине кабинета Торн услышал стон, доносившийся из комнаты наверху.
Он повторился дважды и прекратился. Торн вышел из кабинета и  тихо  прошел
наверх, в комнату Катерины. Она спала беспокойно,  лицо  ее  было  покрыто
потом. Джереми подождал, пока дыхание ее не выровнялось, а потом вышел  из
комнаты и направился к лестнице. Проходя по темному коридору, он  заметил,
что  дверь  миссис  Бэйлок  была  слегка  приоткрыта.  Огромная   женщина,
освещенная луной, спала на спине. Торн  собрался  идти  дальше,  но  вдруг
застыл, пораженный ее видом. На лице лежал толстый слой белой пудры,  губы
были безвкусно намазаны ярко-красной помадой. Ему стало  не  по  себе.  Он
попытался найти этому объяснение, но ничего не приходило на ум.
     Закрыв дверь, Торн вернулся к себе и посмотрел на разложенные  книги.
Он чувствовал волнение, сосредоточиться никак не удавалось,  и  глаза  его
бесцельно блуждали по страницам. Маленькая Библия Якова  была  открыта  на
книге Даниила, и он молча уставился в нее.

     "...И восстанет на месте его презренный, и не  воздадут  ему  царских
почестей, но он придет без шума и  лестью  овладеет  царством.  И  полчища
будут потоплены им и сокрушены...  он  будет  идти  обманом  и  взойдет  и
одержит верх с малым народом. Он войдет в мирные и  плодоносные  страны  и
совершит  то,  чего  не  делали  отцы  его  и  отцы  отцов  его.   Добычу,
награбленное имущество и богатство будет расточать своим,  и  на  крепости
будет иметь замыслы свои. И будет поступать царь тот по своему  произволу,
и вознесется, и возвеличится выше всякого божества, и о Боге богов  станет
говорить хульное, и будет иметь успех, доколе же свершится гнев:  ибо  что
предопределено, то исполнится".

     Торн порылся в столе, нашел сигареты, потом налил себе  стакан  вина,
стараясь занять себя рассуждениями и не думать об  увиденном  наверху.  Он
снова принялся перелистывать страницы.

     "Горе вам, на земле и на море, ибо дьявол с  гневом  посылает  зверя,
ибо знает, что время его мало... Здесь мудрость. Кто имеет ум,  тот  сочти
число зверя. Ибо это число человеческое.  Число  это  шестьсот  шестьдесят
шесть".
     Армагеддон. Конец света.
     "...и придет Господь... и стоять он будет на горе Олив, что  напротив
Иерусалима, на восточной стороне его... И  Господь  Бог  придет  со  всеми
своими святыми".

     Торн закрыл книги  и  выключил  настольную  лампу.  Долгое  время  он
просидел в тишине, раздумывая над книгами Библии, над тем, кто их сочинил,
и зачем вообще они были написаны, затем прилег на кровать  и  заснул.  Ему
приснился страшный сон. Он видел себя в женской одежде, хотя знал, что  он
мужчина. Он находился на шумной улице.  Подойдя  к  полицейскому,  пытался
объяснить, что заблудился и ему  страшно.  Но  полицейский  не  слушал,  а
продолжал управлять движением.  Когда  машины  приблизились  к  Торну,  он
почувствовал ветерок. Ветер усиливался,  и  машины  поехали  быстрее.  Ему
показалось, что он попал в шторм. Ветер стал таким сильным, что  он  начал
задыхаться. Джереми схватился за полицейского,  но  тот  его  не  замечал.
Джереми  закричал,  но  крик  потонул  в  бушующем  ветре.  Черная  машина
неожиданно поехала на него, и Джереми не мог сдвинуться  с  места.  Машина
приближалась, и он увидел лицо шофера. Ни одной человеческой черты не было
на этом лице, шофер начал хохотать, плоть расступилась в  том  месте,  где
должен быть рот, оттуда выплеснулась кровь, и машина наехала на него.
     В этот момент Торн проснулся. Он задыхался и был в поту. В  доме  еще
спали. Торн с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать.



                                    7

     Торн должен был произнести речь перед бизнесменами в отеле  "Мэйфер",
забитом к семи часам до отказа. Посол  заявил  помощникам,  что  хотел  бы
довести эту речь до прессы,  и  газеты  поместили  заметку  о  собрании  в
дневных выпусках. Народу собралось много, явилось немало репортеров и даже
просто людей с улицы, которым разрешили стоять в задних рядах.
     Проходя  к  своему  месту,  Торн  заметил  среди   небольшой   группы
фоторепортеров того, которому он разбил камеру перед посольством. Фотограф
улыбнулся и поднял вверх  новый  аппарат,  Торн  улыбнулся  ему  в  ответ,
обрадованный  столь  миролюбивым  жестом.  Потом  подождал,   пока   толпа
затихнет, и начал свою речь. Он говорил о мировой экономической  структуре
и о важности "Общего рынка". В любом  обществе,  даже  в  демократическом,
рынок играл огромную роль, он был как бы  общим  знаменателем,  подводимым
под разные культуры. Когда один хочет продать, а другой купить, появляется
основа для мирного сотрудничества. Когда же один хочет  купить,  а  другой
о_т_к_а_з_ы_в_а_е_т_с_я_ продавать, вот тогда мы и  делаем  первый  шаг  к
войне. Торн говорил  о  человечестве,  о  том,  что  все  люди  -  братья,
наследующие богатства земли, которые должны достаться всем.
     - Мы живем все вместе, - сказал он, цитируя Генри Бестона, -  в  сети
времени. Все мы пленники великолепия и тяжелого труда на земле.
     Речь захватывала, и публика внимательно ловила  каждое  слово.  Потом
посол перешел к вопросам политических беспорядков  и  их  последствий  для
экономики. Торн заметил в зале группу арабов и обратился непосредственно к
ним.
     - Легко понять, какое отношение беспорядки имеют к нищете,  -  сказал
он, - но надо еще помнить, что цивилизациям может  грозить  падение  и  от
избытка _р_о_с_к_о_ш_и_!
     Торн говорил страстно, и Дженнингс, стоявший у стены,  поймал  его  в
объектив и начал торопливо щелкать аппаратом.
     - Есть одна грустная и парадоксальная истина,  -  продолжал  Торн,  -
уходящая корнями во времена царя Соломона. Те, кто рожден для богатства  и
знатного положения...
     - Уж вы точно должны кое-что об этом знать, - выкрикнул вдруг  кто-то
из задних рядов. Торн замолчал, вглядываясь в  публику.  Крикун  умолк,  и
Торн продолжал:
     - Еще во времена фараонов в Египте те, кто родился  для  богатства  и
знатного положения...
     - Ну-ну, расскажите нам об этом! - опять раздался тот же голос, и  на
этот раз толпа возмущенно зашевелилась. Торн напряг зрение. Реплики бросал
какой-то бородатый студент в драных джинсах.
     - Что вы знаете о бедности,  Торн?  -  продолжал  он.  -  Вам  же  не
пришлось гнуть спину ни одного дня в жизни!
     Толпа  недовольно  зашикала  на  студента,  некоторые   начали   даже
покрикивать, но Торн поднял руки, требуя тишины.
     - Молодой человек хочет что-то сказать. Давайте его выслушаем.
     - Если вы так заботитесь о том, чтобы поделить все богатство,  почему
не делитесь своим? - громко говорил парень. - Сколько у вас миллионов,  вы
знаете? А знаете, сколько людей в мире  голодает?  Вы  знаете,  что  можно
сделать на ваши карманные деньги?  На  ту  зарплату,  которую  вы  платите
своему шоферу, вы смогли бы кормить в Индии целую семью в течение  месяца!
А растительностью с вашей сорокаакровой лужайки  перед  домом  можно  было
накормить половину населения Бангладеш! На деньги, которые вы  тратите  на
устройство вечеринок для своего ребенка, можно было бы  основать  больницу
прямо здесь, на юге Лондона! Если вы призываете людей делиться богатством,
покажите пример! Не  стойте  здесь  перед  нами  в  костюме  за  четыреста
долларов и не вещайте о бедности! Действуйте!
     Выпад студента  понравился  публике.  Парень  явно  выигрывал  раунд.
Раздались даже аплодисменты, и все тут же  замерли,  ожидая,  что  ответит
Торн.
     - Вы закончили? - вежливо спросил он.
     - Каково ваше богатство, Торн? - выкрикнул юноша. - Как у Рокфеллера?
     - Гораздо меньше.
     - Когда Рокфеллера выбрали вице-президентом, газеты сообщили, что его
состояние  немногим  больше  трехсот  миллионов.  Вы  знаете,  что   такое
"немногим больше"? Это еще тридцать три миллиона! Это даже и в  расчет  не
берется! Это его карманные деньги, в то время как половина населения Земли
умирает от голода! В  этом  нет  ничего  оскорбительного?  Неужели  одному
человеку может понадобиться столько денег?
     - Я не мистер Рокфеллер...
     - Это мы видим!
     - Вы позволите мне ответить?
     - Один ребенок! Один голодающий ребенок! Сделайте что-нибудь хотя  бы
для одного голодающего ребенка! Тогда мы вам поверим! Протяните  ему  руку
вместо своих речей, только руку, протяните ее голодающему ребенку!
     - Возможно, я уже сделал это, - спокойно ответил Торн.
     - Ну, и где же он? - спросил парень. - Где ребенок? Кого  вы  спасли,
Торн? Кого вы пытаетесь спасти?
     - Некоторые из нас  имеют  обязанности,  которые  выходят  далеко  за
интересы одного голодающего ребенка.
     -   Вы   не   можете   спасти   мир,   Торн,   пока    не    поможете
одному-единственному голодающему ребенку.
     Публика была явно на стороне студента.
     - Я в невыгодном положении, - ровным голосом заявил Торн. - Вы стоите
в темноте и произносите свои обвинения оттуда...
     - Тогда дайте свет на меня, но я начну говорить громче!
     Публика засмеялась, прожекторы повернулись, а фотографы поднялись  со
своих мест. Дженнингс проклинал себя за то,  что  не  взял  длиннофокусных
объективов, и нацелил аппарат на группу  людей,  среди  которых  находился
сердитый студент.
     Торн вел себя спокойно, но когда прожекторы осветили людей  в  задних
рядах, поведение его сразу же изменилось. Он смотрел не  на  юношу,  а  на
кого-то рядом с ним. Держа в руках шляпу, там стоял  невысокий  священник.
Это был Тассоне. Торн узнал своего странного посетителя и застыл на месте.
     - В чем дело, Торн? - поддразнил его юноша. - Вам нечего сказать?
     Весь запал Торна куда-то исчез, волна страха  накатила  на  него,  он
стоял молча, вглядываясь в темноту. Дженнингс направил камеру  туда,  куда
был устремлен взгляд Торна, и сделал несколько снимков.
     - Ну, давайте, Торн! - потребовал студент. - Теперь,  когда  вы  меня
видите, что вы можете сказать?
     - Я думаю... - начал Торн сбивающимся голосом, - ...вы правы. Мы  все
должны делиться богатством. Я... я попытаюсь что-нибудь сделать.
     Юноша по-детски заулыбался, и  напряжение  в  толпе  исчезло.  Кто-то
попросил, чтобы убрали прожекторы. Торн пытался прийти в себя,  но  взгляд
его то и дело возвращался в темноту, где мелькала знакомая сутана.


     Дженнингс вернулся домой поздно вечером и зарядил пленки в бачок  для
проявки. Посол, как  обычно,  произвел  на  него  изрядное  впечатление  и
заинтересовал еще больше. Репортер увидел в его глазах  страх,  он  почуял
его, как крыса чует сыр. Это не был  беспричинный  страх.  Очевидно,  Торн
увидел что-то или кого-то в глубине аудитории. Света было  очень  мало,  а
угол съемки слишком велик, но Дженнингс  надеялся  увидеть  что-нибудь  на
проявленной пленке. Ожидая,  пока  пленка  обработается,  он  почувствовал
голод и разорвал пакет с едой, которую купил на обратном  пути  из  отеля.
Вытащив небольшого жареного цыпленка и бутылку шипучки, Дженнингс разложил
их перед собой и приготовился к пиршеству.
     Сработал таймер, и он прошел в темную комнату, вынул  щипцами  пленки
из бачка. Увиденное так сильно обрадовало его, что он  даже  вскрикнул  от
радости, затем вставил пленку в увеличитель и при свете стал рассматривать
прекрасные кадры перепалки Торна и  студента.  Далее  шла  серия  снимков,
запечатлевших дальнюю часть зала. Ни одного лица или  фигуры  нельзя  было
отчетливо различить в темноте, но на каждом кадре виднелся похожий на  дым
копьеобразный отросток.
     На снимках был увековечен какой-то толстяк с сигарой. Отросток вполне
мог оказаться простым дымом. Вернувшись  к  негативам,  Дженнингс  отобрал
лучшие, зарядил их в увеличитель и минут пятнадцать рассматривал пленки  с
нарастающим вниманием. Нет. Это был не дым. Цвет и текстура  были  другие,
так же как и относительное расстояние до камеры. Если бы это  был  дым  от
сигары, то толстяку  пришлось  бы  слишком  много  курить,  чтобы  создать
подобное облако. Это было бы неудобно для стоящих рядом: они же, напротив,
не обращали на курящего никакого внимания и невозмутимо  смотрели  вперед.
Призрачный  отросток  поднимался  откуда-то  из  конца   зала.   Дженнингс
установил добавочное увеличение и  начал  изучать  снимки  подробнее.  Под
дымом он увидел край одежды, которую  носят  священники.  Репортер  поднял
руки вверх и издал победный клич. Опять тот же маленький священник!  И  он
каким-то образом давно связан с Торном.
     - Священник! - выкрикнул Дженнингс. - Снова чертов священник!
     Радуясь, он вернулся к столу, оторвал крылья цыпленку и  обглодал  их
до костей.
     - Я найду этого паразита! - расхохотался он. - Я выслежу его!


     ...На  следующее  утро  репортер  взял  с  собой  один   из   снимков
священника, сделанный у посольства. Он показывал его в нескольких церквах,
а потом в региональной конторе Лондонского прихода. Но  никто  не  опознал
человека на фотографии. Репортера уверили, что если бы священник служил  в
городе, то его наверняка знали бы.  Он  был  явно  из  других  мест.  Дело
усложнялось. Дженнингс пошел в Скотланд-Ярд и взял  книги  с  фотографиями
преступников, но и там ничего не нашел. Оставалось одно. Впервые он увидел
священника, когда тот выходил из здания посольства. Возможно,  там  о  нем
знали.
     Проникнуть в посольство оказалось сложно. Охранники  долго  проверяли
его документы, но внутрь не пропустили.
     - Я бы хотел увидеть посла, - заявил Дженнингс. - Мистер Торн сказал,
что возместит мне стоимость фотокамеры, которую он сломал.
     Охранники  позвонили  наверх,  а  потом,  к   удивлению   Дженнингса,
попросили его пройти  в  вестибюль,  сказав,  что  ему  позвонят  туда  из
кабинета. Через несколько  секунд  Дженнингс  разговаривал  с  секретаршей
Торна, которая интересовалась, какую сумму должен  переслать  посол  и  на
какой адрес.
     - Я бы хотел объяснить ему лично, - сказал Дженнингс. -  Я  бы  хотел
показать ему, что можно купить на такие деньги.
     Она ответила, что это невозможно,  так  как  у  посла  сейчас  важная
встреча, и Дженнингс решил идти напролом.
     - Говоря по правде, я надеялся, что он сможет помочь мне  по  личному
вопросу. Может быть, и вы сможете. Я разыскиваю одного священника. Это мой
родственник. У него было какое-то дело в посольстве,  и  я  подумал,  что,
может быть, его здесь видели и могли бы мне помочь в поисках.
     Это была очень странная просьба, и секретарша промолчала.
     - Он невысокого роста, - добавил Дженнингс.
     - Итальянец? - спросила она.
     - Я думаю, он провел какое-то время в  Италии,  -  уклончиво  ответил
Дженнингс, ожидая, какое впечатление произведет такое заявление.
     - Его имя не Тассоне?
     -  Видите  ли,  я  не  совсем   уверен.   Я   разыскиваю   пропавшего
родственника. Понимаете, моя мать и ее брат были разлучены еще в  детстве,
и он поменял фамилию. Моя мать сейчас при смерти и хочет его разыскать. Мы
не знаем его фамилии, у нас есть только внешние приметы. Мы знаем, что  он
очень маленький, как и моя мать, и  что  он  стал  священником.  Один  мой
знакомый  увидел,  как  из  посольства  примерно  неделю   назад   выходил
священник. Приятель утверждал, что тот священник был очень  похож  на  мою
мать.
     - Здесь был один священник, - сказала секретарша. -  Он  сказал,  что
приехал из Рима, и его звали, по-моему, Тассоне.
     - Вы знаете, где он живет?
     - Нет.
     - У него было дело к послу?
     - Похоже, что так.
     - Может быть, посол знает, где он живет?
     - Не думаю. Вряд ли.
     - Можно будет его спросить?
     - Да, я спрошу.
     - А когда?
     - Попозже.
     - Моя мать очень больна. Она сейчас  в  госпитале,  и  я  боюсь,  что
дорога каждая минута.
     В  кабинете  Торна  зазвенел  сигнал  селектора.   Голос   секретарши
осведомился, не знает ли он, как найти священника, который приходил к нему
две недели назад. Торн похолодел.
     - Кто об этом спрашивает?
     -  Какой-то  человек,  который  утверждает,  что   вы   разбили   его
фотокамеру. Он считает, что священник - его родственник.
     Помолчав секунду, Торн произнес:
     - Попросите его зайти ко мне.
     Дженнингс сразу же отыскал кабинет Торна. Все вокруг было  обставлено
в современном стиле. Кабинет находился в конце длинного коридора, по обеим
сторонам которого были  развешаны  портреты  всех  американских  послов  в
Лондоне. Проходя мимо них, Дженнингс с удивлением узнал, что  Джон  Квинси
Адамс и Джеймс Монро занимали этот пост,  прежде  чем  стали  президентами
США. Неплохое начало карьеры! Может быть, старина Торн  волею  судеб  тоже
станет великим.
     - Входите, - улыбнулся Торн, когда репортер открыл дверь в кабинет. -
Садитесь.
     - Извините, что я врываюсь...
     - Ничего.
     За все годы работы в амплуа фотоохотника Дженнингс впервые  находился
так близко от своей жертвы. Попасть сюда оказалось проще,  чем  он  думал.
Теперь  же  его  трясло:  дрожали  колени,  учащенно  колотилось   сердце.
Возбуждение было так велико, что почти граничило с сексуальным.
     - Мне бы хотелось еще раз принести свои извинения за разбитую камеру,
- сказал Торн.
     - Она все равно была старая.
     - Я хочу возместить вам убытки.
     - Нет, нет...
     - Мне бы очень хотелось. И вы должны мне в этом помочь.
     Дженнингс пожал плечами и кивнул.
     - Скажите, какая камера самая лучшая, и вам ее доставят.
     - Ну... Вы очень великодушны.
     - Просто назовите мне самую лучшую.
     - Немецкого производства. "Пентафлекс-300".
     - Договорились. Скажите моему секретарю, где вас можно найти.
     Торн изучал репортера, рассматривал каждую мелочь, от  разных  носков
на ногах до ниток, свисающих  с  воротника  куртки.  Дженнингсу  нравилось
вызывающе одеваться. Он знал, что его внешность ставит людей  в  тупик.  В
каком-то извращенном смысле это давало ему нужные зацепки в работе.
     - Я видел вас на собрании, - сказал Торн.
     - Я всегда стараюсь быть в нужном месте и вовремя.
     - Вы очень усердны.
     - Спасибо.
     Торн встал из-за стола, подошел к бару и  откупорил  бутылку  бренди.
Дженнингс наблюдал, как он  разливает  напиток,  потом  взял  предложенный
стакан.
     - Вы отлично разговаривали с  тем  парнем  вчера  вечером,  -  сказал
Дженнингс.
     - Вы так считаете?
     - Да.
     - А я не уверен.
     Они тянули время, и  оба  это  чувствовали,  ожидая,  что  собеседник
первый приступит к делу.
     - Я с ним согласен, - добавил Торн. - Очень скоро газеты назовут меня
коммунистом.
     - Ну, вы же знаете цену прессе.
     - Да.
     - Им тоже надо на что-то жить.
     - Верно.
     Они пили бренди маленькими глотками. Торн подошел к окну и,  выглянув
в него, спросил:
     - Вы ищете родственника?
     - Да, сэр.
     - Это священник по имени Тассоне?
     - Он священник, но я не уверен в точности имени. Он брат моей матери.
Они были с детства разлучены.
     Торн взглянул на Дженнингса, и репортер почувствовал  в  его  взгляде
разочарование.
     - Итак, вы его, собственно, не знаете? - спросил посол.
     - Нет, сэр. Я просто пытаюсь его найти.
     Торн нахмурился и опустился на стул.
     - Можно спросить?.. - начал Дженнингс. - Если бы я знал, какое у него
к вам было дело, я смог бы...
     -  Это  была  просьба   насчет   одного   госпиталя.   Он   просил...
пожертвование.
     - Какого госпиталя?
     - В Риме. Я точно не помню.
     - Он не оставил вам свой адрес?
     - Нет. Видите ли, я сам  немного  этика  расстроен,  так  как  обещал
послать чек и теперь не знаю, куда именно.
     Дженнингс кивнул:
     - Выходит, мы с вами идем по одному следу.
     - Видимо, да, - ответил Торн.
     - Он просто пришел и ушел?
     - Да.
     - И больше вы его не видели?
     Лицо Торна напряглось. Дженнингс  заметил  это  и  решил,  что  посол
скрывает что-то.
     - Больше нет.
     - Я подумал... может быть, он бывал на ваших выступлениях?
     Взгляды их встретились, и Торн понял, что с ним ведут какую-то игру.
     - Как вас зовут? - спросил он.
     - Дженнингс. Габер Дженнингс.
     - Мистер Дженнингс...
     - Габер.
     - Габер. - Торн изучал его лицо, потом отвел глаза и снова  глянул  в
окно. - Мне тоже очень  важно  найти  этого  человека.  Этого  священника,
который был здесь. Мне кажется, я был с  ним  резок,  и  мне  хотелось  бы
извиниться.
     - В каком смысле резок?
     - Я довольно грубо его выпроводил, даже не  выслушав,  что  он  хотел
сказать мне.
     - Я уверен, что  он  привык  к  атому.  Когда  приходится  просить  о
пожертвованиях...
     - Я хотел бы разыскать его. Для меня это очень важно.
     Посмотрев на Торна, можно было легко убедиться, что это действительно
так. Дженнингс понял, что он на верном пути, но не знал,  куда  этот  путь
его приведет. Все, что он сейчас мог, - это играть в открытую.
     - Если я его найду, дам вам знать, - сказал он.
     - Будьте так добры.
     - Разумеется.
     Торн кивнул. Дженнингс поднялся, подошел к Торну и пожал ему руку.
     - Вы чем-то взволнованы, мистер посол?  Надеюсь,  мир  не  собирается
взорваться?
     - О нет, - улыбнувшись, ответил Торн.
     - Я ваш поклонник. Поэтому и преследую вас.
     - Спасибо.
     Дженнингс направился к двери, но Торн остановил его.
     - Мистер Дженнингс?
     - Да, сэр.
     - Я хотел бы знать... вы ведь никогда не видели этого священника?
     - Нет.
     - Вы сказали, что он мог быть на моих выступлениях. Я  подумал,  что,
возможно...
     - Что?
     - Да нет... Это неважно.
     - Можно, я как-нибудь сделаю ваши фотографии дома? -  попросил  вдруг
Дженнингс. - Так сказать, в кругу семьи?
     - Сейчас не самое лучшее время для этого.
     - Может быть, я позвоню вам через несколько дней?
     - Да, пожалуйста.
     - Хорошо, я позвоню.
     Репортер вышел, и Торн внимательно посмотрел ему вслед. Этот  человек
определенно что-то знает, но что он может  знать  о  священнике?  Было  ли
простым  совпадением,  что  человек,  с  которым  он  познакомился   чисто
случайно, разыскивает именно того самого священника, который днем и  ночью
преследует его? Торн долго думал, но так ничего и не решил. Как  и  многие
другие недавние события в его жизни, все это казалось простым совпадением,
за которым скрывалось, однако, нечто большее.



                                    8

     Для Эдгаро Эмилио Тассоне жизнь на земле была не лучше, чем  жизнь  в
чистилище. Из-за этого он, как и многие другие, присоединился  к  обществу
сатанистов в Риме. Сам Тассоне был  португальцем,  сыном  рыбака,  который
погиб у берегов Ньюфаундленда, вылавливая треску. От детских  воспоминаний
остался лишь запах рыбы. Тассоне осиротел  в  восемь  лет  и  был  взят  в
монастырь, где монахи избивали его день и ночь, чтобы он признался во всех
своих смертных грехах. К десяти годам он был уже спасен и смог прильнуть к
Христу, но зато у него начались боли в позвоночнике - как  раз  там,  куда
ему вбивали веру.
     Из-за страха перед Богом он посвятил свою жизнь  церкви,  восемь  лет
учился в семинарии, день и ночь изучая Библию, читал о любви и гневе  Бога
и в возрасте двадцати пяти лет отправился в свет спасать грешных людей  от
пламени ада. Он стал  миссионером,  сначала  поехал  в  Испанию,  потом  в
Марокко, проповедуя  везде  слово  божье.  Из  Марокко  он  отправился  на
юго-восток Африки, и там обнаружил племена, которые нужно было обратить  в
веру. Он начал избивать несчастных, как это в свое время делали с  ним,  и
вскоре понял, что их мучения вызывали у него почти физическое наслаждение.
     Смерть преследовала его, ходила за ним по  пятам,  и  каждый  раз  он
считал, что станет ее жертвой. В Найроби он познакомился  с  обходительным
священником, отцом Спиллетто, и признался ему в грехах.  Спиллетто  обещал
защитить его и взял с собой в Рим. Именно здесь, на собрании  в  Риме,  он
был ознакомлен с догмами поклонников Ада. Сатанисты  обеспечивали  убежище
тем, кто скрывался от  гнева  божьего.  Они  жили,  наслаждаясь  телесными
удовольствиями, и Тассоне делил свое тело с теми, кто  ему  нравился.  Это
была группа изгоев, которые, объединившись, могли противостоять остальным.
Дьявола почитали путем оскорбления Бога.
     Именно  в  это  время,  в  расцвет  успешных   действий   сатанистов,
библейские символы указывали на приближение момента, когда  история  Земли
будет  внезапно  и  бесповоротно  изменена.  В   третий   раз   за   время
существования планеты Нечистый сможет послать своего  потомка  и  доверить
его воспитание до зрелости своим ученикам на  земле.  Два  раза  до  этого
такие попытки были предприняты, и оба раза неудачно: сторожевые псы Христа
обнаруживали Зверя и убивали его еще в младенчестве. На этот  раз  провала
быть не должно. План продуман до мелочей.
     Неудивительно,  что  Спиллетто   выбрал   Тассоне   одним   из   трех
исполнителей плана.  Этот  маленький  ученый  священник  был  по-собачьему
предан и выполнял приказы без малейшего раздумья и колебания.  Поэтому  на
его долю выпала самая жестокая часть плана: убийство  невинного  младенца,
который, на свое несчастье, тоже был частью плана.  Спиллетто  должен  был
найти приемную семью и позаботиться о том, чтобы заветного ребенка приняли
в нее. Сестра Мария-Тереза (которую знали раньше под именем Баалок) должна
была наблюдать за беременностью и помогать при родах. Тассоне  нужно  было
проследить, чтобы не осталось никаких улик, и захоронить тела на кладбище.
     Тассоне с радостью вступил в заговор, потому что понимал, что он  уже
больше не новичок в секте. Его  будут  помнить  и  почитать:  он,  который
когда-то был сиротой-изгнанником, теперь принадлежит к числу Избранных, он
вошел в союз с самим Дьяволом! Однако за несколько дней до события  что-то
начало происходить с Тассоне. Силы покинули его. Давали о себе знать шрамы
на спине. Каждую ночь, лежа в кровати, он  тщетно  пытался  заснуть,  боли
усиливались. Пять ночей он ворочался в постели, отгоняя прочь  беспокойные
картины, встающие перед глазами. Тассоне начал принимать настойки из трав,
вызывающие сон, но ничего не смог поделать  с  кошмарами,  преследовавшими
его и во сне.
     Он видел Тобу, африканского мальчика, умолявшего  его  о  помощи.  Он
видел фигуру человека без кожи, глазные яблоки были устремлены на него, на
лице были обнажены все связки  и  мышцы,  безгубый  рот  кричал,  молил  о
помиловании. Тассоне увидел себя мальчиком: он стоит  на  берегу  и  ждет,
когда вернется отец. Потом он увидел  свою  мать  на  смертном  одре.  Она
молила его простить ее за то, что умирает и  оставляет  его  одного  таким
беззащитным наедине с судьбой. Той ночью он проснулся в слезах, как  будто
сам был матерью, молящей о прощении. А когда сон снова одолел его,  фигура
Христа появилась у его кровати. Христос во всей своей чистой  красоте,  со
шрамами на стройном теле, встал на колени у кровати Тассоне и сказал,  что
путь в царство Божье для него не закрыт, что он может быть  прощен.  Нужно
только покаяться.
     Эти  кошмары  так  потрясли  Тассоне,  что  Спиллетто   заметил   его
напряжение. Он вызвал его к себе,  надеясь  выяснить,  что  произошло.  Но
Тассоне зашел уже слишком далеко и знал, что его жизнь может  оказаться  в
опасности, если он  покажет,  что  у  него  зародились  сомнения.  Тассоне
объяснил, что его очень мучают боли в спине, и Спиллетто дал ему пузырек с
таблетками, успокаивающими боль.  До  самого  последнего  момента  Тассоне
пребывал в состоянии-наркотического транса,  и  видения  Христа  перестали
преследовать его.
     Наступила ночь на шестое июня. Шестой  месяц,  шестое  число,  шестой
час. Свершились события, которые будут потом мучить Тассоне до  конца  его
дней. У матери Антихриста начались схватки, и она стала подвывать.  Сестра
Мария-Тереза успокоила ее  эфиром,  и  гигантский  плод  прорвался  сквозь
матку. Тассоне покончил с роженицей камнем, который дал ему Спиллетто.  Он
размозжил ей голову и таким образом подготовил себя к тому, что  ему  надо
было  совершить  и  с  человеческим   сыном.   Но   когда   ему   принесли
новорожденного, он замешкался, потому что ребенок был  необычайно  красив.
Он посмотрел на них: два младенца  лежали  рядом.  Один,  покрытый  густой
шерстью, весь в крови,  и  рядом  с  ним  -  нежный,  розовый,  прекрасный
ребенок, смотрящий на Тассоне с безграничным доверием. Тассоне  знал,  что
ему надо было совершить, и сделал это,  но  сделал  неудачно.  Нужно  было
повторить, и он плакал, открывая корзину. На  какое-то  мгновение  Тассоне
почувствовал безудержное желание схватить ребенка и бежать с  ним,  бежать
подальше, туда, где они будут в безопасности. Но он увидел,  что  младенец
уже почти безнадежен, и на голову младенца еще раз опустился камень. И еще
раз. И еще. Пока плач не прекратился, и тело не застыло в неподвижности.
     В темноте той самой ночи никто не видел  слез,  струящихся  по  щекам
Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На
следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал
в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику,  где  нашел
доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для  того,  чтобы
успокоить боль  в  спине,  но  и  противостоять  воспоминаниям  той  ночи,
преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец
пошел в больницу, его диагноз  быстро  подтвердился.  Боли  в  спине  были
вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна.
     Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога.
     Собрав остатки сил, он поехал в  Израиль,  захватив  с  собой  восемь
пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую  боль  в  спине.  Ему
нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с  самого
начала истории Земли. Именно  Бугенгаген  в  1092  году  разыскал  первого
потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И  в  1710  году  другой
Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы
то ни было власть на  Земле.  Это  были  религиозные  фанатики,  настоящие
сторожевые псы Христа. Их задачей было  не  допустить  власти  Дьявола  на
Земле.
     Семь  месяцев  потребовалось  Тассоне,  чтобы  разыскать   последнего
потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он,  как  и
Тассоне, ждал своей смерти,  мучимый  беспорядками  века  и  тем,  что  не
исполнил своей  миссии.  Он  знал,  что  времени  осталось  мало,  но  был
беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле.
     Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув  о  своем
участии в рождении  зверя.  Бугенгаген  слушал  с  отчаянием,  но  не  мог
вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы.
К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком.
     Боясь упустить драгоценное время,  Тассоне  поехал  в  Лондон,  чтобы
разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена.
     Он снял однокомнатную квартиру в Сохо  и  превратил  ее  в  крепость,
такую же  надежную,  как  церковь.  Главным  его  оружием  было  священное
писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло
семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу,
если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него  на  шее,
не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в  кабинете
Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил  за  послом  по  пятам,  и
отчаяние его росло. Сегодня он  с  утра  наблюдал  за  Торном,  который  с
группой высокопоставленных чиновников передавал  в  дар  обществу  будущий
жилой дом в бедном районе Челси.


     - ...Я счастлив начать осуществление именно этого проекта... - громко
говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к  толпе,  наблюдавшей  за
ним, - ...так как это представляет волю самого общества  улучшить  уровень
жизни.
     При этих словах он  копнул  лопатой  землю.  Ансамбль  аккордеонистов
заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям,
просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую  руку
и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали  тянущиеся  губы.
Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной  силой  притянули  его  за
отвороты пиджака к самому забору.
     - Завтра, - тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному  послу.
- В час дня, в Кью Гарденс...
     - Отпустите меня! - задохнулся Торн.
     - Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите.
     - Уберите свои руки...
     - Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете.
     Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез.
     Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу
полицейских,  но  его  беспокоило  обвинение,  которое  он  должен   будет
предъявить.  Священника  начнут  допрашивать,   дело   станет   достоянием
общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн  никак
не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил  что-то  о
рождении ребенка: страшное совпадение  заключалось  как  раз  в  том,  что
именно в этом вопросе Торн был  вынужден  прятать  свою  тайну.  Возможно,
вместо полиции сложно будет послать  на  встречу  какого-нибудь  человека,
который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот  исчез.
Но и в этом случае придется кого-то впутывать.
     Он вспомнил о Дженнингсе,  фотографе,  и  почувствовал  непреодолимое
желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот  ищет.
Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного,  чем  впутывать
представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы  с  ним  был  еще  хоть
кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему  напуган,
боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник.
     На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону,  что  хочет
некоторое  время  побыть  один,  и  все  утро  провел  за  рулем,  избегая
появляться  в  офисе.  Ему  пришло  в  голову,   что   он   может   просто
проигнорировать требование священника, и такой отказ,  возможно,  заставит
священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это  не  удовлетворило
его, так как  Торн  сам  искал  встречи.  Он  должен  встретиться  с  этим
человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник  сказал,
что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина  не  могла
быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала  одной
из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека.
     Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом  и  с
напряжением принялся ждать.
     Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел
плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще
более  усиливала  его  возбуждение.  Торн  стал  взглядом  искать   фигуру
священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной  к  нему.  Торн
легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед  и
подошел к священнику.
     Тассоне  вздрогнул  от  неожиданного  появления   Торна.   Лицо   его
напряглось и покрылось испариной, как  будто  он  страдал  от  невыносимой
боли. Долгое время они молчали.
     - Мне надо было прийти сюда с полицией, - коротко бросил Торн.
     - Они вам не помогут.
     - Говорите. Что вы хотели мне сообщить?
     Тассоне заморгал, руки у него  затряслись.  Он  был  весь  во  власти
сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью.
     - ...Когда еврей в Сион придет... - прошептал он.
     - Что?
     - Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету.  И  Рим  познает
свой восход. Мы больше... не увидим света.
     Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно  сумасшедший!  Он
читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а  голос  постепенно
повышался.
     - Из вечного моря зверь тот восстанет. И войско придет, чтобы  биться
до смерти. Убьет брата брат, и свой  меч  не  оставит.  Пока  не  умолкнет
последнее сердце!
     Торн наблюдал за священником, а тот в  экстазе  с  трудом  выдавливал
слово за словом.
     - Книга Откровений предсказала все это! - крикнул он наконец.
     - Я здесь не для того, чтобы  выслушивать  религиозные  проповеди,  -
сухо сказал Торн.
     - Только через человека, находящегося полностью в его власти,  сможет
Сатана повести свое последнее и самое страшное наступление.  Евангелие  от
Даниила, Евангелие от Луки...
     - Вы сказали, что моя жена в опасности.
     - Езжайте в город Меггидо, - с натугой произнес Тассоне. -  В  старом
городе Джезриль вы найдете  старика  Бугенгагена.  Только  он  один  может
рассказать, как должен умереть ребенок Сатаны.
     - Видите ли...
     - Тот, кого не спасет Агнец, будет разорван Зверем!
     - Прекратите!!!
     Тассоне  замолчал,  обмяк  и  дрожащей  рукой   стер   пот,   обильно
выступивший у него на лбу.
     - Я пришел сюда, - тихо сказал Торн, - потому что вы сказали, что моя
жена в опасности.
     - У меня было видение, мистер Торн.
     - Вы сказали, что моя жена...
     - Она беременна!
     Торн замолчал и отступил.
     - Вы ошибаетесь.
     - Нет. Она на самом деле беременна.
     - Это не так.
     - ОН не даст этому ребенку родиться. ОН убьет его, пока  тот  спит  в
утробе.
     Священник застонал от боли.
     - О чем вы говорите? - спросил Торн. Ему было трудно дышать.
     - Ваш сын, мистер  Торн!  Это  СЫН  САТАНЫ!  Он  убьет  неродившегося
ребенка, а потом убьет и  вашу  жену!  А  когда  убедится,  что  все  ваше
богатство переходит к нему, тогда, мистер Торн, он убьет и ВАС!
     - Довольно!
     - Обладая вашим  богатством  и  властью,  он  создаст  свое  страшное
царство здесь, на Земле, получая приказы непосредственно от Сатаны.
     - Вы сумасшедший, - прохрипел Торн.
     - Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн!
     Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз.
     - Пожалуйста, мистер Торн...
     - Вы просили пять минут...
     - Езжайте в город Меггидо, - умолял Тассоне. -  Найдите  Бугенгагена,
пока не поздно!
     Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника.
     - Я вас выслушал, - сказал он с ноткой  предупреждения  в  голосе,  -
теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу,
вы будете арестованы.
     Резко повернувшись, Торн зашагал прочь.  Тассоне  крикнул  ему  вслед
сквозь слезы:
     - Встретимся в  аду,  мистер  Торн!  Мы  там  вместе  будем  отбывать
наказание!
     Через несколько секунд Торн скрылся,  а  Тассоне  остался  один.  Все
кончено, он проиграл.
     Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла
зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то
издали, будто рождаясь в его собственном  мозгу,  и  постепенно  нарастал,
пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук "ОХМ!". И  когда  он  стал
громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в  страхе  оглядел
парк. Тучи на небе  сгущались,  поднялся  ветерок,  постепенно  набирающий
силу, и кроны деревьев грозно задвигались.
     Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное
местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и  прочий  уличный
мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся  от
порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы  он  заметил
церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук "ОХМ!" звенел
теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося  ветра.  Тассоне
пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему  разглядеть  дорогу.  Он  не
увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных  шин
в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону  автостоянки  и
резко замер. Раздался звук битого стекла.
     Ветер неожиданно  стих,  и  люди,  крича,  побежали  мимо  Тассоне  к
разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к  баранке,  стекло
было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха.
В небе  прогремел  гром;  вспышка  молнии  осветила  церковь,  и  Тассоне,
повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от  ужаса,  он  поскользнулся  и
упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая
молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в  пылающие  щепки.
Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.
     Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря
прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди
расплывался в сплошном потоке  прозрачной  воды.  По  всему  Лондону  люди
разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов  от
парка учительница никак не могла  справиться  со  старомодным  шестом  для
закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не
слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним.  А  в
это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо  приближался  к
зданию  школы.  Задыхаясь,  он  брел  по  узеньким  переулкам,  бежал  без
определенной цели, чувствуя на  себе  неотступный  гнев.  Силы  у  Тассоне
иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и  остановился
передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник  и  не
думал бросить взгляд наверх, где в этот миг  неожиданно  произошло  легкое
движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный  шест
для  закрывания  оконных  фрамуг  выскользнул  из  рук   женщины,   тщетно
пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух  с
точностью копья, которое метнули с небес на землю.
     Шест  пробил  голову  священника,  прошел  сквозь  все  его  тело   и
пригвоздил человека к земле.
     И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего  этажа
школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли
мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался  кровавый
след от руля.
     Тучи рассеялись, и  солнечные  лучи  коснулись  земли.  Стайка  детей
собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по  его
шляпе, по лицу, на котором застыло выражение  крайнего  удивления.  Рот  у
того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его
раскрытые губы.


     На следующее утро из ящика у входных ворот в  Пирфорде  Гортон  вынул
газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и  Катерина.
Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и  напряженным.
Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее
посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то  телесная  болезнь,
но потом в вестибюле больницы на табличке  прочел,  что  ее  врач,  мистер
Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал  нужды  в
психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда  считал,
что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда
в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно  тут
же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие  вполне
очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел  только  подтверждение
своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась  Катерина  по  дороге  в
Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.
     С тех пор, как начались  эти  визиты,  настроение  ее  ухудшилось,  и
теперь она пребывала  в  постоянном  напряжении.  Отношение  ее  к  слугам
выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком  было  все,  кроме
материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том,  что  ребенок  теперь
сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она  пыталась  вернуть  его
любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее  нигде  не
было.
     Для самой  Катерины  психотерапия  казалась  пугающей:  под  внешними
страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений  и  отчаяния.  Она  не
понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила,  кем  была  РАНЬШЕ,
помнила свои желания, но теперь все прошло,  и  она  не  видела  для  себя
будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха:  звонок  телефона,
звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника... Все вокруг  будто
требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться  с  ней
стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она
обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью  серьезный
разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо  всего,
сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь
ее внимание. Сегодня Дэмьен  с  шумом  и  грохотом  катался  на  педальном
автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во  время
игры на манер паровозного гудка.
     - Миссис Бэйлок!!! - закричала Катерина.
     Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету,  был
поражен яростными нотками в ее голосе.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума!
     - По-моему, не так уж и громко.
     - Миссис Бэйлок! - снова крикнула она.
     В дверях показалась грузная женщина.
     - Мэм?
     - Уберите его отсюда, - скомандовала Катерина.
     - Но он же только играет, - воспротивился Торн.
     - Я сказала, уберите его отсюда!
     - Да, мэм, - ответила миссис Бэйлок.
     Она взяла Дэмьена за руку и вывела из комнаты. Ребенок  посмотрел  на
мать, в глазах его застыла обида. Торн заметил это и с досадой  повернулся
к Катерине. Она продолжала есть, избегая его взгляда.
     - Почему мы решили иметь ребенка, Катерина?
     - Наш образ жизни... - ответила она.
     - ...Что?
     - А как бы мы могли без ребенка, Джереми? Ты разве  слышал,  чтобы  в
прекрасной семье не было прекрасного ребенка?
     Торн, пораженный ее словами, не ответил.
     - Катерина...
     - Это ведь верно, да? Мы просто не  думали,  что  значит  воспитывать
ребенка. Мы просто  вычисляли,  как  будут  выглядеть  наши  фотографии  в
газетах.
     Торн удивленно посмотрел на нее, она спокойно выдержала этот взгляд.
     - Верно? - спросила она.
     - Об этом с тобой врач говорил?
     - Да.
     - Тогда и мне надо будет с ним побеседовать.
     - Да, он тоже хотел с тобой встретиться.
     Она говорила открыто и холодно. И Торн вдруг испугался того, что  она
может ему сейчас сказать.
     - О чем же он мне расскажет? - спросил он.
     - У нас есть проблема, Джереми, - сказала она.
     - ...Да?
     - Я больше не хочу иметь детей. Никогда.
     Торн внимательно смотрел на нее.
     - Хорошо?
     - Если ты этого так хочешь... - ответил он.
     - Тогда ты дашь согласие на аборт.
     Торн застыл. Он был поражен.
     - Я беременна, Джереми. Я узнала об этом вчера утром.
     Наступила тишина. У Торна закружилась голова.
     - Ты меня слышишь? - спросила Катерина.
     - Как это могло случиться? - прошептал Торн.
     - Спираль. Она иногда не помогает.
     - Ты беременна?
     - Недавно.
     Торн побледнел. Он уставился на стол, руки у него затряслись.
     - Ты кому-нибудь говорила об этом?
     - Только доктору Гриеру.
     - Ты уверена?
     - В том, что я не хочу больше иметь детей?
     - Что ты беременна...
     - Да.
     Зазвонил телефон, и Торн автоматически снял трубку.
     - Да? - Он замолчал,  не  узнавая  голоса.  -  Да,  это  я.  -  Потом
удивленно посмотрел на Катерину. - Что? Кто говорит? Алло, алло!
     В трубке послышались короткие гудки. Торн  не  шевелился,  глаза  его
наполнились тревогой.
     - Что там? - спросила Катерина.
     - Насчет газет...
     - И что же насчет газет?
     - Кто-то сейчас позвонил... и сказал "прочитайте газеты".
     Он посмотрел на сложенную газету, медленно открыл ее и сжался, увидев
фотографию на первой странице.
     - Что там? - спросила Катерина. - Что случилось? - Она взяла газету у
него из рук и обратила внимание на фотографию. Это был снимок  священника,
пронзенного оконным шестом. Заголовок под ним гласил: "В смерти священника
повинен лишь случай".
     Катерина посмотрела на мужа и увидела, что он дрожит. Она в  смущении
взяла его за руку. Рука была ледяная.
     - Джерри...
     Торн медленно поднялся.
     - Ты знал его? - спросила Катерина.
     Но он не ответил. Катерина снова взглянула  на  фотографию  и,  читая
статью о происшествии, услышала, как завелась и отъехала  от  дома  машина
Торна. В статье было сказано:
     "Для миссис Джеймс Акрюиан,  учительницы  третьего  класса  в  Бишопс
Индастриал Скул, день начался, как обычно. Была пятница,  и,  когда  пошел
дождь, она готовила класс к чтению вслух. Хотя капли дождя и не попадали в
класс, учительница решила закрыть окно, чтобы было не  так  шумно.  Она  и
раньше жаловалась на старинные окна, потому что  не  могла  дотянуться  до
верхних фрамуг и всегда вставала на табуретку, даже имея в руках шест.  Не
попав на этот раз в  металлическое  кольцо  на  окне  крючком  шеста,  она
высунула  шест  наружу,  намереваясь  достать  внешнюю  часть  фрамуги   и
подтащить ее к себе. Шест выскользнул у нее из рук  и  пронзил  случайного
прохожего, остановившегося у здания, очевидно, в поисках убежища от дождя.
Личность погибшего устанавливается в настоящий  момент  полицией  с  целью
розыска его родственников".
     Катерина ничего не могла понять. Она  позвонила  в  контору  Торна  и
попросила, чтобы он перезвонил ей, как  только  появится.  Потом  Катерина
позвонила доктору Гриеру, но он был так занят, что даже не смог подойти  к
телефону. После этого она связалась с больницей, чтобы договориться насчет
аборта.



                                    9

     Увидев  фотографию  священника,  Торн  сразу  же  поехал  в   Лондон,
судорожно перебирая в мозгу все, что могло помочь разобраться в этом деле.
Катерина БЫЛА беременна, священник оказался прав. И теперь Торн уже не мог
игнорировать остальные слова Тассоне. Он попытался припомнить их встречу в
парке: имена, места, куда он должен был поехать по настоянию  Тассоне.  Он
попытался  успокоиться,  вспомнить  все  недавние  события:   разговор   с
Катериной, анонимный телефонный  звонок.  "Прочитайте  газеты",  -  сказал
знакомый голос, но Торн никак не мог припомнить, кто  это  мог  быть.  Кто
вообще знал, что он был связан  со  священником?  Фотограф!  Это  был  его
голос! Габер Дженнингс!
     Приехав в офис, Торн заперся в кабинете. Он соединился с  секретаршей
по селектору и попросил ее позвонить Дженнингсу. Дженнингса не было  дома.
Она доложила об этом Торну и добавила, что звонила Катерина, но  он  решил
перезвонить ей попозже. Она захочет поговорить об аборте, а он еще не  был
готов ответить ей со всей определенностью.
     "Он убьет его", - вспомнил Торн слова священника. -  "Он  убьет  его,
пока тот спит в утробе".
     Торн быстро отыскал телефон Чарльза Гриера и  объяснил  ему,  что  им
необходимо срочно увидеться.
     ...Визит Торна не удивил  Гриера.  Между  беспокойством  и  отчаянием
Катерины теперь почти не было границы, и доктор видел, что  несколько  раз
она уже переступала эту черту. Страхи женщины росли, и он беспокоился, как
бы Катерина не решилась на самоубийство.
     - Никогда нельзя угадать, как далеко зайдут эти страхи, - сказал врач
Торну в кабинете. - Но, честно говоря, я должен сознаться, что она готовит
себя к серьезнейшему эмоциональному потрясению.
     Торн напряженно сидел на жестком стуле,  а  молодой  психиатр  сильно
затягивался  табачным  дымом,  стараясь  поддержать  огонь  в  трубке,   и
расхаживал по комнате.
     - Ей стало хуже? - спросил Торн дрожащим голосом.
     - Скажем так: болезнь прогрессирует.
     - Вы можете чем-нибудь помочь?
     - Я вижу ее два раза в неделю и считаю, что  ей  нужны  более  частые
консультации.
     - Вы хотите сказать, что она сумасшедшая?
     - Она живет в мире своих фантазий. Эти фантазии очень страшны, и  она
реагирует на этот кошмар.
     - Что за фантазии? - спросил Торн.
     Гриер помолчал, раздумывая, стоит ли все  рассказывать  или  нет.  Он
тяжело опустился на стул и прямо взглянул в глаза Торна.
     - Во-первых, она выдумала, что ее ребенок на самом деле не ее.
     Эта фраза поразила Торна, как гром среди ясного  неба.  Он  застыл  и
ничего не мог ответить.
     - Честно говоря, я рассматриваю это не как страх, а как желание.  Она
подсознательно хочет быть  _б_е_з_д_е_т_н_о_й_.  Так  я  это  трактую.  По
крайней мере на эмоциональном уровне.
     Торн сидел ошеломленный и продолжал молчать.
     - Конечно, я не могу даже предположить, что ребенок для нее не  имеет
значения, - продолжал Гриер. - Наоборот, это единственное и  самое  важное
для нее на свете! Но почему-то она считает, что ребенок - угроза для  нее.
Я не  знаю,  откуда  именно  идет  этот  страх,  от  чувства  материнства,
эмоциональной привязанности или просто мышей, что она неполноценна. Что ей
не справиться.
     - Но она сама _х_о_т_е_л_а_ ребенка, - выдавил наконец Торн.
     - Ради вас.
     - Нет...
     - Подсознательно. Она старалась доказать, что достойна вас. А как это
лучше доказать, чем родить вам ребенка?
     Торн смотрел прямо перед собой, в глазах его горело отчаяние.
     - А теперь обнаруживается, что она не справляется с реальной  жизнью,
- продолжал Гриер. - И она пытается отыскать  причину,  чтобы  не  считать
себя неполноценной. Она выдумывает, что  ребенок  не  ее,  что  ребенок  -
зло...
     - ...Что?
     - Что она не может полюбить его, -  объяснил  Гриер.  -  Потому  ищет
причину, отчего он недостоин ее любви.
     - Катерина считает, что ребенок - зло?
     Торн был потрясен, на лице его отражался страх.
     - Сейчас ей необходимо это чувствовать, - объяснил Гриер. -  Но  дело
также и в том, что другой ребенок был бы для нее гибелью.
     - Все же в каком смысле ребенок - зло?
     - Это только ее фантазия. Так же, как и то, что этот ребенок не ее.
     Торну стало трудно дышать, к горлу подступил комок.
     - Не стоит отчаиваться, - ободрил его Гриер.
     - Доктор...
     - Да?
     Торн не мог продолжать.
     - Вы хотели что-то сказать? - спросил Гриер.
     На лице доктора появилась озабоченность. Человек, сидевший перед ним,
просто-напросто боялся говорить.
     - Мистер Торн, с вами все в порядке?
     - Мне страшно, - прошептал Торн.
     - Конечно, вам страшно.
     - Я хотел сказать... я боюсь.
     - Это естественно.
     - Что-то... ужасное происходит.
     - Да. Но вы оба это переживете.
     - Вы не понимаете...
     - Понимаю.
     - Нет.
     - Поверьте мне, я все понимаю.
     Почти плача, Торн схватился за голову руками.
     - У вас тоже сильное  переутомление,  мистер  Торн.  Очевидно,  более
сильное, чем вы предполагаете.
     - Я не знаю, что мне делать, - простонал Торн.
     - Во-первых, вы должны согласиться на аборт.
     Торн поднял глаза на Гриера.
     - Нет, - сказал он.
     - Если это исходит из ваших религиозных принципов...
     - Нет.
     - Но вы легко должны понять необходимость...
     - Я не дам согласия, - твердо сказал Торн.
     - Вы должны.
     - Нет!
     Гриер откинулся на стуле и с ужасом посмотрел на посла.
     - Я бы хотел знать причины, - тихо произнес он.
     Торн смотрел на него и не шевелился.
     - Мне предсказали, что эта беременность прервется. Я  хочу  доказать,
что этого не произойдет.
     Доктор уставился на него в крайнем изумлении.
     - Я знаю, что это звучит нелепо. Возможно, я... _с_о_ш_е_л_ с у_м_а_.
     - Почему вы так говорите?
     Торн тяжело посмотрел на него и заговорил, с трудом выдавливая слова.
     - Потому что эта беременность должна продолжаться,  чтобы  я  сам  не
начал верить...
     - Верить?..
     - Как и моя жена. Что ребенок - это...
     Слова  застряли  у  него  в  горле,  он   поднялся   и   почувствовал
беспокойство. Дурное предчувствие охватила его. Торн  ощутил,  что  сейчас
должно что-то случиться.
     - Мистер Торн?
     - Извините меня...
     - Пожалуйста, садитесь.
     Резко тряхнув головой, Торн вышел из кабинета  и  торопливо  пошел  к
лестнице, ведущей на улицу. Очутившись на улице, он кинулся к  машине,  на
ходу вынимая ключи.  Чувство  панического  страха  усиливалось.  Ему  надо
скорее вернуться домой. Включив мотор, Торн  развернулся  так  резко,  что
завизжали шины, и рванул по направлению к шоссе. До Пирфорда было  полчаса
езды, и он почему-то боялся, что не успеет  вовремя.  Улицы  Лондона  были
переполнены  транспортом,  он  постоянно  сигналил  машинам,  обгонял  их,
проезжал на красный свет, и чувство беспокойства  все  сильнее  охватывало
его...
     Катерина тоже почувствовала гнетущее беспокойство и  решила  заняться
домашними делами, чтобы подавить страх. Она стояла  на  лестничной  клетке
третьего этажа с кувшином в руке  и  раздумывала,  как  ей  полить  цветы,
подвешенные над перилами. Ей не хотелось  расплескать  воду  на  кафельный
пол. В детской, за ее спиной, Дэмьен катался на своей  машине,  пыхтя  как
паровоз, и звук этот становился все громче по мере того,  как  он  набирал
скорость. Незаметно для Катерины  миссис  Бэйлок  встала  в  дальнем  углу
комнаты и закрыла глаза, как бы молясь про себя...


     По шоссе с предельной  скоростью  несся  Торн.  Он  уже  выбрался  на
магистраль М-40, ведущую прямо к дому. Лицо его  было  напряжено,  он  изо
всех сил сжимал руль, каждая  клеточка  тела  словно  старалась  подогнать
машину, заставить ее ехать еще быстрее. Автомобиль мчался по  шоссе,  Торн
сигналил машинам, и все пропускали его вперед.  Он  подумал  о  полиции  и
взглянул в зеркальце дальнего  вида.  Увиденное  потрясло  его:  по  пятам
следовал громадный черный автомобиль - катафалк.  Катафалк  приближался  к
машине, и лицо Торна окаменело...
     В Пирфорде  Дэмьен  все  сильнее  разгонял  свою  игрушечную  машину,
подпрыгивая на ней, как на скаковой лошади. В коридоре Катерина встала  на
табуретку. В комнате Дэмьена миссис Бэйлок пристально смотрела на ребенка,
направляя его действия усилием воли и заставляя его ездить все  быстрее  и
быстрее. Мальчик разгонялся, глаза и лицо отражали безумие.
     В  автомобиле  Торн  застонал  от  напряжения.   Стрелка   спидометра
показывала девяносто миль, потом сто  десять,  но  катафалк  не  отставал,
настойчиво преследуя  его.  Торн  уже  не  мог  остановить  себя,  не  мог
допустить, чтобы его обогнали.  Двигатель  машины  ревел  на  пределе,  но
катафалк приближался и наконец поравнялся с бежевым автомобилем Торна.
     - Нет... - простонал Торн. - Нет!
     Некоторое время  они  ехали  рядом,  потом  катафалк  начал  медленно
уходить вперед. Торн налег на руль, приказывая машине  ехать  быстрее,  но
катафалк  продолжал  удаляться.  Гроб,  установленный  в   нем,   медленно
раскачивался...
     В доме Торнов Дэмьен разогнался еще сильней, его машина  наклонялась,
когда он бешено носился по комнате, а в коридоре  Катерина  пошатнулась  и
протянула руки вперед, стараясь удержаться на табуретке.
     На шоссе катафалк неожиданно резко поддал  газу  и  рванулся  вперед.
Торн испустил страшный крик. В этот момент Дэмьен пулей вылетел  из  своей
комнаты и столкнулся с Катериной. Она упала с табуретки, судорожно пытаясь
ухватиться за что-нибудь, сбила рукой круглый аквариум с золотыми рыбками,
который полетел вслед за ней.  Послышался  глухой  удар.  Через  мгновение
аквариум упал и разлетелся на маленькие кусочки.
     ...Катерина лежала, не шевелясь. Рядом с ней на кафельном полу билась
золотая рыбка...
     Когда Торн приехал в больницу, там уже  успели  собраться  репортеры.
Они засыпали его вопросами и слепили вспышками фотокамер,  а  он  отчаянно
пытался пройти сквозь их строй к двери с табличкой "Интенсивная  терапия".
Приехав домой, он нашел миссис Бэйлок в состоянии истерики: она  только  и
успела сказать ему, что Катерина упала и "скорая" отвезла ее  в  городскую
больницу.
     - Скажите что-нибудь о состоянии жены, мистер Торн! -  закричал  один
из репортеров.
     - Убирайтесь отсюда!
     - Говорят, что она упала.
     - С ней все в порядке?
     Газетчики пытались остановить Торна, но он прошел через двойные двери
и побежал по коридорам, оставляя репортеров позади.
     Навстречу ему быстро шел врач.
     - Меня зовут Беккер, - сказал он.
     - С ней все в порядке? - в отчаянии спросил Торн.
     - Она поправится. У нее сотрясение мозга, перелом ключицы и небольшое
внутреннее кровоизлияние.
     - Она беременна.
     - Боюсь, что уже нет.
     - Был выкидыш? - задохнулся он.
     - Прямо на полу, когда она упала. Я хотел  сделать  исследование,  но
ваша служанка все убрала к нашему приезду.
     Торн вздрогнул и обмяк, прислонившись к стене.
     - Естественно, - продолжал врач, - подробности мы сообщать не  будем.
Чем меньше людей об этом узнает, тем лучше.
     Торн уставился на него, и врач понял, что он ничего не знает.
     - Вы же ЗНАЕТЕ, что она сама бросилась вниз, - сказал он.
     - ...Бросилась?
     - С третьего этажа. На глазах у ребенка и его няни.
     Торн тупо  посмотрел  на  него,  псом  повернулся  к  стене.  У  него
затряслись плечи, и врач понял, что Торн плачет.
     - При подобном  падении,  -  добавил  врач,  -  обычно  больше  всего
страдает голова. В каком-то смысле можно считать, что вам повезло.
     Торн кивнул, пытаясь сдержать слезы.
     - Вообще вам во многом повезло, - сказал  врач.  -  Она  жива  и  при
правильном лечении никогда этого больше не повторит. Жена моего брата тоже
была склонна к самоубийству. Однажды она залезла в ванну и взяла  с  собой
тостер. Решила включить его и убить себя электричеством.
     Торн повернулся к врачу.
     - Дело в том, что ей удалось выжить, и она больше ничего подобного не
делала. Прошло уже четыре года, и с ней все в порядке.
     - Где она? - спросил Торн.
     - Живет в Швейцарии.
     - Моя жена!
     - Палата 44. Она скоро придет в себя.
     В палате Катерины было тихо и темно. В углу с журналом в руках сидела
сестра. Торн вошел и остановился, потрясенный увиденным. Вид Катерины  был
страшен:  бледное,  распухшее  лицо,  капельница  с  плазмой.  Рука   была
загипсована и причудливо вывернута. Застывшее лицо не  подавало  признаков
жизни.
     - Она спит, - сказала сестра. Торн медленно подошел к кровати. Словно
почувствовав его присутствие,  Катерина  застонала  и  медленно  повернула
голову.
     - Ей больно? - дрожащим голосом спросил Торн.
     - Она сейчас на седьмом небе, - ответила сестра. - Пентотал натрия.
     Торн сел рядом, уткнулся лбом в  спинку  кровати  и  заплакал.  Через
некоторое время он почувствовал, что рука Катерины коснулась его головы.
     - Джерри... - прошептала она.
     Он посмотрел на нее. Катерина с трудом открыла глаза.
     - Кэти... - выдавил он сквозь слезы.
     - Не дай ему убить меня.
     Потом она закрыла глаза и забылась сном.
     Торн приехал домой после полуночи и долго стоял в темноте фойе, глядя
на то место кафельного пола, куда упала Катерина. Он устал, напряжение  не
спадало, и Торн очень хотел заснуть, чтобы хоть на некоторое время  забыть
о происшедшей трагедии.
     Торн не стал включать лампы и  некоторое  время  постоял  в  темноте,
смотря наверх, на  площадку  третьего  этажа.  Он  попробовал  представить
Катерину, стоящую наверху и  обдумывающую  свой  прыжок.  Почему  же  она,
серьезно решив покончить с жизнью, не прыгнула с крыши? В доме было  много
таблеток, бритвенных лезвий, десятки других  вещей,  помогающих  покончить
жизнь самоубийством. Почему именно так? И почему на  глазах  у  Дэмьена  и
миссис Бэйлок?
     Он снова вспомнил о  священнике  и  его  предостережении.  "Он  убьет
неродившегося ребенка, пока тот спит в утробе. Потом он убьет  вашу  жену.
Потом, когда он убедится, что унаследует все, что  принадлежит  вам..."  -
Торн закрыл глаза, пытаясь вычеркнуть эти слова из памяти.  Он  подумал  о
Тассоне, пронзенном шестом, о телефонном  звонке  Дженнингса,  о  безумной
панике, охватившей его во время гонок с катафалком. Психиатр был прав.  Он
переутомился, и такое поведение только подтверждает это.  Страхи  Катерины
начали  распространяться  и  на  него,  ее  фантазии  в  какой-то  степени
оказались заразными. Но больше он не допустит этого! Теперь, как  никогда,
ему надо быть в полном разуме.
     Чувствуя физическую слабость, он пошел наверх по лестнице,  нащупывая
в темноте ступени. Он выспится и утром проснется свежим, полным энергии  и
способным действовать.
     Подходя к своей двери, Торн  остановился,  глядя  в  сторону  спальни
Дэмьена. Бледный свет ночника пробивался  из-под  двери.  Торн  представил
себе невинное лицо ребенка, мирно  спящего  в  своей  комнате.  Поддавшись
желанию посмотреть на мальчика, он медленно  подошел  к  комнате  Дэмьена,
убеждая себя, что здесь ему нечего бояться. Но открыв комнату,  он  увидел
нечто такое, что заставило его содрогнуться. Ребенок спал, но  он  был  не
один. По  одну  сторону  кровати  сидела  миссис  Бэйлок,  сложив  руки  и
уставившись в пространство перед собой, по  другую  были  видны  очертания
огромного пса. Это был тот самый пес, от которого  он  просил  избавиться.
Теперь собака сидела здесь, охраняя сон его  сына.  Затаив  дыхание,  Торн
тихо прикрыл дверь, вернулся в коридор и пошел в свою  комнату.  Здесь  он
попытался успокоить дыхание и понял, что  его  трясет.  Неожиданно  тишина
взорвалась телефонным звонком, и Торн бегом кинулся к трубке.
     - Алло!
     - Это Дженнингс, - раздался голос. - Помните, тот самый,  у  которого
вы разбили фотокамеру.
     - Да.
     - Я живу на углу Гросверном и Пятой в Челси, и думаю, что  вам  лучше
всего приехать прямо сейчас.
     - Что вы хотите?
     - Что-то происходит, мистер Торн. Происходит нечто такое,  о  чем  вы
должны знать.
     Квартира Дженнингса находилась в дешевом, запутанном районе,  и  Торн
долго разыскивал ее. Шел дождь, видимость была плохой, и он  почти  совсем
отчаялся, прежде чем заметил красный свет в башенке  наверху.  В  окне  он
увидел Дженнингса, тот помахал ему, а потом вернулся в комнату, решив, что
ради такого выдающегося гостя можно было бы немного прибраться. Он кое-как
запихнул одежду в шкаф и стал дожидаться  Торна.  Вскоре  появился  посол,
задыхающийся после пешего похода по пяти лестничным пролетам.
     - У меня есть бренди, - предложил Дженнингс.
     - Если можно.
     - Конечно, не такой, к какому вы привыкли.
     Дженнингс закрыл входную дверь и исчез в алькове, пока  Торн  мельком
рассматривал его темную  комнату.  Она  была  залита  красноватым  светом,
струящимся из подсобной комнатки, все стены были увешаны фотографиями.
     - Вот и я, - сказал Дженнингс, возвращаясь с бутылкой и стаканами.  -
Выпейте немного и перейдем к делу.
     Торн принял у него стакан, и Дженнингс разлил бренди. Потом Дженнингс
сел на кровать и указал на кипу подушек на полу, но Торн продолжал стоять.
     - Не хотите ли закурить? - спросил Дженнингс.
     Торн покачал головой, его уже начинал раздражать  беспечный  домашний
тон хозяина.
     - Вы говорили, будто что-то происходит.
     - Это так.
     - Я бы хотел узнать, что вы имели в виду.
     Дженнингс пристально посмотрел на Торна.
     - Вы еще не поняли?
     - Нет.
     - Тогда почему вы здесь?
     - Потому, что вы не захотели давать объяснений по телефону.
     Дженнингс кивнул и поставил стакан.
     - Я не мог объяснить, потому что вам надо кое-что увидеть.
     - И что же это?
     - Фотографии. - Он встал и прошел в темную комнату, жестом  пригласив
Торна  следовать  за  ним.  -  Я  думал,  вы  захотите   сначала   поближе
познакомиться.
     - Я очень устал.
     - Ладно, сейчас у вас появятся силы.
     Он включил небольшую лампу, осветившую серию фотографий. Торн вошел и
сел на табуретку рядом с Дженнингсом.
     - Узнаете?
     Это были снимки того дня рождения, когда Дэмьену  исполнилось  четыре
года. Детишки на каруселях, Катерина, наблюдающая за ними.
     - Да, - ответил Торн.
     - Теперь посмотрите сюда.
     Дженнингс убрал верхние фотографии и  показал  снимок  Чессы,  первой
няни Дэмьена. Она стояла одна в клоунском костюме на фоне дома.
     - Вы видите что-нибудь необычное? - спросил Дженнингс.
     - Нет.
     Дженнингс коснулся фотографии, обводя пальцем  едва  заметный  туман,
зависший над ее головой и шеей.
     - Сначала я подумал, что это дефект пленки, - сказал Дженнингс. -  Но
теперь смотрите дальше.
     Он достал фотографию Чессы, висящей на канате.
     - Не понимаю, - сказал Торн.
     - Следите за ходом мысли.
     Дженнингс отодвинул пачку  фотографий  в  сторону  и  достал  другую.
Сверху лежала фотография  маленького  священника  Тассоне,  уходившего  из
посольства.
     - А как насчет этой?
     Торн с ужасом посмотрел на него.
     - Где вы ее достали?
     - Сам сделал.
     - Я считал,  что  вы  _р_а_з_ы_с_к_и_в_а_е_т_е_  этого  человека.  Вы
говорили, что он ваш родственник.
     - Я сказал неправду. Посмотрите на снимок.
     Дженнингс снова коснулся  фотографии,  указывая  на  туманный  штрих,
видневшийся над головой священника.
     - Вот эта тень над его головой? - спросил Торн.
     - Да. А теперь посмотрите сюда. Этот снимок  сделан  на  десять  дней
позже первого.
     Он достал другую фотографию и положил ее под лампу. Это  был  крупный
план группы людей, стоящих в задних рядах аудитории. Лица Тассоне не  было
видно, только контуры одежды, но как раз над тем местом, где  должна  быть
голова, нависал тот же продолговатый туманный штрих.
     - Мне кажется, что это тот же самый  человек.  Лица  не  видно,  зато
хорошо видно то, что над ним висит.
     Торн изучал фотографию, глаза его выражали недоумение.
     - На этот раз он  висит  ниже,  -  продолжал  Дженнингс.  -  Если  вы
мысленно очертите его лицо, станет очевидным, что туманный  предмет  почти
касается его головы. Что бы это ни было, оно опустилось.
     Торн молча уставился на фотографию. Дженнингс убрал ее и  положил  на
стол  вырезку  из  газеты,  где  был  запечатлен   священник,   пронзенный
копьеобразным шестом.
     - Начинаете улавливать связь? - спросил Дженнингс.
     Сзади зажужжал таймер, и Дженнингс  включил  еще  одну  лампочку.  Он
встретил взволнованный взгляд Торна.
     - Я тоже не мог этого объяснить, -  сказал  Дженнингс.  -  Поэтому  и
начал копаться.
     Взяв пинцет, он повернулся к  ванночкам,  вынул  увеличенный  снимок,
стряхнул с него капли фиксажа, прежде чем поднести к свету.
     - У меня есть знакомые в полиции. Они дали мне несколько негативов, с
которых я сделал фотографии. По заключению патологоанатома, у Тассоне  был
рак. Он почти все время употреблял морфий, делая  себе  уколы  по  два-три
раза в день.
     Торн взглянул на фотографии. Перед ним предстало  мертвое  обнаженное
тело священника в разных позах.
     - Внешне его тело  совершенно  здорово  и  нет  ничего  странного,  -
продолжал Дженнингс,  -  кроме  одного  маленького  значка  на  внутренней
стороне левой ноги.
     Он передал Торну увеличительное стекло и подвел его руку к последнему
снимку. Торн внимательно пригляделся и увидел знак, похожий на татуировку.
     - Что это? - спросил Торн.
     - Три шестерки. Шестьсот шестьдесят шесть.
     - Концлагерь?
     -  Я  тоже  так  думал,  но  биопсия  показала,  что  знак  буквально
вгравирован в него. В концлагере этого не делали. Я полагаю,  что  это  он
сделал сам.
     Торн и Дженнингс переглянулись.
     - Смотрите дальше, - сказал Дженнингс  и  поднес  к  свету  еще  одну
фотографию. - Вот комната, где он жил. В Сохо, квартира без горячей  воды.
Она  была  полна  крыс,  когда  мы  зашли  внутрь.  Он  оставил  на  столе
недоеденный кусок соленого мяса.
     Торн  начал  рассматривать  фотографию.  Маленькая  каморка,   внутри
которой был лишь стол, шкафчик и кровать.  Стены  были  покрыты  какими-то
бумагами, повсюду висели большие распятия.
     - Вот так все и было. Листочки на стенах - это  страницы  из  Библии.
Тысячи страниц. Каждый дюйм на стенах был  ими  заклеен,  даже  окна.  Как
будто он охранял себя от чего-то.
     Торн сидел пораженный, уставившись на странную фотографию.
     - И кресты тоже. На одной только входной двери он прикрепил их  сорок
семь штук.
     - Он был... сумасшедший? - прошептал Торн.  Дженнингс  посмотрел  ему
прямо в глаза.
     - Вам видней.
     Повернувшись на стуле, Дженнингс открыл ящик  стола  и  вынул  оттуда
потрепанную папку.
     - Полиция посчитала его  помешанным,  -  сказал  он.  -  Поэтому  они
разрешили порыться в его вещах и забрать все, что может оказаться  нужным.
Вот так я достал это.
     Дженнингс встал и прошел в жилую комнату.  Торн  последовал  за  ним.
Здесь фотограф раскрыл папку и вытряхнул ее содержимое на стол.
     - Во-первых, здесь есть дневник, - сказал он, вынимая из  кипы  бумаг
обветшалую книжечку. - Но в нем говорится не о  священнике,  а  о  ВАС.  О
ВАШИХ передвижениях: когда вы ушли  из  конторы,  в  каких  ресторанах  вы
питаетесь, где вы выступали...
     - Можно мне взглянуть?
     - Конечно.
     Торн дрожащими руками взял дневник и перелистал его.
     - В последней записи говорится, что вы должны встретиться  с  ним,  -
продолжал Дженнингс, - в Кью Гарденс. В тот же день он погиб.
     Торн поднял глаза и встретил взгляд Дженнингса.
     - Он был сумасшедшим, - сказал Торн.
     - Неужели?
     В тоне Дженнингса прозвучала скрытая угроза, и  Торн  замер  под  его
взглядом.
     - Что вам угодно?
     - Вы с ним встретились?
     - Н-нет...
     - У меня есть еще кое-что, мистер посол, но я ничего не  скажу,  если
вы будете говорить мне неправду.
     - Какое вам дело до всего этого? - хрипло спросил Торн.
     - Я ваш друг и хочу вам помочь, - ответил Дженнингс.
     Торн продолжал напряженно смотреть на него.
     - Самое главное вот здесь, - продолжал Дженнингс, указывая на стол. -
Так вы будете говорить или уйдете?
     Торн стиснул зубы.
     - Что вы хотите узнать?
     - Вы виделись с ним в парке?
     - Да.
     - Что он вам сказал?
     - Он предупредил меня.
     - О чем?
     - Он говорил, что моя жизнь в опасности.
     - В какой опасности?
     - Я не совсем понял.
     - Не дурачьте меня.
     - Я говорю серьезно. Он непонятно выражался.
     Дженнингс отодвинулся и посмотрел на Торна с недоверием.
     - Это было что-то из Библии, - добавил Торн. - Какие-то стихи.  Я  не
помню их. Я подумал, что он ненормальный. Я не помню стихи  и  не  мог  их
понять!
     Дженнингс скептически посмотрел на него.
     - Думаю, вам стоит довериться мне, - сказал Дженнингс.
     - Вы говорили, что у вас есть еще кое-что.
     - Но я еще не все от вас услышал.
     - Мне больше нечего сказать.
     Дженнингс кивнул, показав, что этого хватит, и вернулся к бумагам  на
столе. Включив лампочку без плафона,  подвешенную  над  столом,  он  нашел
газетную вырезку и протянул ее Торну.
     - Это из журнала "Астролоджерс Монтли". Заметка астролога о необычном
явлении.  Комета,  которая  превратилась  в  сияющую  звезду.  Как  звезда
Бетельгейзе две тысячи лет тому назад.
     Вытирая пот со лба, Торн изучал заметку.
     - Только ЭТО произошло над ДРУГИМ полушарием, - продолжал  Дженнингс.
- В Европе. Четыре с небольшим года тому назад. Точнее, шестого июня.  Это
число вам что-нибудь говорит?
     - Да, - прохрипел Торн.
     - Тогда вы узнаете вторую вырезку, - ответил Дженнингс, поднимая  еще
одну бумажку со стола, - с последней страницы римской газеты.
     Торн взял заметку и сразу же вспомнил ее. Точно такая же хранилась  у
Катерины в записной книжке.
     - Это сообщение о рождении вашего сына. Это  ТОЖЕ  произошло  шестого
июня, четыре года назад. Я бы сказал, что это совпадение. А вы?
     У Торна тряслись руки, бумажка дрожала  так,  что  он  с  трудом  мог
прочитать ее.
     - Ваш сын родился в шесть часов утра?
     Торн повернулся к нему, в его глазах светилась невыносимая боль.
     - Я хочу выяснить,  что  это  за  знак  на  ноге  у  священника.  Три
шестерки. Я думаю, он как-то связан с вашим сыном.  Шестой  месяц,  шестой
день...
     - МОЙ сын УМЕР! - выпалил Торн. - МОЙ сын УМЕР. Я  не  знаю,  кого  я
воспитываю.
     Он закрыл лицо руками, отвернулся  и  тяжело  задышал.  Дженнингс  не
сводил с него глаз.
     - Если вы не против, - тихо произнес он, - я мог бы  помочь  выяснить
это.
     - Нет, - простонал Торн. - Это мое дело.
     - Здесь вы ошибаетесь, сэр. Теперь это и МОЕ дело.
     Торн повернулся к нему, и их глаза  встретились.  Дженнингс  медленно
прошел в темную комнату и вернулся оттуда с фотографией.  Он  протянул  ее
Торну.
     - В углу каморки у священника было  небольшое  зеркало,  -  с  трудом
выговорил Дженнингс. -  Случайно  в  нем  отразился  я  сам,  когда  делал
фотографии. Довольно необычный эффект, вы не находите?
     Он придвинул лампочку поближе, чтобы было виднее. На фотографии  Торн
увидел небольшое зеркало в  дальнем  углу  комнаты,  где  жил  Тассоне.  В
зеркале отражался  Дженнингс  с  поднятым  к  лицу  фотоаппаратом.  Ничего
необычного в том, что фотограф поймал свое изображение,  не  было.  Но  на
этом снимке явно чего-то не хватало.
     У Дженнингса не было шеи.
     Его голова была  отделена  от  туловища  темным  пятном,  похожим  на
дымку...



                                    10

     После того как стало известно о несчастье с  Катериной,  Торну  легко
было объяснить свое отсутствие в  офисе  в  течение  нескольких  дней.  Он
сказал, что поедет в Рим за травматологом, хотя на самом деле цель поездки
была иной. Дженнингс убедил его, что начинать надо  с  самого  начала,  то
есть поехать в тот самый госпиталь, где родился Дэмьен. И там  они  начнут
по крохам восстанавливать истину.
     Все было устроено быстро и  без  лишнего  шума.  Торн  нанял  частный
самолет, чтобы выехать из  Лондона,  не  привлекая  внимания  публики.  За
несколько часов  до  отлета  Дженнингс  подобрал  кое-какой  материал  для
исследования: несколько вариантов Библии, три книги по оккультным  наукам.
Торн вернулся в Пирфорд, чтобы собрать вещи  и  захватить  большую  шляпу,
которая делала его неузнаваемым.
     В Пирфорде было необычайно тихо, машины стояли в гараже в таком виде,
будто на них больше никто не собирался ездить. Гортоны отсутствовали.
     - Они оба уехали, - пояснила миссис Бэйлок, когда он вошел в кухню.
     Женщина стояла у раковины и резала  овощи,  точно  так  же,  как  это
делала раньше миссис Гортон.
     - Как уехали? - спросил Торн.
     - Совсем. Собрались и уехали. Они  оставили  адрес,  чтобы  вы  могли
переслать туда зарплату за последний месяц.
     Торн был поражен.
     - Они не объяснили причину? - спросил он.
     - Это неважно, сэр. Я сама справлюсь.
     - Они должны были объяснить...
     - Мне, во всяком случае, они ничего не сказали. Хотя  они  вообще  со
мной  мало  разговаривали.  Мистер  Гортон  настаивал  на   отъезде.   Мне
показалось, что миссис Гортон хотела остаться.
     Торн обеспокоенно  посмотрел  на  миссис  Бэйлок.  Ему  было  страшно
оставлять ее с Дэмьеном. Но другого выхода не было. Он должен  был  срочно
уехать.
     - Вы здесь справитесь одна, если я уеду на несколько дней?
     - Думаю, что да, сэр. Продуктов нам хватит  на  несколько  недель,  а
мальчику не помешает тишина в доме.
     Торн кивнул и хотел выйти, но вдруг остановился:
     - Миссис Бэйлок...
     - Сэр?
     - Та собака.
     - Да, я знаю. К концу дня ее уже не будет.
     - Почему она до сих пор здесь?
     - Мы отвели ее в лес и  там  отпустили,  но  она  сама  нашла  дорогу
обратно. Она сидела на улице вчера после... после несчастья, а мальчик был
так потрясен и попросил, чтобы собака осталась с ним в комнате. Я  сказала
Дэмьену, что вам  это  не  понравится,  но  при  таких  обстоятельствах  я
подумала...
     - Я хочу, чтобы ее здесь не было.
     - Я сегодня же позвоню, сэр, чтобы ее забрали.
     Торн повернулся к выходу.
     - Мистер Торн?..
     - Да?
     - Как ваша жена?
     - Поправляется.
     - Пока вас не будет, можно с мальчиком навестить ее?
     Торн  задумался,  наблюдая  за  женщиной,  вытиравшей  руки  кухонным
полотенцем. Она была настоящим олицетворением домохозяйки, и он  удивился,
отчего так не любит ее.
     - Лучше не стоит. Я сам с ним схожу, когда вернусь.
     - Хорошо, сэр.
     Они попрощались, и Торн поехал в больницу. Там он проконсультировался
с доктором Беккером, сообщившим ему, что Катерина не спит и чувствует себя
лучше. Доктор спросил, можно ли пригласить к ней психиатра, и Торн дал ему
номер Чарльза Гриера. Потом он прошел к Катерине. Увидев  его,  она  слабо
улыбнулась.
     - Привет, - сказал он.
     - Привет, - прошептала она.
     - Тебе лучше?
     - Немного.
     - Говорят, что ты скоро поправишься.
     - Я знаю.
     Торн пододвинул стул к кровати и сел. Он был удивлен  тем,  насколько
она казалась красивой даже в таком состоянии. Солнечный  свет  проникал  в
окно, нежно освещая ее волосы.
     - Ты хорошо выглядишь, - сказала она.
     - Я думал о тебе, - ответил он.
     - Представляю, как выгляжу я, - натянуто улыбнулась она.
     Торн взял ее руку, и они молча смотрели друг на друга.
     - Странные времена, - тихо сказала она.
     - Да.
     - Неужели когда-нибудь все наладится?
     - Думаю, что да.
     Она грустно улыбнулась, и он протянул руку,  поправляя  прядь  волос,
упавших ей на глаза.
     - Мы ведь добрые люди, правда, Джереми?
     - Думаю, что да.
     - Почему тогда все против нас?
     Он покачал головой не в состоянии ответить.
     - Если бы мы были злыми, - тихо сказала Катерина, - я считала бы, что
все в порядке. Может быть, это то, что мы заслужили.  Но  что  мы  сделали
неправильного? Что мы когда-нибудь сделали не так?
     - Я не знаю, - с трудом ответил он.
     Она казалась такой несчастной, что чувства переполняли его.
     - Ты здесь в  безопасности,  -  прошептал  Торн.  -  А  я  уезжаю  на
несколько дней.
     Она не ответила. Она даже не спросила, куда он едет.
     - Дела. Это неотложно.
     - Надолго?
     - На три дня. Я буду звонить тебе каждый день.
     Катерина кивнула,  он  медленно  поднялся,  потом  нагнулся  и  нежно
поцеловал ее поцарапанную бледную щеку.
     - Джерри?
     - Да?
     - Они сказали мне, что я сама спрыгнула.  -  Она  взглянула  на  него
по-детски удивленно и невинно. - И ТЕБЕ они так же сказали?
     - Да.
     - Зачем мне надо было это делать?
     - Я не знаю, - прошептал Торн. - Но мы выясним.
     - Я сошла с ума? - просто спросила она.
     Торн посмотрел на нее и медленно покачал головой.
     - Может быть, мы все сошли с ума, - ответил он.
     Она приподнялась, и он снова наклонился, прижимаясь лицом к ее лицу.
     - Я не прыгала, - шепнула она. - Меня... столкнул Дэмьен.
     Наступило долгое молчание, и Торн медленно вышел из палаты.
     Шестиместный самолет "Лир" вез только Торна и Дженнингса. Он несся по
направлению к Риму сквозь ночь, и внутри  него  было  тихо  и  напряженно.
Дженнингс разложил вокруг себя книги и заставлял Торна вспомнить все,  что
говорил ему Тассоне.
     - Я не могу, - мучительно произнес Торн. - У меня все как в тумане.
     - Начните заново. Расскажите мне все, что помните.
     Торн повторил рассказ о  своем  первом  свидании  со  священником,  о
дальнейшем преследовании, наконец,  о  встрече  в  парке.  Во  время  этой
встречи священник читал стихи.
     - Что-то насчет... восхождения из моря... -  бормотал  Торн,  пытаясь
припомнить. - О смерти... и армии... и Риме...
     - Надо постараться вспомнить получше.
     - Я был очень расстроен и подумал, что он сумасшедший! Я в общем-то и
не слушал его.
     - Но вы все слышали. Значит, вы можете вспомнить. Давайте же!
     - Я не могу!
     - Попробуй еще!
     Лицо Торна выражало отчаяние. Он закрыл  глаза  и  пытался  заставить
себя вспомнить то, что ему никак не удавалось.
     - Я помню... он умолял меня принять веру. "Пей кровь Христа". Так  он
сказал. "Пей кровь Христову"...
     - Для чего?
     - Чтобы побороть сына дьявола. Он сказал: "Пей кровь Христову,  чтобы
побороть сына дьявола".
     - Что еще? - не унимался Дженнингс.
     - Старик. Что-то насчет старика...
     - Какого старика?
     - Он сказал, что мне надо увидеться со стариком.
     - Продолжайте...
     - Я не могу вспомнить!..
     - Он назвал имя?
     - М... Магдо. Магдо. Меггидо. Нет, это название города.
     - Какого города? - не отступал Дженнингс.
     - Города, куда мне, по его словам,  надо  было  поехать.  МЕГГИДО.  Я
уверен в этом. Мне надо поехать в Меггидо.
     Дженнингс возбужденно начал рыться в своем портфеле, отыскивая карту.
     - Меггидо... - бормотал он. - Меггидо...
     - Вы слышали о нем? - спросил Торн.
     - Могу поспорить, что это в Италии.
     Но его не было ни в одной европейской стране. Дженнингс  рассматривал
карту добрых полчаса, а потом закрыл ее, покачивая в отчаянии головой.  Он
посмотрел на посла, увидел, что тот заснул, не стал будить его, а принялся
за свои книги по оккультизму. Маленький самолет ревел  в  ночном  небе,  а
Дженнингс погрузился в предсказания о втором пришествии Христа.  Оно  было
связано с пришествием Антихриста, сына Нечистого, Зверя, Дикого Мессии.
     "...и  придет  на  землю  дикий  Мессия,  потомок  Сатаны  в  обличье
человеческом.  Родительницей   его   будет   изнасилованное   четвероногое
животное. Как юный Христос нес по свету любовь и  доброту,  так  Антихрист
понесет ненависть и страх... получая приказы прямо из Ада..."
     Самолет   приземлился,   и   Дженнингс   кинулся   собирать    книги,
рассыпавшиеся во все стороны.
     В Риме шел дождь. Быстро пройдя через пустой аэропорт,  они  вышли  к
стоянке такси. Пока машина везла их  на  другой  конец  города,  Дженнингс
слегка прикорнул, а  Торн,  глядя  на  освещенные  статуи  на  Виа  Венто,
вспомнил, как он и Катерина, еще молодые и полные надежд, бродили по  этим
улицам, держась за руки. Они были невинны и любили друг друга. Он вспомнил
запах ее духов, ее обворожительный смех.  Влюбленные  открывали  для  себя
Рим, как  Колумб  когда-то  открывал  Америку.  Они  считали  город  своей
собственностью. Здесь они впервые отдались друг другу. Вглядываясь в ночь,
Торн подумал, будут ли они вообще когда-нибудь заниматься любовью...
     - Госпиталь Женераль, - сказал водитель такси и резко затормозил.
     Дженнингс проснулся. Торн выглянул в окно.
     - Это не то, - сказал Торн.
     - Si. Госпиталь Женераль.
     - Нет, тот был старый. Кирпичный. Я же помню.
     - У вас правильный адрес? - спросил Дженнингс.
     - Госпиталь Женераль, - повторил шофер.
     - E differente [это другое место (итал.)], - настаивал на своем Торн.
     - Fuoco [пожар (итал.)]. - ответил шофер.  -  Tre  anni  piu  o  meno
[примерно три года назад (итал.)].
     - Что он говорит? - спросил Дженнингс.
     - Пожар, - ответил Торн. - "Фуоко" значит "пожар".
     - Si, - добавил водитель. - Tre anni.
     - Что там насчет пожара? - спросил Дженнингс.
     - Очевидно, старый госпиталь сгорел. А теперь его перестроили.
     - Tre anni piu o meno. Multo morte.
     Торн посмотрел на Дженнингса.
     - Три года назад. Многие умерли.
     Они  заплатили  таксисту  и  попросили  его  подождать.   Тот   начал
отказываться, но, разглядев,  сколько  ему  дали,  охотно  согласился.  На
ломаном итальянском Торн объяснил ему, что они хотели бы пользоваться  его
услугами, пока не уедут из Рима.
     В  госпитале  их  ждало  разочарование.   Было   поздно,   начальство
отсутствовало. Дженнингс решил разыскать хоть кого-нибудь, а  Торн  в  это
время встретил монашку, говорящую по-английски, которая  подтвердила,  что
пожар три года назад разрушил госпиталь до основания.
     - Но он же не мог уничтожить все, - настаивал Торн. -  Записи...  Они
должны были сохраниться...
     - Меня в  то  время  здесь  не  было,  -  объяснила  она  на  ломаном
английском. - Но люди говорят, что огонь спалил все.
     - Но, возможно, какие-то бумаги хранились в другом месте?
     - Я не знаю.
     Торн был в отчаянии, а монашка пожала плечами, показав, что ей больше
нечего сообщить.
     - Послушайте, - сказал Торн. - Для меня  это  очень  важно.  Я  здесь
усыновил ребенка, и мне нужны сведения о его рождении.
     - Здесь не было усыновлений.
     - ОДНО здесь было. То есть это было не совсем усыновление...
     - Вы ошибаетесь. У нас все усыновления проходят в Агентстве по  делам
освобождения от ответственности и оказания помощи.
     - У вас сохранились записи о рождении? Вы храните документы о  детях,
которые здесь рождаются?
     - Да, конечно.
     - Может быть, если я назову число...
     - Бесполезно, - прервал его Дженнингс. Он  подошел  к  Торну,  и  тот
увидел на его лице выражение крайнего разочарования.
     - Пожар начался именно в зале документации. В подвале, где лежали все
бумаги. Потом огонь распространился  вверх  по  лестнице,  и  третий  этаж
превратился в ад.
     - Третий этаж?..
     - Родильное отделение, - кивнул Дженнингс. - Остался один пепел.
     Торн поник и прислонился к стене.
     - Извините меня... - сказала монашка.
     - Подождите, - попросил ее Торн. - А служащие? Наверняка ведь  КТО-ТО
выжил.
     - Да. Немногие.
     - Здесь был один высокий мужчина. Священник. Настоящий великан.
     - Его звали Спиллетто?
     - Да, - возбужденно ответил Торн. - Спиллетто.
     - Он был здесь главным.
     - Да, главным. Он...
     - Он выжил.
     В сердце Торна вспыхнула надежда.
     - Он здесь?
     - Нет.
     - А где же?
     - В монастыре в Субьяко. Многих пострадавших отправили  туда.  Многие
умерли там, но он выжил. Я помню, говорили, что это просто чудо,  ведь  во
время пожара он был на третьем этаже.
     - Субьяко? - переспросил Дженнингс.
     Монашка кивнула.
     - Монастырь Сан-Бенедетто.
     Кинувшись к машине, они сразу же  начали  рыться  в  картах.  Городок
Субьяко находился на южной границе Италии, и чтобы попасть туда,  пришлось
бы ехать на машине всю ночь. Таксисту нарисовали маршрут на карте  красным
карандашом, чтобы он мог спокойно ехать, пока они будут спать.
     Монастырь Сан-Бенедетто был наполовину разрушен, но огромная крепость
сохранила свою мощь и величие. Она веками стояла здесь, на юге  Италии,  и
выдержала не одну осаду. Во время второй  мировой  войны  немцы,  занявшие
монастырь под штаб, казнили в нем всех монахов. В 1946 году сами итальянцы
обстреляли его из минометов, как бы в отместку за зло, происходившее в его
стенах.
     Несмотря на все испытания, Сан-Бенедетто оставался священным  местом,
величественно возвышаясь на холме, и эхо молитв в течение веков  пропитало
его стены.
     Маленькое, забрызганное грязью такси подъехало  к  стенам  монастыря.
Шоферу пришлось расталкивать уснувших пассажиров.
     - Сеньоры?
     Торн зашевелился. Дженнингс опустил стекло и вдохнул утренний воздух,
озираясь по сторонам.
     - Сан-Бенедетто, - пробурчал усталый шофер.
     Торн протер глаза и увидел величественный силуэт  монастыря  на  фоне
красноватого утреннего неба.
     - Посмотри-ка туда... - прошептал Дженнингс в благоговейном страхе.
     - Нельзя ли подъехать поближе? - спросил Торн.
     Шофер отрицательно мотнул головой.
     Предложив ему выспаться, Торн и Дженнингс  побрели  дальше  пешком  и
скоро оказались по пояс в  траве,  вымочившей  их  до  нитки.  Идти  стало
трудно, одежда не соответствовала такой прогулке: она  постоянно  липла  к
телу, пока они пробивались вперед через поле. Тяжело  дыша,  Дженнингс  на
секунду остановился, взял камеру и отснял полпленки кадров.
     - Невероятно, - прошептал он. - Невероятно, черт возьми.
     Торн нетерпеливо оглянулся, и  Дженнингс  поспешно  догнал  его.  Они
пошли вместе, прислушиваясь к собственному  дыханию  и  к  далеким  звукам
пения, как стон, доносящимся изнутри монастыря.
     - Как много здесь грусти, - сказал Дженнингс, когда  они  подошли  ко
входу.
     Звук внушал трепет, монотонное пение  исходило,  казалось,  от  самих
стен, в каменных коридорах и  арках.  Они  медленно  продвигались  вперед,
оглядывая окружающее пространство и пытаясь обнаружить источник звука.
     - Я думаю, сюда, - сказал  Дженнингс,  указывая  в  сторону  длинного
коридора. - Посмотри, какая грязь.
     Впереди виднелась коричневая тропинка. Люди,  ходившие  здесь  многие
столетия подряд, ногами протерли в камне ложбинку, и во время ливней  сюда
стекала вода.  Тропинка  вела  к  огромной  каменной  ротонде  с  закрытой
деревянной дверью. Они подошли поближе, и пение  стало  громче.  Приоткрыв
дверь, Торн и Дженнингс с благоговением уставились на происходящее  внутри
ротонды. Казалось, они неожиданно перенеслись в средневековье, так  сильно
ощущалось присутствие Бога и духовной  святости.  Они  увидели  просторный
древний зал.  Каменные  ступени  вели  к  алтарю,  на  котором  возвышался
деревянный крест с фигурой распятого Христа,  высеченной  из  камня.  Сама
ротонда была сложена из каменных блоков, украшенных виноградными лозами  и
сходившихся в центре купола. Теперь с вершины купола пробивался  солнечный
свет и освещал фигуру Христа.
     - Священное место, - прошептал Дженнингс.
     Торн кивнул и продолжал осматривать помещение.  Взгляд  его  упал  на
группу монахов в капюшонах, стоящих на  коленях  и  произносящих  молитву.
Пение их было  очень  эмоциональным,  оно  то  затихало,  то  усиливалось.
Дженнингс  достал  экспонометр  и  в  полутьме  попытался  разобрать   его
показания.
     - Убери, - прошептал Торн.
     - Надо было захватить вспышку.
     - Я сказал, убери это.
     Дженнингс взглянул  на  Торна  с  удивлением,  но  повиновался.  Торн
выглядел чрезвычайно расстроенным, - у него  дрожали  колени,  будто  тело
приказывало опуститься на них и принять участие в молитве.
     - С тобой все в порядке? - шепнул Дженнингс.
     - ...Я католик, - тихо ответил Торн.
     Вдруг взгляд его застыл, уставившись  куда-то  в  темноту.  Дженнингс
увидел инвалидное кресло-коляску и сидящего в нем неуклюжего  человека.  В
отличие от остальных, стоящих на коленях с  опущенными  головами,  этот  в
коляске сидел прямо, голова его словно окаменела, руки были выгнуты, как у
парализованного.
     - Это он? - шепнул Дженнингс.
     Торн  кивнул,  глаза  его   широко   раскрылись,   как   от   дурного
предчувствия. Они подошли ближе, и Дженнингс поморщился, когда увидел лицо
инвалида. Половина его была как  будто  расплавлена,  мутные  глаза  слепо
смотрели  вверх.  Вместо  правой   руки   из   широкого   рукава   торчала
изуродованная культя.
     - Мы не знаем, может ли он видеть и слышать, - сказал монах,  стоящий
рядом со Спиллетто во внутреннем дворике монастыря. - После пожара  он  не
произнес ни слова.
     Они находились в заросшем саду, который был завален осколками статуй.
После окончания службы монах вывез коляску Спиллетто  из  ротонды,  и  оба
путешественника последовали за ними.
     - Братья за ним ухаживают, - продолжал монах, - и мы  будем  молиться
за его выздоровление, когда кончится епитимья.
     - Епитимья? - спросил Торн.
     Монах кивнул.
     - "Горе пастуху, который покидает своих овец. Пускай же  правая  рука
его иссохнет, а правый глаз его ослепнет".
     - Он согрешил? - спросил Торн.
     - Да.
     - Можно спросить, как именно?
     - Он покинул Христа.
     Торн и Дженнингс удивленно переглянулись.
     - Откуда вам известно, что  он  покинул  Христа?  -  спросил  Торн  у
монаха.
     - Исповедь.
     - Но он не разговаривает.
     - Это была письменная исповедь. Он может шевелить левой рукой.
     - И что это было за признание? - не отступал Торн.
     - Можно мне узнать причину ваших расспросов?
     - Это жизненно важно, - искренне признался Торн. -  Я  умоляю  вас  о
помощи. На карту поставлена жизнь.
     Монах внимательно посмотрел на Торна и кивнул.
     - Пойдемте со мной.
     Келья  Спиллетто  была  совсем  пуста:  только  соломенный  матрас  и
каменный стол. От вчерашнего  ливня  на  полу  осталась  лужа  воды.  Торн
заметил, что и матрас был влажным. Неужели, подумал  он,  все  они  терпят
подобные лишения, или же это было частью епитимьи Спиллетто?
     - Рисунок на столе, - сказал монах, когда они  прошли  внутрь.  -  Он
нарисовал его углем.
     Коляска скрипела,  передвигаясь  по  неровным  камням.  Они  окружили
небольшой столик, рассматривая-странный символ, начертанный священником.
     - Он сделал это, когда впервые оказался здесь, - продолжал  монах,  -
мы оставили уголек на столе, но больше он ничего не рисовал.
     На столе была коряво нацарапана неуклюжая фигурка. Она была согнута и
искажена, голова обведена кругом. Внимание Дженнингса сразу  же  привлекли
три цифры, начертанные над головой согнувшейся фигуры. Это были  шестерки.
Их было три. Как отметка на ноге Тассоне.
     - Видите эту линию над  головой?  -  сказал  монах.  -  Она  означает
капюшон монаха.
     - Это автопортрет? - спросил Дженнингс.
     - Мы так считаем.
     - А что это за шестерки?
     - Шесть - это знак дьявола, -  ответил  монах.  -  Семь  -  идеальное
число, число Христа. А шесть - число Сатаны.
     - А почему их три? - спросил Дженнингс.
     - Мы считаем, что это означает дьявольскую Троицу. Дьявол,  Антихрист
и Лжепророк.
     - Отец, Сын и Святой дух, - заметил Торн.
     Монах кивнул.
     - Для всего святого есть свое нечистое. В этом сущность искушения.
     - Но почему вы считаете, что это исповедь? - спросил Дженнингс.
     - Вы назвали  рисунок  автопортретом  или  что-то  в  этом  роде.  Он
символически окружен Троицей ада.
     - Но ведь вы не знаете конкретно, что он хотел рассказать?
     - Детали не так важны, -  сказал  монах.  -  Самое  главное,  что  он
раскаивается.
     Дженнингс и Торн пристально взглянули друг на друга. Торном  овладело
отчаяние.
     - Можно мне поговорить с ним? - спросил он.
     - Это вам не поможет.
     Торн посмотрел на Спиллетто и содрогнулся при  виде  его  застывшего,
обезображенного лица.
     - Отец Спиллетто, - твердо сказал он. - Меня зовут Торн.
     Священник смотрел вверх. Он не шевелился и не слышал Джереми.
     - Бесполезно, - сказал монах.
     Но остановить Торна было уже невозможно.
     - Отец Спиллетто, - повторил Торн. - Помните  того  РЕБЕНКА?  Я  хочу
знать, откуда он.
     - Я прошу вас, сеньор, - предупредительно произнес монах.
     - Вы сознались ИМ, - закричал Торн, - теперь сознайтесь МНЕ!  Я  хочу
знать, откуда тот ребенок!
     - Мне придется попросить вас...
     Монах хотел взяться за кресло Спиллетто, но Дженнингс  преградил  ему
путь.
     - Отец Спиллетто! - заорал Торн в немое, неподвижное лицо. - Я умоляю
вас! ГДЕ ОНА? КТО ОНА?! Пожалуйста! Отвечайте же!
     Вдруг все загудело.  В  церкви  начали  звонить  колокола.  Звук  был
невыносимый,  Торн  и   Дженнингс   содрогнулись   при   страшном   звоне,
отражающемся от каменных монастырских стен. Торн взглянул вниз  и  увидел,
как рука священника начала подниматься.
     - Уголь! - закричал Торн. - Дайте ему уголь!
     Дженнингс моментально кинулся вперед, схватил кусок угля со  стола  и
сунул его в трясущуюся руку. Колокола продолжали звонить, рука священника,
дергаясь, чертила на столе корявые буквы, каждый раз вздрагивая при  звуке
колокола.
     - Это какое-то слово, - возбужденно вскричал Дженнингс. -  Ч...  Е...
Р...
     Священник  затрясся  всем  телом,  пытаясь  чертить  дальше,  боль  и
напряжение переполняли его, он раскрыл рот, и оттуда  послышался  какой-то
звериный стон.
     - Продолжайте же! - настаивал Торн.
     - В... - читал Дженнингс. - Е... Т...
     Неожиданно колокольный звон оборвался.  Священник  выронил  уголь  из
судорожно сжатых пальцев, и голова его упала на спинку кресла.  Измученные
глаза уставились в небо, лицо было покрыто потом.
     Все стояли в тишине, вглядываясь в слово, нацарапанное на столе.
     - Червет?.. - спросил Торн.
     - Червет, - отозвался Дженнингс.
     - Это по-итальянски?
     Они обернулись к монаху, тоже смотревшему на слово.
     - Вам это слово о чем-нибудь говорит? - спросил Торн.
     - Черветери, - ответил монах. - Я думаю, что это Черветери.
     - Что это? - спросил Дженнингс.
     - Это старое кладбище. Этрусское. Кладбище ди Сантанджело.
     Тело священника снова задрожало, он застонал, пытаясь что-то сказать,
но потом внезапно затих.
     Торн и Дженнингс посмотрели на монаха, тот покачал головой и произнес
с отвращением:
     - Черветери - это сплошные развалины. Остатки гробницы Течалка.
     - Течалка? - переспросил Дженнингс.
     - Этрусский дьяволобог. Они сами были почитателями дьявола. Место его
захоронения считалось священным.
     - Почему он написал это? - спросил Торн.
     - Я не знаю.
     - Где оно находится? - спросил Дженнингс.
     - Там ничего нет, сеньор, кроме могил и... одичавших собак.
     - Где оно? - нетерпеливо переспросил Дженнингс.
     - Ваш шофер должен знать. Километров пятьдесят к северу от Рима.


     Гроза из  Рима  перенеслась  за  город,  сильный  дождь  замедлял  их
движение, особенно после того, как они свернули с главного шоссе на  более
старую дорогу, грязную и всю в рытвинах. Один раз машина застряла,  въехав
задним левым колесом в канаву, им всем пришлось выходить и толкать ее.
     Приближалось  утро,  небо  светлело.  Дженнингс   заморгал,   пытаясь
разглядеть, куда же они заехали. Постепенно до него  дошло,  что  это  уже
Черветери.  Перед  ним  возвышался  железный  забор,  а  за  ним  на  фоне
светлеющего неба виднелись силуэты надгробий.
     Дженнингс вернулся к машине, открыл багажник, отыскал свой аппарат  и
зарядил новую пленку. Взгляд его упал на железный ломик, валявшийся в углу
багажника среди промасленных  тряпок.  Дженнингс  достал  его,  оглядел  и
заткнул за пояс, потом осторожно закрыл багажник и пошел в сторону ржавого
железного забора. Земля была сырая, Дженнингс замерз  и  дрожал,  двигаясь
вдоль забора в поисках ворот. Но их не было. Проверив еще раз фотоаппарат,
он влез с помощью дерева на забор, на секунду потерял равновесие и  порвал
пальто,  неудачно  приземлившись  с  другой  стороны.  Поправив  камеру  и
поднявшись, Дженнингс направился в глубь кладбища.  Небо  становилось  все
светлей, и теперь он мог разглядеть вокруг могилы и разбитые  статуи.  Они
были сделаны довольно искусно, хотя  и  подверглись  сильному  разрушению.
Изуродованные каменные лица холодно и отрешенно взирали на  снующих  внизу
грызунов.
     Несмотря на заморозки, Дженнингс почувствовал, что вспотел. Он нервно
оглядывался, продолжая идти дальше. Дженнингса не покидало  ощущение,  что
за ним наблюдают. Пустые глаза статуй, казалось, следили за ним, когда  он
проходил мимо.  Дженнингс  остановился,  чтобы  успокоиться,  и  посмотрел
вверх. Прямо перед ним высилась огромная фигура  идола,  уставившегося  на
Дженнингса сверху вниз,  лицо  истукана  застыло  в  гневе.  У  Дженнингса
перехватило дыхание, выпученные глаза идола как будто требовали, чтобы  он
убирался отсюда. Заросший волосами лоб, мясистый нос, яростно открытый рот
с толстыми губами. Дженнингс поборол в себе чувство страха, поднял аппарат
и сделал три снимка со вспышкой, молнией осветившей каменное лицо идола...
     Торн открыл глаза и обнаружил,  что  Дженнингс  исчез.  Он  вышел  из
машины и увидел  перед  собой  кладбище,  разбитые  статуи  были  освещены
первыми лучами солнца.
     - Дженнингс?!
     Ответа  не  последовало.  Торн  подошел  к  забору  и  снова   позвал
Дженнингса. Вдали послышался звук. Торн схватился за скользкие прутья и  с
трудом перелез через забор.
     - Дженнингс?..
     Звуки затихли. Торн  искал  Дженнингса  в  лабиринте  полуразрушенных
статуй. Он медленно брел вперед. Ботинки хлюпали в грязи.  Полуразваленная
скульптура горгульи вдруг выросла перед Торном, и ему стало  не  по  себе.
Кладбищенская тишина давила. Все вокруг, казалось, внезапно застыло. То же
ощущение Торн испытывал и  раньше.  Тогда,  в  Пирфорде,  он  заметил  два
сверкающих глаза, следящих за домом. Торн остановился,  решив,  что  и  на
этот раз за ним могут следить. Он осмотрел статую и заметил рядом  большой
крест, врытый в землю. Джереми замер.  Откуда-то  из-за  куста  послышался
шум. Звук шагов быстро приближался.  Торн  бросился  бежать,  но  ноги  не
слушались, и он  остановился  как  вкопанный  с  расширившимися  от  ужаса
глазами.
     - Торн!
     Это был Дженнингс. Задыхаясь, с диким взглядом, он  прорвался  сквозь
кусты и быстро подошел к Торну, сжимая в руках железный ломик.
     - Я нашел! - выпалил он. - Я нашел!
     - Что нашел?
     - Пошли! Пошли со мной!
     Они двинулись вперед. Дженнингс легко прыгал через надгробия, Торн из
последних сил пытался не отставать от него.
     - Вот!  Посмотри  сюда!  Это  те  самые!  -  воскликнул  Дженнингс  и
остановился на пустой площадке около двух могил, вырытых рядом. В  отличие
от всех остальных эти могилы были выкопаны сравнительно недавно,  одна  из
них  была  обычных  размеров,  другая  -  маленькая.  Надгробия  выглядели
скромно: на них упоминались только даты и имена.
     - Видите число? -  возбужденно  спросил  Дженнингс.  -  Шестое  июня.
Ш_е_с_т_о_е _и_ю_н_я_! Четыре года назад. Мать и ребенок...
     Торн медленно подошел к могилам и встал, глядя на холмики.
     -  Эти  -  единственно  свежие  на  всем  кладбище,  -  гордо  заявил
Дженнингс. - Другие настолько древние, что даже надписи не разберешь.
     Торн не ответил. Он встал на колени и  стряхнул  с  камней  присохшую
грязь, чтобы прочитать надписи.
     - ...Мария Аведичи Сантойя... Младенец Сантойя...  In  Morte  et  in.
Nate Amplexa rantur Generationes.
     - Что это значит?
     - Латынь.
     - Что там написано?
     - ...В смерти... и рождении... поколения объединяются.
     - Вот так находка!
     Дженнингс опустился на колени рядом с Торном и  удивленно  обнаружил,
что его товарищ плачет. Торн, склонивши голову, рыдал. Дженнингс подождал,
пока тот успокоится.
     - Вот он, - простонал Торн. - Теперь  я  знаю.  Здесь  похоронен  мой
ребенок.
     -  И,  возможно,  женщина,  родившая  ребенка,  которого  вы   сейчас
воспитываете.
     Торн посмотрел на Дженнингса.
     - Мария Сантойя, - сказал Дженнингс, указывая на надгробия.  -  Здесь
мать и ребенок.
     Торн покачал головой, пытаясь вникнуть в смысл слов.
     - Послушай, - сказал Дженнингс. - Мы ведь требовали, чтобы  Спиллетто
рассказал, где мать. Вот мать. А это, возможно, ваш ребенок.
     - Но почему здесь? Почему в таком месте?
     - Я не знаю.
     - Почему в этом ужасном месте?!
     Дженнингс посмотрел на Торна. Он сам ничего не понимал.
     - Есть только один способ узнать. Главное, мы нашли их, теперь  можно
разузнать и остальное.
     Он поднял лом и воткнул его глубоко в землю. Лом вошел по рукоятку  и
с глухим звуком остановился.
     - Это не так сложно. Они всего где-то на фут под землей.
     Он разрыхлил ломиком землю, а потом взялся разгребать ее руками.
     - Ты не хочешь мне помочь? - спросил он  Торна,  и  тот  без  особого
желания принялся помогать онемевшими от холода пальцами.
     Через полчаса, грязные, мокрые от нота, они  очищали  последний  слой
земли с бетонных плит. Закончив разгребать, Торн и Дженнингс уставились на
гробовые плиты.
     - Чувствуете запах? - спросил Дженнингс.
     - Да.
     - Наверное, все делалось в спешке, правила не соблюдались.
     Торн не отвечал, переживая страшные мучения.
     - Какую сначала? - спросил Дженнингс.
     - Может быть, не надо этого делать?
     - Надо.
     - Но это как-то не по-человечески.
     - Если хотите, я позову шофера.
     Торн стиснул зубы и покачал головой.
     - Тогда начнем, - сказал Дженнингс. - Сначала большую.
     Дженнингс подсунул домкрат под плиту. Потом, используя его в качестве
рычага, отодвинул крышку гроба ровно настолько, чтобы под нее  можно  было
просунуть пальцы.
     - Ну, давай, черт возьми! - закричал он, и  Торн  пришел  на  помощь.
Руки его тряслись от напряжения, когда он вместе  с  Дженнингсом  поднимал
тяжелую крышку.
     - Весит не меньше тонны!.. - промычал Дженнингс. Навалившись на плиту
всем телом, им удалось приподнять ее  и  удерживать,  пока  глаза  изучали
темную яму.
     - Боже мой! - вырвалось у Дженнингса.
     В гробу лежал труп шакала.
     Личинки и насекомые облепили его со всех сторон, ползая  по  останкам
плоти и шкуры, каким-то образом еще сохранившейся на скелете.
     Торн вздрогнул и отпрянул  назад.  Плита  выскользнула  из  рук  и  с
грохотом упала в склеп,  разбившись  на  куски.  Туча  мух  взмыла  вверх.
Дженнингс в ужасе кинулся к Торну, поскользнулся в грязи и,  схватив  его,
попытался увести подальше от склепа.
     - Нет!!! - заорал Торн.
     - Пошли!
     - Нет! - продолжал орать Торн. - ВТОРУЮ!
     - Для чего? Мы видели все, что нам было нужно.
     - Нет, другую, - в отчаянии простонал Торн. - Может, там тоже зверь!
     - Ну и что?
     - Тогда, может быть, мой ребенок где-нибудь живет!
     Дженнингс остановился под  обезумевшим  взглядом  Торна  и  попытался
ломом приподнять маленькую крышку. Торн подошел к нему, просунул под плиту
пальцы. Через секунду она слетела, и лицо  Торна  исказилось  от  горя.  В
маленьком склепе лежали останки ребенка, его крошечный череп был разбит на
кусочки.
     - Голова... - всхлипывал Торн.
     - ...Боже...
     - Они убили его!
     - Пошли отсюда.
     - Они убили моего сына! - закричал Торн изо всех сил. Крышка упала, и
оба посмотрели на нее в диком ужасе.
     - Они убили его! - рыдал Торн. - Они убили моего сына!
     Дженнингс поднял  Торна  на  ноги  и  силой  потащил  его  прочь.  Но
неожиданно он остановился, вздрогнув от страха.
     - Торн, смотри.
     Торн глянул туда, куда указывал Дженнингс, и  увидел  впереди  голову
черной немецкой овчарки. У нее были близко посаженные светящиеся глаза, из
полуоткрытой пасти текла слюна. Где-то рядом послышался злобный рык.  Торн
и Дженнингс не двигались, зверь медленно вышел из-за кустов и наконец стал
виден полностью. Он был тощий, весь в шрамах,  на  боку  виднелась  свежая
рана. Соседние кусты зашевелились, и показалась еще  одна  собачья  морда,
серая и изуродованная. Потом появилась  еще,  и  еще  одна,  все  кладбище
пришло в движение. Отовсюду возникали темные силуэты, теперь  их  было  не
меньше десятка - бешеных голодных псов. С морд стекала слюна.
     Дженнингс и Торн замерли на  месте,  боясь  даже  взглянуть  друг  на
друга. Воющая стая держалась пока на расстоянии.
     - Они чуют... трупы... - прошептал Дженнингс. - Надо идти... назад.
     Сдерживая дыхание, они начали медленно отступать,  в  тот  же  момент
собаки двинулись на них, низко пригнув головы и как бы выслеживая  добычу.
Торн споткнулся и невольно вскрикнул, Дженнингс тут же вцепился в него  и,
пытаясь сохранить спокойствие, прошептал:
     - Не бежать... им нужны... только трупы...
     Но, миновав вскрытые могилы, собаки не  остановились,  следя  глазами
только за живыми людьми. Расстояние между людьми и  собаками  сокращалось,
звери подходили все ближе. Торн оступился и ухватился за Дженнингса, обоих
колотила дрожь. Они продолжали отступать,  спины  их  уперлись  во  что-то
твердое. Вздрогнув, Торн оглянулся. Они стояли у подножия каменного идола,
это была западня. Собаки окружили людей, перекрыв все доступы к побегу. На
какое-то мгновение и хищники, и их  жертвы,  стоящие  в  кругу  оскаленных
пастей, застыли.  Солнце  уже  взошло  и  красноватым  отблеском  освещало
надгробия. Собаки замерли, ожидая сигнала броситься вперед.  Шли  секунды,
люди теснее и теснее прижимались друг к другу, собаки пригнулись, готовясь
к прыжку.
     Испустив боевой клич, Дженнингс замахнулся ломиком на вожака стаи,  и
собаки тут же кинулись на них. Дженнингса сбили с ног, звери подбирались к
его шее. Репортер катался по земле, ремни фотоаппарата крепко прилегали  к
его шее, а звери сновали рядом, пытаясь добраться до его плоти. Беспомощно
отбиваясь от них, Дженнингс почувствовал у подбородка  камеру.  Захрустели
линзы в собачьих зубах, звери рвали ее, пытаясь отодрать от Дженнингса.
     Торну удалось отбежать  к  забору,  в  этот  момент  огромная  собака
бросилась на него, и челюсти ее сомкнулись на его спине. Джереми  упал  на
колени, и тут другие собаки кинулись на него.  Щелкали  челюсти,  брызгала
слюна. Торн отбивался, пытаясь подползти поближе к  забору.  Он  сжался  в
комок, чувствуя на себе яростные, жалящие укусы. На какую-то долю  секунды
ему удалось разглядеть Дженнингса, который  катался  по  земле,  и  собак,
пытавшихся в бешенстве добраться до его шеи. Торн не  чувствовал  боли,  в
нем кипело одно  лишь  страстное  желание  -  убежать!  Джереми  встал  на
четвереньки - собачьи клыки впивались  ему  в  спину  -  и  так  продолжал
подбираться к забору. Рука его нащупала что-то холодное.  Это  был  ломик,
брошенный Дженнингсом. Он сжал его и ткнул назад, туда,  где  были  звери.
Раздался страшный визг, и он понял, что попал. Кровь хлынула ему на плечи,
и, обернувшись, Торн увидел, что у одного пса выбит глаз. Это придало  ему
храбрости, он начал бить ломом направо и налево и вскоре смог подняться на
ноги.
     Дженнингс  откатился   к   дереву.   Собаки   разъяренно   продолжали
наскакивать на него, разрывая зубами ремни фотоаппарата. Во время  схватки
внезапно сработала вспышка, и звери в ужасе отскочили.  Торн  был  уже  на
ногах и яростно  размахивал  ломом,  отступая  к  заграждению.  Дженнингс,
пятясь, пробирался к забору, выставив перед собой вспышку, и  всякий  раз,
когда собаки оказывались слишком близко, нажимал на кнопку. В конце концов
ему удалось добраться до забора.
     Он быстро пошел к Торну, вспышкой сдерживая собак. Торн влез на забор
и там, неудачно  повернувшись,  напоролся  подмышкой  на  один  из  ржавых
прутьев. Вскрикнув от боли, он дернулся, подался вперед и рухнул на  землю
с другой стороны забора. Дженнингс последовал за  ним,  время  от  времени
нажимая на спуск вспышки, а потом, спрыгивая с забора,  швырнул  камеру  в
собак. Торн шатался. Дженнингс с трудом  дотащил  его  до  машины.  Шофер,
оцепенев от ужаса, смотрел на них. Он  попытался  завести  автомобиль,  но
ключей  на  месте  не  оказалось.  Тогда  он  выскочил  из  машины,  помог
Дженнингсу  усадить  Торна  на  заднее  сиденье.  Дженнингс   подбежал   к
багажнику, чтобы достать ключ зажигания, и тут его взгляд  опять  упал  на
собак. Они кидались на забор  и  выли  от  злобы,  одна  из  них  пыталась
перескочить заграждение  и  почти  преодолела  его,  но  один  из  прутьев
проткнул ей горло, кровь  из  раны  хлынула  фонтаном.  Остальные  собаки,
почуяв кровь, бросились на нее и заживо разорвали на части.
     Машина рванула вперед. Захлопала незакрытая дверь, шофер  со  страхом
смотрел в зеркальце на своих пассажиров. Их тела составляли в этот  момент
единое месиво из крови и лохмотьев. Тесно прижавшись друг к другу, Торн  и
Дженнингс рыдали, как дети.



                                    11

     Шофер такси подвез их  к  отделению  неотложной  помощи,  вытащил  из
машины их багаж и уехал. Торн был настолько потрясен случившимся,  что  на
все вопросы отвечал  Дженнингс.  Он  назвал  выдуманные  имена  и  изложил
историю, которая вполне удовлетворила больничные власти. Он рассказал, что
они  изрядно  выпили  и   забрели   в   частные   владения,   где   висели
предупредительные таблички об охране территории сторожевыми собаками.  Это
было в пригороде, но где именно, он не помнил, там  был  высокий  железный
забор, с которого свалился его приятель. Им обработали раны, сделали уколы
против столбняка и велели вернуться через неделю на  анализ  крови,  чтобы
проверить, подействовало ли  лекарство.  Они  переоделись  и  ушли,  потом
отыскали небольшую гостиницу и подписались вымышленными именами.  Консьерж
потребовал, чтобы они заплатили деньги вперед,  и  после  этого  выдал  им
ключ.
     Торн принялся тут же звонить по телефону и, пока Дженнингс метался по
комнате, безуспешно пытался соединиться с Катериной.
     - Они  могли  бы  убить  тебя,  но  не  убили,  -  испуганно  говорил
Дженнингс. - Они преследовали МЕНЯ, пытались добраться до моей шеи.
     Торн  поднял  руку,  умоляя  Дженнингса  замолчать,  сквозь   рубашку
просвечивало темное кровавое пятно.
     - Ты слышишь, что я тебе говорю, Торн?! Им нужна была моя шея!!
     - Это больница? Да, она в палате 4А.
     - Боже мой, если бы не моя камера... - продолжал Дженнингс.
     - Подожди, пожалуйста, у меня срочный звонок.
     - Мы должны что-то делать, Торн. Слышишь?
     Торн обернулся к Дженнингсу и вгляделся в раны на его шее.
     - Найди мне город Меггидо, - тихо сказал он.
     - Как, черт возьми, я его найду?
     - Не знаю. Сходи в библиотеку.
     - В библиотеку? Иисусе Христе!
     - Алло? - сказал Торн в трубку. - Катерина?
     Катерина, чувствуя озабоченность в голосе мужа, приподнялась  и  села
на  больничной  кровати.  Она  держала  трубку  здоровой  рукой,   другая,
загипсованная, лежала неподвижно.
     - С тобой все в порядке? - спросил Торн в отчаянии.
     - Да. А с тобой?
     - Да. Я просто хотел убедиться...
     - Где ты?
     - Я в Риме. В гостинице "Императоре".
     - Что случилось?
     - Ничего.
     - Ты не болен?
     - Нет, я боялся...
     - Возвращайся, Джерри.
     - Я не могу сейчас вернуться.
     - Мне страшно.
     - Тебе нечего бояться.
     - Я звонила домой, но там никто не подходит.
     Торн посмотрел на Дженнингса.  Тот  переодевал  рубашку  и  собирался
уходить.
     - Джерри, - сказала Катерина. - Я думаю, мне лучше пойти домой.
     - Оставайся на месте, - попросил Торн..
     - Я волнуюсь за Дэмьена.
     - И близко к дому не подходи, Катерина!
     - Мне НАДО...
     - Послушай меня, Катерина. Не подходи к дому!
     Катерина замолчала, встревоженная его тоном.
     - Если ты  боишься  за  меня,  -  сказала  она,  -  то  не  стоит.  Я
разговаривала с  психиатром  и  начала  кое-что  понимать.  Это  не  из-за
Дэмьена, это все из-за меня самой.
     - Катерина...
     - Послушай меня. Я сейчас принимаю литиум. Это  против  депрессии.  И
мне помогает. Я хочу домой. Я хочу, чтобы ты вернулся.  -  Она  замолчала,
голос ее вдруг охрип. - И я хочу, чтобы все было хорошо.
     - Кто дал тебе это лекарство? - спросил Торн.
     - Доктор Гриер.
     - Оставайся в больнице, Катерина. Не уходи, пока я не вернусь.
     - Я хочу домой, Джерри.
     - Ради Бога...
     - Я чувствую себя хорошо!
     - Нет, не хорошо!
     - Не беспокойся.
     - Катерина!
     - Я пойду домой, Джерри.
     - Нет! Я вернусь.
     - Когда?
     - Утром.
     - А вдруг дома что-то случилось? Я туда звонила...
     - Да, дома ЧТО-ТО случилось, Катерина.
     Она снова замолчала, от этих слов ее затрясло.
     - Джерри? - спросила она тихо. - Что случилось?
     - Не по телефону, - умоляюще произнес Торн.
     - Что случилось? Что произошло у нас дома?
     - Жди меня на месте. Не уходи из больницы. Я буду дома  утром  и  все
тебе объясню.
     - Пожалуйста, не надо...
     - Это не из-за ТЕБЯ, Катерина. С тобой все в порядке.
     - Что ты говоришь?
     Дженнингс взглянул на Торна и мрачно покачал головой.
     - Джерри?
     - Это не наш ребенок, Катерина. Дэмьен принадлежит не нам.
     - Что?
     - Не ходи домой, - предупредил Торн. - Жди меня.
     Он повесил трубку. Потрясенная Катерина сидела,  не  шевелясь.  Вдруг
она  почувствовала,  что   панический   ужас   отпускает   ее.   Лекарство
действовало, и голова у нее была ясная. Катерина сняла  трубку  и  набрала
домашний номер. Ответа не было. Тогда  она  повернулась  к  селектору  над
кроватью и с усилием нажала кнопку.
     - Да, мэм? - раздался голос.
     - Мне нужно уйти из больницы. Я должна с кем-нибудь  переговорить  по
этому поводу?
     - Вы должны получить разрешение от врача.
     - Найдите мне его, пожалуйста.
     - Попробую.
     Голос замолчал, и Катерина снова  очутилась  в  полной  тишине.  Няня
принесла обед, но у нее не  было  аппетита.  На  поднос  стояло  маленькое
блюдечко с желе. Катерина случайно дотронулась до него, оно показалось  ей
прохладным и подействовало успокаивающе, она медленно растерла  его  между
пальцев.
     За сотни миль от больницы, на кладбище Черветери все  было  спокойно,
небо хмурилось, безмолвие прерывалось  лишь  тихим  звуком,  будто  кто-то
копал землю. У  разрытых  могил  две  собаки  скребли  землю,  механически
работая лапами и заваливая открытые склепы. Земля мягко падала на  останки
шакала  и  ребенка.  Позади  на   железном   заборе   безжизненно   висело
изуродованное тело. Один из псов запрокинул морду и издал низкий  скорбный
вой. Этот собачий стон зазвучал  по  всему  кладбищу,  постепенно  набирая
силу, и другие звери присоединялись к нему, пока все вокруг не наполнилось
их нестройным завывающим хором.
     В палате Катерина снова протянула  руку  к  селектору,  в  ее  голосе
звучало нетерпение.
     - Кто-нибудь есть? - спросила она.
     - Вас слушают, - ответил голос.
     - Я просила найти мне врача.
     - Боюсь, что это невозможно. Он в операционной.
     На лице Катерины отразилось раздражение.
     - Вы не могли бы прийти сюда и помочь мне?
     - Я пошлю кого-нибудь.
     - Побыстрее, пожалуйста.
     - Постараюсь.
     Катерина с трудом встала с постели и подошла к шкафу,  где  сразу  же
отыскала свою одежду. Платье было с запахом и легко надевалось, но  ночная
рубашка была застегнута у шеи, и, взглянув на  себя  в  зеркало,  Катерина
подумала, что с загипсованной рукой ей  вряд  ли  удастся  снять  рубашку,
сшитую из  пурпурной  газовой  материи.  Она  потянула  за  пуговицы,  они
расстегнулись сами собой, и Катерина, пытаясь снять рубашку через  голову,
совершенно запуталась в этой пурпурной ловушке. - Она сражалась с  газовой
материей, все туже закручивая ее вокруг шеи,  и  чувствовала,  как  паника
охватывает ее. Внезапно открылась дверь, и женщина вздохнула с облегчением
- наконец-то подоспела помощь.
     - Эй, - произнесла Катерина, пытаясь разглядеть через  тонкий  пурпур
вошедшего.
     Но ответа не последовало.
     - Здесь есть кто-нибудь?
     И тут она застыла.
     Перед ней стояла миссис Бэйлок. Ее лицо  было  сильно  напудрено,  на
губах  алой  помадой  была  нарисована  страшная  улыбка.  Катерина  молча
наблюдала, как миссис Бэйлок медленно прошла мимо нее, распахнула  окно  и
посмотрела вниз на улицу.
     - Вы не могли бы помочь мне... - прошептала Катерина. - По-моему... я
немного запуталась.
     Миссис  Бэйлок  только  ухмыльнулась,  от   этой   усмешки   Катерина
похолодела.
     - Прекрасный день, Катерина, - сказала женщина. - Хороший  денек  для
полета.
     Она шагнула вперед, крепко схватив Катерину за ночную рубашку.
     - Прошу вас, - взмолилась Катерина.
     Их глаза встретились в последний раз.
     - Вы такая красивая, -  сказала  миссис  Бэйлок.  -  Пошлите  же  нам
воздушный поцелуй.
     Она навалилась на Катерину и,  придавив  ее  к  подоконнику,  мощными
руками выпихнула в окно.
     К приемному отделению подъехала машина "скорой помощи" с  вращающейся
красной лампочкой и гудящей сиреной. В этот момент из окна седьмого  этажа
выпала женщина, лицо ее было закутано в пурпурный газ.  Она  падала  очень
долго, но никто не успел заметить  ее,  пока  она  не  ударилась  о  крышу
"скорой помощи". Потом тело ее еще раз дернулось и успокоилось навсегда.
     В ту же минуту на Черветерском кладбище наступила тишина. Могилы были
засыпаны, и собаки убрались в кусты...
     Торн ужасно устал и сразу же заснул. Его разбудил телефонный  звонок.
Было темно, Дженнингс еще не вернулся.
     - Да? - сонным голосом ответил Торн.
     Звонил доктор Беккер, тревожный голос выдавал его состояние.
     - Я рад, что застал вас, -  сказал  он.  -  Название  гостиницы  было
записано на ночном столике у Катерины, но я с трудом разыскал...
     - Что случилось?
     - Катерина выбросилась из окна больницы.
     - ...Что? - еле выговорил Торн.
     - Она умерла, мистер Торн. Мы сделали все возможное.
     Комок застрял в горле у Торна, он не мог говорить.
     - Мы не знаем точно, что произошло. Она хотела уйти  из  больницы,  а
потом мы нашли ее на улице.
     - Она умерла?.. - с трудом произнес Торн.
     - Сразу же. У нее был разбит череп.
     Торн застонал и прижал трубку к груди.
     - Мистер Торн...
     Но Торн уже повесил трубку. Он плакал.
     В полночь вернулся Дженнингс, его неуклюжая фигура была сгорблена  от
усталости. Он взглянул на Торна, лежащего на кровати.
     - Торн?
     - Да, - прошептал Торн.
     - Я ходил в библиотеки, в автоклуб, а потом справился  в  Королевском
Географическом Обществе.
     Торн не ответил, и Дженнингс тяжело опустился на кровать. Он  увидел,
что кровавое пятно на рубашке Торна увеличилось.
     -  Я  выяснил  насчет  города  Меггидо.  Название  взято   от   слова
"Армагеддон". "Конец света".
     - Где он? - безучастно спросил Торн.
     - Боюсь, что это порядка пятидесяти футов  под  землей.  В  пригороде
Иерусалима. Там сейчас идут раскопки. По-моему, от какого-то американского
университета.
     Ответа не последовало, Дженнингс лег и расслабился. Он выглядел очень
усталым.
     - Я хочу поехать туда, - шепотом сказал Торн.
     Дженнингс кивнул и протяжно вздохнул.
     - Если бы вспомнить имя старика...
     - Бугенгаген.
     - Бугенгаген?
     - Да. И стихи я тоже вспомнил.
     Дженнингс недоуменно взглянул на Торна.
     - Имя человека, с которым вы должны были встретиться, - Бугенгаген?
     - Да.
     - Бугенгаген - это человек, изгоняющий из людей  дьявола,  он  жил  в
семнадцатом веке и упоминался в одной из наших книг.
     - Именно это имя, - безучастно ответил Торн. - Я вспомнил  все.  Все,
что он говорил.
     - Аллилуйя! - выдохнул Дженнингс.
     - "Когда еврей в Сион придет... -  почти  шепотом  начал  Торн.  -  И
небеса пошлют комету... И Рим познает свой восход... Мы больше  не  увидим
света".
     Дженнингс  напряженно  слушал  его  в  темноте.  Потом,  завороженный
безжизненным тоном Торна, он понял, что в нем что-то резко и  бесповоротно
изменилось.
     - "Из Вечного Моря Зверь тот  восстанет...  -  продолжал  Торн.  -  И
войско придет, чтобы биться до смерти... Убьет брата брат и  свой  меч  не
оставит... Пока не умолкнет последнее сердце".
     Он замолчал. Дженнингс  переждал,  пока  стихнет  сирена  полицейской
машины, проезжающей внизу, и подошел к окну.
     - Что случилось? - спросил он.
     - Катерина погибла, - безразлично ответил Торн. -  И  я  хочу,  чтобы
ребенок тоже умер.
     Они прислушивались к звукам на  улице,  так  и  не  уснув  до  самого
рассвета. В восемь часов Торн позвонил по номеру ЕI-АI и заказал билеты на
дневной рейс в Израиль.
     Торн часто путешествовал, но в Израиле никогда не был. Все его знания
об этой стране сводились к новостям из  газет,  а  также  к  его  недавним
поискам цитат из Библии. Он удивился,  что  Израиль  оказался  современным
государством.  Страна,  существовавшая  еще  во   времена   фараонов,   но
родившаяся вновь только сейчас, в век асфальта и бетона,  была  похожа  на
огромный кусок штукатурки, брошенный посреди сухой пустыни. Это небо  было
когда-то свидетелем бегства евреев из Египта; теперь же его сплошь и рядом
протыкали высотные здания и гостиницы.
     Отовсюду доносился  шум  строек.  Огромные  краны  наступали,  словно
механические слоны, перенося грузы в  своих  "хоботах".  Город  как  будто
стремился побыстрее разрастись во всех  направлениях.  Асфальт  во  многих
местах  был  разбит,  и  дороги,  выстроенные  совсем  недавно,   но   уже
устаревшие, теперь  заново  перестраивались.  Повсюду  висели  объявления,
зазывающие на экскурсии по Священной Земле. У полиции тоже хватало работы:
они проверяли чемоданы и сумки, выискивая потенциальных диверсантов.
     Торна и  Дженнингса  задержали  в  аэропорту:  их  ссадины  и  синяки
вызывали подозрение. Торн предъявил свой гражданский паспорт, чтобы скрыть
принадлежность к американской администрации.
     На такси они добрались до гостиницы Хилтон, потом в магазине  мужской
одежды купили себе легкие костюмы. Жара усиливалась. Пот проникал  в  рану
Торна и вызывал сильную боль. Рана до сих пор  кровоточила,  и  Дженнингс,
заметив  это,  предложил  Торну  обратиться  к  врачу.   Но   Торн   горел
единственным желанием - найти старика Бугенгагена.
     Торн и Дженнингс направились в сторону рынка, спрашивая всех  подряд,
слышал ли кто имя "Бугенгаген". Это имя никому ничего не говорило,  и  они
продолжали поиски. Торн был на краю  отчаяния,  он  еле  передвигал  ноги.
Дженнингс, напротив, был бодр и носился по городу, забегая в магазины,  на
фабрики, проверяя  телефонные  справочники  и  даже  один  раз  побывав  в
полиции.
     - Возможно, он сменил фамилию,  -  со  вздохом  сказал  Дженнингс  на
следующее утро, когда они с Торном уселись на лавочке  в  парке.  -  Может
быть, теперь он Джордж Буген. Или Джим Гаген. Или Иззи Гагенберг.
     Через день они переехали в Иерусалим и сняли там комнату в  небольшой
гостинице. Снова и снова продирались они  сквозь  толпы  людей  в  поисках
того, кто хотя бы раз слышал это странное имя. Но все было тщетно.
     - Похоже, пора сдаваться, -  сказал  Дженнингс,  выглядывая  из  окна
гостиничной веранды.
     В комнате было жарко. Торн, обливаясь потом, лежал на кровати.
     - Если здесь всего один-единственный Бугенгаген,  то  у  нас  нет  ни
малейшего шанса его отыскать. А пока мы стоим перед фактом, что его вообще
не существует.
     Он прошел в комнату и стал искать сигареты.
     - Черт побери, этот маленький священник все время кололся морфием,  а
мы все его слова принимаем на веру. Слава Богу,  он  не  посоветовал  тебе
отправиться на Луну, иначе бы мы уже отморозили себе задницы.
     Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на Торна.
     - Я не понимаю, Торн.  Еще  несколько  дней  назад  я  был  уверен  в
необходимости наших поисков, а теперь все это кажется мне безумием.
     Торн кивнул и; сморщившись от боли, сел на кровати. Он снял  бинт,  и
Дженнингс скривился, увидев открытую рану.
     - Эта штуковина мне не нравится.
     - Все нормально.
     - Похоже, начинается заражение.
     - Все нормально, - повторил Торн.
     - Почему ты не хочешь, чтобы я нашел врача?
     - Найди лучше старика, - огрызнулся Торн. - Он единственный,  кого  я
хочу найти.
     Дженнингс собрался ответить Торну, но  его  остановил  тихий  стук  в
дверь. Распахнув ее, он увидел нищего. Это  был  невысокий  пожилой  араб,
голый до пояса. Араб улыбнулся, обнажив при этом золотой зуб,  и  чересчур
вежливо раскланялся.
     - Что вы хотите? - спросил Дженнингс.
     - Это вы ищете старика?
     Дженнингс и Торн быстро переглянулись.
     - Какого старика? - осторожно спросил Дженнингс.
     - Мне сказали на рынке, что вы ищете старика.
     - Да, мы ищем одного человека.
     - Я вас поведу к нему.
     Торн с трудом поднялся и многозначительно посмотрел на Дженнингса.
     - Быстрей-быстрей, - подгонял их араб. - Он говорит,  что  вы  пришли
как раз вовремя.
     Они отправились пешком по переулкам Иерусалима. Шли быстро  и  молча.
Маленький араб указывал им путь. Он был удивительно  проворен  для  своего
возраста. Торн и Дженнингс пытались не упустить его из виду,  а  он  ловко
нырял в кривые закоулки и подворотни. Араб улыбался,  как  чеширский  кот,
когда Торн с Дженнингсом, задыхаясь,  наконец-то  догнали  его.  Очевидно,
здесь был конец их путешествию, но перед ними  высилась  кирпичная  стена.
Дженнингс и Торн внезапно пришли к мысли, что их просто Надули.
     - Вниз, - сказал араб, приподнял решетку и  жестом  указал,  куда  им
лезть.
     - Это еще что за чертовщина? - возмутился Дженнингс.
     - Живо-живо. - Араб снова ухмыльнулся.
     Торн и Дженнингс переглянулись и молча повиновались.  Араб  спустился
вслед за ними. Внизу было темно, и араб зажег факел. Он торопливо  семенил
впереди; увлекая их все глубже и глубже в  подземелье.  При  слабом  свете
путешественники успели разглядеть скользкую  лестницу  из  грубого  камня.
Рядом  проходила  канализационная  система,  и  все  вокруг  было  покрыто
скользкими коричневатыми растениями, которые отвратительно пахли и  мешали
идти. Они спускались медленно и осторожно, но,  когда  ступени  кончились,
араб снова трусцой  припустился  вперед.  Торн  с  Дженнингсом  попытались
бежать, но  не  могли  при  этом  удержаться  на  скользких  камнях.  Араб
удалялся, и его факел стал похож на крошечную светящуюся точку.  Спутников
окружал полумрак, туннель впереди сужался, и  они  с  трудом  умещались  в
узком проходе. Этот туннель походил  на  часть  ирригационной  системы,  и
Дженнингс вдруг подумал, что они, возможно, как раз  путешествуют  по  тем
самым  "сложным  и  запутанным  системам  каналов",  о  которых   говорили
археологи  в  пустыне.  Они  пробирались  наугад,  окруженные  темнотой  и
камнями. Шаги гулко отдавались  в  напряженной  тишине.  Светящаяся  точка
факела исчезла окончательно, и, замедлив  шаг,  они  вдруг  осознали  свое
одиночество, ощущая взаимное присутствие лишь по тяжелому дыханию.
     - Дженнингс, - задыхаясь, произнес Торн.
     - Я здесь.
     - Я не вижу...
     - Этот негодяй...
     - Подожди меня.
     - Нет смысла, - отрезал Дженнингс. - Мы уперлись в стену.
     Торн двинулся вперед, дотронулся  до  Дженнингса  и  коснулся  стены.
Тупик. Араб исчез.
     - Он не мог уйти другим путем, - пробормотал Дженнингс. - Я уверен.
     Он зажег спичку, и она осветила небольшое  пространство  вокруг  них,
похожее на склеп: каменный свод почти придавил их, влажные трещины  кишели
тараканами.
     - Это что - сточная труба? - спросил Торн.
     - Здесь сыро, - заметил Дженнингс. - Какого черта здесь сыро?
     Спичка потухла, и они снова очутились в темноте.
     - Это сухая пустыня. Откуда, черт побери, здесь вода?
     - Наверное, где-то должен  быть  подземный  источник...  -  размышлял
Торн.
     - Или резервуары. Я не удивлюсь, если узнаю, что мы находимся рядом с
водопроводом.
     Торн не отвечал, он не мог справиться со своим дыханием.
     - Пойдем, - выговорил он.
     - Через стену?
     - Назад. Давай выбираться отсюда.
     Они возвращались на  ощупь,  скользя  ладонями  по  влажным  каменным
стенам.  Путешественники  еле  передвигались  в  темноте,  и  каждый  дюйм
выматывал  похлестче  целой  мили.  Внезапно  рука  Дженнингса  повисла  в
воздухе: он ощутил пустое пространство.
     - Торн?
     Дженнингс взял Торна за руку и притянул поближе к себе. Рядом с  ними
под прямым углом к туннелю обнаружился проход. Очевидно, они  не  заметили
его в темноте и проскочили.
     - Там внизу свет, - прошептал Торн.
     - Наверное, это наш остроумий проводник.
     Торн и Дженнингс медленно плелись по проходу. Через  некоторое  время
он влился в пещеру; пол здесь был выложен булыжником, стены не доходили до
потолка,  а  были  похожи  скорей  на  зазубрины.  Они   разглядели,   что
пространство впереди освещалось не одним факелом. Это был светлый каменный
зал, в центре  которого  стояли  два  человека,  наблюдавшие  за  ними  и,
очевидно, ожидавшие их появления. Один из них был тот  самый  нищий  араб.
Его затушенный факел валялся поодаль. Вторым был пожилой человек, одетый в
шорты цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он был серьезен, лицо его
выглядело изможденным,  рубашка,  пропитанная  потом,  прилипала  к  телу.
Позади старика Торн и Дженнингс разглядели  деревянный  стол,  на  котором
валялись кипы бумаг и свитков.
     Дженнингс и Торн вошли внутрь пещеры. Они  стояли  молча,  щурясь  от
неожиданно яркого света. Зал освещался десятками висящих светильников,  на
стенах обозначились тусклые контуры зданий, лестниц,  впаянных,  казалось,
прямо в скалы. Под ногами была простая земля, но в некоторых  местах  явно
проглядывались  фрагменты  булыжной  мостовой,  свидетельствующие,  что  в
древности здесь пролегала улица.
     - Двести драхм, - сказал араб и протянул руку.
     - Вы можете заплатить  ему?  -  спросил  человек  в  шортах  и  пожал
плечами, как бы извиняясь.
     - Вы... - Дженнингс запнулся, потому что старик утвердительно кивнул.
- Вы... Бугенгаген?
     - Да.
     Дженнингс подозрительно взглянул на него.
     - Бугенгаген - это человек, изгонявший дьявола и живший в семнадцатом
веке.
     - Это было девять поколений назад.
     - Но вы...
     - Я последний, - снова перебил старик, - и самый из них неудачливый.
     Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от  лампы  озарил
его лицо: оно было настолько бледным, что казалось прозрачным, сквозь кожу
просвечивали вены.
     - Что это за место? - спросил Торн.
     - Джезриль, город Меггидо, - безучастно ответил тот. - Моя  крепость,
моя тюрьма. Здесь начиналось Христианство.
     - Ваша тюрьма?.. - спросил Торн.
     - С точки зрения географии это и есть сердце  Христианства.  Поэтому,
покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.
     Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Торна и  Дженнингса
отразилось крайнее удивление.
     - Вы могли бы заплатить моему гонцу? - спросил старик.
     Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банкнот. Араб  взял
деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно  и  сыро.
Торн и Дженнингс, оглядываясь вокруг, дрожали.
     - По этой деревенской площади, -  продолжал  Бугенгаген,  -  когда-то
маршировали  римские  войска,  а  старики,  сидя  на  каменных  скамейках,
судачили о рождении Христа. То, о чем они говорили, было записано здесь, -
указал он рукой на стены, - в этом здании, очень тщательно,  и  собрано  в
книги, которые известны нам под названием Библии.
     Дженнингс  уставился  на  темную  пещеру  позади  них,  и  Бугенгаген
перехватил его взгляд.
     - Здесь находится весь город. Тридцать пять километров  с  севера  на
юг. Большая часть пока проходима. Там, наверху, идут раскопки, и от  этого
случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки.
Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое должно быть  на
поверхности.
     Торн и  Дженнингс  стояли  молча,  пытаясь  понять  все  увиденное  и
услышанное здесь.
     - А тот маленький священник? - спросил Бугенгаген. - Он уже умер?
     Торн повернулся к нему, с ужасом вспомнив о Тассоне.
     - Да, - ответил он.
     - Тогда садитесь, мистер Торн. Нам лучше сразу приступить к делу.
     Торн не шевелился, старик перевел взгляд на Дженнингса.
     - Вы извините нас. Но это должен знать только мистер Торн.
     - В этом деле мы с ним ВМЕСТЕ, - ответил Дженнингс.
     - Боюсь, что нет.
     - Это я привез его сюда.
     - Я уверен, что он благодарен вам за это.
     - Торн...
     - Делай, как он говорит, - отрезал Торн.
     Мышцы на лице Дженнингса напряглись от обиды.
     - И где же, черт побери, мне его ждать?
     - Возьмите одну лампу, - сказал Бугенгаген.
     Дженнингсу пришлось повиноваться. Бросив злобный взгляд на Торна,  он
взял с полки лампу и направился в темноту.
     Последовала неловкая пауза. Старик поднялся из-за стола  и  подождал,
пока стихнут удаляющиеся шаги Дженнингса.
     - Вы доверяете ему? - спросил Бугенгаген.
     - Да.
     - Не доверяйте никому.
     Он повернулся и стал рыться  в  шкафу,  вырубленном  в  скале,  потом
достал оттуда матерчатый сверток.
     - А должен ли я доверять вам? - спросил Торн.
     Старик  вернулся  к  столу  и  развернул  сверток.  Там  лежало  семь
стилетов, холодно блеснувших на свету. Они  были  очень  узкими,  рукоятки
были вырезаны из  слоновой  кости,  каждая  из  них  являла  собой  фигуру
распятого Христа.
     - Доверяйте вот им, - сказал он. - Только они могут спасти вас.
     В пещерах стояла гробовая тишина. Дженнингс, пригнувшись,  пробирался
вперед. Прямо над ним нависал неровный  скалистый  потолок.  Дженнингс  со
страхом вглядывался в пространство, освещенное лампой, которую  он  нес  в
руках. Он видел стены зданий, заключенные в камни,  замурованные  в  скалы
скелеты, казалось, они вот-вот выступят из сточных каменных канав, которые
когда-то окаймляли древнюю улицу. Дженнингс брел дальше, и коридор впереди
начал сужаться...
     Огни в квадратном зале уже померкли, Торн с ужасом  глядел  на  стол.
Семь стилетов были разложены в форме креста.
     - Это надо  сделать  на  священной  земле,  -  шептал  старик.  -  На
церковной земле. А его кровью надо оросить божий алтарь.
     Слова отчетливо слышались в тишине, но старик внимательно наблюдал за
Торном, чтобы убедиться, правильно ли тот его понимает.
     - Каждый нож нужно вонзать по рукоять. До ног Христа на каждой  ручке
ножа... и так, чтобы они составили фигуру креста. - Первый кинжал -  самый
важный. Он отнимает физическую жизнь и образует  центр  креста.  Следующие
ножи отнимают духовную жизнь, и втыкать их надо в таком порядке...
     Он замолчал и опять взглянул на Торна.
     - Вы должны быть безжалостны, - объяснил он. - Это не сын человека.
     Торн попытался заговорить.  Когда  голос  вернулся  к  нему,  он  был
каким-то чужим, грубым и срывался, выдавая состояние Джереми.
     - А вдруг вы ошибаетесь? - спросил он. - А вдруг он не...
     - Ошибки быть не может.
     - Должно быть какое-то доказательство...
     - У него есть родимое пятно. Три шестерки.
     У Торна перехватило дыхание.
     - Нет, - прошептал он.
     - Так сказано в Библии, этим знаком отмечены все апостолы Сатаны.
     - Но у него нет знака.
     - Псалом Двенадцатый, стих шестой.  "Имеющий  разум  число  сосчитает
Презренного Зверя, несущего смерть. Число с  человеком  всегда  совпадает.
Шесть сотен оно, шесть десятков и шесть".
     - Я говорю вам, у него нет этого знака.
     - Знак ДОЛЖЕН быть.
     - Я КУПАЛ его. Я знаю каждый сантиметр его кожи.
     - Его не видно на теле. Вы найдете знак под  волосами.  Ведь  мальчик
родился с пышными волосами, не так ли?
     Торн вспомнил тот момент, когда впервые увидел ребенка.  Он  вспомнил
свое удивление при виде густых и длинных волос.
     - Сбрейте волосы, - посоветовал Бугенгаген. - И вы увидите  под  ними
этот знак.
     Торн закрыл глаза и уронил голову на руки.
     -  С  самого  начала  вы  должны  исключить  малейшее  колебание.  Вы
сомневаетесь в моих словах?
     - Я не знаю, - вздохнув, ответил Торн.
     Старик откинулся назад и посмотрел на него.
     - Неродившийся ребенок был убит, как предсказано. Ваша жена погибла.
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Вам нужны еще доказательства?
     - Да.
     - Тогда  ждите  их,  -  сказал  Бугенгаген.  -  Но  знайте,  что  вам
необходима вера. Иначе вы не справитесь. Если вы будете  сомневаться,  они
одолеют вас.
     - Они?
     - Вы говорили,  что  в  доме  есть  еще  женщина.  Служанка,  которая
ухаживает за ребенком.
     - Миссис Бэйлок...
     Старик кивнул, будто вспомнив что-то.
     - Ее настоящее имя Баалок. Это регент  дьявола.  Она  костьми  ляжет,
чтобы не дать вам свершить необходимое.
     Они  замолчали.  В  пещере  послышались  шаги.  Из  темноты  медленно
появился Дженнингс, на лице у него было написано крайнее удивление.
     - ...Тысячи скелетов... - прошептал он.
     - Семь тысяч, - уточнил Бугенгаген.
     - Что здесь случилось?
     - Меггидо - место Армагеддона. Конец света.
     Дженнингс шагнул вперед, его до сих пор трясло от увиденного.
     - Вы хотите сказать... Армагеддон уже был?
     - О да, - ответил старик. - И будет еще много раз.
     С этими словами он передал сверток с ножами Торну.
     Торн попытался отказаться, но Бугенгаген буквально всучил ему  пакет.
Глаза их встретились.
     - Я жил очень долго, - сказал Бугенгаген срывающимся голосом. -  И  я
молюсь, чтобы жизнь моя не оказалась напрасной.
     Торн последовал вслед за Дженнингсом  в  темноту,  туда,  откуда  они
пришли. Он лишь раз оглянулся, но  комната  уже  исчезла.  Огней  не  было
видно, и все растаяло в темноте.
     По Иерусалиму они шли молча.  Торн  крепко  сжимал  в  руке  сверток.
Настроение у него было подавленное, он шел, как автомат, не обращая ни  на
что внимания, глядя прямо  перед  собой.  Дженнингс  задал  ему  несколько
вопросов, но Торн  не  ответил.  Они  вошли  в  узкий  переулок,  где  шло
строительство, и фотограф подошел к Торну  вплотную,  пытаясь  перекричать
шум работающих кранов.
     - Послушай! Я только хочу узнать, что сказал старик. У меня ведь тоже
есть на это право, так или нет?
     Но Торн упрямо шел вперед, ускоряя шаг, словно пытался отделаться  от
попутчика.
     - Торн! Я хочу знать, что он сказал!
     Дженнингс кинулся вперед и схватил Торна за рукав.
     - Эй! Я не посторонний наблюдатель! Ведь это Я НАШЕЛ его!
     Торн остановился и взглянул Дженнингсу прямо в глаза.
     - Да. Верно. Это ты нашел ВСЕХ НАС.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Ты уверяешь, что  все  это  правда.  Ты  вбивал  мне  этот  бред  в
голову!..
     - Подожди минутку...
     - Ты наснимал все эти фотографии!
     - Погоди...
     - Ты привез меня сюда!
     - Что с тобой?
     - А я даже не знаю, кто ТЫ на самом деле!
     Торн вырвался из рук Дженнингса, но Дженнингс  снова  привлек  его  к
себе.
     - А теперь подожди минутку и выслушай, что я скажу.
     - Я уже достаточно слушал.
     - Я пытаюсь помочь!
     - Хватит!
     Они смотрели в упор друг на друга. Торна трясло от ярости.
     - Подумать только, что я мог на самом деле поверить в это! ПОВЕРИТЬ!
     - Торн...
     - Этот твой старик всего-навсего очередной факир, торгующий  дешевыми
ножами!
     - О чем ты говоришь?
     Торн взмахнул свертком.
     - Вот здесь НОЖИ! ОРУЖИЕ! Он хочет, чтобы я заколол его! Он  считает,
что я должен убить этого ребенка!
     - Это не ребенок!
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Ради бога, какое еще доказательство...
     - За кого ты меня принимаешь?
     - Успокойся...
     - Нет! - закричал Торн. - Я не буду этого делать! Я больше в этом  не
участвую! Убить ребенка? За КОГО же вы меня все принимаете?!
     Торн в ярости размахнулся и далеко зашвырнул сверток. Он  ударился  о
стену дома и исчез. Дженнингс замолчал и повернулся, чтобы уйти,  но  Торн
остановил его.
     - Дженнингс...
     - Сэр?
     - Я не хочу больше вас видеть. Я больше в этом не участвую.
     Стиснув зубы, Дженнингс быстро  перешел  улицу,  пытаясь  отыскать  у
стены ножи. Земля была усеяна мусором. В воздухе раздавался рев работающих
кранов и машин. Дженнингс ногами  разбрасывал  мусор  в  надежде  отыскать
маленький сверток. Он заметил его возле грязного ведра и наклонился, чтобы
взять сверток в руки, не обратив внимания  на  стрелу  крана,  двигавшуюся
прямо над его головой. Она словно споткнулась на долю секунды, и от толчка
из огромной оконной рамы вылетело стекло.
     Стекло сработало с точностью гильотины.
     Оно отсекло голову Дженнингса как раз по воротнику и  разлетелось  на
миллион осколков.
     Торн услышал звон, потом  крики,  увидел  людей,  бросившихся  на  ту
улицу, где скрылся Дженнингс. Он пошел за ними и протолкался сквозь толпу.
     На земле лежало  обезглавленное  тело,  кровь  толчками  вытекала  из
горла, как будто сердце  еще  продолжало  работать.  Женщина,  стоящая  на
балконе прямо над ними, истерически хохотала и указывала вниз. В  мусорном
ведре лежала отрубленная голова и смотрела в небо невидящими глазами.
     Пересилив себя, Торн прошел вперед и поднял сверток с ножами, который
лежал около безжизненной руки Дженнингса. Не видя ничего перед  собой,  он
выбрался из переулка и побрел по направлению к гостинице.



                                    12

     Обратный перелет в Лондон занял  восемь  часов.  Торн  сидел  и  тупо
молчал - мозг его отказывался работать. Не было больше ни страха, ни горя,
ни колебаний - только бездумное осознание того, что необходимо совершить.
     В Лондонском аэропорту стюардесса вернула ему пакет с ножами, который
был изъят у него при посадке в целях безопасности. Она заметила,  что  они
очень красивые, и спросила Торна, где  ему  удалось  приобрести  ножи.  Он
пробормотал что-то несвязное, запихнул их в карман пиджака и прошел  мимо.
Было уже за  полночь,  аэропорт  закрывался  -  это  был  последний  рейс,
разрешенный по стандартам допустимой видимости. Город погрузился в  густой
туман,  и  даже  таксисты  отказывались  везти   его   в   Пирфорд.   Торн
почувствовал, что его обволакивает тоскливое одиночество.
     Наконец он сел в такси,  машина,  казалось,  зависла  в  тумане.  Это
почему-то помогало Торну не думать о том, что ждет  его  впереди.  Прошлое
ушло навсегда, а предсказать будущее было невозможно. Был только настоящий
момент, сиюминутность, которая длилась целую вечность.  Машина  въехала  в
Пирфорд. Торн вылез из такси и остановился, в оцепенении глядя на дом, где
еще совсем недавно они так счастливо и безмятежно  жили,  и  Торна  начали
одолевать видения прошлых событий. Он видел в саду  Катерину,  играющую  с
Дэмьеном, смеющуюся Чессу, гостей на веранде.  Внезапно  видения  оставили
Джереми, и  он  почувствовал,  как  колотится  его  собственное  сердце  и
пульсирует в жилах кровь.
     Собрав все свое мужество, Торн двинулся к входной  двери  и  ледяными
руками вставил ключ в замочную скважину. Сзади донесся какой-то звук.  Ему
показалось,  что  кто-то  выскочил  из  Пирфордского   леса.   У   Джереми
перехватило дыхание; войдя в дом, он захлопнул дверь и немного  постоял  в
темноте, прислушиваясь к звукам в доме. Миновав гостиную, Торн добрался до
кухни, открыл дверь в гараж, подошел к "мерседесу" и вставил ключ в  замок
зажигания. Бак  был  заполнен  на  четверть,  этого  бензина  было  вполне
достаточно, чтобы добраться до Лондона. Затем он вернулся назад  в  кухню,
закрыл дверь и прислушался.
     На кухне все было как  прежде,  будто  хозяин  вернулся  домой  после
рабочего дня. На плите в термостате стоял горшочек с кашей  на  утро.  Это
потрясло Торна.
     Подойдя к стойке, Джереми достал сверток и выложил  содержимое  перед
собой. Все семь ножей были на месте. Разглядывая их сверху, Торн увидел  в
отточенных клинках свои глаза -  холодные  и  решительные.  Джереми  снова
завернул ножи и дрожащими руками засунул сверток в карман пальто.
     Он вошел в кладовую и направился вверх по узкой деревянной лестнице.
     Торн дошел до площадки, ведущей на второй этаж, и  вступил  в  темный
коридор. Смятение, овладевшее им перед смертью Дженнингса, опять  проникло
в душу. Он молился о том, чтобы Дэмьена  не  оказалось  в  детской,  чтобы
миссис Бэйлок успела увезти его из этого дома. Но Джереми  уже  слышал  их
дыхание, и его сердце сильно забилось от отчаяния. Храп  женщины  заглушал
легкое дыхание ребенка. Раньше у Торна часто  возникало  ощущение,  что  в
этих комнатах во время сна их жизни как бы  объединялись.  Он  прижался  к
стене и прислушался, затем быстро пошел в свою комнату и зажег свет.
     Постель была разобрана, как будто его ждали. Он подошел к  кровати  и
тяжело опустился на нее. Взгляд его упал на фотографию, стоящую в рамке на
ночном  столике.  Какими  молодыми  и  счастливыми  выглядели  Джереми   и
Катерина. Торн лег и почувствовал, что глаза его полны слез.
     Внизу часы пробили два раза. Торн поднялся, прошел в ванную,  включил
свет и в ужасе отшатнулся. Тумбочка  Катерины  была  перевернута,  вся  ее
косметика была разбросана вокруг, как будто здесь происходила дикая оргия.
Баночки с кремами и пудрой был раздавлены на полу, стены исчерканы  губной
помадой, унитаз забит расческами и бигуди. Вся картина говорила о страшном
гневе, и, хотя Торн ничего не мог понять, он ясно видел, что гнев этот был
направлен против  Катерины.  Устроить  этот  вертеп  мог  только  взрослый
человек: баночки раздавлены страшной  силой,  а  следы  от  губной  помады
слишком высоко. Здесь орудовал сумасшедший. Но сумасшедший,  переполненный
чувством ненависти. Торн оцепенел и взглянул на свое отражение в  разбитом
зеркале.  Черты  лица  заострились  еще  сильнее,  стали  жестче.  Джереми
нагнулся и открыл шкафчик. Он рылся в нем до  тех  пор,  пока  не  отыскал
электрическую бритву. Торн нажал на выключатель, и бритва зажужжала в  его
руке. Когда он ее выключил, ему вдруг опять показалось, что он слышит шум.
Скрип половиц над головой. Торн замер и, затаив дыхание, прислушался. Звук
больше не повторился.
     На верхней губе Торна выступили капельки пота, он смахнул их дрожащей
рукой, потом вышел из ванной и, скрипя  половицами,  направился  в  темный
коридор. Спальня ребенка находилась за комнатой миссис Бэйлок, и,  проходя
мимо ее двери, Торн остановился. Дверь была приоткрыта, и  Джереми  увидел
женщину. Она лежала  на  спине,  одна  рука  свесилась  вниз,  ногти  были
намазаны ярко-красным лаком, лицо миссис Бэйлок  было  снова  размалевано,
как у  шлюхи.  Она  храпела,  и  ее  громадный  живот  то  поднимался,  то
опускался.
     Дрожащими пальцами Торн прикрыл дверь и заставил себя идти  дальше  к
спальне приемного сына. Дэмьен спал, лицо его было спокойным  и  невинным.
Торн отвел глаза, напрягся, глубоко вздохнул  и  двинулся  вперед,  крепко
сжимая бритву в руке;  бритва  зажужжала,  и  звук  разлился  по  комнате.
Ребенок спал. Торн нагнулся, и руки у него задрожали. Он  поднял  жужжащую
бритву, щелчком выдвинул из корпуса приспособление для стрижки и  коснулся
шевелюры ребенка. Прядь волос упала  рядом,  и  Торна  передернуло:  белый
скальп был похож на отвратительный шрам в  гуще  темных  волос.  Он  снова
прижал бритву, и она пробежала  по  голове  еще  раз,  оставляя  за  собой
обнаженную кожу. Волосы мягко падали на подушку. Ребенок застонал во сне и
зашевелился. Задыхаясь от страха и отчаяния, Торн  заработал  бритвой  еще
быстрее; еще несколько прядей упало с головы, веки ребенка затрепетали, он
начал двигать головой, инстинктивно пытаясь увернуться. Дэмьен просыпался.
Торн почувствовал прилив панического страха и начал прижимать его голову к
подушке. Испуганный ребенок попробовал высвободиться, но Торн  прижал  его
еще сильнее и  застонал  от  напряжения,  продолжая  орудовать  бритвой  и
состригая все больше и больше волос. Теперь Дэмьен вертелся и бился у него
в руках, его приглушенный крик становился все отчаянней. Но Торн продолжал
удерживать его. Почти весь череп мальчика  был  обнажен.  Торн  задыхался,
пытаясь  удержать  ребенка,  тельце  которого  дергалось  и  изгибалось  -
мальчику тоже не хватало воздуха. Торн провел бритвой по затылку  Дэмьена.
Вот оно. Родимое пятно. Похоже на бугорок. Бритва врезалась  в  него,  оно
кровоточило, но тем не менее родинка отчетливо  виднелась  на  фоне  белой
кожи. Шестерки!  Три  шестерки,  расположенные  в  форме  листка  клевера,
хвостиками соединялись в центре.
     Торн отшатнулся. Мальчик плакал и задыхался, в ужасе глядя  на  отца.
Его руки ощупывали бритую голову.  Увидев  свои  ладони  в  крови,  Дэмьен
закричал.  Он  бросился  к  отцу  и  разрыдался.  Торн  оцепенел,  заметив
беспомощный  страх  в  его  глазах.  Он   расплакался   сам,   видя,   как
окровавленные ручки ребенка тянутся к нему, моля о помощи.
     - Дэмьен!
     В этот момент дверь позади него распахнулась, и в  комнату  ворвалась
миссис Бэйлок. Ее красные губы были широко  растянуты  в  яростном  крике.
Торн хотел схватить ребенка, но женщина  отпихнула  его,  и  он  рухнул  у
двери. Дэмьен взвизгнул от страха и спрыгнул с кровати. Женщина навалилась
на Торна, а он  пытался  схватить  ее  за  руки,  которыми  она  старалась
вцепиться ему в глаза и горло. Вес женщины был слишком велик для него,  ее
мясистые руки уже нащупали его шею и начали сжиматься на  горле  так,  что
глаза полезли у него из орбит. Торн в исступлении  вывернулся,  но  миссис
Бэйлок успела вцепиться зубами в его руку. Совсем рядом с ними со  столика
упала лампа, Торн дотянулся до нее и изо всех сил ударил миссис Бэйлок  по
голове. Основание лампы раскололось, и женщина  бессильно  упала  на  бок.
Торн ударил ее еще раз. Череп треснул,  и  кровь  потекла  по  напудренным
белым щекам. Торн вскочил на ноги, шатаясь, подошел  к  стене,  у  которой
стоял  ребенок,  с  ужасом  наблюдавший  за  происходящим,  схватил   его,
вытолкнул из комнаты, протащил по коридору к черному ходу и  захлопнул  за
собой дверь. Дэмьен ухватился за дверную ручку, и Торн  с  силой  вывернул
ему руки. Тогда ребенок вцепился  ногтями  ему  в  лицо,  и  они  чуть  не
скатились с лестницы вниз. Пытаясь сохранить равновесие,  мальчик  схватил
электропровод. Торн изо всех сил  пытался  разжать  его  руки,  и  тут  их
ударило током...
     Очнувшись на полу в кладовой, Торн встал на четвереньки и  огляделся.
Ребенок лежал рядом без чувств. Торн попробовал поднять его, но это ему не
удалось. Он зашатался, свалился на бок и вдруг услышал  скрип  открываемой
кухонной двери. Торн с трудом повернул голову.  Перед  ним  стояла  миссис
Бэйлок. С ее головы струилась  кровь.  Она  ухватила  Торна  за  пальто  и
повалила. В отчаянии он  попытался  удержаться  за  ящики  шкафа,  но  они
вывалились, их содержимое рассыпалось по полу. Женщина навалилась на  него
и тянула окровавленные руки к его горлу. Лицо миссис Бэйлок  было  покрыто
розовой кашей  из  пудры  и  крови.  Рот  был  приоткрыт,  она  рычала  от
напряжения.
     Торн  задыхался.  Он   видел   безумные   глаза   миссис   Бэйлок   и
приближающееся страшное лицо; ее губы вот-вот должны  были  коснуться  его
губ. Вокруг валялась кухонная утварь.  Торн  беспомощно  шарил  руками  по
полу. Вдруг он нащупал две вилки, зажал их в руках и с силой вонзил миссис
Бэйлок в виски. Она взвизгнула и отпрянула.  Торн  с  трудом  поднялся  на
ноги. Женщина с воем металась по комнате, тщетно пытаясь  вытащить  вилки,
торчащие у нее из головы.
     Торн кинулся в кладовую, поднял ребенка,  который  еще  не  пришел  в
себя, и рванулся через дверь кухни к гаражу. Дверца машины  была  открыта,
но неожиданно рядом с собой он  услышал  грозное  рычание.  Черная  фигура
мелькнула в воздухе и сбила его с ног ударом в плечо. Торн повалился прямо
в машину. Громадный  пес  яростно  рвал  его  клыками  за  руку,  стараясь
вытащить из машины. Ребенок лежал рядом на сиденье. Свободной  рукой  Торн
изо всех сил ударил собаку в морду. Закапала кровь,  пес  взвыл  от  боли,
выпустил руку. Дверца захлопнулась.
     Торн судорожно искал ключи, а снаружи бесился пес.  -  Он  прыгал  на
капот и  с  огромной  силой  бился  о  ветровое  стекло.  Стекло  тревожно
дребезжало.  Дрожащей  рукой  Торн  нащупал,   наконец,   ключи.   Ребенок
пошевелился и застонал, а пес все продолжал кидаться  на  стекло,  которое
уже дало трещину. Торн глянул вперед и застыл в ужасе.  Он  увидел  миссис
Бэйлок. Она была жива и, собрав остатки сил,  ковыляла  к  машине,  волоча
огромную кувалду. Торн включил зажигание, и в  тот  момент,  когда  машина
тронулась, миссис Бэйлок швырнула кувалду,  пробившую  в  ветровом  стекле
порядочную дыру. Тут же в отверстии показалась собачья голова. Пес  щелкал
зубами, из пасти текла слюна. Торн откинулся на спинку сиденья и сжался, а
собачьи зубы клацали в нескольких дюймах от него. Одной рукой Торн  достал
из кармана пальто стилет и изо всей силы вонзил его в собачью голову между
близко  посаженными  глазами.  Стилет  ушел  по  самую   рукоятку.   Пасть
раскрылась, собака издала рык - скорее львиный, чем собачий,  -  рванулась
назад, сползла с капота и заплясала  на  задних  лапах.  Предсмертный  вой
огласил гараж. Горн переключил заднюю скорость  и  рванул  машину.  Миссис
Бэйлок, шатаясь, стояла у окна и в  ужасе  размазывала  по  лицу  кровавую
кашу.
     - Моя крошка... - всхлипывала она. - Моя крошка...
     Машина тронулась с места, женщина выскочила на дорогу  и  в  отчаянии
пыталась преградить ей путь. Торн  мог  объехать  женщину,  но  не  сделал
этого. Стиснув зубы, он дал полный газ, на мгновение разглядев в свете фар
ее отчаянное лицо. Машина врезалась  в  миссис  Бэйлок,  и  она  подлетела
вверх. Джереми взглянул в зеркальце заднего обзора. Он увидел тело женщины
- безжизненную громадную  массу,  застывшую  на  асфальте,  на  лужайке  в
бледном свете луны лежал пес, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
     Торн снова дал полный ход и выехал на дорогу; обогнув  каменный  угол
дома, машина понеслась в сторону  шоссе.  Рядом  лежал  ребенок,  все  еще
находившийся без сознания. Торн  выскочил  на  шоссе,  ведущее  в  Лондон.
Приближался рассвет, туман начал рассеиваться.  Машина  Торна  неслась  по
пустому шоссе, и мотор гудел от нарастающей скорости.
     Мальчик начал приходить в себя, пошевелился и застонал от боли.  Торн
переключил  все  внимание  на  дорогу,  пытаясь  не  думать,  что  ребенок
находится с ним рядом.
     - Это не человеческий ребенок! - шептал он сквозь стиснутые  зубы.  -
Это не человеческий ребенок!
     Машина мчалась вперед, а мальчик, так и не  очнувшийся  окончательно,
продолжал стонать.
     Поворот  на  дорогу  оказался  слишком  крутым,  Торну   не   удалось
справиться с машиной, его занесло, и Дэмьен свалился на  пол.  Теперь  они
направлялись к Церкви Всех Святых. Торн уже видел впереди ее возвышающиеся
шпили, но от резкого торможения мальчик пришел в себя и смотрел на Джереми
испуганными глазами.
     - Не смотри на меня... - прорычал Торн.
     - Я ушибся... - заплакал ребенок.
     - Не смотри на меня!
     Ребенок  послушно  уставился  на  пол.  Шины  заскрипели;   они   уже
подъезжали  к  церкви,  когда  Торн,  взглянув  наверх,   поразился,   как
неожиданно  потемнело  над  ними  небо.  Мрак  сгустился,  казалось,  ночь
возвратилась на землю. Почерневший небосвод стремительно опускался, и  вот
уже его прорезали молнии, вонзившиеся в землю.
     - Папа... - хныкал Дэмьен.
     - Замолчи!
     - Меня тошнит.
     Ребенка начало рвать. Торн громко закричал, чтобы не слышать Дэмьена.
Разразился жуткий ливень, ветер  швырял  уличный  мусор  прямо  в  лобовое
стекло. Торн затормозил у церкви и распахнул дверцу. Вцепившись Дэмьену  в
воротник пижамы, он протащил его через сиденье. Мальчик  начал  кричать  и
пинаться, сильно ударяя Торна ногами в живот,  пока  не  отбросил  его  от
автомобиля. Торн снова кинулся к машине, схватил ребенка за ногу и вытащил
его наружу. Дэмьен вывернулся и бросился  бежать.  Торн  кинулся  за  ним,
ухватил за пижаму и швырнул на асфальт.  В  небе  прогремел  гром,  молния
полоснула совсем рядом с машиной, а Дэмьен завертелся  на  земле,  пытаясь
выползти из рук Торна. Джереми навалился на ребенка, зажал  его  и  крепко
обхватил за грудь. Дэмьен продолжал пинаться и вопить, пока Торн волок его
к церкви.
     На  противоположной  стороне  улицы  распахнулось  окно,  и  какой-то
мужчина громко окликнул  Торна,  но  Джереми  пробирался  сквозь  сплошную
дождевую завесу, ни на кого не обращая внимания. Лицо его было  похоже  на
страшную маску. Ветер бил  Торна  в  лицо,  валил  с  ног,  и  он  еле-еле
продирался вперед. Ребенок извивался в его руках, вцепился зубами  в  шею,
Торн кричал от  боли,  но  продолжал  идти.  Сквозь  гром  послышался  вой
полицейской сирены, а высунувшийся мужчина отчаянно  кричал  Торну,  чтобы
тот отпустил ребенка. Но Джереми ничего не слышал, он приближался к порогу
церкви. Ветер взревел, и Дэмьен вцепился руками Торну в лицо.  Один  палец
попал в глаз, Джереми упал на колени и почти  вслепую  потащил  ребенка  к
высоким ступенькам. Молния рванулась вниз и ударила совсем рядом, но  Торн
был уже на пороге и собирал последние силы, втаскивая ребенка по ступеням.
     Дэмьен продолжал остервенело царапать ногтями лицо и  молотить  Торна
ногами в живот. Нечеловеческим усилием удалось Джереми  повалить  ребенка,
он сунул руку в карман и стал искать ножи.  Дэмьен  дико  заорал  и  выбил
пакет у него из рук. Стилеты рассыпались по ступенькам. Торн схватил  один
из них, пытаясь другой рукой удержать Дэмьена. Еще раз взвыла  полицейская
сирена и замолчала. Торн взмахнул стилетом.
     -  Стой!  -  С  улицы  донесся  голос,  и  из  дождя  вынырнули  двое
полицейских. Один из них на ходу  вытаскивал  револьвер  из  кобуры.  Торн
глянул на них, потом на  ребенка,  и,  закричав  от  ярости,  стремительно
опустил вниз руку  со  стилетом.  Вскрик  ребенка  и  пистолетный  выстрел
раздались одновременно.
     Наступила тишина -  полицейские  словно  окаменели.  Торн  застыл  на
ступеньках, тело ребенка  распростерлось  перед  ним.  Потом  распахнулись
двери церкви и оттуда вышел священник, глядя сквозь  завесу  дождя.  Он  в
ужасе уставился на страшную неподвижную картину.



                                    13

     Сообщение о трагедии разнеслось по всему  Лондону.  Рассказ  принимал
причудливые формы, подробности противоречили одна другой, и  сорок  восемь
часов репортеры осаждали приемную в городской больнице, пытаясь  разузнать
у врачей, что же все-таки произошло. На следующее утро в одной  из  комнат
собрались врачи, и, прежде  чем  они  сделали  заявление,  телекамеры  уже
назойливо  жужжали.  Специальный  хирург   Грут   Шуур,   прилетевший   из
южноафриканской больницы, выступил с заключительным сообщением.
     - Я хочу объяснить, что смерть  наступила  в  восемь  часов  тридцать
минут утра. Мы  сделали  все,  чтобы  спасти  его  жизнь,  но  ранение  не
оставляло надежды на выздоровление.
     Горестные вздохи пронеслись по толпе  репортеров,  и  врач  дождался,
пока они стихнут.
     - Больше сообщений не будет. Служба пройдет  в  Церкви  Всех  Святых.
Затем тело будет перевезено в Соединенные Штаты для захоронения.


     ...В Нью-Йорке на катафалке, за которым выстроилась  длинная  очередь
лимузинов, стояли рядом два гроба. Впереди на мотоцикле ехал  полицейский.
Когда похоронная процессия добралась до кладбища, там уже собралось  много
народу. Охрана из отдела безопасности сдерживала любопытных, а официальная
группа подошла к свежевырытым могилам.  Священник  в  длинной  белой  рясе
стоял у колонны с американским флагом. Зазвучала музыка, и гробы поставили
перед священником. Рабочий проверял механизмы,  с  помощью  которых  гробы
должны были опустить в могилы.
     - Мы скорбим сегодня, - нараспев начал священник,  -  о  безвременной
кончине двоих из нас. В путешествие навстречу вечности они взяли с собой и
частицу наших душ. Давайте же скорбеть не о них, нашедших свой покой, а  о
нас самих. Какой бы короткой ни была их жизнь, эта жизнь закончена,  и  мы
должны быть им благодарны за то короткое время, которое  они  разделили  с
нами.
     Мы говорим сегодня "прощай" сыну  большого  человека...  который  был
рожден в богатстве  и  благополучии...  имевшему  все  земные  радости,  о
которых только может мечтать человек. Но на  его  примере  мы  видим,  что
одних земных благ недостаточно...
     Снаружи   у   ворот   кладбища   толпились   репортеры   и    щелкали
фотоаппаратами.  Небольшая  группа  людей  стояла  поодаль   и   обсуждала
происшедшие события.
     - Как все это дико, а?
     - Ничего дикого. В первый раз, что ли, людей убивают на улице?
     - А как тот парень, который видел их  на  лестнице?  Тот  самый,  что
вызвал полицию?
     - Он был пьян. У него брали  кровь  на  анализ  и  выяснили,  что  он
изрядно принял.
     - Не знаю, - отозвался третий. - Странно как-то. Что они могли делать
у церкви в такой час?
     - У посла умерла жена; возможно, они приходили молиться.
     - Какой идиот будет совершать преступление на ступенях церкви?
     - Да полно таких. Поверь мне.
     - Не понимаю,  -  вмешался  третий.  -  Похоже,  что  от  нас  многое
скрывают.
     - Это не в первый раз.
     - И не в последний.
     Два гроба медленно опускались в могилы, и священник  простер  к  небу
руки. Среди скорбящих выделялась стоящая в стороне пара. Она была окружена
телохранителями и переодетыми  полицейскими,  которые  тайком  осматривали
толпу. Статный мужчина имел величественный вид, рядом с ним стояла женщина
в черном и держала за руку четырехлетнего мальчика. Его вторая  рука  была
забинтована и висела у груди.
     - Провожая Джереми и Катерину Торн в мир вечного покоя,  -  продолжал
священник, - мы обращаем свой дозор к их ребенку  Дэмьену,  последнему  из
живых в этой великой семье. Ребенок сейчас переходит в другую семью. Пусть
он процветает в любви, которую получит от своих новых родителей, пусть  он
примет наследство отца и станет вождем всего человечества.
     Дэмьен стоял рядом и наблюдал, как опускаются гробы.  Он  вцепился  в
руку женщины.
     - И наконец, пусть тебе, Дэмьен Торн, - выразительно простирая к небу
руки, говорил священник, - Бог  дарует  свое  благословение  и  милость...
Пусть дарует Христос тебе свою вечную любовь.
     Из глубин безоблачного неба  послышался  отдаленный  рокот  грома,  и
толпа начала  понемногу  расходиться.  Новые  родители  Дэмьена  терпеливо
ждали, пока все разойдутся, потом подошли к могилам, и  ребенок  склонился
над ними, шепча молитву. Люди оглянулись и застыли на месте. Многие из них
разрыдались.  Наконец  ребенок  поднялся  и  медленно  отошел  со   своими
приемными родителями от могил. Телохранители окружили их со всех сторон  и
проводили до президентского лимузина.
     Четверо полицейских  на  мотоциклах  сопровождали  автомобиль  сквозь
толпу репортеров,  снимавших  ребенка.  Дэмьен  сидел  на  заднем  сиденье
лимузина и пристально глядел на  них  сквозь  заднее  стекло.  Однако  все
фотографии оказались испорченными. На них явно выделялось  пятно,  видимо,
эмульсионный брак на пленке. Пятно своими размытыми  контурами  напоминало
дымку.
     Эта дымка неумолимо зависала над президентским лимузином.


ОМЕН IV
АРМАГЕДДОН 2000

Гордон МАКГИЛ



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


ПРЕДИСЛОВИЕ

   Вот уже шесть недель ученики по пятам ходили за женщиной. Они и ночью
не спускали глаз с ее дома, следили за каждым шагом этой особы, пока  та
добиралась на работу, а когда ей взбредало в голову наведаться в  гости,
- терпеливо поджидали ее.  С  тех  пор,  как  погиб  учитель,  число  их
значительно поубавилось. Одни свели счеты  с  жизнью,  другие  предались
отчаянью и не покидали более своих жилищ. Но преодолевшие депрессию,  до
мозга костей прониклись чувством мести и от этого стали еще сильнее.
   В тот раз, когда женщина посетила врача, двое учеников последовали за
ней в приемную и уселись рядом. Они обратили внимание на  неестественное
напряжение, охватившее ее лицо. Очевидно, женщину терзала  боль,  и  они
торжествовали про себя, догадываясь о ее мучениях.
   - Мисс Рейнолдс, - раздался из кабинета голос  С  трудом  поднявшись,
Кейт медленной походкой калеки двинулась через комнату и толкнула дверь.
И тут же  от  неожиданности  застыла  на  пороге,  заморгав  в  смятении
ресницами. На нее  смотрел  совершенно  незнакомый,  молодой  и  пышущий
здоровьем врач. Он улыбался.
   - Доктор Джонстон больше не практикует, - начал было врач  и  тут  же
сам себя перебил: - Вы не присядете?
   Кейт притворила за собой дверь и опустилась на стул подле стола.
   - Острая, пронизывающая боль вот тут, - выговорила она,  указывая  на
нижнюю часть живота. - Как будто там что-то раздулось. Кейт  закашлялась
и извинилась.
   Осторожно придерживая женщину, врач подвел ее к кушетке  и  тщательно
осмотрел. Затем, вписав в  рецепт  адрес  и  фамилию  Кейт,  вручил  его
женщине.
   - Это мой коллега. Он специалист по такого  рода  делам.  Думаю,  вам
стоит навестить его. - Молодой врач помедлил. - И побыстрее.
   Кент молча уставилась на него, будто ища поддержки.
   - Я совершенно уверен, что вам не о  чем  беспокоиться,  -  попытался
приободрить ее врач.
   Поднявшись с кушетки, Кейт сморщилась от боли. - А  вы  не  могли  бы
прописать мне что-нибудь...
   - Извините, - резко перебил ее врач. - Но на  этой  стадии  я  бы  не
рекомендовал болеутоляющее.
   Он внимательно наблюдал за  Кейт,  когда  она  покидала  приемную  и,
заметив двух мужчин, поспешивших за ней к выходу, закрыл  дверь  и  снял
телефонную трубку.
   - Соедините меня с Чикаго, - потребовал он. На лице молодого человека
играла торжествующая улыбка.
   - Посреди смерти зарождается жизнь, - про себя заметил он.

***

   Кейт лежала на операционном столе, две медсестры, держали ее за руки.
Голени auee крепко привязаны. Кожа на разбухшем  животе  вздулась.  Тело
сотрясалось в ритмичных  конвульсиях.  Кейт  тяжело  дышала,  ее  полные
мольбы глаза остановились на одной из сестер.
   - Это скоро кончится, - попыталась та успокоить Кейт.
   Дикая  боль  вновь  пронзила   ее   тело,   и   женщина   зашлась   в
душераздирающем вопле, чуть было не задохнувшись.  Хирург  потянулся  за
скальпелем.
   - Я сделал небольшой надрез, - проговорил он, - давить будет  не  так
сильно.
   Но только он склонялся  над  Кейт,  та,  опять  закричала,  и  сестра
прикрыла ей, лицо салфеткой.
   Тело Кейт билось в конвульсиях.
   - Идет, - крикнул хирург, - держите, ее.
   Спина Кейт выгнулась,  голова  резко  откинулась  назад  в  очередном
вопле, в истошном протесте против того, что с ней происходило.
   И тут оно вышло нее.
   Расслабленное   тело   Кейт   дернулось,   словно   рыба,    внезапно
пригвожденная ножом. Хирург передал акушерке шевелящийся комочек,  будто
в молитве глянул себе  под  ноги  и  направился  к  двери.  Он  даже  не
сполоснул руки Медленно двинулся по коридору. Сестра последовала за ним,
наблюдая,  как  хирург  подошел  к  пожилой  паре,  расположившейся   на
скамейке. Сестра услышала знакомые и жесткие слова: "Мы сделали все, что
было в наших силах". Старушка упала на грудь мужа и разрыдалась.
   - Опухоль оказалась просто гигантской, - констатировал врач.
   Медсестра закрыла за собой дверь, повернулась и  приняла  комочек  из
рук акушерки Взглянула на него. Это был мальчик. Медсестра непроизвольно
перекрестилась, а затем, внезапно услышав постукивание  собачьих  когтей
по кафельному полу, оглянулась. Огромный черный пес с тяжелыми челюстями
подбежал к ней. Сестра опустила  ребенка  на  пол,  и  собака  принялась
вылизывать мальчика Маленькие ручки  потянулись  к  чудовищу;  крошечные
пальчики вцепились в собачью  шерсть.  Сестре  вдруг  почудилось,  будто
мальчик причмокивает. Она взглянула на мертвую женщину и  устремилась  к
операционному столу, чтобы накрыть тело. Лицо  медсестры  сморщилось  от
отвращения, но когда она вновь перевела взгляд на ребенка, на  губах  ее
заиграла улыбка - Это плоть от плоти дьявола, - с  гордостью  произнесла
медсестра.
   В квартирах, особняках, конторах и на заводях шептали ученики  в  эти
минуты благодарные молитвы. Отчаявшиеся  вновь  обретали  надежду,  А  в
самом сердце Италии, в монастыре, священник по имени де Карло  сидел  на
узкой койке. Все тело его было покрыто холодным липким потом.  Очнувшись
от ночного кошмара, де Карло знал теперь наверняка: он проиграл и  самое
худшее еще впереди.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1

   Молодой человек вот  уже  битый  час  слонялся  по  одному  из  залов
ожидания в аэропорту Хитроу. Он то глядел на взлетные полосы, то шатался
возле бара, раздумывая не пропустить ли стаканчик-другой, но каждый  раз
отказывался-таки от этого соблазна Молодой  человек  то  и  дело  бросал
взгляд на часы. Время от времени он засовывал руки в карман  и  извлекал
лист с напечатанным рядом цифр, пытаясь, видимо, их  запомнить.  Никогда
он не встречал  этого  старика,  но  знал,  что  обязан  иметь  в  своем
распоряжении железные факты, ибо Поль Бухер просто  на  дух  не  выносил
дураков. Из громкоговорителя  донесся  треск:  "Самолет  компании  "Торн
Корпорейшн" рейсом из Чикаго только что совершил  посадку!"  У  молодого
человека перехватило дыхание.
   "Пассажир Бухер прибудет в зал  ожидания  через  минуту.  Спасибо  за
внимание".
   Молодой человек подтянул  манжеты  и  поправил  галстук  Председатель
компании "Торн Корпорейшн" и владелец львиной доли ее акций - Поль Бухер
- являлся самым могущественным и влиятельным лицом в Западном регионе, а
это означало, что и во всем мире. Идеи этого человека тридцать лет назад
превратили   промышленный   гигант   в   крупнейший   на   земном   шаре
транснациональный  комплекс.  Простейшая  мысль  озарила  тогда  Бухера,
который осознал, что именно пища должна стать  наиважнейшим  товаром  на
планете.  И  теперь  "Торн  Корпорейшн"  представляла  собой  гигантский
производитель удобрений и сои, экспортируемых в страны третьего мира.
   Сколько раз молодой человек ошеломлял девушек или  сотрудников  одной
только фразой, принадлежащей Бухеру и ставшей уже притчей на языках:  "В
основе нашего процветания лежит голод".
   Да, Бухер слыл кем-то вроде героя, живой  легендой.  Молодой  человек
взглянул на взлетную полосу, отыскивая глазами самолет компании.  В  это
время дверь распахнулась, и в зал вошел Бухер - высокий старик  с  очень
прямой спиной и резкими чертами лица. Его седые и вьющиеся  волосы  были
аккуратно уложены.
   - Мистер Бухер, - начал молодой человек, - моя фамилия Хэррис.  Добро
пожаловать в Лондон. Меньше всего ему  хотелось  походить  на  гида,  но
слова вылетели сами собой.
   - Спасибо, Хэррис, - поблагодарил Бухер. - Спасибо, что встретили.
   Хэррису  оставалось  только  надеяться,  что  он  не   покраснел   от
удовольствия.
   -  Машина  в  вашем  распоряжении  -  Конечно,  -   проронил   Бухер.
"Назойливый, мелкий негодяйчик", - тут же решил он про себя.

***

   Автомобиль мчался по шоссе.  Хэррис  открыл  дверцу  бара,  но  Бухер
отрицательно покачал головой.
   - Из Ливии есть какие-нибудь новости?
   - Никаких, сэр, - сообщил Хэррис. Бухер кивнул.
   -  Ладно.  Расширяйте  производство  в  течение  еще  трех  недель  и
поднимите ставки на полтора пункта. Хэррис в недоумении заморгал.
   - Но они могут возражать, сэр.
   - Они могут возражать сколько им заблагорассудится.  Разбудите  меня,
когда мы приедем.
   Бухер прикрыл глаза, а Хэррис задумался над тем, не  совершил  ли  он
только что роковую ошибку.

***

   Резиденция Британского филиала  "Торн  Корпорейшн"  располагалась  на
южном берегу Темзы. Здание было сооружено в  виде  буквы  "Т"  и  являло
собой меньшую по размерам копию штаб-квартиры компании в Чикаго.
   Из  своего  кабинета  на   верхнем   этаже   Бухер   мог   любоваться
раскинувшимися на противоположном берегу  зданием  Английского  банка  и
другими городскими сооружениями. А слева открывался великолепный вид  на
дворцы Парламента.  Постепенно  в  привычку  председателя  прочно  вошло
разглядывать эти прекрасные строения во  время  телефонных  переговоров.
Очутившись в своем кабинете, Бухер  попросил  принести  все  телексы  за
последние два дня и велел не беспокоить его в течение часа Служащие  тем
временем   постепенно    собирались    в    приемной.    Они    спокойно
переговаривались,  то  и  дело  приветствуя   кивками   вновь   входящих
сотрудников. За час приемная основательно наполнилась людьми.
   Секретарша Бухера посмотрела на часы, постучала в дверь и заглянула в
кабинет.
   - С днем рождения, сэр, -  поздравила  она.  Бухер  улыбнулся,  затем
обвел взглядом своих подчиненных.
   - Спасибо, - поблагодарил он, вставая и кивком приглашая их войти.
   Заходили в его кабинет, безукоризненно  придерживаясь  установленного
этикета: сначала три вице-президента со  словами:  "Поздравляем,  Поль",
следом за ними управляющие департаментов, затем исполнительные директора
компании, чьи лица были знакомы Бухеру лишь смутно  и  кто  обратился  к
тему  непременно  "сэр",  Когда,  наконец,  отзвучали  все  приветствия,
собравшиеся подались в  сторону,  пропуская  вперед  мальчика.  Тот  нес
выпеченный в форме буквы "Т" торт с зажженными свечами Мальчик  поставил
торт  на  стол  перед  Буфером  и  отступил  назад.   Бухер   улыбнулся,
поблагодарил его и подул на свечи. Лишь с третьей попытки он загасил их.
В изнеможении Бухер оперся о письменный стол.
   На пороге  появился  официант,  вкативший  в  приемную  сервировочный
столик.
   - Шампанского? - осведомилась секретарша.
   - Обязательно, - воскликнул Бухер.
   Официант принялся откупоривать бутылку. Бухер поднял фужер,  принимая
поздравления своих сотрудников. -  Позволь  заметить,  Поль,  ты  никоим
образом не выглядишь на свои годы.
   - Ты хочешь сказать, что я неплохо сохранился?
   - Ну, такое я бы не ляпнул, но...
   - Сэр, вы сегодня празднуете?
   - Нет.
   - ..сэр, надеюсь, этот год будет таким же успешным, как и предыдущий.
   - Хочется надеяться, что он будет более успешным.
   - Конечно, конечно.
   Бухер разглядывал присутствующих и в уме пытался прикинуть, кто же ив
них в состоянии занять его место. Похоже, ни один из  собравшихся  здесь
не способен, заменить его - Бухера. Никто  из  них.  Да,  пожалуй,  и  в
Чикаго тоже. Бухеру был нужен он сам, только сорокалетний.
   - За ваши семьдесят.
   Бухер резко  оглянулся  и  увидел  Хэрриса,  поднявшего  бокал.  Лицо
молодого человека раскраснелось io шампанского.
   Бухер нахмурился.
   - За  ваши  семьдесят!  -  повторял  Хэррис,  скривившись  в  попытке
улыбнуться.
   Бухер  вздрогнул  и  отошел  в  сторону.  Рядом  тут   же   появилась
секретарша. Улыбаясь, она взяла под руку Хэрриса.
   - Я что-то не то сказал? - смутился, тот.
   - Выведите его отсюда, - мягко приказал  Бухер.  Секретарша,  увлекла
Харриса к двери, и присутствующие тут же отвернулись от них.
   - Да что же а сделал такого? - взвизгнул Хэррис, когда Бухер, подойдя
к своему креслу, тяжело опустился в него и прикрыл глаза.  Когда  он  их
вновь открыл, возле кресла в одиночестве стояла, его секретарша.
   - Извините, господин Бухер...
   Бухер покачал головой.
   - Все в порядке - Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
   - Разве что добавить еще лет тридцать жизни, - отозвался Бухер.
   Улыбнувшись, женщина вышла из кабинета, размышляя про  себя,  смертен
ли вообще Поль Бухер.
   В аду ночь Бухер спал беспокойно, он то и дело  вздрагивал  и  что-то
бормотал. Женщина приподнялась на локтях и  взглянула  на  него.  Впалая
грудь, выступающие ребра, правая рука подрагивает. Женщина ласково взяла
ее в свои руки и погладила ладонь.  Бухер  нахмурился  во  сне  и  опять
что-то невнятно пробормотал.
   Женщина улыбнулась, тронула  его  за  мизинец  и  слегка  пощекотала.
Мизинец тут же обвился вокруг ее пальца, как младенец,  ухватившийся  за
свою мать.
   Женщина вдруг почувствовала шероховатость отметины  на  пальце:  трех
девяток, если рассматривать их под одним углем, или  же  трех  шестерок,
если глядеть под другим. Верхушки шестерок соединялись в виде клеверного
листочка.
   Женщина почувствовала, как цифры пылают, обжигая ее собственную кожу.
   Бухер метался по постели, взмахивая свободной рукой, как будто  плыл.
Губы его шевелились.
   - Что ты сказал? - прошептала женщина, еще ниже склоняясь над ним.
   - Трижды двадцать и десять, - едва слышно пробормотал Бухер.
   - Шш-ш-ш... - женщина крепко сжимала его руку, сам же он так вцепился
в ее палец, что отметина оцарапала его. Женщина вскрикнула и  попыталась
выдернуть руку, но Бухер не отпускал ее.
   - Поль, - взмолилась она.
   - Трижды двадцать и десять, - выдохнул Бухер. В  годину  Армагеддона.
Семьдесят лет.
   Женщина освободила, наконец, свою руку и отодвинулась от  него.  Губы
Бухера продолжали шевелиться, но теперь беззвучно. Женщина взглянула  на
свою ладонь и заметила, что его родимое пятно отпечаталось на ее пальце,
как будто  выжженное  огнем.  Некоторое  время  она  неподвижно  лежала,
уставившись на этот знак, затем приложила палец к губам и  лизнула  его,
почувствовав под языком  три  шестерки.  Женщина  повернулась,  чмокнула
Бухера в щеку и, пробормотав благодарность, уснула глубоким и счастливым
сном.

Глава 2

   Завтракая в  своем  кабинете,  Поль  Бухер  внимательно  просматривал
утренние газеты. Все они в один голос  восхваляли  министра  иностранных
дел,   предложившего   устроить   встречу    между    израильтянами    и
представителями арабских  государств.  Сторонники  Питера  Стивенсона  с
улицы  Флит  Стрит  на  все  лады   превозносили   его   государственную
деятельность,  а   отдельные   журналисты   делали   невероятно   смелые
предположения, будто теперь  Ближневосточная  проблема,  наконец,  будет
решена. Противники ощущали значительно меньший энтузиазм, однако,  и  им
приходилось признать, что министр предотвратил чуть ли не путч.
   Бухер улыбнулся. Подобное славословие должно пойти на  пользу  слегка
подмоченной репутации Стивенсона. Обстоятельства требовали,  чтобы  этот
человек  приобрел  определенный  кредит  доверия.  Стивенсон,   конечно,
слабак, а подобные люди, стоящие у  кормила  власти,  как  нельзя  лучше
подходили Бухеру Он взглянул на часы и включил  телевизор.  Ведущий  как
раз комментировал  заявление  министерства  иностранных  дел  по  поводу
предстоящей встречи.
   - Ближний Восток, - разъяснял  комментатор,  -  находится  с  момента
образования Израиля в 1948 году в состоянии  постоянных  конфликтов,  но
никогда  еще  кризис  не   затягивался   на   такой   длительный   срок.
Бомбардировки Тель-Авива и  Иерусалима  в  течение  последних  двух  лет
поставили Ближний Восток и весь мир на грань катастрофы.
   Бухер зевнул и вновь уткнулся в газеты, пока на  экране  не  появился
Стивенсон. Министр иностранных дел широко  улыбался.  Стивенсон  являлся
типичным представителем партии тори. Это был человек с  лицом  истинного
патриция, с благородным, чеканным профилем, о котором мог только мечтать
любой киношник.
   Бухер внимательно прислушивался к словам Стивенсона, отмечая, что тот
даже и не заикнулся о необходимом.  Ранее  они  уже  обсуждали  сценарий
выступления министра.  Сейчас  же  Стивенсон  молол  какую-то  чепуху  о
трудностях в связи с установлением диалога.  Теперь  ему  якобы  удалось
собрать людей за круглым столом и он надеется,  что  все  его  участники
прибудут на встречу непременно с конструктивными предложениями.
   Бухер снова зевнул.
   - Валяй, валяй, - пробормотал он. - Пудри им мозги. Они это до смерти
любят.
   Бухер прекрасно понимал, что означала эта намеченная  встреча.  Знали
это и Стивенсон, и участники круглого стола, - всего лишь горстка  людей
плюс бельгийская проститутка, услугами которой регулярно дважды в  месяц
пользовался министр иностранных дел.
   Однако Стивенсон ограничился лишь  сообщением  о  том,  что,  по  его
убеждению, никто не ждал от этой встречи чуда.
   - Но зато, - заметил он, -  пока  участники  переговоров  варились  в
собственном соку, никто из них не держа палец на спусковом  крючке.  Тут
министр  криво  усмехнулся  и  попрощался  с  телезрителями   -   Жалкий
мерзавчик, - сквозь  зубы  проговорил  Бухер.  Он  раздраженно  выключил
телевизор. В этот момент звякнул селектор и раздался голос секретарши.
   - К вам посол, сэр.
   Бухер удовлетворенно хмыкнул и повернулся к двери.  На  пороге  стоял
Филипп Бренная, посол США при Английском дворе. Это был высокий мужчина,
которому едва перевалило за сорок, с  мальчишеской  улыбкой,  что  равно
очаровывало как  женщин,  так  и  мужчин  и  безотказно  служило  ему  в
дипломатических кулуарах.
   Мужчины  поздоровались,   и   Бухер   предложил   кофе.   Бреннан   с
удовольствием согласился. Он кивком указал на телевизор:
   - Вы видели Стивенсона? Он что-нибудь говорил интересное?
   - А, - отмахнулся Бухер, - все те же набившие оскомину выводы, клише,
да и только.
   - М-да, в этом-то все и дело. Ближний Восток уже сам по себе  избитая
тема, клише, как вы изволили заметить.
   - Что вы имеете в виду? - насторожился Бухер, буравя посла взглядом.
   Бреннан пожал плечами.
   - Полагаю, нам придется довольствоваться этой же  самой  тягомотиной.
Выторговывать Голанские высоты. Выменивать Синай на Восточный Иерусалим.
Сохранять наше оружие в небе...
   - Ну да, а наши бренные тела на земле, - закончил фразу Бухер.
   Усмехнувшись, оба понимающе  уставились  друг  на  друга.  Еще  минут
двадцать они проговорили о политике, потом Бреннан посмотрел на  часы  и
сообщил, что пора идти.
   На пороге они пожали друг другу руки.
   - Вы здесь надолго? - поинтересовался Бреннан.
   - Нет. Так, короткий визит, инспектирую сотрудников. Вернусь домой  в
пятницу.
   - Ну, спасибо за кофе...
   - Филипп, - произнес Бухер, не выпуская руки посла, -  я  слышал,  вы
намерены баллотироваться в Сенат. Бреннан улыбнулся.
   - Мне казалось, что об этом никто не знает.
   -  Послушайте,  я,  конечно,  не  собираюсь   рассыпать   бестолковые
комплименты, но я вполне согласен с теми, кто предрекает  вам  блестящую
карьеру.
   Бреннан кивнул, принимая комплимент.
   - Вы могли бы пройти весь путь вплоть до Белого дома.
   Бреннан опять кивнул, относясь и к этим словам, как к должному.
   - Все, о чем сейчас судачат журналисты на каждом углу, - это проблема
финансирования. - А у Торна недостатка в этом нет.
   - Приятно слышать, Поль, но не противоречите ли  вы  самому  себе?  Я
являюсь  демократом,  а   президент,   которого   вы   поддерживали,   -
республиканец.
   - Он слабовольный человек, - заметил Бухер, - и мы  очень  надеялись,
что власть поможет ему хоть немножко возмужать.
   - Но вы не ответили на мой вопрос.
   И вновь на лице Бухера мелькнула улыбка.
   - Я не предполагал, что это вопрос. Бреннан распахнул дверь и вышел.
   - Еще раз спасибо за кофе. До скорого.
   Бухер наблюдал, как посол  удалялся.  Ему  вдруг  подумалось,  что  в
Бреннане  каким-то  непостижимым  образом  уживаются   и   стопроцентный
дипломат и человек прямо-таки маниакальной честности. Вот здесь как  раз
и могли возникнуть проблемы. Пожалуй, предосторожность не помешает.
   Поразмыслив над этим, Бухер тут же забыл о Бреннане.
   И пока его лимузин продирался сквозь вечерние заторы по направлению к
Оксфорду, - Бухер на заднем сиденье расслабился и  задремал.  Предыдущая
ночь не освежила его. Обычно - какими  бы  тягостными  не  были  внешние
обстоятельства  -  Бухеру  достаточно  было  трех-четырех  часов,  чтобы
"подзарядить батареи". Однако за последнее время он здорово  сдал.  Если
так будет продолжаться, ему не миновать врача. А пока он будет  бороться
с усталостью.
   В полудреме Бухер вяло размышлял над  тем,  что  может  означать  для
человека его дата рождения. Бухер любил порядок  во  всем.  Ему  льстила
мысль о том, что он родился в середине месяца на гребне десятилетия.  Да
и его отец не раз с хитрецой  утверждал,  что  все  именно  так  и  было
запланировано.
   Бухер  вдруг  вспомнил,  как  старикан  неоднократно  говаривал:   "Я
надеюсь, что в июне 1950 года к своему  двадцатилетию  ты  уже  кое-чего
достигнешь. А уже к июню 1970 ты уже будешь просто обязан сделать  очень
много.
   Так все и вышло на деле. Его восхождение по служебной лестнице вплоть
до поста президента "Торн Корпорейшн"  было  невиданным.  Ведь  те,  кто
просиживал штаны, вроде Билла Ахертона, решили  тогда,  что  он  взлетел
слишком высоко, обязательно обожжет себе крылья, а  он  взял  да  выжил,
оставив всех их далеко позади себя.
   Все шло по плану. До того  кошмарного  дня,  когда  Дэмьена  Торна  -
последнего из рода Торнов  -  не  предали  и  не  убили.  Это  случилось
восемнадцать лет тому назад, но до сих пор гнев клокотал  в  Бухере  при
одном только воспоминании об этом роковом дне.
   Бухер что-то пробормотал  и  открыл  глаза.  Он  заметил,  что  шофер
бросает на него любопытные взгляды. Бухер достал пузырек с витаминами  и
отправил горсточку в рот.
   Все внутри у него сжалось, когда он вдруг вспомнил, что опять  увидит
мальчика. Тому уже вот-вот исполнится семнадцать - возраст, когда  юноше
суждено обрести черты настоящего мужчины. Любопытно, что же это будут за
черты,  подумалось  Бухеру.  Ученики  сообщали,  что  мальчик  подрос  и
раздался в плечах.
   Бухер  почувствовал  знакомое  жжение.  Вот-вот,  желудок-то  его   и
прикончит. Он вспомнил слова врача  -  что-то  там  насчет  стрессов.  У
каждого человека, - объяснял тот  Бухеру,  -  есть  определенный  орган,
который целенаправленно разрушается. Из-за этого у одного -  мучительные
головные боли; другой полагает, что у него не больше не меньше -  стынет
кровь, и это доводит его до сердечного приступа. У Бухера  слабым  место
являлся желудок.
   Только один человек во всем мире мог вызвать в Поле Бухере внутреннее
напряжение. Никто: ни политик, ни авторитетный ученый, ни даже президент
Соединенных Штатов Америки не имел на него серьезного влияния  -  только
этот мальчик.
   Автомобиль свернул с трассы на узкую проселочную  дорогу,  ведущую  к
Пирфорду. Водитель  притормаживав  на  крутых  поворотах.  Вдоль  дороги
кустарник переплетался и образовывал живую изгородь.  Бухер  выглянул  в
окно. Кролики прыснули с дороги в кусты, о  лобовое  стекло  то  и  дело
разбивались бесчисленные насекомые.
   - Приехали, сэр, - донесся из селектора голос водителя, когда  машина
остановилась у ворот.
   С того момента, как погиб Дэмьен, здесь в Пирфорде  установили  новую
систему безопасности, и большие стальные  ворота  открывались  теперь  с
помощью электроники.
   Водитель коснулся одного из  тумблеров  на  металлической  панели,  и
створки ворот разошлись. Еще полмили вверх по дороге, и  Бухер  уже  мог
различить западное крыло гигантского особняка. Там его ожидает лучший  в
мире коньяк и пылающий камин. Скоро он сможет расслабиться.
   Колеса  зашуршали  по  гравию,  и  автомобиль   затормозил.   Джордж,
дворецкий, уже застыл в дверях; он принял кейс Бухера и тут же  проводил
его в дом, пробормотав мимоходом, что ему приятно видеть гостя.
   Бухер сходу  направился  в  гостиную  и,  плеснув  в  бокал  коньяку,
внимательно  оглядел  зал.  Особняк  являл  собой   чудесное   сочетание
изысканности и экстравагантности. Бухер  пробежал  пальцами  по  дубовой
панели, погладил тяжелые бархатные  портьеры  и  скользнул  взглядом  по
портретам. Роберт  Торн;  его  брат  Ричард;  Дэмьен.  Вздрогнув,  Бухер
поспешил  к  камину.  Несмотря  на  самый  разгар  лета,  поленья  вовсю
полыхали. Бухер, в ожидании потирая озябшие руки,  повернулся  спиной  к
пламени.
   В зал заглянул дворецкий:
   - Обед будет готов через двадцать минут, сэр. Бухер кивнул:
   - Как он?
   - Порядок,сэр.
   - Я могу его видеть?
   - Если вы его отыщете, сэр.
   Бухер опять кивнул и, прихватив бокал с коньяком, вышел из  гостиной.
Он пересек холл, поднялся по крутой лестнице  на  первый  этаж  и  вдоль
галереи направился к сумрачному  коридору,  ведущему  в  западное  крыло
особняка.  Бухер  слышал,  как  колотится  его  собственное  сердце,  он
чувствовал, что все внутри  у  него  сжимается.  С  каждым  шагом  Бухер
приближался к спальне юноши.
   Он тихонько постучал в дверь и прислушался. Ни  звука  не  доносилось
оттуда. Бухер снова постучал, затем толкнул дверь и вошел в комнату.
   Внутри никого не было.  В  спальне  стояла  узкая  кровать  и  больше
ничего; стены и потолок были выкрашены в какой-то  невыносимо  тоскливый
цвет. Бухер почувствовал резь в глазах и  потянулся  к  выключателю.  Но
свет не зажегся: лампочка была вывернута.  Бухер  подошел  к  кровати  и
принялся разглядывать настенный  коллаж  из  газетных  вырезок.  По  обе
стороны коллажа висели два  больших  снимка.  Правый  являлся  портретом
Дэмьена Торна: голова и  плечи  крупным  планом.  На  другой  фотографии
виднелась могила  и  надгробный  камень.  Бухер  всмотрелся  в  надпись,
выбитую на граните и полускрытую кустарником:

   КЭТЛИН РЕЙНОЛДС
   Возлюбленная дочь
   1949 - 1982

   Бухер хмыкнул и еще ниже склонился над постелью, вглядываясь в коллаж
Вот снимок варшавских евреев, которых под прицелом  гонят  к  грузовикам
для  отправки  в  Освенцим.  На  следующей  фотографии  виднелись  следы
каких-то массовых захоронений; здесь же висели портреты  Гитлера  и  Иди
Амина; застывшего с открытым ртом Муссолини и ухмыляющегося Сталина.  На
фоне ядерного гриба над разрушенной  Хиросимой  улыбался  Гарри  Трумен.
Рядом с обуглившимся указателем на Дрезден пускал клубы  табачного  дыма
Черчилль. Генри Киссинджер расплылся от  счастья,  принимая  Нобелевскую
премию, и тут же стоял Пол  Пот,  прислонясь  к  целой  горе  черепов  и
поломанных костей.
   Весь  коллаж  слева  направо  пересекали  начертанные  детской  рукой
красные буквы: РЕПЕТИЦИЯ.
   Бухер тяжело и разом выдохнул воздух из  легких,  отхлебнул  изрядный
глоток коньяка и с облегчением покинул спальню.
   Он прошел в глубь особняка, свернул в другой коридор и почуял  собаку
раньше, чем заметил ее.  Осторожно  приблизился  к  ней,  уставившись  в
желтые горящие глаза, неотступно следившие за ним из  глубины  коридора.
Пес поднял свою массивную, черную голову, медленно встал  на  лапищи  и,
тяжело ступая, устремился навстречу Бухеру - чудовищный зверь с тяжелыми
клыками, мощной шеей и огромным туловищем.  От  его  дыхания  за  версту
несло зловонием.
   Собака остановилась, вперив взгляд в Бухера, ее  морда  оказалась  на
уровне его живота. Какое-то время застывшие на  месте  зверь  и  человек
словно гипнотизировали друг друга.  Собака  принюхивалась,  и  морда  ее
слегка покачивалась при этом. Затем пес тихонько зарычал,  но  отошел  в
сторону, будто часовой, милостиво разрешивший пройти.
   Бухер проскользнул мимо собаки в коридор, подошел к последней двери и
поднял было руку, чтобы постучать, но передумал и просто толкнул дверь.
   Комната представляла собой круглый, окрашенный  в  черный  цвет  зал,
потолок поддерживали шесть колонн.
   Здесь не было ни  единого  окна,  освещалось  помещение  единственной
черной свечой, прикрепленной к плинтусу.
   Колеблющееся  пламя  выхватывало  из  мрака  деревянное  распятие   в
человеческий рост: скорченная в  муках  фигура  Христа  с  обращенным  к
стойке ликом, в ноги и распростертые вдоль перекладины руки  были  вбиты
черные гвозди.
   Фигура была обнажена. Из позвоночника  торчал  кинжал,  вонзенный  по
самую рукоятку, вырезанную в виде Христа, распятого на кресте.  В  шести
футах от распятия Бухер разглядел  мужское  обнаженное  тело.  Оно  было
забальзамировано и находилось в вертикальном положении. Казалось,  будто
этот забальзамированный труп ничем не поддерживался и стоял сам по себе,
распростерши руки ладонями  вверх.  В  остекленевших  глазах  отражалось
мерцающее пламя, и чудилось, что они живые. Рот застыл  в  сардонической
улыбке. Труп как будто на веки вечные уставился ненавидящим  взглядом  в
сведенный агонией лик Христа.
   У ног трупа склонился юноша в черной сутане. Он так крепко вцепился в
мертвые ладони, что его запястья побелели.
   Бухер напрягся, пытаясь вслушаться в монотонное  бормотание  молодого
человека.
   - Отец, даруй мне силы, и пусть  твой  дух  взрастет  во  мне.  Отец,
придай мне силы...
   Молитве не виделось конца. Лишенная страсти, она звучала безжизненно,
и казалось, что юноша сам едва дышит.
   Бухер пристально смотрел на  него,  затем  взглянул  в  мертвое  лицо
Дэмьена Торна. Заторможенно, скорее инстинктивно, осенил себя искаженным
крестным знамением, и, пятясь, добрался до двери, тихонько прикрыв ее за
собой.
   Собака не спускала с Бухера горящих глаз  до  тех  пор,  пока  он  не
скрылся из виду, затем снова улеглась, навострив уши, будто вслушивалась
в безжизненное бормотание юноши.

***

   Бухер ожидал юношу в столовой. Старик потягивал  коньяк  и  невидящим
взглядом скользил по экрану телевизора, а когда вновь  оторвал  от  него
глаза, заметил на пороге молодого человека. Тот уже успел переодеться  в
обычную рубашку и джинсы. Бухер отметил про себя, что  вошедший,  как  и
уверяли ученики, действительно повзрослел.
   Ростом он был  уже  почти  с  отца,  а  сходство  между  ними  просто
поражало.
   - Ты выглядишь измотанным, - начал юноша, и Бухер обратил внимание на
то, что и голос у него стал более низким.
   - Ничего. Это старость, - отозвался Бухер.
   - Может, тебе лучше завязать с сексом. Бухер улыбнулся.
   - В старые, добрые времена замечали, что  это  только  на  пользу.  А
сейчас я стал просто как сонная муха.
   Юноша  сел  за  стол.  В  это  время  дворецкий  вкатил  в   столовую
сервировочный столик.
   -  Ты  ведь  ко  мне  с  каким-то  делом?  -  поинтересовался  юноша,
совершенно игнорируя присутствие дворецкого.
   Бухер кивнул и полез в карман за отчетом. Не  мигая,  юноша  пробежал
его глазами, затем бросил на Бухера острый взгляд.
   - А не совершат ливийцы ошибку, как ты думаешь?
   Бухер отрицательно покачал головой:
   - Мы им здорово защемили хвосты, и им теперь от нас не отвертеться.
   Юноша одобрительно кивнул, сложил лист с отчетом и вернул его Бухеру.
   - Ладно. Значит, все идет как надо, по намеченному курсу?
   Бухер нахмурился. Что-то в этом вопросе настораживало его.
   - Ну, я имел в виду, что все хорошо, - улыбаясь, поправился юноша.
   -  Англичане  пытаются  устроить  в   Иерусалиме   свой   собственный
миниатюрный Кэмп-Дэвид, однако это им никак не удается.
   - Отлично, - проронил юноша, заправляя салфетку за ворот рубашки.  Он
обернулся к дворецкому, поблагодарил того за обед и накинулся на еду. Во
время обеда оба едва обменивались фразами. Молодой человек  с  аппетитом
уплетал блюдо за блюдом, сдабривая все это изрядным количеством  вина  и
лишь изредка задавая Бухеру вопросы:
   "Я слышал, что у Саймона в Кнессете какие-то  неприятности...",  "Как
Бредли управляется в  Белом  Доме?",  "Когда  же,  наконец,  в  Зимбабве
произойдет переворот?".
   Бухер  терпеливо  отвечал.  За  это  время  он  уже  успел  позабыть,
насколько умен этот юнец, как на лету хватал он мельчайшие  подробности.
Он так похож на своего отца. Правда, ему  немного  недостает  очарования
Дэмьена, но со временем придет и оно.
   Они уже пили кофе, когда в столовую опять вошел дворецкий.  Глядя  на
юношу, он протянул Бухеру записку:
   - Боюсь, что это опять та женщина,  сэр.  Юноша  зевнул,  пока  Бухер
пробегал взглядом текст записки.
   - Она пишет, что присутствовала при твоем рождении,  -  повернулся  к
собеседнику Бухер. Джордж пожал плечами.
   - Она торчит здесь уже целую неделю, сэр. Это начинает утомлять.
   Бухер вновь взглянул на юношу:
   - Она, видимо, жаждет получить от тебя последнее благословение?
   Тот снова зевнул. Бухер скомкал записку и швырнул ее в огонь.
   - Приведите ее. Только убедитесь сначала, что она  действительно  та,
за кого себя выдает.
   - Хорошо, сэр.
   Дворецкий вышел, а юноша обратился к Бухеру:
   - А ты уверен насчет Бредли?
   Бухер вздохнул. Юноша был просто одержим. Похоже, ничего, кроме  дел,
не занимало его. Никакие события, что могли взволновать  любого  другого
отрока, не касались холодного ума этого человека.  Однако  это  говорило
только в его пользу.
   Дверь снова открылась,  и  перед  ними  появилась  старуха.  Лицо  ее
избороздили глубокие морщины. Старуха сидела в инвалидной коляске,  ноги
ее были укутаны каким-то грубым пледом,  а  на  худых  согбенных  плечах
болтались остатки шали. Суставы на руках  были  такими  разбухшими,  что
казалось, будто пальцы срослись. Ни шаль, ни плед  не  могли  скрыть  ее
хрупкости. Бухер вдруг подумал, что старуха весит,  наверное,  никак  не
больше восьмидесяти фунтов. Старуха коснулась кнопки на подлокотнике,  и
коляска, заскрипев, подъехала поближе и остановилась  у  стола.  Старуха
вперила в юношу взгляд. Потом ухватилась за пару костылей, прикрепленных
к коляске, и с трудом поднялась. Бухер двинулся было ей навстречу, чтобы
помочь, но она только отмахнулась от него. Кости  у  нее  затрещали  при
попытке распрямиться, и когда она встала, наконец, в полный  рост,  лицо
ее оказалось вровень с лицом юноши.
   - Я Мэри Ламонт, - представилась  старуха.  -  Я  была  медсестрой  и
присутствовала при твоем рождении. Юноша молчал.
   - В тот момент, когда ты появился, у меня начался приступ артрита,  и
с тех самых пор боль не отпускает меня. Я принимаю лекарства, но от  них
мне еще хуже. Во сне мне кажется, что это Бог наказывает меня.
   - Он может, - промолвил юноша.
   - Я не в силах дольше терпеть эти муки и скоро сведу счеты с  жизнью.
Но прежде, чем умереть, я хотела видеть тебя. Хоть раз  глянуть  на  то,
чему я помогла появиться на свет.
   Юноша широко распростер руки и повернулся в профиль.
   - Надеюсь, ты довольна.
   Старуха двинулась, и вновь раздался скрип ее костей.
   - Не благословишь ли ты меня?
   Юноша поднялся со стула и в упор  взглянул  на  скрюченную  фигуру  у
старой женщины. Он опустил на ее лоб  руки,  и  она  прикрыла  глаза.  И
вдруг, вздрогнув, посмотрела на него:
   - Я всю жизнь служила ему. Я помогла и при  твоем  рождении,  и  ради
твоего отца убила младенца.
   Пальцы юноши впились в  ее  кожу,  и  лицо  его  исказилось  гримасой
негодования.
   - Я присутствовала на том сборе, когда отец  твой  приказал  перебить
всех младенцев, родившихся в один день с Сыном Божьим. Я выполнила  свой
долг и всегда надеялась...
   - И на что же ты надеялась? - резко перебил юноша ледяным тоном.
   - Я надеялась, что именно мне удастся уничтожить Божье Дитя.
   - Так вот, твоя надежда умрет с тобой вместе, - яростно отрезал юноша
и сделал шаг назад, брезгливо вытирая о рубашку руки, будто они касались
яда.
   - Вы предали его. Вы все предали его. Сын Божий до сих пор жив.  День
за днем изливает он на человечество свое снисходительное внимание,  свою
добренькую, лишенную плотских радостей любовь. И влияние его час от часу
возрастает. Он всегда настороже и ожидает меня.
   Сын Дэмьена  отступил  назад,  брызжа  слюной  прямо  в  лицо  старой
женщине.
   - Вы предали его, и вы предаете меня.
   Старуха беззвучно разрыдалась, слезы струились по глубоким  морщинам,
собираясь в уголках рта. Она подняла скрюченную руку, чтобы отереть  их.
Тут юноша снова в упор глянул на нее.
   - И ты полагаешь, будто твоя боль - это проделки Бога? -  Он  покачал
головой. - Нет. Бог наказывает человечество за многие грехи. Мой же отец
ни за что не карал. Только за предательство. Только этого он не  прощал.
Не простил и тебе.
   Старуха с мольбой глядела на юношу.
   - Но я все исполнила, что от меня требовали. Я больше ничего не могла
сделать. Что же еще?.. Юноша отвернулся от нее:
   - Убирайся отсюда.
   Старуха сделала шаг назад и рухнула в кресло-коляску. Ничто более  не
сдерживало ее слез.
   - Пожалуйста, прости меня, - рыдая, просила она.
   - Вы предали его. - Он повернулся спиной к старухе. -  И  пусть  душа
твоя навеки погрузится в мертвое море лицемерия.
   Стон вырвался из старческой груди, и Бухер бросился было к коляске.
   - Оставь ее, - сухо приказал юноша. - Пусть катится отсюда.
   Бухер застыл на месте, раздираемый  желанием  хоть  как-то  успокоить
старую женщину и страхом перед силой этого юноши.
   Старуха  развернула  коляску  и  медленно  направилась  к  двери.   В
напряженной  тишине  раздавалось  поскрипывание   колес   и   старушечье
всхлипывание. Затем дверь захлопнулась.
   Поль взглянул на юношу:
   - Тебе не кажется?..
   Оборвав Бухера на полуслове, сын  Дэмьена  стремительно  прошел  мимо
него и покинул столовую. Внутри у него клокотала ненависть.

Глава 3

   Добравшись до такси, она уже  вполне  овладела  собой.  Старуха  даже
улыбнулась пару раз шоферу  и  всю  дорогу  болтала  с  ним  о  каких-то
мелочах. Машина притормозила у ее дома. Старуха  очутилась,  наконец,  в
своей квартире. Она пересекла гостиную и направила свое кресло-качалку в
святая святых - в спальню, куда вход был строжайше заказан кому бы то ни
было.
   Все в спальне: и стены, и потолок, и пол - было  выкрашено  в  черный
цвет. На стене висели два портрета:
   Дэмьена Торна и молодой женщины. Из мебели  здесь  находились  только
кровать, письменный стол и стул. И еще  две  книжные  полки.  На  первой
стояли библейские  справочники  и  словари,  на  другой  -  порнография.
Старуха  протянула  руку  и  коснулась  корешков  книг,  затем  внезапно
схватила со стола пресс-папье и запустила им в фотографию Дэмьена Торна.
Но силы покинули  ее.  Пресс-папье  ударилось  об  пол,  даже  не  задев
портрета. Старуха чуть не задохнулась от отчаянья. Медленно и  с  трудом
она выпрямилась в кресле, встала, сняла со стены  другую  фотографию  и,
как пришибленное насекомое, заковыляла к кровати.  Старуха  прилегла  на
постель, не отрывая глаз от портрета, что держала в руках. На  нем  была
запечатлена сама Мэри Ламонт всего за пару  месяцев  до  того,  как  она
покинула отчий дом. Девушку сфотографировал тогда отец.  Мэри  являла  в
тот момент классический образчик идеальной девушки:  скромная,  наивная,
недоступная. До тех пор, пока  не  встретила  парня,  который  сам  себя
называл "искусителем". И покатилось. А потом наступил хаос.
   На первых  порах  Мэри  пыталась  противостоять  искушениям,  однако,
единожды переступив черту, она  предалась  соблазнам  со  всей  страстью
обращенной. В  обществе  ее  приняли  безоговорочно,  ибо  она  работала
медсестрой и имела доступ к самым сильным наркотикам.
   Оргии длились месяцами, дни и Ночи сливались воедино.  Однажды  утром
Ламонт очнулась от ночного кошмара, но оказалось, что это был не сон,  а
действительность. Ее заставили сношаться с  огромным  псом.  Когда  Мэри
смывала со спины засохшую собачью слюну, она вдруг обнаружила  на  своем
теле маленький шрам - три крошечных шестерки в виде клеверного листочка.
А на стене в изголовье кто-то нацарапал слова из "Откровения":

   Кто имеет ум, тот сочти число зверя:
   ибо это число человеческое. Число
   его шесть сот шестьдесят шесть.

   Охваченная паникой, Мэри бросилась к родителям, умоляя  простить  ее.
Она  рассказала  им  лишь  часть  всей  правды,  но  и  этого  оказалось
достаточно, чтобы родители отвернулись  от  нее.  И  тогда  на  прощанье
ожесточенная Мэри выложила им всю грязную и страшную правду.
   Когда  Ламонт  вернулась  в  общество  к  своему   "искусителю",   ее
восторженно приняли, ибо теперь знали наверняка, что она принадлежит  им
со всеми потрохами.
   Старуха прикрыла глаза  и  глубоко  вздохнула.  Она  вспомнила,  как,
следуя указаниям Дэмьена, убила в инкубаторе младенца. Как это оказалось
просто! Мэри всего лишь на несколько секунд отключила кислород. Она даже
помнила имя этого ребенка: Майкл Томас. Крошечное существо, помещенное в
палату интенсивной терапии. Младенец только-только начал  набирать  вес,
когда она отключила кислород.
   Старуха опять  вздохнула  и  вновь  закрыла  глаза...  Расплывшись  в
белозубой улыбке, над ней склонился невысокий мужчина в сутане. Рядом  с
ним застыла собака. От ее ошейника пахло почему-то мятой. Мэри взглянула
на руки священника и заметила в них спичечный коробок.  Мужчина  вытянул
спичку и зажег ее. Мэри была тогда совсем ребенком, едва-едва на  пороге
зрелости. Она наблюдала, как священник придвигается к ней  все  ближе  и
ближе.  Мэри  доверяла  ему,  ведь   родители   учили   ее   подчиняться
священникам, ибо все они суть Божьи посланцы. Вспыхнувшее пламя ослепило
девочку, и, все еще чувствуя запах мяты, она вдруг  услышала  прямо  над
ухом: "Ты только вкуси это, если грешна..." Мэри завизжала, когда  пламя
спички обожгло ей руку.
   - Не отступай от пути Господнего, или душа твоя сгорит...
   Мэри опять вскрикнула  от  боли  и  открыла  глаза.  Лицо  священника
нависало над ней, губы его впились ей в щеку. Рука священника  вцепилась
в грудь Мэри.
   - И вечная мука. И плоть сгорает, но земля не принимает ее...
   Мэри ощутила на своем  теле  эти  шарящие  мужские  руки,  она  вдруг
закричала и зажмурила от ужаса глаза,  а  когда  их  снова  открыла,  то
увидела перед собой красивого юношу. Мэри поняла, что это  Майкл  Томас.
Юноша был прекрасен, его чудесная улыбка словно прощала  Мэри.  Рядом  с
юношей стоял еще кто-то: зыбкий силуэт, надвигающийся на  девушку.  Этот
кто-то касается ее обожженной руки, и его успокаивающий голос велит Мэри
довериться Богу, он нашептывает ей: что в Царстве  Божьем  еще  найдется
место для нее...
   Мэри Ламонт очнулась и тупо уставилась на фотографию  Дэмьена  Торна,
но вместо его  портрета,  она  различала  лишь  смутные  очертания  того
неясного молодого лица. Слова  из  только  что  пережитого  видения  еще
долетали до нее: "Покайся. Еще есть время".
   Старуха поднялась с кровати и заковыляла к письменному столу. Достала
ручку и бумагу. Крепко зажав в  кулаке  ручку,  она  с  трудом  выводила
буквы. Старуха почти вертикально держала ручку,  и  каждая  давалась  ей
ценой огромных усилий, то и дело заставляя морщиться от боли:
   "Простите меня, святой отец, ибо я согрешила..." Старуха  писала  два
часа подряд, и перо, будто само по себе, медленно скользило  по  бумаге.
Закончив, Мэри Ламонт достала конверт и адресный  справочник.  "Отцу  де
Карло, - пометила она на конверте, - монастырь  Сан-Бенедетто,  Субиако,
Италия".
   На всей земле не осталось другого существа, кому Мэри Ламонт могла бы
признаться и покаяться. Де Карло был  единственным  человеком,  который,
возможно, понял бы ее  и  поверил  всей  этой  страшной  правде.  Старая
женщина оглянулась. В комнату пробивались первые лучи рассвета.
   Мэри Ламонт дотянулась до телефонной трубки и вызвала такси.

***

   Машина мчалась на восток. Возвращаясь в памяти к своему детству, Мэри
Ламонт размышляла, простит ли ее де Карло. А  вдруг  он  решит,  что  ее
раскаяние - это  всего  лишь  отчаянная  попытка  застраховать  себя  от
вечного адского огня. Старуха сжала под шалью  письмо  и  почувствовала,
как по щекам опять заструились слезы. Она молча  оплакивала  себя,  свою
попусту растраченную, проклятую жизнь и того младенца,  которого  убила.
Мэри Ламонт раскаивалась в том, что помогла когда-то появлению  на  свет
ублюдка...
   - Приехали, - прервал ее мысли водитель. Старуха с трудом вернулась к
действительности и тупо уставилась из окна на какую-то контору.  Заметив
почтовый ящик, она облегченно вздохнула.
   - Я опущу, опущу, - с готовностью предложил  шофер,  но  старуха  уже
выбиралась на костылях из такси.
   - Ну сама, так сама, - согласился таксист, терпеливо ожидая ее.
   - Вот теперь все отлично, - сообщила старуха, возвратившись в машину.
- Второй поворот налево, пожалуйста.
   Церковь все еще  возвышалась  на  прежнем  месте.  Хотя  от  нее  уже
оставались одни руины: полуразрушенные стены  с  покосившейся  табличкой
"Церковь Святого Луки". Храм, где когда-то крестили Мэри Ламонт,  а  еще
раньше ее отца и деда.
   Кое-как выбравшись из такси,  старуха  несколько  минут  постояла  на
тротуаре, который вибрировал под многочисленными отбойными молотками. На
одной из церковных стен висела табличка "На снос".
   - Неужели на этой земле не останется ничего  святого?  -  еле  слышно
прошептала старуха, с трудом  пробираясь  к  главному  входу.  Кости  ее
разламывались. Мэри Ламонт вдруг  резко  обернулась.  Таксист  захлопнул
автомобильную дверцу и теперь сидел, прикрыв глаза  и,  очевидно,  решив
подремать до ее прихода.
   Старуха с трудом  ковыляла  по  тропинке.  Массивные  дубовые  ворота
куда-то исчезли. Мэри Ламонт вошла внутрь и подняла голову,  разглядывая
обвалившийся  во  многих  местах  потолок.  Она  зажала   уши,   пытаясь
избавиться от оглушительного грохота отбойных молотков. Но теперь ногами
она еще более отчетливо ощутила их вибрацию. Скамеек не было и в помине,
сохранились лишь алтарь и кафедра. Старуха медленно ступала, пряча глаза
от всепроникающей пыли. Часто моргая, она добрела до постамента рядом  с
кафедрой и подняла глаза на большую каменную статую, которую помнила еще
с детских лет. Мэри Ламонт застыла, вглядываясь в лицо Христа.
   От статуи так и веяло  спокойствием.  Взгляд  Христа,  казалось,  был
устремлен на воображаемую паству, руки Спаситель скрестил в  молитве  на
груди.
   Старуха склонилась перед фигурой и начала  бормотать  молитву,  слова
которой едва помнила. Внезапно память прояснилась, и она запела  псалом.
Ее пение словно подхватили отбойные молотки, с новой силой  вгрызающиеся
в церковное чрево.
   Статуя покачнулась,  лик  Христа  чуть  не  заволокло  клубами  пыли,
поднявшимися с каменных плит. Старуха еле поднялась с колен и  коснулась
своей шеи. Знак - три крохотные шестерки - исчез.
   Мэри Ламонт зарыдала. Но это уже были слезы счастья.
   - Я прощена, - прошептала она.
   Стена позади  нее  задрожала,  и  статуя  зашаталась  на  постаменте.
Старуха распрямилась и простерла руки к фигуре Христа:
   - Прими меня, Господи, в Царство Твое. Последнее,  что  она  увидела,
было лицо статьи, обрушившейся  на  нее.  Подбородок  изваяния  расколол
череп Мэри Ламонт, а каменные  персты  пронзили  ее  изможденную  грудь.
Старуха  успела  крикнуть,  вложив  в  этот   предсмертный   вопль   всю
самозабвенную радость.
   Спустя несколько минут рабочий нашел ее.  Ему  почудилось,  будто  он
слышал чей-то крик, тогда он  взобрался  на  стену  и  разглядел  оттуда
погребенную под статуей  старушку,  как  в  прощальном  любовном  порыве
обвившую руками и ногами каменную фигуру Христа. Одна нога старушки  еще
подергивалась в предсмертных судорогах, из глаз струилась кровь, и этими
кровавыми  очами  она   через   каменное   плечо   Христа   взирала   на
остолбеневшего рабочего.  И  тут  ему,  уже  теряющему  сознание,  вдруг
показалась, что старушка улыбается.

Глава 4

   В одном из номеров римского отеля раздался телефонный звонок.  Филипп
Бреннан, зевая, отстранился от жены, потянулся  к  телефонной  трубке  и
снял ее. Звонил его секретарь.
   - За ночь что-то изменилось в повестке? - спросил у него  Бреннан.  -
О'кей, пришлите депешу с утренним кофе, а я через полчаса спущусь.
   Бреннан положил трубку и выскользнул из  постели.  Маргарет  даже  не
пошевелилась.  Эта  ночь  вымотала  их:  за   последнее   время   любовь
превратилась для супругов просто в грубый, необузданный  секс.  Маргарет
это все более и более  нравилось,  да  и  его,  пожалуй,  возбуждало  не
меньше, однако иногда все-таки хотелось нормальной человеческой  теплоты
и нежности. Под  душем  Филипп  сморщился  от  боли,  когда  струя  воды
коснулась царапины на спине. Намыливая губку,  он  вдруг  заметил  следы
укусов на своей груди. Супруги, конечно, мечтали, что все в  Риме  будет
романтично, однако эта сторона их отношений обернулась  просто  какой-то
ненасытной страстью Маргарет.
   Когда Бреннан оделся, пакет с  документами  уже  ожидал  его.  Филипп
медленно потягивал кофе и пробегал глазами последние сообщения  разведки
из Тель-Авива о передвижениях войск на  Голанских  высотах.  Весь  текст
информационных бюллетеней, все это словоблудие он постиг еще с  детства.
Мало что изменилось с тех пор. Те же штампы, те же  интонации.  Пожалуй,
значительно возросла только интенсивность событий. Мир словно наполнился
страхом и напряжением с тех пор, как у ливийцев появилась бомба.
   Бреннана радовало, что  во  время  его  нынешней  поездки  в  Рим  он
выступал  в  роли  наблюдателя;  очередной  его  визит  завершался,  как
правило, заключением какого-либо контракта. Пресса заинтересовалась  его
приездом, предполагая, что нацелен он на нечто большее,  нежели  обычная
посольская рутина.  Журналисты  уже  впрямую  пытались  выудить  у  него
информацию о цели посещения. На все вопросы давался  стандартный  ответ:
"никаких комментариев". Пусть думают, что хотят.  С  него  достаточно  и
собственных планов, что они там припасли для него, интересовало Бреннана
постольку поскольку.
   Покончив с кофе,  Филипп  чмокнул  спящую  жену  и  покинул  номер  в
прекрасном настроении. Он был готов во всеоружии встретить новый день.

***

   Несколько позже основные стороны, принимавшие участие в  переговорах,
подписали совместное коммюнике  о  том,  что  дискуссии,  проходившие  в
конструктивной   обстановке,   явились   на   редкость    плодотворными.
Представители прессы держали нос по ветру и умели прекрасно читать между
строк. Таким образом они  очень  скоро  пришли  к  собственному  выводу:
никаких  мало-мальски   значимых   результатов   достигнуто   не   было.
По-прежнему оставался нетронутым целый ворох проблем,  не  намечалось  и
проблесков надежды  в  том,  что  когда-нибудь  воюющие  стороны  сядут,
наконец, за стол переговоров. Движение Палестинского Фронта Освобождения
сплошь и  рядом  состояло  из  дюжих  молодцов,  ветеранов  сирийской  и
ливийской компаний, и для них слово "компромисс" означало  ругательство,
да и Кнессет с первой же  бомбардировки  перестал  поддаваться  давлению
извне.
   Сложилась  очередная  тупиковая  ситуация,  и  Бреннан,  слушая  одну
заумную речь  за  другой,  размышлял,  сможет  ли  он  сам,  заняв  пост
Госсекретаря, принести хоть какую-нибудь пользу. Выхода из  сложившегося
положения  не  было  видно.   Стоило   очередному   политику   выйти   с
предложением, тут же находился  его  противник,  отвергавший  это  самое
предложение до того, как его начинали обсуждать.
   Погруженный в  собственные  мысли  после  утренней  встречи,  Бреннан
пересек фойе. Кто-то окликнул его, затем тронул за плечо.  Филипп  резко
обернулся. Плотный, невысокий мужчина смотрел на него. В руках он сжимал
большой кожаный кошель.
   - Синьор Бреннан, моя фамилия Фасетти, я из службы  безопасности  при
отеле. - Бреннан кивнул. - Извините за беспокойство,  сэр,  но  вас  тут
дожидается один человек. Он говорит, что ему необходимо вас видеть.
   - А не пошлете ли вы его...
   - Он утверждает, будто он  монах,  сэр,  -  возразил  Фасетти.  -  Но
какой-то он уж больно светский монах. - С этими словами  Фасетти  вручил
Бреннану кошель. - Он принес вот это.
   Филипп принял кошель и вытащил из него  кинжал.  У  него  перехватило
дыхание при виде треугольного лезвия и рукоятки в виде распятия.
   - При входе в отель монах поинтересовался, есть ли  здесь  охрана,  -
добавил Фасетти. - И когда один из сотрудников службы безопасности вышел
к нему, тот заявил, что хотел бы  видеть  вас.  А  затем  передал  моему
человеку этот кинжал. Он объяснил, что если бы этот кинжал нашли у него,
то могли бы сделать совершенно неверные выводы.
   - Точно, - согласился Бреннан. Он слегка провел пальцем по  лезвию  и
тут же прикусил губу: на пальце появилась кровь.
   - Монах хочет вам что-то объяснить по поводу этого кинжала.  Конечно,
мы не собирались беспокоить вас, но...
   Бреннан сжал рукоятку и всмотрелся в охваченный агонией  лик  Христа.
Он был заинтригован.
   Вернув Фасетти кинжал, Филипп направился к лифтам.
   - Пришлите его  ко  мне  наверх,  -  бросил  он  уходя.  -  Интересно
взглянуть на этого монашка, а вы позаботьтесь о стилете, ладно?
   Поднимаясь к себе  в  номер,  Бреннан  до  боли  сжал  руки,  ставшие
внезапно липкими от пота. Он дрожал всем телом. С самого детства  Филипп
боялся ножей. Одна только мысль о стальном  клинке,  входящем  в  плоть,
повергала его в состояние шока. Он не мог представить себе эту  боль.  А
что касается распятия... Филипп вздрогнул. Не впервые задумывался  он  о
религии. К чему постоянно изображать  Христа  в  состоянии  этой  жуткой
агонии? Не удивительно, что многие последователи Спасителя были  людьми,
мягко говоря, странноватыми. Для самого Филиппа вся религия сводилась  к
еженедельному воскресному ритуалу, к условности и не более.  Он  никогда
глубоко не задумывался над ее сутью. Уж как-то  так  получалось,  что  к
концу второго тысячелетия религия  стала  играть  в  общественной  жизни
далеко не самую ведущую роль.
   Маргарет оставила на столе записку, где сообщала, что вернется только
к обеду. Тут же лежала пара телексов. Пока Бреннан  читал  их,  в  дверь
постучали. Открыв дверь, Филипп увидел  на  пороге  Фасетти  и  молодого
человека. Последний был  в  коричневой  сутане  и  сандалиях.  Лицо  его
освещалось юношеской  красотой,  с  которой,  однако,  плохо  сочеталось
напряжение, присущее как правило, более старшему поколению и  сквозившее
в каждом жесте молодого монаха.
   Бреннан пригласил посетителей в комнату, затем пожал на прощанье руку
Фасетти, отступившему на шаг  и  заявившему,  что  его  работа  сводится
всего-навсего к тому, чтобы охранять других.
   - Ну, со мной-то все будет в порядке, - заверил Бреннан Фасетти.
   Монах же улыбнулся:
   - Меня зовут брат Френсис, - представился он на прекрасном английском
языке. - Из Субиако. Рад, что вы согласились встретиться.
   - У меня времени в обрез, - предупредил Бреннан, жестом  указывая  на
стул.
   - Едва ли вы поверите тому, что мне предстоит рассказать, - продолжал
юноша. - И в общем, я, честно  говоря,  не  рассчитываю  на  это.  -  Он
помолчал. - Надолго ли вы в Риме, мистер Бреннан?
   - Завтра я уезжаю. Монах вздохнул:
   - Прошу вас, отложите ваш отъезд всего на несколько  часов.  Пойдемте
со мной. Меня прислал священник  по  имени  де  Карло.  Может  быть,  вы
слышали о нем? - Последние слова звучали уже как мольба.
   - Нет. Но я не могу...
   - Отец де Карло просто не в состоянии путешествовать. Он очень  стар.
Послушайте, если я скажу, что вы должны  помочь,  потому  что  от  вашей
помощи зависит будущее человечества, то вы,  конечно,  сочтете  все  это
за.., как это называется?
   - Мелодрама.
   - Да, да. Но если я начну что-либо объяснять вам, то будет еще  хуже:
вы просто решите, что я сошел с ума.
   Единственное о чем я вас прошу - прочтите письмо. Вы можете подумать,
что это бред, но это не так.
   И сколько Бреннан ни пытался  противиться  обаянию  монаха,  оно  все
сильней  и  сильней  действовало  на  него.  Юноша  словно  обезоруживал
Филиппа.
   - Вы религиозны, мистер Бреннан?
   - Боюсь, что только по воскресеньям, - словно извиняясь, сообщил тот.
   - Вы протестант?
   - Да.
   - Позвольте мне кое-что процитировать. - Монах сложил руки, словно  в
молитве. - "Когда  же  увидите  Иерусалим,  окруженный  войсками:  тогда
знайте, что приблизилось запустение его, потому что это  дни  отмщения;,
да исполнится все написанное". - Я цитирую Святого Луку.
   Бреннан снова взглянул на часы:
   - Да, да, но я боюсь...
   Он уже достаточно наслушался. Филипп чувствовал себя примерно так же,
как тогда, когда к нему  явился  один  из  свидетелей  Иеговы.  Поначалу
Филипп был сама любезность, но, в конце концов, счел за благо расстаться
со своей напускной вежливостью, уже не зная,  как  отделаться  от  столь
"высокого гостя".
   Монах поднялся одновременно с Филиппом и направился к двери.
   - Внемлите этим словам, хотя они и кажутся  вам  безумными.  Отец  де
Карло приехал в Англию восемнадцать лет назад. Он был свидетелем второго
пришествия Христа. Он разрушил физическое тело Сатаны.
   Бреннан вымученно улыбнулся  и,  взяв  под  руку  молодого  человека,
направился с ним к двери.
   - Но дух Антихриста продолжает жить, мистер Бреннан.  Только  кинжалы
могут освободить от него человечество.
   Бреннан распахнул дверь.
   - Все, о чем я прошу - это прочесть  письмо.  Пожалуйста,  избавьтесь
хоть ненадолго от скептицизма. Я позвоню вам завтра.
   - Фасетти, - громко позвал Бреннан. Охранник тут же появился в дверях
и, слегка потянув монаха за капюшон, увлек за собой из номера.
   - До свидания, брат Френсис, - пробормотал Бреннан.
   - Дьявольское отродье до сих пор  здравствует,  мистер  Бреннан.  Оно
должно быть уничтожено.
   Филипп поморщился и прикрыл дверь, услышав  последнюю  фразу  монаха:
"Отрекитесь от своего неверия во имя Господа..." Часом позже, сделав все
необходимые звонки, Бреннан опустился в кресло и достал конверт.  Зевая,
он вскрыл его и вытащил шесть  листков  ксерокопий.  Филипп  поморщился:
запах ксерокса каждый раз напоминал ему о забальзамированных  трупах.  К
листкам прилагалась коротенькая записка: "То, о чем пишет эта женщина, -
правда, да поможет нам Господь. Пожалуйста, приезжайте. - И  подпись.  -
Отец де Карло Субнако".
   Бреннан разложил  письмо  на  столе  и  улыбнулся.  Подобные  писания
попадались  ему  неоднократно.  В  самом  начале  своей  дипломатической
карьеры Бреннан получал кучу посланий - в  стиле  очевидцев  НЛО  -  как
однажды съязвил на этот счет его помощник.  Теперь  подобные  письма  не
путешествовали дальше столов его подчиненных.
   "Простите меня, святой отец, ибо я  согрешила..."  -  Бреннан  прочел
первую страницу и, покачав головой,  потянулся  к  бутылке  шотландского
виски.
   - Господь Всемогущий, - только  и  произнес  Бреннан,  расхохотавшись
вдруг от души.

***

   В этот вечер Бреннаны были приглашены на ужин.  Приглашал  их  Джеймс
Ричард,  высокий  и  элегантный  мужчина,   который   говорил   на   том
неподражаемом, свойственном лишь репортерам Би-Би-Си, наречии. Где бы он
ни появлялся, из кармана  его  пиджака  неизменно  торчала  гвоздика.  У
Ричарда  имелся  собственный  взгляд  на  ремесло  журналиста.  Одно  из
основных профессиональных правил гласило: если какой-нибудь разговор  не
подлежал огласке, так тому и  надлежало  быть.  Придерживаясь  подобного
положения вещей, Ричард  очень  скоро  снискал  к  себе  доверие  многих
политиков. Зато коллеги, наоборот, смотрели на него с некоторой опаской.
   Ужинали в ресторане  отеля.  Пока  Маргарет  пробиралась  к  столику,
взгляды присутствующих неизменно преследовали ее. Высокая и  стройная  с
копной огненно-рыжих волос, она была  одета  сегодня  в  простое  черное
платье. Бреннан гордился женой. Маргарет прекрасно знала, как себя вести
в любой ситуации. Сегодня Филипп был абсолютно уверен  в  том,  что  она
очарует Ричарда, но до флирта дело, конечно  же,  не  дойдет.  Оставшись
как-то наедине с мужем, Маргарет вдруг заявила, что будущей Первой  леди
необходимо вести себя идеально. В  тот  день  Филипп  отшутился,  однако
через некоторое время понял,  что  Маргарет  говорила  тогда  совершенно
серьезно.
   Разговор за столиком  переходил  от  сплетен  к  спорту,  то  и  дело
рассказывались забавные анекдоты.  Болтал  в  основном  Ричард,  искусно
сплетая,  казалось  бы,  тривиальные  случаи  в   невероятные   истории.
Рассказчиком он был прирожденным. Бреннаны  же  оказались  великолепными
слушателями.
   И только когда очередь дошла до коньяка, откинувшись на спинку стула,
задал вопрос:
   - Я слышал, к вам сегодня заглядывал  интересный  визитер,  -  как-то
очень торжественно объявил он, - из церковников?
   Бреннан  кивнул.  Его  нисколько  не  удивило,  что  Ричард  знает  о
посещении монаха. Филиппу казалось, что журналисту известно обо всем,  в
том числе и о событиях, еще только предстоящих.
   - Молодой человек из какого-то монастыря. Слегка двинутый, -  сообщил
Бреннан. И начал рассказывать о кинжале. Внезапно он почувствовал, что с
ног до головы покрылся испариной. Ладони тут же взмокли.
   - А чего он хотел, этот ненормальный монах? - поинтересовался Ричард.
   Бреннан пожал плечами:
   - Не стану докучать вам деталями. Но вот что вы,  к  примеру,  насчет
этой фразочки: "Порождение дьявола живет  и,  прекрасно  себя  чувствуя,
находится в Англии". - О Господи, - откинув голову, рассмеялся Ричард.
   - Да еще какая-то старуха написала в монастырь. Эту ее историю  я  не
берусь рассказать за ужином.
   -  Нет,  нет,  сделайте  одолжение,  -  взмолился  Ричард.  -  Вполне
возможно, я пристрою ее в "Нэшнл Инквайер".
   - Вы не сделаете этого, - внезапно подала голос Маргарет.
   Ричард улыбнулся ей:
   - Конечно, нет. Все это не для огласки. Даже "порождение дьявола"  не
для публики.
   Официант принес кофе.
   - Мне кажется, - заявила Маргарет, - нам не мешало бы сменить тему.
   Так они и сделали.
   Часом позже, уже в постели, Маргарет повернулась к мужу и спросила:
   - А что это за история, которую ты отказался поведать нам за ужином?
   - Пустая, - зевая, отозвался Филипп.
   - Ну расскажи мне.
   И тут он угадал  в  ее  интонации  настойчивость  и  знакомые  нотки.
Какое-то время после свадьбы все эротические фантазии исходили от  него,
теперь же инициатива полностью перешла к Маргарет, и Филиппа то  и  дело
поражало воображение жены.
   - Ну давай же, рассказывай, - настаивала она.  Филиппу  не  терпелось
выложить Маргарет, что ему нужен отдых, что он до предела вымотался,  но
он переборол сон.
   - Это отвратительно, - начал Филипп, пока жена устраивалась рядом.  -
Если верить этой старухе, то один из моих предшественников - Дэмьен Торн
- влюбился в англичанку.  И  поверишь  ли,  она  работала  на  Би-Би-Си.
Несколько месяцев спустя,  после  того,  как  Торн  умер  от  сердечного
приступа, она родила, - Бреннан хмыкнул, раздумывая, как  сформулировать
фразу, - ну, не совсем обычным способом.
   Он замолчал, ожидая, что жена либо скорчит гримасу, либо  рассмеется,
однако она словно воды в рот набрала. Чуть позже Маргарет прошептала:
   - Дэмьен Торн был самым прекрасным мужчиной,  которого  я  когда-либо
встречала.
   Филипп мельком глянул на жену:
   - Ты его встречала? Я этого не знал.
   - Я просто видела фотографию. А когда была школьницей, он мне снился.
   И снова воцарилось молчание. Затем Маргарет отвернулась от мужа:
   - Как звали эту женщину?
   - Кейт, - ответил он, - Кейт Рейнолдс.
   - Кейт, - шепотом повторила Маргарет. - Кейт, Катерина,  -  ее  голос
походил на шорох, на дуновение ветра. И вдруг она обратилась к Филиппу с
английским акцентом:
   - Кейт, - опять повторила она шепотом, - зови меня Кейт.
   Он придвинулся к жене, понимая, что она имеет в виду.
   - Как мне тебя звать? -  переспросил  Филипп.  -  Кейт,  -  Маргарет,
упираясь в подушку, приподнялась на локте.
   Пока они занимались любовью, Филипп видел в окне отражение обнаженных
тел.  Через  стекло  ночное  небо   казалось   безоблачным,   и   звезды
отпечатывались на их отраженных телах.
   Это  было  едва  ли  не  извращением.  Но  он  испытывал  блаженство,
наслаждаясь ее голосом с этим непривычным акцентом. Голос звал и  манил,
требуя делать то, что не поддавалось описанию. Она называла его Дэмьеном
и стонала от боли, когда он глубоко проникал в ее плоть.
   И когда Филипп случайно взглянул в окно, он  вдруг  понял,  что  свет
играет с ним плохую  шутку:  поблескивая  среди  мерцания  звезд,  глаза
Маргарет пылали желтым, незнакомым пламенем.

***

   На следующее утро портье, дежуривший у стойки,  заметил  в  вестибюле
взволнованного молодого монаха.
   - Меня зовут брат Френсис, - представился тот.
   - Да, да, - закивал портье. - Здесь для вас пакет. - Он  нагнулся  и,
достав конверт вместе с большим кошелем, вручил все это монаху.  Конверт
был заново  заклеен  скотчем.  Монах  вскрыл  его  и,  заглянув  внутрь,
вздохнул.
   - Можно ли мне переговорить с мистером Бреннаном из 34-го номера?
   - Боюсь, что он уже выехал, сэр.
   - Он не оставил мне какой-нибудь записки?
   - К сожалению, нет, сэр. Только то, что вы держите в руках.
   Монах прикрыл глаза, пытаясь сдержать слезы. Брат  Френсис  размышлял
над тем, как сообщить святому отцу, что задание он не выполнил.

Глава 5

   Спустя три дня Джеймс Ричард встретился с одним  газетчиком.  С  утра
пораньше они заказали себе по коктейлю и сидели теперь,  потягивая  этот
"тонизирующий напиток", как  окрестил  его  Ричард.  Он  поведал  своему
собеседнику историю о "таинственном монахе", и теперь мужчины то и  дело
подтрунивали над ней, называя все это  абсурдом.  Однако  подсознательно
приятель Ричарда испытывал что-то вроде тревоги,  ибо  совершенно  точно
знал, что однажды уже слышал об этих кинжалах.
   Вернувшись  в  редакцию,  он  заглянул  в   кабинет   к   молоденькой
журналистке и попросил ее зайти к нему.
   Кэрол Уает стукнуло 22 года от роду, и  на  Флит-Стрит  она  работала
всего два месяца, но девушка уже успела завоевать себе определенное имя.
Кэрол слыла среди коллег красоткой:  миниатюрного  сложения,  с  тонкими
чертами лица, лебединой шеей и  огромными  карими  глазами.  Левый  глаз
всегда чуть косил, отчего лицо  ее  казалось  слегка  удивленным.  А  уж
стройные ноги Кэрол являлись предметом обсуждения многих  мужчин.  Да  и
женщины не прощали Кэрол ее прекрасных ног,  постоянно  отпуская  на  их
счет всевозможные колкости. Но  даже  самые  отъявленные  острословы  не
могли не признать, что деятельность этой журналистки в  их  штате  имела
головокружительный успех.
   Кэрол успела доказать, что за  хрупкой  и  чувствительной  внешностью
может скрываться острый ум и натура весьма тщеславная. Пожалуй,  девушка
допустила лишь единственную оплошность. Как-то раз она упомянула о  том,
что в школе ее называли "Бэмби". Это прозвище тут же пристало к Кэрол.
   - Итак, Билл, - улыбаясь начала Кэрол, прикрывая  за  собой  дверь  в
кабинет директора.
   - Лето на дворе, - сообщил тот.
   - Точное наблюдение, - заметила Кэрол.
   - А это означает, что нам необходимы и  соответствующие  этим  жарким
денечкам сюжеты. Кэрол с трудом сдерживала улыбку.
   - Я только что трепался с этим коварным Джеймсом, и он  напомнил  мне
об одной старой-старой сказке...
   - Отличное начало, - вставила девушка.
   - Да, да, -  подхватил  Билл,  -  лет  пятнадцать  -  двадцать  назад
происходили невероятные истории с целой кучей трупов. И этими кинжалами.
Ребята из Скотланд-Ярда тогда крепко призадумались. Ты не подымешь  наши
архивы, а? Все эти материалы  шли  под  общим  заглавием,  что-то  вроде
"Казнь распятием". Всего около  восьмиста  слов.  А  мы  напечатаем  эти
заметки под рубрикой "Нераскрытые преступления".
   - Вы что, серьезно?  -  удивилась  Кэрол.  Но  начальник  не  обратил
никакого внимания на ее  последние  слова.  Он  развернул  свое  кресло,
показав девушке спину и давая понять, что разговор окончен.
   Всю дорогу в библиотеку Кэрол ругалась про себя:
   "Чертовы  заметки.  Можно  подумать,  будто  из  всего  этого  выйдет
что-либо путное! И вообще этот материал вряд ли появится  на  страницах.
Билл, видите ли, дурью мается, не зная чем заполнить газетные  полосы  в
эти чудовищно жаркие дни, а  она  -  только  попробуй  откажись!"  Кэрол
выдали папку с газетными вырезками,  и  она  направилась  к  письменному
столу. Ей потребовалось не более получаса, чтобы найти  все  необходимые
заметки. Некоторые вырезки уже пожелтели от времени, они  разве  что  не
рассыпались в руках у девушки.
   Пальцы Кэрол почернели от типографской краски: в те  времена  еще  не
знали офсетной печати. Журналистка поморщилась. Чем-то жутким повеяло от
следов  этой  старой  краски,  этих  древних  заметок,  повествующих  об
убийствах  давно  минувших  времен.  Перебирая  газетные  вырезки,   она
внезапно  поняла,  что  ими  уже   пользовались,   девушка   улыбнулась.
Заголовок, длиной в целую полосу, гласил:

   ТРАГИЧЕСКАЯ ДИНАСТИЯ
   ПРОКЛЯТЬЕ СЕМЕЙСТВА ТОРНОВ

   Кэрол пристально вгляделась в снимок,  где  явственно  просматривался
кинжал. Рукоятка его была вырезана в форме распятого на  кресте  Христа.
Девушка вздрогнула и потянулась за ручкой.
   Сама статья интересовала журналистку лишь постольку-поскольку,  автор
рассказывал в ней всю историю семьи Торнов. Однако постепенно,  по  мере
того,  как  Кэрол  вчитывалась  в  текст  заметки,  интерес   ее   начал
возрастать.
   "Безвременна."   смерть,    настигшая    вчера    тридцатидвухлетнего
американского посла в Британии - Дэмьена Торна, - явилась заключительной
главой трагической истории династии Торнов,  представители  которой  все
как один страшно и внезапно гибли.
   Дэмьен Торн скончался в своей постели  от  сердечного  приступа.  Эта
трагедия сама по себе необычна".
   Кэрол взглянула на  портрет  Дэмьена.  Тут  же  помещался  целый  ряд
фотографий поменьше, каждая  с  подписью.  Роберт  Торн,  отец  Дэмьена,
застрелен на ступенях лондонской церкви, таинственного убийцу так  и  не
нашли.  Катарина,  мать  Дэмьена,  разбилась  насмерть,  выпав  из  окна
клиники. Там она находилась после выкидыша. Это  несчастье  произошло  в
Пирфорде. Ричард и Анна Торн - дядя и тетя Дэмьена - словно сквозь землю
провалились с  того  самого  дня,  как  сгорел  их  семейный  музей.  От
кровоизлияния в мозг умер тринадцатилетний двоюродный брат Дэмьена Марк.
   Статья делилась на два  раздела.  Один  из  них  назывался  "Пирфорд,
особняк ужасов". Под снимком, где был  сфотографирован  дом,  помещалась
история о няне Дэмьена, которая повесилась прямо в оконном проеме. Здесь
же, в Пирфорде, покалечилась и Катарина, что, в конечном итоге,  привело
ее к трагической гибели.
   Другой раздел повествовал о смертных случаях за  пределами  Пирфорда.
Исполнительный директор компании  "Торн  Индастриз"  Ахертон  утонул  во
время хоккейного турнира в чикагском поместье Торнов. Он провалился  под
лед в тот день, когда праздновали тринадцатилетие Дэмьена.
   Другой  исполнительный  директор  компании  Пасариан  погиб  в  своей
лаборатории как раз в тот час, когда для Дэмьена  и  его  одноклассников
устроили экскурсию по заводу.
   При жутких обстоятельствах скончалась  и  журналистка.  И  это  после
того, как она взяла у Ричарда Торна интервью.  Кэрол  Уает  инстинктивно
перекрестилась, чем вызвала усмешки у  юных  посыльных,  расположившихся
напротив, но девушка не обратила на это внимания.
   На железнодорожных путях гибнет и директор музея  Торнов.  Несчастный
случаи. Но уже вечером того же дня дотла сгорает сам музей в Чикаго.
   Казалось, список не  имеет  конца.  Кэрол  потерла  усталые  глаза  и
продолжила чтение.
   Эндрю Доил, предшественник Дэмьена на  посту  американского  посла  в
Лондоне, покончил жизнь самоубийством в своем кабинете. До причин так  и
не докопались...
   Неизвестный  мужчина  сгорел  в  телевизионной  студии,   когда   там
находился Дэмьен, участвующий в передаче...
   Два неопознанных трупа нашли в районе Корнуэлла, где охотился Дэмьен.
В руках одного из погибших был зажат кинжал,  другой  такой  же  валялся
возле второго тела...
   Кэрол сделала пометку. Все эти случаи имели прямое отношение к  тому,
что ей необходимо было выяснить. Автор статьи не делал никаких  выводов,
подчеркивая лишь то, что  трагедии  проникали  в  семью  Торнов,  словно
вирусные заболевания.
   Кэрол сделала фотографии со всех этих материалов, а  затем  позвонила
пресс-атташе  в  Скотланд-Ярд.  Уже  спустя  полчаса  она   в   компании
сотрудников полиции сидела в одном  из  пивных  баров.  Молодой  человек
всячески старался услужить Кэрол. Ему не часто приходилось пить  пиво  с
подобной женщиной. Обычно на его долю выпадали в основном  репортеры  из
уголовной хроники. Все они, как правило, были чудовищными занудами.
   Молодой человек взглянул на снимок и поморщился:
   - Оружие нападения, - констатировал он.
   - А в вашем музее есть такие же?
   - М-м. Пять штук.
   Кэрол растерянно заморгала. Похоже, все это превосходило  даже  самые
смелые ожидания.
   Чуть позже они стояли перед застекленной витриной  в  небольшом  зале
Скотланд-Ярда. Этот зал назывался  "Черный  музей".  Каждый  кинжал  был
пронумерован. Сквозь стекло к ним были обращены пять ликов Христа.
   - Несколькими кинжалами закололи одного беднягу, которого тоже  никто
не смог опознать. В какой-то  заброшенной  часовне,  -  пояснил  молодой
человек, глядя в  документы.  -  Тоже  в  Корнуэлле.  Нас,  ясное  дело,
пригласили для расследования, вот почему эти кинжалы здесь.
   - Можно мне полистать дело? Он протянул девушке документы:
   - Один кинжал лежал у него в  кармане,  два  других  торчали  из  его
спины... Кстати, а как насчет того, чтобы перекусить?
   - Нет, спасибо,  -  мило  улыбаясь,  отказалась  Кэрол.  -  Мне  пора
возвращаться.
   Оказавшись в редакции, девушка прямиком бросилась к кабинету  Джеймса
Ричарда.
   - Ричард на месте?
   Секретарша  Ричарда,  внушительная  особа,  ревниво  охраняла  своего
босса. Она тщательно ощупала взглядом Кэрол:
   - Вы откуда?
   - Я просто репортер. А где он?
   - В Эль-Вино. Но он там...
   - Спасибо, - бросила Кэрол  и  хлопнула  дверью.  Девушка  без  труда
отыскала Ричарда в винном погребке.  Он,  казалось,  с  головой  ушел  в
беседу. Вообще этот погребок являлся чисто мужским заведением, и  женщин
допускали сюда весьма неохотно.  Так,  им  не  разрешалось,  к  примеру,
торчать у стойки бара или просто даже заказывать спиртное.
   Кэрол пробралась через толпу выпивох  и  нос  к  носу  столкнулась  с
Ричардом Она обворожительно улыбнулась, поздоровавшись с ним.
   Ричард удивленно уставился на девушку.
   - Кэрол Уает, - подсказала  та.  -  Из  отдела  новостей.  Мы  как-то
встречались. Можно вас на пару слов? Ричард извинился и отошел с Кэрол в
сторону.
   - Извините, что вот так вторгаюсь.., - начала девушка, - но я работаю
над очерком и думаю, вы могли бы наставить меня на путь истинный.
   - Ну, если вы так считаете, - Ричард был польщен.
   - Билл рассказал мне,  что  вы  как-то  в  Риме  обедали  с  Филиппом
Бреннаном...
   - Это было личное дело, - перебил он, насторожившись.
   Кэрол протянула Ричарду ксерокопию статьи:
   - А не мог ли это оказаться именно  тот  кинжал,  о  котором  говорил
Бреннан? Ричард вгляделся в снимок:
   - Думаю, вполне мог. Ведь Бреннан упоминал о  рукоятке  именно  такой
формы. Но, дорогая моя, я бы не советовал вам беспокоить его. Я не хочу,
чтобы вы...
   Но Кэрол уже проталкивалась к выходу, бросив на прощанье "спасибо".

***

   Кэрол быстренько накатала очерк о пяти кинжалах и - только избавилась
от  него  -  тут  же  вцепилась  в  телефонную  трубку.  Пресс-атташе  в
Американском посольстве долго и нудно объяснял ей, что  если  она  хочет
встретиться с послом, то необходимо действовать по официальным  каналам.
А это означало,  что  надо  подать  письменное  прошение  и  обязательно
указать круг вопросов, подлежащих обсуждению.
   - Считайте,  что  это  уже  сделано,  -  бодро  заверила  посольского
служащего Кэрол и потянулась к фирменным газетным бланкам.
   Через полчаса  экспедитор  с  письмом  Кэрол  уже  мчался  в  сторону
Гросвенор-Сквер. А девушка откинулась на спинку кресла и улыбнулась  про
себя. Значит так, она, конечно, безбожно нарушает этикет. Ну  и  что  из
этого? Если ее босс разбушуется - подумать только, она не поставила  его
в известность - или Ричард выкинет  какой-нибудь  фортель,  тогда  Кэрол
просто прикинется дурочкой и сошлется на юношеский пыл. Но зато, если бы
ей  удалось  проследить  связь  между  этим  римским  кинжалом  и  цепью
неразгаданных смертей...
   На это следовало  поставить:  овчинка  стоила  выделки.  Здесь  пахло
настоящей сенсацией, а не этой, каждодневной тягомотиной.
   "Личное дело, ха, - вспомнила Кэрол. - Высокомерный сноб".

***

   На следующее утро она вскочила ни свет ни заря.  Сегодня  у  нее  был
выходной, и Кэрол точно знала, что собирается делать.
   Накануне девушка отыскала в  справочнике  "Английские  особняки"  все
необходимые сведения о  Пирфорде.  Она  выяснила,  что  Пирфорд  являлся
образцом грандиозного строения в сельской местности. Сооружен он был еще
в 17-м веке и располагался на участке парка в четыре сотни акров. Комнат
в нем насчитывалось шестьдесят три.  Два  крыла.  Пристройку  соорудили,
правда, в 1930 году, но спроектирована  она  была  с  большим  вкусом  и
нисколько не нарушала общего вида особняка. Неподалеку от дома находился
чудесный пруд, где обитала форель. И теннисные корты, и сад, и огород...
   Кэрол потребовалось около часа, чтобы  добраться  из  Лондона  в  эти
места. Чем ближе подъезжала журналистка к  усадьбе,  тем  добросовестней
пыталась вообразить себе этакий замок с привидениями.  Конечно,  окажись
особняк таковым в действительности, это могло бы отпугнуть Кэрол. Но она
никак не могла сосредоточиться на чем-нибудь мрачном и устрашающем.  Все
кругом  купалось  в  ярком  солнечном  свете,   беспрерывно   заливались
жаворонки. Посмеиваясь над своим куцым воображением, Кэрол  подкатила  к
главным воротам.
   Кэрол затормозила и слегка подала машину назад,  затем,  взглянув  на
ворота, внимательно осмотрела дорогу и нажала на газ.  Девушка  проехала
милю, еще одну, и еще полмили, все время поднимаясь в гору. Наконец, она
бросила машину у обочины и отправилась пешком  через  поле.  Там,  внизу
находился дом.
   Кэрол долго любовалась особняком,  размышляя  над  тем,  сколько  лет
подряд понадобилось бы ей строчить  статейки,  вроде  этого  очерка  про
кинжалы, чтобы оплатить хотя бы месячное содержание подобного домика.
   Стена  достигала  футов  десяти  в  высоту,  но  камень  уже  кое-где
крошился. Кэрол еще раз внимательно  осмотрелась  по  сторонам  и  вдруг
почувствовала острое желание бросить все и помчаться  домой,  подождать,
пока ей разрешат  проинтервьюировать  посла,  а  уж  там  что  из  этого
получится...
   Но любопытство оказалось сильнее. Да  и  от  кого  убудет,  если  она
просто поглазеет на все это? А если  ее  обнаружат  -  так  наверняка  и
случится, она опять-таки прикинется дурочкой  и  заявит,  что  подумала,
будто это просто стена в парке - так, сама  по  себе.  И  все  сказанное
будет сдабриваться самой ослепительной и обезоруживающей улыбкой.
   Кэрол сунула ногу в  выбоинку,  подтянулась  и  легко  взобралась  на
стену.

***

   Жужжание  системы  безопасности  вывело  юношу  из   оцепенения.   Он
дотянулся до кнопки  телевизионного  слежения  и  нажал  ее.  На  экране
возникла  молодая  женщина,  сидящая  на  стене.  Какое-то   время   она
находилась в неподвижности, затем, соскользнув вниз, легко  приземлилась
на газон.
   Юноша почувствовал, что волосы становятся дыбом, и  тут  же  услышал,
как пошевелилась собака. Она уставилась на  монитор  и,  оскалив  пасть,
глухо рычала. Морда ее как-то нервически подергивалась при этом, обнажая
клыки.
   Юноша тронул собаку, и она взглянула на него, словно ожидая  приказа.
Он вцепился  в  ее  шерсть.  Лоб  у  пса  сморщился,  как  будто  собака
нахмурилась. Затем она  вновь  посмотрела  на  экран.  Ее  дыхание  было
тяжелым, и слюна стекала прямо на ковер.
   Юноша потянулся к монитору  и  увеличил  изображение.  Он  напряженно
вглядывался  в   экран,   следя   за   женщиной,   которая   уж   больно
целенаправленно пересекала лужайку, будто прекрасно осознавала, куда  ей
идти.
   Юноша всматривался в девичье лицо, в эти огромные, бездонные глаза  и
все крепче и крепче сжимал пальцы, так, что  собака  взвыла,  но  он  не
отпускал ее. Затаив дыхание, он видел  только  то,  что  происходило  на
экране. Девушка уже пересекла внешнюю границу, и лицо ее теперь казалось
расплывчатым. Она пробиралась сейчас сквозь  густой  кустарник.  Задетая
ветка хлестнула девушку по лицу, и она застыла на месте. Теперь он  смог
разглядеть даже слезы в ее глазах. Подбородок  у  нее  задрожал,  и  она
поднесла к лицу руку.
   Юношу вдруг охватили странные и  не  испытанные  доселе  чувства.  Он
внезапно ощутил, что ему безумно хочется смахнуть с  лица  этой  девушки
слезы и успокоить ее. Но собака в  этот  момент  зарычала,  и  юноша  на
мгновение отпрянул от экрана, продолжая завороженно следить, как девушка
снова пошла вперед. Он отрегулировал монитор и наблюдал теперь, как  она
высоко, словно балерина, поднимает колени, переступая через  низкорослый
кустарник.
   Скоро она окажется в нескольких сотнях ярдов от особняка. Вскочив  на
ноги, юноша бросился  вон  из  комнаты,  устремился  вдоль  бесконечного
коридора и сбежал вниз по лестнице. Собака мчалась по пятам. Не переводя
дыхания, он достиг боковой двери, толкнул ее и  выскочил  во  внутренний
дворик. Он направлялся к лужайке, отдавая себе - отчет в том, что,  если
он себя обнаружит, девушке уже никогда не покинуть усадьбу.
   Кэрол тем временем выбиралась из кустарника на подстриженную лужайку.
Особняк ошеломлял своим видом, но человеческим духом здесь и  не  пахло.
Девушке вдруг почудилось, что в этом  дворце  в  полнолуние  обязательно
собираются мужчины во фраках и  женщины  в  роскошных  бальных  платьях.
Здесь любой мужчина мог выпить из женской  туфельки  шампанского  и  при
этом ни в коей мере не прослыть дураком. Кэрол хмыкнула. На этот  раз  с
воображением проблем не было. Кэрол коснулась пальцем того места, где ее
оцарапала ветка, и провела рукой по своим прикрытым глазам. А  когда  их
вновь открыла,  то  увидела  перед  собой  молодого  человека.  У  Кэрол
перехватило дыхание, и она, как школьница, зажала дрожащей ладонью рот.
   Юноша  этот  был  самым  прекрасным   существом,   которого   девушка
когда-либо встречала в своей жизни.
   - Привет, - как-то жалко пробормотала Кэрол.  Он  кивнул  в  ответ  и
молча уставился на нее. Кэрол улыбнулась и шагнула ему навстречу.
   -  Кто  вы?  -  поинтересовался  юноша.  Его  диалект  не  поддавался
определению. Голос глубокий, такой называют среднеатлантическим.
   - Меня зовут Кэрол, а вы кто?
   - Что вы здесь делаете?
   - Осматриваю парк. - Девушка широко улыбнулась,  но  юноша  не  мигая
смотрел на нее. Обычно мужчина хоть как-то реагировал на  ее  улыбку,  а
этот даже не шелохнулся.
   - Это не парк.
   - Ну да! А я думала...
   - Это частная собственность.
   - Неужели?
   Все внутри Кэрол напружинилось, она с минуты на минуту ожидала  того,
что ее вот-вот выгонят отсюда взашей. При этом ей, конечно, объявят, что
она забралась на запретную территорию.  Но  Кэрол  была  готова  и  даже
приберегла на этот случай нужные фразы. В конце концов, ни один мужчина,
будь он самым что ни на есть раскрасавцем, никогда еще не одерживал верх
над Кэрол.
   - А дом не хотите ли осмотреть?
   -  Спасибо,  с  удовольствием...  -  Приглашение   прозвучало   столь
неожиданно, что девушка запнулась на полуслове и  молча  последовала  за
юношей. Когда они подошли  к  парадному  входу,  из-за  угла  показалась
огромная собака. Девушка замерла на месте, уставясь  в  глаза  чудовища.
Животное зарычало, шерсть на нем взъерошилась. Юноша взглянул на собаку,
и та тут же успокоилась.
   Кэрол вздохнула:
   - Никогда в жизни не встречала такую...
   - Это овчарка, - перебил Кэрол юноша. - Когда-то такие пасли стада, а
также с ними ходили на охоту. Овчарки могут бегать с огромной скоростью.
Конечно, они устают. Но стоит им вцепиться в кого-нибудь, да хотя  бы  в
оленя... - Он вдруг улыбнулся, а Кэрол отвернулась.
   - Ненавижу любой кровавый спорт, - призналась она.
   - Да уж, - согласился юноша, - вы-то наверняка ненавидите.
   Они вошли в дом, собака бесшумно шла по пятам. Кэрол  поморщилась  от
жуткого запаха псины. Оказавшись в центре холла, Кэрол внезапно застыла,
приоткрыв от изумления рот. Она рассматривала все эти корзины с цветами,
высокую  галерею  и  представляла,  как  оттуда  падала  Катарина  Торн.
Удивительно, что она еще осталась жива, рухнув на голые мраморные плиты.
   Кэрол вернулась к действительности, когда  юноша  вновь  обратился  к
ней:
   - Можете сами все осмотреть, - бросил он мимоходом и устремился вверх
по лестнице, оставив девушку наедине с собакой.
   - Большое спасибо. - Кэрол слегка оторопела, затем обернулась и снова
взглянула на страшного пса. Тот по-прежнему не сводил с нее глаз.
   "Так вот где все происходило",  -  подумалось  девушке.  И  вовсе  не
походил этот особняк на замок с привидениями.  Кэрол  пересекла  холл  и
заглянула в гостиную, потом вновь обернулась назад  и  поискала  глазами
молодого человека. Тот будто сквозь землю провалился. Поначалу казалось,
что очаровать юношу не составит труда. Тогда-то она и выспросит  у  него
все необходимые сведения об этом  доме.  Но  этот  таинственный  молодой
человек куда-то запропастился, и  ей,  похоже,  выпадал  печальный  удел
осматривать этот роскошный особняк в одиночку.
   Кэрол огляделась по сторонам. Собака  тоже  словно  сгинула.  Девушка
осталась совершенно одна.

***

   Юноша неподвижно стоял в часовне. Он вглядывался в отцовские глаза, и
губы его двигались в немой молитве. Он потянулся к рукам своего родителя
и крепко сжал их.
   - Прости меня, отец, за  мое  недостойное  поведение,  -  еле  слышно
проговорил молодой человек. Затем, отступив на шаг, оборотился к  фигуре
Христа:
   - Ну, - презрительно бросил он, - ты в который раз  пытаешься  надуть
меня. Теперь ты  присылаешь  мягкотелую  соблазнительницу  ко  мне,  как
когда-то посылал такую же к моему отцу. Чтобы она тут наставила меня  на
путь истинный? Ты искушал его, а теперь искушаешь меня этими  никчемными
чувствами... Пытаешься слезами жалости и дешевой  похотью  ослабить  мой
дух?
   Юноша обошел крест и, взявшись обеими  руками  за  рукоятку  кинжала,
вонзил его еще глубже в затрещавшее дерево.
   - А вот тебе результат, - яростно воскликнул он, вырывая кинжал.  Еще
какое-то мгновение  юноша  смотрел  на  распятие,  затем  возвратился  к
забальзамированному трупу и обошел его кругом. Он нежно  провел  пальцем
по спине отца. Под пятым  позвонком  зияла  глубокая  рана.  Сын  слегка
коснулся ее дрожащими пальцами и снова взглянул на кинжал.
   - Соблазнительница оказалась убийцей, - прошептал молодой человек.  -
Стоило только отцу повернуться спиной.
   - На какое-то время юноша словно остолбенел, затем кинулся к распятию
и, ударив кулаком прямо в  лицо  Христа,  вонзил  кинжал  в  позвоночник
Спасителя. От усилия он чуть не задохнулся.
   - И тебе кажется, что ты уже знаешь,  как  соблазнять,  -  тут  юноша
уставился в очи Христа. - Ты уверен, что победил искус, но, похоже, твои
сорок дней и ночей ничему тебя не научили. Ведь ты подослал ко  мне  эту
смазливую пигалицу, чтобы  сбить  меня  с  единственно  верного  пути  и
повести совершенно другой дорогой. Но эта дорога приведет меня только  в
болото, в тупик. Где нет места ничему, кроме бестолковых  устремлений  и
глупых амбиций Юноша покачал головой:
   - Ню тебе это не удастся. Ты проиграешь. -  Прикрыв  лицо  рукой,  он
прошептал: - Ты  рожден  девой,  а  я...  -  Не  закончив  фразы,  юноша
отвернулся. - Ты будешь вечно стоять  за  моей  спиной,  Назаретянин,  -
вымолвил он.

***

   Впечатлений у нее накопилось предостаточно.  Солнце  уже  закатилось,
становилось прохладно.
   Внезапно в нос Кэрол опять ударил трупный смрад, и она поморщилась от
этого жуткого запаха. Девушка повсюду  ощущала  присутствие  собаки,  но
юноши нигде не было видно. Кэрол почувствовала озноб: тоненькая блузка и
летняя юбчонка практически не согревали. Кэрол захотелось бежать отсюда,
из этого дома, забраться в свою машину и умчаться куда подальше.
   Девушка распахнула дверь и выскочила на дорогу. Тут же  споткнувшись,
она поняла, что сломала каблук. Кэрол сбросила туфли и босиком  побежала
по дороге, вздрагивая от шороха гравия под ногами.
   Внезапно налетел ветер. Когда Кэрол выбралась на  лужайку,  ей  вдруг
показалось, что за ней наблюдают. Девушка огляделась по сторонам, ожидая
увидеть собаку, но вокруг не было ни души.  Сначала  медленно,  а  затем
убыстряя шаг, Кэрол направилась к кустарнику. Через несколько секунд она
уже  стремглав  неслась  к  темнеющей  полоске  кустов.  Страшная   вонь
преследовала Кэрол.  Этот  запах  вернул  девушку  к  одному  кошмарному
воспоминанию. Она тогда вволю  погуляла  на  своем  восемнадцатилетии  и
здорово перебрала шампанского. Ее тошнило. Шел  проливной  дождь,  а  ей
пешком пришлось добираться до дома из-за этих ужасных приступов тошноты.
Сейчас ощущение было схожим. Чем  дальше  Кэрол  убегала  от  дома,  тем
невыносимее становился запах и привкус во рту.
   Кэрол продиралась сквозь кустарник, застревая в его ветвях. То и дело
цеплялась она голыми ногами за корни, еле  сохраняя  равновесие.  Быстро
темнело. И ночь наступила внезапно, словно в тропиках.
   Кэрол перестала соображать, куда идти. Но она продолжала двигаться, а
ветки то и дело хлестали ее по лицу и попадали в глаза. Все это походило
на какой-то ночной  кошмар,  где  девушка  убегала  от  преследования  и
просыпалась в холодном поту.  Кэрол  оцепенела  от  мысли,  что  за  ней
охотятся. Она и фильмы-то со сценами преследования не выносила.
   Девушка остановилась. Впереди, похоже, кустарник начинал редеть. А за
ним растет трава, потом будет стена и, наконец, ее маленький автомобиль.
   Кэрол бросилась  к  просвету,  пробежала  несколько  метров  и  вновь
остановилась, опять ткнувшись в густые заросли кустов. Она обругала себя
за неумение ориентироваться.
   Кэрол  дрожала.  Обхватив  себя  руками,  она  наобум  продиралась  к
открытому пространству. Если она будет идти, никуда  не  сворачивая,  то
все равно рано или поздно выберется к стене. Судя по всему, так и должно
быть. Какова площадь поместья? Четыре сотни акров? Да, рано  или  поздно
она найдет стену и выкарабкается из этого Пирфорда.

***

   А собака молча преследовала  девушку,  держась  на  расстоянии  ярдов
пятидесяти. Она замирала на  месте,  когда  останавливалась  Кэрол.  Пса
переполняла жгучая ненависть, и ему с трудом удавалось сдерживать  себя,
чтобы не броситься в речушку. Возле кустарников он уже почти нагнал  ее.
Чудовище опять застыло, как изваяние, принюхиваясь и наблюдая, как Кэрол
бежит по жесткой траве. Затем собака резко рванула  с  места  и  галопом
помчалась вперед...
   Кэрол ничего не видела и не слышала. Усилилось лишь зловоние. Девушка
так и не заметила чудовища, пока оно не нагнало ее. Кэрол  обернулась  в
тот момент, когда собака прыгнула на нее, сбив  с  ног.  Кэрол  даже  не
успела крикнуть. Она попыталась тут же вскочить на ноги, но собака вновь
повалила ее на землю, вцепившись в лодыжку.
   Сцепив челюсти, пес яростно мотал головой,  и  огромные  клыки  рвали
сухожилия, вгрызаясь в кость.
   Кэрол закричала. Собака мельком глянула на нее и отбежала в  сторону,
устроившись неподалеку от девушки. Животное не сводило с Кэрол глаз...
   Крик замер в ее горле, она уткнулась лицом в траву, царапая  пальцами
землю и пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, чтобы справиться с болью.
Кэрол понимала, что у нее порваны связки, и боль пронизывала всю ее ногу
от лодыжки до бедра. Кэрол стошнило, но это только усилило боль. Девушка
попыталась подняться на здоровую ногу, но не смогла даже двинуться.
   Кэрол поползла, прикусив от боли губу.  Ей  бы  только  добраться  до
стены, а уж там  кто-нибудь  да  поможет.  Обязательно  ее  обнаружит  и
поможет.
   Битый час ползла Кэрол десяток ярдов. А сверху из-за поворота за  ней
наблюдали  юноша  и  собака.  Девушке  казалось,  что  пролетела   целая
вечность, пока она звала на помощь. Затем Кэрол разрыдалась.
   Но вскоре затихли и рыдания. Тогда юноша двинулся в  ее  сторону.  На
четвереньках.  Когда  он  приблизился,  девушка  снова  шевельнулась  и,
приподняв голову, попыталась взглянуть через плечо.  Юноша  застыл,  как
вкопанный.
   Начинало светать. Кэрол, наконец, затихла. Тогда юноша приблизился  к
ней вплотную.

***

   Ей снились шакалы и  гиены,  и  грифы,  разрывающие  падаль.  Тут  же
какие-то мужчины из недавно виденного  ею  фильма  затягивали  ремни  на
своих пленниках, чтобы те не могли бежать.
   Кэрол открыла глаза и увидела влажную от своей слюны землю.
   Расцарапанные руки болели, нога онемела. Может быть, это и к лучшему.
Кэрол приподняла голову, и тут резкая боль вновь пронзила девушку. Кэрол
обернулась и вдруг наткнулась на взгляд юноши. Тот был совершенно  голый
и стоял на четвереньках. Кэрол попыталась улыбнуться, заговорить, но  не
смогла издать ни звука и  решила,  что  это  скорее  всего  продолжается
ночной кошмар. В глазах юноши светился желтоватый отблеск,  дыхание  его
было точно таким же зловонным, как и у собаки.
   Юноша склонился над телом Кэрол, и она жалобно захныкала, не понимая,
что он собирается с ней сделать. Девушка еще успела  почувствовать,  как
его острые зубы коснулись ее шеи, как будто пощекотали,  пытаясь  что-то
нащупать.  Она  широко  раскрыла  глаза  и  собралась  было  крикнуть...
Последнее, что она услышала, было довольное рычание в тот момент,  когда
его челюсти сомкнулись на ее сонной артерии. А после для Кэрол ничего не
существовало на этой земле.

Глава 6

   Предчувствия не обманули Кэрол Уает. Ее статья о кинжалах  так  и  не
вышла в газете, этот материал приберегли для другого случая,  однако  из
отдела информации он разошелся по всему миру. И уже через  неделю  после
гибели Кэрол эту статью прочитал  в  Чикаго  один  старик.  Просматривая
как-то журнал, старик чуть было не выронил из дрожащих рук чашечку кофе.
   Наскоро старик пробежал глазами  всю  статью  и  тут  же  бросился  к
телефону. Он позвонил священнику. Затем  направился  в  свой  кабинет  и
склонился над книгой. Найдя интересующие его сведения, старик позвонил в
журнал. Там ему сообщили искомый  телефон  в  Лондоне.  Положив  трубку,
старик  испытал  что-то  вроде  тщеславия.  До  чего  же   он   смел   и
предприимчив, ну прямо настоящий частный детектив!
   Несколько позже он связался с отделом информации.
   - Меня зовут Майкл Финн, - представился он. - Я из Чикаго. Не могу ли
я переговорить с одним из ваших репортеров? С Кэрол Уает?
   - И я бы этого  хотел,  -  хмыкнул  в  ответ  мужской  голос,  -  она
отсутствует уже целую неделю. А по какому поводу вы звоните?
   Пока Финн объяснял по телефону цель своего звонка, в дверь постучали,
и в комнату заглянул невысокий худощавый мужчина. Он был  одет  в  серый
костюм  с  церковным  воротничком.  Финн  кивком  пригласил  его  войти,
указывая на стул. Закончив говорить по телефону, он протянул  священнику
руку и как-то уж больно драматично вручил ему журнал.
   Священник читал неторопливо.
   - Да, - протянул он наконец, - разве это не странно?
   - Очень, - согласился Финн.
   Они вспомнили тот день, когда Финн случайно наткнулся на аукционе  на
эти кинжалы. Священник тогда увез их в Италию, в монастырь Субиако.
   - Если бы мы только знали, - сокрушался священник, - нам следовало бы
оставить их на прежнем месте.
   - - Вспомните хорошенько, - настаивал Финн,  -  ведь  этот  итальянец
даже не объяснил, что он собирается с ними делать.
   - Не объяснил, - согласился священник. Финн  покачал  головой,  не  в
силах  отделаться  от  ощущения,   что   он   каким-то   образом   несет
ответственность за гибель людей, упомянутых в журнале.
   - А вы не в курсе, этот де Карло еще жив? Священник пожал плечами:
   - Понятия не имею, но вы ведь можете позвонить в монастырь?
   Финн кивнул, вновь ощутив непонятный внутренний прилив сил.
   - А если он жив, вы поедете со мной?
   - Зачем, что это даст?
   - Это удовлетворит ваше любопытство. Священник покачал головой:
   - Ну, мое любопытство не  столь  велико.  Кроме  того,  у  меня  есть
определенные обязательства перед приходом.
   - Да, конечно, - согласился Финн. - Но вот у меня  как  раз  выпадает
отпуск в ближайшее время, а что может быть летом лучше Рима?
   - Да, действительно, - подхватил священник.

***

   В свои шестьдесят лет Финн крайне редко выбирался за пределы  родного
города. Все, чем он жил и дышал, сводилось к чтению  книг  или  изучению
древней истории. Финн являлся  признанным  экспертом  в  своей  области.
Вдобавок, во всей стране трудно было сыскать наиболее  полную  коллекцию
библейских текстов. Пожалуй, ценнейшим экспонатом в ней  можно  было  бы
назвать один из фрагментов рукописи, найденной у Мертвого моря.  Древний
папирус хранился в кабинете, в специальном стеклянном сейфе, оберегавшем
реликвию  от  дальнейшего  разрушения.  Финн  пользовался  среди  коллег
безусловным авторитетом, однако о нынешней  жизни  имел  весьма  смутное
представление. И потому в тот момент, когда Финн пристегивал в  самолете
ремни, он вдруг испытал сильное волнение.
   А ведь как он, упаковывая вещи, ликовал в душе, как  радовался  этому
необъяснимому стеснению в груди, прощаясь с женой. Конечно же,  стремясь
всеми силами разгадать эту тайну. Финн  отдавал  себе  отчет  и  в  том,
насколько опасной может оказаться предстоящая авантюра.
   Пока самолет набирал высоту, Финн вдруг ощутил  себя  снова  молодым,
будто с души его стряхнули  накопившуюся  пыль,  а  мозг  освободили  от
затянувшей его паутины. И  тогда  Финн  окончательно  нарушил  все  свои
заповеди, заказав у стюардессы коктейль.
   Ученый    ни    минуты    не    потратил    на     осмотр     римских
достопримечательностей. Прямо в аэропорту  он  взял  напрокат  машину  и
отправился на восток, в сторону Субиако. Времени на  экскурсию  по  Риму
будет еще предостаточно. Но после того, как он встретится с де Карло.
   Наступали сумерки, а он  все  петлял  по  дороге,  сверяя  маршрут  с
картой. И вот, наконец.  Финн  заметил  монастырь  на  вершине  холма  -
полуразрушенное здание из темного камня.
   Ни одно окно не светилось. Да и самих окон-то  Финн  не  смог  толком
разглядеть. Он, как когда-то и отец Дулан, невольно  вздрогнул.  Ученого
охватило ощущение причастности к истории и к бесконечности. Таких чувств
Финн никогда не испытывал в Чикаго.
   Финн затормозил, выключил  мотор  и  окунулся  в  абсолютную  тишину.
Поднимаясь по стертым каменным плитам к тяжелой  дубовой  двери,  ученый
беззвучно шевелил губами,  произнося  молитву.  Всю  жизнь  он  протирал
штаны, закопавшись среди  книг  в  своей  библиотеке,  а  здесь  впервые
столкнулся с чем-то реальным. Финн находился сейчас в таком  месте,  где
знания  накапливались  веками.   Он   вдруг   почувствовал   собственную
никчемность, ощутив себя песчинкой.
   Приблизившись к входу. Финн уловил низкие, монотонные мужские голоса.
Они читали молитву. Ученый стукнул тяжелым, металлическим  молоточком  в
дверь, и этот удар разнесся по всему зданию, но монахи, похоже, даже  не
прервали молитву. Финн дожидался еще  очень  долго,  прежде  чем  дверь,
наконец, отворилась. Монах, чье лицо скрывал капюшон, молча  смотрел  на
ученого. Финн представился, и монах пропустил его внутрь.
   - Мы рады вашему приезду, - монах  говорил  на  чистейшем  английском
языке.
   - Надеюсь, что не окажусь непрошенным гостем:
   - Отец де Карло счастлив видеть вас. Теперь уж его никто не навещает.
   - Как он?
   - Душа его в муках.
   Финн последовал за монахом вниз по  проходу  и  дальше  вдоль  узкого
коридора. Пахло плесенью и таким страшным запустением, что ученый  опять
вздрогнул.
   Монах остановился перед дверью и, постучав, толкнул ее. Финн вошел  в
крошечную каморку и увидел на узкой койке старика.
   Дулан когда-то описывал мужчину крепкого сложения, с  волевым  лицом,
высокими скулами и орлиным профилем. Финн был,  конечно,  готов  увидеть
перемены. Но он никогда не мог предположить,  что  время  может  оказать
такое разрушительное воздействие.
   Сморщенная кожа обтягивала голый  череп,  старик  едва-едва  ковылял,
причем каждое движение доставляло ему чудовищную боль, особенно когда он
пытался сесть.
   Финн никак не мог начать разговор.
   -  Простите,  святой  отец,  вы  себя,  вероятно,  не  очень   хорошо
чувствуете...
   - Я-то чувствую себя хорошо, - возразил де  Карло.  -  Эти  весь  мир
болен.
   - Да, конечно, - Финн слегка растерялся и,  повернувшись,  благодарно
улыбнулся монаху, который поднес ему стул. Ученый присел  на  краешек  и
полез в карман за статьей Кэрол Уает.
   - Вы получили мое письмо? Священник кивнул:
   -  Когда  вы  обнаружили  кинжалы,  вы   что-нибудь   знали   об   их
предназначении?
   - Только то, что они идентичны рисункам, которые я когда-то встречал,
и то, что они, возможно, из древнего города Мегиддо.
   - Совершенно верно. Из подземного города близ Иерусалима, этот  город
раньше назывался Армагеддон.
   - Ну а  еще  мне  показалось,  что  эти  кинжалы  имеют  и  кое-какую
историческую  ценность,  -  продолжал  Финн.  -  Может  быть,  ими  даже
пользовались при изгнании дьявола.
   Де Карло улыбнулся:
   - Нет-нет, все это детские игры. Эти кинжалы гораздо более значимы.
   Финн протянул священнику статью:
   - Я почти забыл о них, пока не наткнулся вот на это.
   Де Карло прищурился  и  пробежал  текст  очерка.  Когда  он  прочитал
статью, на его глазах выступили слезы.  Священник  смахнул  их  кончиком
рукава и снова обратился к Финну:
   -  Я  хочу,  чтобы  вы  кое-что  выслушали.  Только,  пожалуйста,  не
перебивайте меня.
   Финн согласно кивнул, и священник начал свое повествование.
   Де Карло рассказал, как в этой самой комнатенке,  будучи  еще  только
послушником, он присутствовал на  предсмертной  исповеди  священника  по
фамилии Стилетто, который  подпал  под  сатанинское  влияние  и  который
способствовал появлению дьявола, существа, родившегося от мерзкого союза
Сатаны и шакала.
   Финн растерянно заморгал, но промолчал.
   После  появления  на  свет  этого  ублюдка   его   подложили   вместо
новорожденного младенца - сына Роберта  и  Катарины  Торнов.  А  Роберту
Торну сказали, будто  его  ребенок  умер  при  рождении  и  что  Господь
пожелал, чтобы  Торн  вырастил  вместо  своего  сына  другого  младенца,
оставшегося  сиротой.  До  этого  у  Кэтрин  Торн  случались   несколько
выкидышей, и этот шанс был, пожалуй, последний.  Роберт  согласился.  Он
сказал жене, что у них родился сын. Они назвали его Дэмьеном.
   - Ребенок этот обладал колоссальной разрушительной силой, - продолжал
де Карло. - В конце концов, Роберт Торн узнал правду.  Он  отправился  в
Мегиддо, и ему отдали семь кинжалов. Но он не успел уничтожить  ребенка.
Роберта убили.
   Финн ладонью прикрыл глаза, а де Карло  попросил  монаха  подать  ему
стакан воды, а затем принялся вновь рассказывать о том, как Дэмьен  Торн
стал  во  главе  "Торн  Корпорейшн",  компании,  которая  контролировала
питание большей  части  человечества,  как  это  отродье  окружило  себя
учениками и как с каждым днем росли его сила и влияние...
   - Но потом мои молитвы были услышаны, - усталым голосом  произнес  де
Карло. Вы обнаружили кинжалы. Ваш знакомый священник привез их  мне.  То
была воля Божья. И вы действовали, как посланник Божий.
   Финн сделал глоток, но так ничего и не смог произнести.
   - С шестью святыми братьями отправились мы в Англию, чтобы уничтожить
Дэмьена Торна. - Де Карло засунул  руку  под  матрас  и  вытащил  оттуда
кинжал. Финн невольно отпрянул,  пораженный  холодно  блеснувшей  сталью
клинка и необычной рукояткой.
   Это был точно такой же кинжал, какой Финн уже однажды  видел.  И  тут
ему в голову  пришло,  что  если  этот  сумасшедший  священник  все-таки
говорит правду, то его, Финна, вполне  могут  обвинить  в  пособничестве
убийству.
   - И вы, священник, собирались убить человека? - недоумевая спросил он
де Карло.
   - Дэмьен не был человеком, - возразил священник ровным голосом. -  Он
был Антихристом.
   Де Карло протянул ученому кинжал. Финн приглушенно хмыкнул.
   - Я понимаю, насколько вам трудно поверить  во  все  это.  Даже  вам,
человеку верующему. Но еще сложнее было  понять  и  принять  эту  правду
Роберту Торну, но в конце концов он поверил. Точно так же,  как  и  Кейт
Рейнолдс. Именно она вонзила этот кинжал в СПИНУ  Дэмьена  Торна.  -  Де
Карло опустил оружие на колени Финна, и тот уставился на лик Христа.
   - Я думал, -  снова  заговорил  де  Карло,  -  что  нам  удалось  его
уничтожить. Но надежды оказались тщетными: - Де Карло вздохнул и  устало
откинулся на спинку кровати.
   Финн легонько тронул острие.  И  тут  же  ощутил  непонятное  желание
вскочить и броситься вон отсюда. Но силы его покинули.
   -  Вы,  конечно,   хорошо   знаете   тексты   книги   Откровения?   -
поинтересовался священник. Финн кивнул.
   - "И дано было ему вести войну со святыми, и победить их, - промолвил
де Карло, - и дана была ему власть  над  всяким  коленом  и  народом,  и
языком и племенем", - наизусть читал он слова Откровения. -  Сегодня  на
всей земле нет ничего более могучего, чем "Торн Корпорейшн".
   Финн в глубоком сомнении покачал головой.
   - Можно ведь как угодно толковать Библию.
   - Конечно, - согласился де Карло. - Последователи  Антихриста  именно
этим и занялись. Они по-своему интерпретировали  тексты.  В  свое  время
существовал священник  по  фамилии  Тассоне,  он  помогал  при  рождении
Антихриста. Потом этот Тассоне раскаялся, он-то  и  предупредил  Роберта
Торна, что время пришло Евреи  вернулись  на  землю  обетованную.  Голод
распространился по всему миру. Политики зашли в  тупик.  -  И  де  Карло
вновь повторил пророчество Иоанна Богослова. - "Это суть бесовские духи,
творящие знамение; они выходят к царям земли  и  всей  вселенной,  чтобы
собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя... И он собрал
их на место, называемое по-еврейски Армагеддон"... - Священник  взглянул
на Финна. - Вы знаете, как надо  толковать  Библию.  Знаете  и  то,  что
Христос возродится и ему  вновь  предстоит  очутиться  лицом  к  лицу  с
Антихристом. Битва за Израиль состоится в Армагеддоне. Финн кивнул.
   - Христос уже родился, - заявил де Карло, - я сам видел Его.
   Финн прикрыл ладонью  свое  лицо.  Ему  вновь  нестерпимо  захотелось
убежать отсюда. Но он не в силах  был  даже  шелохнуться  и  слушал  как
завороженный.
   -  Дэмьен  Торн  приказал  своим  ученикам  перебить  всех  младенцев
мужского пола, родившихся в один день с Христом. Ученики умертвили сотню
детей. Христос же остался цел и невредим.
   На глаза ученого набежали слезы. Де Карло нежно коснулся его плеча  -
Я знаю,  -  произнес  священник,  -  человеку  мучительно  постичь  это,
особенно такому человеку, как  вы.  Ведь  вся  ваша  жизнь  сводилась  к
исследованиям  и  кропотливой  работе  в  библиотеке.  Но,   пожалуйста,
прочтите вот это послание и убедитесь сами. - Де Карло протянул  руку  к
полке, висящей над кроватью, и вытащил два  конверта,  один  из  которых
вручил  Финну.  -  Сначала  прочтите  это  письмо  Оно   было   написано
мужественной женщиной незадолго до ее гибели.  Прочтите  и  поверьте  По
обратному адресу было ясно, что женщина эта проживала в  северо-западной
части Лондона. Финн перевернул последнюю страницу и взглянул на подпись.
Имя ни о чем ему не говорило.
   - Прочтите, - повторил де Карло. На этот  раз  слова  прозвучали  как
приказ Финн вернулся к началу послания и принялся молча читать:  "Святой
отец, на следующей неделе я ложусь в клинику на страшную  операцию.  Мне
объявили, что лечение будет  длительным  и  мучительным.  Я  не  верю  в
положительный исход, в то, что останусь жива. Вы  лучше  других  знаете,
что я не драматизирую события и менее всего склонна  к  мелодрамам,  так
что  вы  вполне  сумеете  воспринять  все  нижесказанное  не  как   бред
сумасшедшей. Я смотрю на  свое  тело  -  измученное  и  страдающее  -  и
чувствую ужасную, терзающую боль. Определенные выводы напрашиваются сами
собой.
   Вы единственный человек, кому я могу написать обо всем и  поведать  о
своем ужасе. Боли мои  начались  вскоре  после  того,  как  вы  покинули
Англию. Сначала я толком и не обратила на них внимания. До тех пор, пока
не обнаружила у себя опухоль. Врач направил  меня  к  онкологу,  который
регулярно обследовал меня  по  мере  того,  как  увеличивалась  опухоль.
Разумеется, он избегал слова "рак". Даже и сейчас он не произносит этого
слова. Врач уклончиво называет его "образованием", то и дело  подсовывая
мне рентгеновские снимки.
   Однако я уверена, что это "разрастание" не совсем опухоль. Я убеждена
в том, что это не мои рентгеновские снимки.
   Святой отец"  это  проклятое  "образование"  шевелится  во  мне.  Это
какой-то ночной кошмар, ставший явью.
   Я никогда не рассказывала вам, но, выражаясь вашим же  языком,  мы  с
Дэмьеном были последнее время "плотью единой". И  если  я  не  выйду  из
клиники живой, это письмо, я полагаю, станет своего рода исповедью. И вы
прочтете его в том случае, если я умру.
   Я не верю в Бога, несмотря на все Ваши слова о Дэмьене. До сих пор  я
не в состоянии принять весь этот  ужас.  Все,  что  я  знаю,  состоит  в
следующем: человек по фамилии Дэмьен Торн попытался забрать у меня сына,
он заколол мальчика, а я, в свою очередь, убила Дэмьена. До  сих  пор  в
моих ушах сохранился этот звук капающей крови и  треск  кости,  когда  я
вытаскивала кинжал из спины  моего  Питера.  И  тот  же  звук,  когда  я
всаживала кинжал в спину Дэмьена. Это все, что я знаю. Дэмьен для вас  -
Антихрист. А для меня он был очень привлекательным мужчиной со  странным
родимым пятном - и не более того Иногда по ночам меня одолевают  смутные
видения.  Будто  эта  штуковина  внутри  -  это..,  это...  Но  не  буду
продолжать Ибо вы человек, верующий в душу, и в дьявола, и еще Бог знает
во что. Например, когда мне снятся сны хорошие, я знаю, что Вы наверняка
сказали бы, будто это Сын Божий  меня  успокаивает.  Может  быть,  может
быть. Но мне надо идти в клинику Помолитесь же за меня, отец де Карло. В
любом случае от ваших  молитв  не  случится  ничего  худого.  А  если  я
заблуждаюсь и мой скепсис  -  это  цинизм,  Ваши  молитвы,  возможно,  и
помогут мне".
   Финн взглянул на священника.
   - Переверните страницу, - попросил тот.
   Финн сделал это и прочел постскриптум на обороте:
   "Я сношалась с дьяволом, святой отец. Моя грудь  истерзана,  а  новая
жизнь зародилась гнусным образом, не  в  утробе.  Это  чудовищный  грех,
святой отец. Помолитесь о моей душе. Пожалуйста". Де Карло пояснил:
   -  Постскриптум  датирован  утром  того  дня,  когда  Кейт   Рейнолдс
отправилась в  клинику.  На  следующий  день  она  умерла.  Письмо  было
переправлено мне из нотариальной конторы ее адвокатом.
   Финн мрачно покачал головой:
   - Бедная женщина. Найдут ли когда-нибудь средство от рака?
   - У нее был не рак, - еле слышно возразил де  Карло.  Финн  удивленно
уставился на священника. Де Карло вновь заговорил:
   - Она оказалась последней жертвой Дэмьена Торна. И она родила от него
сына.
   С этими словами он протянул Финну второе письмо. Финн молча взял  его
и, шевеля губами, углубился в чтение: "Простите меня, святой отец, ибо я
согрешила..." Закончив читать, ученый посмотрел на  священника.  В  лице
его не осталось ни кровинки.
   - Этого не может быть. Это бессмыслица. Де Карло опустил голову:
   - А зачем ей было лгать?
   - Да при чем тут лгать? Это бред сумасшедшей.
   - О нет. Подобный вывод - слишком одностороннее  предположение,  если
хотите. Она не лгала. Она как раз  впервые  оказалась,  так  сказать,  в
себе. С тех самых пор, как душой ее завладел дьявол.
   Финн хотел было что-то  возразить,  но  де  Карло  жестом  велел  ему
молчать:
   - В ту ужасную ночь я вместе с Кейт Рейнолдс похоронил ее несчастного
сынишку, а тело Дэмьена Торна мы так и оставили  на  алтаре,  чтобы  оно
распалось само по себе. Вместе с кинжалом я  вынес  тогда  надежду,  что
наступит новая эра. Но надежда оказалась, увы,  тщетной.  Ученики  нашли
его тело. И объявили, что Дэмьен Торн скончался от сердечного  приступа.
Их врач подтвердил ЭТУ  ложь.  Предположительно,  Дэмьена  захоронили  в
Чикагском семейном склепе.
   - Я знаю, - как-то нервно перебил священника Финн. - Я видел  это  по
телевизору.
   Де Карло взял у него письмо. Священник  медленно  двигал  пальцем  по
подчеркнутым строчкам: "И каждый  кинжал  необходимо  вонзить  по  самую
рукоятку. - Он тихо продолжал. - Кинжалы должны  составить  крест.  Удар
Первого  кинжала  особенно  важен.  Он  уничтожает  жизнь  физическую  и
образует центр креста. Следующие удары отнимут жизнь духовную.  Все  это
должно быть совершено  на  освященной  земле.  Нас,  апостолов  дьявола,
учили, чтобы  мы  были  как  можно  более  убедительными.  Чтобы  мы  не
допустили этого".
   Де Карло глубоко вздохнул и отложил письмо.
   - Все, чего мы добились, это уничтожили  тело  Антихриста.  Душа  его
осталась невредимой и воплотилась ныне в  атом  гнусном  ублюдке  -  его
сыне. - Де Карло прикрыл глаза и заговорил шепотом. - Когда его извлекли
на Свет Божий, я тут же почувствовал это. Мы не  сумели  исполнить  наше
предназначение. Все мои братья во Христе погибли, стало быть,  напрасно.
И только месяц назад я получил это письмо и понял  свою  ошибку.  Мы  не
знали, всего. Мы просто не знали.
   Финн с трудом поднялся, колени его  дрожали.  Голова  кружилась.  Ему
вдруг показалось, что он постарел здесь лет  на  десять.  Он  чувствовал
себя совершенно разбитым.
   Де Карло открыл глаза и медленно произнес:
   - Все, что я вам тут рассказал, записано на этих листах. Забирайте их
и  письма  и  поезжайте  в  Лендом.  Там  обязательно  повстречайтесь  с
американским послом. Он поможет.
   - Почему? - удивился Финн. - С какой стати он должен мне помогать?
   - Он - человек мужественный. Кроме этого, он обладает  и  властью,  и
влиянием. Ему не трудно будет заполучить все кинжалы. Он сможет то, чего
не сможете вы. А главное, он молод. А вы, как и я, стары и слабы. И хотя
дух ваш, возможно, крепок,  плоть  ваша...  -  де  Карло  не  договорил,
улыбнулся и, с трудом поднявшись с койки, потянулся к Библии. - Обещайте
это мне, - попросил он.
   Финн пытался открыть рот, но слова застревали в горле. Де Карло  взял
его ладонь и положил на Библию:
   - Обещайте мне это во имя любви к Господу Богу. Финн склонил голову:
   - Обещаю.
   - Тогда преклоните ваши колени, - промолвил де Карло.
   Они опустились на колени. В этой крошечной келье читали они  молитву:
отец де Карло произносил ее по латыни, а Финн с трепетом повторял, почти
не осознавая, что делает.
   Поднявшись, священник положил свои руки на плечи Финну и вымолвил:
   - Постарайтесь убедить посла. Когда он будет готов, я вышлю кинжал. -
Тут он улыбнулся и добавил: - Христос укажет вам путь. Доверьтесь ему  и
молитесь. Он вновь ступит на землю. Я это знаю. Я видел Его.
   Собрав документы и письма. Финн направился к двери. Подойдя к ней, он
вдруг вспомнил, что не задал еще один вопрос:
   - А что случилось с первым, настоящим  ребенком  Катарины  и  Роберта
Торнов?
   - Он был убит, - бесцветным  голосом  произнес  де  Карло.  -  Первая
жертва в длинном списке.
   Финна охватила дрожь, не покидавшая его до того момента, пока  он  не
отъехал от монастыря на приличное расстояние.
   И тут у него возникло жуткое сомнение.

Глава 7

   Звонили из Рима. Сняв трубку, священник Томас Дулан терпеливо ожидал,
пока установится связь. В голове  внезапно  мелькнула  абсурдная  мысль,
будто звонят прямо из Ватикана. Услышав голос Майкла Финна,  отец  Дулан
был слегка разочарован. А когда священник опустил трубку, он  уже  вовсю
проклинал  себя  за  проявленную   слабость.   Отец   Дулан   пристально
разглядывал висящее на стене распятие и никак не мог взять в  толк,  что
же заставило его согласиться. Это же святотатство. И уж по крайней  мере
нарушение закона.
   Однако священник тут же принялся уговаривать сам себя, что Финн - это
истинный слуга Божий. Ведь это благодаря стараниям Финна церковный купол
над головой  Дулана  был  великолепно  отреставрирован.  А  впереди  еще
предстоит восстановление органа. Вечно  там  что-то  или  ломалось,  или
разваливалось  на  кусочки.  Томас  Дулан  был  человеком  практичным  и
прекрасно осознавал, чего стоит промысел Божий. Ибо  для  спасения  души
требовалась еще и финансовая поддержка. Вот ради нее-то он и  пойдет  на
поступок, о котором его просил Финн.
   Отец Дулан набрал только что записанный телефонный  номер.  Голос  на
другом конце провода  был  сама  любезность.  Знакомый  Финна  предлагал
всяческую помощь.
   Примерно час плутал священник в поисках нужного  адреса.  Наконец  он
нашел его и встретился  со  знакомым  Финна.  Тот  вручил  ему  какой-то
странный  аппаратик,  и  отец  Дулан  помчался   в   сторону   кладбища,
расположенного в Северной  части.  Такси  притормозило  у  ворот,  и  он
заплатил по счетчику. Дулан вылез из автомобиля и принялся рассматривать
аппаратик. Прибор обладал широким основанием, ручкой с набором цифр, как
в телефоне, и  маленьким  экраном.  Все  это  крепилось  на  трехфутовом
стержне. Человек, вручивший отцу Дулану странный  аппарат,  с  гордостью
заявил,  что  на  сегодняшний  день   эта   штуковина   является   самым
чувствительным  и  точным  прибором  на  службе   как   профессиональных
геологов, так и любителей-самоучек.
   Священник набрал несколько цифр. Он настроил прибор на глубину  шесть
футов и включил его. Раздалось слабое жужжание, внезапно экран  вспыхнул
и на нем возник фрагмент  верхнего  земельного  слоя  Чикаго.  Дулан  от
изумления протер глаза, а затем взглянул на небо. Ночь стояла ясная, над
головой ни единого облачка. Дулан поднял детектор  и,  направив  его  на
звезды, снова взглянул на экран. Ровным счетом ничего. Прибор действовал
только в радиусе пятидесяти футов. Жаль, подумалось Дулану. Вот если  бы
аппарат  функционировал  без  ограничений,  можно  было   бы,   пожалуй,
обнаружить обитель нашего Создателя.
   Дулан отключил прибор и, отворив кладбищенские ворота, выставил перед
собой детектор, как если бы он подстригал  траву  на  газоне.  Это  было
ухоженное место. Оно  являло  собой  последнее  прибежище  всех  богатых
обитателей  Чикаго.  Здесь  же  висел  и  список  лиц,  настаивающих  на
перезахоронении своих близких.
   Ирландская душа Томаса Дулана попыталась  было  взбунтоваться  против
подобных мероприятий,  однако  сам  этот  факт  в  значительной  степени
облегчал выполнение святотатственной, как ему казалось, задачи.
   Склеп Торнов располагался неподалеку от озера -  округлое  сооружение
из гранита, разбрасывающее вокруг себя  лунные  блики.  Двойные  дубовые
двери были закрыты, но они тут же  распахнулись,  стоило  только  Дулану
дотронуться до них.
   Изнутри склеп не представлял собой ничего  особенного.  Круглый  зал,
сплошь   уставленный   обелисками   с   металлическими    гравированными
табличками. Зал освещался единственной свечой, стоящей в алькове.  Дулан
обратил внимание и на то, что на стенах склепа  не  виднелось  ни  одной
надписи.
   Священник обошел весь зал. Он с интересом рассматривал  металлические
таблички. Здесь была  увековечена  память  четырех  поколений  семейства
Торнов.  На  самом  крупном  обелиске  отчетливо  виднелась  гравировка:
"Памяти Роберта и Катрин Торнов. Памяти Ричарда и Анны Торнов. Мир праху
их, да упокоятся их души".
   Дулан отступил на шаг, огляделся по сторонам и, заметив посреди  зала
большую мраморную плиту, так и впился в нее глазами.  Надпись  на  плите
гласила: "Дэмьен Торн, 1950 - 1982" и ни слова  больше.  Но  даже  после
смерти Дэмьен Торн занимал здесь главенствующее место.  Дулан  припомнил
церемонию похорон. Он наблюдал ее по телевизору. Какие-то люди вносили в
семейный склеп гроб, телевизионные камеры выхватывали то отдельные  лица
скорбящих, то двери склепа... В ушах священника до  сих  пор  раздавался
голос диктора, повествующего о трагической смерти Дэмьена Торна.
   Дулан вновь включил прибор. Внезапно на  священника  нахлынула  волна
ужаса, и по его спине поползли мурашки. Не один раз присутствовал он при
перезахоронениях, однако сейчас ему нестерпимо хотелось убежать  отсюда,
оставив это тело в покое. Вцепившись в  ручку  прибора,  Дулан  приказал
себе не отступать. В конце концов это не займет много времени,  и  скоро
он покинет наводящее ужас место.
   Священник взглянул на экран. Но ничего, кроме земли, не увидел. Тогда
он настроил прибор на глубину пяти футов.  В  фокусе  оказался  глиняный
пласт,  напомнивший  Дулану  почему-то  шоколадную  плитку.  Гладкий   и
нетронутый пласт, точь-в-точь такой, каким он был миллионы лет назад.
   Дулан приблизил прибор к мраморному надгробию. Сам он стоял уже прямо
над могилой на  гравированной  табличке.  Священник  вновь  взглянул  на
экран. Структура почвы менялась.  Земля  казалась  здесь  более  рыхлой,
встречались камешки.
   Дулан увеличил четкость изображения. Настроил прибор на глубину  пять
футов и один дюйм, затем пять футов и два дюйма.
   И тут у него перехватило дыхание.  На  экране  вспыхнуло  изображение
гроба  из  красного  дерева.  Дулан  невольно  Перекрестился.  В   мозгу
почему-то тут же промелькнула дурацкая мысль о том, что после  смерти  у
покойника отрастают волосы и ногти, и Дулан  уже  приготовился  к  этому
зрелищу.  Зажмурившись,  он  дотронулся  до  циферблата  на  Приборе  и,
собравшись с духом, открыл глаза.
   На  экране  виднелись   камни.   Ровный   слой   каменных   обломков.
Нахмурившись, Дулан настроил прибор еще на пару  дюймов  вниз:  и  снова
одни только камни. Еще глубже на четыре дюйма. Основание гроба. Вверх на
восемь дюймов - экран опустел.
   Дулан  лихорадочно  работал,  передвигая  прибор  по  всей  плоскости
надгробия, пока не осознал окончательно: кроме камней, в  гробе  Дэмьена
Торна ничего не было. Гроб был пуст.
   Священник наконец выключил прибор  и  тупо  уставился  на  надгробную
плиту. Потом с тем же бессмысленным выражением лица  покачал  головой  и
пробормотал: "Надо бы хлебнуть чего-нибудь крепкого. И порядочную дозу".
***

   Далеко-далеко от этого места, в часовне, стоял на коленях  юноша.  Он
вцепился в руки своего отца, и губы его двигались в безмолвной  молитве.
Пот струился по лицу и рукам юноши, отчего даже мертвые  ладони  Дэмьена
Торна  покрылись  влагой.  Лицо  юноши  напряглось,   жилы   на   висках
вздулись...
   В этот момент внизу, в Пирфордском парке, огромная собака запрокинула
массивную морду, а  затем,  повернув  ее  на  запад,  испустила  жуткий,
леденящий вой...

***

   Бармен в небольшой забегаловке неподалеку от Чикагского кладбища  был
человеком широким и терпимо относился к человеческим слабостям. Вот и на
этот раз он не обратил ровным счетом  никакого  внимания  на  тщедушного
человечка с какой-то металлической штуковиной  в  руках.  Этот  тип  так
неудержимо опрокидывал одну рюмку за  другой,  будто  завтра  собирались
объявить сухой закон.
   Прикончив очередную  порцию,  человек  вышел.  "Наверное,  отправился
звонить жене, - подумалось бармену, - сейчас будет  плакаться,  лепетать
всякие извинения".
   А Дулан в который раз набирал телефон междугородней:
   - Пожалуйста, соедините меня с Римом.
   - Минутку.
   - Пожалуйста, постарайтесь, чтобы на этот раз линия была свободна.
   Он непременно должен дозвониться, чтобы хоть кто-нибудь мог разделить
с ним это потрясающее открытие. Дулан набрал номер и ждал.
   - На проводе, сэр.
   - Слава Богу, - пробормотал священник, барабаня пальцами по стене.
   - Но, к сожалению, нужного вам человека нет сейчас на месте.
   - Пожалуйста, попросите, чтобы его поискали.
   - Минутку, сэр.
   Эта минутка ожидания обернулась  для  Дулана  вечностью.  Наконец  он
услышал голос Финна. Внезапно за спиной священника нестройный хор пьяных
голосов разом грянул какую-то песню, и  Дулану  пришлось  заткнуть  одно
ухо. Он весьма сумбурно и бегло  пересказал  все,  что  успел  выяснить.
Когда Финн благодарил священника, тому совершенно отчетливо  послышалось
в  его  напряженном  голосе  крайнее  волнение.  Дулан   в   изнеможении
привалился к стене. "Ладно, пропущу напоследок еще одну, и пора  домой",
- мелькнуло у него в голове.
   - А, так вы священник, - полюбопытствовал  бармен.  -  Мне  вот  тоже
частенько приходится выслушивать тут всякого рода  исповеди,  -  добавил
он.
   - Неужели? - Дулан уставился в пустое рюмочное донце и раздумывал над
очень серьезной проблемой. "Пойдет или не пойдет следующая, - прикидывал
он в уме. - Да, здорово я сегодня набрался. Зато шок прошел". Теперь  он
сможет уснуть сном младенца, и его больше не будут мучить кошмары.
   Священник шагнул из дверей бара в ночь.  И  тут  его  снова  охватила
дрожь. Погода менялась. Поднявшийся ветер нагнал на озеро рябь;  облака,
набегающие с востока, стремительно уплотнялись и укутывали луну.
   Дулан распахнул кладбищенские ворота, намереваясь пересечь кладбище и
дойти до ближайшей стоянки такси.
   - Это самый короткий путь, - бросил напоследок бармен.
   Спотыкаясь, Дулан брел по тропинке. Он  прижимал  детектор  к  груди,
словно индеец свое заветное оружие. И вдруг почувствовал острый  приступ
тошноты. Да, не стоило ему пить столько виски, да еще вдобавок и пива. К
таким дозам его организм просто не привык.
   Дулан мельком глянул на усыпальницу Торнов, и ему  почудилось,  будто
там что-то движется: какие-то желтые огоньки. Дрожа с ног до головы,  он
понял, что  его  вновь  начинают  мучить  кошмары.  Дулан  ускорил  шаг.
Наклоняя голову и уворачиваясь от усилившихся порывов ветра, он  перешел
почти на бег. Священника охватило смятение  при  мысли  о  том,  что  он
потерял дорогу. Ноги  его  были  исколоты  растущим  по  обеим  сторонам
тропинки кустарником. Споткнувшись о какую-то  надгробную  плиту,  Дулан
вздрогнул от неожиданности, услышав, как вдруг  заработал  детектор.  Он
попытался нащупать выключатель, но  это  ему  не  удалось,  и  тогда  он
бессмысленно  уставился  на  экран.  Прибор  оказался  сфокусирован   на
содержимом могилы, и Дулан разглядел череп. Этот череп ухмылялся и пялил
на священника свои  пустые  глазницы.  Дулан  почувствовал,  что  теряет
сознание. Повернувшись, он бросился  бежать  куда  глаза  глядят.  Дулан
несся наугад, волоча за собой прибор.
   Ему хотелось бежать и бежать, но силы  внезапно  покинули  его,  ноги
одеревенели, и Дулан привалился спиной к какому-то  обелиску.  Священник
закашлялся, а когда поднял голову, увидел перед собой статую ангела.  Он
вздрогнул, и тут его  стошнило.  Спазмы  продолжались  несколько  минут.
Застонав от боли и отвратительного  запаха,  Дулан  вытер  рот  кончиком
рукава.  Прибор  все  еще  работал,  и  на  экране   возникали   цветные
изображения.
   Дулан заставил себя посмотреть на экран, и на этот раз увидел  скелет
животного. Это  был  скелет  собаки,  скорее  всего  гиены  или  шакала.
Священник  попытался  подняться.  Ему  вдруг   показалось,   что   кости
зашевелились. Дулан, как зачарованный, смотрел  на  экран,  не  в  силах
отвести взгляд.
   Воздух здесь был пропитан  зловонием,  и  Дулан  полез  в  карман  за
носовым платком, чтобы прикрыть нос.
   Священник с трудом отстранился от обелиска и двинулся по  направлению
к воротам. Пристально вглядываясь вдаль, он различал только  бесконечные
ряды надгробных плит. Бормоча молитву, Дулан пробирался вперед, выставив
перед собой детектор, словно слепой - посох. Неожиданно прибор уперся  в
двойное надгробие, надпись на котором гласила:

   ДЖОН И МАРТА КАРТРАЙТ
   Мир праху их во веки веков

   На экране  возникли  кости  усопших  Марты  и  Джона.  Между  ребрами
скелетов ползали белые черви и какие-то личинки.
   И тогда из горла Дулана вырвался истошный вопль. Казалось, этот вопль
не мог принадлежать ему. Продолжая кричать, священник бросился прочь  от
этого ужаса. Он мчался наобум,  не  разбирая  дороги.  Споткнувшись,  он
разодрал бедро, но боли не почувствовал.
   Он бежал и бежал, выкрикивая на ходу лишь одно слово: "Святотатство",
которое эхом отдавалось в высоких кронах деревьев. Дулан  несся  вперед,
пытаясь отделаться от видения оскалившегося черепа,  но  оно  так  четко
отпечаталось в его мозгу,  что  стереть  это  видение  не  было  никакой
возможности.
   Дулан не заметил свежевырытой  могилы.  И  лишь  когда  его  пронзила
резкая боль, он понял, что упал в  могилу.  Дулан  попробовал  повернуть
голову. Но даже это ему не удалось. В рот набилась земля, а  высоко  над
собой он разглядел  насыпь  по  краям  могилы.  Он  мог  двигать  только
глазами. Ног своих он не чувствовал. Жуткий, панический страх  сжал  его
сердце, и Дулан с большим трудом  поборол  его,  чтобы  хоть  как-нибудь
попытаться сосредоточиться.
   "Онемение скоро пройдет, оно -  всего  лишь  следствие  потрясения  и
шока", - сам себя уговаривал Дулан. Очень скоро все ощущения вернутся  к
нему и он почувствует наконец ноги. А пока краешком глаза он видел  лишь
свою неестественно вывернутую руку. Никогда раньше он не ломал ни  руку,
ни ногу. На какое-то мгновение его опять  охватила  паника,  он  прикрыл
глаза и забормотал молитву, а вновь открыв их, заметил  в  лунном  свете
смутную тень, чьи-то зыбкие очертания у края могилы.
   Дулан прищурился. Он разглядел голову собаки. У  той  была  массивная
морда,  а  глаза,  полыхающие  желтоватым  пламенем,   словно   буравили
священника.  И  только  теперь  Понял  Дулан,  почему  возле  склепа  не
выставлялась охрана, по ночам его стерегли вот эти псы.
   Дулан уставился  собаке  прямо  в  глаза  и  истерично  хохотнул.  Он
чувствовал себя, как альпинист, погребенный под снежной лавиной. Молитва
подбодрила его. Однако в этот момент гнусный запах тления вновь ударил в
нос, и резкий приступ  тошноты  в  который  раз  одолел  священника.  Он
пытался было отвернуть голову от этого зловония, но мускулы тела уже  не
подчинялись мозгу.
   Дулан увидел, что животное ткнулось мордой в  насыпь,  и  едва  успел
зажмуриться, когда на голову ему посыпались комья земли.
   - Эй! - только и успел он выкрикнуть.
   Собака продолжала разгребать рыхлую насыпь.
   - Не... - очередной крик оборвал кусочек глины, угодивший прямо в рот
Дулану. Священник услыхал рычание и  заметил  у  края  могилы  очертания
второй собаки, потом третьей. Их  оскаленные  морды  виднелись  на  фоне
темного неба. Облака набегали на созвездия и  уплывали  прочь,  а  земля
из-под собачьих лап все сыпалась и сыпалась на Дулана.
   Острый кусочек  щебня  больно  полоснул  священника  по  носу,  и  он
почувствовал,  как  по  губам  заструилась  кровь.  В  беззвучном  вопле
открылся рот, но в него тут же набилась  глина.  Дулан  плотно  зажмурил
глаза, и на веки обрушился земельный град.
   Ему оставалось только надеяться,  что  собакам  понадобится  какое-то
время, чтобы закопать могилу. И он успеет исповедаться перед Богом. Ведь
он не мог явиться перед Создателем, не совершив этого последнего обряда.
   И с губ священника начала срываться  безмолвная  латынь,  которую  он
заучил еще с детства и с тех пор помнил. Молитва  возносилась  теперь  к
небу, стремительно исчезающему над растущим слоем земли.

***

   В  неясном  и  сумеречном  свете  раннего  утра  могильщику   сначала
почудилось, будто из  свежевырытой  могилы  пророс  тоненький  стебелек.
Протянув к нему руку, могильщик резко отпрянул. Он испуганно  вскрикнул,
когда, споткнувшись  о  рукоятку  детектора,  похожего  на  машинку  для
стрижки газонов, увидел перед собой небольшой экран.  На  нем  явственно
запечатлелось лицо Томаса Дулана, на веки вечные сомкнувшего свои  глаза
и губы.

Глава 8

   Устроившись возле люка  самолета,  совершавшего  прямой  рейс  Рим  -
Лондон, Майкл Финн прокручивал  в  памяти  разговор  со  священником  из
Субиако. Он хоть как-то пытался собраться с мыслями.
   Финн  достал  свой  портфель  и  вновь  пробежал  глазами  документы,
врученные ему де Карло. Сознание не желало мириться с этим абсурдом, и у
Финна возникло сильное желание взять всю  бумажную  кипу  и  спустить  в
унитаз, наблюдая, как потоки воды смывают страницу за страницей. Ученого
с ног до головы захлестнуло искушение  отделаться  от  этого  кошмара  и
спокойно возвращаться из Лондона домой.
   Но ведь он  поклялся  на  Библии.  Финн  вздохнул  и  в  который  раз
уставился на два письма, лежащие в портфеле.
   Ясно как день, что женщина по фамилии Ламонт - не в своем уме. Вторая
же - смертельно больна. А де Карло, похоже,  просто  впал  в  старческий
маразм. Но ведь тела Дэмьена Торна все-таки не  оказалось  в  могиле.  И
одно это требует расследования.
   Финн вытащил Библию и записную книжку. Всю двою  жизнь  он  занимался
толкованием Священного  Писания,  и  для  него  не  составляло  труда  в
мгновение ока отыскать необходимые цитаты. Он листал  страницы,  подобно
водителю, прослеживающему по карте  столь  знакомый  ему  маршрут.  Финн
только досадовал на то, что женщина, сидящая рядом, все время беспокойно
ерзала на своем кресле, то и дело бросая на  ученого  какие-то  странные
взгляды.
   Финн добрался, наконец, до Нового Завета:
   "И поклонились зверю, говоря: кто подобен сему  зверю?  и  кто  может
сравниться с ним?.. Он действует пред ним со всей властию первого  зверя
и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому  зверю...  И
творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на  землю  пред
людьми..."
   Финн  отложил  в  сторону  карандаш  и,  прикрыв  глаза,  с   головой
погрузился в воспоминания. Он мысленно вернулся  в  годы  своей  юности.
Тогда для него существовала только религия, религиозная мораль и  этика,
а также другие вероисповедования. Да и следующий этап его жизни сводился
к чисто научным исследованиям. В Майкле  Финне  органично  сочетались  и
глубокая вера, и неиссякаемое любопытство: два качества, которые, как он
считал, никогда не противоречили друг другу. И лишь  иногда,  по  ночам,
его  преследовало  наваждение,  будто   некоторые   прорицатели,   вроде
Кассандры, могут оказаться правы и что Библейские  предсказания  так  же
сбудутся.
   Антихрист жив. А старый священник из Субиако  сам  видел  родившегося
Христа. И если де Карло  не  сумасшедший,  то  дни  до  Армагеддона  уже
сочтены.
   Во  время  паспортного   и   таможенного   досмотра   Финн   старался
сосредоточиться на разных мелочах, чтобы потом не тратить на них  время:
брать такси или же добираться на метро? В каком  отеле  остановиться?  И
кому позвонить в первую очередь?
   Финн забрал багаж и вместе с толпой двинулся к  выходу.  Задержавшись
возле газетного  киоска,  он  принялся  шарить  в  карманах,  разыскивая
мелочь.
   Номера газеты "Интернэшнл Геральд Трибюн" лежали на самом виду.  Финн
всмотрелся в один из них и остолбенел. Как во сне, снял он с  полки  эту
газету и замер как вкопанный, загородив проход и уже ничего  не  замечая
вокруг себя. Не слыша сердитых окриков, он только и бормотал:  "Господи,
Боже мой!" Лейтенант полиции сообщал в уголовной хронике,  что  с  таким
убийством он сталкивается впервые.  Трудно  себе  представить  человека,
который мог бы заживо закопать в могилу свою  жертву.  Эта  жертва,  как
установил патологоанатом, во время  падения  сломала  себе  шею  и  была
парализована.
   - Господи, Боже мой, - шептал Финн и чувствовал, что земля  уходит  у
него из-под ног и колени начинают подкашиваться. И тут он  услышал,  что
люди вокруг встревоженно спрашивают, не позвать ли врача и не  нуждается
ли он в помощи.

***

   Финн остановился в  маленькой  гостинице  на  Пикадилли.  Он  тут  же
связался по телефону со своей женой и настолько нежно  ворковал  с  ней,
что потом, положив трубку, задумался, а не  придет  ли  жене  в  голову,
будто он провинился перед ней? И уж когда он вернется, он  первым  делом
крепко обнимет жену и выложит, как она много для него значит. Он  рвался
домой, но сначала надо было выполнить свое обещание.
   Финн решил пройтись  по  улочкам  Лондона.  Обычно  встреча  с  новым
городом  волновала  его,  однако  в  этот  раз  он  не  мог  ни  на  чем
сосредоточиться. Лицо Томаса Дулана стояло перед его мысленным взором, в
ушах до сих пор раздавался голос священника, с  неохотой  согласившегося
тогда оказать Финну эту услугу. А потом, в тот последний вечер  странный
телефонный разговор, какое-то  невнятное  бормотание,  будто  Дулан  был
вдребезги пьян.
   Финн  почувствовал,  как  по  щекам  заструились  слезы,  и  даже  не
попутался вытереть их. Вина за  гибель  этого  человека  тяжелым  камнем
легла на плечи ученого. Финн смахнул  слезы  и  огляделся  по  сторонам,
пытаясь определить, в  какой  части  Лондона  он  находится.  Перед  ним
возвышалась небольшая  церквушка,  двери  которой  были  распахнуты.  Не
колеблясь. Финн вошел туда.
   Преклонив колени. Финн размышлял над тем, как ему выполнить данное де
Карло обещание. В одиночку раздобыть  кинжалы  -  подобная  задача  ему,
конечно же, не по плечу. Вот если бы они находились в каком-нибудь музее
или же в частной коллекции, то это было бы проще. Тогда у него имелся бы
шанс. Но Скотланд-Ярд... Да и вообще, эти кинжалы могли уже покоиться на
дне морском.
   Старый ученый старался представить себе, что  можно  предпринять.  Он
прекрасно понимал, что для подобной затеи он - далеко  не  самый  лучший
исполнитель. Это, конечно, знал  и  де  Карло.  Может  быть,  священнику
следовало нанять  какого-нибудь  частного  детектива.  Финн  в  сомнении
покачал головой и, устало прикрыв глаза, ощутил  себя  до  мозга  костей
смертным. На ум ему пришли слова де Карло: "Христос укажет вам путь...".
   Финн с жаром принялся молиться о  душах  бесследно  исчезнувшей  юной
журналистки и Томаса Дулана. - а также и за себя  самого.  Он  просил  у
Бога поддержки.
   Уже потом Финн никак не мог  понять,  каким  образом  он  очутился  в
церкви. Как не мог и вспомнить, что за молитву он там читал.  Как  будто
кто-то привел его туда. Но когда Финн покидал  церковь,  он  уже  твердо
знал, что ему надо делать.

***

   Бреннана  разбудил  громкий  телефонный  звонок.  Посол  проснулся  с
каким-то смутным ощущением вины. Это ощущение  будто  продлевало  ночной
сон. Шея и часть руки онемели.
   - Господин посол. Бреннан вскочил с постели и нажал кнопку селектора.
   - Бумаги с брифинга, сэр.
   - Спасибо. Занесите их, пожалуйста, - голос его был все еще сонным.
   Бреннан зевнул и направился в ванную. Умываясь, он  вдруг  подумал  о
том, что вот уже трижды на  этой  неделе  засыпал  прямо  за  письменным
столом.   Это   уж   слишком.   Надо   что-то   придумать   относительно
всевозрастающих,   прямо-таки   ненасытных   сексуальных    потребностей
Маргарет.
   "Сыпану-ка я ей в водку брома, - хмыкнул  про  себя  Бреннан.  -  Но,
пожалуй, подобная проблема - не самая сложная".
   Чтение  документов  из  Госдепартамента,  как  всегда,  не  доставило
особого удовольствия. Бреннан внимательно  просмотрел  их  и  отложил  в
сторону приглашение на переговоры в министерство иностранных  дел.  Зато
потом, - неспешно  размышлял  он,  -  можно  будет  взять  парочку  дней
отпуска. Надо отдохнуть. Только вот где?
   "Предположим, - продолжал  он  развивать  эту  мысль,  -  ты  человек
совестливый. Ну и куда же ты направишься, чтобы слегка  отдохнуть?  Ведь
добрая  половина   населения   земного   шара   имела   весьма   смутное
представление о правах человека. А диссидентов там либо сажали в тюрьмы,
либо просто ставили к стенке.  Такое  в  основном  творилось  в  странах
Латинской Америки, а также в Греции и Турции.
   В большинстве арабских стран всем заправляли фундаменталисты, и права
там сохранились чуть ли не средневековые. Бывало и  хуже.  Они  пытались
перенять западный  опыт,  который  в  этих  странах  воплощался  в  свод
каких-то драконовских законов. Испания, например, продолжала  заигрывать
с фашизмом, как, впрочем, и Италия.  Африка  представляла  собой  вообще
целиком  воюющий  континент.  А  на  островах  Индийского   океана   или
Карибского моря властвовали либо диктаторы, либо просто гангстеры.  Даже
европейские страны, казалось бы,  более  или  менее  стабильные  в  этом
отношении, не давали гарантий безопасности. Молодое поколение там словно
соскучилось по крови. Оттуда то и дело поступали сообщения об  убийствах
и террористических актах.
   Так что ему, американскому  дипломату,  пришлось  бы  позаботиться  о
круглосуточной охране. - Бреннан тяжело вздохнул.  -  Похоже,  весь  мир
сошел с ума. А последние новости заводили вообще в тупик,  делая  многие
проблемы просто неразрешимыми. И  если  Господь  действительно  умер,  -
думал Бреннан, - то  уж  дьявол-то  жив  наверняка  и  подстраивает  нам
пакости на каждом шагу".
   Посол выглянул в окно на Гросвенор-Сквер. И, как обычно, увидел кучку
демонстрантов с какими-то транспарантами. Он не смог прочитать,  к  чему
они призывали. Каждый день то одни, то другие протесты. Бреннан  не  мог
припомнить дня, когда бы он не сталкивался с этими демонстрантами. Более
старшие дипломаты вспоминали, что они  не  видели  ничего  подобного  со
времен  Вьетнамской  войны.  Но  тогда  это   был   целенаправленный   и
осмысленный протест  против  определенной  акции.  Теперь  же  выступали
против всего подряд, пророча всеобщую гибель и выдавая самые что  ни  на
есть мрачные прогнозы.
   В этот раз демонстранты были облачены в черные одежды с нарисованными
на них белыми люминесцирующими скелетами. Бреннану вдруг показалось, что
один из этих "скелетов" уставился прямо на него. И  с  расстояния  сотни
ярдов погрозил ему кулаком.
   Вздохнув, Бреннан отступил от окна. Он чудовищно устал от  всех  этих
причитаний и предсказаний.  Он  страстно  желал  лишь  одного:  услышать
ободряющий, содержащий хоть толику оптимизма прогноз. Но в глубине  души
он понимал, что это невозможно. Ибо мир людей  не  являлся  пристанищем,
где обитала надежда и где, как неустанно повторяла Маргарет, можно  было
бы рожать на свет Божий младенцев. Ох  уж  эта  повседневная  посольская
рутина!  Бреннан  заглянул  в  свой  еженедельник.  Сегодня   предстояла
вечеринка в отеле "Хилтон". Там  должны  будут  собраться  представители
англо-американской торговой ассоциации.  Если  повезет,  он  возвратится
домой часам к девяти вечера.
   Бреннан снова прошел в ванную  и  задернул  занавеску  душа.  Пытаясь
избавиться от плохого настроения, посол размышлял о том, что  он  скажет
бизнесменам. Хоть официальных речей не  будет,  и  то  хорошо.  Какие-то
формальности, вроде упрочения мира, укрепления экономических  отношений.
Бреннан надеялся, что выдаст сегодня эдакий добротный и  бодрящий  спич,
насквозь пронизанный здоровым энтузиазмом.

***

   Конференц-зал был украшен американскими  и  британскими  флагами.  То
тут, то там виднелись плакаты с девизами ассоциаций.
   Битых  полчаса  пришлось  Бреннану  пожимать  руки   и   обмениваться
приветствиями с гостями  отеля.  И  когда  к  послу  подходил  очередной
бизнесмен, наметанный глаз Бреннана тут же выхватывал с именной таблички
на лацкане его пиджака фамилию этого человека.
   На вечеринке присутствовала исключительно мужская половина.  Поначалу
здесь Царила сдержанная и чопорная атмосфера. "Любопытно,  как  все  они
изменятся через пару часов, - лениво размышлял про себя Бреннан, - когда
принятые коктейли дадут о себе  знать  и  когда  с  этих  расслабившихся
достойных мужей слетит весь официальный лоск".
   Лица и голоса, как всегда, начали  постепенно  сливаться  в  какой-то
общий фон, и скоро Бреннан совершенно неожиданно очутился в одиночестве.
Он оказался в тихом, укромном уголке. Невесть откуда появился официант с
подносом,  на  котором  стояли  бокалы.  Посол  взял  один  из  них   и,
неторопливо потягивая коктейль, почувствовал вдруг, что  за  его  спиной
кто-то стоит. Он обернулся и  увидел  тщедушного  человечка,  неуверенно
протягивающего ему руку для пожатия.
   - Господин посол, можно вас.., всего на пару слов,  -  попросил  этот
хрупкого телосложения мужчина.
   Бреннан обратил внимание на иллинойское произношение.
   - Я - Майкл Финн,  -  представился  ученый,  пожимая  руку  посла.  В
отличие от всех присутствующих, этот незнакомец не  назвал  после  своей
фамилии фирму, которую бы представлял.
   Финн словно прочел мысли Бреннана и тут же добавил:
   - Я не имею к торговой ассоциации никакого отношения. - Он как  будто
извинялся. - Вообще-то, я, конечно, не  к  месту.  Меня  пригласил  сюда
приятель моего друга. - Финн заметил промелькнувшую на лице посла тень и
недовольную морщинку на  его  лбу.  -  Пожалуйста,  не  беспокойтесь,  -
поспешно  продолжал  ученый.  -  Я  уверен,  что   служба   безопасности
досконально проверила мои данные. Я историк и специалист по древностям.
   - А-а, - неопределенно протянул Бреннан.
   - Я уже пытался встретиться с вами официально, но все мои просьбы  об
аудиенции куда-то канули, - Извините, господин  Финн,  но  если  бы  мне
приходилось говорить с каждым, кто вот так...
   - Господин посол, я понимаю, но, пожалуйста, только несколько  секунд
вашего внимания. - Финн взял Бреннана под руку и увлек его в глубь ниши.
- У меня с собой пакет. Я собирался занести его вам домой. Все, о чем  я
вас прошу, - прочесть эти бумаги.
   - Ну, конечно, - согласился Бреннан, даже не пытаясь скрыть зевок.
   - Прочесть до  конца.  И  не  выбрасывать,  если  они  покажутся  вам
поначалу абракадаброй.
   Бреннан нахмурился.  Какое-то  воспоминание  вдруг  мелькнуло  в  его
мозгу. Был ли это разговор, который он никак не мог припомнить?
   Финн начал снова:
   - Львиная доля прочитанного может показаться вам  безумием.  Кто  его
знает, возможно, так и есть на самом деле. Но в чем я точно уверен,  так
это  в  том,  что  два  человека,  вовлеченных...  -  Финн  замолчал  на
мгновение, - в это дело, погибли. И один из них - мой знакомый священник
из Чикаго.
   - Да, но... - Бреннан попытался было уйти, но старик цепко держал его
за локоть. - Этот священник  обнаружил,  господин  Бреннан,  что  могила
одного из ваших предшественников пуста. "  Бреннан  криво  усмехнулся  и
попробовал высвободить руку. - И это проверенный факт, господин посол, -
торопливо шептал Финн. - Я говорю о Дэмьене Торне.
   Бреннан вырвал, наконец, свою руку. А  Финн  между  тем  перешел  уже
почти на скороговорку:
   - Постарайтесь, пожалуйста, сами задать себе вопрос, почему  в  гробу
вместо тела Дэмьена Торна лежит груда камней?
   Бреннан отстранился от ученого, но Финн бежал за ним следом:
   - Я не сумасшедший, господин посол.  И  не  пытаюсь  извлечь  никакой
выгоды для себя. Более того, я сам до  смерти  боюсь,  я  не  из  породы
храбрецов. Помощник Бреннана,  заметив,  что  его  шеф  попал  в  весьма
затруднительное положение, тут  же  поспешил  ему  на  помощь,  А  Финн,
торопливо семеня за послом, все говорил л говорил:
   - Вы сделаете то, о  чем  я  вас  просил,  господин  Бреннан?  Просто
прочтите содержимое пакета...
   Посол остановился и внимательно глянул в напряженное лицо ученого:
   - Хорошо, - кивнул он. Лишь бы отделаться от этого  человека  А  Финн
благодарно заулыбался.
   - Спасибо, господин посол.  -  И  заспешил  к  выходу,  счастливый  и
торжествующий, как будто страшный груз свалился, наконец, с его плеч.

Глава 9

   Огромный  "Боинг-777"  оторвался  от  взлетной   полосы   лондонского
аэропорта "Хитроу"  и  взял  курс  на  запад.  Майкл  Финн,  устроившись
поудобнее в кресле, глубоко задышал, так шумно выпуская  воздух,  словно
это был поднявшийся на поверхность воды кит.
   Он ликовал при  мысли,  что  летит,  наконец,  домой.  Но  к  чувству
облегчения  примешивалось  и  неясное  ощущение  вины.  Может  быть,  он
все-таки мог сделать больше. Хотя, вряд ли. Теперь-то Филипп Бреннан уже
наверняка  знает  все.  Ученый   не   сомневался,   что   посол   должен
заинтересоваться бумагами. Однако... Бреннан  равным  образом  может  их
выбросить. Но ведь он, Майкл Финн, сам засвидетельствовал тот факт,  что
тела Дэмьена Торна не оказалось в гробу. А это должно привлечь  внимание
посла Финн с нетерпением  ожидал,  как  вся  правда  выплывет,  наконец,
наружу. Какой-нибудь репортер из "Чикаго Трибун" докопается до истины  и
выплеснет на страницы газет всю подноготную. Он и раньше  сталкивался  с
газетчиками, имея достаточно ясные представления о том, как они добывают
материал. После беседы с ним они, конечно же,  кинутся  обзванивать  всю
торновскую империю и задавать кучу вопросов. Вот тогда-то  и  выяснится,
что страшная смерть Томаса Дулана не явилась случайностью.
   Финн  заказал  мартини.  Через  минуту  к  нему  подошла  рыжеволосая
стюардесса и протянула бокал При этом она заявила, что ее зовут Дениз, и
пожелала Финну приятного полета. Тот отметил  про  себя,  что  улыбка  у
стюардессы совсем не дежурная, а, наоборот, очень  искренняя  и  теплая.
Ему даже показалось, что, подавая бокал, девушка нарочито коснулась  его
плеча своим роскошным бюстом. И как-то хитровато  подмигнула  при  этом.
Финн тут же оборвал полет своей фантазии, решив, что  он  просто  старый
идиот, у которого внезапно разыгралось воображение.
   Однако, когда на экране засветились первые кадры  фильма,  стюардесса
присела на свободное рядом с Финном кресло и поинтересовалась,  как  ему
нравится полет и не может ли она чем-нибудь помочь джентльмену?
   -  Нет,  спасибо,  -  шепотом  поблагодарил  Финн.   -   Все   просто
замечательно.
   Так они и сидели рядышком, наблюдая за действием на экране.  Какая-то
лента о жизни полицейских Лос-Анджелеса.  Однако  Финн  так  и  не  смог
сосредоточиться. Ему вновь и вновь казалось, что стюардесса  пытается  с
ним познакомиться. Она слегка касалась его бедром. И опять Финн  отругал
себя за разыгравшееся воображение. Тоже мне, достойный объект любви!  На
подобных рейсах можно встретить красавчиков и помоложе.
   На экране в этот момент что-то взорвалось, и Дениз склонилась к нему,
ласково спрашивая, не хочет ли он кофе. Почему  бы  им  не  заглянуть  в
служебное помещение, где она смешает коктейль и сварит кофе?
   Дениз удалилась. А Финн вдруг подумал: "А действительно, почему бы  и
нет? А?"

***

   Дениз скинула свой  форменный  китель  и  кепочку  и  прислонилась  к
стенке. Она медленно  потягивала  какой-то  крепкий  напиток.  При  этом
стюардесса невзначай обронила,  что  вообще-то  на  службе  ей  пить  не
полагается. Время от времени девушка высовывалась за шторку и  окидывала
взглядом салон. Ничего, пусть пока за нее попашет Кэнди, а ей  самой  не
мешает чуточку расслабиться. Дениз поведала, к слову, что родом  она  из
Денвера. А  он  откуда?  Чем  занимается?  Что  занесло  его  в  Европу?
Командировка? Или решил отдохнуть?
   Отвечая на все ее вопросы, Финн старался сохранить  бесстрастность  и
не пялиться на красотку - он то и дело бросал  взгляд  в  иллюминатор  и
посасывал свой мартини с таким видом, будто всю свою жизнь только этим и
занимался.
   - А вам нравится летать?
   - Нет, - покачал головой Финн, - я,  видимо,  из  той  породы  людей,
которая до конца своих дней не в состоянии понять, что  подобная  махина
из металла может не только взлететь, но и просто оторваться от земли.
   - Ха, а я тоже из этой породы, - улыбнулась Дениз.
   - Да и потом, - продолжал Финн, - для чего  надо  непременно  убирать
шасси?
   - Ах, до чего же милое заблуждение, - нежно пожурила его  стюардесса,
- но ведь с выпущенными шасси самолет просто не может лететь.
   - Ну, а если шасси застрянут? - не унимался Финн. Девушка рассмеялась
и, взяв его за руку, увлекла за собой в глубь подсобки. Они оказались  у
крошечного лифта.
   - Шасси всегда срабатывают, я вам сейчас  продемонстрирую.  Нам  надо
только спуститься на самый нижний этаж.  Вот  сюда,  -  девушка  шагнула
вперед, и Финн охотно последовал за ней, не выпуская из рук  бокала.  Он
вдруг вспомнил героев комиксов, которые всегда щипали себя за нос или за
ухо, дабы убедиться, что происходящее им не снится.
   Девушка  ловко  пробиралась  между  кухонных  электрических  плит   и
сервировочных столиков. Финн, однако, тут же  умудрился  застрять  между
ними. Девушка, смеясь, подтолкнула его к тяжелой  двери.  Отхлебнув  еще
один глоток,  Финн  внезапно  почувствовал,  как  участился  его  пульс.
Девушка была совсем рядом, и Финн ощущал удары собственного сердца.
   - Шасси вон там, в центральном люке.  -  Дениз  взглянула  вверх,  на
лампочку, мерцавшую красноватым светом. - Когда загорится зеленый  свет,
мы сможет войти туда.
   - И сколько мы там пробудем? - пробормотал Финн, надеясь в душе,  что
это мгновение обернется вечностью.
   -  Вот,  уже  можно,  -  объявила  Дениз  и  толкнула  дверь.  Ученый
последовал за ней в центральный люк и тут же вздрогнул от  резкой  смены
температур. Одним махом он осушил свой  бокал  и  вслед  за  стюардессой
приблизился к гигантскому стальному контейнеру, занимавшему  почти  весь
этот отсек.
   - Поднимитесь сюда, - обратилась к нему девушка, взбираясь по лесенке
на  поверхность  этого  сооружения.  Финн  поднялся  следом  за  ней   и
примостился наверху.
   - Вот это и есть шасси, - объяснила стюардесса,  отодвигая  массивную
задвижку, - видите?
   Ученый  просунул  голову  в  образовавшееся  отверстие  и   прямо   в
нескольких дюймах от своего лица увидел огромные колеса.
   - Их шестнадцать штук, - сообщила девушка.  -  По  четыре  колеса  на
каждом из четырех шасси. Пять футов высотой.
   Финн хмыкнул, едва ли понимая то, что объясняла ему девушка. Сведения
обо всех этих гидравлических сооружениях и о том, что  происходит,  если
автоматика  не  срабатывает,  никак  не  укладывались  в   его   голове.
Оказывается, если автоматика выйдет из строя, шасси все-таки выдвинутся.
   - По закону гравитации, понимаете?
   - Да, конечно. - Финн  решил  было,  что  девушка  шутит,  когда  она
предложила ему посмотреть на шасси. Она же, казалось, на полном  серьезе
решила посвятить ученого в тайны этих  чертовых  колес  -  Сейчас,  одну
минутку, - девушка встала на колени. Финн услышал шипение, когда  люк  в
самолетном  днище  слегка  подался.  Порыв  сильного  ветра  задрал  его
рубашку.
   У Финна перехватило дыхание.
   -  Вот  видите,  колесики  выдвигаются,  так  что  вам  не  следовало
беспокоиться. - В этом оглушительном реве моторов и свисте ветра  ученый
с трудом различал, что ему кричит  стюардесса.  Взглянув  на  шасси,  он
разглядел далеко внизу, на окраине Нью-Йорка, крошечные домишки.
   Финн снова вздрогнул от холода. Держась  за  крышку  люка,  он  начал
потихоньку двигаться назад. И вдруг  почувствовал  на  своих  плечах  ее
руки. Ученый улыбнулся. Ну и местечко она выбрала...
   И тут же сорвался вниз. Руки его беспомощно  повисли  в  воздухе,  он
пытался схватиться за перекладины шасси. Ударившись лицом о твердую, как
сталь, покрышку колеса, Финн закричал от страшной боли.  В  этот  момент
ему заклинило ногу. Вцепившись в огромную шину, ученый с  трудом  поднял
голову. Он увидел, как стюардесса помахала ему рукой и захлопнула крышку
люка.
   Финн соскальзывал вниз. Пытаясь найти  хоть  какую-нибудь  опору,  он
нащупал в резине глубокую трещину и тут же  почувствовал  резкий  запах.
"Обычное английское дерьмо, - промелькнула в его голове безумная  мысль,
- в которое шасси вляпалось на взлете".
   Финн попытался подтянуться, но так и не смог высвободить  из  ловушки
ногу. А тело, расплющенное огромным воздушным давлением  по  поверхности
шасси, словно приклеилось к ним. И  все-таки  ученому  удалось  оторвать
руки и приподнять их несколько выше В лицо ему тут  же  ударили  ошметки
засохшей грязи, засорив глаза, из которых не переставая текли слезы.
   Внизу замелькали строения аэропорта Кеннеди. Там его  ждет  жена  Она
специально прилетела сюда, чтобы встретить  мужа.  Наверное,  она  стоит
сейчас на смотровой площадке и  наблюдает,  как  приземляются  самолеты,
выискивая глазами его машину.
   Лицо Финна было плотно прижато к резине. Внезапно он  вспомнил  слова
Дениз: иногда самолет с такой силой ударяется о посадочную  полосу,  что
от шасси отлетают кусочки резины. Теперь  он  уже  ясно  различал  перед
собой посадочную полосу.
   Из последних сил Финн оторвал от шины голову, приподнял ее и испустил
душераздирающий вопль.

***

   Прямо под крылом "Боинга" возле иллюминатора сидел маленький мальчик.
Он вцепился в руку матери и тихонько плакал. К ним подошла стюардесса  и
поинтересовалась, в чем дело.
   - Он первый раз летит, - объяснила мать.
   - Вот опять, опять, - не унимался малыш, обращаясь к стюардессе,  как
бы ища у той поддержки.
   - Он утверждает, что слышит крики, - извиняющимся голосом  продолжала
его мать, - а я ему возразила, что это всего-навсего свист ветра.
   - Ну, конечно, - согласилась стюардесса, поглаживая малыша по руке. -
Мы снижаемся со скоростью двухсот миль в час. Это просто сильный ветер.
   Малыш прижался ухом к иллюминатору. Закрыв глаза и пальчиками заткнув
уши, он словно ожидал, когда же прекратится этот ужасный крик. Затем  он
почувствовал толчок. Шасси заскрежетали, ударившись о  бетонную  полосу.
Рев моторов начал затихать. Еще один плавный толчок,  и  самолет  застыл
Малыш не открывал глаз до полной остановки самолета. Наконец, выглянув в
иллюминатор, он увидел под крылом механика.
   Тот в полном оцепенении  уставился  на  прилипшее  к  шасси  кровавое
месиво, бывшее когда-то Майклом Финном.
   - Ну вот, теперь крики прекратились, -  счастливо  улыбаясь,  сообщил
матери малыш.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 10

   Спускаясь в лифте, Филипп Бреннан улыбнулся двум молодым  сотрудникам
и пробормотал обычное приветствие. Вначале он не пытался вникнуть  в  их
беседу, занятый мыслями  о  предстоящей  рутине.  Глубоко  вздохнув,  он
постарался  избавиться  от  всей  этой  ерунды,  чтобы,  как   повторяла
Маргарет, по пути домой прочистить мозги и освободить их для болтовни за
обеденным столом. Она,  конечно,  права.  Он  уже  почти  превратился  в
"работоголика".
   До посла вдруг долетели обрывки разговора:
   - Ты себе можешь такое представить? Вывалиться из этого растреклятого
"Боинга"?
   Внутри у Бреннана что-то сжалось.
   - Да, подобная весточка не для твоих слабых нервов.  -  Его  опознали
только по списку. Когда просто посчитали всех пассажиров.  Какой-то  тип
из Чикаго. Рылся в древностях или что-то в этом роде.
   Бреннан резко обернулся.
   - Простите, о чем это вы только что говорили? - осведомился он. - Что
это за тип из Чикаго?
   - Да этот бедняга вывалился из  самолета,  когда  тот  приземлялся  в
аэропорту Кеннеди, - объяснил один из  молодых  людей.  -  Передавали  в
сводке новостей.
   - Его фамилия случайно не Финн?
   - Да, точно. А вы его знали, сэр? - молодой  человек  с  любопытством
уставился на Бреннана.
   Двери лифта разошлись, и посол, покачав головой, бросил  на  прощание
"спасибо" и вышел из лифта. Направляясь  следом  за  ним,  молодые  люди
наблюдали, как он шел по коридору.
   - Странно, - заметил один из них. - Похоже, он здорово  перетрудился.
Однако, ничего удивительного, если принять во внимание,  как  он  пашет,
болтаясь между Вашингтоном  и  Лондоном,  улаживая  эту  ближневосточную
заваруху Они остановились перед дверью -  Говорят,  этого  бедолагу  при
посадке расплющило о шасси и он еще добрых  пару  миль  поджаривался  на
шине.
   - Кошмар. Может, пойдем врежем по пиву?

***

   Весь вечер напролет Бреннан пытался  отделаться  от  воспоминаний  об
этом старике, но лицо Финна стояло у него перед глазами, а в ушах звучал
умоляющий голос ученого. Посол потерял аппетит и,  невпопад  отвечая  на
вопросы Маргарет, просто  согласно  кивал,  когда  она  расписывала  ему
прелести их предстоящего отпуска.
   - Как мило, - внезапно осекшись, Маргарет ткнула в мужа пальцем.
   - Что такое?
   - Я разговариваю с тобой, а ты то и дело смотришь на часы.
   Бреннан  извинился  и  включил  телевизор.  О  жуткой  кончине  Финна
сообщили только под конец новостей, уделив этому происшествию  буквально
пару секунд и заявив, что компания "Пан Америкэн" ведет расследование.
   - Несчастный, - еле слышно пробормотал Бреннан - Наверное, напился до
чертиков,  -  констатировала  Маргарет,  и  Бреннан  поразился  ледяному
безразличию в ее голосе. А жена улыбнулась ему как ни в чем не бывало  и
уютно пристроилась рядышком.
   Однако,  когда  Бреннан  резко  отстранился  от  нее  и,  поднявшись,
направился прочь из гостиной, Маргарет удивленно посмотрела ему вслед.
   Пакет, врученный послу Финном, валялся в кабинете среди  кучи  других
бумаг. Вскрыв его, Бреннан вытащил два конверта,  какие-то  документы  и
газетную вырезку. К первому листку была прикреплена записка  с  обратным
адресом лондонского отеля Бреннан прочел ее. "Уважаемый господин  посол,
спасибо за проявленный интерес Пожалуйста, прочтите бумаги  и  письма  в
том порядке, в каком они здесь сложены Я прошу Вас дочитать их до конца.
Скоро я свяжись с Вами. И тогда я представлю Вам конкретные факты"
   Подпись Финна была четкой и тщательно выведенной.
   Бреннан потянулся к бутылке и плеснул себе виски a  бокал.  Маргарет,
конечно, начала бы сейчас выступать,  что  он  последнее  время  здорово
закладывает, да черт с ней.
   Посол развернул первое письмо.  "Святой  отец,  завтра  я  ложусь  на
операцию..."  Подвинув  настольную  лампу,  Бреннан  внимательно   читал
письмо. Закончив, он потянулся за вторым. "Простите, святой отец, ибо  я
согрешила..." Застонав, Бреннан провел рукой по лбу, - только не это. Он
откинулся на спинку кресла, смяв в ладони  послание  Мэри  Ламонт.  Всем
своим существом он пытался избавиться от этого  кошмара.  Разорвать  все
это, вышвырнуть в мусорную корзину... Но  любопытство  победило.  Затаив
дыхание, Бреннан пробежал глазами и второе письмо. Затем, вложив  его  в
конверт, взял в руки  отпечатанные  на  машинке  записки  под  названием
"Монастырь Сан-Бенедетто".
   Отец де Карло повествовал на этих страницах о событии, имевшем  место
восемнадцать лет назад. Рассказывал священник на  редкость  доступным  и
четким языком. Он возвращался к тому моменту, когда светила в  созвездии
Кассиопеи слились воедино, а он и еще горстка монахов приехали в Англию,
чтобы уничтожить Антихриста. Как они боролись с силами тьмы  и  как  все
шестеро монахов отдали свои жизни в этой битве.
   Бреннан нахмурился, отыскивая другие свидетельства или детали, однако
в  записках  больше  ничего  не  оказалось.  Де  Карло  продолжал   свое
повествование рассказом о том,  что  слияние  трех  звезд  возвестило  о
втором пришествии Христа. Он  утверждал,  будто  Антихриста  в  конечном
итоге уничтожат.
   Сам не замечая, как он шевелит  губами,  Бреннан  прошептал  конечные
слова записок: "Я полагал, будто это была последняя битва, но я  ошибся.
Бог направит следующего мужчину или женщину, ибо больше ошибок  быть  не
может. Сын Божий ходит по земле. Жив и  Антихрист.  Они  вот-вот  должны
встретиться".
   Последнее письмо было от Майкла Финна. "Чтобы  все  это  понять.  Вам
потребуется  Библия..."  Бреннан  встал  и,  пошатываясь,  направился  к
книжным полкам. Библию покрывал слой пыли. Бреннан попытался сдуть ее  и
закашлялся. Он старался припомнить, когда в последний раз  открывал  эту
книгу.
   Финн писал очень четко и аккуратно,  поэтому  Бреннану  не  составило
особого труда отыскать нужную цитату в Святом писании.
   "Ибо восстанет народ  на  народ  и  царство  на  царство..."  Бреннан
взглянул на письмо ученого. Тот объяснял:
   "Полагают, что эти слова можно отнести к первой мировой  войне..."  -
Бреннан продолжал читать Евангелие от Матфея: "...и будут глады, моры  и
землетрясения  по  местам".  Действительно,  подобное  происходило  и  в
Италии, и в Китае, и в Японии. - "Претерпевший же  до  конца  спасется".
Однако, замечал Финн, комментируя Новый Завет, это еще не  конец:  ".ибо
надлежит всему тому быть: но это еще  не  конец".  Далее  он  разъяснял:
"Вторая мировая война, всемирный голод, бесконечные проблемы с  Израилем
- все это приметы времени. Как и предсказано, наступят последние дни.  И
об этом - не только в Библии. На это указывали и Юстиниан, и Тертуллиан.
   Голова у посла раскалывалась, и он снова потянулся  к  бутылке.  "Дни
уже сочтены, - читал он, - это восставший Антихрист и Второе  пришествие
Господа  нашего,  и  последнее  сражение  за  Израиль.  Это   задача   с
несколькими  неизвестными,  но  стоит  поставить  их  в  ряд,   тут   же
напрашивается вывод: речь идет об Армагеддоне, где  состоится  последняя
битва между добром и злом".
   Бреннан продолжал изучать письмо: "Но  давайте  же  помолимся,  чтобы
пророчество сбылось и  чтобы  за  этой  битвой  последовало  Тысячелетие
мира".
   Хмыкнув, Бреннан отложил в сторону письмо и произнес:
   - Хотел бы я знать, что это будет за мир? Планета мертвых?
   Словно протестуя, он тряхнул головой и вновь взялся за бутылку. И тут
обнаружил, что уже наполовину осушил ее. А он даже  не  мог  припомнить,
сколько раз наполнял бокал.
   Бреннан  достал  последний  документ  -  копию  статьи  Кэрол   Уает.
Уставившись на текст, он не мог разобрать отдельных слов. Силы  оставили
его.
   - Безумие, безумие, - простонал посол  и  погасил  настольную  лампу.
Пошатываясь, он направился к двери.
   В глубине души Бреннан надеялся, что Маргарет уже  спит.  Впервые  за
годы супружества ему не хотелось слышать ее голос, чувствовать ее  тело,
ее настойчивые объятия.
   Он тихонько скользнул под одеяло. Жена глубоко дышала и  лишь  слегка
пошевелилась, когда он лег рядом. Какое-то время глядя в  открытое  окно
на звезды, Бреннан пытался припомнить название созвездия. Очень скоро он
понял, однако, что не в состоянии сделать это. Тогда он закрыл  глаза  и
тут же словно провалился...
   ...Он стоял возле купели, Маргарет находилась рядом. Она  держала  на
руках младенца. Орган и хоральное пение звучали так громко,  что  просто
оглушали его. Он склонил голову и поцеловал жену в щеку. Он гордился ею.
Ведь она не хотела рожать и все-таки сделала это вопреки своим желаниям.
Он взглянул на ребенка, завернутого в шаль. Тот улыбнулся  ему  беззубым
ротиком и  протянул  крошечную,  пухлую  ручонку.  Он  пощекотал  малышу
ладошку и почувствовал, как тот ухватился за его палец.
   И  тут  до  него,  наконец,  донесся  сквозь  громкое   пение   голос
священника. Голос был высокий и до боли знакомый.  Он  словно  умолял  о
чем-то. Бреннан нахмурился, пытаясь вспомнить, где он мог его слышать. И
этот иллинойский акцент. Обернувшись, он нос к носу столкнулся с Майклом
Финном, протягивающим руку к его ребенку.
   - Нет, - вырвалось  из  его  уст.  Он  пытался  остановить  Маргарет,
которая  собралась  было  передать  священнику  младенца.  Но  не   смог
сдвинуться с места. А Финн уже опускал в купель ручонку младенца.
   - Нет, -  снова  закричал  Бреннан,  но  никто  не  обратил  на  него
внимания. Тогда он схватил ребенка, несмотря на сопротивление  Маргарет.
В это мгновение шаль слетела  с  плечиков  младенца.  Бреннан  с  ужасом
увидел, что тело ребенка покрыто густой жесткой  шерстью.  Младенец  как
будто хмыкнул и уставился на Бреннана. Дыхание его  отдавало  зловонием,
которое тут же заполнило всю церковь. Финн выхватил младенца из купели и
что есть силы ударил его по голове. Но тот  только  рассмеялся  и  опять
вцепился в руку Бреннана. Оглушительное хоровое пение не смолкало. Посол
попытался оторвать взгляд от глаз ребенка и высвободить свою руку.
   "...я прошел по долине смерти под ее крылами, но  силы  зла  меня  не
испугают..." - Бреннан силился припомнить точные слова, но  не  смог.  А
маленькие пальчики уже тянулись к его глазам. Рядом ворковала Маргарет:
   - Ну что ты,  милый?  Пусть  малыш  побалуется.  Бреннану  нестерпимо
хотелось сбежать из церкви, но ноги стали словно ватными, и  он  не  мог
сдвинуться с места. Тогда он крепко зажмурился и  попытался  перекричать
хор. Но хохот ребенка заглушил все вокруг...

***

   ...Бреннан  открыл  глаза.  Крик  его  эхом  отдавался   в   спальне.
Вцепившись одной рукой в простыню, а другой - прикрывая глаза, он  сидел
в собственной постели.  Сквозь  пальцы  Бреннан  видел  удивленное  лицо
Маргарет. В глазах застыли страх и изумление, а взгляд  ясно  говорил  о
том, что муж ее окончательно свихнулся.
   Бреннан тряхнул  головой,  словно  стараясь  избавиться  от  остатков
ночного кошмара. Он протянул руку к Маргарет, но та отстранилась,  а  он
никак не мог услышать ее голос, хотя видел, что жена что-то говорит ему.
В ушах его до сих пор стояли хохот ребенка и хоровое пение.
   Прикрываясь простыней, Маргарет вскочила с постели и  прислонилась  к
стене. Она не спускала с мужа глаз. Бреннан поднялся с кровати и тут  же
бросился в ванную. Жуткое зловоние, которое, как ему казалось, пропитало
всю  спальню,  преследовало  его.  Захлопнув  за  собой  дверь,  Бреннан
обессиленно привалился к ней, а губы его все еще продолжали шептать:

   "Мне снилось во сне, что я вижу неведомый город.
   Непобедимый, хотя б на него и напали все царства земли.
   Самым высоким там - качество было могучей любви.
   Выше - ничто, и за ней все идет остальное..."

    <Автор - американский поэт У. Уитмен.>

   Бреннан  тяжело  вздохнул.  И  опять  ему  показалось,  что  изо  рта
доносится этот зловонный запах.  Он  провел  пальцами  по  подбородку  и
ужаснулся. Тот был на ощупь мягким и нежным, как у ребенка. Дотронувшись
рукой  до  головы,   Бреннан   похолодел.   Под   пальцами   пульсировал
неокостеневший родничок. Посол взглянул в зеркало.
   Хохоча беззубым ртом, из зеркала на него уставился младенец, покрытый
густой шерстью. С губ его стекала зловонная слюна.

***

   Сегодня он явился в свой рабочий кабинет ни свет ни заря.  Надо  было
подготовить какую-то очередную речь,  однако  сосредоточиться  никак  не
удавалось. И чем усердней пытался он избавиться от ночного кошмара,  тем
более властно заполнял тот все его существо.
   Все утро старался он раскидать накопившиеся мелкие делишки,  выполняя
их  скорее  чисто  механически:  он  то  и  дело   куда-то   названивал,
прикрикивая на оторопевшую секретаршу. Во время ланча  он  встретился  с
одним молодым дипломатом. Они оживленно обсуждали предстоящее совещание,
и Бреннану оставалось лишь надеяться, что всю  эту  ахинею,  которую  он
нес, молодой человек не воспримет близко к  сердцу.  Однако  беспокойное
выражение на лице последнего говорило о том, что посол  был  явно  не  в
себе.
   Вернувшись в кабинет, Бреннан  вспомнил  о  пакете,  лежащем  на  его
рабочем столе. И  тут  в  памяти  всплыло  одно  имя.  Он  нажал  кнопку
селектора.
   - Пожалуйста, отыщите  Джима  Грегори.  Спустя  минуту  из  селектора
донесся голос пресс-секретаря. Бреннан обратился к нему:
   - Джим, мы ведь получали прошение от  журналистки  по  фамилии  Кэрол
Уает? Совсем недавно, мне кажется.
   - Минуточку, сэр.
   Последовала пауза. Джим Грегори пробежал глазами списки.
   - Да, сэр, - подтвердил он. - Вообще-то весьма странное прошение. Оно
было связано с какими-то кинжалами или чем-то в этом роде.
   - Сообщите ей, что я готов с ней встретиться.
   - Но господин посол, она ведь в самом конце списка. Мне кажется,  что
это не самое важное дело и что... Бреннан осек пресс-секретаря:
   - Найдите ее.
   - Хорошо, господин посол.
   Оглянувшись на герб США, посол подмигнул орлу:
   "Джим, похоже, решил, что у меня крыша поехала". - Он зашагал из угла
в угол.
   За окнами, на  площади  толпились  демонстранты.  Не  мигая,  Бреннан
уставился на них. Услышав жужжание селектора, он вздрогнул.
   - Простите,  сэр.  Это  снова  Грегори.  Ваша  журналистка,  кажется,
испарилась. Ее никто не видел с  того  самого  дня,  как  она  отправила
прошение.
   - О, Господи, - Бреннан повалился в кресло.
   - Что-то не так, сэр?
   - Нет, все в порядке.
   - Оставить ее в списке? Вдруг она объявится?
   - Да, но только я думаю, что она не... - голос его оборвался.
   - Сэр?
   - Да, да, оставьте ее в списке.
   "Еще одна, - подумал посол, загибая пальцы, -  Рейнолдс,  Ламонт,  де
Карло, Дулан, а теперь вот и Кэрол Уает - все мертвы, исчезли или просто
обезумели".
   Священник был последним, кто еще оставался в живых. Но  он  был  явно
чокнутый. Или он, Бреннан,  сам  сошел  с  ума?  Но  мысль  о  том,  что
священник -  вполне  нормальный  человек,  уже  сама  по  себе  являлась
безумием, потому что, если это не так,  то  придумать  подобное  нельзя,
нет, подобное придумать нельзя.
   Снова зажужжал селектор. На проводе был Билл Джеффрис, его закадычный
друг. Когда-то они вместе учились в колледже, а  теперь  Билл  заправлял
Госдепартаментом.  Джеффрис  звонил  по  поводу  совещания  у   министра
иностранных дел.
   - Будь повнимательней, - посоветовал Джеффрис.
   - Но мне, кажется, за это и платят.
   - Да, Филипп, тут до меня дошло, что ты в следующем месяце  отбываешь
в отпуск? Извини, дружище, но я вынужден  сообщить,  что  тебе,  похоже,
придется повременить с отпуском. Сейчас не самое подходящее время.
   - Да, конечно.
   - Может, осенью.
   - Конечно.
   Бреннан уже  собрался  было  опустить  трубку,  как  вдруг  в  голове
мелькнула мысль. Джеффрис был хорошим человеком, но главное  -  на  него
можно было положиться. И он не станет задавать лишних вопросов. -  Билл,
объясни, пожалуйста, как проходит эксгумация.
   - Это зависит от того, кто - эксгумируемый.
   - Дэмьен Торн.
   - Что? С тобой все в порядке, Филипп?
   - Скажи, есть какой-нибудь способ проверить, находится ли тело  Торна
в могиле?
   - О, Господи! Филипп...
   - Я знаю. Ты думаешь, что я - сумасшедший. И все-таки, можно  ли  это
проверить?
   - Ну, я не знаю.
   - Ты можешь выяснить все подробности официальной эксгумации?  И  так,
чтобы в это дело никто не совал нос.
   - Думаю, что да. Но зачем тебе это?
   - Послушай, если я тебе обо всем расскажу.., л боюсь, что свяжу  тебя
по рукам и ногам.
   И тут они рассмеялись, прекрасно понимая друг друга без лишних  слов.
А когда Бреннан опустил трубку, он почувствовал себя гораздо легче,  ибо
смог хоть как-то разделить с другом это тяжелое, страшное бремя.
   В Вашингтоне Джеффрис звякнул своему секретарю:
   - Соедините меня с "Торн Корпорейшн". Немедленно.

Глава 11

   Поль Бухер был весьма обеспокоен своим здоровьем и настроением. Он то
и дело ловил себя на  мысли  о  том,  что  мечтает  раскинуть  палаточку
где-нибудь на берегу озера, засесть  там  с  рыболовной  удочкой..,  или
подремать в кресле-качалке. Не лишней оказалась бы у полыхающего  костра
и  бутылка  доброго  вина.  Словом,  Бухер  мечтал  об  отдыхе.  И   как
старательно ни отгонял старик эту  мысль,  она  все  сильнее  и  сильнее
завладевала им. За всю свою жизнь Бухер ни разу не брал отпуск. Это дело
опасное, считал он. Уехал в отпуск,  вернулся,  а  за  твоим  письменным
столом хозяйничает  уже  кто-нибудь  другой.  В  молодости  он  еще  мог
позволить себе от случая к случаю взять пару  деньков  и  отдохнуть.  Но
сейчас... Сейчас в его душе все неодолимей поднималось это желание  мира
и покоя.
   Однако, и на этот раз, отбросив  в  сторону  подобные  мысли,  старик
приписал свою усталость перелету и смене часовых поясов. Перелету  через
Атлантику.
   Еще вчера вечером он серьезно раздумывал  над  тем,  что  неплохо  бы
остаться дома, в Чикаго: что за нужда срываться и лететь в Лондон на это
совещание? Ему обо всем могли доложить и по телефону. Битый час  убеждал
он сам себя, что лететь все-таки нужно. Это было совершенно очевидно.  А
он все оттягивал и оттягивал решение.
   Было уже далеко за полночь, когда его  огромный  лимузин  подкатил  к
Пирфорду. Джордж, как всегда, стоял на посту и приветливо улыбался.
   - Как дела, Джордж? - спросил  Бухер  дворецкого,  вручая  тому  свое
пальто.
   - Отлично, сэр, - отчеканил дворецкий, но  в  его  взгляде  мелькнула
тень.
   - Ты уверен?
   - Вполне, сэр. - Джордж залился краской. Проводив Бухера в  гостиную,
дворецкий сообщил:
   - Он сейчас спустится, сэр.
   - Так он еще не спит?
   - Нет, и хочет вас видеть.
   Бухер смотрел вслед Джорджу, покидавшему гостиную. Истинно английский
слуга, обладающий манерами, что  сохранились  со  времен  доброй  старой
Англии. Джордж уже совсем старик, а держится молодцом. А  будет  ли  он,
Поль Бухер, выглядеть так же в возрасте Джорджа?
   Бухер растянулся на софе и сомкнул веки. Когда он  открыл  глаза,  то
увидел перед собой юношу. Тот не сводил с него пристального взгляда.
   - Ты выглядишь усталым, - заявил юноша.
   - Возраст, дружок, в конце концов, одолевает всех людей.
   - Н-да... - этот возглас, однако, не выражал ничего определенного.  -
Ты так устал, что не можешь даже рассказать мне о совещании?
   - Могу, конечно.
   Бухер поднялся, достал папку и, вытащив  оттуда  листок  с  докладом,
передал его юноше. Тот внимательно прочитал доклад  и  поднял  глаза  на
Бухера.
   - Значит Саймон намеревается блокировать любое другое предложение?
   Бухер кивнул.
   - И значит, встреча откладывается?
   - Ну да.
   - Но в этом случае мы просто сохраняем статус кво.
   Тон юноши был раздраженным.
   - Да, - во взгляде Бухера сквозило нескрываемое удивление. - Но  ведь
именно  этого  мы  и  хотели.  Наша  стратегия  преследовала  эту  цель.
Разделять  и  властвовать.  Доводить  хаос  до  предела,   чтобы   затем
контролировать его. Таким  образом  мы  сохраняем  все  наши  позиции  в
качестве...
   Дэмьен-младший резко перебил его:
   - Так мы не сдвинемся с мертвой точки!
   - Прости, не сдвинемся куда?
   - Туда, откуда начнется, наконец, разрушение всего этого мира.
   Юноша швырнул листок  с  докладом  прямо  в  лицо  старика  и,  круто
повернувшись, вышел из зала.
   Бухер смотрел ему вслед. Он поймал  себя  на  мысли,  что  с  грустью
вспоминает былые  годы.  Отец  этого  юноши  никогда  не  позволял  себе
подобный тон. Он никогда не ставил Бухера в  тупик.  С  Дэмьеном-старшим
можно было работать.

***

   Он проснулся рано. Сон его был беспокойным,  перед  глазами  мелькали
какие-то  обрывки  видений.  Приняв  душ,  он  переоделся,  стараясь  не
смотреть на свое отражение в зеркале. Лицо старика  и  дряхлеющее  тело.
Даже сон не мог уже  освежить  его.  Глаза  резало,  изо  рта  доносился
отвратительный запах. В сердцах выплеснув воду из стакана в раковину, он
вышел из ванной, с трудом подавив зевоту.
   Проходя мимо комнаты Дэмьена-младшего, он постучал в дверь.  В  ответ
не донеслось ни звука. Даже привычного рычания собаки.
   Бухер отворил дверь  и  заглянул  в  комнату.  Постель  была  измята.
Простыни являли собой полный беспорядок, а подушка  вообще  валялась  на
полу. Решив покинуть комнату, Бухер прикрыл было за собой дверь, но  тут
взгляд его упал на новый коллаж,  размещенный  на  стене.  Прищурившись,
Бухер попытался получше разглядеть его. Он вернулся в комнату и принялся
рассматривать фотографии.
   Рядом со снимком могилы Кейт Рейнолдс расположилась целая серия новых
цветных репортажей. На первой был запечатлен  труп  обнаженной  женщины,
лежащей на полу черной  часовни.  Огромные,  карие  глаза  этой  женщины
неподвижно уставились вверх. На втором снимке было  сфотографировано  то
же тело, но  уже  на  первой  стадии  разложения.  Далее  висела  третья
фотография, затем четвертая.
   Дрожа как осиновый лист, Бухер привалился к стене, чтобы  не  упасть.
Рука его потянулась к одной из фотографий, и  та  соскользнула  на  пол.
Пошатываясь, Бухер вышел из комнаты, с трудом сдерживая приступ тошноты.
Он прикрыл за собой дверь и двинулся вдоль коридора, пытаясь собраться с
мыслями.
   У дверей часовни лежала собака.  Взглянув  на  Бухера,  она  неохотно
отодвинулась,  пропуская  его.  Бухер  постучал  в  дверь.  Ладони   его
покрылись липким потом, и он молился лишь об одном - выдержать  то,  что
ему предстояло увидеть.
   Но войти было необходимо. Он должен знать, что же происходит здесь, в
этой недоступной лучам света комнате. Ни звука  не  доносилось  изнутри.
Легонько приоткрыв дверь, Бухер шагнул внутрь помещения. Через мгновение
глаза его свыклись с темнотой и прямо перед собой  он  разглядел  юношу:
искаженное  гневом  лицо  с   горящими   ненавистью   глазами;   пальцы,
вцепившееся в  руки  отца.  Пот  струился  по  лицу  юноши,  Пока  Бухер
оглядывал часовню, животный страх охватил его.  Дыхание  сперло,  однако
старик не заметил вокруг  ничего  необычного,  никаких  новых  кошмарных
экспонатов. - Поль, - голос юноши заставил старика оцепенеть. Этот голос
походил скорее на отрывистый лай. Бухер невольно отпрянул от двери.
   - Оставь меня.
   Бухер повиновался и, выйдя, притворил за собой дверь. В  коридоре  он
вздохнул с облегчением.
   Уже в гостиной Бухер плеснул  в  бокал  виски  и  вызвал  дворецкого.
Старик тут же явился. Он вошел, склонив  набок  голову,  словно  побитый
пес.
   - Ты что-нибудь  знаешь  об  этой  посетительнице?  Об  этой  молодой
женщине?
   Джордж насторожился. Переведя дух, он заговорил:
   - Я знаю только, что сюда приезжала  машина,  сэр.  Молодой  господин
попросил меня найти  кого-нибудь  и  отогнать  ее  прочь  отсюда,  чтобы
невозможно было ее отыскать. И в чем я точно уверен, так это в том,  что
машина принадлежала молодой леди.
   - Но почему ты не сообщишь мне об  этом?  Ты  прекрасно  знаешь,  что
обязан докладывать мне обо всем необычном.
   - Он не разрешил мне, сэр. И он непременно узнал бы,  если  бы  я  не
повиновался. - Старик вздрогнул. - Он уже наверняка в курсе, что  я  вам
тут сейчас наговорил. От него ничего не скроешь.
   Бухер едва заметно  кивнул  и  жестом  велел  Джорджу  уйти.  Но  тот
переминался с ноги на ногу.
   -  Я  надеюсь,  он  не  рассердится,  -  вымолвил  он,   наконец,   с
заискивающей улыбкой на лице. - Мне немного осталось, и я всю свою жизнь
верой и правдой служил ему. Он ведь не проклянет меня  на  муки  вечного
спасения?
   Бухер скривился.
   - Нет. Вот этого-то он сделать как раз и  не  может.  Это  не  в  его
силах. Успокойся, старик, твоя-то душа проклята во  веки  веков.  -  Да,
сэр, - проясняясь в лице, подхватил дворецкий. - Я надеюсь.
   Ожидая Дэмьена, Бухер в окно рассматривал  лужайку  перед  особняком,
лес и дали, открывающиеся за ним. Стояла полнейшая тишина. Воздух словно
застыл: не ощущалось даже легкого дуновения.  Внезапно  Бухера  пронзило
острое желание оказаться там, на природе, подальше от этого дома,  и  ни
от кого не зависеть.
   Он не заметил, как вошел юноша. Услышав свое имя, старик вздрогнул  и
обернулся. Дэмьен-младший выглядел как обычно, лишь на  лице  проступали
бледность и следы усталости.
   - Ты не заболел? - встревожился  Бухер.  Юноша  отрицательно  покачал
головой.
   - Нет. Это все из-за Него. Я ощущаю Его  повсюду.  Его  влияние.  Его
мощь. - Дэмьен без сил рухнул в кресло. Устремившись к нему, Бухер вдруг
почувствовал необыкновенный прилив  нежности  и  беспокойства  за  жизнь
этого юноши. В конце концов, судьбу он выбирал не сам.  Приблизившись  к
Дэмьену, старик вспомнил, что собирался сообщить юноше нечто важное.
   - Мы столкнулись с проблемой? Дэмьен уставился на старика.
   - Ты, кажется, слышал, я упоминал как-то о Филиппе Бреннане.
   Юноша хмыкнул и отвернулся. Бухер продолжал:
   - Похоже, что он...
   Но Дэмьен не дал ему договорить.
   - Все нормально, Поль.
   Бухер настороженно взглянул на него. А Дэмьен бесстрастно объявил:
   - Он сам себя уничтожит.
   "Разумеется, - подумал Бухер, - этого и , следовало ожидать.  Где  бы
ни возникала хоть  малейшая  угроза,  Дэмьен  был  начеку  и  действовал
наверняка. Так что его, Бухера, беспокойство за жизнь этого  юноши  было
абсолютно излишним, просто даже неуместным". И вдруг старик  вспомнил  о
фотографиях в комнате Дэмьена.
   - Кто эта женщина? - спросил Бухер. - Откуда у тебя эти снимки?
   Юношу передернуло.
   - Это Он подослал ее. Она была похожа на фавна.
   - О, Господи, - вырвалось у Бухера.
   - Не кощунствуй, - оборвал его Дэмьен.
   - А где тело? Где останки?
   - У меня есть прекрасный способ отделываться от них. - На лице  юноши
блуждала странная улыбка. - В конце концов, мне это положено по  законам
крови.
   Ладони Бухера вспотели. Вскочив с кресла, он пристально посмотрел  на
сына Дэмьена.
   - Но ведь это безумие, -  почти  выкрикнул  старик,  -  это...  -  он
силился подобрать нужное слово, но никак не мог найти его, - это..,  это
недостойно. Твой отец никогда не падал так низко. Ни разу  не  марал  он
таким образом своих рук. - Лицо Бухера  покрылось  красными  пятнами  от
внезапно охватившего его гнева. - Твой отец... Дэмьен вскочил.
   - Заткнись, - рявкнул он с такой силой, что  Бухер,  резко  отпрянув,
упал на софу.
   - Никогда больше не заикайся о моем отце. Это приказ.
   Бухер все еще пытался возражать.
   - Никогда  бы  он  не  пошел  на  такое.  Все  его  поступки  служили
определенной цели. Существовал  метод.  Вот  ты  все  время  говоришь  о
разрушении, а твой отец имел в виду контроль. И все было  направлено  на
то, чтобы контролировать мир и владеть человеческими душами...
   -  Что-о?  -  яростно  прорычал  Дэмьен-младший.  -  Ты  еще   смеешь
утверждать, будто мой отец хоть на миг  задумывался  о  ваших  никчемных
душонках? Ты смеешь считать, что они его могли интересовать?
   Бухер сорвал со своего пальца перстень и  ткнул  его  юноше  прямо  в
лицо, указывая на три шестерки. Затем твердо произнес:
   - И он сделает то, что  всем,  малым  и  великим,  богатым  и  нищим,
свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их,  или  на
чело их; И что никому нельзя будет ни покупать ни продавать, кроме того,
кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его.
   Бухер поднялся во весь рост.
   - Это из "Откровения", - разъяснил  он.  -  Покупать  или  продавать.
Контролировать. Вот на что мы отдали столько сил. Чтобы он смог...
   - Заткнись же ты наконец, - с губ юноши стекала слюна. - И не цитируй
мне всю эту чушь. Ты  точно  такой  же  кретин,  как  и  все  остальные.
Восставший ангел был сброшен в  бездну,  и  за  этим  может  последовать
только одно разрушение всего и вся.  Только  в  этом  истинная  сладость
мести. - Дэмьен-младший улыбнулся. - И это будет моя месть!
   Бухер остолбенел. А юноша ходил вокруг него, издеваясь и тыча пальцем
прямо в лицо старику.
   - Мой отец уверял, что двух тысяч лет с вас довольно. Ты  болтаешь  о
каком-то контроле, а ваши философы чешут языки, приплетая  сюда  свободу
выбора. И в частности, свободу выбора между моим отцом и  Назаретянином.
Ну так вот, Поль, выбор уже сделан. А ты своим колебанием  от  выживания
до тотального разрушения подсобил человечеству сделать  его  ставку.  Ты
помог подвести его к самому краю бездны и дать возможность  заглянуть  в
пропасть. - Дэмьен ущипнул Бухера за щеку. - Всего один щелчок -  и  нет
человечества... - Юноша улыбнулся и, не оглядываясь, покинул зал.  Бухер
услышал, как Дэмьен, рассмеявшись, кликнул собаку.
   Шаги стихли. Бухер медленно пересек холл и, поднявшись  по  лестнице,
остановился возле комнаты Дэмьена. Он слышал, как тот слоняется из  угла
в угол, и чувствовал присутствие собаки.
   Затаив дыхание, Бухер на цыпочках прокрался по коридору к  часовне  и
тихонько вошел туда.  Какое-то  мгновение  он  стоял  неподвижно,  затем
приблизился к трупу. Встав на колени, старик сжал в ладонях мертвую руку
Дэмьена-старшего.
   - Дэмьен, - прошептал он, -  с  того  самого  момента,  как  ты  меня
призвал, я трудился ради  твоего  отца.  Ради  прихода  его  царства.  Я
уверовал в него и знал, что его  победа  неизбежна.  Всю  свою  жизнь  я
служил тебе верой и правдой. -  Бухер  погладил  пальцы  Дэмьена  Торна.
Потом так же, еле слышно, продолжал: -  Когда  тебя  лишили  физического
существования, я непрестанно молился твоему духу, и ты отвечал  мне.  Ты
велел не"отчаиваться, утверждая, что твое время еще не  пришло,  но  оно
грядет вскорости. Ты отвечал на все  мои  молитвы  и  уверял,  что  твое
воскресение  обязательно  наступит.  Ты  обещал,  что  я   всегда   буду
находиться по твою левую руку.
   И вот я снова перед тобой. Ради всего того, что  мы  успели  сделать.
Ведь это контроль, Дэмьен, а не разрушение?
   Склонившись, застыл на коленях старик, как будто ожидал указаний.  Но
только полоска света скользнула по лицу  Дэмьена,  и  глаза  его  словно
ожили, Бухер вскинул голову и в  недоумении  заморгал.  Услышав  собачье
рычание, он обернулся. Свет струился из открытой двери. В проеме  стояли
юноша и собака. Оба не сводили с Бухера глаз.
   - Что тебе здесь надо? - с  ледяным  безразличием  в  голосе  спросил
Дэмьен.
   - Жду, чтобы мне указали путь.
   - Поищи для этого другое место. А меня оставь наконец наедине с  моим
отцом.
   Бухер поднялся, колени его дрожали.  Отстранившись,  юноша  пропустил
его. Старик побрел прочь.
   На плечи его тяжким грузом  опустилась  старость.  Бухер  понял,  что
проиграл. Однако самым страшным открытием явилось то, что он  оказывался
на старости лет никому не нужным.

Глава 12

   Они влились в этот многотысячный поток демонстрантов. Лондон, начиная
с восточной части и Сити до Слоан-сквер в западной  части  был  запружен
толпами людей. Движение на Оксфорд-стрит  по  направлению  к  набережной
было  парализовано,  и  полиция,  оставив  попытки   подсчитать   точное
количество демонстрантов, называла первые попавшиеся цифры.
   Но  в  отличие  от  прежних  демонстраций,  посвященных,  к  примеру,
ядерному  разоружению,  над  этими  колоннами   людей   не   витал   дух
праздничного возбуждения.  Здесь  невозможно  было  услышать  ни  одного
рок-музыканта, да и любительские театральные труппы не  решились  прийти
сюда. Все было как-то очень по-серьезному. Напряжение ощущалось повсюду.
Толпа двигалась в сторону Трафальгарской площади, становясь все  плотнее
и плотнее. А полицейские - конные и пешие, молча наблюдали за ней.
   Выступление должно было состояться в два часа дня.
   Автомобиль Поля Бухера намертво застрял в Пимлико  ровно  в  половине
второго. Устроившись на заднем сиденье,  он  вместе  с  Дэмьеном-младшим
рассматривал людей, бредущих мимо их машины. Многие из них были облачены
в черные костюмы с нарисованными на них люминесцирующими  скелетами.  На
других демонстрантах болталось нечто вроде саванов.  В  детскую  коляску
засунули  восковую  куклу,  изображающую  опаленного  ядерным   пламенем
младенца.
   Дэмьен скривился в  усмешке.  С  его  губ  слетел  звук,  похожий  на
хмыканье. И тут  же  в  его  ногах  огромная  собака  подняла  голову  и
зарычала, словно вторя этому хмыканью.
   Бухер нажал на кнопку селектора и осведомился:
   - В чем дело?
   Голос шофера эхом отозвался в салоне:
   - Влипли, сэр. Полицейские сообщили по радио,  что  впереди  движение
парализовано.
   - Черт, - вырвалось у Бухера. В который раз  задавался  он  вопросом,
чего ради юноше приспичило потащиться на эту демонстрацию. Это  не  было
на него похоже.
   Что-то из ряда вон выходящее. Никогда  прежде  Бухер  не  замечал  за
Дэмьеном проявлений такого жгучего любопытства.
   - Ничего страшного, мы пройдемся пешком, - заявил Дэмьен-младший.
   - Но это далеко, - попробовал было возразить Бухер.
   Не сказав ни слова, Дэмьен открыл дверцу и шагнул в толпу. Собака тут
же последовала за ним.
   Тяжело вздохнув, Бухер объяснил шоферу, где их ждать, и  поспешил  за
юношей.
   Вместе с толпой они медленно продвигались вперед.  Немецкая  овчарка,
находящаяся от них в нескольких шагах, вдруг повернула морду и,  замерев
на месте, уставилась на Дэмьена.
   Денек выдался душный и на редкость влажный, с  людей  градом  катился
пот. Ноздри юноши вздрагивали, он слегка трепал пса за  загривок.  Бухер
шел  за  ними  вплотную,  изредка  поглядывая  на  часы.  Вообще-то  ему
следовало  находиться  нынче  в  своем  офисе:  встреча   в   Уайт-холле
непременно перерастет в пленарное заседание, и его сотрудникам предстоит
отчитаться в ближайшие часы. Ему необходимо  присутствовать  там,  а  не
здесь,  на  этом  дурацком  сборище.  Бухер  яростно  огрызнулся,  когда
какой-то юнец задел его древком, на котором вместо  полотнища  болтались
одни клочья.
   - Разуй глаза, - рявкнул на молодого  человека  Бухер,  и  тот  резко
отпрянул, изумленно захлопав ресницами. Агрессивная  враждебность  этого
старика сбила его с толку. Разве не все они  стремятся  здесь  к  единой
цели, пытаясь спасти человечество?
   - Идиот, - пробормотал Бухер.
   Ничего, кроме презрения, не испытывал он к этим слепым и  безмозглым,
словно овцы, придуркам, которые ни на грамм не смыслили в том, кто и что
управляет миром. Бухер мрачно  следовал  за  Дэмьеном  по  Молл-стрит  к
площади Виктории. Теперь до них уже  доносились  и  отдельные  слова  из
громкоговорителя,  и  рев  толпы,  и  аплодисменты,  то  стихающие,   то
нарастающие. Слышно было, как стрекочут в небе вертолетные лопасти.
   Добравшись, наконец, до площади, они уперлись в плотную и неподвижную
массу людей. Однако Дэмьен  с  собакой  непостижимым  образом  умудрялся
продираться все глубже и глубже в толпу. Бухеру  ничего  не  оставалось,
как следовать вплотную за ним. Со всех  сторон  раздавались  недовольные
восклицания демонстрантов, которых  они  бесцеремонно  расталкивали,  но
стоило только чудовищу у ног Дэмьена зарычать, как люди тут же умолкали.
   Они протиснулись  к  подножию  колонны  Нельсона.  Без  труда  Дэмьен
расчистил для себя и Бухера пространство возле одного из каменных львов.
Их взгляды были обращены к деревянному помосту, футов десяти высотой.  С
обеих сторон находились телевизионные камеры, а на встроенных  мониторах
крупным планом давалось лицо юного оратора. Толпе он был известен. Кроме
всего прочего, молодой человек приходился внуком самому основателю этого
движения. Чистый, звонкий голос, усиленный  микрофоном,  разносился  над
площадью, отдаваясь эхом.
   - В Бонне, Париже, Гааге  и  Риме,  во  многих  других  городах  мира
проходят сейчас демонстрации протеста и консолидации.
   Толпа откликнулась одобрительными возгласами. Юноша продолжал:
   - Через пять часов начнется марш  в  Вашингтоне.  А  завтра  движение
всколыхнет население Азии и Австралии.  Наши  друзья  в  Москве,  Праге,
Будапеште  и  Варшаве  поддерживают  его  и  собирают  силы  для   своих
выступлений...
   Бухер неприкрыто зевал.
   - А сейчас выступит Джеймс Грэхем, - объявил молодой человек.
   Оглушительный  рев  толпы  ударил  по  барабанным  перепонкам.  Бухер
невольно коснулся руками головы и взглянул на Дэмьена. Тот взобрался  на
основание колонны  и  внимательно  рассматривал  окружающих,  выискивая,
очевидно, кого-то в толпе. Наконец, взгляд юноши  застыл  на  высокой  и
худой фигуре совершенно седого старика, который как раз  в  этот  момент
поднимался на помост. Рядом со стариком взбирался по  ступенькам  и  его
поводырь - Лабрадор необычайно светлого окраса. Собака подвела старика к
микрофону, уселась возле его ног и, подтолкнув  мордой  руку  хозяина  к
микрофону, спокойно  растянулась  на  помосте  с  чувством  выполненного
долга. Старик приподнял руки, и  поводок  на  левом  запястье  скользнул
вниз.
   Бухер внимательно разглядывал толпу. Они,  похоже,  уже  отбили  себе
ладони хлопками. Одни в восторге улюлюкали,  другие  свистели,  и  Бухер
внезапно вспомнил Дэмьена-старшего.  Его  выступление  перед  учениками.
Только нынешняя толпа была совсем другой: открытые  лица  присутствующих
светились честностью  и  добротой.  Эта  мысль  вдруг,  как  откровение,
пронзила Бухера. "А смогли бы эти люди умереть  за  Джеймса  Грэхема?  -
подумал он. - Более того, стали бы они убивать по его приказу?  Нет,  не
стали бы", - мрачно признался он сам себе.
   Лицо старика крупным планом появилось на мониторе. Его  темные  очки,
скрывающие слепые глаза, отражали свет юпитеров. Об этом человеке ходили
легенды. Его называли истинным последователем Бертрана  Рассела.  Как  и
тот,  Грэхем  был  философом  и  гуманистом.  Кроме  того,  он   обладал
великолепным ораторским даром, позволявшим собрать в одной  аудитории  и
интеллектуалов,   и   людей   из   низов.   Бухер   бросил   взгляд   на
Дэмьена-младшего. Тот уставился на Грэхема, не замечая вокруг ничего: ни
людей, ни телекамер. Его взгляд был словно  прикован  к  старику.  Бухер
почувствовал вдруг, как собака у  его  ног  зашевелилась.  Она  вытянула
передние лапы, почти касаясь края помоста  и  тоже,  как  в  трансе,  не
сводила своих желтых немигающих глаз со старика.
   Оратор опустил руки, и шум,  словно  по  команде,  моментально  стих.
Старик откашлялся, а  Лабрадор  внимательно  посмотрел  на  него,  будто
раздумывая, нужна ли хозяину помощь.
   - Друзья, - негромко начал Грэхем. Голос его был глубоким и  сильным.
- Насколько я могу судить, это самая крупная демонстрация  за  все  годы
существования нашего огромного города.
   Толпа одобрительно загудела, но старик жестом призвал к тишине.
   - Однажды великий человек  по  фамилии  Джеймс  Камерон,  стоявший  у
истоков нашего движения, так отозвался о нем: "Я бы желал, чтобы Господь
Бог упразднил все кампании за ядерное разоружение. Чтобы ядерного оружия
просто не существовало на этом свете".
   Поднялась буря аплодисментов, а оратор,  вперив  невидящий  взгляд  в
толпу, смущенно покачивал головой. Потом снова поднял руку,  призывая  к
спокойствию.
   - Сегодня днем менее  чем  в  миле  отсюда  высокопоставленные  особы
соберутся для того, чтобы попытаться предотвратить кризис,  вот  уже  на
протяжении пятидесяти лет угрожающий мировому  региону,  известному  нам
как  Ближний  Восток.  Однако  в  конечном  итоге  он   угрожает   всему
человечеству. И потому мы желаем политикам проявить сегодня  выдержку  и
мудрость, хотя одного этого пожелания,  конечно  же,  недостаточно.  То,
чего я требую от них и от вас -  проще  простого.  И  этого  я  требовал
всегда.
   Чтобы вы выбирали себе лидеров только из тех  людей,  что  стоят  под
нашими знаменами...
   Слова  оратора  потонули  в  громе  аплодисментов.  -  Вы  все  время
забываете, что дело не в политике определенных партий,  а  в  каждом  из
вас. Вы все и каждый из вас могут и должны действовать во  имя  спасения
человечества, во имя выживания людей.
   Над толпой повисла тишина. Слева  от  себя  Бухер  заметил  несколько
полицейских, не сводящих глаз с помоста.  Они  также  время  от  времени
аплодировали.
   А Грэхем продолжал:
   - Какие политические дебаты  смогут  иметь  маломальское  значение  в
выжженной пустыне?
   - Никакие! - хором отвечала толпа.
   - А  какой  смысл  в  дискуссиях  о  различных  формах  существования
человечества, если планета превращена в свалку?
   - Никакого! - толпа  согласилась  снова.  Старик  приподнял  руки,  и
Лабрадор на поводке тоже вскочил на лапы.
   - Возможно, многие из вас знают, что я - человек  не  религиозный,  -
объявил Грэхем. - И тем не менее, я  процитирую  вам  слова  из  Второго
послания апостола Павла к Тимофею. - Старик  откашлялся,  а  его  собака
принялась слегка царапать когтями деревянное покрытие.
   Бухер увидел, как Дэмьен вдруг  перевел  свой  немигающий  взгляд  на
Лабрадора и уже не сводил с того глаз.
   А Грэхем начал цитировать апостола Павла:
   "Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкия. Ибо люди будут
самолюбивы,  сребролюбивы,   горды,   надменны,   злоречивы,   родителям
непокорны,  неблагодарны,  нечестивы,   недружелюбны,   непримирительны,
клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели,  наглы,
напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы".
   Пока он говорил, собака-поводырь вскочила вдруг  на  задние  лапы,  а
передними как-то странно замахала перед своей мордой. И  тут  же  начала
принюхиваться. Бухер сидел,  что  взгляд  Лабрадора  прикован  к  глазам
Дэмьена.
   Грэхем тем временем продолжал:
   - Я призываю всех верующих молиться своим богам, а тех, кто не  верит
- как следует подумать, напрячь свой пылкий ум.
   Происходящее  на  помосте  фиксировалось  телевизионными  камерами  и
транслировалось  на  мониторах,  так  что   все   присутствующие   могли
наблюдать, как Лабрадор все яростнее скребет когтями помост и шерсть  на
нем поднимается дыбом. Из оскалившейся пасти собаки закапала слюна.
   - То, о чем я здесь говорю, - заметил Грэхем, - старо,  как  мир.  Но
сложившаяся ситуация требует от всех нас...
   В этот момент мощная собака прыгнула на своего хозяина, и ее  тяжелые
челюсти сомкнулись на его лице. Старик повалился на  спину,  запутавшись
ногой в микрофонном шнуре, и  его  сдавленный  крик  эхом  разнесся  над
площадью.
   Никто не успел и пошевелиться, а рабочие по  обеим  сторонам  помоста
словно остолбенели. Как пригвожденные к месту, стояли они,  не  в  силах
что-либо сделать.
   А Лабрадор отпрыгнул назад, увлекая за собой старика.  Тот  с  трудом
поднялся на ноги, так как ремешок, накинутый на запястье, тянул его.
   - О Боже, - простонал еле слышно Грэхем, но даже его шепот был слышен
над застывшей в ужасе толпой. Старик провел рукой по  лицу,  и  те,  кто
стоял поближе к помосту, увидели, как  по  пальцам  Грэхема  заструилась
кровь.
   Телеоператор, действуя  автоматически,  дал  крупный  план,  и  толпа
ахнула, увидев окровавленное с обвисающими клочьями кожи, лицо  Грэхема.
Одна дужка очков зацепилась за ухо,  и  общему  взору  предстали  пустые
глазницы, которые старик пытался прикрыть непослушными пальцами.
   Рабочие уже бежали к нему, но  тут  Лабрадор  снова  отыскал  глазами
кого-то в толпе и мгновенно прыгнул к краю платформы, увлекая за собой и
старика.
   В толпе раздался истерический женский крик. Но животное уже  взлетело
над помостом, и вслед за ним - Грэхем. Судорожно хватаясь за воздух,  он
рухнул на площадь  возле  помоста.  Телекамеры  продолжали  работать,  а
включенный микрофон разносил над толпой его  мучительные  крики  до  тех
пор, пока старик не затих. На экране монитора возникла  разбитая  голова
старого ученого.
   Толпа в ужасе всколыхнулась, затем снова воцарилась мертвая тишина, и
только микрофонный провод, словно  пуповина,  связывал  помост  с  телом
Грэхема.
   Первым шевельнулся Дэмьен. Резко обернувшись, он вперил свой взгляд в
гнедую лошадь под полисменом, застывшую футах в  тридцати  от  них.  Это
была самая крупная лошадь из десяти животных, что разделили толпу на две
половины, образуя широкий проход прямо к Уайт-холлу.
   Лошадь дернулась. Полицейский нахмурился и сильнее сдавил ногами бока
лошади. Но это не помогло, тогда он натянул поводья.
   Безумными глазами  уставилось  животное  на  Дэмьена.  Ноздри  лошади
раздувались, ее крупные зубы обнажились, и она тихонько заржала,  словно
призывая  к  себе  поодаль  стоящих  животных.  Те,  как   по   команде,
развернулись  по  направлению  головной  колонны,  возле  которой  стоял
Дэмьен.
   Какое-то мгновение первая лошадь оставалась в неподвижности, и только
глаза ее расширялись и расширялись от ужаса. Затем  она  лягнула  воздух
задней ногой и, передернувшись всем корпусом, рванула вперед, увлекая за
собой остальных лошадей.
   От неожиданности  трое  полисменов  тут  же  оказались  под  конскими
копытами, другим удалось удержаться в  седле.  И  как  ни  пытались  они
натягивать поводья или кричать что есть мочи, ничего не помогало.
   Первыми жертвами в толпе оказались парень и  девушка  с  плакатами  в
руках. Их сдавленные крики слились с  сочувственными  возгласами  людей,
окруживших тело Грэхема.
   Обезумевшие, растоптавшие своих седоков лошади во весь  опор  неслись
на толпу. А  удержавшиеся  всадники  напоминали  средневековых  рыцарей,
боровшихся с чудовищами, в которых вселился дьявол.  Однако  все  усилия
полисменов оказались напрасными. Бухер разглядел, как одна из лошадей, с
ходу перемахнув через барьер, подмяла под себя несколько молодых  людей.
Копыта ее, словно снаряды, били без промаха.
   Страшная паника охватила толпу. Волнение, казалось,  распространялось
от эпицентра и мгновенно достигало краев огромной площади. Люди в  ужасе
пытались бежать. Бухер увидел, как еще одна лошадь скинула  седока  и  в
этот момент почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Он оглянулся
и увидел возбужденное лицо юноши, его сверкающие желтым  огнем  глаза  и
сухие от напряжения губы, которые он то и дело облизывал.
   В толпе воцарился хаос. Но несмотря  на  это,  телекамеры  продолжали
равнодушно стрекотать, и на экране возникали новые  и  новые  искаженные
ужасом, окровавленные лица и растоптанные тела Бухер успел заметить, как
молодая женщина, пытаясь спасти своего малыша, высоко  подняла  его  над
собой, но поток людей, подхватив ее, увлек  в  самую  гущу,  и  крик  ее
смешался с воплями остальных несчастных. И тут  Бухер  опять  обернулся,
услышав, как Дэмьен вполголоса презрительно обронил:
   - Да воцарятся над миром полный хаос и анархия!
   Внутри у Бухера все сжалось, он бессильно  привалился  к  колонне.  В
какой-то момент достигнув апогея,  крики  в  толпе  неожиданно  и  разом
оборвались. Наступила полнейшая тишина. Застыло и изображение на экране.
Со стороны юго-востока не было ни одного заграждения, и люди ринулись  в
этом направлении к Уайт-холлу - пожалуй, единственному  островочку,  где
они могли бы укрыться от взбесившихся лошадей.
   Отхлынув, толпа оставила позади себя жуткие следы: хромающие мужчины,
женщины  и  дети  натыкались  друг  на  друга,  а  над   распростертыми,
окровавленными телами то тут, то там причитали друзья  или  родственники
погибших.
   Бухер спрыгнул  с  подножия  колонны  и  осмотрелся  по  сторонам.  В
нескольких ярдах от него лежала мертвая лошадь. А под ней - раздавленный
всадник. Бухер взглянул на каменного льва. Даже там в  самых  немыслимых
позах  застыли   окровавленные,   искалеченные   люди:   некоторые   еще
шевелились. Стоны раненых сменялись криками ужаса и боли.
   К этому времени подоспели санитары с носилками.  И  уж,  конечно,  не
обошлось без фоторепортеров, которые, словно грифы  на  падаль,  тут  же
слетелись сюда.
   На одном погибшем юноше было  как  раз  то  самое  темное  одеяние  с
люминесцирующим скелетом и черепом. ,И как жуткий  гротеск,  сквозь  эти
нарисованные,  светящиеся  ребра  торчали  его  собственные,  изломанные
кости.
   Дэмьен спрыгнул с подножия и взял Бухера под руку.
   - Где нас ждет машина? - поинтересовался он.  Бухер  шатался,  словно
пьяный. Он отрицательно покачал головой.
   Дэмьен молча стоял у груды  мертвых  тел,  собака  у  его  ног  чутко
принюхивалась. Затем юноша повернулся к Буферу и с пафосом воскликнул:
   - Да будут благословенны борцы за мир!
   - Аминь, - присоединился к нему Бухер, и они стали пробираться сквозь
быстро редеющую толпу.

Глава 13

   Смерть Джеймса Грэхема потрясла Бреннана. Он узнал об  этом  днем  во
время ланча. В новостях сообщалось также, что по предварительным  данным
число погибших достигало  тридцати  восьми,  а  раненых  -  более  сотни
человек.
   Количество жертв поражало. Но  известие  о  гибели  Грэхема  повергло
Бреннана в состояние шока. Год от года крепло в нем  чувство  восхищения
этим человеком. А сколько людей не понимали Грэхема; его критиковали  на
каждом углу. И многие профессиональные политики, и разного рода выскочки
имели обыкновение заметить при  каждом  удобном  случае,  что  Грэхем  -
всего-навсего "мягкотелый либерал с  очень  добрым  сердцем,  но  полным
отсутствием чувства реальности".
   Однако Бреннан прекрасно понимал, что  все  это  далеко  не  так.  Он
встречался с Грэхемом всего дважды в жизни. И каждый раз  наблюдал,  как
этот философ легко, с юмором кладет на  лопатки  любого  доку  по  части
политики, обезоруживая в самом что ни на  есть  профессиональном  споре.
Ибо политическое чутье этого старика было безошибочным. Кто-то умудрился
даже  выставить  его  советским  агентом,  но  эта  попытка  с   треском
провалилась.
   В глубине души Бреннан не раз признавался себе, что чтит Грэхема, как
святого. Это был уникальный человек и - при всем при  том  -  обладавший
прекрасным чувством юмора!
   А теперь его нет в живых.  Еще  одна  жертва  в  этом  фантастическом
списке.
   Бреннан  позвонил  Маргарет  и  попросил  ее  записать   новости   на
видеомагнитофон. При этом он сообщил жене, что несколько задержится.
   Она встречала его на пороге:
   - Ты что такой всклокоченный? - удивилась Маргарет.
   - Всклокоченный? Да, пожалуй.
   Маргарет была в джинсах и маечке - эдакий "подросток-переросток", как
она сама себя называла. Яркий макияж на ее лице был сейчас совершенно не
к месту. Филипп  поцеловал  жену  и,  почувствовав  ее  тепло,  притянул
Маргарет к себе. И тут же ощутил призывную податливость ее тела.  Но  не
это было ему сейчас нужно. Участие и поддержка - вот в чем  он  нуждался
сегодня.  Бреннан  мягко  отстранился  от  жены,  не  замечая  странного
выражения ее лица.
   - Ты смотрела новости?
   - Да. Бедные лошадки.
   Филипп резко обернулся и остолбенел.
   - Бедненькие, с чего это их понесло, - вскрикнула жена.
   - Господи, Маргарет... - Бреннан не  мог  продолжать,  а  она,  пожав
плачами, направилась в кухню.
   - Я захвачу тебе к обеду пивка, - через плечо бросила Маргарет.
   Бреннан посмотрел ей вслед,  затем,  поднявшись  в  кабинет,  включил
видеомагнитофон. Хроника была смонтирована таким образом, чтобы передать
весь масштаб трагедии.  Перед  глазами  посла  замелькали  уже  виденные
кадры: как Лабрадор бросается на Грэхема  и  дальше,  дальше...  Бреннан
невольно зажмурил глаза. Он не мог вынести этого зрелища.
   Комментатор заговорил о лошадях. Он несколько раз  заострил  внимание
на том, что подобное случилось  впервые  за  всю  историю  существования
полиции, ибо таких лошадей дрессируют долго и упорно, и призваны они для
того, чтобы ни один волосок не упал ни с чьей  головы.  Однако,  добавил
комментатор, уже начато расследование.
   Бреннан вновь и вновь запускал кассету, всматриваясь в экран. И вдруг
он замер. Бреннан разглядел Поля  Бухера,  стоящего  у  колонны.  Какого
черта его туда занесло? На это идиотское сборище?
   Бреннан еще раз прокрутил эти кадры и заметил,  как  какой-то  юноша,
спрыгнув с подножия колонны, тащит Бухера  за  руку.  Бреннан  остановил
кадр и откинулся на спинку стула. Внезапно  он  понял,  что  видел  лицо
этого юноши. Чье же это лицо? И тут он вспомнил... Дэмьен Торн. Да,  это
было его лицо. Только как если бы ему было лет восемнадцать.
   - Господи, Боже мой, - вырвалось у Бреннана. - Господи...
   Голос Маргарет прервал его мысли.
   - Чем это ты занят, - Бреннан уловил  жгучее  любопытство  в  вопросе
жены, когда та подавала ему пиво. Он выключил телевизор  и  взглянул  на
Маргарет. Вот ей-то он как раз ничего и не скажет.
   - Да так, кое-что решил просмотреть, - улыбнулся Филипп.
   Никогда не сможет он раскрыть свою душу женщине, которая во всем этом
кошмаре выказала жалость лишь  к  "бедным  лошадкам".  Уж  она-то  точно
сочтет его сумасшедшим.

***

   Лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь  оконные  занавеси  в
одном из кабинетов  министерства  иностранных  дел,  высвечивая  облачко
табачного дыма, поднимающегося над массивным, красного  дерева,  столом.
Битый час в этом помещении шла оживленная дискуссия на ставшую уже почти
крамольной тему Голанских  высот.  Там  в  настоящий  момент  находились
военные силы США, в  задачу  которых  входило  поддержание  в  названном
регионе мира.
   С лица Питера Стивенсона прямо-таки не сходила  улыбка.  Сегодня  ему
приходилось  туго.  Стивенсон   метался   между   представителями   двух
враждующих лагерей.
   - Господа,  господа,  -  постукивая  пальцем  по  столу,  пытался  он
урезонить  двух  сирийцев,  говорящих  хором  в  то   время,   как   три
представителя Кнессета исподтишка буравили их взглядом.
   - Господа, ну пожалуйста.
   Наступило, наконец, молчание. Арабы словно выбились из сил и  теперь,
с трудом переводя дыхание, набирали в легкие воздух для новой атаки.
   И  тут  в  полной  тишине  раздался   спокойный   и   усталый   голос
американского посла:
   - А не кажется ли вам, господа, что уже давно пора прекратить мышиную
возню и серьезно, по-мужски посмотреть на это дело?
   Все лица тут же обратились в сторону  Бреннана.  Выражение  этих  лиц
было различным: на них можно было прочесть и  неприкрытое  изумление,  и
откровенное непонимание, и страх. Собравшиеся  здесь  делегаты  пытались
понять, что может стоять за подобным заявлением.
   Сирийцы  вскочили  со  своих  мест  и,  размахивая  кулаками,  начали
неистово выкрикивать какие-то набившие оскомину лозунги.
   - Господа, пожалуйста, - Стивенсон почти охрип от напряжения.  Усилия
его, похоже, были тщетными. Вот уже и израильтянин  доказывал  что-то  с
пеной у рта.
   Стивенсон схватил молоточек и застучал им по столу.
   - Объявляется часовой перерыв, - возвестил он, поднимаясь с кресла  и
собирая лежащие перед ним документы.  Затем  поспешно  покинул  кабинет.
Стивенсон был раздражен. Но то, что причиной его раздражения стал посол,
заметили единицы.
   Прогуливаясь по коридору,  один  представитель  английской  делегации
спросил другого:
   - А он не любитель выпить, этот парень?
   - О, я не удивлюсь, если  это  действительно  так,  -  поддакнул  его
коллега.
   Бреннан шел прямо за ними и прекрасно слышал, о чем они судачат.  Ему
нестерпимо захотелось схватить их за головы  и  треснуть  друг  о  друга
лбами.
   Бреннан как раз наливал в  чашечку  коричневый  маслянистый  напиток,
когда к нему подошел невысокий израильтянин. Фамилия его была Саймон.  В
дипломатических  кругах  этот  человек  прославился  как   твердый,   но
одновременно изворотливый политик.
   - Весьма своевременное заявление, - улыбаясь, заметил Саймон.
   - Честно говоря, я сам не понимаю, что это на меня нашло,  -  так  же
вежливо улыбаясь, отозвался Бреннан. Саймон пожал плечами.
   - Да ладно, перерыв все равно был необходим. - Он поближе придвинулся
к послу. - Я сегодня разговаривал с Полем Бухером. Он сказал, что  вчера
вечером вы его разыскивали.
   Бреннан кивнул.
   - Он  просил  передать  извинения  за  то,  что  не  ответил  на  ваш
телефонный звонок. И еще он был бы рад пригласить  вас  к  себе  сегодня
вечером часикам к семи, если вы не возражаете.
   - Спасибо, - кивнув, поблагодарил Бреннан.  А  когда  Саймон  отошел,
посол вдруг подумал: а с какой такой стати этот тщедушный еврей  передал
ему приглашение от Бухера?

***

   - Филипп, я так рад, что ты смог  выбраться  ко  мне.  -  Рукопожатие
Бухера было по-прежнему крепким, но в  этот  раз  Бреннану  бросилось  в
глаза, что цвет лица у старика очень нездоровый, да  и  во  всем  облике
Бухера сквозили явные признаки усталости. Никакой лоск  не  в  состоянии
был скрыть эту перемену.
   Мужчины выпили и заговорили о всяких пустяках. Бухер опять  извинился
за то, что не ответил на телефонный звонок.
   - Ерунда, - отмахнулся Бреннан, - я просто видел тебя по телевизору и
хотел выразить сожаление по поводу этого кошмара.
   Тень мелькнула на лице Бухера, А Бреннан продолжал:
   - Я хотел сказать, что действительно ужасно присутствовать при  таком
побоище и видеть весь этот хаос.
   - - И только поэтому ты позвонил? - удивился Бухер.
   Бреннан кивнул.
   - Ну да, как говорится, момент вынудил. Ужасно все это. Хотя... -  он
заглянул в свой бокал с виски. - Хотя,  конечно,  не  стоило  беспокоить
тебя по этому поводу.
   Бухер улыбнулся.
   - Ну, я-то рад видеть тебя по любому поводу. И они опять  перешли  на
мелочи. Обсудили дискуссию в  Министерстве  иностранных  дел,  упомянули
его, Бреннана, неожиданную реплику. Бухер предложил было еще одну порцию
виски, но посол отказался, сославшись на то,  что  ему  пора  домой.  На
пороге он на мгновение замешкался.
   - Скажи, пожалуйста, а что это за парень был там, на площади, рядом с
тобой? Бухер нахмурился:
   - Какой парень?
   - Ну, по телевизору показывали. Ты вроде разговаривал с ним.
   Бухер пожал плечами:
   - Не знаю, - буркнул он, - наверное, один из демонстрантов.  В  таком
хаосе невозможно кого-то запомнить. Сам знаешь, как там бывает.
   - Да уж. Спасибо за вечер и виски.
   Бреннан вышел от Бухера в еще  более  подавленном  состоянии,  нежели
днем. Он задавал себе вопросы и не находил на них ответов. Однако  самым
странным являлось то, что  посол  никак  не  мог  объяснить  собственное
поведение. Взять хотя бы эту злосчастную реплику  на  совещании.  Теперь
уже, конечно, никто не скажет, что он,  Бреннан,  -  классный  дипломат,
трезвый аналитик и т, п. Напротив,  теперь  при  каждом  удобном  случае
будут язвительно замечать, что посол иногда теряет на собой контроль.  И
если бы сейчас Бреннана попросили объяснить, чего ради сделал  он  такое
сногсшибательное заявление, он не нашелся бы, что ответить.
   В отличие от большинства  своих  коллег  и  друзей,  Бреннан  не  был
склонен  ко  всякого  рода  самокопаниям.   Однако   и   равнодушным   к
собственному "я" его нельзя было назвать.  А  в  последнее  время  посол
обратил внимание на признаки какой-то внутренней нестабильности:  то  на
него накатывали совершенно необъяснимые приступы гнева, то он  прямо  на
ходу забывал элементарные вещи.
   Даже на внешность Бреннана эти душевные срывы наложили отпечаток: под
глазами набухли мешки, а  в  самой  глубине  зрачков  затаился  какой-то
страх. Ему постоянно хотелось спать, он то и дело ловил себя на мысли  о
том, что веки его тяжелы, словно свинец.
   Маргарет пока ни словом не обмолвилась с  ним  о  той  перемене,  что
происходила на ее глазах. Это было не в ее правилах. Точно так же, как и
не  в  правилах  его  сотрудников:  они  могли  замечать  все,  что   им
заблагорассудится, но не имели права сказать ему об этом. Хотя  ведь  не
дураки же они. Все видят, перешептываются между собой.

***

   Вернувшись домой, он прямиком  поднялся  в  свой  кабинет  и  включил
телевизор.  Запустив  магнитофон,   посол   вновь   увидел   на   экране
Трафальгарскую площадь. Он  нажимал  кнопку  за  кнопкой,  гоняя  пленку
взад-вперед, пока не понял со всей  очевидностью:  юноша  этот  -  живая
копия Дэмьена Торна, и Бухер лгал ему, уверяя, что не знаком с ним.
   Здесь крылась какая-то тайна. Бреннан протянул руку к бутылке  виски.
Посол вдруг подумал, что поступил абсолютно правильно, не  задав  Бухеру
вопрос, из-за которого он и приходил  сегодня  к  старику.  О  похоронах
Дэмьена Торна.
   Похоже, что хоть здесь он выиграл очко.

Глава 14

   Билли  Харрис,  начальник  пресс-службы  Би-Би-Си,  был   польщен   и
одновременно  заинтригован  неожиданным  приглашением   в   американское
посольство. Сидя в такси, он по дороге  в  Гросвенор  Сквер  то  и  дело
задавался вопросом, чего это посол  так  им  заинтересовался.  При  этом
Харрис поминутно теребил в кармане кассету.
   Войдя в здание  посольства,  Харрис  внезапно  припомнил  тот  жуткий
случай с предшественником Бреннана по фамилии Доил: бывший посол  созвал
Тогда  пресс-конференцию.  И  лишь   затем,   чтобы   журналисты   стали
свидетелями чудовищной сцены. Как он из двустволки вышиб себе мозги.
   Харрис  был  тогда  еще  неоперившимся,  только  начинавшим   карьеру
репортером, и он прекрасно помнил, как  все  они  тогда  ломали  головы,
пытаясь понять, зачем американскому послу понадобилось пойти на такое...
Но никто не мог дать мало-мальски убедительного объяснения.
   - Посол ждет вас, - объявили Харрису.
   Тот улыбнулся секретарше и вошел в кабинет. Бреннан протянул ему  для
приветствия руку. Харрис на мгновение  задержал  взгляд  на  гербе  США.
Когда-то  весь  он  был  забрызган  мозгами   Доила.   Харрис   вспомнил
фотографии, сделанные им в  тот  день,  и  снимки  эти  оказались  столь
жуткими, что вообще никогда не попадали на  страницы  прессы,  а  ходили
только по рукам профессиональных газетчиков. -  Рад  вашему  приходу,  -
мягко произнес Бреннан.
   - Мы всегда искренне рады оказать вам услугу,  -  приветливо  заметил
Харрис.
   - Вы захватили видеопленку?
   Харрис достал кассету. Кивнув  на  телевизор,  Бреннан  направился  к
журнальному столику, чтобы налить в чашки кофе.
   Пока они устраивались в креслах, на экране  засветилось  изображение.
Возникли слова: "МИР В ФОКУСЕ".
   Затем появилась улыбающаяся, красивая женщина.
   - Да, Кейт была очень красива, - обронил Харрис.
   - Вы ее знали?
   - Совсем немножко. Трагично и грустно. Ведь она была совсем молодой.
   - Мистер Харрис, вы человек религиозный? - неожиданно спросил посол.
   Харрис смущенно заморгал:
   - Боюсь, что нет, сэр.
   -  Насколько  мне  известно,  она  умерла  от  рака,  -   внимательно
вглядываясь в экран, заявил Бреннан.
   - Да.
   - А вы никогда не задумывались над тем, что люди заболевают раком  по
воле Божьей?
   - Нет, такая мысль как-то не приходила мне в  голову.  Но  тогда  это
скорее уж дьявольские козни.
   - Да, пожалуй, - согласился Бреннан, а затем негромко воскликнул:
   - А, вот и Торн.
   Они   внимательно   следили   за   происходящим   на   экране,    как
профессионально  вела  интервью  с  Дэмьеном  Торном  журналистка   Кейт
Рейнолдс.
   - Их беседа продлится всего пару минут, - пояснил Харрис. -  Странная
штука. Такое отличное  начало.  У  этого  Торна  были  очень  любопытные
взгляды на жизнь, да и вообще на мир.
   Взоры мужчин были прикованы к экрану. И тут Харрис вскрикнул:
   - Вот, сейчас!
   Торн  продолжал  ораторствовать,  а  его  собеседница  внимательно  и
напряженно  слушала  его.  В  этот  момент  камеры  поймали  ее  взгляд,
устремленный к потолку. На ее лице внезапно отразился ужас, когда что-то
рухнуло сверху, а  потом  замелькало  на  экране.  Это  было  охваченное
пламенем, человеческое тело, висевшее  вверх  ногами  и  раскачивающееся
словно маятник.
   - Жутко смотреть на это, - прошептал Харрис. - Этот бедняга  свалился
с верхней осветительной установки, его замотало в нейлоновый занавес.  А
тут еще взорвался прожектор, и несчастный сгорел, как свечка.
   Экран был пуст. Бреннан тихо присвистнул. Затем обратился к Харрису:
   - Вы не могли бы запустить кассету сначала? Харрис перемотал  пленку,
и на экране вновь возник пылающий факел.
   - Остановите, пожалуйста, здесь, - попросил  Бреннан.  Он  подошел  к
телевизору и некоторое время пристально вглядывался во что-то на экране.
Потом сказал:
   - Пожалуйста, прокрутите еще раз, если можно. Харрис опять  перемотал
пленку.
   -  Стоп,  -  воскликнул  Бреннан.  Он  впился  взглядом  в  экран,  в
человеческое лицо, сведенное судорогой.
   - А что это такое, как вы думаете? - опросил он журналиста,  указывая
на какую-то металлическую полоску в самом углу экрана.
   Харрис в недоумении пожал плечами:
   - Не знаю. Может, болт откуда-нибудь вывалился.
   - А это не похоже на нож?
   - Нож? - тупо повторил Харрис.
   - Там случайно не находили кинжал?
   - Нет, сэр.
   Бреннан взял из рук Харриса пульт дистанционного управления и еще раз
внимательно просмотрел последние кадры. А Харрис добавил:
   - Знаете, никто так и не узнал, кто был  этот  человек  и  откуда  он
взялся. Абсолютная загадка. Но я точно знаю, что ни о каком ноже не было
и речи.
   Бреннан вытащил кассету и вернул владельцу:
   - Спасибо большое, что смогли выбраться. Уже в дверях пожимая Харрису
руку, посол попросил:
   - Пожалуйста, никому не говорите о пашей встрече. Будем считать,  что
это обычное любопытство с моей стороны.
   Расплывшись в улыбке, Харрис прижал палец к губам.
   - И если я в чем-то смогу быть вам полезен, -  продолжал  Бреннан,  -
то...
   - Знаете, господин посол, мы собирались снять целую серию  социальных
портретов... Бреннан не дослушал:
   - Конечно, конечно. Обратитесь к моей секретарше. Мы сделаем все, что
в наших силах.
   Харрис покинул здание посольства и, пока ловил такси,  то  и  дело  в
мыслях  возвращался  к  разговору  с  американским  послом.  Эта  беседа
почему-то  не  укладывалась  в  привычные  рамки.  От   него,   Харриса,
ускользнуло что-то самое важное. А может, Бреннан напал на чей-то  след?
- подумалось ему.

***

   Бреннан  добросовестно  отработал  весь  день  и,  дождавшись   ухода
секретарши, позвонил домой. Маргарет не оказалось  на  месте,  чему  он,
честно говоря, обрадовался. Лгать ей  он  не  хотел.  А  потому  Бреннан
продиктовал на автоответчик, что направился в гараж.
   Около часа потребовалось Бреннану, чтобы  пробиться  сквозь  вечерние
пробки на лондонских дорогах. Он выехал  на  автомагистраль,  ведущую  в
Беркшир. Бреннан пару раз останавливался и сверялся с  картой.  Наконец,
он свернул налево,  на  узкую  проселочную  дорогу,  заросшую  по  обеим
сторонам густым кустарником. В нос ударил резкий запах навоза, и Бреннан
закрыл окно. Дорога была пустынной, нигде ни одного фермерского  домика.
Бреннан еще раз заглянул в карту, а затем в записи  де  Карло.  Да,  это
должно быть уже совсем неподалеку.
   Дорога вильнула, и Бреннан заметил впереди огоньки местного  кабачка.
Он вырулил на  крошечный  дворик,  очевидно,  служивший  одновременно  и
стоянкой.
   Выбравшись из  автомобиля,  Бреннан  взглянул  на  небо.  Его  слегка
заволакивали облака. Но он должен увидеть  эту  звезду.  Этот  символ  и
указатель места рождения.
   Окошки  светились  так  заманчиво,  что  Бреннан  решил  заглянуть  в
кабачок. Это был истинно английский паб, где вам  в  любое  время  могли
подать кружку отличнейшего эля. И несмотря  на  то,  что  вечер  выдался
теплый, в камине весело потрескивали поленья.
   Бреннан решил, что для начала примет порцию виски. Он ее заслужил. За
эти последние, ужасно напряженные дни.
   Хозяин кабачка представлял собой великолепный объект  для  зарисовки:
добродушный, румяный, пузатый и с огромными пушистыми бакенбардами.
   Бреннан заказал виски.
   - Как в Америке, сэр? - поинтересовался хозяин.
   - Нет, с содовой, пожалуйста. Хозяин добавил тоника. И рассмеялся:
   - Я имел в виду вас, сэр. Вы-то ведь американец? Как там у вас?
   - А...
   Бреннан огляделся по сторонам. За столиками сидели несколько сельских
жителей. Один из них  подмигнул  послу  и  отхлебнул  из  своей  кружки.
Бреннан улыбнулся в ответ и подумал, что вот сейчас он станет прекрасной
мишенью для крестьянских насмешек.  Но,  к  счастью,  к  нему  никто  не
пристал.
   Хозяин  между  тем  поведал  послу,  что  дочь  его  живет  сейчас  в
Лос-Анджелесе, и что он  прошлой  зимой  навещал  ее.  Потом  он  сделал
какое-то точное замечание в адрес Америки и оставил, наконец, Бреннана в
покое.
   После  третьей  порции  виски  посол  почувствовал  себя  значительно
уверенней и обратился к хозяину с вопросом.
   - Да, здесь всегда останавливаются цыгане, - охотно  ответил  тот.  -
Грязные черти, - добродушно добавил он.
   - А вы случайно не помните рассказов о каком-нибудь странном рождении
младенца. Ну, скажем, лет двадцать назад?
   Хозяин рассмеялся.
   - Хе, сэр, у цыган ведь все странно, и рождение, и жизнь, и смерть. А
что именно вас интересует? Я что-то вас не совсем понял.
   Бреннан не знал, с чего начать.
   - Ну, как вам сказать, просто до меня дошли  обрывки  этих  необычных
историй...
   - А, так вы репортер, сэр?
   - Да нет. Я обычный турист.
   Хозяин понимающе кивнул и отошел к  другому  посетителю.  Бреннан  же
прикончил очередную порцию и поднялся, чтобы выйти отсюда. Он злился  на
себя за то, что потратил целую уйму времени. И вообще, какого черта  его
сюда занесло и что, собственно говоря, ожидал он раскопать в этой глуши!
Тем не менее Бреннан решился взглянуть на это самое место и потом  сразу
возвращаться домой.
   Он  покинул  кабачок,  пожелав  всем  на  прощание  спокойной   ночи.
Завсегдатаи  кабачка  уставились  ему  вслед,  а  хозяин  направился   к
запасному выходу и, приоткрыв дверь,  отодвинулся  в  сторону,  выпуская
огромную черную собаку.
   Задрав морду, чудовище принюхалось и, взглянув  на  клубящиеся  вдали
облака, побежало по следу.
   Через некоторое время она сбавила темп, и уже спокойно  и  размеренно
потрусила по проселочной  дороге,  не  оставляя  никаких  отпечатков  на
влажной земле.

***

   Бреннан стоял на голой поляне  и  чувствовал  себя  круглым  дураком.
Повсюду была грязь, да кое-где торчали кустики  сухой  травы.  Ощущения,
которые Бреннан испытывал  на  этом  клочке  земли,  даже  отдаленно  не
напоминали те чувства, что пережил он тогда,  переступив  порог  церкви;
здесь же не было ничего, кроме  всеобъемлющей  сырости,  продирающей  до
костей.
   Бреннан попытался глубоко вдохнуть здешний воздух,  чтобы,  возможно,
хоть что-нибудь почувствовать, но только раздраженно хмыкнул и  принялся
ругать себя на чем свет стоит. Он клял себя за то, что поддался  на  эту
авантюру и угробил сегодня целый вечер.
   Бреннан повернулся, намереваясь возвратиться к машине,  но  почему-то
не увидел горящих окошек, да и сам кабачок куда-то запропастился. Однако
пройдя вперед несколько шагов, Бреннан различил очертания крыши: значит,
они просто потушили свет. Он взглянул  на  часы.  Но  не  могли  же  они
закрыться так рано? Странно. Впрочем, какое ему до этого  дело?  Бреннан
зашагал к машине, ежась от вечерней прохлады.
   Внезапно налетел пронизывающий ветер.

***

   Добравшись, наконец,  до  автомобиля,  Бреннан  опять  поморщился  от
резкого запаха навоза. Весь салон, казалось, был  пропитан  этой  вонью.
Филипп завел мотор и попытался  было  включить  вентилятор,  но  тот  не
работал. Вместо него загорелась красная лампочка, известившая о том, что
где-то в проводке произошло замыкание.
   Бреннан проклинал себя. Он надеялся только на то, что эта неполадка -
единственная. Филипп хотел сейчас только одного - вернуться домой.
   Выехав  со  двора,  Филипп  заметил  на  лобовом  стекле  разбившихся
насекомых. Он включил дворники, но те тоже не работали. Запах  в  салоне
становился  невыносимым.  Бреннан  стал  открывать  окно,  но   оно   не
подавалось. Филипп  чертыхнулся.  Он  вдруг  почувствовал,  что  по  его
ботинкам побежала вода. Филипп выглянул в окно  и  заметил  собаку.  Она
мчалась рядом, глядя ему прямо в глаза. Он посмотрел в зеркальце заднего
вида. Никого.  Померещилось.  Это  все  от  виски.  Филипп  почувствовал
тошноту, которая усилилась от этого жуткого  запаха.  Филипп  постарался
собраться с мыслями. Сколько же виски он  вылакал?  Только  три  порции.
Нет, это просто смешно. От такой дозы его не могло тошнить.
   Небеса разверзлись, и ливень очистил  лобовое  стекло  от  насекомых.
Филипп присматривался к указателям по обеим сторонам дороги. Наконец, он
заметил дорожный знак, указывающий  направление  на  Лондон.  Автострада
была абсолютно пустынна, и Бреннан сбавил скорость. Внезапно он нажал на
тормоза.  С  указательного  знака  свисал  какой-то  маленький,  розовый
предмет. Бреннан дал задний ход и подъехал поближе к этому  знаку.  Игра
света. Вовсе ничего не свисало с указателя. Бреннан набрал полные легкие
и разом попытался выдохнуть из себя этот смрад. Филипп нажал  на  педаль
газа. Машина не двинулась с места. Бреннан давил и  давил  педаль  газа,
бросая взгляды по сторонам. Колеса буксовали. И вдруг машина  дернулась,
и тут же за окнами стремительно замелькали придорожные кусты. Однако  ни
один механизм в автомобиле не подчинялся Бреннану. Машина  вышла  из-под
контроля.
   Бреннан судорожно нажимал  на  всякие  кнопки,  до  отказа  давил  на
педали, но машина существовала теперь словно сама по  себе.  Невыносимый
приступ тошноты захлестнул его,  и,  закашлявшись,  Бреннан  взглянул  в
зеркальце над собой. Оттуда на него уставился младенец, яаросший  густой
шерстью.
   Беззубый рот ребенка кривился в гнусной  ухмылке.  Закричав,  Бреннан
прикрыл руками глаза. В этот  момент  машина  рухнула  в  кювет.  Голова
Бреннана врезалась в лобовое стекло.

***

   Маргарет Бреннан рассеянно наблюдала за происходящим на экране. Время
от времени она поглядывала на часы. Зазвонил телефон.
   - Привет, - бодро поздоровалась Маргарет, а затем вежливо добавила: -
Нет, он еще не вернулся. Я обязательно дам вам знать.  -  Женщина  уютно
устроилась на диване. Через полчаса вновь  раздался  телефонный  звонок.
Маргарет сняла трубку.
   - Да, да, да, - трижды повторила она. И вдруг приглушенно вскрикнула:
   - В каком госпитале? Где это  находится?  -  воскликнула  Маргарет  и
бросилась к двери.

***

   Ребенок смотрел  на  него  широко  раскрытыми  глазами.  Его  терзала
мучительная боль, но младенец грустно улыбался. Бреннан протянул к  нему
руки, пытаясь снять его  с  деревянного  креста,  но  не  смог  нащупать
ладоней ребенка. Детское тельце уже начало холодеть, сбоку меж крошечных
ребер зияла страшная рана.  Бреннан  попытался  дотянуться  до  ручонок,
которые были закинуты за голову мальчика и прибиты ладошками к кресту.
   Бреннан закричал от ужаса, но вопль  этот  застрял  в  его  горле.  В
отчаянье Бреннан старался выдрать огромный гвоздь из детских ладошек, но
тело ребенка только вздрогнуло и опять поникло. Несмотря на предсмертную
агонию, ребенок улыбался Бреннану. Смирение и прощение, жалость и печаль
сквозили в этой светлой, тихой улыбке. Над головой маленького страдальца
виднелась надпись. Это была латынь, и Бреннан не понял ни слова.
   Но должен ведь кто-то помочь!
   Бреннан бросился прочь  от  креста.  Его  опять  преследовало  жуткое
зловоние: теперь за ним гнался другой ребенок. С головы до ног  тот  был
покрыт густой шерстью. Изо рта его доносился  трупный  смрад,  а  вместо
ногтей чернели звериные когти.
   Бреннан уже различал какие-то голоса, но по-прежнему ничего не видел.
Прямо возле его уха незнакомый мужчина произнес:
   - Он без конца твердит об одном и том же: сотня убиенных младенцев, и
еще какой-то распятый ребенок.
   - Да! - воскликнул Бреннан. Где он, этот мужчина, сейчас Бреннан  ему
все расскажет. Но Филипп опять не услышал своего голоса.
   - Но в живых-то он останется? -  донесся  до  Бреннана  взволнованный
женский голос. Он был ему знаком, и Филипп силился вспомнить  имя  своей
жены. Но не смог. Он почувствовал прикосновение руки, затем легкий  укол
и опять провалился в тьму. И снова он звал  кого-то  на  помощь,  умоляя
подойти и снять младенца с креста...

***

   В этот раз рука была нежной и мягкой; теплая  женская  рука,  ласково
гладившая его лоб. Он вцепился в нее, изо всех сил  стараясь  разомкнуть
веки. Тщетно. Тогда он ощупал руку и обнаружил на пальце знакомый  шрам,
что-то вроде родимого пятна. Он услышал ее голос, внушавший ему, что все
будет хорошо. Он как ребенок, держался за ее палец,  ощущая,  как  горит
крохотная отметина. Он с силой сжал знакомую руку и  услышал  вскрик.  А
потом опять укол. И вновь тьма поглотила его.
   Когда он проснулся, первое, что бросилось ему в глаза, были занавески
на окнах его собственного дома. Как же странно, он их  узнал  с  первого
взгляда. В висках стучало,  но  видения  исчезли.  Он  заморгал,  силясь
вспомнить, что же с ним стряслось,  но  память  опять  подвела  его.  Он
дотронулся до своей головы. Она была забинтована. Опираясь  на  подушку,
он попытался было сесть, но тут же без сил  рухнул  на  постель.  Однако
через некоторое время ему  все-таки  удалось  опустить  на  пол  ноги  и
дотянуться до зеркальца, лежащего  на  столике  рядом  с  кроватью.  Его
охватила дрожь, когда он вдруг подумал, что может увидеть в  зеркале.  И
все-таки он взглянул в него. Это было его собственное лицо - небритое  и
помятое - но его.
   - Филипп!
   В дверях спальни стояла жена. Улыбнувшись, она направилась к  постели
и склонилась над мужем. Маргарет тепло коснулась губами его щеки.
   Филипп засунул ноги под одеяло.
   - Здорово тебя разукрасило! - весело заметила Маргарет.
   - Расскажи мне все, пожалуйста.
   - Да что тут особенно рассказывать-то. Ты разбил машину. Тебя нашли в
тот момент, когда ты - весь окровавленный, бродил и...
   - А младенца спасли?
   -  И  у  тебя  до  сих  пор  продолжаются  галлюцинации.  -  Маргарет
улыбалась, как улыбаются обычно маленьким детишкам: - Но голова твоя так
сильно пострадала,  что  удивляться  этому  не  приходится.  Жена  снова
погладила его по щеке: - Ладно, поспи лучше. Уже все хорошо.
   И она вышла из спальни, виляя бедрами, словно уличная девка.
   А Филипп вдруг вспомнил, что она даже  не  поинтересовалась,  как  он
себя чувствует. Будто это ее вообще не волновало. Бреннан  закрыл  глаза
и, проваливаясь в сон, молил Бога, чтобы ребенка спасли.

Глава 15

   Пожалуй, впервые за все годы  секретарша  посла  не  находила  нужных
слов.  Наблюдая,  как  ее  шеф  собирает  свою   дорожную   сумку,   она
переминалась с ноги на ногу и теребила волосы.
   - Но почему именно в Рим? - решилась, наконец, она задать вопрос. - И
почему так внезапно?
   - Пожалуйста, посмотрите, положил ли я зубную пасту и  бритву,  -  не
слыша секретаршу, попросил посол.
   - Но, господин посол, вас же сегодня  ждут  в  Уайтхолле.  Вы  же  не
можете вот так...
   -  Пусть  едет  Гарри,  -  Бреннан  застегнул  на  сумке  молнию.   -
Извинитесь. Ведь именно затем вы здесь и сидите. И отлично со всем  этим
справляетесь. Завтра к обеду я уже вернусь.
   - Но, может быть, вы хотя бы скажете мне, куда и к кому вы летите?
   - Если я открою вам, что у меня назначена встреча с одним сумасшедшим
монахом, вы мне поверите, а? - улыбнулся Бреннан.
   А его секретарша подумала  о  том,  что  судя  по  его  поведению  за
последнее время, так оно все, видимо, и есть на самом  деле.  Удивляться
тут нечему. Она вполне поверила Бреннану.
   - До завтра, - бросил на прощание посол и вышел  из  кабинета.  Через
плечо у него болталась сумка, темные очки скрывали синяки под глазами, а
на лбу была повязка.  Да,  видочек,  что  надо,  мелькнуло  в  голове  у
секретарши.
   Она  смотрела  вслед  Бреннану,  затем  мельком  взглянула  на   герб
Соединенных Штатов и, коснувшись рукой телефона, вслух заметила:
   - Господи, Боже мой, я-то что из кожи вон лезу? Мне-то что  до  всего
этого?
   Она была всего-навсего прекрасным солдатом, выполняющим любой  приказ
своего генерала - и все тут. Спрос с нее невелик.
   И секретарша посла вернулась к своему письменному столу,  чтобы,  как
всегда,  отвечать  на  телефонные  звонки  и  усердно   выполнять   свои
обязанности.

***

   Небольшой самолет взял курс  на  юго-восток  через  Францию.  Сидя  в
салоне, Бреннан то и дело дотрагивался до повязки и  даже  мог  нащупать
хирургические швы на лбу. Врач заверил его, что небольшие шрамы все-таки
останутся, но они не обезобразят его  лица.  Но  вот  кто  сотрет  шрам,
появившийся в его душе, хотел бы он знать?
   В который раз перечитывал Бреннан мятую  телеграмму,  извлеченную  из
брючного кармана. Он  не  мог  уловить  в  этом  послании  и  намека  на
проявление эмоций. Здесь холодно сообщалось  о  том,  что  священник  на
смертном одре пожелал увидеть его - Бреннана - по весьма  важному  делу.
Посол еще раз прочел адрес госпиталя. Наверное, найти  его  можно  будет
без труда.
   Бреннан выглянул в иллюминатор. Внезапно он поймал себя на мысли, что
летит тем же маршрутом, которым следовали и его предшественники:  Роберт
Торн, и Дулан, и Финн.
   Он вызвал стюардессу и заказал виски.
   - Ничего, я еще пока живехонек, - пробубнил он себе под нос.
   - Сэр? - не поняла стюардесса.
   - Ничего, ничего, - улыбнулся Бреннан. - Решил испытать судьбу.

***

   Самолет приземлился на одной из самых  отдаленных  посадочных  полос,
однако Бреннан  очень  быстро  прошел  таможенный  контроль  и  прямиком
направился к поджидавшему его такси. Секретарша заранее заказала  машину
и все устроила как надо. Единственное, что  Бреннана  сейчас  волновало,
так это отношение римских властей к его анонимному визиту. Скорее  всего
они не обратят на это никакого внимания. Ведь они по горло  сыты  своими
собственными проблемами. А  тут  еще  ворочать  мозгами,  с  какого  это
перепугу  дипломату  приспичило  заявиться  частным  порядком,  то  бишь
инкогнито.
   Поездка на восток заняла более двух часов. Наконец они  добрались  до
той деревушки. Больница располагалась в  укромном  уголке,  подальше  от
людских глаз.
   Бреннан взглянул на вывеску и застонал. Боже, ему ведь и в голову  не
приходило, что это может  оказаться  госпиталь  для  душевнобольных.  Он
притормозил у ворот и,  на  мгновение  откинувшись  на  спинку  сиденья,
глубоко и тяжело вздохнул. Похоже, он зря  потратил  время.  Воображение
рисовало ему совсем иную картину: вот он стоит возле постели  умирающего
и беседует с этим достойным и благородным стариком, и тот  благословляет
его. Тут же непременно должны  стоять  в  вазах  прекрасные  итальянские
букеты цветов. И, конечно  же,  нежный,  ласковый  ветерок,  какой  дует
только в Италии. А вместо этого Бреннану предстояла встреча  с  выжившим
из ума беднягой. О, Господи!
   Это было небольшое одноэтажное здание с  крошечными  оконцами.  Войдя
внутрь, Бреннан внезапно почувствовал панический страх. Страх, тем более
сильный, что появился тот неожиданно и без видимых причин.  А  что  если
его - Бреннана - сейчас повяжут здесь, в этом доме? Ведь никто,  никогда
не найдет его. Ибо ни одна живая душа в Лондоне не  ведала,  где  сейчас
находится американский посол...
   Бреннан отогнал прочь эти глупые мысли и, заметив за столом дежурного
- живого и вполне нормального человека,  заставил  себя  улыбнуться.  Он
представился и попросил о свидании со священником.  Бреннану  предложили
чуточку подождать. Спустя минуту в одном из коридоров показался  молодой
человек. Посол сразу же узнал Френсиса- Вина перед этим  монахом  тяжким
грузом легла  на  его  плечи.  Ведь  если  бы  тогда,  в  Риме,  Бреннан
прислушался к словам этого монаха, несколько человеческих жизней были бы
спасены...
   - Спасибо, что приехали, - молодой человек протянул  для  приветствия
руку, затем вдруг прижал Бреннана к себе, обнял  его  за  плечи.  Только
теперь посол увидел, что лицо Френсиса залито слезами.
   - Как он? - нерешительно осведомился Бреннан.
   - Скоро душа его освободится, - грустно и со  спокойным  достоинством
сообщил брат Френсис. Протянув Бреннану руку,  он  увлек  того  вниз  по
коридору.
   - Но почему он все-таки именно в этой больнице? Для... - язык его  не
поворачивался произнести эти слова "для умалишенных".
   - Почему в больнице для душевнобольных? - подсказал монах. - Говорят,
что он довел себя до крайнего нервного истощения. Он постоянно твердил о
конце света, то и дело повторяя, что нужно срочно послать кого-нибудь  в
ту самую английскую деревушку. Мы убеждали их, что сами сможем ухаживать
за ним в монастыре, но они настояли...
   Бреннану не терпелось узнать, кто такие "они", но он сдержался. Молча
следовал он за монахом, всем своим нутром ощущая, что находится сейчас в
совершенно ином измерении. В мире несчастных и обездоленных  людей.  Ему
нестерпимо захотелось выбраться отсюда на волю, на воздух - в обычный  и
суетный мир. Словно прочитав его  мысли,  монах  еще  крепче  сжал  руку
Бреннана.
   Они спустились по лестнице в  полуподвальное  помещение.  Здесь  было
сумрачно и значительно прохладней,  чем  наверху.  Как  будто  этот  мир
старались упрятать подальше от постороннего взгляда.
   Френсис постучал в самую крайнюю дверь. Она распахнулась.  На  пороге
стоял санитар в зеленом форменном  халате.  Он  кивнул  и  пропустил  их
внутрь. В нос резко ударил запах карболки.
   Они оказались в крошечной комнатенке, напоминавшей скорее  келью.  Из
мебели  здесь  виднелась  одна-единственная  железная  койка,  стул,  да
умывальник, на котором стоял большой кувшин.
   Невольно Бреннан взглянул на оконце: нет, оно не  было  зарешеченным,
однако величина этого "кошка не позволяла протиснуться в него и ребенку.
   Старик пошевелился на кровати, пытаясь приподнять руку.
   - Господин Бреннан! - раздался немощный голос, в  котором  послышался
вопрос.
   Бреннан склонился над койкой и пожал худую старческую руку. В лице де
Карло не было ни кровинки: кожа, как пергамент, обтягивала впалые  щеки,
рот ввалился. Прикоснувшись к ледяной руке де Карло, Бреннан  вздрогнул.
Перед  ним  лежал  человек,  пытавшийся  спасти  мир  от  гибели,   этот
несчастный безумец добровольно взваливший на плечи  свой  крест.  И  вот
награда - смерть в одиночестве. Да еще и в сумасшедшем доме.
   - Садитесь, господин посол. Бреннан присел  на  краешек  стула  возле
постели.
   - Очень жаль, что вы не совсем здоровы, - промямлил Бреннан.
   Мягко улыбнувшись, де Карло покачал головой.
   - Спасибо, господин посол, но пусть вокруг да около ходит тот, кто  в
этом нуждается.
   Несколько мгновений мужчины молча всматривались друг в друга.
   Неожиданно де Карло прервал возникшую паузу:
   - Вы ведь человек не религиозный, господин Бреннан?
   Бреннан кивнул.
   -  Тогда  зачем  вы  все-таки  прилетели  из  Англии?  Посол   слегка
растерялся.
   - Я прочел ваши записи и те два письма. Конечно, они лишены смысла...
   Священник оборвал его:
   - А мы здесь не для того, чтобы рассуждать о вещах привычных.
   - Но простите, - возразил Бреннан, - я  точно  также  не  верю  ни  в
черта, ни в дьявола.
   - Но зачем тогда вы здесь?
   - Сам не знаю. Может быть,  из  сострадания.  Де  Карло  отрицательно
покачал головой.
   - Однако, возможно, просто из любопытства. Теперь де Карло  улыбался.
И Бреннан был вынужден признаться себе, что привело  его  сюда  не  одно
только  чувство  сострадания.  Здесь  крылась  какая-то   непонятная   и
необъяснимая причина. Бреннан сидел уставившись себе под ноги. Он не мог
вымолвить ни слова. И вдруг пошел напролом:
   - Мне кажется, что я  сошел  с  ума.  Произнеся  эти  слова,  Бреннан
почувствовал, будто тяжелая ноша свалилась с его плеч.
   - Пожалуйста, посмотрите мне  в  глаза,  -  попросил  его  де  Карло.
Бреннан повиновался, и в голове у него мелькнула мысль о нелепости  всей
этой ситуации: он признается в безумии человеку из "психушки".
   - Почему вы так думаете? - поинтересовался де Карло.
   И Бреннан скороговоркой, боясь, что его прервут,  рассказал  о  своих
ночных кошмарах, о ребенке на кресте, о  другом  младенце  -  мерзком  и
гнусно пахнущем. Когда посол, наконец, закончил свою исповедь, де Карло,
преодолевая боль в разбитом теле,  приподнялся  в  постели  и  с  трудом
оперся на локоть. Он ласково дотронулся до руки посла:
   - Как по-английски называется ощущение, когда человеку кажется, будто
его кошмары оживают?
   - Галлюцинации, - подсказал Бреннан.
   - Да, да, верно, - подхватил де Карло. - Власть злых сил безгранична.
И расстояние для них - не помеха. Зло разрушает человеческую способность
к  воображению.  Сила  Антихриста  способна   изуродовать   человеческое
сознание и ум. Антихрист имеет власть и над людьми, и над животными. Его
сила сводит человека с  ума.  Вспомните  вашего  предшественника,  посла
Доила.
   - Да, - механически подтвердил Бреннан, - он сам себе вышиб мозги.
   - Разумеется,  Дэмьену  Торну  во  что  бы  то  ни  стало  надо  было
избавиться от этого человека. Вот он и  добился  своего:  тот  сам  себя
убил. И никто так и не узнал, почему.
   - Верно, - пробормотал Бреннан, - тех, кого богам угодно  уничтожить,
они просто сводят с ума. Де Карло резко возразил:
   - Нет, сын мой, не боги. Не боги.
   На пороге возник  молодой  монах.  Де  Карло  поднял  дрожащую  руку,
которая почему-то напомнила Бреннану  трепыхающиеся  крылышки  умирающей
птахи. Священник кивнул монаху, и тот  вытащил  из-под  сутаны  кожаный,
потертый кошель. Де Карло извлек из него кинжал:
   - Мне больше не позволяют держать их при себе, - пояснил он. - Теперь
о них заботится брат Френсис. Бреннан посмотрел  на  фигурку  Христа  на
рукоятке.
   - Вот этим кинжалом была уничтожена физическая жизнь Дэмьена Торна, -
объяснил де Карло. -  Необходимо  вновь  использовать  его.  -  С  этими
словами" старик протянул Бреннану кинжал, держа его за  лезвие.  Бреннан
сжал  рукоятку  и  почувствовал,  как  его  вновь   начинает   одолевать
мучительный страх.
   - Держитесь за Христово тело, и Он поможет вам, - зайдясь в  приступе
кашля, де Карло обессилел и упал в постель. Затем тихо продолжал:
   - Вы знаете, что надо делать. Времени осталось в обрез. Полчища людей
испокон веков  уничтожали  и  уничтожают  друг  друга,  но  скоро  этому
наступит конец. - Де Карло прикрыл глаза и перешел  на  шепот.  Бреннану
пришлось склонится к самым губам священника, чтобы расслышать его слова:
   - В Откровении сказано:
   "И виделъ я выходящих изъ устъ дракона, и изъ устъ зверя, и изъ  устъ
лжепророка трехъ духовъ нечистыхъ... Это суть  бесовские  духи,  .,  они
выходятъ къ  царямъ  земли  и  всей  Вселенной,  чтобы  собрать  ихъ  на
брань..."
   Де Карло открыл глаза.
   ...на брань... - еле  слышно  повторил  он.  -  Вы,  господин  посол,
положите этому конец. Набирайтесь силы от Христова тела в ваших руках...
   Глаза де Карло затуманились, рукопожатие ослабло.
   Бреннан поднялся со стула, и, пошатываясь, побрел к двери.
   - У меня нет такой веры, как у вас, святой отец, - пробормотал он.  -
Но я желаю вам Мира.
   - Теперь все в ваших руках. Бреннан стоял уже на пороге.
   - И помните, - вновь раздался слабый голос священника, - ваши  ночные
кошмары - это все происки дьявола. Но восставший  Христос  вам  поможет.
Доверьтесь Ему и положитесь на Него.
   Бреннан покинул комнату и пошел следом за Френсисом. Дверь  закрылась
за ними, но еще долго из-за нее доносился сухой кашель старика.
   Бреннан же думал только о том, чтобы поскорее покинуть это место.

***

   Машина мчалась на  север  Италии.  Сидя  за  рулем  Бреннан  вдруг  с
любопытством обнаружил, что окончательно успокоился, и  страх,  наконец,
покинул  его.  Бреннан  взглянул  на  кинжал,  лежавший  подле  него  на
автомобильном сиденье. Один вид этого оружия странным образом успокаивал
посла. Значит, он пока все-таки не свихнулся. И его  кошмары  -  происки
нечистой силы. Все непостижимым образом становилось на  свои  места.  Во
всем появлялся некий, ранее скрытый от него - Бреннана - смысл. И  вдруг
посла опять на какое-то мгновение одолело сомнение: ведь  если  все  это
имеет смысл, значит, он-таки свихнулся? Да кто же, как только  не  псих,
может в это поверить?.. Бреннан взглянул в  зеркальце  заднего  вида.  И
увидел свою собственную, улыбающуюся физиономию.

Глава 16

   Точно так же,  как  ранее  представитель  Би-Би-Си,  Кеннет  Эванс  -
помощник начальника полицейского управления - был  крайне  заинтригован,
получив из американского посольства приглашение на ланч.
   И действительно, сколько Эванс ни прокручивал в мозгу  все  варианты,
видимых причин для подобного приглашения, похоже, не находилось.
   Как-то раз Эванс уже встречался с послом, но  совершенно  официально.
Бреннан нравился Эвансу. Посол производил хорошее впечатление,  и,  даже
если,  подобно   всем   политикам,   что-то   и   скрывал   под   маской
"добропорядочного гражданина", то  делал  это  весьма  искусно.  Вот  об
этом-то и размышлял Кеннет Эванс, направляясь в посольство.
   Бреннан  поднялся  из-за  своего  массивного  письменного  стола   и,
поздоровавшись с Эвансом, извинился за свой довольно плачевный вид после
автомобильной катастрофы.
   - Ну, сэр, - нарочито строго пожурил  его  Кеннет,  -  если  вы  и  в
следующий раз не пристегнетесь ремнем...
   - Ясно, - в тон ему подхватил Бреннан, - намек понял.
   В  кабинет  вкатили  сервировочный  столик  с  закусками,  и  мужчины
приступили к ланчу.
   О чем они только ни болтали: и  о  последних  публичных  выступлениях
отдельных политиков, и об ужасной трагедии на Трафальгарской площади,  и
об американском футболе, по части которого Эванс был просто дока.
   Полицейский  уже  начал  было  подумывать,  зачем  его  вообще   сюда
пригласили. Они пили кофе. И тут Бреннан обратился,  наконец,  со  своей
просьбой к Кеннету.
   Эванс нахмурился:
   - Вы сказали, пять кинжалов?
   - Да, совершенно одинаковых. Я полагаю,  они  хранятся  в  вашем  так
называемом музее Ужасов. Дело в том, что  их  обнаружили  несколько  лет
назад в Чикаго, и наш Чикагский музей с удовольствием бы их выставил  на
короткое время. Разумеется, по  окончании  этого  срока  мы  их  тут  же
вернем. - Даже не знаю... - промямлил Эванс.
   - Насколько я понимаю, вся информация, поступающая к вам, хранится  в
делах, так? Ну, я имею в виду отпечатки пальцев и все такое?
   Эванс кивнул.
   - Так значит, эти кинжалы могут понадобиться, если вдруг  преступника
опознают?
   - Точно так.
   - Не хочу показаться назойливым, но, похоже, в  ближайшее  время  это
маловероятно? - с улыбкой заметил Бреннан.
   - Согласен, - улыбнулся в ответ Кеннет.
   - Так вот, в любой момент, как только вам понадобятся кинжалы, мы  их
вам тут же возвращаем.
   - Однако в таком случае я буду  вынужден  настаивать,  чтобы  кинжалы
находились под надежной охраной.
   - В этом можете не сомневаться.
   - Ну, тогда не вижу причин, чтобы...
   - Отлично! Спасибо. Огромное спасибо. Чикагский музей будет просто  в
восторге от этой новости.
   Они снова перешли на тему об американском футболе, и Эванс просидел у
посла еще минут двадцать.  Где-то  в  глубине  сознания  у  полицейского
затаилось любопытство: зачем все-таки американскому  послу  понадобились
эти древние кинжалы?
   Усаживаясь в автомобиль, Кеннет, не сдержавшись, произнес:
   - В конце концов, не наше собачье дело знать на кой черт Бреннану эти
штуковины.
   И, действительно,  важен  был  результат:  теперь  посол  США  обязан
Кеннету,  а  помощнику  шефа  Главного   полицейского   управления   это
непременно рано или поздно пригодится.
   Сегодня Кеннет Эванс был вполне доволен собой.

***

   - Маргарет! - с порога окликнул жену Бреннан. Хотя был почти  уверен,
что та еще бродит по магазинам. Но все-таки должен же он убедиться,  что
ее действительно нет дома. Бреннан вовсе не горел желанием  отвечать  на
ее вопросы, - а они, конечно, непременно возникнут. Да и ответы его вряд
ли смогут удовлетворить жену.
   Бреннан плеснул в бокал виски, в который  раз  отмечая,  что  слишком
зачастил с выпивкой,  да  черт  с  ней.  Как  только  весь  этот  кошмар
закончится, если он вообще  может  закончиться  -  дозы  спиртного  тоже
сократятся.
   - Ну, давай же побыстрее, где ты там  запропастился,  -  сквозь  зубы
ругался Бреннан, думая о посыльном из полицейского управления,  которого
Эванс обещал прислать еще к шести часам.
   Наконец, раздался звонок. Бреннан бросился к двери. Посыльный  вручил
ему пакет, и, попросив расписаться в  получении,  вежливо  откланялся  и
направился к своему мотоциклу.
   Закрыв дверь, Бреннан  кинулся  в  свой  кабинет.  Пакет  был  прочно
перевязан, и Бреннан, пытаясь  развязать  бечевку,  обложил  весь  белый
свет. Кипя от негодования, он схватил ножницы  и  перерезал  шпагат.  Из
пакета  выскользнули  кинжалы,  и  один  из  них,  падая,  задел  ладонь
Бреннана. Тот вскрикнул от боли. Из тонкого, прямого надреза заструилась
кровь.
   Кинжалы упали на пол, к каждому была прикреплена номерная бирка. Нож,
что поранил руку Бреннана, вонзился острием в паркет  и  теперь,  слегка
раскачиваясь, торчал в нем. Филипп протянул  было  руку,  чтобы  собрать
кинжалы, но кровь закапала прямо на рукоятку торчащего в  полу  стилета.
Чертыхнувшись,  Бреннан  поспешил  в  ванную,   чтобы   залепить   ранку
пластырем. Наклеивая пластырь на ладонь, он обратил внимание, что  порез
пришелся как раз на то место, которое хироманты называют линией жизни, и
пересекал названную линию в  точке,  соответствующей  примерно  среднему
возрасту. Бреннан невольно  застонал.  Однако  на  этот  раз  он  быстро
справился с охватившим его страхом и вернулся в кабинет.
   Нож все еще торчал из паркета. Рукоятка была обагрена его,  Бреннана,
кровью. Филипп  вытащил  из  пола  кинжал  и  попробовал  стереть  кровь
салфеткой. Но кровь только размазалась по  всему  телу  и  лику  Христа.
Бреннан возвратился  в  ванную,  вымыл  нож  и,  осторожно  вытерев  его
полотенцем, снова поднялся в свой кабинет. Выдвинув там ящик письменного
стола, Филипп достал из него кинжал, врученный де  Карло.  Затем  собрал
все кинжалы вместе, расположив их в форме креста.
   К нему были обращены шесть ликов Христа,  искаженных  агонией,  шесть
ликов, от которых он не в  силах  был  оторвать  взгляд.  Он  как  будто
смотрел на колеблющееся пламя костра - завораживающее, манящее и в то же
время будоражащее неведомые глубины души.
   Он не помнил, сколько вот так, зачарованно  простоял.  Услышав  скрип
входной двери, он вздрогнул. Затем сдвинул кинжалы в кучу и спихнул их в
ящик стола. Он только-только успел их  спрятать,  как  в  кабинет  вошла
Маргарет.
   Бреннан поздоровался с женой и задумался над тем, что он будет делать
дальше.

***

   Этот день был, пожалуй, самым жарким в году. К тому же он выдался еще
и  на  редкость  влажным.  Бухер  и  Дэмьен  неспешно  прогуливались  по
Пирфордскому  парку.  Собака  не  отставала  от  них.  В  жужжание  пчел
вплеталось стрекотанье кузнечиков; высоко в небе заливался жаворонок.
   Презрительно хмыкнув, Дэмьен оборвал сентиментальное замечание Бухера
насчет "оркестра природы". Юноша выглядел очень плохо: лицо - белое, как
простыня, со  следами  чрезвычайной  усталости.  Подобная  усталость  не
присуща молодости. Да и загар как будто  вовсе  не  приставал  к  юноше.
Кстати,  в  яркие,  солнечные  дни  Дэмьен  Торн-младший  ощущал  особую
подавленность, а  под  глазами  появлялись  синяки,  да  и  щеки  словно
вваливались.
   - Ну что, подготовка к совещанию завершена? - осведомился юноша.
   - Да, сделано вроде все возможное. Почва для него подготовлена.
   - Вот-вот. Именно почва подготовлена. Пришло время собирать урожай.
   Бухер решил было уточнить, что Дэмьен имеет в виду, но не успел и рта
раскрыть. Юноша  остановился,  как  вкопанный.  Потом  резко  обернулся,
всматриваясь в даль, туда где темнела полоска  деревьев.  Бухер  обратил
свой взгляд туда же. В нескольких сотнях метров от них  солнечные  блики
переливались в листве деревьев - и  больше  ничего  и  никого.  Внезапно
собака громко зарычала, шерсть на ее загривке встала дыбом.
   - Он прислал за мной своего раба, - произнес Дэмьен. - Лакей  Божьего
Сына явился сюда, чтобы уничтожить меня.
   Только Дэмьен проговорил  эти  слова,  собака  рванулась  с  места  и
бросилась  в  сторону  деревьев,  залитых  солнечным  светом.  А   юноша
продолжал:
   - Я чувствую Его  присутствие  повсюду.  Он  проникает  мне  в  душу.
Жалость Его пронизывает меня до мозга костей.
   Бухер вздрогнул. Он прекрасно понимал, что имеет в  виду  Дэмьен.  На
собственной  шкуре  ощутил  он  влияние  Сына  Божьего:  и,  если  вдруг
случалось, что Поль ложился спать недостаточно  подготовленным,  то  всю
ночь напролет чудился ему Его голос, исчезая лишь к утру  и  оставляя  в
памяти какие-то обрывки сновидений.
   Собака тем временем скрылась в кустах, а  юноша  двинулся  в  сторону
особняка. Еле слышно он прошептал:
   - Молись за меня, Поль. Вели всем  ученикам  молиться  за  меня.  Мне
нужна сила и поддержка их всех.
   Дэмьен побрел к дому, слегка приволакивая ноги, словно старик.  Бухер
еще раз взглянул на купающиеся в сиянии деревья и  последовал  за  своим
господином. С головы до ног его пробирала дрожь, внутри все  заледенело,
несмотря на такой непривычный для Англии зной.
   Опустив бинокль, Бреннан глубоко вздохнул, и влажный воздух  наполнил
его легкие. Бреннана трясло, как в лихорадке.
   Филипп уже свесил  ноги  с  внутренней  стороны  стены.  Он  еще  раз
оглянулся на куст, под которым оставил кошель с пятью кинжалами.  Шестой
кинжал Филипп крепко сжимал в руке. Однако в эти минуты  Бреннан  твердо
знал: то, о чем просил его де Карло, он - Филипп  -  никогда  не  сможет
выполнить. Все это безумие, абсурд.  Да  и  мысли-то  об  этом  являлись
частью того же самого сумасшествия.
   Бреннан чуть было не спрыгнул со стены, когда из кустарника выскочило
чудовище: огромный пес с желтыми,  немигающими  глазами.  Таких  Бреннан
сроду не видывал. Захваченный врасплох, он вцепился в стену  и  подобрал
ноги, с трудом удерживая равновесие.
   Собака, оскалив пасть и не издавая ни звука, раз за  разом  бросалась
на стену, пытаясь передними лапами достать Бреннана.
   Филипп не сводил взгляда с ее желтых глаз. Вот собака отскочила и тут
же с новой силой кинулась на стену. Филипп услышал клацанье  зубов.  Еле
удерживаясь  на  стене,  Бреннан  находился  в  шатком  равновесии.   Он
чувствовал  себя,  как  на  борту  раскачивающегося  судна  и  испытывал
непреодолимое желание броситься зверю прямо  в  пасть.  Что-то  подобное
ощущаешь, когда смотришь в морскую пучину и вдруг,  забыв  обо  всем  на
свете, понимаешь, что тебя, как магнит, притягивает эта бездна.
   Бреннан оторвал взгляд от собаки и зажмурил глаза. Но сразу  возникло
видение распятого младенца. Филипп затряс головой, пытаясь отогнать  это
видение, и тут же в нос ударил невыносимо  жуткий  запах,  исходящий  от
чудовища. То самое зловоние, что преследовало Бреннана в  его  кошмарных
галлюцинациях.
   Филипп с  такой  силой  сжал  рукоятку  оружия,  что  фигурка  Христа
врезалась в его  ладонь.  Боль  привела  Филиппа  в  чувство,  вернув  к
действительности. Галлюцинация с младенцем оставила его. Пес внизу замер
на месте, не сводя с Бреннана желтых  глаз.  Как  будто  удивление  было
написано на собачьей морде. Чудовище словно раздумывало, что ему  делать
дальше...
   А Бреннан тем временем неторопливо спустился с другой  стороны  стены
и, подхватив  кошель  с  кинжалами,  услышал  чудовищный  вой.  Это  был
отчаянный вой зверя, упустившего добычу.

Глава 17

   Питер  Стивенсон  наблюдал  из  окна  за  подкатывающими   к   зданию
лимузинами. Репортеры тут же плотным кольцом окружали людей,  выходивших
из этих автомобилей. Щелкали  вспышки  и  затворы  фотоаппаратов.  Питер
Стивенсон был вполне доволен собой. Что бы там ни произошло после  этого
совещания, имя его - Стивенсона - уже  вписано  в  историю.  Потому  что
благодаря исключительно его усилиям эта встреча  состоится.  Израильтяне
должны будут - хотя бы на глазах у публики - за  руку  здороваться  и  с
сирийцами,  и  с  ливанцами,  которые  являлись   связующим   звеном   с
Палестинским Фронтом Освобождения. Компромисс, наконец, был достигнут, и
в течение ближайшего часа ожидается подписание исторического коммюнике.
   До сих пор все шло, как  надо.  Стивенсон  закрыл  глаза  и  принялся
фантазировать: да, а вот если бы ему удалось перетащить на свою  сторону
представителей еще и ПФО, то тогда... Нет, это он, пожалуй, хватил через
край. А ведь уже и по результатам нынешних переговоров можно представить
себе броские заголовки в газетах. Это будет самый веский  вклад  в  дело
мира и стабильности с тех самых пор, как Садат ступил на землю  Израиля.
Правда, изначально Стивенсон рассчитывал на еще большую удачу.
   Он даже в мыслях боялся представить, что может произойти, если сейчас
где-нибудь  случится  сбой.  Каждая  арабская  страна  обладала  ядерным
запасом: и Ливия, и Сирия, и Ливан. Стало быть, любая из  этих  стран  в
пику другой может развязать новый Холокаст?
   Однако, что может  сейчас  вдруг  сорваться,  спросил  он  сам  себя?
Соглашения подписаны, и то, что должно состояться нынче -  так  это  уже
для публики.
   Стивенсон снова выглянул в окно и увидел, как к  зданию  приближаются
автомобили представителей Израиля. Репортеры у подъезда как  по  команде
засуетились. Вдоль дороги выстроились многочисленные  зеваки,  глазеющие
на красочное зрелище. Впервые за последние месяцы в толпе не было  видно
ни лозунгов,  ни  транспарантов.  Люди  просто  наблюдали  "исторический
момент", чтобы впоследствии рассказывать своим детям и внукам о том, что
они-де лицезрели особ,  сохранивших  мир  на  планете.  А  демонстрантов
потрясла трагедия на Трафальгарской площади. Они лишились  тогда  своего
лидера и до сих пор скорбели по нему.
   Стивенсон вздохнул и отошел от окна. Глянув  в  зеркало,  он  одернул
костюм и направился к лестнице встречать  гостей.  Через  час  весь  мир
заговорит только о нем. Стивенсон - борец за подлинный  мир  на  планете
добился желаемого...
   В целях безопасности Филиппу Бреннану и госсекретарю полагалось ехать
в разных автомобилях. Зевая, Бреннан  разглядывал  толпы  людей,  ощущая
каким-то шестым чувством,  откуда  из  гущи  зевак  на  него  направлена
видеокамера. Возможно, его белозубая улыбка будет сиять сегодня  вечером
на экранах миллионов телезрителей. Машина затормозила, и Бреннан  шагнул
в толпу журналистов. - Господин посол, не могли бы вы  прокомментировать
слухи о том, что по состоянию здоровья вы подаете в отставку?
   - Конечно, могу, - на ходу бросил Бреннан, в окружении  помощников  и
телохранителей проталкиваясь ко входу, - это не более чем слухи.
   - Как вы себя чувствуете, господин посол?
   - Отлично, - расплылся он в улыбке. Да, именно эти  кадры  дадут  они
сегодня вечером вслед за теми, другими,  где  он  зевает  в  автомобиле,
подумал Бреннан. Ну да черт с ними со всеми.
   Вместе со своим помощником, посол прошел в конференц-зал и  сел,  как
обычно, рядом с госсекретарем. Этот крупный  мужчина  приветливо  кивнул
Бреннану, но в его взгляде  мелькнула  какая-то  тень.  Филипп  надеялся
только на то, что тот не будет лезть в душу, выпытывав зачем это Бреннан
летал в Рим, покинув свой пост, потому  что  оправданий  у  Бреннана  не
было.
   Ладно, сейчас надо забыть обо  всем.  И  Бреннан  действительно  стал
вслушиваться в слова выступающих. Представители Сирии  и  Ливана  сидели
рядом.  Сзади  -  русские.  Лидеры  из  ОПЕК  расположились  вместе,   а
израильская верхушка находилась справа от американцев. По мере того  как
Бреннан вслушивался, до него наконец начал доходить тот  нехитрый  факт,
что вот это все и есть реальный мир, его настоящая, действительная жизнь
- без сумасшедших священников, дьяволов и всяких там бесов.  Он  услышал
внушительный голос Питера Стивенсона:
   - Предложения включают в себя обсуждение вопроса о районе  Восточного
Иерусалима. Позвольте мне представить вам членов сирийской делегации.
   Телекамера  тут  же  крупным  планом   показала   сирийца,   легонько
постукивающего по микрофону и пробегающего взглядом свои записи.
   Сириец заговорил на родном языке, и Бреннан вставил в ухо устройство,
позволявшее слышать синхронный перевод. В зале стояла  тишина.  До  того
момента, пока выступавший, не коснулся имени Арафата  -  этого  старика,
пережившего кучу покушений на себя и до сих пор цеплявшегося за власть.
   При одном  только  упоминании  этой  "легендарной"  фамилии  один  из
израильтян тут же вскочил на ноги. Это был  Саймон.  Бреннан  вместе  со
всеми собравшимися в изумлении уставился на него, пытаясь понять, что он
там выкрикивает на иврите.
   Поднялся со своего места и Стивенсон,  словно  рефери  на  боксерском
ринге. Все заметили, что лицо его белее мела.
   В этот самый момент Саймон бросился в сторону сирийца. Кто-то пытался
преградить ему путь, но было уже слишком  поздно.  В  лучах  прожекторов
мелькнул какой-то предмет и, когда израильтянин занес  руку  для  удара,
яркий свет юпитеров отразился на массивной ониксовой пепельнице  в  руке
Саймона. Этой пепельницей он что есть силы ударил по губам  сирийца.  Из
горла последнего вырвался не то стон, не то рычание, и, залитый  кровью,
он  опрокинулся  навзничь,  теряя  выбитые  зубы.  Саймон  тем  временем
навалился на свою жертву. При этом он истерически вопил. И  прежде,  чем
Саймона оттащили, ему удалось нанести сирийцу еще один удар.
   Присутствующие в зале словно остолбенели на несколько мгновений.  Они
тупо наблюдали за дракой, как будто находились в состоянии  шока.  Потом
наступил хаос. Такого ни один из участников не мог представить себе и  в
кошмарном  сне:  израильтяне  кинулись  к  Саймону,  сирийцы  и  ливанцы
сгрудились возле  поверженного.  Спустя  несколько  секунд  они  яростно
набросились друг на друга, с пеной у рта доказывая что-то противникам. В
ход пошли кулаки. Стивенсон  рухнул  на  свой  стул,  будто  именно  ему
заехали по губам ониксовой пепельницей.
   Русские собрали документы и покинули зал. Вслед за ними направился  и
госсекретарь США. Последним вышел Бреннан, за спиной которого продолжало
свирепствовать это фантастическое или, точнее, мистическое безумие.

***

   Сев в автомобиль, Бреннан услышал новости, передаваемые по радио.  По
всем  каналам  транслировалось  сообщение  о  скандале.  А  когда  посол
добрался до своего кабинета, стол его оказался заваленным телексами. Все
телефоны надрывались. Часа три Бреннан  только  и  занимался  тем,  что,
отвечая на звонки, как попугаи повторял одни и те же, ничего не значащие
фразы.
   В кабинет заглянула секретарша:
   -  Господин  посол,  звонила  ваша  жена  и  просила  передать,   что
сегодняшнее приглашение на ужин от господина Бухера остается в силе.
   Бреннан оторопело уставился на секретаршу. Он и слыхом не слыхал ни о
каком приглашении.
   - На ужин, сэр, - повторила секретарша. - В  Пирфорде.  Вас  ждут  от
восьми до восьми тридцати. Ваша жена сказала, что вы можете позабыть  об
этом и просила напомнить.
   Бреннан поблагодарил секретаршу, А та добавила:
   - Еще ваша жена просила передать вам слова господина Бухера.  Он  дал
ей  ясно  понять,  что,  судя  по  последнему  происшествию,  это  может
оказаться ваш последний ужин, господин посол.
   - Потрясающе, - заметил Бреннан. Они посмотрели  друг  на  друга:  на
губах у обоих играла ослепительная дежурная улыбка.

Глава 18

   Бреннана неизменно возбуждала Маргарет, находящаяся  перед  зеркалом.
Что бы она при этом ни  делала:  наносила  ли  на  лицо  макияж  или  же
переодевалась, Филипп всегда восхищался ею. Его самого удивляло то,  что
с годами эта страсть нисколько не притупилась. И  это  после  шести  лет
супружества. Даже сейчас, со всем  этим  кошмаром,  свалившимся  на  его
плечи, Бреннан поймал себя  на  мысли,  что  ему  приятно  наблюдать  за
плавными, грациозными движениями жены, расчесывающей волосы.
   Однако Филипп попытался сосредоточиться на делах. Новости сообщали  о
"нападении с пепельницей  в  руках".  Комментатор  добавил,  что  теперь
русского посла, возможно, отзовут из Тель-Авива, ибо  сирийцы  направили
письмо протеста в Кнессет. Других новостей пока  не  было.  Но  Бреннан,
который прочитал  все  до  единого  телексы,  поступившие  от  различных
дипломатических корпусов и, кроме того, располагавший донесениями службы
безопасности, ясно осознавал, что на самом-то деле ситуация  куда  более
серьезная, что мир находится на грани катастрофы, и что война на Ближнем
Востоке неизбежна.
   - Как ты думаешь, чем все это  кончится?  -  Маргарет  словно  читала
мысли мужа. Она покрутилась на  стульчике  и,  повернувшись  к  Филиппу,
уставилась на него своими огромными, широко раскрытыми глазами.
   Бреннан молча глядел на  жену,  с  трудом  понимая,  что  она  сейчас
говорит. Никогда за  всю  их  совместную  жизнь  желание  обладать  этой
женщиной не захлестывало его с  такой  силой,  как  в  эти  минуты.  Ему
страстно захотелось ее прямо сейчас. Внезапно в мозгу вспыхнула странная
мысль, что перед лицом неотвратимой смерти заняться любовью  -  наиболее
удачная затея. Может быть, может быть. А вдруг эта  неудержимая  страсть
греховна? Впервые подобное сомнение закралось в его душу.
   - Все выглядит далеко не самым лучшим  образом,  -  возвестил  Филипп
ровным  голосом,  приближаясь  к  жене.  Он  не  желал  посвящать  ее  в
подробности: половина  той  информации,  что  он  утаивал  от  Маргарет,
испугала бы ее до смерти. Бреннан нежно  обнял  жену,  но  та  никак  не
отозвалась  на  ласку,  что  показалось  Филиппу   необычным.   Маргарет
повернулась к зеркалу и принялась красить губы.
   Глубоко вздохнув, Бреннан спросил:
   - Скажи, пожалуйста, а когда Поль прислал это приглашение?
   - Я же говорила тебе:  на  прошлой  неделе.  Он  оставил  официальное
приглашение. Ну я же тебе говорила. Ты тогда  еще  пробормотал  в  ответ
что-то невразумительное.
   Бреннан пожал плечами.  Он  никак  не  мог  вспомнить  тот  разговор.
Возможно, он просто позабыл о нем. Но если Маргарет говорит,  что  такой
разговор состоялся, значит, так оно и было.
   Какое-то время оба молчали. Затем Маргарет поинтересовалась:
   - А как дела у президента?
   - Думаю, "закручивает гайки". Где только можно. Бреннан никак не  мог
сообщить  ей,  что  президент  в  окружении   военных   советников   уже
давным-давно находится на важнейшем стратегическом объекте и держит руку
чуть ли не на кнопке.
   - Но он еще далеко не самый противный из них, - заметила Маргарет,  -
он просто не может позволить себе быть самым ужасным.
   - Он слабовольный. А для американцев - это катастрофа.
   - Насколько я знаю, человек, к которому мы собрались сегодня в гости,
поддерживал и продолжает поддерживать президента, не так ли? - в  голосе
Маргарет прозвучало едва уловимое презрение. - Как ты пойдешь на ужин  к
такому типу, как этот Поль Бухер, дорогой? И сможешь ли ты  оправдаться,
хотя бы в собственных глазах, после того, как разделишь с ним трапезу? И
это с человеком, проложившим дорогу к нашей национальной катастрофе?
   Бреннан слабо улыбнулся и,  наклонившись,  легонько  чмокнул  жену  в
щеку:
   - Надо же знать и своих врагов, - твердо стоял он на своем.
   Маргарет хмыкнула и отстранилась от мужа. Затем принялась  облачаться
в одно из своих лучших платьев. Переодеваясь, женщина заметила,  что  ее
муж  прикрепил  к  внутреннему  карману  пиджака  крошечное  пластиковое
устройство.
   - Что, все действительно так плохо, раз тебе ежесекундно надо торчать
на связи? - изумилась Маргарет.
   - Я обязан все время находиться на связи, -  отрезал  Бреннан,  -  ну
что, ты готова? Она кивнула.
   - Тогда я завожу машину.
   Филипп  покинул  комнату,  заметив  краешком  глаза,  что   жена   не
последовала за ним. Тогда он прошел в  свой  кабинет  и,  выдвинув  ящик
письменного  стола,  достал  кожаный  кошель,  сквозь   который   Филипп
чувствовал остроту клинков. Выйдя из кабинета, он  мельком  взглянул  на
лестницу. Филипп распахнул входную дверь, с наслаждением вдохнул влажный
вечерний воздух. И тут же зашелся в кашле: последствия аварии то и  дело
давали о себе знать. Филип посмотрел на небо и увидел,  что  на  востоке
сгущаются тяжелые кучевые облака. Если бы его "старик" был еще  жив,  он
непременно бы заявил, что "чует приближение дождя".
   Бреннан торопливо зашагал по скрипучей гальке к гаражу. В этот момент
он, конечно же, не догадывался, что из-за портьеры  за  ним  внимательно
наблюдает жена, Забросив кожаный кошель под водительское сиденье, Филипп
завел  машину.  Хлопнула  входная  дверь:  Маргарет  бежала  к   машине,
придерживая подол длинного платья. Первые дождевые капли уже  падали  ей
на волосы. Филипп  наклонился,  чтобы  открыть  автомобильную  дверцу  и
заметил, что одна из лямок кожаного мешочка зацепилась за рычаг  коробки
скоростей. Филипп принялся судорожно засовывать лямку под сиденье. В это
мгновение Маргарет скользнула в машину.
   - Что ты там возишься? - нетерпеливо полюбопытствовала она.
   Бреннан ничего не ответил, просто еще раз коснулся губами ее  щеки  и
заметил:
   - Ты выглядишь сегодня просто потрясающе, обалдеть можно.
   Маргарет засмеялась и глянула в зеркальце, небрежно и в то  же  время
грациозно приглаживая волосы.
   Они мчались по пустынным улицам, слушая музыку, доносящуюся сзади  из
двух небольших динамиков; Маргарет время от времени  подпевала.  Бреннан
снова взглянул на свою жену. Да, действительно, сегодня она выглядела не
просто восхитительно; казалось, от  нее  исходило  прямо-таки  волшебное
сияние, будто она вся светилась изнутри.
   Филиппу вдруг нестерпимо захотелось защитить ее от этого  ужасного  и
жестокого мира, хотя в то же время он прекрасно понимал, что уж кто-кто,
а Маргарет менее кого бы то ни было нуждалась в подобной защите, ибо  не
принадлежала к породе слабеньких.
   Лента  в  магнитофоне  кончилась,  и  теперь  Филипп  задал   наконец
вертящийся у него на языке вопрос:
   - Слушай, Маргарет, а если я на какое-то время исчезну  с  ужина,  ты
займешь Поля? Она от души рассмеялась:
   - Ну и дела Что ты  хочешь  этим  сказать?  Чтобы  я  с  ним  немного
"поразвлекалась", а? Переспала, что ли?
   - И ты считаешь, что я смог бы об  этом  заикнуться?  -  расхохотался
Филипп, в свою очередь.
   Маргарет поуютней устроилась в  кресле  и  занялась  магнитофоном.  А
Филипп облегченно вздохнул: она даже не подумала спросить, куда это  ему
приспичит удалиться? В  чужом-то  доме.  Как  будто  это  ее  вообще  не
занимало. А вот интересно, если бы она  все-таки  спросила,  что  бы  он
тогда наплел ей?
   Бреннан взглянул на часы, остановил магнитофон  и  включил  программу
новостей.
   "...угроза расширения конфликта на Ближнем Востоке  возросла  с  того
момента, как русские эвакуировали  свое  посольство  в  Тель-Авиве.  Наш
политический обозреватель сообщает, что..." Бреннан слушал  вполуха.  Он
поражался, что, имея такие факты, комментатор тем не менее  оставался  в
рамках принятых условностей и не наводил на людей панику.  Интересно,  а
насколько этот комментатор на самом деле информирован? Филипп нащупал  в
кармане радиопередатчик. Хватит ли ему времени разыскать Торна-младшего?
Вполне возможно, он вообще ничего не успеет,  и  эта  кошмарная  миссия,
выпавшая ему, отпадет сама по себе? Но ведь еще сегодня днем  он  твердо
решил: пусть Бог, которому молится де Карло, действует его - Бреннана  -
руками, пусть Он руководит им. И пусть будет совершено  то,  что  должно
быть совершено: если, действительно, такова воля Божья.
   Что же касается Филиппа Бреннана лично - так  ему  достаточно  просто
увидеть этого юношу  -  если  вообще  это  юноша,  как  таковой.  А  вот
остальное будет зависеть от Божьего промысла и Его вмешательства. Филипп
же сделает только то, что повелит ему Бог. - Ты здесь  бывал  раньше?  -
голос Маргарет вывел Филиппа из задумчивости. Он покачал головой:
   - Нет, а что?
   - Ну, судя по тому, как ведешь  машину,  ты  наверняка  знаешь,  куда
рулить.
   - Да нет, я просто внимательно  просмотрел  карту.  Впереди  возникли
огромные ворота. Бреннан затормозил, опустил боковое стекло и, нажав  на
Кнопку селектора, назвал свою фамилию. Ворота  разошлись,  и  автомобиль
покатил в сторону особняка.
   У подъезда они заметили Бухера, махавшего им рукой.
   Бреннан припарковал  машину  и,  выходя,  опять  зацепился  за  лямку
кожаного мешочка. Раздалось  металлическое  звяканье,  но  Маргарет  как
будто не обратила на него никакого внимания. Навстречу им шел Бухер.  Он
церемонно чмокнул Маргарет в щечку и протянул Филиппу руку:
   - Хорошо, что вы приехали. При сложившихся обстоятельствах я на  это,
честно говоря, и не рассчитывал.
   Бреннан постучал по передатчику, торчащему из внутреннего кармана:
   - Надеюсь, эта штуковина не помешает нам спокойно отужинать.
   Бухер взял Маргарет под руку, Бреннан последовал за ними. Он взглянул
на небо. Похоже, они обогнали грозу. В Пирфорде парило, но дождя еще  не
было. Вечер  был  словно  создан  для  того,  чтобы  со  вкусом  поесть,
пригубить отличных вин, насладиться  приятной  беседой  и  в  довершение
всего - прогуляться по парку. Да, - усмехнулся про себя Бреннан,  -  все
тут разложено по  полочкам.  Но  настроение  его,  тем  не  менее,  было
превосходным, и он находил пребывание здесь на редкость удачным.
   Они вошли в холл. Кивнув пожилому дворецкому, Бреннан  бросил  взгляд
на лестницу и галерею. Он  размышлял  про  себя,  где  может  находиться
Торн-младший.
   Бухер подвел  их  к  окнам.  Играя  роль  гида,  он  указал  на  ярко
освещенные дорожки и лужайку. Дворецкий тут же поднес вино в  искрящихся
фужерах. В гигантском камине потрескивали поленья. Маргарет сегодня была
ослепительно хороша, и Бреннану подумалось вдруг, что вся эта сцена  так
и просится в рекламу. Либо какого-нибудь предмета роскоши,  либо  самого
его  -  Филиппа  Бреннана  -  преуспевающего  политика,   состоящего   в
счастливом браке, в компании одного из богатейших людей. Все это на фоне
самого роскошного  английского  особняка.  Да  уж,  картина  совершенной
идиллии..., если не считать кинжалов под водительским сиденьем.
   - Я с удовольствием покажу вам чуть позже сад, - заверил Бухер.
   - Да, да, - подхватил Бреннан, - если, конечно, успеете, потому  что,
похоже, надвигается гроза, а, может быть, и вообще буря.
   Бухер взглянул на Бреннана, нахмурив брови.
   - Гром, молнии, ливень, - улыбнулся Филипп.
   - А, конечно, - кивнул Бухер.
   Пока Маргарет рассматривала портреты, Бухер подвинулся к Бреннану.
   - Ну и насколько все обстоит плохо?
   Бреннан попытался было изобразить на лице улыбку:
   - А, лучше помолчать и постучать по дереву.
   - Мм-м, - промычал Бухер.
   В этот момент  Филиппа  окликнула  жена.  Она  стояла  под  одним  из
портретов, надпись над которым гласила:
   "Дэмьен Торн - американский посол".
   - Я же тебе говорила, что он был невероятно хорош  собой,  как  никто
другой. Помнишь? - прошептала Маргарет.
   К ним подошел Бухер. Он улыбнулся Маргарет:
   - Да, женщины души в нем не чаяли,  -  подтвердил  он,  словно  читая
мысли Маргарет.
   - Странно, что у него не было детей, - задумался вдруг Филипп.
   Маргарет удивленно уставилась на мужа:
   - Почему ты об этом говоришь? Какая здесь связь?
   Бреннан посмотрел на Бухера:
   - Странно, что он не подумал о продолжении рода Торнов. - Но ведь ему
было всего тридцать два года, когда он скончался.
   - Да-да, я помню похороны.
   Наступила неловкая пауза. Внезапно ее прервал стук в дверь. На пороге
стоял дворецкий. Он доложил, что ужин подан. Бухер снова  взял  Маргарет
под руку и повел ее к столу.
   - Надеюсь, аппетит ваш не подкачает, - засмеялся он.
   Стол был великолепно сервирован. Посредине стояли шесть канделябров с
горящими свечами. Окна были распахнуты на лужайку, и  в  просвете  между
облаками виднелись яркие звездные россыпи.
   Бреннану не терпелось спросить, по какому  случаю  их  пригласили  на
ужин. Он прекрасно знал, что на такого рода вечеринках рядом  с  Бухером
всегда присутствовала женщина. Конечно, Филиппу в какой-то мере льстило,
что сейчас его жена исполняла роль хозяйки этого роскошного  особняка  -
роль, разумеется,  временную.  Ибо  на  подобного  рода  скандалы  Бухер
никогда не шел - это Бреннан также знал наверняка. Но  тогда  почему  же
стол был накрыт все-таки на троих?
   В который раз за сегодняшний вечер Бреннан залюбовался своей женой. И
как никогда ощутил вдруг необходимость ее  присутствия  здесь,  рядом  с
ним. Сегодня она выглядела прекрасно. Нет,  нет,  совсем  не  то  слово.
Пожалуй,  точнее  было   бы   сказать:   умопомрачительно,   неотразимо,
сногсшибательно... Филипп нетерпеливо заерзал на стуле, пытаясь  послать
жене улыбку. Тем временем дворецкий поднес Бухеру полный фужер с  вином.
Тот пригубил и одобрительно кивнул.
   - Знаете, - вдруг подала голос Маргарет, - когда я была еще маленькой
девочкой, папа взял меня с собой на обед в один  из  домов  Род-Айленда.
Хозяин слыл богачом. Кажется, он был французом. Когда его  слуга  принес
вино, хозяин отослал его обратно. - Маргарет захихикала. - Своего  слугу
с вином из собственного погреба. Отослал назад!
   Они без умолку болтали на довольно фривольные темы.  Надвигавшиеся  с
востока тучи сгущали сумерки в зале. Неровное пламя  свечей  выхватывало
из полумрака лица присутствующих, и в этих колеблющихся бликах  Маргарет
казалась прекрасной, сказочной феей. Щеки ее разрумянились. Сегодня  она
пьет очень много, - с удивлением заметил Бреннан. - С  чего  бы  это?  -
ломал он себе голову.
   Вечерний   воздух   словно   уплотнился,   стало    душно,    запахло
приближающейся грозой. Бреннан ослабил галстук: дышать  становилось  все
труднее и труднее. Подали какое-то  рыбное  блюдо,  а  затем  совершенно
восхитительную телятину. Однако Бреннан ел через силу: у  него  внезапно
пропал аппетит. Он заставлял себя поддерживать беседу: болтать ему вдруг
тоже расхотелось, и он то и дело замолкал на полуслове.
   Филипп   стремился   сейчас   лишь   к   одному:   попытаться   найти
Торна-младшего. И тут  нежданно-негаданно  появился  повод  выйти  из-за
стола. В кармане зажужжал передатчик, оборвав очередную реплику Бухера.
   Бреннан поднялся:
   - Простите, но я вынужден оставить вас на пару минут.
   - Можете воспользоваться телефоном в гостиной, - предложил Бухер.
   Бреннан поблагодарил  и  встал  из-за  стола.  У  двери  он  невольно
оглянулся на Маргарет и Бухера: застыв на месте, сидели оба,  пристально
уставившись в глаза друг другу. Какое-то  подозрение  возникло  вдруг  в
глубинах подсознания у Бреннана, но тотчас исчезло.
   Филипп ждал повторного вызова и надеялся,  что  это  окажется  ложная
тревога или просто обычная проверка. Однако ладони его стали липкими  от
пота, когда он нажимал кнопку переговорного устройства.
   - Бреннан, - отрывисто  отозвался  он.  Хмыкнув,  Филипп  взглянул  в
зеркало, висящее рядом. Ничего не изменилось в его облике.  Он  даже  не
побледнел. Да и сердце  не  выскакивало  из  груди,  как  прежде.  Пульс
остался в норме.
   Бреннан инстинктивно выглянул в окно, посмотрел на  небо,  повернулся
и, твердой походкой двинувшись в зал, бесшумно отворил дверь.
   Бухер и  Маргарет  сидели  по-прежнему  неподвижно,  так  же,  как  и
несколько минут назад, когда он покинул их. Бреннан подошел  к  столу  и
положил руку на плечо жены:
   - Началось, - ровным голосом произнес он,  -  Тель-Авив  и  Иерусалим
бомбили.
   Они молча уставились на Бреннана. А он продолжал:
   - Ядерные  боеголовки  были  наведены  с  помощью  спутников.  Города
разрушены до основания. О  Бейруте  сообщений  пока  не  поступало,  но,
видимо, скоро они будут. Любое нападение на Израиль  повлечет  за  собой
немедленное возмездие, ответный удар.
   Вдруг Маргарет подала голос:
   - Око за око...
   Бреннан изумленно посмотрел на нее. Бретелька  сползла  с  ее  плеча,
грудь почти обнажилась,  но,  казалось,  Маргарет  не  обращает  на  это
никакого внимания. Глаза ее  лихорадочно  блестели,  и  Бреннан  подумал
вдруг, что его жена здорово набралась, она, похоже, была изрядно пьяна.
   Филипп попытался собраться с мыслями. Если Ближний Восток только  что
превратился в пылающий костер, то как скоро можно ожидать ядерных ударов
по другим точкам планеты? Бреннан давно и почти наизусть  знал  все  эти
военные сценарии, но сейчас, когда это по-настоящему НАЧАЛОСЬ, он не мог
осознать это, ибо подобное не могло уложиться ни в какие "сценарии".
   Постукивая пальцем по фужеру с вином,  Бухер  поднялся  из-за  стола.
Вино выплеснулось на паркет, но старик даже не взглянул на пол.  И  лишь
одна Фраза слетела с его губ:
   "И городъ великий распался на три части, и города языческие  пали..."
Маргарет встала и подошла к Бухеру. Глядя старику  прямо  в  глаза,  она
вторила ему: "И градъ, величиной въ талантть, палъ съ неба на  людей,  и
хулили люди Бога за язвы отъ града; потому что язва отъ него была весьма
тяжкая".
   - Маргарет! - Бреннан коснулся плеча жены и невольно  отпрянул:  кожа
ее пылала, женщина дрожала с ног до головы,  как  в  лихорадке.  Бреннан
вспомнил эти слова из Откровения,  столь  знакомые  ему  с  детства.  Но
наизусть их он, разумеется, не помнил и поразился, откуда их так  хорошо
знает Маргарет. Откуда?
   Бухер и Маргарет, словно в трансе, продолжали в один голос цитировать
Библейские  тексты:  "...и  сделалось  великое  землетрясение...   Такое
землетрясение! Такъ великое!..", "...я  виделъ,  что  жена  упоена  была
кровию святыхъ и кровию свидетелей Иисусовыхъ.., и держала золотую  чашу
в руке своей, наполненную мерзостями и  нечистотою  блудодейства  ея..."
Шатаясь, Бреннан направился к двери. Он не отдавал себе отчет в том, что
будет сейчас делать. Но одно Филипп осознавал совершенно ясно: он должен
найти Торна-младшего и совершить то, что велит ему судьба.
   Посол бросился к машине и,  рванув  из-под  сиденья  кожаный  кошель,
вспомнил слова де Карло: "Воскресший Христос поможет..." Бреннан снова и
снова повторял эти слова, бегом возвращаясь назад, к лестнице и галерее.
Пусть Он направит его руку, это теперь в Его власти, на  Нем  лежит  вся
ответственность, и Бреннан использует Его волю...
   Возле  лестницы  Филипп  увидел  пса.  Зверь  взглянул  на  него   и,
повернувшись, тяжело затопал по коридору, словно указывал Бреннану путь.
Филипп последовал за псом. Он больше ни о чем не думал, кроме того,  что
ему необходимо найти этого юнца.
   В  коридоре  царил  полумрак.  В  самом  его  конце  Филипп   заметил
приоткрытую дверь. Собака подпустила к ней Бреннана. Тот распахнул дверь
и остолбенел. Именно в этот  миг  Филипп  понял,  что  все,  о  чем  ему
рассказывали - правда.
   Юноша был облачен в черную сутану. Он стоял на коленях перед  трупом,
в беззвучной молитве шевелились его губы. Бреннан сделал  пару  шагов  в
глубь комнаты,  и  кинжалы  в  кожаном  мешочке  за  его  спиной  громко
звякнули. Но Торн-младший даже не обернулся. Он был словно в трансе.
   Бреннан молча приблизился к распятому Христу, глянул в лик  Спасителя
и заметил торчащий из Его спины кинжал. Все обстояло именно так, как ему
и рассказывали. Все было сущей правдой.  А  его  собственный  скептицизм
оказался плохим советчиком. Бреннан вновь взглянул на лик Христа,  потом
повернулся к застывшему на пьедестале мертвецу. Филиппа била  сильнейшая
дрожь.
   Он на минуту сомкнул веки и помолился, взывая к помощи. Открыв глаза,
Филипп уже твердо знал, что ему делать, однако не был уверен, хватит  ли
ему на это сил.  Его  так  и  подмывало  схватить  за  руку  Маргарет  и
опрометью броситься бежать прочь отсюда,  куда  глаза  глядят,  лишь  бы
подальше от этого кошмара. Но Филипп стоял, как  прикованный,  не  сводя
взгляда с лика Христова, будто тот был живой.
   Бреннан подошел вплотную к  распятию  и  вытащил  из  дерева  кинжал,
который легко поддался. Пламя свечи отразилось  на  клинке.  В  сознании
внезапно вспыхнули слова молитвы, той самой, что он проговаривал  еще  в
детстве, примостившись у матери на  коленях,  слова,  которые,  как  ему
казалось, он уже давным-давно позабыл.  Филипп  снова  посмотрел  в  очи
Христовы и внезапно изумился: почему выбрали именно его, ведь уже  много
лет назад вера умерла в нем. Прикоснувшись  к  терновому  венцу,  Филипп
дотронулся до гвоздей, вбитых в ладони. Затем положил на  пол  кошель  и
вытащил из него все стилеты.
   Юноша  не  шелохнулся.  А  Бреннан,  взявшись  за  рукоятку  кинжала,
извлеченного из деревянного тела Христа, пробормотал:
   - Первый кинжал лишает жизни физической. Филипп взглянул на  хрупкую,
юношескую,  коленопреклоненную  фигуру,  на  позвоночник,   проступающий
сквозь тонкую, черную сутану. И понял, что  не  сможет  нанести  удар  в
спину. Филипп должен посмотреть ему в  глаза,  даже  если  они  окажутся
такими же мертвыми, как и у Дэмьена-старшего.
   - Прости меня, - прошептал Бреннан и, прикоснувшись  к  плечу  юноши,
заставил того обернуться.
   Улыбаясь, юноша взглянул на Филиппа. Лицо  его  было  белее  мела,  в
желтых глазах полыхало пламя. Занеся для удара кинжал, Бреннан  заставил
себя взглянуть в эти желтые  глаза.  Он  успел  почувствовать  зловонное
дыхание...
   И тут дверь распахнулась, сноп света ворвался в  комнату.  В  тот  же
момент Бреннан был сбит с ног, нож  выскользнул  из  его  рук.  Чудовище
попыталось вцепиться в, его горло. Бреннан дотянулся рукой  до  страшной
морды, упираясь локтями в мощную  собачью  грудь  и  стараясь  отпихнуть
пасть от своей шеи. Зверь качнул головой, зубы его впились теперь в руку
Бреннана. Филипп закричал от дикой боли, и животное вновь набросилось на
него. Бреннан плюнул прямо в желтые глаза, и на секунду  мертвая  хватка
ослабла.  Этого  оказалось  достаточно,  чтобы  Филипп  свободной  рукой
дотянулся до кинжала. Собака рванула  зубами  плечо  Бреннана,  стараясь
свернуть ему голову, прямо как кролику. Рука его перестала ощущать боль.
Она онемела и была, словно  чужая.  Но  другой  рукой  Бреннану  удалось
нанести удар по чудовищу. Потом еще один. И еще. Собака жутко  завыла  и
отползла от Бреннана. Но не успел тот  подтянуть  колени,  как  животное
вновь накинулось на него, зубы опять заклацали возле его горла.  Собачья
слюна перемешалась с кровью.
   И вдруг Бреннан почувствовал жалость к этому раненому зверю.  У  него
возникло безумное желание схватить огромную морду и, притянув ее к себе,
зарыться с головой в густую, мохнатую шерсть. Но вместо этого  он  нанес
еще один удар. И промахнулся. Животное набросилось на  него  со  свежими
силами. Филипп уже ничего не видел...
   Внезапно Бреннан услышал глухой удар. Собака еще раз страшно  взвыла,
и Бреннан почувствовал, как кровь ее  стекает  ему  прямо  на  лицо.  Он
отпихнул животное и обернулся, разглядев упавшую  и  разбившуюся  фигуру
Христа. Бреннан попытался привстать. Он заметил,  что  юноша,  продолжая
улыбаться, двинулся в его  сторону.  И  тогда  он  все  понял.  Он  ясно
осознал, для чего Бухер заманил его сюда. Они решили от него отделаться.
И одновременно заполучить все кинжалы, чтобы вот этому ублюдку, стоящему
сейчас перед ним, ничего больше не угрожало.
   Бреннан  все-таки  поднялся  на  колени.  Одна  рука  его  беспомощно
болталась. Он не  мог  пошевелить  пальцами.  Филиппу  вновь  захотелось
бежать отсюда без оглядки. Он прикрыл глаза.
   Торн-младший наблюдал за Бреннаном, когда  в  дверном  проеме  возник
женский силуэт. Филипп узнал Маргарет. Ему вдруг  показалось,  что  жена
совершенно нагая. Он обрадовался ей  и  протянул  здоровую  руку,  чтобы
Маргарет помогла ему встать. Но она направилась к юноше. Бреннан тряхнул
головой. Наверное, это опять галлюцинации, о которых упоминал де  Карло.
Ведь   такое   не   могло   происходить    в    действительности:    его
коленопреклоненная и обнаженная жена ласкала Дэмьена-младшего.
   Филипп не верил своим  глазам,  когда  женщина  выдернула  кинжал  из
животного и, взявшись за него обеими руками, двинулась в сторону мужа.
   Он поднял руку, пытаясь защититься, но было уже поздно.  Филипп  даже
не осознал, что эта пожирающая боль  -  его  собственная.  Что  рукоятка
раскачивающегося перед глазами стилета торчит из его шеи. И  что  кровь,
фонтаном бьющая из перерезанной сонной артерии - ЕГО  кровь.  Последнее,
что увидел Филипп в этом мире - был лик Христа на  рукоятке  кинжала,  в
металлическом зеркале которого отражалась агония Бреннана.

***

   Она отпрянула от тела, бьющегося в конвульсиях и посмотрела  на  свои
залитые кровью руки. Юноша взял ее за локоть и  подвел  к  трупу  своего
отца.
   - Преклони колени, - приказал он, и Маргарет подчинилась.
   Дэмьен-старший улыбался ей, словно благословляя женщину за только что
совершенное.
   - Дух его живет во мне, - признался Дэмьен-младший. - И теперь пробил
час разрушения.
   - Аминь, - прошептала Маргарет.
   - Уверуй в его силу, - потребовал юноша. Маргарет обняла  мертвеца  и
заметила, что юноша подошел  к  поверженной  фигуре  Христа.  Затем  она
услышала его слова:
   - Ну  что,  Назаретянин.  Ты  проиграл.  И  где  же  ты  теперь,  ты,
требовавший от человечества вкушать твою  кровь  и  плоть?  -  Он  ткнул
пальцем в сторону Маргарет: - Это ее ты спасал, когда тебя распинали  на
кресте? А ведь эта тварь создана по образу и подобию  твоего  Отца.  Так
посмотри на нее! С ног до головы залитая кровью собственного  мужа,  она
жаждет МОЕГО отца. Так стоило ли ради этого идти на муки, Назаретянин?
   Дэмьен-младший вцепился в терновый венок:
   - Мир в предсмертной агонии, а блудница  восседает  на  спине  зверя.
Похоже, пророчества сбываются. Скоро наступит конец.
   Юноша поднялся во весь рост, и  в  часовне  воцарилась  тишина.  Лишь
невнятное бормотанье женщины, да еле слышное рычание животного  нарушали
эту тишину.

Глава 19

   Поль Бухер насухо вытер свой бокал и выглянул в окно. Он  залюбовался
ночным небом,  представляя  себе,  как  на  востоке  начнет  разгораться
сияние. Да, скоро все случится на самом деле,  никакой  нужды  тревожить
воображение больше  не  будет.  Ибо  сценарий  всего  происходящего  был
написан еще в незапамятные времена.  А  для  воплощения  этого  сценария
требовались  лишь  необходимые  актеры  да   точная   последовательность
событий.  Человечество  выбрало  для  себя  уничтожение.  Ирония  судьбы
состояла в том, что уничтожение это началось с обыкновенной  пепельницы,
которую в качестве оружия пустили в ход, дабы "вмазать" одному идиоту.
   Бухер поднялся из-за стола, прошел  в  зал.  Огонь  в  камине  погас.
Старик включил радио и плеснул в свой бокал виски.
   "...подтверждают сообщения о  том,  что  ядерным  ударам  подверглись
Иерусалим, Тель-Авив и Бейрут. Из Вашингтона сообщают, что Белый  Дом  и
Пентагон отказались подтвердить,  будто  Президент  покинул  город.  Наш
корреспондент в Москве ничего не смог сообщить, ибо все  линии  связи  с
этим регионом  вышли  из  строя.  Премьер-министр  с  минуты  на  минуту
собирается выступить с заявлением, но уже известно, что послы всех стран
НАТО прибудут в течение ближайшего часа на Даунинг-Стрит 10...".
   Бухер выключил радио. Тяжесть прожитых  лет  внезапно  легла  на  его
плечи. Он уже старик, пора и в могилу. "Трижды по двадцать плюс десять",
пробормотал Бухер. Повернувшись, он медленно зашагал прочь  из  зала.  В
коридоре стоял дворецкий. Они  молча  взглянули  друг  на  друга,  пожав
плечами, словно любые слова были излишними. Тяжело ступая, Бухер  устало
поднялся вверх по деревянной лестнице и по коридору направился в сторону
часовни. Мимоходом он задался вопросом, куда подевалась Маргарет.
   Внезапно до него донеслось собачье поскуливание. Дверь в часовню была
настежь распахнута, но комната казалась  погруженной  во  мрак.  И  лишь
несколько секунд спустя Бухер смог различить в сумеречном свете силуэты.
Он не поверил собственным глазам. Пол был залит кровью Филиппа Бреннана.
А возле трупа Дэмьена-старшего на коленях стояли женщина и юноша. Они  в
неистовстве шептали какую-то молитву.
   Бухер приблизился к телу Бреннана и вгляделся в  остекленевшие  глаза
посла. Коснувшись рукоятки кинжала, торчащего в горле  Бреннана,  старик
вытер с нее кровь. Уперевшись  ногой  в  грудь  посла,  Бухер  с  трудом
выдернул  кинжал.  Затем  собрал  остальные  стилеты   и   взглянул   на
Дэмьена-младшего. Тот холодно проронил:
   - Он явился, чтобы уничтожить меня, Поль, и нашел свою смерть.
   Перекинув кошель с кинжалами за плечо, Бухер кивнул:
   - Я положу этому конец раз и навсегда, - возвестил он.
   Но Дэмьен уже не слушал его. Бухер вновь всмотрелся  в  мертвое  лицо
Бреннана. Наивный простак, но какой мужественный!  Они  пытались  свести
его с ума. Не удалось.  Тогда  просто  заманили  его  в  западню.  Бухер
посмотрел на Маргарет.  Та  словно  почувствовала  взгляд  старика.  Она
обернулась, облизывая губы. С  ног  до  головы  Маргарет  была  вымазана
кровью мужа. Поймав взгляд Бухера, женщина как-то  гнусно  захихикала  и
призывно схватила старика за руку.
   Бухер припомнил, как Маргарет впервые появилась среди  них  два  года
тому назад.  Классический  вариант.  В  памяти  возникли  многочисленные
отчеты учеников о ней. Все они  в  один  голос  сообщали,  что  Маргарет
яростно сопротивлялась многочисленным соблазнам. И как однажды,  уступив
и вкусив греха, она превратилась в ученицу, схватывающую  все  буквально
на лету: секс заменил ей все. Блудница. Да,  дьявольское  перевоплощение
Маргарет Бреннан явилось, пожалуй, одной из их самых  грандиозных  удач.
Бухер прикрыл глаза. Насколько же предсказуемы и падки на любой  соблазн
человеческие существа!
   Вспомнилась и детская фотокарточка  Маргарет,  приколотая  к  "делу":
прелестный ребенок с невинным, сияющим  личиком.  Огромные  глазенки,  в
которых   застыло   любопытство.   Надо   полагать,   его-то    Маргарет
удовлетворила.
   Женщина пощекотала ладонь Бухера, но он  не  откликнулся  на  призыв.
Перешагнув через собаку, поднявшую на него  помутневший  взгляд,  старик
склонился возле забальзамированного  тела.  Труп  поддерживался  тонкой,
стальной рамой, прикрепленной к полу. Бухер принялся отвинчивать  болты,
удерживающие тело в этой раме.
   - Поль? - юноша вопросительно уставился на старика.
   - Его последняя просьба, - объяснил Бухер. - В канун Армагеддона.
   Юноша нахмурился:
   - Я ни разу не слышал об этом...
   - Потому что я никогда не заикался об этом. Дэмьен пожелал  стоять  в
самый последний миг на земле врага  своего.  Чтобы  окончательно  добить
его. И развенчать.
   Во взгляде юноши сквозило сомнение.
   - Возьми крест  и  следуй  за  мной,  -  тон  Бухера  пресекал  любое
возражение, и юноша, кивнув, беспрекословно подчинился.
   Старик отвинтил последний болт, и тело рухнуло ему прямо на руки. Оно
не было тяжелым, но и у Бухера сил оставалось немного. Он чуть не  упал.
Маргарет тут же подбежала  к  Бухеру  и  помогла  ему  вынести  труп  из
часовни. На пороге старик оглянулся на  юношу.  Тот  поднял  распятие  и
взвалил его на плечо. Колени его  подогнулись  под  тяжестью  деревянной
фигуры на кресте, но он устоял,  а  собака  заковыляла  следом,  опустив
морду. Кровь сочилась из ран на ее теле.
   Медленно двинулись они вдоль коридора. Спустились вниз  по  лестнице,
оставляя позади себя полоску пыли.
   Юноша одной рукой касался перил, другой -  поддерживал  распятие,  на
полпути выронил его и вскрикнул от боли, когда шипы  венца  при  падении
впились в его плечо. Юноша проклинал все на свете.  По  спине  струилась
кровь.
   Они вышли на улицу. Сгустившиеся грозовые тучи висели прямо над ними,
и первые, тяжелые капли дождя упали на них, как только процессия ступила
на гравиевую дорожку. Позади западного крыла особняка,  за  кустарником,
возвышалась на пригорке маленькая,  полуразвалившаяся  церквушка.  Бухер
вспомнил вдруг, как будучи еще ребенком Дэмьен  пожелал  однажды,  чтобы
эту церковь разрушили. И как его уговорили-таки сохранить этот  памятник
христианству, уже изрядно потерявшему свое былое влияние. Позднее Дэмьен
силой  заставил  себя  войти  в  церковь.  Он  победил  свой   страх   и
рассчитывал, что к моменту полной зрелости сможет  безбоязненно  ступать
на священную землю.
   А вот Дэмьен-младший никогда даже и не пытался войти сюда. Отцовского
мужества ему явно недоставало. Он не смел приблизиться  к  церквушке  на
расстоянии и пятидесяти ярдов. Пока  они  взбирались  на  пригорок,  все
вокруг словно оцепенело. Природа замерла: ни птичьих трелей, ни стрекота
насекомых не было слышно. Ни один листочек на деревьях  или  кустарниках
не шелохнулся. Будто и всякая живая тварь,  и  растения  выжидали  -  но
чего?
   Когда они приблизились к церкви, гоноша  что-то  прокричал,  призывая
всех остановиться,  но  Бухер  даже  не  оглянулся.  Маргарет  с  трудом
переводила дух, пот катился по ее телу, струйками смывая  с  него  кровь
мужа. Обращаясь к Бухеру,  женщина  грязно  выругалась.  Но  тот  ровным
счетом не обратил на нее внимания и продолжал тащить мертвеца  вверх  на
холм. Сердце его бешено колотилось, дыхание то и дело перехватывало.
   - Поль! - надрывно крикнул юноша. Бухер  застыл  у  церковных  ворот.
Дэмьен с тяжелым распятием на плече еле тащился в гору.
   - Поставь Его вон там, - приказал Бухер, указывая на стену.  -  Пусть
они стоят рядом - победитель и побежденный.
   И вновь  Дэмьен-младший  повиновался  старику.  Он  отошел  подальше,
широко раскрыв от страха глаза, взгляд его был прикован к церкви.
   - Такова была воля твоего отца, - снова заговорил  Бухер,  поглядывая
на восток. - Пора, - вымолвил он, пока юноша удалялся прочь  от  церкви,
затем встал на колени.
   - Иди за ним и подбодри его своей силой. Помолись  с  ним  вместе,  -
перейдя на шепот, обратился Бухер к Маргарет.
   Какое-то время он наблюдал, как Маргарет и Дэмьен склонили  головы  в
молитве. Собака проковыляла мимо Бухера и  улеглась  на  траву  рядом  с
женщиной и юношей. Старик  набрал  в  легкие  побольше  воздуха,  обеими
руками обхватил забальзамированный труп и поволок его дальше, за ворота,
к самой церковке. Над воротами висела табличка:

ПРИХОДСКАЯ ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО ИОАННА

   Споткнувшись, Бухер услыхал сзади громкий и тревожный оклик  Дэмьена.
Обернувшись, он увидел, как  тот  что  есть  мочи  несется  к  церковным
воротам.
   С трудом переводя дыхание, Бухер подтащил  свою  ношу  к  воротам,  в
глубине души молясь лишь об одном: чтобы они оказались  не  заперты.  Он
толкнул  ногой  тяжелую  дубовую  дверь,  и  она  отворилась,   протяжно
заскрипев на ржавых петлях. Оглянувшись, старик заметил, что Дэмьен, как
вкопанный, застыл у ворот. Страх сковал юношу, он не мог сделать ни шагу
вперед.
   - Пожалуйста, - шепотом бормотал  старик,  шаря  в  поисках  дверного
засова. Наконец, он нашел его. Однако тот так проржавел,  что  никак  не
сдвигался.
   - Пожалуйста, Господи, - воскликнул Бухер, наваливаясь на задвижку  с
такой силой, что содрал с ладони добрый кусок кожи.  Засов  подался  как
раз в тот момент, когда Бухер услышал Дэмьена. Тот мчался по тропинке  к
церкви и яростно рычал, словно зверь. Всем своим весом Дэмьен  налег  на
дверь, и от этого толчка труп его отца  упал  на  церковный  пол.  Бухер
подхватил его и поволок к алтарю.
   - Бухер! - исступленный вопль юноши прорезал  церковные  стены,  эхом
отражаясь от полуразвалившегося свода. Бухер слышал, как  Дэмьен  обегал
вокруг церкви, как он колотил по ее стенам, царапая их, а затем вновь  и
вновь молотил кулаками по камню.
   Старик перевернул тело на спину. При падении лицо трупа  разбилось  и
было теперь неузнаваемо. Бухер затащил тело  на  алтарь  и  разложил  на
церковном полу все кинжалы. Взяв в руки первый стилет,  Бухер  склонился
над трупом того, кто некогда был его Божеством, кому он отдал бы и  душу
свою, и тело. Затем старик еле слышно прошептал:
   - Ты обещал контроль, Дэмьен, а принес разрушение и гибель. Ты явился
лживым пророком...
   Бухер занес над головой кинжал и, крепко зажмурив глаза, вонзил его в
труп. Кожа лопнула со звуком выстрела. И тут же за стеной раздался дикий
вопль юноши. Из отверстия вырвался зловонный газ, и Бухер отшатнулся  от
трупа. Затем схватил второй кинжал и, заставив себя не отводить  взгляд,
нанес еще один удар. Потом третий, четвертый...
   За стеной вопль перешел в страшный визг, превратившийся затем  в  вой
шакала.
   Оставался последний кинжал. Бухер всмотрелся в лик Христа на рукоятке
и внезапно осенил себя крестным знамением. Как же  звали  того  молодого
человека, что шестьдесят  лет  назад  поддался  дьявольскому  искушению?
Старик никак не мог припомнить его имя. Он забыл самого себя.  И  теперь
со всей жуткой очевидностью понимал, что  жизнь  его  явилась  кошмарной
ошибкой, цепью страшных заблуждений - ибо  сам  он  оказался  обманут  и
предан.
   Последний кинжал вонзился в труп. Дэмьен Торн как будто испустил дух,
воздух с шипением вырвался из его груди. Обессиленный и поникший,  Бухер
рухнул на колени. Он в неистовстве шептал  слова  молитвы.  Он  забыл  о
времени.
   Поднявшись, наконец, с  колен,  Бухер  остолбенел.  Перед  ним  среди
костей шакала валялись кинжалы. Тело Дэмьена Торна сгинуло, остался лишь
распавшийся скелет зверя.
   Бухер медленно повернулся и,  с  трудом  волоча  ноги,  направился  к
выходу. Отодвинул засов и вышел на воздух. Юноша стоял на  четвереньках,
уставясь на Бухера бессмысленным и застывшим взглядом. Затем вздрогнул и
пополз вниз по траве. Собака  неподвижно  лежала  у  порога.  Сдохла,  -
подумал вдруг Бухер.
   Возле ворот стояла женщина. В ужасе вглядывалась  она  в  свои  руки,
пытаясь стереть с них кровь. Она словно очнулась от кошмарного сна.
   - Прикрой свою наготу, женщина, - повелел Бухер.  Она  посмотрела  на
него, не узнавая. Затем натянула на себя остатки платья.
   - Все, дело сделано, - обернулся  к  Маргарет  Бухер.  Рука  об  руку
зашагали они к дому. Небо прояснялось, и в просветах начинали вспыхивать
ослепительные звезды.

   "И увиделъ я Ангела исходящаго съ неба, который имел ключъ от бездны,
и большую цепь въ руке своей. Онъ взялъ дракона, змея  древняго,  котрый
есть диавол и сатана, и сковалъ его на тысячу летъ, и  низвергъ  его  въ
бездну, и заключилъ его, и положилъ надъ нимъ печать дабы  не  прельщалъ
уже народы, доколе не окончится тысяча летъ; после же  сего  ему  должно
быть освобожденнымъ на малое время".
   Откровение Святого Иоанна, 20: 1 - 3. 24



ОМЕН V

Гордон МАКГИЛ



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


   ПАМЯТИ:
    ЧЕССЫ  УАЕТТ,  ОТЦА  ЭДГАРДО  ЭМИЛИО  ТАССОНЕ,  КЕЙТИ  ТОРН,  ХАБЕРА
ДЖЕННИНГСА, РОБЕРТА ТОРНА,  КАРЛА  БУГЕНГАГЕНА,  МАЙКЛА  МОРГАНА,  ДЖОАН
ХАРТ, БИЛЛА АХЕРТОНА, ДЭВИДА ПАСАРИАНА, Д-ра УИЛЬМА КЕЙНА, МАРКА  ТОРНА,
ЧАРЛЬЗА УОРРЕНА, РИЧАРДА ТОРНА, АННЫ ТОРН, ЭНДРЮ ДОИЛА, БРАТЬЕВ  БЕНИТО,
МАТТИАСА, МАРТИНА, ПОЛЯ, АНТОНИО, САЙМОНА, ХАРВЕЯ ДИНД,  КЕЙТ  РЕЙНОЛДС,
СЕСТРЫ МЭРИ ЛАМОНТ, КЭРОЛ  УАЕТТ,  ОТЦА  ТОМАСА  ДУЛАНА,  МАЙКЛА  ФИННА,
ДЖЕЙМСА ГРЭХЕМА, ФИЛИПА БРЕННАНА.

   Да упокоятся с миром их души.
   А также виновника их гибели Дэмьена Торна, 1950 - 1982.
   Гореть его душе в адском пламени.
   Написано сие в году две тысячи первом  от  рождества  Господа  Нашего
Иисуса Христа

   "...сатана будет освобожден из  темницы  своей,  и  выйдет  обольщать
народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их
на брань. Число их как песок морской".
   ОТКРОВЕНИЕ: 20:7.8.

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Вот  уже  трое  суток  старик  не  поднимался  с  постели.  Глухой  и
безучастный  ко  всему,  что  его  теперь   окружало,   он   не   сводил
безразличного взгляда с потолка.
   Старик-дворецкий даже не удосужился переодеться: он лежал во фраке  с
бабочкой, в  кипенно-белой  сорочке  и  черных,  до  блеска  начищенных,
туфлях.
   Лицо  его  распухло  от  слез.  Комната,  где  он  сейчас  находился,
смахивала на цыганский табор. Все здесь было вверх дном  с  того  самого
дня,  как  старик  переступил  порог  этого  дома.  В  комнате  начинало
смердеть.
   Радио и телевизор были включены на полную мощность. С утра до  вечера
гнали одну и ту же информацию: о войне на Ближнем Востоке -  Армагеддоне
XX века, - превратившей этот  регион  в  пустыню,  ибо  и  Тель-Авив,  и
Иерусалим были разбомблены и сгорели дотла, тогда как  Дамаск  и  Бейрут
еще находили силы для ответных ударов. На экране то и дело мелькали лица
тех, кто выжил в этой бойне. Затем  следовали  фотографии  радиоактивных
облаков. Снимки были сделаны  со  спутников.  Ведущий,  комментируя  эти
страшные   кадры,   заявлял,   что    подобное    нарушение    ионосферы
незамедлительно повлечет за  собой  резкие  климатические  изменения  на
планете.
   Однако поток чудовищных  новостей  пронизывал  сознание  Джорджа,  не
задевая его, и лишь слезы, бесконечные слезы не переставали струиться по
впалым щекам, стекая на подбородок, а затем на высокий воротничок  фрака
дворецкого.
   На третьи сутки небо прояснилось, и лунный  свет  проник  в  комнату.
Заморгав, Джордж сел на узкой кровати. Через некоторое время он с трудом
поднялся и, пошатываясь, двинулся  в  ванную.  Он  с  детства  ненавидел
грязь, а это зловоние и какая-то липкая  затхлость  словно  впитались  в
поры. Нестерпимо хотелось смыть с себя накопившуюся нечисть.
   Приняв душ, старик  побрился  и  облачился  в  чистый  костюм.  Затем
вытащил из шкафа спальный мешок и  побрел  Вдоль  коридора  к  лестнице.
Миновал  холл  и  на  пару  секунд  замешкался  в  гостиной,  окинув  ее
мимолетным взглядом. Свечи - а их было шесть - догорели и растеклись  на
деревянном  столе  черным  восковым  пятном.  Дворецкий  поморщился   от
отвращения, но так и не подошел к столу:  ничего,  уборка  потерпит  еще
чуток. Надо успеть закончить более важное дело.
   Стояла теплая летняя ночь, однако старик  дрожал  с  головы  до  ног,
словно в лихорадке. Заглянув в конюшню, он прихватил лопату  и  медленно
зашагал по залитой  лунным  сиянием  поляне  в  сторону  холма,  вершину
которого венчала Церквушка.
   Слезы его высохли, он  выплакал  их.  И  теперь  в  груди  поселились
щемящая пустота и безмерное отчаяние. Всю жизнь он ставил на  силы  Зла,
верил в них и был крепок  в  этой  вере.  Ему  обещали  даровать  вечное
проклятье <Сатанисты не благословляют, а проклинают друг друга.>, и свои
надежды старик связывал именно с ним. Однако теперь, после той  страшной
ночи, душа его была раз и навсегда потеряна. Ее лишили будущего.  Старик
сам  сделал  выбор,  собственными  руками  перечеркнув   посмертье.   Он
проиграл, как проиграли и все ученики. Дух их был сломлен,  а  сами  они
пребывали в смятении.
   Старик тяжело дышал, карабкаясь вверх по склону. Наконец, он добрался
до церквушки, издалека разглядев табличку на воротах "Приходская церковь
Св. Иоанна". Старик внутренне сжался, вспомнив, что  он  сейчас  увидит.
Лишь бы это зрелище не повергло его в шок!
   Собака лежала на том же месте, где и упала,  -  огромное  животное  с
многочисленными следами черной, запекшейся крови.  Желтые  остекленевшие
глаза с  ненавистью  взирали  на  старика.  Пес  растянулся  у  подножия
деревянного распятия, залитого  кровью.  Лик  Спасителя  был  обращен  к
кресту.
   Старик положил лопату и, перешагнув через околевшую собаку,  медленно
побрел к церквушке. Всю жизнь он боялся ступать на священную  землю,  но
теперь, когда битва была проиграна, страх исчез,  как  исчезла  и  цель,
ради которой он жил.
   Купола над церковью не было и в помине,  всюду  валялись  разбитые  и
перевернутые скамьи, однако алтарь, как ни странно,  сохранился.  Старик
зашаркал по каменному полу, волоча за  собой  мешок.  Перед  алтарем  он
остановился. Рассыпавшийся мужской скелет с семью кинжалами, как  и  три
дня тому назад, покоился на возвышении. Дрожащей рукой Джордж  потянулся
за черепом и торопливо сунул его в мешок, подумав  вдруг,  как  все  это
отвратительно выглядит со  стороны.  Он  продолжал  суетливо  складывать
останки в мешок.
   За  минуту  дворецкий  управился,  однако  берцовая  кость  никак  не
влезала, и, застегивая "молнию",  ему  пришлось  немного  поднатужиться,
запихивая кость в мешок.
   Старик что-то пробурчал под нос и  собрал  стилеты  с  вырезанной  на
рукоятках фигуркой Христа. Сдув с алтаря пыль, он повернулся и  поспешил
прочь из церкви. Ему предстояло теперь сжечь останки и захоронить их.
   Битый час возился Джордж с ямой для собаки, еще двадцать минут ушло у
него на поиски сухих  веток  и  хвороста.  Он  разложил  их  у  подножия
распятия. Поначалу костер никак не разжигался,  но  вот  налетел  легкий
ветерок, и пламя, наконец, занялось. Старик схватил  околевшее  животное
за передние лапы и поволок  его  к  яме.  Еще  усилие...  Он  присел  на
корточки, переводя дух. И тут же  отпрянул  от  мертвого  тела.  Старику
вдруг почудилось, что брюхо у собаки вздрогнуло.  Удерживая  равновесие,
Джордж вцепился в тлеющий крест и растерянно заморгал.  Внезапно  у  пса
дернулись задние лапы.
   Не раздумывая ни секунды, старик схватил один из  кинжалов  и  вонзил
его в раздувшийся живот. Кожа с треском лопнула, словно на  барабане,  и
плоть легко, без единой капли крови, разошлась, обнажая утробу чудовища.
   И вдруг из отвратительного месива появилась голова другого  существа,
слепо тыкающаяся в пуповину. Вот показались и лапы...  В  мгновение  ока
новорожденное животное перегрызло пуповину и вывалилось  из  распоротого
брюха, угодив прямиком в свежевырытую яму.
   Покрасневшее от напряжения лицо Джорджа внезапно  посерело.  "Посреди
смерти является жизнь", - пробормотал он и,  почувствовав,  как  мурашки
забегали по спине, осенил себя обратным крестным знамением.
   Он поднял глаза на окутанное дымом распятие. И вздрогнул от страха  и
неожиданности, когда ослепительная молния ударила в землю совсем  рядом,
выхватив из мрака щенка.
   Тогда дворецкий побежал. Так быстро, как только позволяли его  старые
ноги. А первые тяжелые капли дождя моментально затушили костер.
   Ливень нещадно хлестал по лицу старика, попадая в глаза. Поэтому  тот
так и не смог разглядеть в кустарнике два желтых немигающих огонька.

***

   Мальчик сидел на корточках, равнодушно наблюдая разразившуюся  грозу.
Он был обнажен. Длинные патлы свалялись, руки и ноги покрылись ошметками
грязи. Кровь все еще сочилась из многочисленных ран на шее. Смешиваясь с
дождевыми струями, она стекала вниз по спине  ребенка.  Ноздри  мальчика
дрогнули, как только он почуял запах дыма, и глаза  мгновенно  сузились.
Взгляд тут же уловил неясное движение возле вырытой могилы.
   Облизнув пересохшие губы, мальчик быстро пополз на карачках к яме.  У
края могилы он замер, пристально разглядывая щенка, а затем, впрыгнув  в
нее, принялся лихорадочно вылизывать  животное,  чувствуя  его  ответные
движения. И вот уже собака поднялась с земли  и  стала  скрести  по  ней
когтями, процарапывая  кресты.  Затем,  выскочив  из  ямы,  потрусила  в
сторону церкви. Пес то и дело оглядывался на мальчика, как бы  приглашая
того следовать за ним.
   Какое-то время ребенок не двигался и вдруг, в один прыжок одолев край
ямы, припустился на четвереньках следом за собакой. У церковных ворот он
застыл на миг, словно колеблясь - но только на  миг,  -  и  вот  он  уже
пополз дальше, прямо к паперти, на которой лежала огромная  Библия.  При
виде священной книги мальчик оскалил  зубы  и  зарычал,  покосившись  на
собаку. Та лапой выводила в пыли знаки:

XXII - III - VIII

   Взбежав по разбитым каменным ступеням, животное уселось возле аналоя.
   Мальчик коснулся рукой ран на шее и последовал за псом,  все  еще  не
поднимаясь с  четверенек.  Он  взобрался  на  паперть  и  дотронулся  до
массивной Библии. Это оказался Новый Завет. Книга была  покрыта  толстым
слоем пыли.
   Дрожащими пальцами, оставлявшими на  пожелтевших  страницах  кровавые
отпечатки, мальчик открыл двадцать вторую главу  и  отыскал  необходимые
строчки. Пальцы так и застыли в воздухе.  Мальчик  оскалился  в  злобной
ухмылке, а губы забормотали стих из Библии.
   Плечи его внезапно расправились, и он встал во весь рост. Это был уже
стройный юноша с горящими ненавистью  глазами.  Ладони  его  сами  собой
сжались в кулаки, и, торжествующе вскинув руки, он глубоко втянул в себя
воздух, победно озираясь вокруг. И тут юноша  наконец  заметил,  что  он
обнажен. От холода тело его с головы до  ног  покрылось  гусиной  кожей.
Кроме того, он вдруг  понял,  что  находится  в  Божьей  обители,  пусть
разрушенной, но совершенно неведомой, а потому опасной.  Внутри  у  него
зашевелился страх, но юноша обрадовался ему. Значит, он жив, значит,  он
вновь возродился!
   Юноша повернулся и бросился прочь  отсюда,  чувствуя,  как  священная
земля обжигает его ступни. Но он ликовал, ощущая эту боль. Очутившись за
порогом церкви, юноша замешкался  возле  распятия.  Он  поднял  лежавший
рядом мешок и вытащил оттуда семь кинжалов. Пробормотав  заклинание,  он
обежал вокруг распятия и один за  другим  с  треском  вонзил  кинжалы  в
дерево. Теперь они торчали из спины и рук Христа, образуя крест.
   Юноша торжествующе усмехнулся. Он пристально уставился на  охваченный
агонией лик, по которому стекали струи дождя, окрашенные чужой кровью.
   "Как один день, Назаретянин, - прошептал юноша.  -  Тысяча  лет,  как
один день".
   И, ни разу не оглянувшись, бросился к дому,  растворяясь  в  ливневых
потоках.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1

   Целый год ожидал Поль Бухер собственной смерти. Он начал  уже  терять
терпение. В  то  злополучное  утро,  названное  Армагеддоном,  у  Бухера
случился удар, в результате чего у него чуть-чуть нарушилась  дикция,  а
левую руку разбил паралич.  Бухер  предпочел  бы  смерть,  ибо  вся  его
предыдущая, проклятая жизнь оказалась напрасной, и  семьдесят  один  год
выброшены  псу  под  хвост.  Ведь  только  в  самом  конце  пути   Бухер
сподобился-таки отвернуться от Зла и вновь обрести Бога.
   А теперь его силы на исходе, он смертельно устал.  Роскошь  ему  была
уже ни к чему, и Бухер перебрался в какую-то переполненную богадельню на
окраине  Лондона.  Здесь  он  надеялся  перезимовать.  Однако   морозам,
сковавшим  землю,  не  было  видно  конца.  Спустя  четыре   дня   после
Армагеддона, в середине июля 2000 года выпал первый снег, и с тех  самых
пор земля лежала, укутанная его толстым слоем.
   Не было больше ни весны, ни лета - лишь сплошная зима царствовала  на
планете. Не распускались одуванчики,  не  цвели  крокусы,  да  и  стволы
деревьев вот уже почти год  словно  омертвели.  Съежившиеся  от  ледяной
стужи люди одиноко бродили по улицам. Да и какой толк был от  того,  что
они теперь знали причину морозов: нарушение климатического баланса.  Это
ровным счетом ничего не меняло в их жизни.
   Бухер сидел на краю постели и  потягивал  виски.  Он  уже  наполовину
опорожнил бутылку. Но, похоже, надраться не удавалось. Все впустую.
   С трудом поднявшись, Бухер включил телевизор и поморщился. На  экране
то и дело мелькали все новые и новые люди, бесконечно дискутировавшие  о
причинах войны и ее внезапного окончания.
   А вот он - Поль Бухер - знал истинные  причины,  но  поделиться  этим
знанием ему было не с кем. Да и кто, кроме религиозных фанатиков,  может
поверить, что все свершившееся было  предсказано  в  "Откровении  Иоанна
Богослова"?
   Бухер в очередной раз отхлебнул из бутылки, прислушиваясь к новостям.
Итак, китайская  армия  в  полной  боевой  готовности  сосредоточена  на
русской границе. Совет Безопасности ООН созывает срочное совещание.  Все
как обычно. Похоже,  происходящее  начинает  смахивать  на  паранойю.  О
неизбежных войнах шушукаются уже на каждом углу. Ну уж  дудки,  кажется,
они перебрали на этот раз. Бухер  раздраженно  щелкнул  выключателем,  и
экран погас. Он скользнул взглядом по стене, сплошь исписанной  цитатами
из Библии. И в который раз прочел одну из них вслух:
   "И увидел я Ангела исходящего с неба, который имел ключ от  бездны  и
большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древняго, который  есть
диавол и сатана. И сковал его на тысячу лет, и низверг его в  бездну.  И
заключил его, и положил над ним печать, дабы  не  прельщал  уже  народы,
доколе  не  окончится  тысяча  лет;  после  же  сего  ему  должно   быть
освобожденным на малое время".
   Тысяча  лет.  Тысяча  лет  после  Армагеддона.   И   это   называлось
пророчеством? Обещание-то оказалось на деле липовым.  Самым  что  ни  на
есть предательским.
   Ибо человечество пребывало  ныне  в  состоянии  чудовищной  апатии  и
пессимизма. Даже  рождение  детей  не  приносило  радости,  и  никто  не
поздравлял друг друга по этому  случаю.  На  планете  не  оставалось  ни
единого уголка, где можно было бы укрыться от всепроникающей радиации.
   Безропотно и равнодушно человечество ожидало своего смертного часа. И
оно, похоже, заслужило его.
   Бухер взглянул на циферблат и потянулся к телефону. В  это  время  он
обычно звонит Маргарет, чтобы узнать, как у нее дела.
   Телефон не отвечал. Может, неправильно соединили. Бухер вновь  набрал
номер. Опять молчание на том конце провода. Бухер  нахмурился.  Маргарет
должна находиться на месте. А если она куда-нибудь отлучилась, то в доме
все равно кто-то обязан был остаться. Домработница, на худой конец.
   Бухер наспех  облачился  в  пальто  и  торопливо  зашагал  к  выходу.
Спускаясь по лестнице, он прикрыл рукавом нос, так как за  дверью  стоял
нестерпимый смрад. Несло мочой или чем-то в этом роде. Да,  не  завидное
местечко  для  обитания.   Однако   подобное   самоистязание   по-своему
привлекало Бухера. Оно походило на своеобразное добровольное  наказание,
на некую прелюдию перед неизбежной расплатой после смерти, которую он  с
таким  нетерпением  ждал.  Бухер  надеялся,  что  смерть  принесет   ему
освобождение.
   Добравшись до Южного Кенсингтона, Бухер сошел у дома Маргарет. С  той
самой ужасной ночи они встречались чуть ли не каждый день. Они нуждались
друг в друге, ибо слишком многое связывало их. Однако для Маргарет Бухер
был вообще  необходим,  как  воздух,  потому  что  вина  ее  оказывалась
неизмеримо тяжелее.
   Возле крыльца Бухер заметил полицейского,  и  тревога  его  сменилась
паникой. Побелев, как полотно, он назвал свою фамилию, и его пропустили.
Произошел несчастный случай - бросили ему вдогонку.
   Накануне в квартире царил полный хаос. А сейчас  все  здесь  сверкало
чистотой, оконные стекла сияли, а на  мебели,  похоже,  не  осталось  ни
единой пылинки. Все как обычно. Если бы не присутствующие полицейские.
   - Где она? - хриплым голосом спросил Бухер.
   Ему назвали госпиталь, и старик снова нахмурился...
   - Но ведь это...
   -  Совершенно  верно,  сэр,  психиатрическая  клиника,  -   подхватил
сержант, провожая Бухера в ванную.
   Все здесь было залито кровью. "Неужели в  такой  миниатюрной  женщине
может поместиться столько  крови?"  -  внезапно  промелькнула  у  Бухера
нелепая мысль.
   Он почувствовал, как ноги у него  подкашиваются,  и  оперся  на  руку
полицейского. В глазах у Бухера застыл вопрос.
   - Попытка аборта, - осторожно ввернул сержант. -  Хотя  знаете,  сэр,
врач "скорой помощи" говорил, будто женщина одержима... Она  то  и  дело
повторяла, что зачала  от..,  дьявола.  Или  от  кого-то  в  этом  роде,
понимаете?
   Бухер прикрыл глаза, пытаясь подавить внезапный приступ тошноты.
   Полицейский протянул ему блестящий металлический предмет:
   - Она эту  штуковину  предварительно  сунула  в  стиральный  порошок.
Видать, для верности.
   - Несчастная, - еле слышно обронил Бухер, и взгляд его затуманился.
   Полицейский переминался с ноги на ногу в  надежде  выудить  у  Бухера
хоть какие-нибудь сведения. Лишь он  мог  пролить  свет  на  случившееся
несчастье. Но тот лишь покачал головой.
   - Можно ее видеть? - обратился Бухер к сержанту.
   - Нет, сэр. Мы бы хотели задать ей пару вопросиков, пока  она  еще  в
состоянии отвечать.
   Кивнув, Бухер повернулся к выходу. Он окончательно понял,  что  своей
вины ему не искупить во веки веков.

Глава 2

   Заявление, поступившее из штаб-квартиры Торнов  в  Чикаго,  мгновенно
облетело весь  мир.  На  планете  тут  же  начали  трезвонить  телефоны.
Заявление было коротким, но очень емким:  семнадцатилетний  сын  Дэмьена
Торна, согласно завещанию отца, вступает в права наследования  компанией
"Торн Корпорейшн" и  становится  ее  главой.  Вице-президентом  назначен
Вильям Джеффрис. Он будет представлять интересы компании по всему миру.
   Деловой мир всполошился: всюду начали спешно  созывать  разного  рода
симпозиумы. Вопросы там затрагивались одни и те же. Откуда только взялся
этот юнец? Кем была его мать? И где его скрывали все эти семнадцать лет?
Состоится ли  пресс-конференция?  И  как,  черт  подери,  раздобыть  его
фотографию?
   Бухеру потребовалась уйма времени, чтобы переварить  эту  новость.  С
тех самых пор, как он последний раз посетил  дом  Маргарет  Бреннан,  он
беспробудно пил, накачивал себя алкоголем, притупляя сознание и  пытаясь
хоть на время выкинуть из головы случившееся.
   Сообщение, переданное по телевизору,  моментально  отрезвило  Бухера.
Немигающим взглядом он недоверчиво уставился  на  экран.  Стремясь  хоть
чуточку унять  охватившую  его  дрожь,  Бухер  вцепился  в  подлокотники
кресла.
   Вперившись  взглядом  в  экран,  он  вдруг  заметил  на  нем  и  свое
отражение: заросшее щетиной опухшее лицо опустившегося старика. Бухер  с
отвращением отшатнулся от экрана. Тем  временем  там  показывали  ворота
семейной резиденции Торнов в Чикаго, а затем и  Пирфордское  поместье  в
Беркшире. Оба здания буквально осаждали репортеры.
   Но уж кто-кто, а Бухер прекрасно знал, что ровным счетом  ни  единого
слова  не  удастся  выудить  всей  этой  братии.  "Торн  корпорейшн"  не
подотчетна никому. Ведь она - не обычная  компания,  ибо  держателей  ее
акций просто не существовало на белом  свете.  Непосвященным  оставалось
только догадываться о размерах ее оборота и общего  капитала.  И  каждый
раз это оказывался лишь весьма приблизительный подсчет.
   Смежив веки, Бухер тяжело вздохнул. Он проиграл. В  ночь  Армагеддона
он сделал слишком мало. Этого оказалось недостаточно. Он  только  думал,
что победил. Но зверь не умер. Кошмар продолжается, и  его  -  Бухера  -
мужество и храбрость оказались напрасными.
   И вдруг Бухер расплакался. Такого с  ним  не  происходило  со  времен
детства. Он заходился в рыданиях, всхлипывал, подвывал и  никак  не  мог
остановиться. У него защемило сердце, но теперь это уже не играло  роли.
Теперь  вообще  ничего  не  имело  значения,  кроме  того,  что   Бухеру
предстояло встретиться с  Дэмьеном-младшим.  Вполне  возможно,  что  эта
встреча явится последней в его жизни. Но отныне Бухер не отойдет  в  мир
иной, покуда это свидание не состоится.
   Добираясь на такси из Лондона в Беркшир, Бухер  мысленно  вернулся  в
старые добрые времена, когда его собственное будущее,  осененное  вечным
проклятьем, казалось ему таким радужным и безмятежным.
   Дэмьен Торн собирался держать мир в ежовых рукавицах. А уж энергии-то
у них двоих -  и  у  Дэмьена,  и  у  Бухера  -  было  хоть  отбавляй.  И
неограниченные   возможности.   "Торн   Корпорейшн"    превратилась    в
колоссальную могущественную компанию, чье  влияние  распространялось  на
все регионы планеты. Никто и ничто не могло встать на пути триумфального
шествия Торна, пока... Пока не  появилась  на  горизонте  женщина.  Кейт
Рейнолдс  всадила  кинжал  в  спину  Дэмьена.  Потому   что   тот   имел
неосторожность по уши влюбиться в эту особу.
   Но и после гибели Дэмьена оставалась надежда.  Женщина  родила  сына.
Сама она при родах скончалась. Мальчик  оказался  точной  копией  своего
отца. Но только внешне. Торн-старший отличался поразительным обаянием, а
отпрыск был замкнут и угрюм. Бухер никак не мог  припомнить,  чтобы  тот
хоть раз улыбнулся. И если Дэмьен-старший стремился к  полновластию,  то
сына его привлекали лишь месть да  разрушение:  в  ночь  Армагеддона  он
почти осуществил свою мечту.
   Съехав с шоссе, такси запетляло  по  проселочной  дороге,  ведущей  в
Пирфорд. Бухер вдруг задрожал, как осиновый лист. Разумеется, ни  душой,
ни телом он больше не принадлежал этому юнцу. Но ему необходимо  увидеть
юношу. Ему во что бы то ни стало надо убедиться, что его - Бухера - план
провалился в ту злополучную ночь.  Здоровой  рукой  Бухер  дотянулся  до
парализованной левой и сложил ладони  в  молитве.  Он  вспоминал  слова,
которым его учили еще  в  детстве.  Бухер  обращался  к  Богу,  заклиная
Господа придать ему сил, чтобы выдержать предстоящую встречу.
   Сторож у ворот усадьбы с утра до  вечера  отбивался  от  целой  оравы
журналистов. Те напоминали ему свору ищеек,  учуявших  добычу  и  теперь
яростно рвущихся к цели.
   Они то умоляли, то грозили ему  расправой,  пытаясь  заполучить  хоть
малую толику информации о новом председателе "Торн Корпорейшн".
   И в который раз объяснял им привратник, что  никаких  комментариев  к
сделанному заявлению не будет, что ждать возле усадьбы не иметь  смысла,
а лучше им всем подобру-поздорову возвращаться поскорее в Лондон. Однако
спокойные увещевания сторожа лишь подливали масла в огонь. В толпе то  и
дело раздавались возмущенные возгласы.
   Заметив черный лимузин, репортеры  тут  же  направили  на  него  свои
камеры. А сторож, разглядев и узнав пассажира, выбравшегося  из  машины,
растерянно заморгал.
   Ибо пассажиром этим оказался не кто иной, как Поль Бухер. Выглядел он
постаревшим лет на десять с тех пор, как сторож в  последний  раз  видел
его. Охранник заколебался было, но затем отбросил  в  сторону  сомнения.
Конечно, это был Поль Бухер. Вернее, то, что от  него  осталось.  Потому
что появившийся так внезапно старик был сед и немощен.
   А ведь в  былые  времена  в  империи  Торнов  Бухер  считался  вторым
человеком после хозяина. Правда, в последние месяцы сторож получил  иные
инструкции от Дэмьена, и с тех пор Бухера здесь не особенно-то жаловали,
и тем  не  менее  привратник  растолкал  толпу  и  встал  перед  Бухером
навытяжку.
   - Он у себя?
   - Да, сэр, - последовал ответ.
   - Доложите, пожалуйста. Скажите, что я у ворот.
   Сторож облегченно вздохнул. По крайней  мере  Бухер  снимает  с  него
ответственность.  Привратник  поспешил  в  будку  и  что-то  передал  по
селектору. Вернувшись к машине, он предложил Бухеру руку и сообщил,  что
тому придется пройти пешком, ибо, если открыть ворота, в них  немедленно
вломится оголтелая толпа.
   - Вы знаете, куда идти, сэр,  -  напутствовал  сторож,  прикрывая  за
Бухером металлическую калитку.
   Тот еле заметно кивнул и медленно побрел по дорожке. Сторож  печально
взглянул вслед старику, сомневаясь, дойдет ли вообще Бухер до  особняка.
Не каждый день приходилось охраннику видеть таких дряхлых людей.
   А Бухер впервые за многие годы тащился пешком по дорожке, по  которой
обычно подкатывал на автомобиле прямо к самому  дому.  Казалось,  ей  не
будет конца, и, когда за поворотом внезапно показался  особняк,  старика
вдруг охватил безотчетный ужас. Теперь  он  находился  в  самом  логове,
перед  лицом  близкой  смерти.  Но  -  странное  дело  -   умирать   ему
расхотелось. Когда он в своей конкурентке  молил  Господа  даровать  ему
смерть, все было ясно. А теперь? Ждать ее, как подачки, от этого юнца?
   Бухер огляделся по сторонам. Когда-то  цветущий  розарий  был  сейчас
пуст и навевал лишь грусть. Голые деревья не  шелестели  листвой.  Может
быть, потому и сам особняк казался обветшалым и  каким-то  выцветшим!  А
ведь  Пирфордское  поместье  слыло  в  былые  времена  одним  из   самых
очаровательных уголков Англии.
   Что, ж, этот ублюдок успел загадить и само здание, и все вокруг негр.
   Входная дверь была открыта, и Бухер, на секунду замешкавшись,  шагнул
в холл. На пороге  он  принюхался,  словно  собака.  Ничего  в  доме  не
напоминало о присутствии человека, отсутствовали даже запахи еды.  Здесь
все словно вымерло. Да и дворецкий Джордж,  верой  и  правдой  служивший
Дэмьену-старшему и всегда с должным уважением относящийся к Бухеру, тоже
куда-то запропастился.
   Бухер окликнул дворецкого, и его тоненький  старческий  фальцет  эхом
заметался в гулких просторных  залах.  Тяжело  ступая,  Бухер  с  трудом
поднимался по широкой  мраморной  лестнице.  Он  вспоминал,  как  в  тот
роковой день волочил по этим ступенькам забальзамированный труп Торна.
   Стряхнув с себя воспоминания,  Бухер  поежился  и,  одолев  последнюю
ступеньку,  очутился  перед  спальней  юноши.  Толкнув  дверь,  заглянул
внутрь. Похоже, ничего тут не изменилось: сумрак да промозглость. Та  же
узкая койка, а над нею портрет отца и фотография могилы матери.
   Со стены исчез коллаж  с  надписью  "Репетиция".  Вместо  него  висел
портрет Бухера, сплошь испещренный самыми гнусными ругательствами.
   Бухер осторожно притворил дверь и пошел дальше по  коридору.  Он  был
абсолютно уверен, где ему искать юношу. Он брел туда, куда  не  проникал
ни единый солнечный луч, он направлялся в часовенку, надеясь только, что
ему достанет мужества переступить ее порог. Сначала  Бухер  решил  было,
что и собака осталась прежней, однако тут же  понял  свою  ошибку.  Этот
рычащий, ощерившийся в злобном рычании пес был явно и моложе, и  крупнее
прежнего - размером с молодого оленя.
   Услышав из-за двери знакомое, монотонное бормотанье, Бухер едва успел
отпрянуть. Молясь, юноша  восстанавливал  силы.  И  тут  Бухер  со  всей
очевидностью понял: он никогда не сможет войти  внутрь  часовни.  Старик
повернулся и торопливо  заковылял  прочь,  проклиная  себя  за  дурацкое
тщеславие. И он еще надеялся, что способен одолеть Зло! Да, его оптимизм
оказался преждевременным.
   Оставалось одно. Он попробует найти кинжалы. Нет, конечно, он уже  не
в состоянии пустить их в ход,  однако  необходимо  сохранить  стилеты  и
передать тому, кто помоложе. Чтобы тот довершил начатое.
   Бухер с трудом передвигал ноги. Он вышел на  лужайку  перед  домом  и
направился  вверх  по  склону.  Обратно  к  церквушке.  Замерзшая  трава
хрустела  у  него  под  подошвами.  Старик  внезапно  почувствовал  себя
пилигримом, отправившимся в свое последнее странствие.
   Издалека он заметил распятие. Оно по-прежнему стояло, прислоненное  к
церковной стене, однако что-то в нем изменилось. Старик сначала никак не
мог разобрать, что именно. Подойдя поближе, он, наконец,  понял,  в  чем
дело Ноги деревянной статуи Христа обгорели.
   Бухер с трудом опустился на колени. Глянув на лик Спасителя, он начал
еле слышно бормотать слова молитвы. И тут старик разглядел  кинжалы,  по
рукоятку вонзенные в спину Христа. Кинжалы располагались в виде  креста.
Так позабавиться могло только одно существо на всей планете. Ибо  только
оно ведало, в какой последовательности надо  наносить  удары.  Иначе  от
стилетов не было никакого толку.
   Бухер коснулся каждого из них. Как и венок на голове Христа, рукоятки
проржавели, но это не имело  значения.  Главное,  он  нашел  их.  Старик
потянул на себя один из  кинжалов.  Тот  не  поддавался.  Бухер  потянул
сильнее. Похоже,  металл  застрял  намертво.  Старик  попытался  прижать
рукоятку к бесчувственной ладони и выдернуть стилет  обеими  руками,  но
затея не удалась. От усилий iio градом струился с его лба.
   Он слишком слаб. Ему не справиться в одиночку.
   Дыхание со свистом вырывалось из старческой груди.  Бухер  ступил  на
порог церкви. Может быть, Он подскажет выход.  Приблизившись  к  алтарю,
старик заметил Библию. Книга была раскрыта,  страницы  измазаны  кровью.
Бухер прочел отмеченный кровью  отрывок  из  Второго  послания  апостола
Петра:
   "Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что  у  Господа
один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день".
   Ничего не  понимая,  Бухер  в  замешательстве  заморгал.  Он  постоял
несколько минут, раздумывая, что  могут  означать  эти  слова.  И  вдруг
вспомнил пророчество о дьяволе, низвергнутом в  бездну  на  тысячу  лет.
Тысяча лет. Как один день.
   Внезапно  старик  почувствовал  пронзительную  боль  в  сердце.   Она
мгновенно прострелила  и  неподвижную  левую  руку.  Из  горла  вырвался
отчаянный  и  хриплый  вопль.  Все  тщетно!  Это   оказалось   фальшивое
пророчество. Время не  имело  значения.  И  мир  на  земле  не  наступит
никогда.
   Поникнув головой, Бухер побрел прочь из церкви. Он не сумел  вытащить
кинжалы. Надо хотя бы попытаться спрятать их вместе с распятием.
   Обхватив деревянную фигуру, старик волоком затащил ее в  церковь.  Он
прекрасно отдавал себе отчет, что Дэмьен ни при каких обстоятельствах не
посмеет ступить на священную землю. Конечно,  он  может  прислать  своих
приспешников, этих грязных шакалов, но сам не посмеет.
   Какое-то время  Бухер  внимательно  разглядывал  единственную,  чудом
сохранившуюся балку купола, перекинутую с одной полуразрушенной стены на
другую. Балка протянулась на высоте футов двадцати.
   Бухер знал, где спрятана и лестница, и крепкая веревка. Он молил Бога
лишь об одном: чтобы ему хватило сил осуществить задуманное...
   Часом позже все было  кончено.  Спаситель  взирал  теперь  на  Бухера
сверху, где тот привязал распятие к балке. Бухер вдруг улыбнулся.
   - Воскресение, - еле слышно обронил он и поплелся к выходу.
   Проходя мимо особняка, Бухер застыл на  месте.  Из  окна,  не  мигая,
уставился на него Дэмьен-младший.  Мгновение  они  буравили  друг  друга
взглядами, затем старик отвернулся и побрел к  воротам,  не  оглядываясь
больше. Ибо он понимал: сейчас Дэмьен не причинит  ему  никакого  вреда,
потому что в этом не было смысла. Ведь Дэмьен наперед знал  все,  о  чем
помышлял Бухер.
   Возвратившись в свою убогую обитель, Бухер упал  на  колени  и  долго
молился. Поднявшись, он сморщился от острой боли, пронзившей его слабые,
немощные ноги, и достал с полки  крошечный  диктофон.  Плеснул  в  бокал
виски и, присев на кровать, заговорил в микрофон.
   "Простите, святой отец, - запинаясь, начал  Бухер,  -  что  мою  речь
трудно разобрать. Это последствия удара, случившегося со мной. Я  умоляю
дослушать меня и понять".
   Бухер смотал пленку назад  и  удовлетворенно  кивнул.  Слова  звучали
достаточно отчетливо. Значит, послание дойдет до священника.
   "Моя фамилия Бухер. Поль Бухер, - продолжал старик. -  Мы  никогда  с
Вами не встречались, но я хорошо осведомлен о силе  вашей  веры  и  молю
Бога, чтобы вы еще оставались на нашей стороне.  Но  если  это  не  так,
тогда я передам эту исповедь вашему преемнику в надежде, что  он  примет
ее. Я знаю, все это звучит слишком странно, но на свете нет никого, кому
я бы мог  довериться..."  Замолчав,  Бухер  протянул  руку  за  Библией.
Положив книгу на колени, он возобновил свою исповедь.
   "Простите,  святой  отец,  мой  великий  грех,  всю  мою   чудовищную
жизнь..." Старик безостановочно говорил два часа. Потом достал кассету и
сунул ее в плотный бумажный пакет,  набросав  на  нем  адрес:  "Отцу  де
Карло, монастырь Св. Бенедикта, Субиако,  Италия".  Накинув  пальто,  он
отправился на почту. Бухер знал, что  священник  получит  пакет  слишком
поздно, но ведь у него еще оставалась надежда и на посмертное  отпущение
грехов.  Отправив  пленку,  Бухер  почувствовал  вдруг  облегчение.   Он
исповедался, и это главное. Все остальное в руках Бога.
   Внезапно налетел сильнейший порыв  ветра.  Бухер  находился  всего  в
нескольких ярдах от дома, однако преодолеть это смехотворное  расстояние
оказалось делом нелегким: шквал сбивал с ног.  "Антихрист  имеет  власть
над умами и душами людей", - как заклинание повторял  старик,  а  ветер,
подхватывая эти слова, уносил их прочь.

***

   Дверь в каморку не подавалась. Бухер дергал и  дергал  за  ручку,  но
ураган плотно прижимал дверь к косяку. Старик знал, что стоит ему сейчас
обернуться,  как  перед  его  взором  мгновенно  возникнет  какое-нибудь
дьявольское  видение.  Со  всех  сторон  Бухера  атаковали   силы   Ада,
уничтожившие уже стольких людей. Юнец  забавлялся,  играя  с  Бухером  в
кошки-мышки и наслаждаясь своей чудовищной затеей.
   Наконец,  старик  ворвался  в  комнатенку,   и   дверь   с   грохотом
захлопнулась за ним. Бухер поплелся к  кровати.  Он  сгреб  лежавшие  на
столе таблетки и пододвинул к себе бутылку коньяку. Пора. Слишком уж  он
задержался на этом свете. Удивительно и то, что плоть его оказалась куда
крепче, чем дух.
   Здесь же, на столе, лежала ручка с бумагой, а также стояла старенькая
чернильница. Бухер обмакнул перо в чернильницу и начал  писать.  Подводя
черту под своей жизнью, он набросал одно-единственное предложение:
   "И  что  человеку  с  того,  что,  овладев  всем  миром,  он  потерял
собственную душу". Выронив самописку,  Бухер  дотронулся  до  крошечного
бугорка на пальце правой руки. Знак не исчез. Глубоко  вздохнув,  старик
потянулся за коньяком.
   "Аминь", - только и вымолвил он, пригубив бокал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 3

   Сообщение о смерти Поля Бухера заняло первую полосу "Нью-Йорк Тайме",
а  на  развороте  газета  поместила  подробнейший  некролог.  Его  автор
оголтело и беспощадно клеймил Бухера, называя того безжалостным дельцом,
который без зазрения совести шел буквально по головам, лишь  бы  достичь
вершины социальной лестницы.
   Автор,  однако,  признавал  -  хоть  и  со  скрипом,  -  что   именно
проницательность  Бухера  превратила  "Торн  Корпорейшн"  в   крупнейший
промышленный гигант. Благодаря настойчивости  Бухера  компания  занялась
производством  сои  и  сельскохозяйственных  удобрений.  Ибо  тот  сумел
вовремя   сориентироваться,   предвидя,   что   лидерство   в    пищевой
промышленности обеспечит не только огромные  финансовые  прибыли,  но  и
определенный политический капитал.
   Все знали, что Бухер частенько повторял: "Мы ставим на голод".
   В некрологе язвительно прошлись и по тому факту, что Бухер, как и все
Торны, никогда не давал интервью. Так что о его личной жизни известно не
слишком-то много.
   С особым удовольствием муссировались слухи о  самой  кончине  Бухера,
почившего в полной нищете, в грязной богадельне. И это всего год  спустя
после ухода из богатейшей компании западного  мира.  Автор  не  преминул
подчеркнуть, что смерть  Бухера  странным  образом  совпала  с  недавним
сообщением  о  вступлении  семнадцатилетнего  Дэмьена  Торна-младшего  в
должность президента "Торн Корпорейшн".
   Именно эта последняя фраза запечатлелась в голове  у  Джека  Мейсона.
Пробежав глазами некролог, он отложил газету в сторону.  Мейсон  жил  на
тридцатом этаже одного  из  небоскребов,  построенного  в  самом  сердце
Манхэттена. Подобная роскошь обходилась ему ежемесячно  в  десять  тысяч
долларов. За эту кругленькую сумму Мейсон приобрел редчайшую возможность
лицезреть  из  окна  своих  умопомрачительных  апартаментов  никогда  не
рассеивающийся туман. Вообще-то при продаже сей грандиозной  квартиры  к
ее несомненным достоинствам относили в первую очередь вид на реку вплоть
до самого Лонг-Айленда, Война спутала все карты,  и  Мейсон  то  и  дело
поминал недобрым словом тех военных воротил,  по  вине  которых  планета
день за днем превращалась в пустыню.
   Мейсон снова развернул газету и  уткнулся  в  некролог,  отмечая  про
себя, что публикация задела его за живое. Кроме  того,  некролог  словно
подстегивал его - Мейсона - к работе над очередной книгой.
   Засунув газету  под  мышку,  Мейсон  прошел  в  кабинет,  одна  стена
которого  была  сплошь  увешана  обложками  его  пятнадцати   книг.   На
противоположной стене не было ничего, кроме  большого  пробкового  щита.
Мейсон вырезал  некролог,  прицепил  его  к  щиту  и  отступил  на  шаг,
размышляя о том, что вскоре вся стена покроется газетными вырезками.  Он
собирался нацеплять их сюда по мере того, как будет вызревать идея книги
о семействе Торнов. Хлопнув в ладоши, Мейсон набрал номер телефона.
   Тремя часами позже он сидел со своим литературным агентом в маленьком
баре на Лоу-Истсайд. Здесь его не узнала бы ни одна живая  душа.  Мейсон
хотел с глазу на глаз  переговорить  с  Гарри.  Без  лишних  свидетелей.
Однако Гарри почему-то не прельстила идея написания подобной книги.
   - По-моему, ты рехнулся, - без обиняков заявил он.
   - Что-то в этом роде я и ожидал от тебя услышать.
   - Что я еще могу сказать? Никто, никто, понимаешь, не  приближался  к
Торнам и на  пушечный  выстрел.  -  Голос  Гарри  прямо-таки  звенел  от
возбуждения. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что затея эта крайне
нелепа и не осуществима ни при каких обстоятельствах. Гарри  до  глубины
души поражался Мейсону.
   - Послушай, Джек, - с трудом взяв в  себя  в  руки,  обратился  он  к
Мейсону. - Ты же можешь не знать, что в прессу просачивается иногда  тот
или иной затейливый слушок о мафии, об английской королевской  семье,  о
Ватикане в конце концов. Но только не о Торнах!  Ведь  из  этой  семейки
никогда не удавалось ничего выудить. Никогда! - с жаром воскликнул он.
   - Поэтому я  и  намерен  заняться  Торнами,  -  как  можно  спокойнее
констатировал Мейсон.
   Гарри пристально воззрился на своего  клиента.  Пожалуй,  на  Мейсона
можно поставить. Это был очень неординарный человек, хорошо известный  в
Штатах. Ростом Мейсон был шести футов и трех дюймов,  да  и  весил  пару
сотен фунтов. Достигнув зенита славы, он в  свои  пятьдесят  лет  вполне
преуспевал. Склонные к  клише  журналисты  сравнили  однажды  Мейсона  с
Хемингуэем, но даже  заядлые  критики  не  могли  отрицать,  что  Мейсон
действительно самый замечательный из современных писателей Америки.
   Гарри налил себе минеральной воды. Пока еще  он  надеялся  разубедить
Мейсона.
   - Джек,  у  тебя  две  Пулитцеровские  премии,  -  умоляющим  голосом
прогундел Гарри.
   - Точно... И вдобавок две бывшие жены с кучей неоплаченных счетов.  -
Ну, так накатай еще один толстенный роман. Мейсон  протестующе  взметнул
свои огромные ручищи - Ты только послушай, Гарри, - не  повышая  голоса,
возразил он. - Я тебе  в  сотый  раз  повторяю:  сегодня  утром  я  стал
обладателем целой кипы  газетных  вырезок  о  Торнах.  У  меня  не  было
времени, чтобы просмотреть их внимательно, но одна штука сразу бросается
в глаза. Каждый, кто пытался приблизиться к этой династии...
   - Знаю, знаю, - нетерпеливо перебил его Гарри. - Ты мне уже  все  уши
прожужжал. Все эти люди плохо кончили.
   - Вот именно, - выразительно подчеркнул Мейсон,  подняв  указательный
палец и тыча им в лоб своему литературному агенту. - Вот именно,  Гарри.
Взять, к примеру, предпоследнего посла в Великобритании Филипа Бреннана.
Куда он промчался в ту страшную, роковую ночь?
   - Откуда мне знать?
   - В Пирфорд. Загородное поместье Торнов в  Англии  А  зачем  он  туда
поехал? Какое он имел отношение k Торнам?
   - А кто его знает?
   -  Правильно,  никто.  Так  вот,  десять  дней  спустя  его   находят
заколотым. В горле кинжал, а на теле  -  многочисленные  следы  собачьих
зубов. Во время кремации жена покойного бросается  на  гроб,  уже  почти
целиком исчезнувший в печи, и получает ожоги второй степени.
   - И что с того?
   - Что?! - изумился Мейсон. - Да  это  уже  сам  по  себе  потрясающий
сюжетец.
   - Ну так и отдай его журналистам! - фыркнул Гарри.
   - К черту журналистов! Я сам намерен разобраться с этими Торнами.
   - Ты не опубликуешь ни строчки...
   Гарри запнулся, не договорив. Похоже, на этот раз  он  хватил  лишку.
Однако  предательские  слова  уже  сорвались  с  губ,  и  Гарри   вполне
обоснованно заключил, что Мейсон его сейчас пристукнет. Но,  к  счастью,
именитый писатель уже достаточно поднабрался и пребывал в том состоянии,
когда на подобные мелочи уже  не  обращают  внимания.  Пробираясь  между
столиками к выходу, Мейсон  от  избытка  переполнявшего  его  энтузиазма
опрокинул по дороге пару стульев. Но иначе он не был бы Джеком Мейсоном.
   Гарри наблюдал за этим здоровяком, внутренне подтрунивая над ним. Ибо
ни на йоту не сомневался, что через месяц-другой Мейсон одумается.
   В эту ночь Джек Мейсон не  сомкнул  глаз.  Чем  глубже  вникал  он  в
пожелтевшие газетные вырезки, тем сильнее убеждался,  что  наткнулся  на
сюжет века. Трагедия семейства Кеннеди, похоже, и в подметки не годилась
той веренице ужасных  смертей,  что  сопровождали  людей,  волей  случая
оказавшихся втянутыми в дела могущественной династии.
   Да,  кажется,  в  этой  таинственно-трагической  цепи   не   очень-то
сходились концы с концами вплоть до появления невесть откуда  взявшегося
Дэмьена Торна-младшего. Как пить  дать,  подставная  фигура  или  просто
наглый самозванец. Но как это доказать?

***

   Известие о смерти Бухера не достигло монастыря  в  Субиако.  Газет  в
этой древней обители не читали, да и телевизор  не  смотрели.  Монастырь
находился в шестидесяти милях от Рима, и жизнь в  его  стенах  протекала
точно так же, как и восемьсот лет назад, со времени его основания в 12-м
веке.
   В  то  утро  молодой  монах  по  имени  Фрэнсис  стоял  над   могилой
священника. Надпись на скромном каменном надгробии гласила:

   Антонио де Карло
   1920 - 2000

   Облаченный в коричневую сутану и сандалии, молодой  человек,  склонив
голову, застыл возле могилы. Он бормотал молитву и благодарил Всевышнего
за то, что де Карло почил с миром. Святой отец так и не узнал, что битва
проиграна.
   Де Карло скончался на следующий день после начала Армагеддона. В  тот
раз в монастыре разрешили даже включить  радио.  Фрэнсис  вспомнил,  как
облегченная улыбка внезапно тронула губы старого  монаха.  И  он  сказал
тогда, что после Армагеддона на земле  наступит  долгий,  благословенный
мир.
   Всю свою жизнь священник боролся с силами Зла, и  вот  однажды  вдруг
решил, будто одолел их. А когда выяснилось, что он  проиграл,  священник
едва не умер от отчаяния. Второй раз де Карло не  пережил  бы  подобного
известия, и Господь  в  милости  своей  пожалел  его.  Старик  отошел  с
улыбкой, без боли. Он принял смерть, как освобождение. И Фрэнсис  каждый
день возносил Богу благодарственную молитву.
   Вернувшись в келью,  Фрэнсис  захлопнул  чемодан  со  своим  нехитрым
скарбом, который он намеревался прихватить в Лондон. Рядом  с  чемоданом
лежали кассеты. Казалось, они напоминали о времени,  в  котором  Фрэнсис
жил, но которому не принадлежал душой.
   Монаху потребовалось два дня,  чтобы  добраться  до  города  и  взять
напрокат магнитофон. Выслушав до конца печальную исповедь  Поля  Бухера,
Фрэнсис разрыдался, Значит, кошмар не кончился. Надо снова пройти  через
все испытания, и Бухер подсказывал, что необходимо сделать.
   Фрэнсис уже однажды наведывался в Лондон. Тогда  он  выполнял  миссию
отца де Карло. Фрэнсис считал, что справился с ней. А оказалось, что  не
больно-то он в этом деле преуспел.
   Сейчас, в ожидании автобуса до Рима,  Фрэнсис  то  и  дело  спрашивал
себя, хватит ли ему мужества и смелости на  вторую  попытку.  Теперь  на
поддержку не приходилось рассчитывать, потому что отец де Карло умер.  И
Фрэнсис, надеялся только на силу  своей  веры  в  Иисуса.  Однако  этого
должно было хватить. Но почему же тогда он так боится?
   В римском аэропорту Фрэнсис терпеливо поджидал  своей  очереди  возле
регистрационной стойки. Рядом стоял газетный киоск, и передовицы  многих
газет  пестрели  фотографиями  Поля  Бухера.  Но  Фрэнсиса   газеты   не
интересовали. Спустя полчаса он усаживался в  кресло  самолета.  Фрэнсис
спешил в Лондон. На могилу к человеку, похороненному три дня назад...

Глава 4

   Ослепительные вспышки фотокамер то  и  дело  выхватывали  из  сумрака
ворота, к которым один за другим подкатывали лимузины. Репортеры тут  же
устремлялись  к  автомобилям  и,  облепив  их,  пытались  заглянуть   за
тонированные  стекла.  Град  вопросов  сыпался  на  пассажиров,   однако
журналистская ретивость ни к  чему  не  привела,  ибо  выудить  из  этих
"забронированных" господ хоть словечко так и не удалось.
   Вереница машин исчезла за воротами. И те вскоре захлопнулись.
   Зачем члены правления "Торн  Корпорейшн"  слетаются  в  гнездышко?  -
ломали головы журналисты. Репортерам оставалось только строить догадки.

***

   Провожая собравшихся в гостиную, старый дворецкий пыхтел как паровоз.
В очаге круглый год трещали поленья,  отбрасывая  кровавые  отблески  на
портрет Дэмьена Торна, висевший прямо над камином.
   Вильям Джеффрис застыл перед портретом, уперевшись в  лицо  человека,
которого в былые времена считал своим идолом. Однако, поклоняясь кумиру,
Джеффрис испытывал необъяснимый ужас, смешанный со странной ревностью  и
завистью: Дэмьен Торн был на редкость привлекательным мужчиной: высокий,
красивый и обаятельный. А он - Джеффрис - чем мог взять он? Да, с  такой
внешностью далеко не уедешь: основательно поредевшая, седеющая  шевелюра
да бесцветные, водянистые глаза! И почему только на Торна свалилось  все
это изобилие?

***

   Раздавшийся за спиной голос  оборвал  невеселые  мысли.  Обернувшись,
Джеффрис увидел старика-дворецкого.  Тот  протянул  ему  бокал  шерри  и
шепотом сообщил, что его ожидают наверху.
   Быстрым взглядом скользнув по собравшимся гостям,  толпившимся  возле
столика  с  кофе,  Джеффрис  молча   последовал   за   дворецким.   Тому
потребовалась целая вечность, чтобы подняться по лестнице.
   Задыхаясь, кряхтя  и  буквально  на  каждом  шагу  переводя  дух,  он
провожал  наверх  Джеффриса.  Однако   тот,   предвидя,   что   подобное
путешествие займет уйму времени, набрался терпения.
   Наверху Джордж наконец, жестом указал на длинный коридор.
   - Он хочет, чтобы вы стали свидетелем, сэр, - запыхавшись,  обратился
старик к Джеффрису. И с этими  словами  Джордж,  как  раненое  животное,
заковылял вдоль по коридору.  Джеффрис  внезапно  ощутил  волну  страха.
Напряжение сковало его. Он никогда не видел сына Дэмьена Торна. С юношей
встречался только Бухер. Он-то и предал сына  Дэмьена.  Но  почему?  Это
оставалось загадкой. Ведь даже предательство Иуды можно было  объяснить.
А чего добился Бухер, околевший в какой-то зловонной и гнусной ночлежке?
   Сумрак в коридоре сгущался по  мере  того,  как  они  приближались  к
повороту в галерею. И вдруг в нос  Джеффрису  ударил  резкий  запах.  Он
исходил от огромного зверя. Джеффрис еще не видел его, но по  глухому  и
низкому рычанию он мгновенно сделал вывод о размерах чудовища.
   В тот же момент  желтые,  пылающие  ненавистью  глаза  уставились  на
Джеффриса. Тот застыл как вкопанный. Джеффрис с детства боялся собак.
   А за Дэмьеном вечно увязывался этот жуткий монстр. Теперь, похоже, он
не отстает и от сыночка. Умом-то Джеффрис понимал, что представшее перед
ним чудовище - всего-навсего хорошо выдрессированная сторожевая  собака,
однако инстинкт самосохранения оказывался сильнее И страх побеждал.
   Пробежав мимо Джорджа, пес в мгновение ока оказался у ног  Джеффриса.
Сверкающие злобой глаза, оскаленная пасть. Давным-давно Джеффрис вычитал
где-то, что если такую собаку, прыгнувшую на тебя, остановить на лету, у
нее  может  разорваться  сердце.  Да,  но  только  там,  похоже,  забыли
сообщить,  как  это  сделать.  Особенно  в  тот  момент,   когда   пасть
любвеобильного монстра сомкнется у тебя на горле.
   Джеффрис отдавал себе отчет  в  том,  что  от  него  буквально  несет
страхом, но совладать с собой уже не мог. Шерсть  на  зверином  загривке
вздыбилась, но стоило Джорджу погладить  чудовище  по  голове,  как  оно
сразу же успокоилось.
   - Я вырастил его, - усмехнувшись, прошепелявил дворецкий.
   Джеффрис раскрыл  было  рот,  чтобы  ответить,  но  дверь  перед  ним
внезапно распахнулась, и он очутился внутри  часовенки.  Когда-то  Бухер
достаточно четко описывал ее: выкрашенная в черный цвет, круглая комната
с каменным алтарем в центре.  Потолок  поддерживался  шестью  колоннами.
Однако неожиданным показался Джеффрису смрад, стоявший в часовне. Как на
скотобойне. Застоявшееся и гнусное зловоние, от которого к горлу тут  же
подкатывала тошнота.
   Когда глаза свыклись с окружающим мраком,  Джеффрис  заметил,  что  и
пол, и стены сплошь вымазаны запекшейся кровью.
   - Я не прикасался здесь ни к чему,  -  раздался  слева  от  Джеффриса
глухой голос.
   Резко обернувшись, Вильям разглядел пристально уставившегося на  него
молодого  человека,  облаченного  в  черную   сутану   и   босого.   Как
завороженный, Джеффрис кивнул, не смея отвести глаза. Во  взгляде  юноши
было что-то странное, гипнотизирующее. Как кобра, подманивающая кролика,
- подумалось Джеффрису.
   - После той ночи, - добавил молодой человек. - Я оставил  кровь  там,
где она пролилась. И не хочу, чтобы ее смывали.
   Взяв Джеффриса под руку, Дэмьен подвел  его  к  алтарю.  Здесь  стоял
гроб, поверх которого было накинуто черное сатиновое покрывало.
   - Тут покоятся земные останки моего отца, - холодно проронил юноша, а
Джеффрис от неожиданности с трудом подавил  нелепый  смешок.  И  тут  же
почувствовал, что  локоть  его  зажали  словно  в  тисках.  Он  невольно
преклонил колени.
   - Я хочу, чтобы ты видел вот это, - выпалил вдруг  юноша,  отбрасывая
капюшон сутаны и обнажая хрупкую шею. Кровь струилась  по  ней  из  семи
точечных ран.
   - Стигматы Назаретянина, - скривился сын Торна, дотрагиваясь пальцами
до кровоточащих ран. Джеффрис невольно отшатнулся.
   - Вкуси моей  крови,  -  приказал  юноша,  протягивая  руку  к  губам
Джеффриса.
   Тот затряс головой, плохо соображая, что происходит.  Он  хотел  было
сломя  голову  бежать  из  этой  проклятой  часовни,  но  ноги  уже   не
повиновались ему.
   - Вкуси моей крови, - снова услышал он. - Этого хотел Назаретянин  от
своих учеников. Он требовал от них вкусить и плоти его, а  я  ограничусь
кровью. Только кровью.
   Пальцы юноши коснулись  губ  Джеффриса.  Кровь  его  была  горячей  и
соленой на вкус. Джеффрис сглотнул: другого выбора у него все  равно  не
оставалось. Он поднял глаза и посмотрел на Дэмьена. Тот снова дотронулся
до своих ран и коснулся затем лба Джеффриса.
   - Ты мой помазанник, - объявил Дэмьен, и кровь, обжигая,  заструилась
по лицу Джеффриса.
   Вильям приподнял было руку, намереваясь стереть ее, и тут взгляд  его
упал на пальцы. Он заметил на одном из них странный знак,  состоящий  из
трех крошечных шестерок, похожих на завитки.
   Когда  Вильям  выходил  из  часовни,  собака  больше  не  рычала,   а
старик-дворецкий  таинственно  улыбался   ему,   и   Джеффрис   внезапно
почувствовал себя замечательно. Вечное проклятие лежало отныне на нем, и
с этих пор будущее рисовалось ему в самых радужных красках.

***

   Шестеро  мужчин  допивали  кофе,  и  Джеффрис  уловил  их   нервозное
состояние. Он попросил Джорджа подать всем  шерри,  и  вскоре  завязался
оживленный  разговор.  Однако  скрыть  напряжение  за   этой   нарочитой
оживленностью так и не удалось.
   Внезапно дверь распахнулась, на пороге появился молодой Дэмьен  Торн.
Он был одет в джинсы и рубашку. Раны на его шее исчезли. Это не укрылось
от внимательного взгляда Джеффриса.
   Он представил Дэмьену всех присутствующих. Те поочередно подходили  и
пожимали юноше руку. Люди невольно поеживались под пристальным  взглядом
Дэмьена.  Накануне  двое  из  них  громко  заявили,  что,  наверное,  их
пригласили к какому-то самозванцу. Но сейчас все мгновенно осознали, как
сильно "ни ошибались, высказывая подобные еретические мысли. Теперь  они
надеялись только на прощение, потому что Дэмьен без труда читал  все  их
мысли. К тому же он был копией своего отца. "Дэмьен ни капельки не похож
на мать, - в который раз подумалось старому  Джорджу.  -  Юноша  напрочь
лишен  ее  мягкости  и  очарования.  Она   умудрилась   взрастить   семя
Дэмьена-старшего,  не  внеся  в  него  ничегошеньки  своего.  -   Джордж
вздрогнул, почувствовав вдруг на себе цепкий взгляд юноши.  -  От  этого
пострела ни хрена не скроешь!" Да, Дэмьен видел и знал все.
   Битый час длилась встреча. Похоже, вечеринка затягивалась. Каждый  из
присутствующих  подробно  отчитывался,  и  его  не   перебивали.   Затем
наступила очередь вопросов. Теперь Джеффрис воочию убедился в уникальных
способностях Дэмьена. Он открыл рот от  изумления,  поражаясь  его  уму.
Вильям внезапно вспомнил слова  Бухера.  Тот  как-то  заявил,  что  мозг
мальчика работает подобно машине, занося  в  память  мельчайшие  детали.
Дэмьен и вопросы-то задавал без тени улыбки, точь-в-точь, как компьютер.
Ни ироничного замечания, ни неожиданного отступления, ни смешка.  Только
поиск информации. И вопросы: быстрые и точные.
   Когда встреча наконец, подошла к концу, Дэмьен поднялся и взглянул на
портрет своего отца.
   -  Джентльмены,  благодарю  вас,  -  сухо  произнес  он.  Собравшиеся
закивали. Кто улыбался, а кто без  всякого  выражения  на  лице  ожидал,
когда же можно будет покинуть эту весьма странную обитель.
   - Должен заявить, что в дальнейшем я не намерен встречаться  с  вами.
Красоваться перед общественностью я также не  собираюсь.  Обо  всем  мне
будет докладывать Билл Джеффрис. Он же будет  получать  и  разного  рода
указания.
   Дэмьен помолчал секунду.
   - Это все, - добавил он после  паузы,  давая  понять,  что  аудиенция
закончена и присутствующие могут разъезжаться по домам.
   Джеффрис рванулся к выходу  и  в  тот  же  момент  услышал,  как  его
окликнули.  Обернувшись,  он  заметил,  что  Дэмьен  сделал   ему   знак
задержаться. Внезапно сильный прилив раздражения захлестнул  Вильяма.  С
какой стати он должен выслушивать приказы юнца? Но мысль эта исчезла так
же быстро, как и возникла. Джеффрис вдруг снова ощутил на губах  привкус
крови. Он мысленно взмолился о  пощаде.  Юноша  неожиданно  скривился  в
усмешке.
   Они шагали вдоль розария. Срывая высохшие, съежившиеся бутоны, Дэмьен
сминал их и отбрасывал в сторону.
   - Подводя итог, можно сделать вывод, что мы положили конец всей  этой
заварухе вокруг Китая, - начал он. Джеффрис кивнул.
   -  Именно!  Годовой  прирост  населения   составляет   там   двадцать
миллионов. Чтобы выжить, китаезам придется  расширять  свои  границы,  -
фыркнул он и расплылся в улыбке. Однако ни один  мускул  не  дрогнул  на
лице Дэмьена. Вильям крякнул.
   - Как когда-то гитлеровской Германии, - закончил Дэмьен.
   - Совершенно верно.
   - А дату захвата Тайваня уже назначили? Джеффрис снова кивнул:
   - Да. Войска приведены в боевую готовность.
   - Какова численность армии?
   - Если учитывать последний призыв, то свыше пяти  миллионов.  -  День
саранчи. - Дэмьен снова усмехнулся. Взглянув на восток, он  спохватился.
- А как с Токио?
   - Нет проблем, - заверил его Джеффрис. - Йена день от дня крепнет,  а
доллар вот-вот отдаст концы.
   - И что же из этого следует?
   - Баталии на экономическом рынке перерастают в самую настоящую войну.
   - Значит, новые Хиросимы, - обронил Дэмьен.
   - И новые Нагасаки, -  подхватил  Джеффрис.  Дэмьен  вдруг,  радостно
похлопал себя по плечам:
   - Китай угрожает нам с Востока. Япония  подрывает  экономику  Запада.
Ближний Восток бурлит,  как  паровой  котел,  а  Иран  с  Ираком  готовы
вцепиться друг другу в глотки. Глобальный хаос и анархия.
   Джеффрис внезапно почувствовал, как все внутри у него холодеет.
   - Тысяча лет мира, - глухо произнес Дэмьен. - Что за насмешка!
   Оставалась еще одна мелочь. Джеффрис раздумывал, как  подступиться  с
ней к Дэмьену:
   - Сэр... Вы не слышали о книге... Мейсона? -  промямлил  наконец  он.
Дэмьен кивнул.
   - Вы хотите, чтобы я этим занялся?
   - Занялись? Зачем?
   - Я подумал, что это может представлять для вас некую...  -  Джеффрис
замялся, подыскивая подходящее слово. Угрозу? Опасность?  Он  так  и  не
успел договорить, потому что Дэмьен резко повернулся  и  зашагал  прочь,
явно не интересуясь подобной чушью.
   Джеффрис пожал плечами, проклиная себя за глупость. Попутала  же  его
нелегкая  задать  столь  идиотский  вопрос!  Да  разве  может  навредить
какой-то шелкопер такому титану? Даже если у этого писаки два  Пулитцера
и куча денег. Придет же такой маразм в голову!

Глава 5

   Начало  всегда  давалось  ему  с  трудом.  Мозг   пузырился,   словно
швейцарский сыр, от постоянных сомнений, что сама идея книги  никуда  не
годится, что он вообще не сможет написать ее.  Он  давно  исчерпал  свой
талант и т, д, и т, п.
   Но по крайней мере сюжет здесь не  являлся  вымыслом.  А  иначе  кого
могут заинтересовать досужие фантазии пятидесятилетнего писателя?
   Нет, сюжетец, похоже, что надо.  Вот  только  как  бы  позаковыристей
"раскрутить" его?
   Часа три рылся он в кипе газетных вырезок, пробегая глазами статью за
статьей. Материалы первых лет пожелтели и буквально рассыпались в руках,
а последние заметки еще пахли типографской краской. Однако  все  они,  в
сущности, повествовали об одном. О том, что на  семействе  Торнов  лежит
проклятье. Начиная с  матери  Дэмьена,  Кейти  Торн,  выпавшей  из  окна
госпиталя, до самого Дэмьена, скончавшегося от сердечной недостаточности
в возрасте тридцати двух лет. Ни один из Торнов не почил с миром в своей
постели, дожив до старости.
   Мейсон  встал,  зевнул  и,  потягиваясь,  расправил  затекшие  плечи.
Покосившись на письменный стол, он остановил взгляд на заметке о  Филипе
Бреннане. Эта газетная вырезка лежала сверху. Мейсон прочел ее три  раза
подряд. Загадочное убийство.  В  зарослях  обнаружено  тело  со  следами
ножевых ранений. Отверстия были треугольной формы. Стало быть, и  лезвия
стилетов тоже. Такие раны практически не заживают. Да и как вообще может
затянуться рана на горле? Хорошо, если  смерть  наступила  мгновенно.  А
если нет? Мейсон не был в  этом  уверен.  Что  если  агония  несчастного
Бреннана длилась целую вечность? Что тогда?
   А кошмарные следы собачьих зубов? Медицинский эксперт установил,  что
это были укусы гигантского ротвейлера. Мейсон растерянно заморгал. Он ни
хрена не смыслил в породах собак. Но почему этот растреклятый  ротвейлер
набросился на американского посла где-то у черта на куличках, в одном из
Беркширских поместий?
   А жуткая история с женой Бреннана,  кинувшейся  на  объятый  пламенем
гроб?
   Короче говоря, вся эта вереница происшествий вызывала кучу  вопросов.
А ответов на них не находилось. Но один факт пробудил в  Мейсоне  просто
жгучее любопытство. Секретарша в посольстве сообщила  ему,  что  Бреннан
присутствовал на ужине у Поля Бухера в тот роковой вечер накануне войны,
которую теперь окрестили Армагеддоном.
   Мейсон нутром почуял здесь что-то неладное. На первый взгляд подобный
визит не вызывал удивления. Почему бы послу не отужинать  у  Бухера?  Но
если принять во внимание,  что  вся  история  "Торн  Корпорейшн"  -  это
поистине  целая  сага,  где  на  каждом  шагу  переплетаются   тайны   и
преступления, не исключающие и  коррупцию,  то  сей  факт  вырисовывался
совсем в другом свете. А ведь компания простирала свои щупальца  во  все
уголки земного шара.
   Так уж случилось, что по роду своей деятельности Мейсону  приходилось
быть циником. Ведь если хочешь узнать истинные намерения  политиков,  не
верь тому, о чем они талдычат на каждом углу.
   "Торн Корпорейшн" являлась крупнейшей в мире компанией, и уж если  ее
директор приглашает на ужин политика высшего ранга, то явно не для того,
чтобы поиграть с ним на лужайке в гольф.
   Филип Бреннан был обязан находиться в Лондоне в  тот  час,  когда  на
Иерусалим падали бомбы, а не отбиваться от сторожевого  пса  в  сельской
дыре. Ведь накануне посла вызывали на Даунинг. - Стрит. И он не  мог  не
знать о надвигающейся катастрофе.
   Да, чтобы состряпать приличную книжонку, придется покопаться в грязи.
И ему не обойтись без помощника. Слава Богу, такой человек имелся.

***

   После звонка из Нью-Йорка Анна Бромптон отложила все свои  дела.  Она
уже почти завершила работу над тремя небольшими  проектами.  Однако  это
занятие может и потерпеть. Когда тебе  звонит  сам  Джек  Мейсон,  нужно
бросать все и мчаться сломя голову, куда он укажет.
   На первый взгляд - да, пожалуй, и по трезвому размышлению  -  задумка
Мейсона смахивала на довольно бредовую затею,  однако  что-что,  а  свои
сомнения Анна уж как-нибудь отбросит. Если Мейсон  полагает,  что  книга
должна быть написана, то кто такая Анна Бромптон, чтобы спорить  с  ним?
Анна почитала за великое счастье работать с Мейсоном и время от  времени
оказывать ему кое-какие услуги.
   Оглядываясь назад, она вдруг припомнила их первую  встречу  года  три
назад. Как же ее тогда взволновал хрипловатый голос Мейсона!  А  сам  он
совсем не походил  на  тех  зануд,  какие  окружали  Анну  в  полусонном
издательстве.
   На  следующее  утро  ей  доставили  пакет  с  газетными  вырезками  и
длиннющее  письмо,  но  Анна,  решив  не   размениваться   по   мелочам,
остановилась на истории Филипа Бреннана. Для  начала  этого  достаточно.
Все равно отправным пунктом велено считать трагедию посла. Что  ж,  пора
действовать. Может быть, ей и повезет.

***

   Донна  Элрод  жила  теперь  в  Кенте,  подвизавшись  там  где-то   на
полставки. Она сообщила, что  будет  рада  поговорить.  Анна  заполучила
номер ее телефона  от  одной  приятельницы,  работавшей  в  американском
посольстве. Набирая номер, Анна не питала на сей счет особенных иллюзий.
Она прекрасно отдавала себе отчет в  том,  что  личные  секретарши,  как
правило, преданны своим шефам и привыкли держать язык за зубами.  Но,  к
удивлению Анны, Донна Элрод легко согласилась на встречу.
   Анна выехала рано утром, а в обед обе женщины уже приканчивали вторую
бутылку вина в прелестном коттедже Донны. Между ними мгновенно  возникла
взаимная симпатия. Бывшая секретарша Бреннана с первого взгляда пришлась
по душе Анне. На вид ей было лет  пятьдесят.  Брюнетка  с  подкрашенными
хной  волосами.  Произношение  выдавало  в  ней  жительницу  Манхэттена.
Видимо, секретаршу уже давненько подмывало  поговорить  с  кем-нибудь  о
Филипе Бреннане: она, похоже, искренне переживала его гибель и надеялась
обрести покой после такой беседы, - Последнее время он  вел  себя  очень
странно, - тихо произнесла Донна. - Например, Бог знает  зачем  летал  в
Рим. - Он не объяснил, зачем? Донна кивнула:
   - Сказал, что ему надо  в  какой-то  монастырь.  Чтобы  увидеться  со
священником. Кажется, неким де Карло, если мне не изменяет  память.  Или
что-то вроде этого.
   Анна сделала пометку  у  себя  в  блокноте.  Между  тем  Донна  Элрод
продолжала:
   - Знаете, Бреннан вообще отличался странностями. Как раз незадолго до
того ужасного дня мы с ним болтали о том, куда бы ему с женой двинуть на
отдых. И Бреннан заявил вдруг, что нормальному человеку на этой  планете
поехать уже просто некуда. Потому что везде и всюду воюют и убивают друг
друга. - Донна улыбнулась. - Помню, например, что об  арабском  мире  он
говорил, будто тот раскололся на фундаменталистов и их  противников.  То
есть, попав туда, угодишь либо в лапы средневековья, либо наткнешься  на
суперсовременное дуло. Анна хохотнула.
   - В общем-то, - спохватилась Донна Элрод, -  это  замечание  касалось
любой страны. Когда я предложила отправиться в Испанию, Филип забраковал
мою идею, потому что, с  его  точки  зрения,  в  Испании  снова  победил
фашизм. В Индийском регионе царили коммунистические настроения, а стоило
мне заикнуться о поездке в Швецию, Филип махнул рукой, заявив,  что  там
ему придется прятаться в бронированном автомобиле.
   Улыбка на лице Донны исчезла, и женщина покачала головой:
   - Но ведь действительно, в мире творится  полная  неразбериха,  разве
нет?
   Возражать Анна не стала. Она  лишь  кивнула  и  попыталась  направить
разговор в другое русло. Анна закинула удочку,  стараясь  выведать,  что
Донна думает о мотивах преступления.
   - А что я могу знать, если даже у полиции нет на  этот  счет  никакой
мало-мальски состоятельной версии, - усмехнулась та, пожав плечами.
   - Но вы ведь неплохо знали Вреннана...
   - Что с того? - Донна задумалась. - Это ужасно, умереть вот так.., от
удара кинжала...
   Голос Донны задрожал, и она еле слышно пробормотала:
   - Конечно, ум человеческий - штука чудовищная.  Вы  согласны?  -  Она
бросила на Анну какой-то  жалобный  взгляд.  -  Давно  пора  отдать  эту
планету насекомым. Пусть бы себе преспокойненько размножались.
   Анна в который раз попыталась отвлечь Донну от печальных мыслей.
   - Знаете, - бодро вступила  она  в  разговор,  -  помню,  когда-то  в
детстве я прочла в одной книжонке, что  однажды  наш  мир  действительно
достанется насекомым. Но там же один  шутник  возразил:  если  насекомые
такие умные, то почему мухи вечно бьются о стекла, не замечая их.
   Донна Элрод и бровью не повела. Она лишь уныло заметила:
   - Но ведь на  них  радиация  не  действует.  Представляете,  как  они
разжиреют, питаясь нашими мертвыми Телами." Да,  похоже,  настало  самое
время откланяться.
   На обратном  пути  в  Лондон  Анна  прокрутила  пленку  с  записанной
беседой.  Никакой  ценной  информации  она  не  получила.  Донна   Элрод
представляла собой классический  пример  вышколенной  секретарши,  тайно
влюбленной в своего шефа.  А  теперь  горько  расплачивающейся  за  свое
безнадежное увлечение.

***

   Ее пригласили  на  празднование  десятилетнего  юбилея  издательства.
Отметить это событие решили в одном из шикарных  ресторанов  Сохо.  Анна
приняла приглашение, надеясь как-то отвлечься от неудач,  сопровождавших
ее последнее время. В поисках информации  по  делу  Анне  ровным  счетом
ничего не удалось выяснить. В голову невольно закрадывалась мысль: уж не
ошибся ли Джек Мейсон, выбирая себе помощника?
   Нельзя  сказать,  чтобы  Анна  получала  удовольствие   от   подобных
вечеринок. Бестолковое переминание с ноги на ногу  "возле  стойки  бара;
никчемная и глупая болтовня  со  знаменитостями,  без  зазрения  совести
позволявшими себе хорошо надираться  за  чужой  счет,  не  церемонясь  и
позабыв о приличиях; дешевый флирт напропалую и  оплошные  претензии  на
собственную неповторимость уже порядком поднадоели Анне.
   При всем при этом сама она тоже умудрялась затеять пустую  полупьяную
беседу,  а  к  концу  вечера  вдруг  с  удивлением   обнаруживала,   что
какой-нибудь подвыпивший идиот уже  рьяно  ухлестывает  за  ней,  твердо
намереваясь  сопровождать  Анну  домой.  На  следующее  утро  голова  ее
раскалывалась, и Анна довольствовалась  лишь  обрывками  воспоминаний  о
восхитительно проведенной вечеринке.

***

   Она бросила  взгляд  в  зеркало,  поправляя  прическу.  У  Анны  была
сногсшибательная короткая стрижка, за которую женщина выложила  чуть  ли
не состояние. Стрижка ей очень шла, открывая лебединую  шею  и  красивые
плечи. Платье  подчеркивало  высокую  грудь,  столь  притягательную  для
мужских взоров. Правда, и женщины бросали на Анну весьма  красноречивые,
завистливые взгляды, но это значения не имело - она давно махнула  рукой
на недоброжелательниц.
   Пожалуй, к недостаткам Анны можно  было  отнести  ее  острый  язычок,
причинявший   Анне   немало   хлопот,   однако   любая   такая   шпилька
сопровождалась  восхитительной,  широкой   улыбкой,   которой   Анна   в
совершенстве овладела еще в детстве. А  посему  на  Анну  не  обижались,
прощая ей колкости.
   Собираясь сегодня на вечеринку, Анна  здорово  припозднилась.  Однако
сделала она это намеренно, прекрасно понимая, что чем позже явишься, тем
вероятней встретишь кого-то, с кем захочется поболтать.
   Прихватив бокал с вином, она вплыла в разношерстную толпу, подставляя
одним щеку для поцелуя, а с другими просто перебрасываясь приветствиями.
Знакомых лиц было сегодня хоть отбавляй: что ни говори, но во всей  этой
суматохе имелись и свои плюсы.  Так  что  Анна,  не  скупясь,  раздавала
щедрые улыбки.
   - Мисс Бромптон? - раздался за  спиной  глубокий,  приятный  голос  с
очень  сильным  акцентом.  "Итальянец",  -  промелькнуло  в  ее  голове.
Обернувшись, Анна увидела симпатичного  молодого  человека  с  загорелым
лицом южанина. Да. Смазливый мальчик, но не сногсшибательный. К тому  же
чересчур молод. Молоко на губах не обсохло. Зовут Фрэнсисом.
   - Фрэнсис? - улыбнулась Анна и, заметив, что  у  него  в  отличие  от
других нет в руке бокала, с любопытством взглянула на юношу.
   - Вы ведь мисс Бромптон? - переспросил молодой человек.
   Заинтригованная, она кивнула. Что-то в этом парне явно  отличало  его
от всей пишущей братии, что-то старомодное и - Анна никак не могла найти
подходящее слово - несветское. Почему он выбрал именно ее? В  зале  пруд
пруди красоток и помоложе.
   - Вы работаете над книгой о Торнах,  не  так  ли?  Анна  растерялась.
Какого черта! Ему-то об этом откуда известно? Она сердито плеснула  себе
вина в бокал и удивленно подняла брови, - Я прочел об этом в  газете,  -
смутившись, торопливо объяснил Фрэнсис. - В "Стэндард".
   - Ну да...
   Естественно, Можно было  бы  догадаться.  Стоит  обронить  где-нибудь
словечко, как газеты тут же подхватят его.
   - Я звонил вам домой, и автоответчик сообщил, что вы здесь.
   Анне вдруг стало интересно, кто такой этот юноша и откуда он.
   - Есть такое слово, - напрягаясь, наморщил лоб итальянец. - Когда все
ломаешь на своем пути или что-то в этом роде..
   - Идешь напролом,  -  улыбаясь,  подсказала  Анна.  Интересно,  какая
нелегкая заставила этого сосунка идти напролом, чтобы добраться до  нее?
Юноша просиял и, видимо, осмелев, тут же поинтересовался, не  сможет  ли
Анна уделить ему чуточку времени.
   - Это вопрос жизни или смерти, - посерьезнев, добавил он.
   У Анны мгновенно разыгралось воображение. Да, с подобной прелюдией  к
ней давно никто не подкатывался. Да еще такая лапочка.  Однако  волнение
ее тут же сменилось  разочарованием.  Как  только  они  отошли  к  окну,
Фрэнсис протянул Анне конверт.
   - Не уверен, что вы поверите  моему  рассказу.  Однажды  мне  уже  не
повезло, - грустно вымолвил юноша, поникнув головой.
   Анна открыла было  рот,  но  Фрэнсис  поднял  руку,  и  она  невольно
подчинилась. Любопытство ее разгоралось.
   - Всю свою жизнь я имел дело  с  Торнами.  Разумеется,  я  не  из  их
окружения.  Наверное,  вы  и  сами  об  этом  догадываетесь.  Я  пытался
предупредить людей, но всякий раз наталкивался на их равнодушие. В конце
концов люди начали верить, но к тому времени они уже были обречены.
   Анна расхохоталась. Какое-то ветхозаветное словечко.  Обречены.  Они,
конечно, все обречены. Однако Фрэнсиса ее смех не смутил.
   - Если я открою вам то, что известно мне, - продолжал он, - вы мне не
поверите. Вы скажете, что я... - Он замялся на полуслове. И  вдруг  тоже
широко улыбнулся. - Вы скажете, что я мелю  чушь,  не  достойную  вашего
интеллекта.
   - Ничего, - хмыкнула Анна. - Я потерплю.
   - Все, о чем я вас  прошу,  -  взволнованно  произнес  юноша,  -  это
прочесть то, что хранится в этом конверте. Там список людей, которые так
или иначе были связаны с Торнами. Я отметил тех, с кем встречался лично.
Их всех объединяет одно...
   Анна в нетерпении выхватила из его рук  конверт,  надорвала  конец  и
извлекла  содержимое.  Список  был  очень  длинным.  Некоторые   фамилии
показались Анне знакомыми, однако большинство не говорило ей ни  о  чем.
Едва Анна начала читать, Фрэнсис тихим голосом добавил:
   - Этих несчастных объединяет то, что умерли все они  ужасной  смертью
или бесследно пропали. Анна как будто не слышала.
   - Потрясающе, - срывающимся голосом обронила она. Фрэнсис  растерянно
заморгал. Такой реакции он не ожидал.
   Анна пробежала глазами первую страницу и взялась было  за  следующую,
скользнув  взглядом  по  последней  фамилии  в  списке.   Некая   Чесса,
работавшая у Поля Бухера.
   - Можно мне все это оставить у себя? - спросила Анна с разгоревшимися
от любопытства глазами.
   - Ну, конечно. Именно за этим я здесь. Анна привстала  на  цыпочки  и
чмокнула юношу в щеку, заметив, как тот сразу же зарделся.
   - Уж не знаю, откуда только вы свалились мне на голову, милый  синьор
Фрэнсис, но  я  вам  чрезвычайно  признательна.  Предлагаю  сей  же  час
ретироваться отсюда и завалиться куда-нибудь, где вы сможете поподробнее
рассказать мне обо всех этих людях.
   Фрэнсис вдруг возбужденно схватил  ее  за  руку  и  отчаянно  замотал
головой:
   -  Послушайте,  все  эти  люди  пали  жертвами   Торнов.   Список   -
предупреждение. Говорю вам. Свалить Торнов невозможно!
   Анна попыталась выдернуть свою руку,  но  это  не  возымело  никакого
действия. Юноша продолжал трясти ее, расплескивая вино из бокала. На них
стали оглядываться.
   - Умоляю вас, - с жаром воскликнул Фрэнсис,  -  я  не  преувеличиваю.
Если вы вмешаетесь, ваше имя только пополнит список. Если  вы  считаете,
что я свихнулся, прикиньте в уме эти совпадения на  досуге.  Почему  все
они погибли так ужасно? И  спросите  себя:  "Чем  я  отличаюсь  от  этих
людей?" Повернувшись, Фрэнсис зашагал к выходу, пробираясь сквозь  толпу
и не замечая ничего вокруг. Анна еще какое-то время  наблюдала  за  ним,
потом снова уткнулась в список.
   - Господи, - прошептала она, - надо же, чтобы так повезло.
   При  первом  же   удобном   случае   Анна   улизнула   с   вечеринки,
проигнорировав  массу   соблазнительнейших   предложений   восхитительно
завершить вечер.
   Те, кто внимательно следил за оживленной беседой Анны  с  итальянцем,
не преминули отпустить по ее поводу пару шуточек, и вот уже  захмелевшие
коллеги Анны шушукались на каждом шагу о ее новом увлечении.  Анне  было
решительно наплевать на эти  сплетни.  Пожалуй,  даже  льстило,  что  ей
приписывают интрижку с  юным  красавцем.  А  вот  обмолвись  она  сейчас
кому-нибудь о том, что  отправляется  в  отдел  микрофильмов  библиотеки
Би-Би-Си, ей, конечно же, не поверят.
   Всю ночь напролет корпела Анна над документами,  позабыв  о  времени.
Чесса, молоденькая няня трехлетнего Дэмьена Торна. Повесилась в  оконном
проеме особняка. Предполагаемое самоубийство. Мотив не известен.
   Семейство Торнов: Кейти и Роберт; затем фотограф, священник,  тут  же
несколько итальянских монахов; друзья, родственники,  совсем  незнакомые
люди - вереница трагедий, окутанных тайной.
   От Лондона до Чикаго - смерть и разрушение. И  никакого  мало-мальски
толкового объяснения. Как болезнь, как чума, от которой нет спасения.
   Уже забрезжило утро, когда Анна покинула здание библиотеки.  Взглянув
на часы, она прикинула в уме, что  в  Нью-Йорке  сейчас  середина  ночи.
Неважно. Такая информация не терпит отлагательств. Анна передаст  ее  по
факсу.
   Дома она вдруг вспомнила  слова  Фрэнсиса:  "А  чем  я  отличаюсь  от
остальных?" Сердце у Анны внезапно сжалось при мысли,  что  она  никогда
больше не увидит этого человека. Она взглянула на конверт  и  облегченно
вздохнула. На обратной стороне были записаны и  адрес,  и  телефон.  Они
были выведены каллиграфическим  почерком.  "Своего  рода  искусство",  -
улыбнулась Анна. Надо же, чтобы в 2001 году  нашелся  человек,  которого
по-настоящему заботит, чтобы его координаты были красиво записаны.

Глава 6

   Мейсон решил ознакомиться с факсом за завтраком.  По  мере  того  как
писатель  углублялся  в  чтение,  удивление  и   любопытство   сменялись
восхищением относительно способностей помощницы.  В  самом  конце  факса
сообщалось  о  самоубийстве  Поля  Бухера,  а  также  стояла   небольшая
приписка, в которой значилось:
   "На  этом  заканчиваю  и  ложусь  спать.  Пожалуйста,   отложи   свои
поздравления на восемь часов".
   Мейсон с нежностью провел  ладонью  по  бумаге,  словно  та  была  из
тончайшего  шелка.  Однако  стоила  эта  бумажонка  куда  дороже  самого
драгоценного шелка. Мейсону и в голову не приходило,  насколько  глубоко
проникла смерть в  семейство  Торнов.  Насчитав  тридцать  две  фамилии,
писатель затаил дыхание. Что бы ни стояло за всем  этим  кошмаром,  оно,
видимо, было пострашнее чумы.
   Похоже, над композицией книги не имело смысла ломать голову. Ибо  сам
по себе  список  уже  диктовал  разделение  будущего  романа  на  главы.
Оставалось решить, как  оживить  сюжет  и  докопаться  до  подробностей.
Мейсон поднял трубку, собираясь набрать номер телефона в Лондоне, но тут
же передумал, вспомнив просьбу Анны не беспокоить  ее  несколько  часов.
Тогда он звякнул в авиакомпанию и заказал себе билет  до  Чикаго.  Затем
связался со своим приятелем из "Тайме",  попросив  того  помочь  собрать
кое-какие факты из биографий живших в Чикаго людей, которые значились  в
списке.
   Спустя два часа Мейсон уже летел на северо-запад. Он снова погрузился
в чтение факса. Кто такой этот чертов Дженнингс? Или  отец  Дулан?  Или,
например, священник по фамилии Тассоне? Каких таких дел они  наворотили,
что навлекли на себя гнев подручных семейки Торнов?  Дженнингсу  отсекло
голову листом стекла, Дулан был заживо похоронен. Тассоне - чуть  ли  не
распят. Чертовщина какая-то.
   Мейсон  принадлежал  к  той  категории   людей,   которые   Стараются
предусмотреть все до мельчайших деталей. Получив  от  Анны  сообщение  о
загадочном молодом итальянце  и  сопоставив  эту  информацию  с  другими
фактами,  Мейсон  решил,  что  подобная  задачка  по  зубам  разве   что
компьютеру. А ему самому неплохо  было  бы  подготовиться  к  встрече  с
Чикаго.
   Как художник  слова,  Мейсон  имел  обыкновение  посещать  те  места,
которые описывал в своих книгах, чтобы как  можно  глубже  проникнуть  в
атмосферу происходящего. Он намеревался побродить вдоль тех  улочек,  по
которым ходили Торны, и подышать тем воздухом,  которым  дышали  они.  К
слухам о привидениях Мейсон  относился  весьма  скептически,  но  вот  в
творческое вдохновение верил безоговорочно.
   Конечно, однажды он сядет за пишущую  машинку.  Вот  тогда  он  будет
молиться, чтобы нашлись нужные слова, чтобы он сумел  выразить  то,  что
бередило его ум и душу, чтобы люди с  волнением,  а  не  ради  праздного
любопытства читали сей труд. Торны проживут новую жизнь на страницах его
романа, и вирус, поразивший их, наконец обнаружит себя.
   Спустя несколько часов Мейсон прошелся  по  тому  самому  месту,  где
возвышался Музей Торнов. Затем писатель посетил кладбище. Он  без  труда
отыскал семейный склеп Торнов. Усыпальница представляла собой массивное,
круглое сооружение из гранита, с тяжелыми дубовыми дверьми, за  которыми
покоились останки четырех  поколений,  в  том  числе  и  Дэмьена  Торна,
скончавшегося в зените славы.
   Коснувшись   холодного   камня,   Мейсон   невольно   вздрогнул.   Он
почувствовал, как запылала кожа на ладони. Мейсон тут же отдернул  руку,
опасаясь, что она примерзнет к граниту, а затем с силой  толкнул  дверь.
Но дверь  не  поддавалась.  Возможно,  в  былые  времена  посторонние  и
заглядывали сюда, однако скоро  двери  заперли,  охраняя  от  любопытных
взоров покоившиеся за массивными стенами останки.
   Мейсон чертыхнулся.  Ему  не  терпелось  увидеть  склеп  собственными
глазами. Интересно, у кого можно попросить разрешения на вход?
   Повернувшись, он  неторопливо  зашагал  прочь,  чувствуя,  как  сырой
туман, поднимающийся над озером, пробирает его до  мозга  костей  сквозь
тонкое пальтецо. Не  обращая  внимания  на  сей  малозначительный  факт,
Мейсон медленно побрел по кладбищу,  время  от  времени  останавливаясь,
чтобы прочесть ту или иную надгробную надпись.
   Одна из могил привлекла его внимание. Надпись на камне  гласила,  что
под ним покоятся супруги Картрайт. Мейсон усмехнулся про себя,  вспомнив
вдруг о своих двух бывших женах. Вот интересно, а можно снять могилку на
всех? Так сказать, вечная "любовь-на-троих". "Придет же такое в голову",
- невесело хмыкнул он.
   И тут Мейсон внезапно подумал о бедняге Дулане, которого непостижимым
образом заживо  закопали.  Тайной  оставалось  и  то,  как  святой  отец
умудрился угодить в свежевырытую могилу, а заодно и сломать себе шею.
   Еще одна загадка. Виновного так и не нашли. И сколько бы трагедий  ни
разыгрывалось вокруг Торнов, ни одного  преступника  так  и  не  удалось
выявить. Все  они  словно  в  воду  канули.  Какой-то  любитель  мистики
утверждал, будто возле  могилы,  в  которую  свалился  Дулан,  оказалось
множество следов, наверное, гигантская  собака  рыла  здесь  землю.  Его
высмеяли и.., только. А Дулана перезахоронили. И успокоились на этом.
   Противный, липкий пот прошиб Мейсона, и он поспешил прочь с кладбища,
решив по дороге заглянуть  в  бар,  о  котором  упоминалось  в  газетной
вырезке. Там сообщалось, что в тот злополучный вечер Дулан забрел в этот
бар и даже хватил лишку. Действительно, через минуту Мейсон разглядел на
тропинке указатель. Бар и гриль.
   Мейсону вдруг страшно захотелось выпить. После  второй  порции  виски
Мейсон извлек  из  кейса  газету  и  принялся  заново  читать.  Лысый  и
кругленький бармен, хитро прищурившись, вдруг громко воскликнул:
   - А вы ведь Мейсон, а, сэр?
   Мейсон в сердцах стукнул кулаком по столу и застонал,  проклиная  все
телевизионные передачи, где он принимал участие.
   - Чита-ал, чита-ал ваши книжки. Неду-урно, - протянул бармен.
   - Спасибо. Скажите, вы могли бы рассказать что-нибудь  о  священнике?
Ну, о том, который оказался заживо погребенным?
   Бармен почесал затылок:
   - Он тогда здо-орово поднабрался. Еле на ногах держался. А еще  тащил
с собой эту железяку, детектор, все чьи-то кости искал. Их вроде  кто-то
свистнул из могилы. Ну,  кости  Торна,  что  ли,  -  неприятно  гоготнул
толстяк, заставив Мейсона вздрогнуть.
   - "- А полицейским вы об этом рассказывали?
   - Чтоб потом от них бегать? Я что, дурак? - И он снова заржал.
   Спустя час Мейсон выбрался наконец из  забегаловки.  Любопытство  его
разгоралось все сильнее. Похоже, ни на один вопрос  в  этой  истории  не
существовало ответа. По крайней мере до сих пор.
   Следующей в списке была Жаннет Финн, обитающая в  пригороде,  куда  и
направился Мейсон. Жаннет Финн оказалась хрупкой,  седой  старушкой.  На
лице ее так и застыла печаль.
   Ни о чем не спрашивая, она проводила Мейсона в  кабинет  мужа.  Стены
здесь  до  потолка  были  заставлены  книгами.  Старинные   фолианты   с
пожелтевшими от времени страницами, повествующие  о  древней  истории  и
культуре, соседствовали с новейшими справочниками.
   - Вот здесь Майкл и работал, - тихо сообщила вдова.  -  Он  ведь  был
настоящим книжным червем, редко  покидавшим  стены  своего  кабинета,  -
улыбнулась она. - Я каждый час приносила ему чашечку свежего кофе...
   Помолчав немного, Жаннет Финн поведала о  том,  что  однажды  ее  муж
приобрел на аукционе какие-то кинжалы и, страшно взволнованный,  упросил
священника по фамилии Дулан отвезти их в Италию.
   - А потом, - продолжала она, - он забыл о кинжалах,  пока  в  прошлом
году не прочел о них в какой-то газете. И тут же решил лететь в Англию.
   Лицо старушки просветлело, но в следующий миг улыбка исчезла  с  него
так же внезапно, как и появилась.
   - Он никогда не выезжал за границу. И мне не следовало отпускать его.
   Голос миссис Финн задрожал.
   - Я просила его быть поосторожнее. Но потом он позвонил и сказал, что
все это страшно важно и что он встречался с послом...
   - Филипом Бреннаном? - быстро ввернул Мейсон. Старушка кивнула:
   - Для Майкла этот  груз  оказался  не  по  плечам.  Ходить  вот  так,
кругами. Он ведь знал книги, а жизнь...
   Миссис Финн всхлипнула и  смахнула  слезы,  покатившиеся  по  дряблым
щекам.
   - Я поехала в  аэропорт  встретить  его.  Думала,  что  Майклу  будет
приятно. Я видела, как садился самолет... И это самое страшное. Потом  я
поняла, что именно в ту секунду...
   Мейсон знал конец этой трагедии. В момент  приземления  Майкла  Финна
раздавило шасси самолета. Непостижимо, каким образом  несчастный  вообще
вывалился из самолета и оказался на шасси. Просто  мистика  какая-то.  А
сами похороны! Что они там  вообще  могли  предавать  земле,  что  могло
остаться от человека, расплющенного таким кошмарным образом?
   Наступила пора возвращаться. Надо было еще позвонить Анне  в  Лондон.
Попрощавшись с Жаннет Финн, Мейсон бодро зашагал по дороге. На  углу  он
на мгновение задержался, заметив, как  старушка  помахала  ему  из  окна
рукой - наверное, точно так же напутствовала она и мужа, провожая его  в
Англию год назад.

Глава 7

   Пожалуй, тяжелее всего Фрэнсис переносил  одиночество.  Оно  угнетало
сильнее, чем страх. С последним-то Фрэнсис  легко  справлялся,  особенно
днем, когда в голове теснились разные мысли о будничном. Юноша прекрасно
понимал, что стоит ему только забыть о тех могучих силах, против которых
Фрэнсис снова решился выступить,  как  его  собственные  силы  мгновенно
покинут его. И тогда на долю Фрэнсиса останется лишь бегство.  Он  будет
искать убежища у себя дома, в Италии.
   Фрэнсис, как никто другой, ощущал себя песчинкой в этой  безграничной
пустыне. Когда отец де Карло  двадцать  лет  тому  назад  отправлялся  в
Лондон, рядом с ним находились шесть  помощников.  Внезапно  вспомнив  о
священнике, Фрэнсис грустно вздохнул. Уже лежа на смертном одре,  старик
только и повторял, что жертва их была принесена не зря, что  им  удалось
завершить  свою  миссию.  Де  Карло  отошел  в  мир  иной  в  счастливом
неведении. Кроме того, старик был не один. В  его  последний  час  рядом
находился брат Фрэнсис.
   Молодой монах перекрестился. Богохульно так рассуждать. До  тех  пор,
пока с ним Господь, Фрэнсис не одинок. Однако мысль о  Боге  не  утешила
юношу. Эх, если бы рядом  оказался  кто-нибудь,  с  кем  можно  было  бы
разделить это тяжкое бремя...
   Фрэнсис упал на колени и начал исступленно молиться. Он потерял  счет
времени. И только покалывание в ногах возвратило его к действительности.
Юноша поднялся и, умывшись,  переоделся  в  чистое  белье.  Внезапно  он
почувствовал себя агнцем, ведомым на заклание. Его вновь  охватил  дикий
страх, и юноша вдруг истерично рассмеялся.
   Перед уходом Фрэнсис снова запустил пленку  Поля  Бухера.  Монах  так
часто  слушал  эту  запись,  что  буквально  наизусть  знал  весь  текст
исповеди. Он мог вспомнить каждый  вздох  и  каждую  паузу  в  признании
Бухера. И знал теперь,  что  нужно  делать.  Ибо  Бухер  рассказал,  где
спрятаны кинжалы. Фрэнсис продолжал вслушиваться в  хриплый,  старческий
голос, будто набираясь сил. Бухер словно  обращался  к  нему..,  с  того
света. А это уже была поддержка.
   Пленка  кончилась.  Фрэнсис  щелкнул  тумблером  магнитолы,   включая
приемник. Узнав точное время,  юноша  прислушался  к  новостям,  пытаясь
вникнуть в ход происходящий событий. В информационной сводке  сообщалось
о сосредоточении войск на русско-китайской границе,  о  взаимном  обмене
нотами протеста. Напряжение в этом регионе неуклонно возрастало,  и  все
миротворческие акции Белого дома, ООН и Совета Безопасности  оказывались
напрасными.
   И вот так изо дня в день. По кругу. С утра до вечера  одна  и  та  же
тягомотина.
   Фрэнсис вздохнул, невольно коснувшись крошечного распятия,  висевшего
на груди. Он уже спускался  по  лестнице,  когда  хозяйка  крикнула  ему
вслед, что его спрашивают  по  телефону.  Женский  голос.  Поблагодарив,
юноша взял трубку. Он испытывал неловкость. Ведь ему  никто  никогда  не
звонил. В Субиако телефонов вообще не  было.  Потому  что  отсутствовала
сама необходимость в них.
   Звонила Анна. Фрэнсис почувствовал,  как  краска  мгновенно  заливает
лицо. Ее губы находятся в каком-то  дюйме  от  трубки,  женское  дыхание
почти касалось его уха. Анна хотела встретиться, заявив, что  это  очень
важно, и продиктовала свой адрес. Можно заодно и пообедать,  -  добавила
она.
   Опустив трубку, Фрэнсис почувствовал дрожь в коленях. Прежде никто  с
ним так не разговаривал. В интонациях Анны он уловил нечто,  заставившее
его густо покраснеть.  До  этого  момента  окружающие  воспринимали  его
только как брата Фрэнсиса. Зато для Анны он  стал  просто  Фрэнсисом.  И
скорее всего женщина усмотрела совершенно иной смысл в обратном  адресе,
оставленном на конверте. Юноша принялся истово молиться,  прося  Господа
только об одном - ниспослать ему силу, дабы устоять перед соблазном.
   Дрожа от холода и нервного возбуждения, Фрэнсис к полудню добрался до
Пирфорда.  У  ворот  поместья  он  заметил  человека  в  униформе.   Тот
внимательным взглядом окинул проходившего мимо Фрэнсиса. Юноша  выдержал
этот  взгляд  и  заспешил  дальше,  вспоминая  слова   Бухера:   система
электронного слежения, охрана - все в точности соответствовало описанию.
И Фрэнсиса снова обуял безотчетный ужас. Тот груз, что обрушился на  его
неокрепшие юношеские плечи, был неимоверно тяжел.

***

   Фрэнсис ровным счетом ничего не смыслил в интригах.  А  уж  по  части
выуживания той или иной информации он вообще был профаном. Вот  если  бы
дело касалось, к примеру, латыни или столярного ремесла, тут  уж  он  бы
блеснул мастерством...
   Конечно, это не трудно - взять да и сообщить,  где  спрятаны  кинжалы
или что поместье под охраной! А вот  как  проникнуть  в  церквушку?  Для
этого, похоже, нужна целая армия профессионалов, а не какой-то  одинокий
монах.
   Взглянув на небо, Фрэнсис перекрестился. Он  словно  ожидал  озарения
свыше. Если божественное  провидение  не  поможет  Фрэнсису,  шансы  его
сводятся к нулю. Юноша медленно двинулся вдоль восточной стены.  Бормоча
по-латыни  молитву,  он  не  заметил,  как  охранник  опустил  руку   на
зажужжавший селектор.

***

   Вилл Джеффрис считался человеком наблюдательным. Однако в этот раз он
не услышал ни шороха. Джеффрис как  раз  докладывал  Дэмьену  о  встрече
министров иностранных дел в Пекине, когда, подняв  глаза,  увидел  вдруг
невесть откуда появившегося зверя.  Обнажив  клыки,  со  вздыбленной  на
загривке шерстью, пес уставился на Дэмьена, который также не сводил глаз
с собаки. Раны на его шее внезапно начали кровоточить, и Джеффрис  вдруг
почувствовал на губах привкус  крови.  Его  мгновенно  замутило.  Может,
просто  воображение  разыгралось,  или  их  троих  действительно  что-то
связывало?
   - -Дэмьен? - Вильям легко коснулся руки  юноши.  И  тут  же  невольно
отпрянул,  когда  Дэмьен  повернул  голову.  Глаза  юноши  сузились   до
ослепительных желтых точек, изо рта пахнуло смрадом, и Джеффрис мог лишь
догадываться, какое именно слово сорвалось с губ Дэмьена:
   - Назаретянин...
   Джеффрис растерялся. Не зная, как  реагировать  на  происходящее,  он
задал один-единственный идиотский вопрос:
   - В чем дело, Дэмьен?
   Резко повернувшись, Дэмьен стремительно зашагал прочь из зала, собака
последовала за ним, а Джеффрис, почувствовав внезапный озноб,  приник  к
камину. Раскрытая кожаная папка с докладом осталась на столе. Еще минуту
назад отчет казался ему чрезвычайно важным делом, теперь же  он  и  яйца
выеденного не стоил. Джеффриса до смерти перепугал взгляд Дэмьена.  Черт
с ним, с Пекином, да и со всеми остальными мелочами. Джеффрис судорожным
движением плеснул коньяку в свой бокал.

***

   Дэмьен стоял на коленях в часовне и молился. Тут его и застал Джордж.
Старый дворецкий нутром чуял, когда в нем нуждались,  и  сейчас  выдался
именно такой момент. Собака  отступила,  пропуская  Джорджа  внутрь,  но
старик,  сделав  шаг  вперед,  остановился  на  пороге.  Он  замер   как
вкопанный, заметив  издалека,  как  слезы  струятся  по  щекам  Дэмьена.
Джорджа охватила глубокая жалость, ведь только он один знал о  безмерном
одиночестве юноши. Но чего-чего, а сочувствия  Дэмьену  не  требовалось,
ибо, обратив одиночество  в  одержимость,  он  уже  не  обращал  на  нее
внимания. Он сотрет в порошок этот  затхлый  мир,  избавит  человека  от
вечного выбора между добром и злом. Разрушение  как  освобождение!  Пора
положить конец человеческим несчастьям и мучениям.  Вот  тогда  наступит
мир - вечное царство мертвых.
   Дэмьен медленно повернул голову и поднялся с колен.
   - Я чувствую Его божественную силу,  -  вымолвил  он.  -  Назаретянин
снова нанес мне удар.
   - Так было предначертано, - едва слышно подтвердил Джордж.
   Дэмьен поник головой и, велев следовать за ним, вышел из часовни.
   Странная процессия двинулась  по  коридору:  впереди  шагал  юноша  в
черной сутане, за ним семенил шаркающий старик, а следом плелась собака.
Натужное дыхание с хрипом вырывалось из могучей груди животного.
   Миновав  лужайку,  они  медленно  направились  вверх  по   холму,   к
церквушке.
   У самых церковных ворот Дэмьен застыл на  месте,  вцепившись  в  руку
старика.
   - Вот здесь ты и наткнулся на знамение, - пробормотал он.
   - Нет, не я, сэр, я ведь не знал,  что  в  чреве  зверя  вынашивается
другой зверь.
   - Не важно. Все равно,  ты  поступил  правильно.  -  В  голосе  юноши
послышались теплые нотки. - Тебе  недолго  осталось  прозябать  на  этой
земле.
   Джордж кивнул.
   - Тебе воздается за твою преданность. Дэмьен не заметил тени  страха,
промелькнувшей  на  лице  слуги.  Последнее  время   Джорджа   неотвязно
преследовало сомнение. И, что еще  хуже,  дворецкий  знал  его  причину:
благостью и любовью, казалось, был напоен воздух  вокруг.  И  весь  этот
елей что-то уж очень стремительно распространялся на  людей,  включая  и
Бухера. Ох уж эта отвратительная жажда покаяния! Но  ведь  и  вездесущий
Дэмьен пронюхал сей неотвратимый факт. Так какого  же  черта  он  мучает
сейчас своего слугу, обещая тому вечное проклятье? Неудачная шутка?
   Покосившись на Дэмьена, Джордж увидел, что его хозяин  прислонился  к
воротам и не сводит пристального взгляда с церкви. Как  и  отец,  Дэмьен
никогда не осмеливался ступать на священную церковную  землю,  и  Джордж
отлично знал, что он при этом испытывал.
   Вот и теперь, стоя напротив церкви, Дэмьен с пеной у  рта  выкрикивал
проклятия,  он  буквально  исходил   яростной   ненавистью.   Отраженные
громоподобным эхом, страшные слова его метались среди каменных развалин.
   - Назаретянин! Ты все еще  веруешь,  что  сможешь  поразить  меня,  -
воскликнул Дэмьен. - Но ведь твой тысячелетний мир  -  жалкая  насмешка.
Нынешнее человечество куда более жестоко, чем прежнее.  Раковая  опухоль
поразила  весь  его  организм,  и   планета   принадлежит   силам   зла,
Назаретянин.
   Оцепенев, вслушивался Джордж  в  яростную  эскападу  своего  хозяина.
Внезапно старик ощутил в груди ноющую боль, голова  его  закружилась,  а
тело вдруг словно обмякло. Джордж почувствовал,  что  вот-вот  упадет  в
обморок. Только не  сейчас!  Дэмьен  неистовствовал,  обрушивая  гневные
тирады на своего извечного противника.
   - Сейчас никак нельзя, - еле слышно прошептал Джордж, вперив взгляд в
худую спину юноши.
   Ему нельзя умереть сейчас, прервав на полуслове своего повелителя, он
не хочет раздражать его. Джордж с трудом удерживал равновесие,  чувствуя
усиливавшуюся дрожь В слабых коленях. А Дэмьен бушевал до тех пор,  пока
не выплеснул наконец всю свою ненависть. Казалось, он обессилел.
   - Еще один тщедушный  лакейчик,  -  хищно  прищурившись,  ухмыльнулся
Дэмьен. - И на какой помойке ты их только находишь, Назаретянин? Что  ж,
новый попик достойно пополнит список  твоих  сгинувших  прихвостней.  Ты
щедрой пригоршней швыряешь их мне одного за другим, так же, как когда-то
бросал моему отцу, твердо зная при игом, что все они обречены. Что ж  ты
за ханжа такой, а? Какая тебе радость от их гибели? Уж больно ты охоч до
их бессмертных душ, а, Назаретянин! Неужели тебе так  необходимо,  чтобы
они побыстрее забрались под твое крылышко?
   Дэмьен умолк, устремив взгляд куда-то вдаль, за поле.
   - Чушь собачья, - уже спокойно обронил он. - Эта  твоя  пешка  ровным
счетом не представляет никакой опасности. Бедняга.
   В полумиле от церквушки стоял Фрэнсис. Прижавшись к восточной  стене,
юноша тревожно вглядывался сквозь ограду в заросли  кустов  и  деревьев.
Внезапно он вздрогнул: в глубине окутанного сумраком сада вспыхнули  два
желтых огонька. Молитва застряла в горле юноши.

Глава 8

   Три ночи подряд Фрэнсис почти не смыкал глаз. Снова  повторялось  то,
что с ним уже однажды случилось в ранней юности, когда он совершил грех,
соблазнившись картинками "блуда" из Священного  писания,  а  само  слово
"блудница"  вызывало  перед  мысленным  взором   все   новые   и   новые
сладострастные  видения.  Даже  образ  девы  Марии  пробуждал  в   юноше
совершенно определенные желания. Об этом наваждении Фрэнсис не  смог  бы
рассказать ни на одной исповеди, даже отцу де Карло.
   Теперь искушение вернулось в облике Анны. Ее лицо и  соблазнительная,
высокая грудь терзали юношу во сне, который смахивал скорее на тревожное
забытье, на парализующую,  болезненную  полудрему.  Утром  же,  открывая
глаза, Фрэнсис чувствовал, как вина невыносимым грузом  обрушивается  на
его душу, а он до сих пор не знает, как спастись от наваждения.
   Но и дни превратились в пытку. На заре Фрэнсис садился в электричку и
ехал за город. Подходил к огромному особняку и,  прислонясь  к  железной
решетке, долго глядел сквозь  нее  в  сад.  Он  пытался  заставить  мозг
придумать что-нибудь. Но спасительного решения не находилось, и Фрэнсис,
как побитая собака, понуро возвращался в Лондон.
   Недалеко от гостиницы юноша набрел на церковь и с тех пор наведывался
туда каждый день, умоляя Господа указать  ему  путь.  Фрэнсис  вспоминал
библейские сюжеты и то, как Христос восстал из мертвых, пообещав  людям,
что силы тьмы отступят в конце концов и придет  Его  царствие.  Четко  и
ясно, но вот как  все-таки  незаметно  проскользнуть  в  церквушку  мимо
чудовищной собаки? Фрэнсис поднял глаза, устремляя взгляд к распятию  за
алтарем, и ему вдруг почудилось, будто Иисус взирает на него с  жалостью
и сожалением.
   Никто не укажет ему путь. Он одинок и предоставлен самому себе.
   На четвертую ночь все опять повторилось.  Обливаясь  холодным  потом,
Фрэнсис внезапно проснулся, пытаясь стряхнуть с себя остатки кошмара.
   Губы Анны ласкали его тело, нежно приникая к нему. Фрэнсис вскочил  и
бросился в ванную, срывая на ходу пижаму. Он долго стоял под прохладными
струями, пытаясь  смыть  с  себя  и  вину,  и  грех.  Закрыв  глаза  под
освежающим потоком воды, Фрэнсис вспоминал слова священника о  том,  что
Сатана имеет власть над человеческими умами и что  зверь  находит  самое
уязвимое место, чтобы проложить путь искушению. А  уж  предсказать  его,
оказывается, пара пустяков. Так и не открывая глаз, пошатываясь, Фрэнсис
вернулся  в  постель,  скользнул  под  простыню   и   потянулся.   Вдруг
почувствовал запах  -  густой,  сладковатый  запах  плоти.  В  следующее
мгновение юноша ощутил легкое прикосновение, и вот уже у самого его  уха
раздался хрипловатый от страсти, срывающийся голос Анны.  Он  нашептывал
чудовищные мерзости.
   Фрэнсис  закусил  губу  и  зажмурил  глаза.  Он  попытался   вытащить
распятие, висевшее на груди, но не смог: мешало что-то мягкое и влажное.
Юноша взревел, вырываясь из-под  душившей  его  простыни,  и  кинулся  в
коридор. Там он упал, обхватив руками колени и уткнув в стену лицо. Рано
утром в таком положении его нашла хозяйка.
   Фрэнсис начал было бормотать какие-то жалкие оправдания в свой адрес,
пытаясь убедить женщину, что иногда колобродит во сне, однако это ему не
удалось. Хозяйка  лишь  скептически  бросала  красноречивые  взгляды  на
синяки и кровоподтеки, покрывавшие его шею. Уж больно смахивали  они  на
отметины чрезвычайно разгулявшейся страсти.

***

   Анна  разозлилась  не  на  шутку.  Этот   итальяшка   имел   наглость
продинамить ее. Он так и не явился. Анна, поджидая юношу,  вылизала  всю
квартиру. Она даже купила цветы и, расставив их в вазы,  прикинула,  что
так он будет чувствовать себя поуютнее. А он даже не соизволил позвонить
и извиниться. Зато теперь вдруг объявился средь бела дня, когда она  его
вообще не ждала.  Анна  только-только  выпорхнула  из-под  душа:  волосы
мокрые, никакой  косметики  и  в  помине,  халатик  полураспахнут.  Анна
холодно улыбнулась и проводила юношу в гостиную.
   Фрэнсис очень  изменился.  Похоже,  что  он  не  спал  целую  неделю:
бледность и "усталость проступали даже сквозь загар.
   Ладно, главное, что он все-таки сподобился явиться. То-то Джек Мейсон
порадуется, что она отыскала итальянца.
   Коснувшись в разговоре какой-то чепухи, Анна  выразила  надежду,  что
ему нравится ее квартира.
   - Мои джунгли, - продолжала она распинаться, но вдруг  рассмеялась  и
извинилась, что цветы не очень-то свежие. Потом  предложила  выпить,  но
Фрэнсис не дал ей договорить.
   - Послушайте, я завтра уезжаю, - робко пробормотал он.
   - Да?
   - И я снова хочу повторить то, что рассказывал однажды очень  смелому
человеку, когда впервые попал в Лондон. Хотя я предупреждал его, что он,
возможно, сочтет меня за сумасшедшего.
   Анна нетерпеливо хмыкнула. Опять старая песенка, как и в прошлый раз.
Приступал бы уж сразу к делу, а не пялился ей в вырез, как  какой-нибудь
прыщавый школяр.
   - Если я вам скажу, что выполняю миссию и  что  я  единственный,  кто
может это сделать, пожалуйста, поверьте мне.
   - Хорошо, но...
   - Я могу в любой момент  погибнуть,  и  это  не  пустые  слова  и  не
мелодрама.
   -  Ради  Бога,  Фрэнсис.  -  Анне  порядком  поднадоела  затянувшаяся
прелюдия, и она, кипя от негодования, заметалась из угла в угол.  Уперев
руки в бедра, Анна так завелась, что  не  заметила,  как  халат  на  ней
распахнулся.
   Зажмурив глаза, Фрэнсис на мгновенье отвернулся. Потом протянул  Анне
перевязанный пакет, запечатанный красной сургучной печатью.
   - Пожалуйста, сохраните его, - попросил юноша, отводя глаза. - Если я
вдруг не вернусь, вскройте  пакет.  И,  может  быть,  тогда  вы  наконец
забудете о Торнах. Я уверен в этом.
   Анна  едва  заметно  покачала  головой  и  собралась  было   высмеять
Фрэнсиса, но тот внезапно положил руки ей на плечи.
   - Просто имейте в виду, - с жаром воскликнул юноша, -  что  все,  кто
вступал на путь, на который вступил теперь и я,  погибли.  Если  и  меня
постигнет та же участь, обещайте, что передадите бумаги властям.
   - Да, но это зависит...
   - Обещайте, - вошел в раж  итальянец,  вцепившись  Анне  в  плечо.  -
Обещайте, что вы забудете о Торнах.
   Его настойчивость и бесцеремонность вывели из себя Анну. Кроме  того,
юноша, похоже, собирался оторвать ей руку. Выдернув ее, Анна бросила  на
монаха сердитый взгляд.
   - Обещайте же мне! - оглушительно взвыл Фрэнсис.
   - Да отвяжись ты! - взорвалась Анна.
   Грубость как будто отрезвила его. Итальянец отступил на шаг.  Тряхнув
головой, он, как во сне, умоляюще протянул к ней руку.
   Нет, Анне  не  показалось.  Красноречивый  жест  не  вызывал  никаких
сомнений. Разозлившись на  этого  смазливого  красавчика,  женщина  лишь
усмехнулась.
   - Ну, ну, дружок, на шуры-муры у нас с тобой нет времени.
   Фрэнсис подскочил к Анне настолько внезапно, что она не  успела  даже
отпрянуть, почувствовав его губы у себя на шее. Выставив колено, Анна  с
силой оттолкнула юношу.
   - Вон отсюда! И поскорее, - презрительно бросила она.
   Поднявшись на ноги, Фрэнсис забормотал слова извинений. В голосе  его
слышались слезы и неподдельная мука.
   - Анна, пожалуйста, простите. О, Матерь Божья, что я  натворил,  -  в
промежутках между рыданиями всхлипывал юноша, однако Анну его  раскаяние
ничуть не тронуло.
   - Уходите, - холодно повторила она. - Что вы тут нюни распустили?
   И Фрэнсис ушел, не проронив больше ни слова.

***

   Теперь он понял, как нужно действовать. Надо просто  перелезть  через
забор, добежать до церкви, опередив собаку, и забрать кинжалы. Ну, а  уж
если не получится, то все равно конец один.
   Его больше не волновало, что  с  ним  случилось.  Его  вообще  больше
ничего не волновало. Он повел себя, как животное, и  нет  ему  прощенья.
Фрэнсис плелся по улице, шепча  скороговоркой  молитвы  и  надеясь,  что
Господь все-таки не отвернется от него за содеянный грех.
   Он и сам не помнил, как забрел в  район  Сохо.  Сплошь  и  рядом  его
окружала расцвеченная неоновыми огнями реклама,  предлагавшая  на  выбор
все  грехи,  какие  только  есть  на  белом  свете.   Мужчины   призывно
подмигивали Фрэнсису из-за столиков, а размалеванные девицы  преграждали
ему путь. Фрэнсис окончательно потерял голову, не переставая  удивляться
про себя, как это полиция допускает подобное безобразие.
   Проститутки не  отличались  особой  привлекательностью.  Наоборот,  в
большинстве своем такие особы казались ему вызывающе отвратительными.  И
- что было выше понимания Фрэнсиса - эти уличные шлюхи неудержимо влекли
его. Он не знал мирской жизни. Не знал ее совершенно. Фрэнсис  продолжал
отчаянно молиться. Скрестив на груди руки, он уповал только на  то,  что
ему удастся выбраться из этой мерзкой клоаки.
   Похоже, он еще долго бродил по кругу, пока  наконец  не  выбрался  на
крошечную площадь. И тут же тень огромного зверя  метнулась  перед  ним,
два злобных желтых глаза уставились на юношу. И опять  словно  неведомая
волна подхватила и понесла Фрэнсиса. Он наткнулся на рекламный столб. На
плакате красовалась броская фемина с лицом  и  грудью  Анны.  От  столба
исходил пряный, сладковатый аромат, и Фрэнсис  вдруг  почувствовал,  как
женские зубки вновь впиваются ему в шею.  Однако  Фрэнсис  был  глух  ко
всему окружающему и не слышал, о чем шушукаются и хихикают за его спиной
проститутки и напомаженные мальчики.
   На город уже опустилась ночь, когда Фрэнсис приблизился к  дому.  Тот
казался пустым, ни звука не доносилось изнутри. "И хорошей, - подумалось
юноше, ибо Фрэнсис никого не мог сейчас видеть. Он хотел только  одного:
собрать свой нехитрый скарб и убраться из города  куда  подальше,  туда,
где жуткое искушение перестало бы мучить его.
   Запыхавшись, Фрэнсис вбежал в комнату. Он  смежил  веки  и  рухнул  в
постель, пытаясь урвать хоть часок для отдыха. И тут же кровь застыла  в
его жилах. Ибо Фрэнсис внезапно понял, что не  один  в  комнате.  Кто-то
дышал в едином ритме с ним. Мужчина и женщина.
   Юноша снова забормотал молитву и судорожно  потянулся  за  распятием,
но, коснувшись его, испугался, потому что на  ощупь  распятие  оказалось
как живая плоть. Фрэнсиса передернуло, и он открыл глаза.
   На кровати распласталась Анна, а на ней лежал  юноша.  Их  обнаженные
тела были сплетены. Из уст Фрэнсиса вырвался стон, а эти двое как  будто
следили за юношей, не спуская с него глаз. И Фрэнсис  вдруг  узнал  лицо
молодого человека.  Это  был  двойник  Дэмьена  Торна,  осклабившийся  в
похотливой ухмылке. Желтые звериные глаза его  не  мигая  уставились  на
Фрэнсиса.
   Внезапно Анна перевернулась на бок и  поманила  Фрэнсиса  рукой,  как
будто приглашала присоединиться к ним Она молча призывала юношу овладеть
ею. Затем Анна обронила какие-то слова, но Фрэнсис так и не понял их..
   Он замотал головой, чтобы избавиться от этого кошмарного  наваждения,
но видение не исчезало. Фрэнсис  через  силу  отвернулся  и,  вскочив  с
кровати, бросился к противоположной стене,  на  которой  висело  большое
распятие. Монах привез его из Субиако. Распятие исчезло. Фрэнсис опустил
глаза и тут же в нескольких шагах  от  себя  заметил  на  полу  крест  с
отколотой перекладиной.
   Монах кинулся к распятию, схватил его и, прижав к груди, повернулся к
постели. Юноша по-прежнему буравил Фрэнсиса взглядом. Из уголков его губ
стекала слюна. От двойника за милю несло зловонием. Этот смрад почему-то
напомнил Фрэнсису загаженный зоопарк. И тут монаха внезапно осенило, что
нужно делать. Кинжалы-то пока могу и подождать.
   - Отец Всемилостивейший, придай мне сил, - прошептал  он,  с  размаху
опуская распятие в широко раскрытый рот Дэмьена и заталкивая его вглубь,
в самую глотку Анна завизжала, взметнув свое  роскошное  нагое  тело,  а
Фрэнсис крушил зубы, рвал язык и десны, засовывая распятие все дальше  и
дальше, пока.., сам не начал  задыхаться.  Он  вдруг  почувствовал  боль
этого юноши и привкус его крови у себя на губах, У Фрэнсиса  перехватило
дыхание. А желтые глаза торжествующе уставились на него.
   Фрэнсиса стошнило, он попытался глотнуть воздуха, но, упав на колени,
успел лишь заметить, что Анна, нашептывая мерзости  и  царапая  простыню
черными ногтями, похотливо тянет к нему руку.

***

   Утром его нашла  хозяйка.  В  глубочайшем  шоке  женщина  трясущимися
пальцами набрала номер  полицейского  участка.  Спустя  некоторое  время
явился блюститель порядка. Сей страж законности немало повидал на  своем
веку и не избегал возможности прихвастнуть при случае репутацией тертого
калача. Однако он до глубины души  был  потрясен  увиденным  и  едва  не
потерял сознания. Первый раз полицейского стошнило тут  же  на  месте  и
вторично уже в участке,  когда  он  пересказывал  случившееся  дежурному
сержанту. Два часа спустя он сел  наконец  печатать  отчет.  Полицейский
ломал себе голову, пытаясь  осмыслить,  каким  патологически  изощренным
воображением должен был обладать несчастный, который  исхитрился  свести
счеты с жизнью таким вот варварским способом.

Глава 9

   Анна целый день провела в библиотеке Би-Би-Си, и мысли  ее  до  такой
степени были погружены в работу, что,  уже  находясь  в  метро,  она  не
обратила внимания  на,  двух  женщин,  оживленно  обсуждавших  кошмарное
убийство, Да, Лондон теперь похлеще Нью-Йорка. И кому  только  в  голову
пришло такое - казнить распятием?
   Краем уха прислушиваясь к разговору,  Анна  отметила  про  себя,  что
судачившие рядом женщины обвиняют в случившемся всех и вся,  начиная  от
плохой  погоды  и  непредсказуемых  китайцев  и   кончая   телевидением,
буквально затопленным сценами насилия.  Анна  едва  заметно  улыбнулась,
сосредоточенно размышляя о том, что на  некоторых  семьях  действительно
лежит  что-то  вроде  печати  проклятья.  Словно  неведомая  злая   сила
наваливается на этих бедолаг и держит их в тисках.
   В какой-то мере Анна испытала странную закономерность и  на  себе.  С
ней то и дело приключалась какая-нибудь беда. Вполне возможно,  что  все
эти неприятности - явления одного порядка. Еще в детстве на  Анну  время
от времени падали разнообразные предметы, она вечно ранилась  отвертками
и молотками. А уж если Анне вздумывалось покататься на лошади... Однажды
та  понесла,  и  Анна  чуть  было  не  врезалась  в  забор.  Когда  Анна
влюблялась,  ее  лучшая  подруга  прямо  у  нее  из-под  носа  "уводила"
воздыхателя. А что  если  и  Торны  всего-навсего  продолжали  этот  ряд
невезучих? Почему, собственно, нет?
   Анна фыркнула, представив себе ожидавшую ее перспективу. И тут до нее
начал доходить наконец смысл последних новостей.
   "Полиция считает, что это  самое  жестокое  убийство,  с  которым  ей
когда-либо приходилось сталкиваться" Анна невольно  взглянула  на  экран
телевизора. И мгновенно вскочила от неожиданности. Весь  экран  занимало
лицо Фрэнсиса. Закадровый текст сопровождал показ снимков: "Скотланд-Ярд
располагает фотографией монаха и обращается к  телезрителям  с  просьбой
помочь.  Если  вам  что-нибудь  известно  об  этом  человеке..."  Резкий
телефонный звонок вывел Анну из оцепенения. Звонил ее приятель, видевший
Анну с итальянцем на вечеринке. Его интересовало, не  того  ли  бедолагу
только что показали по "ящику". Пробурчав что-то невразумительное,  Анна
бросила трубку. Монах. Ну, конечно! Теперь странное  поведение  Фрэнсиса
хоть как-то можно было объяснить.
   Видеомагнитофон в этот раз оказался включен, и Анна, перемотав пленку
назад, вновь застыла, вглядываясь в грустное  лицо  на  фотографии.  Она
смотрела в карие глаза погибшего, вспоминая его предупреждение держаться
подальше от Торнов.  И  вдруг  Анна  по-настоящему  испугалась.  Значит,
список пополнился еще одним именем. И уж это никак нельзя было отнести к
обычному совпадению.
   Слезы закапали у  нее  из  глаз,  и  Анну  охватило  горькое  чувство
раскаяния при воспоминании о том, как грубо она  обошлась  с  Фрэнсисом.
Анна прорыдала целый час, прежде чем набрала номер полицейского участка.
***

   В участке Анну терзали целую вечность, задавая кучу вопросов.  Однако
женщина смогла сообщить лишь при каких обстоятельствах они  с  Фрэнсисом
встретились.  Здесь  же  она  упомянула  и  про   более   чем   странное
предупреждение юноши относительно семейства Торнов. Об имевшемся  у  нее
списке Анна решила пока умолчать. Но и сказанного оказалось  достаточно,
чтобы привести полицейских в замешательство. Поблагодарив, ее отпустили.
   Только дома Анна поняла, несколько случившееся выбило  ее  из  колеи.
Ведь она забыла сообщить полиции  о  пакете,  что  оставил  ей  Фрэнсис.
Сверток лежал на письменном столе, и казалось, красная сургучная  печать
зловеще подмигивает Анне.
   Пальцы у нее задрожали, когда она разрезала веревочку на пакете.
   Анна вспомнила слова полицейского:'"Убийца скорее всего просто  псих,
поскольку ни один  нормальный  человек  не  станет  вгонять  распятие  в
чью-либо глотку. Никаких видимых мотивов для убийства не было,  дверь  в
комнату не взломана, так что..."  Анна  поморщилась,  порезав  палец  об
острый  край  оберточной  бумаги,  и,  разозлившись,  надорвала   пакет,
перепачканный  кровью.  На  стол  скользнули  четыре  кассеты  и  связка
пожелтевших писем. К ней была приложена  записка  от  Фрэнсиса.  "Можете
воспринимать это, как бред сумасшедшего. Тогда в  него  легче  вникнуть.
Здесь копии, сделанные мною с оригиналов".
   Письма были переписаны удивительным каллиграфическим почерком, каждая
отдельная буква -  настоящее  произведение  искусства.  Анна  расправила
первое письмо. Оно оказалось от Кейт Рейнолдс и было адресовано отцу  де
Карло. Фамилия этой женщины стояла где-то  в  середине  списка.  Фрэнсис
точно охарактеризовал письмо  Кейт.  "Безумное  послание".  Однако  само
изложение поражало удивительной точностью и  ясностью  мысли.  Здесь  же
Анна обнаружила и письмо некой  Ламонт.  Эта  особа  также  числилась  в
списке.
   Анна неторопливо читала, не пытаясь  вникать  в  смысл  прочитанного.
Просто какой-то бред сивой кобылы! Да, вряд ли  у  Мейсона  выгорит  это
дельце. Ежели он возьмется за подобный  бред,  его  просто  поднимут  на
смех.
   Анна взялась наконец за пачку заметок и цитат, выписанных монахом  из
Библии. Все они повествовали либо о Втором  пришествии  Христа,  либо  о
евреях, вернувшихся в Сион, а то и о встрече Христа с Антихристом  и  об
Армагеддоне.
   Тут Анна не выдержала. Вся эта белиберда по-настоящему разозлила  ее.
Подобную чушь мололи и фундаменталисты. В большей или  меньшей  степени.
Уж сколько лет подряд американское правительство пыталось  справиться  с
этими людьми, но пока сия затея не  принесла  видимого  успеха.  Анна  в
сердцах выругалась. Если только Мейсон  сподобится  сопоставить  историю
семьи Торнов с библейскими текстами, ему никогда не найти издателя!  Все
решат, что он просто малость "перетрудился".
   Анна сунула в  магнитофон  кассету  и  устало  откинулась  на  спинку
кресла. "Святой Отец, простите мне мою неразборчивую речь",  -  услышала
она надтреснутый, старческий голос. О Господи, опять очередной бред! Но,
услышав имя Поля Бухера, Анна чуть не подпрыгнула в кресле.  Раздражение
ее как рукой сняло. Если на пленке записан действительно Бухер, то  Анне
есть что показать Мейсону.
   Женщина начала внимательно вслушиваться в  исповедь  старика.  Однако
через некоторое время ее вновь охватило отчаяние. Опять  кинжалы,  опять
Армагеддон.  Новое  безумие!   Есть   ли   конец   у   этого   массового
помешательства?!
   Часа два потратила Анна на прослушивание пленок Потом сложила  письма
и кассеты в пакет, на котором значилось "Торны", и стала набирать  номер
телефона.
   Мейсона дома не оказалось. Анна надиктовала сообщение на автоответчик
и, задумавшись, принялась расхаживать по комнате. Что дальше? А  ничего,
буду продолжать начатое, - ответила она себе. В конце концов ей  за  это
платили, стало быть, она должна выполнять  свою  работу  Даже  если  она
граничит с безумием.
   Из рассказа Бухера Анна узнала, что Маргарет Бреннан еще жива. Старик
сообщал ее адрес - госпиталь в Хайгейте.
   Ну, что же, надо звякнуть и в госпиталь. Если повезет, то ее  туда..,
не пустят.
   До  госпиталя  Анна  доехала  минут  за  тридцать,  но  эти   полчаса
показались ей вечностью. Вот пусть сам  Мейсон  и  шляется  по  подобным
заведениям, а Анна с детства панически боялась психушек. Ее  собственная
мать  умерла  в  лечебнице  для  умалишенных.  Травма  эта  так  глубоко
врезалась в душу Анны, что безумные крики матери до сих пор стояли у нее
в ушах.
   И  сейчас  Анне  вдруг  нестерпимо  захотелось  хлебнуть  виски   для
храбрости. Может быть, сестры не унюхают  запаха?  Или,  пожалуй,  можно
принять львиную дозу валерьянки, однако вся ее натура мгновенно восстала
против такого издевательства Кроме того, для подобных встреч требовалась
ясная голова и определенная осторожность.
   Местечко оказалось на редкость славным. И за это спасибо. Можно  себе
представить, что почувствовала бы Анна, окажись она у черта на куличках,
в  какой-нибудь  мрачной  и  заброшенной  юдоли.  Хотя  пациентам  было,
пожалуй, глубоко наплевать на местоположение  подобного  заведения.  Кто
знает...
   Кэб остановился, и водитель указал на здание. Поеживаясь от  внезапно
охватившего ее озноба, Анна вышла.
   Это был монастырь. И как это раньше не пришло ей в голову?  Ведь  она
слышала название - "Святой Игнатий".
   Несколько минут  разглядывала  Анна  высокую,  выцветшую  от  времени
кирпичную стену, окружавшую здание, тяжелую  дубовую  дверь,  увенчанную
пиками. А вот  вделанные  в  кирпичную  кладку  электрический  звонок  и
"глазок" были, казалось, здесь совсем не к месту.
   Анна позвонила, услышав где-то вдали необычное заливистое треньканье.
Массивная дверь приоткрылась, и в щелку просунулась голова  в  капюшоне.
Монах окинул женщину изучающим взглядом.
   Представившись,  Анна  сообщила,  что  ей  назначена  здесь  встреча.
Послышался  звук  отпираемого  запора,  и  дверь  со  скрипом  подалась,
пропуская  Анну.  Внутренний  дворик  был  вымощен  каменными   плитами;
сплошная голая пустошь: ни деревца, ни скамейки, ничего и никого,  кроме
нескольких монахинь, молчаливо прошествовавших из одной двери в  другую.
Сей живописный уголок внезапно напомнил Анне тюремный двор. Только в нос
здесь шибал еще и запах морфия.
   Монахиня жестом пригласила  Анну  следовать  за  ней.  Анна  невольно
оглянулась,  впившись  глазами  в  синее,  глубокое  небо  над  головой.
Казалось,  внешний  мир   вдруг   бесконечно   далеко   отодвинулся   от
монастырских стен, и теперь до  Анны  доносилось  лишь  негромкое  пение
монахинь. "Монотонное и проникнутое тоской",  -  промелькнуло  у  нее  в
голове.
   Но она тут же отругала себя за самонадеянность. Кто она такая,  чтобы
судить этих одиноких женщин и думать свысока, будто в их голосах  звучат
тоска и отчаяние? Они ушли от "мира" к Христу, и выбор их добровольный.
   Внутри здания было не жарко. Прохладой веяло от  выложенных  зелеными
плитами стен, от каменного пола. С Анной никто не заговаривал, никто  не
оглядывался на нее,  пока  она  шагала  вслед  за  монахиней  по  узкому
коридору.
   Анна случайно коснулась каменных плит и тут  же  отдернула  руку:  ей
показалось, что стена сырая, но пальцы были сухими.
   Монахиня остановилась возле двери и, повернув ключ в замке,  толкнула
дверь ногой. Анна не двигалась. Никто так ни о чем ее и  не  расспросил,
ей не задали ни единого  вопроса  о  том,  кто  она  такая  и  зачем  ей
понадобилось навестить Маргарет Бреннан. Надо  же,  она-то  решила,  что
проникнуть в госпиталь будет непросто, а здесь, похоже,  до  нее  вообще
никому нет дела.
   Анна нерешительно переступила порог и невольно  вздрогнула,  услышав,
как за ней громко захлопнулась дверь. Комната, куда она вошла, оказалась
крошечной каморкой, похожей на тюремную камеру.  Узкая  железная  койка,
стул, стол - и больше ничего. Высоко над  полом  крошечное  оконце.  Под
ним, спиной к двери, восседала прямо на полу Маргарет Бреннан.
   Анна кашлянула, но женщина даже не шевельнулась. Анна подошла поближе
и, остановившись в двух шагах от Маргарет, окликнула ее по  имени.  Ноль
внимания. Анна позвала громче, и женщина наконец оглянулась.
   Анна  едва  сумела  подавить  крик.  На  нее  уставилась  старуха   с
испещренным морщинами, желтым лицом и  совершенно  седыми  волосами.  Ее
вытаращенные воспаленные глаза были багровыми. А  ведь  с  фотографий  в
газетах  смотрело  совсем  иное  лицо.  Подобная  встреча  застала  Анну
врасплох. Ибо она ожидала увидеть  благородное,  красивое  лицо  женщины
средних лет, а это... Ее встретила старая карга.  Анна  с  трудом  взяла
себя в руки, выдавив на лице какое-то жалкое подобие улыбки.
   - Миссис Бреннан, меня зовут Анна.  Анна  Бромптон,  -  представилась
она.
   Старуха улыбнулась. Лицо ее сморщилось как сушеное яблоко.
   - Очень мило с  вашей  стороны  заглянуть  в  эту  обитель,  -  глухо
отозвалась она.

***

   Она  говорила  с  бостонским  акцентом,  на   блестящем   английском,
напомнившем Анне почему-то чету Кеннеди. Анна пожала протянутую  руку  и
снова с трудом подавила  отвращение,  прикоснувшись  к  сухой,  шершавой
коже.
   - Сейчас чудесное время года,  -  задумчиво  промолвила  Маргарет.  -
Волшебный аромат цветов ..
   Анна чувствовала себя не в своей тарелке. Растерявшись, она никак  не
могла придумать, как подступиться к разговору о Торнах. Господи, и зачем
только она вообще заявилась сюда, какие сведения можно выудить  из  этой
старой развалины?
   Обычно Анна просто давала людям возможность  высказаться  и  выложить
все, что придет им в голову, незаметно подталкивая их к интересующему ее
предмету. Сейчас все складывалось иначе.
   - Должно быть, вы удивлены моим визитом, - пошла напролом Анна.
   Маргарет вежливо улыбнулась.
   - Нет, нисколько. Я понимаю вас. - И она снова отвернулась к стене.
   - Я помогаю Джеку Мейсону.
   Никакой реакции.
   - Вы, наверное, слышали о Нем. -  Писатель,  -  кивнула  Маргарет.  -
Слышала, конечно. По-моему, даже встречала его на каком-то званом  ужине
в Нью-Йорке.
   Теплее, теплее, это уже кое-что. Да, все-таки сегодня Анне везло. Она
очаровательно улыбнулась:
   - Понимаете, он взялся за книгу. О Торнах... Выражение лица  Маргарет
мгновенно изменилось.  Нахмурившись,  она  тряхнула  головой  и  тут  же
отвернулась к стене.
   - Это своего рода  биографическое  исследование,  -  быстро  пояснила
Анна. - Мейсона заинтриговали некоторые эпизоды из жизни...
   - Дэмьена Торна, -  внезапно  перебила  ее  Маргарет,  задрожав  всем
телом.
   - Д.!. Но и других тоже, - скороговоркой добавила Анна. -  Понимаете,
Мейсона интересует странная  зависимость  между  той  огромной  властью,
которой обладает семейство Торнов, и страшным.., роком, преследующим эту
династию.
   - Не напоминайте  мне  о  Дэмьене  Торне,  -  равнодушно  проговорила
Маргарет.
   Анну вдруг пробрала дрожь, но она продолжала:
   -  Но  если  это  вас  расстраивает  и  волнует...   Маргарет   резко
повернулась к ней и неожиданно вскипела:
   - Вы же ничего, ровным счетом ничего не знаете!  -  И  она  вскочила,
вытянув руки с длиннющими ногтями,  до  смерти  перепугав  Анну.  Та  от
неожиданности отшатнулась к двери, а Маргарет упала на стул, тяжело дыша
и прикрыв лицо безобразными руками. Она разрыдалась, и плечи  ее  начали
вздрагивать от этих рыданий.
   Анна заметалась по каморке, не зная, что делать. Она хотела успокоить
несчастную  женщину,  но  одновременно  страшилась  ее  ужасных  ногтей.
Несколько минут стояла  Анна  в  нерешительности,  растерянно  глядя  на
плачущую Маргарет. Та, всхлипывая, как ребенок, утирала нос рукавом.
   - Сядьте и выслушайте меня, - наконец произнесла она ровным голосом.
   Молча кивнув, Анна присела на краешек койки, готовая в  любой  момент
ринуться к двери, если возникнет  необходимость.  Тут  она  вспомнила  о
диктофоне и спросила:
   - Вы не возражаете?
   Маргарет  никак  не   прореагировала   на   вопрос.   Казалось,   она
разговаривает сама с собой.
   - Это случилось в ночь Армагеддона... -  безучастным  голосом  начала
больная.
   Сидя в душной комнатенке, вслушиваясь в безумное повествование,  Анна
думала  сейчас  лишь  об  одном:  как  бы  поскорее  удрать   из   этого
"веселенького" заведения. Снова Антихристы, снова  Армагеддоны  -  опять
все та же  старая  песенка.  Но,  с  другой  стороны,  рассказ  Маргарет
странным образом завораживал, и хотелось дослушать его до конца.
   Анна не пыталась прервать женщину, прикинув  в  уме,  что,  возможно,
такое интервью окажет на больную благотворное воздействие.
   - Мой муж был мужественным человеком, самым храбрым на свете.  Именно
он попытался уничтожить Антихриста в ту ночь, а я его убила.
   Маргарет съежилась на стуле, глаза ее лихорадочно блуждали.
   - Я вижу его во сне, вижу его отчаянное лицо,  обращенное  ко  мне  в
поисках спасения. На него ведь тогда еще и собака  набросилась.  До  сих
пор помню его удивленные глаза, когда я вонзила кинжал ему в горло.  Это
меня только и утешает. В последний миг своей жизни он не успел  испытать
страх. Одно изумление.
   - Но почему? Почему вы это сделали?! - воскликнула Анна,  забыв,  что
разговаривает с умалишенной.
   - Потому что  тогда  я  была  одержима  дьяволом.  -  Маргарет  слабо
улыбнулась. - Вы думаете, что я сейчас безумна. Но это не так.  Вот  год
назад я действительно душой и телом принадлежала Сатане.
   У Анны запершило в горле, и она закашлялась, что  помогло  ей  скрыть
изумление, невольно отразившееся на лице.
   Между тем Маргарет наклонилась вперед  и  протянула  руку,  показывая
Анне указательный палец.
   - Огонь так и не сумел выжечь клеймо,  -  грустно  проронила  она.  -
Посмотрите.
   Прищурившись, Анна разглядела  на  пальце  крошечный  шрам.  Какие-то
завитушки, смахивающие то ли на три девятки, то ли на три шестерки.
   - Кто имеет ум, тот сочти число зверя: ибо это число человеческое...
   Внезапно в мозгу шевельнулись  детские  воспоминания,  и  Анна  вслух
договорила:
   -  Число  его  шестьсот  шестьдесят  шесть...  Маргарет  торжествующе
рассмеялась.
   - Ну, вот, - выпрямившись, бросила она. - Число зверя и его  знак.  -
Она яростно и с отвращением принялась тереть палец.  -  Моя  награда,  -
чеканя каждое слово, произнесла она. - После того,  как  я  переспала  с
учеником зверя.
   Терпение Анны лопнуло. Она  встала,  потянувшись  за  диктофоном,  но
Маргарет опередила ее, вскочив и как-то уж больно театрально обвив  себя
руками:
   - Неужели вам неинтересно, кто это был? Анна покачала головой:
   - Мне кажется, что я...
   - Поль Бухер, - перебила Маргарет. -  Это  был  Бухер.  Вы  наверняка
знаете, кто это. Я переспала с ним. - Маргарет вдруг наклонилась к  лицу
Анны, и та почувствовала зловонное дыхание сумасшедшей.  Анна  судорожно
шарила за спиной в поисках дверной  ручки.  -  Меня  искушал  дьявол,  -
зловеще шептала Маргарет. - И я понесла от него.
   Анна изо всех сил дергала ручку.
   - Миссис Бреннан, пожалуйста... Перестаньте, пожалуйста, -  бормотала
она.
   Маргарет с улыбкой сфинкса резко отпрянула от Анны.
   - И я бы родила ублюдка, как та бедняжка, что переспала с Дэмьеном, я
бы тоже произвела на свет мерзость, вроде той,  что  обитает  сегодня  в
Пирфорде.
   Дверь никак не открывалась, а Маргарет все сильнее входила в раж.
   - Но я одолела его, я его одолела. Я выскребла из своего  чрева  семя
Сатаны.
   Внезапно  отпрыгнув  в  сторону,  Маргарет  Бреннан  задрала  юбку  и
обнажила жуткие шрамы на бедрах.
   Анна рванула  дверь.  Та  наконец  подалась,  и  женщина  вылетела  в
коридор, больно ударившись  о  стену.  Она  бросилась  бежать,  на  ходу
запихивая в сумку магнитофон.
   - Я была тогда безумна... - эхом разнеслось по коридору.
   Пальцы ее судорожно опустились на все клавиши сразу, как только  Анна
почувствовала вдруг на плече чью-то руку. Резко обернувшись, она увидела
перед собой молоденькую, кареглазую монахиню.
   - Пожалуйста, пойдемте со мной, - услышала Анна спокойный голос.
   Она кивнула, метнувшись в сторону монахини.  Из-за  двери  доносились
душераздирающие крики Маргарет Бреннан.  Мозг  Анны  словно  переплавлял
охватившие ее противоречивые эмоции. Но в одном женщина  была  абсолютно
уверена: ей надо вырваться на свежий воздух и увидеть нормальных  людей,
с которыми можно болтать о погоде и о всякой другой чепухе.
   Они свернули в  другой  коридор,  и  Анна  растерянно  заморгала,  не
понимая, куда они идут.
   Монахиня остановилась, будто прочитав ее мысли.
   - Если вы не возражаете.., мать-настоятельница хотела бы поговорить с
вами, - промолвила девушка, открывая перед Анной дверь.
   - Мать-настоятельница? - Анна колебалась. Меньше  всего  ей  хотелось
задерживаться в этом здании. Однако,  хочешь  -  не  хочешь,  она  здесь
гостья.
   - Хорошо,  только  времени  у  меня  в  обрез,  -  спохватилась  она,
повернувшись к монахине.
   Та с улыбкой пропустила Анну вперед и указала на стул, стоявший возле
небольшого столика. Затем вышла и прикрыла за собой дверь.
   Несколько минут Анна приходила в себя.  Возбужденный  голос  Маргарет
стоял у нее в ушах. Сердце готово было выскочить из груди.
   Успокоившись,    Анна    огляделась    вокруг.    Мать-настоятельница
задерживалась. Анна в одиночестве сидела  в  комнатке,  почти  такой  же
крошечной, как и каморка  Маргарет.  Стены  покрывал  звуконепроницаемый
толстый пластик. Анна поднялась со стула. Но почему же в  комнате  всего
один стул, если с ней собираются побеседовать? Почему один?
   Анна подошла к двери. Та оказалась обитой тем же пластиком  и..,  без
ручки. Сердце Анны бешено заколотилось, в горле внезапно пересохло.  Она
забарабанила в дверь и не услышала стука. Ничего. Ни звука.
   -  Эй,  -  закричала  Анна,  но  слова  застревали  в  горле.  -  Эй,
пожалуйста-а...
   Внезапно крошечное дверное оконце в  двери  распахнулось,  и  в  него
заглянула монахиня.
   - Мать-настоятельница желала меня видеть, - промямлила Анна, стараясь
скрыть дрожь в голосе. Ничего не ответив,  монахиня  захлопнула  оконце.
Приникнув к двери, Анна сползла на пол. Она еще пыталась  убедить  себя,
будто все это - дурацкое недоразумение, что монахиня,  наверное,  просто
приняла  обет  молчания  и   потому   ей   ничего   не   ответила,   что
мать-настоятельница вот-вот явится сюда, и Анну наконец выпустят.
   Анна приподняла задвижку на оконце и выглянула в коридор. По нему шли
две монахини. Она шагали, обнявшись и чему-то улыбаясь. Анна заметила  у
них на груди распятия, но выглядели те очень  странно.  И  только  когда
девушки миновали дверь комнаты, Анна в нескольких футах от  себя  сумела
как  следует  разглядеть  фигурки  на  золотых  цепочках.   Оскалившиеся
звериные  пасти:  туловища  быков  и  копыта   вместо   ног.   А   также
отвратительно торчащие чудовищные фаллосы.
   У Анны перехватило дыхание, и  она  сдавленно  взвизгнула  от  ужаса.
Тогда одна из монахинь протянула руку и снова захлопнула оконце.
   Анна кричала до тех пор, пока, окончательно охрипнув, не выбилась  из
сил, молотя в дверь. Все звуки поглощались массивными стенами, а  кулаки
мягко утопали в пластике.
   Анна заплакала. Она всхлипывала и  захлебывалась  рыданиями,  которых
здесь все равно никто не слышал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 10

   Джек Мейсон с детства любил летать на самолете, не испытывая при этом
ни малейшего страха. Вплоть до сегодняшнего дня.
   И пока самолет, совершавший рейс из Америки,  кружил  над  лондонским
аэропортом Хитроу, Мейсон сидел, вцепившись в  подлокотники  кресла.  Он
пытался унять дрожь, внезапно охватившую его  с  головы  до  ног.  Дама,
устроившаяся рядом с  Мейсоном,  поглядывала  на  него  с  любопытством,
невольно его тревога передалась и ей.
   Мейсону никак не удавалось отделаться от навязчивых мыслей об ученом,
которого буквально размазало по посадочной полосе. Точно так же писатель
не мог выкинуть из головы и несчастную жену Финна.
   Кроме того, Мейсону не терпелось  заглянуть  в  туалет.  Однако  Джек
продолжал стоически переносить лишения, опасаясь, что  если  он  встанет
сейчас с кресла, его непременно занесет  куда-нибудь  не  туда.  Пытаясь
хоть  как-то  отвлечься,  Мейсон  в  который  раз  извлек  из   портфеля
документы, полученные от Анны, и углубился в их изучение, хотя,  похоже,
уже наизусть знал содержание этих бумаг. Скользнув  пальцем  по  списку,
Мейсон  остановился  против  фамилии  Кэрол   Уаетт.   Молодую   женщину
обнаружили в незарытой могиле. На шее и щиколотках явственно  проступали
следы зубов. На тело наткнулись спустя две недели после того, как  Кэрол
исчезла. В ее последних публикациях повествовалось о серии  необъяснимых
ритуальных  преступлений  под  названием  "Смерть  от   Распятия",   где
журналистка сообщала также, что орудием убийства в этих случаях являлись
кинжалы с рукоятками в виде фигурки Христа.
   В  записке  Анна  черкнула,  что  собирается  проверить  все  данные,
связанные с Кэрол Уаетт, через одного  из  своих  приятелей,  политолога
Джеймса Ричарда.
   Мейсон хмыкнул. Кинжалы,  незарытые  могилы,  следы  зубов.  Какая-то
фантасмагория, в которой невозможно отыскать смысл.
   Голос бортпроводника прервал  его  размышления.  Самолет  заходил  на
посадку, надо было пристегнуть ремни.
   На несколько минут Мейсон позабыл и о Бухере, и о Бреннане, и о самом
Дэмьене Торне. Смежив веки, впервые за долгие годы он вспомнил  о  Боге.
Джек молился о благополучной посадке, и только когда авиалайнер подрулил
к зданию аэропорта, Мейсон с чувством облегчения открыл глаза и  отругал
себя за невообразимое ханжество.
   За считанные минуты Мейсон прошел паспортный и  таможенный  контроль.
После жутких климатических изменений люди сейчас летали редко,  опасаясь
внезапно налетавших  циклонов  и  ураганов.  Джек  окинул  взглядом  зал
ожидания, но Анны там не обнаружил. Это его  здорово  огорчило.  Правда,
она и не обещала встречать Мейсона, но в глубине души тот надеялся,  что
Анна преподнесет ему приятный  сюрприз.  Джека  всегда  удивляло  в  ней
сочетание    жесткой    профессиональной    хватки     с     неожиданной
сентиментальностью. Не задумываясь, Анна могла бросить все и ринуться, к
примеру, в аэропорт. Но сегодня ее нигде не было видно.
   -  Приветствуем  вас  в  Лондоне,  -  иронично  пробормотал   Мейсон,
направляясь к стоянке такси.
   Он снял номер в небольшом, но дорогом отеле Южного  Кенсингтона,  где
обычно  останавливались  популярные   киношники,   пытавшиеся   укрыться
подальше от глаз восторженной публики  и  прессы.  Отель  был  вызывающе
роскошным, и постояльцы платили обслуживающему персоналу бешеные чаевые.
Таких денег прислуга не зарабатывала нигде. Зато от  нее  и  требовалось
немало:  держать  язык  за  зубами  и  не   распространять   по   округе
сногсшибательных сплетен о жильцах.
   Распаковывая  чемодан,  Мейсон  вдруг   ощутил   сильнейший   приступ
одиночества. Он набрал номер телефона Анны, но  попал  на  автоответчик.
Джек надиктовал на него свой номер и, попросив Анну перезвонить, пошел в
душ Он растирался  полотенцем,  когда  зазвонил  телефон.  Это  оказался
администратор снизу, сообщивший, что привезли процессор, заказанный  для
него Анной Бромптон. Когда аппаратуру вкатили в номер,  Мейсон  не  смог
скрыть  изумления:  это  был  целый  комплекс,  состоящий  из  платы   с
клавиатурой, компьютера, монитора и еще Бог знает каких  приспособлений.
С такой штуковиной можно отправляться хоть на  Луну,  -  промелькнула  у
Мейсона глупая мысль.
   Человек, доставивший аппаратуру, принялся ее устанавливать,  на  ходу
объясняя Мейсону, что к чему.
   - Это самая последняя модель, сэр.  Очень  удобно.  Ваша  ассистентка
сказала, что вам необходима самая лучшая машина.
   Мейсон  кивнул,  ошарашенный  всей  этой   "инопланетной"   техникой.
Вообще-то он всецело  принадлежал  к  категории  старомодных  писателей,
которые предпочитали стучать на обычных  пишущих  машинках,  справедливо
опасаясь, что совершенная умопомрачительная автоматика  может  убить  их
драгоценное вдохновение.
   - И еще вот это, сэр, - спохватился посыльный.
   Он протянул маленький конверт с кассетой  и  запиской  от  Анны,  где
сообщалось, что с помощью кассеты Мейсон сможет опробовать сию  технику.
"Это маленькая шутка", - добавляла Анна.
   Покосившись на посыльного, Мейсон растерянно заморгал.  Тот  сунул  в
отверстие кассету и отошел,  а  на  экране  вдруг  засветились  слова  и
появился текст: зеленые буквы на синем фоне.
   "Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать  рабам
Своим, чему надлежит быть вскоре".
   - Это еще что за чертовщина? - Мейсон изумленно Уставился на экран.
   - Если я не ошибаюсь.., мы это проходили в воскресной школе, - пришел
на помощь служащий. -  Это  первые  строки  "Откровения  Святого  Иоанна
Богослова". Последняя книга Нового Завета.
   - Господи Иисусе, - опешив, воскликнул Мейсон. Молодой человек тоже с
удивлением смотрел на  экран.  Затем  ткнул  пальцем  в  пакет,  который
принес:
   - Да, сэр, здесь помечено, что это именно  так.  -  Он  вдруг  широко
улыбнулся. - Знаете, вы можете купить в нашем магазине все книги Библии.
Оба Завета. А еще полное собрание сочинений Шекспира.
   - А мои книги у вас продаются?
   - Простите, сэр, я как-то не обратил внимания, но  полагаю,  что  да.
Думаю, продается все, что вы когда-либо издавали.
   - О Господи! - застонал Мейсон, глядя на экран, где высветились новые
строки:
   "Блажен читающий и слушающий слова пророчества  сего,  и  соблюдающие
написанное в нем: ибо время близко".
   Джек замотал  головой,  будто  стряхивая  наваждение.  Потом  сел  за
компьютер, решив  поиграть  в  какую-нибудь  игру.  Подспудно  он  вдруг
подумал, что с Анной происходит  какая-то  чертовщина.  И  можно  только
надеяться, что голубушка не перетрудилась.

***

   Два дня он обманывал  сам  себя,  убеждая,  что  совмещает  работу  с
отдыхом. Сначала он  пообедал  с  одним  из  своих  издателей,  потом  с
лондонским  литературным  агентом.  Затем  звякнул  своему   закадычному
приятелю, и они вдвоем наведались в несколько злачных  мест.  На  другой
день Мейсон проснулся, чувствуя себя страшно виноватым.
   Какая там работа! Дело и выпивка в данном случае несовместимы. Просто
он решил малость расслабиться. И нечего тут сочинять, что все это  время
он занимался делом.
   Уже в шестой  раз  звонил  Мейсон  Анне,  однако  все  время  отвечал
автомат. Но вот одного автоответчик не мог сообщить: когда она вернется.
   Придется работать в одиночку,  пока  Анна  не  возвратится.  Досадно,
однако деваться некуда. Мейсон купил рулон обоев  и,  расстелив  его  на
полу обратной стороной, намалевал разноцветными фломастерами фамилии  из
списка, соблюдая хронологию. Потом переписал всех членов  семьи  Торнов,
вырезал и прилепил кусочки обоев с фамилиями к стене.
   Итак, все эти люди мертвы. Однако в бозе  почил  один  только  Дэмьен
Торн,  все  остальные  так  или  иначе  погибали.   И   это   исключение
настораживало.
   Дэмьен Торн, обладавший отменным  здоровьем,  умирает  от  сердечного
приступа в возрасте тридцати двух лет, Анна, кажется, упоминала  о  том,
что Дэмьен даже в детстве не болел. Никаких свинок, кори...
   Мейсон в раздумье  отошел  к  окну.  Кэрол  Уаетт.  Вот  здесь  можно
покопаться. Пожалуй, стоит попробовать. Может быть, Анна уже связывалась
с кем-нибудь на Флит-Стрит. Надо попробовать. И Мейсон набрал телефонный
номер газеты. Женский голос ответил, что мистера Ричарда нет  на  месте.
Кто спрашивает? Мейсон назвался, и голос в трубке мгновенно изменился, в
нем появились завораживающие нотки.
   - Да  уж,  -  усмехнулся  про  себя  Мейсон,  -  два  Пулитцера  явно
благотворно влияют на интонации секретарш. Мистера  Ричарда  отыскали  в
мгновение ока. Тот немедленно согласился отобедать с Мейсоном в отеле.
   Через час он уже сидел у Джека в номере.  Высокий,  элегантно  одетый
мужчина, чувствующий себя как рыба в воде в верхних  эшелонах  власти  и
привыкший к общению с  сильными  мира  сего.  Ричард  действительно  был
весьма искушенным и опытным дипломатом, к его советам прислушивались.
   Министры приходили и уходили, а  Джеймс  Ричард  оставался.  Его  уже
начали воспринимать как неотъемлемую часть Уайтхолла.
   За обедом мужчины немного поговорили о внутренней и внешней политике,
припоминая трагические события  годичной  давности,  которые  привели  к
Армагеддону.
   - Вам не звонила Анна  Бромптон?  -  решил  навести  справки  Мейсон,
воспользовавшись удобным моментом.
   - Да, но потом она исчезла. Мейсон кивнул:
   - Она ненадолго уехала из города. А потому я признателен вам  за  эту
встречу.
   Ричард принял комплимент с должным пониманием и поинтересовался,  чем
он может быть полезен Мейсону. И тот рассказал. Стоило  Джеку  упомянуть
фамилию Уаетт, как Ричард мгновенно нахмурился.
   - Это трагический случай, - обронил он. - Жуткая история.
   - Попахивает мистикой, вам не кажется? -  закинул  удочку  Мейсон.  -
Ведь нет ни причин для убийства, ни самого преступника.
   Ричард развел руками.
   - Знаете, Кэрол заглядывала ко мне буквально  за  несколько  дней  до
гибели. Ей понадобилась моя помощь  в  какой-то  несусветной  истории  с
кинжалами,  Кэрол  приспичило  немедленно  встретиться  с   американским
послом. - Ричард грустно покачал головой. - Бедняжка.
   Насторожившись, Мейсон попросил Ричарда рассказать ему о кинжалах.
   - Простите, - возразил было Ричард. - Боюсь,  что  это  пустая  трата
времени. В общем, Кэрол вроде  бы  слышала,  будто  в  Риме  к  Бреннану
приходил какой-то сумасшедший монах и передал ему кинжалы для  борьбы  с
дьяволом...  Кэрол  почему-то  отнеслась  к  этому  серьезно.   Странная
девушка.  Хотя,  если  принять  во  внимание,  что   она   была   совсем
молоденькой...
   Мейсон вдруг щелкнул пальцами.
   - Дважды два - будет.., восемь! - пробормотал он.
   - Простите... - оторопел Ричард.
   - Так, ничего, упражняюсь в логике. Извините,  -  пробормотал  Мейсон
без всякой, казалось бы, связи.
   Разговор опять вернулся в политическое русло, но Мейсон уже никак  не
мог сосредоточиться. Он постоянно думал о Бреннане и  о  том,  что  тело
Кэрол  обнаружили  в  Беркшире.  А  ведь  в  Беркшире  располагалась   и
Пирфордская усадьба Торнов.  Странным  образом  все  в  этой  запутанной
истории крутилось вокруг Пирфорда.
   Пирфорд начинал преследовать Джека, и  он  уже  едва  слышал,  о  чем
говорит Ричард, "...занят на следующей неделе, - долетело до его  слуха.
- Мне  надо  быть  на  Римской  встрече  в  верхах  и  в  этом  чертовом
Билдерберг-клубе".
   Билдерберг тоже интересовал Мейсона. Финансисты и  политики  ежегодно
собирались в обстановке полнейшей секретности и обсуждали  судьбы  мира.
Встречи всегда носили неофициальный характер. Просто милые и  безобидные
посиделки: ни тебе акционеров,  ни  коммюнике  и,  конечно  же,  никаких
репортеров. Следующая фраза заставила Мейсона вздрогнуть. Ричард заявил,
что  в  Билдерберге  будет  присутствовать  Билл   Джеффрис   из   "Торн
Корпорейшн".
   - Вы хотите сказать, что и Дэмьен Торн явится на эту встречу?
   Ричард с сомнением покачал головой.
   - Я не уверен. Сей юный отпрыск  -  настоящая  загадка.  Таинственная
фигура, вроде Говарда Хьюза.
   - Скажите, Ричард, вы не могли бы оказать мне услугу? - спросил вдруг
Мейсон. - Вы не могли  бы  как-нибудь  свести  меня  с  Джеффрисом?  Ну,
передайте ему, к примеру, что я горю желанием перемолвиться с ним  парой
слов. Ричард с сожалением развел руками:
   - Простите, но сие выходит за рамки моих возможностей. Они и  на  дух
не выносят никого из посторонних. Даже особ такого разлива, как я.
   - Но ведь вы-то могли бы  и  попытаться,  а?  Ричард  с  любопытством
взглянул на Мейсона. А что он будет с этого иметь? За услуги  ведь  надо
платить.
   - Пожалуй, я попробую, мистер Мейсон.
   - Джек.
   - Джек, да, конечно. Но, может быть, и вы дадите интервью  для  нашей
газеты?
   Лицо Мейсона исказилось гримасой  отвращения.  Джек  терпеть  не  мог
никаких интервью, считая, что лучше всего за него говорят его книги.  Он
и  близко  не  подпускал  к  себе  журналистов,  -  добавил   Ричард   и
встрепенулся - Мой начальник будет польщен, - улыбкой.
   - А кто будет брать интервью? Вы? Мейсон.
   - Я был бы счастлив, Джек, но, боюсь, что у нас  всяк  сверчок  знает
свой шесток. Я ведь занимаюсь чистой политикой, к сожалению.
   Вздохнув, Мейсон согласился. Тут уж ничего не попишешь, придется идти
на издержки.
   - Человек-то будет хоть приличный? Терпеть не могу, когда  журналисты
переворачивают все с ног на голову.
   - Ну, только  не  в  моей  газете.  -  В  голосе  Ричарда  прозвучала
откровенная обида.
   Когда они распрощались, Мейсон вдруг засомневался,  правильно  ли  он
сделал, напросившись на встречу с Джеффрисом.

Глава 11

   Развернув газету, Мейсон застонал. Интервью с ним излагалось во  всех
мыслимых и немыслимых  подробностях,  занимая  целиком  первую  страницу
газеты. Сюда же была влеплена  и  фотография,  где  Мейсон  стоит  возле
компьютера с фужером в руке.
   Вчитываясь в  публикацию,  Мейсон  ругался  на  чем  свет  стоит.  Он
припомнил все соответствующие подобному событию словосочетания. Нет, эта
чертова баба ни слова не переврала, когда цитировала Мейсона, но то, как
она расставила акценты, привело  его  в  бешенство.  В  интервью  Мейсон
обронил фразу, будто семейство Торнов заражено вирусом зла. Журналистка,
прицепившись к этой фразе, вставляла ее где надо  и  не  надо.  Но  хуже
всего  было  то,  что  эта  оторва  сообщила  номер  отеля,  в   котором
остановился Мейсон. Тот еще и газету не успел дочитать,  а  телефон  уже
надрывался без умолку.
   К вечеру Джек уже не на шутку  опасался,  что  запустит  аппаратом  в
стену. Разумеется, среди этих звонков мог оказаться и невероятно важный.
Но мысль о том, что отныне вся страна знает, где он - Мейсон -  обитает,
что  ему  может  названивать  первый  попавшийся  шарлатан,   страждущий
поживиться за чужой счет, выводила писателя из  себя.  И  тем  не  менее
Мейсон, как заведенный, отвечал на все эти звонки, ведь они могли помочь
ему в работе над рукописью.
   К концу третьего дня Мейсон  почувствовал,  что  находится  на  грани
срыва. Его уже начала колотить нервная дрожь, когда он в  очередной  раз
выслушивал  психов,  объявлявших  себя  либо  "Вавилонскими  блудницами,
возлюбившими зверя", либо "цыганами, видевшими Второе пришествие",  либо
другими "очевидцами".  Служащие  отеля  начали  мало-помалу  заводиться,
потому что теперь к Мейсону валом валили бесконечные визитеры.
   Писатель уже укладывал свои пожитки, собираясь в другой отель,  когда
телефон зазвонил снова. На сей раз это оказался администратор снизу.
   - Сэр, к вам джентльмен.
   - И кто же на этот раз?
   - Говорит, что он дворецкий в Пирфордском поместье.
   Мейсон насторожился: Пирфорд в интервью не упоминался. Может статься,
что этот "дворецкий" и не шарлатан. Глядишь, попалась крупная рыбешка.
   Джек велел пропустить его.
   Через пару минут в дверь постучали. Перед Мейсоном возник старик, тут
же  напомнивший  писателю  манекен,  каковые  обыкновенно  демонстрируют
образцы швейного искусства времен давно минувших. Этот возвращал Мейсона
в эпоху королевы Виктории. Однако, похоже, сей ходячий реквизит  хоть  и
извлекли с какого-то чердака, да так и не успели как следует вытрясти.
   Мейсон посторонился,  пропуская  старикашку.  Тот  скрипучим  голосом
представился. Его зовут Джордж. Просто Джордж.
   - Спасибо, что  побеспокоились,  Джордж,  -  поблагодарил  Мейсон.  -
Однако, простите за бестактность, я вынужден просить вас предъявить хоть
какой-нибудь документ. Понимаете, сюда шляется столько шарлатанов...
   Порывшись в кармане, старик вытащил из него фотографию. На снимке был
сам Джордж - двадцатью годами моложе. Он стоял позади Дэмьена  Торна.  А
то, что это был Торн, Мейсон ни капельки не сомневался.
   - Сфотографировано восемнадцать лет назад, сэр, - пробормотал старик.
- Операторы снимали тогда фильм о Пирфорде. А это Кейт Рейнолдс, знаете?
   - Кейт Рейнолдс? - встрепенулся Мейсон.
   - Ну да, она самая.
   Мейсон боялся поверить собственным ушам. Похоже, клюнуло!  Он  жестом
пригласил  Джорджа  сесть,  но  тот  лишь  подошел  к  окну,  напряженно
вглядываясь в даль.
   - С вами все в порядке? - забеспокоился Мейсон.
   Джордж кивнул, повернувшись лицом к Мейсону.
   - Сэр, я приехал к вам по двум причинам, -  глухим  голосом  произнес
он. - Во-первых, чтобы предупредить, и, во-вторых, чтобы исповедаться.
   Мейсон прищурился, заметив, что старик не сводит  жадного  взгляда  с
приоткрытого   бара.   Наверное,   он    с    удовольствием    пропустит
стаканчик-другой шотландского виски, - решил писатель и, плеснув в бокал
спиртное, с интересом наблюдал, как Джордж торопливо отхлебывает крепкий
напиток.
   - Я не алкоголик, сэр,  -  смущенно  начал  оправдываться  Джордж.  -
Просто спиртное меня подкрепляет. Сердцу требуется какой-то  стимулятор,
иначе оно не выдержало бы.
   На его лице появилось некое подобие улыбки, превратившееся  в  жалкую
гримасу, когда Джордж опустился на стул, сцепив дрожащие пальцы.
   - Вы человек верующий, мистер Мейсон? - внезапно осведомился он.
   "О Господи, опять..." - внутренне сжался Мейсон. Он не вынесет больше
подобной чуши, хватит, баста.
   - Послушайте, давайте трезво смотреть на вещи, Джордж... - начал было
Мейсон. Но старик лишь махнул рукой.
   - Вы просто выслушайте меня, и  все.  Может,  оно  и  лучше,  что  вы
человек не религиозный. Так, наверное, легче все воспринимать.  -  И  он
вытащил из кармана записную книжку. - Здесь  есть  все.  Я  записал  это
специально для вас.
   Мейсон с трудом подавил зевок.  Ладно,  придется  ему  выслушать  эту
мумию, а потом он сразу же двинет в другой отель. Он по горло  сыт  этим
маразмом.
   - Я вовсе не надеюсь, что вы поверите, - заволновался  Джордж,  будто
читая его мысли. - Но вы, конечно, помните, о чем  говорится  в  Библии:
после Армагеддона - Тысячелетие мира.
   - Да, да, - устало обронил Мейсон.
   - Но никаким миром пока и не пахнет, не так ли? Мейсон кивнул.
   -  Здесь,  в  записной  книжке,  я  объясняю,  почему  до  мира   еще
далековато. Следует прочесть кое-какие странички  в  "Откровении  Иоанна
Богослова",  20-я,  стих  3.  А  потом  пробегите  и  мои  заметки,   вы
почувствуете связь.
   Приподняв руку, старик еле слышно прошелестел губами:
   "Когда же окончится тысяча лет, сатана будет  освобожден  из  темницы
своей и выйдет обольщать народы, находящиеся  на  четырех  углах  земли,
Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их, как песок морской".
   Мейсон сидел, склонив голову, - Джордж,  вы  говорили,  будто  хотите
предупредить меня о чем-то...
   - Ну да, мистер Мейсон. Забудьте о Торнах. Сами  знаете,  как  там  у
Шекспира.
   - Понятно. Есть многое  на  свете,  друг  Горацио...  Вы  это  хотели
сказать?
   - Именно. Шекспир понимал, что к чему. И я прошу вас, оставьте Торнов
в покое, не то сгинете.
   - Ну, хорошо. Это предупреждение. А где  же  ваша  исповедь?  -  едва
сдерживаясь от негодования, проговорил Мейсон.
   - Благодарю вас, сэр. - Старик поднялся на ноги,  с  признательностью
глядя на Мейсона. - Я ведь в  каком-то  смысле  хочу  вас  использовать.
Понимаете, я уже пытался помолиться Иисусу. Он, знаете ли,  являлся  мне
во сне. Но я не смог. Как только начинаю произносить слова молитвы, меня
охватывает дрожь. Я заикаюсь. И слова  буквально  застревают  у  меня  в
горле. Я и в церковь пытался войти, но уже на пороге  потерял  сознание.
Не могу ступать на священную землю вот из-за этого клейма.
   Старик протянул  палец,  и  Мейсон  различил  на  нем  три  крошечных
завитка.
   - Знак зверя, мистер Мейсон. Я обо всем вам написал. У Мейсона  вдруг
свело от напряжения шею.
   - Вы закончили? - ледяным голосом спросил он.
   - Да, Я сказал даже больше, чем надеялся. Когда-то мне пообещали, что
душа моя будет во веки веков проклята, и боюсь,  что  так  оно  и  есть.
Однако, предупредив вас и исповедавшись, я все-таки  надеюсь,  что  хоть
отчасти искупил свой страшный грех.
   Старик направился к двери.
   - А вот теперь я уже покойник, - еле слышно произнес он.  -  От  него
нет секретов. Надеюсь только, что покаялся вовремя.
   Мейсон пошел провожать дворецкого. Распахнув перед Джорджем дверь, он
протянул старику руку для пожатия. И  тут  же  вздрогнул,  почувствовав,
каким могильным холодом повеяло от  ладони  Джорджа.  Это  действительно
была рука покойника, холодная, странно липкая  и,  казалось,  совершенно
бескровная. Взглянув в лицо  старику,  Мейсон  невольно  отшатнулся:  на
обтянутом пергаментной кожей черепе застыли невидящие глаза мертвеца.
   - Вот вы сказали, что не больно-то верите в  Бога,  -  с  неожиданным
жаром вдруг затараторил Джордж. - Но я все-таки  буду  вам  признателен,
если вы помолитесь о моей душе. Вреда ведь вам это не причинит,  а  мне,
возможно, облегчит участь. Вы помолитесь?
   - Да, - к своему удивлению, с ходу согласился Мейсон.
   Джордж сжал его руку и пошел прочь.
   - Да, вот что, - спохватился  вдруг  Мейсон.  -  Вам  не  приходилось
слышать про Анну Бромптон? Старик отрицательно покачал головой.
   - Она работает у меня. Куда она только запропастилась?..
   Старик криво усмехнулся:
   - Ну, естественно, и вы исчезнете. Никто не  выживает.  -  Нетвердыми
шагами он двинулся вдоль коридора. - Спасибо  за  виски.  Возможно,  оно
поможет мне добраться до дома.
   Мейсон видел, как старик добрел до лестницы. Писатель подошел к  окну
и выглянул на улицу. Через какое-то мгновенье старик появился на пороге.
Он кутался в пальто и горбился, как будто его сбивал с  ног  ураган.  Но
деревья стояли неподвидано. И тем не менее старик  действительно  словно
угодил в эпицентр урагана, фалды пальто яростно били его по ногам, когда
Джордж ковылял по улице. Вот он добрался до угла  и,  свернув  за  него,
скрылся из виду. "Навсегда", - почему-то подумал Мейсон.
   Почти час ушел у Джорджа на то, чтобы поймать такси до Пирфорда.
   Возвращаясь обратно, он думал  о  Мейсоне.  За  вежливостью  писателя
скрывались сомнение и недоверие. Мейсон ему не поверил,  это  ясно,  как
день, но по крайней мере Джордж сделал попытку исповедаться, а  большего
ему не дано. Да и отель такой чудесный! Чистый, уютный. Ему бы  хотелось
умереть в таком месте, а не  в  Пирфорде,  где  его  непогребенное  тело
сожрут черви. Старик вздрогнул, съежившись и теснее запахивая пальто.
   Чем ближе старый дворецкий подъезжал к поместью, тем большую слабость
он ощущал во всем  теле.  Здесь,  в  этом  зверинце,  его  душу  держали
взаперти. И если тело  Джорджа  покидало  сию  землю  обетованную,  душа
оставалась заложницей до его возвращения. Подумать только, всю жизнь эта
мысль утешала его. А теперь...
   Было уже темно, когда  машина  подъехала  к  поместью.  Выбираясь  из
такси, Джордж протянул водителю кошелек с деньгами.
   - Возьмите, мне он больше не понадобится, - тихо промолвил старик.
   Удивленный водитель забормотал  слова  благодарности  и,  неторопливо
развернувшись, помчался обратно в город.
   В зеркальце заднего вида таксист успел заметить, как старик бредет по
дорожке к дому. "Рак", - подумал водитель  Старик  словно  распространял
вокруг себя какой-то гибельный смрад. Взглянув на деньги, таксист сделал
то, чего не позволил бы себе при других обстоятельствах:  размахнувшись,
он зашвырнул кошелек подальше в темноту. А потом до отказа выжал  педаль
газа.

***

   Каждый шаг давался ему с трудом. Джордж чувствовал,  как  его  сердце
бешено  колотится,  готовое  вот-вот  выскочить  из  груди.  Впереди  за
поворотом он увидел выступающий в темноте силуэт особняка. Ни одно  окно
не светилось. Дэмьен, наверное, в часовне. Это его время, его час, когда
он молился, восстанавливая силы. Джордж медленно  повернулся  в  сторону
холма, вглядываясь сквозь деревья  в  белые  стены  церковки,  отчетливо
выделявшиеся на фоне черного неба.
   - Пожалуйста, Боже, - попытался было произнести старик,  но  к  горлу
подкатила желчь, и на слове "Боже" Джорджа стошнило кровью.
   Тут же при мысли о  вечности  его  охватил  панический,  парализующий
ужас. Вот оно, приближение смерти. В памяти внезапно всплыли  услышанные
еще в детстве жуткие, леденящие душу рассказы  о  преисподней  и  вечном
адском пламени, о  кошмарных  чудовищах,  поджаривающих  на  сковородках
корчащиеся  тела  мучеников.  Да,  в  свое  время  Джордж   с   усмешкой
отмахивался от всей этой чепухи, теперь же она неизбежно превращалась  в
его собственное будущее, которое уже не за  горами...  А  подтверждением
тому служили сгустки выплюнутой крови, темневшие на траве.
   Старик внезапно перестал чувствовать левую руку Никакой боли,  ничего
- просто омертвевшая конечность. Он попробовал  согнуть  пальцы,  но  не
смог даже пошевелить  ими  Боль  была  бы  желанней,  чем  эта  пугающая
бесчувственность.
   Перед глазами стоял какой-то туман. Джордж двигался почти  на  ощупь,
спотыкаясь и наталкиваясь на  кусты  и  деревья,  ветки  которых  больно
хлестали старика по  лицу.  Он  поранил  ногу  о  камень  и,  всхлипнув,
остановился, не замечая Дэмьена, чей  силуэт  нечетко  вырисовывался  на
фоне деревьев чуть поодаль. Но в  тот  же  миг  Джордж  услышал  злобное
рычание. Он понял, что не один здесь.
   Старик силился разглядеть что-то в кустах.  Он  двигался  на  звук  и
наконец очутился лицом к  лицу  с  Дэмьеном.  Тот  улыбался  в  темноте.
Собака, застывшая у ног юноши, напряглась, готовая к прыжку.
   Джордж поднес руку к глазам, словно это могло помочь  ему  разглядеть
хозяина. При этом резком  движении  животное  угрожающе  оскалило  зубы,
приподняв морду. Джордж прекрасно знал, что зверю ничего не стоит в один
прыжок преодолеть расстояние, разделявшее их, и вцепиться ему в глотку.
   - Видишь, животяге не терпится разделаться с тобой сейчас же, на этом
самом месте, где  ты  подсобил  ему  родиться.  Неплохая  благодарность,
старик, - ухмыльнулся Дэмьен.
   Джордж открыл было рот, чтобы ответить, но что он мог сказать в  свое
оправдание?
   - Итак,  -  вкрадчиво  продолжал  юноша,  -  ты  еще  надеешься,  что
Назаретянин спасет твою душу?
   - Прости меня, - едва слышно пролепетал старый слуга.  -  Пожалуйста,
прости.
   - Простить тебя?! - Улыбка исчезла  с  лица  Дэмьена.  Юношу  охватил
гнев, необузданный и страшный. - Простить? Мой отец никогда  не  прощал.
Не прощаю и я. Ты обратился не по адресу.
   Саркастическая усмешка снова тронула губы Дэмьена.
   - Странно получается. Ты принес мне от отца весть, будто тысяча лет -
всего лишь день, ты же теперь отворачиваешься от меня, от моего  отца  и
отца моего отца. И ты еще смеешь молить о прощении?
   Юноша отступил, указывая на церковь.
   - Вот твоя дорога. Пройти каких-нибудь ярдов десять.  Дерзай,  старик
Давай шагай навстречу своему Господу - если сумеешь.
   Рыдание сотрясало тело старика, изо рта снова потекла струйка  крови,
когда Джордж, опустив заплаканные глаза, двинулся мимо Дэмьена в сторону
церквушки.
   Собака зарычала, и Джордж подумал было, что она все-таки  кинется  на
него, но животное просто кралось за ним по пятам,  и  старик  чувствовал
зловоние, исходившее от пса.
   - А тебе  не  кажется,  что  ты  немного  опоздал?  -  неслись  вслед
насмешливые выкрики Дэмьена. - Уж не надеешься ли ты получить  отпущение
грехов в свой последний  час,  а?  Ведь  ты  же  прекрасно  знаешь,  что
Назаретянина так просто не надуешь. В конце концов Он знает  тебя  лучше
кого бы то ни было. Уж Его-то на мякине не проведешь!  Он-то  быстренько
разберется, что к чему. И yoi тобой движет страх, а вовсе  не  любовь  к
Нему. С Ним эти штучки не пройдут, Джордж. Нет, не  пройдут.  Этого  Ему
мало.
   Медленно, едва переставляя ноги, старик дотащился до церковных  ворот
и, поколебавшись, направился ко входу в  церковь.  Распахнув  дверь,  он
замер на пороге и внезапно обернулся. Дэмьен с собакой не решались войти
в ворота. Так они и стояли, не пытаясь следовать за стариком  дальше.  И
юноша, и животное хранили гробовое молчание. Пес от кончика  носа  и  до
хвоста дрожал, прижав уши. Лишь  изредка  слабое,  еле  слышное  рычание
доносилось из его глотки.  Дэмьен  же  застыл,  как  изваяние,  приковав
взгляд к старику, и тому на какое-то мгновенье вдруг показалось,  что  в
глазах юноши мелькнуло сочувствие и, может быть, даже сожаление.  Джордж
внезапно вспомнил, как однажды Дэмьен заявил ему,  что  не  сам  выбирал
свою судьбу, И тут в измученной душе старика шевельнулось сострадание  к
этому молодому человеку, чувство истинно христианское. И тогда произошло
нечто такое, от чего по впалым,  морщинистым  щекам  ручьями  покатились
слезы: в левой руке Джордж ощутил покалывание, затем ее свела  судорога.
Значит, кровь опять побежала по руке.
   Казалось, минула целая вечность, пока старик  достиг  алтаря.  Зрение
его прояснилось, и он уже больше не  спотыкался.  Сердце  выпрыгивало  у
него из груди, и поначалу это испугало Джорджа, но зато кровь  перестала
течь изо рта, да и тошнота отступила.
   Старик застыл перед  алтарем.  Запрокинув  голову,  он  уставился  на
распятие и не переставал удивляться, как это Бухеру хватило сил  поднять
крест. Фигура Христа была крепко привязана к балке, и,  казалось,  будто
Иисус пристально смотрит на Джорджа, успокаивая и сострадая ему, готовый
принять его душу.
   Лестница почти упиралась в балку, и последняя ее  ступенька  была  на
одном уровне с  головой  Христа.  Джордж  ухватился  за  перекладину  и,
взглянув наверх, пробормотал:
   - Прости мне, Господи, мой великий грех...
   Визг и хохот за спиной заставили  старика  резко  обернуться.  Дэмьен
по-прежнему стоял  возле  церковных  ворот,  и  от  его  взгляда  Джордж
задрожал, как осиновый лист. Молнией промелькнула мысль о  стервятниках,
терзающих его плоть, шакалах и  гиенах,  ожидающих  его  смерти.  Дэмьен
неистово выкрикивал жуткие мерзости,  издеваясь  над  попытками  Джорджа
вернуться к Создателю.
   Из последних сил переставлял старик ноги с одной ступеньки на другую.
   Он  задыхался,  каждое  движение  учащало  пульс  так,   что   сердце
заходилось  в  бешеном  ритме.  Надо  было  останавливаться  на   каждой
перекладине, чтобы глотнуть побольше воздуха. Ладони  Джорджа  покрылись
потом  и  соскальзывали  при  каждом  неловком  движении.  Старик  вдруг
почувствовал, как в меченный зверем палец  вонзилась  заноза,  но  он  с
радостью принял эту боль. Джордж боялся только одного: чтобы сердце  его
не разорвалось прежде, чем он доберется до верха.
   А Дэмьен продолжал осыпать старика проклятьями. И тогда тот  запретил
себе глядеть вниз и оборачиваться, потому что твердо знал: один взгляд -
и он неминуемо рухнет с лестницы.
   Силы покидали Джорджа. Он прижал  лицо  к  перекладине  и  представил
внезапно, какие муки  испытывал  Христос,  когда  в  его  плоть  входили
гвозди. Как вообще люди могли придумать такую пытку? Хотя,  конечно  же,
не они это придумали, их умами  владело  зло,  темная  сила,  с  которой
старик имел дело всю свою жизнь.
   - Прости меня, - снова повторил  он,  услышав  позади  себя  визг.  -
Прости его, Назаретянин, - улюлюкая, кричал Дэмьен. - Прижми его к своей
жалкой груди и тогда поймешь, что эта змея достойна Твоего Царствия.
   Джордж дотянулся до следующей перекладины, потом еще до одной. Теперь
лицо его почти касалось обугленных бедер Иисуса. Силы покинули его, и он
не мог больше ни подниматься, ни спускаться. Он замер,  прислушиваясь  к
жутким проклятьям Дэмьена внизу  и  к  его  леденящему  кровь  яростному
хохоту.
   - Господи, дай мне силы, - пробормотал старик, почувствовав вдруг  на
шее в том месте, где было клеймо зверя, зуд. Оно  появилось  много-много
лет назад, и сейчас, когда старик не мог и рукой пошевелить, шея в  этом
месте нестерпимо чесалась - как будто в насмешку.
   Сделав последнее усилие, Джордж поднялся еще  на  две  перекладины  и
теперь смотрел прямо в лик Христа.  Старик  вдруг  вспомнил  о  безумном
художнике по имени Игаэль, который в незапамятные времена, идя на поводу
у Сатаны, вырезал фигурку Христа перед тем, как свести счеты с жизнью.
   Старик увидел кинжалы, торчавшие из спины Иисуса,  и  шесть  огромных
гвоздей в терновом венце. Он вспомнил ту  страшную  ночь,  когда  Дэмьен
волочил распятие из часовни, и в какой-то момент от  неловкого  движения
гвозди вонзились ему в шею, оставив на ней кровоточащие раны -  Господи,
я перед Тобой, чтобы просить у Тебя прощения  Вся  моя  жизнь  прошла  в
сплошном грехе и растрачена попусту. В последние дни  Ты  стал  являться
мне во сне, предлагая покаяться, и теперь я вручаю Тебе мою  душу,  если
Ты ее примешь Возьми меня в Царство Твоего Отца, как обещал.
   Громкий окрик  заставил  старика  обернуться.  Желтые  глаза  Дэмьена
прожигали Джорджа насквозь, они испепеляли старика и словно  пригвождали
к лестнице, властно требуя повиновения,  как  когда-то  это  делал  отец
юноши.
   Сейчас он упадет. Старик знал это  наверняка.  Он  снова  повернулся,
чтобы взглянуть на  лик  Христа.  И  тут  нога  Джорджа  соскользнула  с
перекладины, терновый венец вонзился старику в глаза, и на долю  секунды
тот буквально повис на шипах, испытав на  мгновение  мучительную  агонию
распятого Христа.
   Пальцы Джорджа  разжались,  он  полетел  вниз,  и  предсмертный  крик
оборвался, как только тело рухнуло на алтарь, а  затем  соскользнуло  на
церковный пол Но прежде, чем пыль  в  проходе  осела,  душа  несчастного
покинула измученную плоть.

Глава 12

   Джек Мейсон был не на шутку встревожен.  Он,  наконец,  перебрался  в
отель Хилтон, где его больше  никто  не  подстерегал,  и  теперь  в  его
распоряжении оказалась уйма времени,  чтобы  все  спокойно  обдумать  на
досуге. Происходящее здорово взбудоражило его воображение.  И  вообще  в
этой истории не сходились концы с концами. А чего, собственно говоря, он
достиг в своих поисках? Какими фактами располагал?  Да  никакими.  Кроме
разве что россказней кучки обезумевших фундаменталистов, свихнувшихся на
"Откровении Иоанна Богослова". Джек смертельно устал от  этой  книжонки.
Однако,  изучая  горы  литературы  и  документов,  он  ни  на  дюйм   не
продвинулся в своих исканиях. И уж тем более вся  эта  белиберда  никоим
образом не проливала свет на семейку Торнов Джек  уселся  перед  экраном
компьютера и стал набирать заметки этого шарахнутого Джорджа.
   - Очередная абракадабра, -  пробурчал  под  нос  Мейсон,  нажимая  на
клавиатуру и наблюдая, как на экране вспыхивают слова:
   "Дэмьен Торн, зачатый Сатаной и  самкой  шакала,  родился  в  Римском
госпитале, в библейском Вавилоне".
   - Самкой шакала... - пробормотал Мейсон. - Господи Боже!
   "Существо,  зачатое  путем  скотоложества,  появилось  на  свет,  как
появляются экскременты..." "Можете обследовать его тело, - писал старик.
- У него нет пупка, потому что не было пуповины".
   - Господи Иисусе! - воскликнул Мейсон.
   Он словно остолбенел и  так,  не  шелохнувшись,  просидел,  наверное,
целую минуту. Затем набрал имя Кэрол Уаетт.
   На экране появилась информация. Девушка совершила  фатальную  ошибку,
невольно став свидетельницей слабости молодого человека по  отношению  к
ней. Юноша чуть не угодил в сети соблазна и собственной влюбленности,  и
потому  она  должна  была  умереть.  Только  таким  образом  Дэмьен  мог
очиститься от предательской слабости.
   Да, вот уж безумие  так  безумие!  Но  Мейсона  поразило,  что  здесь
присутствовала логика.
   - Если отбросить прочь  весь  этот  сатанизм,  -  хмыкнул  Мейсон,  -
получается, что имеется некое зло, которое притягивает  людей,  а  затем
отделывается от них.
   Потом в заметках появились сноски из Библии, а в последнем  сообщении
значилось, будто земные останки Дэмьена Торна покоились не  в  фамильном
склепе в Чикаго, а в Пирфорде, и сын Дэмьена черпал в них свои силы.
   В мозгу внезапно всплыло воспоминание: кругленький  толстячок-бармен,
рассказывающий Джеку  о  тщедушном  священнике,  свалившемся  в  могилу.
Мейсон задумчиво покачал  головой  Опять  все  та  же  логика.  Ну  что,
интересно, с ней делать? А может Анна Бромптон все-таки права?
   Зазвонил телефон  Сначала  Джек  не  хотел  брать  трубку,  но  затем
передумал.
   - Привет! - услышал он женский бодрый голос.
   - Кто это?
   - Твоя рабыня. Звоню из бара.
   В зеркале напротив Мейсон разглядел отражение своего сияющего лица и,
с большим трудом насупившись, холодно осведомился:
   - Какая рабыня? Из какого еще бара?
   - Интересно, сколько ты вылакал? - фыркнув, весело рассмеялась Анна и
тут же сообщила, где находится.
   Мейсон растаял и велел Анне подождать его.
   Сегодня Анна была какой-то странной: пожалуй, так с ходу Мейсон бы  и
не сказал, почему.  То  ли  в  ней  вдруг  всколыхнулась  сексуальность,
которая прежде в  их  отношениях  никогда  не  проявлялась.  Они  всегда
отличались  теплотой,  однако  никогда  не  выходили  из   рамок   чисто
профессиональных.
   А сейчас... Она и поцеловала-то его, - как какая-нибудь шлюха.
   - А ну-ка давай выкладывай, что там у тебя стряслось,  -  начал  было
Мейсон как ни в чем не бывало.
   - Если бы я знала, - по-прежнему весело  защебетала  Анна.  -  Что-то
вроде амнезии. Представь себе: вот я, преисполненная  радости,  вкалываю
на тебя, а уже в следующий момент оказываюсь вдруг в полицейском участке
Хайгейта и ничегошеньки не помню. Целая неделя  моей  драгоценной  жизни
просто выпадает у меня из башки.
   Внезапно  побледнев,  Анна  провела  рукой  перед   глазами,   словно
отмахиваясь от назойливой мухи.
   Мейсон нежно обнял ее за плечи и, погладив по волосам,  почувствовал,
что Анна пришла в себя. На губах ее вновь заиграла улыбка.
   - Я бы хотела продолжить работу, - заявила она.
   - Даже и не знаю, - опешил Мейсон. - Когда ты звонила мне в последний
раз, ты, похоже, оказалась  права,  назвав  все  это  сущей  белибердой.
Просто в точку попала. Жуткий маразм. Трупы, шакалы. Сатана...
   - Хочешь все это бросить? Мейсон пожал плечами.
   - Вообще-то не мешало бы прочесать дебри фактов, что называется.  Даю
себе еще месяц, и если к тому времени ничего не прояснится,  ни  секунды
не потрачу больше на эту ахинею.
   - Хорошо. Я готова.
   Анна принялась расспрашивать Джека,  что  тот  сделал  за  неделю,  и
Мейсон сообщил ей о Джордже и обо  всех  телефонных  звонках.  Затем  он
поинтересовался, прихватила ли Анна пакет.
   - Пакет? Какой пакет? - оторопела та.
   - Ты же говорила. Из Италии. Анна напряглась, сдвинув брови.
   - Я не помню.
   - Опять провал?
   - Наверное.
   - А что тебе сказал врач? Память восстановится или как?
   - Он надеется. И я тоже, - пробормотала Анна, поднимаясь из-за стола.
   Мейсон хотел  было  спросить  еще  о  чем-то,  но  решил,  Что  лучше
повременить. Пусть теперь медики думают, как ей вправлять мозги,  а  его
дело - загрузить Анну работой. - Знаешь, - обратился он к  ней.  -  Тебе
придется выбирать: отправляться к астроному в Сассекс или двинуть в  Рим
со  своим  приятелем  Джеймсом  Ричардом.  Анна  подняла  руку,   словно
собиралась бросить монетку.
   - Рим. - Я так и думал.
   Они поцеловались на прощание, и снова  Мейсон  спросил  себя,  уж  не
разыгралось ли у него воображение? Или эта самая  "амнезия"  страннейшим
образом повлияла на его помощницу? Поцелуй был явно не символический. Ну
вот, только этого ему и не хватало для полного счастья!
   На этот раз Джек мысленно подбросил  монетку.  Конечно,  воображение!
Золотое правило, которого он придерживался всю жизнь,  гласило:  ни  при
каких обстоятельствах не заводить интрижек с коллегами по работе.

***

   В тот же вечер, направляясь в  Сассекс,  Мейсон  попробовал  хоть  на
время забыть о том, что работа над книгой застопорилась. От этой поездки
Джек ожидал очень многого. Письмо астронома явилось  прямо-таки  оазисом
здравого смысла в пустыне религиозного безумия.
   "Я прочел о Вас статью в газете, - сообщал астроном,  -  и  хотел  бы
пригласить  Вас  к  себе  в  обсерваторию.  Возможно,  Вас  заинтересует
информация о так называемой Вспышке Трех Звезд,  о  сближении  светил  в
одной из Галактик около восемнадцати лет  назад.  Рациональной  связи  с
Вашей книгой здесь нет, но кое-какой материал о Торнах у  меня  для  Вас
имеется. Единственное, что от  Вас  требуется,  это  на  какое-то  время
выбросить из головы весь этот абсурд".
   И  адрес:  Фернбанковская  обсерватория,  Сассекс.   Автор   послания
рассуждал вроде бы как человек  здравомыслящий.  В  любом  случае  Джека
ожидает хоть какое-то разнообразие, даже  если  поездка  и  не  принесет
особых результатов. Обсерватория занимала небольшое строение с куполом и
просторным холлом. Выйдя из машины, Мейсон бросил  взгляд  на  небо,  по
которому плыли легкие облака. Что ж, у него есть все  шансы  понаблюдать
сегодня в телескоп звезды.
   Барри Кинг ожидал его у входа. Небольшого роста,  подвижный  и  юркий
человечек.  Смахивающий  на  воробья,   подумалось   Мейсону.   Астроном
поблагодарил писателя за приезд и тут же ввернул, что прочел парочку его
книг и что они неизмеримо  талантливее  фильмов,  поставленных  по  этим
романам. Мейсону на миг показалось, что  Кинг  попросит  у  него  сейчас
автограф, но астроном добродушно улыбнулся, пропуская  Джека  вперед  на
винтовую лестницу.
   Минут  десять  Кинг  водил  Мейсона  по  обсерватории,  с   гордостью
демонстрируя писателю современнейшее оборудование: компьютеры, мониторы,
и, надо сказать, осмотр действительно произвел впечатление  на  Мейсона.
Теперь он нисколько не жалел, что приехал сюда.
   Это почувствовал и Кинг. В глубине души астроном сомневался,  не  зря
ли он побеспокоил известного писателя. Но Мейсон,  слава  Богу,  проявил
искренний интерес к подобной экскурсии и не  задавал  никаких  идиотских
вопросов, как это обыкновенно делали другие посетители. Он  обрадовался,
как ребенок, когда Кинг предложил ему взглянуть на слайды звезд.
   - Созвездие Ориона, - объявил Кинг, нажимая одну из кнопок на  панели
диаскопа. И тут же из щели в подставке выскользнул слайд. Кинг  поправил
его на стекле,  освещенном  снизу,  и  перед  глазами  Мейсона  замигали
звезды.
   - Мы можем увеличивать изображение,  фокусировать  его,  как  угодно,
проникая таким образом в глубины Вселенной, - с гордостью произнес Кинг,
вытаскивая слайд, на котором значилось "Троица".
   - А вот и слайд, из-за которого я вас пригласил, - посерьезнел он.  -
С тех пор ведь минуло восемнадцать лет, а я и по сей день не могу понять
многого.
   Мейсон  заметил  на  слайде   три   светящиеся   точки,   как   будто
сближавшиеся. Он изумленно взглянул на астронома.
   - Вспышка, - пояснил Кинг. - Я был тогда всего лишь помощником, и все
же... Астронома авали Джон Фавелл. Бедняга умер  три  года  тому  назад.
Он-то и обнаружил странное  движение  светил  в  районе  Кассиопеи.  Три
звезды сближались, потом была вспышка. Явление само  по  себе  абсолютно
невероятное. Вот почему я попросил вас приехать.
   Мейсон по-прежнему ничего не понимал, и астроному потребовалась  уйма
времени, чтобы рассказать, как к Джону Фавеллу приезжал некий священник,
моловший какую-то чепуху насчет  Второго  Пришествия,  о  котором  можно
якобы прочесть на небесах. Оно - это Второе Пришествие - предсказывалось
еще в древние времена.
   - Вроде Вифлеемской звезды? - быстро вставил Мейсон.
   - Ну да. Белиберда, конечно, но Джон Фавелл был человеком вежливым  и
не стал смеяться над священником. Напротив, он пригласил его и еще  двух
монахов наблюдать за сближением.  Он  беззлобно  подтрунивал  над  ними,
подчеркивая, что сам-то наблюдает в телескоп не небеса, а небо. Но  если
бы вы только видели, как плакали от счастья священник  и  монахи,  когда
три звезды  наконец  слились  воедино!  Я  никогда  не  забуду  их  лиц,
исполненных религиозного восторга!  Знаете,  удивительная  это  штука  -
вера. Эх, если бы и у меня была такая же...
   "Снова все та же религиозная песенка, - раздраженно подумал Мейсон. -
Опять я, похоже, у разбитого корыта".
   - Мистер Фавелл написал об этом статью, - продолжал Кинг. - Он назвал
ее "Вспышка трех звезд". А священник переименовал ее в "Святую Троицу".
   Вытащив слайд, Кинг добавил:
   -  Мы   обнаружили   также   точку   максимальной   интенсивности   и
спроецировали ее на поверхность земли. Местечко  расположено  неподалеку
отсюда.
   Астроном спрятал слайды и достал папку с письмами.
   - После того события  священник  написал  нам  несколько  писем,  где
рассказал о том, как они посещали этот уголок  и  оказались  свидетелями
Второго Пришествия Христа. Безумие, конечно.
   - Когда все это случилось? - оживился Мейсон.
   - 24 марта 1982 года. Как только  я  прочел  интервью,  то  сразу  же
вспомнил эту историю. И письма.
   Опешив, Мейсон уставился на астронома, ожидая пояснений.
   Тот пошелестел листками и прочел:
   "Помните, мистер Фавелл, что Дэмьен Торн - Антихрист и что..." Мейсон
громко чертыхнулся, но Кинг, вздрогнув, казалось, с пониманием  взглянул
на писателя и поспешно добавил:
   - Тут есть  еще  кое-что,  мистер  Мейсон.  Дело  в  том,  что  после
публикации  статьи  Фавелла  мы  получили  известие  из  обсерватории  в
Кейп-Хэтти.  Они  сообщали,  что  за  несколько  лет  до  вспышки  также
наблюдали непонятное движение светил. Тогда родилась черная звезда.
   Но не сам снимок привлек внимание Мейсона,  а  дата,  начертанная  на
нем: 6 - 6 - 6.
   Кинг перехватил его взгляд, заметив, как  плечи  Мейсона  вздрогнули,
словно от холода.
   -  Шесть  утра  шестого  июня,  -  затараторил  астроном.  -  Вы   не
представляете, как взволновался священник, когда мы  рассказали  ему  об
этом. И он сразу же интерпретировал все по-своему. В  тот  день  родился
Дэмьен Торн. А три шестерки...
   - Я знаю, - перебил его Мейсон.  -  Число  зверя.  На  какую-то  долю
секунды недоверие вдруг покинуло Джека, и он почувствовал страх. Но  тут
же Мейсона охватил гнев. Джек выругался и пристально  посмотрел  в  лицо
Кингу.
   - Но ведь это чушь, а? - умоляющим голосом пробормотал он.
   - Конечно, мистер Мейсон,  -  опешил  Кинг.  -  Должно  быть,  просто
совпадение. В противном случае наука просто теряет всякий  смысл.  Разве
нет?
   И  двое  мужчин,  обменявшись  взглядами,  почувствовали  вдруг,  что
разговор этот навсегда заронил в их души сомнение.

***

   В Пирфорде на каменном полу часовни лежал Дэмьен Торн. Опустошенный и
подавленный, он оплакивал потерянные души Джорджа, Бухера и самого себя.
   Теперь он остался в одиночестве, и оно было мучительным. Он заходился
в рыданиях, раскачиваясь из стороны в сторону и утирая кулаком слезы. Он
знал, что времени у него оставалось в обрез. Немного погодя он  поднялся
с пола, задержав взгляд на останках отца. И тогда постепенно  жалость  к
самому себе  вытеснилась.  Отступила  и  слабость,  сменившись  растущей
внутри него силой.
   Юноша закрыл глаза, концентрируя сознание на своем  предназначении  и
вызывая в памяти образ Христа. Ярость бушевала в нем, изливаясь  потоком
омерзительных оскорблений. Сжав кулаки, Дэмьен  поносил  своего  вечного
врага на чем свет стоит; он жаждал отомстить за падшего ангела, за  отца
и за себя, черпая силы в лютой ненависти и готовый обрушить свой гнев на
любого, кто только посмеет восстать против него.
   А в машине, что мчалась  сейчас  в  Лондон,  Джек  Мейсон  неожиданно
почувствовал озноб, и его  охватил  приступ  дикого,  животного  страха.
Взглянув в зеркальце, Джек увидел  в  нем  перекошенное  от  ужаса  лицо
старика.

Глава 13

   Собираясь  в  очередную   командировку,   Джеймс   Ричард   терпеливо
втолковывал жене, насколько важна эта поездка. Однако супруга и  слышать
ничего не желала.
   - Что еще за тайный клуб? - ворчала она. - Какие еще фримасоны?
   - Ну что-то вроде просто масонов, только в тысячу  раз  секретней,  -
объявил Ричард.
   Он повернулся к жене, и лицо его расплылось в умилительной улыбке:  с
некоторых пор он частенько облачался в личину эдакого добродетельного  и
счастливого супруга.  Ибо  уже  давным-давно  Ричард  понял,  что  выбор
подруги оказался неудачным, жена совершенно его  не  понимала.  Особенно
теперь, когда Ричард начал крутиться в высших Эшелонах власти, бок о бок
работая  с  сильными  мира  сего  А  его  дражайшая  пассия  по-прежнему
довольствовалась лишь "ящиком", менторским  тоном  комментируя  прически
хорошеньких дикторш и ведущих.
   - Пятьдесят лет назад, - спокойно  начал  Ричард,  -  Бильдербергский
клуб  был  организован   как   клуб   для   политиков   и   бизнесменов,
представляющих прежде всего интересы НАТО. Теперь  он  перерос  в  нечто
большее. Членами его являются самые значительные люди как с Востока, так
и с Запада. И в обстановке абсолютной, понимаешь, абсолютной секретности
они,  грубо  говоря,  делят  мир  на  зоны  влияния.  Ну,  скажем,  кому
финансировать войну в определенном регионе, какой режим ввести в том или
ином  государстве  и  прочее.  Все  это,  понятно,  осуществляется   при
соблюдении статус-кво и сохранении власти в одних руках. Понимаешь?
   - А-а-а... - протянула она.
   - Это самая таинственная  "кухня"  во  всем  мире.  О  ней  стараются
помалкивать.  Ведь  здесь   принимаются   безоговорочные   решения,   не
подлежащие никакому суду. Если, скажем, в Клубе  решат,  что,  например,
Аргентина должна потерпеть полный экономический крах,  то,  значит,  так
оно и будет, и никто в самой Аргентине - будь то демократы или  вояки  -
не сможет ничего сделать.
   - И ты считаешь, что это хорошо? - укоризненно спросила жена.
   - Это создает прочную базу стабильности на планете.
   - А как же те, кто проигрывает?
   - Дорогая моя, проигравшие всегда были и всегда будут.
   - Наверное, ты прав, - согласилась Ева. - Ну, да ладно.
   Ричард вздохнул и, чмокнув жену в щеку, сообщил, что  они  расстаются
всего на неделю. Неделя в Риме - очень даже неплохо!  Все-таки  приятно,
черт подери, встречаться с людьми, которые  знают,  каким  образом  надо
держать планету в ежовых рукавицах.

***

   Самолет шел  на  снижение,  и  пассажиры  приникли  к  иллюминаторам,
разглядывая островок аэропорта, куда им через  некоторое  время  суждено
будет ступить. Внизу происходило какое-то необычное  движение.  Аэропорт
Леонардо да Винчи смахивал сейчас на военный лагерь: со своего кресла  в
салоне первого класса Джеймс Ричард заметил на примыкающих  к  аэропорту
дорогах танки, а в воздухе кружили десятки  военных  вертолетов.  Да,  с
подобными мерами предосторожности Ричард еще  пока  не  сталкивался.  Но
ведь и никогда раньше, насколько ему было  известно,  в  Бильдербергском
клубе  не  собиралось  сразу  столько  политических   лидеров   мирового
масштаба.
   Уж  кому  сейчас  не  позавидуешь,  так  это  службе  безопасности  и
ребятишкам из личной охраны прибывших политических  и  денежных  вортил.
Да, неделька, похоже, предстоит не из легких. У Ричарда, конечно, есть и
помощники,  три  человека.  Один   из   них   будет   прослеживать   всю
просачивающуюся из Бильдерберга информацию. Так что поступающие от  него
сводки придется проглядывать по несколько раз в день.  Но,  слава  Богу,
связь здесь работает безотказно - если, конечно, будет, что передавать.
   По пути в город автомобиль  застрял  в  дорожной  пробке.  Ричард  от
нечего делать лениво разглядывал сквозь стекло соседние машины  и  вдруг
увидел группу инвалидов -  одного  на  костылях,  другого  в  инвалидной
коляске. У мужчины чуть поодаль лицо было  чудовищно  обожжено,  тут  же
находилась слепая женщина с ребенком на руках.
   Неподалеку Ричард заметил такую же кучку несчастных. И еще одну.  Все
они двигались в определенном направлении. Ричард обернулся  к  водителю,
поинтересовавшись, что происходит. Тот неуверенно пожал плечами.
   - Никто не знает, - откликнулся он. - Они прибывают последние три дня
на автобусах и поездом из всех уголков планеты.  Площадь  Святого  Петра
уже полна ими. Из-за этих чертовых инвалидов ни проехать, ни пройти.
   Пробка немного рассосалась, и машина медленно двинулась  мимо  убогих
калек. Ричарду стало не по себе,  он  не  мог  спокойно  лицезреть  этих
обиженных судьбой людей. К горлу подкатил комок, и Ричард поспешно отвел
взгляд, Главный вход  отеля  был  увешан  флагами  стран,  представители
которых участвовали во встрече на высшем уровне.  Большинство  делегатов
останавливались именно в этом отеле, и повсюду слышалась их  разноязыкая
речь.  Ричард  улыбнулся,  предвкушая  встречу  с  каким-нибудь   старым
приятелем. Попозже они, разумеется, двинут в бар.
   Оказавшись в номере, он разобрал вещи и около шести вечера  спустился
в бар. Первая же встреча оказалась на редкость удачной и приятной.
   - Тебя-то как сюда занесло? - Ричард с улыбкой подошел  к  Анне,  еще
издали заметившей его.
   - Джек Мейсон отправил меня по твоему следу. - АНна пожала протянутую
руку. - Чтобы проследить, что ты честно выполняешь условия вашей сделки,
- обронила она шутливым тоном.
   - А он не подумал, что я могу и разозлиться?
   - Так уж и разозлиться? - Анна кокетливо стрельнула в него глазами.
   Ричард рассмеялся и подозвал бармена. Эта женщина ему нравилась.  Они
познакомились года два назад. И он рад был  видеть  ее  сейчас.  Вот  уж
ей-то не надо объяснять, что такое Бильдерберг.

***

   Никто не мог  с  точностью  сказать,  кто  именно  организовал  такой
странный марш инвалидов. Ведь для этих горемык не подавались специальные
автобусы, среди  них  не  оказалось  ни  одного  лидера,  несчастные  не
размахивали ни плакатами, ни транспарантами, никто из них ни к  чему  не
призывал.
   Когда впервые инвалиды появились на площади  Святого  Петра,  полиция
попросту не обратила на них  внимания,  а  туристы  да  праздные  зеваки
расступались перед ними - одни из вежливости и  сочувствия,  другие  же,
наоборот, из отвращения.
   Но толпа с каждым часом росла и на четвертый день запрудила  уже  всю
площадь и  примыкающие  к  ней  улицы  и  переулки.  Игнорировать  такое
скопление народа становилось невозможно. Поразительное это было  зрелище
- среди всей разношерстной и разновозрастной  людской  массы  ни  одного
здорового человека!
   На четвертый день, вечером, на площади появились репортеры. Установив
телекамеры, они пытались заговорить с  кем-нибудь  из  толпы,  но  такие
попытки ни к чему не привели. Калеки отказывались отвечать  на  вопросы,
чем окончательно сбили с толку журналистов. Все это походило на какой-то
молчаливый  протест.  Возможно,  таким  образом  убогие  и  обездоленные
граждане пытались привлечь внимание участников встречи  в  верхах?  Или,
может   быть,   представителей   Ватикана?   Толпа   не   двигалась    и
безмолвствовала.
   В глаза бросалось также и то, что на площади собрались одни  евреи  и
арабы. Это было понятно  даже  самому  неискушенному  наблюдателю.  Сюда
съехались жертвы последнего Холокаста - те, кто выжил после Армагеддона.
***

   Лимузин мчался в Пирфорд. Вилл Джеффрис взглянул на часы.  Пятнадцать
минут на доклад, а затем прямиком в Хитроу. Он был точен до минуты и все
равно нервничал - как всегда при встрече с этим юнцом.
   Бухер однажды обмолвился, что чувствовал себя как кролик, ползущий  в
пасть удаву, когда ему предстояло ехать на  отчет  к  Дэмьену.  Ни  один
человек, будь то сам президент  Соединенных  Штатов,  не  производил  на
окружающих такого впечатления. А Дэмьен Торн, как и его отец, был  вроде
прорицателя: он видел людей насквозь и мгновенно оценивал  происходящее.
И отец, и сын отличались феноменальной памятью. Лишь небеса могли помочь
тем, кто пытался обвести их вокруг пальца.
   Джеффрис  хмыкнул,   отбросив   такую   богохульную   мысль.   Машина
затормозила, и он вышел из нее. Гравиевая дорожка захрустела под ногами.
   Охваченный дрожью, Дэмьен сидел возле камина и наблюдал по телевизору
за самолетами, один за другим идущими на посадку в римском аэропорту, от
здания  которого-то  и  дело  отъезжали  целые  вереницы  автомобилей  и
мотоциклов. Все эти транспортные колонны устремлялись в город.
   Дэмьен взглянул на Джеффриса и ухмыльнулся. Однако  тому  показалось,
что выглядит юноша усталым и изможденным. Лицо  Дэмьена  -  и  без  того
всегда исключительно бледное - прорезали  преждевременные  морщины.  "Да
лад-то, вот уж это точно не мое дело", - подумал Джеффрис, не сказав  ни
слова.
   - Вы принесли доклад? - спросил Дэмьен. Джеффрис  кивнул,  протягивая
папку с документами.
   - Саймон из Пекина, - задумался Дэмьен. - Брэддок  Вашингтона.  -  Он
щелкнул пальцами. - Так. Ну, что же, все решено.
   - Вам нужны копии повестки дня, сэр? - услужливо Поклонился Джеффрис,
но Дэмьен лишь махнул рукой, призывая замолчать. Он  не  сводил  глаз  с
экрана телевизора, где показывали  площадь  Святого  Петра.  Комментатор
объяснял, что журналисты так и не выявили ни одного лира этой загадочной
демонстрации.
   - Дэмьен, повестка дня...
   И снова лишь обрывающий взмах руки.
   - Я хочу полюбоваться этой пантомимой, - пробормотал юноша.
   Собравшиеся на  площади  смотрели  теперь  в  одном  направлении,  на
юго-восток.  И  вдруг  все,  как  по  команде,  Преклонили  колени.  Над
площадью, словно шелест, разнесся стон от боли в искалеченных  спинах  и
суставах.
   - Что там происходит? - вытаращился на экран Джеффрис.
   - Возносят молитвы да хнычут  по  разоренным  землям,  -  откликнулся
Дэмьен, криво усмехаясь. - Эти дураки молятся  своим  идолам.  Надо  же,
арабы и евреи запели в один голос!
   Они уставились на экран и заметили, как в толпе появились священники.
Они благословляли коленопреклоненных людей.
   Джеффрис утратил интерес к происходящему на экране и, отвернувшись от
телевизора, покосился на Дэмьена, который по-прежнему  ухмылялся  и  как
будто выискивал взглядом кого-то в толпе. Он напряженно всматривался  то
в лицо молодой женщины с ребенком на руках, то в спящего старика,  то  в
сосредоточенного на молитве юношу.
   - Однажды Полю Бухеру хватило смелости покритиковать меня и  сравнить
с отцом. Разумеется, подобное сравнение оказалось не  в  мою  пользу,  -
ядовито обронил вдруг Дэмьен.
   Джеффрис не знал, что и ответить.
   - Знаете, в какой-то момент и я поддался искушению. Но с  этим  давно
покончено.
   Джеффрис ждал каких-то объяснений, но Дэмьен умолк и снова повернулся
к телеэкрану.
   Над толпой неслась монотонная молитва. Камера  остановилась  на  лице
старика-раввина с белоснежной бородой. Он  бормотал  молитву  и  ласково
поглаживал младенца в коляске.
   Внезапно Дэмьен напрягся, склонившись к экрану, а старик-раввин вдруг
запрокинул голову, устремляя взор куда-то  в  небо,  словно  увидел  там
что-то. Губы его зашевелились, глаза сощурились - казалось, он уставился
прямо на Дэмьена.
   А тот лишь усмехнулся...
   ...Лишь Бог владел сейчас мыслями и душой старика. Он молился Господу
и  просил  только  об  одном:  чтобы  отчаянье  оставило  наконец   этих
обездоленных людей. Он не спрашивал Творца, зачем Тот допустил весь этот
ужас; ибо неисповедимы пути Господни. Он лишь умолял Бога направить  его
на верный путь и обратить слабости людские в их силу,  отведя  праведный
гнев от несчастных. И каждому ребенку, каждой женщине,  каждому  мужчине
указать истинную дорогу.
   Он молился,  чтобы  страдания  наконец  покинули  этот  мир,  а  люди
возрадовались бы, как и было предсказано. Вера его поминутно крепла,  он
просил у Господа прощения за все зло, что творили земные  правители,  за
их гибельные бомбы, за их  душевную  слепоту,  ставшую  причиной  целого
океана бедствий.
   Внезапно, оборвав молитву на полуслове, старик замолчал и уставился в
одну точку. Он не мог больше произнести ни звука.  Словно  кто-то  вдруг
вырвал шнур из розетки и оборвал таким образом линию связи.
   Старик начал испуганно озираться по сторонам,  но  никого  не  увидел
вокруг. Он был один. И  тут  в  нос  ему  ударил  отвратительный  смрад.
Зловоние исходило  от  стервятников,  шакалов  и  гиен,  невесть  откуда
взявшихся здесь, на площади. Смрад разлагающейся плоти.
   Старик-раввин замотал головой и,  опустив  глаза,  вздрогнул,  увидев
чудовищное существо, которое держал на  своих  руках.  Гнусное  отродье,
вперив в раввина взгляд желтых неподвижных зрачков, протягивало  к  нему
свои когтистые лапы.
   Старик закричал не своим голосом;  размахнувшись,  он  что  было  сил
швырнул звереныша на  землю  и  опрометью  бросился  бежать  отсюда.  Но
стервятники нагоняли раввина, они рвали его на части, не давая сделать и
шагу, они заживо сдирали с  него  кожу...  От  их  смрада  старик  начал
задыхаться. Он рухнул на пыльный булыжник и  тут  же  почувствовал,  как
обезумевшие птицы раздирают ему  горло.  Кровь  заливала  глаза,  старик
пытался позвать своего Бога, но не мог вымолвить ни слова. Он забыл  имя
своего Бога. Да и своего имени он не мог теперь вспомнить...
   Холод и мрак окружили раввина, и в свой последний миг он вдруг понял,
что Бог почему-то покинул его.
   Хаос, охвативший площадь, перекинулся и на прилегающие к  ней  улицы.
Никто, кроме, пожалуй, десятка человек, стоявших возле старика, не знал,
как и почему началась эта страшная бойня. Еще минуту  назад  на  площади
царили мир и  спокойствие,  а  уже  в  следующее  мгновенье  разыгралось
бессмысленное, кровавое побоище.  Лишь  несколько  человек  видели,  как
старик-раввин схватил вдруг младенца-араба и,  осыпая  его  проклятьями,
швырнул на землю, а затем ринулся бежать. Но скрыться ему не удалось.
   Отец несчастной крошки бросился раввину под ноги и, сбив  его,  начал
страшно избивать старика единственной уцелевшей рукой. Он наносил  удары
в ребра, голову, глаза и губы, не обращая внимания на вопли  старика.  И
тогда к нему присоединились еще двое арабов, видевших,  как  еврей  убил
ребенка - Вот оно - вековечное  иудейское  вероломство!  -  Трое  арабов
буквально разорвали  раввина  на  части,  и  в  тот  же  момент  на  них
набросились несколько евреев. Око за око, зуб за зуб!
   Драка мгновенно распространилась по всей площади, спрессовав  слепых,
хромых и беспомощных людей в один яростный и кипящий ненавистью сгусток.
Над толпой то и дело раздавались неистовые вопли и крики.
   Этот  клубок  охваченных  безумием  людей,  которые  орали,   шипели,
кусались, царапались и убивали Друг друга,  напоминал  теперь  кошмарный
сон...
   Над площадью Святого Петра повис тяжкий стон, вобравший в себя  крики
агонии и смертельный ужас...
   Дэмьен, усмехаясь, повернулся к Джеффрису. Тот, уставившись на экран,
стоял с открытым ртом.
   - А Назаретянин завещал им любить ближнего своего, как самого себя, -
ехидно объявил Дэмьен и, хохотнув, выключил телевизор.
   Джеффрис, не мигая, смотрел на него и плохо понимал, что происходит.
   - Когда ваш рейс? - как ни в чем не бывало осведомился Дэмьен.
   - В три тридцать. Дэмьен хмыкнул:
   - Ну, к этому времени кровавое месиво уже выгребут с площади.

Глава 14

   Джек Мейсон считал, что у  него  довольно  стойкий  иммунитет  против
всякого рода телевизионных уток. В  этом,  разумеется,  имелись  и  свои
плюсы, и минусы. Например, Джек мог абсолютно трезво анализировать самые
разные  события,  отбросив  эмоции.  Однако   дамы   осуждали   его   за
хладнокровие, и он прекрасно их понимал. Но такова уж была его натура, а
горбатого, как говорится, могила исправит. Однако события на  площади  в
Риме потрясли Джека до глубины души, и он с  трудом  сдерживал  рыдания,
когда ему позвонила Анна.
   - Ты была там? - срывающимся от волнения голосом выдавил Мейсон.
   - Нет Так же, как и ты, смотрела по телевизору.
   - Почему они это сделали?
   - А кто их знает...
   Мейсон  уловил  в  голосе  Анны  раздражение  и   какое-то   странное
безразличие. Наверное, из-за помех на линии.
   - Выдвигают разные версии, - продолжала Анна. - Массовая истерия  или
массовый  психоз.  Выяснили  только,  что  начал  эту   бойню   какой-то
сумасшедший раввин.
   - Да, но почему? Почему он это сделал?
   - А кто его знает? - повторила Анна, и снова в ее голосе  послышалось
раздражение. - Я ходила сегодня на площадь,  но  она  все  еще  оцеплена
полицией. Единственное,  что  я  там  разглядела,  это  горы  поломанных
инвалидных колясок, костыли да пятна крови повсюду.
   - Господи Иисусе, - прошептал Мейсон.
   - Не уверена, что Он  имеет  к  этому  отношение,  -  ровным  голосом
холодно отрезала Анна. -  Я  тут  заехала  в  госпиталь.  Они  там  едва
справляются. Как во время войны... Если тебе  нужны  цифры,  то  уже  на
сегодня десять трупов и среди них трое  детей.  А  раненых  вообще  пруд
пруди. К тому же они и так калеки.
   Оба замолчали. Потом Мейсон попробовал заговорить снова о книге.
   - Ну, а как далеко мы с тобой продвинулись? - поинтересовался он.
   - Ни черта мы не продвинулись. На конференцию пробраться  невозможно.
Похоже, сложнее, чем в женский монастырь. Да и информации никакой оттуда
не выудить: делегаты не высовывают носа из отеля.
   - А к Джеффрису ты не пыталась подобраться?
   - Здрасьте, еще как пыталась. Мне осталось только розы послать ему.
   - Так давай!
   - Знаешь, я бы, пожалуй, даже переспала  с  ним,  если  бы  это  было
возможно. Но проституток к отелю на дух не подпускают.
   " - О Господи, - выдохнул Мейсон. - Иногда я страшно жалею, что  влез
в это дерьмо.
   - Единственная соломинка - это наш приятель Ричард. Он тут заикнулся,
будто один итальянец кое-что задолжал ему,  так  что  после  конференции
Ричард попробует растрясти макаронника.
   Но Мейсон слушал вполуха. На экране снова  появились  кадры  кровавых
событий на площади в Риме.
   Внезапно Мейсон понял, что книга его -  ничто  по  сравнению  с  этим
кошмаром.

***

   Джеймс Ричард еще не решил для себя,  радоваться  ему  или  опасаться
неожиданного внимания со стороны Анны. Он всегда считал  себя  докой  по
части женщин, однако не позволял им садиться на шею. А возможностей  для
выбора у него хоть отбавляй, - при  случае  любил  прихвастнуть  Джеймс.
Просто он всегда помнил о своей безукоризненной репутации.
   Ричард был твердо уверен, что коллеги по  достоинству  оценивают  его
виртуозное умение разбивать женские сердца, нисколько не подозревая, что
лишь тактичность и деликатность не позволяли  окружающим  прямо  заявить
ему в лицо, какой он самодовольный зануда.
   Анна без труда нащупала  эту  слабинку  Ричарда,  а  тот  не  мог  не
признать, что хоть Анна уступает ему как журналист, но уж  чего-чего,  а
ума ей  не  занимать.  Однажды  вечером  она  вдруг  обронила,  что  "он
наверняка должен знать кого-нибудь в Бильдерберге".
   - Разумеется, дорогая, - выпятил грудь Ричард, вспомнив, что Джованни
Скартизи ему кое-чем обязан.
   Позвонив Джованни, он пригласил итальянца на ужин.
   И отлично. Хоть чуточку отвлечься от бешеной  гонки  последних  дней.
Ведь, кроме этой встречи в верхах, где он чувствовал  себя  как  рыба  в
воде, Ричарду приходилось еще выуживать кое-какую информацию, касающуюся
растреклятого  Бельдерберга.  А  связь  между  встречей   в   верхах   и
Бильдербергом была видна невооруженным глазом. После заседания  политики
прямым ходом отправлялись в Бильдерберг: как будто судьбы мира  решались
именно там, а не наоборот.
   Вот и сегодня сильные мира сего  по  очереди  -  сначала  американцы,
затем русские, следом за ними китайцы - гуськом двинули в Бильдерберг. А
всякие там коммюнике, которые Ричарду приходилось сочинять в поте  лица,
это как мертвому припарки! Судьба планеты решалась  в  Клубе,  а  не  на
конференции. Это и дураку понятно.
   Закончив  очередное  коммюнике,  Ричард  решил,   что   имеет   право
расслабиться, и отправился на  ужин.  Джованни  -  отличный  собеседник,
остроумный и раскованный. А вот Анна? Анна  пока  под  вопросом.  Ричард
самодовольно усмехнулся, почувствовав в груди сладкое томление.
   Он хитро прищурился, поправляя  перед  зеркалом  галстук.  За  спиной
светился экран телевизора. Делегаты покидали конференцию и  направлялись
в аэропорт, стремясь поскорее добраться до своих  драгоценных  кабинетов
или дворцов. Результатов, разумеется, не было достигнуто никаких. Ровным
счетом никаких.

***

   Ужин удался на  славу.  Кушанья  были  отменными,  вино  чудесным,  а
официанты вежливыми и обходительными, без лишней суетливости.  Все  трое
непринужденно болтали, то и дело срываясь на хохот.  Анна,  затянутая  в
черное строгое платье, пренебрегла  сегодня  украшениями,  но  выглядела
ослепительно. Роль хозяина взял на себя Ричард.
   Такая роль пришлась ему впору.  Как  раз  этого  Ричарду  недоставало
сегодня - для полноты ощущений.
   Джованни очаровал их. Фамилия этого  высокого,  пятидесятипятилетнего
итальянца не сходила в свое время  с  газетных  страниц.  А  уж  сколько
невероятных сплетен она породила!  Однако  последние  годы  Джованни  со
своей второй женой жил затворником, и затащить  его  куда-нибудь  стоило
огромных  трудов.  Сегодня  он,  похоже,  сделал   исключение.   Тряхнув
стариной, Джованни мило и весело флиртовал с Анной, от души  смеясь  над
историями, которые она так затейливо рассказывала.
   Около  полуночи   Джованни   собрался   было   уходить,   пробормотав
заплетающимся языком извинения. Но Ричард и не думал принять их. Все,  о
чем они до сих пор болтали, являлось лишь прелюдией, а Ричард  прекрасно
помнил о своем обещании Мейсону. И он заказал бутылку виски.
   - На дорожку, - захихикала Анна, - до моего номера. Джованни  подавил
зевок, но все же согласился остаться. "Не переборщить бы, а то он вообще
перестанет соображать", - подумал Ричард, разливая  виски.  В  два  часа
ночи Ричард решил, что настало самое время для наступления. Уж по  части
выуживания информации ему  не  было  равных,  и  Ричард  частенько  этим
бахвалился,  заявляя,  что  похож  на  рыболова,  вытягивающего   редкую
рыбешку. Вот и сейчас Джованни легко проглотил наживку.
   - Думаю, китайцы все-таки прибудут на следующую конференцию, -  снова
забросил удочку Ричард.
   Джованни икнул, размышляя, кого же из них  двоих  предпочтет  сегодня
Анна.
   - Никаких шансов, - отрезал он, глядя в бокал.  -  "Торн  Корпорейшн"
хранит свои тайны как зеницу ока. Просто сторожевые псы какие-то.
   Ричард с напускным безразличием обронил:
   - Ну да. Знавал я там одного такого - Вилл Джеффрис.
   - Джеффрис? Да это просто  мальчик  на  побегушках.  Всем  заправляет
молодой Торн. Он, и никто другой. Как вы  так"  любите  говорить?  Паук,
раскидывающий тенета.
   Анна хмыкнула:
   - Я столько  слышала  о  нем.  Поговаривают,  что  юноша  -  сплошная
загадка, а не человек. Так?
   - Загадка?! - опешил Джованни. - Да от него уже всех  тошнит.  Дэмьен
всем перекрыл кислород. А китайцы у него просто  под  каблуком.  Вы  же,
наверное, слыхали его лозунг, а? Контролируя питание, ты правишь бал  на
планете. - Он умолк и через секунду добавил: - Единственное, чего  никто
не понимает.., зачем Торну весь этот бардак?  Ведь  политической  выгоды
здесь ровным счетом никакой...
   Он  снова  замолчал.  Спустя  некоторое  время  Джованни  безразлично
отметил про себя, что Ричард  покинул  их.  А  потом  память  равнодушно
зафиксировала, как вышла из-за стола и Анна.
   "Наверное, вслед за Ричардом, - подумал он, - с  бутылкой  недопитого
виски и двумя бокалами".

***

   В отеле международной корреспонденции дежурный редактор  взглянул  на
часы. Он прикинул в уме, что уже через  полчаса  сможет  взять  такси  и
отправиться домой, Зазвонил телефон. Выяснив, кто на  проводе,  дежурный
жестом подозвал из-за стола старшего редактора.
   - Джим Ричард, - подмигнул он. - По-моему, лыка не вяжет.
   Редактор взял трубку и несколько минут стоял, нахмурив  брови.  Потом
заговорил:
   - Слушай, Джимми, это я, твой редактор. Твой реда-а-к-тор.
   Повернувшись к помощнику, он прошептал:
   - Чушь какая-то. Несет ахинею про Третью мировую войну.  Нализался  в
стельку.
   - А мне-то что с ним делать? - оторопел помощник, беря трубку.
   - Да что хочешь. Отвяжись как-нибудь.

***

   Через полчаса в спальне Ричарда раздался  резкий  телефонный  звонок.
Ева сквозь сон  потянулась  к  аппарату.  Из  трубки  донеслось  хриплое
дыхание и прерывистые стоны Джеймса. Нет, она не ошиблась. И хотя они  с
Джимми уже с незапамятных пор не занимались сексом, его голос  во  время
любовных утех она еще не успела забыть. Вздрагивая  и  прижав  трубку  к
уху, Ева вслушивалась в звуки, которые ни с чем  не  спутаешь.  Она  как
будто глядела на экран. В первое мгновение Ева хотела бросить трубку, но
пальцы словно приклеились к ней. А женский  голос,  срываясь,  просил  и
умолял Джеймса о таком, таком... И Джеймс, похоже, делал это.
   Ева медленно опустила трубку и целую  минуту  неподвижно  смотрела  в
темноту, а потом у нее началась истерика.

***

   Джеймс Ричард с трудом приходил в себя.  Все  тело  ныло  и  саднило.
Сначала Джеймс решил, что ему привиделся кошмар. Хоть и эротический,  но
все равно, без сомнения, кошмар, и скоро он  проснется  рядом  со  своей
Евой, примет душ, оденется и отправится в контору.
   Разлепив свинцовые веки, Джеймс с ужасом заметил следы губной помады,
синяки и царапины. И тогда он понял, что это был не сон. Джеймс застонал
и, повернувшись, увидел лежавшую  на  тумбочке  снятую  трубку.  У  него
перехватило дыхание. Джеймс снова закрыл глаза,  отдавая  себе  отчет  в
том, что теперь он потерял абсолютно все. И сейчас он молил Господа лишь
об одном: если эта чертова война начнется, пусть первая бомба упадет  на
Рим.

Глава 15

   Джек Мейсон начал опасаться за свой рассудок. Он уже не  мог  заснуть
без снотворного. А те кошмары, которые одолевали его каждую  ночь,  лишь
отдаленно напоминали сон. Просыпаясь, Джек чувствовал, что напряжение не
проходит, и эта накапливаемая усталость усугубляла его  нервозность.  Он
совсем потерял голову, пытаясь найти всему  разумное  объяснение.  Нервы
его  стали  сдавать.  Ибо  любое  рациональное   рассуждение   неизменно
упиралось в библейский текст, и - что самое ужасное - мор  уже,  похоже,
был готов принять это.
   Как ни крути, библейские аналогии начинали  приобретать  определенный
смысл. Возвращение евреев в Сион было предсказано, но вот  вторая  часть
пророчества - явное безумие:  после  возвращения  евреев  Христос  якобы
вновь родится и встретится с Антихристом в Армагеддоне.
   Разве не ахинея? Как пить дать, чушь собачья.  Однако  теперь  Мейсон
уже не мог отмахнуться от этих мыслей.
   Если все  в  мире  предопределено  и  люди  суть  не  что  иное,  как
марионетки в руках некоего божества - злого или доброго, неважно, - то к
чему вообще суетиться? Не лучше ли безропотно ожидать исполнения рока? А
если твоя судьба тебе не принадлежит, то жизнь вообще теряет изначальный
смысл.
   Вся эта история с Антихристом - сущий бред. Но  тогда  почему  же  он
мучается, неотвязно думая о последних событиях и постоянно соотнося их с
Библией?
   Мейсон метался по комнате, чувствуя  себя  как  зверь  в  клетке.  Он
окинул   затравленным   взглядом   компьютер,   дискеты,    кассеты    и
многочисленные заметки. Ведь надо же, в какой-то момент он допустил-таки
слабинку и пошел на поводу у своих эмоций, заказав в библиотеке  дискеты
с комментариями к каждой главе Священного Писания.
   Мейсон включил компьютер и, "перелистав" на  экране  страницы,  нашел
ту, где вчера остановился.
   "И увидел я ангела сходящего с неба, который имел ключ  от  бездны  и
большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древнего, который  есть
диавол и сатана, и сковал его  на  тысячу  лет..."  Мейсон  обратился  к
комментариям,  и   на   экране   появились   слова:   "Возможно,   текст
символический, хотя некоторые специалисты считают его истинным. Сравните
со Вторым посланием Петра, третья, стих восьмой".
   Какую-то долю секунды машина выискивала соответствующий текст, и  вот
он появился на экране:
   "Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что  у  Господа
один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день".
   Мейсон собрался  было  снова  нажать  на  кнопку,  но  компьютер  уже
обходился и без  него,  работая  в  заданном  режиме.  Монитор  высветил
строчки из "Откровения", которые Мейсон и без того знал наизусть:
   "Когда же окончится тысяча лет, сатана будет  освобожден  из  темницы
своей и выйдет обольщать народы, находящиеся  на  четырех  углах  земли.
Гога и Магога..." Внизу был комментарий:
   "Гог из земли Магог, принц Роши, Мешехи и Тубала. "Роша" вполне могла
означать слово "русский"".
   Мейсон  тяжело  вздохнул.  Голова  раскалывалась,  и  он   с   трудом
концентрировал внимание на экране, где  строчка  за  строчкой  печатался
список погибших и без вести пропавших. Всех,  кто  был  замешан  в  этой
темной истории, связанной с семейством Торнов. Мейсона снова - в который
раз  за  последние  дни  -  охватил  озноб,  походивший  на   сильнейшую
лихорадку. Даже ночью Джек вскакивал от внезапной дрожи во всем теле.
   Список наконец закончился. И тут в  голову  Джеку  пришла  простая  и
ясная мысль. Он даже испугался, но мысль эта засела, как заноза.  А  что
если он задаст этому электронному всезнайке кое-какой вопросик?  Не  зря
же он выкладывает кругленькую сумму за пользование компьютером!
   И Джек выбрал из списка несколько фамилий.
   Габер Дженнингс, фотограф: снесло голову листом стекла.
   Карл  Бугенгаген,  археолог,  и  Майкл   Морган,   фотограф:   заживо
погребены.
   Джоан Харт, журналистка: несчастный случай.
   Отец Томас Дулан: заживо погребен.
   Майкл Финн, ученый-теолог: несчастный случай в самолете.
   Против каждой фамилии Мейсон указал, сколько времени  эти  несчастные
посвятили исследованиям династии Торнов. Ну вот, а  теперь  попробуем-ка
проиграть варианты. И Джек напечатал еще две фамилии.
   Анна Бромптон, исследователь.
   Джек Мейсон, писатель.
   Затем составил новое задание:
   "Прогноз. Сколько времени понадобится этим людям  для  завершения  их
работы?" На экране тут же появился ответ.
   Анна Бромптон: два дня.
   Джек Мейсон: два дня.
   - Да это просто кошки-мышки какие-то, - вздрогнув, прошептал  Мейсон.
На Джека вдруг накатила волна дикого, панического страха, поднявшаяся из
самых недр его существа.
   - А иди ты! - взорвался Джек, глядя на монитор. - Чертова машина! Что
тебе вообще может быть известно?!
   Он отключил программу. Что с ним происходит? Чего  ради  он  орет  на
груду железяк? Пытается подальше упрятать свой  ужас  перед  "курносой",
как только эта куча металлолома напомнила Джеку о  смерти?  Предсказание
собственной кончины ценой в тридцать тысяч долларов.  Снова  склонившись
над клавиатурой, он пробормотал:
   - Ладно, если уж ты такая  умная  и  знаешь  наизусть  и  "Откровение
Иоанна Богослова", и "Послания" апостолов Петра и  Павла,  и  все  такое
прочее, давай, голубушка, отвечай. Что будет потом?
   В ту же секунду на экране высветились всего два слова:
   Конец света.
   И тут Джека Мейсона охватил приступ истерического смеха.  Он  хохотал
до упаду, пока не начал икать. В животе Джек почувствовал колики. Спустя
несколько минут он кое-как пришел в себя и, сев, схватился за виски.
   -  Боже  Милостивый,  -  пробормотал  Джек.  -  Конец  света.   После
Армагеддона Третья мировая война...
   Мейсон вдруг принялся тихонько напевать, сначала еле слышно, а  потом
все громче и громче. Он затянул библейский псалом, внезапно всплывший  в
памяти, затянул так, как когда-то в детстве, сидя на  жесткой  церковной
скамье. Там же стоял и священник, лицо которого Джек забыл. Зато  хорошо
помнил, как его - Джека - больно ударяли  деревянной  тростью,  если  во
время службы он вдруг начинал хихикать.
   С тех самых пор церковь в сознании Мейсона всегда  ассоциировалась  с
болью и мучениями. Христос страдал на кресте, и обещание Его воскрешения
казалось  лишь  иллюзорным  утешением  на  фоне  страшной  агонии.  Едва
достигнув зрелости, Мейсон безболезненно выкинул из  головы  мысли  и  о
воскрешении, и о самом Христе. И вообще все глупости,  связанные  с  Его
учением.
   И вот теперь Джек распевал псалом: "...по  зеленым  долам,  мимо  вод
журчащих ведет Он меня..."  Закончив  петь,  Мейсон  почувствовал  вдруг
странное успокоение и добавил "аминь". Он  сидел  с  закрытыми  глазами,
отрешившись от всего на свете. Однако теперь он уже не  сомневался,  что
передышка будет короткой.
   Позвонив из Рима, Анна сообщила, что прилетает в два часа дня. Мейсон
решил съездить в аэропорт и встретить ее. Комната начала угнетать Джека,
стены и потолок словно наваливались на него, а компьютер сводил  с  ума.
Мейсон  решил  чуточку  отдохнуть,  В  такси  было  включено  радио.  Из
динамиков доносилась то музыка, то короткие сводки новостей.
   Мейсон смежил веки. Ровный музыкальный ритм  навевал  сон,  и  Мейсон
искренне позавидовал диск-жокею, которого вряд ли мучили проблемы  конца
света. А вот он  -  Мейсон  -  никак  не  мог  отделаться  от  мыслей  о
растреклятых Торнах, о страшном списке и обо всем остальном, связанном с
этой кровавой историей. Опять в голову полезли слова старого  Джорджа  о
том, что молодой Дэмьен, как в свое время и  его  отец,  властвовал  над
умами людей. Вызывая у них галлюцинации, он мог свести несчастных с ума.
   В памяти всплыла еще одна фамилия из списка. Доил, американский посол
в Великобритании. Предшественник Дэмьена Торна.  Застрелился  у  себя  в
кабинете. Необъяснимая  трагедия.  Кошмарное  самоубийство,  не  имеющее
вроде бы никаких видимых оснований.
   Дэмьен Торн. Тайна, покрытая мраком.
   В который раз Мейсон  проклинал  себе  разгулявшееся  воображение.  В
погоне за жареными фактами он напрочь утратил связь с  действительностью
и объективность. Дело никуда не годится. Пора приходить в себя.  Следует
хорошенько пораскинуть мозгами... Но как?
   До Мейсона долетели обрывки новостей. Сообщалось, что китайцы  заняли
Тайвань.
   - Очередная бойня, черт их подери, - в сердцах воскликнул таксист.
   Мейсон лишь присвистнул.  Да  и  что  с  того?  Следом  за  новостями
началась какая-то дурацкая викторина, и ее  участников  не  интересовало
ничего, кроме бесплатной поездки  в  Грецию.  Даже  если  все  вокруг  в
одночасье провалится в тартарары.
   Анна уже поджидала Джека на стоянке такси. Мейсон  наклонился,  чтобы
чмокнуть ее в щеку, и в нос ему ударил резкий запах перегара. Глаза Анна
прятала под темными очками, а толстый слой грима  скрывал,  по-видимому,
следы бурной ночи.
   - Чувствую  себя,  как  распоследнее  дерьмо,  -  вместо  приветствия
буркнула Анна, и  Мейсон  растерянно  заморгал  в  ответ.  Давненько  не
приходилось ему слышать подобное признание от дамы. А  Анна  уже  тащила
его куда-то за рукав, приговаривая, что ей жизненно необходимо  глотнуть
кофе.
   За столиком она раскрыла сумочку и вытащила из нее диктофон.
   - До Джеффриса мне добраться не удалось, но послушай вот это.
   Мейсон подключил наушники и поморщился, когда у него в ушах  зазвучал
пьяный разговор. Китайцы сначала захватят Тайвань, а потом  всем  скопом
обрушатся на Россию. Мужской голос забормотал о сое, голоде  и  контроле
"Торн  Корпорейшн"  над  планетой.  Все   давным-давно   "расписано   по
полочкам", осталось только осуществить план. И все дела.
   Да  уж,  действительно.  Усмехнувшись,   Мейсон   снял   наушники   и
вопросительно взглянул на Анну.
   Анна рассказала, как весело они отужинали.
   - А что Ричард? - ввернул Мейсон.
   - В самолете его не было. И на завтрак он тоже не  пришел,  -  пожала
плечами Анна.
   Ну, не пришел, так не пришел. Это не имело никакого значения.
   - Ты слышала сегодня про Тайвань? - внезапно спохватился Мейсон.
   Кивнув, Анна зевнула.
   - Конец света не за горами, - неожиданно рассмеялась она.
   А Мейсон вдруг почему-то вспомнил о том, что  не  выполнил  обещание,
данное Джорджу. Он же дал слово старику  помолиться  о  нем.  А  ведь  в
заметках Джорджа упоминался, кстати, и план Торна в  отношении  Тайваня.
Мейсон тогда не обратил на эту писанину  никакого  внимания.  Ладно,  он
помолится о старикашке, а заодно и об Анне. А лучше, пожалуй,  обо  всем
человечестве на крошечной планете, под названием Земля.

***

   Сидя в кэбе, Мейсон с любопытством озирался по сторонам.  Наконец  он
увидел то, что искал: небольшую  церквушку  в  переулке.  Джек  попросил
таксиста остановиться. Чертыхнувшись,  Анна  поинтересовалась,  что  ему
здесь вдруг понадобилось. И Мейсон рассказал ей о своем обещании старому
дворецкому.
   - Зайдем, - предложил Джек. - Поставлю-ка свечу за упокой его души.
   Внезапно Анна побледнела, как полотно. С  ног  до  головы  охваченная
дрожью, она застыла, не сводя взгляда с церковного шпиля.
   - Анна, да что с тобой? Пошли, хуже-то нам от этого  не  будет.  Даже
может...
   Он не успел закончить фразу, потому что. Анна вдруг  ринулась  прочь,
рванувшись с такой силой, что тут же налетела на столб.  Она  судорожно,
как в молитве, сцепила руки, почувствовав, как крошечный  шрам  жжет  ей
ладонь.
   Мейсон попытался было ухватить Анну за рукав, чтобы, влепив пощечину,
вывести из странного гипнотического состояния, в котором она находилась,
но Анна уже бегом пересекала улицу, не обращая внимания на поток машин и
визг тормозов. Господи, да что же с ней такое творится? То  амнезия,  то
гипноз... Ему и в голову  не  приходило,  что  Анна  такая  воинствующая
атеистка. Хорошо, он больше ни о чем не будет ее спрашивать, а пека надо
все-таки выполнить обещание.

***

   Часом позже  Мейсон  находился  уже  в  отеле.  Странное  неожиданное
умиротворение снизошло на него. Пятнадцать минут, проведенные в  церкви,
произвели на Джека прямо-таки терапевтический  эффект.  И  это  поразило
Мейсона до глубины души.
   Если церковь оказывает подобное влияние на неисправимого скептика, то
что уж тут говорить об истинно верующих?
   На пороге спальни Мейсон вдруг  застыл,  как  вкопанный.  По  комнате
словно ураган пронесся. Все было перевернуто вверх дном. Даже  компьютер
был сдвинут с места, мерцая пустым, голубым экраном.
   Мейсон вызвал администратора. Кто заходил? Заглядывала его помощница.
Да, ей открыли номер, он же сам приказал...
   Мейсон поблагодарил и, не дослушав, опустил трубку. Посидел  немного,
обхватив голову руками. Если бы он не впутывал в это  дерьмо  Анну,  она
наверняка была бы сейчас здорова.

Глава 16

   Его час пробил. Все, что было  предначертано,  должно  осуществиться.
Чему быть, тому не миновать. Оставалось разыграть финальную сцену.
   Облаченный в черную сутану, Дэмьен преклонил колени перед  алтарем  в
часовне. Он молился вслух.
   - Отец, вот и пришло наше время, - тихо вымолвил  юноша.  -  И  очень
скоро я воссяду по Твою левую руку. Финал не за горами, людишки  со  дня
на день разожгут пламя, которое поглотит все и вся. Твое  низвержение  в
бездну будет отмщено, и твари, явившиеся на свет по  воле  Бога,  сгинут
навсегда. Они собственными руками вырыли  себе  могилу,  создав  оружие,
которое их же и уничтожит. Такую развязку легко можно было предугадать.
   С тех самых пор, как Адам соблазнил Еву и Каин поднял камень на брата
своего,  такой  финал  был  неизбежен.  Назаретянин   попытался   что-то
изменить, но явно просчитался. "Возлюби ближнего своего",  "как  хотите,
чтобы с вами поступали люди, так  поступайте  и  вы  с  ними..."  А  они
погрязли в грехе, злобе и ненависти, и скоро тьма во веки веков  покроет
землю.
   И я возрадуюсь. Отец, я возблагодарю Тебя за то,  что  дал  мне  силы
довести все  до  конца.  Власть  Назаретянина  слабеет.  Я  тоже  знавал
поражения, да сгниют на небесах души тех, кто предал меня!
   Но пламя войны сотрет  с  лица  земли  все  живое,  и  воцарится  мир
мертвых. Ты отомстишь сполна. - Дэмьен протянул руку и  коснулся  черепа
своего отца, взиравшего на сына пустыми глазницами. -  Пусть  разгорится
пожар войны! - с пафосом воскликнул Дэмьен, поднимаясь с колен.
   По всему свету ученики запрокидывали головы, вперив долгие взгляды  в
небеса.  Лишь  немногие  счастливцы   доподлинно   знали,   что   вскоре
присоединятся к своему  кумиру,  будучи  очевидцами  последних  событий,
другие же - просто возносили молчаливые молитвы. И те, кому суждено было
стать очевидцами, выходили на дороги, двигаясь прочь из городов.

***

   Джеку Мейсону снилось, будто его руки прикручены к кресту толстенными
веревками, а ноги повисли в воздухе.
   И даже во сне  Джек  помолился,  обрадовавшись  тому,  что  его  руки
привязали веревками, а не прибили гвоздями, как Иисусу. Этой пытки он бы
не вынес.
   У  подножия  креста  кто-то  стоял.  Джек  открыл  глаза.  Обнаженная
женщина. Сначала ему показалось, будто рядом - его первая жена,  но  это
оказалась Анна. Улыбаясь, она смазывала его тело каким-то снадобьем.  Но
прикосновения ее пальцев не приносили облегчения. Наоборот, тело горело,
как в огне. Мейсон попробовал было протестовать, но слова  застревали  в
горле, а Анна, приблизив к нему свое лицо и хихикая,  укусила  Джека  за
губу, так что по его подбородку заструилась кровь.
   Он отпрянул, испуганно уставившись в пустоту и тьму, однако ничего не
смог там разглядеть. Тогда Джек попытался было вспомнить слова  псалмов,
но и это не удалось ему. Закрыв глаза, он постарался уснуть, но  сон  не
шел. Почувствовав запах воска, Джек начал  думать  о  Спасителе,  однако
божественный образ ускользал. Тогда Джек забыл и Его имя.
   И тут снова появилась  Анна,  запах  воска  обострился.  В  руке  она
сжимала прут для клеймления. Кончик его был раскален.
   Она  помедлила  мгновенье  и  -  теперь  без  тени  улыбки  -  ткнула
раскаленный металл в его лицо. Джек  взвыл  от  боли  и  резкого  запаха
плоти. Так пахнет пережаренная свинина. У него  потекли  слюни,  которые
Джек не мог остановить. Они смешивались с кровью из прокушенной губы...
   ...Мейсон проснулся, с головы до ног покрытый липким холодным  потом.
Лоб  горел,  невыносимая  боль  пронизывала  виски.  Мейсон  дрожал  как
осиновый лист. Кое-как поднявшись, он побрел в душ.
   Когда струи воды коснулись его, Джек  с  остервенением  начал  драить
кожу так, будто вся она была покрыта  жирным  слоем,  который  никак  не
смывался. Мейсон опасался взглянуть в зеркало. Он боялся, что увидит  на
своем лбу клеймо.
   Запястья ныли и саднили. Собрав  всю  свою  волю,  Мейсон  попробовал
сосредоточиться, припоминая предупреждение Джорджа насчет  галлюцинаций.
Еще посмотрим, чья возьмет.
   Джек несколько минут стоял  перед  запотевшим  зеркалом,  не  решаясь
открыть глаза. Наконец, Мейсон протер  ладонью  стекло,  и  на  короткое
мгновение ему показалось, будто на лбу алеет клеймо. Тогда  Джек  насухо
вытер зеркало и взглянул снова.  На  него  уставилось  его  собственное,
встревоженное отражение - и без клейма на лбу! Воспрянув  духом,  Мейсон
улыбнулся и поблагодарил Всевышнего.
   " До утра Мейсон проспал без сновидений и кошмаров, а на рассвете его
разбудил телефонный звонок. Это оказался его литературный  агент.  Гарри
звонил из Нью-Йорка, где в это  время  стояла  глубокая  ночь.  Что  там
стряслось, почему он звонит на заре, - спросонья подумал Мейсон.
   Гарри беспокоил Мейсона вовсе не из-за романа. Никакие книги не имели
теперь значения. Китайцы напали на Россию,  и  Гарри  хотел  от  Мейсона
только одного: чтобы тот первым же рейсом выметался вон из Европы.
   - Само собой. Спасибо, Гарри, - коротко оборвал агента Мейсон.
   Он включил телевизор. Русское информационное агентство сообщало,  что
китайцы, "как саранча", заполонили с востока их страну, а с  саранчой  у
них разговор короткий - они просто сметут ее с лица земли.
   Это уже была Третья мировая война, и даже  дикторам  плохо  удавалось
скрывать свой ужас.
   Мейсон встал и нагишом  прошел  в  гостиную.  Подняв  трубку,  набрал
телефонный номер Анны. И нарвался на автоответчик,  сообщивший,  что  ее
нет дома.
   Ладно, не важно. Мейсон догадывался, куда она запропастилась. Туда же
поспешит и он. Снова взяв трубку, Мейсон вызвал администратора.
   - Скажите, я могу нанять вертолет? - осведомился Джек.
   - Конечно, сэр. Когда он вам потребуется?
   - Он был мне нужен уже пять минут назад, - бросил  в  трубку  Мейсон,
натягивая на ходу рубашку.
   - Понял...
   Но Мейсон уже не слышал ответа. Хлопнув дверью, он выскочил из номера
и стремглав бросился к выходу.

Глава 17

   Час настал.
   Один за другим, молчаливой цепью, ученики  двигались  по  коридору  к
часовне. У входа они на  мгновение  задерживались.  И  только  потом  им
дозволялось переступить порог.  Дэмьен  был  облачен  в  сутану,  собака
лежала подле его ног.  Стигматы  на  шее  юноши  кровоточили,  а  ритуал
продолжался. Каждый ученик вкушал кровь Дэмьена,  затем  обходил  вокруг
алтаря, оплакивая  земные  останки  его  отца.  По  щекам  текли  слезы.
Встречались и другие лица. Те, что сохраняли  непроницаемость.  Внезапно
одна девушка упала в обморок, ее тут же подхватили и вынесли в  коридор.
Джеффрис внимательно проследил за этим.
   Когда последний ученик отошел от него, Дэмьен взял в руки череп  отца
и  велел  Джеффрису  собрать  останки  в  черный  мешок.  Ни   разу   не
обернувшись, юноша навсегда  покинул  часовню.  Вместе  с  Джеффрисом  и
собакой он миновал коридор и, спустившись по лестнице, направился  через
холл к выходу. Снаружи, на лужайке, его поджидали ученики.
   Окинув взглядом толпу последователей, Дэмьен усмехнулся.
   - Сказано, - начал он, - те, кто имеет клеймо зверя, восторжествуют в
этот час, а остальных Бог призовет к Себе.
   Ученики,  съежившись  под  пристальным  взглядом  Дэмьена,  принялись
истово креститься обратным знамением.
   - Пора, - скомандовал юноша. - Возрадуйтесь же со мной.
   Над толпой пронесся шепот:
   - Возрадуемся...
   - Ваша преданность да вознаградится.
   - Возрадуемся...
   - Конец света близок.
   - Возрадуемся...
   Дэмьен подождал, пока снова воцарилась  тишина,  и  переступил  порог
особняка.
   -  Следуйте  за  мной  и  будьте  свидетелями.  Толпа   расступилась,
пропуская юношу. Мгновенно построившись, ученики гуськом двинулись вверх
на холм, направляясь к церкви.  Холодный  день  был  в  полном  разгаре.
Плотные свинцовые  облака  нависали  над  головой,  выцветшая  трава  на
лужайке покрылась изморозью.
   Дэмьен дошел до церковных ворот  и  остановился.  Остальные  окружили
юношу; в морозном воздухе дыхание  ледяными  струйками  поднималось  над
разрушенной крышей церквушки, и казалось, что внутри разгорается пожар.
   - Владейте Божьей обителью, да не окажут вам сопротивления христиане,
- с жаром воскликнул Дэмьен. - Ну что, Назаретянин?  Где  же  они,  твои
христиане,  ведь  ты  в  них  так  нуждаешься?  Мы  пришли  сюда,  чтобы
поглумиться и над тобой,  и  над  отцом  твоим,  и  над  твоим  дурацким
учением. Мы торжествуем, потому что победа за нами.
   Дэмьен осторожно шагнул вперед, очень медленно,  с  опаской  вошел  в
ворота и уже более уверенно двинулся к церкви.
   - видишь, Назаретянин, - крикнул он в небо. - Я ступил  на  священную
землю.
   Возле входа в церковь юноша застыл на месте, уставившись на распятие,
привязанное к балке. Он не мог сделать ни шагу. Дэмьену нужна была  сила
и  поддержка  учеников.  Он  обернулся,  призывая  их  за  собой  внутрь
полуразрушенного здания.
   Ученики, не отрывая взглядов, следили за своим кумиром. Так же, как и
юноша, они опасались  ступать  на  священную  землю.  Но,  видя,  что  с
Дэмьеном ничего не случилось,  они  ринулись  внутрь,  суетливо  занимая
места поближе к своему идолу.  Ученики  расположились  полукругом  возле
Дэмьена.
   Тот снова ухмыльнулся и, проходя между  учениками,  заглядывал  им  в
глаза. Он с нежностью поглаживал  женщин  и  протягивал  руку  мужчинам.
Детям же Дэмьен широко улыбался.
   Внезапно одна женщина упала в обморок от его прикосновения.
   - Поднимись, - холодно произнес Дэмьен. - И наберись сил. Приготовься
к последнему испытанию.
   Ученики опустились на колени. Дэмьен повернулся  лицом  к  востоку  и
вперил долгий взор в небеса. Он  больше  не  слышал  ни  бормотанья,  ни
детского плача, ничего. Скрестив на груди руки, он закрыл глаза.
   Сначала звук был нечетким: едва  различимая  вибрация  над  облаками,
потом он стал резче и громче. Дэмьен не слышал его до тех пор, пока этот
гул не зазвучал у него над головой. Сутана его мгновенно  всколыхнулась,
и юноше пришлось удерживать ее.
   Раздался истошный женский крик, и Дэмьен  открыл  глаза,  уставившись
вверх на яркий свет и инстинктивно затыкая уши  от  оглушительного  рева
мотора. Он вздрогнул и обхватил себя руками. Ученики не сводили  с  него
глаз, ожидая приказа.
   Мейсон выпрыгнул из вертолета еще до того, как заглох мотор и замерли
лопасти. Он постоял на лужайке, взглянув сначала на особняк, а  затем  и
на церквушку на вершине холма.
   Еще в вертолете Джек краем глаза заметил человека в сутане,  и  этого
оказалось достаточно. В свете прожектора  он  узнал  юношу.  Дэмьен  был
живой копией своего отца. Ошибка тут исключалась, и Мейсона вдруг прошиб
холодный пот. Мозг тут же пронзила мысль: поживее убираться отсюда  куда
глаза глядят. Похоже, настало самое время сматываться  подобру-поздорову
из этого чертова логова. Но любопытство пересилило.
   Да и выбора у Мейсона не оставалось. Ему во что бы то ни  стало  надо
найти Анну. И лицом к лицу предстать перед  объектом  своих  наваждений,
даже если эта яркая сцена явится финальной в его собственной пьесе,  под
названием жизнь.
   Стоило Мейсону приблизиться к  церкви,  как  толпа  зашевелилась.  На
первый взгляд там находилось сотни две человек, всех возрастов, от  мала
до велика. Они не сводили глаз с пришельца. Мейсон присмотрелся к первым
рядам, надеясь в глубине души, что  Анны  не  окажется  среди  зловещего
людского скопища. В  этот  момент  из  толпы  выступил  Дэмьен.  И  тут,
несмотря на внутреннее сопротивление, Мейсон внезапно поверил всему, что
он слышал и читал о таинственном юноше.
   Толпа расступилась,  пропуская  Джека.  А  он,  горделиво  запрокинув
голову и выпрямив спину, словно  подобная  осанистая  и  лихая  выправка
помогала ему подальше упрятать страх, шагал  напролом.  Однако  все  эти
штучки были, похоже, как мертвому припарки. Ибо толпа смахивала на свору
собак,  учуявших  след.  И  Мейсон  отдавал   себе   отчет:   эти   люди
почувствовали ужас, охвативший его.
   Дэмьен застыл в дверном проеме церкви. Собака находилась подле  него.
Мейсон сделал над собой усилие, чтобы не броситься вон отсюда.  Юноша  в
сутане, жестом пригласив Джека внутрь, процедил сквозь зубы:
   - А-а, еще один  защитничек.  -  В  голосе  Дэмьена  звучал  ядовитый
сарказм. - Даже в свой последний час  Назаретянин  не  хочет  признавать
поражения.
   Мейсон промолчал и отвел глаза в сторону, опасаясь  очередных  жутких
видений. Он шагнул внутрь здания и еще раз скользнул взглядом по толпе.
   Все, о чем прочел Мейсон, внезапно  предстало  перед  его  взором:  и
запятнанное кровью деревянное  распятие,  привязанное  к  балке  -  семь
кинжалов так и торчали в ней, - и разлагающийся труп старика...
   Мейсон почувствовал головокружение, но успел опереться о косяк, чтобы
не упасть. И все равно он не верил своим глазам. Всю жизнь Джек  пытался
найти ключ к любой тайне, опираясь на разум. Вот и сейчас  он  продолжал
хвататься за ту же соломинку, стараясь объяснить с помощью логики то, во
что мозг уже просто отказывался верить.
   Позади вдруг раздался голос Дэмьена:
   - Что-то вам здесь не по душе, мистер Мейсон?  Мейсон  заставил  себя
обернуться на язвительный голос. Он лихорадочно пытался вспомнить  слова
псалма, но память отказывала.
   - Что ж, дерзайте, - усмехнулся Дэмьен. - Попробуйте разубедить  хотя
бы одного  из  них  своими  аргументами.  Попытайтесь  указать  им  путь
истинный. Ну, хотя бы одного убедите. Думаете, вы преуспеете в том,  что
не удалось Назаретянину? - Дэмьен расхохотался.  -  Что  ж,  попытка  не
пытка!
   Мейсон обвел взглядом собравшуюся толпу и покачал головой. Как сквозь
сон до него опять донесся голос Дэмьена.
   - Девять из десяти явились ко мне, повинуясь  соблазну,  -  продолжал
тот. - Человеческая природа так предсказуема. Девять из десяти. Кого-то,
конечно, убедили аргументы, но большинство  поддалось  соблазну.  Клеймо
зверя, Мейсон, как нельзя кстати пришлось им.
   И тут Мейсон заметил, как к нему ведут какую-то женщину, облаченную в
сутану. Капюшон скрывал ее лицо.
   Но еще до того, как она скинула капюшон, Джек знал, кого он  под  ним
увидит.
   - Перед вами - наша "новенькая", - пояснил Дэмьен. - Справиться с ней
было раз плюнуть. Так что мы ее мгновенно обратили в  нашу  веру.  Почва
была давно подготовлена. Бредни Назаретянина не  коснулись  ее  души.  А
ведь сколько еще таких толковых на свете...
   Обратив к Мейсону свое  размалеванное,  как  у  дешевой  проститутки,
лицо, Анна вдруг зловеще ухмыльнулась, и Джек испуганно отшатнулся.
   Молоденькая монахиня, державшая  Анну  за  руку,  уставилась  Мейсону
прямо в глаза.
   - Любопытство привело ее к нам, а мы просто указали ей путь, - ехидно
произнесла она, обнажив зубки.
   Мейсон окликнул Анну, но та отвернулась и захихикала.
   - Ищите и обрящете... - Внезапно Анна замолчала, и  Мейсон  с  ужасом
понял, что ему теперь никогда не вернуть Анну.
   Дэмьену, похоже, надоел весь этот спектакль. Повернувшись к  Мейсону,
он крикнул:
   -  А  теперь  отправляйся  прямиком  к  своему  Создателю.  И  Мейсон
повиновался. Он медленно двинулся к проходу, не сводя глаз  с  распятия,
пока не наткнулся на тело старика. Оно смердило. А  фрак  с  белоснежной
бабочкой на раздувшейся шее и высокий воротничок выглядели чудовищно  на
покрытом личинками трупе с уже  пустыми,  выеденными  глазницами.  Комок
подкатил к горлу, и Мейсона тут же стошнило. Его рвало до тех пор,  пока
не пошла желчь, и Джек рухнул на колени, молясь  и  зажмурив  глаза.  Он
пытался молитвой отгородиться от того кошмара,  что  происходил  за  его
спиной.
   Все началось с младенца, орущего от голода.  Ему  дали  грудь,  и  он
жадно начал сосать материнское молоко.  Молодые  люди,  стоявшие  рядом,
мгновенно возбудились и принялись  похотливо  шарить  глазами  в  толпе,
выискивая  женщин.  Те  мгновенно  ответили  на  зов,  и  скоро   тишину
всколыхнули хриплые стоны животного вожделения.
   Сначала это была лишь небольшая  горстка  людей.  Мейсон  видел,  как
Дэмьен, не обращая внимания на происходящее, отошел в сторону.  Привстав
с пола, Мейсон разглядел Анну, сдиравшую с себя сутану.
   Мейсон невольно перекрестился, поймав себя  на  кощунственной  мысли,
что ему тоже хочется обладать Анной и что он едва справляется  с  диким,
необузданным желанием.
   Стыд охватил Джека, как только он  снова  поднял  глаза  к  распятому
Иисусу.
   Если прав тот священник и  Христос  опять  ходит  по  земле,  Мейсону
придется ох как тяжко. Сможет ли он замолить свои грехи?
   Обернувшись, Мейсон заметил, как дряхлый старик, видимо, не способный
уже к совокуплению, подобрал  с  пола  щепку  и  с  остервенением  начал
скрести ею каменную кладку церковной стены. Вскоре к нему присоединились
другие, и стена задрожала под их неистовыми ударами. Сатанисты буквально
растаскивали Божью обитель по кускам. Сдирая  кожу  с  рук,  они  марали
церковные стены своей кровью.
   Дэмьен хохотал, выкрикивая проклятья, и толпа,  опьяненная  кровью  и
духом разрушения, вторила ему. Мейсон скрючился возле алтаря.  Никто  не
обращал на него внимания. Ибо  он  не  представлял  для  них  теперь  ни
малейшей опасности. Так, мошка какая-то, залетевшая на огонек...
   И Мейсон снова зажмурил глаза, а, открыв их,  увидел  рядом  Анну.  В
разодранной сутане, та призывно склонилась над ним.
   Анна протягивала  к  нему  руки  и,  похотливо  нашептывая  мерзости,
умоляла взять ее. Джек вдруг вспомнил свой ночной кошмар. Размахнувшись,
Мейсон со всей силы влепил Анне пощечину, надеясь привести ее в чувство,
однако удар пришелся по носу. Мгновенно хлынула кровь.
   "Я сломал ей переносицу", - с ужасом подумал Мейсон.
   - Анна, - пробормотал он, - пожалуйста, очнись. - И тут Джек заметил,
что глаза ее словно ожили. Анна как будто пробуждалась от тяжелого сна.
   - Джек? - Она сидела на полу, глядя  на  Мейсона  широко  раскрытыми,
удивленными глазами. Одной рукой Анна утирала кровь на  лице,  а  другой
пыталась натянуть на себя лохмотья.
   Мейсон протянул было руку Анне, но толпа, почуявшая кровь,  отбросила
Мейсона к стене.
   - Анна! - закричал он в отчаянье, но  силы  были  неравны.  Сатанисты
насели на Джека, они выворачивали ему руки, и он уткнулся носом в  пыль,
ощущая  смрад,  исходящий  от  них:  зловоние   грязного   совокупления,
смешанное с запахом крови. Какое-то время сквозь яростный рев  Джек  еще
улавливал стоны Анны, затем они стихли.
   Стервятники почуяли кровь - дальше сработал инстинкт.
   И вдруг все разом прекратилось. Мейсона отпустили, и он рухнул  возле
алтаря. Сатанисты же в мгновение  ока  сгрудились  вокруг  Дэмьена  и  с
восторгом уставились на него. Мейсона внезапно пронзила грустная  мысль:
да,  похоже,  юноша  прав,  и  человечество  не  заслуживает  права   на
существование. Конец ему пришел. И ладно. Впервые  за  свою  жизнь  Джек
Мейсон обрадовался смерти. И молился лишь об одном: чтобы все  произошло
поскорее.
   Сатанисты не оставили от церквушки камня на камне. Их окружали  груды
развалин, и лишь деревянные  балки,  поддерживаемые  такими  же  мощными
столбами, возвышались над обезумевшей толпой.
   Словно окаменев, Мейсон даже не заметил, как Дэмьен подошел к  алтарю
и велел принести сюда земные останки своего отца. Он извлек их  из  урны
и, разложив на алтаре, склонился  в  молитве.  Ученики  последовали  его
примеру, и вновь воцарилась тишина. Ни один сатанист даже не шелохнулся.
Похоть  их  улеглась,  и  теперь  они  молча  внимали  своему  духовному
повелителю.
   Мейсон покосился на дверь. Он мог бы сейчас беспрепятственно сбежать,
пока его сумасшедшие стражи застыли в трансе, но куда ему идти и  с  кем
разделить свой последний час? Ему уготована ужасная судьба - погибнуть в
окружении этих гнусных ублюдков. Внезапно  Мейсона  охватила  жалость  к
самому  себе.  И  тогда  на  грани  отчаянья  Джек  взмолился,  вопрошая
Создателя, что же такого страшного натворил  он  в  своей  жизни  и  чем
заслужил подобный конец?
   Дэмьен поднялся  с  пола,  жестом  приказав  ученикам  оставаться  на
коленях. Потом повернулся и, запрокинув голову, обратился к распятию:
   -  Все,  Назаретянин.  Я  перестал  чувствовать  твою  силу  и   твое
присутствие. - Дэмьен помолчал и продолжил: - Написано ведь, что  Сатана
обманет народы на четырех концах земли. Но это, пожалуй, даже и не ложь.
Это их предназначение и судьба. Человечество  само  сделало  выбор.  Оно
отвергло твое слащавое и приторное обещание вечного мира.
   Дэмьен повернулся к ученикам.
   - Посмотри на них, Назаретянин.  Вымазанные  в  нечистотах,  в  грязи
собственного вожделения, они пресмыкаются передо мной.
   Дэмьен скользнул взглядом по толпе.
   - Всех вас увижу в аду, - проговорил он, и еле слышное  "аминь"  эхом
прозвучало ему в ответ.
   Дэмьен снова повернулся к алтарю.
   - Да святится имя Твое, Отец. И придет Твое царствие на земле, как  в
аду...
   - Аминь, - хором подхватили ученики.
   - Твоим будет царствие, да не убудет мощь Твоя и сила...
   - Во веки веков, - отозвались сатанисты.
   - Аминь, - произнес Дэмьен.
   Наступила  полная  тишина.  И  тут  вдруг   раздался   дикий   хохот,
заставивший всех вздрогнуть.
   Повернувшись, сатанисты увидели в проходе женщину. Она была  облачена
в белоснежную  тунику  и  держала  в  руках  серебряную  урну.  Медленно
двигаясь по проходу и вытянув вперед руки,  она  обратилась  к  Дэмьену,
словно никого больше не замечая.
   - У меня тоже имеется клеймо, - заявила женщина. - Так что и я должна
присутствовать здесь.
   Пока она приближалась, Дэмьен все ниже и ниже склонялся над алтарем.
   - Столько лет я обожала тебя, - произнесла женщина,  поворачиваясь  к
собравшимся. - Ради тебя я спала с Полем Бухером. Ради тебя я убила.
   Из груди женщины вырвался стон.
   - Убила, ради этого ублюдка. - Она ткнула пальцем в Дэмьена. - Там, в
его  черной,   поганой   богадельне.   Охваченная   безумием,   заколола
собственного мужа. Никогда мне не смыть с себя его кровь.
   Она взметнула над собой серебряную урну.
   - Вот здесь покоится прах моего мужа. Человека, которому я  наставила
рога, а потом и прирезала.
   На короткий миг женщина закрыла глаза, будто погружаясь в молитву,  а
затем стремглав бросилась к лестнице, не дав никому  опомниться.  Дэмьен
сделал было шаг в  ее  сторону,  но  вдруг  остановился,  и  Мейсону  на
какое-то мгновение показалось, что в глазах  юноши  мелькнуло  смятение.
Собака рванулась с места, но было поздно: женщина уже карабкалась  вверх
по лестнице.
   Она добралась до верха, и ее ослепительная белая туника  развевалась,
словно крылья. Сатанисты, как вкопанные, замерли на месте,  не  сводя  с
нее глаз.
   - Боже мой, - пробормотал Мейсон, перехватив взгляд Дэмьена.
   Женщина уже восседала на балке. Терновый венец поранил ей  бедра,  но
она, казалось, не обратила на это внимания.
   Какое-то время она  сидела  неподвижно,  потом  улыбнулась  и  пинком
отбросила лестницу. Женщина рассмеялась, заметив, как  толпу  внизу  все
сильнее охватывает паника. Лестница грохнулась на  землю,  подняв  клубы
пыли, на мгновенье окутавшие распятие.
   Когда пыль рассеялась, все увидели,  что  Маргарет  Бреннан  все  еще
громко хохочет, вцепившись в урну с прахом мужа.
   - Говоришь, что пришло твое времечко, Дэмьен? Брешешь, ибо  написано:
после Армагеддона души мертвых воскреснут и вознесутся.  Мой  муж  снова
будет жить, и тогда мы с ним опять воссоединимся.
   Дэмьен взвыл. Это был рев зверя, полный  ярости  и  ненависти,  Юноша
вскочил на алтарь и, застыв на мгновенье на четвереньках, поднялся затем
во весь рост. Он тянул к Маргарет  руки,  норовя  вцепиться  в  нее,  но
женщина была вне досягаемости. И тогда Дэмьен  воскликнул,  обращаясь  к
распятию:
   - Опять ты пытаешься одурачить  меня!  И  снова  с  помощью  моей  же
ученицы, этой заблудшей души! Маргарет сорвала с урны крышку.
   - Мерзкий ублюдок! - взвизгнула она и высыпала прах прямо  на  голову
Дэмьену. Пепел попал в глаза, ослепив юношу. Маргарет задела распятие, и
расшатанные балки затрещали.
   Толпа испуганно подалась назад. Раздались предостерегающие  возгласы,
но Дэмьен, казалось, ничего не слышал. Он с остервенением  тер  глаза  и
метался возле алтаря. Сквозь слезы, застилающие глаза,  юноша  разглядел
ядовитую усмешку Маргарет Бреннан. Женщина  что  есть  силы  раскачивала
деревянное распятие: шипы венца вонзались и ранили ее ноги, но Маргарет,
как заклинание, твердила лишь одну фразу:
   - Ублюдок! Мерзкий ублюдок!
   Сверху донесся треск, и Мейсон в один голос со всеми закричал,  чтобы
Дэмьен спустился с алтаря.
   Балка с привязанным к ней распятием не выдержала и, рухнув,  полетела
вниз. Дэмьен распростер руки - он, а не думал защищаться. Встав в полный
рост, юноша словно вызывал Иисуса на поединок. Лицо его исказила гримаса
ненависти, а из горла вырвался яростный вопль. В этот момент  обугленная
и  запятнанная  кровью  фигура  Христа  швырнула  Дэмьена   на   алтарь,
распластав и подмяв под себя. Хрустнули сломанные ребра. Последнее,  что
увидел Дэмьен, была Маргарет Бреннан, которая, сорвавшись, падала  вниз,
и терновый венец, летящий ему прямо в лицо...
   Воцарилась  гробовая  тишина.  И  среди  этого   безмолвия   раздался
равномерный стук. Это на каменные плиты падали капли крови.  На  алтаре,
из-под  распятия,  виднелись  лишь  ноги  и  руки   Дэмьена,   судорожно
вцепившиеся в Христа и еще вздрагивающие в последних конвульсиях.
   Потом он замер.
   Первым  к  алтарю  бросился  Мейсон.  Он  действовал,  как   автомат.
Оттолкнув кого-то, Джек схватил распятие, чтобы опустить его  на  землю.
Но только он дернул крест, деревянная фигура тут  же  распалась  на  две
части. Джек оттащил с алтаря  каждую  половину  распятия.  Он  дрожал  с
головы до ног и, охваченный приступом  тошноты,  не  смел  взглянуть  на
раскроенный череп Дэмьена.
   Только сложив обе  половины  распятия,  Джек  решился  посмотреть  на
распростертое тело. Дэмьен Торн уставился на Мейсона незрячими  глазами,
в которых застыла ярость, и  Джек  с  ужасом  отшатнулся,  заметив  семь
кинжалов, торчавших из тела юноши.
   И тут  в  памяти  возникли  обрывки  письма  от  старого  священника,
ссылавшегося на указания археолога по фамилии Бугенгаген:
   "Каждый стилет должен быть погружен в тело по самую рукоятку  в  виде
креста. Первый кинжал самый важный. Он  уничтожает  физическую  жизнь  и
должен находиться в центре креста.  Остальные  кинжалы  призваны  отнять
жизнь духовную. Все должно совершиться на священной земле".

***

   Дэмьен Торн сгинул. Сгинули его  плоть  и  его  дух.  Останки  юноши,
воссоединившись с прахом отца, исчезли навсегда.
   - Да, ну и дела, - спохватившись, буркнул Мейсон, стирая лужицу крови
между пятым и шестым кинжалом. - А ведь старик-то оказался прав, и пупка
у Дэмьена Торна действительно не было.
   Мейсон невольно перекрестился. Сзади раздался вой.
   Ученики на коленях выползали из церкви, повизгивая и поскуливая,  как
щенки. Тело Маргарет Бреннан покоилось возле разрушенной стены, куда оно
рухнуло. Склонившись, Мейсон прикрыл  туникой  обнаженные  ноги  женщины
Череп ее был  разбит,  но  выражение  торжества  и  облегчения  навсегда
застыло на лице Маргарет.
   Мейсон двинулся вдоль сломанных скамеек и, выйдя в церковный  дворик,
застыл у ворот. Собака лапами рыла яму. Мейсон молча  наблюдал  за  ней.
Прошло довольно много времени. Земля промерзла, однако  силищи  у  этого
исчадия ада было хоть отбавляй. Собака закончила наконец копать могилу и
сползла в нее. Закрыв глаза, чудовище еще  несколько  раз  вздрогнуло  в
агонии...
   Мейсон пошел прочь, бросив напоследок взгляд на церковную стену,  где
четыре столетия висела табличка. Теперь  от  нее  остались  одни  щепки.
Мейсон поднял с земли  две  из  них  и,  сложив  щепки  в  виде  креста,
направился в сторону особняка.
   Внезапно его окликнули.
   Из кустарника показалась Анна. Женщина стояла на коленях. Лицо и тело
ее было залито кровью.  Собравшись  с  силами,  Анна  еще  раз  тихонько
позвала Мейсона.
   - Слава Богу, - обезумев от радости, выдохнул Мейсон, бросаясь к  ней
и подхватывая ее израненное тело.
   - Все? - еле слышно прошептала она. Мейсон молча  кивнул.  Страданиям
наступал конец...

ЭПИЛОГ

   На экране ученые мужи то и дело задавали друг другу  один  и  тот  же
вопрос,  однако  никто  из  них  так  и  не   смог   дать   мало-мальски
вразумительного  ответа.  Почему  вдруг   война   не   развернулась   по
запланированному сценарию? Почему так и не нажали на  кнопку,  ведь  над
ней уже была занесена рука? Ответа не имелось. В ход  пускались  разного
рода  прописные  истины.  Особенно  муссировали   мысль   о   том,   что
человечество якобы дошло до  края  пропасти,  но  вовремя  остановилось,
отступив от этого края. В последний миг здравый смысл возобладал.
   Почему? Комментаторы лишь  переглядывались  с  умным  видом,  пожимая
плечами. Какое это имеет значение? радоваться надо, а не  ломать  голову
над тем, что не играет теперь никакой роли.
   Джек Мейсон выключил телевизор и покосился на свой  письменный  стол,
заваленный документами. Поверх бумаг лежал пухлый конверт с кассетами  и
письмами. Анна обнаружила его у  себя  и  тут  же  переслала  Мейсону  с
короткой запиской, где сообщила, что врачи надеются на ее  окончательное
выздоровление.
   "А вот душевные раны будут затягиваться еще долго, - подумал Джек.  -
Однако время - лучший лекарь. Постепенно все войдет в нормальное  русло.
Успокоится и душа, и тело".
   Зазвонил  телефон.  Это  оказался   Барри   Кинг   из   обсерватории.
Срывающимся от волнения голосом он сообщил, что в восточной  части  неба
вспыхнула новая звезда. Барри зафиксировал  ее  рождение  до  мельчайших
подробностей. Это его первая звезда,  и  он  хотел  бы  знать,  как  ему
назвать ее. Улыбнувшись, Мейсон предложил астроному самому решить  столь
важную задачу.
   Повесив трубку, Джек уставился на заправленный в пишущую машинку лист
бумаги. Пожалуй, первые строчки всегда самые важные. Теперь Мейсон знал,
что все-таки напишет книгу о Дэмьене  Торне.  Сейчас  в  руках  у  Джека
имеется куча документов. Все факты у него наконец в кармане. Дело только
за вдохновением.
   Мейсон бросил взгляд на пожелтевшее письмо священника, где говорилось
о пророчестве Бугенгагена. Археолог утверждал, что  Армагеддон  случится
не один раз. Это сражение происходило во все эпохи и  повторится  вновь.
Время движется по кругу, "...все то, что нынче ново,  в  веках  минувших
тыщу раз до нас уже случалось - и случится снова".
   Мейсон знал, с чего  начать  книгу.  С  появления  черной  звезды.  С
рождения Дэмьена Торна.
   И Джек Мейсон склонился над пишущей машинкой:
   "Все произошло  в  тысячную  долю  секунды.  Движение  в  галактиках,
которое обычно занимало триллионы лет, свершилось в мгновенье ока..."  А
уж над названием книги он подумает как-нибудь в другой раз...

   "И ничего уже не будет проклятаго: но престол Бога и  Агнца  будет  в
Нем, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лицо Его, и имя Его будет  на
челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильниках,
ни в свете солнечном: ибо Господь Бог освещает их: и  будут  царствовать
во веки веков".
   ОТКРОВЕНИЕ: 22.3 22

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: